Маленькие трудности при написании великих книг (джен)

Все великие истории, которые в разные времена потрясали основы магического и магловского сообществ, как правило, начинались с не менее великих событий (как гоблинское восстание, начавшееся из-за того, что гоблинам «немного» не нравились законы магического мира и то место, что отводилось для них) или, наоборот, с неприметных, на первый взгляд, явлений (как уже другое гоблинское восстание, вспыхнувшее из-за того, что криворукий тролль в свой первый же рабочий день убил сотрудника Гринготтса, которого ему надлежало охранять), но вот к какой категории отнести такое рядовое, казалось бы, происшествие, как обнаружение того ужасного факта, что ты повзрослел, стал, пожалуй, самым красивым магом на планете, резко выделяешься среди остальных людей своими исключительными умственными способностями и, вообще, весь из себя такой хороший, но… но при этом окружающий тебя жестокий и серый мир не замечает этого в упор? Как следствие, у тебя нет прекрасной, лёгкой уважаемой высокооплачиваемой работы, толпы фанаток и кучи денег.

Возможно, это событие стоит отнести в колонку обыденной несправедливости, где оно не будет мешать представителям двух предыдущих категорий и в то же время в очередной раз подчеркнёт исключительность нашего героя — Гилдероя Локхарта. Поскольку его история действительно потрясла основы магического мира и стала частью великой истории, а началась же она, как вы уже наверняка успели догадаться, со столкновения радужных надежд на великое будущее и жестокой и очень однообразной реальности.

Реальность была серой и скучной. Скучнее и серее её был только дождь, что лил как из ведра в предместьях Лондона, где самый прекрасный маг мира (по его собственному нескромному мнению) мрачно сидел за столом, пересчитывая всё своё скромное богатство. Богатство составляло двенадцать галеонов, сорок два сикля и четырнадцать кнатов. Немного, если учесть стоимость аренды, еды и… и той милой, чудесной, самой прекрасной на свете бирюзовой мантии, на которую он засматривался в Косом переулке и которая стоила в два раза больше, чем всё его нехитрое имущество. Признаться, до этого момента проблемы несправедливости мироздания не сильно отягощали его: работать он не любил, толпы фанаток не было, но это с лихвой искупали восторженные взгляды представительниц прекрасного пола, что же до денег… он всегда был у мамы любимчиком, в отличие от сестёр, которых природа не наградила столь потрясающей красотой, умом и несравненным магическим талантом.

Однако, при всей любви к своему златокудрому отпрыску, миссис Локхарт вряд ли смогла бы подарить ему ту мантию, а значит, надо было что-то срочно делать. И, как ни прискорбно было отмечать сей факт, ему пришлось открыть газету, наполненную скучнейшими сплетнями о совершенно неинтересных ему людях, не содержащую ни слова о нём, но зато имеющую список вакансий на предпоследней странице, прямо перед кроссвордом.

Однако увиденный список не разжёг в груди пожар жажды кипучей деятельности, а только подстегнул общее уныние. За всеми этими объявлениями, что бодро зазывали наивных простачков открыть новые горизонты и попутно хорошо заработать, таился либо рабский труд, унижающий любого волшебника, либо мизерная зарплата, унижающая уже персонально его. Не было ничего, решительно ничего, что отвечало бы его скромным требованиям в плане зарплаты, рабочего дня, условий труда и, конечно, отсутствие необходимости этого самого труда являлось главным критерием выбора.

Лениво проглядев ещё раз список, он небрежно принялся листать газету. Ежедневный пророк — это, конечно, вам не «Ведьмина удача» и не «Ведьмина улыбка» и уж вовсе не «Шик!», но иногда попадались интересные статейки, фотографии с показов и… и вот так, неторопливо листая пророк, он открыл газету на восьмой странице, где располагалась очередная статья о какой-то совершенной неизвестной ему женщине: «мать-одиночка… феноменальный для книжной индустрии тираж… теперь гребёт деньги лопатой…». Взгляд его прекрасных глаз лениво скользнул по фотографиям под статьёй. На одной изображена женщина средних лет, неброский костюмчик из супермаркета, причёска, сделанная в дешёвенькой парикмахерской через дорогу. На второй фотографии была та же самая женщина, но… волосы, макияж — чувствовалась рука мастера, а её платье… Гилдерой не сильно жаловал женскую моду за ненадобностью для него лично, но стиль кроя он узнал бы из тысячи. Дизайнерское, стоящее больше, чем дом, в котором он снимал свою комнатку. Колье же, украшающее шею женщины, стоило и того больше, как и положено золотому ожерелью с бриллиантами.

Зависть была для него совершенно незнакомым чувством. Ну как это он может кому-то завидовать? Это весь мир завидует ему! Его чудесным золотым локонам, прекрасным голубым глазам, ослепительно-белой жемчужной улыбке и… и всё-таки что-то неприятное творилось в его душе от мысли, что вот она написала какую-то книжку и теперь гребёт деньги лопатой, целыми днями наверняка ничего не делает (написание книги… разве это работа?), о ней пишут газеты, у неё тысячи фанатов по всему миру, и она… и ей ничего не стоит купить ту чудесную бирюзовую мантию. Стараясь уйти от созерцания счастливой обладательницы золотых гор, он скользнул взглядом ниже, где у самой кромки страницы приютилась скромная рекламная заметка: «Посетите Ирландию — это величественные края, древняя история и незабываемые впечатления».

На протяжении пяти строк автор расписывал достоинства края: чистый воздух, прекрасные виды, удалённость от цивилизации и… взгляд Гилдероя впился в слова «…подарит вдохновение всем творческим личностям. Если вы хотите написать или сочинить шедевр, то быстрее сюда! Именно здесь вас ждёт ваша прекрасная муза!»

Его взгляд задумчиво перемещался по странице. От фотографии писательницы к изображению Ирландии. От упоминания золотых гор до обещаний вдохновения. От восхвалений её таланта до гарантированной встречи с музой, которая просто обязана будет прославить своего хозяина.

За окном всё ещё лил мерзкий дождь, когда Гилдерой Локхарт сгрёб со стола все свои сокровища, запихнул в чемодан нехитрые пожитки, попрощался с доброй старушкой хозяйкой дома, которая сдавала ему комнату фактически за копейки (а точнее, за право просто быть счастливой обладательницей дома, где временно проживает такой красавец, как он) и сделал свой первый шаг на пути в прекрасное будущие. Грязная лужа, куда он ступил этим самым первым шагом, глухо булькнула, мальчишка, видевший сей мелкий конфуз, мерзко рассмеялся, но Гилдерой даже не обратил на это внимания. Его мысли были там, в прекрасном будущем, где он уже видел себя знаменитым писателем, гребущим золотые горы лопатой, вокруг него тысячи фанаток, восхищающихся его неземной красотой, феноменальным талантом и… и, конечно, его новой бирюзовой мантией.

* * *

О чём писать, он так и не решил, поскольку диапазон вариантов был действительно огромен: от комедийного триллера про обезумевших маглов, которые начнут новую охоту на ведьм, до псевдоисторического ужастика про мир, в котором гоблинское восстание не было подавлено. Про маглов он знал только то, что они не пользуются магией, но у них есть неплохой вкус в одежде, про гоблинское восстание знал ещё меньше: оно было. Да и если честно, то необходимость писать книгу о каких-то непонятных и совершенно посторонних людях казалась ему неимоверно скучной, так что он решил пока не сильно заморачиваться над этим вопросом, надумав пока просто любоваться проносящимися за окном поезда пейзажами. Будучи свято уверенным в том, что он поездит по стране, полюбуется видами, найдёт музу, а там… там всё как-нибудь само решится, выберется, напишется и далее по тексту.

Северная Ирландия встретила его жаркими и радушными объятиями в виде ледяного дождя и пронизывающего ветра, что пробирался под сшитый на последние деньги камзол, который, несмотря на ужасную погоду, было решено не прятать под видавший виды (и ещё прадедушку Гилдероя) плащ. С трудом перепрыгивая многочисленные и уже заполненные водой ямы на дороге и гадая, в какой из них утонула обещанная ему Муза, он добрался до гостиницы, которая была единственным местом в городке, где мог остановиться усталый и очень бедный путник. Расчёт на бедность предполагаемого туриста, к слову, был, похоже, её основной чертой, что объясняло тот факт, что из всех предлагаемых ею удобств более или менее исправно выполнял возложенную на него функцию только потолок: практически не протекал. Всё остальное же мало соответствовало его представлениям о комфортном отдыхе: скрипучая кровать, матрас, оккупированный клопами, которые воспринимали любую попытку на него сесть, как план захвата. Сюда же стоит добавить отсутствие человеческого туалета, чистого белья, приятных людей, сносной еды и, конечно, последней каплей в бездонной чаше терпения Гилдероя стало отсутствие крема для лица в киоске при отеле. В общем, это были просто нечеловеческие условия, из-за которых ему, вопреки желанию героически отбить кровать и забиться под одеяло, пришлось вылезти на улицу. На улице было мерзко, грязно, сыро, но одеяло было ещё более мерзким, грязным, а после пары заклинаний Локхарта, которыми он тщетно пытался это исправить, стало также и сырым. Так что особого выбора у него не было.

Окончание дождя и робко выглянувшее солнце прибавили прелести местной природе, но, к сожалению, окончательно убили надежду на то, что место это не такое убогое, как ему показалось вначале. Приходилось скрепя сердце признать, что его занесло в редкостную дыру, шансы выбраться из которой, судя по расписанию поездов, были минимальными, а трансгрессировать… Не любил он это дело, да и, к тому же, оно убило бы всю романтику или, того хуже, отпугнуло музу, которая наверняка уже ждала его в какой-нибудь паре шагов.

Так что он храбро прошёл по главной улице (в Лютном переулке и то было чище), потом осмотрел мэрию и низенькую старую церквушку. Затем просто пошёл куда глаза глядят, поскольку одеяло не могло так быстро высохнуть, а список достопримечательностей уже закончился. Неспешно прогуливаясь по маленьким, узким улочкам, виртуозно петляя между лужами, он незаметно вышел за пределы городка, свернул на какую-то дорожку, с неё ушёл на тропку, а тропинка уже вывела его к дому.

Дом, в данном случае, понятие условное, в Лондоне он бы ЭТО назвал хибарой, но на фоне местных сооружений это был именно Дом. Добротная крепкая крыша, каменные стены и ограда под стать им. Но главное, что привлекло внимание, — это соблазнительный запах еды. Нормальной, человеческой еды.

Вообще, в магическом мире наблюдается масса непонятных аномалий. Вы маг и можете всё: трансфигурируй всё во всё, создавай и улучшай вещи практически из ничего, но, НО с едой этот фокус почему-то не получался, как и с деньгами, к великому его несчастью. Поэтому с момента его отбытия из Белфаста у него во рту маковой росинки не было, окромя пары не сильно побитых яблок и булочки с корицей, купленной в последней приличной булочной на пути в эту дыру. Запомнить название дыры он, к слову, даже не попытался, твёрдо решив покинуть её при первой же возможности.

Наверное, это перманентное чувство голода и толкнуло его робко постучать в дверь к совершенно незнакомым людям. Это или наличие в кармане всего четырёх галеонов, восьми сиклей и пятнадцати кнатов, которые надо было беречь как можно дольше, ведь никто не знает, когда объявится эта взбалмошная чертовка с арфой, и потому тратить последние деньги на еду, даже при всей его великой любви к себе, не сильно и хотелось. В общем, сделав решительную ставку на свою неотразимость и умение нравиться даже бесчувственным фонарным столбам, Гилдерой Локхарт поправил причёску, сжал в руках шляпу и, нацепив самую несчастную из прекрасных мосек, был готов очаровать даже ведьму пряничного домика, если по иронии судьбы её тоже закинуло в это захолустье.

К его величайшему удивлению, открывшая дверь не имела ничего общего с проживанием в кондитерских изделиях и поеданием детей, хоть и была действительно ведьмой. Ведьмой, с которой он был знаком.

— Рэйчел? — в изумлении прошептал он, не веря своим глазам и по-прежнему сохраняя наинесчастнейшее выражение лица.

— Гилдерой, как ты… — начала она, но договорить ей не дали. Почувствовавший запах еды волшебник уже понял, что добыть её будет даже проще, чем он рассчитывал.

— Я? Ужасно! — несчастная моська из набора, как очаровать одинокую старушенцию, сменилась выражением «одинокий и всеми покинутый страдалец №2» (выражение №3 он берёг для воистину драматических моментов). — Приехал сюда в поисках вдохновения для книги, но не могу найти даже тёплого камина и маленькой мисочки еды.

Намёк был понят мгновенно. Его проводили на кухню, где в следующее мгновение на столе появилось всё то, что соблазнило его своим ароматом за пару минут до этого, а Рэйчел как радушная хозяйка всё продолжала выставлять яства на стол: пирог, компот, какой-то салат, жареную курицу и… и всё. Жизнь стала лучше, а трескотня девушки напротив — менее надоедливой, и он даже сподобился пару раз одобрительно кивнуть, пока она вещала про свою жизнь.

Рэйчел Эшфорд, по мнению Гилдероя, была обычной серой мышкой, одной из бесчисленного множества незаметных людей, что изо дня в день сновали вокруг его блистательной персоны. Не красавица, но в том, чтоб находиться в её обществе, нет ничего зазорного, умна, но при этом слишком воспитанна, чтоб в открытую заявить человеку, что он неправ или, упаси Мерлин, врёт. Словом, она была прекрасной слушательницей, что с интересом внимала его рассказам и при этом не вешалась ему на шею. Выгодное отличие от многих её сверстниц. Так что в память о тех вечерах у камина, когда она терпеливо слушала его, и отдавая дань должного столь сытному обеду, он благосклонно согласился выслушать её.

— Я, кстати, тоже приехала писать книгу! — объявила она примерно на десятой минуте монолога, посвящённого тому, где она была и что делала после окончания школы. — Самые сильные колдовские ритуалы мира.

— Интригующе, — пробурчал он, стараясь не отвлекаться от сочной домашней курочки, которая мало того, что пахла, выглядела, так ещё и на вкус была, как курица. Чем выгодно отличалась от той жертвы Азкабана, которой его пытались накормить в гостинице.

— Да, и я так решила. Я долго колесила по миру, так что, когда мне, наконец, выпала редчайшая удача, я просто не смогла отказаться. Ведь сегодня ночью будет проведён один из феноменальнейших ритуалов по изгнанию!

— О, отлично! Начните с моей комнаты. Там столько тараканов и клопов для изгнания, что… — он уже хотел во всех красках описать ей злобных оккупантов его ложа, когда девушка с улыбкой воскликнула.

— Великий Мерлин, Гил, ты не знаешь?!

Гилдерой поморщился. Он не любил, когда его имя сокращали до «Гил», не выносил, когда кого-то называли великим помимо него и терпеть не мог, когда ему вот так, глядя в глаза, говорили, что он, видите ли, чего-то не знает. Все три в одном предложении, а ведь ему только начало казаться, что жизнь налаживается.

— Сегодня ночью мы будем изгонять ужасное привидение, накликающее смерть!

Необязательно было быть великим волшебником, чтоб, услышав подобное, не сложить два и два и начать экстренно собираться домой. Прикрываясь священным «бабушка/канарейка/кошка одна дома и наверняка скучает, должен немедленно бежать». Гилдерой был, несомненно, великим волшебником, но именно в этот вечер он был ещё, к тому же, очень голодным волшебником. Так что те три-четыре минуты, что отводились ему судьбой на возможность к бегству, то есть, я хотела сказать, стратегическому отступлению, он потратил на то, чтоб впихнуть в себя два лишних куска изумительного черничного пирога. Когда же с пирогом было покончено и он поднялся, чтоб от всей души пожать руку гостеприимной хозяйке и, пообещав держать за неё пальцы, со всех ног броситься обратно, под сырое, воняющие, но точно безопасное одеяло, в комнату вошла настоящая хозяйка.

На вид ей было лет сто, а может, и все двести. С женщинами всегда так: когда они накрашены, ты никогда не угадаешь их год рождения, когда они не накрашены, порой бывает тяжело угадать даже десятилетие их появления на свет. Конкретно эта… особь женского пола была рождена задолго до того светлого дня, как дед Локхарта осчастливил мир своим первым криком. О чём ясно свидетельствовал её внешний вид: длинные, свисающие сосульками седые волосы, лицо, состоящие из одних морщин, и… Гилдерой чуть не вскрикнул от ужаса. Заячья губа! Пресвятые подтяжки Мерлина, у неё заячья губа! Если бы у него было подобное уродство, он бы утопился в ванной шампанского, усыпанной лепестками роз, или в полнолуние сбросился с одиноко стоящей скалы, прямо в бушующее море, или... или стал бы жить на окраине магией забытой деревушки, в жалком, полном мышей доме, оплакивая свою несчастную судьбу.

— Кто? — спросила мерзкая старуха, тыкая в него своим скрюченным пальцем, увенчанным настолько безобразным жёлтым ногтем, что ни один из его знакомых специалистов даже не взялся бы за маникюр.

— Это Гилдерой, он потрясающий волшебник (при этом слове его лицо озарила скромная улыбка, и вроде даже паук на стене перестал казаться таким мерзким), и он поможет нам с изгнанием (улыбка пропала, и снова вернулся ужасный, несправедливый мир).

— Нет, это лучше оставить профессионалам, а я…

— Поздно, — прошамкала старуха, — я уже вызвала её сюда.

— С-сюда? З-зачем с-сюда? Не надо с-с-сюда!

— Она перемещается по всей Ирландии, нагоняя ужас на магов и маглов. Выискивая её, мы потеряем слишком много времени, но Венди сумела приманить её. Поэтому мы проведём ритуал прямо здесь, — мягко пояснила Рэйчел, успокаивающе положив свою руку ему на плечо.

Успокоить его после таких новостей смогла бы только бутылка хорошего огневиски или возможность мгновенно перенестись обратно в Лондон. В маленький домик в одном из его пригородов, где в своём крошечном саду выращивает розы его бывшая домовладелица. Но увы, огневиски старуха демонстративно убрала со стола, а трансгресировать… она не сказала, что произойдёт, но, судя по тому, как она мерзко усмехнулась, говоря, что он может, конечно, попробовать, пробовать определённо не стоило. Так что он позволил Рэйчел снова усадить его на стул и объяснить ему, во что он всё-таки ввязался, польстившись на дармовую еду.

Объяснение было недолгим, заняло всего четыре минуты.

Через четыре долгие минуты, которые наверняка будут ему стоить нескольких морщин и пары седых волос, наипрекраснейший из ныне живущих магов узнал следующее. Да, привидение очень опасно. Да, даже лучшие маги министерства не знают, как его одолеть, и потому советуют держаться подальше. Да, оно уже приманено сюда, и все находящиеся в доме автоматически становятся её «жертвами». Но! Но ему абсолютно нечего бояться, ибо Венди точно знает, как её остановить.

Венди. Все Венди на памяти Локхарта были милыми и зачастую очень изящно одетыми девочками и девушками, эта Венди была насмешкой над ними всеми. А уж когда она напялила на себя жутковатые амулеты из черепов каких-то птиц и грызунов, то — вот он, классический портрет ведьмы для пуганья маглов (и некоторых магов, кстати, тоже). На Гилдероя, к слову, тоже пытались надеть нечто такое, но он сказал, что лучше умрёт так.

В груде сваленных оберегов, откуда дамы неспешно брали амулеты и обереги, чтобы после их так же осторожно надеть, что-то ослепительно сверкнуло холодным белым светом. Ожерелье с чудным, сияющим, размером с кулак белым камнем. Тяжёлое, громоздкое, но такое… Такое красивое, что руки сами потянулись к нему. Увидев это движение, девушка попыталась его остановить, но колдунья грозно шикнула на неё:

— Оно выбрало!

Гилдерой их не слышал, нацепив украшение, он уже вертелся перед старинным, словно обсыпанным снегом, пыльным зеркалом.

Поскольку изначально его присутствие не планировалось, то и никаких действий в плане чтения заклятий, создания оберегов и прочего-прочего ему предпринимать было не нужно. Нужно было просто сидеть и ждать. Ему даже выделили для этой цели самое красивое и чистое кресло, которое теперь стояло посреди комнаты, в центре какой-то непонятной пентаграммы. Кресло оказалось не только красивым, но ещё и очень удобным, так что не удивительно, что после всех волнений и сытного ужина его сразу начало клонить в сон.

— Вот и чудненько, спи и никуда не вставай, — прошелестел мерзкий голос старухи.

— Не встану, не встану, — сонно отозвался самый прекрасный, самый великий, самый…

Проснулся он, сам не зная отчего. Было тепло, уютно, не хотелось открывать глаза и можно было провалиться в сон опять, но что-то было не так. Любопытство оттолкнуло в сторону лень и дрёму, начав уверенно возвращать контроль над телом, которое было, словно в оцепенении. Первым вернулся слух. Гул. Странный гул наполнял пространство возле него. Любопытство это подзадорило ещё сильнее, и оно прямо-таки заставило неповинующейся самому себе кусок мяса, бывший телом Гилдероя Локхарта, открыть глаз. Второй глаз открылся уже без понуканий. Как и рот, поскольку нижняя челюсть буквально отвалилась в беззвучном вопле ужаса.

В паре метров от него висело в воздухе белое полупрозрачное существо. Длинные волосы, развевающееся платье, пустые глазницы и раскрытый в беззвучном крике безгубый рот, в котором, словно сотня сверкающих игл, поблёскивали зубы. Не приходилось сомневаться в том, что это и есть знаменитое Ирландское накликающее смерть привидение. Как и не приходилось сомневаться в том, что роль у Гилдероя в сегодняшнем изгнании всё-таки была. Роль жертвы. И эта роль ему совсем не нравилась, особенно теперь, когда медленно плывущий к нему призрак вытянул вперёд свои руки. Длинные, худые, увенчанные остро заточенными ногтями, они тянулись к его шее или к висящему на его шее и ослепительно сияющему амулету — Гилдерой не стал разбираться. Не обращая внимания на делающую какие-то отчаянные жесты Рэйчел, которая, сидя за границей сверкающего всеми цветами радуги круга продолжала читать заклинание, он заорал так, что снискавшее себе на этом поприще славу привидение замерло в нерешительности. Он не стал дожидаться, когда посрамлённый призрак решит ответным криком вернуть свой титул и, свернув кресло, бросился вон.

В тот момент, когда он выскочил за границу круга, гул пропал, и тут же вместо него как будто резко и на полную мощность включился звук. Откуда-то сзади раздался оглушительный треск, звон, взрыв и сразу за ними протяжный крик, от которого сердце провалилось куда-то в желудок. Гилдерой не обратил на это никакого внимания: резко дёрнув на себя дверь, он бросился бежать так, будто… Да почему будто? За ним действительно гналось знаменитое ирландское привидение и выло при этом так, что не приходилось сомневаться: их слышит вся округа. Зайцем петляя между деревьями, потеряв по дороге шляпу, безнадёжно изорвав щегольский, лелеемый как зеница ока камзол, он вылетел на вершину. Скалы? Горы? Обрыва? Чёрт его знает, что это было, а как это правильно называется, он в эту минуту даже не пытался вспомнить. Важно, что оно нависало прямо над городком. Не слишком высоко, но позволяя видеть с вершины всё маленькое поселение. Позволяя всему разбуженному дикими воплями небольшому городку видеть его. Гилдерой разглядел упавшую в обморок женщину, замершего в ужасе мужчину, каких-то перепуганных детей. Лица было не разглядеть, но по нелепо замершим фигурам, от которых просто веяло ужасом, он понял: оно прямо позади него.

И вот тут случилось чудо. Нет, сердце по-прежнему испуганно колотилось в районе желудка. И ему по-прежнему очень хотелось жить, но… но вот не мог, НЕ МОГ Гилдерой Локхарт на глазах у всего (пусть и забытого магией магловского городка) показать, что ему страшно. Промелькнула мысль, что такая смерть хоть и неприятна, но действительно красива. Полнолуние, жестокая холодная луна безразлично смотрит сверху на него своим немигающим взглядом. Он — одинокий, прекрасный, никем не понятый, но до безумия храбрый, бросающий вызов монстру, которого боятся лучшие маги министерства. И всё это на скале. И всё это на глазах целого городка!

Он повернулся. Она парила уже в каких-то паре метров, медленно приближаясь к нему. Протягивая свои мерзкие, ещё более отвратительно белые в лунном свете руки. Локхарт представил, как это смотрится со стороны, и это придало ему сил.

— Стой, мерзкое чудовище! — его голос разнёсся над городком, перекрывая несмолкающий вой. — Я, Гилдерой Локхарт, пришёл, чтоб остановить тебя! — У него на глазах, кажется, выступили слёзы от мысли, до чего же это всё, наверное, красиво смотрится со стороны.

И голос, голос не дрожит, а гордо разноситься по округе! И всё. Можно лечь и умереть. Гордо, пафосно погибнуть под натиском монстра, который тянет свои мерзкие руки… тянет свои мерзкие руки… почему эта тварь тянет свои руки к его ожерелью? Гилдерой, опустив взгляд, благо призрак в лучших традициях жанра двигался достаточно медленно, стал рассматривать светящийся шар на своей шее. Амулет, как амулет. И всё же. Всё же где-то вдалеке настойчивым колокольчиком звонило смутное воспоминание. Что-то об именно таком амулете. И… Да чтоб Моргану с Мерлином в придачу, это же… молнией пронеслось у него в голове. Он быстро кинул взгляд на замершую внизу публику, отметив, что зрителей прибавилось, потом оценивающе посмотрел на сверкающий шар, и на лице у него заиграла победная улыбка. Улыбка, достойная самого сильного, самого умного и, несомненно, самого красивого мага современности.

— Я уничтожу тебя во имя всех тех, кто нуждается в моей защите! — одновременно с этим придуманным наспех кличем он поднял над головой засверкавший от контакта ещё ярче шар и швырнул его прямо в призрака.

Вообще-то, если начистоту, то в прицельном швырянии вещей, тем более наполненных энергией магических шаров, он был не мастак, но здесь промазать было просто нереально даже ему. Подошедшее на расстояние вытянутой руки привидение с душераздирающим воплем растаяло в том взрыве света, что появился, когда шар соприкоснулся с её головой.

Всё! Безоблачная ночь, яркая луна, он, победивший ужасного монстра, и безмолвная от восторга толпа — жизнь явно прожита не зря! Безмолвная толпа где-то внизу взревела от нескрываемого восторга и начала скандировать его имя. Скромно раскланявшись, он заметил сбегавшую вниз тропинку и, не думая ни секунды о секретности и прочих лишь портящих миг славы вещах, кинулся по ней вниз. На крыльях славы, фактически перелетая через ямы и камни, он влетел в спешащую ему навстречу толпу. Его подхватили на руки и, блаженно покачиваясь на них, слушая своё имя вкупе с «великий герой», «какой храбрец» и «он всех нас спас!», он действительно поверил, что жизнь всё-таки замечательная штука. Жизнь была замечательной, пока его не донесли до мэрии. Там толпу оттеснили шестеро странных типов, приглядевшись к которым, Локхарт сразу понял, что всё. Минута триумфа закончена. Маги министерства не спустят такой явной демонстрации магии в общественном месте.

— Артур Пренстон, представитель Министерства в Верчвуде (ах, так вот, как эта дыра называется).

— Мэтью ОʼБраин, спецуполномоченный Министерства по чрезвычайным ситуациям, — в тон ему представился второй.

— Генрих Макилрой из аврората, — растолкав первых двух, звонко сообщил какой-то рыжий коротышка в тёмно-синей мантии и, схватив Гилдероя за руку, начал её отчаянно трясти. — Я… мы… Великий Мерлин, мы даже не верили, что такое возможно!

Остальные маги, вторя ему, поочерёдно представлялись Гилдерою, называя не только имена, но и должности, от одного упоминания которых величайшего героя бросало в дрожь. Однако ни о каком наказании, похоже, речи не шло, все просто восхищались его победой и с восторгом расспрашивали, как он сумел победить это воистину непобедимое привидение.

— Ой, ну что вы! Не надо. Для меня это было парой пустяков. Я даже, признаюсь вам, не знал, что оно тут. Просто вышел подышать свежим воздухом, а она тут летит и кричит. Он ткнул изящным пальчиком в сотрудника аврората: — Вот если бы вы мне не сказали, что оно такое опасное, я бы ни в жизнь не догадался. Пошёл бы спать и, думаю, к утру уже всё бы забыл.

— Как это спать! Как это забыли бы! — взревели волшебники. — Да вы хоть представляете, сколько поколений магов мучилось, не зная, как от неё избавиться, а потом появились вы и фактически спасли нас всех!

Гилдерой почувствовал, что краснеет, но это чувство было таким приятным. Чертовски приятным.

— А это ничего, что мы… что я тут… — осторожно спросил работника министерства показывая в сторону праздновавшей магловской части городка.

— А, пустяки, — махнул рукой Пренстон: — Заклинание забвения — и нет проблем. Так что не беспокойтесь о них, они даже не вспомнят, — немного помолчал и снова жарко пожал ему руку: — А вы всё-таки герой, о вас прям книги писать можно.

Артур ещё что-то говорил, и городок, ликуя, шумел вокруг них, но Гилдерой их не слышал. Он внезапно понял, понял, в чём его призвание. Какой смысл писать про неизвестного героя? Кому нужен этот выдуманный одноразовый персонаж? Зачем это всё нужно, если есть он, Гилдерой Локхарт?! Великий, несравненный, прекрасный победитель чудовищ! И ведь есть у него уже один подвиг. Подвиг, о котором не стыдно и книжку написать, а за ней ещё одну, и ещё, и ещё.

С этими весёлыми мыслями он пошёл гулять по проснувшемуся и вовсю праздновавшему городку, принимая поздравления и скромно улыбаясь на комплименты о его храбрости и силе, с помощью которой он победил (слово магия, несмотря на то, что завтра всем сотрут память, волшебники при маглах старались не упоминать). Так, неспешно гуляя, он сам не заметил, как очутился возле дома, где всё началось. Робко заглянул внутрь. Всё раскидано, разбросано, словно в центре что-то взорвалось. Хотя, наверное, взрыв действительно произошёл, когда он в нарушение обряда выскочил из круга. Сами виноваты, обижено подумал Локхарт, могли бы сразу предупредить о его роли в этом мероприятии. О том, что в таком случае он бы просто сбежал, думать как-то не хотелось.

— А, вот и ты, — поприветствовала его Рэйчел, — вижу, ты в порядке, и страшное-престрашное привидение тебя не тронуло! — заливисто смеясь, заявила она, и…

И тут Гилдерой понял, что не будет никаких книг о храбром герое. Не будет никакой толпы фанатов, не будет ничего, потому как завтра Рэйчел вместе со старухой расскажут всем правду. Правду о том, что не было никакого храброго волшебника, а был лишь визжащий как поросёнок от ужаса Локхарт. Который носился по лесу с оберегом, сделанным этой колдуньей, и если бы он остановился, то притягиваемая неодолимой силой нечисть прикоснулась к шару и всё так же исчезла. И произошло бы это проще и куда быстрее, если бы он не струсил. Струсил. Сама мысль о том, что все те, кто сегодня пожимал ему руку, кто говорил ему комплименты и так искренне восхищался им, узнают, что он не только трус, но ещё и мало что из себя представляет, кроме запредельной красоты и харизмы, конечно, наводила ужас.

И в этот критический миг в голове раздался голос Артура: заклинание забвения — и нет проблем.

— Рэйчел, можно тебя на секундочку?

Девушка удивлённо посмотрела на него, но отошла от старухи, которая, как видно, израсходовала все свои силы и теперь практически без чувств лежала в том самом кресле, где он так мирно спал всего пару часов назад. В соседней маленькой комнатке, куда они прошли, тоже было всё разгромлено, так что его старая знакомая решила совместить беседу с уборкой, за которую тут же принялась, опрометчиво повернувшись к нему спиной.

— Как давно ты здесь?

— Месяц.

— Кто-нибудь знает, что ты здесь?

— Нет. Это был сюрприз, я о своей работе никому не сказала. Приехала тайком, да и Венди не хотела, чтоб кто-то знал о её существовании.

Она стояла в каких-то пяти, может, шести шагах от него. Пепельные волосы, почти достающие до талии, дурацкое коричневое платье с какими-то этническими мотивами. Рэйчел Эшфорд ничуть не изменилась со школьных лет. Такая же умная и немного наивная, отзывчивая, но не слишком дальновидная.

— Не хотела? — удивлённо уточнил он, изучающе рассматривая девушку.

— Да. Сказала, что у неё из родственников только правнук, но он здесь практически не бывает. У неё, я так поняла, вообще никто здесь не бывает, а с местными она не общается. Впрочем, это скоро изменится, появятся сотни журналистов, едва я издам свою книгу…

— Ты не издашь её.

— Что, прости? — она повернулась, и взгляд её упёрся прямо в нацеленную на неё волшебную палочку.

— Мне действительно жаль, Рэйчел, но книгу может издать только один из нас. И это буду я.

— Подож…!

— Забвение! — короткая вспышка — и и без того серые глаза девушки утратили всякую живость, рука, уже взметнувшаяся в бесполезной попытке остановить его, безвольно обвисла. Старые знакомые признаки его любимого заклинания. Не то, чтобы он им часто пользовался. Просто когда ты молод, чертовски красив и просто дьявольски харизматичен, порой возникает необходимость подправить воспоминания тех, кто видел нечто, ставящее это под сомнение.

Кропотливая это работа — менять память, уничтожать чужие записи и все свидетельства, так что когда он вышел из дома, уже начинался рассвет. Рассвет его новой жизни, полной славы, признания и восторженных поклонников.

Письма фанатов и многочисленных поклонников можно читать практически бесконечно, и причины тут две. Во-первых, их количество действительно бесконечно (на столе всегда найдётся пара-тройка не прочитанных), а во-вторых, они в них готовы без остановки писать, что он а) гениален, б) прекрасен, в) просто само совершенство. Ещё лучше, когда все эти прекрасные и, надо признать, очень правдивые слова они выкрикивают, стоя под его окнами. Соседям, конечно, это не слишком нравится, но они ограничиваются лишь неодобрительным покачиванием головы, что само по себе прогресс. Раньше, когда он часами простаивал перед зеркалом, приговаривая практически те же самые слова, неодобрительное покачивание головой сопровождалось мерзким шепотком и взглядами, в которых прямо-таки читался вопрос «уже пора в Мунго или ещё можно потерпеть?»

Теперь, естественно, в Мунго сов никто посылать и не думает. Он же теперь знаменитость. Он же теперь звезда магического мира, что своим светом призвана озарять жизнь сильных и слабых мира сего, не делая меж ними никаких различий. Красивые слова, да? Это ему в письме написала Сюзанна Рид. Это и «Вы, как пламя одинокой свечи, сияющей во тьме. Кажется, всего один-единственный огонёк — хрупкий и неимоверно прекрасный. Дунет ветер, и он погаснет. Но злым и сильным ветрам никогда не загасить это пламя, никогда не опорочить его чистую и прекрасную душу. И мы, серые тени, обречённые слоняться…» и так далее ещё на четыре листа. А какие у неё чудесные стихи! В них она сравнивает его прекрасный лик и солнце. Последнее, конечно, уступает в этом заведомо проигранном соревновании и, стыдясь своего поражения, скрывается. Там потом появляются луна и звёзды, которые тоже оказываются посрамлены и также хотят исчезнуть, а он их всех успокаивает, тем самым снова спасая мир, и в итоге над землёй снова светит солнце и сияет радуга. Словом, прекрасные стихи и, как ему кажется, у девочки явный талант. Поэтому их и некоторые другие, особо красивые письма, он хранит в маленькой щедро инкрустированной камнями шкатулочке.

Миранде не нравится ни шкатулочка, ни её содержимое. Миранде вообще мало что нравится, и он искренне не понимает, почему из всех магов мира именно она стала его агентом. Но Чарльз Хэтэуэй не тот, с кем можно спорить, он главный редактор издательства, и в этом вопросе лучше довериться его опыту. Так что он не обижается на Миранду, даже когда та называет его новую мантию самой дорогой половой тряпкой в мире, а Сюзанну Рид обвиняет в том, что никакая она не смертельно больная двенадцатилетняя девочка, а жирная пятидесятилетняя кошатница с неустроенной личной жизнью. В конце-то концов, свои обязанности она знает и выполняет просто на отлично. Не так хорошо, конечно, как их выполнил бы на её месте он, но, увы-увы, даже Гилдерой Локхарт не всесилен и вынужден порой позволять помочь ему.

Вынужден, ибо нельзя, физически нельзя без её помощи успеть на все намеченные на сегодня мероприятия. А их намечено немало: банкеты, фуршеты, презентация и фотосессии с интервью. Всё, ибо сегодня великий день. День, когда мир изменится раз и навсегда, и история вновь будет делиться на до и после. Сегодня, ровно в полночь, был дан старт продаж его первой книги — «Победа над привидением». Безусловно, это величайшее событие года и, возможно, тысячелетия (за оставшиеся годы вряд ли произойдёт что-то равное по масштабу — разве что когда он выпустит следующую книгу). И, как ко всем великим событиям, к нему начали готовиться сильно заранее. Все прочие, сам-то он был готов к этому уже давно, всю свою жизнь идя к этому великому дню.

Подготовку целиком и полностью девушка взяла на себя, уверенно заявив, что чего она только за свою карьеру в этом бизнесе ни насмотрелась. Странно, конечно, это слышать от особы, на три года младше себя, но он почему-то ей верил. Верил, даже когда она затащила его в какие-то трущобы на окраине города со словами, что, может, он и избавился от одной воющей бабы, но против толпы фанаток нужны несколько иные методы. Иные методы заключались в том, что его усадили на какой-то побитый молью и жизнью топчанчик и начали окуривать благовониями. От благовоний исходили такие зловония, что… Миранда, заметив зреющие семена мятежа, склонилась над ним и вкрадчиво осведомилась, желает ли он, чтоб прямо перед съёмкой у него вскочила пара фурункулов или внезапно выросли ослиные уши, или какой хитрец подлил ему в чай зелье правды, прямо перед интервью. Гилдерой испуганно ойкнул и согласился покорно терпеть до конца. И мужественно, надо сказать, вытерпел всё то немалое, что проследовало затем. В конце, правда, небрежно осведомился, часто ли подливают зелье правды в бокал — запрещено ведь.

— Запрещено, — небрежно дёрнув плечом, согласилась агент, — но если жертва действительно такая важная шишка, то дивиденды от скандала с лихвой отобьют все затраты на отпуск по заключению и дорогих адвокатов.

Словом, они с ней крутились, как домовики в старом замке, всю последнюю неделю, а последние двадцать часов и вовсе провели на ногах, перемещаясь с одного интервью на другое, попутно заглядывая в магазины, чтоб раздать автографы. Так что ровно в час дня, сразу после встречи с представителями его фан-клуба (Сюзанна Рид, увы, не смогла приехать), Миранда отправила его домой вздремнуть хотя бы пару часов. Вечером у него фуршет в издательстве, а ещё надо заглянуть в Министерство и прочитать там лекцию для юных мракоборцев. И если на первое, по словам агента, ввиду закрытости, он может заявиться хоть в платье и на четвереньках, то в Министерстве он должен выглядеть на все сто.

— Важные папочки и их не достигшие школьного возраста детки должны увидеть сияющего героя, а ты сейчас похож на мать-одиночку с тремя детьми, — безапелляционно заявила она перед тем, как втолкнуть его в камин.

Убедившись, что эти слова — наглая ложь, и у него разве что причёска чуть-чуть растрепалась, Гилдерой ещё раз окинул своё отражение придирчивым взглядом, попутно прикидывая, на что потратить перерыв. Времени до четырёх было не слишком много, но на освежающий душ, часок сна и чашечку крепкого кофе хватит. Как и хватит их на то, чтоб прочитать пару писем от фанатов. Так что, трепетно перебирая свежую почту, он старался не думать об обещании, данном Миранде, сразу залезть в постель — та уже прекрасно изучила все его маленькие слабости.

Он вообще сегодня старался не думать о некоторых вещах, особенно о тех, что могли омрачить миг его триумфа, это ведь так вредно для его впечатлительной натуры. Также впечатлительная натура не торопилась вспоминать о других участниках того происшествия, что вознесли его на вершину славы. А если и вспоминала, как сегодня днём, то пыталась найти те немногие плюсы, что нашлись и для них в этой истории. Рассуждения на эту тему всегда были одинаковыми, хотя, возможно, немного наивными. Но ведь он сам слышал, что Рэйчел не осталась внакладе. Её книга про быт селюковых маглов совсем недавно вышла в печать. Тираж, конечно, поменьше, чем у него, — тысяч на двадцать, — но целых сто экземпляров для такой тягомотины, наверное, действительно много. К тому же он не бесчувственное чудовище, а высокоморальная натура, он помнит, как много она для него сделала, — вышлет ей экземпляр с автографом. Что до старушки… спокойная, тихая старость, что может быть лучше? Ведь он её фактически спас. Сидела бы сейчас, раздавала целыми днями интервью, а после мчалась на какие-нибудь фуршеты. Нет. Это ужасно. Как для читателей, которым пришлось бы видеть её фотографии, так для неё самой. Она небось сидит сейчас у себя в доме, чинит вручную носки, слушает, как за окном стучит дождь и вода стекает в ведро, стоящее посреди комнаты. Романтика…

В дверь вежливо постучали. Самодовольная улыбка сама собой расплылась по его лицу — и здесь нашли. Это была уже четвёртая квартира, снятая Мирандой за последний безумный месяц. Фанаты, никуда от них не деться, и хоть самому Гилдерою они ничуть не мешают, но агент настаивает, что надо держать планку.

— Чем труднее будет им до тебя добраться, тем с большим восторгом они будут воспринимать эти встречи.

Так что он лишь печально посмотрел на источник звука, прикидывая в уме, будут ли эти поклонники достаточно вежливыми и воспитанными, чтобы ограничиться стуком и, возможно, букетом цветов под дверью. В следующую секунду упомянутая дверь совсем невежливо пролетела в паре сантиметров от его носа, впуская в комнату троицу магов, которые не сильно походили на его фанаток, да и на фанатов, к слову, тоже.

— Ч-чем… чем могу быть полезен, господа? — робко осведомился он, наблюдая, как дверь медленно пролетает обратно, становится на место и надёжно блокируется заклинаниями.

— Пользы от тебя уже никому не будет. Как и вреда, — как-то совсем недобро усмехнулся ближайший к нему тип с палочкой наперевес.

Странно, но факт. Почему-то все окружающие обычно замечают лишь его ангельский лик и чудовищную харизму, а вот то, что за этим скрывается весьма и весьма незаурядный ум, они обычно не видят. Наверное, это обусловлено тем, что последним он, увы, не так часто пользуется. Ну скажите на милость, зачем его напрягать, если достаточно улыбнуться, чтоб получить желаемое? Однако сейчас улыбки было явно недостаточно, а потому все винтики и шестерёнки только сейчас начали активно вертеться, пытаясь понять, во что он вляпался и как из этого чего-то вылезти, не потеряв лица. Причём потеря лица в данном случае было отнюдь не метафорой или как там оно называется.

Троица явно пришла не затем, чтоб получить эксклюзивное фото с автографом, но зачем тогда? Пользы не будет, как и вреда. Вреда… кому он причинил вред в последнее время? Только двоим. Значит, эти ребята пришли по этому поводу, но из-за кого конкретно? Из-за Рэйчел? Нет, точно нет. Тихоня, серая мышь, родители — обычные служащие, у которых решимости бы не хватило прислать этих явно криминальных субъектов. А старуха? Да кто из-за этой старой карги… стоп. А что он, собственно, знает об этой карге? Ничего, кроме того, что она не такая уж и выжившая из ума, как могло бы показаться, и что домик её лучший из всей округи. Лучший в округе, а значит… что ж, может быть, и так.

— Если вы пришли из-за нашей общей знакомой, живущей в лесу, то мои действия были свершены исключительно ради её блага. Так и передайте вашему нанимателю, — гордо, с явным вызовом и уверенностью в собственной правоте. Не зря же он в школе ходил в театральный кружок. Правда, ходил не столько, чтоб чему-то научиться, сколько, чтоб показаться себя, такого красивого. Но, как видно, что-то да и запомнил.

Компания замерла, явно подтверждая его догадку насчёт ведьмы.

— Не волнует. Наш наниматель сказал выбить из тебя не только признание, но и раскаяние.

— Отлично. Бейте меня! Режьте меня! Пытайте меня, но учтите, учтите! — сдерживая дрожь и пытаясь не сорваться на панический крик: — Я сделал это только ради неё! — Стандартные и довольно избитые строчки, которые полагается кричать в любой непонятной ситуации, когда тебя обвиняют в чём-то, что связано с женщиной. Стандартные, а потому действенные как в адрес не достигшей совершеннолетия прелестницы, так и в адрес явно перешагнувший столетний рубеж старухи, из-за которой и началась вся эта заваруха. Наверное, потому они и подействовали. Компания быстро посовещалась, а затем его ловко связали и потащили к камину. Пламя в ответ на названный адрес, взвилось ярко-красным огнём, явно выдавая, что место, куда его отправляют, охраняется не хуже покоев королевы. И это откровение было последней каплей, величайший герой магического мира позорно, нет-нет, гордо отбыл в мир сновидений.

Очнулся он в большом, можно даже сказать, гигантском зале. Абсолютно пустом, лишённом окон, звуков и потому страшнейшем зале в его жизни. Руки и ноги его были крепко связаны верёвкой, а сам он сидел на каком-то жёстком и дико неудобном стуле. Убедившись, что никакой магии к нему не было применено, он мысленно поклялся себе, что если… Нет, КОГДА выберется, то обязательно сводит Миранду в самый дорогой ресторан. В конце-то концов, её особые меры возымели эффект, похитители не смогли снять защиту, которая мигом оповестит все связанные с издательством службы, если его заденет опасное заклинание, и потому насилие магического характера ему точно не угрожает. При этой мысли он невольно поёжился. И почему он не спросил её, работает ли это насчёт физического насилия?

То, что сзади к нему кто-то подошёл, он скорее почувствовал, чем услышал: лёгкий аромат одеколона выдал своего обладателя. В воздухе, прямо перед ним, зажглись письмена «Зачем ты это с ней сделал?» В голове проснувшийся и уже в полной мере осознавший, что только от него зависит, попадут ли они на вечерний фуршет по поводу выхода книги, мозг, напрягся, отчаянно выискивая пути к спасению. А они явно были. Незнакомец скрыл голос и шаги, значит, боится, что Локхарт может его узнать, а ещё это значит, что он не хочет, чтоб он его видел — значит, есть шанс, что отпустят.

— Я хотел её спасти. — Ни к чему не обязывающая фраза, похитивший его явно знает, что он это говорил, раз его приволокли сюда. Кто же он? Как он связан со старухой? Рэйчел говорила, что у неё есть правнук — значит, он!

«Я уже это слышал — объясни».

Объяснить, легко сказать. Сейчас Гилдерой, наверное, да нет, он бы ВСЁ отдал, чтобы объяснить произошедшее и остаться в живых. Но вот беда, фраза «я стёр память Вашей любимой прабабушке, чтоб присвоить её подвиг, написать об этом книгу и стать безумно знаменитым» вряд ли понравится его похитителю, а потому лучше придумать что-нибудь другое.

— Я… я пытался сохранить её тайну, — беспроигрышный вариант, у женщин всегда есть тайны, даже если им лет сто и у них заячья губа. К тому же это даст лишние пару секунд на разгадку другой тайны. Кто же хозяин зала? Фразы короткие, чёткие, явно привык командовать. Да любой, у кого есть деньги, чтоб содержать дом, в котором есть такой зал вместо подвала и парочка головорезов на побегушках, способен так говорить! Нет, не любой, — тихонько шепнул мозг, — он очень богат.

«Какую тайну?»

О, значит, тайна всё-таки была, уже неплохо. Жаль, нельзя методом перебора назвать правильную. У него одна попытка. И всё-таки кто он? Кто?! Думай, думай! Богат. Властен. Привык командовать. Единственный правнук, который по каким-то причинам не посещает свою вечно смердящую мышиным помётом прабабку, — стоп! Запах! Вот оно! Он обратил внимание на запах, когда тот вошёл, но потом словно забыл об этом. Незнакомец убрал его магией? Нет, запах ещё есть, но слабый. Странно, почему тот убрал звук шагов, шорохи ткани, говорит только посредством написания слов, но при этом не убрал запах? Потому что это не запах его тела и потому, что он уверен, что ты не вычислишь его по запаху одеколона. Запах одеколона… мать моя, портянки Мерлина и Моргану за ногу! Самый красивый, самый умный и самый храбрый маг года по версии одного, к сожалению, не слишком популярного журнальчика, понял, КТО стоит позади него и почему он уверен в том, что Локхарт не знает этого аромата. Гилдерой не должен был знать этого запаха, потому как тот ещё не поступил в продажу. А знал он о нём, потому как не далее как вчера лично, чуть ли не на коленях умолял, этого старого пройдоху Вронского продать ему его чудо-аромат из новой коллекции. Тот, поддавшись на уговоры, лишь разрешил понюхать строго охраняемую новинку, по секрету рассказав, что продал всего один экземпляр раньше времени. Всего один. Министру магии!

«Я в последний раз спрашиваю: какую тайну?»

Он стёр память любимой прабабушки министра магии — он покойник. Нет, хуже. За такое его не убьют, за такое его отправят в Азкабан. Причём тут уже никакие хвалёные адвокаты издательства ему не помогут. Гилдерой представил себя в тюремной робе, без маникюра, без сеточки для волос, без фруктового йогурта по утрам, без… А ведь там ещё дементоры! Им ведь плевать на его красоту, они же… В голове как некстати всплыл дурацкий анекдот про то, что единственные существа, способные оценить богатство и широту вашей души, — это дементоры.

«Я ухожу».

— Стойте! — Локхарт не хотел умирать, а прозябать в Азкабане он тем более не хотел.

— Я… Я всё скажу.

Последний рывок, подсказка должна была быть в её доме — вспоминай! Старый камин, потрескавшиеся ступеньки, аляпистая картина на стене, покосившаяся лестница, разбросанные… стоп! Картина! Картина была единственным, что в этом доме не было покрыто пылью, и она же была единственным, что не соответствовало образу жилища старой кошёлки с заячьей губой. Что было на картине? Что-то яркое, на что он не обратил внимание. Это были полосы. Точно полосы: зелёная, белая, оранжевая. Это… он видел такие — флаг Ирландии! Почему эта старуха держит этот флаг и так трясётся над ним, а властный министр прячет её, не желая рассказывать о такой сильной ведьме и разыгрывать перед прессой беспроигрышную карту заботливого правнука?!

В голове не хуже горящих перед ним букв вспыхнула догадка. I. R. A.! Три буквы, на которые уже была готова отправиться его счастливая жизнь, быстро превратились в другие три буквы, которые спасут ему эту самую жизнь.

— Я сделал это, чтобы спасти её, потому как иначе всплыла бы её связь с I. R. A.! — Точно! Другого варианта быть не может! Старушка по молодости якшалась с этими террористами, а он стал министром. Если, не дай Мерлин, кто пронюхает, то всё — конец карьере. Прощай, кресло и волчий билет на всю жизнь. От осознания, что он, даже будучи связанным, лишённым магии и хоть какой-то информации, сумел выйти победителем из сложившейся ситуации, его прямо-таки захлестнуло волной гордости за себя — такого умного и безмерно наблюдательного. А вместе с этим пришло и облегчение: мысль, что всё, самый опасный момент миновал, однако если он хочет уйти отсюда поскорее, то надо играть роль дальше.

— Я думал защитить её так. Там была журналистка, она сказала, что напишет книгу и всё расскажет про неё и её способности в магии, и тогда к ней будут толпами ездить журналисты. А журналисты, они бы рано или поздно догадались, кто она такая, и тогда, — Гилдерой еле успел заставить себя замолчать. Министр не должен знать, что он узнал его. В Азкабан его, конечно, теперь не отправят, но вот испытать на себе действие заклинания забвения не хотелось от слова совсем. — Тогда бедную старушку совсем бы замучили, она ведь такая слабая, — но припугнуть всё-таки стоило: — Рэйчел ведь хотела найти её родственника, там был кто-то, она говорила, то ли правнук, то ли правнучка. Сказала, что журналисты помогут найти его.

Наглая ложь, конечно, но… Памяти у неё всё равно нет, так что максимум ей слежку устроят. А ему, ему надо как-то выбираться отсюда.

«А ведьме зачем стёр?»

Короткий вопрос, разом убедивший его в том, что министр не причинит вреда ни ему, ни Рэйчел. У него не просто нет доказательств, он действительно не знает, что произошло. Наверняка на доме стояли мощные следящие и охранные чары, но старая карга отключила их перед ритуалом, чтоб высокопоставленный правнук ничего не знал о милых развлечениях старушки. Отключила, и теперь всё, что он знает, — это то, что были наложены чары забвения, которые тот не рискнёт снимать, опасаясь за рассудок старухи.

— Она старенькая, я подумал, мало ли перенервничает на этом фоне…

Кто-то подошёл к нему сзади, очевидно один из головорезов всё-таки стоял на страже, готовый в любой момент прийти на помощь своему хозяину. Лёгкое прикосновение руки к его шее, и Гилдерой потерял сознание.

Очнулся дома, даже на кровати.

— Я герой! — сказал кому-то в потолок. «Ты идиот, — припечатал мозг. — Чтоб никогда, слышишь, НИКОГДА не смел!..»

От самобичевания и запоздалого раскаяния пополам с приходом умных мыслей Локхарта отвлёк настойчивый стук в окно. Огромная белоснежная сова из личной канцелярии министра важно влетела в открытое нетвёрдой рукой окно. Гилдерою отчаянно хотелось спрятаться от неё под кровать или в шкаф, или неважно куда — главное, подальше. Но по официальной версии он министра даже не подозревал, поэтому ему ничего не оставалось, как протянуть отчаянно трясущуюся руку к скреплённому гербовой печатью конверту.

«Поздравляем… вклад в обеспечение безопасности страны… проявленная храбрость… присуждён орден Мерлина третьей степени… с уважением…». Скованно улыбнулся и, угостив сову на прощание, без чувств рухнул на стул.

Орден Мерлина третьей степени… Жмот! Да за его страдания, да за то, что он у него в подвале натерпелся, да вот за эти ужасные тени под его прекрасными глазами первой надо было давать. Первой или на худой конец второй! На секунду мелькнула мысль о великой и священной мести за поруганное достоинство. Достоинство, ещё не отошедшее от предыдущей встречи, осторожно заметило, что он всего лишь писатель, а его оппонент… в смысле, он благородный сокрушитель чудовищ, а его противник — это всего лишь министр магии, которому осталось чуть больше трёх лет на посту. И вообще, Чарльз сказал, что его скоро подсидит какой-то Фридж, или Фрадж, или Фрудж, или… он даже не попытался запомнить имя, политика его никогда не интересовала. Да и вообще, месть — это так низко для возвышенных натур вроде него.

Локхарт тяжело вздохнул и притянул к себе не прочитанную с утра почту, ложиться спать уже не было смысла. Первое письмо было от его агента.

«Продажи идут хорошо, если сохраним темп, войдём в десятку лучших книг недели.

С наилучшими пожеланиями, Миранда».

Ну вот и хорошие новости пошли, ещё чуть-чуть, и… В окно, чуть не разбив стекло, буквально врезалась какая-то сова. Она истошно ухала, всем своим видом показывая, что у неё крайне важное сообщение. Сообщение, надо было признать, было действительно важным.

«Только что поступило известие о присуждении тебе ордена Мерлина третьей степени. Покупатели как с цепи сорвались — выгребают всё подчистую!

P. S. Как можно скорее в редакцию — подпишем договор на дополнительный тираж! (рукой бухгалтера)

P. P. S. Будут фотографы! (рукой их специалиста по связям с общественностью)

P. P. P. S. Будь готов, что спросят про продолжение! (рукой его агента)

P. P. P. P. S. БЫСТРО! (рукой самого Чарльза Хэтэуэя, главного редактора издательства)»

Происходившее дальше было лучшим, что случалось с ним за всю его жизнь. Лучшим, но ближайшее будущее сулило быть ещё лучше, поэтому он отвертелся от пары-тройки лишних рюмочек, сбежал от толпы юных фанаток и теперь гордо, в блаженном одиночестве и тишине, сползал по дверному косяку.

В его душе боролись два чувства: лень и любовь к себе. Хотелось упасть на пол и заснуть, ибо лень. Но любовь к себе, такому милому и хорошему, упрямо твердила, что если он заснёт на полу, то завтра будет болеть спина, а если не сделает маску на лицо, то первые морщинки начнут портить кожу всего через семь лет! Если не наденет сеточку на волосы, то с утра будет похож на ведьму — в обоих смыслах слова. Если не доползёт до ванны, чтоб почистить зубы, то завтра будет вонять изо рта или, упаси Мерлин, появится мерзкий налёт. Если… Мерлин, как много проблем и бед в этом жестоком мире. Много, но он не позволит ему сломать себя! Так что он сейчас поднапряжётся и сделает всё в лучшем виде.

Жестокий мир нанесёт подлый удар в мягкое подбрюшье, ещё не остывшее ото сна, завтра, где-то в половине двенадцатого дня. Когда новоявленный герой, знаменитый писатель и просто прекрасный человек, лениво потянувшись после сна, возьмёт, не вставая с постели послание от своего агента. Гилдерой быстро пробежится глазами по списку самых страшных чудовищ магического мира, прочтёт завершающую это бескомпромиссную резолюцию редактора о том, что «выбирай любого», и, резко побледнев, на миг безумно захочет побежать каяться в аврорат или ещё куда. На миг. Потому как во второй миг он разглядит приписку от бухгалтера о сумме, которая ему будет вознаграждением за эту рукопись, а также о тех деньгах, что уже переведены на его счёт в качестве аванса.

Затем его взгляд скользнёт на туалетный столик с выстроившимися в ряд немыслимо дорогими склянками с кремами и духами. На дверь его гардеробной, в которой, о ужас, всего две мантии из новой коллекции, а в остальном и на люди показаться стыдно. Недовольно оглядит свою маленькую квартирку — он явно достоин большего. С восторгом разглядит внушительную пачку свежих писем от поклонниц, которая стала куда толще, чем вчерашняя, и, обуреваемый чувством собственной значимости, подойдёт к зеркалу. Сорвёт резким движением сеточку для волос, позволяя роскошным локонам рассыпаться в живописном беспорядке. Окинет гордым взглядом своё прекрасное отражение и, гордо вздёрнув самый милый из носов, скажет:

— Я Гилдерой Локхарт! Я победитель еженедельника на самую очаровательную улыбку. Я в одиночку одолел накликающее смерть ирландское привидение! Я смогу сокрушить любое чудовище, ибо не появился ещё на этом свете монстр, который сможет противостоять моему гениальному уму, могущественной магии и несравненной красоте! Да!

Его отражение в фиалковой ночнушечке в цветочек, словно подтверждая эти слова, гордо взглянет на него из зеркала. Всем своим видом показывая решимость, силу и непоколебимую веру в то, что все враги будут непременно побеждены под фанфары его многочисленной армии поклонников. Кивнув самому себе, он развернётся и, ещё раз взглянув на список, уже еле слышно прошепчет:

— Да быть того не может, чтоб они все были смертельно опасны. Я просто уверен, что хоть один из них туда попал совершенно случайно.

Он хотел завязать. Действительно, очень хотел. Но не получилось… Слава была наркотиком, без которого жить, конечно, было можно, но вот вопрос, нужно ли. Может, кому и нужно, но только не ему, он уже этой серой обыденности не просто наелся, а прямо-таки объелся за предыдущие двадцать лет. А значит, нужно было что-то решать. Точнее, решение у него было. Хорошее такое решение. Ключевое слово, было… После разговора по душам с министром магии Гилдерой не то, что поклялся себе быть законопослушным волшебником, он был готов сам идти геройствовать. И если исполнения первого от него никто не требовал, то второго ждали с нетерпением все. Все в лице Чарльза, Миранды, фотографов, журналистов и его маленькой, всего-то в полмиллиона, армии поклонников, возглавляемой всё той же Сюзанной Рид.

Для начала он решил отделаться малой кровью. В конце-то концов, побеждать можно не только страшных чудовищ — написал книгу про домашних вредителей. Маленькая зеленоватая книжка вышла феноменальным для справочников тиражом и подарила надежду, что он сможет быть просто популярным писателем, без всяких там геройств. Идея, конечно, была хорошей, но все это истолковали, как милую первоапрельскую шутку. Так что весь тираж был раскуплен исключительно в качестве шуточного пособия, как бороться с монстрами, которые всем под силу. Чарльз тоже посмеялся над шуткой, но довольно-таки непрозрачно намекнул, что больше на подобные эксперименты он не пойдёт.

И самому прекрасному магу мира ничего не оставалось, как засесть за учебники и самоучители, дабы силой ума своего подтвердить всю свою с таким трудом заработанную славу, и… И вот тут выяснилось самое интересное. Нет, то, что он гениален и всё схватывает на лету, он прекрасно знал и до этого. А втихую скупив половину ассортимента книг тематики «Овладей боевой магией за неделю», «Мастер зелий, ускоренный курс», «Тысяча и один совет начинающему мракоборцу», Гилдерой не без усмешки заметил, что их авторы были настолько же компетентны в своих областях, насколько он был компетентен в… балете. Да, в магловском балете он, пожалуй, действительно, даже при всей своей гениальности, ничего не понимал.

