Одержимая (гет)

У Джинни светло-голубые глаза, в которых искрится смех, если ей весело, которые мечут молнии, если она в ярости, которые вдруг темнеют, как небо, на которое набежала туча, если ей грустно. В последнее время ей часто грустно. Иногда ей кажется, что за эти несколько месяцев в Хогвартсе, захваченном Пожирателями смерти, она грустила больше, чем до этого за всю свою недолгую жизнь. Днем она полна злости, она ненавидит обоих Кэрроу и приглядывает, чтобы они не причинили слишком большого вреда младшекурсникам. Ночью она беззвучно рыдает в подушку от бессилия и переживаний. Макгонагалл, Флитвик, Спраут, да и все остальные преподаватели Хогвартса сами ходят по краю, стараясь защитить учеников от этих меченых, вечно облаченных в черное. Одна надежда на Гарри. Как бы она хотела быть сейчас с ним, Роном и Гермионой — где бы они ни были — а не здесь, в этих пропитанных отчаянием стенах.

Джинни вошла в туалет Плаксы Миртл. Она не видела Миртл с прошлого года; возможно, Хогвартс стал слишком невыносимым даже для призрака. Зато теперь здесь царила тишина, и никто не мешал. На руке Джинни горел ожог, оставленный Алекто. Не нужно было высовываться, но и смолчать Джинни не могла. Алекто посмела оскорбить самого Дамблдора, назвала его «помешавшимся на своих магглах». Джинни не придумала ничего остроумного или забавного, никак не уела Кэрроу. Она просто вскочила с горящим лицом и руками, сжатыми в кулак, и закричала, чтобы Алекто не смела дурно отзываться о директоре Дамблдоре. И Алекто выставила ее перед доской и на глазах всего класса полосовала ей руку проклятиями, а Джинни стояла и кусала губы, стараясь не заплакать. Наконец Алекто прокляла ее особенно мерзко, обозвала дочерью предателей крови и отпустила на место.

На перемене Джинни окружили друзья, били по плечу, называли героиней, и она улыбалась. Но сейчас ночь, и она зло трет заплаканные глаза. Мазь, которую наложила Помфри, перестала действовать час назад, и руку снова начало нещадно жечь. Джинни повернула кран и зашипела сквозь сжатые зубы, когда струя холодной воды ударила по кроваво-красному участку кожи. Но постепенно холод победил жар, и боль начала отступать. Джинни блаженно закрыла глаза, а когда открыла их, в отражении мелькнул чей-то холодный взгляд. Джинни не сразу поняла, что не так. А когда осознание пронзило ее, она отшатнулась. Показалось? Ведь показалось же? Она прислушалась, но слышала только свое тяжелое дыхание. Рана на руке, даже дура Алекто теперь казались такими незначительными по сравнению с тем, что произошло… или все же не произошло? Она ополоснула лицо холодной водой и ушла.

 

На уроках все постепенно вернулось в норму — насколько это было возможно в школе, в которой заправляют Пожиратели. Пресный голос Бинса усыплял. Джинни рассеянно водила пером по краю пергамента, и разрозненные линии постепенно сливались в единую картинку. Она думала о Луне. Если бы только ее подруга сейчас была здесь… но с тех пор, как ее сняли с поезда, от нее нет ни весточки. В глубине души Джинни знала, что Луна жива. Но в порядке ли она? Здорова ли? Не подвергается ли пыткам? На мгновение глаза затуманила соленая дымка. Будь Луна здесь, она не позволила бы ей так раскисать. Надо собраться. Сегодня вечером должна прибыть сова с новой партией всяких штук от Фреда и Джорджа, и Джинни не терпелось опробовать их все. Урок закончился, она провела последнюю линию и вздрогнула от получившегося рисунка: она нарисовала голову той самой статуи в Тайной комнате, из которой много лет назад выполз василиск. Джинни вздрогнула, как от холода.

Ночью ей снилось, как она пытает обоих Кэрроу. Они были в Тайной комнате, и на полу была разлита вода. Джинни кричала: «Круцио!», из ее палочки вырывалось пламя заклинания, ее жертвы корчились в муках и истошно кричали. Джинни это почему-то ужасно веселило, она еле сдерживала смех. Она встала в победную позу и посмотрела на свое отражение в воде. Но увидела она не себя, а Риддла. На нем была слизеринская мантия, глаза его смотрели холодно, оценивающе, и лишь хищная улыбка у них была одна на двоих.

— Оставь меня в покое! Оставь меня в покое! — закричала Джинни в ужасе — и проснулась.

 

— С тобой все в порядке? — спросил Невилл. Они уже четверть часа ждали сову от близнецов на Астрономической башне. Было промозгло и ветрено, Джинни куталась в шерстяной свитер, связанный матерью, но все равно мерзла.

— А что такое?

— В последнее время ты прям сама не своя. Дергаешься от всего, глаза красные...

— Все в порядке.

— Тогда ладно, — ответил Невилл и принялся тереть озябшие ладони. Джинни шумно выдохнула — Невилл тактичный, но она не ожидала, что он так быстро прекратит расспросы. Хотя и сам он выглядит не очень, если честно. Осунулся, под глазами синяки, а на шрамы под рубашкой лучше и не смотреть. Что не так с этими Пожирателями? То лепят себе страшные татуировки, то калечат других... От очередного порыва ветра зашумели голые ветви деревьев, что-то заскрипело, отозвалось стуком на лестнице.

— Это не ветер, Джинни, они идут, — то ли голос, то ли мысль. Чужая, не своя, мысль шестнадцатилетнего школьника, создавшего свой первый крестраж.

— Невилл, ты слышал? — обеспокоенно прошептала Джинни. Она не знала, имеет ли в виду шум с лестницы или голос Риддла.

— Думаешь, это…

Они внимательно прислушались, и вскоре их слух уловил скрип ступеньки, а затем еще одной.

— Мерлинова борода, это за нами, — выругался Невилл. Но куда деваться на круглой, открытой всем ветрам площадке?

Джинни и Невилл погасили свои Люмосы и медленно отступили к краю башни. Деваться было некуда. Вот уже показался свет — кто-то поднимался на башню, освещая себе путь факелом. Вот появились в проходе два черных силуэта. Это Кэрроу, за его плечом маячит Панси Паркинсон. Джинни не отрывая взгляда смотрела на птичий профиль Амикуса. Сейчас он повернет голову и увидит их с Невиллом, вот сейчас… Ее рука, сжимающая палочку, вдруг наполнилась холодом и задеревенела, как от Супефая, дернулась вверх и одновременно изо рта Джинни вырвалась формула незнакомого заклинания. Факел в руке Кэрроу выбросил целый сноп огня, который окатил Амикуса и Панси. Они с криками повалились на пол и принялись хлопать по себе руками, кататься по площадке, пытаясь сбить пламя. Джинни с ужасом смотрела на них, пока Невилл не схватил ее за руку и силой не увел к ступенькам. Амикус и Панси были слишком заняты тем, чтобы не умереть, и не заметили, как кто-то пробежал мимо буквально в метре от них.

— Что это было? — задыхаясь от быстрого бега, спросил Невилл. — Что ты с ними сделала?

Они шли по ночному коридору Хогвартса на свой факультет. Крики Панси и Амикуса все еще стояли в ушах.

