Boy Who Lived (гет)

И Гарри оформил ей развод — почти. Ее экземпляр брачного свидетельства давно пропал куда-то, но оказалось нетрудно разыскать священника, проводившего церемонию, а после этого оформить бумаги и судебные решения не составило большого труда. Запросы Отдела Тайн редко вызывали сомнения или оспаривались, неважно, насколько они казались нелепыми, странными или невероятно обычными (ведь слово обычный очень плохо подходило Отделу). Фактически, главным препятствием оказался сам мистер Том Ридл, чья подпись требовалась для подтверждения законности всей процедуры.

Хотя именно Меропа затеяла все это, ей было трудно заставить себя снова встретиться с супругом, даже при том, что он вот-вот должен был стать «бывшим». Она собирала все свое невеликое мужество, только лишь для того, чтобы остановиться на полпути, — ее рука застывала на дверной ручке, не повернув ее до конца; пальцы замирали, погрузившись в дымолетный порошок, — и, постояв так, она возвращалась обратно в глубокой задумчивости, или вовсе со звенящей пустотой в голове. Так продолжалось почти целый месяц, пока Гарри наконец не решил, что поговорит с Ридлом сам. Сначала она возражала, но не очень решительно, и скоро сдалась, зная, как трудно заставить его передумать, если он уже на что-то настроился. Это не помешало ей, впрочем, переживать за Гарри, и она нянчилась с маленьким Томасом гораздо больше обычного, любуясь его веселой улыбкой и позволяя стискивать беззубыми деснами кончики своих пальцев.

* * *

Литл Хэнглтон был точно таким, как Гарри видел его в воспоминании Боба Огдена*: церковь и маленькое кладбище в центре маленького городка, угнездившегося промеж двух холмов; голубое, как незабудки, небо; сельская дорога в зарослях ежевики. Гарри помнил, даже слишком хорошо, те страшные минуты, что он провел на этом кладбище, наблюдая возрождение Темного лорда, схватку с ним, эффект Приори Инкантатем, еще теплый труп Седрика и ужасную боль в шраме, настолько сильную, что казалось, он от нее умрет. Гарри зажмурился, отгоняя видения прочь.

Он стиснул в руке волшебную палочку, черпая поддержку в прикосновении ее надежного, пусть и хрупкого, дерева. Время не смягчило ни боль той ночи, ни боли последовавших за ней лет. Боль лишь немного утихла, и только с большим трудом ему удавалось скрывать от Меропы пронизанные жуткими воспоминаниями кошмары. Не было никакого смысла углубляться в них и лишний раз тревожить память.

Он прошел мимо хижины Гонтов, не зная, выпустили ли уже Морфина из Азкабана, и не желая дразнить спящего дракона, если брат Меропы уже освободился. Гарри слышал, как несколько змеек, ползавших по обочине, шипели друг на друга, греясь на солнышке; кажется, они тоже старательно избегали жилища Гонтов. Вспоминая гадюку, прибитую гвоздями к двери хижины, Гарри не мог винить их за это. Он не стал заговаривать со змеями, уверенный, что они испугаются; у Гонтов была плохая репутация даже среди животных. Дорогу к поместью Ридлов проще и безопаснее было узнать, расспросив окрестных жителей, а заодно и послушать местные слухи со сплетнями.

* * *

Безупречная репутация семейства Ридлов, как выяснилось, была безвозвратно погублена побегом Тома с Меропой. Гарри узнал, что когда Том пришел в себя и вернулся в Литл Хэнглтон, старые Томас и Мэри Ридл не оставили сына на улице лишь потому, что опасались раздуть этот скандал еще больше. Том заперся в особняке и пребывал в немилости, выбираясь лишь для долгих верховых прогулок вдали от глаз публики. Его бывшая возлюбленная, Сесилия, отказывалась встретиться с ним, равно как и от писем или посыльных от его семьи. Слуги жаловались мяснику, и пекарю, и торговцу свечами, на скверный характер молодого хозяина, на его вспышки гнева и подозрительность, на его детскую озабоченность тем, чтобы ему угождали со всем усердием. Почти никто и не подозревал даже, с кем именно сбежал тогда Том: Гонты жили на отшибе и так мало виделись с соседями, что едва ли кто-нибудь замечал их отсутствие. Отец и сын попали в тюрьму, дочка уехала, — и кому какое дело.