Отчаявшись хоть как-то разобраться самостоятельно или хотя бы найти нормальную книгу, он отправился в единственное место, где ему могли помочь — маленький, неприметный книжный магазинчик на окраине Лондона. Ещё мальчишкой он прибегал сюда за свежими книгами про монстров, героев и с упоением углублялся в чтение ещё пахнувших типографией книг. Здесь, в этой благословенной тишине, нарушаемой лишь тихим шорохом страниц, он вершил свои первые подвиги, спасал бесчисленное количество принцесс, сокрушал армии страшнейших чудовищ. Именно здесь, а не в пресловутом забытом магией Верчвуде он решил стать героем. Решил, но не стал. Точнее стал, но не таким, каким хотел, так что, переступая порог этой святая святых, он не просто желал вернуться в мир своего детства, когда выбранный путь казался таким простым и доступным, он, уже зная, где совершил ошибку, хотел узнать, как её исправить.

Хозяину этого книжного магазинчика Локхарт доверял, как никому другому, и потому врать этому человеку не хотел от слова совсем. Так что в ответ на удивлённый взгляд, что ожидаемо последовал после его просьбы посоветовать действительно стоящую книгу по обучению боевой магии, он сказал самый близкий к реальности ответ. — Меня завалили письмами поклонники. Все интересуются, что бы такого прочесть, чтоб приблизиться к моему, — посмотрел в такие доверчивые, старые, чуть подслеповатые глаза, — приблизиться к моему книжному образу. В книге же… всё не опишешь, как было. Некоторые детали не будут интересны читателям.

— Да. Понимаю, — кивнул старик. — Но по этим книжкам ничему такому выучиться нельзя. Ты же герой! Вон, как всё провернул.

Повисла тишина. Старик разглядывал стоящего перед ним Локхарта, и, судя по тому, как пристально он это делал, не приходилось сомневаться, что… Гилдерой храбро поднял голову, встречая взгляд Альберта Хобхауза, человека, который знал о нём едва ли не больше, чем его родная мать, но в отличие от последней наотрез отказавшегося дать хоть какое-то интервью многочисленным ордам журналистов. Человека, который этим и многим другим заслужил практически полное доверие.

Старику этот твёрдый взгляд, похоже, понравился, и он, хитро улыбнувшись, заговорщицки подмигнул Локхарту.

— Но, впрочем, есть у меня одна книга… Не совсем, правда, самоучитель, и вряд ли твои фанаты станут это читать…

— Она настолько…?

Мистер Хобхауз важно кивнул:

— Да, она настолько. Её автор, аврор, писал её для мракоборцев как учебное пособие, но… Книга очень тяжёлая, и её, что называется, завернули. Выпущен был только ознакомительный тираж.

Он медленно прошествовал куда-то вглубь зала и через несколько минут вернулся с увесистым томом в руках.

Аластор Грюм «Убей или умри» — гласили мрачные тёмно-бордовые буквы, которые, словно кровавая клякса, тускло поблёскивали на тёмной обложке фолианта.

— Какое… многообещающее название.

— Красноречивое, — согласился старик, — и, можешь мне поверить, дальше всё ещё…

— Но она поможет? Она поможет стать тем героем, что описан в моей книге? — нетерпеливо прошептал Локхарт, мягко, но вместе с тем настойчиво забирая учебник, чтоб рассмотреть поближе.

— Да. Если сможешь стать тем, кто станет следовать её правилам.

Гилдерой нерешительно открыл первую страницу.

Предисловие: если ты не готов умереть, выполняя свой долг, немедленно верни книгу в библиотеку и забудь о карьере мракоборца.

Перевернул первый лист.

Часть первая: Что есть враг.

Оглавление.

Глава первая: Враг, который явный враг.

Глава вторая: Враг, который вроде друг.

Глава третья: Друг, который враг.

Гилдерой удивлённо поднял взгляд от страниц.

— У него явные проблемы по части…

— …взаимоотношения с окружающими, — закончил Хобхауз, — но это не отменяет полезность этой книги как пособия. Это вводные уроки, дальше он описывает зелья, магию, ловушки, которые можно использовать, и… Вот, например. — Он осторожно перелистнул пару десятков страниц. Судя по всему, там было описание приготовления зелья в полевых условиях.

… такое зелье пригодно к применению. Четыре-пять капель на стакан, если Вы хотите заставить противника не спать всю ночь, мучаясь болями в животе (ослабление внимания, способностей и т. д. подробнее в главе 5 «Уравнение шансов»). 20-32 — сильные боли, заставляющие Вашего противника в прямом смысле лезть на стену от боли (допустимо, как средство для допроса при отсутствии зелья правды). 36 капель и более вызывает смерть, желательно использовать, если есть доказательства, что противник опасен, так как не одобряется министерством (скорость наступления летального исхода лучше заранее просчитать по таблице 47 на странице 593).

— Эта книга…

— Да.

— Я беру её!

— Гил…

Мистер Хобхауз был, пожалуй, не только единственным человеком на свете, кому Локхарт старался рассказывать не сильно приукрашенные истории, но он был ещё и единственным в мире магом, которому дозволялось сокращать его имя до… до вот этих букв.

— Мне очень надо. Обещаю, я буду… я не буду делать эти вещи так, как имел в виду он. Но мне действительно необходимо её изучить.

Не сказать, что после этого всё пошло как по маслу, но…, но деваться было некуда, да и решение было принято окончательно и бесповоротно. Что же насчёт опасности, то в конце-то концов, прелесть непобедимых монстров именно в их непобедимости. Если он проиграет, то все решат, что тварь была воистину непобедимой. Что же насчёт книги, то да, он выучил её практически наизусть. Заучил от корки до корки, повторив, сварив, наколдовав всё то, что мог предложить ему автор. А автор предложил всё, что было законно, не сильно законно и допустимо только в ситуации, когда старушка королева в опасности. И если за королеву можно было не волноваться, то вот ему теперь порой грозила настоящая опасность. От которой его могли спасти только ум, красота, природное обаяние и пара-тройка полезных заклинаний, почерпнутых из «той самой» книги.

* * *

На столе лежала первая копия его новой рукописи, «Каникулы с каргой». Название в меру забавно, в меру просто, без особых претензий. Как сказала Миранда, «Ещё не хватало, чтобы нас обвинили в хвастовстве, а так ты просто описал свои приключения и даже не уверен, что это достойно внимания». Миранда с Чарльзом всегда акцентируют внимание на последнем пункте. Герой, по их мнению, должен быть скромен и прекрасен. Прекрасен — чтобы хорошо смотреться на обложке. Скромен — чтобы, читая о его приключения, читатели думали, что он именно из-за своей скромности преумалил значение действий и наверняка преуменьшил опасность тех ситуаций, в которых судьба его заставила оказаться. И если его несравненная красота была очевидна, то в пользу преуменьшения говорил тот факт, что практически все выбранные им твари были, что называется, на слуху. Что, надо признать, добавляло им очков, поскольку менее храбрые коллеги по перу из журналистской братии не жалели времени и сил, описывая тварей, которых они не только никогда не видели, но и не горели желанием увидеть. В конце-то концов, читатели вряд ли узнают, сколько на самом деле было троллей, обитающих в Хэмпшире, какие именно способности отличали девонширских вампиров от их прочих собратьев и, наконец, насколько, на самом деле, был огромен корнуэльский оборотень. О чём ещё никогда читатели и не узнают, так это о маленькой художественной доработке, что происходила при описании подвигов. Согласитесь, что…

«Я стоял на открытом всем ветрам утёсе и, словно одинокий пилигрим, смиренно взирал на открывшиеся мне земли. Раскинувшийся предо мной городок был прекрасным образчиком английской архитектуры девятнадцатого века. Мощёные улочки, уютные дома и старенькая магловская церквушка возле ручья, давшего название этому месту. Светлый ручей. Да, когда-то эти места поражали своей красотой, и звонкий кристально-чистый ручей весело бежал здесь, готовый усладить взор усталых путников. Теперь в этом месте поселилась тьма. Не звенит больше весёлый ручей, не поют свои полные счастья песни птицы — всё погружено в наполненные туманом сумерки. Печать тьмы отметила это место и надёжно укрыла его от взора магов и маглов. Но даже она не могла спрятать это место от моего ищущего несправедливость взора! Напрасно силы тьмы плели свою паутину, стараясь обмануть и запутать меня. Я, Гилдерой Локхарт, шёл не по картам и тропинкам, я шёл по зову моего сердца, что пламенно билось в груди, зовя меня на помощь к несчастным. Путь этот был труден и занял не один час, ибо хоть я и мог броситься на приготовленные заранее ловушки, но должен был беречь силы для главного боя.

Десятки мирных жителей, измученных годами, проведёнными под пятой тьмы, несмотря на поздний час, высыпали на улицу, приветствуя меня. Каждый из них считал своим долгом пригласить меня к своему очагу, дав мне то немногое, что у них было. Но я не мог есть и тем более спать, зная, что зло затаилось неподалёку! Я оглядел окружающих меня людей своим пронизывающим взором, и от моего взгляда не укрылся ни свет их душ, ни тьма, что пыталась спрятаться подле них. Я уверенно шагнул к старухе в длинном чёрном одеянии и сказал:

— Позвольте мне провести эту ночь под крышей Вашего дома.

И, идя за этим воплощением зла, что скрывалось, накинув личину милой старушки, я улыбался окружающим меня горожанам, прося их скорее вернуться в свои дома, ибо наступала ночь. Ибо я, Гилдерой Локхарт уже шёл в логово тьмы, чтоб принять там смертный бой!»

…звучит намного лучше, чем…

«Я, как полный идиот, проплутал по лесу добрых семь часов, пока не вышел на какую-то возвышенность, с которой, наконец, и разглядел пункт назначения. Мерзкую, грязную деревушку с разбитой дорогой, по краям которой ютились держащиеся, похоже, только на магии и честном слове дома, в которой жило не больше трёх десятков человек. Время было позднее, гостиницы нет, а эти (фраза вычеркнута цензурой) заперлись в свои хибарах и сделали вид, что не слышат, как я стучу в их двери. Естественно, у меня не было иного выбора, как согласиться на предложение вылезшей не пойми откуда старухи переночевать у неё. И то, что эта старуха, вовсе не божий одуванчик, приютивший меня из чисто альтруистических намерений, я узнал, только когда… Нет, всю правду об этом я и под пытками не расскажу».

Лежащая на столе книга была первой из более чем стотысячного тиража. Мягкая белая бумага её страниц ещё источала ни с чем не сравнимый запах типографской краски, а на обложке был изображён он сам. Гилдерой, облачённый в неимоверно идущие ему фиалковые одежды, стоял прямо посреди жадно тянущих к нему свои алчущие пальцы ведьм. Локхарт вздрогнул и посчитал за лучшее смотреть на мирно проплывающие за окном облака. Картинка была взята из описания финальной битвы, само воспоминание о которой навевало дрожь. В книге-то он сам вышел к ведьмам, когда они обезумели от запаха, шедшего из котла, где варилось их зелье иллюзий. Просто поразительно, к каким последствиям может привести добавление к этому вареву пары-тройки новых легкодоступных ингредиентов — спасибо Аластору. Правда, сам он наверняка заслужил бы от него мощный пинок, если бы тот узнал, что Локхарт пренебрёг описанными там мерами предосторожности. Надышался этой дрянью наравне с ведьмами. Надышались они, и все вместе всю ночь напролёт — он тяжело вздохнул, — всю ночь напролёт пели, плясали, короче, слава Мерлину, никто этого не видел. Ещё большая слава Мерлину, что на большие подвиги, чем песни и пляски, ни его, ни старушек не понесло. Не то пришлось бы практиковать метод самоналожения чар забвения (шёл в самом конце учебника с пометкой очень опасно, только в случае крайней необходимости).

Ему повезло: очнулся первым. Связал старушек, собрал пару сувениров в доказательство и лично для себя. Послал сову в Министерство и вышел к народу, чтоб поделиться радостной новостью. Хвала Мерлину и его подтяжкам, народ слышал лишь жуткие завывания и видел только странные тени, скачущие в кругу света: посмотреть поближе никто не решился. Ведьмы же после того, как очнулись, несли всевозможный бред, вызванный наличием в их крови просто безумной дозы их же варева, что делало любые их россказни о произошедшем несостоятельными. Да и кого будет интересовать их версия, если на приёме в Министерстве самый молодой и почётный член Лиги защиты от тёмных сил озвучил свою. Так и родилась финальная битва на пятьдесят семь листов с применением страшных проклятий, редких чар и прочих атрибутов борьбы с вселенским злом.

Дверь распахнулась, и в кабинет влетела Миранда, которая за прошедшие с их знакомства пять лет, кажется, совсем не изменилась. Та же самоуверенность, та же стремительность, та же бесцеремонность, с которой она, кивнув на обложку, сходу заявила:

— Красотки, да? А ну признавайся, сколько раз ты их «победил»?

— Я надеюсь, ты меня вызвала не только за этим.

— Конечно нет, — смеясь, махнула рукой та, мгновенно перестраиваясь на деловой тон. — Нужно подписать документы, обговорить график твоих фотосессий, выбрать дату для большого интервью «Пророку» и, конечно, обсудить твои планы на будущее.

— И много вариантов моего будущего?

— Как всегда, с четыре десятка наберу без напряга, — заявила она со своей неизменной усмешкой. Когда-то эта усмешка казалась ему хищной, но теперь, за столько лет, он успел заметить, что свои хищнические замашки Миранда предпочитала демонстрировать исключительно тем, кто пытался причинить беспокойство её подопечному. — Сильно устал? — без особой заботы, мимоходом, словно для поддержания беседы.

Гилдерой улыбнулся самой своей ослепительной улыбкой:

— Хоть сейчас в бой.

Ослепительная улыбка могла обмануть всех, кроме девушки напротив него.

— Ну что ж, раз ты готов и рвёшься в бой, то у меня есть кое-что интересное для тебя, — откуда-то из недр крокодиловой сумочки был извлечён внушительный белый конверт.

— Что это?

— Предложение о работе.

Предложения о работе делились на три категории. 1) Послания старушек о том, что на чердаке завелось чудовище, которое может победить только он. 2) Рекламные. Изгнать чудовище/монстра/привидение из магазина, чем подстегнуть его популярность (20% от выручки Вам). 3) Обращения мэров с просьбой о помощи. Последнее было нечастым, зато самым опасным, и к тому же от него, в отличие от первых двух, было не так легко отмахнуться.

— Что там на этот раз? — с вымученно-покорной улыбкой осведомился самый храбрый маг Великобритании по версии, увы, опять-таки не слишком популярной газетки.

— Ужасно трудная работа, я даже не уверена, что ты справишься. Старинный замок, битком набитый мелкими истошно орущими надоедливыми тварями, которых надо усмирить и по возможность обучить хоть чему-то. Оплата — стандартный учительский оклад плюс полный соцпакет со страховкой. Питание и жильё на территории работодателя.

Гилдерой удивлённо поднял глаза на девушку, которая, как ему казалось, пару секунд назад искренне поинтересовавшись о положении его дел, должна была предложить ему что-нибудь простое. Что-то, что не должно было стать очередным дико злобным и не менее голодным монстром, достойным стать главным героем его следующей книги. Заметив его реакцию, агент звонко расхохоталась:

— Тебя приглашают в Хогвартс на должность преподавателя защиты от тёмных искусств, — сделала театральную паузу, чтоб изучить состояние своего маникюра, — но если не хочешь, то вежливое письмо-отказ я уже написала, тебе надо только…

— Нет-нет! Как можно! Я согласен, я поеду! — Одна из её бровей насмешливо взлетела вверх, заставив тем самым наихрабрейшего мага столетия принять приличествующую случаю позу и менторским тоном, небрежно заметить: — Передача опыта будущему поколению — одна из главных моих жизненных задач.

— Это понятно, но мистера Хэтэуэя куда больше волнует…

— Как преподаватель, я сам буду выбирать курс программы и учебные пособия, разве мои книги не являются учебными пособиями?

— Это… да. Но ведь в Хогвартсе вряд ли будет что-то, достойное печати, а, значит, следующую книгу ты выпустишь не раньше чем через полтора года, — эти слова, произнесённые с показным сожалением и понимающей улыбкой в глазах, придали ему достаточно храбрости, чтобы вступить в бой с самым страшным монстром Англии — жадностью Чарльза Хэтэуэя.

Чарльз Хэтэуэй воспринял идею со школой без особого восторга, но вынужден был признать, что, во-первых, это действительно неплохая реклама, а во-вторых, если заставить каждого ученика школы купить комплект книг, то это будет… Аккуратно подсунутый листок с предварительной суммой решил дело.

Миранда с редактором ещё долго что-то обсуждали. Выстраивали планы, просчитывали все возможные варианты, но Гилдерой их не слушал. Все его мысли были там, в огромном замке, что остался где-то в кажущемся теперь далёком прошлом. В замке, в котором, несмотря на то, что в нём ежесекундно что-то случалось, взрывалось, ломалось, он чувствовал себя в полной безопасности. И вот теперь ему предстоит провести там целый год. Год, в котором не будет никаких монстров, чудовищ, сумасшедших призраков, древних тайн и смертельных опасностей. Целый год, в котором его никто не будет кидать в самую гущу событий, чтоб раздобыть новый материал для книги. И всё, что ему надо будет делать, так это обучать детей магии. Читать им книжки про пикси, оборотней, русалок и прочих не слишком страшных существ да обучить паре простеньких заклинаний. Не жизнь, а сказка, не работа, а целый отпуск длиною в год. Убаюканный такими счастливыми и безоблачными мыслями, под звуки тихих препирательств Миранды и Чарльза, он задремал. И снился ему далёкий и прекрасный замок. И его новые классы: десятки опрятно одетых детишек, которые, раскрыв рот, слушают его рассказы о подвигах, а потом под его чутким руководством постигают азы волшебства. И все эти «Да, профессор», «Вы такой мудрый, профессор», «Я бы так не смог, профессор», «Вы не дадите свой автограф, профессор» — это будет прекрасно. Это будет не просто лучший отпуск, это будет лучший год в его жизни. Лучший год за последние пять лет.

Гилдерой Локхарт, обладатель ордена Мерлина третьей степени, почётный член Лиги защиты от тёмных сил, обладатель титулов «Самый прекрасный маг современности», «Самый храбрый маг Великобритании» и, конечно, несравненный обладатель приза за самую обаятельную улыбку, счастливо улыбался своим мыслям во сне, думая только о хорошем.

Если бы он только знал…

Сидя в своём уютном кабинете, каждый миллиметр малиновых стен которого покрывали его портреты вперемешку с сувенирами с мест, так сказать, боевой славы, и невольно раз за разом возвращаясь мыслями к произошедшему, Гилдерой не мог не признаться хотя бы самому себе, что всё случившееся мало того, что произошло отчасти (лишь отчасти) из-за его попустительства, но и в какой-то мере было весьма и весьма ожидаемо. Но обо всём по порядку.

Последние два месяца лета 1992 года он провёл, будто во сне, находясь во власти того же сладкого предвкушения, что владело им много лет назад. Когда он, одиннадцатилетний мальчишка с нетерпением ждал того дня, когда Хогвартс-экспресс умчит его от серых будней, навстречу приключениям и славе. С тех пор он слегка вырос, узнал, что приключения — это не всегда весело, а слава… Слава оказалась весьма своенравной особой, требующей постоянных жертв во имя неё. Так что теперь малиновый экспресс должен был уже умчать его от приключений и славы к серым, полным покоя и неги дням.

Вот, собственно, чем были полны его мысли в эти последние солнечные дни. Мысли. Поскольку всё остальное было забито под завязку, но он, окрылённый открывающимися перспективами, не замечал никого и ничего вокруг. Ни Чарльза, который решил напоследок урвать хоть что-то перед тем, как отправить своего лучшего писателя работать на благо будущего поколения — в авральном порядке написанная и напечатанная книга «Я — волшебник» была целиком его заслугой. Ни Миранды, которая, сбиваясь с ног, металась злобной фурией между издательством и редакциями газет, договариваясь об интервью и раскрутке его очередного шедевра. Гилдерой просто покорно делал то, что ему говорили, ожидая часа X, который должен был вот-вот наступить. Час, когда все беды и переживания останутся Здесь, а сам он окажется Там. В этом прекрасном и волшебном Там не было места его нынешним тревогам, мыслям о том, какого монстра ему придётся побеждать завтра, и переживёт ли он эту встречу. Там было всё предельно просто: обучай будущее поколение и наслаждайся всеобщим вниманием.

Первый тревожный звоночек на тему «будущее поколение и всеобщее внимание» прозвучал за несколько дней до первого сентября. Но к несчастью, его тихий звон потонул в том шуме, что привычно царил в Косом переулке, а точнее, возле книжного магазина, где разыгрался первый, тогда ещё никем не оценённый и не замеченный акт великих и неимоверно ужасных событий.

Во «Флориш и Блотсс» была тьма народу, сотни его фанаток всех возрастов, от древних, еле способных держать палочку в руках ведьм до совсем юных, очаровательных созданий, которым ещё только надлежало выучить свои первые заклинания. В общем, шум, гам вперемешку с восторженными охами и ахами стоял страшный, а тут ещё и фотограф из «Пророка», без устали щёлкавший своей камерой. Обычно Миранда никому не разрешала снимать во время дачи автографов, но график, график был слишком плотен, чтоб выкроить для него отдельное время, а статья в «Пророке» ещё никогда не была лишней. Поэтому пришлось пойти на определённые жертвы, которые обещали массу неудобств её подопечному. Фотографу происходящее тоже не сильно нравилось, но в эти безумные дни они все были собратьями по несчастью. Собственно, на очередной гневный выпад фотографа, которому мешают снимать, Локхарт и поднял голову. Поднял и увидел Его! Свой шанс превратить занудные фотографии с выдачей автографов во что-то куда более ценное.

— Не может быть! Неужели это сам Гарри Поттер! — восторженно крикнул, выходя вперёд, чувствуя, что скептическое «раздача автографов — это, увы, только третья полоса» Миранды, плавно превращается в «объявишь о своём назначении в максимально подходящей обстановке, лучше с какой-то знаменитостью в обнимку, и первая полоса наша» Чарльза. Так что, вытаскивая из толпы немного упирающегося Поттера, Гилдерой не мог не оценить этот подарок судьбы. Мальчишка был послан ему явно свыше за все его страдания при написании его великих книг, которые, бесспорно, обогатили английскую литературу в целом и Чарльза Хэтэуэя в частности, но при этом начисто лишили его самого нормальной и, в первую очередь, спокойной жизни.

Помимо звёздного имени у мальчика было ещё целых два огромных плюса. Первый заключался в том, что он, судя по возрасту, наверняка уже учится в Хогвартсе, а значит, объявление будет к месту. Второй же плюс был в том, что Гарри оказался на редкость милым и предусмотрительным мальчиком. Гилдерой не знал, по каким подземельям и помойкам шлялся этот звёздный ребёнок, но одно было точно: на фоне этого измождённого героя магического мира, который был весь с головы до ног перемазан в саже и грязи, он сам будет смотреться ещё прекрасней!

— Гарри! Улыбнись шире! — шепнул, крепко притягивая к себе мальчишку, наплевав на новенькую мантию. — Мы с тобой украсим первую полосу!

Скромность, как видно, была его основной чертой, едва камера перестала щёлкать, парнишка попытался сбежать. Действие весьма правильное, учитывая, что публика должна восхвалять только одного героя, но, увы, в данной ситуации слегка преждевременное. Решительно дёрнув мальчика к себе, он поднял руку, призывая к тишине.

— Леди и джентльмены! Какие незабываемые минуты! Позвольте обратиться к вам с одним маленьким заявлением. Юный Гарри пришёл сегодня во «Флориш и Блоттс» купить мою книгу с автографом, но ему не придётся тратить деньги. Я дарю ему все мои книги.

Вежливые аплодисменты, всеобщий восторг его щедростью, и вот сейчас, когда стопка его книг окажется в руках у мальчишки, можно будут сказать.

— Это ещё не всё. Знай, Гарри, ты получишь гораздо больше, нежели просто мою книгу «Я — волшебник». Отныне ты и твои друзья получат в своё распоряжение живого меня — волшебника. Да, леди и джентльмены. Я с превеликим удовольствием и гордостью сообщаю вам, что с первого сентября я приглашён занять пост профессора защиты от тёмных искусств в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс».

Толпа привычно отозвалась взрывом аплодисментов, когда пошатывающийся под тяжестью книг мальчик скрылся в глубине магазина.

Вот, собственно, и всё, что, пожалуй, стоит упомянуть о том инциденте, когда были посеяны первые зёрна зла, чьи взошедшие сорняками ядовитые побеги Гилдерою с переменным успехом предстояло выпалывать в течение всего последующего учебного года.

Надо признать, к своему торжественному водворению в замок он готовился долго и тщательно, хоть администрация школы и ответила категорическим отказом на все его грандиозные планы приезда, указав, что преподавателю не нужны все эти «…шумиха и зрелищность, так как это день триумфа именно учеников, а не учителей…». Но разве подобное могло остановить обладателя самой очаровательной улыбки? По правде говоря, могло… Но! Но он был по-прежнему велик и прекрасен, и пусть ему из-за каких-то глупых и пропахших нафталином школьных правил не дали явиться в школу верхом на драконе, никто и никогда не помешает ему быть звездой этого вечера.

Гилдерой явился в школу в своей новой сшитой на заказ мантии. От него пахло лучшими духами Вронского. Его ослепительная, жемчужная улыбка могла осветить Большой зал, даже если б погасли все свечи. И наконец… он сам, его сумасшедшее обаяние, изысканные манеры вкупе с неземной красотой были залогом тому, что все будут смотреть только на него и говорить только о нём.

Все. Абсолютно все: от верзилы семикурсника до последнего тщедушного и не умеющего даже правильно держать волшебную палочку первокурсника, в тот вечер (да и что греха таить, во все последующие тоже) говорили только о Гарри Поттере. Которому для того, чтоб о нём заговорили, не надо было снова убивать прекрасно-помните-кого, уничтожать с добрый десяток монстров, получать орден Мерлина третьей степени и приз за самую очаровательную улыбку, ему даже не пришлось проводить долгие часы в примерочной, выбирая «тот самый» наряд. Всё, что потребовалось этому ребёнку, так это старая мантия, ещё более старая машина и уже фактически древнее правило: «хочешь стать знаменитым, наплюй на правила!».

Признаться, такой поворот дел немного выбил его из колеи. Локхарт не привык быть на вторых ролях и уж тем более уступать какому-то мальчишке. Да пусть он будет хоть четырежды победителем сами-знаете-кого, это не повод, чтоб весь чёртов замок гудел, как растревоженный улей, обсуждая, как именно тот добрался до школы и сколько магловских газет хотело напечатать фото летающей машины на первой полосе. Тот факт, что всем маглам стёрли память и ни одна газета так и не вышла в тираж, был слабым утешением для Гилдероя, о прибытии в школу которого не написали даже в «Ведьминой удаче». Так что, меря рассерженными шагами свой кабинет, он твёрдо решил, что должен расставить всё по местам. Чётко показать всей школе и миру, что именно он здесь главная звезда.

Решил. Победным взором окинул уже обвешанный его портретами кабинет и… И понял, что всё произошедшее — именно его ошибка. Его и ничья больше. Это он! Это он, Гилдерой Локхарт, толкнул несчастного ребёнка на этот скользкий и тернистый путь! Он, встав рядом с ним в магазине и позволив снять их вместе для первой полосы пророка, заронил в юное и неокрепшее сердце губительные семена жажды славы. Стоит ли винить после этого несчастного мальчика, выросшего без семьи, в том, что он пожелал лишь на миг отогреть своё хрупкое сердечко в жарких огнях фотовспышек? Нет. И Гилдерой в благородном порыве решил, что уже завтра найдёт способ поговорить с несчастным.

Несчастный был отловлен прямо перед первым уроком, где незамедлительно, несмотря на все свои жалкие попытки оправдаться, прослушал жаркую, заранее приготовленную речь Локхарта. Посвящённую тому, как он искренне сожалеет о том, что зародил в душе мальчика жажду славы. Видит Мерлин, Гилдерой сделал это очень мягко, даже не намекнув ребёнку о вреде нарушения школьных правил и тяжёлых последствиях, которые ждут всех, кто решил добыть славу любым путём. Ему самому речь очень понравилась, он даже сохранил её, чтоб вставить в следующий том мемуаров, который Чарльз наверняка захочет издать годиков через пять-шесть.

Проникновенная речь не произвела на звёздного ребёнка абсолютно никакого впечатления, ибо спустя какую-то пару часов Гилдерой с ужасом застукал его фотографирующимся для дачи автографов. Времени на придумывание другой у него не было, поэтому ему ничего не оставалось, как принять заслуженный удар на себя. Позволил светловолосому первокурснику сфотографировать их обоих, чтоб затем немедленно отправить Поттера в класс, пока он не натворил ничего ещё.

А ждать, пока тот, обуянный жаждой славы, натворит что-то ещё, он был не намерен. Так что хоть это и было не самой лёгкой задачей, он сумел — не иначе как с помощью своего непревзойдённого ораторского искусства — убедить декана Гриффиндора в том, что помощь ему будет куда полезней в плане воспитательной работы, чем грубый физический труд. Поскольку последний способствует ещё большему укоренению в ребёнке мысли, что он несправедливо подвергнут унижениям. В то время как, помогая писать ему письма, мальчик не только будет загружен работой, но и он, как подобает такому высокопрофессиональному специалисту, в дружеской беседе сумеет выведать у мальчика причины его вызывающего поведения.

Словом, когда юная звезда магического мира прибыла для отбывания наказания, Гилдерой был готов стать для него тем, кто сможет рассказать всё о трудностях жизни публичного человека и о неверной популярности, чьё тлетворное влияние тот имел уже несчастье ощутить.

Гарри оказался на редкость терпеливым слушателем. Выводя своим очаровательным, детским почерком адреса его поклонниц, он внимательно слушал все его советы, лишь иногда позволяя себе вставить «м-м-м», «точно!», «да». Словом, беседа была в высшей мере конструктивной и, как ему искренне казалось, произвела просто неизгладимое впечатление на юное дарование. Впечатление, похоже, было настолько сильным, что, как и у него самого после истории с министром, с ним заговорил внутренний голос. Во всяком случае, именно это начал бессвязно лепетать Поттер приблизительно через четыре часа после начала их беседы, когда, резко вскочив со своего места, начал утверждать, будто что-то слышал. Гилдерой, конечно, не стал переубеждать мальчика, с чувством выполненного долга отпустил его обдумать услышанное и поговорить со своим внутренним «я».

Внутреннее я Поттера оказалось ненадёжным товарищем в деле объяснения, как на самом деле надо зарабатывать популярность. Не прошло и месяца, как он вывел нарушение школьных правил на новый уровень. Исписать стены несмываемой краской в храме науки — кошмар! А ещё и кошка завхоза. Утешало, что животное оцепенело явно под чарами куда более сильного мага — наверняка кто-то из семикурсников влез в секретную секцию, — но ведь подвесить несчастную на скобу факела — это тоже надо додуматься.

В том, что всё это дело рук Гарри, Гилдерой не сомневался. То есть он принял это за аксиому, потому как в ином случае сомнения в этом вынудили бы его самого устроить расследование, сбор улик, опрос свидетелей, использование сильных чар… у него и так мало времени, незачем тратить те несчастные пять часов в день, что не заняты уроками, на подобные занятия. В конце-то концов, слежение за поведением детишек внеурочное время вне его компетенции — пусть этим занимается завхоз. Да и кошка к тому же его. Может, у него вендетта, и он хочет лично припереть обидчика к стенке? В общем, накладывая себе на лицо очередную омолаживающую масочку из русалочьей чешуи, крови дракона и пары-тройки секретных ингредиентов, он даже и не думал о произошедшем. Все эти пресловутые «как?» его не интересовали, а ответ на «почему?» он и так знал. Знал и всё ещё отчаянно пытался придумать что-нибудь, что помогло бы если не прогнать мысли о славе, то хотя бы загрузить мальчишку уроками.

Так что, когда после очередного урока, на котором он заставил Поттера выложиться по полной, изображая оборотня, к нему подошла Гермиона Грейнджер и попросила разрешение на то, чтоб взять книгу из Особой секции, он скорее обрадовался, чем удивился. Наконец-таки его старания приобщить Гарри к учёбе дали свои плоды и были поддержаны его друзьями. Название книги также обнадёживало. «Сильнодействующие зелья» — прекрасная, хоть и сложная книга для тех, кто хочет попрактиковаться в зельеварении, а видит Мерлин, у мальчика, по слухам, по этой части серьёзные проблемы. Правда, он бы посоветовал для начала что-нибудь попроще, но, перехватив напряжённые взгляды Поттера и его друга Уизли, Гилдерой промолчал. Что ж, если гордость мальчика заставляет его хвататься за не просто сложные зелья, а за сверхсложные, то так тому и быть. Тем более завтра у него, говорят, ответственный матч, и не спортивно будет портить ловцу настроение прямо накануне.

Но если честно, квиддичные матчи Гилдероя интересовали даже меньше, чем межфакультетская борьба, поскольку если в последней к нему было приковано внимание, как к дарителю судьбоносных очков, то в первом случае всё внимание забирали исключительно находящиеся на поле игроки. Впрочем, этот матч грозил стать исключением. Внимание зрителей было приковано всего к одному игроку из четырнадцати. Причины тут было три. Это Гарри Поттер. Это самый молодой член сборной за последние Мерлин его знает лет. И это — Локхарт неодобрительно нахмурил свои идеальные брови — сумасшедший бладжер, который летает только за мальчишкой, не замечая никого вокруг. То, что мяч заколдован, ясно не только ему, но и школьникам, что глухо перешёптываются, с напряжением следя за очередным обманным манёвром гриффиндорского ловца. Но, как ни странно, никто не торопится остановить матч. Дамблдор благодушно улыбается, Снейп недобро усмехается, МакГонагалл, бледная, как привидение, стискивает в руках изящно вышитый платочек, но молчит. Значит, тоже считают, что это дело рук мальчишки. Гилдерой ещё раз вздохнул, переводя взгляд на стремительно перемещающиеся по полю пятнышко в ярко-алой форме. Нет, конечно, популярность — вещь очень приятная и, бесспорно, нужная, но заколдовать бладжер — это уже слишком. Так и покалечиться недолго.

Локхарт даже не удивляется, когда момент калечения совпадает с ловлей снитча — идеальное сочетание, как любит говорить Миранда. Под приветственные вопли большей части школы Поттер красиво падает вниз, сжимая снитч в целой руке. Бесспорно, эффектное и запоминающиеся окончание матча, которое, можно даже не сомневаться, выбьет из головы его ученика всё то, что Гилдерой туда старательно вкладывал долгими вечерами. Два месяца душещипательных бесед, в которые он, между прочим, помимо своего бесценного времени ещё и душу вложил, — псу под хвост. Будет, если он немедленно не вмешается.

Растолкав в стороны уже сбежавшуюся на поле по меньшей мере половину школы, он протиснулся к пребывавшему наверняка на восьмом, если не на девятом небе от счастья Поттеру.

— Это Вы? Уйдите, пожалуйста — шипит весь перемазанный грязью герой, наверняка прекрасно понимая, что его триумф сейчас немного подрежут. Что и говорить, тяжёлый случай. Но ничего-ничего, он сам таким когда-то был: наивным, гордым, готовым на любые безумства. Был, пока не случился этот чёртов министр, его чокнутая прабабка и тот подвал, который до сих пор ему в кошмарах снится. Они сделали его умнее, мудрее, показали, к чему может привести слепая гонка за славой. И потому его долг, его священный долг перед магическим миром — спасти этого ребёнка. Даже если ребёнок глядит на него волком.

Осторожненько оттеснив от покалеченного ловца гриффиндорцев, достал свою волшебную палочку: — Не волнуйтесь. Я сейчас его вылечу.

— Не надо! Пусть лучше так, — мигом взвился ещё секунду назад умирающий Поттер и попытался сесть. Сделал он это аккурат под вспышки фотокамеры своего личного фотографа. Красивые наверняка будут снимки, уж он-то в этом понимает. Миранда всегда настаивала на том, чтобы в случае, если он получит ранение в ходе своих приключений, то не смел лечить себя сам. Не в плане того, что боялась за то, что он криво наложит на себя лечебные чары, — этот урок из «той самой книги» он повторял перед каждым заданием, а потому, что его фотография — раненого и безмерно красивого на фоне поверженного монстра — точно будет на всех первых полосах газет. Эти воспоминания окончательно отрезвили его, придав решимости. Нет! Он, Гилдерой Локхарт, не позволит этому несчастному мальчику попасть в ту же ловушку славы, в которую в своё время попал он. Он спасёт его от этой ужасной доли.

— Я лучше пойду в больницу, — сквозь стиснутые зубы прошипел гриффиндорец, предпринимая ещё одну отчаянную попытку избежать спасения. Если он желал этим сохранить статус мученика, то расчёт был неверным. Поскольку, едва эти слова сорвались с его губ, в сознании Локхарта тут же возникла поражающая своей яркостью картинка. Мальчик, морщась от боли, в окружении благоговеющей толпы медленно бредёт к замку, осторожно придерживая сломанную руку. Его форма испачкана, волосы взъерошены, а зелёные глаза горят огнём решимости, и все окружающие… Ну нет! Только не при нём!

Гилдерой решительно поднял палочку и, не обращая внимания на робкое «может, не надо…», начал вращать ей в воздухе читая заклинание. Признаться, он не любил эту магию, и если б не этот готовый на всё ради славы ребёнок то он бы точно делать этого не стал. Причина была проста, заклинание было, что называется, с подвохом. Если вы, не дай Мерлин, сделаете неверное ударение или рука с палочкой чуть дрогнет, то всё. Кости в руке или ноге не срастутся — кости просто исчезнут.

Толпа восторженно ахнула и звук щелчков фотоаппарата потонул в громе аплодисментов.

— Как Вы его… — восторженно прошептал рыжий друг Поттера, с восхищением разглядывая абсолютно здоровую руку приятеля.

— О, пара пустяков… — начал было Гилдерой, но тут же осёкся, с ужасом заметив, что этот рыжий поднял свою покалеченную палочку и, подражая его движениям, прошептал заклинание. Нет. Будь это кто-то другой, Локхарт даже и не заметил бы — недостаточно знать слова и движения, надо уметь, — но палочка Рона Уизли уже успела стать притчей во языцех в школе. Вспышка света, и все стоящие на поле забыли и про великого победителя чудовищ, и про мальчика-который-опять-таки-выжил, и про матч, результаты которого обсуждали те немногие, кому были не слишком интересны первые двое. Все смотрели на Рона Уизли, точнее, на его руку, которая ещё мгновение назад сжимала палочку, а теперь висела безвольным куском мяса.

— А вот теперь нам действительно надо в больницу, — улыбаясь лишь затем, чтоб окончательно не напугать детей, прошептал Локхарт.

Мадам Помфри, к счастью, взяла на себя не только отведённую ей роль врачевательницы, способной вернуть на причитающиеся им место все тридцать три кости, но и отчитала мальчишку за легкомысленное поведение. Избавив тем самым Гилдероя от необходимости портить свою безупречную репутацию нотациями и неизбежным в таком случае сниманием баллов. Так что, пожелав выздоровления больному, он с чистой совестью сначала отправился на ужин, а затем и к себе. В тёплую и уютную кровать, в которой намеревался проспать безмятежным сном, который так рекомендуют врачи, часов двенадцать. Не меньше. То были для него последние абсолютно спокойные часы сна в этом учебном году.

Доброе утро у него в тот день наступило немного раньше обычного, примерно без четверти три. Когда в дверь не просто постучали, а прямо-таки истошно заколотили, будто случился конец света, не меньше. Что ж, нападение на ученика в стенах школы — это действительно в каком-то смысле было концом, если не света, то его мечтаний о тихой и спокойной жизни точно.

Жертвой оказался малолетний фанат Поттера и по совместительству его личный фотограф Колин Криви. Ничем не примечательный молодой человек, одиннадцати лет от роду, единственное достоинство которого составляла громадная и при том крайне устаревшая модель фотоаппарата, которая, по всей видимости, и приняла на себя удар, предназначавшийся бедняге. Во всяком случае, именно так решил Гилдерой, осмотрев несчастного и услышав, чем закончилась история артефакта магической инженерной мысли. Вердикт был печален, что бы это ни было, но оно опасно и… Конечно-конечно, мы ни слова не скажем ни ученикам, ни совету попечителей школы, ни, упаси Мерлин, об этом узнают в министерстве. Так что Локхарт со своим «но мы же не можем это просто так оставить» остался в меньшинстве, так как все его прочие коллеги решили подождать. Чего именно при этом надо было ждать, он, увы, так и не понял, но если его иногда раньше и тянуло погулять по ночному Хогвартсу — теперь-то можно! — то теперь его, что называется, перетянуло.

Да и, вообще, быть учителем в Хогвартсе — это всё-таки не столько работа, сколько диагноз. Диагноз, подразумевающий стальные нервы, пофигистичный взгляд на жизнь (как свою, так и чужую) и, конечно, безграничную любовь к детям. Иначе жить и работать здесь нельзя — свихнёшься. Ведь, даже несмотря на все меры безопасности и драконовские школьные правила, которые благодаря Филчу порой доходят до абсурда, в этой школе всегда что-то происходит. Тут что-то взорвалось, тут кто-то навернулся с движущейся лестницы, тут кого-то растение из теплицы чуть не съело, а совсем неподалёку озеро и лес. И там, и там обитают такие твари, что поневоле понимаешь, зачем Хогвартсу такие мощные стены с крепкими дверями и почему ни один магл его не нашёл. Ни один магл, скорее всего, до него просто не дошёл, а байки насчёт заклятий — это так, для очистки совести. В общем, у них у всех непрошибаемое спокойствие и взгляд «ну никто же не умер». Ждать, пока кто-то умрёт, Гилдерой не собирался. Тем более, когда этим кем-то мог оказаться он сам. Пошёл к директору и предложил хотя бы в плане обучения самозащите организовать дуэльный клуб. Всяко лучше, чем сидеть и ждать, пока на ученика или, упаси Мерлин, на него…

Дамблдор отреагировал на просьбу, как и ожидалось: предложил лимонных долек. Так что не оставалось ничего иного, как, рискнув жизнью (своей прекрасной фигурой и чистым, без единого прыща лицом), выпить с директором чая, дабы в беседе с глазу на глаз убедить его в необходимости принятия хоть каких-то мер. Два часа разговоров, восемь кружек чая, бесчисленное количество калорий, и вот у него в руках разрешение на организацию клуба. Оставалось надеяться, что хоть кто-то оценит его муки по достоинству.

Не оценили. Во-первых, директор решил помочь и в напарники отрядил Снейпа, на лице у которого было написано такое страдание, что у Гилдероя даже мелькнула мысль, что это ещё вопрос, кому из них от этого сотрудничества приходится хуже. А во-вторых… Гарри Поттер. Милый… Маленький… Совсем ещё наивный мальчик… Больно это было признавать, но он так ничего и не понял. Вот не понял, и всё. Словом… Первое заседание дуэльного клуба оказалось и последним, потому как юная звезда, что называется, звезданула по полной. Юное дарование, убившее того-чьё-имя-по-понятным-причинам-нельзя-называть, чуть не убило своего великого учителя, когда, словно шутя, на чистом змеином приказало змее сидеть смирно. Да-да, всё так и было. Змея села (если такое слово, конечно, применимо к змеям), несчастный Флетчер чуть не слёг, ученики разом замолкли, а у великого и неимоверно прекрасного профессора просто палочка опустилась, когда зеленоглазый наглец после этого усмехнулся и с сияющими глазами посмотрел на них, словно ожидая восторга и благодарностей. Хвала Грейнджер и Уизли, они увели негодника со сцены раньше, чем случилось что-то ещё.

Что-то ещё не заставило себя долго ждать и случилось уже на следующий день. Так что, когда ему сообщили, что в этот раз пострадал Почти Безголовый Ник и теперь уже действительно слёгший Флетчер, а единственный свидетель — всё тот же Поттер, Гилдерой даже не удивился. И даже не испугался. Просто захотел напиться. Напивался он, сидя в своей комнате, в окружении своих портретов, потому как «не дай Мерлин, кто-то узнает, что ты пьёшь не только по праздникам и за процветание Великобритании». О том, что волшебник, пусть даже и такой великий, как он, может пить просто потому, что ему плохо, Миранда с Чарльзом, как видно, не подумали. Он бы сам не подумал ещё неделю назад, что ему так поплохеет. А поплохело ему, надо признать, сильно, когда шарахнула мысль, что два нападения — это уже не случайность, а какой-то больной на всю голову маньяк. Причём не просто больной, но ещё и обладающий недюжинной магической силой, способной нейтрализовать даже призрака, который, вообще-то, уже как бы умер.

Так что, как бы ему ни было (но только в глубине души, где-то очень-очень глубоко) некомфортно от мысли, что где-то ходит кто-то или что-то опасный, предпринимать что-либо он не спешил. Во-первых, в одиночку, не имея информации о том, с кем именно придётся сражаться, это было глупо. Во-вторых, начинать расследование самому — это точно вызывать огонь на себя. Так-то шанс, что следующей (не дай, конечно, Мерлин) жертвой будет он, равен один к, ну, тысячи-полторы учеников вместе с учителями здесь наберётся, а вот если он всё сам, то это уже один к одному, что, согласитесь… И, наконец, в-третьих… Он не трус. Нет, как можно было такое даже подумать. Просто он… Осторожен. Ему надо беречь себя для будущих поколений и, опять-таки, Гарри. Кто ещё позаботится о мальчике и объяснит ему… Словом, желания брать инициативу на себя у него не было, а значит, надо было намекнуть на необходимость предзащитных мер остальным учителям.

Сочувствия и понимания у коллег Гилдерой, опять, не встретил. Они вздохнули, сочувственно пожали плечами, говоря с однокурсниками студента и… и пошли готовиться к Рождеству. В этот момент Гилдерой начал подозревать, что мало того, что в самом замке что-то не так, так и у его преподавателей в голове тоже не всё в порядке. Праздновать Рождество… пресвятые подтяжки Мерлина, у вас тут под носом чёрт знает что творится! На студентов среди бела дня нападают, а вы вместо того, чтоб вызывать авроров и мракоборцев, готовитесь праздновать магловский праздник, посвящённый рождению их бога?!

У учеников болезни под названием «взгляд на жизнь учителя Хогвартса», к счастью, не наблюдалось, и они практически полным составом поспешили уехать. Гилдерой бы тоже, наверное, уехал в Лондон или куда подальше, если б не одно «но» — Миранда. У него было стойкое подозрение, что едва он объявится в Лондоне, то та не постесняется в прямом смысле слова вытрясти из него правду, чтобы затем… Самый прекрасный маг современности страдальчески закрыл глаза, понимая, к чему идёт дело. Дело шло. Дело бежало. Дело на всех парах неслось к новой книге о подвигах.

— Ну нет! — решительно заявил он своему портрету, стоящему ближе остальных, — Я на это не подписывался! Портрет согласно закивал, и сочувствия в его глазах было больше, чем у всех учителей Хогвартса вместе взятых. — Я же… я же сюда прибыл учить детишек. Рассказывать им про русалок, оборотней… Пикси всяких, — портреты согласно кивали, не переставая улыбаться фирменной улыбкой. — И я не буду делать ничего сверх этого! Я буду сидеть здесь и… И всё будет хорошо.

И он действительно остался сидеть там. В комнате. Под защитой прорвы заклятий, чар, амулетов и обычного трёхкилограммового магловского замка, который навесил, что называется, до кучи, на дверь — чтоб наверняка.

Рождество прошло спокойно. Во всяком случае, Локхарт, вылезший только непосредственно на сам праздничный ужин, ничего такого особенного не заметил. Все понурые, все в своих мыслях, все пытаются, как могут, отвлечься от суровой реальности. Вот и мисс Грейнджер, чтоб отвлечься, сварила оборотное зелье и не придумала ничего лучше, чем узнать, почему его разрешено использовать только для обращения в людей. Бедная девочка, эти происшествия и маниакальное стремление лучшего друга к популярности однажды доконают её. Так что Гилдерой не стал её выдавать, хотя все симптомы и причитания Снейпа об украденных сверхважных ингредиентах просто кричали о произошедшем. Он просто тайком шепнул мадам Помфри, что, кажется, знает, в чём причина странного обращения. И та, добрая душа в этом царстве бесчувственных волшебников, всё сделала тихо и без лишних вопросов.

Потянулись серые, унылые, наполненные страхом дни. Дети вернулись в школу, как видно, дома у каждого были свои «бесчувственные волшебники», так как иначе объяснить то, что их отпустили сюда, он не мог. Вот он бы точно своего ребёнка сюда не отпустил. Он бы самого себя сюда не отпустил, если бы знал. Но он тогда не знал. Так что теперь, когда знает и отступать некуда (позади только Миранда с Чарльзом, и это ещё вопрос, кто страшнее, маньяк или они), оставалось только сцепить зубы и пытаться жить дальше.

Его очередную попытку хоть как-то поднять боевой дух приняли с ещё большим холодом, чем дуэльный клуб. День святого Валентина: праздник горячих сердец, любви и незамутнённого счастья пришёлся не по вкусу практически всему этому сборищу старпёров и старых дев. Ну конечно, им-то откуда знать… — мрачно размышлял Гилдерой, улыбаясь чисто на автомате и продолжая есть свой бекон, украшенный сердечками.

А меж тем… ну да, обычная жизнь и снова квиддич.

Квиддич, который не состоялся, потому как вместо него состоялось новое нападение. Двойное! Собственно, его это не удивило, удивила реакция учителей. Патрулируем коридоры, поодиночке не ходим, уроки сокращены… уроки… Мерлин и Моргана, которую за ногу, они все либо втихую таскают у Помфри успокоительное, либо им домовики что-то в овсянку подмешивают. Иначе такое непрошибаемое спокойствие и веру в то, что всё само собой рассосётся, он объяснить не мог. У Гилдероя вообще начало складываться впечатление, что даже если здесь появится воскресший тот-чьё-имя-ну-вы-поняли, то они и тогда покивают головами и скажут, ладно, давайте сократим уроки, но в целом волноваться не стоит. В общем, терпенье его покинуло, как и вера в то, что Хогвартс — это тихое и спокойное место, где работают профессионалы. И хоть сам он на подвиги не спешил, но спокойно любоваться происходящим или, упаси Мерлин, ждать закономерного финала этой трагедии он был не намерен. Написал письма в Министерство, аврорат, общество защиты детей и попечительский совет. Письма были, конечно, анонимные, со школьной совой, а то ещё, не дай Мерлин, подумают… Он же только за детей боится, себя-то ему не жаль. Не жаль ему себя, такого молодого и безумно красивого.

И вот тут всех прорвало. Все забегали, запрыгали и разом вспомнили о том, о чём вспоминать не хотели. Спешно примчавшийся Министр Магии вдруг вспомнил, что у них по школе, оказывается, ходит кадр, уже однажды открывавший комнату. Малфой-старший вспомнил не только, что он член попечительского совета, но и что у него здесь учится единственный сын. А сам Гилдерой с блаженством вспомнил, что осталось потерпеть совсем немного, и он уедет из этого дурдома под названием «школа чародейства и волшебства».

Уедет, если доживёт…

…да сколько это может повторяться?! — с тоской размышлял Локхарт, мрачно топая к своей комнате после объявления о том, что монстр схватил Джинни Уизли. Жаль девочку, первый курс, совсем ребёнок, и всё из-за… его даже не успокаивала мысль о фактически объявленной эвакуации Хогвартса и отправке всех детей по домам. Ну, надо же, спохватились, когда число жертв стало приближаться к десятку. Надо было всё-таки в своё время до кучи написать в «Пророк» (пусть и конкуренты с недавних пор), мракоборцам и лично королеве, — размышлял он, снимая все свои чары, наложенные на дверь, процесс небыстрый и требующий полного отрешения во избежание ошибок. Полное отрешение и спокойствие. Полное отрешение и спокойствие покинули его, наверное, навечно, когда, наконец-таки войдя к себе, он скользнул взглядом по комнате и увидел ЕЁ!

— НЕТ! НЕТ-НЕТ-НЕТ! — правда была слишком кошмарна, чтоб поверить в реальность, но она была здесь, прямо перед ним. Она…

— Это невозможно… это неправда… это… — это была она. Холодное, бесчувственное зеркало безжалостно отражало суровую реальность, в которой бледный, осунувшийся, с мешками под глазами Гилдерой Локхарт с ужасом взирал на свою первую морщинку, что ныне пересекала его доселе девственно-чистый и гладкий лоб.

— Да ноги моей здесь не будет! — резко дёрнул на себя дверь шкафа и начал сгребать в чемодан мантии, накидки, костюмы и прочее его содержимое. Всё! Всё его терпение кончилось, и он не будет ждать утра, он уезжает прямо сейчас и сию же минуту! Хогвартс, милая школа, самое надёжное место после Гринготтса — ну-ну! Да лучше б он отправился на болота ловить знаменитого Владыку топи или в холодную Россию сражаться с Бабой-Ягой, или…

В дверь постучали. Отлично, если это опять МакГонагалл со своим излюбленным…

За дверью стояли Поттер и Уизли, у обоих вид… В общем, он впустил мальчиков, решив, что хотя бы выслушает их, в отличие от прочего преподавательского состава.

— Вы куда-то собираетесь? — спросил Уизли.

— Э-э-э… да, собираюсь, — отозвался он, сдирая с двери свой портрет, на котором он был всё ещё безмерно прекрасен.

— А как же моя сестра?

— Да, конечно, такое несчастье. Никто сильнее меня не скорбит… — хотел добавить ещё, что никто сильнее его в этой школе не пытался хоть что-то предпринять, но не стал. Смысл, коли девочка уже там.

— Но вы же преподаватель защиты от тёмных искусств!

Гилдерой резко обернулся, уже собираясь сообщить юнцу всё, что он думает о работе преподавателя в стенах этого, с позволения сказать, учебного заведения, но слова застряли в горле. В глазах Поттера читалась такая незамутнённая вера в учителей, которая, кажется, ни на йоту не ослабела, несмотря на творящееся здесь, что ему даже стало немного неловко за своё поведение и экстренный сбор чемоданов.

— Видите ли… — осторожно начал он, прикидывая, как объяснить свой срочный отъезд, но при этом не упомянуть о своём мнении о коллегах. — Должен вам сказать, когда меня пригласили на эту должность, ничто не предвещало такого поворота событий. Это для меня полная неожиданность…

— Вы хотите сказать, что попросту убегаете? — ахнуло юное дарование. — После всех подвигов, описанных в Ваших книгах?

Это был удар ниже пояса. Гордость и самомнение прижали к стенке доселе безраздельно властвовавший разум.

— Я не убегаю, но что я, мы можем сделать? — страдальчески сказал он, даже не надеясь, что эти двое поймут то, что он все эти месяцы безуспешно пытался донести до окружающих.

— Вы можете пойти с нами и спасти её! — твёрдо заявил Поттер.

— Да! Мы знаем, где вход в Тайную комнату, — поддакнул рыжий Уизли.

Разум не вынес такого надругательства и отключился. Самомнение сказало, что это слишком даже по его меркам. Осталась только уязвлённая гордость, которую удержали в своё время нормы приличия, не позволив возопить на всю школу «Я же говорил!». Поэтому она пинком ноги захлопнула чемодан, заявив, что уехать они успеют, монстр пока занят девчонкой, а она, она имеет полное моральное право сказать эти слова хотя бы этому возомнившему о себе невесть что мальчику-который-наверняка-просто-довёл-лорда-и-тот-сам-наложил-на-себя-аваду.

В общем, гордо тряхнув пока ещё золотыми, но, вероятно, уже совсем скоро седыми локонами, он величественно последовал за ними. До женского туалета… мда… ну что ж, это была действительно в каком-то смысле комната… Причём тайная. Настолько тайная, что лицам мужского пола туда заходить действительно не стоило. Но разве Поттера это остановит? Нет, конечно, нет. Он и приятельницу здесь себе нашёл — привидение, находящее удовольствие в купании в унитазах. Гилдерой решил, что будет терпеть, пока не сядет в поезд.

Меж тем Поттер наговорился с привидением, шагнул к раковине и… Стал на неё шипеть. Нет, он действительно стал на неё шипеть. Очнувшийся разум флегматично взирал на происходящие: сумасшедшая школа, преподаватели, которым плевать, что творится у них под носом, маньяки, дети, шатающиеся по женским туалетам, — нет, в его детстве такого не было. Куда катится мир…

Мир куда-то стремительно покатился, когда раковина со скрежетом опустилась куда-то вглубь, открывая вход в тайную комнату.

Тайная комната, один из главных секретов Хогвартса, детская мечта многих слизеринцев и секретное убежище ужасного и неизмеримо коварного Салазара Слизерина, — вход в женском туалете. Мда… коварством один из основателей обладал действительно несоизмеримым. Кто, скажите на милость, в здравом уме будет искать вход в эту святая святых в женском туалете?! Никто. Это, кстати, приоткрывало завесу тайны, почему сразу после её постройки старичка под благовидным предлогом нетерпимости к маглорождённым выперли из школы. Наверняка кто-то заметил, что старикашка зачастил в женский туалет.

— Профессор, — малолетние нарушители школьных правил недоверчиво взирали на него, крепко сжимая свои волшебные палочки. Дети. Всего лишь двое детей, — тихонько прошелестел противным голоском инстинкт самосохранения. Он может легко их обезоружить и… И да, наложить чары забвения. Он тогда сможет пойти в учительскую, рассказать, где вход в комнату и как он долго и упорно его искал. Он будет героем. И для этого ему не надо будет лезть в эту трубу, не надо будет сражаться с василиском — он же не готов к этому! У него нет никакого оружия, средств, он даже не повторил главу про василисков из «той самой книги». Его взгляд снова вернулся к негодникам. В глазах Поттера сумасшедшая решимость. Уизли, белый, как полотно, но, как видно, недолго думая ринется в бой. Хотя какой там бой? Двое второкурсников, палочка одного из которых способна причинить больше вреда, чем пользы. Причём весь вред практически наверняка достанется не скользкой твари, а незадачливому спасителю и его дружку.

Подойдя к самому краю, кинул взгляд в трубу: абсолютная чернота. К тому же труба старая, грязная, ржавая, а на нём, как на грех, сегодня любимый золотой костюм. С другой стороны, учителя без Дамблдора не рискнут предпринять что-либо. У них теперь вместо нездорового пофигизма наверняка включился режим неукоснительного следования всем правилам и инструкциям. Так что, скорее всего, они соберут педсовет, затем пошлют сову в Министерство, те, в свою очередь, созовут совещание, потом время на вызов мракоборцев или кого там зовут в таких случаях. А девочка? Ей же всего одиннадцать… каждая минута на счету. Гилдерой невольно вспомнил младшенькую Уизли. Маленькая, как и остальные члены семьи, огненно-рыжая особа в мантии явно с чужого плеча.

Забвение! Скажи: забвение! — надрывалось что-то внутри него. Он тряхнул головой, пытаясь вытрясти трусливые мысли.

— Мистер Уизли. Немедленно бегите в учительскую и передайте профес…

— Но…

— Никаких но. Вы с Вашей палочкой мне не помощник, а лишь будете отвлекать от спасения вашей же сестры. К тому же кто-то должен сообщить прочим учителям о входе, о том, какая опасность внутри, и о том, что я пошёл туда.

У Гилдероя почему-то была смутная надежда на то, что, услышав, что один из преподавателей там, их хвалёная учительская солидарность, которой они давили все его инициативы, в коем-то веке поможет ему.

— А я? — голос у Поттера глухой и бесцветный, но по глазам видно, что Локхарт может снять у гриффиндора хоть тысячу очков, он всё равно не уйдёт.

Гилдерой вздохнул и повернулся к всё ещё стоявшему в дверях Рону:

— Передайте, что профессор Локхарт пытался остановить Вашего друга, но тот в нарушение, — он сделал максимально строгое лицо, — всех школьных правил ослушался его. И бросился вперёд до того, как тот успел что-то предпринять.

— Спасибо, — тихонько сказала юная звезда магического мира и… Всё-таки слава не до конца ещё вскружила мальчику голову.

— Быстрее, мистер Уизли, на кону не только жизнь Вашей сестры! — и рыжий пулей вылетел из женского туалета.

Давай! Давай, скажи «Забвение». Мальчишка всего один, а второго ещё можно легко догнать! — снова завёл старую пластинку мерзкий голосок. Гилдерой его не слушал. Подошёл к краю трубы. Сел, понимая, что любимый костюм не спасёт уже никакая магия. Понимая, что решение, принятое им сейчас, при любом раскладе изменит всё куда круче, чем инцидент с призраком или с министром. Посмотрел на замершего рядом Поттера, который явно собирался последовать следом.

— Мистер Поттер. Как ваш учитель, я просто обязан помешать Вам устроить задуманное, но как единственный человек, полезший сюда…

Он замолчал, мысленно подбирая слова, при произнесении которых будет не так очевиден его ужас при мысли о предстоящем.

— Я понимаю, профессор, — усмехнулся зеленоглазый наглец, — я буду стоять в сторонке и освещать Вам дорогу люмосом.

