История Тома Реддла (джен)

…8 декабря 1938…

Мелисса стояла у окна, прислонившись к стене спиной и уперев в шершавую портьеру согнутую в колене ногу. За окном вился белесый, как единорожья шерсть, снег, и за ним почти не была видна раскинувшаяся под Астрономической башней долина. Запретный лес в другом окне зеленел разномастными деревьями, укутанными в снежные мантии, испещренный неглубокими следами зверей и кентавров.

Поттера, судя по ощущениям, все равно что упекли в Азкабан. Он ходил по школе мрачный и злобный, исчезал с уроков, прежде чем ученики успевали сложить на стол перья, а на обеде его окружала целая свита, так что не пробиться. Один раз Мелисса почти поймала его в Крыле, где мисс Шерман дрожащими руками смазывала Поттеру окровавленную, похожую на сырую отбивную, спину. Собралась было его дождаться, но пришел ублюдок Грей и забрал Поттера обратно.

Чарлус прошел в каком-то дюйме от Мелиссы в незастегнутой рубашке, как всегда шикарный и чертовски сексуальный, и даже не взглянул на нее, словно она была невидимой.

А ведь она живой человек, и ей, между прочим, тоже хочется.

Придурок.

Мелисса фыркнула, когда новый взрыв смеха раздался из дальнего угла Комнаты, и сложила на груди руки.

Бессовестно рыжая, с острыми белыми локтями, то и дело выпархивающими из-под мантии, и длиной точеной шеей, Ингрид сидела на подушках в окружении новых сокурсников. Она по-турецки скрестила голые ноги в клетчатых шортах и не уставала улыбаться всем и каждому своими полными алыми губами. Мантия сваливалась с ее плеча, словно она надела ее по ошибке и все время забывала про ее существование.

Раздался еще один взрыв смеха, громче предыдущего. Ингрид часто-часто закивала, всплеснула руками, и медные волосы густо вспыхнули в свете камина.

Мелисса вздохнула.

Если приглядеться, можно было заметить соски рыжей, остро торчащие под тонкой водолазкой.

У них в Америке что, можно и голыми ходить?!

— А в Ильверморни есть привидения? — спросил Игнатиус, зачарованно разглядывая жестикуляцию Ингрид, как раз на уровне ее груди.

Оно помотала головой, так, что ее грива расплескалась по плечам, и выражения на лицах мальчишек (а здесь были в основном они) сменились на слащаво-очарованные.

— Совсем нет. Мы живем рядом с Каролинским лесом. В нем есть заповедная зона, для не-магов официально недоступная, и в ней сохранились популяции многих существ. Вроде пакваджи и гром-птицы, — она тепло улыбнулась раскрывшему рот Пруэтту, и тот чуть не свалился по ту сторону подушек. — Но привидений нет. Директриса очень не любит полтергейстов. Она считает, это порочит честь школы.

— А это правда, ну, про магию индейцев?

— Правда, — Ингрид коротко обвела глазами собравшуюся толпу, облизнула губы, что ожидаемо вызвало определенный ажиотаж. — У нас есть ученики из семей, что живут в лесах. Это кажется смешным, но… на самом деле, они умеют больше, чем остальные. Могут говорить со зверьми, делать предсказания, некоторые даже исцеляют без палочки. Другим… — она делано округлила глаза и на мгновение смолкла, — она и вовсе не нужна!

Толпа зароптала, переглядываясь. Невербальная магия была мечтой многих.

Ингрид улыбнулась сомкнутыми губами, дожидаясь, когда мальчишки вернутся к расспросам.

Мелисса вздохнула еще раз, посмотрела налево, где на подушках лежала Миранда, растянувшись во весь рост, а на ее животе устроилась голова Моники, и они вяло и обдолбано касались друг друга. Миранда запускала острые маленькие коготки в шевелюру МакМиллан, а та вырисовывала мишек, или каких-нибудь уточек на животе подруги.

Омерзительно.

— …но мне у вас нравится, — Ингрид подумала мгновение, а потом стянула мантию, будто только что про нее вспомнила. Соски воинственно уставились на Пруэтта, который и так не вылазил из ванной по утрам и только и ждал помолвки с Лукрецией. — Вокруг Ильверморни нет никаких поселений, а гулять по Каролинскому лесу так же опасно, как и по Запретному. Нас почти никуда не выпускают, и чуть что — отбирают палочку. А уж если узнают, что ты водишь дружбу с не-магами…

Ингрид вздохнула, и ее лицо сделалось капельку жалостливым и капельку испуганным. Светло-карие глаза на мгновение закрылись, и она стала похожа на брошенную фарфоровую куклу.

— Отбирать палочку — просто ужасно! — тут же встал на ее защиту Герберт Кэрроу. Сейчас он бы простил ей все, включая убийство младенцев и жертвоприношение.

Мелисса закатила глаза и уставилась в потолок, запрокинув голову назад так сильно, что стал виден кадык.

— Да, — грустно подтвердила Ингрид. Казалось, даже ее волосы потускнели. — Но зато мы почти не болеем. У нас очень много трав и… дерево. Ну, вы понимаете, — многозначительно кивнула она.

После упоминания плода палочки Слизерина в Комнате наметилось явное оживление. Все разинули рты, как гриффиндорцы при виде Поттера, и якобы невзначай придвинулись поближе. Игнатиус был близок к гладкой обнаженной коленке Ингрид настолько, будто он собирался упасть на нее сверху и сожрать.

— Оно действительно обладает невероятной целительной силой, — возбужденно рассказывала Ингрид. — Может даже восстанавливать куски тела. Служит противоядием. По крайней мере, мы не знаем яда, с которым бы оно не справилось. Но выглядит оно вполне обычно, только ствол непривычно гладкий, и ветки длинные и скользкие, как…

— …змеи, — закончил за нее Гринграсс.

У него в зубах была зажата сигара, скуренная почти наполовину. Мелисса все ждала, когда она выпадет у него изо рта прямо тлеющей частью на голую кожу.

— А вы живете по отдельности или вместе?

— По отдельности, — Ингрид сказала это с должным презрением, и все понятливо закивали, поминая остальные гостиные Хогвартса с пренебрежением. — Но наши факультеты не селятся в башнях или подземельях. Школа одна на целый материк, учеников очень много, поэтому каждому факультету отведен свой этаж. А нижние три — для кухни и кабинетов.

— И вы можете просто… стучаться друг другу в двери? — подозрительно уточнил Николас. — То есть, никаких паролей?

— Да, — Ингрид, кажется, даже удивилась вопросу. — У нас даже можно ходить на чужие уроки, потому что большая часть из них факультативная, и на каждом курсе ученик волен выбрать сколько угодно дисциплин дополнительно к основным.

Она прервалась, чтобы отпить вино из бокала, не нашла его подле себя, и к ней тут же протянулись несколько рук, кто с чем. Ингрид замялась с извиняющейся улыбкой, пытаясь выбрать, потом улыбнулась еще лучезарнее и взяла-таки бокал у Игнатиуса.

— Еще у нас повсюду леса и внутри школы тоже. По центру внутреннего дворика растет гигантская сосна, вокруг ее опоясывает здание, а сверху — стеклянный купол. На ней живут лесные духи, они вроде как следят за порядком. Есть деревья внутри Тотемного зала. Так мы называем место, где едим, — пояснила она. — Там полно всяких символов, надписей, разных трофеев, развешанных по стенам, и вокруг растут деревья, прямо из земли. Так что иногда кажется, что идешь по-настоящему лесу. Их полно и в кабинетах. Только в вестибюле, где стоят статуи факультетов, почти ничего нет. Но многие приходят туда время от времени, встают в центр и в шутку проверяют, подходят ли они все еще своему факультету, — Ингрид почесала нос тоненьким пальчиком, и ее ноготь алой каплей вспыхнул на бледном лице. — Так бывает очень редко, но… Иногда ученику отвечает дух не его факультета, и это — серьезный повод для разбирательства. Некоторых даже переводят.

— Какая разница, если вы все равно живете вместе? И факультативы можете выбирать какие угодно?

— Все так, но основные дисциплины у нас разные, — пояснила Ингрид. — Что полезно одному факультету — вредно для другого. Из Вампусов плохие целители, а рукопашный бой и бои на мечах не нравится Змиям.

— А… — один из лакеев Игнатиуса, чье имя Мелисса никак не могла запомнить, замялся. Ингрид ни разу не упомянула свой факультет, но отчего-то всем казалось, что задать прямой вопрос будет невежливо. — Темную магию вы изучаете?..

Ингрид обольстительно улыбнулась, ни капли не смутившись.

— Конечно. Ведь в ней нет ничего дурного. Не понимаю, почему у вас тут к ней такое отношение!..

После этой фразы, — Мелисса прямо слышала их мысли, — они уже готовы были достать свои яйца и, преданно глядя в глаза, вложить их Ингрид в руку.

— Но что с квиддичем? — взвился Винки, который слишком долго терпел.

Все пораженно оглянулись на мальчишку. Малышам в этой Комнате было находиться запрещено, и как Винки пробрался внутрь, оставалось загадкой. Но Ингрид была слишком свежим и лакомым кусочком, так что все просто наплевали на Крокетта, тем более, что его вопрос был очень к месту.

— У нас есть поле для него, но обычно мы играем иначе… Нас запускают в лес, и мы ищем в нем снитч, проходим через ловушки. Нужно не только обнаружить его, но и вернуть обратно. Снитч ищут все члены команды, а потом защищают того, кто схватил его первым. Но иногда профессора просто устраивают гонки на гриффонах, например… Так что мы часами бегаем между деревьев или парим в воздухе в поисках спрятанного приза…

Мелисса отлепилась от стены, грациозно прошла сквозь океан подушек и воздвиглась за спиной брата.