— Н-не знаю, оно к-как-то само…

Лицо Джинни было белым как бумага, зубы стучали, она чувствовала, как в животе скручивается узел, и ее мутило от того, что она только что сделала.

— Научишь? — серьезно спросил Невилл, и эти слова словно вырвали ее из кошмара.

— С-самой бы п-понять, что это б-было, — произнесла она сквозь всхлип.

Добравшись до своей кровати в гриффиндорской спальне, Джинни рухнула на нее, не раздеваясь. Она смертельно устала, но сон не шел. Заклинание. Она точно знала, что не сама сотворила его, она его даже не знала. Тогда это был… Нет, допустить такое было слишком страшно. Снова быть одержимой Томом… Но тогда откуда оно могло взяться в ее голове? Джинни напрягала память, пытаясь понять, где она могла увидеть темномагическое заклинание... Разумеется! Они же прибирали в особняке на площади Гриммо. Там было много всякого страшного и даже опасного. И Джинни точно листала там какие-то книги. Может быть, она увидела проклятие на странице, неосознанно запомнила, а сейчас, в минуту опасности, оно само всплыло. Джинни сама не верила в это, но гипотеза с книгой успокаивала, обнадеживала. И она наконец провалилось в сон, в котором не было ни Кэрроу, ни Паркинсон, ни Тома.

 

Посылку от близнецов они все-таки получили — Невилл под утро поднялся на башню, и прождавшая их всю ночь сова скинула коробку прямо ему на голову.

Джинни озабоченно хмурилась, когда он рассказывал ей об этом на завтраке.

— Ты очень рисковал: а если бы они оставили на башне ловушку?

— Не думаю, — покачал Невилл головой. — Судя по всему, Кэрроу и Панси потушили огонь и побежали к мадам Помфри. Им было не до ловушек. Но с сегодняшнего дня за башней наверняка устроят наблюдение, так что место встречи надо менять…

Джинни бросила взгляд на пустующее место Панси за слизеринским столом. Амикус тоже отсутствовал, а Алекто сидела злющая и с мрачным видом оглядывала Большой зал, словно пытаясь высмотреть преступника. Она несколько раз останавливала тяжелый взгляд на Джинни и Невилле, но они изо всех сил старались вести себя естественно и не выглядеть ни дерзкими, ни виноватыми.

Тем временем по Хогвартсу поползли слухи: ночью, когда Амикус Кэрроу и Панси патрулировали коридоры, на них кто-то напал. Они сумели отразить атаку, но получили сильные ожоги. Благодаря мадам Помфри их жизням ничего не угрожает. Джинни чувствовала смесь облегчения — она не убийца — и сожаления: в школе без Амикуса дышалось бы легче. Разумеется, ученикам никто ничего не объяснял прямо, однако семикурсников сняли с уроков «на беседу», как выразился Снейп. Джинни была как на иголках, Невилл появился только ближе к вечеру.

— Там была целая комиссия — Снейп, Кэрроу, Макгонагалл, Флитвик, Помфри, какие-то рожи якобы из Министерства — один бородатый и тощий, другой толстый и с усами, не запомнил их имен…

Джинни и Невилл сидели на полу перед камином в гостиной Гриффиндора.

— Тебя не сильно мучили?

— Алекто несколько раз применила ко мне Круциатус. Ее останавливала Макгонагалл, а усатый из министерства смеялся. Потом уже Снейп не выдержал и рявкнул, чтобы Алекто прекратила. Они всю душу мне вынули вопросами, что я делал прошлым вечером, пытались напить меня сывороткой правды, но Флитвик сказал, что, раз я несовершеннолетний, делать это требуется при бабушке, и эта идея никому не понравилась. Тогда они проверили мою палочку с помощью Приори Инкантатем, но мы все уже успели поколдовать на уроках, так что это было бесполезно. Алекто все не унималась, говорила, что это либо я, либо ты. Но Флитвик возразил, что такое заклинание под силу только взрослому волшебнику, не то что семикурснику. Потом меня еще немного помурыжили и отпустили.

«Все-таки это была не я», — подумала Джинни, и холодок пробежал у нее по спине.

 

На следующий день Амикус и Панси появились на завтраке. Лицо Амикуса сильно пострадало и теперь походило на бледную безжизненную маску с алыми рубцами и фиолетовыми синяками под глазами. В душе Джинни шевельнулось нехорошее чувство холодного удовлетворения. Панси выглядела лучше, хотя на лбу и на щеке у нее были приклеенные заклинанием повязки.

Вечером, когда Джинни возвращалась из библиотеки, кто-то схватил ее за шиворот и толкнул в стену. Джинни обернулась и увидела перед собой обезображенное злобой лицо Алекто:

— Я знаю, что это ты виновата, тварь! — выплюнула она и схватила Джинни рукой за горло, ее острые ногти царапали кожу. — Говори, как ты это сделала! Сейчас же!

Джинни едва могла дышать, она лишь сипела и мотала головой. Кэрроу ударила ее затылком о каменную стену:

— Признавайся, слышишь!

Джинни вцепилась в ее руку обеими руками, чтобы та не задушила ее на месте.

— Это не я! Заклинание…

— Что заклинание?

Хватка Кэрроу на горле ослабла.

— Говорят, оно очень сложное даже для выпускника. Разве могла его сделать я, нищая дочь предателей крови?

— Я выбью из тебя признание, — в руке Кэрроу показалась палочка. — Круцио!

Джинни оказалась в калейдоскопе боли, и в мире не было ничего, что могло эту боль хоть немного смягчить. Она не знала, стоит она или сидит, не ощущала пространства, времени, себя. Все затопила только острая, выворачивающая боль.

— Что здесь происходит? — раздался голос Филча. — Директор Снейп просил не заниматься этим в коридорах. Вам развлечение, а мне потом отмывать кровь и мочу этих шалопаев.

Джинни поняла, что лежит на полу, а ее голову обнюхивает Миссис Норрис.

— Что мне с ней прикажете делать? Смести на совок и выкинуть?

— Что хотите! — буркнула Алекто и ушла, громко топая каблуками. Каждый ее шаг отзывался болью в висках. Джинни застонала и зашевелилась.

— Тише, тише, — тут же бросился к ней Филч. Он помог ей сесть, и Джинни поняла, что ее бьет мелкая дрожь. Филч вытащил из кармана куртки завернутый в фольгу обломанный кусок шоколада.

— Вот, съешь.

— Спасибо, мистер Филч, — лязгая зубами, ответила Джинни. Она медленно жевала шоколад, а Миссис Норрис забралась ей на ноги и заурчала.

— Пойдемте, я отведу вас к профессору Макгонагалл.

— Не надо к Макгонагалл, — взмолилась Джинни. — У нее и без нас куча проблем.

— Тогда в больничное крыло. И не возражайте.

До Больничного крыла они добирались долго, потому что ноги Джинни не слушались, и ей приходилось опираться на Филча.

— Извините, что я не могу нормально идти, — вздохнула она.

— Ничего, ты еще своим ходом идешь, а мелких мне самому носить приходиться. Не думал, что под конец жизни вновь такое увижу…

Мадам Помфри дала Джинни укрепляющее и успокоительное зелья и оставила на ночь в Больничном крыле. Джинни задремала. Сквозь сон она ощутила дуновение холодного ветра, потом скрип кровати, словно на нее кто-то сел. Она открыла глаза и увидела Тома Риддла. Заметив ее взгляд, он подался вперед и погладил ее по волосам. Его прикосновение ощущалось лишь холодом, как от призраков, однако было более… настоящим.