— Да… Именно так… — и разжал пальцы, доселе не дававшие соскользнуть внутрь.

Если бы не мысль о предстоящем, то он, наверное, даже смог бы получить удовольствие от этой поездки по трубе. Скорость, повороты, от которых приятно захватывало дух, — многие маглы, как он слышал, платят деньги за подобное. Многие богатые маглы, уставшие от своей серой не магической жизни, платят бешеные деньги за то, чтоб получить острые ощущения. Подвергают себя опасностями, лезут, куда не надо, возможно, даже рискуют своей жизнью. Гилдерой не был маглом, и он точно пока ещё не устал не только от своей магической жизни, но и от просто жизни. Однако это именно он, а не богатый магл нёсся на сумасшедшей скорости вниз, прямо в ледяные объятья смерти в лице скользкой твари, у которой помимо обращающего в камень взгляда были ещё и ядовитые клыки.

С чавкающим звуком, навевающим не самые аппетитные ассоциации, он вылетел из трубы и приземлился на какую-то кучу. Судя по лёгкому покалыванию под рукой, куча была…

— Люмос.

В дрожащем, неровном свете слабого огонька (сделать его поярче не дали инстинкт самосохранения и чувство, что увиденное отобьёт ему аппетит не на пять и даже не на десять минут) оглядел помещение. Подвал. Очень глубокий подвал, который, очевидно, находился глубоко под Хогвартсом. Старые замшелые стены, по которым тонкой струйкой бежит вода, а пол усыпан старыми скелетиками мелких грызунов. На этот самый пол спустя пару секунд всё с тем же неприятным звуком вылетел Поттер.

— В опасную передрягу вы ввязались, мистер Поттер, — Улыбаясь своей фирменной улыбкой, прошептал Локхарт, помогая второкурснику встать. — Тайная комната, наследник Слизерина и ужасный василиск, но… Но вам опять повезло, что с вами согласился пойти я. Потому как сейчас…

Движением опытного фокусника он извлёк из кучи один из относительно целых скелетиков (не то чтобы ему было не противно, просто за время своих приключений ему приходилось брать в руки и не такое), короткое заклинание — и вуаля, прекрасный чёрный петух гордо замер у самых ног гриффиндорца.

— Просто и эффективно.

— Бояться лишь пения петушиного, ибо губительно оно для них, — сдавленно прошептал Поттер, с восхищением разглядывая стоящего возле него представителя куриных.

— Именно! Пятнадцать баллов гриффиндору!

— Но, профессор, — странно замявшись, вдруг начал второкурсник, — петухи… Они ведь поют только по утрам.

— И?

— Сейчас около семи вечера.

Гилдерой посмотрел на петуха. Роскошный, жирный, перья так и блестят в тусклом свете люмоса. Перья, в которых могли храниться часы, у птицы не наблюдалось, но… Но почему-то было ощущение, что эта курица пернатая действительно знала, сколько времени. Жаль… план, в целом-то, был хорошим.

— Конечно, я знаю, что петухи поют только по утрам, но… — он быстро оглядел помещение в поисках равноценной замены для гениальной идеи. Не нашёл. Снова посмотрел на гриффиндорца. — Но… я думаю, наследник Слизерина об этом не знает.

— Почему?

Хороший вопрос. Знать бы ещё на него ответ. Гилдерой не знал, какую профессию выберет в будущем Поттер, но он бы ему посоветовал пойти в аврорат. В отдел допросов. У мальчишки есть все шансы сделать там карьеру.

— Потому что я думаю, что это ученик.

— Почему?

Да, Поттер. Отдел допросов, без вариантов.

— Элементарно. Все учителя взрослые и в большинстве своём умные люди. Они знают, что петухи кукарекают только по утрам…

— Да, и поэтому наследник передушил всех петухов у Хагрида, — всё с тем же упрямством гнул свою линию Поттер. Не страшно, лицезрение стены таки дало самому храброму герою Британии новую идею.

— Гарри, посмотри, пожалуйста, сюда, — и он показал на ближайшую стену, покрытую мхом и подтёками ила. — Как ты думаешь, петушиный крик из хижины Хагрида доносится до сюда?

— Нет.

— А до замка?

— Тоже, нет.

— А наследник так думал, раз передушил их, иначе ему не было смысла так делать. Или ты думаешь, что несчастные птицы мешали ему гулять под луной возле леса, в обнимку со своей змеюкой?

— Нет.

— Вот и я так думаю. Школьник прочёл в книге, что для его зверушки губительно петушиное пение, и всё, даже мысли не мелькнуло, что до замка оно не долетает. Просто передушил несчастных, и всё.

Поттера это объяснение устроило, и он согласно кивнул, но уже через мгновение его взгляд снова стал недоверчивым.

— Но всё равно, зачем тогда он? — кивнул в сторону недовольно кудахтавшего петуха.

Эти игры в почему и зачем начинали раздражать. Играешь тут в викторину вместо того, чтоб… Гилдерой поёжился и решил ещё немного поотвечать на вопросы будущей звезды аврората. Хотя зачем ему отвечать? Учитель он или нет! Сделал важное лицо:

— Ну же, мистер Поттер, я думаю, даже первокурсник бы догадался.

Второкурсник, смешно нахмурив лоб, размышлял, не спуская взгляда с петуха. Ничего, ничего, с таким пытливым умом он…

— Я понял, — просияв, заявил мальчишка. — Вы решили, что это ученик, который не только не знает, долетает ли петушиный крик, вы думаете, что он не знает, во сколько они кукарекают. А значит, петух нужен, чтоб его вспугнуть, ведь тогда наследник не решится выпустить василиска!

— Да! Именно это я и имел в виду, — просияв, объявил Локхарт, не забыв добавить коронное: — Двадцать баллов гриффиндору.

Пара взмахов волшебной палочкой, и возле их ног уже недовольно расхаживает около десятка представителей куриных — чтоб наверняка.

Вместе с этим наколдовал и мешочек с зёрнами, чтоб приманить пернатых, если они не последуют в змеиное логово. После превращения все животные начинают испытывать лёгкий голод.

Длинный туннель, изрядно повихляв, наконец упёрся в стену. На её гладкой поверхности были искусно вырезаны две змеи, чьи сияющие во тьме, сделанные из огромных изумрудов глаза, казалось, заглядывали в самую душу непрошеных гостей. Будущая звезда аврората даже не обратила на это внимания, подошла вплотную и опять зашипела. Змеиный. Всё в этом подземелье, как видно, подчиняется не магии, а приказам, произнесённым на этом языке.

Открывшийся их взглядам огромный зал утопал в зелёном полумраке. Массивные, увитые змеями колонны терялись где-то во мраке потолка, не давая оценить истинные размеры помещения. Гилдерой и Гарри замерли у самого входа в окружении внезапно притихших пернатых. Очевидно, даже те своими куриными мозгами додумались до того, что лучше здесь держаться рядом и как можно тише. Держаться в темноте, пока не оценят обстановку, не обнаружат противника или местонахождение жертвы.

Со зрением у Локхарта было явно получше Поттера, поскольку две фигурки у самых ног статуи он разглядел первым.

— Тихо… Там кто-то есть.

— Кто?

— То, что лежит, наверняка девочка, — при этих словах мальчишка чуть не кинулся вперёд, но, хвала Мерлину, Гилдерой успел его перехватить. — А вот кто рядом с ней, я не знаю.

— Как он выглядит?

— У меня не настолько хорошее зрение, чтоб видеть на таком расстоянии… Но он явно любитель старины или отоваривается в секонд хенде, — прищурившись, тихонько прошептал самый модный волшебник Британии, который испытывал практически физическую боль от вида одежды незнакомца. — Этот крой мантии… Этот кошмар был моден в тридцатых годах, понятно теперь, почему он отсиживается здесь. Я бы, наверное, в таком виде тоже…

— Это Риддл!

— Кто?

— Риддл. Мальчик из дневника, он здесь учился как раз в те времена, — и снова попытался вырваться. Гилдерой такого оптимизма и стремления вылезти из благословленного полумрака не разделял. Он не доверял подозрительным мальчикам, которые живут в дневниках и носят, ужас какой, старые, вышедшие из моды мантии.

Его недоверие разделял и Грюм…

Если встретил что-то необычное, то достань палочку из кармана, а мозги — с полки. Волшебный мир и населяющие его существа — это тебе не парк развлечений с пушистыми кроликами. Здесь действуют другие правила:

1) Чем безобиднее выглядит тварь, тем она наверняка опаснее.

2) Даже Николас Фламель не шатается по болотам, тыкая палкой в подозрительных существ. У тебя одна жизнь, и если ты настолько туп, что, позабыв об осторожности, кидаешься к незнакомому магическому существу/артефакту/и т.д., то я рад за флоббер-червей. Сумели-таки эволюционировать, жаль, мозга у них по-прежнему нет.

3) Если ты видишь солнечную полянку, а на ней — разорванный в клочья труп, возле которого сидит мелкий пушистый комочек меха (любая пушисто-не пушистая тварь, подсознательно вызывающая приступ умиления), то не надо думать, что он просто только что вылез на полянку пожевать травки, иначе следующим трупом будешь ты.

4) Осторожность. Если обойти не получается, то проще парализовать её (можно и…), чтоб в спокойной обстановке разобраться, что это такое.

5) Если…

В общем, там много было разных правил, из этого параграфа и из многих других, но даже тех, пронёсшихся яркой молнией в его сознании было достаточно, чтоб, тихо зажав Поттеру рот, осторожненько оттащить его ещё дальше в спасительную тьму.

— Ты его знаешь?

— Да. Мы с ним говорили.

— Говорили?

— Да. Он хороший, ошибся, правда, с настоящим убийцей, и Хагрида чуть не отправили в Азкабан, но он же не специально.

— И часто вы с ним говорили?

— Один раз.

— И за один разговор ты решил, что он хороший?

— Ну да. Он же староста школы!

Гилдерой промолчал, всё-таки двенадцать лет — это не тот возраст, когда объясняют ребёнку, что волшебник может быть хоть министром, но с личными качествами это будет не связано от слова совсем.

— Пойдёмте, там Джинни…

Инстинкт самосохранения, который обиженно дулся всё время с того момента, как был отвергнут его гениальный план о получении всемирной славы без проблем и потери такого замечательного, идеально скроенного, золотого костюма, решил зайти с другой стороны. Заботливо подпихнул правило из того же параграфа…

54) Вас двое, и Ваш друг, который, несмотря на возраст, верит в Санту и зубную фею, объясняет вам, что эта милая пушистая тварь безобидна, несмотря на все приведённые доводы? Не тратьте время, пока она Вас не заметила. Отправьте к ней своего друга, сказав, что прикроете/обойдёте сбоку/у вас аллергия, и вы подождёте здесь. Они чувствуют страх, поэтому вашему сверхнаивному приятелю ничего не грозит (в первые три-четыре минуты). Подчиняясь своей мерзкой, тёмной натуре, создания тьмы, получают извращённое наслаждение, когда проводят простачков. Так что, пока эта тварь занята вашим другом и её внимание ослаблено, вы можете занять выгодную позицию для боя и нанести первый удар.

— Знаешь, Гарри, а пожалуй, ты прав. Иди к этому… Как его там и… Посмотрите, как там девочка.

— А Вы? — в глазах снова мелькнуло подозрение.

— Ты сам мне сказал, пока мы шли, что здесь василиск. По-твоему, два школьника, — кивнул на по-прежнему стоящего над телом парня, — могут его одолеть?

— Нет.

— Вот и я так считаю, так что ты идёшь туда, а я поброжу, осмотрюсь.

Малец кивнул и собрался уже бежать, но Локхарт его по-прежнему крепко держал. — И, это… Незачем кричать об этом, о том, что я здесь. Помнишь мою книгу «Йоркширский йети», что там случилось с тем несчастным, который крикнул, что он не боится и рядом с ним я?

— Плохие йети поняли, что Вы тоже здесь, и потому Вас чуть не убили.

— Именно! Поэтому про меня молчок.

Поттер кивнул и молнией метнулся к замершим возле статуи, и петухи вперевалочку поспешили за ним. А Гилдерой начал осторожненько двигаться, обходя их сбоку. Учитывая, что иметь дело предстояло с василиском, змеёй, обладающей, помимо смертельного взгляда, ещё и до кучи внушительными размерами, он решил, что лучше выбрать точку повыше. Оттуда и поле предстоящего боя, как на ладони, да и клыки, и прочая, прочая ему, там будут не страшны, главное успеть вовремя закрыть глаза.

Гилдерой Локхарт хотел закрыть глаза и не видеть происходящего, потому как этот звёздный ребенок, добежав до замершей парочки, плюхнулся на колени перед лежащей на полу фигуркой с огненно-рыжими волосами и… Закрыть лицо ладонью и не смотреть на этот позор магического мира. Потому как мальчишка отбросил в сторону доселе трепетно сжимаемою палочку и начал трясти несчастную, очевидно пытаясь таким варварским способом привести её в чувства. Палочку, как и ожидалось, поднял весь такой белый и пушистый староста школы, который чисто случайно обвинил Хагрида в убийстве.

К счастью, смотреть на это больше не было возможности. Мелкими перебежками Гилдерой наконец добрался до статуи. Огромная и практически не покрытая мерзкой слизью, образовавшейся от вековой сырости, она наверняка и была самой высокой и безопасной точкой, откуда открывался вид на весь зал.

Пока Гилдерой примеривался, как бы незаметно взобраться на неё, судя по звукам, мальчик в одежде полувековой давности заметил, что Поттер пришёл не один. Холодный голос не замедлил не только прокомментировать кудахчущие творения его магии, но и вдоволь посмеяться над ними.

Смейся, смейся, над гениями всегда смеются, — мрачно подумал наихрабрейший из магов, начав своё восхождение на вершину.

Когда он её достиг, разговор между Гарри и его новым другом уже вёлся без того прежнего слепого доверия в голосе со стороны Поттера, нежели несколько минут назад. Осторожно свесившись с головы статуи, Локхарт попытался разобрать, о чём они говорят.

— Волан-де-Морт — это моё прошлое, настоящее и будущее.

Гилдерой сжался от дурных предчувствий. Мальчишка, который так просто называет тёмного волшебника по имени, — это не к добру. Ладно, Поттер, его авадой, судя по шраму, прямо в голову, но этот-то чего?

Меж тем, не замечая появления на вершине статуи наипрекраснейшего из волшебников, Риддл достал палочку Поттера и начертил что-то в воздухе. Гилдерой чуть не вывернул голову, пока пытался прочитать написанное повисшими в воздухе огненными буквами. А через пару секунд уже чуть не свернул себе шею, лишь в последний момент успев сохранить равновесие и не слететь вниз, когда разглядел, во что превратилось имя гордости школы пятидесятилетней выдержки.

— Теперь тебе всё понятно? — донёсся снизу торжествующий голос этого… вот этого. Гилдерой не знал, как Поттер, а он всё понял сразу. Бежать. Причём чем быстрее, тем лучше. Он-то, в отличие от Поттера, аваду в лоб не переживёт. И если с василиском до сих пор не было проблем (ввиду его неявления на поле боя), то то, что явилось вместо него, стоило десяти василисков и бешеной гарпии в придачу.

Надо быстро и, главное, осторожно слезть и… А собственно, куда бежать? Выход отсюда всего один, через трубу. Скользкую, склизкую, там не за что зацепиться, но ведь Салазар как-то сюда не только спускался, но и выбирался. В голове против воли мелькнула картинка «возвращение Салазара Слизерина, основателя Хогвартса и декана Слизерина, из Тайной комнаты». Старый волшебник в длинной мантии и, судя по статуе, с не менее длинной бородой, выходит из женского туалета весь заляпанный чем-то коричневым и склизким.

Зажимание руками рта, чтоб не вырвался разоблачающий смешок, привело к тому, что из рук вырвался мешочек с зерном. Смачно шлёпнувшись о нос Слизерина, он раскрылся и щедро осыпал его наследника семенами. Метафора «куриные мозги» всё-таки зародилась не на пустом месте. Не обременённым могучим умом и всесильным инстинктом самосохранения пернатым было плевать, что этот подросток — наследник Слизерина, будущий вы-уже-поняли-кто, и вообще, грозился кого-то призвать. Они увидели в волосах бедняги и складках его мантии зёрна, и всё. Крылатое воинство, доселе мирно и растерянно шастающее рядом, обратилось в истошно верещащую кучу перьев, острых лап и довольно-таки сильных клювов.

Собственно, сам Гилдерой при виде этой отчаянной и не в меру жестокой атаки тоже захотел издать победный клич, но вовремя осёкся. Буквально в последний момент заметив, что, пока он размышлял о бренности своего существования и строил планы побега, ситуация слегка изменилась. Ключевое слово — слегка. Из статуи с мерзким шипением выползал василиск, а Поттера и след простыл, лишь где-то в отдалении слышались убегающие шлепки по воде. Внутренний голос с чувством быстро выругался. Быстро, потому как змея уже выползала, его убежище было раскрыто, а проклятые петухи хоть и отчаянно кудахтали, напав на сами-понимаете-кого, решительно отказывались петь. Предоставляя право побеждать змеюку кому угодно, кроме них, в то время, как они набивают свои бездонные желудки. Проклятым комкам перьев, очевидно, кроме зерна вообще ничего не было нужно.

Зерно! Трансфигурировать склизкую тварь в мешок с зерном не представлялось возможным, а вот облепить зерном — это пожалуйста! Быстрый взмах палочкой, чуть не стоивший Локхарту равновесия и полёта вниз, — и всё тело гигантской змеи оказалось плотно облеплено зёрнами. Петухи, забыв про все-мы-помним-кого, набросились на не ожидавшего такой подлости гиганта, словно перед ними был не наводящий на всех ужас василиск, а обычный червяк-переросток. Которого наравне с зерном клюют все их пернатые собратья по всему миру. Ни василиск, ни ну-вы-поняли-кто, как видно, не были готовы к такому развитию событий, что, в свою очередь, давало достаточно времени наихрабрейшему из магов, чтоб спуститься и дать стрекача в сторону выхода. В сторону, куда бросился Поттер. Храбрец, чтоб его, затащил сюда и бросил на съедение, — злобно прошипел не хуже этих двух змееустов, будь они оба не ладны, внутренний голос.

Увы, хоть времени и было, возможно, достаточно для воплощения этого плана, осуществить его не удалось. Поскольку спускаться оказалось ещё труднее, чем подниматься. И, хоть с каждым мигом спасительный пол становился всё ближе, это не меняло того прискорбного факта, что глаз на ногах у Локхарта не было, и он просто не видел, куда ставить ногу. Так что когда он наконец преодолел последние два метра — грузно шмякнувшись о каменный пол — эффект неожиданности был потерян. В какой-то мере. Поскольку хоть его присутствие и не было больше секретом, но его противникам было, мягко говоря, не до него.

Василиск извивался сумасшедшим червяком по полу, тщетно пытаясь избавиться от одуревших от близости зерна петухов. Эти пернатые сгустки вонючего помёта и наглости скакали по бедняге, и тот решительно ничего не мог им сделать. Поскольку этих представителей семейства куриных интересовало только зерно, и они категорически отказывались смотреть змее в глаза. Так что всё, что оставалось этому некогда гордому пресмыкающемуся, так это совсем не гордо извиваться по полу, пытаясь раздавить эту чёрно-зелёно-красно-жёлтую братию. Получалось у него, к слову, не очень. Мерзкие птицы, по-прежнему наотрез отказывающиеся петь, умудрялись впиваться своими лапами в его, в целом, довольно-таки чувствительное тело и больно склёвывать зёрна, взлетая, только когда бедняга переворачивался. Летали они, возможно, по природе своей не очень, но на перелёты по василиску сил у них хватало. А вот у несчастного ужаса, которому было завещано изгнать грязнокровок из школы, силы, по-видимому, начали заканчиваться. Бедное пресмыкающееся, судя по звукам, уже начало биться о стены (Гилдерой не рисковал поднимать голову, поэтому держал в поле зрения лишь кончик хвоста). Его хозяин, уже оправившийся от атаки пернатых и поднявший палочку, беспомощно наблюдал картину этого, с позволения сказать, боя. Воспоминанию смерть от взгляда была не страшна, но это, похоже, не сильно его радовало. Юное лицо было перекошено от злости и собственной беспомощности. Ещё бы, толку-то от палочки Поттера. Змея и птицы перемещались уже просто в каком-то зелёно-чёрно-красном вихре, не давая прицелиться. Не давая послать аваду так, чтоб не задеть при этом змею.

Перед Гилдероем была дилемма. Бежать или не бежать, вот в чём вопрос. Поттер сбежал, а он? Ну не кидаться же на вот это, которое ещё не стало вон тем. Толку, что он ещё подросток, по лицу видно, что заклинаний он знает поболее его, и не все они безобидные. К тому же мальчишка ещё не человек, физическая атака возможна, а вот магическая маловероятна, в то время как тот-кто-ещё-не-стал-тем уже вполне может его атаковать как физически, так и магически.

Наверное, даже везение когда-нибудь заканчивается, и то ли будущему тёмному волшебнику надоело смотреть издевательства над своей змеёй, то ли он вспомнил о Гилдерое, но он обернулся. Бежать было поздно.

Вспышка света, и Гилдероя со всей силы швырнуло в стену — очевидно, подросток извлёк урок из долгой болтовни с Поттером. Не выпуская палочку из рук, Локхарт быстро перекатился по полу, не обращая внимания на боль. Где-то в трёх сантиметрах от лица, в прямом смысле слова, взорвалось следующее заклинание, опалив брови и больно поранив осколком камня. Одновременно с болью пронеслась мысль, что это была явно не авада, значит, второму пришествию лорда пока не хватает сил на подобное заклинание. Мелочь, но стало чуть легче.

Внезапно все звуки в подземелье словно отошли на второй план. Заклинания воспоминания, грохот бьющегося о стенки василиска, кудахтанья петухов — зал наполнила песня. Красивая, чистая мелодия. Забыв об опасности, Локхарт невольно поднял голову, краем глаза заметив, что-то же самое сделал и подросток. У самого потолка парило ярко-алое пятно — на миг мелькнула сумасшедшая мысль, что это Поттер сбегал наверх, переоделся в свою форму и теперь рассекает над ними на метле. Безумие, конечно, видно, его всё-таки сильно приложило об стену.

Источником мелодии оказался феникс Дамблдора, при появлении которого Гилдерой с надеждой посмотрел на вход. Фоукс прилетел первым, сейчас, вот сейчас покажутся бегущие учителя. Никого. В паре метров от Локхарта с глухим шлепком плюхнулась распределяющая шляпа — всё.

На лице воспоминания явственно читалось удивление. Как видно, будущий Лорд так же не ожидал, что ниспосланная свыше помощь будет столь… Впечатляющей. Не обращая внимания на пытающегося найти в себе силы сражаться дальше Гилдероя, не замечая парящего феникса, он направился к шляпе. Очень зря. Поскольку посмотреть было на что. Посмотреть, конечно, не в прямом смысле слова. Локхарт вообще боялся даже косить глазами в сторону, откуда раздавался грохот, шипение и злое кудахтанье. Однако тень, отбрасываемая сражающимися на противоположную стену, угрозы не несла, зато позволяла судить о текущем положении дел на фронте. А ситуация с прилётом подкрепления там резко поменялась. Судя по тени, феникс стремительно спикировал на голову василиска и… Вот! Сразу видно, что феникс, а не петух ощипанный — тут же понял, что надо выклевать глаза проклятой твари. Гилдерой твёрдо решил, что, когда выберется, то достанет птице лучшего зерна, какое есть в Англии. Да что там в Англии, лучшего в мире!

Второе пришествие Лорда тем временем презрительно пнуло шляпу.

— И это лучшее оружие, посланное вам… — начало воспоминание, но продолжить не успело. Поскольку в следующее мгновение его сшиб с ног Поттер, который подкрался со спины, пока будущий тёмный Лорд отвлёкся сначала на Гилдероя, а затем на птицу. Палочка вылетела у того из рук и, весело стуча, покатилась по полу. Не мешкая ни секунды, Локхарт призвал к себе палочку и, уже победно ухмыляясь, сам был готов прочитать отповедь незадачливому Лорду, когда вцепившийся клещом в последнего Поттер истерично закричал: — Осторожно, профессор, он… Договорить ему не дали, призрачные кулаки, как видно, могли дать в челюсть не хуже обычных.

Гарри, конечно, не успел сказать, откуда придёт опасность, но в этом не было необходимости. Стойкое чувство дежавю посетило храбрейшего мага Британии, когда до его чуткого слуха донеслось тихое шипение. Знакомое шипение. Гилдерой обернулся и увидел то, что заставило его сердце провалиться куда-то в область желудка. Проклятые комки перьев, обожравшись зёрен, валялись по разным углам зала, а сам василиск с выклеванными и теперь окрашенными в ярко-алый, кровоточащими пустыми глазницами, гордо подняв голову, нёсся прямо на него. В любой другой ситуации это был бы конец, но так уж получилось, что Гилдерой был сегодня не единственным, кого приложило о стену. Змее, как видно, дорого дались попытки избавиться от пернатых. Всё её тело было уже не столько ядовито-зелёным, сколько зелёно-красным от многочисленных ранок и порезов, что образовались в ходе неравного боя. Всё это в итоге и лишило её знаменитой змеиной скорости и манёвренности. Всё это дало Гилдерою пару лишних секунд, чтоб резко броситься назад, в сторону драчунов. Быстро подлетев, рывком поднял Поттера, сунул ему палочку и со всей силы толкнул в сторону. Сам же перепрыгнул через поверженное воспоминание и бросился к противоположной стене, смутно надеясь, что ужас ползучий проедется по тому всей своей массой.

Что произошло дальше, он не понял, то ли последствия удара, то ли змея была не так слаба, но в следующий миг домашний зверёк Слизерина извернулся, и его хвост возник прямо перед носом Гилдероя. Возник и, резко хлестнув, отшвырнул назад. Удар был настолько сильным, что из лёгких вышибло весь воздух, а в глазах появились красные круги. С трудом встав на ноги, он попытался снова броситься бежать, вот только бежать было некуда. Прямо над ним нависала голова василиска, чью пасть украшали два мощных ядовитых клыка. Неимоверно долгая секунда, которой хватило, чтоб быстро прошептать заклинание, и… Да, заклинания против этой твари были бесполезны, Салазар Слизерин наложил хорошую защиту на своего питомца, оставляя его охранять свои секреты. В следующий миг левая рука, доселе сжимающая палочку (не успел переложить в правую, когда отшвыривал Поттера), оказалась в змеиной пасти, проткнутая, вероятно, насквозь ядовитым и острым, как бритва, клыком.

Боли он не чувствовал. Все чувства и эмоции, кажется, покинули его в тот миг. Безучастно обернулся назад, желая просто посмотреть, что там у оказавшегося снова за спиной Гарри. Без радости отметил, что вид у бывшего старосты школы весьма помятый — петухи и, очевидно, так и не сумевшая вовремя свернуть змея, весом под три сотни килограмм, — это вам не шутка. Без сожаления увидел, как, не причинив вреда воспоминанию, с ним столкнулось заклинание, произнесённое Поттером. Бесполезно, надо бить по источнику, хранителю воспоминаний — Гарри этого не знал. Гилдерой хотел ему крикнуть об этом, но не смог даже пошевелиться, яд стремительно растекался по телу. Поэтому всё, что он мог, — это беспомощно наблюдать за бледным и совершенно растерянным мальчиком, который в отчаянии кинулся к валявшейся на полу шляпе. Последняя соломинка.

Локхарт повернулся к огромной морде, что фактически прижималась к его груди. Из последних сил целой правой рукой попытался разжать пасть, чтоб вытащить руку, как… Ярко сверкающий, украшенный огромными рубинами меч легко вошёл в то малое отверстие, что успело открыться. Как будто издалека раздался гневный крик воспоминания, по исполинскому телу прошла дрожь, и оно осело, не поддерживаемое более и увлекающее вместе с собой смертельно раненого, но всё ещё безмерно прекрасного Локхарта.

— Профессор?

— Дневник… Он источник… Уничтожь…

Из последних сил выбил змее второй, не занятый его рукой, клык и вручил мальчишке.

Может, обычно Поттер и туго соображал, но сейчас он заслужил все двести баллов гриффиндору за скорость и сообразительность. Чёрной молнией он метнулся к дневнику и вонзил в него клык, с которого аж капал переполняющий его яд.

Бесконечно смотреть можно не только на огонь и воду. Бесконечно можно смотреть на поверженного врага, жаль только, воспоминание оставило после себя лишь лужу чернил. Поттер кинулся обратно к нему и…

Гилдерой слабо улыбнулся, уже практически теряя сознание от яда и боли. Феникс, наверное, смог бы его спасти, но он куда-то улетел. Впрочем, Мерлин с ним, с этим фениксом.

— Гарри… Отличная работа… Двести баллов гриффиндору.

— Профессор, Вы… — На мальчишку было страшно смотреть. Растрёпанные волосы, на лице кровь вперемешку с грязью, а в глазах стоят слёзы.

— Это ведь был…

— Волан-де-Морт. Вы победили Волан-де-Морта!

— Да… Я теперь Волшебник-Который-Победил…

Сознание начало его медленно покидать, весь мир стал растворяться в какой-то странной мерцающей дымке. И голоса… Кажется, он слышал какой-то шум и голоса…

С трудом приподнял голову, до этого лежащую на морде поверженной твари, пытаясь разглядеть что-то в этом тумане. Какие-то тени… Первая стремительно увеличивается, буквально несётся к нему и кричит, поднимая какой-то странный предмет. — Не шевелись!

Он не шевелится, лишь из последних сил улыбается своей фирменной улыбкой. Вспышка яркого света. Всё.

* * *

Голоса. Свет. Какой-то шум. Кажется, куда-то несли. Принесли. Уложили. Снова свет и голоса. Темнота.

Гилдерой с трудом открыл глаза. Сводчатый потолок над ним терялся в темноте, поскольку свет, исходящий откуда-то из-за ширмы, был нужен лишь для создания полумрака, комфортного для пациента, но при этом достаточного для медсестры, которая должна была в случае чего быстро прибежать на его зов.

Боли не было, но её с лихвой заменяла всепоглощающая слабость, которая не давала пошевелиться, заставляя его чувствовать, словно он чужой в этом теле. Гилдерой снова прикрыл глаза, спасительный сон уже готов был распахнуть свои объятья, но что-то мешало. Что-то… Мысли кружились в голове в каком-то диком, безумном танце, не давая сосредоточится на причине его нежелания вернуться в царство Морфея. Причина, какая причина? Жив, в безопасности, врагов нет — спи. Нет. Кто-то есть. Гилдерой снова приоткрыл глаза, огляделся, рядом по-прежнему никого не было, но для очистки совести он всё же сказал:

— Я знаю, что ты здесь…

В темноте кто-то вздохнул, и в следующую секунду белая ткань ширмы пошла рябью, открывая его взору Поттера. Натянутая поверх пижамы мантия, всклокоченные волосы, мешки под усталыми тёмно-зелёными глазами. Похоже, давно не спал.

Как ни странно, но его появление было воспринято без удивления. Словно фамилия Поттер могла объяснить всё, что угодно.

— Давно? — какой же у него сейчас слабый голос.

— Четыре дня, профессор.

Четыре дня… Ну что ж, после такого удивительно, что он вообще глаза открыл. Яд василиска — это вам не шутка, а там ведь и переломы наверняка были, и потеря крови.

— Мы за Вас волновались, — тихонько шепчет злостный нарушитель правил, — я, Рон, Гермиона с Джинни. — Замолкает и быстро добавляет: — И в школе тоже. Там полкоридора перед медпунктом завалено подарками и открытками для вас.

— Правда?

— Угу. Но Ваш агент с мадам Помфри никого не пускают…

— Миранда здесь?

-Да. Страшнее Филча. Тот хотя бы угрожает просто выгнать из школы, а эта вытащила из запасников все те приспособления, которыми учеников наказывали. И сказала, что все, кто посмеют нарушить Ваш покой, опробуют это на себе.

— Она может…

— Я не видел в них учеников, но вот фотограф в железной клетке сидел… И ещё какая-то дамочка…

Пока Поттер увлечённо рассказывал о нововведениях его агента в сфере образования взрослых гостей Хогвартса, Гилдерой внимательно рассматривал мальчика. Инстинкт самосохранения, как видно, пока он был без сознания, повесил табличку «Поттер = опасность!», и теперь всё, что касалось юной звезды магического мира, изучалось особенно тщательно. Особенно его усталый заспанный вид и присутствие у его постели в столь поздний час.

— Давно не спал?

— Я хотел поговорить с вами раньше остальных, — уклончиво ответил Поттер.

— О чём?

— Я… Мы… Вы ведь будете писать об этом? О том, что случилось здесь?

Гилдерой поморщился: — Придётся… Лучше я, чем прочие журналисты.

— Вот и Гермиона так сказала.

В голосе мальчика отчётливо слышалось веселье, но взгляд быстро стал не по-детски серьёзным.

— Мы все хотели бы предложить вам сделку.

— Кто это мы? Какую ещё сделку? — удивлённо прошептал Гилдерой, даже не замечая, что при этих словах тело само собой напряглось и умудрилось принять сидячее положение.

— Я, Гермиона, Рон, Джинни и мистер и миссис Уизли. Сделка касается Вашей книги, — Поттер отвёл взгляд, комкая в руках свою мантию. — Мы все не хотели бы, чтоб кто-нибудь узнал, кто на самом деле натравливал змею на учеников.

— Зачем вам защищать тёмного лорда? — удивлённо захлопал глазами Локхарт.

— Вот! Вот и я так говорю, — мгновенно повеселел Гарри. — Это всё Лорд, а Джинни ни при чём. Просто… Многие не поймут.

Гилдерой жестом остановил мальчика, смысл того, что тот хотел сказать, он понял, вот только сделка подразумевала выгоды и для второй стороны. А он их пока не видел. Словно читая его мысли, Гарри извлёк из кармана какую-то бумажку, взяв которую в руки, Локхарт чуть не ахнул от изумления. Магический контракт! Взгляд быстро скользнул к строчке о выгоде, и в этот раз от тихого аханья герой всея Британия уже не удержался.

Помимо этого звука он издать более ничего не успел, поскольку контракт был мгновенно вырван из его рук чьими-то изящными, но очень цепкими пальчиками.

— Миранда? Что ты здесь делаешь?

— У меня нюх на подсовываемые тебе липовые контракты.

— Он не липовый, он настоящий! — обиженно заявил Поттер, гневно сверкая зелёными глазами.

— Откуда у детей взяться настоящему контракту?

— Тише, тише, Миранда. Гарри хочет предложить нам сделку, — при слове сделка глаза агента опасно сузились, так, что Гилдерой поспешил продолжить: — Он хочет, чтобы я в своей книге взял всё геройство в победе над василиском на себя.

— А разве…? — в её глазах читалось настолько неприкрытое удивление, что Локхарту стало жаль, что он не успел подписать чёртову бумагу до её прихода. Она ведь, похоже, в первый раз поверила…

— Не совсем… — видит сам Мерлин, эти слова дались ему тяжелее всего, так как было очевидно, что все за пределами этой комнаты верили, что змею победил именно он. — Решающий удар мечом нанёс Гарри.

— Кто ещё знает?

— Никто. Я даже Рону с Гермионой не сказал.

— Что взамен?

— В Вашей книге не будет ни слова про меня и моих друзей. И… И всё, что мы делали, на самом деле делали Вы.

— Всё, что вы дела… — она повернулась и, скрестив на груди руки, мрачно уставилась на сжавшегося под её взглядом великого сокрушителя тьмы. — Только не говори мне, что комнату тоже не ты.

Гилдерой и не собирался ничего говорить. Просто полулежал в кровати, с преувеличенным вниманием рассматривая пододеяльник.

— Я даже боюсь спросить, что ты делал на самом деле…

— Он спас меня, нас! — яростно практически выкрикнул Поттер, принимая удар на себя. — Он был единственным, кто согласился помочь и пошёл с нами в комнату! А ещё… — он весь внезапно словно сдулся и куда тише, практически себе под нос добавил: — Ещё он не верил Риддлу. Сразу понял, кто он такой. А потом он… Он ведь не сбежал. Там, в зале, он вступил в бой с Риддлом, в то время как я…

— Да ладно… — Миранда удивлённо посмотрела на отчаянно закивавшего Гилдероя.

— Да-да. Всё так и было! Я готов выпить зелье правды и подтвердить его слова, что так и было.

«Технически всё так и было», — добавил он уже мысленно.

— Хорошо. Значит, Гарри Поттер хочет, чтобы в книге не упоминалось ни слова о нём и его друзьях, а взамен он…

— Подтверждаю, как единственный свидетель, что Гилдерой Локхарт, профессор защиты от тёмных искусств, нашёл Тайную комнату, победил прятавшегося там василиска, победил Волан-де-Морта и спас одного из учеников. Имени ученика он назвать не может, потому как…

— Мы придумаем почему, — миролюбиво закончила Миранда. В её карих глазах загорелся алчный огонь, когда она услышала, кого именно, помимо василиска победили в подземельях под замком. — Значит, вы победили Того-Кого-Нельзя-Называть?

— Мы победили Волан-де-Морта, и профессор Локхарт, как маг, победивший его, тоже отныне будет его так называть, — с нажимом произнёс Поттер и гордо поглядел на побледневшего Гилдероя. Чья белая кожа теперь соперничала в белизне с пододеяльником.

— Будет так называть?

— К-конечно буду… Что в этом такого. Обычный тёмный маг… Который, который возомнил себя великим… Который, — Гилдерой изо всех сил тянул время, перечисляя все самопровозглашённые титулы лорда, лишь бы отсрочить миг, когда надо будет либо назвать имя, либо… В глазах Поттера гордая уверенность, в глазах Миранды настороженное ожидание — вечно этот мальчишка втягивает его в неприятности.

-… погибели маглов, наследника Слизерина, тот-кого-нельзя-назы…

В голове всплыли строчки из старого письма, что сейчас лежало в маленькой богато украшенной камнями коробочке.Мне иногда кажется, что Вы к нам прибыли из другого мира, ведь Вы так не похожи на остальных людей. В Вашем взгляде читается такая сила и воля, а Ваши поступки столь храбры и благородны, что я каждый день благословляю небеса, что они послали нам Вас. Вы не такой, как все, Вы самый храбрый и прекрасный человек в мире, и нет ничего, что способно напугать Вас или зародить в Вашей кристально-чистой душе сомнения».

Собрался с духом, набрав в грудь больше воздуха и…

— Воландеморт, — имя сорвалось с губ тихим писком, который всё равно потребовал от него всех его сил. И лишь присутствие сразу двух людей, перед которыми крайне не хотелось выглядеть слабым, не дало ему тут же с головой завернуться в одеяло.

Секунда.

Две.

В глазах Поттера — уважение. В глазах Миранды — восхищение.

Из-под кровати никто не выскочил. Небо не упало. В дверь не вломились пожиратели в масках…

Гилдерой гордо сел в своей кровати и, расправив плечи, важно произнёс:

— Да. Я буду называть его Волан-де-Мортом. Я же победил его, правда Гарри.

Детали решили утрясти завтра, когда больного должен был навестить лично Чарльз Хэтэуэй. Перед тем как уйти, Миранда протянула ему выпуск «Пророка». На всей первой странице красовалась его фотография. Он, фактически лежащий на поверженной змее, из пасти которой торчит богато украшенный меч. Лицо бледное, но так кровь смотрится ещё красивее. Благороднее. И даже изорванный и перепачканный кровью золотой костюм смотрится лучше, чем одеяние какого-нибудь принца.

Заметив его восхищение, Миранда понимающе усмехнулась.

— Ну? Что я тебе говорила насчёт лучших снимков?

— Это была ты?!

— А кто ещё? Кто ещё мог сделать такой шикарный снимок?

— То есть, пока я там…

— Ну не умер же, — со своей нагловатой улыбкой объявила та и вдруг протянула маленький розовый конвертик. — Держи, герой. От твоей кошатницы.

— Она не кошатница!

— Кошатница, кошатница. Я проверила, этого адреса вообще не существует.

Гилдерой решил больше не обращать на неё внимания, вскрыл конверт и приступил к чтению. Какая разница, сколько ей лет, сколько в ней килограмм и сколько у неё кошек? Для того, чтоб восхищаться им, необязательно быть прекрасной семнадцатилетней девой. Хотя это было б не лишним…

Чарльз объявился только поздним вечером, уже перед самым отбоем. Его улыбка от уха до уха вкупе с сообщением о том, что прибыл в Хогвартс он ещё ранним утром, недвусмысленно намекала на то, что, помимо сделки века с Поттером, произошло что-то ещё. Что-то ещё, что сулило много денег.

— Знаешь, эта книга ещё не вышла, а уже принесла более ста тысяч галеонов, — сразу перейдя к делу, заявил он.

— Как? — неверяще посмотрел на него Локхарт.

— Когда мы объявили о том, что имена школьников будут изменены, меня завалили предложениями своих вариантов имён. Даже пришлось разделить имена и фамилии, настолько много было клиентов. Кстати о клиентах, — его лицо мгновенно стало серьёзным. — Я встретился с одним очень важным человеком, который был готов щедро заплатить за то, чтоб в книге был немного изменён момент появления одного очень важного предмета. Ты знаешь, о ком я?

Гилдерой кивнул. Гарри его предупредил, что нечто такое может случиться.

— Зачем ему это? У нас нет никаких доказательств.

— Гил, мальчик мой. Ну какие доказательства, кому они вообще нужны, — рассмеялся директор издательства. — После того, как все газеты Англии напечатали на первой полосе твоё фото, а мы вдогонку к ним издадим свою книгу, то всё. Никому не понадобятся доказательства. Восемь миллионов домохозяек, что прочтут твоё произведение, — это только на словах смешно, на деле это страшная сила. Очень страшная!

— Так что он предложил?

— Деньги. Много, много денег. Но я отказался, — весело рассмеялся Чарльз.

— От-отказались? — от неожиданности Гилдерой аж поперхнулся, мир летел в тартарары, если Чарльз…

— Деньги ведь я в таком случае должен был бы отдать тебе.

Мир снова встал на место, где, по версии мистера Хэтэуэя, ему надлежало вращаться вокруг денег и исключительно ради них.

— Так что я попросил у него вот это, — Чарльз небрежно достал маленькую коробочку, которая легко помещалась на его ладони. — Держи, он умолял меня изменить условия, предлагал тонны золота, но я же знаю, что тебе нужно.

Локхарт бережно взял коробочку и, приоткрыв, осторожно заглянул внутрь.

— Вы с ума сошли! Такую вещь! В школу!

— Тихо, тихо…

— Она же…

— То, что тебе надо в твоих приключениях!

— Но она…

— Подумаешь, артефакт чёрной магии. Во всём мире не больше трёх специалистов, которые могут подтвердить то, что это оригинал, а не подделка. И всем троим мы уже заплатили за молчание. Так что пользуйся на здоровье, а если кто спросит, то это подарок… от бабушки.

Гилдерой задумчиво пожевал кончик пера, прикидывая, что бы такое ещё написать дальше. Обычно проблем с этим у него не было, но… Но в этот раз ситуация и условия были несколько иными. Во-первых, Гарри. Нет, мальчик, подписав контракт, передал ему не только права на все свои «подвиги», но и фактически дал ему разрешение писать, что вздумается и как вздумается, вот только… Одно дело — слегка приукрасить финальную битву добра и зла, когда о ней, кроме тебя и поверженного злодея, никто не знает, и совсем другое — когда свидетель, пусть и равнодушный ко всей этой шумихе, всё-таки есть. А во-вторых… Миранда с Чарльзом.

Едва наихрабрейший маг выбрался из замка, раздавая интервью и попутно про себя принося все наистрашнейшие клятвы, что ноги его здесь более не будет, эта парочка взяла его в оборот, пытаясь донести до величайшего писателя, как на самом деле надо написать новую книгу. И в этом стремлении донести правильный взгляд на его детище их ничего не могло смутить. Ни то, что это уже не первая его книга, ни то, что он сам может решить, что и как надо написать. Советы сыпались, как из рога изобилия, и не было никакой возможности ни остановить их, ни ослушаться.

Миранда сказала, Чарльз подтвердил. Гилдерой Локхарт должен подчиниться и сделать, что ему сказано. Как именно — никого не волнует. Никого, кроме автора, что сейчас растерянно восседал за своим столом и пытался понять, КАК это можно выполнить. Девятьсот страниц. Откуда?! Откуда ему взять столько событий и текста?

— Читательницы хотят знать все подробности. Побольше про мрачное подземелье и змею. Половина твоих фанатов училась в Хогвартсе, так что постарайся сделать так, чтоб, едва они взяли твою книгу в руки, их тут же охватило чувство ностальгии пополам с чувством сопричастности к происходящим событиям. Твоя задача — заставить их всех думать: «вот, мы столько лет там жили и ничего не замечали, а потом пришёл великий Гилдерой Локхарт — и пожалуйста, раскрыл тайну на раз-два».

О том, что ему это раз-два чуть не стоило жизни, Миранда почему-то не думала. Хотя нет, думала.

— И финал растяни листов на четыреста. Побольше описаний: как ты втыкал меч в пасть, что чувствовал, когда клыки впивались в твою плоть. И, конечно, про Него не забудь. Говоришь, в юности Он был красивым? Распиши подробней. Загадочный блеск в глазах, волосы цвета горького шоколада… — она говорит это всё с придыханием, глаза горят странным огнём, будто они разговаривают не о Тёмном Лорде, а о ком-то более безопасном. Более нормальном.

— Эмм… Миранда, тебе не кажется, что…

— Что? — она резко вынырнула из своей мечтательности и посмотрела на него снисходительным взглядом. — Гилдерой, не напомнишь мне, кто является нашими основными читателями? Старые, выжившие из ума мракоборцы или женщины слегка за тридцать?

— Вторые, но я не понимаю…

Она подошла к нему со спины и, мягко обвив шею руками, склонилась к его уху. Как-то совсем несвойственно ей хихикнула, тихонько прошептав: «В том-то и дело, что не понимаешь».

В следующий миг эти же руки совсем не мягко пихнули его в спину, заставив чуть ли не уткнуться носом в листы.

— Пиши, как я тебе говорю, и первая строчка продаж наша, — ледяной голос без намёка на сентиментальность, подразумевающий, что обсуждение на этом закончено.

Нет, Гилдерой прекрасно понимал, зачем делают такие лирические отступления в книгах, но… Но это же ЕГО книга! Это ОН здесь главный герой, ИМ должны восхищаться, а не вот этим, которое ещё не стало тем, и в отличие от него было обряжено в старую, давно вышедшую из моды мантию.

Однако с Мирандой не поспоришь: у неё на всё и всегда есть заготовленный ответ и парочка весьма серьёзных аргументов. Главный из которых заключается в том, что если б не она, то восхищались бы им как великим, но, к сожалению, покойным героем. Поскольку, как и предполагал Локхарт, в подвал никто и не думал спускаться. Так что, если б не явление Миранды, которая вломилась в Хогвартс во главе целой маленькой армии, состоящей из адвоката, врача, официального представителя издательства и самой Кассандры Вулф, что накладывала на Гилдероя охранно-оповестительные чары, никто бы и не пошёл вниз.

Миранду, к слову, позвали не столько охранные чары, сколько нюх на сюжет вкупе с сообщением об очередном нападении. Так что, едва она услышала, где именно сейчас находится её подопечный, и мысли не допустила о «сидеть и ждать». Оставив учителей прослушивать краткий курс лекций на тему «преступная халатность и её последствия» в исполнении юриста издательства, которому было строго-настрого приказано рассказывать только о самых вопиющих случаях из практики и упоминать только максимальные сроки, она решительно отправилась к указанному входу.

Вместе с ней вниз спустилась МакГонагалл как декан факультета, на котором учились все три жертвы, и присоединившийся в последний момент — уже у самых дверей — Снейп. То ли захотел поглумиться над трупами своих «любимых» учеников и крайне уважаемого коллеги по работе, то ли, как декан Слизерина, решил осмотреть хоромы основателя факультета. Какой из двух вариантов был верным, Гилдерой не знал и знать не хотел. Ему было достаточно того, что Снейп всё-таки пришёл. Сразу понял, что за яд в его крови и что надо делать. Понял, сказал Миранде, а та… А ту уже, наверное, не смогло бы остановить даже третье пришествие Лорда.

Третье пришествие Лорда не смогло бы остановить агента и директора издательства ещё и от того, чтоб не ткнуть в нос всем и вся, кто ещё был в подземелье. Нет, конечно же, оба прекрасно понимали, что объяви они во всеуслышание о подобном, конкуренты бы накинулись на них всей стаей. Не жалея сил, слов, денег и репутаций. Ещё бы: одно дело — отнимать у них читателей, используя образ героя, что борется со всякой нечистью, и совсем другое — новоявленный победитель Лорда. Который, как утверждает Министерство, отошёл от дел по причине полной потери сил и союзников. Поэтому…

Поэтому Миранда вышла к толпе журналистов, что маленькой армией расположились на подступах к Хогвартсу, только на шестой день после происшествия. Лишь после того, как, уединившись в одном из пустых классов в дальней части замка, она, Чарльз, Гарри Поттер и всё тот же маленький юрист издательства во всех деталях обговорили не только произошедшее, но и максимально приемлемый вариант его подачи массам, который устраивал бы все три стороны (представители Министерства в обсуждении хоть и не участвовали, но их интересы, от греха подальше, было решено также учесть). Голос агента был спокоен, маска печали идеальна, а рассказ о произошедшем выверен вплоть до паузы для ревущих фанаток, когда прозвучало, что вчера утром герою стало лучше и он открыл глаза.

С этого момента нигде и никогда не произносилось, с кем именно бился в неравном бою великий Гилдерой Локхарт. Везде фигурировало только «неизвестный, очень сильный тёмный маг, который мало того, что был змееустом, но ещё и считал себя наследником Слизерина». В каждом интервью Гилдерою приходилось, стиснув зубы, улыбаться и говорить, что — это просто немыслимо — он никогда, наверное, не смог бы его одолеть, но, по счастью, это было лишь воспоминание, а не сам волшебник. Локхарт ругался, плевался, кричал, что ноги его в издательстве больше не будет, что он великий волшебник, а не дрессированная обезьянка… Однако реальность была такова, что ему приходилось раз за разом приходить на эти интервью, отвечать на одни и те же вопросы и продолжать улыбаться.

Единственной отдушиной во всём кошмаре тех дней были письма Сюзанны Рид да неизменный вопрос журналистов. «А что вы думаете о другом тёмном волшебнике?» Гилдерой в эти моменты улыбался искренней улыбкой, широко раскрывал свои изумительные небесно-голубые глаза и с деланным удивлением спрашивал:

— Это вы о Волан-де-Морте, что ли? Он, конечно, тёмный маг и змееуст и тоже называл себя наследником Слизерина, но… Но разве Министерство не объявило, что он побеждён и скрывается где-то на задворках Европы? — и невинно подмигивал какой-нибудь хорошенькой журналистке, сидящей в первом ряду. Зал выпадал в осадок, а тысячи фанаток по всему миру обнимали радиоприёмники и пускали слёзы умиления и гордости за него. Пара таких пресс-конференций с интервью, и сами представители Министерства поверили, что тёмный Лорд опять являлся в Хогвартс, но был повержен. Не без их скромной помощи, конечно.

Всё круто изменилось в середине июля, когда из Азкабана сбежал Сириус Блэк. Спрашивается, чего ему там не сиделось? Не мог сбежать парой месяцев раньше или позже. Нет! Надо ему было сбегать именно сейчас, когда книга почти дописана и типография с магазинами лишь ждёт команды для того, чтоб выпустить в свет очередной мегабестселлер. Мегабестселлер, которым книга может и не стать, поскольку всё внимание отныне принадлежит этому мерзкому преступнику.

Гилдерой не скрежетал зубами от ненависти только потому, что это было вредно для его зубов, гибель которых он бы точно не простил ни Блэку, ни потерявшим страх, совесть и, самое главное, чувство вкуса журналистам. Это же надо додуматься — поместить это убожество на первые полосы всех газет! Это же надо осмелиться — променять его ангельский лик вот на это…

«Это» скалилось, зыркало сумасшедшими глазами на наипрекраснейшего мага современности и изредка ухмылялось без тени раскаяния и грамма сожаления. Гилдерой в такие минуты, даже несмотря на весь свой врождённый пацифизм, желал похитителю славы романтического вечера с дементорами: вино, свечи и обязательный поцелуй в финале. Чего желала Блэку Миранда, оставалось тайной, но судя по тому, как она цепным псом бросалась на всех с поводом и без оного, её мысли тоже были далеки от гуманности.

— Мы теряем внимание, ты понимаешь, внимание! Если его в ближайшее время не поймают, то…

Она устало плюхнулась в мягкое изумрудно-зелёное кресло, приятно контрастировавшее с остальной ярко-малиновой обстановкой кабинета. Безумно любимого кабинета, в котором после побега преступника Локхарт сидел практически безвылазно: сутками напролёт. Поскольку, едва почуяв потерю интереса, Чарльз отдал приказ немедленно ускорить написание книги, для чего запретил своему наиценнейшему писателю не только посещать развлекательные мероприятия, но и просто выходить на улицу. Всё, чтоб книга была закончена в кратчайшие сроки.

— Нужно, чтоб его не просто поймали, а немедленно поймали. В случае его поимки газеты ещё с неделю или даже две будут гудеть о том герое, что сможет скрутить этого преступника, а у нас всего три с половиной недели до…

Её карие глаза медленно поднялись на него, на губах появилась шальная улыбка.

Гилдерой Локхарт, герой без страха и упрёка. Обладатель ордена Мерлина третьей степени, титулов «самый красивый маг Британии», «самый храбрый маг современности» и, конечно, приза за самую очаровательную улыбку. Герой, который в лёгкую одолел вампиров, упырей и целую толпу йети, а недавно и вовсе победил чудовище тайной комнаты вместе с самим Волан-де-Мортом. Герой, который сейчас вжался в стену и с ужасом взирал на простую девушку, у которой не было клыков, ядовитых зубов, смертельного взгляда и чудовищной силы, но которая не нуждалась во всех этих атрибутах нечисти, чтоб напугать его до… Он всё-таки надеялся, что до этого никогда не дойдёт.

— Я-я-я… Я д-должен писать книгу! Помнишь? Книгу. Про Волан-де-Морта, василиска и Тайную комнату…

— К чёрту комнату! Если ты поймаешь Блэка…

Договорить она не успела. Пламя в камине, до этого момента лениво лизавшее поленья, взвилось вверх, затрещали все блокираторы, опознаватели и прочая обильно украшающая все входы в доме атрибутика защиты.

И хозяин, и гостья невольно скосили взгляд на вмонтированный в каминную полку вредноскоп. Стоивший немалых денег, он был настроен на беззвучный режим и нацелен только на определённый вид угроз, включающих в себя все способы причинения вреда как хозяину, так и его детищу. Полка, как полка. Перегружена сувенирами и всякими подчас ненужными деталями. Значит, опасности нет.

Пламя меж тем стало ярко-алым. Гилдерой такое пламя уже видел. Миранда, конечно, нет, но чутьё её никогда не обманывало. Быстро встав, она решительно шагнула к камину и сняла защиту, которая и так уже начала поддаваться. Миг, и в камине оказался никто иной, как сам Корнелиус Фадж. Одетый в зелёный костюм, с неизменным котелком в руках.

Он едва успел выйти из камина и обменяться приветствиями с присутствующими, как пламя взвилось ещё раз. Зелёный с фиолетовым огонь — служба охраны, очевидно, засекла проникновение и спешит удостовериться, что с их подопечными всё в порядке. Если не ответить в течение двух минут, то… То через пять минут здесь уже будет целый отряд несклонных к долгим беседам волшебников.

Миранда, поняв желание анонимности их гостя, склонилась над огнём, закрывая Фаджа от обнаружения.

— Всё в порядке, ложный вызов. Да нет. Это Мег опять забыла предупредить. Срочные бумаги, подписи. У нас же книга на подходе. Да. Да, скоро совсем. Обязательно передам. Угу.

Нюх у Миранды был не только на сенсации и неприятности, но и на всё, что касалось «сиди тихо и не отсвечивай», и коли сам министр магии без предупреждения и охраны нагрянул к ним, то это могло означать только одно. Довольно подмигнув Гилдерою, она улыбнулась и под крайне надуманным предлогом поспешила покинуть кабинет. Предоставив Локхарту принять свою судьбу в гордом одиночестве.

Что именно за судьба была ему уготована, он не знал, но решил, что чему быть, того, как говорится, не миновать. Да и к тому же разговаривать с министрами лучше у себя в кабинете, чем без палочки и в подвале.

— Господин Министр? В столь поздний час это так неожиданно. Кофе, чай или что покрепче?

— Кофе.

Когда маленькие фарфоровые чашечки с наполняющим их ароматным напитком оказались у них в руках, а сами они сидели в креслах возле всё того же камина, Министр наконец начал разговор, ради которого появился здесь.

— Я хотел бы поговорить с вами о Гарри. Что вы о нём думаете?

Вопрос был неожиданным. Во-первых, Гилдерой ждал от него совсем других слов, а во-вторых, упоминание Поттера не сулило ничего хорошего. Как выяснилось, случай с василиском был не первым в череде «приключений» Гарри и, судя по тому, как мрачно смотрел в огонь министр, не последним.

— Способный мальчик, храбрый, очень привязан к друзьям.

Фадж вздохнул, неспешно размешивая сахар.

— Как Вы считаете, его легко напугать?

Перед глазами Локхарта пронеслась сцена в Тайной комнате. Вернувшийся из небытия Тёмный Лорд, гигантский василиск, сама атмосфера близкой смерти. Многие взрослые волшебники в подобной ситуации могли поддаться панике или впасть в ступор, а Поттер? А Поттер, как и свойственно мальчишке, воспринял это как, пусть и опасное, но весёлое приключение.

— Он слишком юн, чтоб бояться. Вот я в его годы… — министр кивал, не слушая Гилдероя. Жаль, история про сумасшедшую русалку была не так уж и плоха.

— Вы знаете, что, согласно опросам, более девяноста процентов магического населения Британии считает Вас самым храбрым волшебником страны, а в опросе на самого великого волшебника Вы отстаёте от Альбуса Дамблдора всего на три процента?

Гилдерой это знал. Каждый день с замиранием сердце выискивал публикуемые данные всевозможных рейтингов и опросов, но признаться в этом означало расписаться в собственном тщеславии. А это для тщательно выверенного образа героя было бы как минимум лишним.

— Правда?

— Да. И вы знаете Гарри, — Министр замолчал, сделав маленький глоток, — а что вы знаете о Блэке?

Начинается. Однако впадать в панику пока было рановато. Он же был недавно ранен, может, его просто попросят проконсультировать и не более того?

— Опасный преступник, убил кучу маглов среди бела дня.

— А о том, почему он сбежал, знаете?

— Ну… я могу предположить, что, как и все прочие, захотел вырваться на волю… — Министр молчал, и Гилдерой поспешил озвучить другую версию: — Думаете, он хочет отомстить?

— Да.

— И кому?

— Гарри. Гарри Поттеру.

Гилдерой промолчал. Сделал большой глоток уже начавшего остывать чая. Слова не шли, мыслей не было. Лишь инстинкт самосохранения вывесил старый плакат «Поттер = опасность!».

— Я собирался обратиться к Уизли, чтобы они поговорили с мальчиком, но Артур за своими детьми не может уследить, за чужим тем более. А нам нужно, чтоб он был осторожен и не лез на рожон. Он же ещё совсем ребёнок и не осознаёт всю силу и коварство Блэка.

— И Вы…

— Я слышал, что Вы сейчас днями напролёт просиживаете над своей книгой, но… Я могу Вас попросить выкроить немного времени для того, чтоб навестить Гарри? Поговорите с ним… После этой истории с комнатой он должен доверять Вам больше, чем кому бы то ни было.

Напряжение как рукой сняло. Поговорить, просто поговорить… Не надо никого ловить. Не надо выискивать по злачным местам всяких психопатов и подвергать свою драгоценную жизнь опасности. Да, просто поговорить.

— Я готов. Хоть сейчас!

— Вот и чудненько, — отозвался Фадж, доставая из кармана розовую ленточку. — Вот портключ, который доставит Вас на место. Вам нужен дом номер четыре.

С этими словами министр быстро попрощался и шагнул в камин, оставив практически не тронутый кофе на столе.

— Он активируется ровно в семь, — успел услышать Локхарт, прежде чем ярко-красное пламя скрыло Министра.

Минутой позже в комнату влетела Миранда, которой, очевидно, стало известно об очередном использовании камина.

— Что он сказал?

— Что я должен немедленно отправиться в путь, дабы выполнить свой священный долг перед Англией…

— …королевой, гражданами и так далее, — перебила агент. — Дальше что? Что он сказал? Он попросил поймать Блэка, да?

— Мм… ну, почти… — расплывчато ответил Гилдерой.

— Что значит «почти»?! — прошипела девушка.

— Ну… он попросил предупредить Гарри, что этот Блэк, возможно, охотится именно за ним…

— И всё?

— Он больше ничего мне не сказал, — смущённо развёл руками наихрабрейший маг Британии.

— Тут что-то нечисто. Просто пойти предупредить? Министры ради такого из кабинетов не срываются под окончание рабочего дня.

