Место, где я находилась, было белым. Там не было ни потолка, ни пола, ни стен. Как будто я попала в загрузочную программу Матрицы. Ну, до конца исключить такой вариант развития событий было нельзя, ведь у меня почему-то было стойкое ощущение, что домой я не вернулась. Но, с другой стороны, мне этого никто и не обещал. Я моргнула пару раз, пытаясь собраться с мыслями, у белой мути начали проступать очертания. Через несколько секунд оказалось, что я стояла на перроне перед длинным поездом. Красным поездом, замечу. С такой золотой полосой под окнами. Локомотив, тоже, естественно, красный, был где-то впереди, но я всё равно видела, насколько эта штука далека от привычной реальной мне современности. Однако все вопросы о месте моего пребывания были сняты вовсе не поездом, а небольшой круглой табличкой на железной стойке, где красовалась надпись «Платформа 9¾». Я на мгновение замерла, осознавая реальность: я определённо стала ниже сантиметров на тридцать — или, как правильно тут говорить, на фут, а передо мной была тележка с гигантским чемоданом, поверх которого ещё стояло две клетки. В одной мирно дремала чёрная сипуха, а в другой не менее мирно дрыхли три Lavia frons(1). У меня в голове шумело, и я долго не могла понять, в честь чего это, списывая всё на грядущую головную боль восстановления воспоминаний, но это оказалась легилименция. Мне потребовалось некоторое усилие, чтобы хотя бы отодвинуть голоса в моей голове на задний план.
Я толкнула свою тележку в сторону вагона. Даже если я пока ничего не помнила — а это у меня ненадолго — нетрудно было догадаться, что я должна была сесть в поезд. А головную боль лучше переживать сидя. Я успела сделать пару шагов, как вдруг услышала некий довольно знакомый внутренний голос. Особенно хорошо мне помнился его смех, который правильнее было бы назвать гоготом, но и манера говорить тоже была мне хорошо известна. Я остановилась и обернулась. С довольно небольшим чемоданом в руке у самого входа на платформу стоял и осматривался высокий блондин с голубыми глазами. Пшеничные кудри лежали на его плечах, на носу красовались овальные очки без оправы, а из-под мантии был виден слепяще-белый воротничок-стоечка и галстук-лента. Мои эмоции шкальнули куда-то в стратосферу, и я ринулась к нему, чувствуя, как от гнева краснеют уши.
— Ты какого продолговатого овоща здесь делаешь?! — зашипела я, глядя на него снизу вверх. — Мне сказали, что ты мог вернуться домой!
— Да, мне тоже, — он кивнул, с интересом рассматривая меня.
— И?.. И?.. — я даже вопрос не могла в своей голове собрать.
— А мог и не возвращаться, — добавил он. Мне показалось, что мой вид крайне забавлял его. — Я думал, ты будешь несколько более рада моему присутствию, — он обижено свёл брови.
— Ты неправильно понимаешь, — я сжала пальцами переносицу. — Просто я… Ты хотел попасть домой, и мы столько усилий приложили для этого. И вот ты здесь!
— Давай поговорим в вагоне, — улыбнулся он. — Пока на нас не начали коситься.
Лёгким движением руки он положил свой чемодан в мою тележку и покатил её в вагон. Вокзальные часы показывали только двадцать минут одиннадцатого, то есть у нас была уйма времени до отправления — поезд должен был отходить в одиннадцать. Народу, соответственно, тоже было полтора волшебника, так что купе мы нашли в два счёта. Франкенштейн — а никаких сомнений в том, что это был именно он, даже не возникало — убрал чемоданы на верхнюю полку, и мы уселись друг напротив друга в ожидании чуда. Меня чудо накрыло первой. И надо заметить — накрыло мощно. У меня даже не находилось сравнения для той боли, которую я испытывала. В какой-то момент мне хотелось разломить свою голову, чтобы прекратить это. Однако отпустило очень резко на этот раз — хоп, и как будто ничего не было. И в этот раз история персонажа досталась мне просто мажик-фантастик. Не представляю, в каком горячечном бреду надо было находиться, чтобы придумать такую биографию.