— Это ведь сон? — прошептала Джинни.

— Конечно, сон, — кивнул Том. — Иначе как бы ты меня увидела? И как бы я к тебе прикоснулся.

Он продолжал гладить ее волосы.

— Бедная Джинни… Хогвартс больше не самое чудесное место на земле, сюда пробралось зло.

— Ты тоже зло, Том.

— Я побежденное зло, усмиренное зло, куда уж мне тягаться с Кэрроу. По-моему, нам нужно проучить их, что думаешь?

— Оставь меня в покое.

— Дело твое. Но только позови — и я приду к тебе на помощь.

— Спасибо, уже пришел…

— У меня было не так много места для маневра на башне. К тому же я старался не слишком сильно их покалечить.

— Уйди, Том.

— Как скажешь.

Он в последний раз провел рукой по ее волосам, и Джинни закрыла глаза, чтобы тут же проснуться. Скупые лучи зимнего солнца пробивались сквозь витражные окна, оставляя на полу цветные кляксы. На месте Тома из сна сидела мадам Помфри.

— Ты стонала во сне, Джинни, — сказала она полным сочувствия голосом. — Я решила, что будет лучше тебя разбудить. Тебе снился кошмар?

— Не помню, — угрюмо ответила Джинни. Она не знала, действительно ли в Хогвартсе появился призрак Тома Риддла или она просто сходит с ума.

 

Февраль потихоньку вкатывался в весну. Снег сходил с холмов, поднялся сильный ветер. От Луны до сих пор не было никаких вестей. Пучок Макгонагалл за зиму стал белоснежным, а глаза с застывшим в них выражением скорби словно увеличились. Лицо Амикуса все так же напоминало маску, и Джинни надеялась, что он никогда не поправится. Панси подрастеряла былую уверенность: раньше она смотрела на всех с презрением, теперь же в ее лице появилось какие-то новое выражение растерянности, вероятно от багровевших шрамов на щеке и лбу, на которые ей регулярно приходилось наносить вонючую мазь.

После происшествия в коридоре Алекто словно присмирела, и хотя постоянно ругала и оскорбляла Джинни на уроках, больше не причиняла ей физического вреда. Зато Невиллу доставалось за двоих, но он принимал все наказания, включая физические, со стоическим спокойствием. Джинни ругалась, плакала и психовала, залечивая то его разорванную губу, то кровоточащий нос, то раны от кровавого пера или снимая с него не слишком сложные, но изощренные проклятия с отложенным эффектом, которые так любил Амикус. Невилл по большей части никак на это не реагировал, но с бычьим упорством пил оборотное зелье и уходил на отработки за проштрафившихся младших львят, воронят и барсуков. Разумеется, вместе с другими участниками Отряда Дамблдора Джинни приходилось лечить и успокаивать младшекурсников, а также расписывать стены обидными для Кэрроу и Снейпа надписями, распространять батончики и пузырьки с шалостями и много чего еще...

Джинни возвращалась в гриффиндорскую башню после отбоя. В карманах у нее лежали пустые флаконы из-под зелья, которое она разлила на третьем этаже, превратив коридор в болото. Она посмеивалась про себя, думая, как живописно разросся камыш прямо под надписью «Кэрроу — болотные жабы!», когда ее внимание привлек какой-то стук. Джинни пошла на звук, и вскоре вышла к заброшенному классу. Дверь была заперта. Простой Алохоморы не хватило, но Джинни была достойной ученицей Фреда и Джорджа, которые могли проникнуть куда угодно, и очень скоро чужое заклинание запечатывания было взломано. В классе было темно, Люмос осветил сломанные парты, покосившийся шкаф и заплаканную второкурсницу с Рейвенкло. Кажется, ее звали Харриет Дуглас, и она частенько впадала в немилость Алекто.

— Не плачь, пойдем отсюда, — сказала Джинни. — Я отведу тебя на твой факультет.

Но Харриет только покачала головой и показала куда-то вглубь класса. Только теперь Джинни различила распластанную на полу фигуру ребенка в хаффлпаффской форме. Стивен Дуглас, младший брат Харриет.

— Она что-то сделала с ним, прежде чем запереть нас, — заговорила девочка, вытирая слезы. — Он постепенно слабел, я пыталась привести его в чувство. А потом я поняла, что не слышу его дыхания…

Джинни уже была на коленях перед Стивеном.

— Энервейт!

Ничего не изменилось. Лицо Стивена оставалось таким же бледным и безмятежным.

— Я ничего не могла сделать, она забрала наши палочки…

Джинни коснулась руки Стивена — она была теплой, и Джинни подумалось, что еще не все потеряно.

— Энервейт! Реннервейт!

Стивен дернулся, как от удара, но глаз не открыл. Харриет подвывала откуда-то из темноты за спиной.

— Реннервейт! Давай же! Ну! Харриет, он дышит, посмотри сама!

Стивен так и не открыл глаз, но явно начал дышать, грудная клетка понималась и опускалась.

— Отнесем его в Больничное крыло!

Вдвоем они подняли бессознательное тело Стивена и потащили по коридорам Хогвартса. Только на середине пути Джинни вспомнила, что его можно отлеветировать заклинанием и так выйдет быстрее.

Мадам Помфри всплеснула руками, когда увидела их перед своей дверью. Быстро осмотрев Стивена, она кинула в камин летучего пороха и вызвала Флитвика, потом дала зелье сна без сновидений Харриет, а Джинни настойчиво выпроводила из палаты.

— Как он? Он ведь придет в себя?

— Придет, это не смертельное проклятие, а чары оцепенения, — заверила целительница. — Они должны сами выветриться к утру. Его жизни ничего не угрожает, если следить, чтобы он дышал. Бедняжка Харриет, что она только что пережила…

Джинни не пошла в гриффиндорскую башню. Она свернула в женский туалет на третьем этаже. Ей нужна была помощь, Хогвартсу нужна была помощь, и сейчас ей было все равно, от кого ее получить.

— Том? — голос Джинни прозвучал неестественно высоко, отозвавшись эхом. Она посмотрела на свое отражение в зеркале: неуверенная, испуганная. И Джинни разозлилась. На Гарри, который не взял ее с собой, на Тома, который обещал защищать ее и пропал, а может — вообще не существует, на профессоров Хогвартса, которые должны были что-то делать, но могли только смотреть грустными глазами, на Кэрроу, на Снейпа, на себя.

— Том! — заорала она уже увереннее. — Где ты? Ты мне нужен!

Она отыскала кран с изображением змейки и даже попыталась пошипеть на него — без толку, парселтанга она не знала.

С досадой она стукнула рукой по раковине и снова зашипела — уже от боли. Из соседнего краника вдруг полилась вода, и ее окатило брызгами и потусторонним смехом, и в зеркале возник Том.

— Остынь, — с усмешкой сказал он. — Что случилось? Стоило оставить тебя ненадолго, и я вдруг резко понадобился.

— Убей Алекто Кэрроу, — просто сказала Джинни. Лицо Тома тут же стало серьезным.

— Я не ослышался? Совсем на тебя не похоже…

— Сейчас весь Хогвартс на себя не похож. Мы все в опасности, пока она здесь. Ты можешь ее убить?