— Может, у него скоро выборы? А тут и несчастная сиротка, и опасный волшебник, — задумчиво протянул Гилдерой, желая поразить своей эрудицией хотя бы одного человека за день. Для поддержания формы, так сказать. Однако Миранда, как видно, не считала поддержание его самооценки главным пунктом своего контракта, поскольку, закатив глаза, со вздохом заметила:

— Сколько раз просить тебя говорить только то, в чём ты действительно разбираешься. Писать можешь всё, что хочешь, говорить — нет.

— Это ты на что тут намекаешь?! — мгновенно взвился самый честный писатель мира.

— На то, что кому-то надо немедленно бежать спасать мир и Англию вместе с ним, — примирительно улыбнулась Миранда, не спуская цепкого взгляда с портключа. — Когда он активируется?

— В семь. Но я не закон…

— Вот Дурслям и расскажешь, какой ты великий и необыкновенный, а пока — бегом переодеваться, у тебя двенадцать минут.

— Ты с ума сошла?! Да мне только чтоб волосы завить, нужно минут десять!

— Живо! Или либо я тебя одену сама, либо ты отправишься к ним так. Будешь очаровывать естественным обаянием!

Неизвестно, какая из двух угроз сработала, но уже через десять минут Гилдерой Локхарт вновь появился в кабинете, облачённый в новый небесно-голубой костюм (достойный преемник золотого, который пал смертью храбрых в Тайной комнате, а впоследствии был бессовестно разрезан Чарльзом на куски и распродан за бешеные деньги фанаткам). Агент уже ждала его с огромным букетом тёмно-бордовых роз.

— Вот. Вручишь хозяйке дома. И не забудь поздравить Гарри с прошедшим днём рождения.

— У него был день рождения?

— Да. Неделю назад исполнилось тринадцать лет. Не беспокойся, я от твоего имени послала ему открытку и снитч в качестве подарка. Он же ловец.

— Да… Я бы, наверное, придумал что-нибудь получше, но ты…

— Ну разумеется, что может быть лучше подарка в виде твоей книги с автографом?! Жаль только, у мальчика уже есть полное собрание твоих сочинений! Кстати о сочинениях, — её лицо сразу стало серьёзным, что мгновенно пресекло все возражения со стороны Гилдероя. — Его дядя и тётя — убеждённые магофобы. Так что смирись с мыслью, что в этом доме нельзя колдовать, говорить о магии и всём, что с ней связано…

— Откуда ты всё это знаешь?

— Я знаю всё про тех, с кем ты общаешься дольше, чем три минуты. Это мои обязанности как твоего агента, если ты опять об этом забыл.

— Ты страшный человек.

— Я? Нет, но… — на её лице появилась просто дьявольская ухмылка, — Но сейчас ты познакомишься с действительно страшными людьми. Мистер и миссис Дурсль не только не желают ничего слышать о магии, они ещё и… НИКОГДА НЕ ЧИТАЛИ ТВОИХ КНИГ!

Храбрейшему магу Британии не хватило всего пары секунд на то, чтоб горестно возопить о том, к каким варварам кидает его жестокая судьба, и про что ему, бедному, с ними, в таком случае, говорить!. Сработавший порт-ключ лишил его такой возможности, лишь, словно в насмешку, дав услышать: «Используй своё врождённое очарование!»

Нужный дом Гилдерой нашёл быстро. Перспектива ходить в одиночку по тёмным улицам, когда неподалёку орудует маньяк-психопат, сама по себе не располагала к долгим поискам и любованию местными достопримечательностями.

Дверь ему открыла тощая блондинка с шеей почти вдвое длиннее, чем положено при её росте. Глаза женщины удивлённо скользнули по Локхарту и огромному букету в его руках. Судя по шуму в гостиной, у неё были гости. Хороший повод захлопнуть дверь перед носом нежданных визитёров, если, конечно, эти визитёры не обладают такой чудесной улыбкой, как у него.

— Миссис Дурсль? Моё почтение! — заявил Гилдерой, отвешивая изящный поклон и улыбаясь так, что стали видны все его жемчужно-белые зубы. Такой обезоруживающей улыбкой он, надо сказать, улыбался нечасто. При приёме в издательство, во время знакомства с Мирандой и… И обязательно улыбнётся, когда встретится с Сюзанной Рид. Так что Петуния вряд ли понимала, протягивая руку, какая честь оказывается ей на самом деле.

— А Вы…? — неуверенно осведомилась женщина.

Ответить он не успел, поскольку из гостиной в коридор выплыло нечто в три обхвата толщиной, обряженное в жалкое подобие женского костюма, и, икнув, важно осведомилось: «Это ещё кто?»

— Я?

Великий сокрушитель тьмы славился тем, что никогда не терялся перед лицом опасности. Однако в этом логове дурно одетых и чудовищно воспитанных маглов, которые, видите ли, на дух не переносят магию, он немного растерялся. Как тут представишься, если все твои титулы так или иначе связаны с волшебством? Поэтому пришлось сказать то немногое, что не кричало об этом столь явно.

— Я учитель Гарри.

— Учитель? А… — нечто обернулось в сторону двери и крикнуло кому-то, находящемуся в гостиной: — Вернон, ты не говорил, что у них заведены проверки.

Затем оно решительно направилась ко входу, бесцеремонно отстранило застывшую на пороге миссис Дурсль и приглашающим жестом позвало Гилдероя внутрь:

— Проходи.

— Я учусь в школе имени святого Брутуса для трудных подростков с криминальными наклонностями, — тихонько шепнул Поттер, едва Гилдерой осторожно присел на стул возле него. И, не давая опомниться, куда громче добавил: — Мы тут обсуждали методы наказания в моей школе.

— Методы наказания? Мы обсуждали твоего никчёмного отца и его жёнушку, твою мать, — презрительно фыркнула особа в костюме, с наслаждением разглядывая сжавшиеся кулаки мальчишки.

Гилдерой не разделял подобных вкусов. Чужие унижения были противны его высокоморальной натуре, а уж если они грозили перейти в неконтролируемый магический выброс — воздух разве что не трещал от наполняющей его силы, — то их тем более стоило пресечь на корню. Для этого нужна была как можно более безопасная тема, которая не касалась бы родственников и магии.

Тема обнаружилась в паре шагов от любительницы дешёвого бренди, и в данный момент времени она, точнее он, самозабвенно хлебал что-то из довольно-таки милого блюдца, разбрызгивая вокруг его содержимое и свои слюни.

— Какое милое создание! — произнёс Гилдерой, разглядывая бульдога.

— Это Злыдень. Очаровашка, да? — женщина в костюме расплылась в улыбке. — Он очень хорошо разбирается в людях. Вот, например, Вы, подойдите к нему.

— Я? — Гилдерой не слишком жаловал животных, тем более тех, что могли испортить его костюм или причёску, но деваться было некуда. Он осторожно подошёл к маленькому комку шерсти и слюней, а затем протянул к нему руку. Пёс, в свою очередь, при приближении мага сначала мерзко залаял, срываясь на визг, но стоило Локхарту подойти ближе, как комок шерсти сначала замер, а потом, повизгивая от восторга, принялся ластиться к нему.

— Странно… Вы ему понравились, — со смесью восхищения и недоверия заметила хозяйка животины, не замедлив плеснуть себе ещё бренди.

— Да я вообще должен хорошо ладить с животными… Работа у меня такая, — хмыкнул Гилдерой, почёсывая псину за ухом и мысленно проклиная как самого бульдога, так и его хозяйку, да и вообще всех Дурслей вместе взятых.

— Ах да… Работа. Не расскажете нам про неё?

— Ну… — Гарри смотрел на него умоляющими глазами. — Я… — в глазах мистера и миссис Дурсль плескался страх. — Понимаете…

Женщина смотрела на него с любопытством и явно была готова поверить во всё, что угодно, лишь бы это «что угодно» подразумевало всевозможные кошмары для мальчика, сидящего рядом с Локхартом.

Наипрекраснейший маг современности вздохнул, протянул руку к стоящей на столе бутылке (предположительно — приличного коньяка), щедро плеснул себе в рюмку и залпом выпил. Потом оглядел присутствующую публику, улыбнулся своей знаменитой очаровательной улыбкой, за которую и получил практически одноимённый приз, и…

Да, Давненько он не рассказывал никому настолько отборного, самозабвенного и абсолютно оторванного от реальности… мм… как бы это поприличней назвать? Но приличных слов у него для этого не было. У слушателей тоже. Они лишь делали круглые глаза и изумлённо ахали, когда Гилдерой раскрывал им все тайны обители будущих преступников имени святого Брутуса.

В этой истории было всё. Само здание школы мрачное, построенное столетиями назад, в чьих сырых подвалах обитали полчища крыс, а иногда и что похуже. Озеро, в которое кто-то слил ядовитые отходы, в результате чего местная живность частично сдохла, частично мутировала. Как тут не вспомнить обитающего в нём гигантского кальмара? В итоге вспомнили не только его, но и лес, что плотным кольцом окружает подступы к школе. Настолько тёмный и страшный, что туда и днём в одиночку соваться страшно.

Учителя в школе святого Брутуса были все, как на подбор, свихнувшиеся психопаты. Наверное, поэтому Гилдерой с ними и не ужился.

— Посмотрите сами, кого они набрали, — доверительно разглагольствовал Локхарт под одобряющие кивки собравшихся. — Учитель истории мнит себя приведением. На полном серьёзе. Днём читает лекции, а по вечерам «летает» по школе, звеня «кандалами». А преподаватель математики? Требует, чтоб его предмет называли не иначе, как нумерологией! Как звучит, а? И ведь он не одинок в этом. В результате у нас есть зельеварение, прорицание, изучение рун…

— Изучение рун? — удивлённо прошептал забавный толстячок, примерно одного возраста с Гарри, который до сего момента молчал, втихую уплетая стоящие на столе сладости.

— Ну да, древние руны… Древними рунами требует называть свой предмет учитель иностранного. У них там не то китайский, не то корейский учат. Иероглифы, руны — игра слов, — обезоруживающе улыбнулся Гилдерой, потрепав старательно прятавшего улыбку Поттера по голове.

К счастью, гостью — которая, как выяснилось, приходилась Поттеру неродной тёткой и отзывалась на имя Мардж, — вскоре разморило от выпитого. Её слюнявый друг и любимец по совместительству не то переел, не то перепил, и теперь валялся на коврике возле электрического камина, смешно дрыгая лапами и, очевидно, грозясь покусать кого-то из своего сна.

Сами хозяева дома пребывали в смешанном настроении. С одной стороны, было видно, что они прекрасно понимают, кого занесла нелёгкая к ним на огонёк, с другой стороны, всё семейство пало перед его немагическими чарами и было готово закрыть глаза на сомнительный образ жизни. В результате, мистер Дурсль пробурчал, что хоть ему и не сильно рады в этом доме, но он может задержаться здесь ещё на пару минут, чтоб поговорить с Гарри. Поттер такого самопожертвования, конечно, не оценил и предложил поговорить на улице. Пришлось согласиться, не может же герой всея Британия сказать, что он не хочет гулять поздним тёмным вечером по пустынной улице в компании подростка, за которым охотится маньяк-психопат. Не по-геройски это как-то…

На сообщение о том, что разыскиваемый всеми преступник мало того, что волшебник, так ещё и бежал из Азкабана, Поттер отреагировал в своей излюбленной манере. Даже не сбавив шаг, равнодушно пожал плечами с видом «ну волшебник и что с того?». Про Азкабан он сказал лишь, что Хагрид там сидел в прошлом году, и ему там не понравилось. Не понравилось! Гилдерой ещё не встречал не только того, кому понравилось бы сидеть в Азкабане, он не знал даже тех, кто мог без дрожи в голосе упомянуть это место! Не знал до встречи с Поттером, разумеется.

— Говорят, он был сподвижником Волан-де-Морта и… — Локхарт резко остановился, заставив тем самым своего юного спутника целиком обратить на него своё внимание. — Ко мне приходил министр, и он… У них есть подозрения, что Блэк хочет тебя убить.

— Меня? — в голосе Поттера по-прежнему не было даже намёка на страх — лёгкое удивление, но не более.

— Ты же мальчик-который-выжил.

— А Вы волшебник-который-победил, — усмехнулся зеленоглазый негодник, прекрасно зная, какой эффект производят на Локхарта эти слова.

— Гарри, я просто хочу, чтоб ты был осторожен…

— Я буду, — пообещал мальчишка, поворачивая к дому. У самых дверей он притормозил. — Спасибо, что пришли. Если бы не Вы, я просто не представляю, чем бы закончился сегодняшний вечер.

Гилдерой в ответ на эту фразу промолчал, ограничившись понимающе-очаровательной улыбкой. Инстинкт самосохранения вкупе с горьким опытом уверенно заявили, что он точно проклянёт себя впоследствии, если осмелится произнести принятое в таких случаях «всегда к твоим услугам».

* * *

Дни летели, недели складывались в месяцы, жизнь текла своим чередом. Блэка по-прежнему не поймали, но шумиха по этому поводу практически стихла, что позволило беспрепятственно разразиться другой, не менее значимой, но куда более приятной шумихе. Скользкие секреты — новая книга прославленного героя и неутомимого труженика на благо всего человечества с успехом увидела свет в начале сентября. С восторгом принятая критиками и буквально сметённая с полок верными читателями, она успешно закрепилась на вершине рейтинга популярных новинок, откуда её, похоже, ещё нескоро удастся скинуть произведениям других, менее удачливых служителей Муз.

Книга вышла сразу в двух вариантах. Обычном, в твёрдом переплёте с золотым тиснением названия и именем автора, и подарочном, сделанном под заказ из кожи настоящего василиска (да, того самого. Чарльз не поскупился на подкуп всех и вся, чтобы не только достать трофей, но и увеличить и без того огромную кожу) и богато украшенном иллюстрациями, схемами и прочими довольно-таки занимательными изображениями. Объединяло обе книги помимо содержания изображение на обложке. Взятая за основу знаменитая фотография смертельно раненного, но не сдающегося Локхарта, бесспорно, была не только красивым, но и воистину неожиданным решением.

Книжная индустрия ещё не знала подобных примеров. Посудите сами, уже на обложке читатели видели не только того, кто был таинственным убийцей, но и узнали, как именно он был сражён и какие раны были нанесены при этом герою. Смело? Смело! Но Чарльз Хэтэуэй решил рискнуть и не прогадал. Восторженные фанатки, увидев на обложке своего кумира, истекающего кровью, в изорванном костюме и мечом, воткнутым в пасть монстра, чуть ли не захлёбывались слезами (во всех магазинах пришлось срочно обновить водоотталкивающие чары) и уже не могли выпустить книгу из рук. Даже Миранда нехотя признавала, что у великого сокрушителя тьмы на этой фотографии вид пусть и не слишком победный, зато…

Ты такой очаровашка на этой фотографии, что просто хочется взять и… Вот не знай я тебя столько лет, точно бы влюбилась, а так придётся тебя оставить на растерзание твоей кошатницы и толпы фанаток.

Самый прекрасный маг современности недовольно свернул письмо и аккуратно спрятал его в карман. «Очаровашка. Докатился. Хуже, наверное, уже и не придумаешь», — мрачно размышлял он, сидя на своей наблюдательной кочке посреди болота и высматривая Владыку топи. Несмотря на то, что всё его внимание было приковано к поиску признаков появления вышеупомянутого противника, это ничуть не мешало ему предаваться воспоминаниям о том, как именно он докатился до жизни такой.

Начиналось всё как всегда просто, безобидно и на первый взгляд предельно невинно. Он только получил в руки свежеотпечатанный экземпляр своей книги и, несмотря на всю ненависть к теме повествования, к его горлу подступили слёзы восхищения. До чего же прекрасно. Мягкая прохладная обложка. Ещё пахнущие краской листы. Его фотография, где он — не будем скромничать — великолепен. Миранда явно умела хорошо снимать, поскольку в кадр попали только нужные детали, а всё не очень нужное в виде Поттера, дневника и, конечно, кучи обожравшихся петухов осталось за кадром.

Миранда влетела в кабинет в явном восторге, очевидно окрылённая очередной гениальной идеей, как сделать Чарльза ещё богаче, а его — ещё несчастней.

— Угадай, что у меня для тебя есть! — радостно прокричала она с порога и практически сразу кинула что-то перед ним на стол. Это что-то оказалось маленькой брошкой в простой оправе с камнем хамелеоном по центру.

— Боюсь, это немного не моё, — привередливо заметил Локхарт, равнодушно наблюдая, как брошь фактически слилась со столом, в точности копируя его поверхность. И не скажешь, что здесь что-то лежит. — Я предпочитаю…

— Она стоит больше всех твоих побрякушек вместе взятых!

— А по виду не скажешь.

— Это камера. Портативная камера. Ты же у нас в одиночку сражаешься, и потому фотограф тебе не положен, а я не могу везде успевать. Так что мы с Чарльзом решили купить её. Аппаратура, конечно, сложная, и её хватает всего на три кадра, но… Но я уверена: ты научишься ею пользоваться!

Он тогда гордо кивнул, уверенно заявив, что нет такой магии или артефакта, которым бы он не смог воспользоваться. В итоге воспользовались им самим. Агент, мило улыбнувшись, заявила, что лучше опробовать немедленно. Возникший словно из ниоткуда Чарльз поддакнул, что лучше всего провести испытания в максимально приближенных к реальности условиях, и…

И в итоге все (кроме него, разумеется) сошлись во мнении, что он должен предельно дистанцироваться от выходящей книги. Не дай Мерлин, кто подумает, что он хвастается. Он ведь не хвастается и вообще считает шумиху насчёт Тайной комнаты преувеличенной. Ему не нужна эта слава, и его действительно расстраивает, что многие думают, будто он смог победить тёмного Лорда…

Вот так и получилось, что Чарльз лично инспектировал магазины, выясняя общую прибыль, Миранда посещала всевозможные банкеты и фуршеты, выясняя настрой критиков и журналистов. А Гилдерой Локхарт сидел на кочке посреди болота, кормя комаров и выясняя, на что ещё он готов ради славы и всеобщего признания.

Выяснил, что на многое. Но это он понял уже потом, когда окольными путями под покровом ночи, дополз до своего дома в тайной надежде, что никто и никогда не увидит его таким. В полинявшей от сырости мантии, с опухшим от укусов лицом и пожелтевшими от местной воды и пищи зубами. Он ненавидел весь мир и Миранду как его воплощение.

Миранда из последних сил сдерживала улыбку, прикидывая, стоит ли организовать «случайную» утечку фотографий своего подопечного, но решила, что его сверхчувствительная натура не вынесет такого позора. Жаль. Женская аудитория во все века славилась любовью к прекрасным героям, что временно испытывали проблемы со своей внешностью.

— Хочешь компрессик? Или, может, сделать твой любимый витаминный коктейль? — мягко ворковала она в спасительной полутьме спальни, где держал круговую оборону от вездесущих журналистов наинесчастнейший маг мира.

— Ничего не хочу! Жизнь кончена… — с надрывом доносилось откуда-то из-под горы одеял и подушек.

— Это глупо. Вылезай. Пара взмахов палочкой, и тебя мать родная не узнает, — продолжала увещевать Миранда.

— Спасибо. Я из-за вас и так себя в зеркале не узнаю!

— Я имела в виду, что ты снова будешь прекрасен.

— Нет! Никто меня больше не увидит! Я… Я уйду в горы и буду жить там. Один! А вокруг никого и…

Агент тихонько подошла к кровати и осторожно присела на краешек. Тысячи фанаток не то что душу, жизнь отдали б, чтобы сейчас оказаться на её месте. Но здесь была именно она, да и к тому же кому как не ей знать, как правильно утешать величайшего героя мира в столь трудный для Родины час.

— Ну прости нас… Ты же знаешь, что это было необходимо. Популярность, как и красота, требует жертв.

Из-под одеяла раздалось неопределённое бурчание.

— Хорошо, хорошо. Мы были неправы, отсылая тебя в такой спешке и не дав толком подготовиться. Но посмотри на результат…

— Да! Посмотри на результат! — завопил Локхарт, резко сбрасывая свой защитный кокон и оказываясь нос к носу с девушкой.

— Не так и страшно. Всё уже практически сошло, — мягко проворковала та, изучая действительно улучшившееся состояние внешности Локхарта.

— Правда?

— Правда! — повторила Миранда, осторожно пригладив взлохмаченные и против обыкновения даже не завитые золотые кудри героя. — Мы с Чарльзом обговорили случившееся и решили предоставить тебе отпуск.

— Не верю!

— Ну… Почти отпуск. Мы же не можем отпустить тебя так, фанаты не поймут, им же надо видеть твою бурную деятельность. Поэтому мы решили пойти на компромисс.

С этими словами она достала из кармана белый конверт с печатью Хогвартса.

Обычный белый конверт с печатью Хогвартса, который вызывает восторг детей по всей Англии. Белый конверт с печатью Хогвартса, на который Гилдерой взирал так, будто перед ним снова появился многострадальный василиск.

— Да подожди ты, — словно прочитав на его лице ответ, быстро сказала девушка. — Да, они приглашают тебя преподавателем, но временным, на замену. В письме указано, что ты должен прибыть в школу, и там тебе на месте всё расскажут. Это наверняка всего пара дней в году, из-за которых ты весь следующий год не сможешь вести свою… Литературную деятельность.

— А Сириус Блэк? Он охотится за Гарри, а Гарри находится в…

— Да брось ты это. Поттер ещё полтора месяца после побега Блэка находился у маглов. Охраны не было, а наш маньяк-психопат даже не подумал на него напасть. Не попытался напасть, пока тот был у беззащитных маглов, а вокруг школы, насколько мне известно, выставлен кордон из дементоров! Куда уж теперь ему.

— Дементоров?!

— Ну да… Из Азкабана прислали, — поторопилась уточнить агент, запоздало вспомнив, насколько отстал от жизни её подопечный. — Тебе нечего бояться, попробуй.

Он попробовал. Приехал, как только его внешность стала соответствовать абсолютно всем строгим стандартам безукоризненного чувства прекрасного.

Школа его встретила толпой восторженных фанаток, директором, предложившим шикарные условия труда (четыре-пять рабочих дней в месяц) и, конечно, Поттером. Мальчишка был полон энергии, несмотря на досадный случай с дементором, и взахлёб рассказывал о новом преподавателе защиты от тёмных искусств. Гилдерой его восторга по поводу сменившего его на столь опасном посту коллеги не разделял, да и вообще с подозрением поглядывал на Это, в потёртой и штопаной мантии.

— А видели бы вы Снейпа в платье бабушки Невилла. Вся школа только об этом и говорит! — с нескрываемым восторгом выпалил Гарри, когда у Локхарта нашлась свободная минутка от раздачи автографов. Гилдерой, к несчастью мальчика, не оценил подобной шутки. Во-первых, Снейп ему, как ни крути, жизнь спас, а во-вторых… Самый храбрый маг Британии считал, что это не самая лучшая идея — смеяться над человеком, который знает, как правильно сварить все известные науке яды и зелья. Поэтому он поспешил вернуться к более безопасной во всех смыслах слова теме боггарта.

— А ты, Гарри? Хорошо справился со своим?

Поттер мгновенно сник и еле слышно прошептал, что профессор Люпин не дал ему шанса: загородил собой, и потому боггарт мальчика даже не заметил.

— Ну… Не переживай так.

— Он испугался! Подумал, что я трус какой, я ведь… Я…

— Я знаю.

Наверное, говорить об этом не стоило: Поттер сник окончательно.

— То есть даже за пределами школы все уже знают? — прошептал он, глядя куда-то невидящим взглядом.

— Нет, нет. Конечно не знают, просто я интересовался у Миранды, как ты, и она узнала. У неё свои источники.

— Правда?

Вместо ответа Гилдерой поспешил снова сменить тему.

— Знаешь, все чего-то боятся. Нет абсолютно бесстрашных волшебников — кроме меня, конечно, — просто они все стараются это скрывать по мере возможности.

— Но я не боюсь их, я просто…

— Тогда надо научиться с ними бороться.

— А это возможно?

— И это говорит мне мальчик-который-выжил? — лучезарно улыбнулся Локхарт и взмахнул волшебной палочкой. В следующий миг толпа наблюдающих за ними издалека фанаток задохнулась от восхищения. Роскошный абсолютно белый павлин возник в двух шагах от них и незамедлительно раскрыл свой огромный хвост, чем вызвал просто бурю аплодисментов.

— Красавец, да, — скромно заметил величайший герой современности, не забывая поклониться и послать пару воздушных поцелуев куда-то в толпу. — Концентрированные положительные эмоции, дементоры их боятся больше, чем Волан-де-Морта. Во всяком случае, именно этим заклинанием их гоняли мракоборцы во все времена.

— Вы научите меня!

— Это не быстрый процесс, может, попросишь Вашего нового преподавателя?

— Думаете, он поможет?

— Он же преподаватель! Его долг — помогать учащимся. Я вот, например, помогал, и он поможет. Ему же для этого не придётся лезть в Тайную комнату, как мне. К тому же все чего-то боятся, объяснишь ему свои страхи и… что смешного? — удивлённо спросил он заметив улыбку на лице мальчика.

— Да, так… вспомнил, чего боится профессор Люпин.

— И чего же?

— Серебряного шара, — пожав плечами ответил Поттер.

* * *

Праздновали его новое назначение в тесном кругу. Он, Миранда и бутылка коллекционного шампанского. Свежее расписание на год вперёд лежало на столе, уже согласованное с агентом и просто идеально вписывающиеся во все те мероприятия, которые ему, как великому герою, несравненному красавцу и просто хорошему волшебнику, надо было посетить.

Разговор как-то сам собой сместился в сторону предстоящей работы, а точнее в обсуждение нелёгкой доли всех преподавателей ЗОТС, занимавших эту должность в разные годы.

— Да должность проклята.

— Скорее, просто по жизни приглашают либо чудовищ, либо с ними что-то происходит.

— Полный набор неприятностей и проблем, — согласно кивнул Локхарт, любуясь пузырьками, которые сложили причудливый узор в его бокале. — Помню, у нас был прекрасный профессор, но буквально под конец года его прокляла мать одного из первокурсников. Он так и принимал экзамены в образе гигантской золотой рыбки. Только рот разевает, а так ни звука — лучший экзамен в моей жизни!

— Ну, да, это лучше, чем читающий курс призрак.

— Был призрак? Я думал, профессор Бинс…

— Он был у меня на последнем курсе, — глядя в горящий огонь, предалась воспоминаниям Миранда. — Всё рассказывал, как его сначала прокляли, а потом упыри напали, потом был какой-то чёрный маг, потом ещё что-то. Всё не мог вспомнить, от чего именно из перечисленного он умер.

— Ну да, призраки — это не страшно, они всё равно мёртвые, — хихикнул Гилдерой, протягивая ей уже снова наполненный бокал.

— И упыри не страшно, главное, всегда для них запас крови держать.

— И оборотни не страшно, им нужно на полнолуние отгул давать и всего… — Миранда поперхнулась.

Они оба медленно повернулись к столу. Склонились над расписанием. Посмотрели на даты, потом на валявшийся рядом календарь.

— В кого, ты там говорил, у него богарт превращался? — сиплым голосом прошептала всегда хладнокровный агент.

— В шар. В серебряный шар… — еле слышно, одними губами, прошептал внезапно побледневший сокрушитель тьмы.

Повисла тишина, в которой не было и намёка на то веселье, что царило здесь всего пару минут назад.

В этой тишине был отчётливо слышен стук в стекло Зарницы, самой быстрой совы издательства. К её лапке была привязана короткая записка, новость с пометкой молния. «В Хогвартсе произошло нападение на гостиную Гриффиндора, личность предполагаемого преступника — Сириус Блэк».

Ноги больше не держали, и Локхарт тяжело рухнул в своё любимое кресло.

— Нет. Это не правда. Это просто невозможно. Только не снова, — страдальчески прошептал самый храбрый маг Британии. Прошептал, прекрасно понимая, что да. Да, правда. Да, снова. Да… Он уже практически чувствует запах грядущих неприятностей, которые почему-то пахнут, совсем как свежеотпечатанные листы новой книги.

Два часа ночи — это прекрасное время. В это время хорошие маги и маглы спят в своих кроватках, а плохие затевают мерзкие делишки, довольно похихикивая и потирая, словно мухи на стене, лапки в предвкушении скорого торжества. Нет, конечно, согласно статистике, есть ещё полуночники, хорошие маги и маглы, которым выпало ночное дежурство, астрономы, члены клуба любителей летучих мышей и… И есть Гилдерой Локхарт, великий и несравненный сокрушитель зла, победитель всевозможных чудовищ и просто хороший человек. В эту тёмную ночь он тоже не спит, ибо… Ибо Зло не дремлет. Оно лишь выжидает удобный момент, чтоб нанести коварный удар. Вот и в этот раз его подлое нападение пришлось именно на тот момент, когда этого, по традиции, ждали меньше всего: ровно в половине двенадцатого, вероломно и без объявления войны.

Как отпраздновало Вселенское зло свой успех, осталось тайной. А вот что происходило за массивными дверями старинного особняка в одном из фешенебельных районов Лондона, в силу публичности образа жизни его обладателя, было тайной весьма относительной. По крайней мере, для его соседей, агента, директора издательства и пары-тройки журналистов, которые по указке своих издательств оккупировали близлежащие кусты и деревья, выжидая, когда же будет брошен очередной вызов тьме, дабы первыми сообщить об этом событии.

Хозяин дома о присутствии последних был прекрасно осведомлён и в обычное мирное время никогда не отказывал себе в удовольствии будто случайно постоять у окна в новенькой мантии, задумчиво пожёвывая кончик пера и делая вид, что пишет что-то в маленьком блокнотике. В этот раз, однако, ему было не до этого, и позировать он смог бы лишь для бюро ритуальных услуг. Красивее, бледнее и печальнее его в этот миг класть в их продукцию было просто некого.

Миранда это понимала, как никто другой: терпеливо выслушала все причитания, стоически объяснила, что не всё потеряно, они обязательно что-нибудь придумают и, конечно, не бросят его одного. Однако, вопреки словам, бросить его в одиночестве ей пришлось почти сразу же. Камин в кабинете не годился для общения с начальством, поскольку главный предмет разговора обречённо возлежал в своём кресле, а откровенный разговор с Чарльзом убил бы те крохи самообладания, что всё ещё робко теплились в нём.

Быстро сбежав по лестнице, Миранда юркнула в зелёную гостиную. Чарльз ответил быстро: главный плюс всех убеждённых холостяков и любителей посчитать на ночь деньги. Впрочем, возможно, до него просто уже дошли радостные вести. Во всяком случае, долго рассусоливать он не стал и уже спустя пару минут стоял возле агента, отряхивая от невидимой пыли костюм. От обмена любезностями отказались в пользу делового совещания, которое устроили тут же, не отходя от камина. Ситуация была признана серьёзной, опасной и сулящей неплохие дивиденды, если всё пройдёт хорошо.

Как обычно, начинать надо было с героя, которому ещё предстояло напомнить о долге перед человечеством и его драгоценным издательством. Процедура не самая приятная и в других обстоятельствах долгая, поскольку помимо убеждения несравненного автора в необходимости спасения мира надо было ещё и тщательно всё спланировать, организовать, а уж только затем воплотить. Но вот незадача, на это самое «спланировать» времени не было от слова совсем.

Девушка робко постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла внутрь. С момента её ухода здесь мало что изменилось: всё так же тускло горел камин, на столе стояли бокалы и опустошённая в горестном порыве бутылка. К единственным изменениям мрачной картины можно было отнести разве что окончательно поддавшиеся упадническим настроениям многочисленные живые портреты на стенах; они хватались за сердце, пили валерьянку (а самые ушлые и что покрепче), трагически прижимали руку к сердцу, составляли завещание в пользу фонда имени себя. Словом, даже не пытались подбодрить своего пребывающего в какой-то прострации хозяина и оригинал по совместительству. Впрочем, оригиналу всё равно было явно не до них. Погружённый в самобичевание пополам с саможалением, он не нуждался ни в ком и ни в чём. Особенно после того, как прикончил всё праздничное шампанское и высказал агенту, что он думает по поводу своего «отпуска».

Предчувствуя долгую и напряжённую беседу, Миранда села в кресло напротив стола Локхарта. Чарльз важно опустился на диван. Повисла гнетущая тишина.

— Гилдерой, — неуверенно начала агент, — мы хотим тебе помочь.

Герой лёгким жестом махнул в сторону по-прежнему лежащего на столе письма с графиком, красноречиво напоминающим, чем закончилась предыдущая помощь.

— Я извинилась! Неужели тебе этого мало?!

— Нет. Этого даже много, и поэтому это меня пугает, — наконец заговорил он, и что-то в его голосе заставило девушку насторожиться.

— Пугает? О чём ты?

— Сколько мы знакомы?

— Шесть, скоро семь лет, а что?

— Шесть лет, четыре месяца и двадцать три дня. За это время ты с чистой совестью отправляла меня на съедение троллям, телепортировала в деревушку, полную упырей, снимала мне комнату, прекрасно зная, что в том замке орудуют вампиры, подсовывала карту деревушки, где якобы просто пропала пара человек, но, разумеется, о ведьмах ты «не знала», перенастроила мои часы.

— Гил…

— Я носил их часовщику, пока вы с Чарльзом разбирали черновой вариант книги «Духи на дорогах», и за наценку в десять галеонов он тихо и без отчётности установил, что кто-то перевёл лунные стрелки, так что они показывали новолуние вместо полнолуния. Он сказал, что часы помимо мастера мог перевести только хозяин либо даритель. Их подарила ты. За два дня до того, как отправила меня туда.

— Нельзя вычислить оборотня до появления луны, я хотела сделать как лучше!

— Ты всегда делала как лучше. Правда, с той историей с йети ты, конечно, перестаралась. Нет. Я знаю, что во всех иных житейских ситуациях ты за меня горой. Всегда придёшь, поможешь, заработаешь издательству ещё пару тысяч галеонов. Просто меня пугает тот факт, что после всего ЭТОГО ты ни разу не извинилась, а тут… ещё и Чарльза привела. Так что я просто хочу узнать. У тебя наконец проснулась совесть или… или в этот раз всё действительно настолько плохо?

Девушка с тяжёлым вздохом молча опустила голову на руки, зарывшись пальцами в густые каштановые волосы. Всё было действительно плохо.

— Мы всегда тщательнейшим образом готовились. Ты получал полную информацию, все необходимые средства и инструменты. Просто я старалась подтолкнуть тебя к некоторым действиям, — робко начала она, сама не понимая, куда делась её решимость.

Всё происходящие казалось ей в корне неправильным. Стены будто давили на неё, заставляя чувствовать себя слабой и незначительной. А ещё его слова. Долетая, как сквозь туман, они проникали в самое её сознание. Жестокие, справедливые слова о том, как она была неправа, о том, что все их операции лишь продукт её… Стоп. О чём он вообще говорит?! Они же вместе разрабатывали все детали предстоящих подвигов! Можно подумать, это была её вина, что практически всегда что-то шло слегка не так. Упыри? При чём тут деревушка, которую осаждали упыри? Да, она сама вручила ему порт-ключ, но это нужно было для восторженных свидетелей, которые не могли знать, что две недели перед этим они чуть ли не ночевали возле этой самой деревушки, собирая всю возможную информацию, расчерчивая карту на квадраты, чтоб выбрать оптимальные места для расстановки ловушек, запоминая, откуда и как появляются упыри, чтоб с максимальной эффективностью составить примерную схему всего предстоящего «геройства». Да, возможно, она не всё это время была с ним, но кто-то же должен был прикрывать его отсутствие, создавая видимость кипучей деятельности в Лондоне. И эти вампиры… Сняла комнату. Конечно, сняла комнату, а что ещё было делать? Они же умные теперь пошли, при появлении в городках посторонних, которые тащат с собой кучу странных приспособлений, мгновенно переходят в спящий режим. Залезет такой в какой-нибудь неучтённый потайной ход — и в спячку месяца на четыре. Или того хуже: прыг в окно и полетел к тётушке в соседний замок. Даже любимый гроб и пухленькие, розовощёкие от крови крестьянки не удержат. Вот и пришлось снимать комнату, представлять туристом. Но она же добыла карту замка! Соблазнила того наивного магловского полицейского, чтоб получить список пропавших без вести и умерших от «лёгкой» кровопотери, чтоб составить расписание вампирских поздних ужинов, чтоб Гилдерой, не дай Мерлин, не заявился туда, пока эта тварь была голодной. И вообще, она… И вообще, почему… И при чём тут часы, если он сам…

Её голова резко дёрнулась вверх, в карих глазах блеснул настолько дьявольский огонь, что все вредноскопы разом включились и вызвали подкрепление в виде службы охраны магического правопорядка и охраны издательства. Быстрым взмахом палочки Миранда обезвредила испускающие умиротворение цветы, посредством открытия настежь окон и отправления цветка вместе с горшком прямо на голову слишком ретивому, но не сильно умному писаке, что таился под окнами, с интересом гадая, почему в доме в столь поздний час ещё не спят. Цветы были одной из первых после встречи с василиском просьб Локхарта, который клялся, что ему они необходимы, и что эти испускающие волшебный аромат растения — то, что нужно для его несчастной нервной системы. Что ж, придётся ему свою прелесть теперь лично выуживать из помойки, поскольку на долгую память агент оставила лишь маленький серебристый цветочек, который мгновенно сник, едва она его сорвала — настойка роста, усилитель аромата и ещё что-то, влитое пару минут назад, не успело закрепить эффект на этом хрупком растении, удесятерив его в целом безвредную сущность, но тем самым высосав его силы практически подчистую.

В этот же миг раздался хлопок, и в комнате уже было с десяток волшебников, чьи добрые лица явно свидетельствовали о том, как они жаждут увидеть нарушителя спокойствия. Их и честных граждан в лице нанимателей. По счастью, чуть растерянного лица Чарльза Хэтэуэя было для них более чем достаточно, чтоб решить, что всё в порядке. Особо ретивого командира отряда Миранда удостоила коротким кивком и сухим «обсуждали детали нового контракта, я просто высказала, что с ним сделаю я и наши деловые партнёры, если он придёт на церемонию выхода книги в той розовой мантии с кристаллами сваровски».

Никакой такой мантии, конечно, не было и в помине, но… Но охрана слишком хорошо знала милые причуды своего клиента, а чудный характер агента не был ни для кого секретом. Потому, быстро раскланявшись с Чарльзом, они поспешили покинуть помещение, лишь главный задержался, чуть прищуренным взглядом уставившись на сидящего за столом. Заметив это, агент, чуть смягчившись, бросила ему:

— В издательстве, через семь минут, — и снова повернулась к сидящей за столом фигуре.

Фигура, словно ничего не замечая, продолжала бубнить заученные слова про тяжкую жизнь, суровую долю, превратности судьбы, жестокий мир и чудовищную бесчувственность, которую она, Миранда, демонстрирует прекрасному и несравненному герою.

Если бы у этого существа в кресле были чувства или предчувствия, оно бы давно забилось под стол при виде едва сдерживающей ярость агента. Во всяком случае, именно так поступил бы настоящий Гилдерой Локхарт. Но…, но его тут не было.

Две короткие вспышки произнесённого сквозь сжатые зубы заклинания, и в кресле осталась лежать лишь парадная мантия.

— Что за, — удивлённо прошептал мистер Хэтэуэй, с удивлением разглядывая брошенный предмет гардероба, который сиротливо лежал на том месте, где ещё с минуту назад сидел его лучший писатель.

— Ушёл. Ушёл негодник! — взвыла девушка, наконец дав волю чувствам и ввернув напоследок настолько замысловатый эпитет, что его истинную ценность смог бы по достоинству оценить только филолог со стажем. Ну или работник порта после трудной недели, задержанной зарплаты и третьего стаканчика в ближайшем пабе.

Быстро крикнув на прощание, что она его из-под земли достанет и обратно в эту землю с удовольствием — лично — зароет, девушка решительно шагнула в камин, назвав адрес издательства.

Оставшись один, Чарльз осторожно подошёл к креслу. Задумчиво посмотрел на то место, где находился так ловко проведший их морок. Окинул взглядом небольшую картинную галерею, где Локхарты всех мастей поздравляли друг друга с успешно сыгранным спектаклем и шумно восхищались своими незаурядными актёрскими талантами. И надо было отдать им должное, спектакль был действительно хорош, вот только малость переигран. Совсем не в духе Гилдероя. Слишком много умных слов в течение трёхминутной речи, но… Но ведь хорош! Почти провёл его и Миранду. И даже бросил свою любимую мантию.

* * *

Гилдерой Локхарт бросил не только новую мантию, гордость волшебника, честное имя кавалера ордена Мерлина третьей степени, но и все свои баночки-скляночки с кремами, духами и лаком для волос. Всё, что он взял с собой, — это «ту самую» книгу, немного денег, шкатулочку с особо ценными письмами и своё желание жить. Именно желание жить помогло ему выскользнуть из дома, минуя все хитроумные ловушки и сигнализации. Желание жить и всё та же незабвенная книга, в которой Грюм ещё в первых уроках вдалбливал нерадивым ученикам, что:

1) Твой дом — твоя крепость. Если твой дом обвешан чужими заклинаниями, которые ты в нужный момент не можешь снять или обмануть, это не твой дом и тем более не твоя крепость.

2) План отступления надо обдумать заранее, а не в последний момент.

По сложившейся традиции, план отступления Гилдерой всегда и везде разрабатывал в первую очередь. Что бы там он ни приказал говорить мороку, рассчитывая надавить на совесть Миранды, о том, что она всегда цинично швыряла его на амбразуры, на самом деле это было немного не так. Да, агент всегда ловко подстраивала некоторые события, но подготовка всегда была на первом месте, и его шансы на провал, надо было признать, были действительно минимальными. Также надо стоило упомянуть, что именно её помощь в добывании информации составляла половину успеха.

Просто каждый раз всё шло немного не по плану.

Ни местные, ни Миранда, ни, конечно, он сам, не могли подозревать, что йети будет не один. И что эти полоумные крестьяне ни разу за все годы не додумались вместо того, чтоб с криком «Йети! Йети! Спасите, помогите, убивают!» сбегая с места встречи, приглядеться и запомнить особые приметы. В итоге, когда в хитроумную ловушку, венец магической и инженерной мысли Локхарта и пары-тройки волшебников, чьи имена история не пожелала сохранить для потомков, попал злополучный представитель столь редкого вида, выяснилось, что он был слегка не один. Выяснилось, что их было слегка больше, на пару десятков. Выяснилось, что у них ни много ни мало, а конфликт на грани войны. Выяснилось, что-либо Гилдерой Локхарт спасает добрых йети и свою жизнь, либо он отправляется на ужин к их менее гуманным собратьям, которые не понимают всей прелести быть вегетарианцами.

С оборотнем вообще случилась дурацкая история. Об оборотнях почему-то известно очень мало (кроме того, что лучше с ними не встречаться). Однако он был уверен, Миранда была уверена, а оборотень… оборотень оказался слишком быстрым для механической ловушки, слишком умным для снотворного, которым щедро напичкали сделанную на заказ куклу в человеческий рост и которая просто обязана была его соблазнить запахом человеческой плоти, слишком вертлявым, чтоб в него можно было прицелиться обездвиживающим или чем-то в этом роде. В итоге в тот день самого прекрасного и великого волшебника мира спасла излишняя предусмотрительность и план отхода, во время спешной реализации которого всё в очередной раз пошло немного не так, как надо.

Спешно отступая в сторону заботливо расставленной ловушки за номером семь, которая была последней в запасе и которую поставили чисто для очистки совести, совсем не надеясь, что до неё дойдёт очередь, Гилдерой, как и положено во всех произведениях его любимого жанра, неловко поскользнулся и упал. Тут бы, конечно, конец любому, но Гилдерой Локхарт далеко не любой волшебник и, вообще, личность крайне неординарная. Он готов всегда и ко всему, в его походной сумке, которая так же вместительна, как и красива, есть всё: от драже «Берти бобс» до волос с головы вейлы и сушёной лапки крокодила. И, конечно, это «всё» обязательно включает в себя зелья. Целую кучу, которая также рассчитана на любой цвет, вкус и трагический случай. В тот раз трагического случая удалось избежать лишь не иначе, как чудом, странным стечением обстоятельств и божьим провидением по совместительству, которое воспротивилось столь бесценной потере для мира.

Всё произошло в двух шагах от седьмой ловушки, коварный смысл которой заключался в том, что, по мнению героя и его агента, дойти до неё, минуя предыдущие шесть, сумел бы только оборотень, защищаемый магией. Поэтому территорию на подходе к ней так щедро напичкали антимагическими приспособлениями, что хвалёная магическая сумочка героя всея Британия, снабжённая всевозможными улучшениями и защитами, не выдержала. Бездонная её сущность прекратила своё существование одновременно с чарами, гарантирующими целость и невредимость того, что пряталась в её недрах. Так что, подбегая к западне номер семь, слыша лёгкий хлопок, треск и звон, доносящийся откуда-то из области левого бедра, где как на дрожжах начала расти и пухнуть сумка, он не придумал ничего умнее, чем из последних сил швырнуть этот стремительно набирающий вес и аромат снаряд куда-то за спину. Движение было неудачным, снаряд тяжёлым, а мерзкая колдобина на дороге коварной — не удержав равновесия, он повалился на землю, замерев лишь в паре сантиметров от собственной ловушки. Для оборотня произошедшее назвать удачным стечением обстоятельств было также нельзя, поскольку пресловутая сумка достигла в полёте не только апогея тяжести и вонючести, но и крепости материала, при столкновении с мордой хищника всё её содержимое щедро залило тому некогда человеческое лицо, рот и глаза.

Увы, склянка с экстрактом умиротворяющих цветков была либо слишком крепкой, либо её содержимое не попало на него, зато, судя по вою и налившимся кровью глазам, перцовая настойка была тут как тут.

От страшного рёва из головы вылетели все планы, построения, схемы, замысловатые советы Грюма и замечания Миранды. В последний момент, уже видя кидающегося ему на грудь зверя, он на автомате выкрикнул первое заклинание, что в то мгновение пробилось в его охваченный паникой разум.

Обычное заклинание трансфигурации. Бесполезное, в общем-то. Оно действует на предметы, животных, и если маг, произносящий его, силён, то может насильно обратно обратить слабого анимага в человека. Но не оборотня. Нет, никак не оборотня, который стоит прямо над тобой и дышит зловонным дыханием смерти тебе прямо в лицо. Однако оно сработало! Что-то с чем-то, как видно, перемешалось, или измотанный оборотень заметно ослаб, или луна находилась в каком-то особом положении — неважно. Главное, сработало!

В общем, это тянуло на сенсацию, орден Мерлина, признание всех мракоборцев и врачей мира, если б не одно но. То, что в книге гордо звучало как «оборотень издал жалобный стон. Мех у него исчез, клыки уменьшились, и он превратился в простого смертного», на самом деле было несколько иначе. Оборотень издал жалобный стон, мех у него исчез, клыки уменьшились, и он превратился в простого смертного… женского пола примерно тринадцати лет от роду.

Сказать, что этот провал был всем провалам провал, означает не сказать ничего. Едва взглянув на выгнувшееся над ним худое, перепачканное грязью в разорванном платье, девичье тело, Гилдерой понял: это будет не приём в Министерстве по случаю вручения ордена, это будет разбирательство Визенгамота по обвинению в растлении малолетних со всеми вытекающими. А читательницы? Что скажут читательницы?!

Миранда, Чарльз и верный издательству адвокат решили вопрос быстро. Юная особа получала абонемент на все книги героя (с автографом для верной поклонницы), зелье от лучших зельеваров Европы отныне будет доставляться ей каждый месяц с совой (каждый раз в разных местах, дабы не вызвать подозрений), а в книге не будет даже намёка на её истинное я. Адвокат протянул ей перо, чтоб подписать документ о неразглашении, Миранда ободряюще подмигнула, Чарльз важно кивнул, а великий и неимоверно прекрасный Гилдерой Локхарт, сжав её худые ладошки, сказал, что сохранение всего втайне — это, в первую очередь, ради её блага.

Но всё это в прошлом. Тогда у него было время на подготовку, сейчас его не было. Тогда ему, по крайней мере, по его расчётам, ничего не грозило, в этот раз ему как минимум стоило опасаться, а как максимум надо было спешно бежать, прося магического убежища, что он, собственно, и сделал, едва агент вышла из комнаты.

Рассуждал он примерно так. Сообщение было секретным, всё произошло наверняка уже поздним вечером, и по сложившейся традиции огласке будет предано с большим скрипом и явно не в ближайшие три дня. Так что ничего предосудительного не будет в том, что он, не зная о произошедшем, разочаровался в своём решении сидеть в четырёх стенах и побежал спасать мир. Цель для спасения, к слову, была выбрана давно, ещё в самом начале геройской карьеры, когда Чарльз намекнул, что для увеличения спроса было бы неплохо расширить зону геройств. Посмотрев, где именно следует её расширить и что именно там предстоит делать, Гилдерой пришёл к выводу, что он лучше просто поедет на зону для особо опасных волшебников, чем туда.

Однако теперь, посмотрев со стороны, прикинув все за и против, он пришёл к выводу, что лучшего места ему не найти. Огромная снежная страна — лучшее место для того, кто хочет спрятаться. У них неспокойно сейчас, но так даже лучше, загребущие ручонки агента и директора туда не доберутся. Расцвела преступность? Ну, так значит, будет проще найти тех, кто поможет разорвать ненавистные контракты. А ещё…, а ещё зима близко. Зимой туда никто в здравом уме не сунется! А значит… А значит, главное — добраться, главное — долететь.

И он долетел! Продрог, как цуцик, посинел так, что сливался с новым синим костюмом, был ледяным, как снежная королева, но смог! Не смог только прокричать заветное «я, подданный британской короны Гилдерой Локхарт, прошу политического, магического и прочих убежищ». То есть «я, Гилдерой Локхарт, подданный Британской короны, прибыл для спасения вас…» и далее по тексту. Не успел, потому что выбранный за неотслеживаемость полёт на метле имел один очень большой минус. Минус на улице был настолько большим, что тело отказалось его слушать, а рот — произносить заветные слова, и, пока услужливые ребята-пограничники бегали за горячим чаем и кое-чем покрепче, кое-что пострашнее явилось во всей своей дьявольской красе.

Миранда шла по скромному залу с самой нескромной улыбкой на лице. Гилдерой бы, наверное, сбежал, если бы, конечно, смог хотя бы пошевелиться или толпа журналистов, с нетерпением семенившая за агентом, была бы чуть поменьше. Человек хотя бы на тридцать.

— Ах! Какое чудо, дамы и господа, мы всё-таки успели его перехватить, — сияя обезоруживающей улыбкой, возвестила она, раскрывая ему свои объятия и одновременно изящным жестом, подзывая маленького фотографа из издательства первым запечатлеть этот момент. — Гилдерой бывает порой таким рассеянным, когда бежит спасать мир. Едва прослышал о том, что ужасный Сириус Блэк нанёс удар, и он, не теряя ни минуты, бросился в школу. Чтоб защитить беззащитных детей, заслонив их своей грудью и первым принять удар!

В груди у великого и несравненного героя что-то предательски ёкнуло, а глаза против воли оглядели зал в поисках спасения.

— А ведь некоторые завистливые личности могли б дурно истолковать столь благородный жест. Они могли бы сказать, что Гилдерой решил сбежать. Повести себя, как самый распоследний трус, — её голос был полон печали и сожаления, но в глазах не было и тени жалости. — Подумать только, какая чудовищная ложь и позор запятнали бы это великое имя. К счастью, мы с вами, дорогие друзья, успели вовремя, не так ли, Гил?

Деваться было некуда.

Не сбавляя оборотов и не давая благодарной публике очнуться от чар её голоса, девушка ловко перевернула всю историю с ног на голову, милостиво разрешив проштрафившемуся герою скромно отмолчаться в её тени. В её исполнении история обрела комичный и нисколько не портящий имидж героя оттенок. Журналисты всех мастей и их верные читатели узнали следующее: великий Гилдерой Локхарт праздновал в тихом, практически семейном издательском кругу своё новое назначение, когда сова принесла страшную весть. Нападение на гостиную, полную детей, так взволновало его нежное сердце, что он, не помня себя, выбежал из комнаты, схватил метлу и бросился в Хогвартс, чтоб по горячим следам схватить преступника. Но увы, столь благородный поступок был омрачён, сыграло ли свою злую шутку шампанское, или страшная болезнь, которая почти что лишила его жизни в топких болотах, была тому виной, а может, виновата исключительная защита школы, которая была усилена в свете побега преступника. Важно одно. До Хогвартса он так и не сумел добраться. Сбитый с толку магией, ослабший и едва живой, он сбился с курса, но, слава Мерлину и магическому сотрудничеству, его нашли бдительные пограничники. Бережно сняли с метлы, по мере сил отогрели, и вот теперь его слегка подлечат, и он непременно бросится в Хогвартс, который, будем надеяться, продержится до его прибытия.

Вернулись домой они уже ближе к полудню. Миранда всё ещё тихонько злилась, и даже чувство собственной безоговорочной победы не сильно способствовало возвращению их обычных вполне дружеских отношений. Чарльз же, как видно, прекрасно отдохнувший на диванчике в гостиной, ждал их уже не один, а вместе с удобно расположившимся в кресле незнакомым Гилдерою волшебником, которого агент поприветствовала быстрым кивком головы.

— Мэтью Уэлш, наш лучший…

— Специалист по копанию в грязном белье, — бодро представился молодой мужчина, протягивая руку для пожатия.

— Он занимался всей этой историей с Сириусом Блэком, — меж тем степенно продолжал мистер Хэтэуэй. — Выяснил пару интересных деталей, о которых тебе, как мы считаем, стоит знать.

Гилдерой, надо было признать, не впервые встречался с такими, как Мэтью, и знакомство это было из разряда «Откуда такие берутся? Узнаю — сделаю всё, чтоб они больше не появлялись». Уэлш был не просто любителем покопаться в грязном белье и повытаскивать чужих скелетов на свет божий, он был ярким представителем той части журналистов, что костерят все публичные личности и на которых молятся все непубличные директора издательств. Нагловатый взгляд серых глаз, развязные манеры и неброский костюм, который будет не жалко угробить, ползая по канализации, пробираясь в дом очередной Звезды, или сбегая от разъярённых собак и охранников этой самой Звезды, когда она прознает о преследовании. Примечательность их сегодняшней встречи была в том, что рядом была Миранда (обычно она таких спроваживала своими методами, эффективность которых была настолько высока, что мало кто решался на вторую попытку), и в том, что журналиста представили Гилдерою официально, с подачи Чарльза.

Последнее было в новинку тем, что нежную натуру героя всех времён и народов всячески оберегали от столкновения с другой деятельностью издательства, а именно с выпуском газеты. Позиционирующая себя как прессу средней желтизны, противовес рупору министерства «Пророку», она уверенно вышла на рынок три года назад, но только в конце прошлого года, на волне популярности Гилдероя сумела выбиться в пятёрку главных газет Британии, вплотную приблизившись к её безоговорочному лидеру. Чарльз справедливо полагал, что газету, основная фишка которой — эксклюзивный и полученный из первых рук материал о герое всея Британия, нельзя превращать в исключительно ему одному посвящённый журнал. Непредусмотрительно. Звёзды всходят и заходят, герои имеют свойство героически погибать, а газета и затраты на её раскрутку — это вещь недешёвая, и потому рискованно делать ставку на одного человека. К тому же образ презирающего славу героя был бы слишком чувствительным к подобным манипуляциям. Поэтому Локхарт не имел никакого отношения к этой сфере деятельности издательства, его персоналу, и именно поэтому сейчас с плохо скрываемой тревогой взирал на стоящего перед ним молодого человека, смутно догадываясь о причинах его появления здесь.

— Вы что-то нашли? — неуверенно начал он, переводя взгляд с агента на директора.

— Нашли-то это что-то мы давно, но, — Миранда замялась, неуверенно поглядев на Чарльза, и, только заметив его лёгкий ободряющий кивок, продолжила: — Этим занимался Мэтью. Это его дело, и мы были уверены, что именно он доведёт его до конца. Поэтому не считали нужным отвлекать тебя.

— И что-то изменилось?

— Только то, что вы забрали моё дело, — весело отозвался Уэлш с интересом разглядывая Локхарта.

— Мне оно не нужно, если хотите, то забирайте его обратно.

— Я бы с радостью, но не могу.

— Почему?

— Потому что вся эта затея с расследованием была устроена не только затем, чтоб узнать всё о Сириусе Блэке, но и поймать его, — мрачно заметил Чарльз, подавая сигнал журналисту к тому, чтоб достать содержимое его портфеля. — Мы провели собственное расследование, подкупили и споили половину Визенгамота, Аврората и ещё двух десятков не менее важных структур, чтоб выяснить всё, что есть на этого преступника.

— Смею вас уверить, мистер Хэтэуэй, что эти данные стоят каждого галеона, что мы за них отдали, — почтительно заметил Мэтью, раскладывая на столе фотографии, какие-то вырезки из газет, копии отчётов: целый ворох бумаг, которые, судя по выражению лица редактора, стоили уж слишком много этих самых галеонов.

— Если мы сейчас опубликуем статью, то это будет просто бомба, — торжествующе закончил Уэлш, любовно поглаживая фотографию, на которой были изображены четверо подростков в гриффиндорской форме.

— С другой стороны, если мы сейчас раскроем все карты, то они уберут этих бесполезных дементоров и пришлют им на замену кого-то посерьёзней, что, в целом, может вынудить Блэка залечь на дно, — задумчиво глядя на фотографию, сказала агент.

— Выпустив статью сейчас, мы в лучшем случае сможем отбить те деньги, что были потрачены на добывание информации, поэтому… Мы должны рискнуть! Гилдерой, ты займёшься всем на месте, Мэтью и Миранда будут оказывать тебе всевозможную поддержку и…

— Может, вы скажете наконец, что происходит?! — взмолился герой всея Британии, уже отчаявшись понять смысл происходящего.

— Что происходит? — рассмеялся Уэлш, — да тебе и нам чертовски повезло. Завтра мы все отправляемся ловить Сириуса Блэка!

— Всё-таки переохлаждение и недосып — это слишком серьёзное испытание для человеческого организма, — философски заметил Чарльз, когда бесчувственное тело героя было заботливо уложено на диван.

Доброе утро понедельника не принесло никаких хороших новостей. В очередной раз выяснилось, что закон жесток и неумолим, а магический контракт, подписанный тобою с директором Хогвартса, — это нечто покруче сделки по продаже души; сам магловский дьявол перед ним сущий младенец. Хвалёные адвокаты издательства жалобно разводили руками. Условия контракта были не просто идеальными, они являли собой просто-таки голубую мечту всех учителей мира. График — неделя в месяц (иногда и того меньше, за счёт выходных и праздников с каникулами). Оплата — такая же, как и у всех прочих учителей, невзирая на то, что часов у них больше. Единственное нарекание — никаких форс-мажоров. Заболел? (привет профессору Кеттлберну, который лишь чудом успел уйти с работы в конце года с оставшимися у него руками и ногами) — работать! Умер? (Привет профессору Бинсу) — работать! В школе ЧП (привет покойному василиску и лорду-который-всё-никак-не-угомонится) — работать! В общем, как выяснилось, над этим пунктом поржали всем юридическим отделом, отнесли на поржать подписать Чарльзу, и до сего драматического момента ни у кого даже мысли не мелькнуло, что это неспроста.

— А если война? А если, — Гилдерой отчаянно подыскивал любые невероятные события, при которых контракт можно было бы аннулировать, — Волан-де-Морт вернётся? Если весь магический мир будет захвачен, поставлен на колени и на школу нападут пожиратели смерти?

— И возглавлять их будет лично Сам-Знаете-Кто? — понимающе кивнул маленький адвокат издательства.

— Да! А ещё он придёт не только с пожирателями, но и с… оборотнями! — его мозг, увы, мог думать только о предстоящей опасности и более ни о чём другом.

Однако служитель Фемиды лишь обречённо развёл руками.

— Ну, в таком случае вы в этот — воистину трагический для всего мира — момент будете на работе. В качестве преподавателя Хогвартса.

Единственным плюсом оказалось короткое письмо от Снейпа, в котором мастер зелий известил своего уважаемого коллегу, что у него есть пара свободных пар и никакого желания сидеть без дела. Поэтому он с радостью взял бы на себя нелёгкое бремя провести пару уроков защиты, пока Гилдерой не прибудет в замок. Поскольку профессор Люпин не сможет вести уроки в пятницу, а в субботу и воскресение занятий нет. Если, конечно, его высокоуважаемый коллега не захочет посетить квиддичный матч.

Гилдерой не хотел посещать не только матч, но и саму школу, поэтому письмо было принято с восторгом и немедленно снабжено ответом, полным всевозможных благодарностей. Миранда, конечно, сказала, что это странно, да и зачем Снейпу брать себе лишние часы, но не смогла найти ни одного достойного объяснения, и потому не стала портить драгоценную минуту счастья.

Впрочем, ей и без этого хлопот хватало. Практически целая неделя ушла на то, чтоб медленно, осторожно и как можно аккуратней сообщить герою истинное положение дел, а дела были действительно плохи. Настолько плохи, что из дома пропало всё спиртное, умиротворяющие цветы были возвращены из помойки на своё прежнее место, а запас успокоительных средств в аптечке приходилось обновлять с завидной регулярностью.