Фрейя Нильфхейм. Это имя. Мне было одиннадцать лет, и я ехала поступать в Хогвартс. И если бы моя биография этим и исчерпывалась — чудно. Но вот тот вышеупомянутый продолговатый овощ. Я происходила из древнего скандинавского рода Нильфхеймов, тёмных волшебников, семейным даром которого были легилименция и зелья. Зелья в семье готовили все её кровные члены, и даже при недостатке таланта начинали заниматься настолько рано, что волей-неволей обретали потрясающий навык. А вот легилиментами были не все — этот дар проявлялся через одно-два поколения. И главами клана — естественно — были те, у кого он был. У меня был. И у деда был. А вот у матери — нет. Мой отец… Ну, мне он казался человеком не очень. Он полагал, что станет главой клана или, по крайней мере, гласом главы, но после того, как мой дар проявился, дед официально закрепил все дальнейшие права за моей малолетней персоной. В общем, в нашей семье всё было сложно, и после того, как для меня нашёлся частный учитель, мы с ним примерно через год переехали из датского кланового замка в особняк в Шотландии — земли, завоёванные предками-викингами и зачарованные ненаходимостью и ненаносимостью. Мы жили там вдвоём последние шесть лет. Ну, как вдвоём — мы и четыре домовика. Гостей у нас тоже особо не бывало, за исключением дедушки. Впрочем, за полгода до моего девятилетия он и вовсе перебрался в особняк. За шесть месяцев он выпоил мне специальные Зелья памяти, содержавшие знания всех предыдущих глав кланов. А ещё через шесть месяцев деда не стало. Технически мне было одиннадцать, но мой разум включал в себя память за последние почти две с половиной тысячи лет.
Моим частным учителем был Хеймдалль Ольстин, очень одарённый зельевар и талантливый артефактор. Именно его мой дед назначил гласом главы клана. И именно он сейчас сидел напротив меня в купе и озабоченно хмурил брови. В магическом сообществе Скандинавии Хеймдалль считался самым завидным женихом: хотя он был полукровкой — на севере, впрочем, на этот факт особо никто не обращал внимания, это только в Британии родословную рассматривали под микроскопом — и его семья не была известна, однако он был ведущим зельеваром нашей семейной компании «Зелья и эликсиры Нильфхейм» и был богат. Ну и хорош собой, ясное дело. Короче, Железный человек магической Скандинавии. Мы с ним познакомились семь лет назад после Самайна. На праздновании кто-то из преподавателей представил моей маме нескольких одарённых учеников, и она пригласила их к дальнейшему ученичеству в клан. И поскольку мне тогда нужен был гувернёр, она решила показать их мне. Моя способность к чтению мыслей вполне основательно работала уже тогда, и я выбрала того, кто не подумал, что я похожа на лабораторную мышь — Хеймдалля. Почему остальные так подумали? Потому что я альбинос. Настолько без пигмента, что у меня даже глаза красные.
Когда головная боль отпустила, я посмотрела на озабоченное лицо напротив.
— Ты в порядке? — спросил он.
— Уже да, — поморщилась я. — Но это, однако, было мощно. Не буду пересказывать — сам вспомнишь. Но у меня в чемодане должна быть аптечка…
Я хотела попросить снять его, но лицо Хеймдалля болезненно сморщилось. Тогда я достала палочку и опустила свои царские шмотки чарами сама. Оттуда извлекла на свет небольшую, обтянутую кожей коробочку с чашей и змеёй, в которой находились разнообразных форм и размеров фиалы, пробирки и пузырьки. А от головной боли у меня был мешок с таблетками — потому что мигрень для легилимента как попугай-неразлучник: всегда рядом. Прямо мешок — холщовый, со шнурком. Обычно от головной боли использовали зелье, но это было так неудобно, что один мой предок нашёл способ дегидрирования, чтобы получить такую форму. Я достала одну таблетку и пустой стакан. Хеймдалль потирал виски.