— А тебе разве можно рассказывать все это нам? Это ведь разглашение тайны, — сахарно поинтересовалась она.

— Я больше не ученица Ильверморни, — дружелюбно сообщила Ингрид. У нее были приторно милое лицо, и у Кэрроу зачесались коготки. — Я ведь теперь здесь, — она тепло улыбнулась своим новым обожателям, и те немедленно стали похожи на текущих сучек. — Так что я ничего не нарушаю.

— То есть, однажды ты так же сдашь и нас? — невинно уточнила Кэрроу.

— Конечно нет, — покачала головой Ингрид. И добавила так по-женски ядовито, что заметила лишь одна Мелисса: — Я же собираюсь здесь остаться.

Десять пар глаз раздраженно уставились на Кэрроу снизу-вверх. Все хотели слушать Ингрид, облизывать Ингрид и отлизывать Ингрид. А Мелисса им мешала.

Кэрроу закатила глаза и вернулась обратно к излюбленному углу, взглянула на Миранду и Монику и не церемонясь завалилась рядом, перекинув ноги в сапогах через спину МакМиллан. Та взвизгнула, как щенок, но не отодвинулась.

Миранда выдохнуло плотное круглое кольцо, покосилась на хищно заострившийся кончик носа Мелиссы и, растягивая слова, будто для нее этот вопрос не имел никакой важности, спросила:

— Ты действительно выйдешь за брата?

Ингрид заливисто, с наслаждением засмеялась, вслед за ней по Комнате раскатом прошелся грубый, басовитый смех парней, и на лицо Мелиссы выплыла жирная улыбка, которая появлялась всегда, стоило только Кэрроу прийти в бешенство.

— Мэл? — окликнула ее Миранда.

Она стряхнула с колен голову Моники, подтянулась на руках и наконец уселась, прислонив худую спину к стене. Ее мелкие черты пришли в движение и наконец сложились в острое презрительное выражение, которое, впрочем, растаяло тут же, стоило Мелиссе оглянуться на нее.

— Что? — раздраженно спросила она.

— Твой брат, — невинно приподняла брови Миранда. — Герберт. Ты действительно…

— Действительно.

Моника завозилась, села на подушки, подобрав под себя ноги так, что ее длинное платье стянулось наверх, пошло и чересчур доступно открывая ее голые колени.

— Правда-правда? — с кротким придыханием спросила она. — За родного брата?

— Да.

Повисла тишина.

Мелина, расхаживающая в углу Комнаты со свитком пергамента в одной руке и кружкой грога в другой, почуяла наживу, и быстро перебирая тощими бледными ножками, переместилась к подругам.

Мелисса подняла на нее глаза.

— Даже не думай писать про меня.

Мелина открыла было рот, покачивая ручкой с зажатым в ней длинным исписанным свитком, потом милостиво улыбнулась и спрятала пергамент в свой крокодиловый клатч. Мелисса с удовольствием взглянула на чудо дизайнерской мысли.

Маленький, едва заметный кусочек маггловского мира внутри волшебного.

— Ты знала об этом заранее? — подозрительно уточнила Миранда прямо в правое ухо Мелиссы. Ее острый хищный нос будто вытянулся еще сильнее, становясь похожим на клюв.

— Конечно, я знала об этом заранее, — вздохнула Мелисса.

Мелина оживилась еще больше и села рядом с Моникой. Кэрроу коротко усмехнулась. Напомаженная, в духах и золоте Мелина блистала среди факультета, но стоило ее заднице приземлиться рядом с чернявой МакМиллан, и вся ее красота превращалась в фикцию, жалкую пародию на что-то по-настоящему прекрасное.

— Что об этом думает Герберт? — Моника сглотнула.

Он ей жутко нравился, и один раз он даже ее трахнул, так что Моника выстроила множество бессмысленных надежд и лелеяла их и по сей день, продолжая, впрочем, «укреплять отношения» с остальными слизеринцами.

— Герберт думает, что лучшего нельзя и пожелать, — хмыкнула Мелисса. — Неужели вы действительно не понимаете? — она спросила это таким тоном, что подружки стушевались и начали переглядываться. — Невероятно… Все, что от нас требуется — заключить брак друг с другом. Мне нет нужды хранить ему верность. Я даже не обязана скрывать факт своих отношений. Кроме того, я не обязана ему подчиняться, выполнять свой супружеский долг, — она фыркнула, перечисляя свои новые преимущества и загибая наманикюренные пальчики, — или ублажать его родню в попытках понравиться. В моей жизни не изменится абсолютно ничего. Я буду богата, свободна и защищена. Придется, конечно, родить пару наследников, но… — она блаженно вздохнула, — по сравнению с вами, я-то буду жить лучше, чем в раю.

Мундштук Миранды хрустнул в пальцах. У Моники был широко открыт рот, и в глазах змеей закручивалась зависть. Селвин смотрела обиженно, словно это у нее Мелисса отобрала выгодного жениха.

— Ничего себе… — наконец протянула Моника, меняясь в лице и приобретая глупое восхищенное выражение. — Тебе очень повезло!

— Конечно, мне повезло, — фыркнула Мелисса.

— А что с Поттером? — прямо спросила Миранда.

Мелисса медленно повернула голову, и ее волосы, окутанные мягким свечением, скользнули по коже.

Они смерили друг друга взглядами.

— А что с ним? — равнодушно бросила Мелисса.

— Ну… он гораздо лучшая партия, чем Кэрроу, — Миранда мерзко, не скрываясь, улыбнулась. — К тому же, в его чистокровности сомневаться нельзя. Или ты ему не по вкусу?..

Мелиссу такое заявление здорово развеселило. Честное слово, она знала, сколько в Миранде зависти, мелочности и драмы, но представить не могла, что Яксли придет в голову так откровенно ей дерзить.

— Чарлуса сложно контролировать, Миранда, — просто и честно ответила Мелисса. — Уж ты-то понимаешь, о чем я?..

Однажды Миранда умудрилась влюбиться в, прости Мерлин, пуффендуйца. Дело было на третьем курсе, у Миранды снесло крышу, и поначалу доброжелательный и милый парнишка начал бегать от нее, как от огня, пока та преследовала его, слала записки, дежурила у дверей, чтобы первой поздравить с добрым утром и так далее. Под конец, парнишка перевелся в Ильверморни из-за переезда семьи в Америку, но вся школа продолжала говорить, что он просто сбежал от Миранды на другой континент. Понадобилось около года, чтобы история забылась, а репутация Миранды перестала шататься, как карточный домик.

Миранда прикусила язычок, но видно было, как непросто дается ей это молчание.

Мелина глянула на них двоих, потом на Монику, что ничего не понимала, и вдруг хихикнула, словно кто-то пощекотал ее за пятку.

— Ох уж эта Друэлла… Видели ее лицо? А лицо Вальбурги? Альфард, конечно, тоже хоро-о-ош…

Секунду подруги осмысливали сказанное, а затем, будто по щелчку, мигом переключились на новую сплетню. Все это могло продолжаться очень и очень долго, но Моника МакМиллан взяла и ляпнула:

— А вы видели, как Поттер с этой Дореей посреди коридора лизались?..

Казалось, что кто-то взял и со всей силы ударил по земле хлыстом. Так тихо и отчаянно стало после этого.

На лице Мелиссы замерла улыбка.

— А когда это было? — осторожно уточнила Селвин, поглядывая на Мелиссу и прибирая к рукам сумочку и кружку, будто готовилась бежать в любую секунду.

— Так вчера, — Моника беспечно улыбнулась. — Я гуляла по школе, а там… они! — она округлила глаза и смешно надула губы. — Пошла за ними и видела, как Дорея в одной только сорочке жалась к Поттеру, как последняя шлюха! Он еще на нее пялился голодными глазами и нежничал. А еще… — Она блаженно улыбнулась, хотя воспоминание колкой шпилькой воткнулось под самое сердце. — Еще они курили.

— Что, и Дорея тоже?! — опешила Мелина.

— Да! Для виду поломалась, а потом, как миленькая… взяла в рот.

Рука Мелиссы опустилась на подушки с гулким хлопком. Она и сама не поняла, как так вышло. Миранда наблюдала за ней искоса, кусала губы, чтобы не засмеяться и не обнять Монику, которая с блеском выполнила все то, что Яксли ей велела.

— Занятно, — наконец сказала Мелисса и повела плечами.

Ястреб, символ скорого брака в семействе Кэрроу, в ложбинке у нее на груди загадочно сверкнул розовыми глазами-камешками.

— Я… — протянула Моника с легким ужасом, оглянулась на Мелину, но та лишь отодвинулась на пару дюймов. — Я…

— Мелина, — хлестко сказала Кэрроу, глядя перед собой, но Селвин напряглась и вытянулась на подушках. — Почему бы нам не рассказать обо всем этом?..

Лица девчонок вспыхнули.

— Рассказать? — облизнулась Селвин, мигом позабыв про страх. — Ну, то есть…

Пойти против Дореи. Против Блэков.

Миранду перекосило. Она предлагала это ни один десяток раз, и ни разу, — ни единого разу, — ее слова не восприняли всерьез.

— Ну так что, Мелина, займешься этим? — кукольным голосом спросила Мелисса.

— К-конечно.

— Ну, как ты умеешь, — Кэрроу поощрительно улыбнулась и, качнувшись вперед, наклонилась к Селвин, будто собралась ее поцеловать.

— Хорошо… Слушай, а ты не боишься, что…

Мелисса фыркнула так громко, что из ее рта вылетела капелька слюны и осела прямиком на щеке Миранды.

— Нет. Я не боюсь.

