Одержимая (гет)

Когда я вновь появился в Хогвартсе — первым делом заорал от боли. Однако я быстро понял, что это фантомная боль, которая помнилась с тех пор, когда Гарри Поттер, будь он неладен, вонзил клык василиска прямо в мой дневник. Поначалу я не понимал, как выжил, кто я и что происходит. Но со временем я нашел ответы на эти вопросы. Понимаете, я всегда цеплялся за жизнь, любыми способами, и, видимо, какая-то моя часть уцепилась за Хогвартс, а Хогвартсу такой необычный экземпляр, как я, показался любопытным, и он забрал мой флюид, мое эхо, если угодно, себе. Этого было достаточно, чтобы существовать, как существует песчинка в пустыне или капли в океане — не помня себя, не отдавая себе отчета о происходящем.

А потом я вдруг почувствовал слезы отчаяния на своих несуществующих глазах, ощутил, как в бессильной ярости колотится сердце, как рука сжимает деревянное древко палочки так, что оно вот-вот переломится... И все это было не моим, оно принадлежало Джинни Уизли. Она пробудила меня ото сна, и я снова обрел подобие жизни.

Однако поначалу я был лишь сгустком энергии, прозрачным воздухом, который мотался в сквозняках Тайной комнаты. Большую часть времени я проводил в беспамятстве, приходя в себя только в ответ на взрыв отрицательных эмоций Джинни и остальных школьников, ошметки которых долетали даже сюда. Как-то раз до меня даже донесся горестный вздох Минервы Макгонагалл. Я жадно собирал все эти объедки и поглощал их. Страх, боль и отчаяние, пропитавшие Хогвартс, стали моим рационом, они делали меня сильнее. Признаюсь, что в те смутные времена моего существования я вел себя не лучше, чем дементор. И когда я это понял, в первый момент я замер в замешательстве между отвращением к себе и интересом. Но, как истинный ученый, я склонился к интересу. В конце концов, какой маг, существовавший до или после меня, может похвастаться тем, что его рацион составляли чистые эмоции? Мое имя — Волдеморт, что значит «полет от смерти». И разве я не совершил невозможное дважды? В первый раз, пять лет назад, когда я почти вернулся из небытия и успешно терроризировал школу с помощью василиска. И во второй раз, сейчас. «Трижды», — подсказало мне подсознание, и в мой разум скользнули мысли и воспоминания другого меня, гораздо более старшего Волдеморта, который сейчас держал в страхе и подчинении всю магическую Британию. Трижды! Я был невероятно горд собой.

Постепенно я научился покидать Тайную комнату и стал проводить время в опустевшем туалете на втором этаже. Сюда иногда забредали младшекурсники порыдать, и я питался их маленькими трагедиями. Но моим любимым источником питания неизменно оставались эмоции Джинни. Она была здесь частым гостем и много плакала в одиночестве — видимо, чтобы казаться сильной перед своими друзьями из Отряда Дамблдора. И я без зазрения совести питался ее чувствами так же, как пять лет назад забирал ее силы. И моя Джинни неизменно делала меня сильнее.

Конечно, мой опыт был уникальным, я не мог прочитать о чем-то подобном в книге, и многое приходилось познавать методом проб и ошибок. Вскоре меня настигло первое разочарование. Туалет мне порядком надоел, и я попытался расширить свой ареал обитания. Но оказалось, что вдали от Тайной комнаты я начинал очень быстро терять силы, я засыпал прямо на ходу и приходил в себя неизменно в Тайной комнате. Честно говоря, перспектива быть вечным пленником Тайной комнаты и женского туалета приводила меня в ужас. В одиночку я не мог решить эту проблему, а значит, мне требовался союзник. Очень скоро я с сожалением заметил, что никто из учащихся не чувствовал моего присутствия и никак на меня не реагировал, даже когда я пролетал прямо сквозь них. Никто, кроме Джинни. Она ежилась от холода, если я подлетал слишком близко, оглядывалась, если я пытался заговорить с ней. Разумеется, слов она не слышала, да и как можно говорить, толком не имея рта, но какая-то связь между нами определенно существовала. И вскоре я понял, что если следую за Джинни как на ниточке, то могу путешествовать по Хогвартсу. Когда на меня нападала слабость, меня подпитывали ее жизненные силы. Так вместе с нею я побывал на уроках, в Большом зале, даже во внутреннем дворе школы. Прогулки эти, пока короткие, постепенно удлинялись. Джинни была моим идеальным источником сил; правда, я сам старался не переусердствовать и не истощить ее раньше времени. И вскоре я смог отразиться в зеркале. Пришла пора заявить о себе моей спасительнице.