— Агуаменти(2), — я направила палочку в стакан, и он наполнился водой. — Держи, Хеймдалль.
— Спасибо, — он выпил таблетку. — Мне обещали, что у меня головная боль будет не такой сильной.
— Ну, ты же не знаешь, не такой сильной, как что, — улыбнулась я. — Может, это относительно проламывания головы кувалдой.
— Может быть, — хмыкнул Хеймдалль. — Значит, мы едем в Хогвартс?
— Вроде как я еду, — нахмурилась я. — А не мы.
— О, я хотел сделать тебе сюрприз — я буду преподавать ОПТИ, — он улыбнулся и положил подбородок на переплетённые пальцы. — Так что мы сможем продолжать все наши прежние занятия.
— А ОПТИ — это что? — нахмурилась я.
— Основы противодействия тёмным искусствам, — лыба стала шире и хитрее. — Вместо проблемного ЗОТИ.
— Понятно… — протянула я. — Ну, это здорово, что ты там будешь. Но тебя точно ничего не смущает?
— Например, что?
— Ну, как тебе сказать… — протянула я. — Ты преподавательский состав видел?
— Разумеется, — кивнул он. — Да брось, у меня была школа. Не думаю, что это такая большая проблема.
— Ну, раз не думаешь, то я промолчу, — я вздохнула. — Однако я всё ещё хочу знать, как ты в этот мир попал и почему не вернулся домой.
— О, это, — Франкенштейн посерьёзнел и выпрямился. — Мне сказали, что ты могла задать три любых вопроса, но тебя интересовало только, смогу ли я вернуться домой. Это так?
— Да, именно так, — я кивнула. — И мне ответили, что можешь.
— Ну, у меня это тоже был первый вопрос, — он улыбнулся. Опять. — Но потом… в общем, мне сказали, что мой родной мир сейчас как бы на паузе, и сколько бы я не отсутствовал, время там снова пойдёт, только когда я вернусь. А вернусь я туда в любом случае. И приятный бонус — пока я буду путешествовать с тобой, Истина стабилизирует Копьё. А я смогу от него отдохнуть.
— А из минусов — моя приятная компания? — хмыкнула я. — Значит, ты вроде как в отпуске?
— Почему из минусов? — он изогнул бровь, но ответить мне не дал. — Это не только отпуск — это же просто невероятная возможность посмотреть другие миры. Я не смог себе отказать в этом.
— Стой, секунду, — я зацепилась за его слова. — Ты сказал — миры? В множественном числе?
— Верно, — он кивнул.
— И сколько миров? — тихо уточнила я.
— Не знаю, много, — пожав плечами, отозвался Франкенштейн. — Ты же сама говорила, что им несть числа(3).
— А, ну да… — протянула я и повернулась к окну.
Окно нашего купе было как раз напротив входа на платформу. До отбытия поезда осталось уже совсем немного времени, и на перроне уже была суматоха и толкотня. Я увидела буквально вбежавшего на платформу рыжего кудрявого парня с веснушками лет семнадцати, за ним девочку, такую же рыжую и с такими же веснушками, только мою ровесницу, за ними подряд двоих близнецов. Тоже рыжих и в веснушках. Очевидно, это были братья с сестрой. За ними на перрон вышли опять же рыжие мужчина и женщина. Времени оставалось мало, и они суетились, стремясь и попрощаться, и посадить детей в вагоны.
— Хеймдалль, ты не мог бы как-то намекнуть этой даме, что она ребёнка забыла? — спросила я, не отрывая от них взгляда.
— Что ты имеешь в виду? — отозвался он.
— Она только что в мыслях перечислила своих детей, и их должно быть здесь пять. А их только четверо, — кивнула на рыжее семейство я.
— И как мне это сделать?
