Маленькие трудности при написании великих книг (джен)

Письма фанатов и многочисленных поклонников можно читать практически бесконечно, и причины тут две. Во-первых, их количество действительно бесконечно (на столе всегда найдётся пара-тройка не прочитанных), а во-вторых, они в них готовы без остановки писать, что он а) гениален, б) прекрасен, в) просто само совершенство. Ещё лучше, когда все эти прекрасные и, надо признать, очень правдивые слова они выкрикивают, стоя под его окнами. Соседям, конечно, это не слишком нравится, но они ограничиваются лишь неодобрительным покачиванием головы, что само по себе прогресс. Раньше, когда он часами простаивал перед зеркалом, приговаривая практически те же самые слова, неодобрительное покачивание головой сопровождалось мерзким шепотком и взглядами, в которых прямо-таки читался вопрос «уже пора в Мунго или ещё можно потерпеть?»

Теперь, естественно, в Мунго сов никто посылать и не думает. Он же теперь знаменитость. Он же теперь звезда магического мира, что своим светом призвана озарять жизнь сильных и слабых мира сего, не делая меж ними никаких различий. Красивые слова, да? Это ему в письме написала Сюзанна Рид. Это и «Вы, как пламя одинокой свечи, сияющей во тьме. Кажется, всего один-единственный огонёк — хрупкий и неимоверно прекрасный. Дунет ветер, и он погаснет. Но злым и сильным ветрам никогда не загасить это пламя, никогда не опорочить его чистую и прекрасную душу. И мы, серые тени, обречённые слоняться…» и так далее ещё на четыре листа. А какие у неё чудесные стихи! В них она сравнивает его прекрасный лик и солнце. Последнее, конечно, уступает в этом заведомо проигранном соревновании и, стыдясь своего поражения, скрывается. Там потом появляются луна и звёзды, которые тоже оказываются посрамлены и также хотят исчезнуть, а он их всех успокаивает, тем самым снова спасая мир, и в итоге над землёй снова светит солнце и сияет радуга. Словом, прекрасные стихи и, как ему кажется, у девочки явный талант. Поэтому их и некоторые другие, особо красивые письма, он хранит в маленькой щедро инкрустированной камнями шкатулочке.

Миранде не нравится ни шкатулочка, ни её содержимое. Миранде вообще мало что нравится, и он искренне не понимает, почему из всех магов мира именно она стала его агентом. Но Чарльз Хэтэуэй не тот, с кем можно спорить, он главный редактор издательства, и в этом вопросе лучше довериться его опыту. Так что он не обижается на Миранду, даже когда та называет его новую мантию самой дорогой половой тряпкой в мире, а Сюзанну Рид обвиняет в том, что никакая она не смертельно больная двенадцатилетняя девочка, а жирная пятидесятилетняя кошатница с неустроенной личной жизнью. В конце-то концов, свои обязанности она знает и выполняет просто на отлично. Не так хорошо, конечно, как их выполнил бы на её месте он, но, увы-увы, даже Гилдерой Локхарт не всесилен и вынужден порой позволять помочь ему.

Вынужден, ибо нельзя, физически нельзя без её помощи успеть на все намеченные на сегодня мероприятия. А их намечено немало: банкеты, фуршеты, презентация и фотосессии с интервью. Всё, ибо сегодня великий день. День, когда мир изменится раз и навсегда, и история вновь будет делиться на до и после. Сегодня, ровно в полночь, был дан старт продаж его первой книги — «Победа над привидением». Безусловно, это величайшее событие года и, возможно, тысячелетия (за оставшиеся годы вряд ли произойдёт что-то равное по масштабу — разве что когда он выпустит следующую книгу). И, как ко всем великим событиям, к нему начали готовиться сильно заранее. Все прочие, сам-то он был готов к этому уже давно, всю свою жизнь идя к этому великому дню.

Подготовку целиком и полностью девушка взяла на себя, уверенно заявив, что чего она только за свою карьеру в этом бизнесе ни насмотрелась. Странно, конечно, это слышать от особы, на три года младше себя, но он почему-то ей верил. Верил, даже когда она затащила его в какие-то трущобы на окраине города со словами, что, может, он и избавился от одной воющей бабы, но против толпы фанаток нужны несколько иные методы. Иные методы заключались в том, что его усадили на какой-то побитый молью и жизнью топчанчик и начали окуривать благовониями. От благовоний исходили такие зловония, что… Миранда, заметив зреющие семена мятежа, склонилась над ним и вкрадчиво осведомилась, желает ли он, чтоб прямо перед съёмкой у него вскочила пара фурункулов или внезапно выросли ослиные уши, или какой хитрец подлил ему в чай зелье правды, прямо перед интервью. Гилдерой испуганно ойкнул и согласился покорно терпеть до конца. И мужественно, надо сказать, вытерпел всё то немалое, что проследовало затем. В конце, правда, небрежно осведомился, часто ли подливают зелье правды в бокал — запрещено ведь.

