История Тома Реддла (джен)

— Тебя зовут Том?

— Меня зовут Том.

— Хорошее имя.

— Дурацкое. Так зовут уйму мальчишек. А я не такой. Не такой, как они.

______________________________

...1933 год...

Из зеркала на Тома смотрел мрачный шестилетний мальчишка с тяжелым давящим взглядом. Щуплый, с тонкими запястьями и выпирающими ключицами, слишком высокий и чересчур худой для своего возраста. Добродушная Марта всегда говорила, что Тому нужно чаще улыбаться, и тогда другие дети обязательно будут с ним играть. Отчего-то в сознании Марты не укладывалось, что сам Том с другими детьми играть совершенно не желает. Он находил их довольно глупыми безобидными созданиями и столь же безынтересными. Правда, уже к пяти годам Том понял, что озвучивать подобное вслух, себе дороже: слишком удивленную и настороженную реакцию порождали эти слова.

Но почему-то его не трогали. Попытались один раз прижать к стене, но Том отступил назад и сжался в комок, смотря на противника ощетинившимся злым взглядом. Его одногодка Джеффри уже было вскинул руку для удара, но внезапно взвыл и согнулся, вцепившись в собственную ногу скрюченными руками. Приехавшие к вечеру врачи сказали, что у Джеффри была какая-то странная судорога. Она прошла так же быстро, как и началась, и те дети, которых забияка часто обижал, огорченно вздохнули. Никто не винил Тома в случившемся.

Никто, кроме миссис Коул.

Неприятная настороженность в ее глазах, чрезмерная строгость и липкий дрожащий страх, застывший в глубине глаз женщины, делали миссис Коул... опасной. Том не понимал, почему она так относится к нему. Почему каждое его действие, каждое слово, нет-нет, да сопровождаются ее внимательным взглядом? Так наблюдают за прирученным тигром, зная, что хищник в любой момент может утратить всю свою доброжелательность и оскалить клыки.

Том видел тигра в Лондонском зоопарке, когда они ходили туда с группой детей в прошлом году. И то, что он увидел, ему категорически не понравилось. Разжиревший, обрюзгший хищник, развалившийся на своем деревянном помосте, лениво смотрел на посетителей заповедника. Том не знал, прожил ли этот тигр в зоопарке всю жизнь или был пойман уже после рождения, но хищник напомнил ему тухлый кусок мяса, который миссис Коул выбросила за день до этого из сломавшегося холодильника. Он был таким вялым и мягким, словно большая подушка, к которой приделали зубы для бессмысленного эпатажа.

Все прочие дети глазели на тигра с непонятным Тому восхищением и любопытством, даже попытались перелезть через ограждение, но зверь даже не шевельнулся в их сторону, хотя — Том был уверен — настоящий хищник не преминул бы воспользоваться шансом: шансом показать свою истинную сущность и проучить наглецов.

— Какой красивый! — впечатлено выдохнул Деннис Бишоп, полноватый мальчик с каштановыми вихрами и темными веснушками, обсыпавшими лицо, словно при краснухе. Он прилип к ограде, во все глаза пялясь на лениво обмахивающегося хвостом тигра.

— Ничтожество, — сквозь зубы произнес Том, наблюдая за зверем презрительным взглядом. Деннис услышал его, подумал, что обращаются к нему, и дернулся, будто током ударенный. Он не нашелся, что сказать и только отошел от Тома на безопасное расстояние, спрятавшись за плечом хрупкой бледной Эми Бенсон. Выглядело это так, будто слон пытается спрятаться за тростинкой.

— Вы особенные дети, — лучезарно улыбалась Марта. — Родились все трое в один месяц! А ты, Том, и вовсе появился на свет тридцать первого декабря, прямо в канун Нового Года. Может быть, ты изменишь этот мир, а, Том?

Том только пожимал плечами и молча смотрел на улыбающихся Эми и Денниса. Он жил с ними в одной комнате и его всегда удивляло, какими наивными были эти двое. Они верили всем словам Марты и миссис Коул, они действительно считали себя особенными, и Тома раздражало это. Раздражало то, что его сравнивают с ними.

А потом они все вместе пошли в серпентарий. Половина девчонок тут же начала морщить носы и сказала, что останется снаружи, но Марта была непреклонна. Через полчаса пререканий, визгов и обид, они наконец-то зашли внутрь. Сильный терпкий запах ударил Тома в нос, накрыл его душной волной и будто бы проник в самый мозг.

Том огляделся, подозрительно разглядывая небольшие застекленные вольеры — его окружило непрерывающееся шевеление, отблески лоснящейся кожи и пронзительно желтые глаза. Глаза смотрели на него отовсюду, они звали его к себе, они говорили с ним — говорили одним лишь взглядом. Внимательным и насмешливым.

Мудрым.