— Это семейство Уизли, — я повернулась к нему. — Просто скажи, что ты новый профессор и что у тебя, насколько тебе известно, должно будет обучаться пять их детей. Давай, чем дольше юный оболтус остаётся один, тем дурнее идеи ему приходят в голову.
Хеймдалль вздохнул, кивнул и вышел. Через несколько секунд он уже говорил с миссис Уизли. Он был настолько предельно милым, что у меня аж скулы сводило. Когда он сказал ей, что по его наблюдениям одного из студентов Уизли не хватает — я не читала по губам, а подслушивала с помощью своего дара — она переполошилась и отправила мужа найти потерянных детей. Ещё максимум через минуту мистер Уизли вернулся на перрон с двумя мальчишками — рыжим, как всё их семейство, и черноволосым. Они забрались в поезд, и Хеймдалль тоже вернулся, снова усевшись напротив.
— Не хочешь познакомиться с будущими однокурсниками? — улыбнулся он.
— Нисколько, — я поджала губы. — К тому же, я уже, — я коснулась пальцем виска.
Я достала из чемодана форму, пока ещё без герба факультета, и аккуратно положила между собой и окном, а затем вернула чемодан на место. Среди моих воспоминаний было и то, зачем мне, собственно, с собой ложные вампиры: чтобы не свихнуться. Маглы называли их ложными, потому что они не пили кровь, но на самом деле эти маленькие миленькие зверьки питались в числе прочего ментальными эманациями, скажем так. Мыслями. И поскольку независимо от моего желания в моей голове всегда этих самых мыслей был переизбыток, они у меня никогда не голодали. Собственно, я достала клетку с ними и расположила у себя на коленях, думая выпустить их, когда дверь в купе открылась. На пороге оказались трое: те самые двое мальчишек, рыжий и чёрный, и девочка с копной вьющихся каштановых волос. Мы смотрели на них, а они на нас.
— Извините, — произнесла девочка. — Кажется, других мест уже нет. Можно мы останемся здесь?
— Разумеется, — улыбнулся Хеймдалль. — Уверен, мы не помешаем друг другу.
— А вы тоже едете в Хогвартс? — удивился рыжий мальчик.
— Да, мистер Уизли, — кивнул он. — Входите, вы перегораживаете коридор.
Троица вошла, втаскивая чемоданы. У них ещё была большая клетка с полярной совой и маленькая — с крысой. Хеймдалль, не снимая несколько натянутой улыбки с лица помог им запихнуть чемоданы и сову на верхнюю полку. Крысу рыжий мальчик сразу выпустил из клетки, и я передумала выпускать своих питомцев. Крыса эта мне не понравилась. Казалось в общем шуме, что и у неё в голове есть почти человеческие мысли. Но здесь было слишком много людей, чтобы можно было что-то точно определить.
Поезд тронулся, и перрон плавно проехал мимо окон. Там шли, махая руками, родители и другие провожающие. Локомотив набирал скорость, и совсем скоро за окном уже был Лондон. Я смотрела в окно, а Хеймдалль достал из кармана книгу, вернул ей полный размер и погрузился в чтение. Опять, поди, какой-то беллетристикой баловался.
— Да я не вру! — как будто продолжил разговор рыжий мальчишка. — Проход нас не пропустил. Я думал уже идти к нашей машине, как вдруг вернулся отец и провёл нас на поезд!
— Я не говорила, что не верю тебе, — строго сказала девочка. — Просто разве такое возможно? Проход даже моих маму и папу пускает. Разве что он бы закрывался для тех, кто опаздывает, но потом вы прошли всё равно. Но вам надо рассказать об этом профессору МакГонагалл.
— Прошу прощения, что вмешиваюсь, — подал голос Хеймдалль. — Вы сказали, проход на платформу не пропустил вас?
— Да, — я повернула голову к ним и увидела, как черноволосый мальчишка кивает. — Мистер и миссис Уизли прошли, а мы с Роном не смогли.