— Запрещено, — небрежно дёрнув плечом, согласилась агент, — но если жертва действительно такая важная шишка, то дивиденды от скандала с лихвой отобьют все затраты на отпуск по заключению и дорогих адвокатов.

Словом, они с ней крутились, как домовики в старом замке, всю последнюю неделю, а последние двадцать часов и вовсе провели на ногах, перемещаясь с одного интервью на другое, попутно заглядывая в магазины, чтоб раздать автографы. Так что ровно в час дня, сразу после встречи с представителями его фан-клуба (Сюзанна Рид, увы, не смогла приехать), Миранда отправила его домой вздремнуть хотя бы пару часов. Вечером у него фуршет в издательстве, а ещё надо заглянуть в Министерство и прочитать там лекцию для юных мракоборцев. И если на первое, по словам агента, ввиду закрытости, он может заявиться хоть в платье и на четвереньках, то в Министерстве он должен выглядеть на все сто.

— Важные папочки и их не достигшие школьного возраста детки должны увидеть сияющего героя, а ты сейчас похож на мать-одиночку с тремя детьми, — безапелляционно заявила она перед тем, как втолкнуть его в камин.

Убедившись, что эти слова — наглая ложь, и у него разве что причёска чуть-чуть растрепалась, Гилдерой ещё раз окинул своё отражение придирчивым взглядом, попутно прикидывая, на что потратить перерыв. Времени до четырёх было не слишком много, но на освежающий душ, часок сна и чашечку крепкого кофе хватит. Как и хватит их на то, чтоб прочитать пару писем от фанатов. Так что, трепетно перебирая свежую почту, он старался не думать об обещании, данном Миранде, сразу залезть в постель — та уже прекрасно изучила все его маленькие слабости.

Он вообще сегодня старался не думать о некоторых вещах, особенно о тех, что могли омрачить миг его триумфа, это ведь так вредно для его впечатлительной натуры. Также впечатлительная натура не торопилась вспоминать о других участниках того происшествия, что вознесли его на вершину славы. А если и вспоминала, как сегодня днём, то пыталась найти те немногие плюсы, что нашлись и для них в этой истории. Рассуждения на эту тему всегда были одинаковыми, хотя, возможно, немного наивными. Но ведь он сам слышал, что Рэйчел не осталась внакладе. Её книга про быт селюковых маглов совсем недавно вышла в печать. Тираж, конечно, поменьше, чем у него, — тысяч на двадцать, — но целых сто экземпляров для такой тягомотины, наверное, действительно много. К тому же он не бесчувственное чудовище, а высокоморальная натура, он помнит, как много она для него сделала, — вышлет ей экземпляр с автографом. Что до старушки… спокойная, тихая старость, что может быть лучше? Ведь он её фактически спас. Сидела бы сейчас, раздавала целыми днями интервью, а после мчалась на какие-нибудь фуршеты. Нет. Это ужасно. Как для читателей, которым пришлось бы видеть её фотографии, так для неё самой. Она небось сидит сейчас у себя в доме, чинит вручную носки, слушает, как за окном стучит дождь и вода стекает в ведро, стоящее посреди комнаты. Романтика…

В дверь вежливо постучали. Самодовольная улыбка сама собой расплылась по его лицу — и здесь нашли. Это была уже четвёртая квартира, снятая Мирандой за последний безумный месяц. Фанаты, никуда от них не деться, и хоть самому Гилдерою они ничуть не мешают, но агент настаивает, что надо держать планку.

— Чем труднее будет им до тебя добраться, тем с большим восторгом они будут воспринимать эти встречи.

Так что он лишь печально посмотрел на источник звука, прикидывая в уме, будут ли эти поклонники достаточно вежливыми и воспитанными, чтобы ограничиться стуком и, возможно, букетом цветов под дверью. В следующую секунду упомянутая дверь совсем невежливо пролетела в паре сантиметров от его носа, впуская в комнату троицу магов, которые не сильно походили на его фанаток, да и на фанатов, к слову, тоже.