На этом разговор немного затих, все подобрались, уставились кто в пол, кто в карманное зеркальце и каждая размышляла о своем. Миранда, например, думала о том, что даже у такого чудовища, как Кэрроу бывают слабые места. И тем более приятно, что эти слабые места — до боли обыденные и сводятся к простейшей, жалкой ревности.

— Что-то вы притихли, мои дорогие, — Мелисса потянулась с блаженной улыбкой, и все встрепенулись. — А ведь у меня для вас есть небольшой подарок.

Кэрроу вытащила из-под тонкой блузки крохотный пакет с сушеными волокнами.

— Это переработанные дьявольские силки по особому рецепту, — заговорщически прошептала она, и Селвин с МакМиллан радостно захлопали в ладоши. — Прямиком из отцовской лаборатории. Они еще даже не выпущены в массовую продажу. Эксклюзив, — со значимостью добавила она.

Миранда с нежностью скатала силки в папиросную бумагу. Кэрроу всегда откупалась от подруг в минуты слабости чем-то особенным, а у самой на лбу пролегала морщина, и что-то неясное, хрупкое колыхалось в глазах. Живое и уязвленное.

Моника все никак не могла справиться с палочкой. Она единственная из всех предпочитала зажигалку волшебному Инсендио.

Миранда смотрела, как МакМиллан неуклюже машет волшебной палочкой, как Мелисса кладет ей руку на плечо, заботливо перехватывает ее палочку и помогает.

Как в тот раз, когда им всем было не больше четырнадцати, и они играли в правду или вызов. В тот раз Мелисса также ласково положила руку на плечо подруги, слегка надавила вниз и усадила ее на колени перед старшекурсником-слизеринцем, а тот расстегнул ширинку.

Моника проиграла Кэрроу спор, и до последнего думала, что все происходящее — шутка.

Оказалось, нет.

— Пойдем, Моника, — сказала Мелисса через пару минут, чье нежное лицо и перламутр губ неприятно посерели. — Мне нужно расчесаться, и я не хочу просить домовиков.

Моника кисло улыбнулась, запахнула мантию и начала вяло собираться. Мелина по-беличьи глянула на них, чуть приподняв тонкую губу и обнажая передние зубы, и поднялась вслед за Мелиссой. Они неразлучной ослепительной троицей прошествовали мимо одноклассников, и впервые никто не обратил на них внимания. Только один короткий насмешливый взгляд рыжей Ингрид перекрестился с внимательным взглядом Мелиссы, а затем раздался новый взрыв смеха, Ингрид широко улыбнулась слизеринцам, и за Мелиссой закрылась дверь.

Миранда хмыкнула и стекла вниз по стене, продолжая монотонно курить, выпуская вверх красивые темно-фиолетовые кольца.

Кэрроу может обмануть кого угодно, но только не ее.

Под этими ее улыбками, красивыми губками, пальчиками, ароматами духов Миранда видела что-то, от чего ее начинала бить натуральная дрожь. Иногда Миранде казалось, что Кэрроу — не от этого мира, а иногда, что она какая-нибудь долбанная Моргана в человеческом обличье и по ночам она пожирает чужие души или просто ест людей.

Поскорее бы она вышла за брата и свалила ко всем чертям.

У Тома было окно, так что он заранее занял одну из первых парт кругового лектория, в котором через полчаса профессор Бинс должен был зачитать материал.

Он задумчиво перебирал беспорядочные заметки по левитации, кои заполняли разбросанный вокруг него ворох пергамента. Рядом, на столе лежала толстая тетрадь, исписанная конспектом строчка за строчкой без единой помарки, к которой Том то и дело обращался.

Мимо распахнутой двери процокали маленькие школьные каблуки, группка девчонок-первокурсниц смешанных сине-желтых цветов заглянула внутрь, уставилась на него из-за колонны, пошушукалась и взорвалась самыми чистым и задорным сдавленным смехом, на какой способны только девчонки. Том недовольно поднял на них голову. Девчонки запищали, толкая одна другую и одной гурьбой каким-то невероятным образом утекли в соседний проем, всего за пару секунд полностью испарившись из-под взгляда Тома.

Реддл вздохнул и захлопнул блокнот. Рядом с такими вот девчонками, которые нисколько его не боялись, а наоборот пытались польстить его вниманию, он чувствовал себя слишком нормальным. А это мешало думать.

— Эй, Том! — крикнул Натан, вваливаясь в дверь, вспотевший и немало потрепанный.

Личико Друэллы, совершенно счастливое, промелькнуло за его спиной и исчезло.

Натан опустился рядом с Томом, спутав тому все бумаги, а за ним в проем осторожно проскользнул Реджи, который последнее время все свои силы тратил на то, чтобы казаться меньше и оттого привлекал еще больше внимания.

— Ты опять пропустил квиддич? — спросил Натан.

— Я не могу пропустить уроки, на которые не хожу в принципе, — отрезал Том.

— Ну да, ты же и на игру не пришел, — хмыкнул Натан.

— Квиддич — это бессмыслица, — пожал плечами Том.

— Да, ну… — Натан оглянулся, неловко махнул рукой кому-то. — Я это просто так сказал. Кое-кто хочет с тобой поговорить.

Том оглянулся, сощурился.

Эгберт Эйвери, слишком высокий и слишком тощий, в застегнутом под горло костюме, что выглядывал даже из-под мантии, вошел в класс. Постукивая твердым подошвами ботинок по каменному полу, он торжественно приблизился к Реддлу, будто собирался отдать тому честь. Остановился подле троицы и устремил узкие черные глаза на Тома.

— Я бы хотел присоединиться к вам, — деловито сообщил он и поправил воротник бледной рукой, на которой черным мерцал драгоценный камень в серебряной оправе.

— В каком это смысле? — уточнил Том, отгораживая раскрывшего для объяснения рот Натана за спину.

Эйвери пожал плечами и важно улыбнулся.

— Я так понял, что ты собираешь компанию, Том. И я бы хотел присоединиться.

— После того, как я рассказал, что змееуст? — Том сложил руки на груди и был чрезмерно доволен собой и собственным обличительным тоном.

Эгберт пожал плечами, словно был удивлен непонятливостью и недальновидностью Реддла.

— А разве не в этом был смысл? — просто спросил он. — Раньше ты был никто, а теперь владеешь парселтангом, а Слизерин — твой родственник. — Эгберт бесстрашно посмотрел из-под нависающего вихра на Натана и съежившегося Реджи. — Я думал, ты сделал все это, чтобы найти друзей.

Том удивленно опустил руки.

Эгберт снова уставился на Реддла, похожий одновременно на змею и на благородную птицу.

— Поэтому я предлагаю тебе свою дружбу. Ты можешь отказаться, но тогда я не понимаю, зачем вообще ты все это затеял.

В коридоре, за дверью затопотали ученики, выпущенные с уроков, гам и гвалт затопили коридор, и это было дело нескольких минут, когда весь этот шум ввалится сюда, проламываясь через узкую дверь.

Том коротко взглянул на нее, потом снова на Эгберта и протянул вперед руку.

— Добро пожаловать, — сказал он, пока они скрепляли знакомство рукопожатием, холодным, осторожным и несколько скользким.

— Спасибо, — без тени благодарности кивнул Эгберт. — Я тогда сяду с вами, — и он уронил свою сумку на соседнее с Томом место, разом оттесняя и Натана, и Реджи.

Вслед за тем в класс ворвались гриффиндорцы, красные и буйные после тренировки. Они громко затопали, бросая повсюду свои сумки, мантии, палочки, волшебные шары-напоминаторы, шоколадных лягушек в надорванных обертках и «Берти Боттс». За ними в класс втекли сдержанные, с удивленно-презрительными лицами, маленькие слизеринцы и когтевранцы, тихонько и недоуменно занимая места во всеобщем хаосе, который их скорее раздражал, чем пугал. Пуффендуйцы появились последними, заняли боковые парты и совершенно потерялись за всеми остальными.

Том задумчиво наблюдал за одноклассниками. Его взгляд пошел дальше и неловко, словно за заусеницу на гладком столе, зацепился за черноволосую девчонку, похожую на дикого волчонка. Она неловко обернулась на него, сверкнула испуганно-звериными глазами и села за крайнюю парту. Реддл все пытался вспомнить, где видел ее, и никак не мог понять, что он узнал не саму девчонку, а тот затравленный, ощетинившийся взгляд, что приклеивался ко всем сиротам без исключения.

— Тихо, класс, — ворчливо молвил Катберт Бинс входя в кабинет.

Том опустился за парту рядом с Эгбертом, достал перо и тетрадь по истории магии и открыл чернильницу. Ему показалось странным, что звук голоса профессора следует отдельно от звука его всегда шаркающих, медленных шагов.

Эгберт неловко толкнул Тома локтем, и только тогда Реддл почуял безжизненную, ошеломленную тишину, что сковала кабинет и утихомирила даже гриффиндорцев.

Том поднял глаза на профессора Бинса и недоуменно нахмурился.

Бинс был все в том же камзоле, что носил, наверное, с самой молодости. Его старческое лицо кривились и ежилось, он поправлял дурацкие очки на длинном носу, неразборчиво ворчал на учеников, изредка кашлял, сухо и трескуче, как многие старики делают не по надобности, а по привычке, и вообще был похож на самого себя едва ли не больше, чем в обычные дни.

Только вот была одна небольшая деталь.

Бинс стал прозрачным.

— Что с ним? — сипло уточнил Том.

— Э… — Эгберт скосил глаза на Реддла и пожал плечами, будто был не в силах произнести то, что он собирался. — Кажется… он умер.

Том уставился на Эйвери, как будто это Эйвери, а не Бинс, был мертв.