Честно говоря, нашу первую встречу после пятилетней разлуки я представлял совсем не так. Я был готов к крику, к обвинениям, к проклятиям. Но то, что мое существование, над которым я трудился в поте лица столько времени, будут с ослиным упорством отрицать, выводило из себя. Джинни было проще поверить, что она сходит с ума, чем в то, что я действительно вернулся. Но я не переставал пытаться наладить контакт, я оставлял знаки, значение которых могла понять только Джинни, посещал ее сны. Последнее оказалось на удивление легко, хотя при жизни я никогда этому не учился. Но Джинни упрямо закрывалась от меня. Ее не порадовал даже сон, в котором мы вместе пытали Кэрроу, а ведь я так старался, продумывая сцену до мелочей...

Поэтому переделка, в которую попали Джинни и ее пухлый дружок на Астрономической башне, сыграла мне на руку. Я заранее знал, что это плохо кончится. Не надо быть предсказателем, чтобы понять, что их план с самого начала был обречен на провал. На всякий случай я незримо дежурил на башне вместе с ними, время от времени проверяя обстановку. И я вовремя заметил Амикуса с девочкой-слизеринкой, но придержал эту информацию до поры до времени. Мне нужна была кульминация, спасение в последний момент. Так и произошло. Когда казалось, что все пропало, я завладел рукой Джинни и наколдовал ее палочкой одно из сложнейших заклинаний. Я ждал слез благодарности и признательности. Вообразите же мое разочарование, когда девчонка вдруг решила, что колдовала сама, а заклинание всплыло откуда-то из глубин ее подсознания. От злости я был готов снова вселиться в ее руку, чтобы на этот раз попытаться ее задушить. Проклятие горящей кожи было очень темным и невероятно сложным. Несмотря на мои способности к темной магии, я потратил несколько недель, оттачивая его, — и в ответ такая черная неблагодарность.

Но за меня внезапно отомстила Алекто. С каким мрачным удовлетворением я ощущал боль Джинни, когда Кэрроу мучила ее с помощью Круциатуса. Так ей и нужно было, маленькой неблагодарной магглолюбице. Однако от вида Джинни, трясущейся от перенапряжения мышц, Джинни, еле-еле поднимающейся на ноги с помощью Филча, я почувствовал себя неуютно. Алекто перегнула палку. Кто вообще дал ей право так вести себя с учениками? Куда смотрит новый директор, как его там? Если бы во времена моей учебы кто-либо посмел проклясть ученика — с любого факультета — запрещенным проклятием, каждый слизеринец ответил бы Авадой. Это было вопросом чести. Разумеется, если речь не шла о какой-нибудь неудачнице вроде Миртл Уоррен, которая вечно оказывалась не в то время и не в том месте. Поделом ей.

В сердцах я проник в сон Алекто и превратил его в кошмар. Я снова и снова сжигал ее и Амикуса Проклятием горящей кожи, пока не почувствовал, как скопившаяся злость уходит. А затем, удовлетворившись выражением лица Кэрроу во сне, отправился проведать Джинни в Больничное крыло. Там мы наконец-то в первый раз поговорили, хотя Джинни и назвала меня злом. Но она хотя бы допустила возможность того, что я реален. Поддавшись редкому порыву великодушия — и заодно желая проверить возможности моей новой силы, я начал регулярно посещать сны Алекто, в которых очень подробно, с кровавыми примерами, пояснял, что не стоит применять заклинания к ученикам, особенно девочкам. За пухлого друга Джинни я вступаться не стал, пусть сам разбирается.

Что ж, пока Джинни получила передышку, я сосредоточился на способах своего полного воплощения. Очевидно, что сил, которыми я подпитывался все это время от Джинни и остальных, не хватало, чтобы стать настоящим человеком из плоти и костей. Я несколько дней прикидывал, что будет, если высушить какого-нибудь заблудившегося в коридорах Хогварса младшекурсника — ведь пять лет назад такое могло и сработать. Но я быстро отмел эту мысль. Так или иначе, но за учениками присматривали, и в отместку за такое меня мог уничтожить другой призрак или даже сам Хогвартс.