Хотя Ридлы все еще владели большей частью земель и недвижимости Литл Хэнглтона, они навсегда потеряли прежнее уважение общества. Теперь о них постоянно судачили, тихонько посмеивались за спиной, и провожали насмешливыми взглядами. Но их особняк был по-прежнему величествен, хоть и немного простоват; его лужайки безупречны, на стеклах ни единого пятнышка. Он распространял вокруг себя атмосферу напыщенности, в которой, однако, была примесь какой-то грусти, как будто дементор недавно пролетел по саду.

Гарри еще раз проверил свой костюм и галстук, — все ли в порядке (он был разодет в пух и прах, и даже надел очки в оправе из гоблинского золота), — и решительно постучал бронзовым дверным молотком. Ему открыла чопорная служанка с волосами мышиного цвета и, когда Гарри спросил Тома Ридла, провела его в гостиную, где его встретил хозяин поместья.

Томас Ридл оказался не таким уж старым, у него были черные волосы с проседью и усы с загнутыми вверх кончиками, как у кинозлодея из старых фильмов, а в левом глазу он носил монокль, — не хватало только плаща, поезда, и девицы в опасности*. Он критически оглядел Гарри, поджав губы, как будто попробовал что-то горькое.

— Чем могу быть полезен? — спросил он.

Гарри протянул руку, и они обменялись крепким рукопожатием.

— Гарри Джеймс Поттер, сэр, — представился он, стараясь вспомнить все, что знал об этикете (Гермиона могла бы им гордиться). — Полагаю, что мне на самом деле нужен ваш сын. Том Ридл-младший, правильно?

— На самом деле, третий*, — мужчина дернул усом. — Второй это я.

— Виноват, сэр. Не знал.

— Бывает, — проворчал хозяин и позвал: — Офелия!

Мышиная служанка появилась снова и сделала книксен перед хозяином.

— Приведи моего сына немедленно, — он повернулся к Гарри. — Могу я предложить вам выпить, мистер Поттер?

— Благодарю вас, не стоит.

Горничная вскоре вернулась с Томом Ридлом третьим. Гарри вздрогнул: его сходство с юношей, в которого в будущем превратится маленький Томас Марволо, было сверхъестественным, — хотя цвет глаз был немного другой, черты чуть более крупные, выражение лица слишком подавленное, а возраст двадцать два года, а не шестнадцать, — и Гарри изо всех сил постарался избавиться от чувства дежа вю. Старший Ридл представил сына своему гостю и они уселись за кофейный столик.

Гарри поправил очки и извлек из принесенного с собой портфеля пачку документов.

— Я постараюсь изложить дело как можно проще, — сказал он. — Мистер Ридл, я здесь лишь по одной причине: миссис Меропа Ридл, урожденная Гонт, желает с вами развестись. Чтобы развод состоялся, вам достаточно подписать эти бумаги.

Гарри ожидал, что реакция будет, скорее всего, отрицательной, и через секунду ошеломленной тишины это предположение ярко подтвердилось, — Том Ридл третий вскочил и разразился бессвязными оскорблениями. Вмешательство старшего Ридла избавило Гарри от необходимости его успокаивать.

— Сядь, Том! — прогремел он, выглядя расстроенным скорее неприглядной реакцией сына, нежели самой новостью.

Сжав губы, Том подчинился, стиснув длинные пальцы в кулаки.

— Эта… эта женщина смеет разводиться со мной? Если кто и имеет право подавать на развод, так это я!

— И все же вы этого не сделали, хотя уже скоро год живете раздельно, — притворяясь спокойным, заметил Гарри. Сколько же спеси в этом человеке! — Интересно, почему?