Том перестал слышать гомон детей, недовольные перешептывания капризных девчонок, жалобный голосок испуганной Эми, громкие увещевания Марты...

Змея, а вернее королевская кобра, как было написано на табличке ниже, смотрела на него пренебрежительным немигающим взглядом. Она — а Том был точно уверен, что это самка — презирала его. Это мучительное ощущение словно ударило Тома в грудь, заставив отступить от аквариума. О нет, он не испугался ее — он был восхищен ею. Миг, и кобра медленно повернула голову, еще миг — и вот она уже у самого стекла, смотрит на Тома своими прекрасными глазами. Но не так, как раньше. Теперь она смотрела заинтересованно, даже с любопытством.

Том сглотнул и осторожно сделал один шажок вперед, а потом еще один, и еще, почти врезавшись лбом в аквариум. Он неуверенно поднял руку, собираясь приложить ее к стеклу, и тут же отдернул. Непонятное чувство щемящего страха перед чем-то мудрым и неизведанным затопило его. Он был уверен, что змея абсолютно разумна, что она понимает все, что происходит в душе мальчика, видит каждую его слабость, каждую трещинку, каждое желание и намерение. Он снова сглотнул и так решительно, словно собирался совершить прыжок с высотного здания, преодолел последнюю пару сантиметров, отделяющие его от стекла. Том порывисто прилепил свою ладонь к прозрачной преграде. Взгляд кобры поплыл, неуловимо меняясь, стал благодушным и изучающим.

Змея снова повернула голову, ожидая дальнейших действий такого неожиданно храброго человеческого создания.

Голос, раздавшийся в голове Тома, был низким, шипящим и до боли отчетливым. А он и не знал, что ответить на это, не знал — как.

— Том, ты что делаешь! — назойливая Марта подбежала к Тому и отдернула ребенка от стекла. Она тараторила быстро-быстро и раздражающе взволнованно, напоминая собой маленькую глупую мошку, слепо лезущую в лицо. — Ты представляешь, как опасны кобры? Это редкость увидеть их в зоопарке, но не стоит забывать, на что они способны!

— Здесь же стекло, — сдавленно сказал Том, краем глаза наблюдая за коброй. Та скользнула по девушке презрительным взглядом, потом равнодушно посмотрела на Тома, и мальчик почувствовал, как к глазам подступают злые слезы. Это все дурацкая глупая Марта! Она все испортила! Теперь эта великолепная мудрая царица смотрит на него так же, как и на всех прочих людей!

А ведь он не такой, как они. Не такой!

— Отстань от меня! — выкрикнул Том, отталкивая от себя руки Марты, и чуть не упал, покачнувшись назад. — Что ты все время ко мне лезешь?!

Он побежал прочь из серпентариума, чувствуя неправильное липкое унижение, словно он описался перед толпой сиротских детей. Но все было гораздо-гораздо хуже — на мнение детей ему было плевать, а вот на ее мнение... нет. Он хотел видеть во взгляде кобры уважение.

Выбежав на улицу и чуть не столкнув по пути неуклюжего Денниса, он прижался спиной к прохладной стене и глубоко вздохнул. Голова тут же закружилась, протестуя против резкой смены обстановки, глаза залил нестерпимый солнечный свет: обжигающий, слишком, до неприличия яркий.

— О боже, Томми, — раздался приторно-ласковый голос Марты над его ухом. Она опустилась рядом и неуверенно тронула его за руку. Том не пошевелился.

Он весь кипел внутри, не понимая, что произошло, отчего же он так неожиданно стал зависимым от мнения какой-то змеи. Склизкой старой рептилии. Как он вообще мог позволить себе такую непозволительно сильную вспышку эмоций, да еще и при всех? А еще Марта снова называла его этим противным «Томми», будто он какой-то жалкий маменькин сынок, который сам не способен справиться с нахлынувшими чувствами.

— Томми, — снова сказала Марта, и Том подумал, что не против ее ударить. Так, чтобы она даже расплакалась от боли и обиды, и тут же сам поразился своей мысли.

— Все нормально, мисс Марта, — отрешенно сказал он и открыл глаза, посмотрев на девушку абсолютно спокойным равнодушным взглядом. — Просто все это было... неожиданно.

Способность мыслить медленно возвращалась к нему, в голове с натугой поворачивались мысленные механизмы, поднимающие «мост» между людьми и его собственной личной крепостью. Одна девчонка из приюта в такие моменты говорила, что Том будто воздвигает стену между собой и миром, через которую никак не пробиться. Том предпочитал называть это глубоким рвом, который можно преодолеть при должной доле смекалки и изворотливости. Он любил считать себя особенным.

— Я понимаю, Том, — облегченно улыбнулась Марта, но в глубине ее глаз мелькнуло что-то неуверенное и пугливое. Она боялась его?.. — Змеи на кого угодно могут произвести... особое впечатление. — Она снова улыбнулась и передернула плечами.