Том в отражении заложил руки за спину и задрал вверх подбородок, задумавшись.

— Как видишь, я не обладаю телесностью ни полтергейста, ни даже обычного призрака.

Джинни молча смотрела на него, затаив дыхание.

— Хорошо, я сделаю, что смогу. Убийства не обещаю, но пакостить она перестанет. Тебя такое устроит?

— Устроит!

— Только мне понадобится кое-что взамен. И это не самая простая задача.

— Скажи сначала, что нужно.

— Мне нужна диадема Ровены Рейвенкло. Если согласишься, я скажу тебе, куда я ее спрятал много лет назад. Но место я выбрал не самое удачное, поиски могут занять дни или недели.

— По рукам, — быстро ответила Джинни. Том усмехнулся и прислонил ладонь к стеклу, Джинни прижала руку к зеркалу со своей стороны.

— Вот и договорились. А теперь возвращайся на свой факультет... Или нет, лучше тебе ненадолго задержаться здесь. Если не ошибаюсь, патруль как раз направляется к этому туалету.

Джинни забежала в дальнюю кабинку, оставив дверь приоткрытой, и забралась с ногами на унитаз. Действительно, скоро в туалет зашли Забини, Паркинсон и Амикус Кэрроу. «Что этот Кэрроу вечно таскается с учениками? Не спится ему, что ли?» — подумалось Джинни.

— Есть тут кто? Выходи! — громко потребовал Забини и засветил Люмос Максима, так что Джинни пришлось зажмуриться.

— Видите, никого нет, — уже другим тоном сказал он.

— Неважно, раз туалеты положено проверять, это нужно делать. Кто знает, может быть, однажды мы найдем здесь прячущихся гриффиндорцев, — мягко возразил Кэрроу, но его тон совсем не понравился Джинни.

— Вы правы, профессор, — смиренно ответил Забини. — Но теперь, когда мы всё проверили, мы с Панси можем возвращаться в подземелья? Завтра у нас зелья первым уроком, хотелось бы выспаться перед занятием.

— Вы можете идти. А с вами, мисс Паркинсон, я бы хотел обсудить план завтрашнего дежурства.

— Панси завтра не дежурит, — опять голос Забини. — Согласно расписанию, завтра патрулируем мы с Ноттом.

— Да-да, вы правы. Что ж, молодые люди, тогда доброй ночи.

Шаги Кэрроу стихли, а слизеринцы все не уходили из туалета. У Джинни давно затекли ноги в неудобной позе, но она не смела пошевелиться.

— Спасибо, Блейз, — голос Панси прозвучал как-то глухо.

— Без проблем. Не стесняйся обращаться ко мне и парням.

Когда они наконец ушли, Джинни с наслаждением спрыгнула на пол. Видимо, у слизеринцев тоже были свои тайны. Но сейчас ей было не до них.

 

Алекто Кэрроу никуда не делась ни на следующий день, ни через два, ни через неделю. Джинни уже решила, что того разговора в туалете на втором этаже не было. Неужели она в самом деле могла кричать в воздух и требовать, чтобы крестраж Темного Лорда защитил их? Какие глупости!

В воскресенье Джинни неожиданно повезло — им с Колином Криви разрешили отправиться в Хогсмид. Макгонагалл придумала для них совсем нелепое поручение — забрать посылку в «Кабаньей голове». Джинни с Колином получили сверток от вечно хмурого Аберфорта, а затем Криви зашел в «Сладкое королевство», чтобы накупить сладостей, которых ему назаказывали другие ученики. Джинни осталась стоять на улице, опустив веки и подставив лицо холодному влажному ветру. Здесь, вдали от школы, она словно снова могла дышать. Ощущение постоянной опасности, тревоги, что в любой момент с кем-нибудь где-нибудь может случиться что-то плохое, ненадолго отступило. Внезапно ее кто-то толкнул. Джинни чуть не выронила сверток, который держала в руках, но пригодились навыки ловца — она покачнулась, поймала равновесие и не упала. Оказалось, что ее толкнул мальчик лет десяти, за ним бежали трое его братьев и сестер мал мала меньше. За ними спешила их мать, располневшая женщина с усталым выражением лица и младенцем на руках.

— Пит, осторожнее, чуть человека не сбил! Дейзи, не отпускай руку Олли!

Все они шумной гурьбой вбежали в «Сладкое королевство». Через стекло витрины Джинни наблюдала, как дети сначала восторженно замерли, а затем бросились выбирать сладости. Мать следила, чтобы они не слишком шалили. Двое старших при этом, если видели, что младшие тянут руки к большим и дорогим сладостям, украдкой качали головами и показывали на более дешевые конфеты. Джинни усмехнулась: эта семья напомнила ей ее собственную — несобранные, взбалмошные, но любящие и заботящиеся друг о друге. Она отвела взгляд и вздрогнула: в стекле отражался Том. Он тоже заглядывал внутрь кондитерской и с серьезным видом следил за семьей.

— Не знала, что ты можешь покидать Хогвартс, — заметила она.

— Буквально сегодня научился, — похвастался он, не отрывая от кондитерской внимательного взгляда.

— Что ты здесь делаешь?

— Я всю жизнь мечтал о власти и силе, — проигнорировав ее вопрос, заговорил Том. — Я всегда думал, что привязанности, семья, дети — это все пустые слова, миражи, которыми обманываются слабаки. Но, может быть, я просто не осмеливался об этом мечтать? В приюте в меня накрепко вбили мысль, что такого урода, как я, не возьмет ни одна семья, и я поверил в это, смирился, выбрал путь одиночки. Прикажи — и я буду мучить Кэрроу, я найду способ лишить их жизни, я буду упиваться их страданиями и мольбами. Но нужно-то тебе другое, — он кивнул на семейство — младшие дрались за лакричную палочку. — То, чего я дать не в состоянии.

— Том… — Джинни коснулась его плеча в отражении, но ощутила лишь холод стекла.

Лицо Тома искривилось в злой ухмылке:

— Кстати, я нашел управу на Кэрроу. Она жива, но в ближайшее время тебя не побеспокоит, — сказал он и исчез.

 

Алекто Кэрроу действительно пропала. Хватились ее не сразу — мало ли где может проводить выходные Пожирательница смерти. Однако она не вернулась ни в воскресенье, ни в понедельник. Амикус неистовствовал, угрожал привести в Хогвартс друзей-Пожирателей, которые уж точно отыщут его сестру. Он долго допрашивал (вернее, пытал) Невилла, так что Джинни, которая, как всегда, залечивала его раны в их импровизированном госпитале в Выручай-комнате, готова была бежать к Помфри, но Невилл, упрямо сжимая зубы от боли, строго наказал ей не делать этого:

— Не нужно. Ей еще и достанется. И Макгонагалл узнает.

Джинни худо-бедно справилась с задачей и напоила его зельем сна без сновидений, которое по ее просьбе принесла Ханна Эббот.

— Давай я посижу с ним, — предложила Ханна. — Тебе нужно отдохнуть.

Поначалу Джинни хотела отказаться, но потом поняла, что смертельно устала. К тому же ей нужно было вернуться в гриффиндорскую башню — проведать младшекурсников, подготовить снадобья от близнецов на завтра, да и домашка не была сделана…

— Хорошо, Ханна, спасибо.

Ханна как-то странно на нее посмотрела.

— Ты испачкалась… — она провела рукой по своей щеке, показывая испачканное место.