Том-второй посмотрел на сына, приподняв бровь, а у того на высоких скулах проступили красные пятна.

— Я не ждал, что когда-нибудь услышу о ней снова. Я думал, что она, скорее всего, умерла в сточной канаве; кто бы приютил слугу Сатаны вроде нее? Уж конечно, она не посмела бы явиться попрошайничать ко мне на порог.

Гарри почувствовал, что у него скоро разболится голова, но, соблюдая этикет, удержался от того, чтобы потереть лоб.

— Мистер Ридл, ваша жена может быть много кем, и она, безусловно, не святая, но она также и не адепт Темных Искусств — или сатанизма.

— Да вы хоть представляете, что эта девка со мной сделала? — прорычал Том. — Опоила меня! Все равно, что изнасиловала, как шлюху! Она извращенка, как и вся ее семья! Языческая ведьма!

Гарри окинул его холодным взглядом.

— Мистер Ридл, мне известно, что миссис Ридл…

— Не называйте ее так! Боже милостивый, эта женщина мне не жена!

— Хорошо, тогда Меропа. Мне известно, что она сделала с вами, и кто она, — он многозначительно посмотрел на младшего Ридла. — Однако это не мое дело. Если вы так стремитесь от нее избавиться, — просто подпишите бумаги. Если желаете привлечь ее к суду за ее деяния, то занимайтесь этим сами, не отнимая времени у меня.

Оба Ридла вздрогнули при мысли о том, что произошедшее может быть предано огласке, но младший тут же взвинтил себя снова.

— Если вы думаете, что я отдам этой гарпии половину…

— Об этом волноваться не нужно, мистер Ридл. Меропа сейчас обеспечена и не нуждается в ваших деньгах или другой собственности. Она просто хочет получить развод.

Том выхватил протянутую авторучку, и, усмехаясь, начал подписывать документы. Его отец подбирал подписанные бумаги со столика, и внимательно просматривал их содержание.

Том быстро закончил и поднялся, сверкая глазами.

— Вот. А теперь убирайтесь—из—моих—владений!

— Это не твои владения, сынок, — проворчал Томас. — По крайней мере, до тех пор, пока меня не отпели. Я хочу еще кое-что обсудить с мистером Поттером. Раз у тебя нет желания слушать нас, то можешь быть свободен. И мне не важно, сколько тебе лет, Том, за непослушание я тебя попотчую вальком*.

Гарри подавил смешок, глядя, как младший Ридл убегает из комнаты, с развевающимися фалдами фрака и покрасневшими ушами. Томас не выказывал желания поговорить с Гарри, на несколько минут углубившись в бракоразводные бумаги. Просмотрев их, он снял монокль и с силой провел по лицу ладонью.

— Офелия! Принеси мне выпить! — позвал он, чуть повысив голос, чтобы было слышно в холле. Отложив документы в сторону, он спокойно взглянул на гостя. — От имени моего сына я приношу извинения и прошу простить его поведение. Он теперь не тот, каким был когда-то; к нам он вернулся совсем другим человеком. Не сомневаюсь, что местные поделились с вами сплетнями о нем, знаю я их повадки, — он перелистал документы снова, как будто не зная, куда деть руки. — Условия здесь прописаны очень тщательно, но мой сын поступил глупо, подписав их, не читая. Очень беспечно. Неосторожно. Думаю, что должен поблагодарить вас за то, что вы не потащили его в суд и не выжали все наше состояние.

— Сэр…

Томас Ридл остановил его, подняв руку.

— Я прошу только об одном. Этот… ребенок, — последнее слово он выдавил полузадушенно. — Я не хочу иметь с ним ничего общего. Не хочу его видеть или слышать о нем. Я не думаю, что Том о нем знает, и не собираюсь ставить в известность мою жену. Если он носит мою фамилию, пусть ему дадут другую. Я не знаю всех деталей этого… романа, но если для моей семьи есть хоть отдаленная возможность жить так, как будто ничего этого не было, пусть так и будет. Неважно, что в глазах Господа это законный ребенок; он не унаследует ничего из моей собственности. Простите, если это кажется жестоким, но я действую в интересах своей семьи.