— Кто-нибудь, — тихонечко прошептала Друэлла с соседней парты, где она сидела с опухшим от ужаса белобрысым Винки. — Позовите кого-нибудь!

Класс зашевелился, зароптал, пока профессор Бинс опускался на стул, монотонно зачитывая название сегодняшней лекции.

— Профессор! — в воздух взвилась отважная рука непоседливого, кудрявого мальчишки.

— Чего вам, мистер Скамандер? — ворчливо осведомился Бинс.

— Мне кажется, вы умерли, — с легким недоумением развел руками тот.

— Чт…

Бинс опустил глаза, всплеснул руками и хлопнул себя по бокам.

— Да что же это, — забормотал он, оборачиваясь вокруг своей оси. — Что же это… — Он ухватил себя за голову, потом снова за бока, походил туда-сюда, но ничего не изменилось.

Дверь в класс распахнулась, и внутрь ворвался Слизнорт, чье лицо было красным и надутым, как праздничный шарик.

— Занятие по истории магии отменяется! — тонким голосом заклекотал он, размахивая руками, как курица-наседка над разбитым яйцом. — Профессор Бинс по определенным причинам не сможет присутствовать на уроке и поэтому… — Слизнорт осекся, поймав взглядом взгляд профессора Бинса, и быстро захлопнул рот, крупно сглотнув.

С минуту они буравили друг друга глазами. Бинс был раздражен вторжением визгливого и громкого Слизнорта в свой маленький унылый рай, а Слизнорт был крайне оскорблен, что оказался не прав и будто приказывал Бинсу немедленно испариться, чтобы его слова, наконец, смогли соответствовать действительности.

— Что значит, не сможет? — ворчливо и разозлено возмутился Бинс, наконец. — Не сможет! Вот еще! — Он подошел к своему столу, беззвучно постучал по нему прозрачным указательным пальцем, который тут же в нем утонул, и коротко объявил: — Итак, еще раз! Тема сегодняшнего урока: «Маггловская инквизиция и Статут Секретности».

Головы учеников немедленно повернулись к Бинсу. Когда Эмилия Олливандер робко взялась за перо и первой вписала в конспект строчку, стало окончательно ясно, кто вышел победителем из этой дуэли.

— Я, пожалуй, пожалуй, пойду, — забормотал бледный, сдувшийся Слизнорт, пытаясь спрятаться за мантией и колоннами обширного лектория.

— Пожалуйте, пожалуйте, — ворчливо кивнул ему Бинс, прерываясь и глядя на Слизнорта поверх очков так, словно делал ему этим взглядом невиданной щедрости одолжение.

— Мне кажется, — скорбно вздохнул Натан, когда за Слизнортом затворилась дверь, — даже если умру я сам, он все равно не отстанет от меня со своей дурацкой историей.

За неполных четыре месяца в школе расцвел целый букет диковинных, совершенно невероятных событий, и смерть профессора Бинса выглядела в нем, как насмешливый одуванчик рядом с роскошной кровавой розой.

Поначалу никто не знал, как реагировать и что говорить мертвецу, встречая его в школьном коридоре. Соболезнования? Поздравления? Здравствуйте?

Градус абсурда тем более возрос, когда профессор Бинс, тощий с залысинами джентльмен, явился на собственные похороны и принялся поправлять директора, когда тот зачитывал речь. Директор, в свою очередь, возмутился, но найти управу на Бинса не сумел, потому что привидение уволить нельзя, а изгонять его из школы на следующий день после смерти было бы несколько неэтично. Бинс это понял тоже, вышел вперед и зачитал целую оду, посвященную своей жизни, вкрапляя в нее бессмысленные многочисленные отсылки к разного рода историческим событиям, отчего Слизнорт даже недвусмысленно всхрапнул, но тут же поправился и в испуге попытался выдать храп за кашель.

Те, кто на похоронах был, а именно старосты, пересказывали произошедшее тем, кто на похоронах не был, а именно всем остальным. К вечеру школа, захлебываясь, пересказывала друг другу трагическое событие, превращенное усилиями самого главного героя в настоящий фарс.

Разгоряченная до подробностей публика будто бы сошла с ума, и новые, тонкими голосами нашептываемые сплетни про Дорею Блэк и Чарлуса Поттера вошли в юные умы легко и без препятствий, смешавшись с прочими пересудами и превратившись в пряный соус, до того изысканный, что им приправляли чуть ли не каждую беседу. Вирус имени Мелины Селвин поражал один факультет за другим, и женские туалеты превратились в залы заседаний, в то время, как в мужских раздавался грубый хохот и пошлые присвистывания.

— Это очень, очень плохо, друг, — говорил Дэвид Моррисон, похлопывая Чарлуса по плечу, пока тот невозмутимо жевал картофельную запеканку. Челюсти Поттера двигались туда-сюда, и это была единственная подвижная часть на его лице. — Я серьезно, — Дэвид с размаху ливанул тыквенный сок в свой кубок, и тот закапал скатерть, за что Зоуи немедленно назвала его свиньей. — В мужских туалетах просто гвалт стоит. Все обсуждают то, в каких позах и под каким углом ты вставлял Дорее Блэк вчера на Астрономической башне.

— Меня вчера не было на Астрономической башне, — сухо констатировал Поттер. — Я составлял расписание похорон.

Вчера вечером Грей использовал какое-то дерьмо, обмазал им свою трость, и теперь спина не просто кровоточила — Поттеру казалось, что он оборотень, и сегодня — полнолуние.

— А кого это волнует? — беспечно пожал массивными плечами Моррисон. — Может, и не был. А может, это был не ты. И не эта Блэк. Но всем наплевать, говорю тебе. На-пле-вать. Вот так, — и он припечатал рукой стол в подтверждение своих слов. — Тогда никто вас обсуждать открыто не хотел. Все боялись, что это будет некрасиво, ну или что ты из них вытряхнешь душу. Но теперь… когда твоя подружка сама…

— Она мне не подружка, — перебил его Поттер, не переставая перетирать еду между зубов. Он сейчас очень походил на корову, и Зоуи изо всех сил держалась, чтобы не сказать этого вслух.

— Мне-то не заливай, — фыркнул Дэвид и довольно забулькал соком, запрокинув голову.

— Оставь его, Дэвид, — Зоуи плюхнула на тарелку ложку тыквенного пюре. — Нам нужен нормальный староста, а не эта размазня. Ну трахнул ты эту девку? Или нет? Да какая разница, Мерлиновы трусы! У тебя их было столько, что Грею надоело ловить тебя в коридорах.

— Спасибо, Зоуи, — проникновенно сказал Поттер, поворачиваясь к ней. — Твоя-то поддержка, конечно, мне очень поможет.

— Ой, да ну тебя к черту. Лучше расскажите мне кто-нибудь про этого мальчишку. Он действительно тот самый?

За столом Гриффиндора привычный гомон после этого вопроса лишь усилился. Снова начали выдумывать какие-то жуткие подробности про жизнь Редлла. Кто-то даже заявил, что он, наверное, внебрачный сын одного из Блэков.

— Идиот! — фыркнула Зоуи. — Блэки к Салазару отношение имеют столь же посредственное, сколь и ты к квиддичу. Вот у Поттера и то больше шансов с ним в родстве оказаться.

За этим последовал традиционный обличительный вой, и Чарлус даже наконец улыбнулся.

— Давайте зажмем Реддла в углу и допросим? — предложила Гаррет. Сережка-лезвие на ее ухе хищно закачалась.

— Ему одиннадцать, чудовище. Оставь мальчишку, — фыркнул Дэвид и вдруг ни с того, ни с сего хитро вытянул руку за ее спиной и ткнул Зоуи вилкой в бок.

Все засмеялись, Зоуи принялась приходовать Дэвида сумкой, он уворачивался, а Поттер смотрел на Мелиссу со своего стола и лениво думал о том, как так вышло, что он со слизеринцами общается больше, чем со своим кузеном.

— Не трогайте Тома, — вдруг сказала Натали. Она ковырялась вилкой в беконе и была немного мрачна сегодня. Вернее, немного больше, чем обычно.

— Почему это? — удивилась Зоуи, мигом отвлекаясь от боя «подушками».

— Потому что он сирота. Ему и так несладко пришлось.

Все примолкли.

На Гриффиндоре эту тему не поднимали, но каждый знал, что Натали прибыли в Хогвартс прямиком из детского дома. В первый день у нее была драная рубашка поверх видавшей виды водолазки, потрепанные штаны и дырявые ботинки. Долго-долго она привыкала к своей новой жизни, излишне резко оборачивалась на громкие всплески смеха, украдкой таскала еду со стола и шипела на всех и вся, включая преподавателей. Гриффиндорцы сразу прозвали ее волчонком и втянули в свою львиную стаю. Каждый, как мог, пытался ей помочь.

— Мы и не собирались его трогать, — миролюбиво сказала Зоуи, у которой Натали вызывала приступы специфического материнского инстинкта. — Мы просто интересуемся.

Натали пожала плечами, затем сказала:

— Наверное, это правда.

— А?

— Ну… про змееязычие. Он всегда был странным.

В их небольшом огороженном кругу, состоящим из Поттера, квиддичной команды и парочки примазавшихся, стало отчетливо тихо.

— Ты его знала? — Зоуи уселась наконец на скамью, взяла тост и начала смачно его жевать, бесцеремонно пялясь прямо на Натали.

Та коротко подняла голову, оглядела возбужденные лица, и снова пожала плечами. Мол, и да, и нет.

