Торнадо (гет)

Грейс Харт появилась в их школе год назад, в начале последнего семестра. Ее родители эмигрировали в Австралию, оставив дочь у бабушки «на время, пока не обустроятся». Харт сказала Гарри, что сама так захотела, и что потом она, скорее всего, тоже уедет в Австралию. Рон думал, что мать ее попросту бросила. Он даже в классном журнале посмотрел, где были записи про всех учеников, — кто родители, куда звонить в случае чего, — и оказалось, что у Грейс с матерью разные фамилии. Харт и Грейнджер. Скорее всего, у Харт фамилия по отцу, а у матери — по второму мужу, и тот, наверное, решил, что начинать новую жизнь на другом краю земли лучше без падчерицы. Рон мог его понять: свинство, конечно, но все знают, что так бывает. «Такбывает» — специальный термин, который объясняет и извиняет почти все в том взрослом мире, к которому Рон Кейсли стал недавно относить и себя.

Тем не менее, Грейс было жалко. Она, кажется, всерьез верила, что в Австралии ее ждут. Сидела с прямой спиной на уроках, вовсю старалась заработать высшие баллы, чтобы аттестат был с отличием. Чтобы мама могла гордиться. Какие-то австралийские университеты ей мерещились, карьера психолога... Мама Рона сказала, что на психолога часто идут учиться люди с психологическими проблемами. Сказала «бедный ребенок».

Самому Рону, конечно, никакой университет не светил. И спортивная карьера, как Дину Коллинзу, тоже. Но он не унывал. Они с близнецами давно решили, что заведут собственное дело, а бизнесом можно заниматься и без высшего образования. Высшее образование вообще нужно только для того, чтобы на чужого дядю работать. Поэтому он следил за усилиями Грейс с некоторой иронией — в их школе таких старательных зубрил отводясь не водилось. Он думал сначала, что девчонка не сумеет сохранить свой запал в том сонном царстве, в которое превращался их класс на уроках, но, судя по всему, усердие в ней было врожденное, неистребимое ничем. Кончилось лето, школа началась снова, а Харт все так же тянула руку на каждом уроке, вызывая раздражение остальных девиц.

Рон не смог бы сказать, когда точно это началось, потому что его затянуло исподволь. Он заметил это потом, когда было уже поздно. Словно человек, что, задумавшись, забрел на болота и вдруг обнаруживает себя стоящим по колено в подозрительной жиже.

Шел декабрь, урок химии, скучнейшее объяснение непонятно чего непонятно зачем (лично Рон химиком становиться не собирался), и он в очередной раз отклонился в сторону, чтобы поверх плеча Гарри взглянуть на волны каштановых волос, падающих на ее спину. Отклонился, как отклонялся бог весть сколько дней — сколько недель, скорее, — и вдруг остолбенел от привычности этого своего движения. Химичка продолжала гундеть про валентности, Эванс опер голову о ладонь и явно дремал, по своему обыкновению. Коллинз уперся в стену с портретами химиков бессмысленным и безнадежным взглядом. О'Хара играл на мобильном телефоне. Грейс сидела прямо, честно делая записи в тетради. Рону было видна ее рука с чуть просвечивающей на локте тканью. Она убрала мешающий локон за ухо, мелькнуло синее пятно от авторучки на тоненьком указательном пальце. Потом оглянулась назад, к Эвансу, и быстро ткнула рукой в какое-то место в учебнике. Ее лицо было до смешного сосредоточенным. Рон провел остаток урока, недоумевая, когда это он успел привыкнуть наблюдать за Харт.