Гарри медленно наклонил голову.

— Я понимаю вас, мистер Ридл. Не думаю, что ваша просьба вызовет затруднения.

— Благодарю вас, мистер Поттер.

Горничная принесла Ридлу его напиток (явно очень крепкий: Гарри сразу почувствовал запах виски) и проводила гостя к выходу, сделав на прощание книксен, прежде чем захлопнуть дверь у него за спиной. Гарри миновал несколько кварталов, свернул в проулок и с оглушительным хлопком дизаппарировал в Лондон. Чем раньше он сдаст в министерскую канцелярию бумаги о разводе, тем раньше окажется дома.

* * *

Дом. Мысль о нем наполнила теплом его сердце, в котором, казалось, уже целую вечность обитали лишь холод и боль. Добрую половину жизни единственным местом, которое можно было назвать домом, он считал Хогвартс; «Нора» и дом на Гримо 12 были чем-то близким, но никогда не вызывали такого же чувства безопасности, чувства принадлежности. Затем он попал в это время, и несколько месяцев жил в Отделе Тайн, допрашиваемый, препарируемый и изучаемый подобно пришельцу из научной фантастики. Он торговался и молил о кусочке свободы, и они наконец решили ослабить поводок, чтобы он им себя не удавил, и посадили его в этот коттедж, в часе езды от цивилизации, — довольно большой дом, называемый по растущим здесь деревьям «Коттедж Падубовой Рощи»*.

Он тоже не стал ему настоящим домом, но Гарри наслаждался здесь свежим воздухом, солнечным светом, возможностью посещать туалет не под присмотром, и тем, что его здесь не анализировали, как бактерию под микроскопом. Ему позволили ездить по Британии, заниматься собственными делами (например, разыскивать Меропу), и ни в чем не отказывали, — в конце концов, Министерство желало, чтобы его игрушка была счастлива и не захотела бы сменить хозяина, — но он всякий раз должен был возвращаться в коттедж и в цепкие руки Невыразимцев.

О да, их очень метко прозвали.

Однако, после того, как Гарри нашел и забрал Меропу и Тома, его чувства к этому дому постепенно начали меняться. Тогда, в канун Нового Года, он сказал чистую правду: он был ужасно одинок, и после того, как эти двое вошли в его жизнь, боль стала понемногу стихать. Вряд ли она совсем поблекнет когда-нибудь, — это невозможно, — но ему становилось легче.

Меропа встретила его и пригласила в дом с тревожной улыбкой на лице и слабым запахом паленого из дверей. Она хотела, чтобы к возвращению Гарри его ждал бы горячий суп, но из-за ее натянутых нервов результат получился малосъедобным. Томми у нее в объятиях тянулся к Гарри, бормоча младенческую чепуху, пока тот не взял его на руки.

— Теперь ты снова мисс Гонт, официально, — сказал он Меропе.

Ее губы задрожали, и она обняла его, уткнувшись острым носом ему в плечо.

— Спасибо тебе.

После ее дня рождения они больше не целовались; без воздействия коктейлей их манеры были не такими дерзкими и отважными, их притяжение — не столь сильным. Они как бы кружили друг вокруг друга, иногда позволяя себе как бы случайно задержать прикосновение или надолго остановить друг на друге блуждающий взгляд. Когда она помогала ему мыть тарелки, они иногда соприкасались бедрами.

Томас быстро развивался, — Гарри заранее знал, что так будет. Он был безмерно любопытен и начал ползать и говорить раньше обычного возраста. Из-за чрезмерного любопытства он устраивал множество происшествий, разбивая хрупкие предметы, попадая во все закоулки дома, и засовывая все, до чего мог дотянуться, себе в рот. Меропа очень переживала за него, и хоть она сердилась иногда на ребенка, но никогда не повышала на него голос.