— Ч-чем… чем могу быть полезен, господа? — робко осведомился он, наблюдая, как дверь медленно пролетает обратно, становится на место и надёжно блокируется заклинаниями.

— Пользы от тебя уже никому не будет. Как и вреда, — как-то совсем недобро усмехнулся ближайший к нему тип с палочкой наперевес.

Странно, но факт. Почему-то все окружающие обычно замечают лишь его ангельский лик и чудовищную харизму, а вот то, что за этим скрывается весьма и весьма незаурядный ум, они обычно не видят. Наверное, это обусловлено тем, что последним он, увы, не так часто пользуется. Ну скажите на милость, зачем его напрягать, если достаточно улыбнуться, чтоб получить желаемое? Однако сейчас улыбки было явно недостаточно, а потому все винтики и шестерёнки только сейчас начали активно вертеться, пытаясь понять, во что он вляпался и как из этого чего-то вылезти, не потеряв лица. Причём потеря лица в данном случае было отнюдь не метафорой или как там оно называется.

Троица явно пришла не затем, чтоб получить эксклюзивное фото с автографом, но зачем тогда? Пользы не будет, как и вреда. Вреда… кому он причинил вред в последнее время? Только двоим. Значит, эти ребята пришли по этому поводу, но из-за кого конкретно? Из-за Рэйчел? Нет, точно нет. Тихоня, серая мышь, родители — обычные служащие, у которых решимости бы не хватило прислать этих явно криминальных субъектов. А старуха? Да кто из-за этой старой карги… стоп. А что он, собственно, знает об этой карге? Ничего, кроме того, что она не такая уж и выжившая из ума, как могло бы показаться, и что домик её лучший из всей округи. Лучший в округе, а значит… что ж, может быть, и так.

— Если вы пришли из-за нашей общей знакомой, живущей в лесу, то мои действия были свершены исключительно ради её блага. Так и передайте вашему нанимателю, — гордо, с явным вызовом и уверенностью в собственной правоте. Не зря же он в школе ходил в театральный кружок. Правда, ходил не столько, чтоб чему-то научиться, сколько, чтоб показаться себя, такого красивого. Но, как видно, что-то да и запомнил.

Компания замерла, явно подтверждая его догадку насчёт ведьмы.

— Не волнует. Наш наниматель сказал выбить из тебя не только признание, но и раскаяние.

— Отлично. Бейте меня! Режьте меня! Пытайте меня, но учтите, учтите! — сдерживая дрожь и пытаясь не сорваться на панический крик: — Я сделал это только ради неё! — Стандартные и довольно избитые строчки, которые полагается кричать в любой непонятной ситуации, когда тебя обвиняют в чём-то, что связано с женщиной. Стандартные, а потому действенные как в адрес не достигшей совершеннолетия прелестницы, так и в адрес явно перешагнувший столетний рубеж старухи, из-за которой и началась вся эта заваруха. Наверное, потому они и подействовали. Компания быстро посовещалась, а затем его ловко связали и потащили к камину. Пламя в ответ на названный адрес, взвилось ярко-красным огнём, явно выдавая, что место, куда его отправляют, охраняется не хуже покоев королевы. И это откровение было последней каплей, величайший герой магического мира позорно, нет-нет, гордо отбыл в мир сновидений.

Очнулся он в большом, можно даже сказать, гигантском зале. Абсолютно пустом, лишённом окон, звуков и потому страшнейшем зале в его жизни. Руки и ноги его были крепко связаны верёвкой, а сам он сидел на каком-то жёстком и дико неудобном стуле. Убедившись, что никакой магии к нему не было применено, он мысленно поклялся себе, что если… Нет, КОГДА выберется, то обязательно сводит Миранду в самый дорогой ресторан. В конце-то концов, её особые меры возымели эффект, похитители не смогли снять защиту, которая мигом оповестит все связанные с издательством службы, если его заденет опасное заклинание, и потому насилие магического характера ему точно не угрожает. При этой мысли он невольно поёжился. И почему он не спросил её, работает ли это насчёт физического насилия?

То, что сзади к нему кто-то подошёл, он скорее почувствовал, чем услышал: лёгкий аромат одеколона выдал своего обладателя. В воздухе, прямо перед ним, зажглись письмена «Зачем ты это с ней сделал?» В голове проснувшийся и уже в полной мере осознавший, что только от него зависит, попадут ли они на вечерний фуршет по поводу выхода книги, мозг, напрягся, отчаянно выискивая пути к спасению. А они явно были. Незнакомец скрыл голос и шаги, значит, боится, что Локхарт может его узнать, а ещё это значит, что он не хочет, чтоб он его видел — значит, есть шанс, что отпустят.