* * *

В Хогвартс он прибыл только в воскресенье вечером. Настроение было на отметке «верните василиска, он мне нравился больше», дождь лил как из ведра, где-то в замке сидел оборотень, а вне замка бегал маньяк-психопат. Ещё никогда суровые будни не ставили перед ним такой сложной дилеммы, на тему, где сейчас безопасней.

Однако вопреки дикому желанию забиться в свою комнату, наставив на неё кучу заклинаний и навесив всё тот же любимый амбарный замок, пришлось направиться к Поттеру, который по устоявшейся традиции отдыхал после матча в больничном крыле в окружении поклонников его несравненного таланта влипать в истории. Судя по всему, тот решил лишить Сириуса Блэка возможности убить себя посредством самоубивания. Не лишено, конечно, смысла, но он подобное не одобрял.

— Ну как ты тут? — сказал, осторожно опускаясь на стул возле кровати.

— Бывало и хуже, — флегматично пожав плечами и безучастно глядя в стену, отозвался мальчик. Как видно, его голова была занята совсем другими мыслями и переживаниями. Что ж, Гилдерой его понимал, будешь тут радостным и счастливым, когда вокруг такое творится.

— Как бы это банально ни звучало, я тебя понимаю.

— Правда? — зелёные глаза серьёзно посмотрели на него, пожалуй, впервые с тех пор, как он вошёл в палату.

— Да, едва ли во всей этой школе найдётся человек, который понимал бы тебя лучше, чем я. Ведь мне тоже пришлось за свою жизнь пережить пару-тройку… драматических минут.

Сухой кивок в ответ, и Поттер снова уткнулся в созерцание стены, в которой Локхарт в упор не видел ничего примечательного. Во всяком случае, она явно не заслуживала такого внимания, когда рядом есть он.

— Мы с тобой в прошлом году об этом говорили. Опасности, близость смерти, а слава…

— Гермиона сказала, что вы, едва услышав о произошедшем, бросились сюда, — еле слышно прервал его подросток.

— Ну… мне объяснили, что я поторопился и лучше немного обождать. Подготовиться.

— Жаль, что вас не было на матче, вы бы их наверняка прогнали, — и не давая времени заверить в этом, осторожно продолжил: — Вы верите в предсказания?

— Раньше немного интересовался.

— А почему перестали?

— Потому что, — ну не говорить же, что до смерти испугался, что одна из этих загадочных и обвешенных амулетами предсказательниц сможет прочесть его прошлое и узнать, что же на самом деле случилось чуть больше шести лет назад, — …глупости это.

— Гермиона считает так же.

— Гермиона — очень умная девочка, опираться всегда надо только на…

— Я видел Грима. Дважды. Во время матча и… и тогда, вечером после ужина, когда Вы ушли. Вы срочно зачем-то понадобились. Я сказал тёте, что Вы уже трансгрессировали, но она и слушать не стала. Я вышел из дома, а там он стоит…

Грим — это было уже слишком. Прям-таки беги и пакуй чемоданы. Конечно, пакуй чемоданы, если это был действительно Грим, а не большая собака. Или волк. Или оборотень. Гилдерой едва заметно поёжился и попытался избавиться от подобных упаднических мыслей, рассказывая мальчику о тех приключениях, что по ряду причин не вошли в его собрание сочинений.

* * *

Заниматься с Гарри он согласился потому, что это занимало свободное время, не давая думать о тех ужасах, что плотно вошли в его жизнь, и, хоть разум вывесил старый и, как видно, трепетно хранимый плакатик «Поттер = опасность», он не торопился отказываться от этих уроков. Да, мальчишка был просто магнитом для всевозможных неприятностей и проблем, но если обучить его самостоятельно справляться с этими самыми проблемами, то высока вероятность, что его участие в их решении более не понадобится. К тому же Чарльз, узнав об этих уроках, выразил своё согласие, справедливо считая, что поддерживать дружбу с мальчиком полезно как для рейтинга, так и для их общего дела. А с общим делом, надо было признать, возникли проблемы.

Собственно, проблемы с ним не прекращались с момента появления Локхарта в Хогвартсе. Во-первых, было решено, что, как единственный человек, связанный с издательством и имеющий разрешение находиться на территории школы, он не должен покидать её ни при каких обстоятельствах. Главный редактор важно подчеркнул, что этот особый статус и есть единственная причина, почему дело отдают ему, забирая у Уэлша. Во-вторых, сам Мэтью и Миранда, не имея возможности напрямую участвовать в компании по поимке Блэка, руководили операцией удалённо. Заваливая героя указаниями и инструкциями на тему, куда пойти, что спросить и, конечно, проследить, чем не радовали его от слова совсем. И, наконец, в-третьих… надо было решать, говорить или нет. Они сказали Гарри, что преступник охотится за ним, но сообщить, что этот преступник — его крёстный отец? Сказать, что это он фактически подписал смертный приговор его родителям? Гилдерой Локхарт трепетал от праведного гнева, с нескрываемым вызовом поглядывая на Люпина. Это ж надо, а? Мало того что оборотень, так ещё и перекинул на него столь неприятную обязанность, как необходимость мучиться выбором, говорить или нет.

Да и стоит ли? В том, что троица не сдаст их секрет прочим журналистам, Гилдерой не сомневался, но вот сама реакция на новость. Всю свою карьеру он упрямо верил в верность доктрины «предупреждён — вооружён», правда, в понимании Поттера она просто обязана была превратиться в «предупреждён — побежал ломать дрова, творить дела и лезть, куда не надо». А не сказать — потерять доверие, ослабить бдительность и не дать понять мальчику всю степень опасности.

В итоге решено было рассказать всё Гермионе, как умной девочке, которая дружит с этой ходячей неприятностью, а попросту говоря, перекинув на её хрупкие плечи это нелёгкое бремя ответственности. Известия и вскрывшиеся подробности она приняла стоически, глядя на её чуть побледневшее лицо, которым дело и ограничилось, он впервые испытал даже некоторое чувство уважения. Всё-таки не пропащее поколение, хотя ему в её возрасте выпало куда больше испытаний: хватило бы на несколько книг.

Тут, однако, выяснилось, зачем Снейп вызвался провести те уроки. Изучение материала об оборотнях. Ловко, ловко, ничего не скажешь. Но он решил ничего об этом не говорить Миранде, а то она опять заведёт свою любимую пластинку на тему «ну я же говорила!». Гермиона же, пообещав что-нибудь придумать, в свою очередь осторожно спросила:

— Какие у вас взаимоотношения с отделом регулирования магических популяций и контроля над ними? С его подразделением, занимающимся зверями?

— Очень хорошие. Особенно после того, как я участвовал в зверском убийстве самого старого василиска Англии, а редактор пустил его шкуру на обложки для книг.

— И никакого шанса наладить отношения?

— После того, как Миранда лично побеседовала с начальником отделения, с особым смаком описывая ему прецедент Геракла? Когда этот хитрец не только сумел вывернуться из мастерски составленного на него дела по убийству редчайших животных, но ещё и оставил после себя практическое пособие, опираясь на которое можно доказать обоснованность убийства практически любого животного на планете.

Печально покачав головой, она ушла. Очевидно, её тоже занимали какие-то грустные мысли, но у него не было ни времени, ни сил помогать кому-либо ещё… кому-либо ещё, кроме себя.

Жизнь меж тем шла своим чередом, а Поттер оказался на редкость способным учеником, что не удивительно — при таком-то учителе! И уже через пару занятий нечто серебристое стало с завидным постоянством появляться в роли патронуса, хотя, как не без изрядной доли самодовольства заметил Локхарт, до его павлина этому туману было ещё далеко.

Тем временем, хоть работа и кипела, Миранду и Мэтью он практически не видел, редкая записка с указаниями — и на этом всё. Но он всегда знал, что они где-то неподалёку, что-то выискивают, что-то вынюхивают, и, как ему было не жаль своей немеркнущей славы, он искренне, от всего своего великодушного и чистого сердца, желал им самим найти беглого преступника. Без него. Он в этот раз, так и быть, может остаться в тени, хотя те, в свою очередь, кажется, делали всё, чтоб этого избежать.

Посещать профессора Трелони не входило в его планы, но Уэлш тыкал пальцем в какие-то странные графики и клялся Мерлином, что с этой провидицей что-то не так.

Что именно с ней не так Гилдерой понял когда, наконец, взобрался в её логово — с головой у неё не так!

Погружённое в красноватый полумрак помещение, стойкий аромат каких-то пряностей и сама хозяйка, облачённая в какие-то аляповатые, совершенно безвкусные одежды.

— Вы! — резко воскликнула она, указав на него унизанной перстнями рукой, при этом нещадно звеня многочисленными браслетами и цепочками. — Я знаю, зачем вы здесь!

— Да? — только и смог вымолвить он, украдкой озираясь, пытаясь заметить хоть что-то, что служило бы доказательством, что с ней всё официально «не так» и можно было бы с чувством выполненного долга покинуть это место. К сожалению, местный антураж и наряд были слишком характерным признаком для её профессии, а значит, этого будет маловато для отчёта.

— Да, — с видом вселенской скорби повторила та, — я вчера заглянула в свой хрустальный шар в надежде помочь в поисках преступника. Вы же знаете, я не выношу всю эту суету, поэтому не могу помочь преподавателям в патрулировании коридоров, но мои способности…

— Так что Вы видели?

— Вас!

— Меня? Это было… было интригующе, — и словно под чарами он сделал один робкий шажочек вперёд. — И что я делал?

— Вы страдали!

Один шаг вперёд обернулся тремя назад, а желание находиться здесь приблизилось к нулю.

— Вы победите, но ваша победа станет поражением, — не замечая его стратегического отступления, продолжала профессор прорицания. — Только когда вы потеряете всё, вы одержите самую большую победу в своей жизни.

Эти слова заставили его замереть. Глупость. Как можно победить и одновременно проиграть? Однако всё-таки любопытство победило. — А Вы видите только будущее или можете узреть ещё и прошлое?

— Могу, но будущее намного интереснее. Я чувствую, как осторожно поднимается вуаль времени, дозволяя увидеть…

— И если я попрошу вас посмотреть повнимательней, вы увидите моё будущее и ничего из прошлого?

— Только будущее, — уверила его она, и вдруг её глаза загорелись от предвкушения, — Вы хотите узнать больше о том, что вас ждёт?

Впереди его ждала тёплая постель, кружка горячего шоколада, которую Гилдерой прописал себе сам для успокоения нервов и, конечно, письма поклонниц. Так что ближайшее будущее и расписание полнолуний сулили только хорошее, что же до прочих неприятностей. Гилдерою было немного неловко, но он искренне обрадовался, что его старая спальня была занята новым преподавателем ЗОТИ. Выделенная ему на замену была в совершенно другом крыле от оборотня… и на расстоянии восьми этажей от Поттера, что способствовало хорошему сну намного больше всяких зелий, которые, как говорят, вредны для фигуры и свежего цвета лица.

Он протянул ей свою руку, желая со всем этим покончить. Эта женщина в смешном наряде совсем не соответствовала образу той особы, которой ему стоило бы опасаться. Так что он просто решил, что, будь она действительно хороша, то ни сидела бы сутки напролёт в башне Хогвартса, обучая детишек гадать на кофейной гуще за бюджетную зарплату и без надбавки за вредность. А раз так, то можно и рискнуть, заглянуть за вуаль чего-то там.

— Я вижу у вас впереди много приключений, — великолепно. — Много опасностей, — замечательно. — Смерть… — ещё лучше. — Женщину…

— Женщину?! — от удивления он даже забыл вырвать руку у этой шарлатанки, хотя всего мгновение назад был полон решимости для этого.

— Да! Женщина, — Трелони фактически носом уткнулась в его ладонь, осторожно водя длинными тонкими пальцами по едва заметным линиям на его руке. — Она предана вам, как никто. Кошки. У неё много кошек.

Мысли о Миранде, возникшие при первых словах, совершенно вылетели из его головы при последних. Имя только одной женщины в его жизни было тесно связано с упоминанием представителей кошачьих. Не доказано, но всё же связанно. И сейчас, внимательно вслушиваясь в слова провидицы, он не знал чего хочет больше, чтоб она оказалась обыкновенной лгуньей или чтоб…

— Что-нибудь ещё? — с замирающим сердцем спросил он, не смея вырвать руку и со страхом сам изучая её, словно он тоже сможет там что-то прочитать.

— Да… она… всё, что вы знаете о ней, — ложь.

Это был удар одновременно и в спину, и чуть пониже. Подлый удар. В одном Гилдерой не сомневался, это очередная проделка Миранды. И, главное, такая подлая, такая низкая.

Воспылав желанием немедленной мести, он пулей вылетел из кабинета, поставив рекорд в спуске по верёвочным лестницам. Однако встрече не суждено было состояться ещё долго, только накануне Рождества, в Сочельник он получил извещение от Уэлша о том, что есть возможность для личной встречи.

В Хогсмиде в столь ранний час было не так уж и многолюдно. Все заранее запаслись подарками, да и выходной день способствовал долгому и безмятежному сну. Деревушка сияла магическими огнями и обыкновенными гирляндами, напоминая скорее яркую открытку, чем поселение, где живут и работают реальные люди.

— Удалось что-нибудь выяснить?

— Ни черта, — с неизменной улыбкой отозвался журналист. — Я узнал все сплетни Хогсмида, кто что ест, кто с кем спит и какие любимые панталоны у мадам Розмерты, но о Блэке ничего нового выяснить не сумел.

— А Миранда?

— Наша фифа? Фифу понизили, — торжествующе объявил Метью. — Чарльзу надоело ждать, и он кинул её на передовую. Так что она позавчера объявилась тут злая, как мегера, и распугала своим видом всех дементоров, патрулирующих улицы.

— Они патрулируют их?

— Угу. Каждый вечер после заката солнца. Выйдешь на улицу ночью луной полюбоваться, а там плывёт нечто, разве что не завывает.

От такого красочного описания Гилдерой невольно поморщился, уж слишком живая картинка появилась в его воображении, да и воображать-то тут было особенно нечего. Была уже в его жизни ночь, луна и нечто, плывущее на него. Даже с завываниями. Об этом он вспоминать не хотел, поэтому быстро вернул тему в старое русло.

— Где она, кстати?

— В доме прибирается, кричит, что я неотёсанный мужлан и она в такой дыре жить не может. Визжащая хижина теперь на самом деле визжит, — со смехом закончил он явно удачное, на его взгляд, сравнение.

— Визжа… вы что, остановились в Визжащей хижине?!

— Ну да, а где же ещё, — растерялся журналист. — Это единственное здесь местечко, которое ещё не оккупировали эти крысы из пророка. Бродят, вынюхивают тут, — презрительно заметил он, словно большую часть своего времени не занимался тем же самым. — А в хижину у них кишка лезть тонка.

Почему у репортёров пророка была кишка тонка лезть в Визжащую хижину, Гилдерой прекрасно понимал. Он был на третьем курсе, и ему не терпелось посмотреть на главную достопримечательность Хогсмида. Крики и вопли пополам с неизменным скрежетом и грохотом, что регулярно доносились оттуда, пугали не только местных жителей, но и служили пищей для всевозможных историй, баек и прочих порой нелепых, но неизменно жутких рассказов. Что ж, хижина его в этом не разочаровала.

Он тогда решил, что непременно попадёт внутрь и всё разведает и обязательно кого-нибудь спасёт. Весь оставшийся год он готовился, собирался, рассказывал, как именно будет выгонять нечисть, и на прощание перед летними каникулами сказал сокурсникам, что следующей осенью они будут свидетелями величайшего события. Следующей осенью хижина молчала. Безмолвно взирая своими заколоченными окнами и наводя ужас одним своим видом. То же самое было и в следующем году, и ещё через год. Что ж, теперь он знал, почему она молчала и кого он чуть не полез на самом деле изгонять. Что, надо было признать, с лихвой искупало те неприятные шуточки, которые смели позволить себе его сокурсники тогда, когда он ещё не был великим героем и обладателем приза за самую очаровательную улыбку.

— Да как вы туда вообще проникли! — наконец выдавил из себя он, когда первый шок от таких новостей пропал. Ведь, признаться, посылая письма и получая указания, он ни разу даже не задумался, где обосновался журналист.

— О… долгая история. Я сначала обошёл все местные гостиницы и тому подобные заведения, но эти крысы, они были повсюду! И, главное, не только из пророка, я видел старых знакомых, которые работают, ты не поверишь на кого. Придира и ведьмина улыбка! Нет, ты представляешь, как популярна эта тема, если даже эти ребята обосновались тут. В общем, я уже тогда начал поглядывать на эту хижину, благо уж мне-то известно, что никакой шебутной компании там нет и в помине. Но, должен сказать, директор и прочие постарались на славу, — со знанием дела одобрительно кивнул он, — заклинания стоят хорошие, чары — высший класс, а доски одна к одной. Короче, ни единого шанса пробраться внутрь, даже такому ушлому парню, как я. Но я не был бы я, если б не смог найти туда ход. Так что я ходил, ходил, пока в один прекрасный день не увидел его! — гордо закончил Уэлш, словно призывая Локхарта обратить на что-то внимание.

Он перевёл взгляд ниже и только сейчас заметил стоящую рядом с журналистом угольно-чёрную лохматую псину, от одного взгляда внимательных глаз которой у Гилдероя что-то перевернулось в животе. Причём перевернулось настолько капитально, что в этом, к счастью, не слышимом никем «бульк» потонуло начало долгого и не менее красочного объяснения.

— …И смотрю, пёс этот лезет — хлоп — прямо к дереву. Я, признаться, испугался. Дети-то в наше время совсем без тормозов пошли, скормить зверюшке хлопушку или каким зельем опоить — это для них раз плюнуть, только взрослые волшебники потом удивляются, откуда у нас, таких приличных и воспитанных, столько пожирателей взялось. Вот откуда. Детская жестокость, не регулируемая отцовским ремнём, вот источник всех бед на этом шарике.

— Так что там с собакой? — нетерпеливо перебил герой всея Британия, для которого тема воспитания детей была и близкой, и далёкой одновременно.

— Лезет к дереву, ловко избегая ветвей, раз — и внутрь. Я, естественно, за ней. Дракучая ива, я вам скажу, это сущий пустяк. Помню, я как-то пробирался в гримёрку Селестины Уорлок.

Гилдерой поморщился, Селестину он знал давно, и она сама ему жаловалась о том, что есть у неё один преследователь, которого ничем, кажется, не остановишь. Все виды защиты ставила, даже кое-какие не из самых гуманных к предполагаемому нарушителю спокойствия — всё равно ушёл. Она даже, помнится, просила найти этого маньяка, дабы передать его правосудию, и вот ирония, он приехал искать одного маньяка, а нашёл совсем другого. Жаль только, Чарльзу этого будет недостаточно. Максимум, что он сделает, — это похвалит Уэлша за находчивость.

Предаваясь таким мыслям, он вполуха прослушал ту часть, где Мэтью пролез дальше и обнаружил дом, как, обследовав его, понял, что это не много не мало, а сама Визжащая хижина. Потом, путём сложных размышлений, пришёл к выводу, что раз это дом и им пользовались, а вместо парадной двери у него бешеное дерево, то практически наверняка есть какой-то способ его отключить. Также было очевидно, что журналист крайне гордится своей находкой и ни за какие коврижки не сменит его на гостиницу, хотя Гилдерой его и попытался натолкнуть на полезность этой идеи.

— Да ладно тебе, меня в этом убежище всё устраивает. Особенно когда Мэнди по лазу внутрь забирается, то ещё зрелище! Ради этого и стоило сюда приезжать!

— Я думал, мы сюда приехали искать Блэка.

— Ищем, ищем, я только тем и занимаюсь, что его ищу, правда, — со смехом сказал он, ласково потрепав пса по холке. — Я хотел назвать его Рэнди или как-то ещё в том же духе, но он упорно отказывается отзываться на эти имена. Не нравятся они ему и всё, — ласково заметил он, с восторгом почёсывая тому за ухом.

Гилдерой смотрел на эту сцену нежности с большим подозрением. В силу своей профессии, а точнее из-за того, во что она со временем вылилась, он развил хроническое недоверие к животным (как к магическим, так и обычным), а если добавить сюда ещё и природную брезгливость… Он точно знал, что обниматься, сидя практически на земле с бездомной собакой, у которой нет прививок, но зато наверняка есть целый зоопарк блох и прочих насекомых, он стал бы разве что под угрозой авады. И то долго бы взвешивал все за и против, выбирал местечко посуше и почище, костюм постарее, а после немедленно обратился к врачу и душеприказчику. Ну так, на всякий случай.

На этой весело задумчивой ноте они решили, что пора бы уйти от любопытных глаз мало-помалу просыпающейся деревушки, полной, по словам Уэлша, пророковских прихвостней. К тому же нельзя было забывать о Миранде, которая скоро выдохнется с этой уборкой, и если вовремя не явиться перед ней, предварительно вытерев лапы о коврик и купив тортик, то беды не миновать.

В целом, день прошёл просто замечательно, Мэтью с восторгом показывал свои владения (украдкой с явным неодобрением сообщив, что агент убила весь неповторимый антураж хижины, починив разбитую мебель и убрав вековую пыль и паутину), Миранда тоже была, кажется, искренне рада его видеть, хоть и отпиралась от обвинения в создании ложных пророчеств. Смеясь над его мнительностью и пылом, с каким он бросился защищать честь неведомой кошатницы, она пригласила их обоих за стол, за которым даже чёрному псу нашлось место и угощение.

Они бы наверняка просидели так не только весь день, но и вечер и, конечно, ночь, со смехом пересказывая друг другу истории из жизни и всякие журналистские байки, но с первыми признаками приближения сумерек Гилдерой бросился собираться. Профессору Люпину опять «нездоровилось», и он по устоявшейся традиции предпочитал в такие дни, а точнее ночи, сидеть у себя в комнате, не выходя лишний раз без особой на то нужды.

У самого входа в тоннель его поймал Уэлш, протягивая наполненные шампанским бокалы ему и агенту.

— Предлагаю выпить. За нас! За то, что мы здесь! За то, что мы поймаем Блэка, спасём Британию и срубим на этом столько денег, что ребята из пророка подавятся собственной желчью!

Они счастливо чокнулись бокалами и под глухой собачий лай опорожнили в себя их игристое, божественно сладкое и лишь чуть пьянящее содержимое. Допивая последние капли которого Гилдерой Локхарт, бесстрашный сокрушитель тьмы и неизменный поборник справедливости, был готов поклясться всеми своими книгами: собака не лаяла, собака смеялась.

Было ли у него хоть одно доброе утро в Хогвартсе? Вот хоть одно, когда открываешь глаза, оглядываешься по сторонам и думаешь, что если бы была возможность переместиться хоть на край света или в свою тёплую лондонскую кроватку, ты всё равно остался бы здесь: лежать в тепле и ни о чём не думать. Было? Если и было, то только в прошлом учебном году, да и то в самом его начале. До Хэллоуина, если быть точным, когда ту кошку… Хм, а ведь и в позапрошлом году всё началось в день всех святых, когда был тот тролль. И в этом году, когда объявился Блэк… Гилдерой устало вздохнул, прикидывая вероятность того, что и в этом году, когда все нормальные дети будут сдавать экзамены, Гарри Поттер опять будет бегать от какого-то вселенского зла. Гарри будет бегать, зло за ним, а Гилдерой Локхарт… Какова вероятность, что самый знаменитый и прекрасный волшебник современности будет избавлен от участия в этом ежегодном марафоне и ему не придётся никого спасать?

Он перевёл взгляд от окна на стоящих возле его стола Поттера, Уизли и Грейнджер. Вероятность, ещё вчера составлявшая около четырнадцати процентов, скатилась до отметки ноль, едва наступило рождественское утро, которое было по традиции совсем не добрым. Маггловский дух рождества, как видно воспылавший неуёмным желанием одарить всех и каждого, конечно, не смог пролететь мимо его скромного обиталища, не подкинув свой подарочек. Который он, судя по всему, должен был принять с распростёртыми руками и лучезарной улыбкой на лице. Подарок, достойный героя или как минимум любителя приключений, сопряжённых с риском для жизни. Впрочем, надо было отдать должное изобретательности неугомонного духа, не менее неугомонный гриффиндорец тоже получил в это утро подарок сомнительного содержания.

Метла — Молния. Дорогая игрушка, способная развивать просто сумасшедшую скорость (как будто скорости, развиваемой ныне покойным нимбусом, было мало, чтоб убиться). По мнению дарителя, видимо, действительно мало, иначе он бы не стал дарить подобную коллекционную вещь, не снабдив её даже поздравительной открыткой. Хотя что бы он там написал?

Желаю, чтоб в следующий раз вместе с метлой в дерево попал ты сам.

Счастливого рождества.

С нелюбовью, Сириус Блэк.

В том, что даритель — Сириус Блэк, была уверена только Гермиона. Гарри, Рон и сам наипрекраснейший волшебник мира лелеяли робкую надежду на то, что это просто очередной поклонник Поттера, восхищённый не пойми чем, которому просто некуда девать пару сотен галлеонов.

Но как бы ни была велика эта надежда, факты были упрямы, а мисс Грейнджер не по годам настойчива. Гилдерой не знал, что за лекцию пришлось прослушать мальчикам, но судя по тому, с какой тоской они порой поглядывали на Молнию, не приходилось сомневаться: она была долгой и очень, очень разумной. А ещё не приходилось сомневаться в том, что главным аргументом являлась та информация, которой он снабдил девочку.

В руках у Поттера была метла, в глазах горел яростный огонь, а на лице его красовалось такое выражение, что сразу становилось понятно: появись здесь сам Блэк или даже его хозяин, то его этой метлой и побили бы. Но Блэка не было, Тёмный Лорд отсиживался, по слухам, где-то очень далеко, и потому принять удар на себя предстояло именно ему. Несравненному герою, величайшему волшебнику, ну и просто тому человеку, которому не посчастливилось стать доверенным лицом мальчика-который-просто-притягивает-неприятности.

Однако, вопреки ожиданиям, требований немедленно броситься на поиски врага не поступило, вместо этого его весьма настойчиво попросили повторить всё то, что он сказал Гермионе. То ли всё ещё надеялись, что это ошибка, то ли в глубине души хотели услышать, что Блэк — безродный псих без гроша в кармане, которому явно не хватит денег и наглости на Молнию.

Гилдерой терпеть не мог подобные разговоры. Если говорить начистоту, то он вообще не любил разговоры, в которых главная роль отводилась не ему, а кому-то другому. Поэтому с радостью в очередной раз спихнул эту неприятную обязанность на Миранду. Она любила покричать, что всё, что его касается, — это её дело, а раз так, то пусть и разбирается. Благо опыта у неё тут побольше. Быстро чиркнув пару слов, он вручил записку Зарнице — издательской сове, которая, согласно приказу Чарльза, целиком и полностью перешла в его распоряжение, в помощь к его вечно занятой рассылкой писем фанаткам сове.

Встречу назначили у самого запретного леса, репутация которого была сильнее, чем желание полюбоваться красотами заснеженных деревьев, и потому держала возможных свидетелей на весьма приличном расстоянии. Почему-то среди школьников бытовало мнение, что безопасное расстояние — это тот отрезок, который ты сможешь преодолеть за то время, что нечто неведомое бежит за тобой. Наивно. Кто-кто, а он знал: не все эти твари бегают, многие ещё и летают.

Миранда была одета в тёплую приталенную куртку, которая занятно контрастировала с совсем лёгким беретом, служившим разве что для красоты, но никак не для тепла. Впрочем, времени на то, чтоб замёрзнуть, у неё всё равно не было, поскольку разговор получился недолгим. Гарри, как видно, уже самостоятельно порылся в своём личном фотоальбоме и нашёл там фотографии Блэка, Люпина и покойного Петтигрю. Причём порылся так основательно, что у подошедшего через пару минут Уэлша разве что руки не затряслись от желания позаимствовать некоторые фото «на посмотреть».

Агент, никогда не отличавшаяся мягким характером, и к тому же не обременённая такими понятиями, как особая любовь к детям, стремление смягчить некоторые особо жёсткие стороны реальности, да и вообще не любившая долго рассусоливать, быстро и довольно-таки красочно расписала мальчику уже известные ему события, описание которых завершила своими подозрениями насчёт маниакальных намерений Блэка.

Спокойно, даже отчасти равнодушно выслушав ответную сбивчивую речь Поттера в защиту метлы (Уизли лишь одобрительно поддакивал на заднем плане), она, не меняя выражения лица, согласно кивнула и сказала, что не смеет мешать. Лёгким жестом руки в коричневой перчатке пресекла попытку Гермионы возразить и всё так же равнодушно продолжила, заявив, что она посторонний человек и не вправе указывать мистеру Поттеру, что он должен делать и, упаси Мерлин, как распоряжаться своим имуществом. Однако, как литературный агент, сотрудник издательства и в недолгом прошлом журналист, она не может не приветствовать его решение, ибо за статьи о мёртвых героях платят больше, да и тираж они поднимают на ура.

После такой тяжёлой артиллерии даже у Мальчика-Который-Выжил поубавилось спеси и вида «я-лучше-знаю». Неловко помявшись, он переглянулся с Уизли и сам предложил проверить метлу.

— Только осторожно. Скоро матч, а мне ещё надо тренироваться…

— Речь о твоей жизни! — мигом взвился голос рассудка в лице Гермионы Грейнджер, но Миранда уже мягко забирала предмет спора у мальчика.

— Конечно аккуратно. Гилдерой её проверит, а если у него возникнут сомнения, мы вызовем сюда пару специалистов. Неделя-две максимум, — мягко улыбнувшись, сказала она, не глядя пихнув Молнию стоявшему позади неё Мэтью.

На этом решили закончить, поскольку, во-первых, говорить было более не о чем, а во-вторых, крыса Уизли, которую он вытащил подышать на свежий воздух, кажется, приготовилась прямо на этом свежем воздухе и отдать концы. Жалкое, облезлое существо безвольной тряпкой повисло в руках мальчика, когда он осторожно достал его из куртки на белый свет с робким вопросом, знают ли они, как ему помочь.

Ответа на этот вопрос, Локхарт, к своему стыду, не знал, у Миранды же прямо на лице было написано огромными буквами, что единственная и правильная помощь — это добить, чтоб не мучилась. И судя по тому, как рыжий тут же осторожно убрал зверька обратно, она была далеко не первым человеком, придерживающимся такого мнения.

Первому красавцу Англии и, возможно, всего мира, было отчасти даже жаль, что он не крыса. Повесил лапки, хвостик и всё: тебя несут в замок, где накормят, напоят и, возможно, уложат спать в тёплую кроватку. Ему, увы, тёплая кроватка не светила никаким соблазнительным ракурсом. Нервотрёпка последних дней, выискивания чего-то там по указанию Уэлша и уроки с Поттером заставили его сделать немыслимое: забыть ответить на письма читательниц!

Добравшись наконец до своей святая святых и проверив все охранные заклинания, он ещё долго вертел в руках по обыкновению нежно-розовый конверт с письмом, написанным изумительным ровным почерком. Сюзанна Рид. Девушка, чьё письмо он получил, едва вернулся в Лондон после эпопеи с привидением. Тогда ещё не было издательства, Чарльза, Миранды, вороха писем и фан-клуба. Был только такой же маленьких конвертик с письмом, в котором незнакомая девушка выражала восхищение его геройством: тем, как он храбро столкнулся лицом к лицу с чудовищем.

Это письмо он бережно хранил и берёг как зеницу ока, хотя агент, которой была однажды оказана великая честь лицезреть его, сказала, что более дурацкого послания в жизни не видела. Красивый почерк обозвала каллиграфическим извращением, манеру письма заунывным словоблудием, а саму девушку — выжившей из ума старухой, которая впала в детство и имеет разум трёхлетнего ребёнка со взрослыми замашками. С тех пор Миранде было навечно отказано в праве лицезреть послания от бессменного лидера фан-клуба. Впрочем, она, к великому огорчению Локхарта, ничуть не переживала по этому поводу.

Ответ на последнее послание он начинал писать по меньшей мере раз восемнадцать, но каждый раз лист непременно отправлялся в помойку. Спросить или нет? Ведь нет ничего такого в том, что он задаст ей какой-нибудь простой вопрос. Например, о том, сколько ей на самом деле лет. В одном из первых писем она упоминала, что ей двенадцать. Двенадцать плюс шесть, значит ей сейчас уже восемнадцать или девятнадцать. Совсем не старая. Но Трелони сказала…

Наконец, спустя около полусуток мучений, письмо было готово — без глупых вопросов, которые могли бы заставить её подумать, что он не верит ей — оставалось лишь дождаться, когда появится почтальон.

Раньше Гилдерой всегда отправлял ей письма со своей личной совой, выказывая тем самым уважение своей самой первой почитательнице, но теперь приходилось ждать прилёта её совы. Он не знает, правда, что случилось. Сюзанна об этом даже не упоминала, просто однажды после очередной крупной перепалки с Мирандой он заметил, что его сова вернулась с письмом обратно. Агент тогда поперхнулась чаем и быстро поспешила в типографию — узнать, как идут работы с выпуском книги: проверить качество печати, не напортачили ли опять с размещением иллюстраций и т.д. Ответ, вдвойне подозрительный тем, что всего за пару минут до этого она заявила, что всё уже практически сделано и беспокоиться им более не о чем.

Короткий сон, за которым Гилдерой решил скоротать время ожидания, был действительно коротким. Стрелки на часах утверждали, что прошло не больше получаса, перед тем, как его разбудил стук в окно. Он уже было обрадовался, что это прилетела сипуха, которая обычно и относила его письма мисс Рид, но нет, это была Зарница, по привычке осторожно опустившаяся на рабочий стол. Сова, практически выросшая в издательстве и прошедшая всю совиную карьерную лестницу — от обычной курьерской между журналистами, до личной совы директора издательства, — делала это с неподражаемой лёгкостью и аккуратностью.

В письме было всего одно слово: «Бегом».

Вот так и получилось, что фактически бегом по свежевыпавшему снегу он нёсся в половину шестого утра по направлению к Дракучей Иве.

— Угадай, кто сделал нашему юному дарованию столь щедрый подарок? — лениво осведомилась Миранда, едва он влетел в комнату, служившую гостиной.

В долгом переборе вариантов не было необходимости. Будь это крёстная фея, фонд помощи сироткам или лично Её величество, его сюда бы не вызвали в столь ранний час. Значит, ответ был один…

— Ты уверена? — уже смирившись, спросил он, с лёгким содроганием поглядывая на лежащую на столе метлу.

— Верить бумажкам и словам свидетелей в нашем бизнесе на сто процентов нельзя, но… Но как-то всё слишком уж красиво складывается.

— То есть? Вы её проверили?

— Гилдерой, мы тебе что, служба по обезвреживанию? Или, по-твоему, у меня из ниоткуда нарисовался статус мракоборца со степенью по защите от тёмных искусств? — презрительно хмыкнула девушка. — Мы с Мэтью журналисты. Жур-на-лис-ты! Мы лазаем, вынюхиваем, подслушиваем, на худой конец, тупо взламываем замки и воруем информацию. Но никак не собственноручно находим и снимаем хитроумные заклятья, наложенные всякими психопатами.

— Но как же вы тогда…

— Да как обычно, — нагло усмехнувшись, вставил подошедший из соседней комнаты Уэлш. — Послали пару запросов, напрягли несколько проверенных источников — и вуаля.

— Что ты так на нас смотришь? — заметив его разочарование, недовольно продолжила агент. — Если б я сразу сказала этим недоучкам, что не собираюсь препарировать эту швабру, то наша мисс всезнайка потребовала б обратиться к настоящим профессионалам.

Проглотив намёк на профессиональность исключительно по причине недосыпа, Локхарт всё же поинтересовался:

— А при чём тут Гермиона?

— При том, что из всей троицы у неё единственной в голове достаточно мозгов, чтоб понять, где опасность. Она, в отличие от мальчишек, сразу бы оттащила метлу кому-нибудь из профессоров и засомневалась в нашей компетентности. А так, она свято верит, что ты лично будешь разбирать Молнию по прутикам.

С этими словами Миранда встала со стоящего перед камином кресла и подошла к столу, на котором и лежала виновница переполоха.

— В общем, я сразу отправила запрос производителю на тему, что ему известно об этой красотке. И должна признать, что нам всем крайне повезло, что это не Нимбус или, упаси Мерлин, Чистомёт. Эта малышка — штучный товар для тех, кому некуда девать свои галлеоны, и спортсменов. У каждой свой инвентарный номер, с помощью которого нет ничего проще, чем отследить нужный экземпляр. Так что я просто отправила письмо о том, что метла «Молния» номер 937 была куплена в подарок любимому ученику Гилдероя Локхарта, самому Гарри Поттеру. И мистер Локхарт, сам обладатель такой же метлы, очень интересуется, подходит ли она в той же мере для подростков, как и для взрослых. И конечно, услужливый работник, желая угодить агенту великого и несравненного героя, расписал всё во всех подробностях, не забыв упомянуть даже номер страховки, которой нужно будет воспользоваться, если возникнут проблемы.

— Зачем тебе знать номер страховки?

— Затем, что она вступает в силу с момента покупки. Так что я узнала и время, и место. И даже имя того, кто паковал это чудо перед отправкой.

— То есть Блэк пришёл в фирменный магазин и просто купил там метлу?

— За такие деньги мог и прийти, — подал обиженный голос Уэлш.

Агент, лишь усмехнувшись, махнула на него рукой:

— Не обращай внимания. Всё не может смириться с тем, что кусок дерева с прутьями может стоить больше, чем его годовой заработок. Причём, когда тебе подарили Молнию, он даже слова не сказал.

— Ему подарили в рекламных целях, а тут какой-то маньяк! — по-прежнему недовольно косясь на метлу, проворчал журналист. — Почему мне за столько лет ни один маньяк не подарил ничего?!

— Ты хочешь, чтоб друг семьи предал твоих родителей?

— Ты просто не знаешь моих стариков, — мрачно заметил Уэлш, а после со вздохом тихонько добавил: — И дядю Энтони.

Углубляться в прошлое Мэтью и его весёлые взаимоотношения с роднёй Локхарт не желал, а то не ровен час, и тут понадобится его помощь, поэтому поспешил вернуться к разговору о появлении метлы.

— Так как он её получил, если не заходил в магазин?

— Через Гринготтс, разумеется. Наше правительство, как самое гуманное в мире, не арестовало счета Блэка, и потому, если б у него была такая возможность, он мог бы запросто посылать заказы прямо из Азкабана.

При этих словах и без того богатое воображение величайшего волшебника мира нарисовало картинку: ночь, луна и дементор, протягивающий сквозь прутья решётки Блэку пиццу и при этом извиняющийся, что все рестораны в столь поздний час закрыты. Миранда, не наделённая столь богатым воображением, сухо продолжала:

— Заказ поступил через почту. В письме говорилось, что хотят купить метлу, номер ячейки такой-то, магическая подпись, все дела. Гоблинам же всё равно, маньяк ты или нет, главное, чтоб были деньги.

Здесь, увы, возразить было нечего, поскольку любовь гоблинов к деньгам превосходила даже любовь к жизни как таковой. Точнее, для гоблина не имела никакой ценности жизнь, в которой не было денег. В последнем Гилдерой убедился лично, когда на своём горбу, без помощи магии выволакивал из осаждённого злыми духами особняка сейф с вцепившимся в него хозяином-гоблином. Бросить которого не позволило благородство, заклятие, которым перед началом операции изгнания связал его хозяин, и, конечно, надежда на то, что в этот раз ему точно дадут орден Мерлина первой степени. Орден он тогда, кстати, так и не получил, зато чуть не заработал грыжу, в результате лечения которой вышел из строя на целые две недели. Впрочем, гоблин ему попался сознательный и очень ценящий если не подвиг волшебника, то содержимое сейфа точно. Благотворительная помощь, посланная от лица обладателя тяжеленного сейфа во все детские больницы в виде двух тысяч книг героя, принесла Гилдерою тысячи маленьких фанатов, Чарльзу деньги за издания, а самому гоблину налоговые послабления, как щедрому меценату.

В общем, любовь к деньгам до гроба, зная о которой, он решил зайти с другой стороны, в надежде опровергнуть внешне стройную теорию.

— А почему ты вообще уверена, что это Блэк? Я так понял, заказ поступил из Гринготтса в магазин, и даже если там по-прежнему находится ячейка Блэка, то это ничего не доказывает. Единственные, кто могут пролить свет, — это сами гоблины, а они защищены законом о коммерческой тайне, неразглашении информации и чем-то там ещё, и потому никому не дают подобных сведений.

— Не дают, — согласно кивнула она. — Но у меня свои источники, которые у меня в долгу. К тому же мы не из Министерства и не требуем данные. Просто мило между делом интересуемся. Так что по-большому секрету мне сообщили, что пришло письмо якобы от Гарри Поттера с просьбой купить ему эту самую метлу. Но вот что интересно, в номере счёта была указана ячейка Блэка.

— Бред какой-то…

— Это ещё не всё, — криво усмехнувшись, продолжила агент, явно наслаждаясь эффектом, производимым результатами её расследования. — Письмо в Гринготтс было отправлено из Хогсмида, и когда я наведалась на почту, чтоб узнать о возможном отправителе, то выяснилось, что, весьма вероятно, именно это послание им доставил большой рыжий кот. Кривые лапы, сплюснутая морда… Не знаешь такого?

Гилдерой невольно поёжился. Так уж получилось, что он знал одного кота, который просто идеально подходил под это описание.

— А там не могли ошибиться?

— Могли, — согласилась девушка, — вот только Хогсмид не такая уж и большая деревушка, и потому хозяйка почты знает всех в лицо. Знает она и то, кто кому что отправляет, а вот этого кота она не знала, потому и запомнился он ей.

— Полный дурдом…

— Нет. Дурдом будет, если крыса тоже… — вставил Уэлш, как видно, уже прекрасно знающий, кому принадлежит рыжий почтальон.

— Угу… Жабу Лонгботома не забудьте проверить, — усмехнулся Локхарт. — Вечно она куда-то пропадает, чую, неспроста это.

Упоминание домашних любимцев и картинка, в которой жаба, полудохлая крыса и рыжий кот плетут заговор, его немного развеселила, но выработанная годами привычка при ведении дел с Мирандой искать какой-то подвох всё же дала о себе знать. Так что он просто не мог не обратить внимание на единственное место в её рассказе, где наблюдалась лёгкая нестыковка во внешне безукоризненном повествовании.

— И чем же таким тебе настолько обязаны гоблины?.. — он ещё не успел закончить предложение, как понял — здесь!

— Ну… я…

— Мэнди впарила кому-то из начальства лондонского отдела твою мантию. Ну, помнишь, ту дурацкую, бирюзовая которая. Ты в ней ещё орден Мерлина получал… — не моргнув глазом начал Уэлш, прежде чем острый локоть врезался ему в живот, заставив согнуться пополам. Впрочем, врезаться ему было уже не обязательно, движение, как и гневный взгляд, запоздало: слова были произнесены.

— Ты… Ты… — Локхарт отчаянно пытался совладать с голосом, но слова упорно не шли.

— Гилдерой, я…

— Мою мантию!

— Она в шкафу валялась столько лет! Ты нос воротишь от совершенно новых нарядов, которым всего пара месяцев, только потому, что они из коллекции прошлого сезона. Если бы он тебе не сказал, ты бы о ней и не вспомнил!

«Он» в лице Мэтью, уже поняв, что ляпнул лишнее, поспешно встал между ними, всё ещё немного морщась от боли.

— Мантия-шмантия, фиг с ней, давайте вернёмся к метле. Что делать-то будем?

В любое другое время и в другой ситуации Гилдерой бы не простил не только продажи его мантии, но и самого факта презрительной рифмовки названия столь важного для него предмета гардероба. Однако информацию за эти годы он научился ценить больше, чем свой комфорт и гардероб. Сквозь плотно сжатые зубы пробубнил приличествующие случаю проклятия и угрозы в адрес агента, которые не оскорбляли его высокоморальную натуру, но при этом давали весьма точное описание того, как он недоволен, Локхарт перевёл своё внимание на метлу. Абсолютно безобидная на вид, но он бы ею и пол мести не рискнул.

— У производителя собственная служба доставки… — осторожно начала агент и, натолкнувшись на его вопросительный взгляд, уже куда смелее пояснила: — Ну ты же не думал, что метлу стоимостью в несколько сотен галлеонов завернули в обёрточную бумагу и послали по почте? А потом какой-то почтальон швырнул её на порог Хогвартса с пометкой «передать Гарри Поттеру».

Звучало действительно глупо.

— Нет. Её доставили сюда напрямую, и если у Блэка нет связей с производителями, то метла должна быть чиста. Однако, — Миранда нарочито медленно провела указательным пальцем по полированной поверхности, — не стоит сбрасывать со счётов ум нашего противника и наличие у него союзников. Метла в Хогвартс прибыла чистой, но за тот промежуток между её поступлением и её появлением непосредственно в спальне прошло достаточно времени, чтоб наложить даже сложное заклятие, не говоря о быстрых.

Эти слова стёрли робкие ростки надежды, что уже начали пробиваться к свету в душе героя. Агент была права, даже если метла была абсолютно чиста в момент прибытия, то ничего не могло помешать Блэку проклясть её после поступления. Один раз он уже проник в Хогвартс, что могло помешать ему проникнуть на склад школьных посылок? Эльфы приступили к их сортировке не раньше трёх утра, когда было покончено с уборкой замка и оставалось время до завтрака, а Молния не могла прибыть позже десяти вечера — никто не будет разносить почту в вечер сочельника. Итого пять часов. Пять! Да за это время…

Девушка кивнула, словно подтверждая его мысли.

Разбирать метлу не хотелось. Нет, конечно, он знал, как проделывают эти манипуляции, проверяя на наличие зловредных чар. У Грюма в книге было целых три главы, посвящённых обнаружению и снятию заклятий, наложенных на личные предметы. Проблема была в том, что главным советом со стопроцентной защитой там значилось «выкинь и забудь», что в случае с Поттером было невозможно ввиду его привязчивости, и в случае с самим Гилдероем ввиду его маниакального желания не подвергать свою персону даже лёгкой тени сомнения в компетенции. А значит, надо было перейти к пункту «…проверяем долго и упорно на всё, что только можно, начиная с проклятия чёрной смерти и заканчивая грибковым сглазом».

* * *

То, что Поттер не отстанет, Гилдерой понял ещё раньше, чем добрался до проклятий на букву Б. Юное магическое дарование заявилось с рыжим обладателем теперь уже, слава Мерлину, нормальной волшебной палочки всего через два дня. Робко поинтересовалось, как идут дела, словно во время каникул ему было действительно думать больше не о чем, как об этом куске дерева. Впрочем, судя по его расстроенному выражению лица, да, действительно не о чем. Гарри был и раньше, мягко говоря, не сильно обычным мальчиком, а теперь…

С окончанием каникул количество больных на голову гриффиндорцев, которые не боятся полоумных маньяков, но до дрожи в руках пугаются самой мысли, что в процессе проверки один из прутиков навороченной швабры погнётся, заметно возросло. Вернулся капитан их сборной, а с ним и остальная команда с ярыми болельщиками в придачу, так что теперь каждое утро в большом зале начиналось с того, что практически весь гриффиндорский стол поворачивался к преподавательскому столу и жадно смотрел на него. Словно Локхарт должен был обязательно явиться в зал с этой самой злосчастной метлой и прилюдно, прочитав какое-то пафосное заклинание, очистить её от всевозможных проклятий прямо у них на глазах.

Это мешало, сбивало, не давало общаться с поклонницами и, наконец, просто жутко нервировало тем, что толпа собиравшаяся на переменах неизменно как заведённая спрашивала: «Вы уже закончили?», «долго ещё?», «а на какие заклятия Вы уже проверили?». И никто, никто из этих десятков мальчишек и девчонок даже не думал сделать комплимент его внешности, гардеробу и феноменальному геройско-писательскому таланту. В общем, одни неудобства, от которых он, к счастью, знал верное средство.

Когда после очередного урока он натолкнулся на вопрошающий взгляд с Гриффиндорской половины класса, то загадочно улыбнулся и чуть кивнул головой. Наверное, он ожидал, что мальчишки при виде этого жеста быстро запихнут учебники в сумки и, чинно подойдя к нему, поинтересуются, как обстоят дела. Глупое ожидание для того, кто вот уже полтора года как имеет несчастье быть преподавателем самого Гарри Поттера и его столь же специфичных друзей. Бросив книги как есть и чуть не снеся зазевавшегося Лонгботома, который всё ещё тщетно рыскал между партами в поисках своего жаба-путешественника, ребята устремились к нему.

— Вы уже…? — выдохнул Поттер, жадно рыская взглядом по преподавательскому столу и пространству за ним в поисках своей метлы.

— Нет, — с самым невозмутимым выражением лица ответил Гилдерой, мужественно проигнорировав тот факт, что его новый костюм не был удостоен и сотой доли внимания, которую получил один намёк на наличие Молнии. И, заметив мгновенно погрустневшие лица мальчиков, быстро добавил: — Ты же знаешь, что это не быстрый процесс и…

— …и это всё для моего же блага, — чуть закатив глаза и пытаясь подражать голосу Гермионы, продолжил мальчик, уже успевший выучить эту фразу наизусть.

— Да. Ради твоего блага, и потому я бы не хотел торопиться.

В ответ на это Поттер завёл старую шарманку: кубок, квидич, должен играть, честь факультета, отомстить Малфою… список был длинным, и потому Локхарт поспешил прервать его своим сверхщедрым предложением:

— Можешь пока потренироваться на моей.

— У вас тоже есть Молния?

— Да. Номер один, — и с видом заправского фокусника он обратно трансфигурировал метлу из вазочки с цветами, в виде которой она и простояла весь урок, дожидаясь своего звёздного часа. Судорожные вздохи восхищения и горящие восторгом глаза учеников при виде этого, в сущности, простого фокуса практически окупили его предыдущие страдания. — Их совет директоров долго решал, кому отдать первый номер. Мне или этому выскочке…

— Капитану сборной Англии, — пояснил Рон, поймав непонимающий взгляд Гарри, однако дрожи восхищения в его голосе не было. Не после того, как вышеупомянутый накидал Пушкам Педл столько мячей, что матч вошёл в историю команды как самый разгромный.

— Ты пока тренируйся, а я займусь твоей метлой в спокойной обстановке, и к первому матчу она как раз будет готова.

Спокойная обстановка была важнейшим условием для работы. Впрочем, её в Визжащей хижине было предостаточно. Журналист и агент обычно не мешали ему, занимаясь каждый своими собственными делами. Миранда изучала его старые работы и отчёты из издательства. Мэтью строчил очередную статью, в которую Гилдерою было страшно даже подглядывать. Сам Локхарт осторожно разбирал метлу, проверяя на целую кучу заклинаний и попутно недоумевая, почему именно он?! У издательства целая куча связей, могли бы подключить кого-нибудь другого.

— Чисто тут всё! — не выдержав, наконец, объявил он, когда проверка на очередной вид сглаза дала отрицательный результат.

— Ищи лучше… — не отрываясь от списка, отозвалась агент без капли сочувствия в голосе.

— А может, действительно чисто? — вставил Уэлш, с хрустом потянувшись и отодвигая от себя свою рукопись.

— Угу. Извинения у нас такие. Предал родителей, убил друга… вот тебе милый крестничек подарок к рождеству.

— Эй, я серьёзно! Дух рождества и всё такое. Надо верить в лучшее в людях и их склонность исправляться.

— Если бы люди оправдывали веру в лучшее, то ты сидел бы без работы, — мрачно отрезала девушка.

На это возразить было нечего, и комната вновь погрузилась в тишину, в которой практически до самой ночи каждый занимался своим делом.

* * *

К счастью, опасения действительно не подтвердились. Многочисленные проверки не выявили никаких проклятий, сглазов и всего того, что могло помочь Поттеру убиться без посторонней помощи. Что он и сам подтвердил, благополучно отлетав весь матч, победу в котором его факультет праздновал до глубокой ночи.

Гилдерою праздновать было нечего, и он лёг спать, как обычно рассчитывая хорошенько выспаться и встретить следующее утро без мешков под глазами, зато бодрым и полным сил. Стоит ли говорить о том, что прознавшее об этих наполеоновских планах «доброе утро» пожелало наступить как можно скорей? В результате чего побило все рекорды по скорости наступления и доброте.

Началось оно где-то в районе двух часов ночи, и в нём было практически всё то, за что величайший волшебник мира его не любил: ранний подъём под звуки истошно молотящих в дверь кулаков, рысканье по замку в поисках вселенского зла и, конечно, Поттер… Поттер, который, благодаря случайному стечению обстоятельств в этот раз оказался не при делах, поскольку маньяк перепутал кровати и напал на Рона. Что Блэку помешало перепутать замки, благо их здесь пруд пруди, осталось тайной, как и все слова и проклятия, что храбрейший маг современности обрушил на его лохматую голову, когда, повинуясь указанию директора, вместе с другими учителями, обследовал школу от подземелий до зубчиков на башне. Взбираясь до которых, Гилдерой проклял не только больных на голову маньяков, которые не могут маньячить в других местах, но и руководство школы пополам со сверхгуманным правительством. И если маньяка можно было понять (да простят фанатки и не узнают потомки), то вот Министерство он не понимал.

Преступник сбежал, вина доказана, преступные намерения не вызывают сомнений, а ваша дрожь в коленках бросается в глаза даже школьникам. Зачем, зачем при таком раскладе поднимать на уши даже маглов, вызывать кучу дементоров из Азкабана, но решительно отказываться от применения радикальных мер?! Что может быть проще, чем навести на Блэка порчу, проклятие или ещё чего? Гордость пополам с гуманностью мешают? Кавалеру ордена Мерлина третьей степени, Гилдерою Локхарту, такие мелочи мешать бы не стали. Проклял и забыл о такой проблеме, как Сириус Блэк. В конце-то концов, ему всё равно светит поцелуй, если схватят дементоры. Ключевое слово — дементоры, попадись он на глаза мракоборцам, и будет авада без разговоров.

Поиски Блэка, как и следовало ожидать, не дали никаких результатов, как и наказание для проштрафившихся дементоров, которые в очередной раз подпустили преступника к школе. Сама же школа и её ученики, оправившись после очередного нападения, зажили обычной жизнью. Даже Поттер, которого под каким-то предлогом по части оценок и нарушения школьных правил лишили посещения Хогсмида, не сильно жаловался на судьбу. У него была метла, планы на кубок, а на деревушку и маньяка-психопата ему было мягко говоря плевать. Что он и демонстрировал, несмотря на то, что всем учителям было дано распоряжение всячески опекать его персону, не оставляя без присмотра. Причём взялись они за это столь рьяно, что мальчишка даже начал жаловаться на то, что по коридору спокойно не может пройти, рядом обязательно находится кто-то из преподавателей.

— Разве это проблемы? — осторожно утешал его Гилдерой. — Вот когда они начнут за тобой следить в ванной комнате, вот тогда будет в пору жаловаться.

На это возразить тот не смог, и словно в отместку вознамерился создать своему любимому преподавателю если не аналогичные, то хотя бы просто проблемы. Точнее их создала вся троица, сократившаяся до двоицы в лице Грейнджер и Уизли, весьма настойчиво потребовавших встречи с ним и Мирандой в Хогсмиде.

Причиной столь поспешного совещания оказался гиппогриф Хагрида. Плотоядная помесь чего-то там из птичьих и лошади, которая отличалась весьма вспыльчивым характером и мощными когтями, но тем не менее была записана лесничим в «миленькие зверюшки, то что надо для изучения», как и ожидалось, продемонстрировала свой норовистый характер уже на первом занятии. Случилось это ещё в сентябре, на первом уроке, но поскольку преподавательский состав по сложившейся традиции не спешил об этом болтать, Гилдерой слышал об этом лишь мельком, между делом и, собственно, даже не придал этому никакого значения. Однако отец пострадавшего мальчика, лишившийся статуса главы попечительского совета, но по-прежнему весьма богатый и не менее влиятельный мистер Малфой, придавал этому значение сам и заставил других.

Суд над гиппогрифом? Мерлин и Моргана, у них тут маньяки бегают, а они недолошадь судят и даже приговаривают! И как приговаривают! Сам Локхарт за эти годы охладел к зверюшкам, и всякие права братьев меньших его беспокоили не больше, чем погода в Австралии, но сам факт. Пожирателей смерти и маньяков они отказываются казнить, приговаривая к пожизненному сроку. Кричат, что даже поцелуй дементора — это негуманно, а тут простая царапина, и вот уже всё готово — торжество закона в лучшем виде!

Впрочем, своё мнение он благоразумно оставил при себе, когда Миранда, как отрезав, сказала своё твёрдое нет, сидя за дальним столиком у мадам Розмерты.

— Малфой был сам виноват! — запальчиво воскликнули подростки, но были тут же остановлены голосом агента, которая против обыкновения всё же смягчилась и даже попыталась относительно мягко объяснить ситуацию.

— Ребята… понимаете, в мире взрослых всё устроено несколько сложнее, чем «он сам туда пошёл, сам виноват». У взрослых волшебников принято, что виновато животное.

— Чем?

— Тем, что волшебник пошёл гулять, куда не следовало. Вот, например: один волшебник пошёл гулять на болото и утонул. Кто виноват? Глупый волшебник, который так и не понял за столько лет, что гулять по болотам нельзя. А вот если его, к примеру, заманит фонарник, или кикимора, то уже виновато создание. Поскольку оно тупое животное, которое думает только об убийстве и не знает магических законов, что ясно гласят: волшебник — царь природы и мира, поэтому его жизнь священна.

— Это жестоко! — со слезами на глазах сказала Гермиона.

— Это реальность. Привыкайте, вам в ней ещё жить, — мрачно объявила Миранда и, встав из-за стола, пошла прочь, пресекая малейшую возможность протеста.

Растерянно оглядев замерших подростков, Гилдерой бросился вдогонку за агентом, которую нагнал лишь у дверей.

— Может, стоило сказать это чуть помягче?

— Что сказать помягче? Что поскольку их любимый гиппогриф не может говорить, то и объяснить свою точку зрения не сможет? Что у нас, несмотря на все возможности, сейчас нет времени на разбирательства в психологии этой химеры? — девушка устало покачала головой. — У нас сейчас и без того проблем хватает, не хватало ещё вешать себе на шею эту и связываться с Министерством и Малфоем.

Миранда решительно толкнула дверь, кинув на прощание:

— Гилдерой, я официально запрещаю тебе в это вмешиваться. Нападение на школьника, и в его защиту выступаешь ты? Наши конкуренты только и ждут такого удачного повода для нападок!

Спорить было бесполезно. Миранда была права. То есть она, конечно, была не права, но… Но с точки зрения закона и здравого смысла шансов не было от слова совсем.

* * *

Поттер, как и ожидалось, словам рассудка не внял, хотя даже Грейнджер признала, что агент «отчасти в чём-то права». Вера в торжество закона и тот факт, что мальчик отказывался понять, что взрослые — что маги, что маглы — во многом похожи, не давала ему покоя. Расхаживая по кабинету Локхарта, он высказывал всё, что накипело, и всё, что наболело. Строил планы, которым не суждено было сбыться, а Гермиона вспоминала судебные прецеденты, которые могли бы помочь, если бы не деньги и влияние Малфоя-старшего, конечно.

— Вот бы Клювокрыл напал на Блэка, когда тот лез в замок. Его бы тут же помиловали как схватившего опасного преступника, — рассуждал Рон, степень кровожадности которого заметно возросла с тех пор, как его крыса отошла в мир иной (не без помощи кота Гермионы).

— Ну тогда на его совести было бы уже два нападения, — поправил Гилдерой, — да и к тому же, чтоб натравить гиппогрифа на Блэка, его надо сначала найти, а этого вот уже почти год, как не могут сделать, — добавил он, прощаясь с ребятами и желая им приятных снов. Больше из разряда приятного пожелать было нечего: завтра должны начаться экзамены, а сразу после них — апелляция Клювокрыла, шанс на успех которой колебался где-то в районе статистической погрешности.

Однако, стоило ему закрыть за неугомонной троицей дверь и прикинуть, есть ли смысл накладывать маску из корней шестнадцати трав, как к нему снова постучали. Для «доброго утра» было ещё рановато, да и стук был спокойным, уверенным, а не как обычно в таких случаях — напоминающим, будто кто-то решил выместить личную обиду на несчастной деревяшке. Так что, пожав плечами, Гилдерой открыл ещё не запертую на всё и вся дверь, чтобы узнать, кому и зачем потребовалось лицезреть его неимоверно прекрасную персону в столь поздний час.

На пороге его комнаты стояли ни много ни мало, а сами близнецы Уизли — местная головная боль преподавательского состава и слабая отдушина Гилдероя, у которого эту должность занимал Поттер и в ближайшем будущем даже не планировал её кому-нибудь передавать.

— Мы вас подслушали, — сходу заявил один из них.

— И решили, что знаем один интересный способ, который поможет вам натравить Клювокрыла на Блэка… — продолжил второй. — Ну или, на худой конец, просто найти его.

В следующие две минуты Гилдерой Локхарт продемонстрировал такие чудеса выдержки, что даже Грюм, который в красках описывал, как его, изнурённого долгим боем, удалось схватить пожирателям смерти и он молчал под их пытками, дожидаясь, пока мракоборцы пробьются к нему, наверное признал бы в нём равного. Ибо даже его выдержка не могла сравниться с теми чудесами самообладания, что продемонстрировал Гилдерой в этот момент. Словно подтверждая слухи о своей непоколебимости, он сохранял спокойствие, несмотря на то, что пара хлёстких слов весьма сомнительного содержания упрямо вертелась на языке. Хотя… вполне возможно, он просто потерял дар речи и не мог ничего сказать?