— Ладно, умоюсь по дороге.

Джинни привычным маршрутом завернула в женский туалет на втором этаже. Увидев свое отражение в зеркале, она отшатнулась: она не просто испачкалась, она буквально вся перепачкалась кровью Невилла. Бурые пятна были на руках, под ногтями, на шерстяной кофте, даже на лице. Почувствовав, как к горлу подкатывает тошнота, она открыла кран и принялась лихорадочно смывать с себя чужую кровь. Вдруг кто-то словно прикоснулся к ее плечу. Джинни с негромким вскриком отпрянула и обернулась — перед ней стоял Том. Из отражения он превратился в призрака. Он был плотнее, чем Почти Безголовый Ник или Толстый Монах, однако все еще просвечивал по краям.

— Извини, что напугал. Ты не в порядке. Что случилось?

Джинни захотелось наконец-то выплакаться, рассказать, как она устала бояться и ненавидеть, о том, что больше не может видеть своих друзей ранеными, о том, что Невилл, такой дурак, вечно лезет на рожон, чтобы прикрыть остальных, что она каждый день ждет весточки от Гарри — и боится ее получить… или уже не ждет… И сейчас рассказать обо всем этом Тому было бы не стыдно, он бы понял… Но она не смогла. Глаза были сухи, невыплаканные слезы остались где-то в глубине души, она лишь неловко пожала плечами.

— Спроси лучше, что не случилось. Кэрроу, как всегда.

— Я напоминаю тебе про диадему… Свою часть сделки я выполнил.

— Хорошо, Том, — вздохнула Джинни. — Как только в штабе никого не будет, я поищу ее.

Том улыбнулся и, протянув руку вперед, аккуратно дотронулся до ее щеки. Это еще не было настоящее прикосновение, в нем был холод иного мира, но оно ощущалось.

— Ты здесь, Том, — произнесла Джинни.

— Почти здесь. Совсем скоро ты сможешь меня по-настоящему потрогать. А пока позволь мне проводить тебя в башню Гриффиндора, мне неспокойно, что леди будет идти одна по ночному опасному замку.

 

К концу недели Невилл встал на ноги.

— Зажило как на собаке, — сказал он с широкой улыбкой. — А вы беспокоились.

Ни Джинни, ни Ханна не нашли в себе сил улыбнуться в ответ.

Втайне от отряда Джинни начала искать диадему в Выручай-комнате. Почему-то Том отказывался появляться там, и Джинни приходилось вручную перебирать многочисленный волшебный хлам, копившийся в комнате на протяжении веков. Диадема не откликалась на Акцио, и Выручай-комната не желала как-нибудь облегчить ей задачу.

А еще нашли Алекто. Джинни этого не видела, но, по слухам, Кэрроу все это время была в Тайной комнате и не могла найти выход. Ее обнаружили в невменяемом состоянии, с травмами, сломанными костями и ужасно истощенной. Ее забрали в Мунго, и Лаванда слышала, как Помфри сказала мадам Хуч, что не думает, что Алекто скоро оправится — если вообще оправится после такого приключения.

Джинни вновь шла по ночному Хогвартсу. Она уже и забыла, когда после отбоя оставалась в башне и укладывалась спать. На каменном полу лежали знакомые до зубовного скрежета светотени. Джинни привычно широко шагнула, чтобы не попасть в пятно лунного света на полу. Прижалась к стене, сделала ровно пять шагов вперед и шаг в сторону, чтобы не задеть стоящие в нише латы. Коридор закончился, и она, скрытая чернильной темнотой стены, встала и перевела дух. Ей осталось лишь пересечь освещенную тусклым светом факелов галерею и шмыгнуть на лестницу. Сейчас лестницы в Хогвартсе на стороне учеников — не скрипят, не меняют направление без спросу. Джинни уже была готова выйти из спасительной тени, как услышала шум голосов. Амикус. Только говорил он почему-то негромко, почти шептал. Потом раздался какой-то писк и раздраженное: «Тихо!». Джинни осторожно выглянула и посмотрела на площадку перед лестницей. Там стояли Амикус и Панси. Амикус держал Панси за подбородок, его безобразное лицо было близко, слишком близко от нее. По позе Панси было видно, что она изо всех сил хотела бы оказаться подальше от Кэрроу, но почему-то не могла.

— Что ты отказываешься? Посмотри на себя? Кому ты теперь нужна с такими шрамами? Я дам тебе любую защиту, любую протекцию.

— П-пустите, — пролепетала Панси. Ее рука с палочкой была плотно прижата к телу связывающим заклятием.

Джинни не думала, потому что, если бы она подумала, она бы так не поступила. В конце концов, это была Панси, мерзкая Панси, которая отравляла существование Отряда Дамблдора все эти месяцы, которая глумилась над смертью прошлого директора и мечтала о черной метке. Но в этот момент она видела лишь очередную испуганную жертву Кэрроу. Мерлин! Джинни и представить не могла, что Амикус опустится до такого.

— Экспеллиармус! — раздалось в тишине, и Кэрроу, покачнувшись, рухнул вниз, он пролетел по ступенькам несколько пролетов, прежде чем его падение остановилось.

— Фините инкантатем, — Джинни освободила Панси от связывающего заклинания. Та потрясенно переводила взгляд с тела учителя на Джинни и обратно.

— Ты… ты…

— Ты мне теперь обязана, Паркинсон, — угрюмо заявила Джинни. Та лишь всхлипнула и вдруг порывисто схватила Джинни за руку. Ее ладонь была ледяной и влажной.

— Я никому не скажу, Уизли. И ты не говори.

Джинни кивнула, и они молча разошлись в темноте.

 

Утром после завтрака ученикам сказали вернуться на свои факультеты и оставаться там до дальнейших распоряжений. Никто ничего не объяснял, но у Джинни засосало под ложечкой — вчера ни она, ни Панси не осмелились подойти к Кэрроу и проверить, жив он или нет. И если он выжил…

«Если он выжил, меня заберут. А если меня заберут, я не смогу выполнить обещание, которое дала Тому. Надо поторопиться», — решила она. По дороге в башню Гриффиндора Джинни отстала от своего факультета и поспешила в Выручай-комнату. Диадема словно ждала ее. Джинни столько дней напрасно искала ее, а сейчас она открыто лежала на полке, переливаясь синими и белыми камнями. Джинни убрала ее за пазуху и поспешила в туалет на втором этаже. Она засомневалась в последний раз, а не морок ли все это, вдруг она выдумала себе Тома — защитника от Кэрроу. Но стоило ей переступить порог туалета, как она сразу увидела его. Он стоял, скрестив на груди руки, словно ждал ее. Он больше не просвечивал — наоборот, теперь он отбрасывал тень на кафельный пол. Лицо у него было суровым.

— Я принесла диадему, Том, — тихо сказала Джинни.

Он моргнул, словно был настолько погружен в себя, что до этого не замечал ее присутствия.

— Что ты сказала?

— Вот. — Рука Джинни почему-то дрогнула, когда она протянула ему диадему. Том улыбнулся, даже рассмеялся внезапным, напоминающим эхо смешком.

— Я всегда знал, что на тебя можно положиться, леди.