Я внимательно посмотрела на него. Воспоминания об этом были достаточно свежи, так что выхватить их было легче лёгкого. Он не лгал — проход действительно закрылся. В смысле, не открылся, это же не дверь. Или… Проход лишь кажется стеной, там, насколько я поняла, иллюзорные чары. Так что нечто сделало несуществующую стену на какое-то время реальной. Я постаралась громко думать, чтобы Хеймдалль услышал меня. И как ни странно, у меня вышло.
— Вы говорили об этом вашим родителям? — спросил он.
— Да, — помрачнел Рон. — Но они не поверили ни мне, ни Гарри.
— Ясно, — кивнул Хеймдалль. — Уверен, всё именно так и произошло. Видимо, кто-то не хотел, чтобы вы садились на этот поезд. Как будто нет другого способа попасть в Хогсмид.
— Сказал он, — подала голос я. — Мы тащились из Шотландии в Лондон, чтобы сесть в поезд в Шотландию. Хотя могли сразу поехать в Хогсмид.
— Это не наши правила, и ты это знаешь, — он поджал губы.
— И поэтому мы сидим здесь, — я глубоко вздохнула.
— Не переживай, мы приедем на место примерно в семь часов, — Хеймдалль улыбнулся и погладил меня по голове. — Это не так уж долго.
— Ты просто мастер успокоить, — скривилась я.
Число голосов в моей голове поубавилось, и заглушать их стало немного легче, однако до конца всё равно не получалось. Я не представляла себе, как вообще смогу учиться в таком положении. Впрочем, когда я выпустила своих питомцев, и они расположились у меня на голове и плечах, стало легче. Через полчаса поиска подхода и мучительных усилий голоса, наконец, удалось заткнуть. Ещё час ушёл на то, чтобы справиться с мысленным соединением с Хеймдаллем — прежде мы жили вдвоём, и молчаливые переговоры нам не требовались. А теперь было похоже, что придётся прибегать к ним довольно часто. Всё это время он увлечённо читал, а наши соседи по купе делились летними впечатлениями. Я не прислушивалась к ним, просто невольно выхватывала обрывки фраз. Так я узнала имена всех троих — рыжего звали Рон, черноволосого Гарри, а девочку Гермиона.
Около часа дня из коридора донеслось: «Тележка со сладостями». Это означало, что пришло время обеда. Мысль объесться пирожками и шоколадом была, конечно, соблазнительной, но всё равно дурной. Потому что нельзя обедать одними сладостями: даже если юным умам эта идея кажется крамольной, особенно в отрыве от родителей, но от такого обеда будет плохо. Как от вокзальных беляшей. Даже Доширак был бы лучше. Но кому это интересно? Едва заслышав голос ведьмы с тележкой, трио ринулось в коридор, чтобы купить себе перекусить. Хеймдалль закрыл книгу и отложил её в сторону.
— Арчер, — позвал он, и между нами в купе с тихим хлопком появился домовик, одетый кремовое полотенце с фамильным гербом. — Всё ли готово?
— Как вы просили, хозяин Хеймдалль, — отозвался домовик.
Он щёлкнул пальцами, и у нас обоих в руках оказались пакеты с ризетами(4), пакеты поменьше с канельснеглами(5) и фляжки. В моей был томатный сок с сельдереем. Домовик ещё был в купе, когда троица вернулась. Они вошли как раз в тот момент, когда я благодарила Арчера за заботу, а он отвешивал поклон. Ещё секунда, и он исчез.
— Это что, был домовик? — тут же спросил Рон.
— Ну да, — я перевела на него взгляд. — А что?
— Так твоя семья держит рабов? — округлила глаза девочка.
— Домовики не могут выжить без дома, — отозвалась я. — Это симбиотические отношения.
— Но он в полотенце! — взвилась Гермиона.
— Ему так больше нравится, — пожал плечами Хеймдалль. — Мы предлагали им форму, приближённую к человеческой одежде — пока она даётся им на время, это не нарушает порядка договора, но они отказались.