Карта. Карта, на которой весь Хогвартс, от самого глубокого подземелья до последнего зубчика самой верхней башни, был как на ладони. Но это ещё не всё. Точки. Сотни маленьких точечек, которые словно назойливые мушки передвигались по хитросплетённым лабиринтам коридоров. Толпились в залах. Были чинно неподвижны в районе библиотеки. Каждая точка имела своё имя — Ханна Аббот, Седрик Диггори или Миневра МакГонагал. Имя соответствовало точке, точка соответствовала нахождению человека в замке, замок соответствовал сам себе, являя собой сложнейшую схему из всех, с какими Гилдерой доселе сталкивался. А всё вместе это тянуло на сенсацию, статью (как журналистскую, так и уголовную, за незаконную слежку) и, конечно, это вызвало целую бурю чувств в его душе. Открыл. Посмотрел. Всё! Не надо бегать! Не надо протирать новым костюмом пыль, заглядывая в самые тёмные углы. Вообще ничего делать не надо, кроме как открыть и…

Детей ругать нельзя, телесные наказания в Хогвартсе запрещены, но как он в это мгновение понимал Аргуса Филча. Розги, клетки и пресловутое «выгнать из школы», этого и то было бы в этот миг слишком мало для того, чтоб заглушить его жажду мщения и голос уязвлённого самолюбия, что усердно нашёптывали план страшной мести.

— … и тут такое дело, что Блэка в замке нет, — начал Фред, словно не замечая странной неподвижности героя.

— Но зато есть убитый им Питер Петтегрю, — закончил Джордж.

— Кто?! — ошарашенно поинтересовался герой всея Британии, чудесным образом обретая голос и параллельно прикидывая расстояние до стула. Сесть. Ему надо было срочно сесть. Было похоже на то, что если он сейчас не сядет, то по окончании этой беседы точно ляжет. Причём прямо здесь. Причём прямо на этом холодном и, несмотря на все старания домовиков, грязном полу.

Последующие слова подтвердили эту мысль. Едва он с трудом уселся на стул, как близнецы вылили на него целый ушат новой информации, которая сделала его будущее ещё более мрачным, а перспективы безрадостными. Хотя казалось бы, куда уж дальше.

— И вы никому не сказали?! — наконец выдавил он из себя по окончании этого странного рассказа, в ходе которого близнецы признались во всех страшных грехах: начиная с систематического нарушения правил и заканчивая сокрытием важной информации. Такой, как необнаружение Блэка и вычисление неуловимого призрака убитого много лет назад волшебника. До последнего Локхарту не было дела, первый же… однако близнецов беспокоил почему-то исключительно последний.

— Мы должны были всем рассказать, что наш братец спит с призраком мужика, убитого двенадцать лет назад? — насмешливо поднял брови Фред.

— Или что он даже в туалете сопровождает его? — добавил Джордж.

Судя по всему, его выражение лица явно свидетельствовало о том, что да, сказать стоило. Поскольку оба негодника быстро переглянулись и хором ответили:

— Многие призраки подглядывают в туалете и ванной!

Ответ не успокоил, а лишь пробудил горькие воспоминания о прошлом годе, призраке туалета, его тогдашних клятвах… Глубоко вдохнув, призвав на помощь всё своё феноменальнейшее самообладание, он осторожно поинтересовался, а зачем они ему об этом всём говорят. Показывают карту, если Блэк им слегка не интересен. Рассказывают про очередного призрака, у которого наблюдаются весьма странные идеи для приятного времяпрепровождения.

— Мы считали, что нашему Ронни нужен ещё один друг. Хотя бы такой.

— Да, но почему вы только сейчас задумали со мной этим поделиться?

— Ну… он ушёл к Хагриду, — не моргнув и глазом пояснил один из рыжих, словно это самое обычное и самое нормальное объяснение.

— Да, живёт у него, бросив нашего крошку Ронни, едва съели его крысу. Друзья так не поступают, — важно объявил Джордж, ткнув в точку с подписью Питер Питтегрю, которая с комфортом разместилась в домике лесничего.

— И я должен пойти и провести воспитательную беседу с призраком? — недоверчиво уточнил герой всея Британии, которого, конечно, в прошлом порой просили поговорить со взбалмошной подругой сердца или там с очередным ухажёром, но чтоб вот так… С призраком! Да ещё и если учесть возраст, пол и странные предпочтения… Гилдерой растерянно посмотрел на близнецов, не уверенный, правда ли это или эти двое решили подшутить. Однако рыжие смотрели на него со всей серьёзностью, не давая закрасться даже тени сомнения в братской заботе.

* * *

Призраки, казни, Поттер, министр магии и палач с огроменным топором: вот он, краткий рецепт предстоящего доброго вечера по-Хогвартски, символизирующего конец экзаменов и торжество закона. Что это за закон такой, для подтверждения которого надо устраивать кровопролитие на территории школы, да ещё и в присутствии министра магии, было большим вопросом. Большим, но крайне неинтересным вопросом для их маленькой журналистко-следственной группы. Точнее для Гилдероя и Миранды. Первый не любил кровь, всякие ужасы и казни в придачу. Даже на похороны старался не ходить, справедливо полагая, что чёрный траурный цвет накидывает ему лет пять, если не больше. Миранда же не считала должным тратить своё драгоценное время на просмотр казни животных, объяснив это тем, что ей платят не за это. Однако Уэлш прямо-таки загорелся идеей личного присутствия. Как своего, так и Фаджа.

— Казнь назначена на сегодня и…

— А у нас всего ничего до конца занятий и отъезда Поттера. Чарльзу нужен материал о матёром преступнике-психопате, а не об очередной зверюшке с тяжёлой судьбой.

— Но там будет сам министр магии!

— И что с того, что он там будет? Фаджа, что ли, никогда не видел?

— Видел. Но в школе! Ты хоть знаешь, какой будет материал?!

— Нам нужен материал про Блэка, министром и политикой занимается Арчи, так что давай не будем лезть на его полянку.

Кто такой Арчи, Мэтью, в отличие от Гилдероя, похоже, знал, поскольку весь его задор как ветром сдуло. Сразу стало понятно, что, кто бы это ни был, он был персоной настолько своеобразной, что даже Уэлш не спешил с ним связываться.

Вечер наступил по расписанию, ознаменовав этим не только закат светила, но и окончание экзаменов и связанной с ними нервотрёпки. Так что, пользуясь тем, что особых планов на вечер изначально не было, храбрейший маг всея Британии решил употребить его для решения проблем, поддержания имиджа и прогулки на свежем воздухе, которая, по заверениям врачей, была крайне полезна для здоровья обитателей каменных, сырых и напичканных опасностями замков.

План был прост. Сначала навестить Хагрида перед свершением самого справедливого и гуманного правосудия в мире. Потом прочитать мораль призраку с тяжёлой долей и отсутствием хоть каких-то зачатков этой самой морали. После, с чувством выполненного долга и собственного благородства, не позволившего остаться в стороне, вернуться затемно в замок, поскольку профессору Люпину, согласно лунному календарю, сегодня должно было кардинально нездоровиться.

Однако в гордом одиночестве идти вершить подвиги ему не пришлось. Практически у самых дверей его нагнала неразлучная троица. Клятвенно пообещав уйти обратно в замок сразу после слов поддержки Хагриду, они, как и следует примерным ученикам, неспешно засеменили за Гилдероем.

До хижины добрались без привычных приключений. Так что нехорошее подозрение о том, что общение с Поттером и его друзьями до добра не доведёт, немного поулеглось и, свернувшись калачиком где-то в районе живота, сладко задремало в ожидании момента, когда можно будет либо достать излюбленный плакат, либо сказать зловещее «я так и знал».

В дом лесника, однако, дети пошли одни: Локхарт предпочитал высказывать свои соболезнования на расстоянии, не позволяющем быть втянутым в горестные объятия с последующим фонтаном слёз. Так что, скромно раскланявшись, он ограничился моральной поддержкой, словами утешения и клятвенным заверением о том, что будет стоять во время процедуры «где-то здесь неподалёку, вы меня не будете видеть, но я буду рядом».

Собственно, его план, несмотря на появление подростков, ничуть не изменился:

1) Он утешает Хагрида.

2) Ждёт на приличном расстоянии, пока всё закончится.

3) Дожидается, пока все разойдутся (министр и палач — в Лондон, Дамблдор и Хагрид — в Хогвартс: навряд ли директор позволит леснику остаться на ночь возле места казни).

4) Приходит в вечно открытую хижину и читает мораль призраку.

5) Возвращается к себе и, ещё раз проверив карту на наличие Сириуса Блэка, засыпает сладким сном.

До исполнения пятого пункта было ещё далеко, и его воплощение в жизнь надо было ещё отработать. Или заработать, тут, как говорится, разницы нет, важен результат. Если на чистоту, то и отрабатывать было не обязательно. Можно было просто отнести карту директору и вручить её при всех учителях, попутно рассказав, какой он из себя хороший и бескорыстный, или… или можно было промолчать о карте, но следить за ней ежедневно, чтоб заранее узнать о появлении Блэка. Вычислить и схватить, а затем пафосно расписать очередную битву со злом на шестнадцать листов — ничего сложного, ничего нового. Новое, правда, предлагали сами Уизли: использовать в ловушке гиппогрифа, которому и надлежало расправиться с Блэком.

Эту идею Гилдерой, впрочем, сразу отверг. Не то чтоб он не доверял силе существа, мощные когти на передних лапах и копыта на задних красноречиво намекали, что преступника в лучшем случае будут собирать по загону. Просто доверить столь важную часть неуравновешенному существу (мало ли, что там Гарри говорил, он сам, походу, не от мира сего) он бы не рискнул. В общем, сошлись на том, что Локхарт что-нибудь придумает по части маньяка, Уизли скромно промолчат в решающий момент и карта останется у него. Единственное, о чём настоятельно просили братья, так это о разговоре с Питтегрю. Сами они, видите ли, не могут говорить с привидением, которое вот уже столько лет с их младшим братом. О том, сможет ли Гилдерой, они, конечно, не соизволили поинтересоваться.

Так что, стоя у загона и разглядывая надёжно привязанную зверюгу, Локхарт обречённо прикидывал, по какой статье его отправят, если всплывёт, что он просит призрака «вернуться» к несовершеннолетнему мальчику. С какой стороны ни посмотри, звучало дико, плохо и гарантировало неприятности в будущем. Впрочем, сам факт нахождения в столь унылом месте, не говоря уже о предстоящем, не вызывал у Гилдероя ничего, кроме жалости к себе, столь горячо любимому.

Столько лет напряжённой работы, сотни поклонников, кучи восторженных писем в день. Сейчас его окружали лишь кучи субстанции иного рода, не сильно уравновешенная зверюга, роящиеся вокруг неё насекомые и…

Гилдерой вздрогнул и резко обернулся. Пробежавший по его спине табун мурашек не дал бы ему списать ощущение чьего-то пристального взгляда на мнительность, нервы или прочую высокопарную чушь. Однако он был один, дети всё ещё были в домике Хагрида, а представители властей… его внимание привлекли их ещё маленькие фигурки, спускающиеся с холма. Резко бросившись ко входу в хижину, он быстро повторил ритуал избиения двери, которым вот уже столько раз за эти неполные два года его приветствовали по утрам — занятное разнообразие в его геройской жизни.

В доме что-то разбилось, вскрик, приглушённый разговор, и вся троица, не дожидаясь, пока у него кончится терпение, высыпала наружу. Не глядя на них, он крикнул, чтоб они бегом неслись в замок, и уже сам хотел последовать этому во всех смыслах прекрасному совету, как чья-то огромная лапища опустилась ему на плечо.

Когда-то давно, на заре своей карьеры, курсе этак на третьем, он на спор решил явить миру свою скорость, ловкость, не имеющий равных ум, а также презрение к опасностям. Единственным вариантом для подобных доказательств были походы в запретный лес, ночные прогулки и, конечно, оранжереи. И если в первых свидетелей не было как таковых, то для оранжереи с этим делом обстояло проще. Есть вход и выход, заходишь с одной стороны, выходишь уже с другой, если попался преподавателю, то говоришь, что просто ошибся дверью. Ключевое слово — если попался преподавателю, а не кому-нибудь из милых растений, доброй половине из которых не достаточно простого солнечного света и ежедневной поливки.

В общем, в тот день он попался… И не абы кому, а милому растению под говорящим названием «Дьявольские силки». Все ещё по школьной программе помнят это чудное растение, основной способ борьбы с которым — это сидеть и не выделываться, тщетно ожидая, пока тебя спасут. Словом, почувствовав на своём плече эту огромную лапу, Гилдерой невольно вспомнил свои ощущения от того похода. Один, брошенный на произвол судьбы, и тебя держит нечто, которое сорвать просто нереально.

Ослепительно улыбнувшись своей жемчужной улыбкой, он посмотрел в покрасневшие от слёз глаза великана. Сказал пару до ужаса заезженных фраз о сочувствии и разделении этого тяжкого бремени, не забывая тихонечко выворачиваться из-под тяжёлой длани. Осторожно. Медленно. Ещё чуть-чуть и…

— Мистер Локхарт?

Вот же…

Все трое почётных гостей, прибывших на казнь, были уже возле сторожки и с интересом разглядывали прославленного героя Англии, что стоял возле великана и рассказывал ему о том, как сильно разрывается от боли его чуткое сердце при мысли о предстоящем.

— Странно Вас видеть здесь в столь поздний час, — задумчиво произнёс Фадж после короткого приветствия и полагающихся уважительно-бессмысленных вопросов о погоде и здоровье.

— Не смог усидеть в замке при мысли о… — не найдя подходящих слов, Гилдерой обвёл окружающий пейзаж рукой.

— Да. Кошмарное дело, — со вздохом кивнул министр, словно его сюда силком тащили, а он не прибыл по доброй воле. Впрочем, кто этих министров разберёт — то они безвылазно сидят у себя в кабинете, не замечая, как кто-то ночами не спит, спасая мир, то, видите ли, лично желают засвидетельствовать смерть обычной магической зверюшки. Из боевых заслуг которой только и преступлений, что рана на руке подростка. Вот когда он единолично (Миранда не считается) завалил ужасного Владыку топи, которым на проверку оказалась обычная и крайне одичавшая…

— Не желаете быть свидетелем? — прервал его возмущённо-обличительные мысли Фадж, мгновенно направив его тяжёлый мыслительный процесс в другое русло, поскольку свидетелем он быть решительно не желал. К чёрту призрак Петтигрю. Посидит в хижине ещё немного — ничего с ним не случится. Во второй раз привидения не умирают, прошлый год это доказал, так что, быстро встав в позу «ах, как жаль, но мне пора бежать спасать мир», Локхарт уже собирался пустить в ход заготовленную именно для такого случая тираду, но… но не сумел.

Как видно, либо Фадж слушал подобные речи слишком часто, либо у него просто не было ни малейшего желания отпустить столь выдающуюся личность, пока где-то в радиусе пары-тройки километров орудует хладнокровный убийца. Последнее льстило больше первого, и потому было принято за единственную и верную причину, когда стало понятно, что министр не желает упустить его из своих цепких лап.

— Останьтесь. У нас будет лишний свидетель, и… — Фадж с сомнением посмотрел на стоящего с красными глазами великана, — мистеру Хагриду будет проще, если с ним рядом в этот момент будет кто-то близкий.

Гилдерой мог бы много чего порассказать на тему «близких друзей», которые могли бы «утешить лесничего», но говорить о подобном с министром магии при свидетелях? Нет, он лучше посмотрит… То есть сделает вид, что посмотрит, и в решающий момент просто отвернётся.

А отвернуться было явно необходимо. Когда он утром услышал, а после и увидел палача, то подумал, что это шутка. Внешний вид для поддержания репутации и создания нужной атмосферы. Ну, это как белый конь для принца, сорок кошек для старой кошёлки или неимоверно прекрасная внешность (как в его случае), если ты благородный и постоянно спасающий мир герой. В общем, сейчас, за пару минут до казни, он понял, что эти ребята не шутят и огромный топор тут не для красоты, а для…

Тяжело быть обладателем богатого воображения и чувствительно-благородной натуры в комплекте. При мелькнувшей в его воображении картинки, что неминуемо последует при использовании топора по назначению, Гилдерой невольно побледнел и тяжело опёрся на ограду, от которой так и не успел отойти.

Впрочем, его состояние, похоже, никто не заметил: министр, директор и палач были заняты подписыванием каких-то бумажек, Хагрид рассеяно гладил зверюшку, шепча, что не долго уж осталось, и какие-то слова утешения.

Насчёт первого он не спорил, о втором… Волшебники называются. А авадой нельзя?! Зачем сразу топором! В голове некстати всплыл образ прошлогоднего василиска. Бедный червяк-переросток, принявший неравный бой с самим величайшим героем магического мира (Поттер и представители куриных не считаются), так и не сумевший понять, какая ему была оказана честь, так и не узнавший, от чего его спасли. О том, что выдумали б эти садисты для змеи, обращающей взглядом в камень, Локхарт боялся даже подумать.

Внезапно Гилдерой вздрогнул — ему показалось, что он услышал какой-то странный еле слышный щелчок, потом сразу ещё один. Быстро завертел головой, но ничего способного издать подобный звук не увидел. Остальные же словно ничего не замечали, министр и прочие всё ещё были заняты бумажной работой, и их больше волновало наличие всех подписей и штампов, чем происходящее вокруг.

Наконец, разобравшись с бумагами, все заняли полагающиеся им места. Дамблдор возле Хагрида, министр чуть левее их, Локхарт у плетня, палач возле связанного Клювокрыла, а топор в положении «сейчас упаду» над шеей зверюги. Министр сухо кивнул, лесник издал сдавленный всхлип, Гилдерой приготовился…

В эту секунду раздался снова щелчок, который уже точно не мог быть игрой воображения, поскольку его услышали все, включая палача. Топор картинно замер занесённым над Клювокрылом, так и не успев опуститься.

Щелчок. Щелчок.

Они удивлённо завертели головами, и тут Гилдерой заметил Уэлша, стоявшего практически в десятке шагов от них и быстро делавшего снимки. К слову, заметили они его с министром одновременно. Фадж возмущённо покраснел и уже приготовился что-то сказать, но слова так и не слетели с его губ. Проследив взгляд журналиста, направленный чуть в сторону от него, он тихонько охнул от неожиданности. И, надо признать, имел на это полное право. Чуть в отдалении от них стояла неразлучная троица, которой в это время полагалось сидеть у себя в башне и радоваться окончанию школы. Как видно, они решили, что наблюдать за казнью интересней.

Впрочем, если у Фаджа был намётанный глаз на направление взглядов, то у Гилдероя он был в той же степени отточен на распознавание чужой актёрской игры. Что-что, а постановочность открывшейся перед ними картины была для него очевидна.

Стоящие прямо напротив них, так, чтоб в кадр попали не только они, но и виднеющийся замок, министр и палач. А позы? Гермиона картинно рыдала на шее у Поттера, который с каменным лицом и плотно сжатыми кулаками стоял рядом с Уизли, что-то трепетно прижимающим к груди и глядящим взглядом, полным ненависти. Ну, наверняка он был полон ненависти, поскольку, хоть Локхарт и отличался орлиным зрением, но не на таком же расстоянии, так что это он просто додумал, представив, как будет выглядеть конечный снимок. Он вообще в этот миг много чего додумал. И снимок, и последствия, если он попадёт в печать. Много чего за такой короткий отрезок, поскольку они с министром только и успели, что разглядеть троицу, как Уэлш, ещё раз щёлкнув камерой, задорно крикнул:

— Я передам их Арчи вместе с поздравлениями в честь его юбилея! — и задал такого резвого стрекача, что сразу стало понятно, почему его вот уже столько лет не могут схватить на горячем охранники звёзд. Быстро петляя, он бросился между деревьев и скрылся из глаз.

Этот крик словно заставил пропасть наваждение. Позабыв обо всём, включая троицу и всё ещё живого гиппогрифа, министр и палач бросились за репортёром вдогонку. Занятие полезное для фигуры, но крайне бесперспективное с точки зрения предыдущего опыта всевозможных охотников. Что стало понятно уже практически сразу, когда, пробежав от силы шагов пятнадцать, незадачливые преследователи остановились, недоуменно изучая округу.

— Куда он делся?! Только что же был здесь! — удивлённо, разочарованно и вместе с тем испуганно прокричал Фадж, тщетно оглядывая окрестности, которые за исключением пары-тройки деревьев представляли собой открытое пространство.

— Трансгресировал? — пожав плечами, предложил палач, который по-прежнему сжимал в руках топор, не желая расстаться со своим рабочим инструментом.

— Трансгресировать на территории Хогвартса нельзя, — важно сказала мисс Грейнджер, уже утеревшая слёзы и с вызовом взирающая на растерянно оглядывающихся взрослых.

Её слова словно отрезвили палача и министра.

— А Вы… — и тут Фадж понял. Красное от гнева ещё секунду назад лицо смертельно побледнело, и он затравленно начал оглядываться по сторонам. Вспомнил, где стоял сам, где был Макнейр, где находился журналист, и, наконец, соотнёс это с появлением детей и фразой Уэлша про Арчи. Резко выдохнул.

— Это провокация! — и со всех ног устремился в ту сторону, куда предположительно умчался представитель прессы. Причём проделал это с такой скоростью, словно за ним гнался если не сам Волан-де-Морт, то его верный слуга точно.

— Нет, скорее, это забег на скорость по пересечённой местности с препятствиями, — весело ответил убежавшему министру Уизли, когда тот вместе с палачом и тихонько посмеивающимся Дамблдором скрылся из глаз.

— Угу, под мантией-невидимкой, — поддакнул Поттер, дружески толкнув приятеля в плечо.

— Какой ещё мантией? — ошарашенно переспросил Гилдерой, в растерянности разглядывая ребят.

— Моей, — пожав плечами, ответил мальчик. — Мы решили, — он посмотрел на стоящую с видом мрачной решимости Гермиону, — что раз в деле замешано министерство и деньги Малфоя, то шансов выиграть честно у нас нет. А тут Мэтью сказал, что раз казнь будет в Хогвартсе, то можно будет провести всех участников по статье нарушение прав учащихся. Применение излишней жестокости и что-то ещё, связанное с непоправимой травмой для нашего психического здоровья, вызванное сценой насилия. Клювокрыла это не спасёт, но об этом узнает вся Англия, и тогда Малфою и прочим не поздоровится. Он только не знал, как подкрасться к хижине, чтоб сделать кадры потише, поэтому спросил нас, и мы…

— И мы отдали ему мантию, — сказала Гермиона, и, судя по выражению её лица, не приходилось сомневаться, кто сыграл решающую роль в этом решении.

— С вами прямо-таки опасно связываться, — нервно хихикнув, сказал Локхарт, невольно делая шаг назад.

— Угу, Волан-де-Морт тому доказательство.

Грейнджер и Уизли при этих словах слегка вздрогнули, но улыбки, появившиеся на их лицах после побега министра, так и не исчезли.

В голове невольно всплыли слова Миранды про жестокий мир взрослых волшебников. Что же, она будет в восторге от мысли, что миру ничего не грозит… достойная в этом плане смена подрастает.

Фаджа он нагнал не без труда. Министр был ослеплён жаждой добраться до неугомонного журналиста, а скорость Гилдероя была обратно пропорциональна чистоте его костюма и грязи на дороге. Так что в тот момент, когда он с трудом догнал Фаджа, тот уже прекратил отчаянные попытки перекрыть кислород свободной прессе и приступил к выяснению у директора того, как так получилось, что по территории школы шатаются всякие журналисты. Впрочем, Дамблдор был сам тот ещё жук.

Едва увидев на его лице то же невинное выражение, как и в тот день, когда выяснилось, что по подвалам преспокойно ползают здоровущие василиски, Гилдерой понял: министр может жаловаться хоть королеве, толку тут не будет. И он, как всегда, оказался прав. Директор Хогвартса лишь сокрушённо развёл руками и сказал, что журналист не собирался причинить вред никому из учеников, и потому чары, наложенные на школу, не стали ему мешать. А дементоры, присланные самим Фаджем, имели приказ на задержание только Сириуса Блэка, так что если кто и виноват в произошедшем, то только… Да и вообще. Великобритания — свободная, просвещённая, европейская страна, где чтут свободу прессы.

На это даже министру было нечего ответить. Быстро прикинув все за и против, окинув взглядом топор на плече у Макнейра и благодушную улыбку Дамблдора, Фадж, что-то просчитав в уме, быстрым шагом поспешил обратно к хижине.

* * *

Солнце уже практически скрылось за горизонтом, когда Гилдерой добрался обратно до хижины лесника. Фаджа, палача и ребят, к его неимоверному облегчению, там не было, а времени до приступа обострения у профессора ЗОТИ как раз хватало, чтоб вежливо поинтересоваться положением дел, сказать призраку «Питер, ты не прав», и броситься в замок, под защиту чар, заклятий, амбарного замка и стула, которым он в эти дни, а точнее ночи, подпирал дверь.

Лесник пребывал в состоянии лёгкой эйфории и тяжёлого опьянения. Увидев вошедшего внутрь героя, который от усталости еле передвигал ноги, он, недолго думая, сгрёб его в объятия. Настолько крепкие, что Гилдерой, кажется, слышал, как трещат его кости. Из глаз лесника текли пьяные слёзы радости.

— Так хитро придумали и… Они же теперь сомневаются. Гермиона сказала, об этом узнают. Может, вообще отменят.

В том, что отменят, Локхарт практически не сомневался. Если Уэлш успеет послать сову со снимками, то тут не то, что какой-то Арчи, тут любой более-мение вменяемый журналист справится. Особенно если сумеет привлечь к делу хорошего юриста и кого-нибудь из общества защиты детей.

Выпив, исключительно чтобы не обидеть Хагрида, чего-то непонятного, но на редкость крепкого за успех операции, Гилдерой осторожно достал карту, предварительно спровадив великана во двор под предлогом «надо же и главного именинника угостить чем-то вкусненьким». Очень уж хотелось разобраться со всеми делами прямо сейчас, не дожидаясь пресловутого завтра.

Однако, к превеликому сожалению, призрака на месте не оказалось. Улетел, не оставив записки с указанием, когда вернётся. Полная безответственность по отношению…

Взгляд Гилдероя, с раздражением скользивший по карте предместий Хогвартса, натолкнулся на нечто такое, отчего его сердце рухнуло куда-то в область желудка.

Ива, как и положено, отражалась на карте вместе с ходом за ней, вот только отражалась она там не одна. Вместе с ней отражались точки Грейнджер, Поттера и Рона Уизли, которого утаскивала в её недра точка Сириуса Блэка и… и дух Питтера Петтегрю, то ли сражающийся со своим убийцей, то ли преисполнившись снизошедшим на него озарением, защищающий своего рыжего друга.

Действовать надо было быстро. Польза от пьяного лесника была сомнительной, да и Блэк мог за это время раздобыть себе палочку, но в этот момент Локхарт бы согласился даже на боевого флоббер-червя. Всяко лучше, чем ничего.

Как это ни странно, но крик: «Сириус Блэк схватил Гарри у Дракучей ивы, нужна срочно помощь» сшиб с великана хмель во много раз быстрее и эффективнее, чем все отрезвляющие заклятия вместе взятые. Лесник лишь пару секунд в ступоре глядел на него, а после так гаркнул во всё горло:

— Клык! — что, наверное, его слышали даже в замке.

Вынырнувшая на этот крик от куда-то с улицы мохнатая громадина покорно замерла перед Хагридом, который, быстро сорвав со стены длинный и на вид крайне крепкий поводок, уже прилаживал его к ошейнику.

— Вот. Помощь, — сказал лесник, пихнув другой конец поводка в руки герою, предварительно намотав его вокруг руки Гилдероя. — Я за Дамблдором.

— Да, поторо…

— Клык, к иве!

— Да, к и…. — закончить он не успел. Мохнатая акула на четырёх лапах с оглушительным лаем, способным напугать даже дементора, рванула с такой силой, что чуть не вырвала ему руку, заставив тем самым ринуться прямо в догорающий закат.

Гилдерой, отчаянно вереща, болтался где-то на другом конце поводка, пока очередной милый зверёк решительно уносил его вперёд — навстречу приключениям. И хотя приключения были родной стихией самого прекрасного волшебника мира, это был ещё очень большой вопрос, кто именно из них двоих рвался к оным больше: он или пёс (впрочем, зная Хагрида, под обозначением пёс могло прятаться всё, что угодно). Во всяком случае, именно последний демонстрировал крайнюю степень заинтересованности в данном мероприятии, и потому мчался так, что Локхарту казалось, будто его пристегнули к скоростному поезду.

Было ли это существо связано с поездами, так и осталось для Гилдероя тайной, но вот всю многочисленную родню пса он перечислил вплоть до седьмого колена, не стесняясь в выражениях. Чему немало способствовал тот факт, что его волокли напрямик, презрев старую, но весьма чистую (и, главное, ровную) дорожку.

Так что в тот момент, когда они наконец оказались у ивы, Локхарт точно знал, что это последний, самый-самый распоследний раз, когда он попросил помощи у преподавателя Хогвартса. Нет, его безусловно радовал тот факт, что впервые за эти два года его коллега не посмотрел на него квадратными глазами, не предложил сначала посоветоваться с директором, связаться с министром, а сразу ринулся на помощь. Не радовало воплощение этой самой помощи в виде вечерней пробежки, очередного уничтоженного костюма и того, что пёс как-то недобро косился на него, когда вместо того, чтоб броситься внутрь, он начал приводить себя в порядок.

— Презентабельный внешний вид — залог успеха в нашем нелёгком геройском ремесле, — нравоучительно заметил Гилдерой, с явным сожалением оглядывая последствия пробежки.

Пёс тихонько зарычал, явно не соглашаясь с подобным заявлением.

— Много ли ты понимаешь… — он хотел вставить красочный эпитет, характеризующий умственные способности данного представителя не то собачьих, не то волчьих кровей, но что-то в оскалившейся пасти удержало его от этого. — …животное, — дипломатично закончил он фразу. И, стараясь по возможности не сильно светить самым незащищённым местом перед данным созданием, полез в лаз.

Осторожно пробираясь внутрь, с палочкой наготове, привычно ругая Поттера и его вечно влипающих во всё друзей, самый храбрый герой всех времён и народов полз навстречу славе и неизбежной битве со злом в лице полоумного маньяка, решившегося бросить ему вызов. Ему — великому, несравненному, распрекрасному… Он остановился как вкопанный на перечислении всех своих безусловно заслуженных титулов, что шли сразу после проклятий в адрес вселенского зла. Миранда и Мэтью! Они должны были быть там. Агент, так точно, поскольку Уэлш наверняка решил воспользоваться почтой Хогсмида, а после обязательно зайдёт пропустить пару стаканчиков.

Картинка, мелькнувшая в уме, где Мэтью в окружении юных прелестниц празднует победу над министром магии, обожгла чувством вселенской несправедливости. Почему именно он должен спасать мальчишку и его друзей, в то время как все нормальные люди занимаются нормальными делами и ведут нормальную жизнь? Ответ «потому что он герой!» не сильно утешил, но зато придал сил. Ничего, ничего. Вот сейчас он проберётся внутрь, скрутит Блэка, в очередной раз спасёт Поттера и тогда можно смело ехать в Лондон и писать новую книгу.

Новая книга, новые поклонники, неувядающая слава и целых четыре, а если повезёт, то и все пять месяцев спокойной жизни.

В том, что он скрутит Блэка, Гилдерой почему-то даже не сомневался. Преступник занят детишками, о его приходе даже не догадывается, а значит, надо просто подкрасться к нему. Медленно, осторожно…

Медленно и осторожно войти не получилось, поскольку мохнатая акула, заслышав внезапно раздавшийся голос гриффиндорца, оглушительно лая, бросилась на звук.

Ну и что после этого прикажете делать? Сделать вид, что меня здесь нет и побежать обратно?

— Именем закона, соединённого коро…

Слова застряли в горле, поскольку… Наверное, это всё-таки ненормально, когда разыскиваемый по всей стране маньяк психопат смотрит усталым взглядом на героя, пришедшего его побеждать и с явным недовольством в голосе (не имеющим ничего общего со страхом!), заявляет:

— Что-то ты долго, — а после кивает на диван: — Присаживайся.

Диван, к слову, был, пожалуй, единственным предметом мебели, который не только стоял на своём месте, но и вроде как не пострадал, в отличие от прочих предметов скромной меблировки. В гостиной вообще был такой бардак, будто там пронёсся ураган. Ну или Поттер с маньяком…

Поттер, кстати, тоже сидел на этом самом диване, сверля Блэка взглядом, полным ненависти, обещавшим последнему максимально жестокую и кровавую расправу. Собственно, от этой самой расправы мальчика отделял сущий пустяк — три метра расстояния между тем углом, где стоял Блэк и диваном, и пропасть в виде отобранных палочек, что теперь находились у маньяка в руках, тем самым заметно снижая шансы на успех. Гарри, конечно, такие мелочи, как расстояние и сила противника, никогда не останавливали, и потому удерживающие его с обеих сторон друзья были как никогда кстати. Цепкие пальчики мисс Гермионы Грейнжер крепко сжимали неугомонного гриффиндорца за правую руку, а Рон Уизли делал вид, что держит левую, поскольку сжимаемое у него в руках существо вырывалось раз в пять активнее Поттера, а визжало и того громче.

К слову, эти визги были настолько громкими, что в первую секунду Локхарт даже подумал, будто преступник решил продемонстрировать ребятам, что из себя представляет круцио. Однако, судя по тому, как ярые защитники животных игнорировали душераздирающий писк, это было не так.

Не рискуя отводить палочку от маньяка, он краем глаза скользнул по источнику звука. Мда, возможно, такое поведение было для существа нормальным, во всяком случае, внешний вид наталкивал именно на такие подозрения. Облезшая шерсть, выпирающие кости, извивающийся голый хвост… Мерлин и Моргану туда же, крыса! Очередная облезшая и находящаяся при смерти крыса! Он их что, решил коллекционировать?! Взял ещё одну полудохлую особь и попытается её выходить? Если в процессе выхаживания засветится Хагрид со своими советами, то он сегодня же запакует чемоданы и уедет из Англии.

Уехать из Англии. Уехать из Хогвартса. Уехать туда, где нет Поттера. Чтобы уехать, надо сначала выбраться отсюда. И вот тут, как водится, возникли проблемы. Совсем малюсенькие… надо обойти маньяка с одной стороны и злобную псину — с другой.

Он знал пятнадцать совершенно простых способов обезвредить дракона, мог в одиночку одолеть великана и, как показала практика, исполинского василиска. Ещё больше он знал способов, как сделать так, чтоб не оказаться в ситуации один на один со всеми выше упомянутыми, или так, чтоб все эти твари были обездвижены задолго до того, как он окажется в их поле зрения. Но в этот раз всё почему-то пошло наперекосяк, и план лёгкой победы потерпел полное поражение. Ну да ничего, он уже видел новую прекрасную возможность.

Почему-то все злодеи испытывают патологическое желание порассуждать на тему почему они стали плохими, какие злодейства совершили, каких друзей главного героя оболгали и, самое главное, во всех подробностях расписать, что и как планируют дальше делать. Это желание непременно накатывает на них перед эпическим противостоянием добра и зла. Битвой прекрасного героя и ужасного (в данном случае) маньяка. Так что, заметив эти признаки, Гилдерой против воли и вопреки всем увещеваниям Грюма расслабился. Сейчас им предстоит не драка — иначе Блэк давно бы напал, а не просил присесть, — а долгий задушевный разговор.

И в эту минуту, когда, казалось, само время…

Откуда-то из коридора раздался шум, потом грохот от падения чего-то тяжёлого, а затем в комнату в прямом смысле слова ввалились Миранда и Мэтью.

— Гил, назови мне хоть одну причину… — тихим напряжённым голосом начала агент, едва сумела справиться с потрясением от лёгкой перестановки мебели и наличия гостей в доме, но закончить не успела. Лёгкий тычок под ребра со стороны пролезшего Уэлша остановил её тираду, вызвав тем самым огонь на себя.

Беседа, впрочем, у них всё равно не задалась. Журналист не мог выдавить из себя ни звука, а Миранда решительно не понимала его отчаянных жестикуляций на тему «Обернись! У тебя за спиной маньяк!»

— Я думаю, он хочет, чтоб Вы посмотрели на меня, — со вздохом откликнулся Блэк из своего тёмного угла, когда понял, что своими силами Миранда данный ребус не расшифрует.

— На ко… — впервые за эти годы Гилдерой Локхарт и Мэтью Уэлш видели, как одна из самых одиозных, напыщенных и никогда не лезущих за словом в карман личностей издательства ловила ртом воздух, не в силах издать ни звука.

— Ахри… — она быстро осеклась, заметив присутствие троицы. — Я хочу сказать, что…

Что она хотела сказать, так и осталось тайной, поскольку дверь снова распахнулась, и в неё с палочкой наперевес влетел Люпин. Ошалело обводя взглядом собравшихся, которые частью чинно сидели за столом, частью подобно ему стояли в дверях. И всё это в полнейшей тишине, нарушаемой лишь скрипом дома да отчаянными писками зверюшки.

— Я встретил Хагрида, и он сказал… — профессор ЗОТИ растерянно посмотрел на Миранду и Мэтью, потом в поисках ответа или хоть какой-то подсказки посмотрел на гриффиндорцев. Заметил извивающееся в руках у Рона существо. Сдавленно ахнул: — Это. Это же… — потом повернулся к маньяку, — но тогда получается… — Снова склонился над крысой, — ведь если так, то… Не обращая внимания на растерянные взгляды окружающих, опять кинулся к маньяку. — Ты, ты, получается, хотел…

Это было уже слишком для всех присутствующих, включая литературного агента, которая в отнюдь не литературной форме поинтересовалось, что сие означает.

Гилдерой тем временем уныло окинул взглядом гостиную: оборотень, маньяк, мальчик-неудачник, девочка-всезнайка, мальчик-который-ну-никак-не-может-умереть, литературный агент, профессиональный взломщик семейных шкафов с секретами и национальный герой. Это тянуло на начало очередного не смешного анекдота, но, похоже, этой сцене предстояло стать финалом его очередного шедевра. А раз так, то он как главный герой и должен был сказать главную реплику. Что-нибудь важное.

Однако при виде растерянно переглядывающихся журналистов, мечущего взглядом молнии Поттера, нервно теребящего мантию бледного Люпина и самого нахально скалящегося преступника в голову, как на зло, ничего не лезло. А ведь сказать надо было обязательно что-то умное, нечто воистину впечатляющее — здравый смысл сказал, что смысла в происходящем он не видит от слова совсем, и потому ничего умного посоветовать не может. Разве что разрядить обстановку на тему «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». За неимением других предложений пришлось воспользоваться именно этим советом.

— Мы практически все в сборе, — неуверенно начал он. Ещё раз окинул присутствующих взглядом и решил разрядить обстановку, а так же показать своё моральное превосходство над маньяком, вызвав в его чёрной душе раскаяние упоминанием того, что несчастный Питер тоже где-то здесь. Он-де видел следы его незримого присутствия.

Наверное, это было не самой удачной идеей и речью в его жизни. Журналисты глядели на него как на сумасшедшего, на Поттера слова подействовали как красная тряпка на быка, а Блэк разразился громким хохотом.

— Я читал Ваши книги, — наконец просмеявшись, сказал особо опасный преступник.

— Да? Правда?! — у Гилдероя сладко ёкнуло сердце при мысли о том, что где-то…

— Вы не могли их читать, — криво ухмыльнувшись, заметила Миранда, которая хоть и села, но и не думала убирать палочку. — В Азкабане нет библиотеки!

— А я их читал здесь, — с точно такой же усмешкой ответил Блэк, и что-то в его голосе Гилдерою не понравилось.

— Где здесь? Вы не могли…

— Он анимаг, — мрачно сказал Уизли, не сводя взгляда со своей палочки, что по-прежнему была зажата в руках у Блэка.

— Превращается в собаку, — уточнила Гермиона.

— К-какую собаку? — чуть дрогнувшим голосом спросил Уэлш, быстро переглянувшись с Мирандой.

— Такую большую чёрную псину, — сквозь стиснутые зубы прошипел Поттер.

— …которая отказывается отзываться на имя Рэнди, — с усталой и в то же время торжествующей улыбкой закончил маньяк.

В повисшей тишине особенно звонко раздался звук затрещины, которой агент наградила журналиста.

— Давайте вернёмся к моим книгам, — робко пытаясь спасти Уэлша от заслуженной расправы, но при этом боясь занять его место, предложил Локхарт.

— Помните ту, про оборотня?

— А что не так с оборотнем? — с вызовом отозвалась Миранда, нехотя переключая своё внимание снова на маньяка.

— С оборотнем, я надеюсь, всё в порядке, но в книге упоминалось заклинание обращения, — он криво ухмыльнулся, разглядывая извивающееся на руках у Рона животное, — примените его на крысу, увидите нечто интересное.

Верить маньякам, которые не моргнув и глазом хладнокровно расправились с целой кучей маглов и служили Волан-де-Морту, было бы, пожалуй, не самой лучшей идеей, но численный перевес был на их стороне. Да и не может же Блэк колдовать с трёх палочек одновременно.

Держать извивающегося крыса оказалось непростым делом. И откуда в этом облезшем комке шерсти взялась такая сила?! Крыс вертелся, пытался укусить, наконец, банально захотел перегрызть хвост, за который его и схватили.

Однако стоило Локхарту произнести заклинание, как хвост пропал. Он просто исчез из его рук, а под ноги к нему упало странное существо, напоминающее человека. Оно было человеческого размера, носило сильно потасканный человеческий костюм и имело человеческие черты, но и крысиного в нём так же хватало. Крысиные глазки быстро забегали по комнате, словно выискивая норку. Руки, прижатые к груди, автоматически сложились в свойственное всем грызунам положение, и даже зубы, передние жёлтые, как у крысы, лишь подчёркивали столь нелепое для человека сходство.

В комнате воцарилась тишина.

— Это, это что, Петтигрю? — неуверенно спросила опомнившаяся первой Гермиона.

Миранда ошалело закивала головой, не сводя взгляда с привидения повышенной плотности, Блэк и Люпин ограничились коротким «да». Гилдерой не был так уверен, но он в конце-то концов и не старался сильно запоминать изображение на фотографиях. Незнакомец был одет в одежду, которую, судя по фасону, действительно носили чуть более двенадцати-тринадцати лет назад. Но это ещё ничего не доказывало.

Удушливая волна праведного гнева пополам с отвращением сжала его горло, когда взгляд скользнул по правой руке, на которой не хватало одного пальца.

— Этому негодяю дали орден Мерлина первой степени! — взвыл он.

— Угу. Посмертно, — мрачно усмехнувшись, заметил Блэк. — Предлагаю…

— Нет, Сириус. Нет! — подал наконец голос профессор ЗОТИ. — Они, — он оглядел всю их компанию, особенно долго задержав взгляд на Гарри, — они все заслуживают знать правду! Перед тем, как примут решение.

Дождавшись от того сухого кивка, Люпин начал рассказ: — Дело в том, что много лет назад в Хогвартсе орудовали три незарегистрированных анимага…

Последующая история могла бы встать на одну полку с его бессмертными творениями, но, к счастью для своего самолюбия, Гилдерой её практически целиком пропустил мимо ушей. Так уж получилось, что уже означенное выше самолюбие, самомнение, гордость и прочие прекрасные черты характера не позволяли ему сосредоточиться ни на чём, кроме мысли о том, как жесток и несправедлив этот мир. Бегаешь, спасаешь всех, уничтожаешь угрозы человечеству в лице всяких опасных животных, а в награду тебе лишь спасибо да восторги фанаток. Нет, фанаток он своих безумно любил, но хотелось и официального признания. Хотелось орден Мерлина первой степени, и чтоб вручали в Министерстве под вспышки фотокамер и визги фанаток, и чтоб…

Перед ним, елозя по полу и умоляя о пощаде, валялся почётный кавалер ордена Мерлина первой степени (посмертно). Это самое посмертно Гилдерой бы ему устроил голыми руками, без помощи магии и Блэка, но Поттер — это Поттер. Встав в позу, он громогласно заявил, что так нельзя, что надо действовать в рамках закона и пусть суд вынесет справедливый приговор.

Так что, топая по направлению к Хогвартсу, Локхарт надеялся лишь на то, что приговор окажется пусть и справедливым, но зато крайне негуманным.

— Я спал с ним в одной кровати! — тем временем надрывался Рон, которому исключительно из жалости Гилдерой ничего не сказал о том, что его старшие братья об этом прекрасно знали. Хватит с мальчика и того стресса, что ему пришлось пережить.

— Можешь мне поверить, пока ты не станешь знаменитым, никому до этого не будет дела, — со свойственной ей прямотой утешала его Миранда. Идущий рядом с ними Мэтью так же вносил свою посильную лепту в процесс спасения психики подростка.

— Разве это проблемы? — со смехом похлопывая по плечу Уизли, заявил он. — Вот у меня проблемы, так проблемы. Я спал с Сириусом Блэком. Причём когда он был собакой! Нет, ну ты представь…

— Что-то не хочется, — пробурчал Рон.

— И мне не хочется представлять, сколько денег можно заработать на этом материале, а я…, а я не могу.

— Всё ты можешь, — прозвучал откуда-то спереди голос Миранды. Скажи об этом Чарльзу, и у нас уже завтра будет статья «Я, Сириус Блэк и его блохи».

— У него не было блох.

— Тогда его вонючая шерсть.

— И вовсе не вонючая… Знаешь, она очень тёплая и мягкая.

Миранда споткнулась о какой-то камень, потом медленно, не оборачиваясь, процедила сквозь зубы:

— Забудь про эту статью. Я не желаю знать подробностей.

Гилдерой их не слушал, всё ещё пытаясь в полной мере насладиться моментом своего пусть и очередного, но такого долгожданного и не менее заслуженного триумфа.

Всё! Теперь действительно всё! Все неприятности в прошлом. Сейчас он доведёт преступника до замка, передаст его в руки правосудия (не зря же палача вызывали из Лондона), получит свой заветный орден Мерлина первой степени и помашет этой школе ручкой. С утра сдача полномочий, благо учебный год окончен, а Министерству наверняка потребуются подробности произошедшего, и здравствуй, Лондон! Здравствуй, спокойная размеренная жизнь с нормальным добрым утром, добрым днём и не менее добрым вечером.

Гилдерой уверенно шёл к замку, улыбаясь своей фирменной жемчужной улыбкой, и над ним простиралась тихая и прекрасная ночь, а из непроглядно-чёрного неба, усыпанного звёздами, мягко светила луна.

Луна.

Полная луна.

На небе не было ни облачка, но у него было такое чувство, будто к нему на маленькой тучке подлетел магловский бог и вылил ушат ледяной воды. Он замер, не в силах пошевелиться. Просто стоял и смотрел на Люпина, а в голове голос, который он ассоциировал с Грюмом, важно процитировал:

Обращение не всегда происходит с появлением на небе луны. Если оборотень ослаблен, часто пьёт специальное зелье и находится в состоянии тяжёлого психологического и физического стресса, то превращение может наступить позже обычного. Однако не стоит обольщаться. Оно обязательно наступит, и тогда действуйте согласно пункту один. Если он не возможен, то пункту два, на худой конец у Вас есть пункт три, также указанный на предыдущей странице.

Предыдущая страница, согласно воспоминаниям Локхарта, была вся изрисована различными ловушками, приспособлениями и формулами хитроумных чар, которые надо было наложить на сопредельные с логовом территории. В углу страницы, на крошечном чистом кусочке, маленьким шрифтом шёл коротенький список того, что надо делать при встрече с оборотнем.

1) Действуй согласно выбранному плану.

2) Если плана нет, то беги.

3) …мне ни капельки тебя не жаль. Коли мозгов нет, то надо хотя бы уметь быстро бегать.

Гилдерой смотрел на Люпина. Люпин растерянно смотрел на луну. Окружающие, заметив, что они остановились, непонимающе смотрели на них.

А потом до них начало доходить…

Гермиона ахнула, Миранда и Мэтью выхватили палочки, Блэк приготовился обернуться собакой.

— Только не говорите мне… — начал Уизли.

Как он и просил, ему никто и не сказал, поскольку говорить, во-первых, было нечего, а во-вторых, банально некогда: превращение началось.

— Бегите! — крикнул Блэк и, явная желая отнять то ли лавры героя, то ли его венки, обратился в собаку и бросился на то, что ещё пару минут назад откликалось на имя Римуса Люпина.

Его анимагическая форма была большой для собаки, но, к сожалению недостаточно большой для оборотня. В те времена, когда мародёры хозяйничали на территории Хогвартса, нынешний профессор ЗОТИ был всего лишь подростком, и оборотень, соответственно, тоже. Сейчас же это было нечто огромное с сильными, мощными лапами и с острыми как бритва когтями. Лицо, а точнее уже вытянувшаяся морда с острейшими зубами не несло ни малейшего намёка на приверженность к вегетарианскому образу жизни, а скорее даже наоборот.

Очень даже наоборот.

Как видно, план Блэка был прост: отвлечь оборотня на себя. Их же часть включала бежать как можно быстрее в сторону замка, пытаясь привлечь к себе криками ещё хоть чьё-то внимание кроме оборотня.

Они все и побежали. Причём зубастая псина и предатель, воспользовавшийся всеобщей суматохой, — в совершенно другую сторону от основной группы. Что двигало предателем было понятно, но вот пёс… Оставалось лишь надеяться, что это не акт трусости, а попытка поймать внезапно выздоровевшую крысу, которая, судя по прыти, с которой она скрылась в кустах, снова пребывала в прекрасной физической форме.

Сам Гилдерой, надо признать, быстро бегал — сомнительное качество для героя, но что есть, то есть, — но в этот раз стать чемпионом в беге ему было не суждено. Предшествующий забег до ивы погубил не только прекрасный костюм, но и заметно уменьшил его прыть, повысить которую не смогли ни вид вервольфа, ни его голодное рычание.

Что делать в ситуации, когда за Вами гонится огромный оборотень, а Вы понимаете, что женщины и дети в вашей компании бегают лучше и, главное, быстрее, чем вы? Крикните «быстрее, я задержу его!» и останьтесь в их памяти героем, выигравшим им пару-тройку минут, а не тем неудачником, который хуже всех бегал. Нет, конечно, в идеале просто остаться в живых, но тут, как говорится, как повезёт.

Шансы на то, что ему повезёт при нападении оборотня со спины, были значительно меньше, чем если б он обернулся и встретил врага лицом к лицу, имея в запасе секунд десять-пятнадцать на подготовку. Так что, крикнув из последних сил фразу, означенную выше, он отстал, обернулся и увидел преследователя.

Не то чтоб оборотень сильно изменился за последние несколько минут или Блэк добился каких-то впечатляющих успехов, но его нападки на оборотня дали свой эффект. Оборотень не мог бежать в полную силу: судя по всему, дошёл до той степени, когда хочет рвать и метать всё, что движется и не движется за компанию, кроме крёстного Поттера, разумеется. Очевидно, что изрядно покрытая шерстью тощая тушка привлекала его куда меньше, чем бегущие впереди.

Умирать Гилдерою не хотелось от слова совсем. Даже меланхоличный внутренний голос, который обречённо/облегчённо сказал «зато это точно будет орден Мерлина первой степени» не мог его подвигнуть на подобное действие.

Ему хотелось жить долго и счастливо. На худой конец, просто долго. На самый-самый расхудой, умереть красиво. Быть разорванным на куски человеком, у которого всего одна мантия, да и та штопаная-перештопанная, было не красиво, не почётно и даже весьма и весьма обидно, а потому…

В голове билось предательское «одна царапина, и всё!». Шансы на победу в честном бою, да ещё и в полнолуние равнялись нулю. Нет, может быть, толпа мракоборцев и смогла бы одолеть любителя свежего человеческого мяса без особых последствий в виде заражений ликантропией. Однако, когда на троих волшебников приходится ещё трое школьников, выбирать особо не приходится. Это, конечно, если Вы затеяли честный бой. Зубы оборотня против палочки волшебника.

Гилдерой был самым красивым, самым великим и самым умным, а потому не видел решительно ни одной причины для честного боя. Тем более когда на кону стояла его жизнь.

Из нагрудного кармашка дорогого и некогда идеально чистого костюма он вытащил маленькую серебристую булавку. Он ею пользовался всего пару раз, по мелочёвке, но сейчас задачка была явно посерьёзней.

На какое-то мгновение остриё замерло в паре миллиметров от пальца. Секундная заминка, вызванная нежеланием калечить себя, была успешно преодолена с помощью чёткого понимания, что с ним сделает оборотень, когда доберётся. Тонкая булавка глубоко вошла в палец — закапала тёмная кровь.

За что Гилдерой не любил чёрную магию и все её ответвления, так вот именно за эту обязательную кровавую часть. В качестве утешения, правда, он должен был признать, что работала она как часы — оборотень остановился как вкопанный.

Жёлтые с кровавыми прожилками глаза глядели прямо на него в упор, а вонь из раскрытой пасти горячим облаком окутывала лицо Локхарта. Он не был уверен, в каком именно качестве булавка сработала, ведь на людей и животных она действовала по-разному, а вервольф, как ни крути, был посередине.

У Грюма было написано, что в таких случаях приказ должен быть максимально коротким и простым, в противном случае может случиться всё, что угодно. Что именно подразумевал маститый мракоборец под фразой «всё, что угодно», не менее маститый герой всех времён и народов узнавать (тем более на своей шкуре) не хотел. Решившись, тихо приказал: «беги» и махнул рукой в сторону леса.

Мгновение, показавшееся вечностью, оборотень словно не мог решить, что сильнее. Его желание убивать или магия. К великому облегчению и совсем лёгкому стыду, чёрная магия в этот раз одержала безоговорочную победу. Задрав голову и огласив окрестности на прощание дьявольским воем, вервольф бросился в сторону леса.

Гилдерой даже не успел толком прийти в себя, попутно воздав хвалу самому себе, такому храброму и находчивому, как обратно обернувшийся Блэк ошарашено выдал:

— И что это значит?!

— Хороший вопрос! — раздалось откуда-то из-за спины Локхарта.

Уже оборачиваясь, он знал, что увидит, но легче от этого ему почему-то не стало.

Позади него стояли все участники первого неофициального Хогвартского забега от оборотней в полнолуние. Поттер, Уизли, Уэлш, Миранда и на первом плане, скрестив руки на груди, главная защитница животных и сторонница соблюдения законов и правил мисс Гермиона Грейнджер.

Как видно, его отчаянную попытку спасти свою собственную жизнь прочие участники пресловутого забега сочли героическим порывом, достойным не только восхищения, но и подражания. Бросились к нему на помощь, а он прямо у них на глазах… может, и без чести, но вышел победителем из боя.

Что-что, а выходить победителем он умел. Не мешкая ни секунды и не давая возможности возразить, крикнул:

— К замку, быстрее! Кто знает, когда он очухается! — и сам чуть ли не вприпрыжку поспешил к школе.

— Это было то, о чём я подумала? — подтверждая его худшие подозрения, с нажимом и явно не желая забыть об увиденном, произнесла гриффиндорка всего пару секунд спустя. Идя при этом достаточно быстро, чтоб не позволить ему уйти в отрыв.

— О, мисс Грейнджер, при всех моих многочисленных талантах я, увы, не умею читать мысли. Но если Вы имели в виду моё фено…

— Я имела в виду использование предмета, отмеченного в справочной литературе как особо опасный инструмент чёрной магии! У людей вызывает паралич и галлюцинации, у животных в зависимости от размера и природной сопротивляемости магии может вызвать как чрезмерную симпатию, так и летальный исход.

Гилдерой предпочёл промолчать, сославшись на то, что хоть он величайший и наимудрейший, но всё-таки простой смертный. Забег по пересечённой местности, стычка с оборотнем и раскрытие преступления тринадцатилетней давности — это для него слишком много. Поэтому ему нужно отдохнуть, собраться с мыслями и вот только после этого он с радостью объяснит им некоторые спорные моменты сегодняшней ночи.

Гермиона такое объяснение приняла. Недоверчиво покосилась на него, но при упоминании оборотня сменила гнев на милость и вроде даже сбавила шаг. Однако тут как всегда влез Поттер. Глядя на него невинными зелёными глазами восторженно выпалил:

— Так вот, как Вы сумели добиться расположения Злыдня!

Злыдень, по смутным воспоминаниям Гилдероя, был простой псиной: слюнявой и с мерзким характером. У Грейнджер воспоминаний и хоть каких-то знаний о данном пёсике не было вообще, а потому праведный гнев в ней вспыхнул с новой силой.

— У меня не было выбора, если б… — он мог привести тысячу и один аргумент в свою защиту. То, что это была его единственная возможность поговорить с Гарри, то, что у того на тот момент назревал явный конфликт с тётей, то, что именно благодаря ему вечер закончился хорошо и гриффиндорец получил-таки своё разрешение посещать Хогсмид. Эти доводы вкупе с хорошим поведением зачлись бы ему где угодно, хоть перед судом присяжных, хоть перед магловским богом. Везде, но не в глазах Гермионы Грейнджер.

— Это запрещено магическим законодательством. Она опасна для животных и людей! — завела старую шарманку гриффиндорка.

— Гермиона, откуда…

— Я читала об этом в книге, — не сбавляя шага, который по скорости мало чем уступал бегу, привычно отмахнулась та. — Так что там с собакой?

— Ничего, — как можно равнодушнее пробурчал Поттер, до которого, как видно, дошло, чем именно обернулась его попытка поиграть в Шерлока Холмса. — Профессор стал, пожалуй, первым человеком после тётушки, который пришёлся ему по душе.

— Я имею в виду потом.

— Не знаю. Она срочно умчалась той же ночью и… Он запнулся, как видно, додумав дальнейшее, однако, опережая подругу, тут же продолжил: — В любом случае, это была старая псина с мерзким характером!

— Но она…

— Предлагаю решить данный инцидент дипломатическим путём, — вмешалась Миранда, чей нюх на запах горящей репутации своего подопечного был острее, чем у гоблинов на золото.

— Это как? — хором отозвалась троица.

— Гилдерой Локхарт в очередной раз победил оборотня и спас детей, так? И завтра все газеты Англии напишут об этом событии, — как бы невзначай начала она. — Конечно, как Вы нам правильно напомнили, мисс Грейнджер, мы не имеем права утаивать информацию подобного рода. Мы просто обязаны во всеуслышание объявить, что один из учителей школы применил чёрную магию, пытаясь остановить обезумевшее чудовище, которое если б и не убило, то точно искалечило бы судьбы детей.

— Но…, но ведь тогда у профессора Люпина будут проблемы!

— Будут, — ласково сказала агент, — обязательно будут, если… она торжествующе посмотрела на Гермиону, — если мы как взрослые и разумные волшебники будем действовать строго в рамках закона. Суровый мир взрослых волшебников с их жестокими и зачастую несправедливыми законами.

Гилдерой, закатив глаза, устало прибавил шаг. Смотреть и слушать, как эта змея искушает чужую невинную душу, было выше его сил.

До замка добрались без приключений, если таковым не считать совместное создание официальной версии событий, согласно которой распрекрасный и расчудесный Гилдерой Локхарт раскрыл коварный заговор тринадцатилетней давности. Выяснил истинную суть коварного Питера Петтегрю, который, о ужас, использовал на благородном профессоре Люпине страшное заклятие, которому научился не иначе как у самого Волан-де-Морта. И бедный профессор, первая робкая попытка министерства магии о включении оборотней в нормальную жизнь, попав под чары, нивелировавшие действие зелья, чуть было не набросился на учеников. Но храбрый Гилдерой и, конечно же, сам невинно осуждённый и отсидевший двенадцать лет в Азкабане Сириус Блэк всех спасли.

Короче, во всём виноват мерзкий Петтигрю! Легко валить всё на поверженных злодеев, но, как важно сказал Мэтью, — а нефиг было проигрывать!

У самых ворот замка их встретил министр, два десятка авроров, два десятка дементоров и все учителя магической школы во главе с директором, который как всегда добродушно улыбался.

Гилдерою Локхарту в этот раз неимоверно повезло: события развивались столь стремительно, что у него не было времени задуматься над тем, как поступят преподаватели, когда узнают, что очередной маньяк напал на школьников. Если б он над этим задумался, то наверняка обрадовался тому, что в школе сам министр, а значит, посылать письма с вопросами «что делать?» не надо. Однако сам министр не рвался возглавить спасательную компанию. Выслушав сбивчивый рассказ о том, что Гилдерой Локхарт, ни с того ни с сего вдруг подскочил, «будто Клык его за это самое тяпнул, да», и бросился кого-то спасать с воплями, что Блэк у дракучей ивы, Фадж не проникся моментом. То ли его смущал лесничий, то ли накладывала свою печать произошедшая всего пару часов назад сцена, то ли во всём были виноваты алкогольные пары, которыми Хагрид дыхнул на министра во время рассказа так, что того зашатало.