Он по-прежнему оставался необыкновенно тихим, и обращал огромное внимание на маму и Гарри, когда они разговаривали, а когда говорил он сам, то произносил слова лишь намеренно и всегда понятно, даже если из-за несовершенного контроля над мышцами они получались у него немного невнятными. Неудивительно, что чаще всего он говорил, прося, чтобы ему что-нибудь почитали. Уложить его спать вечером, не рассказав какую-нибудь историю, стало невозможно. Целыми вечерами Меропа читала ему сказки Барда Бидля (давно знакомые ей), братьев Гримм и Ганса Христиана Андерсона (с которыми она знакомилась одновременно с Томом), и многое другое: американские сказки, наподобие Рип Ван Винкля, истории из греческой и скандинавской мифологии, и тому подобное.

В тот день, когда маленькому Томасу исполнилось семь месяцев, у Гарри был день рождения. Меропа не смела надеяться, что Гарри снова помчит ее в город на вечеринку, поэтому она просто испекла к его возвращению бисквитные печенья из готового порошка, украсив их фруктами и взбитыми сливками.

Но Гарри хорошо знал, что жизнь редко бывала к нему снисходительна.

* * *

Том сидел на высоком стульчике, выстраивая идеально прямые линии из вареных макарон, когда его мама увидела в окно, как Гарри аппарировал перед воротами вместе с целителем в зеленой мантии*, его рука была закинута на плечо мужчины. Он тут же упал на колени и его стошнило на траву газона. Тарелка выскользнула из рук Меропы и разбилась, напугав малыша.

— Мам?

Меропа, ничего не ответив, подхватила ребенка, и выбежала с ним из кухни. Она пристроила его на кресле, мягко приказав: «не двигайся», поспешила ко входной двери и распахнула ее с громким возгласом:

— Гарри!

Его лицо было пепельно-бледным, с одной стороны покрытым красными и багровыми пятнами разных оттенков, которые продолжались ниже, на шее, и уходили под воротник рубашки. Очки отсутствовали, а спутанные волосы топорщились во все стороны.

— Меропа… — выдохнул он.

— Гарри, что с…

— Ведро! — успел он сказать, прежде чем согнулся пополам и его снова стошнило.

Отскочив назад, чтобы ее ноги не испачкало рвотой, Меропа взмахнула волшебной палочкой и призвала из кухни большую миску. Медик очистил пол заклинанием и, умело подтащив Гарри к дивану, уложил его. Меропа невольно отметила, что цвет обивки ужасно сочетался с его мертвенной бледностью, и его кожа казалась пожелтевшей. Она подставила миску поближе к его голове, Гарри повернулся, и его в третий раз вырвало.

— Что с тобой случилась? — воскликнула она. Внутри у нее все дрожало; роговые очки все время съезжали с носа.

— Отработал день. Можно воды? — хрипло и с горечью произнес Гарри.

Целитель подсунул ему заранее наколдованный стакан, и Гарри прополоскал рот, вздрагивая, как осенний листок. Меропа заметила, что его нетвердая рука тоже была покрасневшей.

— Отработал? День? — повторила она неверяще.

Целитель с неловким видом прервал ее:

— Утром придет другой доктор, проверить состояние мистера Поттера. Если станет хуже, немедленно обращайтесь по камину в Св. Мунго.

Он смущенно откланялся и вышел, но Меропа с Гарри едва заметили это.

— Как такое может получиться за день работы, Гарри? — взмолилась Меропа, чуть не плача.

— Вот так, — тихо ответил он.

Она никогда толком не понимала, что именно он делает в Отделе Тайн. В основном, конечно, потому, что он никогда ей не рассказывал, и она смутно воображала колдунов, сидящих вокруг него, произносящих заклинания и заполняющих заметками невероятно длинные свитки. Но не такое. Никогда ничего подобного.

— Папа!

Взрослые вздрогнули при этом возгласе и Гарри сразу съежился от вызванной этим движением боли. Меропа обернулась к сыну, который полз к ним, явно расстроенный.