— А вам-то, собственно, какое дело, держим мы домовиков или нет? — я изогнула бровь.
— Это рабство, — повторила девочка и села на диван. — И это неправильно.
— Да как скажете, — я пожала плечами и развернула пакет с ризетом. — Это ничего не меняет.
После обеда пришло время переодеться в форму. Хеймдалль с предельно милой улыбкой вывел юношей в коридор, давая возможность нам с Гермионой переодеться. Ей пришлось снимать свой чемодан — в этот раз она воспользовалась чарами — чтобы достать форму. Однако мы всё равно управились быстро. Затем мы с мальчишками поменялись, только профессор остался с нами в коридоре. Ехать оставалось ещё где-то пару часов.
1) Желтокрылый ложный вампир (лат. Lavia frons) — вид рукокрылых из семейства копьеносых. Единственный представитель рода Lavia.
2) Агуаменти — заклинание с помощью которого из конца волшебной палочки появляется вода
3) «Несть» — это устаревшее слово «нет». Оборот «несть числа» обозначает бесчисленное множество, избыток чего-либо.
4) Ризет хот-дог — это сосиска в булочке с хрустящим луком, маринованным огурцом, кетчупом и горчицей.
5) Kanelsnegle — улитка с корицей.
Юфория Ониавтор
|
|
А, ну да. Предупреждение же просто так стоит.
3 |
Как бы еще убрать из текста фразу про «жабью морду» ..,
зачем она?! Вызывает неоднозначные реакции :( |
Юфория Ониавтор
|
|
Nadkamax
Это выражение лица... Оно прожило недолго) |
Katriona14, Аида не девочка, а взрослая тётка. И к сожалению, именно так жизнь взрослого и протекает. Ты поел, поработал, поел, поработал, посмотрел сериальчик, позалипал в соц сетях, читая мемасики, покушал, сходил умылся на ночь, лёг спать.
А в чем конкретно ваша претензия к работе? я не поняла, почему вы так пренебрежительно и презрительно к героине относитесь. В смысле, я так поняла, что вам не нравится жанры повседневность и мери-сью? Если вы знаете, что вам это не нравится, зачем тогда читать? 7 |
Юфория Ониавтор
|
|
Inklove
О, прямо бальзам на душу) |
Спасибо большое за вашу работу, автор. Было интересно и весело, Мэри очень естественная и не вызывающая. Конечно, она выделяется - она же Мэри, но всё это без лишнего пафоса. Хеймдалль прекрасен)
1 |
Юфория Ониавтор
|
|
Анаana
О, Хеймдалль... Откровенно говоря, он не меньше Марти, чем Фрейя Мери) и да, он прекрасен) |
Юфория Они
Про выражение "Жабья морда". Оно если и жило вообще, то только в лично вашей небольшой по площади местности. Я тоже заинтересовалась фразой и пыталась понять, какое же именно чувство выражает "жабья морда". Пол часа искала во всех источниках, но нашла только отрывки из книг, не связанные с выражением лица. Это никому не известная фраза. Потом просто рассматривала фото жабьих морд. Их опущенные углы рта можно трактовать как грусть или высокомерие, но это не подходит к тем эпизодам из жизни вашей героини, в которые вы эту фразу употребляете. То есть фраза ни о чём. Но произведение мне нравится. Есть, конечно, некоторые неприятные для меня моменты, но на всех не угодишь. Например, Рон Уизли говнюк и расист, а она с ним бесконечно терпелива и добра. Вот вообще ни слова вразумления. Бьют по морде за то, что поступила на Слизерин? Подставим другую щёку. |
Юфория Ониавтор
|
|
Aprel77
Это выражение... Вообще, в моей голове это было скептическое выражение лица. Когда я доползу до полной редактуры это части, я ее уберу, я помню про её невразумительность. Ну, ее отношения с Роном - это что-то вроде "этожеребенок". Ей же не 11, и она хорошо понимает, что у него странно скошенное понимание картины мира. |