— Я хотел её спасти. — Ни к чему не обязывающая фраза, похитивший его явно знает, что он это говорил, раз его приволокли сюда. Кто же он? Как он связан со старухой? Рэйчел говорила, что у неё есть правнук — значит, он!

«Я уже это слышал — объясни».

Объяснить, легко сказать. Сейчас Гилдерой, наверное, да нет, он бы ВСЁ отдал, чтобы объяснить произошедшее и остаться в живых. Но вот беда, фраза «я стёр память Вашей любимой прабабушке, чтоб присвоить её подвиг, написать об этом книгу и стать безумно знаменитым» вряд ли понравится его похитителю, а потому лучше придумать что-нибудь другое.

— Я… я пытался сохранить её тайну, — беспроигрышный вариант, у женщин всегда есть тайны, даже если им лет сто и у них заячья губа. К тому же это даст лишние пару секунд на разгадку другой тайны. Кто же хозяин зала? Фразы короткие, чёткие, явно привык командовать. Да любой, у кого есть деньги, чтоб содержать дом, в котором есть такой зал вместо подвала и парочка головорезов на побегушках, способен так говорить! Нет, не любой, — тихонько шепнул мозг, — он очень богат.

«Какую тайну?»

О, значит, тайна всё-таки была, уже неплохо. Жаль, нельзя методом перебора назвать правильную. У него одна попытка. И всё-таки кто он? Кто?! Думай, думай! Богат. Властен. Привык командовать. Единственный правнук, который по каким-то причинам не посещает свою вечно смердящую мышиным помётом прабабку, — стоп! Запах! Вот оно! Он обратил внимание на запах, когда тот вошёл, но потом словно забыл об этом. Незнакомец убрал его магией? Нет, запах ещё есть, но слабый. Странно, почему тот убрал звук шагов, шорохи ткани, говорит только посредством написания слов, но при этом не убрал запах? Потому что это не запах его тела и потому, что он уверен, что ты не вычислишь его по запаху одеколона. Запах одеколона… мать моя, портянки Мерлина и Моргану за ногу! Самый красивый, самый умный и самый храбрый маг года по версии одного, к сожалению, не слишком популярного журнальчика, понял, КТО стоит позади него и почему он уверен в том, что Локхарт не знает этого аромата. Гилдерой не должен был знать этого запаха, потому как тот ещё не поступил в продажу. А знал он о нём, потому как не далее как вчера лично, чуть ли не на коленях умолял, этого старого пройдоху Вронского продать ему его чудо-аромат из новой коллекции. Тот, поддавшись на уговоры, лишь разрешил понюхать строго охраняемую новинку, по секрету рассказав, что продал всего один экземпляр раньше времени. Всего один. Министру магии!

«Я в последний раз спрашиваю: какую тайну?»

Он стёр память любимой прабабушки министра магии — он покойник. Нет, хуже. За такое его не убьют, за такое его отправят в Азкабан. Причём тут уже никакие хвалёные адвокаты издательства ему не помогут. Гилдерой представил себя в тюремной робе, без маникюра, без сеточки для волос, без фруктового йогурта по утрам, без… А ведь там ещё дементоры! Им ведь плевать на его красоту, они же… В голове как некстати всплыл дурацкий анекдот про то, что единственные существа, способные оценить богатство и широту вашей души, — это дементоры.

«Я ухожу».

— Стойте! — Локхарт не хотел умирать, а прозябать в Азкабане он тем более не хотел.

— Я… Я всё скажу.

Последний рывок, подсказка должна была быть в её доме — вспоминай! Старый камин, потрескавшиеся ступеньки, аляпистая картина на стене, покосившаяся лестница, разбросанные… стоп! Картина! Картина была единственным, что в этом доме не было покрыто пылью, и она же была единственным, что не соответствовало образу жилища старой кошёлки с заячьей губой. Что было на картине? Что-то яркое, на что он не обратил внимание. Это были полосы. Точно полосы: зелёная, белая, оранжевая. Это… он видел такие — флаг Ирландии! Почему эта старуха держит этот флаг и так трясётся над ним, а властный министр прячет её, не желая рассказывать о такой сильной ведьме и разыгрывать перед прессой беспроигрышную карту заботливого правнука?!

В голове не хуже горящих перед ним букв вспыхнула догадка. I. R. A.! Три буквы, на которые уже была готова отправиться его счастливая жизнь, быстро превратились в другие три буквы, которые спасут ему эту самую жизнь.