— Вам они не нравятся? — выпалил Том, прежде чем сообразил, что говорит.

— Не особенно. Они же такие... противные? — Марта скривилась и виновато улыбнулась.

— Да, наверное, — «ты ничего не понимаешь, дура!» — Пойдемте лучше туда, хорошо? — едва сдерживаясь, сказал Том и ткнул пальцем наугад. Марта, даже не взглянув в этом направлении, кивнула и улыбнулась своей привычной простоватой улыбкой.

Том точно знал, что в этот момент ее наивное доверие по отношению к нему дало первую трещину.

* * *

К чему сейчас он вспомнил о зоопарке и о том случае, что произошел с ним? Целый год прошел с тех пор, и сейчас Тому казалось, что все это было лишь наваждение.

Том вздохнул, отходя от зеркала, и бросил взгляд на Эми. Девочка сидела в углу комнаты и играла со старой куклой. Волосы куклы местами облезли, платье было тысячу раз перестиранным, но это все, что мог позволить себе приют. Иногда эта бедность угнетала Тома, но большую часть времени он был занят собственными размышлениями и не обращал внимания на материальное.

Эми, почувствовав чужой взгляд, подняла глаза и торопливо, вздрогнув всем телом, опустила их обратно. Ее руки продолжали по инерции приглаживать складочки на платье куклы, но Том знал, что сейчас Эми просто смотрит в пол, ожидая, когда он уйдет. Эми боялась Тома не так, как другие дети. Иначе. Она всегда смирела перед ним, превращаясь в дрожащего зверька, заискивающе улыбалась и всячески старалась угодить. Тома это раздражало, но он не спешил отталкивать Эми, у него и так было немного союзников.

Порой он даже вступался за нее. Неохотно и молчаливо, просто показывая обидчикам, что им стоит найти себе другую жертву для издевательств. Том точно знал, что против него они идти не посмеют, а потому время от времени пользовался своей неприкосновенностью.

— Я пойду, Эми, — сказал он и отметил, как расслабились плечи девушки.

Сегодня был особенный день.

Сегодня Том наконец-то решился на Тот-Самый-Разговор.

Так дети приюта называли беседу с Мартой, когда спрашивали ее о своих родителях.

Этот момент наставал для каждого ребенка в приюте. Сначала дети мялись, ходили кругами, неуверенно теребили края одежды и с сомнением поглядывали на наставницу или ее помощниц. Взвешивали за и против, пытаясь понять, насколько им необходимо это знание, поначалу отговаривая себя, но, в конечном итоге, сдавались. И всегда выбирали Марту.

В приюте Вула такие расспросы не любили. С самого рождения сирот приучали к одиночеству, им не давали забыть о том, что во всем этом страшном мире они совершенно одни. По мнению Коул, подобное воспитание укрепляло силу духа и готовило детей к дальнейшей жизни. Поэтому ни она, ни ее помощницы не спешили делиться с детьми подробностями об их родителях, но так или иначе совсем этих вопросов было избежать невозможно.

Это было то, что мучило детей и подтачивало их изнутри с самого рождения. И никто из них не мог поверить, что они не виноваты в том, что их бросили. Никто из них не мог просто смириться со своим одиночеством, с тем, что их отвергла родная плоть и кровь.

И Том тоже. Ему важно было понять. Необходимо.

Некоторое время он собирался с духом — он не искал утешения и не пытался привлечь к себе внимания, но считал, что должен получить любую информацию о своих родственниках. Любой ключик, который будет способен открыть двери в прошлое и найти ответы.

Почему он такой?

Почему с ним происходят все эти вещи?

Почему другие сироты обходят его стороной безо всякой причины? Смотрят на него иногда просто с опаской, а иногда и с явным испугом?

Конечно, он был нелюдимым и малообщительным, не любил делиться игрушками и принимать участия в общих беседах, но... дело было не только в этом. Того же Билли Стаббс, угрюмого неразговорчивого мальчугана, который вечно таскал в комнату всякую живность, вроде найденных на улице мышей и лягушек, не раз поколачивали в туалете или на чердаке. Еще тогда, когда он был совсем маленьким. А Тома никогда не трогали. Только глядели вслед напряженными взглядами и старались держаться в стороне. Даже не перешептывались, обсуждая.

Том чувствовал, что отличается. Чувствовал, что в нем есть что-то, чуждое всем этим детям и этому миру, который казался зыбкой иллюзией, миражом или же маской, за которой скрывается что-то гораздо более весомое. Но что? И как пробраться за эту непреодолимую грань?