— Я его лично не знала, — наконец сказала она, отодвигая вилку в сторону и берясь за еду руками. — Но ходили слухи. В том приюте, где я была, жил один парень. Его звали Патрик. Когда он из приюта ушел, то начал… ну, дома богатеньких обчищать. — Натали вгрызлась в самодельный сандвич, увязла в нем зубами, но быстро и по-варварски расправилась с едой. — Сначала сам, а потом чужими руками. У него было много ребят с разных районов, и он очень хотел заполучить Тома. Так мне рассказывали.

— Почему это? — Зоуи вытерла рот рукавом. Они были очень похожи сейчас — словно обе произошли из какого-то дикарского племени.

— Потому что у Тома была… — Натали покачала головой, подбирая слово. — Репутация. — И значительно прищелкнула языком.

— Он тоже воровал? — Чарлус отвлекся от созерцания Мелиссы, которая сейчас кокетничала с половиной факультета, в то время как вторую половину обхаживала новенькая, чьи волосы в свете парящих свечей полыхали медью.

— Да. И очень хорошо, потому что о нем слышали многие. Он залазил в дома к действительно богатым людям.

— А что потом?

— Не знаю, — Натали собралась было вытереть руки скатертью, но Дэвид учтиво подсунул ей салфетку. — Потом Патрик куда-то запропастился, и мы перестали узнавать новости.

Вот так-то.

Запропастился.

— Что? — Натали посмотрела на притихших друзей. — Что я не так сказала?

— Зловещая история, — пояснила Зоуи, разыскивая взглядом Тома, который вовсю беседовал с Эгбертом, в его отчаянно жестикулирующей руке была палочка, а на лице оживленное выражение человека, нашедшего родственную душу. — Патрик искал Тома. Патрик исчез. Забавно.

Натали удивленно оглядела гриффиндорцев, посмотрела на Дэвида с тоской, будто он был последней ее надеждой, но не нашла ничего, кроме завороженных, мнительных взглядов.

— Да послушайте! — вдруг громко и рассерженно сказала она. — Это все слухи! Я ничего толком не знаю. Кроме того, что ему было так же несладко, как всем, кто вырос в приюте.

— И мы его не виним, — вздохнул Чарлус. Ему вдруг очень захотелось потискать новенькую слизеринку за сиськи. — Действительно, Зоуи, прекрати это. Еще немного и будешь ходить за ним, как ищейка, и вынюхивать.

— Мне просто интересно, — буркнула та, возвращаясь к печеному картофелю. — Ты бы чаще рассказывала нам что-то эдакое, Натали.

— Зачем это?

Зоуи усмехнулась и потрепала ее по макушке замасленной рукой.

— А затем, что вместе все переживать проще, не так ли?

Чарлус прислонился спиной к каменной стене и слушал. Стена была холодная, безмолвная и притупляла боль.

В женском туалете, самом сердце всех секретов, завистей и ревностных обсуждений соперниц, бурлил котел невиданных страстей.

— А вы знаете, что Поттер бросил Блэк, потому что она ему тогда изменила?

— Да ты что!.. А с кем?

— Со своим братом!

— Тот, который отец Вальбурги? Или тот, который сквиб?

— Слушай, а, наверное, и с обоими…

Чарлус закатил глаза.

Курицы. Самые настоящие.

Моника вылетела из туалета и прежде, чем ее толстая коса, переплетенная охряной лентой, скрылась за поворотом, Поттер перехватил ее за локоть. Моника затравленно оглянулась, увидала Поттера, и весь ее страх мигом растекся в карамельную улыбку.

— Моника, — ласково сказал Чарлус, подбираясь к МакМиллан так близко, что его дыхание, отдающее мятой и табаком, горячо тронуло девушку за щеки. — Мне кажется, в Хоге что-то происходит, да? Что-то такое, связанное с разговорами обо мне и Блэк.

— Д-да, — неуверенно ответила МакМиллан. Она видела только огромные шоколадные глаза перед собой и чувствовала теплую крепкую ладонь через ткань мантии.

— И еще мне кажется, что все это, так или иначе, связано с вами. С Четверкой.

— М-мож-жет быть…

— Может быть? — Поттер обольстительно улыбнулся, заправил выбившийся тонкий локон за ухо Моники одним касанием и неловко, словно стеснялся, прихватил ее за талию, придвигаясь ближе.

— Я-я… — Моника дрожала от предвкушения и оттого, какой Чарлус был властный и наглый. — Я знаю только, что Мелисса видела тебя с Д-дореей, и очень разозлилась.

— Вот как?

— И она сказала, чтобы Мелина кое-что рассказала п-про… — Моника размякала, как подтаявшее масло, и говорила все быстрее и веселее. — Рассказала про Дорею и про тебя! Чтобы поставить ее на место, конечно. Но это совершенно, совершенно безопасно!

— Это добром не кончится, — не согласился с ней Чарлус, из чьих глаз разом ушла заинтересованность и сладость.

Он равнодушно сбросил свою руку, отступил назад и повернулся к дверям женского туалета, бесцельно шаря глазами по стене.

— Я… — Моника потянулась к нему, но тут из туалета вышла хорошенькая звенящая итальянка с толстыми смоляными бровями и нежным смуглым лицом. Та самая, что секунду назад строила разного рода предположения.

Поттер узнал голос и уставился на нее, как на свое спасение, сделал вперед один уверенный, галантный шаг и, наклонив голову, спросил:

— Не могли бы вы помочь мне, синьорина? Я ужасно спутал все свое время, и мисс Шерман больше не принимает сегодня. А мне все еще нужен кто-то, чтобы обработать мою, — он сделал паузу, чтобы ослепительно улыбнуться, — спину.

Итальянка сжала полные губки, оглянулась на подруг, что с завистью и восхищением глядели на статного, черноволосого Поттера, потом открыла было рот, чтобы выдать что-нибудь надменно-снисходительное. Но тут Чарлус нагнулся и, взяв итальянку за руку, аккуратно поцеловал ее в запястье, там, где под смуглой кожей проходили тонкие нежные венки. Итальянка затрепетала одновременно с до слез обиженной Моникой, и дело было решено. Они вдвоем скрылись в совершенно противоположном от Моники направлении, а та, отступив на несколько шагов спиной назад, затем и вовсе повернулась, и побежала прочь, сломя голову.

Девчонка оказалась ровно такой, как и ожидалось. Покладистой, сладкой и до ужаса приторной.

Она очень звонко и немного по-детски всхлипывала, когда Чарлус входил в нее со спины, удерживая за маленькое округлое плечо рукой. Зеркало висело прямо перед ними, так что он иногда открывал глаза, ловил очарованный, совершенно сумасшедший взгляд девушки, ее подпрыгивающие в такт груди с маленькими розовыми сосками, покровительственно улыбался и снова опускал веки.

Когда-то он думал, что женщины его общества — чопорные, сдержанные, верящие в бога и брак католички, но потом оказалось, что в отсутствии родителей, нянечек, домовых эльфов и камеристок они и сами не прочь урвать кусочек чего-нибудь сладенького.

Поттер кончил быстро и просто, без того щемяще-искреннего удовольствие, которое бывает от секса с живым человеком, а не собственной рукой, и разочарованно упал рядом на подушки. Итальянка, как котенок, примостилась рядом, свернулась, перекинув через его грудь тонкие руки и с надеждой взглянула на Поттера снизу-вверх.

Грустно, когда такая красота достается таким дурам.

Но с другой стороны, на что им еще рассчитывать?

— Тебе понравилось? — уточнила она с легким акцентом, который сейчас казался очаровательным и милым.

Именно тот же акцент с полчаса назад утверждал, что Блэк трахали оба ее брата.

— Да, — без заминки солгал Поттер, лениво поводя по ней пальцами и размышляя о том, как приятно оказывается трахаться на подушках посреди Комнаты. — А знаешь, что еще? — он улыбнулся и скосил на нее глаза. — Дорея не спала со своими братьями.

Все равно, что ударил обухом топора по голове.

— Что? — удивленно спросила девушка, приподнимаясь на руках и вглядываясь в Чарлуса.

Он проскользил взглядом по приятному, жаркому изгибу маленького тела и постучал пальцами по ее бедру, на котором каплями выступил пот.

— Я сказал, Дорея с братьями не спала. Она чтит традиции и не раздвигает ноги перед каждым встречным, как какая-нибудь шлюшка, в первый же вечер после знакомства.

— Да как ты!.. — девушка взвилась с подушек, постояла, ожидая извинений, и начала оскорбленно собирать по комнате одежду. Чарлус неотрывно следил за ее перемещениями и бессознательно поглаживал подушку рядом с собой. — Я не!.. Я думала, что ты другой!

— Да? — он расхохотался, приподнимаясь на подушках. — Я вижу твое лицо впервые в жизни, и через три минуты ты стягиваешь с меня штаны.

— Это нечестно!

— Давай так, — Чарлус поднялся, подобрал кружевной лифчик и протянул его собеседнице. — Ты больше не будешь говорить глупые гадости, а я не стану трахать всех твои подружек. Потому что, если я это сделаю, — он повел обнаженными плечами, и итальянка уставилась на его мускулы, — то будет немного странно, да? Целый маленький клуб из тех, кому я вставил.

Это было настолько подло, что Поттера чуть не стошнило от самого себя.

— Не подходи ко мне больше! — истерично выкрикнула девушка, наконец, натянула кое-как одежду и мантию и выбежала в дверь.

Как раз в этот момент целая слизеринская когорта под предводительством Кэрроу торжественно вплыла в Комнату на свой вечерний моцион.

Поттер улыбнулся им всем поочередно, с ленцой натянул брюки, так что все успели оценить то, что должно, и затем подошел прямо к ним, бесшумно, как кот, ступая босыми ногами по подушкам.

— Что здесь… — Мелисса осеклась.

— Пользуюсь твоим щедрым приглашением, — он коротко кивнул на пространство позади себя. — Ты не против?