Он вдруг притянул к себе Джинни и крепко обнял. Том больше не был холодным, Джинни ощущала, как колется шерсть его мантии, как крепко его руки прижимают ее к нему, как от него пахнет человеком, а не чернилами и пустотой... А затем Том отстранил ее, взял диадему и бережно водрузил ей на голову. И улыбнулся, когда голубые глаза Джинни загорелись алым.

Когда я вновь появился в Хогвартсе — первым делом заорал от боли. Однако я быстро понял, что это фантомная боль, которая помнилась с тех пор, когда Гарри Поттер, будь он неладен, вонзил клик василиска прямо в мой дневник. Поначалу я не понимал, как выжил, кто я и что происходит. Но со временем я нашел ответы на эти вопросы. Понимаете, я всегда цеплялся за жизнь, любыми способами, и, видимо, какая-то моя часть уцепилась за Хогвартс, а Хогвартсу такой необычный экземпляр, как я, показался любопытным, и он забрал мой флюид, мое эхо, если угодно, себе. Этого было достаточно, чтобы существовать, как существует песчинка в пустыне или капли в океане — не помня себя, не отдавая себе отчета о происходящем.

А потом я вдруг почувствовал слезы отчаяния на своих несуществующих глазах, ощутил, как в бессильной ярости колотится сердце, как рука сжимает деревянное древко палочки так, что оно вот-вот переломится... И все это было не моим, оно принадлежало Джинни Уизли. Она пробудила меня ото сна, и я снова обрел подобие жизни.

Однако поначалу я был лишь сгустком энергии, прозрачным воздухом, который мотался в сквозняках Тайной комнаты. Большую часть времени я проводил в беспамятстве, приходя в себя только в ответ на взрыв отрицательных эмоций Джинни и остальных школьников, ошметки которых долетали даже сюда. Как-то раз до меня даже донесся горестный вздох Минервы Макгонагалл. Я жадно собирал все эти объедки и поглощал их. Страх, боль и отчаяние, пропитавшие Хогвартс, стали моим рационом, они делали меня сильнее. Признаюсь, что в те смутные времена моего существования я вел себя не лучше, чем дементор. И когда я это понял, в первый момент я замер в замешательстве между отвращением к себе и интересом. Но, как истинный ученый, я склонился к интересу. В конце концов, какой маг, существовавший до или после меня, может похвастаться тем, что его рацион составляли чистые эмоции? Мое имя — Волдеморт, что значит «полет от смерти». И разве я не совершил невозможное дважды? В первый раз, пять лет назад, когда я почти вернулся из небытия и успешно терроризировал школу с помощью василиска. И во второй раз, сейчас. «Трижды», — подсказало мне подсознание, и в мой разум скользнули мысли и воспоминания другого меня, гораздо более старшего Волдеморта, который сейчас держал в страхе и подчинении всю магическую Британию. Трижды! Я был невероятно горд собой.

Постепенно я научился покидать Тайную комнату и стал проводить время в опустевшем туалете на втором этаже. Сюда иногда забредали младшекурсники порыдать, и я питался их маленькими трагедиями. Но моим любимым источником питания неизменно оставались эмоции Джинни. Она была здесь частым гостем и много плакала в одиночестве — видимо, чтобы казаться сильной перед своими друзьями из Отряда Дамблдора. И я без зазрения совести питался ее чувствами так же, как пять лет назад забирал ее силы. И моя Джинни неизменно делала меня сильнее.

Конечно, мой опыт был уникальным, я не мог прочитать о чем-то подобном в книге, и многое приходилось познавать методом проб и ошибок. Вскоре меня настигло первое разочарование. Туалет мне порядком надоел, и я попытался расширить свой ареал обитания. Но оказалось, что вдали от Тайной комнаты я начинал очень быстро терять силы, я засыпал прямо на ходу и приходил в себя неизменно в Тайной комнате. Честно говоря, перспектива быть вечным пленником Тайной комнаты и женского туалета приводила меня в ужас. В одиночку я не мог решить эту проблему, а значит, мне требовался союзник. Очень скоро я с сожалением заметил, что никто из учащихся не чувствовал моего присутствия и никак на меня не реагировал, даже когда я пролетал прямо сквозь них. Никто, кроме Джинни. Она ежилась от холода, если я подлетал слишком близко, оглядывалась, если я пытался заговорить с ней. Разумеется, слов она не слышала, да и как можно говорить, толком не имея рта, но какая-то связь между нами определенно существовала. И вскоре я понял, что если следую за Джинни как на ниточке, то могу путешествовать по Хогвартсу. Когда на меня нападала слабость, меня подпитывали ее жизненные силы. Так вместе с нею я побывал на уроках, в Большом зале, даже во внутреннем дворе школы. Прогулки эти, пока короткие, постепенно удлинялись. Джинни была моим идеальным источником сил; правда, я сам старался не переусердствовать и не истощить ее раньше времени. И вскоре я смог отразиться в зеркале. Пришла пора заявить о себе моей спасительнице.

Честно говоря, нашу первую встречу после пятилетней разлуки я представлял совсем не так. Я был готов к крику, к обвинениям, к проклятиям. Но то, что мое существование, над которым я трудился в поте лица столько времени, будут с ослиным упорством отрицать, выводило из себя. Джинни было проще поверить, что она сходит с ума, чем в то, что я действительно вернулся. Но я не переставал пытаться наладить контакт, я оставлял знаки, значение которых могла понять только Джинни, посещал ее сны. Последнее оказалось на удивление легко, хотя при жизни я никогда этому не учился. Но Джинни упрямо закрывалась от меня. Ее не порадовал даже сон, в котором мы вместе пытали Кэрроу, а ведь я так старался, продумывая сцену до мелочей...

Поэтому переделка, в которую попали Джинни и ее пухлый дружок на Астрономической башне, сыграла мне на руку. Я заранее знал, что это плохо кончится. Не надо быть предсказателем, чтобы понять, что их план с самого начала был обречен на провал. На всякий случай я незримо дежурил на башне вместе с ними, время от времени проверяя обстановку. И я вовремя заметил Амикуса с девочкой-слизеринкой, но придержал эту информацию до поры до времени. Мне нужна была кульминация, спасение в последний момент. Так и произошло. Когда казалось, что все пропало, я завладел рукой Джинни и наколдовал ее палочкой одно из сложнейших заклинаний. Я ждал слез благодарности и признательности. Вообразите же мое разочарование, когда девчонка вдруг решила, что колдовала сама, а заклинание всплыло откуда-то из глубин ее подсознания. От злости я был готов снова вселиться в ее руку, чтобы на этот раз попытаться ее задушить. Проклятие горящей кожи было очень темным и невероятно сложным. Несмотря на мои способности к темной магии, я потратил несколько недель, оттачивая его, — и в ответ такая черная неблагодарность.

Но за меня внезапно отомстила Алекто. С каким мрачным удовлетворением я ощущал боль Джинни, когда Кэрроу мучила ее с помощью Круциатуса. Так ей и нужно было, маленькой неблагодарной магглолюбице. Однако от вида Джинни, трясущейся от перенапряжения мышц, Джинни, еле-еле поднимающейся на ноги с помощью Филча, я почувствовал себя неуютно. Алекто перегнула палку. Кто вообще дал ей право так вести себя с учениками? Куда смотрит новый директор, как его там? Если бы во времена моей учебы кто-либо посмел проклясть ученика — с любого факультета — запрещенным проклятием, каждый слизеринец ответил бы Авадой. Это было вопросом чести. Разумеется, если речь не шла о какой-нибудь неудачнице вроде Миртл Уоррен, которая вечно оказывалась не в то время и не в том месте. Поделом ей.