И как спросить Марту так, чтобы получить ответы на все свои вопросы, не вызвав при этом многочисленных подозрений? Том не хотел показывать, что за его любопытством скрывается нечто большее, чем обида на бросивших сироту родителей. Он не хотел показывать того, что чувствует и знает, как боится его миссис Коул и все остальные.

Том спустился в столовую и, как ожидал, обнаружил там лишь Марту, оставшуюся убирать посуду после полдника и протирать столы. Остальные дети разбрелись по приюту кто куда: убежали играть во двор лепить снеговиков из подтаявшего липкого снега и кататься с ледяных горок, или же отправились наслаждаться послеполуденным сном. Том снег не любил, как не любил он и холод, а сон считал лишней тратой времени.

— Марта, — осторожно начал Том, подходя к девушке со спины.

Та дернулась от неожиданности и с облегчением рассмеялась.

— Том! Ты просто невидимка.

— Я хотел спросить про... — Том решил, что спрашивать сразу и прямо нельзя. Любой ребенок бы замялся, терзаемый волнением и неуверенный в том, что хочет получить ответ, и сделал бы какую-нибудь «многозначительную» паузу.

— Про... родителей? — улыбка Марты стала немного грустной. Она уже привыкла к таким моментам, знала этот тон и это выражение лица.

— Да, — Том порывисто кивнул, размышляя над тем, насколько естественно выглядит его поведение.

— Давай присядем, Том, — Марта опустилась на стул, откладывая тряпку в сторону и глядя на мальчика своими полными сочувствия оленьими глазами. — Во-первых, ты должен понять, что ты не виноват, ты...

— Я знаю! — воскликнул Том, прежде чем сообразил, что ведет себя неправильно и слишком нетерпеливо. — Я хотел сказать, что... что понимаю это. Вы всем детям это говорите. Я просто не хочу выслушивать все эти слова утешения. Они всегда одинаковые и ничем не отличаются от предыдущих разговоров.

В глазах Марты на миг мелькнуло удивление, но она лишь пожала плечами.

— Хорошо. Так что именно ты хочешь знать?

Том открыл было рот и замер. Такой прямой и конкретный вопрос поставил его в тупик. А действительно, что именно он хочет знать? Какой была его мать? Или отец. Или почему она бросила его, или отчего умерла... А что если услышанный ответ разрушит все его фантазии? Что если все то, во что он верит, вся его отличительность и непохожесть — это просто один большой мыльный пузырь? Что если он, как и все сироты, просто напридумывал себе всяких глупостей, чтобы было не так серо и тускло жить?

Нет. Он не должен сомневаться. Он должен знать.

Том сглотнул, поднял глаза на терпеливо ожидающую его вопросов Марту и неожиданно для себя затараторил:

— Какой была моя мать? Как ее звали? Почему она оставила меня? Почему здесь? — он спрашивал и спрашивал, с недоумением понимая, что просто не может остановиться. Это так долго мучало его, что теперь просто выплеснулось наружу неконтролируемым потоком.

И это пугало.

Ведь Том привык все контролировать.

Эта обида глубоко в сердце, с которой он думал, что справился, внезапно захлестнула его, не позволяя дышать, а только сильнее ковыряя изнутри длинными коготками. Том глубоко вздохнул, пытаясь справиться с собой и немедленно прекратить эту глупую вспышку, и наткнулся на взгляд Марты. Он был не таким, как всегда. Он был заинтересованным и немного недоуменным. Будто Том был занимательными невиданным зверьком, а Марта — опытным зоологом.

Наверное, он ведет себя неправильно. Но в чем именно проблема?

Марта тряхнула головой и вновь улыбнулась открыто и ласково.

— Меропа, Том. Ее звали Меропа. Очень странное имя, если честно. Такое непривычное, но красивое. Я, когда услышала его, подумала, что она, наверное, из какого-то древнего знатного рода, который называет своих дочерей согласно какой-нибудь традиции. Даже порылась в справочниках имен в поисках подробностей. Вот миссис Коул говорит, что это имя в мифологии упоминается, правда, я уже и не помню в какой. — Марта углубилась в лишние детали, но Том слушал жадно. — А впрочем, тебе ведь не это нужно, да? Какой она была... Странной, Том. Прости меня, что я так о твоей матери. Я не знаю, отчего она умерла, но я один раз посмотрела ей в глаза, еще тогда, когда она постучалась в двери приюта. Такие глаза бывают лишь у человека, которого уже ничего не держит на этом свете, Том.

Марта взглянула на мальчика, изучая его реакцию, но тот смотрел все так же прямо и заинтересованно. Где-то глубоко внутри него что-то больно сжалось, но ощущение сразу же пропало. Пусть эта Меропа и была его матерью, но он не знал ее ни секунды в своей жизни и почти не испытывал сожаления.