Он коротко кивнул Мелиссе, не дожидаясь ее ответа, и вышел.

— Я не буду сидеть в Комнате, где кончил гриффиндорец, — сморщилась Миранда, чьи узкие глаза брызгали весельем во все стороны при одном только взгляде на подругу.

— Боюсь, для тебя это единственная возможность оказаться рядом с мужской спермой, — отрешенно произнесла Мелисса и стремительно вышла, оставив Миранду разгневанно хлопать рот рядом с потешающимися сокурсниками.

Чарлус обернулся. Знал, что нужно обернуться.

Они вдвоем прошли добрых двести ярдов, держась друг от друга на отдалении, и делая вид, что им совершенно не нужно поговорить, и только теперь остановились.

Злость внутри медленно сходила на нет, до того самого уровня, когда ты уже чувствуешь, как гадко поступил, но еще ищешь себе оправдания.

Мелисса стояла посреди коридора меж двух полыхающих факелов, устало, испуганно опустив руки. Ее небрежная красота, развязные манеры и хищные повадки сходили на нет, стоило им остаться одним, и тогда изнутри проступала Мелисса испуганная, Мелисса, которая очень боялась терять.

Поттер замялся, нехотя повернулся, сделал нескольких длинных медленных шагов.

Остановился.

Мелисса молчала, и оттого он чувствовал себя конченым подонком еще сильнее.

— Я не буду просить прощения за то, что сделал, — просто сказал он наконец, и слова вырвались съеженным облачком пара. Так холодно было сегодня в подземельях. — Ни за… — он неясно махнул рукой. — Ни за эту девчонку.

Мелисса покачала головой, приложив пальцы к вискам, будто ее голова нестерпимо болела. Закрыла глаза.

— Я хотел бы, но не могу, — тихо продолжил Чарлус, с каждым словом делая очередной осторожный шаг, как делают охотники, подбираясь к раненному, едва дышащему зверю. — Ты знаешь, как я не люблю такие игры.

— Зачем же играешь в них?

— Я не играю. Я просто делаю, что хочу, — развел руками Чарлус без тени надменности. — А когда я злюсь, я хочу делать не очень хорошие вещи.

— И что же?.. — Мелисса кисло, дрожащими губами улыбнулась. — Вот так просто? Стоило ей поманить тебя пальцем, и…

Она с ненавистью смахнула выступившие слезы.

Странное дело, четыре года они почти не общались, и Чарлус Поттер толком не мог запомнить, что воздушная, как облачко, девушка с будто высветленными солнцем волосами носит имя Мелисса. А потом он рассорился с Блэками, с родителями, попал в немилость к профессорам и оказался рядом в нужное время в нужном месте.

Он помог ей, а потом она помогла ему. Они закрыли перед друг другом взаимный долг и летом, как раз после шестого курса, сбежали вдвоем в Шотландию, имея при себе два рюкзака и рваную карту.

Пили ворованный шотландский бренди, шлялись по заброшенным деревушкам, невесть где и как находили еду и жгли костры в чистом поле. Ночевали в высокой, остро-кислой, пахнущей летом траве, как обычные деревенские дети, у которых нет ни состояния, ни особняков, ни семнадцати поколений в генеалогическом древе за спиной.

Впервые Чарлус робко и глупо трогал руками настоящую живую девушку, что не пряталась от него под кокетливыми взмахами ресниц и матушкиными запретами. Она жарко дышала, так же, как и он, стонала, цеплялась за него руками и не смущалась ни его обнаженного тела, ни своего.

Тогда они очнулись голые и мокрые от пота посреди разворошенных стогов душистого сена, нагретого уходящим солнцем. Сено кололось, вокруг стрекотали кузнечики, летала мошка и у них как раз закончилась еда, но им до всего этого, как бывает только в самой ранней, отчаянной юности, не было никакого дела.

А потом пришел хозяин, обнаружил их, и они улепетывали прямо так, босиком и без одежды через поле, пока высокая трава хлестала их по коленям и животу. Чарлус где-то наткнулся на целый куст крапивы, и не вылезал потом из маленького аккуратного озерца, что спряталось среди вольных, раскинувшихся повсюду лугов.

Мелисса сидела на берегу, нисколько не стесняясь наготы и вытянув длинные красивые ноги к воде, смеялась, подтрунивала над ним, а он смотрел на ее грудь и хотел ее неимоверно. И страдал, что не может вылезти из воды, потому что тогда его кожа принималась гореть нещадно.

Это было прекрасное время. Но то, что происходит в лете — остается в нем навсегда. Ему казалось, что они поняли это оба, и что их дружба — настоящая.

Только вот она стала ему одним другом из многих, а он ей — единственным.

— Я же… — Мелисса вскинула голову, посмотрела остро и жалобно, обжигая беззащитным искренним взглядом. — Чем я хуже? Я не понимаю?.. Ведь это я была тогда с тобой. Когда Юфимия… Когда она… Я была с тобой, Поттер! — вдруг яростно закричала она, сделала несколько коротких резких шагов и со всей силы толкнула Чарлуса в грудь обеими руками. — Я помогала тебе тащить ее проклятое, толстое тело в Мунго! — Еще толчок. — Я держала тебя за руку, когда врач зачитывал ее диагноз, а ты… ты… жался за моей спиной, как трусливая сучка! — И еще один. — Ненавижу вас, Поттеров! Ненавижу!

Чарлус покачивался, как молодое дерево от каждого удара и только смиренно принимал их, всякий раз делая очередной шаг навстречу и снова отшатываясь обратно под руками Мелиссы.

Обычно девчонки после такого начинают рыдать, но Мелисса только тряслась и ловила ртом воздух. Ее лицо менялось, как отражение в кривом зеркале: то сжималось, будто выдавливая из себя слезы, то разглаживалось бледным полотном.

— Если бы не твой проклятый брат…

— Кузен, — машинально поправил ее Чарлус.

— О! Это что, меняет дело?

— Я терпеть не могу, когда его делают большей родней для меня, чем есть на самом деле.

Мелисса улыбнулась криво, покачала головой, затем выпростала из кармана папиросу и раскурила ее, нервно затягиваясь.

— А если, — она вдруг безумно сверкнула глазами, и вместе с тем на белой коже проступили ярко-рыжие, частые веснушки. — А если я все расскажу про него?.. А? Что тогда?

— Его посадят, — пожал плечами Чарлус. — Возможно, надолго.

— И тебе будет наплевать? — жадно спросила она, подступаясь к нему ближе и окутывая ядовитым дымом.

Чарлус помялся с ответом, потом сказал равнодушно, слегка кривя губы:

— Я бы предпочел избежать этого.

— Или я расскажу, что случилось между тобой и его свихнувшейся невестой, — продолжила рассуждать Мелисса, теребя в пальцах папиросу и делая крохотные шажки то в одну, то в другую сторону, как беспокойное привидение. — Это, конечно, не произведет особого эффекта на него, но вот ты… Да… Тебе будет неприятно…

— И этого я тоже предпочел бы избежать, — вздохнул Чарлус.

— Ты говоришь так, будто тебя ничего из этого не волнует! — разозлилась Мелисса, разом превращаясь во взъяренную вейлу.

— Ты можешь рассказать все, что угодно, — спокойно сказал Чарлус. — Это принесет много боли разным людям, и ничего не изменит. Но больше всего прочего, ты унизишь саму себя. И зачем?..

Мелисса вспыхнула глазами, вздрогнула, и ее злость, способная принимать поистине кошмарные масштабы, истлела слабыми угольками, будто на нее с размаху плеснули ведро ледяной воды. Она поджала губы, опуская голову, и волосы белым свечением охватили ее, как это было в ту ночь на озере. Когда светила луна, и она казалась ему чертовой нимфой.

Фигура Мелиссы будто уплотнилась, и она стала слишком весомой, слишком настоящей.

И испуганной.

Чарлус стоял, опустив руки в бессилии. Он просто не мог обнять ее сейчас. Нельзя давать надежду, которую не собираешься оправдывать.

— Пожалуйста, Чарлус, — тихонько сказала Мелисса, приближаясь к нему еще ближе и почти ласково кладя руки на отвороты его рубашки. Ладони ее были теплые и мягкие. — Как ты не можешь понять?.. Как ты можешь выбирать предательницу вперед того, кто тебе настоящий друг? Я всегда была на твоей стороне! Я всегда… — Мелисса смотрела на него снизу-вверх, чуть запрокинув подбородок, будто позволяла ему первым начать поцелуй.

— Не нужно, — тихо ответил Чарлус, аккуратно отодвинул и Мелиссу, и ее нежно пахнущие руки, и пушистые, словно светящиеся волосы. Сделал шаг назад. — Не нужно.

— Ты не можешь просто вот так уйти! Ты не можешь меня бросить!

— Мелисса…

— После всего, что я…

— Да пойми же ты! Я ТЕБЯ НЕ ЛЮБЛЮ!

Поттер так и замер, разведя руки в стороны, с болезненным жутким выражением лица, на котором смешалось и чувство вины, и боль, и ужас того, что пришлось сказать ей это.

— И ты меня тоже, — грустно закончил Чарлус. — Ты просто цепляешься за меня, потому что я единственный отнесся к тебе по-доброму. Ты думаешь, так больше никогда не будет. Но это не так. Я не единственный. И совсем не лучший.

— Что ты говоришь? — тихонько выдохнула Мелисса.