И тогда я вновь задумался о крестражах. Мой прекрасный дневник был потерян безвозвратно, однако в моей голове были сведения о существовании еще целых пяти крестражей. И один из них — диадема Ровены Рейвенкло — находился прямо здесь, в Хогвартсе. Я прекрасно помнил, куда положил ее в Выручай-комнате после проведения ритуала. Я не знал, смогу ли к ней прикоснуться, так как пока все предметы проходили сквозь ладони. Однако два куска души лучше, чем один, и, не откладывая дела в долгий ящик, я отправился в Выручай-комнату. Но стоило мне туда проникнуть, как меня сковал ледяной холод. Я чувствовал, как от воздействия мощной чужой магии замерзаю, превращаюсь в ледышку, теряю жизненные силы. Тьма передо мной сгустилась, и я узрел перед собой призрак Елены Рейвенкло.

— Как ты посмел прийти сюда, мальчишка? — ее голос был полон гнева. — Если ты сунешься сюда снова, я тебя уничтожу. А сейчас — вон!

От крика Елены меня буквально вышвырнуло из Выручай-комнаты. Я поспешил вернуться в Тайную комнату, и там, признаться, просто стек по стене на пол и долго дрожал от холода. Когда же я немного пришел в себя, то буквально зарычал от бессилия: мой прекрасный план не мог воплотиться в жизнь, пока Елена находится в замке.

Но я не собирался сдаваться. Несколько дней я провел в размышлениях о том, как добраться до оставшихся крестражей, когда из задумчивости меня вывел знакомый голос. Джинни была неподалеку и — надо же! — звала меня. Я мгновенно переместился в туалет на втором этаже и с удивлением наблюдал, как она отчаянно кричит, беснуется и дерется с раковиной. Она даже пыталась открыть вход в Тайную комнату с помощью парселтанга. Глядя на ее попытки шипеть по-змеиному, я расхохотался и плеснул на нее водой, чтобы пришла в себя и перестала творить Мерлин знает что. Однако я перестал смеяться, когда Джинни попросила меня убить Кэрроу. Внешне я был серьезен, а в моей душе (той части, что выпала на мою долю) затеплилась надежда, что моим планам все-таки суждено сбыться.

Да, несмотря на чудовищную (хотя с какой стороны посмотреть) просьбу, я был невероятно рад договоренности, к которой мы пришли. Как же я сразу не подумал, что задачу поисков диадемы можно просто поручить кому-то другому. И хотя они займут дольше времени, это лучше, чем пытаться разыскать остальные крестражи, учитывая, что моих сил пока хватало лишь на то, чтобы облететь периметр Хогвартса. И пусть Елена только попробует причинить вред ученице школы!

Кроме того, Джинни сама попросила меня о помощи, и это невероятно льстило моему самолюбию. Кажется, до нее наконец-то дошло, что таким преимуществом, как призрак Темного Лорда, нельзя пренебрегать. À la guerre comme à la guerre⁽¹⁾, как говорится. И хотя я не был уверен, что в своем нынешнем состоянии смогу причинить значительный физический вред Алекто, однако утвердить свою власть над нею, подчинить ее своей воле было соблазнительной задачей.

Признаться, здесь я снова я переоценил свои силы. С горечью я очень скоро осознал, что запудрить мозги первокурснице с помощью зачарованного дневника — совсем не то же самое, что убедить взрослую волшебницу делать то, что ты хочешь. И хотя теперь мое отражение могла видеть не только Джинни, но и все остальные, на Алекто призрак бывшего студента Хогвартса не произвел никакого впечатления. Она даже не стала меня слушать, а просто запечатала зеркало заклинанием. Разозленный, ночью я явился к ней в сон и, скрыв свою внешность, приказал именем Темного Лорда снять с зеркала печать. Все утро Алекто задумчиво посматривала на зеркало, но в итоге просто ушла вести уроки, и я даже не был уверен, запомнила она мой сон или нет.

Скажу больше: в какой-то момент я начал подозревать, что не выполню свою часть договора. Я две недели создавал для Кэрроу самые жуткие, леденящие душу кошмары, пока не понял, что она каждую ночь принимает зелье сна без сновидений. А когда мое невидимое присутствие показалось ей слишком навязчивым, Алекто просто провела обряд экзорцизма, из-за чего меня выбросило обратно в Тайную комнату, и я потратил несколько дней на то, чтобы взломать защиту ее покоев. Джинни дулась на меня, потому что я не выполнял ее просьбу, и перспектива вовсе остаться без диадемы становилась все реальнее.