— Она пришла в канун Нового Года, появилась на нашем пороге изможденная, измученная, металась в агонии... Дала тебя имя сама. Том Марволо Реддл. Меропа и Том. Такие имена, будто они из разных миров взяты, да и фамилия у тебя вполне обычная. Отцовская, наверное — ведь она и назвала тебя в честь отца. А Марволо — так вроде бы звали ее отца — тоже довольно странное имечко... Но это давно было, Том, я плохо помню. А больше мне сказать и нечего, — Марта развела руками и посмотрела мальчику в глаза. — Я ничего о ней не знаю. Из вещей у нее было только старое платье, в котором она пришла, да пальто. Но мы сожгли все, опасаясь заразы.

Марта замолчала, глядя на Тома виновато и сочувственно.

— И все? — разочарованно спросил он. — Она больше ничего не говорила? Не просила передать?

— Нет, Том, — Марта снова грустно улыбнулась и зачем-то повторила: — Это действительно все, что мне известно. Ты родился из материнского чрева, как и все нормальные дети. А потом она, Меропа, умерла. Вот и все.

И тут со всей ясностью Том понял. Почувствовал. Марта лжет. Лжет так просто и открыто, глядя ему прямо в глаза, нисколько не смущаясь и не краснея. Том даже и не знал, что Марта может так. Он не знал, что именно она умолчала, но нутром чувствовал, что девушка недоговаривает. Быть может, это был сущий пустяк, о котором не стоило и упоминать, и который Марта решила скрыть из каких-то собственных соображений, но ощущение чужой лжи было настолько явным и диким, что Том удивленно уставился на девушку.

В этот момент он отчетливо понял, какое оружие получил.

Почувствовав что-то неладное, Том обернулся и встретился глазами с миссис Коул. Та смотрела спокойным весомым взглядом, задумчивым и немного подозрительным. Неизвестно, как давно она здесь стояла и неизвестно, какой реакции она ждала от него. Том снова повернулся к Марте, открыл было рот, собираясь обвинить ее во лжи и потребовать разъяснений, но кто-то словно приклеил ему язык к небу.

«...— Это совершенно неразумно. Как ты объяснишь им, что почувствовал ложь?

— Я же ребенок! Они всегда говорили, что дети тонко чувствуют обман.

— Да, но... ты начнешь задавать вопросы, они продолжат скрывать, расскажут тебе не все. Лишь часть, чтобы успокоить твое любопытство. Они станут более подозрительными...»

Голос в голове говорил и говорил, и Том был вынужден согласиться с услышанным. Лучше промолчать. И выведать все самому.

Он сглотнул и кивнул Марте.

— Спасибо. Я тогда... пойду.

Наверное, его уход был слишком резким, но Тому было необходимо время подумать. А миссис Коул и так подозревает его чуть ли не во всех бедах приюта.

А Марта, удивленно глядя вслед удаляющемуся мальчику, лишь пожала плечами и тут же забыла о разговоре.

* * *

— Лиза, — Том настойчиво дергал за рукав спящую девушку.

Было ранее утро, небосвод расцветился кроваво-алым, причудливо смешанным с теплым розоватым, медово-желтым и пронзительно бирюзовым. Том не спал всю ночь, ворочаясь с боку на бок и размышляя над произошедшим, а потому застал рассвет одним из первых, но едва ли обратил внимание на буйство красок, расплескавшихся по небу от самого горизонта.

Получается, можно... лгать? Вот так просто, безо всякой причины?

Том и сам не раз скрывал что-то от Коул или Марты. Взять к примеру ту разбитую цветастую чашку Денниса. Деннис сам был виноват, и Том не желал отвечать за сущую глупость, особенно зная, что миссис Коул относится к нему гораздо строже, чем к прочим детям. Поэтому он просто прятался по всему приюту пару-тройку дней, пока неуклюжий Бишоп ходил и ныл о своей любимой разбитой кружке. Он не решился обвинять Тома открыто, но каждый раз при встрече смотрел обиженно и грустно, будто пес, незаслуженно побитый хозяином.

Или сиротские дети, которые лгали очень часто, стремясь избежать наказания, но делали это столь топорно, что Тому, слушавшему их пререкания с Коул, не составляло труда отличить обман от правды.

Но еще никогда он не сталкивался с такой уверенной взрослой ложью. Она была иной, отточенной за долгие годы. И Том отчетливо осознавал, что любой другой ребенок на его месте бы просто поверил Марте. А Том не мог. У него в голове будто бы раздавался звоночек всякий раз, как он разговаривал со лживым человеком. А в этот раз звоночек превратился в самый настоящий колокол.

Впрочем, об этом он поразмыслит попозже.

Марта упомянула имя Меропы, сказала, что оно странное, и Том был вынужден согласиться — таких имен он раньше не слышал. Если оно как-то связано с мифологией, значит, в нем может быть скрыт некий смысл. Том перебрал в уме все имеющиеся в приюте книги, но это были либо простейшие учебники по математике и чтению, либо детские сказки. А значит, вариант оставался только один — наведаться в Лондонскую библиотеку.