Никогда раньше он не называл Гарри папой.

Почувствовав смущение и растерянность, Меропа не стала думать об этом выражении приязни со стороны ребенка, и просто подхватила его на руки. Том положил пухлые ручки на диванную подушку и пристально уставился Гарри в глаза.

— Вавка, — сказал он, потянувшись к пестрым пятнам на коже Гарри.

Тот перехватил его ручку, прежде чем он смог дотронуться до саднящей щеки.

— Да, малыш. Большая вавка.

— И часто такое бывает? — спросила Меропа.

— Почему? — спросил Том.

Гарри быстро взглянул на них по очереди.

— Я должен защищать тебя и маму от плохих людей, верно, Томми? Обычно все не так ужасно, в первые месяцы было похуже. Но сегодня они так взялись за меня, потому что это мой день рождения. Какой-то научный бред, я в нем ничего не понял.

Том попытался вскарабкаться ему на грудь, и Гарри зашипел, отстраняясь.

— Томми, не надо, — мягко пожурила Меропа сына.

Гарри улыбнулся, с болью и через силу, но искренне.

— Прости, малыш, не сейчас. Уж очень сильно меня приложило.

— Папа… — Том икнул и приготовился заплакать.

— Эй, все в порядке! Это еще не так плохо, вот подождите Хэллоуина.

Меропа побледнела.

— Но… при чем здесь Самайн?

— Я оказался здесь в канун Дня Всех Святых, — тихо ответил Гарри. — Они... очень воодушевились в прошлом году, и не думаю, что в этот год будет по-другому. Я не слишком-то люблю Хэллоуин, у меня сложная история с этим праздником.

Смерть его родителей. Горный тролль. Кубок огня.

— Не ладится и с концом мая и началом июня, если уж на то пошло.

Убийство Квиррела. Тайная комната. Смерть Седрика. Смерть Сириуса. Смерть Дамблдора. Битва за Хогвартс…

— Что-то… — голос Меропы дрогнул. — Я что-нибудь могу…

— Сделать? — закончил за нее Гарри. — Нет. В больнице сделали все, что могли, а вообще... Этим приходится заниматься. У меня нет выбора.

— О, Гарри… — слезы, большие и блестящие, текли по ее лицу.

— Ну не плачь, — взмолился он. — Взгляни на это с другой стороны: я теперь всю неделю должен пробыть дома, и никто меня не потревожит!

Но она лишь зарыдала еще горше, а это усилило и расстройство Томми. Он положил свои крохотные ладошки поверх ее очков, словно это могло остановить поток слез.

— Ма! Мама, тш-ш…

Ей понадобилось несколько минут, чтобы, наконец, успокоится. Сделав это, она уложила нервничающего малыша в кроватку; за это время Гарри дважды стошнило, а потом рвать уже было нечем, и остались лишь скручивающие приступы. Вернувшись к нему, она принесла одеяла и его запасные очки. Она молчала; застрявший в горле комок не давал произнести ни слова, и она занялась уходом за Гарри, — сняла с него туфли и галстук, укрыла ему ноги, подоткнула одеяло, — как будто укладывала Тома размером со взрослого. Несколько слез скатились у нее по щеке.

— Меропа, — начал Гарри, и запнулся, осознав, что не знает, что сказать.

— Прости, — сказала она, всхлипывая, — я должна отлевитировать тебя в твою комнату, или использовать чары для переодевания, или вообще… но…

— У тебя плохо получаются чары, когда ты расстроена. Все в порядке. Я понимаю, — сказал он успокаивающе.

Она неловко кивнула, избегая смотреть ему в глаза.

— Не нравится мне этот колдомедик. Он пришел и просто сбросил тебя на диван, как будто камень. Не очень-то профессионально.

— Отдел Тайн хорошо платит ему. Просто он ничего не мог больше сделать. В больнице поправили, что смогли, а остальное должно исцелиться естественным путем. Это случится, в общем-то, довольно быстро, хотя какое-то время Гилдероем Локхартом мне не быть.