Когда вопрос с верой на слова не сильно трезвого преподавателя был решён тихим, но безапелляционным «я верю ему» от Дамблдора и Фадж приказал собрать всех учителей, в зал неторопливо вошёл Снейп и в свойственной ему манере лениво поинтересовался, где профессор Люпин. Он ему зелье сварил, а его нигде нет. Тут Хагрид, добрая душа возьми и ляпни, что он побежал помогать профессору Локхарту спасать Гарри от Блэка.

В холле повисла гробовая тишина, в которой было отчётливо слышно, как Пивз на третьем этаже распевает похабную песенку про чьего-то брата и козу.

Одна бровь профессора не то удивлённо, не то насмешливо взлетела вверх, он повернулся к дверям, словно изучал невидимое сквозь них чёрное небо с сияющей полной луной и тихо, практически себе под нос произнёс:

— Да? Ну тогда я прямо-таки не знаю, кому из них стоит пожелать удачи.

Однако, несмотря на эту фразу и ещё пару-тройку хлёстких выражений в адрес отсутствующих, последующие сборы поисково-спасительного отряда были относительно недолгими в основном из-за его деятельного участия. Часа полтора, два от силы. Пока позвали дементоров, пока вызвали авроров, словом, когда, наконец, все собрались и пошли спасать, самоспасённые каким-то образом сами добрели до замка.

В замке их уже ждали восторженные вопли, крепкие объятия и жаркие поцелуи. Вопли восторга получил Локхарт, чей растрёпанный, несчастный, но донельзя прекрасный вид в очередной раз разбил сердца женской половине школы. Объятия мадам Помфри по традиции достались Поттеру и его друзьям, поскольку, как подозревал сам величайший писатель мира, у Гарри наверняка есть своя личная койка в медпункте — благо он там проводит добрую четверть всего учебного времени. А вот жаркие поцелуи…

Обычно Гилдерой очень трепетно относился к вопросу популярности и к безудержным попыткам фанаток зацеловать его до смерти. Это была неотъемлемая часть каждой раздачи автографов, когда девушки, женщины, а порой даже бабушки кидались к нему, пытаясь хотя бы… Он отшучивался, говорил, что это глупости, но проклял бы любого, кто попытался лишить его этих скромных выражений чувств.

Что ж, сегодня он был неимоверно щедр, и потому, когда толпа дементоров бросилась к Блэку с явным намерением одарить его жаркими поцелуями, он даже не возражал. Ну, почти. Сложно было не возразить, когда он увидел, что Поттер кинулся, чтоб, как называется, закрыть крёстного голой грудью. Образно выражаясь, конечно, поскольку грудь была одетая, но палочки не наблюдалось. Вообще, с Гарри явно надо было провести воспитательную беседу. То он палочки в сторону отшвыривает, когда кидается к поверженной жертве сумасшедшего призрака, то он проклятием не может засветить в глаз псине, которая тащит не пойми куда его лучшего друга, то он вот как сейчас закрывает собой крестного от дементора, когда куда эффективней было бы…

В общем, он учитель, писатель и герой в одном флаконе, у которого, видно, на роду написано спасать мальчишку от его непомерного любопытства и бескрайнего идиотизма.

Просунув руку сквозь цепкие объятия, он буквально в последний момент успел крикнуть заклинание вызова патронуса. Нет, конечно, его патронус самый-самый, и вообще он, если бы захотел, то смог бы дверь Азкабана с полупинка открывать, но эти дементоры были уж слишком ярыми фанатами Блэка. Им потребовалась всего пара секунд, чтоб его павлин оказался загнанным в угол, который представляла из себя костлявая грудь крёстного отца Гарри, к которой он оказался прижат, пытаясь сдержать нападавших.

К счастью, этих нескольких секунд оказалось вполне достаточно, чтоб остальные успели вызвать своих патронусов. Так что уже через мгновение дементоры сами были вынуждены держать оборону от разномастного мини-зоопарка, вызванного взрослыми волшебниками. Кого там, кстати, только ни было: феникс, енот, лань, лев, особенно поражал призрачный дикобраз, грозно потряхивающий своими иголками.

Последующие пять минут — когда отогнали любителей поцелуев под луной — являли собой наглядное пособие по главе девятой «той самой книги»: выявление империо в полевых условиях. Авроры, словно желая реабилитироваться за то, что чуть не упустили дементоров, сначала тщательно обыскали Блэка, а затем приступили к столь же тщательному осмотру самоспасшихся. Следов запрещённого заклинания они, конечно, не нашли, но сам вид всклокоченного, безумно смеющегося над ситуацией преступника под аккомпанемент сбивчивых, постоянно перебивающих друг друга гриффиндорцев заставил их пойти на второй круг проверки, который, как и следовало ожидать, ничего не дал.

Если Фадж и заметил Уэлша, который старательно делал вид, что не может налюбоваться замком, то виду не подал. Просто заторопился обратно в Министерство, чтоб во всеуслышание раструбить об очередной победе правосудия и поимке особо опасного преступника. Слова гриффиндорцев потонули в общем гуле собравшихся, и даже Гилдерой добился лишь «скажите спасибо, что его сразу не поцеловали дементоры». Во всей возникшей сумятице лишь Миранда и директор сохраняли ледяное спокойствие.

— …должен немедленно сообщить в министерство! Так что прошу предоставить мне сову!

— Конечно-конечно, — прощебетала агент с самым законопослушным выражением лица, стоя перед Фаджем, — стоит их немедленно вызвать сюда, вот только… — выразительный взгляд её карих глаз упёрся в смеющиеся голубые директора. Дамблдор усмехнулся и с самым искренним сожалением сказал, обращаясь к министру: — Совы сегодня ночью не летают.

— Что значит не летают?!

— Сегодня ночь совы. Официальный Хогвартский совиный выходной. Всю неделю шли экзамены, которые, как Вы помните, закончились лишь сегодня. Все совы немедленно отправились с посланиями от учеников, многие из них ещё даже не вернулись, а те, что уже прилетели, измучены долгой дорогой.

— Тогда… тогда давайте через камин!

— Вы сами приказали отключить каминную сеть и заблокировать все возможности для связи с внешним миром, когда решили, что у Блэка есть сообщник в школе, — напомнила МакГонагал, не спуская настороженного взгляда с вышеупомянутого преступника.

— Тогда я сам! — запальчиво объявил Фадж и сделал пару решительных шагов к двери.

— Передавайте привет профессору Люпину, — с самой невинной улыбкой крикнула ему вслед Миранда и тут же с деланным безразличием стала отряхивать свои перепачканные грязью штаны, словно была свято уверенна в том, что министр сейчас уйдёт, и потому незачем на него обращать внимание.

Однако министр не ушёл. Замер как истукан, с одной ногой, уже занесённой над порогом.

— А где он?

— Он? — девушка удивлённо оторвала взгляд от упрямого пятна, словно недоумевая, почему министр всё ещё здесь. — Ну, когда мы его в последний раз видели, он побежал туда, — и неопределённо махнула рукой куда-то в сторону леса.

— Но столько времени прошло, что он мог уже и вернуться, — важно сказала уловившая общий смысл мисс Грейнджер и пожав плечами пояснила, — они в такие минуты очень… проворны.

В какие такие минуты и насколько проворны, Фадж выяснять не стал. Он вообще как-то резко озаботился правами волшебников и тем, что раз Блэк сдался, то, может, и стоит выслушать его версию в более спокойной обстановке. Не спеша. Кинул быстрый взгляд на дверь, на авроров, которые тоже предпочитали делать вид, что из последних сил сдерживают дементоров, и потому ну никак не могут сопровождать министра, и заявил, что они могут и задержаться. До утра его в министерстве искать не будут, а жена знает, что всё ради блага народа, страны, королевы и политической карьеры.

В кабинете Дамблдора, куда их всех привели, царила обычная умиротворяющая обстановка. Тихонько потрескивал камин, феникс величественно восседал на своём месте, а на столе уже стояли чашки и неизменная вазочка с лимонными дольками.

Наверное, именно из-за этой атмосферы всеобщего миролюбия рассказ, полный драматических моментов, превратился в забавную историю. Хотя в последнем, наверное, была виновата исключительно Миранда, что примостилась аккурат между Гарри и Гермионой и вовремя одёргивала их во время беседы, когда та начинала уходить в другое русло.

Так что директор с министром выслушали не очередную историю Мальчика-Который-Опять-Выжил, а краткое описание суровой жизни журналистов и борьбы невинно осуждённых за свои права.

Однако Фадж был неумолим.

— Доказательств нет, — настаивал он, требуя предъявить ему нечто большее, чем слова и россказни о крысе-долгожителе.

— Есть! — гордо объявил вынужденный до этого молчать Гилдерой, который наконец дождался условного знака от агента и выложил на стол перед министром маленькую брошку, что до этого была приколота к ошмёткам его костюма. Маленькая, портативная магическая камера, которую он был вынужден носить практически целый год, наконец-таки понадобилась, и им всем оставалось надеяться, что на ней были фотографии.

Надеяться, что на ней были нужные фотографии, поскольку система магических камер, тем более такого типа, не предусматривала популярное у маглов нажатие пальцем. Командой к фотографированию зачастую служило кодовое слово, а образ деятельности Гилдероя, увы, предполагал немногословность в те моменты, когда надо было сделать кадр. Наверное, поэтому Миранда, особо не мучаясь, заколдовала камеру так, что она делала съёмку, когда её хозяин сильно нервничал.

Что-что, а понервничать им всем этой ночью пришлось изрядно, а потому фотографии были. Проблема была в том, что на них практически ничего не было видно, по мнению министра. Тут кусок клетчатого костюма, тут чей-то лысый затылок, тут вообще только кусок руки, но зато огромный скалящийся оборотень на заднем плане. Ношение старых костюмов не считалось преступлением, так же как отсутствие половины волос на голове и нехватка пальцев на левой руке. А вот обращение в оборотня на территории школы, самозохват нежилых помещений… Договорить министр не успел.

Миссис Уизли была не только чистокровной волшебницей и хорошей супругой, она была матерью целого выводка детей, в число которых входил друг Поттера, девочка, в которую вселялся Волан-де-Морт, и близнецы, которые славились тем, что в школе нет ни одного правила, которое они ещё не нарушили. В общем, чтоб её напугать нужно было нечто пострашнее, чем голодный оборотень в полнолуние. Едва получив извещение о том, что очередной её отпрыск ввязался в столь же очередную историю и узнав, что в этом как-то замешан Гарри, она не стала долго думать — сам бы Гилдерой ни за что не рискнул бы повторить её ночной забег от Хогсмида до школы в одиночку.

Влетев в кабинет (очевидно, совсем не мягко потеснив дементоров и авроров), она бросилась к Рону. Убедившись, что с ним всё в порядке, перешла в Гарри, потом скользнула взглядом по Гермионе и наконец…

— Мистер Локхарт?! Это были Вы? Вы тот самый храбрый и единственный учитель из школы, что пошёл их спасать от… — и тут она его увидела.

Нет, не его, прекрасного и всё ещё неподражаемо красивого, хоть и немного помятого Гилдероя Локхарта. Его она узрела раньше, просто когда она подыскивала достаточно ёмкое слово для того, чтоб описать серийного убийцу, она наткнулась именно на него взглядом.

Маньяк-психопат сидел в двух шагах от Гилдероя и в четырёх от несчастных детишек, которых собирался зверски убить. Сидел, устало улыбался и демонстративно не замечал стоящего прямо за ним аврора с палочкой наготове. Эта по праву сюрреалистическая картина была перебором даже для видавшей виды миссис Уизли. Она попыталась что-то сказать, дрожащей рукой указывая на Блэка, но не сумела выдавить ни звука. В чувство, однако, её привел сам маньяк, не дожидаясь, когда на ту подействует сбивчивый рассказ сына на тему «он не виноват» и традиционная успокаивающая улыбка Дамблдора. Просто улыбнулся, обнажая пожелтевшие зубы в хищной ухмылке и хрипло сказал:

— Давно не виделись, Молли.

Молли грузно рухнула в кресло, что заботливо появилось позади неё всего за секунду до этого.

Этой маленькой передышкой и возникшей за нею суматохой немедленно воспользовалась Миранда. Короткий обмен знаками с директором, и вот она уже кинулась к дверям напоследок, что-то быстро шепнув Мэтью.

Что именно она — они — задумали, стало понятно достаточно быстро, когда Дамблдор важно заметил, что, поскольку он и есть председатель Визенгамота и лично его слова оправданий в какой-то мере убедили, то стоит предоставить обвиняемому право хотя бы поговорить с адвокатом, за которым собственно уже послали.

Адвокат прибыл через час, вот только прибыл он не один. Маленькая, сухонькая фигурка служителя Фемиды терялась на фоне сопровождающего его волшебника.

— Это и есть Арчи, — тихо и с явным восхищением в голосе шепнул ему на ухо Мэтью, когда новоприбывшие не торопясь вошли в класс, в котором им милостиво разрешили подождать прибытия адвоката. В комнате были только свои, Дамблдор остался угощать министра каким-то редким сортом огневиски, а авроров попросили подождать за дверью. Под предлогом, что в классе за Блэком будет следить заместитель директора и декан гриффиндора по совместительству Минерва МакГонагал.

Арчи оказалось уменьшительным именем, которым называли Арчибальда Лайтнера исключительно за глаза, поскольку в лицо обратиться к нему в столь панибратской манере никто бы просто-напросто не посмел. Это был высокий, широкоплечий мужчина, лет пятидесяти на вид, одетый в идеально сидевший на нём коричневый костюм, с пристёгнутыми к жилету золотыми часами на массивной цепочке. От него за километр несло респектабельностью и серьёзностью, наверное, именно поэтому он и вёл серьёзную политическую колонку, в которой писал серьёзные вещи для серьёзных людей. По словам агента, в прошлом он был важной политической персоной, но потом ему настолько опостылела вся политическая возня и закрывание глаз на многие темы в угоду своей партии, что он ушёл на так называемую почётную пенсию. Писал статьи, без присущего многим фанатизма разбирал ситуации. Словом, имея должный повод, в равной мере

прохаживался по всем, не очерняя, но и не стараясь отмыть тёмные пятна в чьих-то досье. Знал, что можно публиковать, а что нельзя, потому был одним из немногих представителей журналисткой братии, чьё мнение брали в расчёт.

Быстро проглядев фотографии и выслушав рассказ о ночных событиях, он покачал головой, мрачно сказав:

— Недостаточно.

— То есть как! — одновременно вскочив, воскликнула троица и маньяк.

— Свидетели — заинтересованная сторона. Предполагаемый преступник двенадцать лет как мёртв. Фотографии размыты, но, самое главное, вы бросаете тень на Министерство.

Заметив удивлённо-недоверчивые взгляды, он пояснил всё тем же ровным, совершенно лишённым эмоций голосом:

— Вы обвиняете Министерство в том, что оно мало того, что держало в Азкабане невиновного, но ещё и наградило высшей наградой убийцу. Серьёзное обвинение, — подытожил он, неторопливо раскуривая толстую сигару.

— У них тогда тоже были только показания свидетелей, заинтересованных в том, чтобы обвинить хоть кого-то, — не унимался Поттер, однако позволил снова усадить себя в кресло.

— Тогда в другом и не было необходимости. Была война, и показаний хоть кого-то, способного говорить, было более чем достаточно. К тому же обвиняемый сам постоянно твердил, что это его вина и это он убил Лили и Джеймса. Так что всех собранных вами «доказательств» едва ли хватит на то, чтоб оправдать Блэка, но зато будет вполне достаточно, чтоб настроить против Вас Министерство.

— Что Вы предлагаете? — тихо спросила Миранда, и Гилдерой с удивлением отметил в её тоне уважение, которого, кроме как к Чарльзу — и то по праздникам, — она никому и никогда не выказывала.

— Предложить министру сделку, в результате которой он при любом раскладе останется в выигрыше, — после минутного молчания сказал волшебник и, достав из внутреннего кармана несколько фотографий, положил их на стол.

Сейчас, когда они сидели в этом кабинете, казалось невероятным, что фотографии были сделаны не более семи часов назад. На фотографиях был Рон, ничего не подозревавший и трепетно прижимавший к себе фальшивую крысу. Трезвый Хагрид и немного растерянный Фадж. Особое внимание Локхарта привлёк, естественно, он сам, в неимоверно прекрасном и на тот момент идеально чистом костюме. Как чудесно он подчёркивал его глаза, его золотые локоны, его…

До гриффиндорца тем временем понемногу начало доходить, что означает словосочетание «выигрышная сделка» и выкладывание на стол добытых Уэлшем с риском для жизни кадров.

— Но если Вы отдадите фотографии, то… — рука агента легла на плечо Поттера и мягко, но всё же твёрдо заставила его сесть обратно в кресло.

— Что Вы предпочтёте, мистер Поттер, — неторопливо куря, спросил Арчи, глядя прямо в упор на ходячую неприятность своими внимательными карими глазами. — Синицу в руке или журавля в небе? Гарантированное спасение животного или мизерный шанс на спасение крёстного?

Гарри опустил голову и сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Гилдерой в этот момент отчётливо понял, что… нет, он никогда не хотел оказаться на месте другого человека, благо его место всегда и во всём было самым лучшим. Просто в этот момент ему было жаль мальчика, несмотря на все те неприятности, что тот ему доставил за неполные два года их знакомства.

— Смелый выбор, — одобрительно сказал журналист.

— Он мой крёстный!

— Я не об этом, — пояснил Арчи повернувшись к камину, так, что они больше не видели его лица. — В этом мире есть три профессии, связавшись с которыми, ты априори не сможешь остаться чистым. Это проституция…

— Мистер Лайтнер! — взвизгнула миссис Уизли.

— Им почти четырнадцать, так что, думаю, говорить о капусте и аистах поздно, — пожав плечами, пояснил тот, прежде чем продолжить. — Три профессии: проституция, политика и журналистика. Никто из входящих в эту тройку не может похвастаться чистыми руками, репутацией и совестью. Все они в той или иной мере готовы и знают, что рано или поздно на них выльют целый ушат грязи. Соглашаясь с моим предложением, Вы, мистер Поттер, не представляете, во что ввязываетесь. До этого момента Вас защищал Дамблдор. На первом курсе он добился получения статуса секретности, ибо дело шло о самом философском камне и всем журналистам заткнули рты. На втором курсе весь интерес забрал Гилдерой, а Ваше участие осталось тайной для всех, кроме малого, избранного, круга. Но теперь, — он наконец повернулся к ним, и в пляшущем неровном свете камина его фигура казалась во сто крат внушительней, чем раньше, — теперь Вы должны будете выступить в защиту человека, которого обвиняют в убийстве Вашей семьи и пособничестве Сами-Знаете-Кому. Люди это так не проглотят. За эти тихие годы им приелись истории о несчастных страдальцах, они хотят чего-то другого. И можете поверить моему опыту, история о том, что матёрый преступник, предавший лучшего друга, убивший за раз на глазах у маглов кучу людей и сбежавший из Азкабана, добрался до Гарри Поттера, внушив ему мысли о своей невиновности, понравится им куда больше той версии, что сможем им предоставить мы.

— Я готов, — упрямо повторил гриффиндорец, глядя на Арчи так же, как смотрел на Гилдероя год назад, когда настаивал на своём участи в спасении сестры друга.

— Истинный сын своего отца, — восторженно прошептал Блэк, глядя на чуть порозовевшего от такой похвалы крестника.

Арчи усмехнулся. Чувствовалось, что он не сильно верит в то, что Гарри в полной мере отдаёт себе отчёт в том, во что влезает, но спорить не будет. Золотое правило журналистики — беспристрастность и невмешательство. Он лишь ещё раз окинул троицу оценивающим взглядом и, словно извинившись, сделал лёгкий жест рукой в сторону миссис Уизли. Будто говоря, что сделал всё, что было в его силах.

— Отлично. Тогда мы все сейчас поднимемся наверх к министру и обо всём поговорим. Говорить буду я, мистер Поттер будет со всем сказанным мною соглашаться, а мистер Блэк… — он посмотрел на маленького юриста издательства, тот в ответ лишь сухо кивнул, очевидно, и так поняв не высказанный ему вопрос. — Мистер Блэк будет вести себя благоразумно. Не будет предпринимать попыток к бегству, оскорблять присутствующих и будет говорить только в присутствии нашего адвоката. Домашний арест — самое большее, на что мы можем пока рассчитывать, так что будьте готовы, что Вас снова отправят в тюрьму. Не такую строгую, как Азкабан, — уточнил он, заметив резко вскинувшего голову Поттера.

Фадж, как видно, всё ещё пробовал виски и, как в глубине души они все надеялись, уже допробовался до той степени, когда мир наполняют исключительно добрые, отзывчивые и уважающие его личности. Так что по дороге туда все немного приободрились и даже попытались завести шуточные разговоры, способствующие хоть какому-то смягчению той гнетущей атмосферы, что царила в их маленькой компании. Вспоминали неприятности первого курса, как ловко победили василиска на втором. Не обошли вниманием и этот учебный год, благо приключений в нём было не меньше, чем в предыдущих. Раскрывшаяся личность предателя и обретение крёстного, всюду снующие дементоры и нападение оборотня. Последнее было особенно занимательным событием, поскольку его свидетелями были все присутствующие. Свидетелями его, Гилдероя, беспеременной храбрости и героизма.

— Вы такой храбрый, никого не боитесь! Наверное, боггарт при встрече с Вами обратился б в ничто, — восторженно произнёс уже пришедший в себя бывший обладатель ручного волшебника сомнительной репутации.

— О нет, мой мальчик, я думаю, при встрече… — он хотел сказать, что богарт превратится в картину мирного и прекрасного мира, в котором не будет монстров и чудовищ. Идеал, в котором ему уже не потребуется быть героем, но слова застряли в горле, едва он открыл дверь, за которой их уже ждали.

Словно чья-то злая шутка, будто кто-то ради смеха решил проверить версию с богартом, и вот, он стоит здесь. Точнее она. Длинные пепельные волосы теперь едва доставали до плеч, будучи заколоты какими-то заколками, светло-серый деловой костюм сменил дурацкое платье, лишь глаза, всё те же, серые, так же просто и спокойно взирали на него.

— Рэйчел?

Фадж удивлённо оторвал чуть помутневший взгляд от бокала в котором весело плескалась янтарная жидкость. Посмотрел сначала на Гилдероя, потом снова на девушку, стоящую подле него и отчаянно пытающуюся привлечь его внимание к документам.

— Вы знакомы с миссис Маккой?

— Маккой?

— Я вышла замуж три года назад, — смущенно улыбнулась она, показывая неброское колечко на безымянном пальце.

— Да? Здорово… Поздравляю… — Гилдерой чувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Пожалуй, впервые в жизни стоял, не зная, куда деть внезапно задрожавшие руки.

Рэйчел, министр магии, следователи аврората, репортёры и, конечно, дементоры, желающие «свершить суд над преступником». Это было слишком даже для него.

Однако его временная потеря боевого задора прошла незамеченной, поскольку в дверь к этому времени вошли замыкавшее шествие Арчи и Блэк, к которым уже успел присоединиться Чарльз, которого возможность упустить ценный, а главное, эксклюзивный материал пугала куда больше, чем всякие сумасшедшие оборотни в полнолуние. Едва войдя в кабинет, они взяли в оборот заметно подобревшего министра и директора, не давая первому даже шанса собраться с мыслями, чтоб сообразить, во что он сейчас ввязывается. Ребята и миссис Уизли тоже сосредоточили всё своё внимание на этой беседе, так что Гилдерой оказался один на один со старой знакомой.

Отступать было некуда, пришлось завести светскую беседу.

— Ну… как ты тут?

— Неплохо. Я теперь младший помощник министра магии: работа с документами, участие в переговорах, сопровождение в деловых поездках вроде этой. А ты, я слышала, стал писателем. Сама я твои книги не читала, времени нет, — со вздохом призналась она, — но моя мама — твоя горячая поклонница. Подпишешь ей как-нибудь книгу?

— Конечно. Что за вопрос, хоть десять! — он изо всех сил силился изобразить радость встречи, но подозревал, что не сильно убедителен.

Впрочем, Рэйчел на это не обратила внимание. Будучи погружённой в свои мысли, она невидящим взглядом смотрела на сжимаемые в руках бумаги. — А я ведь тоже хотела стать писательницей, но что-то не задалось и… До сих пор не могу понять, как мне вообще пришла в голову такая глупость, — она как-то грустно рассмеялась, покачав головой. — Быт и нравы селюковых маглов! О чём я только думала, когда выбирала это название?

— А что с ним не так? — как можно безразличнее спросил он, мысленно умоляя, чтоб кто-нибудь ещё напал на Поттера, или на Англию, или на мир. Главное, чтоб прямо сейчас. Главное, чтоб спасти его от этого разговора.

Но мировое господство конкретно в этот момент никого не интересовало, как и Поттер, который, обратившись в слух, внимательно следил за переговорщиками и не видел и не слышал ничего и никого вокруг. Как видно, даже у этой ходячей неприятности был лимит проблем, что по традиции сваливались на него в конце учебного года, а потому храбрейшему магу мира ничего не оставалось, кроме как собрать остатки воли в кулак и терпеть. Терпеть, улыбаться и с фразами должного сочувствия и участия выслушать обо всём, что произошло в жизни этой девушки с того момента, как они виделись в последний раз.

А произошло много всего. Книга не удалась, и из скромной тысячи экземпляров было куплено всего шесть. Критики вообще утверждали, что она написала эту книгу чуть ли не за один день, настолько поспешной и несвязной она выглядела.

— Но я писала её больше двух лет, — упрямо прошептала девушка. — Больше двух лет, Гилдерой!

Гилдерой не хотел знать, что она помнит о том, как писала и что именно писала. Попытался увести тему в более мирное русло, но и там налетел на скалу суровой реальности.

Грегор Маккой, счастливый супруг незадачливой писательницы, оказался никем иным, как начальником службы безопасности бывшего министра магии. Локхарт тяжело рухнул в кресло, сославшись на усталость после всего случившегося, и под восторженный щебет девушки о том, как та романтично познакомилась со своим будущим избранником, невольно начал прикидывать, чем именно обернулась его ложь во спасение в подвалах у министра. Выходило, что ничем фатальным для Рэйчел это происшествие не закончилось. Министр, как и предполагалось, поручил следить за ней охране, а та…

К счастью, вечер воспоминаний быстро подошёл к концу, не дав тем самым совести достаточно времени, чтобы прорвать оборону, созданную инстинктом самосохранения и самолюбием, дабы покаяться во всех своих грехах. Министр ударил по рукам с мистером Лайтнером, Блэка в сопровождении адвоката куда-то увели, детей отправили спать, Рэйчел, сославшись на то, что должна ещё подготовить какие-то документы, спешно отправилась в министерство вместе с аврорами, а мистер Хэтэуэй согласился попробовать оставшееся в запасе огневиски.

Впереди наипрекраснейшего мага мира снова ждала слава, поклонники и тихий дом, по которому он так скучал. Он мечтал об этом все эти месяцы в Хогвартсе, однако сейчас мысли об этом не вызывали восторга, а скорее, даже наоборот. На душе вообще было как-то скверно и пусто, но думать о причинах своего столь странного настроения он не хотел.

Натолкнулся на встревоженный взгляд Миранды.

— Что-то не так?

— Разве что-то может быть не так? — он попытался изобразить самую искрению, самую обворожительную улыбку. — Я прекрасен. Я победил. Я собираюсь писать новую книгу…

Агент недоверчиво фыркнула и, скрестив руки на груди, задумчиво посмотрела на дверь, за которой всего пару минут назад скрылась миссис Маккой.

Ложиться спать было уже поздно, потому что было рано. Раннее утро уже вступало в свои права, и потому надо было торопиться. Статья о ночных событиях должна была появиться в утреннем выпуске, тем самым опередив все прочие издания.

Директор заверил, что священный долг учителя Гилдероем выполнен целиком и полностью, а потому держать его в стенах школы было бы преступлением против человечества. Пара росчерков пера, и вот мистер Локхарт снова свободный человек, который может идти куда хочет и когда хочет.

Правда, первым делом пришлось пойти не куда-нибудь, а в свои комнаты. Поскольку Чарльз настоял на том, что пока Гилдерой будет собирать свои шестнадцать чемоданов, Миранда и Уэлш будут работать рядом над статьёй. Кто знает, в какой момент им может понадобиться его помощь.

Помощь самому Локхарту, как водится, никто не предложил, и поэтому чемоданы пришлось складывать самому, да и его помощь была так же не нужна — агент, как всегда, знала лучше его обо всех его делах. Склонившись над плечом Уэлша, который что-то быстро писал на длинном свитке, она внимательно следила за тем, что тот пишет, изредка поправляя и периодически прося «усилить вот в этом месте».

— В дверь стучат, — не отвлекаясь сказала агент, когда Локхарт тяжело рухнул в кресло, покончив с упаковкой. Поскольку единственным человеком, который мог стучаться в это время в его дверь, был уже закончивший «беседовать» с директором Чарльз, ему ничего не оставалось, кроме как, проклиная тихонько под нос весь жестокий мир в целом и бесчувственных редакторов в частотности, отправиться открывать дверь.

За дверью стояли Поттер, Грейнджер и Уизли.

В его страдальческом «а вы что здесь делаете?!» было столько муки, что троица смущённо потупила взор. — Вам всем надо…

— Уже шесть, а во сколько мы встаём в выходной, правилами не регулируется, — сказала Гермиона, которая, видимо, ещё не до конца простила ему использование артефактов чёрной магии для решения мелких житейских проблем.

— Мы решили прийти попрощаться, а то мало ли, когда ещё теперь увидимся.

Гилдерой не был суеверным, но при мысли о том, чтоб ещё раз повстречать на своём жизненном пути Поттера и его друзей, у него возникало безотчётное желание поплевать через левое плечо и постучать по дереву. С деревом проблем не было, но аккурат за его левым плечом находилась агент, и потому он благоразумно решил не рисковать — с Гарри и его приключениями шанс на выживание у него был выше.

— Уверен, что рано или поздно наши жизненные пути пересекутся, — уклончиво сказал, он в душе надеясь, что, скорее всего, всё-таки поздно, поскольку больше на предложения об отпуске он не купится.

— Да, до встречи на чемпионате мира! Вы ведь обязательно туда поедете?!

— Рон. С чего ты взял, что все поедут туда? Я уверена, у мистера Локхарта есть много других дел, — укоризненно сказала Грейнджер, но закончить свою мысль о том, как проводят летние каникулы великие герои, она не успела.

— Да-да! У него есть много других архиважных дел: спасать мир, искоренять зло, вершить справедливость и самое главное — навестить бабушку! — Хитро улыбаясь, объявил Чарльз Хэтэуэй, внезапно появившийся в дверном проходе позади троицы. Глаза его сияли от предвкушения, а весь вид говорил о том, что дегустация ему понравилась в той же мере, что и министру.

— Какую бабушку? — удивлённо захлопал глазами Локхарт, в списках родни которого бабушек, увы, не числилось.

— Как какую? Ту, к которой ты собирался в начале учебного года. Из одной очень далёкой страны где много-много снега. Помнишь? Не помнишь? Странно, мы с Мирандой думали, что ты уже с ней наладил контакты, благо не совсем чужие друг другу люди. Вот и подарочек её тебе вчера пригодился.

— Подарок?

— Ну да. У них там её зовут не только Бабой Ягой, но ещё и просто бабушкой. И подарок у тебя, как ты помнишь, от бабушки. И, весело подмигнув, чуть тише добавил: — Игра слов, и ни один крючкотвор не подкопается.

К сожалению, первой остановкой в Лондоне был не его дом, а издательство, где уже было некуда яблоку упасть. Обычная утренняя суета, которую ещё больше усугубил тот факт, что статья, которая должна была украсить первую полосу, ещё даже не попала на стол к редактору.

Миранда, Чарльз и Мэтью сразу окунулись в гущу событий, предоставив в распоряжение Гилдероя маленький диванчик, что приютился в кабинете главного редактора издательства. Это нежно-лиловое чудо, конечно, было не соперником массивному монстру с балдахином, что занимал спальню Локхарта, но добраться до того не было ни малейшей возможности. По словам оставшихся в Лондоне коллег, его дом был уже окружён плотным кольцом журналистов и фотографов. Так что, если он хочет немного отдохнуть в тишине и покое, то лучше ему остаться здесь.

— Лезть в кабинет к Чарльзу опаснее, чем соваться в квартиру к Мэнди, — ободряюще заявил Уэлш, когда ввалился в кабинет за забытыми документами. Что такое страшное пряталось в квартире агента, он спросить не успел, тот уже унёсся, а его самого одолел наконец сон.

Спал он, правда, недолго, часа четыре, что после такого насыщенного событиями дня и ночи было сущими крохами.

— Уже проснулся, — не глядя на него сказала Миранда, едва он открыл глаза, и небрежно кинула ему газету, ещё пахнувшую свежей краской. — На, почитай. Ты всё равно на завтрак практически ничего не ешь, так что аппетит не испортишь.

Гилдерой осторожно развернул газету, с удивлением отметив, что это Пророк. Ни для кого не было секретом, что агент демонстративно покупает эту газету то ли чтоб досадить Чарльзу, то ли чтоб действительно быть в курсе всех её махинаций.

На главной, первой странице он с немалым удивлением обнаружил свою фотографию. Ещё школьную и, надо признать, не самую удачную. Её делали на первом курсе во время урока заклинаний, и Гилдерой все эти годы искренне верил, что никогда её больше не увидит. Собственное чёрно-белое отражение, всклокоченное и с опалёнными бровями смущённо улыбалось, словно понимало ужас своего оригинала, а под ним красовался жирный заголовок «…и с тех пор ничуть не изменился!». С замирающим сердцем он углубился в чтение.

Гилдерой Локхарт, популярный писатель, возведённый стараниями прессы в статус спасителя. Но кто же он на самом деле? Нескромный борец со злом или всего-навсего очередной писака средней руки, не решающийся ступить за порог с наступлением темноты?

В своих книгах он описывает свои якобы невероятные приключения, мастерски играя на чувствах волшебниц преклонного возраста, которые и составляют большую часть его аудитории. Пользуясь доверчивостью и неосведомлённостью читателей, он не смущаясь описывает подвиги, которые он якобы совершал.

Свидетели в один голос утверждают, что он герой и они видели всё своими глазами. Но что они видели? Есть у нас хоть один свидетель, который взялся бы утверждать, что своими глазами видел уничтожение от и до?

Нет, мои дорогие читатели, таких нет. Мы предприняли долгое и тщательное расследование, чтоб выяснить истинную суть вашего кумира, и пришли к неутешительным выводам, но позволим вам самим сделать выводы из собранных нами данных.

Мистер Локхарт, вопреки распространяемым слухам, не был таким талантливым ребёнком, коим рисуют его биографы. Единственное, что отличало его среди своих сверстников, так это действительно выдающаяся способность «приукрашивать» происходящие с ним события.

Вот что поведала нам его однокурсница (она просила не называть её имя, ибо опасается мести со стороны его фанаток):

— Гилдерой любил, что называется, прихвастнуть. Клялся, что однажды к нему прилетела зубная фея и умоляла помочь спасти своё зубное царство. Мы тогда были первокурсниками и, конечно, поверили. Он так хорошо рассказывал…

И если её можно простить в силу тогдашнего юного возраста, то обратите особое внимание на слова Патрика (имя изменено).

— Да целыми днями только и говорил: «я одолел того», «я спас вот этих». Мы его как-то заставили доказать, ну, пройти наше испытание в теплице, так его сразу же на входе дьявольские силки скрутили! А он нам как раз перед этим заливал, что однажды боролся с целой армией таких, только разумных.

Думаете, это просто детские шалости? Ничего не значащие выдумки, которые остались в прошлом? Нет, должна вам признаться, это не осталось в детстве, поскольку с возрастом этот любитель приписать себе подвиги достиг поистине новых высот. Причина в том, что мы взрослые волшебники и нас так легко не провести. Так что он решил пойти на хитрость — использовать старый запрещённый артефакт чёрной магии!

Соколиная булавка, получившая такое название из-за своей самой знаменитой жертвы (известен как Финист ясный сокол). Если уколоть ей человека, то вызывает паралич и галлюцинации, если животного (или себя, чтоб достигнуть максимального эффекта, держа с ним зрительный контакт), то появляется безмерная симпатия, и в зависимости от его размера и сопротивляемости магии может последовать смерть.

Да, дорогие читатели, мы вынуждены вам сообщить, что именно с её помощью были одержаны те немногие подвиги, что имели место, а не являлись плодом воображения чьей-то неуёмной фантазии. Не нам судить этическую сторону сих деяний, которые, по заверениям мистера Локхарта, имели целью спасение чужих жизней, но покрывать использование чёрной магии преступление! Победа над злом важна, но согласитесь, нельзя себя ставить с ним на одну доску, используя его методы, как делает этот якобы герой. Для которого важна только победа, настоящая или надуманная, для достижения которой он не чурается никаких методов!

Причём ему не важно, евляется эта победа над запятнавшим себя кровью монстром или маленьким, беззащитным существом, что волей случая попалось ему на глаза.

Вот, что поведала нам безутешная хозяйка одного такого создания — Марджори Дурсль.

— Когда мы с ним встретились, мистер Локхарт показался мне настоящим джентльменом, да и хоть Злыдню он сначала не понравился, но потом бедняжка просто не мог отойти от него весь вечер. Он был так счастлив.

Она утирает безутешные слёзы платком, вспоминая последний вечер из жизни своего любимца.

— Злыдень был просто замечательным пёсиком. Милейшее создание, которое за всю свою ангельскую жизнь даже мухи не обидело. В тот вечер, сразу после ужина, он рано уснул, а потом…

Конечно, мы ей не могли сказать, что послужило причиной столь раннего ухода из жизни её любимца, ведь, в отличие от некоторых безответственных волшебников, мы никогда не рискнём раскрытием тайны перед маглами. К которым и принадлежит эта, без сомнения, несчастная и безмерно одинокая женщина.

У нас нет сомнений, что и в этот раз была использована соколиная булавка, чьё безрассудное и совершенно бессмысленное использование привело к столь ужасным последствиям.

Вы можете сказать, что это всего лишь пёс — мы скажем, это живое существо! К тому же обращают на себя внимание прочие обстоятельства трагедии. В тот ужасный вечер она гостила у своего брата, в доме которого проживает небезызвестный Гарри Поттер.

Что в тот злополучный день привело Гилдероя Локхарта в тихий дом, где живёт эта законопослушная магловская семья? Чего он хотел добиться этим своим визитом? Я думаю, нашим с вами долгом будет предупредить юного мистера Поттера, с каким опасным, а главное, не чурающимся в методах достижения своих целей человеком он связался. Не исключено, что тот задумал для спасения своей угасающей популярности пойти на крайние меры, ведь всем известно, что на несчастного сироту точат зуб многие бывшие пособники Сами-Знаете-Кого.

Специальный корреспондент ежедневного пророка Рита Скитер.

Гилдерой удивлённо поднял взгляд от газетной статьи. Тихонько вошедший в кабинет Чарльз, сцепив пальцы, уже сидел в своём роскошном кресле.

— Что… Что всё это значит?! — наконец выдавил он из себя, переводя умоляющий взгляд с агента на директора и обратно.

— Что это значит? — устало повторила Миранда, словно не верила, что Гилдерой ещё этого не понял. — Это значит, что нам объявили войну!

— Нет, вы слышали?! Они натравили на нас эту… — что именно хотел сказать Мэтью, они так и не узнали, поскольку вошедший уже увидел Гилдероя, сжимающего побелевшими от напряжения пальцами проклятый номер Пророка.

В кабинете царила странная, неестественная тишина. Как видно, всё издательство было уже в курсе событий, поскольку Чарльз не признавал заглушающих чар, а потому несмолкающий ни на миг шум этой фабрики новостей был слышен внутри так же отчётливо, как и снаружи. Сейчас же единственным звуком было лишь мерное тиканье больших напольных часов в дальнем углу кабинета.

— Значит, так, — наконец тихим, но твёрдым голосом сказал Чарльз. — Не паниковать. Не делать глупостей. И ни в коем случае не давать на эту тему интервью! С этой минуты и до моего официального разрешения ответ на любой вопрос об этой статье и нашем о ней мнении, который выходит за рамки смешка, кривой ухмылки, пожимания плечами и фразы «вы ещё Придиру почитайте», будет расценен мной как предательство интересов издательства со всеми вытекающими отсюда мерами. Дальше. Я сейчас же отправляюсь в Министерство, подниму все свои связи, а заодно и наших юристов.

Он достал из кармана роскошного костюма маленький золотой ключик и вручил его Уэлшу. — Мэтью, это ключ от второй издательской ячейки в Гринготтсе. Для чрезвычайных случаев. Золота там, сам понимаешь, много.

Бледный, но с горящими праведным гневом глазами журналист кивнул.

— Мне всё равно, как. Меня не волнует, где и каким образом. Можешь выгрести из этой ячейки всё, хоть до последнего кната, но выясни о ней всё. Начиная с того, в каких башмаках она вошла в Хогвартс в первый учебный день, и заканчивая тем, как она достала этот чёртов материал.

— Миранда, — он повернулся к степенно ожидающей указаний девушке. Впрочем, приказ у него был всего один, кивнув на Локхарта, он тихо сказал: — Ни на секунду не оставляй его одного.

— Гилдерой, — Локхарт никогда ещё не видел всесильного мистера Хэтэуэя в таком состоянии: напряжённая фигура, мечущий молнии взгляд. От привычной показной расслабленности с лёгкой хитринкой в глазах не осталось и следа. — Мы одна команда, и если ты не сильно веришь в моё стремление быть этаким добрым папочкой для своих подчинённых, то поверь хотя бы тому, что я не собираюсь терять своего лучшего писателя. Его строгий голос стал чуть мягче, — выпейте чаю и соберитесь с мыслями. Через полчаса возвращайтесь домой и готовьтесь к пресс-конференции в Министерстве, которую пока никто не отменял.

Гилдерой не помнил, как добрался до дома. Никакие успокаивающие чаи и никакие слова Миранды не могли вернуть ему душевное равновесие и хоть какое-то подобие спокойствия.

— Ничего не получится. Это же «Пророк»! У них в подписчиках практически каждый второй волшебник!

— Всё получится. Ведь ты же герой, которого знает весь мир.

— Газету наверняка уже прочитали миллионы. Миллионы! Даже Чарльз не сумеет ничего с этим сделать.

— Ну прочитали, и что? — равнодушно поведя плечами заявила агент. — В Придире на прошлой неделе очередной сумасшедший написал, что видел старушку королеву, лихо отплясывающую джигу в ведьмином кругу. И что ты думаешь? Королева, по-твоему, забилась под одеяло и кричит, что она честная женщина, чьё имя отныне опорочено и она не смеет на глаза людям показаться?

Её рука ободряюще легла к нему на плечо.

— Чарльз прав. Тебе сейчас нельзя замыкаться в себе. Если ты сегодня не пойдёшь на приём, то фактически согласишься со всем сказанным в статье.

— Какой приём?! Мы должны были там появиться как победители, а теперь…

В голове прозвучал голос профессора прорицания:

Вы победите, но ваша победа станет поражением…

Судя по всему, агент поняла, о чём он думает, и согласно кивнула.

— Ну… не переживай. Если хочешь, то мы можем включить этот момент в твою биографию. Будет что-то вроде «возгордившийся герой возомнил, что может перехитрить судьбу, и…»

Гилдерой её не слушал, пропустив нелестное замечание в свой адрес мимо ушей. Провидица сделала в тот день два пророчества. Первая часть касалась его самого, а вторая…

Миранда уже закончила строить планы и молча изучала его.

— Тебе надо взбодриться сейчас и не думать о плохом.

— Но она сказала…

— По крайней мере, она подтвердила, что твоя горячая поклонница женского пола, — она звонко рассмеялась и вдруг хитро ему подмигнула: — Знаешь, ведь могло быть и хуже.

Гилдерой не успел поинтересоваться, что могло быть хуже, поскольку агент быстро огляделась по сторонам, словно его дом не был безопасным для таких разговоров, и еле слышно прошептала: — Знаешь, почему Мэтью с головой ушёл в расследование чужих секретов? Все эти семейные шкафы со скелетами и копание в чужом грязном белье?

Локхарт отрицательно покачал головой.

— Просто когда-то давно он тоже дружил с одной девушкой по переписке. Письма, обещания, планы. Вот только эта девушка на проверку оказалась слегка не девушкой, вот он и то ли с горя, то ли с обиды пошёл громить чужие секреты. Она криво усмехнулась. — Наверное, надеялся, что ему от этого легче станет.

— А разве не стало?

— Судя по тому рвению, с которым он понёсся искать ломик для вскрытия семейного склепа Скитер, не думаю. А если серьёзно, то выбрось это из головы. Она не сказала, кого именно касалась эта часть. В этом и вся хитрость предсказаний, чем больше стараешься, опираясь на них избежать чего-то, тем болезненней будет понимание, что предотвратить ничего не удалось.

Она поёжилась словно от сквозняка и, зябко обхватив себя за плечи, сказала:

— Поверь, я знаю, о чём говорю.

Гилдерой ей верил. Сам не знал почему, но верил. В конце-то концов, это было не пророчество, Трелони же просто по руке читала. Может, напутала какие линии? Может, со слепых глаз не заметила какую-то маленькую чёрточку?

— Гарри сказал, что она во многом ошибалась. Постоянно предсказывала всякие несчастья и всё такое. Может, и здесь ошиблась?

— Как знать, как знать… — задумчиво сказала Миранда, склоняясь к письму, что лежало рядом со вскрытым нежно-розовым конвертом и осторожно снимая с него маленький дымчато-серый кошачий волосок.

Его выперли из Англии под благовидным предлогом ухода от шумихи. Несчастный, оболганный герой удалился в глушь, дабы вершить добро, не обращая внимания на превратности судьбы.

В глуши было холодно, часто шёл дождь, но на все его призывы о помощи и мольбы о пощаде ответ был один.

Терпи. Жди. Будешь выделываться — останешься там зимовать!

Чарльз настоял на том, чтобы уход не выглядел бегством, а потому перед этим его, как собачку, в течение недели таскали куда только можно: пресс-конференции, приём у главы какого-то департамента, благотворительный базар. Когда неожиданно появилось окно в первой половине дня, Миранда, не слушая возражений, отправила его в Мунго: навестить тяжелобольных и раздать автографы.

Вспышки фотокамер, нескончаемые интервью, кривые ухмылки и каверзные вопросы. За эту неделю он заработал вторую морщинку, в пару к той, что появилась на его прекрасном лице во время его первого года преподавания. Агент, конечно, как всегда, не вняла причитаниям несчастной души, грубо заметив, что лично она ничего такого криминального не видит, и если он тем самым напрашивается на комплимент, то будет ждать оного до страшного магловского суда. Чем страшен суд маглов, Гилдерой не знал, а спрашивать не хотелось. Ему вообще в те дни ничего не хотелось, и единственным желанием было забиться к себе в комнату и сидеть там. Что он бы и сделал, если бы не Миранда, которая восприняла приказ Чарльза слишком буквально, в прямом смысле не оставляя его ни на миг.

Словом, это был настоящий ад, нахождение в котором смягчало всего одно обстоятельство. Он не только понимал, что всё могло бы быть намного хуже, он ещё и прекрасно знал, кому в этот момент хуже, чем ему. Поскольку явное тому подтверждение глядело на него практически с большинства первых полос прессы, коей в доказательство относительно благоприятного развития дел щедро снабжало его издательство.

Большая часть журналисткой братии, плюнув и на Гилдероя, и на пресловутый артефакт, накинулась на Блэка и Поттера. Какой скандал! Несчастный сиротка оправдывает виновника гибели родителей! Газеты пестрели громкими заголовками, а журналисты упражнялись в красноречии, стараясь превзойти друг друга по части безумных гипотез и предположений.

Что характерно, Блэк не только принял на себя удар вниманием прессы, но ему ещё и приходилось в разы хуже, чем первому красавцу Британии. Его дом, в котором он находился под домашним арестом, осаждали все, кому не лень: журналисты, правозащитники, да и просто зеваки. Народу было столь много, что министерству пришлось напечатать в магловских газетах о том, что знаменитый убийца сам сдался властям, утверждая, что невиновен и у него есть свидетели. Объяснив таким незамысловатым образом толпы странных людей у дома, чиновники, видимо, никак не рассчитывали, что к ним присоединятся маглы. Среди которых, как выяснилось, тоже немало любителей подобных зрелищ и своих собственных радетелей за права человека.

Бригады стирателей памяти дежурили на площади Гриммо первые недели круглосуточно, поскольку заставить желающих смотреть на дом Блэка молча, не сопровождая это нехитрое действие словами: Азкабан, дементор, авада, Сами-Знаете-Кто и анимаг, было просто невозможно. То тут, то там какой-нибудь магл переспрашивал: «А почему вы его называете собакой?», «Странно, никогда не слышал о тюрьме Азкабан… это в Шотландии, да?» ну и, конечно, вишенка на торте — «Министр магии? Им совсем уже деньги девать некуда?! Скажите мне ещё, что скоро назначат Министра по делам эльфов!»

Сам министр магии делал скорбное лицо и воздерживался от комментариев, намекая на факты, которые не может сейчас обнародовать. Однако это мнимое бездействие не помешало ему подрядить пару-тройку самых верных чиновников собирать компрометирующие материалы на свою предшественницу, датированные временем окончания войны. Упечь в Азкабан невиновного, что может быть лучше, чем подобные новости накануне выборов? И хотя бывшая министр отошла от дел, это ничуть ей не мешало на следующих выборах поддержать кандидатуру его противника. Сильный козырь, который он в случае подтверждения выбьет из рук оппонентов. В случае же ошибки всегда можно построить из себя гуманиста. Преступник сам сдался, и я просто обязан был его хотя бы выслушать!

Гилдероя эти политические финты и вспыхнувшая борьба между издательствами не волновали. Наблюдавший всю эту подковёрную вакханалию со стороны, он разрывался между двумя противоричивыми чувствами. Радости и облегчения от мысли, что не все журналисты перемывают ему косточки, ярости и обиды, поскольку Блэк оттянул от него внимание (пусть и такое).

Впрочем, ему внимания тоже хватало. Пока Мэтью искал ключи от шкафа со скелетами Скиттер, Чарльз устроил внутреннее расследование, намереваясь выяснить источник столь важной утечки.

— Давайте начнём сначала. Кто знал о булавке?

— Я, Чарльз, Малфой. В последнюю ночь об этом узнали Гарри, Гермиона, Мэтью, Рон и Блэк.

— Всё?

— Да.

— А Люпин?

— Так и представляю себе, как Скитер бежит по запретному лесу за оборотнем и просит разрешения взять у него интервью, — желчно отозвалась агент. Она сидела, скрестив руки на груди, и гадюкой смотрела на задающего вопросы волшебника.

— Вы не помогаете нам…

— А вы мешаете мне работать! И так ясно, что информацию слил Малфой!

— Зачем? — глядя рыбьими глазами, спросил оппонент, делая какие-то пометки в блокноте.

— Месть! Разве плохой мотив?

— Исключено, — всё тем же бесцветным, лишённым даже намёка на эмоции голосом. — Мистер Малфой заинтересован в неразглашении так же, как и мы, поскольку если начнут копать и выйдут на него, то, учитывая его прошлое, поблажки уже не будет.

— Хорошо. Не Малфой, тогда кто? Кто?! Призрак той псины прилетел ночью к Скитер и поведал страшную тайну своей смерти?!

Эта беседа (лишь с незначительными изменениями) продолжалась изо дня в день. В результате чего агент и волшебник, проводящий внутреннее расследование, в перерывах между руганью умудрились прийти к выводу, что никто из известных им личностей совершить данное преступление не мог. Малфой, Чарльз, Миранда и Гилдерой были стороной незаинтересованной в разглашении. Сириус и дети не имели времени и желания сдавать подобную информацию. Был, конечно, вариант, что Скитер таки добралась до Люпина той ночью, но Мэтью был готов землю из цветочного горшка есть, утверждая, что это невозможно.

Основная проблема расследования заключалась в том, что артефакт был получен ровно год назад и за это время практически не использовался. За исключением инцидента с собакой и пары-тройки совсем эпизодических моментов, которые, как утверждал Гилдерой, были устроены чисто для проверки. Несмотря на все его заверения, их проверили ещё раз, не забыв и про Владыку топи, хотя там возможность шпионажа была нулевой.

Перепроверяя каждую мелочь, обращая внимания на каждую деталь, они пришли к неутешительному выводу, что зацепиться было абсолютно не за что. Всё было чисто. Всё было глухо.

И только в одном месте была нестыковка, при попытке объяснить которую всё ещё больше запутывалось. Звонок в доме Марджори Дурсль прозвучал в седьмом часу утра, следующего дня после происшествия. Всего за час до того, как первые совы начали распространять свежий выпуск Пророка. И, судя по донесениям, за пару часов до этого был экстренно поднят весь внутренний штат издательства с целью отыскать информацию о Поттере и его родственниках.

Для Гилдероя оказалось шоком, но, похоже, мало кто знал, где и с кем живёт Мальчик-Который-Выжил. Стараясь оградить Гарри от ненужного внимания бывших тёмных волшебников и тех, кто стремился воздать ему почести, Министерство сделало всё возможное, чтоб скрыть ото всех его местопребывание. А точнее заявило, что приятная случайность в виде уничтожения Волан-де-Морта — это хорошо, но незачем привлекать внимание к маленькому ребёнку. Заявили, что мальчика отдали родственникам, и попросили уважать их чувства.

Уважать чувства министерства, которому пришлось признать, что годовалый ребёнок смог сделать то, что они всей конторой не смогли сделать за несколько лет. Так что мальчика спихнули родственникам-маглам, тему из-за означенного выше запретили поднимать в прессе, и национальный герой №2 (по версии Гилдероя Локхарта, который был неизменным №1) остался жить в глухой изоляции от магического мира.

Однако теперь её кто-то нарушил. На рабочем столе Чарльза в последний вечер перед отбытием в дальние края Локхарт увидел целую кучу каких-то отчётов. Исчерпав основные версии и скрупулёзно проверив всё, что только можно, была отдана команда отрабатывать гипотезы, отвергнутые в первые часы. В первую очередь стали рассматривать самый невероятный сценарий, который в силу полученной информации более не казался таким безумным. Вероятность того, что Пророк получил компромат непосредственно в ночь происшествия, возрастала с каждым часом. А потому данные на основных информаторов газеты рассматривались особенно тщательно: где и с кем были накануне и в утро публикации. Точность была такова, что редактор знал с погрешностью в пару секунд, кто, где и чем занимался в тот день.

Собственно, благодаря этим данным удалось выяснить, что никто из них в час Х не находился вблизи магической деревушки, а те двое, что находились в Хогсмиде в этот вечер после пары стаканов особо крепкого огневиски, отправились искать нечто, именуемое «морщерогим кизляком». Во всяком случае, именно так они называли это существо прохожим, когда проползали мимо них. Единственным человеком, у которого не было алиби на эту ночь, была сама разоблачительница, которая поднялась в свою комнату в районе семи часов вечера и более оттуда не выходила. Не выходила, но при этом сумела заполучить материал и объявиться перед свидетелями уже непосредственно в Лондоне. И то, как она сумела провернуть второе, интересовало куда сильнее, чем первое.

Сбежать из трактира незамеченной было невозможно. Аппарация из комнат блокируется, чтоб посетители не удрали не расплатившись, а на окнах и дверях стояли следящие чары. Чарльз нехотя признался, что отчёты, поступавшие от Мэтью, насчёт активности журналистов его насторожили, но когда туда прибыла сама Скитер, он встревожился не на шутку. Слава бежала впереди журналистки, как среди читателей, так и среди коллег и тех несчастных, что имели несчастье перейти ей дорогу. Бойкая блондинка не знала таких понятий, как секрет, конфиденциальная информация и не имела даже понятия о том, что такое журналистская этика — идеальный автор для первой полосы. Словом, главный редактор издательства нюхом почуял, что это наверняка явились по их душу, и отдал приказ следить. Заплатили детективам, заплатили хозяевам трактира, заплатили даже всем горничным и всё равно упустили.

Никто ничего не видел. Никто ничего не слышал. Никто понятия не имеет, как она обошла заклятия, не попалась никому на глаза и заполучила такой материал, что, по словам Уэлша, будь они честными людьми, надо было самоаваднуться в тот же вечер.

Применять аваду на себя никто, правда, не спешил. Во-первых, это было делом чести и принципа выяснить, как именно были добыты данные, а во-вторых, их положение всё ещё было достаточно крепким. Да, репутация Гилдероя была поставлена под удар и глупо было ожидать, что всё останется, как прежде, но последствия были не столь плачевны, как казалось ранее. Локхарт тут был, конечно, другого мнения, но его мнением по этому вопросу попросту пренебрегли.

— А главное, посмотрите, как аккуратно составила текст. Не можем назвать имена свидетелей, факты из разряда «это случилось», и тут же её трактовка событий. Профессионал, что и говорить, — мрачно сказал Чарльз, просматривая заключение юристов. — Так лихо переплести чуть-чуть правды и гору неподтверждённых подозрений со словами выдуманных свидетелей, но при этом не написать ни слова, к которому можно было бы придраться с точки закона, — надо уметь, — с лёгкой долей восхищения резюмировал он.

Гилдерой, который и раньше не сильно желал восхищаться кем-то кроме своей персоны, решительно отказывался находить в Скитер талант писательницы. Не после того, как его на всю страну назвали «писакой средней руки». Оскорблённая честь требовала вызвать журналистку на дуэль или хотя бы в суд, но драться на дуэли с женщиной — это не по-геройски, а в суд категорически запретили ходить юристы. Осторожно подбирая слова, объяснили, что если он подаст иск о клевете и Риту вызовут в суд, требуя предоставить доказательства, то ему практически наверняка будет предъявлено обвинение в использовании артефакта чёрной магии. Вопрос, как говорится, серьёзный, а Локхарт — человек популярный. Соберут заседания Визенгамота и, вполне вероятно, могут потребовать выпить сыворотку правды. И вот тогда…

Маленький юрист беспомощно развёл руками:

— Вы же понимаете, такой риск. Учитывая все судебные издержки, потерю времени и репутационные риски, может, лучше их не трогать?

— Не тронь Скитер — вонять не будет, — уверенно заявил Уэлш, когда ему рассказали о решении копать втихую. — Нам бы только разузнать, как она смогла обойти слежку и кто ей слил материал, а там и сами разберёмся.

* * *

— Там точно никого больше не было? — спросила его агент, в очередной раз проглядывая материалы, над собранием которых потрудилась целая маленькая армия детективов.

— Нет. Я на карту смотрел. В тот момент на прилегающей к замку территории были только мы: Я, Рон, Гермиона, Гарри, Блэк, Петтегрю, Хагрид. Всё!

Она задумчивым взглядом оглядела комнату: — А нас с Мэтью ты не видел?

— Вы были за пределами карты.

— Чтоб тебя… — мрачно отозвалась Миранда, зарываясь руками в густые каштановые волосы.

— Что-то не так?

— Если не считать того, что, походу, это мы с Мэтью привели эту тварь с собой, то всё в порядке.

От неожиданности заявления все находящиеся в комнате вздрогнули. Даже до того беззвучной тенью сидевший за своим столом Чарльз поднял на неё свои уставшие, покрасневшие от недосыпа глаза.

— Никто ей не сливал материал, она сама его добыла. Мы с Мэтью были в Хогсмиде. Он отправлял сову, а я… — она замялась. — Неважно. Это было около восьми вечера. Мы убедились, что за нами нет хвоста, и отправились прямиком в хижину и…

— Это безумие! Она, что, по-твоему, проникла в хижину, подслушала все наши разговоры, а потом наблюдала превращение Люпина и видела, как?.. — Мэтью посмотрел на Локхарта, пытаясь подобрать подходящие слова.

— Да. Я практически на все сто уверена, что так оно и было, — и, не слушая возражений, притянула к себе измятую первую страницу пророка со статьёй, которую в большинстве своём все присутствующие помнили практически наизусть.

— Смотрите.

Соколиная булавка, получившая такое название из-за своей самой знаменитой жертвы (известен, как Финист Ясный Сокол). Если уколоть ей человека, то вызывает паралич и галлюцинации, если животного (или себя, чтоб достигнуть максимального эффекта, держа с ним зрительный контакт), то появляется безмерная симпатия, и в зависимости от его размера и сопротивляемости магии может последовать смерть. Видите? Никаких ассоциаций не возникает?

Уэлш задумчиво пробежал текст глазами пару раз, и его глаза изумлённо расширились:

— Да это же практически слово в слово, как сказала Гермиона.

Миранда мрачно кивнула:

— Именно. У неё не было времени склепать статью, поскольку она должна была выйти одновременно с нашей. Они и так еле-еле успели найти хозяйку пса и достучаться до пары сокурсников Гилдероя.

— Но почему тогда она не написала про оборотня? — осторожно спросил Локхарт. — Пример был у неё перед глазами, и ей бы не пришлось опрашивать никого. Готовый материал.

— Потому что если бы она описала эту сцену, то вышло бы, что ты герой, — сказала агент, ободряюще подмигнув ему. Однако улыбка держалась на её изрядно осунувшемся за неделю лице недолго. Повернувшись к Чарльзу она продолжила: — Пророк получил приказ от Фаджа молчать о Блэке, а потому в её статье ни словом не упомянуты остальные события того вечера. Именно это и ввело нас в заблуждение, заставив думать, что она узнала только некоторые факты.