Потом была новогодняя вечеринка. На дискотеку было разрешено остаться всем старшеклассникам, начиная с девятого класса. Девчонки стали почти неузнаваемы в ярких нарядах, с раскрашенными, словно у индейцев, лицами. К тому времени он был в разгаре бурного романа с выпускницей нынешнего года Лорой Ричи, которая, видимо, внезапно спохватилась, что вот-вот закончит школу девственницей. Эту проблему он помог ей решить к новому году уже несколько раз, и они с обоюдным упоением собирались продолжать в том же духе и дальше. Лора пошла в женскую комнату, он перекинулся парой фраз с Симусом, подпиравшим стену в темном углу (чувак затарился перед дискотекой по полной и теперь дергался, что учителям может прийти в голову вывернуть его карманы). Грейс обнаружилась неподалеку от входа, с вечным Эвансом под боком, в чем-то черном, с голыми руками и высоко забранными волосами. Тогда он впервые сообразил, что его к ней тянет. Не мог только понять, с какого хрена это происходит, но решил не сильно париться по этому поводу.

В любом случае, она была тут, со всем своим старательным видом, в обтягивающей кофте, и просто-таки напрашивалась на медленный танец. Рон двинулся к ней — семьдесят килограмм обаяния, упакованного в стройную юношескую фигуру, широкие плечи, синяя рубашка, темно-рыжие волосы, голубые глаза, школьные модницы падают в штабеля по краю прохода, Виолетта смотрит на него, как на вожделенную игрушку.

Он рано вытянулся, его голос уже успел избавиться от подростковой ломкости. Эванс, тот до сих пор давал петуха временами. Когда человек растет в одной комнате с двумя старшими братьями-близнецами, он волей-неволей взрослеет в ускоренном темпе ради своего же спасения. Молоденькая учительница истории краснела, когда Рон склонялся над ее столом и спрашивал, щуря бледно-голубые глаза: «Неужели мое эссе было настолько плохо?».

Когда он подошел ближе, оказалось, что глаза Грейс подведены на манер 60-ых годов, и ей это очень идет, что она чуть-чуть пьяна, и это ей тоже к лицу, что ее только что что-то донельзя рассмешило, отчего она ужасно мило хихикает... и что она абсолютно, тотально, безнадежно увлечена Эвансом, который этого не замечает.

Тогда Рона и зацепило по-настоящему.

Он пригласил ее на танец, прижал к себе и попытался просто наслаждаться моментом. Харт оказалась на ощупь совсем худенькой. Девчонкой, а не женщиной. За предыдущие недели с Лорой он привык к более пышным очертаниям под своими ладонями и был разочарован.

Она закинула ему руки на плечи, ее кожа коснулась его шеи. И щеки, когда он наклонил голову. Он потерся о ее руку щекой, и она ничего не сказала. Может быть, решила, что так положено. Вторую руку он осторожно пристроил на ее талию. Потом спустил ниже, и она опять ничего не сказала. Похоже, она казалась себе крутой и взрослой. Роковой женщиной, может быть. Старалась вести себя соответствующе. Рон вздохнул. Он совершенно не представлял, что с ней делать.

Песня кончилась, Грейс со смехом открыла глаза, незнакомые и странные из-за подводки, отодвинулась и сняла с его плеч руки. Он довел ее обратно к Эвансу, потоптался рядом и отправился искать Лору. Спустя десять минут заметил, что Харт удалось вытащить Гарри на танцпол, и, качаясь под медленную музыку с Лорой, смотрел, как парочка хихикает, что-то шепча на ухо друг другу, как Гарри наступает Грейс на туфли, как та кладет белые тонкие руки на плечи этому коротышке. Трогает его черные лохмы. Потом они с Лорой ушли, и больше он одноклассников в тот вечер не видел.

Эванс и Харт, думал он, вполне стоили друг друга. Невинные младенцы. Он продолжал наблюдать за ними, как биолог за редкими животными. Курил с Симусом, что было взаимовыгодно — было бы подозрительно, если бы Симус торчал во дворе во время перемен в одиночестве. Рано или поздно учителя задумались бы о том, почему к нему все время подходят ученики старших классов, на секунду задерживаются и отходят. Когда они с Симусом стояли вдвоем, это выглядело как-то нормальней. Два парня болтают, курят, друзья подходят здороваться, обычное дело. И совершенно незаметно, что один из них продает замотанные в тонкий полиэтилен «кропалики» марихуаны, а второй полностью поглощен невысокой кудрявой девушкой в дальнем углу двора.