— Я сделал это, чтобы спасти её, потому как иначе всплыла бы её связь с I. R. A.! — Точно! Другого варианта быть не может! Старушка по молодости якшалась с этими террористами, а он стал министром. Если, не дай Мерлин, кто пронюхает, то всё — конец карьере. Прощай, кресло и волчий билет на всю жизнь. От осознания, что он, даже будучи связанным, лишённым магии и хоть какой-то информации, сумел выйти победителем из сложившейся ситуации, его прямо-таки захлестнуло волной гордости за себя — такого умного и безмерно наблюдательного. А вместе с этим пришло и облегчение: мысль, что всё, самый опасный момент миновал, однако если он хочет уйти отсюда поскорее, то надо играть роль дальше.

— Я думал защитить её так. Там была журналистка, она сказала, что напишет книгу и всё расскажет про неё и её способности в магии, и тогда к ней будут толпами ездить журналисты. А журналисты, они бы рано или поздно догадались, кто она такая, и тогда, — Гилдерой еле успел заставить себя замолчать. Министр не должен знать, что он узнал его. В Азкабан его, конечно, теперь не отправят, но вот испытать на себе действие заклинания забвения не хотелось от слова совсем. — Тогда бедную старушку совсем бы замучили, она ведь такая слабая, — но припугнуть всё-таки стоило: — Рэйчел ведь хотела найти её родственника, там был кто-то, она говорила, то ли правнук, то ли правнучка. Сказала, что журналисты помогут найти его.

Наглая ложь, конечно, но… Памяти у неё всё равно нет, так что максимум ей слежку устроят. А ему, ему надо как-то выбираться отсюда.

«А ведьме зачем стёр?»

Короткий вопрос, разом убедивший его в том, что министр не причинит вреда ни ему, ни Рэйчел. У него не просто нет доказательств, он действительно не знает, что произошло. Наверняка на доме стояли мощные следящие и охранные чары, но старая карга отключила их перед ритуалом, чтоб высокопоставленный правнук ничего не знал о милых развлечениях старушки. Отключила, и теперь всё, что он знает, — это то, что были наложены чары забвения, которые тот не рискнёт снимать, опасаясь за рассудок старухи.

— Она старенькая, я подумал, мало ли перенервничает на этом фоне…

Кто-то подошёл к нему сзади, очевидно один из головорезов всё-таки стоял на страже, готовый в любой момент прийти на помощь своему хозяину. Лёгкое прикосновение руки к его шее, и Гилдерой потерял сознание.

Очнулся дома, даже на кровати.

— Я герой! — сказал кому-то в потолок. «Ты идиот, — припечатал мозг. — Чтоб никогда, слышишь, НИКОГДА не смел!..»

От самобичевания и запоздалого раскаяния пополам с приходом умных мыслей Локхарта отвлёк настойчивый стук в окно. Огромная белоснежная сова из личной канцелярии министра важно влетела в открытое нетвёрдой рукой окно. Гилдерою отчаянно хотелось спрятаться от неё под кровать или в шкаф, или неважно куда — главное, подальше. Но по официальной версии он министра даже не подозревал, поэтому ему ничего не оставалось, как протянуть отчаянно трясущуюся руку к скреплённому гербовой печатью конверту.

«Поздравляем… вклад в обеспечение безопасности страны… проявленная храбрость… присуждён орден Мерлина третьей степени… с уважением…». Скованно улыбнулся и, угостив сову на прощание, без чувств рухнул на стул.

Орден Мерлина третьей степени… Жмот! Да за его страдания, да за то, что он у него в подвале натерпелся, да вот за эти ужасные тени под его прекрасными глазами первой надо было давать. Первой или на худой конец второй! На секунду мелькнула мысль о великой и священной мести за поруганное достоинство. Достоинство, ещё не отошедшее от предыдущей встречи, осторожно заметило, что он всего лишь писатель, а его оппонент… в смысле, он благородный сокрушитель чудовищ, а его противник — это всего лишь министр магии, которому осталось чуть больше трёх лет на посту. И вообще, Чарльз сказал, что его скоро подсидит какой-то Фридж, или Фрадж, или Фрудж, или… он даже не попытался запомнить имя, политика его никогда не интересовала. Да и вообще, месть — это так низко для возвышенных натур вроде него.

Локхарт тяжело вздохнул и притянул к себе не прочитанную с утра почту, ложиться спать уже не было смысла. Первое письмо было от его агента.