Однажды вечером я болтался у директорского кабинета. На двери было столько заклинаний, что сюда я мог и не пытаться попасть — бесполезно. Хотя, признаться, мне было любопытно посмотреть, как выглядит бывшее логово Альбуса Дамблдора. Дверь бесшумно открылась, и на пороге показался нынешний директор Хогвартса — вечно хмурый Северус Снейп. Он дернул, как от боли, левой рукой и закатал рукав. На предплечье змеилась метка Пожирателя смерти. Я хлопнул себя рукой по лбу. Конечно, у меня было послезнание о метках, но так как они не являлись в полном смысле моим творением, я не придавал им особого значения. Паря над Снейпом, я сосредоточился на метке и перекрыл сигнал. Его рука мгновенно перестала болеть, и он с удивлением воззрился на вдруг замолчавшую метку.

«Ладно, если ты не явишься на зов, у тебя могут быть проблемы, — подумал я. — А я не могу подложить свинью тому, кто любезно взял на себя труд убить Альбуса Дамблдора».

Я сосредоточился и теперь сам активировал метку. Снейп внимательно, с подозрением посмотрел на руку, видимо почувствовав разницу. Но затем все же аппарировал. А у меня в голове созрел план.

Вернувшись в покои Алекто, я весь вечер изводил ее болью в метке, а зелье сна без сновидений заморозил, чтобы она не смогла его выпить. Затем я явился к ней во сне и от лица Темного Лорда поручил ей секретную миссию — отправиться в Тайную комнату и забрать оттуда ценный клык василиска. Я даже научил ее, как говорить на парселтанге «Откройся». И Алекто поверила. Она как миленькая пришла в туалет на втором этаже и прошипела правильный пароль. Правда, увидев, куда ей предстоит спуститься, она вдруг испугалась и попятилась. Признаться, вся эта история с Кэрроу мне порядком поднадоела. Я столкнул бы ее вниз сам, если бы мог, но, будучи призраком, вселился в ее ногу и организовал падение. Алекто неловко рухнула вниз с высоты, что-то треснуло в ее теле, и она потеряла сознание.

Когда-то давно я питался силами лежавшей на камнях Тайной комнаты Джинни. В тот вечер я питался силами Алекто. От притока ее магии я становился сильнее с каждой секундой, я чувствовал то, что, наверное, ощущает голодный вампир, добравшийся до добычи. Однако полностью лишать ее сил было нельзя, ведь я еще не решил, что с ней делать.

На следующий день я хотел похвастаться своими успехами перед Джинни, но она ушла в Хогсмид. К счастью, теперь мне доставало сил на то, чтобы покинуть границы Хогвартса. Я собирался напомнить ей о ее части договора, но почему-то все мое внимание привлекла ребятня в «Сладком королевстве». Для начала мне просто стало интересно, на что же так внимательно смотрит Джинни. Дети мне не понравились, я подумал, что мисс Коул в жизни бы не допустила такого поведения своих подопечных. Но затем я понял, что мисс Коул никогда бы не повела сирот покупать конфеты. Для детей у нее не нашлось бы ни улыбки, ни ласкового взгляда, в то время как эти дети все-таки старались вести себя хорошо, пусть это у них и не получалось. Джинни взирала на сцену с выражением умиления и такой тоски, что у меня защемило сердце. Неужели она хочет стать такой же, как эта располневшая женщина, которая сейчас выгребает из кошелька последние кнаты, чтобы расплатиться за кулек конфет? Я не мог этого понять и никогда не понимал. Это был абсолютно чуждый мне мир обыденности и обыкновенных людей, в то время как меня ждало совсем другое: великие открытия и невероятная сила. А вот Джинни этот мир был близок, она в нем жила, и в этот момент я почему-то ужасно ей позавидовал.

Злой на себя и весь окружающий мир, я вернулся в Тайную комнату и увидел, что Алекто пришла в себя. Палочкой она кое-как залечила сломанную ногу и теперь, хромая, искала выход. Прекрасно, мне просто необходимо было сорвать злость на ком-то. Я набросился на нее и тянул из нее силы, пока она снова не потеряла сознание.