К марту Рон наконец сформулировал для себя свое отношение к ней. Он понял, что она для него недосягаема, и тут же решил, что не может без нее обходиться. Но при этом по-прежнему не представлял, что делать, если Грейс вдруг обратит на него внимание. Выражение «каша в голове» перестало казаться метафорой.

Мысль о том, чтобы проделывать с Харт все те вещи, которые он делал с Лорой, казалась кощунством. Больше всего Грейс хотелось кормить чем-нибудь... Чем кормят таких худеньких девушек? Сладким? Мороженым? Клубникой? Шоколадом? Бутербродами с ветчиной? Йо-о-гууртами? Вторым по соблазнительности занятием, которое Рон мог себе вообразить, было упасть к ее ногам и так и остаться. Возможно, обнимая ее колени. Определенно обнимая колени. Оставалось только надеяться, что со стороны его желания не прочитываются. Он продолжал наблюдать.

Грейс с Гарри все время болтали. Иногда со страшно серьезными лицами, иногда смеясь. Он не представлял себе, что с девушками можно столько разговаривать. Он не думал, что можно столько разговаривать и с Эвансом, если на то пошло! Они казались совершенно довольными сами собой. Устроенными в своем маленьком мирке, абсолютно не нуждающимися ни в ком со стороны. Грейс начала чмокать Гарри в щеку при встрече. Через неделю тот перестал смущаться и начал чмокать ее в ответ. Рон наблюдал за всем этим детским садом с беспомощной досадой.

Иногда он думал, какие глаза были бы у парней во дворе, если бы он просто подошел к этой паре и грохнулся перед Грейс на колени, словно раненый мамонт? Чертов Гарри ничего не замечал. Он был загадочным парнем, этот Эванс. Понемногу Рон стал, кажется, понимать, что привлекло девушку в этом младенце. Гарри Эванс действительно был странным. Не странным в смысле «странненьким», а странным в смысле «редким» и «непонятным». Прежде всего, он был совершенно лишен страха.

В начале мая кошка завхоза, престарелая миссис Норрис, решила вспомнить молодость и забралась на самую верхушку росшего во дворе тополя, с которого перескочила на узкий карниз, шедший по кругу вокруг школы на уровне пятого этажа. Завхоз метался внизу, крича, что следует вызвать пожарную команду. Директриса, которой вовсе не хотелось получать штрафы за ложный вызов, уверяла его, что миссис Норрис рано или поздно спустится сама. Кошка душераздирающе мявкала, завхоз хватался за сердце. В очередной раз задрав голову, взрослые издали сдавленный стон: Гарри успел вылезти из окна и теперь шел вдоль карниза, преспокойно глядя вниз, одной рукой придерживаясь за стену, с беззаботной уверенностью лунатика. Директриса вцепилась в завхоза, и оба замерли. Рон схватил Симуса, сдернул с себя пиджак и подбежал к школе, в глупой надежде, что сможет как-нибудь смягчить падение, подхватить чертова Эванса или... но Гарри не упал. Он просто дошел до замершей на карнизе кошки, наклонился, цапнул ее за шиворот и преспокойно вернулся назад к окну.

Директриса потом шипела на него не меньше часа, и, насколько можно было понять, всерьез собиралась отчислить из школы. Харт переживала в коридоре. Рон торчал неподалеку, было интересно, чем кончится дело. Позже он впервые увидел эвансову тетку, худую, бледную женщину с лошадиным лицом. Гарри тащился за ней из школы с совершенно спокойным видом, будто не его только что ругали на все корки в кабинете директора, и, оглядываясь, посылал по-детски лучистые улыбки взволнованной Грейс.