Меропа не знала, о ком это он, и лишь неразборчиво буркнула, уставившись на маленькую дырочку в одеяле. Повисла многозначительная пауза. Наконец, она сказала:

— Извини за то, что сказал Том. Я знаю… то есть, я поговорю с ним утром. Я… я надеюсь, ты не сильно расстроился…

— Я не сержусь, Меропа.

— П-правда? — она, наконец, подняла глаза и посмотрела на него.

Гарри сумел улыбнуться.

— Я даже польщен. Это… странное ощущение, конечно, но стать для Тома, как отец? Я совсем не против.

— Д-действительно?

— Действительно, — он протянул здоровую руку к ее щеке, на которой показались новые слезы, и погладил кончиками пальцев ее темные волосы. — Я был бы не против стать ему отцом и по закону. Хотя, наверное, нам еще рано думать об этом. Знаешь, с тех пор, как мы… как мы… даже не знаю.

Она покраснела, широко раскрыв глаза, и накрыла его руку своей.

— Я… — она с трудом сглотнула. — Наверное, нам надо… исправить это?

— Наверное.

— Ты мне очень нравишься, Гарри.

— Ты тоже мне нравишься, Меропа, — ответил он.

Он осторожно притянул ее к себе, и, не сопротивляясь, она встретила его губы. Это был нежный, и мягкий, и быстрый, и полный неосуществленных желаний поцелуй. От напряжения мышц он вздрогнул, и они отпрянули. Меропа укрыла лицо на его надежном плече и расплакалась.

*Воспоминание Боба Огдена о посещении Литл-Хэнглтона показывал Гарри (в книге «ГП и Принц-полукровка») Дамблдор, чтобы познакомить его с ближайшими родственниками Вольдеморта.

*Девица в опасности (damsel in distress, «дева в беде») — расхожий штамп в примитивных мелодраматических историях; поезд — классическое место действия старых киномелодрам.

*Если отец и сын имеют одинаковое полное имя, в англоязычных странах к их именам для различия добавляют «старший» и «младший» (senior and junior, сокр. Sr. и Jr.) Если же и дед имеет то же имя, то к имени его сына добавляют «второй», а к имени внука — «третий». Сокращенно это обозначается римскими цифрами.

Авторучка — перьевая ручка, в которой чернила автоматически поступают из внутреннего резервуара. Широко распространены начиная с 1850-х годов.

*Валек — деревянный, часто плоский, брусок с рукояткой или округлая палка для валяния шерсти, обмолота, выколачивания белья при полоскании и для катания его на скалке. В Англии и США — традиционное средство для наказания непокорных сыновей. См. напр. «Как аргонавты в старину» Джека Лондона.

*Падуб — то же самое, что остролист (из дерева которого сделана волшебная палочка Гарри).

*Мантии целителей на самом деле «цвета лайма». В некоторых переводах они (да, смешно) стали «лимонно-желтыми».

Примечание переводчика: Большое спасибо CofeinaBaby за помощь в редактуре этой главы.

Примечание от автора: имя служанки Ридлов, Офелия, означает «змея» и «помощь» (на греческом). Автор не считает семью Ридлов негодяями, — они, скорее, просто богатые сквайры, — но он не сомневается, что «роман» Ридла-младшего имел последствия не только для репутации семейства в целом, но и для его психики, поэтому трудно представить у него нормальную реакцию на упоминание Меропы. Не известно, как много Томов предшествовали Вольдеморту (по канону он, по крайней мере, третий Том в этой линии, но автор решил добавить еще одного). Автор также считает, что возможный интерес к путешественнику во времени сильно преуменьшен, и из него попытаются выжать все крупицы информации. Автор думает, что даже благородный Дамблдор с трудом бы мог удержаться от того, чтобы вывернуть такого человека наизнанку. Лишь с содроганием можно думать о том, что ждало бы его, если б на него наложили лапу правительство и его «ученые».