Я питался ею несколько дней, и с каждым разом становился все сильнее, все воплощённее. Однако я понимал, что живая Алекто была все же полезнее, чем мертвая. И я отпустил ее, полуживую и полубезумную. Она ничего не соображала, лишь лопотала что-то о Темном Лорде и змеях. Что ж, это было к лучшему: едва ли кто-то догадается, что произошло на самом деле. А я наконец-то из отражения превратился в нечто вроде полноценного призрака. Я даже мог касаться вещей и почти ощущать холод камня, влагу воды… тепло щеки Джинни. Я с гордостью стоял перед ней в новом обличье, а она смотрела на меня потухшими глазами, перепачканная в крови своего пухлого дружка.

«Как только воплощусь полностью, первым делом заберу ее из Хогвартса», — пообещал я себе. Моя Джинни должна улыбаться, а сейчас же она чем-то неуловимо походила на Макгонагалл, словно постарела душой на полвека.

А когда я увидел, как Джинни заклинанием сбросила с лестницы Амикуса Кэрроу, то на полвека постарел уже я. Нет, поймите меня правильно, если бы она использовала Аваду вместо Экспеллиармуса, то я бы ее расцеловал — прямо здесь и сейчас. Но Экспеллиармус против оппонента в несколько раз сильнее? Однако хуже всего было то, что случилось после. Джинни и вторая девушка, слизеринка, просто ушли. Как можно даже не проверить, в каком состоянии находится враг? А вдруг он жив и его надо добить? Вдруг он умирает и пытается кровью написать на полу имя того, кто его убил? Выругавшись, я приблизился к Кэрроу. Все было очень плохо — Амикус был жив. Он не мог пошевелиться — видимо, что-то сломалось в шее, однако любой более-менее толковый целитель из Мунго поставит его на ноги максимум за неделю.

— Что смотришь? — прохрипел Кэрроу. — Позови Снейпа.

Я задумчиво коснулся его мыском ботинка.

— Твой лорд благодарит тебя за верную службу до самой смерти, — произнес я и неспешно, со вкусом, принялся забирать силы и магию Амикуса. Только забрать нужно было обязательно все, иначе Джинни грозит большая опасность. Трапеза закончилась, когда горизонт посветлел и темные тени, лежавшие на полу Хогвартса, начали втягиваться в стены. Амикус был мертв, в нем не осталось ни искры жизни или магии.

Я тяжело поднялся с колен, моя голова кружилась. Я провел рукой по лицу и вздрогнул. Я снова чувствовал, я ощущал! Мерлин, я не заметил, в какой момент это произошло, но я вернулся. Я дышал, в груди билось сердце, а еще я испытывал легкое чувство голода и не отказался бы от сэндвича, потому что одно дело — чья-то чужая магия, и совсем другое — индейка и поджаренные тосты. Трепещите, враги наследника, Волдеморт вернулся. Я почувствовал одобрение от моей старшей ипостаси. Пусть он занимается политикой. Мне же выпала молодость, и я использую второй шанс на полную катушку. Я заметил откатившуюся к ступенькам палочку Амикуса — определенно, мне сопутствовала удача. И хотя в руке она ощущалась не так, как та, которой я владел много лет назад, — эта палочка была готова служить новому хозяину.

— Люмос, — произнес я и ощутил восхитительное, давно забытое покалывание магии в пальцах.

Я долго ждал Джинни в нашем условленном месте («женский туалет» звучал бы совсем не так, согласитесь). Я не представлял, как уговорить ее уйти вместе со мной из Хогвартса. Разумеется, теперь Джинни не нужна мне в качестве источника питания или в качестве еще чего бы то ни было. Но оставить ее здесь одну, без защиты, значило обречь на страдания и, возможно, гибель, бессмысленную и по-гриффиндорски благородную. Но применить к ней силу я не мог, вся моя природа восставала против такого. Не в первый раз со времени моего возвращения я оказался в тупике, но в первый раз я абсолютно не представлял, что делать.

Джинни сама прервала ход моих мрачных мыслей. Она принесла мне диадему, а я уже и думать забыл о ней. Вот так — просто принесла. И хотя диадема мне уже не была нужна, как я говорил ранее, два куска души лучше, чем один, и, возможно, часть, обитающая в крестраже, поможет… как бы это помягче сказать… убедить Джинни. Я крепко обнял ее, ощущая ее присутствие так полно и настояще, как никогда раньше. А затем надел диадему ей на голову — и все сработало. Когда мы окажемся подальше от Хогвартса в каком-нибудь безопасном месте, я все ей объясню. А пока ей придется еще немного побыть одержимой Темным Лордом.

1) На войне как на войне (фр.).

Вернуться к тексту