Чарлус осторожно, некрепко обхватил ее руками за плечи и заговорил уже негромко, но уверенно, как успокаивают больного ребенка:

— Я все сделаю, хорошо? Я помню, как Флимонт с тобой обошелся, помню, как мы сидели в том проклятом туалете, как ты пила то зелье. Помню, как было страшно, помню, как держал тебя за руку, и как ты потом объясняла мне, что сделать с Юфимией, что сказать на допросе, как себя вести. Я все это помню. Если тебе понадобится помощь, если нужно будет грохнуть твоего брата или, — он запнулся, — или моего, и закопать их обоих, если мать тебя в конец достанет, или если тебя захотят засунуть в Азкабан… Я приду к тебе на помощь. Я буду рядом. Но я не люблю тебя, и не могу с этим ничего поделать. Пойми же это.

Мелисса смотрела на него широко распахнутыми, потрясенными глазами, как смотрят те, кто чувствуют себя преданными.

— Я знаю, — она вдруг горько, почти злобно усмехнулась. — Я это знаю, понятно? Все это знают. — ее голос завибрировал, и вся слабость, жалость, страх и мольба покинули его. — Только… только зачем же тебе понадобилось говорить это вслух?..

— Я…

— УБИРАЙСЯ!

— Мелисса!

— Убирайся ко всем чертям! Вали в Запретный лес! Можешь хоть к Блэкам переехать! Только меня больше НЕ ТРОГАЙ!

Она развернулась и вот теперь уже действительно побежала прочь по коридору, громко стуча каблуками.

На следующее утро Чарлус испытал катарсис и, кажется, даже потерял сознание.

В промежутках между тяжелыми, окровавленными снами он смутно видел лицо Дамблдора, нахмуренное и грозное, глаза Грея, льстиво улыбающиеся декану Гриффиндора, совершенно обезумевшее от ужаса личико Шерман и сменяющиеся, как калейдоскоп, обеспокоенные лица гриффиндорцев.

Через двое суток, когда Поттер окончательно пришел в себя, Зоуи Гарретт встретила его жадным вопросом:

— Это правда?!

— Что правда? — очумело уточнил Чарлус, с трудом разлепляя глаза и цепляясь взглядом за больничные зеленые шторы, как будто они единственные могли удержать его на плаву реальности.

— То, что ты клеил невесту Флимонта?

— Что?..

— Зоуи, пожалуйста, убери отсюда свой любопытный нос, — провыл Моррисон из-за плеча Поттера. — Мы составим карту его сексуальных приключений потом, ладно? Короче, друг, ты вырубился очень вовремя, потому что твои женщины тебя бы растерзали. И, кстати, Мелисса уехала из школы. Забавно, да?..

— Что?.. — вяло повторил Чарлус и упал обратно на подушки.

Моррисон его дохлый стон проигнорировал и быстро, громко затараторил:

— Еще Шерман сказала, что Грей приходовал тебя каким-то ядом, поэтому ты потерял очень много крови и, если бы не она, тебя бы вообще забрали в Мунго. Когда Зоуи настучала об этом Дамблдору, — а я просил ее молчать, — тот рассвирепел, ворвался к Грею и, говорят, поломал ему весь кабинет в щепки. Да! Еще трость отобрал. А потом, — Дэвид почти захлебнулся своим быстрым рассказом, — обо всем узнал директор, и Грею объявили мораторий на его издевательства до конца семестра. Еще приезжала твоя мама, и разнесла пол школы, пока добиралась до Диппета через его свиту, вроде Мэррифоут и Слизнорта. Не знаю уж, о чем они там говорили, но Гриффиндору добавили тридцать баллов не пойми за что, а тебя освободили от занятий до конца недели, и…

— Дэвид, — слабо прошептал Поттер, пошарил в воздухе рукой и ухватился наконец за заботливо подставленный ворот мантии. — Заткнись, пожалуйста, — проникновенно закончил он.

Все почтительно замолчали.

Чарлус слышал ворчливое дыхание Зоуи, которой не давали говорить, и бульканье в голове Моррисона — по той же причине. Еще рядом кто-то ерзал на стуле и тихонько, с волнением шептался. Кажется, это была Лиза. За шторами раздавался расслабленный тихий смех Ракеша, второго после Моррисона парня, что жил с Чарлусом в одной комнате, и размеренный монолог Ричарда — его третьего «сокамерника».

— Тут все не поместились, — пояснил Моррисон, наблюдая, как Поттер прислушивается к тихим голоскам. — Большая часть Гриффиндора устроила палаточный лагерь на улице, прямо посреди сугробов. Еще несколько твоих поклонниц, то есть, примерно не более сотни, ежедневно сюда приходят после уроков, но я их не различаю.

— А итальянская братия отлучила тебя от их общества, — встряла Зоуи. — Не хочешь рассказать, поч…

— Зоуи, пожалуйста!

Судя по пыхтящим звукам, случившемся несколькими секундами позже, Дэвид таки вытолкал подругу за ширму, задернул штору и снова сел рядом с Поттером, обеспокоено наклоняясь к самому его лицу.

— Только за руку меня не бери, — пробормотал Чарлус. — Здесь кто-нибудь еще есть?

— Так! — воскликнул Моррисон прямо в ухо Поттеру и снова подорвался со стула. — Лиза, Джессика, на выход обе. Да-да-да! Нам нужно посплетничать со старинной Чарлусом. — Дэвид с визгом металлических колец о железную гардину задернул штору и приземлился обратно. — Все, теперь никого. Так что там…

— Что с Мелиссой? Почему она уехала?

— Ну… — Дэвид уставился в бледные, посветлевшие от боли и усталости до светло-кофейного цвета глаза Чарлуса. — Тут такое дело, друг, — он жалостливо сморщился. — Тебе не понравится, что я скажу.

— Ну?

— Тем утром, что у тебя случился обморок (я никому об этом не рассказывал, честное слово!), так вот тем утром по школе поползли дурные слухи. Про тебя и Юфимию, и… — он выдержал драматическую паузу.

— Ты скажешь уже или нет? — Чарлус со стоном приподнялся на руках, сел и откинул голову на металлическую спинку кровати. — Ты задолбал уже блеять.

— Про Мелиссу и Флимонта, — шипяще выпалил Дэвид.

— Ч-черт…

— Я не знаю, что из этого правда, а что нет, но ты теперь персона нон грата, потому что спать с чужими невестами нехорошо. Ну, ты понимаешь. Обо всем этом как-то прознали родители Мелиссы, так я понял. По крайней мере, я видел ее маменьку, эту страшную тощую бестию с рыжими волосами. Понятно, почему она не любит рыжих. Она приехала сюда вчера вечером, а сегодня утром дверь в комнату Мелиссы была открыта, а внутри — ни одной ее вещи. И да… — Дэвид облизнул губы, обежал глазами палату, уделив особое внимание потолку и пышным букетам цветов, которые несли Чарлусу отовсюду, словно он был при смерти.

— Если ты еще раз так сделаешь, — донесся до Дэвида замогильный голос Поттера. — Я расскажу Зоуи, что ты уже составил план на вашу с ней свадьбу.

— Упаси боже, Чарлус! — выдохнул Дэвид, который по прошествии шести с половиной лет обучения в Хогвартсе все еще оставался простым магглорожденным парнем и сыном булочника. — Эта женщина не должна знать о моих намерениях! Она же меня бросит!

— Тогда что? О чем еще ты пытаешься сообщить мне медлительно-тактично?

— Поговаривают, что за сплетнями стоит Дорея. Что она так разозлилась, когда Мелисса вылила на нее дерьмо, что свихнулась, разведала какую-то информацию через брата и растрещала о ней всем. Некоторые утверждают, что видели, как они с Мелиссой сцепились во внутреннем дворе, наговорили всякого, а после этого Мелиссы не стало. Веришь? — подозрительно спросил Дэвид под конец.

— Ты похуже любой слизеринки будешь, — мрачно прокомментировал его жадный интерес Чарлус.

— Я просто волнуюсь, вдруг тебя родители опять посадят под арест и заберут домой. Кто будет наши задницы прикрывать?

— Ты и будешь. Своей.

— Ты посмотри, он у нас шутить начал. Ха-ха. Нет, я серьезно, Чарлус. Тебе надо прийти в себя и побыстрее. Здесь армагеддон творится, а из меня староста никудышный. Если бы речь шла просто о ком-то там, ничего бы страшного и не было, но в дело вовлечены чистокровные, и не какие-нибудь там, а Блэки…

Чарлус вдохнул тяжело, взял с прикроватной тумбочки стакан, на ходу хлопнув по руке Дэвида, что пытался ему с этим помочь, и сделал несколько крупных бесшумных глотков.

Когда с водой было кончено, Чарлус посмотрел на Дэвида ясными глазами и спросил прямо и сухо:

— А Дорея? Она заходила?..

Дэвид воровато оглянулся на ширму, через которую просвечивала голова Зоуи и ее выпирающее сквозь штору ухо, наклонился к Чарлусу и тихо сказал:

— Да, только не говори никому! Она приходила дважды. Оба раза — ночью. Я на нее наткнулся случайно, но успел исчезнуть, прежде чем она меня заметила. Она жутко выглядит. Почти, как ты.

— Спасибо, — не то саркастично, не то искренне ответил Чарлус. — Ты не мог бы теперь съебаться, пожалуйста? Я очень устал.

— Конечно, милорд, — начал кривляться Дэвид. — Сию секунду, милорд. Видите, милорд? Уже съебываюсь, как и было велено. — Он с легкостью увернулся от вяло летящей в него, пропитанной потом подушки, и скрылся за ширмой.

Чарлус видел сквозь приоткрытые глаза, как Моррисон размахивает своими большими руками, разгоняя гриффиндорцев, как надоедливых голубей, услышал несколько недовольных возгласов и наконец с облегчением провалился в совершенно здоровый и глубокий сон.

Дорея сидела в своей спальне, в длинном шелковом халате, перебирала старые колдографии, и легкая улыбка время от времени трогала ее лицо.