— Лиза, — шипяще повторил Том. — Лиза, просыпайся уже.

Со второй помощницей Коул у Тома сложились странные доверительно-деловые отношения. Лиза была резкой, грубой и беспринципной. Она, как и Том, считала, что свою судьбу нужно ковать собственными руками, оттого и не выносила нытиков и мягкотелых. Том был непривычным ребенком — тихим, как и многие приютские дети, но самостоятельным. Еще в младенчестве он почти не плакал и не требовал ни внимания, ни ухода. А подрастя, и вовсе перестал обращаться за помощью. Он ел то, что ему давали, читал книги, которые ему приносили, и спал на кровати, которую ему выделили. Он не требовал игрушек, общения, не капризничал, не жаловался на скромный рацион, рваные простыни или тонкие одеяла. Он был сам по себе и ему было достаточно крыши над головой — все остальное, чего он хотел, он получал сам.

Лиза была такой же. К тому же, она не осуждала Тома, ни в чем его не подозревала и не смотрела настороженно. Том мог бы назвать ее своим другом, но пока еще не определился с таким понятием, как «друзья».

— Лиза!

— Чего тебе, мелкий негодник? — сонно пробормотала девушка, глядя на Тома недовольным мутным взглядом.

— Тебе все равно скоро вставать и помогать Марте на кухне, а мне нужна твоя помощь.

— Ну? — Лиза села на кровати и широко, не стесняясь, зевнула.

— Мне нужно попасть в библиотеку, но в одиночку меня из приюта не выпустят.

— А с Мартой ты, понятное дело, идти не хочешь, — понимающе усмехнулась Лиза, относившаяся к Марте едва ли не хуже самого Тома.

— Да.

— Я поищу время для тебя. А что мы скажем Коул? — Лиза ехидно взглянула на Тома. — Ты же наверняка не просто так вздумал туда наведаться.

— Я что-нибудь придумаю.

— Взрослый ты не по годам, Том, — вздохнула Лиза. — Все. Выметайся и дай мне проснуться.

* * *

В ближайшей к приюту библиотеке царила приятная тишина, заполненная шелестом страниц, сухими покашливаниями и стеснительным шепотом редких посетителей. Уставший от визга и воплей маленьких сиротских детей, Том с наслаждением погрузился в новую атмосферу. В библиотеке он был впервые, и обилие книг просто поразило его.

— Это небольшая библиотека, Том, — хмыкнула Лиза, наблюдая за восторженным лицом мальчишки. — Есть и больше.

— Насколько больше? — жадно спросил он.

— О... с настолько высокими стеллажами, что без стремянки до их верхних полок не добраться. И с настолько большими залами, что противоположные стены теряются в сумраке.

— Но это же... невероятно! — воскликнул Том и резко смолк, поймав недовольный взгляд сухонького библиотекаря. — Ты сводишь меня туда? — шепотом продолжил он.

— Как станешь постарше, Том. В общем, ищи, что искал, а мне нужно пробежаться по магазинам. Я же могу оставить тебя одного?

— Конечно, — машинально ответил Том и уверенно направился к стойке со старичком в твидовом пиджаке и очках-половинках.

Старичок взглянул на мальчика поверх оправы и вопросительно поднял брови.

— Что-то конкретное ищите, молодой человек? — прошелестел он. Голос у него был вкрадчивый и настолько тихий, какой бывает только у людей, привыкших, что к ним прислушиваются и никогда не перебивают.

— Я ищу книги с мифами, — отчетливо сказал Том.

— Древнегреческие, скандинавские, мифы страны восходящего солнца?

— Те, в которых упоминается имя Меропа, — Том не смутился.

— Меропа? Ах да... это нечто о плеядах, молодой человек. Нет ничего проще.

Старичок выплыл из-за стойки и легкой походкой проскользил к одному из дальних стеллажей. Потертая книга в темно-коричневой обложке с тисненными золотым названием «Мифы древней Греции» мгновенно оказалась в его руке. Он небрежно полистал страницы, без труда найдя нужную главу.

— Я полагаю, вы ищите это, — он сунул раскрытую книгу в руки Тому. — Или вот это, — еще одна книга упала поверх первой. — Есть и про Меропу, жену Полифонта. И вот еще про океанид. Не пугайтесь, молодой человек, здесь все очень кратко. Не самая популярная тема, знаете ли.

Но Том не чувствовал раздражения или недовольства — напротив, его захватил азарт. Такого количества книг никогда не было в приюте, а Том и представить себе не мог, с какой жадностью, оказывается, он погрузится в чтение.

— А про Марволо? У вас ничего нет про Марволо? — с надеждой спросил он.