«Продажи идут хорошо, если сохраним темп, войдём в десятку лучших книг недели.

С наилучшими пожеланиями, Миранда».

Ну вот и хорошие новости пошли, ещё чуть-чуть, и… В окно, чуть не разбив стекло, буквально врезалась какая-то сова. Она истошно ухала, всем своим видом показывая, что у неё крайне важное сообщение. Сообщение, надо было признать, было действительно важным.

«Только что поступило известие о присуждении тебе ордена Мерлина третьей степени. Покупатели как с цепи сорвались — выгребают всё подчистую!

P. S. Как можно скорее в редакцию — подпишем договор на дополнительный тираж! (рукой бухгалтера)

P. P. S. Будут фотографы! (рукой их специалиста по связям с общественностью)

P. P. P. S. Будь готов, что спросят про продолжение! (рукой его агента)

P. P. P. P. S. БЫСТРО! (рукой самого Чарльза Хэтэуэя, главного редактора издательства)»

Происходившее дальше было лучшим, что случалось с ним за всю его жизнь. Лучшим, но ближайшее будущее сулило быть ещё лучше, поэтому он отвертелся от пары-тройки лишних рюмочек, сбежал от толпы юных фанаток и теперь гордо, в блаженном одиночестве и тишине, сползал по дверному косяку.

В его душе боролись два чувства: лень и любовь к себе. Хотелось упасть на пол и заснуть, ибо лень. Но любовь к себе, такому милому и хорошему, упрямо твердила, что если он заснёт на полу, то завтра будет болеть спина, а если не сделает маску на лицо, то первые морщинки начнут портить кожу всего через семь лет! Если не наденет сеточку на волосы, то с утра будет похож на ведьму — в обоих смыслах слова. Если не доползёт до ванны, чтоб почистить зубы, то завтра будет вонять изо рта или, упаси Мерлин, появится мерзкий налёт. Если… Мерлин, как много проблем и бед в этом жестоком мире. Много, но он не позволит ему сломать себя! Так что он сейчас поднапряжётся и сделает всё в лучшем виде.

Жестокий мир нанесёт подлый удар в мягкое подбрюшье, ещё не остывшее ото сна, завтра, где-то в половине двенадцатого дня. Когда новоявленный герой, знаменитый писатель и просто прекрасный человек, лениво потянувшись после сна, возьмёт, не вставая с постели послание от своего агента. Гилдерой быстро пробежится глазами по списку самых страшных чудовищ магического мира, прочтёт завершающую это бескомпромиссную резолюцию редактора о том, что «выбирай любого», и, резко побледнев, на миг безумно захочет побежать каяться в аврорат или ещё куда. На миг. Потому как во второй миг он разглядит приписку от бухгалтера о сумме, которая ему будет вознаграждением за эту рукопись, а также о тех деньгах, что уже переведены на его счёт в качестве аванса.

Затем его взгляд скользнёт на туалетный столик с выстроившимися в ряд немыслимо дорогими склянками с кремами и духами. На дверь его гардеробной, в которой, о ужас, всего две мантии из новой коллекции, а в остальном и на люди показаться стыдно. Недовольно оглядит свою маленькую квартирку — он явно достоин большего. С восторгом разглядит внушительную пачку свежих писем от поклонниц, которая стала куда толще, чем вчерашняя, и, обуреваемый чувством собственной значимости, подойдёт к зеркалу. Сорвёт резким движением сеточку для волос, позволяя роскошным локонам рассыпаться в живописном беспорядке. Окинет гордым взглядом своё прекрасное отражение и, гордо вздёрнув самый милый из носов, скажет:

— Я Гилдерой Локхарт! Я победитель еженедельника на самую очаровательную улыбку. Я в одиночку одолел накликающее смерть ирландское привидение! Я смогу сокрушить любое чудовище, ибо не появился ещё на этом свете монстр, который сможет противостоять моему гениальному уму, могущественной магии и несравненной красоте! Да!

Его отражение в фиалковой ночнушечке в цветочек, словно подтверждая эти слова, гордо взглянет на него из зеркала. Всем своим видом показывая решимость, силу и непоколебимую веру в то, что все враги будут непременно побеждены под фанфары его многочисленной армии поклонников. Кивнув самому себе, он развернётся и, ещё раз взглянув на список, уже еле слышно прошепчет:

— Да быть того не может, чтоб они все были смертельно опасны. Я просто уверен, что хоть один из них туда попал совершенно случайно.