В сердцах я проник в сон Алекто и превратил его в кошмар. Я снова и снова сжигал ее и Амикуса Проклятием горящей кожи, пока не почувствовал, как скопившаяся злость уходит. А затем, удовлетворившись выражением лица Кэрроу во сне, отправился проведать Джинни в Больничное крыло. Там мы наконец-то в первый раз поговорили, хотя Джинни и назвала меня злом. Но она хотя бы допустила возможность того, что я реален. Поддавшись редкому порыву великодушия — и заодно желая проверить возможности моей новой силы, я начал регулярно посещать сны Алекто, в которых очень подробно, с кровавыми примерами, пояснял, что не стоит применять заклинания к ученикам, особенно девочкам. За пухлого друга Джинни я вступаться не стал, пусть сам разбирается.

Что ж, пока Джинни получила передышку, я сосредоточился на способах своего полного воплощения. Очевидно, что сил, которыми я подпитывался все это время от Джинни и остальных, не хватало, чтобы стать настоящим человеком из плоти и костей. Я несколько дней прикидывал, что будет, если высушить какого-нибудь заблудившегося в коридорах Хогварса младшекурсника — ведь пять лет назад такое могло и сработать. Но я быстро отмел эту мысль. Так или иначе, но за учениками присматривали, и в отместку за такое меня мог уничтожить другой призрак или даже сам Хогвартс.

И тогда я вновь задумался о крестражах. Мой прекрасный дневник был потерян безвозвратно, однако в моей голове были сведения о существовании еще целых пяти крестражей. И один из них — диадема Ровены Рейвенкло — находился прямо здесь, в Хогвартсе. Я прекрасно помнил, куда положил ее в Выручай-комнате после проведения ритуала. Я не знал, смогу ли к ней прикоснуться, так как пока все предметы проходили сквозь ладони. Однако два куска души лучше, чем один, и, не откладывая дела в долгий ящик, я отправился в Выручай-комнату. Но стоило мне туда проникнуть, как меня сковал ледяной холод. Я чувствовал, как от воздействия мощной чужой магии замерзаю, превращаюсь в ледышку, теряю жизненные силы. Тьма передо мной сгустилась, и я узрел перед собой призрак Елены Рейвенкло.

— Как ты посмел прийти сюда, мальчишка? — ее голос был полон гнева. — Если ты сунешься сюда снова, я тебя уничтожу. А сейчас — вон!

От крика Елены меня буквально вышвырнуло из Выручай-комнаты. Я поспешил вернуться в Тайную комнату, и там, признаться, просто стек по стене на пол и долго дрожал от холода. Когда же я немного пришел в себя, то буквально зарычал от бессилия: мой прекрасный план не мог воплотиться в жизнь, пока Елена находится в замке.

Но я не собирался сдаваться. Несколько дней я провел в размышлениях о том, как добраться до оставшихся крестражей, когда из задумчивости меня вывел знакомый голос. Джинни была неподалеку и — надо же! — звала меня. Я мгновенно переместился в туалет на втором этаже и с удивлением наблюдал, как она отчаянно кричит, беснуется и дерется с раковиной. Она даже пыталась открыть вход в Тайную комнату с помощью парселтанга. Глядя на ее попытки шипеть по-змеиному, я расхохотался и плеснул на нее водой, чтобы пришла в себя и перестала творить Мерлин знает что. Однако я перестал смеяться, когда Джинни попросила меня убить Кэрроу. Внешне я был серьезен, а в моей душе (той части, что выпала на мою долю) затеплилась надежда, что моим планам все-таки суждено сбыться.

Да, несмотря на чудовищную (хотя с какой стороны посмотреть) просьбу, я был невероятно рад договоренности, к которой мы пришли. Как же я сразу не подумал, что задачу поисков диадемы можно просто поручить кому-то другому. И хотя они займут дольше времени, это лучше, чем пытаться разыскать остальные крестражи, учитывая, что моих сил пока хватало лишь на то, чтобы облететь периметр Хогвартса. И пусть Елена только попробует причинить вред ученице школы!

Кроме того, Джинни сама попросила меня о помощи, и это невероятно льстило моему самолюбию. Кажется, до нее наконец-то дошло, что таким преимуществом, как призрак Темного Лорда, нельзя пренебрегать. À la guerre comme à la guerre⁽¹⁾, как говорится. И хотя я не был уверен, что в своем нынешнем состоянии смогу причинить значительный физический вред Алекто, однако утвердить свою власть над нею, подчинить ее своей воле было соблазнительной задачей.

Признаться, здесь я снова я переоценил свои силы. С горечью я очень скоро осознал, что запудрить мозги первокурснице с помощью зачарованного дневника — совсем не то же самое, что убедить взрослую волшебницу делать то, что ты хочешь. И хотя теперь мое отражение могла видеть не только Джинни, но и все остальные, на Алекто призрак бывшего студента Хогвартса не произвел никакого впечатления. Она даже не стала меня слушать, а просто запечатала зеркало заклинанием. Разозленный, ночью я явился к ней в сон и, скрыв свою внешность, приказал именем Темного Лорда снять с зеркала печать. Все утро Алекто задумчиво посматривала на зеркало, но в итоге просто ушла вести уроки, и я даже не был уверен, запомнила она мой сон или нет.

Скажу больше: в какой-то момент я начал подозревать, что не выполню свою часть договора. Я две недели создавал для Кэрроу самые жуткие, леденящие душу кошмары, пока не понял, что она каждую ночь принимает зелье сна без сновидений. А когда мое невидимое присутствие показалось ей слишком навязчивым, Алекто просто провела обряд экзорцизма, из-за чего меня выбросило обратно в Тайную комнату, и я потратил несколько дней на то, чтобы взломать защиту ее покоев. Джинни дулась на меня, потому что я не выполнял ее просьбу, и перспектива вовсе остаться без диадемы становилась все реальнее.

Однажды вечером я болтался у директорского кабинета. На двери было столько заклинаний, что сюда я мог и не пытаться попасть — бесполезно. Хотя, признаться, мне было любопытно посмотреть, как выглядит бывшее логово Альбуса Дамблдора. Дверь бесшумно открылась, и на пороге показался нынешний директор Хогвартса — вечно хмурый Северус Снейп. Он дернул, как от боли, левой рукой и закатал рукав. На предплечье змеилась метка Пожирателя смерти. Я хлопнул себя рукой по лбу. Конечно, у меня было послезнание о метках, но так как они не являлись в полном смысле моим творением, я не придавал им особого значения. Паря над Снейпом, я сосредоточился на метке и перекрыл сигнал. Его рука мгновенно перестала болеть, и он с удивлением воззрился на вдруг замолчавшую метку.

«Ладно, если ты не явишься на зов, у тебя могут быть проблемы, — подумал я. — А я не могу подложить свинью тому, кто любезно взял на себя труд убить Альбуса Дамблдора».

Я сосредоточился и теперь сам активировал метку. Снейп внимательно, с подозрением посмотрел на руку, видимо почувствовав разницу. Но затем все же аппарировал. А у меня в голове созрел план.