— Марволо? — библиотекарь удивился. Он выглядел, как человек, впервые за свою жизнь не знающий ответа на заданный вопрос. — Нет, молодой человек. Такого имени в мифах нет. Слово старика Оберона.

Том хотел было спросить, быть может, библиотекарь просто запамятовал, но встретившись взглядом с Обероном, тут же проглотил вопрос. Глаза старика были похожи на глаза древней статуи — казалось, он знал все. Такой вопрос безмерно оскорбил бы его.

— Возьмете с собой? — Оберон окинул Тома скептическим взглядом.

— Нет, я почитаю здесь.

Том устроился за дальним столом, в самом углу, разложив перед собой книги в свете тусклой грязной лампы. Страницы были плотными и шершавыми наощупь, пахли стариной и пылью. Ни в одной книге не обнаружилось даже намека на пятно или порванную страницу, и Том быстро понял, почему. Один раз ненароком сдвинув со стола книгу, он чуть не уронил ее на пол, но успел вовремя подхватить. Встретившись с внимательным взглядом Оберона, Том тут же отодвинул оставшиеся книги подальше от края — старик смотрел так, будто мог убить за одну лишь замятину на странице. Том, пораздумав об этом, с удивлением осознал, что совсем не боится старика, а наоборот — уважает.

Он погрузился в чтение мифов и только через час понял, что совершенно забыл об изначальной цели своего визита. Спохватившись, мальчик открыл указанные стариком главы. Информации и вправду было немного.

Согласно одному из источников, Меропа была океанидой, одной из многочисленных дочерей титана Океана. Она отличилась тем, что родила сына от бога Солнца Гелиоса. Ее сын Фаэтон, по мнению Тома, был весьма самонадеянным и недалеким юношей, раз не смог управиться с доверенной ему колесницей своего отца и огнедышащими конями. Фаэтон погиб, сраженный Зевсом, а потому интереса не представлял.

Вторая Меропа была женой коринфского царя Полиба. Она с мужем приютили мальчика Эдипа. История этого юноши была куда интересней — нашедший его пастух назвал его Эдипом по причине опухших ног у мальчишки, которые его настоящий отец проткнул перед тем, как выбросить ребенка связанным в горах. Поначалу захлестнувшая Тома ненависть мигом отступила, когда он дочитал историю до конца. По пророчеству Эдип должен был убить своего отца и жениться на матери, что и случилось в последствии, несмотря на то, что Эдип до последнего не подозревал в своей жене Иокасте родную мать, а в убитом на дороге старце — своего отца. Эдип был умным, расчетливым, быть может, несколько несдержанным и эгоистичным. Но его вины в том не было, рассудил Том. Его отец сам сделал мальчика таким. Однако, сам Эдип явно был другого мнения, так как, узнав о содеянном, добровольно ослепил себя и ушел в изгнание, отказавшись от трона фиванского царя. Пусть он и получил прощение богов и был похоронен в месте для святых, Том не был согласен с его действиями.

Почему Эдип позволил богам решать за него? Почему ему было так важно прощение каких-то там божеств, которые проглядели ту жуткую несправедливость, когда его отец Лай решил убить собственного сына из-за угрозы пророчества?

К тому же, пусть эта история и была увлекательна, но Меропа была упомянута здесь лишь единожды и не являлась родной матерью Эдипа. Хотя Том был вынужден признать, что ему нравится думать о себе, как об отвергнутом отцом сыне, который еще сможет отомстить. Подсознательно он пытался найти того, кто виноват в его одиночестве.

Третья Меропа обладала еще более интересной биографией. Эта Меропа была женой мессенского царя Кресфона, сына Геракла. Ее мужа и старших сыновей убил некий возница и насильно взял Меропу в жены. Единственный ее выживший сын Эпит смог отомстить злодею, когда вырос, после чего занял трон убитого возницей отца и до конца жизни правил справедливой и твердой рукой.

Быть может, он, Том, тоже чей-то сын? Быть может, его отец был убит, а мать преследовали? И когда он вырастет и найдет ответы на вопросы, он обязательно вернется и возьмет то, что принадлежит ему по праву.

Том глубоко вздохнул и покачал головой. Нельзя делать глупых выводов, основанных на чужих мифах и своей фантазии. Нельзя уподобляться сиротским мальчишкам, придумывающих себе красивые, но бессмысленные истории.

Четвертая и последняя версия о жизни Меропы повествовала о плеядах, дочерях титана Атланта. Бедняжки были расстроены тем, что их отец вынужден держать небесный свод и не нашли лучше способа выразить свое мнение, чем покончить жизнь самоубийством. Том только фыркнул. Если хочешь что-то кому-то доказать, лучше сделать это при жизни, а не драматично умирать в молодости. Однако на этом сюрпризы не закончились — плеяды были вознесены на небо и названы небесными нимфами. А вот Меропа, одна из семи дочерей, предпочла другую участь. Она вышла замуж за смертного, в отличие от остальных своих сестер. Этот смертный с противным именем Сизиф был довольно хитер, раз смог столько раз избежать смерти, пленить самого Танатоса, да еще и сбежать от Аида. Но было ясно — Меропу он не особо любил и был готов пожертвовать ею ради своих личных целей.