Мисс Шерман сказала ей, что Чарлус очнулся сегодня утром, и все беспокойства и бессонные ночи растаяли дымкой.

Свечи горели по всей комнате, плавали в воздухе и источали дивный еловый аромат. В камине ровно и смирно потрескивал огонь, березовые поленья с жаркими «пыхами» время от времени распадались на части, словно о чем-то переговаривались. Здесь было удивительно тепло, и медовый сумрак ласково ложился на синее атласное покрывало, безупречным ровным пологом устилавшим кровать. В деревянных рамах на стенах покачивались водные глади пейзажей, шуршали высокие ели, орлы парили над пиками неуклюжих скалистых гор.

В дорогом высоком шкафу из вишневого дерева под стеклом томились разноцветные баночки и коробки из бересты, наполненные чаем, привезенным из разных стран. Дорея чай обожала, но на Слизерине никогда не бывало такой обстановки, чтобы устроить настоящее чаепитие.

Она потянулась к кружке, пузатой, чуть потрескавшейся, какой не найдешь ни в одном поместье Блэков, но ее рука замерла прямо над пряным паром. Одна из колдографий с помятым уголком взяла и выпала из общей стопки, да так и упала на стол перед Дореей, словно упрашивала посмотреть именно на нее.

…Им двенадцать лет.

Поттер смеется, пытаясь заколдовать одеяло в ковер-самолет отцовской палочкой. Дорея сидит на том самом одеяле, подобрав под себя ноги, и ее ярко-зеленое, украшенное камнями платье, так и плещет травянистым сочным цветом и бликами во все стороны. Наконец, Чарлусу удается его коварный пассаж, и одеяло взлетает вверх. Всего на полфута, но Дорея визжит, вскакивает и падает, подминая под себя платье. Из ее высокой прически выпадают шпильки с цветочными набалдашниками и ворохом рассыпаются, теряясь в складках ковра-самолета. Откуда-то уже бежит мистер Поттер, а затем и миссис Блэк. Лицо старшего Поттера сурово, но в бравых каштановых усах томится добрая усмешка, а вот Виолетта Блэк, напротив, вне себя от проделок Чарлуса. Она трепещет в ужасе, боясь, что с драгоценной Дореей что-то случится и пытается ухватить ее с одеяла, но то все время движется в разные стороны.

Все кричат и ругаются, Поттер хохочет, Дорея размахивает в его сторону кулачками, но слезать боится, Виолетта кричит на Эдварда, а Флимонт, довольный, розовощекий парень, делает ценный снимок на свой новенький колдограф…

Дорея при воспоминании о Флимонте резко подхватила колдографию и перевернула ее лицом вниз с громким хлопком. Ладонь припечатала столешницу поверх матового куска белой бумаги, да вот только свет, что шел из летнего дня, полного солнца, запаха трав и чистого детского счастья, будто пробивался и сквозь бумагу, и сквозь ладонь Дореи.

А теперь оказалось, что… Чарлуса связывают общие секреты и воспоминания с кем-то другим. Да еще какие секреты! Такими секретами на прочность проверяется дружба, и не каждая может их выдержать.

В дверь постучали.

Дорея испуганно смахнула колдографии со стола в раскрытый сундук и с громким стуком захлопнула крышку. Затем промокнула влагу с глаз и разгладила на халате складки. Распущенные волосы стекли со спины и рассыпались отдельными прядями.

— Здравствуй, — за дверью оказалась Вальбурга.

Она пришла, как есть. Ни пудры, ни заколок, ни черного корсета и длинной юбки.

Теплые зеленые тапочки, по-взрослому атласная ночная рубашка черного цвета и воздушная шаль на плечах.

Она смотрела на Дорею, задрав хорошенькую голову, чуть сутулясь и кутаясь в шаль, пытаясь укрыться от повсюду снующих сквозняков. Дорея, простоволосая и босоногая, но все равно удивительно красивая, похожая на огромную гордую птицу, смотрела в ответ с недоумением.

— Вальбурга, дорогая, почему ты не в кровати? Что-то случилось?

Вальбурга опасливо поглядела по сторонам, стыдясь и боясь, что ее обнаружат, сделала шаг вперед и вдруг, ни с того, ни с сего обняла Дорею, уткнувшись ей в халат носом, и неловко вздрогнула. Будто всхлипнула. Дорея и представить себе не могла подобного, просто стояла, удивленно опустив длинные руки по обе стороны от тела, смотрела на черную макушку Вальбурги и боялась пошевелиться.

— Я тебя так люблю! Так люблю! — сдавленно пробормотала Вальбурга, не отнимая головы. Получилось скомкано и неразборчиво, но Дорея все равно поняла. Почувствовала.

— Ох… Ох, моя дорогая… — голос Дореи треснул, разом наполняясь медом и теплом.

Она склонилась, осторожно и невесомо коснулась головы Вальбурги губами и обняла ее в ответ. Некрепко, но безопасно и надежно, укрывая ее руками, как крыльями.

— Я так тобой горжусь! — через минуту восклицала Вальбурга, сидя на кровати Дореи, неловко подобрав ноги и то и дело поглядывая по сторонам, как пугливый зверек. В ее руках дымилась кружка свежезаваренного чая, которую Вальбурга так непривычно для себя держала обеими руками, но не замечала этого. — Ты все правильно сделала! Я думала, что ты снова отступишь, но ты дала отпор! Я написала отцу, он сказал, что от этой Мелиссы никогда ничего другого и не ждал. И что хорошо, что ее гены останутся в семье...

Дорея сидела рядом, в своем глубоком, расшитом восточными узорами кресле, и с жалостливой, ласковой улыбкой слушала. Вальбурга никогда прежде не делилась с ней своими чувствами. Они в ней всегда будто были зажаты в одном большом капкане, и чем больше их становилось, тем сильнее он сдавливался. А сейчас она вся полыхала, улыбалась немного безумно, но счастливо и все повторяла про то, какой Дорея оказалась храброй, смелой и как отстояла честь семьи, пусть и в такой пустяшной ссоре.

Для Вальбурги это было целым делом. Важным, первоочередным, настоящим делом.

Дорея не сразу поняла, о чем Вальбурга ведет речь. Гордиться? Чем здесь гордиться?

А потом с ее души рухнул исполинский камень, и она против воли улыбнулась. Значит, это не Вальбурга распустила все эти сплетни. Ведь Вальбурга думала, что это сделала она. Дорея.

Дорея слушала, иногда поддакивала и давила в себе бесполезные сейчас проповеди и наставления. Вальбургу не переубедить в ее взглядах, так незачем портить ее маленький искренний момент.

Вальбурга начала клевать носом через полчаса, так что Дорея вызвала Кикимера, чтобы он проводил девочку до спальни. Хотела было пойти сама, но решила, что, если их кто-то увидит вместе в минуту слабости, Вальбурга ей такого не простит. И себе не простит.

Дорея посмотрела на то место, где минуту назад сидела девочка, наполненная огромной и неправильной любовью к ней. Теперь здесь остались лишь легкие складки на покрывале, да примятый ворс ковра.

Вот и все свидетельство того, что и у Вальбурги Блэк есть чувства.

Как же неправильно все устроено, как неправильно…

А в это самое время, несколькими комнатами дальше, на большой, расправленной кровати лежал мальчик. Он свернулся ничком, и черные отросшие волосы упали ему на лоб и на глаза. Мальчик лежал, обняв себя руками, и только мелко дрожал.

Его глаза были широко, неестественно распахнуты, но в них не было осмысления, словно он не видел сейчас ни убранного рабочего стола у стены, ни комода, ни зеркала в шершавой старой раме, ни сумки, что была аккуратно пристроена у высокого стула.

Мальчик сжимал зубы в приступе мучительной, обнажающей сердце тоски. Перед ним, в раздражающих солнечных лучах вспыхивали ослепительные картины, в которых какие-то глупые дети не могли поделить дурацкий цветастый ковер, вокруг них прыгали взволнованные взрослые, а черноволосая, в хорошеньких кудрях девочка сидела на этом ковре, вцепившись в него маленькими ручками, и тряслась от ужаса.

Том задыхался.

Тоска на одно короткое мгновение цепко сжала его сердце в очередной раз, впуская в нежное мясо острые коготки, а затем отступила легко и споро, испарившись из Тома, будто невидимое зелье.

Он ужасно, громко вдохнул, как едва не утонувший человек, чьи легкие секунду назад освободились от воды, и сел на кровати.

Его колотило.

Том уставился в зеркало, глядя на обезображенное мукой и паникой лицо, и с мучительной радостью увидел в отражении самого себя. Настоящего и живого.

Покачиваясь, как после тяжелого приступа лихорадки, он поднялся, цепляясь за стены и столбики кровати, доплелся до ванной и уронил себя в холодный каменный чан, разом выкрутив кран с холодной водой на полную. Ледяной поток хлынул на его ноги, быстро достиг согнутых колен и живота, и вот, наконец, Том смог опуститься под воду целиком, с головой.

Спасительный холод клеточка за клеточкой сковал его тело, пробрался в стремительно синеющие съеженные пальцы и наконец достиг самого сердца, вытравив из него жизнь.

Том с громким вздохом вынырнул из-под воды, задышал часто и почти счастливо.

Он снова был свободен.

Но ведь вечно прятаться под водой он не может?

Том со страхом обернулся на захлопнутую дверь, за которой стояла уютная кровать и все его вещи были полюбовно, со старанием разложены и расставлены, и испуганно всхлипнул.

Что-то происходило с ним уже очень долго, но он, хоть убей, не сумел найти ни единой зацепки, и то, что всегда страшило его больше всего, опустилось на Тома огромной черной тучей.

Неизвестность.