Вернувшись в покои Алекто, я весь вечер изводил ее болью в метке, а зелье сна без сновидений заморозил, чтобы она не смогла его выпить. Затем я явился к ней во сне и от лица Темного Лорда поручил ей секретную миссию — отправиться в Тайную комнату и забрать оттуда ценный клык василиска. Я даже научил ее, как говорить на парселтанге «Откройся». И Алекто поверила. Она как миленькая пришла в туалет на втором этаже и прошипела правильный пароль. Правда, увидев, куда ей предстоит спуститься, она вдруг испугалась и попятилась. Признаться, вся эта история с Кэрроу мне порядком поднадоела. Я столкнул бы ее вниз сам, если бы мог, но, будучи призраком, вселился в ее ногу и организовал падение. Алекто неловко рухнула вниз с высоты, что-то треснуло в ее теле, и она потеряла сознание.

Когда-то давно я питался силами лежавшей на камнях Тайной комнаты Джинни. В тот вечер я питался силами Алекто. От притока ее магии я становился сильнее с каждой секундой, я чувствовал то, что, наверное, ощущает голодный вампир, добравшийся до добычи. Однако полностью лишать ее сил было нельзя, ведь я еще не решил, что с ней делать.

На следующий день я хотел похвастаться своими успехами перед Джинни, но она ушла в Хогсмид. К счастью, теперь мне доставало сил на то, чтобы покинуть границы Хогвартса. Я собирался напомнить ей о ее части договора, но почему-то все мое внимание привлекла ребятня в «Сладком королевстве». Для начала мне просто стало интересно, на что же так внимательно смотрит Джинни. Дети мне не понравились, я подумал, что мисс Коул в жизни бы не допустила такого поведения своих подопечных. Но затем я понял, что мисс Коул никогда бы не повела сирот покупать конфеты. Для детей у нее не нашлось бы ни улыбки, ни ласкового взгляда, в то время как эти дети все-таки старались вести себя хорошо, пусть это у них и не получалось. Джинни взирала на сцену с выражением умиления и такой тоски, что у меня защемило сердце. Неужели она хочет стать такой же, как эта располневшая женщина, которая сейчас выгребает из кошелька последние кнаты, чтобы расплатиться за кулек конфет? Я не мог этого понять и никогда не понимал. Это был абсолютно чуждый мне мир обыденности и обыкновенных людей, в то время как меня ждало совсем другое: великие открытия и невероятная сила. А вот Джинни этот мир был близок, она в нем жила, и в этот момент я почему-то ужасно ей позавидовал.

Злой на себя и весь окружающий мир, я вернулся в Тайную комнату и увидел, что Алекто пришла в себя. Палочкой она кое-как залечила сломанную ногу и теперь, хромая, искала выход. Прекрасно, мне просто необходимо было сорвать злость на ком-то. Я набросился на нее и тянул из нее силы, пока она снова не потеряла сознание.

Я питался ею несколько дней, и с каждым разом становился все сильнее, все воплощённее. Однако я понимал, что живая Алекто была все же полезнее, чем мертвая. И я отпустил ее, полуживую и полубезумную. Она ничего не соображала, лишь лопотала что-то о Темном Лорде и змеях. Что ж, это было к лучшему: едва ли кто-то догадается, что произошло на самом деле. А я наконец-то из отражения превратился в нечто вроде полноценного призрака. Я даже мог касаться вещей и почти ощущать холод камня, влагу воды… тепло щеки Джинни. Я с гордостью стоял перед ней в новом обличье, а она смотрела на меня потухшими глазами, перепачканная в крови своего пухлого дружка.

«Как только воплощусь полностью, первым делом заберу ее из Хогвартса», — пообещал я себе. Моя Джинни должна улыбаться, а сейчас же она чем-то неуловимо походила на Макгонагалл, словно постарела душой на полвека.

А когда я увидел, как Джинни заклинанием сбросила с лестницы Амикуса Кэрроу, то на полвека постарел уже я. Нет, поймите меня правильно, если бы она использовала Аваду вместо Экспеллиармуса, то я бы ее расцеловал — прямо здесь и сейчас. Но Экспеллиармус против оппонента в несколько раз сильнее? Однако хуже всего было то, что случилось после. Джинни и вторая девушка, слизеринка, просто ушли. Как можно даже не проверить, в каком состоянии находится враг? А вдруг он жив и его надо добить? Вдруг он умирает и пытается кровью написать на полу имя того, кто его убил? Выругавшись, я приблизился к Кэрроу. Все было очень плохо — Амикус был жив. Он не мог пошевелиться — видимо, что-то сломалось в шее, однако любой более-менее толковый целитель из Мунго поставит его на ноги максимум за неделю.

— Что смотришь? — прохрипел Кэрроу. — Позови Снейпа.

Я задумчиво коснулся его мыском ботинка.

— Твой лорд благодарит тебя за верную службу до самой смерти, — произнес я и неспешно, со вкусом, принялся забирать силы и магию Амикуса. Только забрать нужно было обязательно все, иначе Джинни грозит большая опасность. Трапеза закончилась, когда горизонт посветлел и темные тени, лежавшие на полу Хогвартса, начали втягиваться в стены. Амикус был мертв, в нем не осталось ни искры жизни или магии.

Я тяжело поднялся с колен, моя голова кружилась. Я провел рукой по лицу и вздрогнул. Я снова чувствовал, я ощущал! Мерлин, я не заметил, в какой момент это произошло, но я вернулся. Я дышал, в груди билось сердце, а еще я испытывал легкое чувство голода и не отказался бы от сэндвича, потому что одно дело — чья-то чужая магия, и совсем другое — индейка и поджаренные тосты. Трепещите, враги наследника, Волдеморт вернулся. Я почувствовал одобрение от моей старшей ипостаси. Пусть он занимается политикой. Мне же выпала молодость, и я использую второй шанс на полную катушку. Я заметил откатившуюся к ступенькам палочку Амикуса — определенно, мне сопутствовала удача. И хотя в руке она ощущалась не так, как та, которой я владел много лет назад, — эта палочка была готова служить новому хозяину.

— Люмос, — произнес я и ощутил восхитительное, давно забытое покалывание магии в пальцах.

Я долго ждал Джинни в нашем условленном месте («женский туалет» звучал бы совсем не так, согласитесь). Я не представлял, как уговорить ее уйти вместе со мной из Хогвартса. Разумеется, теперь Джинни не нужна мне в качестве источника питания или в качестве еще чего бы то ни было. Но оставить ее здесь одну, без защиты, значило обречь на страдания и, возможно, гибель, бессмысленную и по-гриффиндорски благородную. Но применить к ней силу я не мог, вся моя природа восставала против такого. Не в первый раз со времени моего возвращения я оказался в тупике, но в первый раз я абсолютно не представлял, что делать.

Джинни сама прервала ход моих мрачных мыслей. Она принесла мне диадему, а я уже и думать забыл о ней. Вот так — просто принесла. И хотя диадема мне уже не была нужна, как я говорил ранее, два куска души лучше, чем один, и, возможно, часть, обитающая в крестраже, поможет… как бы это помягче сказать… убедить Джинни. Я крепко обнял ее, ощущая ее присутствие так полно и настояще, как никогда раньше. А затем надел диадему ей на голову — и все сработало. Когда мы окажемся подальше от Хогвартса в каком-нибудь безопасном месте, я все ей объясню. А пока ей придется еще немного побыть одержимой Темным Лордом.

---

1) На войне как на войне (фр.).

Вернуться к тексту