Эванс, загадочный тип. Рон стал заговаривать с ним сам. Понемногу ему становилось все скучнее с Симусом. Он пытался вскрыть этого мальчишку, заставить рассказать о себе, до конца понять, что в нем нашла Грейс. Он уже начинал понимать...печальным следствием этого стало то, что Гарри стал ему по-своему приятен. Ревности это не уменьшило, но он больше не мог с чистой совестью называть его в разговорах придурком. Придурком-то тот, конечно, быть не перестал, но в то же время он оказался таким... глубоким. Словно у этого мальчишки, выглядевшего года на два моложе своих лет (никто не поверил бы, что они с Роном ровесники) было двойное дно. Иногда Рону не меньше хотелось подружиться с ним, чем сделать что-бы-это-такое-ни-было, что он хотел сделать с Грейс (колени, клубника, шоколад). Грейс была... светящейся. Гарри — интригующим, как недочитанный детектив. Рону все больше хотелось стать частью их компании, превратить золотой дуэт в трио, открыть их для себя. Иногда он чувствовал себя дикарем с запаянной консервной банкой в руках.

Он что-то слышал про сны, о которых они разговаривали. Он говорил себе, что может ошибаться, что они все могут ошибаться, что чувства Грейс действительно могут быть просто дружескими. Они ведь совсем дети, думал он, задерживая в груди вдох и передавая Гарри «косяк» для затяжки. Младенцы. Эванс брал сигарету с тем же выражением любопытства и бесстрашия, с которым шел за кошкой по карнизу. Рон думал, что Харт благодаря своим супермозгам училась на класс старше, чем должна была по возрасту. Что она могла бы быть ему младшей сестрой. Он просто чертов педофил, думал он, и ему должно быть стыдно. Тут он начинал неудержимо хихикать,— можно ли быть педофилом в 16 с половиной лет? — и Симус говорил, что ему хватит, а Эванс затягивался снова. Марихуана на него не действовала. Густая зелень древних дубов надежно укрывала парней от взглядов со стороны школы. Передав сигарету О'Харе, Гарри приветливо кивал головой и шел к ожидавшей неподалеку Грейс. Девушка никогда не присоединялась к их компании.

Рон смотрел, как они достают потрепанную черную тетрадку и начинают что-то обсуждать, листая страницы. Чушь, думал он, детство, вера в вещие сны. Грейс тянулась прошептать что-то Гарри на ухо, вставала на цыпочки, платье натягивалось на груди, от желания накормить ее шоколадом темнело в глазах.

Симус открывал перочинный нож и начинал кидать его в землю. Школьный год близился к концу, дни становились жарче. Харт стала закалывать волосы выше, отчего ее тоненькая шея выглядела до чертиков трогательно. Гарри за год чуть вытянулся и был теперь на полголовы ее выше. Все равно он казался слишком мелким для своего возраста. Рон присматривал за ними привычно, глядя поверх голов подходивших парней, через плечо Лоры, тянувшейся к нему с поцелуем. «Бон-Бон», называла его Лора, ее язык просовывался к нему в рот, и мягкое тело приникало к нему с откровенной жадностью. За ее спиной Харт собиралась с духом, чтобы стряхнуть с волос Гарри тополиный пух. Дети.

Он не видел ни особого вреда, ни особой пользы в том, чтобы наблюдать за ними, но не был в силах побороть свою привычку. Это просто успокаивало. Что-то незыблемое, странное, но приятное, и, просыпаясь утром, ты знаешь, что у тебя этого не отнимут. Они будут там, недосягаемые и непонятные. Харт и Эванс.

Ничего особенного в том, чтобы наблюдать за ними и сдерживать странное стремление стать одним из них. Подружиться с этим совершенным дуэтом. И, может быть, отнять одну из этого дуэта для себя (колени, клубника, мороженое).