Итак, перед Томом было четыре истории. В одной из них Меропа оказалась матерью нерадивого сына, во второй она была милосердной царицей, приютившей сироту. В третей ей выпала участь вдовы, а в четвертой она представлялась весьма неразумной женщиной, выбравшей себе в мужья глупого смертного вместо любого, пусть и самого захудалого божества.

Том вздохнул.

Конечно, имя его мать получила при рождении, то есть, еще до всех тех событий, что могли с ней случится в жизни, но Том верил в магию имен. Он считал, что имя, данное человеку или начатому делу, значит очень многое. Особенно, если это имя уже связано с какой-то историей. Именно поэтому он ненавидел свое. Кому вообще придет в голову назвать кого-то Том? Это то же самое, что вообще никак не называть человека.

— Нашли, что искали, молодой человек? — осведомился Оберон, бесшумно подобравшийся к Тому. Мальчик вздрогнул — обычно он всегда чувствовал чужое приближение.

— Наверное, — неопределенно пожал плечами Том. — А что у вас еще есть?

— Я дал вам все, что у меня было.

— Нет, я имею в виду — вообще. Какие-нибудь интересные книги. У нас в приюте... — Том понял, что проговорился и замолчал. Он не любил упоминать о том, что он сирота — это заставляло людей странно реагировать. Либо они тут же отворачивались, думая, что он начнет попрошайничать, либо начинали сюсюкать, будто он был новорожденным слепым котенком.

Но Оберон не обратил на этот факт ни малейшего внимания.

— Первый раз столкнулись с таким количеством книг, молодой человек? — понимающе усмехнулся он и поцокал языком, о чем-то раздумывая. — Знаете... а сказки братьев Гримм придутся вам по вкусу.

— Сказки? — Том не удержался от презрительного тона.

Оберон насмешливо закряхтел. Он издавал странные рваные звуки, отдаленно похожие на смех.

— Сказка — ложь, да в ней намек, — наконец сказал старик. — Я дам вам не ту исправленную, изуродованную никчемной цензурой, версию, а настоящую. Словно только что вышедшую из-под пера авторов.

— У вас есть оригинал? — Том удивился не тому, что у старика есть подобные вещи, а тому, что тот был согласен доверить незнакомому мальчишке такую ценность.

Оберон добродушно расхохотался.

— Оригинал, молодой человек? Я не настолько стар! Да и к чему бы я пытался всучить вам книгу на чистейшем немецком?

Том смутился.

— Но не отчаивайтесь так, — старик одобрительно крякнул.— Эта чудная копия, переведенная на язык Шекспира заинтересованными людьми. К сожалению, этот мир привык прятать голову в песок, так что исходная версия не пользуется большим успехом среди юных сентиментальных читателей.

— И вы так просто отдадите ее мне?

— Отдам? — Оберон снова резко засмеялся, и теперь его смех зазвучал зловеще. — Я не занимаюсь благотворительностью, молодой человек. Я всего лишь одолжу ее вам. Мне кажется, вы сможете оценить. Тем более знаете, как оно бывает: сделаешь один раз доброе дело человеку, а он потом про тебя не забудет.

Том смотрел в глаза старика и напряженно размышлял. Наверняка Оберон не просто так получил оригинал издания. Возможно, у него были и другие, куда более редкие книги, и совсем необязательно, что они были получены легально. Но Том был сиротой — мальчишкой без рода и племени, за которым и присмотра меньше, и чье исчезновение никого не опечалит. Иными словами, если Оберону понадобится «достать» очередную книгу, кто обратит внимание на хлипкого неприметного мальчишку, коему не представит труда пролезть в чужой дом, пробраться незаметным, похитить вещицу и сбежать?

А взамен Оберон мог делиться с Томом тем, что было куда ценнее денег — знаниями.

— Я буду очень благодарен вам, — кивнул наконец Том.

Оберон хмыкнул.

— Вы сообразительны, не так ли? — скупо улыбнулся он и «уплыл» к стойке все той же неспешной походкой. Библиотекарь вернулся через пару минут с книгой, завернутой в сухой пергамент. — Не потеряйте эту красавицу, молодой человек. А если потеряете, то лучше бы вам вместе с ней потерять и голову.

— Не потеряю, — твердо ответил Том и вновь не почувствовал никакого страха. Он крепко ухватил книгу, бережно убрал ее под куртку и вышел из библиотеки.