— В то время как она видела картину целиком… — задумчиво закончил редактор. — Есть предположения, почему ни вы, ни следящие не сумели её обнаружить?

— Может, мантия? — предложил Гилдерой, которого мимолётная поддержка агента с признанием его героизма снова вознесла на вершины, с которых его до этого подло низвергнули.

— Исключено! Она же должна была двигаться, тут мантия не помощник.

— Но…

— Не могла она воспользоваться мантией, — уверенно продолжал Уэлш. Уж не знаю, где свою раздобыл Поттер, но обычная мантия делает тебя невидимым, только если ты не шевелишься. Стой себе как истукан. Дёрнулся? Пошевелил рукой? Всё! Эта дрянь сразу мерцать начинает или рябью идёт. А у Гарри в мантии можно бегать, прыгать, чёрт знает что вытворять, и никто не увидит.

— А может, у Скиттер такая же мантия? — не сдавался Гилдерой. — И вообще, почему ты так уверен в том, что их так легко вычислить?

— Да потому, что у меня самого такая есть! И стоит она не мало. Если б не перешла мне в наследство, никогда не смог бы себе позволить купить такую.

— У тебя есть?! — немного опешил от такого признания Локхарт.

— Да, есть, и в тот вечер мы использовали две мантии. Я убегал в Гарриной мантии, а они ждали момента, спрятавшись под моей. И сделали мы так именно потому, что иначе меня сцапали бы уже через пару секунд.

— Нет у неё такой, — уверено подтвердила агент, на которую откровения Уэлша не произвели решительно никакого впечатления. — Если бы таких мантий было много, каждый журналист или политик имел бы по комплекту, плюс парадно-выходную. А их нет. Мэтью прав, у Гарри какая-то особая мантия, и шанс, что такая же была у Скитер равен нулю.

— Но как тогда?

— Хотела бы я знать…

Это был их последний разговор перед почётной ссылкой. С этого момента прошло почти два месяца, в течение которых он мужественно кормил комаров, писал новую книгу и ухаживал за бабушкой. В переносном смысле, разумеется, поскольку та мало того, что оказалась старше его на пару столетий, так ещё и внученьку любимую замуж выдала, когда четвёрка магов только задумалась об основании Хогвартса.

В общем, освоение заграничного рынка шло полным ходом, благо проблем там хватало, а новые подвиги с кучей свидетелей были нужны как воздух. С геройствами он благополучно справился, а беспокоиться о других проблемах у него банально не было ни времени, ни сил.

Пресловутая старушка, несмотря на весьма преклонный возраст, предпочитала жить в глуши. То ли стремилась быть поближе к природе, то ли природа стремилась жить поближе к ней. Во всяком случае, первую неделю храбрейший маг Британии провёл, продираясь к означенной даме сквозь овраги, буреломы и полчища особо опасных магических тварей, которых как магнитом тянуло к этой, безусловно, великой ведьме.

Происходящее можно было назвать самым безумным его приключением, если не считать историй, в которые он влипал из-за Поттера. В этот раз он был совершенно один: без Миранды, без предварительного плана и без этого сумасшедшего мальчишки, который был какой-никакой, а всё-таки более-менее приличной компанией в подобных приключениях. Он даже не знал толком, куда идёт, и только книга Грюма, бережно упакованная в сверхвместительный рюкзачок, была его верным товарищем на столь сложном и опасном пути.

Локхарт остро жалел, что за целый год никому из них так и не пришло в голову спросить у Малфоя-старшего, как он заполучил эту булавку. Как, где и при каких обстоятельствах. Уж больно напрягала его таинственность предыдущей владелицы. Кто-то говорил, что она страшная тёмная ведьма, кто-то, что это просто любящая уединение одинокая волшебница, стоящая на страже покоя обитавшей в лесу нечисти.

Её боготворили. Её боялись. Когда он объявился на том же месте, где почти год назад его перехватила Миранда с журналистами и объявил, зачем его, собственно, занесло в эти края, ему настоятельно посоветовали отказаться от этой затеи. Расписали без утайки всё, что знали, и посоветовали вернуться домой в Лондон или заняться кем-то попроще.

Локхарт с грустью тогда подумал, что, наверное, заразился от Поттера идиотизмом пополам с самомнением, а также наплевательским отношением к своей жизни, но упрямо потребовал показать, где та живёт. Возвращаться обратно было нельзя, поскольку журналисты бы его просто растерзали. Время шло, а Блэк, пользуясь своим положением заключённого, упрямо отказывался от интервью. Собственно, именно это и было главным доводом агента, которая, призывая к здравому смыслу, упирала на то, что рано или поздно акулам пера надоест сидеть под дверью, и они направятся к Гилдерою. Прояснять некоторые аспекты его геройской деятельности.

Этого прояснения допустить было никак нельзя. Особенно теперь, когда Рэйчел, как призрак из прошлого, появилась на горизонте. Младший помощник министра — он покойник, если история станет достоянием гласности.

Миранда, Чарльз и Мэтью об этом не знали. Сказали, чтоб он не беспокоился, и что даже если что-то и найдут, то всё всегда можно будет списать на литературную обработку. Им было невдомёк, что на самом деле его терзало, а он, даже при всей своей феноменальной силе воли и беспримерной храбрости, не мог найти сил для того, чтоб признаться.

Так что, убедившись, что ради того, чтоб спасти свою репутацию, он готов на всё, ему и дали это задание, которое Чарльз, как выяснилось, изначально предложил исключительно шутки ради. Считая его в принципе невыполнимым, даже агент уверенно заявила, что туда отправится только самый распоследний псих либо тот, кому нечего терять. Во всяком случае, по её данным, только такие люди и ходили к старушке. О том, какой их процент возвращался обратно, она, правда, предусмотрительно умолчала. Словом, это было идеальным местом, куда не посмеет сунуть нос ни один журналист. Место, одержав победу в котором, он заставил бы всех заговорить только о настоящем, забыв о прошлом.

История встречи с ведьмой и то, как он к ней добирался, тянула сама по себе на книгу, но, увы, он уже сейчас понимал, что дальше упоминаний приключения в интервью он не пойдёт. Гилдерой слишком любил жизнь и самого себя, а потому подвергнуть «литературной обработке» то, что могло попасться на глаза ведьме, не рискнул бы и под страхом смерти.

Бабушка оказалась действительно весьма специфичной особой, для которой не существовало понятий «нельзя», «незаконно», «противоречит правам разумных существ». О её силе ходили легенды, а правительство отказывалось с ней связываться, упирая на то, что пока она сидит там и нападает, только если кто-то имеет неосторожность заявиться на её территорию. Собственно, их Министерство магии сделало всё возможное, чтоб подобных инцидентов не было. Наплевав на все статусы секретности и мировые договоры о неразглашении, детишкам в независимости от того, маги они или маглы, рассказывали, кто живёт в тёмном лесу и что она делает с теми, кто решается туда прогуляться. Так что на него посмотрели, как на самоубийцу, но перечить не стали, лишь две молоденькие ведьмочки украдкой всплакнули, провожая прекрасного героя в опасный путь.

Гилдерой вообще славился тем, что мог очаровать любую, абсолютно любую особь женского пола в независимости от возраста и социального положения. Бабушка оказалась, к счастью, не исключением, и тот факт, что Локхарт согласился стать её названным и, к тому же, любимым внучиком, сыграл в том немалую роль. То есть ему, конечно, не сильно нравилось, что его называют «дорогусиком-пупсиком», щипают за щёчки и кормят так, как будто откармливают, но когда тебя уже посадили на лопату и собираются отправить в печь, особо выбирать не приходится.

Как он тогда вывернулся и что при этом говорил, он уже не помнил. Помнил только, что, придя более-менее в себя уже поздней ночью, плюнул на всё и решил сбежать. Примчаться в Лондон, собрать пресс-конференцию и во всём признаться. Извиниться перед Рэйчел и той, другой бабушкой. Отправиться в Азкабан. Там его хотя бы не съедят в прямом смысле слова, подержат пару лет, и всё, а за чистосердечное признание, авось, и скидка выйдет.

В общем, это была глупая идея — выбраться из избушки ночью. Уже утром, более-менее придя в себя под беспокойные причитания старушки, он понял, что даже Поттер до такого безумия не додумался. Да и вообще, зачем бежать, если он фактически добился, чего хотел? Пусть материал для книги он здесь не получит, зато он нашёл место, где никто его не побеспокоит. Ни один пронырливый журналист, даже Мэтью, если б и захотел, не смог бы сюда пробиться. Можно было спокойно работать, а выходить за ограду ему и так не сильно хотелось.

Со временем он успокоился, привык, пообтесался, избавился от пораженчиски-признательских мыслей и даже начал находить свой особый шарм в частоколе, который украшали черепа. Оставшиеся, по словам ведьмы, со времён её бурной молодости. Судя по их количеству, молодость у бабули была и вправду бурная, даже в сундуках этого добра у неё было немерено. Гилдерою со смехом заявили, что, будь она лет на семьсот моложе, она б его ух, как… и вот так, во-он тот самый первый колышек был бы его. Место было, безусловно, почётное, главная пика над воротами, но занять место белеющего там черепа ему не улыбалось от слова совсем. Так что, поблагодарив за доверие, он поспешил напомнить, что с любимыми внучками так не поступают.

Черепа, как позже выяснилось, помимо декоративных функций выполняли ещё и осветительно-защитные. Из чернеющих глазных провалов ночью вырывался нестерпимо яркий, чуть зеленоватый свет, который прекрасно освещал окрестности и отгонял всякую нечисть. В изобилии водившуюся в лесу и иногда забывавшую, кто на свете всех сильней, страшней и дальше по тексту.

Так незаметно пролетел ещё месяц, и его заключение подошло к концу. Из Лондона поступило сообщение о том, что страсти улеглись и он может вернуться, предварительно дав для затравки интервью местным СМИ. Которые, по словам Миранды, узнав, что величайший волшебник Англии не только жив-здоров, но ещё и припеваючи живёт у старушки, забросали издательство письмами, умоляя рассказать побольше о загадочной ведьме.

Чарльза уже трижды вызывали в их посольство, и нам ничего не оставалось, как пообещать, что ты лично и во всех подробностях им всё расскажешь. Также он особенно просил, чтобы ты сделал упор на том, что писал там свою новую книгу — у Чарльза большие планы на их книжный рынок.

С нетерпением ждём тебя обратно!

Миранда.

С каким нетерпением ожидал своего триумфального возвращения сам герой и по совместительству кавалер ордена Мерлина третьей степени, было не передать словами. Беспредельную радость омрачали лишь переживания старушки, которой пришлось пообещать, что он обязательно её навестит, когда выдастся свободная минутка.

Ему надавали кучу гостинцев и предлагали взять кота. Большого, чёрного, усатого. У старушки их было два, один свой, а второй приблудный. Он целыми днями либо бренчал на каком-то непонятном музыкальном инструменте, либо рассказывал на столь же непонятном, чужом языке длинные истории, мешая тем самым ему работать над своей. Так что его Локхарт брать наотрез отказался, упирая на то, что отношения с животными у него в последнее время не складывались. А вот от одного из черепов отвертеться не удалось.

— Помыслы тёмные разгонять будет, врагов к дому не подпустит, — словом, полезная в хозяйстве вещь, бери не пожалеешь.

* * *

Пресс-конференция слегка затянулась, и на начало квиддичного матча он уже опоздал, однако этот факт его ничуть не расстраивал: предыдущий матч играли неделю. Гилдерой бы вообще на него не пошёл, поскольку там, где толкутся министры и сборные стран по квиддичу, делать ему было решительно нечего, но агент была неумолима.

…В том-то и весь смысл, что это публичное мероприятие, которое у всех на слуху. Ты появишься сразу перед всей толпой — никто не посмеет упрекнуть нас в том, что ты-де отсиживался где-то, а потом под шумок вернулся в Лондон. Нет, ты сразу появишься с шумом и блеском в самом эпицентре событий сразу после отбытия оттуда. С корабля на бал, как говорят маглы. С пресс-конференции на событие мирового уровня…

Какого пикси ему надо тащиться туда, где на него толком никто не обратит внимания, он так и не понял, но перечить Миранде не хотелось. В её власти и характере было в случае упорства оставить его в этой глухомани ещё на месяца два или, упаси Мерлин, три. Так что он не стал спорить и честно отвечал на вопросы куда больше запланированного. Причина такой задержки, к слову, была предельно проста. Отвечая на вопросы иностранных волшебников о старушке, её житье-бытье и о том, что, собственно, творится в глуши тёмных лесов, наипрекраснейший волшебник мира поймал себя на том, что большинство спрашивающих не сильно-то и похожи на журналистов. Слишком уж прямая выправка, слишком странные вопросы, слишком испуганно косятся на них стоящие по краям огромного зала коллеги.

О подобном ведьма предупредила и попросила, чтоб, когда ему надоест отвечать на вопросы, отыскать среди них невысокого, худощавого волшебника с ледяными глазами и прочитать специально написанную ею записку. К немалому удивлению Локхарта, попадающий под описание маг действительно нашёлся, ещё большее удивление вызвал тот факт, что после того, как он прочёл непонятные слова, большинство находящихся в зале «журналистов» поспешило его покинуть. Оставшиеся, с минуту поколебавшись, спросили его о самочувствии, новой книге, планах на будущее и так же спешно исчезли из поля зрения. Разрешив тем самым вернуться, наконец, домой.

Оставаться на матч Ирландия — Болгария он не собирался. Покажется журналистам, поздоровается с парой-тройкой знакомых, и с него хватит. Спать. Долгий и, главное, спокойный сон, вот и всё, что ему сейчас нужно.

Поэтому, глубоко вздохнув и изобразив самую очаровательную улыбку, он аппарировал прямо на поле, что находилось неподалёку от стадиона. Искренне надеясь, что там будет достаточно много как знакомых, так и журналистов.

— А вот и я! — радостно прокричал он, уже понимая, что ему повезло, и он тут не один.

Прямо на него смотрели глаза минимум двух десятков человек.

Смотрели сквозь прорези масок пожирателей смерти.

Признаться, это была немного не та публика, на которую он рассчитывал, но в утешение можно было отметить, что его эффектное появление для них точно не затерялось на фоне других событий.

Инстинкт самосохранения взял на себя управление куда раньше, чем мозг сумел вынести вердикт, настоящие тёмные волшебники перед ним или нет. Справедливо рассудив, что от ступефая ещё никто не умирал, чего не скажешь об аваде. В конце-то концов всегда можно извиниться и подарить книгу с автографом.

Заклинание попало прямо в стоящего впереди всех пожирателя, у которого не было ни единого шанса защититься, поскольку мало того, что он находился практически в двух шагах от Локхарта, так ещё и его палочка была направленна куда-то вверх, держа какие-то чёрные кули над их головами. Они-то и обрушились на стоявших рядом, пока те пытались понять, что, собственно, происходит. Гилдерой же, не теряя времени, уже отскочил в сторону, за чью-то разгромленную палатку, которая больше давала видимость защиты, чем её саму.

В таких случая Грюм настоятельно требовал двух вещей. Первое: найти безопасное укрытие и уже оттуда отстреливаться до прихода подмоги. Второе: не быть идиотом, который корчит из себя героя, и не вылезать из этого укрытия.

Локхарт был бы и рад последовать этим в высшей степени прекрасным советам, если бы не одно маленькое но. Не было на поле, абсолютно ровном поле, уставленном магическими палатками, этого самого надёжного укрытия. Всего через секунду после того, как он юркнул за ошмётки ярко-рыжего шатра, тот разорвало в клочья взрывным заклинанием.

На этот счёт у мракоборца тоже был совет: накладываем на себя чары щита и бежим напролом, пытаясь забрать как можно больше противников с собой. Забирать кого-нибудь с собой, а тем более самому отправляться Туда Локхарт не хотел. Он просто хотел…

И тут произошло сразу два события, причём произошли она оба одновременно. Гилдерой понял: с чего это он тут в одиночку должен сражаться, если может с чистой совестью «отступить» в сторону своего дома, дабы позже примчаться во всеоружии, коли, конечно, поспеет вернуться до окончания. И одновременно с этой пронёсшейся в его уме мыслью в него понеслось заклинание, от которого он уже не успевал увернуться. Тяжеленная сумка с гостинцами оттягивала левую руку, значительно снижая манёвренность. Всё, что он успел сделать так это чуть отклониться. Заклинание лишь слегка мазнуло по правой руке, сжимавшей палочку.

В общем-то заклинания — штука хитрая, и им всё равно куда, в голову или ногу, главное, попасть. Вот только на Гилдероя стараниями Миранды и его собственной мнительности было навешено столько амулетов, столько денег было потрачено на всевозможные зелья, которыми надлежало пропитывать одежду, что от места попадания всё-таки зависело многое. Посылавший заклинание явно не был дилетантом. Все амулеты, которые были заботливо развешаны под костюмом, раскалились, а рука уже начала предательски неметь.

Времени на то, чтоб переложить палочку в левую руку, у него не было, а потому, собрав последние силы, он запустил сумкой в ближайшего пожиратетеля и собрался аппарировать. Уж лучше валяться парализованным на родимом бордовом ковре, чем здесь, но в этот миг откуда-то из-за его спины ударили красные лучи заклятий и пожиратели, большей частью ещё не сообразившие, что происходит, поспешили отступить.

Здравый смысл, уяснив наличие союзников, в данной ситуации выступавших так же в роли свидетелей, запретил мчаться домой, наплевав на всех и вся. С трудом вытащив палочку из оцепеневшей руки, он прошептал контрзаклинание и только тогда огляделся по сторонам.

Он был уже не один. Семеро волшебников оглядывали разрушенные палатки, ещё несколько приводили в чувство людей, которых он первоначально принял за чёрные кули. Судя по одежде и застывшим растерянным лицам, бедняги были семьёй маглов, которых нелёгкая занесла на мероприятие к волшебникам в столь неурочный час.

Как видно, его узнали, потому как иначе объяснить эти напряжённые, кидаемые украдкой в его сторону взгляды было нельзя. В голове против воли пронеслось, что они наверняка читали статью Скитер. Он приветливо улыбнулся, призывая на помощь всё своё очарование, попутно пытаясь отыскать взглядом сумку, в которой находился подаренный череп. Применять манящие чары он не рискнул, та могла раскрыться, а объяснить сотрудникам аврората, которыми, по всей видимости, и были эти волшебники, что данный фрагмент скелета был получен в подарок, по его мнению, было бы слегка проблематично.

Один из авроров, мужчина лет шестидесяти на вид, с длинным, неровным шрамом на пол-лица, склонившись над грудой мусора, вытащил из неё искомый объект, украшенный ярко горящими в темноте инициалами и легко узнаваемой подписью.

— Знаете, я читал ту статью в начале лета, — глухой голос разнёсся над погружённой в тишину поляной, и Гилдерой уже внутренне напрягся, приготовившись к долгим спорам на тему герои и их способы достижения результата. Но аврор просто протянул сумку, с усмешкой добавив: — Всегда считал её лживой су…

— Фрэнк! — укоризненно крикнул стоящий неподалёку волшебник помоложе. Судя по виду, чуть ли не вчерашний школьник.

— Что? Ещё скажи, что я неправду сказал!

— Она же дама!

— Дама? Я посмотрю на твою рожу, когда выйдет завтрашняя статья, — криво ухмыльнувшись, сказал аврор и кивнул куда-то за их спины.

Там, на безопасном расстоянии, в тени деревьев стояла она, Рита Скитер собственной персоной. И хотя Гилдерой впервые в жизни встретил эту особу, он бы признал её и без подсказки, слишком уж она выделялась, как своей вызывающе яркой одеждой, так и тем, что не сбежала, как прочие волшебники. Увы, привычная журналистская дилемма: сбежать и сохранить жизнь, остаться и получить эксклюзивный материал.

К сожалению, выяснить, является ли Скитер дамой или чем-то иным, в тот вечер им было не суждено. В небе ярко вспыхнула ослепительная вспышка, и среди звёзд зажглось изображение черепа с высовывающейся у него изо рта змеёй. Глидерой знал этот символ. Да кто из волшебников вообще мог не узнать чёрную метку, пусть и прошло столько лет с момента её последнего появления?

— Туда! — рявкнул Фрэнк, и с лёгким хлопком все авроры аппарировали прихватив с собой маглов.

Гилдерой Локхарт никогда не был суеверным, но что-то ему подсказывало, что появление подобного знака — это плохая примета и ничего хорошего под ним он не найдёт. Во всяком случае, он ещё никогда не появлялся просто так. Наверное, именно поэтому у него, в отличие от авроров, которым по профессии положено искать неприятности (Поттер точно когда вырастет, станет одним из них), даже не возникло мысли о том, что надо последовать их примеру. Однако остаться один на один ночью в лесу с женщиной, тем более с такой женщиной, как Скитер, он бы не рискнул. В конце-то концов, там будут ещё мракоборцы, а тут… Тут только специальный корреспондент пророка и он. И тишина. И никого. И её руки уже тянутся к сумочке, в которой…

Он очутился в лесу, где снующих между деревьев волшебников было раза в два, если не в три больше, чем, собственно, самих деревьев. Как видно, то, ради чего все здесь собрались и была запущенна метка, находилось где-то посередине маленькой толпы магов. Волшебники громко переговаривались, что-то обсуждали, не замечая его появления, чему он, наверное, впервые в жизни был действительно рад.

Идти вперёд и узнавать в чём дело с последующим предложением своей посильной помощи, конечно не входило в его планы, но ничем подозрительным или, упаси Мерлин, опасным на поляне даже не пахло. Можно было бы прямо сейчас отправиться наконец домой. Опасности нет, но Скитер вряд ли осталась стоять столбом в одиночестве. Неугомонная любительница сенсаций просто обязана была появиться здесь, и давать ей повод для нового пасквиля в его планы также не входило.

К счастью, встреченный им на поляне мракоборец был тут же, а потому Гилдерой направился к нему, стремясь поскорее разобраться со всеми делами и убраться отсюда подобру-поздорову. Но, очевидно, в планы проведения не входило так просто даровать ему заслуженный отдых.

— Профессор Локхарт! — раздалось откуда-то из самой гущи волшебников, и сердце храброго героя предательски рухнуло куда-то в область желудка. Этот голос, выкрикивающий его фамилию, скоро станет являться ему в кошмарах. Впрочем, причём тут страшные сны? Этот мальчишечий крик обычно предварял вполне себе такие реальные кошмары.

Гилдерой обречённо повернулся только затем, чтобы увидеть неразлучную троицу, которая стояла аккурат в самом сердце толпы мрачных волшебников и радостно махала ему. Пришлось изобразить радость и под недоверчивые взгляды и перешёптывания направиться в эпицентр событий.

Глядя на стоящего рядом с Краучем мальчишку, Локхарт невольно вспомнил их разговоры двухгодичной давности. Когда объяснял мальчику, что добиваться внимания окружающих надо более простыми и не травмоопасными способами. С тех пор прошло много месяцев. Он стал старше, мудрее и много чего понял. Понял, что Поттер не стремится к славе и к привлечению внимания. Понял, что мальчишка сам каким-то образом притягивает неприятности, оказываясь в самой гуще событий. От этого знания не становилось ни капли легче, но он, по крайней мере, был в каком-то смысле морально готов к предстоящему.

— Привет, Гарри. Гермиона, Рон, — кивнул он ребятам. — И что вы тут успели натворить, пока меня не было рядом?

— Из его палочки была выпущена чёрная метка, — мрачно сказал Крауч и повернулся, чтобы уйти. Маленький домашний эльф предположительно женского пола, истерично всхлипывая, засеменила за ним.

— Ч-чёрная метка…?

— Это не Гарри, это эльфийка, — начал объяснять Уизли, но Гермиона не дала ему закончить. Как видно, слепая любовь мисс Грейнджер к братьям нашим меньшим распространялась также и на тех, кто стоял ступенькой выше. Так что Локхарту пришлось не только выслушать о бесчеловечном отношении к беззащитным и бесправным мира сего, но ещё и поклясться в том, что лично он никогда бы так не поступил. И, надо признать, в последнем он не покривил душой: Гилдерой никогда бы не прогнал домашнего эльфа, хотя бы потому, что у него, к превеликому его сожалению, такового не было.

— А сами-то вы что здесь делаете? — наконец вспомнив о приличиях, спросила гриффиндорка, к сожалению, не самым уважительным тоном и с явным подозрением в голосе.

— Как и положено герою, спасает мир! — объявил незнакомый волшебник, подходя к компании и протягивая руку для приветствия. — Артур Уизли, отец Рона, Джинни, Фреда, Джорджа и Перси Уизли. Ваш давний поклонник!

Гилдерой, надо признать, до этого встречался только с его супругой, а всей его многочисленной семейки втихую побаивался. Дружба с Поттером и дочка, одержимая Волан-де-Мортом, были уже теми факторами, из-за которых стоило свести общение с представителями этого семейства к минимуму, но… Но фраза про спасение мира и отсутствие в этих словах сарказма сделали своё дело. Его лицо расплылось в самой обаятельной улыбке, когда он протянул свою руку для пожатия.

— А причём тут спасение мира? — удивлённо переспросил Поттер, явно не понимая, что не ему одному суждено быть сегодня в центре внимания.

— Да потому, что он сегодня разгромил не только приспешников тьмы, но и пару чьих-то мерзких статеек, — криво ухмыляясь, отозвался подошедший к компании Фрэнк и кивнул в сторону, где Гилдерой без удивления разглядел специального корреспондента пророка, которая уже быстро строчила что-то в маленьком блокнотике.

— Вы? Разгромили?

— Ага. Мне отряд на сегодня дали, чуть ли не со школьной скамьи. Сказали, что гостям надо показать новые юные лица. Политики, чтоб их, — презрительно хмыкнул аврор. — Они как увидели, что те схватили маглов, так паника. А что, если я промажу и они убьют заложников? А что, если я сам случайно в заложников попаду? — передразнил он невидимых сослуживцев. — Грюм, наверное их сам бы убил, случись ему с ними в атаку идти. И тут, — его глаза сощурились в явном удовольствии от рассказа, — пока эти в кустах ждали удобного момента, появился он. Как выскочит перед пожирателями с криком «А вот и я!», у них чуть палочки от удивления не выпали! А он — раз! — в того, что маглов держал, ступефаем!

На этом самом «раз» Гермиона от неожиданности охнула, прижав ладонь ко рту, а Гилдерой с явным удовольствием заметил, что находящиеся неподалёку волшебники внимательно слушают их разговор.

— Прям промеж глаз ему засветил! Маглы, естественно, рухнули прям им на головы. Мои задохлики, увидев это, рванули в бой, хотя я уверен, не сделай они этого, он бы сам этих любителей маскарада отделал, так что…

Френк ещё бы долго описывал предполагаемые варианты расправы над теми, кто избежал Азкабана, но откуда-то из темноты уже вынырнула Миранда. Одарив всех своей лучезарной улыбкой, она мягко, но при этом весьма настойчиво дала понять, что пора расходиться. Время позднее, детям пора спать, а героям и мракоборцам ещё писать отчёты для своего начальства о проделанной работе.

Гилдерой уходил с поляны с гордо поднятой головой победителя. Отвечая на радостные приветствия знакомых, малознакомых и совсем не знакомых волшебников и практически спиной ощущая на себе пристальный взгляд Скитер.

— Надеюсь, ты ничего ей не сказал? — с подозрением спросила агент, едва они отошли подальше.

— Я галантный, но не до такой степени, чтоб расточать комплименты подобным особам.

— А я бы ей сказал, — встрял появившийся словно из ниоткуда Уэлш, который, очевидно, всё это время благополучно прятался в тенях.

— Ты лучше скажи, удалось ли что-нибудь обнаружить, пока меня не было? — не удержался Гилдерой.

— Почти, — уклончиво отозвался Уэлш. — Пока главное достижение — это то, что мы смогли прикопаться к паре её статей и выбить постановление на запрет использования ею прыткопишущего пера. Мелочь, а приятно. Что же до остального, то есть у меня пара зацепок и кое-какие теории, которые стоит отработать, но это потребует ещё немного времени.

— Ещё немного? Да я состарюсь, наверное, раньше, чем ты найдёшь, что-то действительно стоящее! — презрительно бросила девушка.

— Ну, тебе уже сейчас далеко не шестнадцать… — начал Мэтью, но закончить фразу не успел. Пожиратели смерти вместе со своим Господином были не так страшны, как Миранда в гневе.

* * *

К вопросу теорий вернулись они ещё не скоро, поскольку жизнь опять вернулась в привычное суматошное русло. История с булавкой чуть позабылась, ажиотаж вокруг Блэка ещё не спал, а потому было самое время вернуться на сцену блистательному герою с новым шедевром в руках. Книга «Добрый дядюшка» вышла в свет тридцать первого августа и была снесена с прилавков быстрее, чем за полчаса. Причины ажиотажа были крайне просты: скандал, сенсация и правильно выбранное время.

Чарльз рассчитал всё со свойственной ему дотошностью. Дата: тридцать первое августа, день, когда большинство фанаток Гилдероя находились вблизи книжных магазинов и просто не могли уйти из оных без очередного шедевра своего кумира в руках. К сожалению, зерно правды в словах Скитер о поклонницах преклонного возраста было, поскольку те, в большинстве своём, были уже глубоко замужними дамами, нагруженными проблемами и детьми. Женщины, которые нуждались в образе светлого героя, способного раскрасить яркими красками их серую жизнь. Тридцать первого августа они всё ещё рыскали по магазинам в поисках позабытых мелочей для своих отпрысков и просто физически не могли пройти мимо прилавка с новой книгой в яркой обложке.

Для тех, кому светлый герой был не сильно нужен, в издательстве устроили утечку информации. По стране мигом разлетелась весть о том, что книга начнётся именно с прихода Гилдероя в дом, где проживал Гарри Поттер, к которому приехала со своим несчастным псом его тётка — Марджори Дурсль.

Тем же, кого не сильно интересовали красивые мужчины в самом расцвете лет и сил, сокрушающие зло налево и направо, а также совершенно не беспокоил вопрос, кто же всё-таки убил пёсика, была уготована красочная реклама. Реклама, к слову, не стоила Чарльзу ни кната. Происшествие на чемпионате мира стало достоянием гласности в течение буквально пары часов, а дерущиеся за право взять у Гилдероя интервью журналисты лишь довершили начатое.

Словом, день удался, и празднование в издательстве затянулось до позднего вечера. Обстановка радости и всеобщего веселья была настоящим бальзамом на истерзанную душу героя, так что он ещё долго уговаривал коллег продолжить празднование у него дома, но никто кроме Миранды не согласился. Чарльз торопился скорее заполучить в руки отчёты о прибыли и вероятные графики дальнейших продаж, Мэтью стремился как можно скорее вернуться к работе над досье Скитер. Как видно, его теории в очередной раз потерпели крах, но он не терял оптимизма, хотя и было заметно, что это нелегко ему даётся. Только агент согласилась заглянуть на минутку-другую, пропустить рюмочку, вторую третью.

— Тебя, кстати, приглашают в Хогвартс, — сказала она, неторопливо потягивая шампанское. — На банкет по случаю начала нового учебного года.

— Уже бегу, — сквозь зубы пробурчал Гилдерой, с которого при упоминании школы чародейства и волшебства слетел весь хмель и половина хорошего настроения впридачу.

— Просто посидишь за столом. На деток посмотришь, поздравишь их с началом учебного года, — мило улыбаясь, заверила агент.

— Не хочу им портить праздник, отвлекая на себя внимание. Как там они мне два года назад сказали? Это детский праздник, центром внимания которого должны быть ученики, а не вы.

— Какой ты злопамятный.

— Какой я осторожный. Второй раз на эту удочку я не попадусь!

— А если я скажу тебе, что у них новый преподаватель ЗОТИ — очень интересная личность?

— Не интересуюсь самоубийцами, которые…

Стоящая на каминной полке ваза с кроваво-красными цветами вспыхнула ярким светом, невольно притянув их взгляды. Доселе незаметные, как бы припудренные вековой пылью драгоценные камни, что украшали её, внезапно засияли, будто их что-то подсвечивало изнутри. Гилдерой и Миранда одновременно выхватили палочки.

Ваза сияла. Угроза. Опасность. Будьте начеку.

Но вмонтированный в саму каминную полку вредноскоп, нацеленный исключительно на поиск опасности для автора и его детища, не подавал признаков жизни.

Агент не стала играть в игру «мы умные и сильные, обследуем дом сами», и уже через пару секунд в комнате был экстренно вызванный отряд волшебников из службы безопасности. Осмотр здания ничего не дал. Следящие чары молчали, дом был абсолютно пуст.

Он натолкнулся на агента в малом зелёном кабинете. Та стояла возле подаренной черепушки, не решаясь дотронуться до неё.

— Напомни-ка мне ещё раз, для чего она нужна?

— Злые помыслы развевает, врагов отгоняет… — и, предваряя все возражения, коих уже вволю наслушался ранее, поспешил добавить: — Я не мог ей отказать! Ты хоть представляешь, что бы она со мной сделала, если б…

— В следующем письме не забудь ей написать, как сильно признателен за её подарок. Похоже, оно что-то вспугнуло, — с этими словами она прочертила пальцами невидимую траекторию призрачного взгляда, который упирался аккурат в один из установленных оповестителей, связанных с вазой. — Ты хранил здесь что-то важное?

— Нет. Золото в Гринготсе, рукопись в столе, шкатулка с письмами в моей комнате, — задумчиво начал перечислять всё, что имело для него особую ценность. — У меня больше нет ничего…

Внезапная мысль обожгла подозрением, заставив резко метнуться к стоящему в углу секретеру с огромным количеством маленьких шкафчиков, запиравшихся как с помощью магии, так и посредством разгадывания головоломок, что были вырезаны на некоторых дверцах.

— Её нет, — он повернулся, в ужасе глядя на агента и толком не веря, что всё происходит взаправду. — Карта пропала!

* * *

— Чистая работа, — по окончании проверки процедил сквозь зубы начальник охраны. — Действовал то ли магический невидимка, то ли тот, кто имел доступ к службе безопасности. Чары либо на него не действовали, либо он, зная их расположение, виртуозно их обходил.

— Либо он просто везучий и не вляпался ни в одну из расставленных ловушек, — прошипела агент, расценившая случившееся чуть ли не как личное оскорбление.

— Всякое бывает, — подтвердил волшебник. — Однако на эту штуку, — он указал на череп, — он явно не рассчитывал. Где вы его вообще раздобыли? Они, конечно, не запрещены, но достать такой…

— Подарили, — убито прошептал Гилдерой, для которого вся эта история стала просто-таки громом посреди ясного неба. Даже Миранда не стала вменять ему в вину ненадлежащее хранение столь ценного предмета.

— Значит, слухи не врут, да? — жутко ухмыльнувшись, сказал тот. — А кто знал о том, что у вас такое дома хранится?

— Только я, Миранда и Мэтью. Ну, может, ещё Чарльз, я вроде упоминал с ним в разговоре.

Сам Мэтью пропадал на очередном задании, а потому смог появиться только под утро, но зато с новостями:

— У Скитер алиби на вчерашние вечер и ночь, — ещё с порога объявил он. — Она брала интервью у министра спорта. Людо опять немного занесло при упоминании квиддича, а у Риты теперь нет пера, так что они засиделись до рассвета. Куча свидетелей: шестеро поздних посетителей, бармен, официантка и секретарь Бегмена, примчавшаяся в ресторан в половину пятого утра, чтобы забрать слегка перебравшего начальника, который должен был быть на утреннем совещании, как огурчик.

Не считая этого во всех смыслах неприятного инцидента, жизнь определённо налаживалась. Его книги раскупались с прежней скоростью, журналы дрались за возможность напечатать его эксклюзивные фотографии, а фанатки всё так же усердно строчили письма. Даже Скитер отошла в сторонку, нацелившись на турнир. Единственной тёмной тучкой на горизонте было то, что долго такая идиллия длиться не могла. Мистер Хэтэуэй уже начал пространные разговоры о всеобщем благе и скучной, пресной жизни, которые всегда предваряли собой начало поиска очередного сюжета. Так что, когда после очередного интервью агент улыбнулась ему своей очаровательной улыбкой, он понял: началось.

Обычно это начиналось с фраз о старом друге, у которого друг знакомого владеет замком, в котором… или о бедной и несчастной тётушке, которая одиноко живёт на самом краю огромного тёмного леса и которую немного пугают…

Словом, всегда начиналось просто и невинно, как дружеский разговор и мысли вслух. Однако в этот раз Миранда, очевидно, решила применить иную тактику, от её простого, брошенного словно в невзначай, «не хочешь завтра съездить в Хогвартс» Гилдерой поперхнулся чаем.

— Завтра Хэллоуин, — с трудом прокашлявшись, заметил он, с тоской поглядывая на чуть запачкавшийся костюм.

— И что? — непонимающе спросила агент.

— Завтра Поттер опять влипнет в историю, и я как умный человек буду держаться оттуда подальше.

— Но почему именно завтра? Почему не послезавтра? Или на следующей неделе?

— Понятия не имею! Может, неудачная авада или звезда, под которой он родился. Знаю одно: каждый Хеллоуин у Поттера что-то случается или кто-то на него нападает. Тролли, василиски, маньяки, которые не маньяки, но всё равно. Ну не может он как все нормальные школьники наесться конфет до отвала и заснуть. Не может! Вот и завтра, я просто уверен, что-нибудь произойдёт.

— Да ничего не произойдёт.

— Ставлю сто галеонов, что ничего не случится! — заявил Уэлш, которого этот разговор застал, уже когда он собирался уходить. На беднягу теперь повесили столько дел, включая расследование по Рите и выяснение обстоятельств взлома, что Локхарт его иногда даже жалел. Совершенно забывая, к какой именно журналистской специализации относится этот всегда жизнерадостный волшебник. — Там будет Дамблдор, ещё два директора, министр спорта и глава департамента: мышь не проскочит! — уверенно объявил он.

— Зная Гарри…

— Ставлю сто галеонов, что всё будет в порядке!

Произносил он это уверенным тоном, однако в глазах были тревога и лёгкая неуверенность. Ничего удивительного после стольких рассказов про везение героя Британии №2.

— Пятьдесят галеонов, — добродушно снизил ставку Локхарт, прежде чем агент со смехом разбила пари и Мэтью снова унёсся на очередное задание.

— Предлагаю поехать и посмотреть на месте. После истории с Блэком и твоего геройства на чемпионате мы желанные гости везде, тем более в Хогвартсе, — елейным голосом начала она. — Заодно Гарри проведаешь. Ты наверняка по нему соскучился.

Если Гилдерой по чему-то и соскучился, то это по нормальной человеческой жизни, а не по Поттеру и окружающим его проблемам. Наверное, именно поэтому никакие уговоры и увещевания на тему, что даже Скитер не сумела получить приглашение, а им Бегмен лично подписал, не оказали должного эффекта.

— Нет! Куда угодно! Когда угодно! Но ноги моей там не…

И только когда эти слова сорвались с губ, он понял.

— Это… Ты это…

На лице Миранды уже расплывалась довольная улыбка, без слов подтверждающая все его подозрения.

— А может?

— Хочешь в Хогвартс?

В Хогвартс не хотелось от слова совсем, а подвиги для новой книги рано или поздно всё равно пришлось бы вершить. Поэтому ему только и оставалось, что обречённо прошептать:

— Ну кто у тебя там на этот раз?

* * *

На бумаге всё выглядело просто: старый замок, древняя легенда, страшное проклятие и герой, который распутает тайну и всех спасёт. Загвоздок было всего две. Первая — спасать было некого, поскольку все хозяева исправно помирали ровно неделю спустя после новоселья. Вторая, и самая серьёзная, — Миранде никак не удавалось объяснить Гилдерою, что его вселение в памятник исторического и культурного значения с последующим снятием с него проклятия не сопряжено ни с какими рисками. Главным аргументом агента было «снимешь-снимешь, куда ты денешься» и «я тебе помру, у нас контракт на десять лет подписан, и смерть в форс-мажорах не значится!»

На Локхарта эти слова почему-то не действовали, как и угрозы, что если он будет упираться, то его ушлют в Хогвартс. В школе всё пока, слава Мерлину, было хорошо, и письма от Гарри, полные предвкушения турнира, приходили самые что ни на есть счастливые, но рисковать не хотелось. Уж что-что, а умение Поттера влипать в неприятности он имел несчастье лицезреть в полной мере, и, как он уже успел заметить, сила этих самых неприятностей с каждым годом лишь возрастала. Однако это вовсе не означало, что он согласится на первое попавшееся предложение.

— Я туда не поеду! Мне нужно хотя бы знать, что это. Рост, вес, слабые места и привычки. Я не собираюсь лезть куда попало и сражаться не пойми с кем или чем.

— Ну что ты переживаешь, — ослепительно улыбаясь, отвечала Миранда, осторожно придвигая фотографии замка. — У тебя будет целая неделя, чтобы разобраться. Ведь некоторые говорят, что ты самый великий волшебник этого столетия.

Лесть. Лесть была, пожалуй, единственным оружием, против которого у него не было противоядия, поскольку Грюм не считал её чем-то опасным и не удостоил места в своей книге. Тем не менее он всё-таки пытался сопротивляться.

— Но я…

— Но ты же такой умный.

— Но…

— И ни один из хозяев не был волшебником. Ни один из них не обладал такими феноменальными талантами. Ни одному из них не вручали орден Мерлина третьей степени…

— Но мне…

— И ни один из них не обладал такой очаровательной, — она стояла позади его кресла, мягко положив свои руки ему на плечи, — такой обезоруживающей, такой…

Двери распахнулись, и в кабинет Миранды, где они и знакомились с документами, молча вошёл Уэлш. Бледное лицо, взъерошенные тёмные волосы. Подойдя к столу, на котором лежали копии отчётов, фотографии замка и его предыдущих владельцев, он нерешительно достал из кармана увесистый мешочек. Всё так же молча положил его перед Локхартом.

Гилдерой мгновенно понял две вещи: первое — в мешочке золото, второе — Поттер влип. Точнее нет, даже три вещи.

Быстрым движением руки сгрёб фотографии, приглашение и бумаги на особняк. Собрался…

В комнате появился, как видно аппарировавший прямо из своего кабинета Чарльз, и руки агента, ещё пару секунд назад мягко лежащие на плечах героя, стиснули их в железной хватке. Мешая встать. Мешая сбежать в Шотландию, к замку и его проклятию.

— Нет, — предупреждая все их доводы, уговоры и попытки убеждения выдавил Гилдерой, затравленно оглядываясь по сторонам в поисках спасения.

В ответ на это губы главного редактора издательства расплылись в странной улыбке. Будто он одновременно хотел и извиниться, и рассмеяться.

— Нет!

Миранда, стоя за его спиной, по прежнему ласково, но в то же время крепко сжимала его плечи — не вырваться.

— Нет! Нет и ещё раз нет! — на грани истерики закричал величайший герой мира.

Улыбка мистера Хэтэуэя стала шире, и он медленно кивал при каждом истеричном «нет», что выкрикивал Локхарт.

— Я должен поехать в Шотландию! Там замок, там проклятие, — он еле удержался, чтоб не сказать, что там нет этого вечно влипающего в неприятности Поттера, но вовремя остановился, заменив на нейтральное: — Там нужна моя помощь!

— Конечно нужна! — одобрительно покачал головой Чарльз. — Ты же у нас герой, а потому нет ничего удивительного, что всем вокруг нужна твоя помощь. И так уж получилось, что больше всех сейчас в твоей помощи нуждается некий хорошо тебе знакомый молодой человек.

Силы его покинули, и он обмяк в своём кресле, успев обречённо выдавить:

— И что на этот раз случилось?

— Случилось, что кубок огня назвал имена чемпионов.

— И? — непонимающе уставился на них Гилдерой, в душе которого зажглась робкая надежда.

Надежда разлетелась на мелкие кусочки с безжалостным «Четырёх чемпионов».

— Я в этом не участвую!

— Конечно не участвуешь, ведь кубок назвал не тебя, а Гарри Поттера.

— Но он не мог! Гарри всего четырнадцать, чемпионов должно быть три, это незаконно…

— Кубку объясни, что это незаконно, — фыркнула агент, но руки предусмотрительно не убрала.

— Магический контракт, — разведя руками, пояснил Уэлш.

— Так аннулируйте его!

— Нельзя.

— Они считают, что на кубок применили конфундус и он «забыл», что участников должно быть три.

— И? Им, что, гордость мешает наложить на кубок ещё один конфундус, чтоб он забыл, что контрактов было четыре, а не три? Или просто забвение, чтоб он вообще обо всём забыл?!

— Никто не будет накладывать на кубок заклинания и что-либо иное, поскольку кубок погашен и условно спит.

— Так разбудите его!

В комнату влетел огромный филин с белоснежным конвертом, который упал практически в руки к Чарльзу.

— Долго они, — прокомментировал мистер Хэтэуэй, скользнув быстрым взглядом по письму. — Знаешь, что это?

Гилдерою хватило всего одного взгляда, чтоб признать гербовую печать Министерства магии и подпись Фаджа в конце короткого послания.

Что могли ему прислать из канцелярии министра в столь позднее время, да ещё и спустя от силы час после того, как Поттер влип в очередную историю? Только одно — приговор.

Гилдерой Локхарт ненавидел Хеллоуин.

Рэйчел безостановочно щебетала о том, как она рада его видеть. О том, что её мама в восторге от его новой книги, а она сама от того, что её друг нашёл время вырваться на природу. Птички, рыбки, различные зверюшки и чистая экология. О том, что эти птички с железными клювами, зверюшки, питающиеся мясом, и рыбки, предпочитающие всем червякам человечинку, чуть не слопали его, она, конечно, не знала. Естественно, журналисты об этом не писали, а он сам предпочитал не распространяться. Даже Чарльз, стиснув зубы и прикинув все за и против, согласился с тем, что публикация подобных материалов до добра не доведёт.

Миссис Маккой вообще мало о чём знала, несмотря на должность младшего помощника министра магии. Каким-то чудом она ловко разграничила свою работу и личную жизнь так, чтоб одна не пересекалась с другой и свойственные политике недоверие, подозрения, стремление всюду искать второе дно никоим образом не касались её близких и их окружения. У неё были прекрасная семья, любимая работа и верные друзья, один из которых — знаменитый на весь мир Герой. Сокрушитель зла, победитель чудовищ, обладатель самой очаровательной улыбки и ордена Мэрлина третьей степени — Гилдерой Локхарт.

Гилдерой Локхарт старательно отводил взгляд от её лучащихся счастьем серых глаз и как мог уводил тему от своих подвигов. Получалось, конечно, не очень, ведь они столько лет не виделись, а вспоминать школьные годы после статьи Скитер он хотел даже меньше, чем обсуждать их так и несостоявшуюся встречу в Ирландии. Впрочем, эту тему обойти не удалось. Рэйчел с восторгом отзывалась об этом суровом крае и его обитателях. Смущённо краснея, рассказывала, как провела там медовый месяц: в доме одной старушки, прабабки одного из знакомых своего супруга.

— Нет, ты только подумай. Мы вошли в её дом, и там было так уютно, так хорошо, словно я всю жизнь прожила там и знаю каждую трещинку, каждую щёлочку. А какой был вид из окна нашей комнаты! А Венди! Хозяйка дома, представляешь, ей уже сто лет, а она всё ещё экспериментирует с магией. Самостоятельно варит сложнейшие зелья и плетёт амулеты. Ты себе, наверное, даже не представляешь, какие она делает обереги и…

Гилдерой едва удержался от того, чтобы не брякнуть, что и дом, и хозяйку он не только представляет, но и прекрасно помнит. Однако вовремя сообразил, что, во-первых, это будет не лучшей идеей, а во-вторых, если уж этот Грегор Маккой за столько лет не удосужился сказать супруге, с какого перепугу министр и его начальник охраны заинтересовались её скромной персоной, то ему тем более об этом говорить не стоит.

Поэтому он отшучивался какими-то дурацкими фразами и терпеливо слушал девушку, для которой был в этот момент единственной отдушиной. Рэйчел надо было выговориться, поскольку вся эта кутерьма с Блэком не только потребовала от неё целой массы усилий по собиранию документов и организации сопутствовавших мероприятий, но и оставила её без столь долгожданного отпуска, а потому она получала особое удовольствие, рассказывая о своих прошлых поездках. К слову, без отпуска тем летом остались все работники Министерства магии. Блэк, вскрывшаяся недостаточная надёжность Азкабана, требования ужесточить контроль за анимагами и подготовка к двум спортивным мероприятиям мирового уровня потребовали такой мощной консолидации сил, что у правительства просто не было иного выхода, как припрячь всех, до кого они смогли дотянуться. Клятвенно пообещав, что в отпуск они пойдут чуть попозже.

Как сказала ему, не скрывая злорадства, Миранда, из-за Поттера это «чуть попозже» теперь плавно переносится на конец учебного года, когда турнир трёх волшебников останется позади. Он тогда не стал с ней спорить. Силы покинули его ещё во время детального описания, чего же хочет от него Министерство. Поэтому промолчал. Не стал говорить, что, зная Гарри, он может поставить ещё тысячу галеонов на то, что в конце года…

Наконец все бумаги были готовы и им выдали разрешение на посещение дома номер двенадцать на площади Гриммо, что, само собой, пресекло захватывающий рассказ о том, какой же это чудесный городишка Верчвуд и как его, Гилдероя, там тепло вспоминают и с нетерпением ждут снова в гости. Сам герой о городке вспоминал лишь в редких ночных кошмарах и в гости не собирался ни под каким видом, а потому был несказанно рад получению всех нужных бумажек. Казалось удивительным, но даже младший помощник министра не могла появиться там, предварительно не поставив всех в известность и не написав о времени и цели визита.

Блэк по-прежнему сидел под замком в собственном доме, который не покидал с того момента, как вернулся в Лондон, поскольку первое слушание Визенгамота под разными предлогами переносилось раз за разом. То требовалось время, чтоб поднять старые документы и отчёты, то Дамблдор не мог явиться на заседание, то банально адвокаты требовали дать им ещё времени на то, чтоб ознакомиться со всеми материалами дела. Последнее было вообще чуть ли не прямой насмешкой: все, кто в силу разных причин были близки к ходу процесса, прекрасно знали, что все материалы по тому расследованию заполняли собой маленькую папочку, в которой было всего двенадцать листов. Свидетельства маглов — два листа. Магическая экспертиза о применении взрывного заклинания — один лист. Показания свидетелей, что именно он был хранителем тайны Поттеров — два листа. Остальные семь — это, собственно, само постановление об аресте и последующий приговор. Однако все тянули время, поскольку добыть доказательства невиновности Блэка было сложнее, чем встретить гоблина-альтруиста, а сам глава Визенгамота, пользуясь своим положением, старательно делал вид, что верит отговоркам, и откладывал заседание.

Причина их посещения этой комфортабельной тюрьмы, а иначе Гилдерой назвать данное мрачное строение не мог, была проста: Гарри Поттер. Блэк, узнав о происшествии, грозился чуть ли не лично явиться в Хогвартс, чтоб приглядеть за крестничком, наплевав и на арест, и на охрану. Аргументируя это тем, что из Азкабана он сбежал, и из дома, где провёл всё своё детство, тем более сбежит. Так что, пока он этого не проделал, тем самым серьёзно подпортив репутацию Фаджу, было принято решение, что его друг и спаситель Гилдерой Локхарт в сопровождении младшего помощника министра Рэйчел Маккой поговорит с ним по душам и убедит не предпринимать столь опрометчивых поступков.

Смысла в этой беседе, по нескромному мнению героя всея Британия, не было от слова совсем. Они должны были объяснить человеку, который всю свою вольную жизнь только и делал, что нарушал правила, что лучше их не нарушать. Дохлый номер, конечно, но деваться особо было некуда. Альтернативой душеспасительной беседы был только немедленный отъезд в Хогвартс, где его уже ждали четвёртый чемпион, неизвестный горящий желанием, чтоб Поттер участвовал в соревнованиях где смерть была не такой уж и редкостью, и Рита Скитер. Последняя таки выбила разрешение на поездку в школу, чтоб в качестве репортёра главной магической газеты Англии взять интервью у чемпионов. В общем, Чарльз ему пообещал, что если он уговорит Блэка ничего не предпринимать, то тогда его отправление в школу будет перенесено на следующую неделю. Немного, конечно, но вдруг случится чудо и найдут того, кто вздумал столь элегантным способом избавиться от Гарри? Или случится совсем уж невероятное: Скитер заскучает и добровольно вернётся в Лондон.

Словом, когда он наконец толкнул дверь дома номер двенадцать, то был полон самых дурных предчувствий, но не переставал при этом лелеять самые робкие из своих надежд.

Вид Блэка по-прежнему мало отличался от тех фотографий, которыми в прошлом году были увешаны все столбы как магической, так и не магической Британии. Несмотря на все старания вернуть ему вид, достойный представителя столь древнего и уважаемого семейства, он, как и прежде, был куда больше похож на маньяка, чем на жертву преступного заговора. Худое лицо, всклокоченные чёрные волосы, горящий в глазах огонь настоящего безумия — и всё это на фоне нежелания сидеть на месте. Смиренно ожидая, пока большие и очень умные дяди решат все его вопросы осторожным, но крайне медленным правовым способом.

Блэк требовал решить всё здесь и сейчас, причём лучше при его непосредственном участии.

Найти Питера Петтигрю и притащить его хладную тушку на порог Министерства — лично!

Найти того, кто слил материал Скитер: про булавку, собачку тётки Гарри и прочие не сильно хорошие вещи, и, «поговорив с ним по душам», швырнуть его тушку к порогу издательства — лично!

Найти того, кто бросил записку с именем его любимого крестничка в кубок, и…

Тут вариантов было сильно побольше, но при этом мало того, что особым разнообразием они не страдали, так они ещё и все подразумевали не только личное участие недавнего заключённого, но и пару-тройку не самых приятных заклятий, включая одно непростительное. Гилдерой посчитал это богатым набором, свидетельствующим о весьма изощрённой фантазии, учитывая, что Блэку не дали времени на их придумывание.

Министерская бюрократия — это воспетая в легендах неповоротливая махина, способная сделать всё и вся. Она управляет жизнью всей магической Англии, являясь правительством внутри правительства. Для неё не проблема следить за тем, чтоб миллионы ничего не знающих маглов не узнали о тысячах не желающих ничего о них знать волшебниках. Она ловко водит за нос весь мир, прячет исполинских драконов и великанов, стирает память любопытным и держит на коротком поводке представителей не самых дружелюбных по отношению к людям магических народов. Она могла бы захватить весь мир… Все её винтики и шестерёнки, натужно скрипя, занимаются в данный момент решением сверхважных проблем. Таких, как толщина котлов, сужающийся ареал обитания болотной герлиноги и, конечно, куда без него, очередным наложением запрета на использование фекалий драконов в сельском хозяйстве.

Занятые этими жизненно важными делами, они мало обращают внимание на рядовых магов, а уж до невинно осуждённых сидельцев им и подавно дела нет, но. Но Сириус Блэк имел полное право повесить себе на шею медаль за мгновенное пробуждение этого исполина от спячки. Поскольку едва имя его любимого крестничка вылетело из кубка, как этот неповоротливый монстр встрепенулся ото сна. Как сказала Миранда, проглядывая полученное письмо, почуяли запах керосина, который пока стоит на полке в магазине.

И хотя выражение было незнакомо Локхарту, общий его смысл был более чем понятен на каком-то интуитивном уровне. Ибо разница между Сириусом Блэком и Гарри Поттером была только в том, что первый был старше, а второй — чуть более послушен. Что бы сделал Гарри, узнав, что кто-то из его друзей попал в беду? Ринулся бы спасать, наплевав на опасности и школьные правила! Что сделал бы Блэк, узнай, что Гарри попал в беду? Сначала попытался разжиться волшебной палочкой и сбежать из-под ареста, а потом — здравствуйте, презрение к опасностям и нарушение магического законодательства.

Министерство не стало смиренно ждать приключений на свою честь и репутацию. Короткое письмо единственному человеку, способному, по их мнению, предотвратить непоправимое, было отправлено в рекордные для невоенного времени сроки. Гилдерой Локхарт должен был… О нет, конечно же, Фадж скорее бы подал в отставку, чем признал, что не может обеспечить должный контроль над одним-единственным преступником. И, разумеется, к нему с прошением об отставке обратились бы все служащие министерства, так или иначе связанные с организацией турнира. Лучше уйти в отставку, чем признать, что ни у кого из них за все месяцы долгих переговоров не возникло и мысли о том, что неплохо бы было хоть как-то защитить кубок от мухлёжа, магических манипуляций, а главное, наложить чары, позволявшие кидать записку только со своим именем. К этому импровизированному флешмобу единовременных отставок просто обязаны были бы присоединиться представители других участников, поскольку не признаваться же им в том, что…

Словом, получилось, что получилось. В отставку никто не хотел, а разгребать это всё кому-то всё равно было нужно. Вопрос только кому. Поэтому, когда господин Фадж нашёл быстрый, а главное, простой способ для решения своих наметившихся проблем, остальные посчитали, что будет совсем не лишним присоединиться, коли так удачно совпало и они оказались взаимосвязаны. Ведь кто сможет справиться с этим делом лучше, чем Гилдерой Локхарт? Ведь он герой! Герои — личности интернациональные и вершащие справедливость по определению. К тому же он знает Гарри, великолепно проявил себя в подавлении беспорядков, возникших после матча, где играл Крам, а вся женская половина делегации Шармбатона в восторге от его внешности и книг.

Словом, короткое послание министра магии, имевшее целью просто заставить поговорить по душам с Блэком, повлекло за собой целую серию писем на стол Фаджу с просьбой вместо направления строгой комиссии и всеобщего разгрома пополам с разносом тихонько назначить столь опытного человека на расследование данного инцидента. Фадж был рад любой возможности прикрыть косяки своего ведомства. Мистер Хэтэуэй был в восторге от мысли таки лишить Пророк эксклюзивности в освещении турнира (приглашение для Гилдероя присутствовать на всех мероприятиях в качестве гостя — это одно, а жить на территории, общаясь с чемпионами, с подачи самого министра, — это совсем другое). Заграничные министерства были счастливы спихнуть столь деликатное расследование, которое при любом результате повлечёт международный скандал. Гилдерой Локхарт… да кого из всех вышеперечисленных волновало его мнение?

Никого, но приличия всё-таки решили соблюсти. Чарльз со свойственной ему аккуратностью обстряпал дело так, что Гилдерой сам вызвался идти к Блэку. Благо туманная формулировка первого письма с просьбой в оказании посильной помощи позволила представить данный шаг необязательным. Послание, чьи суть и назначение были с первого взгляда видны трём прожжённым пираньям жёлтой прессы, оказалось совершенно непонятным для их неискушённой в подобных делах жертвы. Та, как и следовало ожидать, немного помявшись, поборовшись за права всех честных писателей, всё же согласилась на это дело. Позволив тем самым всем остальным с чистой совестью рассказывать журналистам и избирателям, что они сделали всё, что могли. Над делом работают лучшие умы мира, так что давайте не будем им мешать и нервировать спортсменов. Вместо этого надо просто наслаждаться этим праздником спорта и международного сотрудничества.

Гилдерой окончательно убедился в том, что наслаждаться ему на этом празднике жизни не светит, едва открылась дверь и первой фразой арестанта было:

— Назовите мне хотя бы одну причину, по которой я не должен ехать.

— Вы находитесь под домашним арестом, — мягко напомнила Рэйчел, уже надевая только что наколдованные розовые домашние туфли. Излишняя предосторожность, по мнению Гилдероя, который, заметив количество грязи и пыли, не знал, куда сделать шаг, боясь испачкать свои натёртые до блеска штиблеты.

— То есть я должен в одиночестве сидеть в четырёх стенах, в то время как…

— Во-первых, вы сами настояли на том, чтобы сотрудники Министерства более не находились в вашем доме, — поспешила с ответом миссис Маккой. Как видно, предпочитая ответить на это обвинение, а не на то, что должно было последовать за ним. — А во-вторых, выражение «в одиночестве» в данном случае не совсем корректно: по нашим сведениям, в этом доме обитает домовой эльф.

— Угу… и три сотни тараканов с клопами, — себе под нос пробурчал Локхарт, с ужасом оглядывая картину запустения, открывавшуюся ему по мере неспешного продвижения внутрь здания. Было очевидно, что этот дом знавал и лучшие времена. Когда всё его великолепие не было затянуто паутиной, а старинная резная мебель не была надёжно скрыта от посторонних глаз слоем пыли чуть ли не с палец толщиной.

— Специально для гостей у меня есть пара пикси и боггарт, не хотите их навестить? — как и положено радушному хозяину, предложил Блэк, приглашая их в гостиную.

— Что-то не хочется.

— Не хочется? А я живу тут с ними и с этим…

— Кикимер, по нашим сведениям, прекрасный домашний эльф, — предупреждая, очевидно, не самое лицеприятное выражение, вступилась за того девушка. — Ваша матушка была о нём довольно-таки высокого мнения.

— Эта старая карга? Высокого мнения об эльфе?!

— Мы говорили с одной из подруг миссис Блэк, и она утверждает, что Кикимер — образцовый домашний эльф. Как и его предки, что служили в этом доме до него. Он предан вашей семье и, может, в силу возраста он уже не может выполнять большинства своих обязанностей, но вам стоило бы ценить его общество в сложившейся ситуации. В конце-то концов, он по-своему довольно мил.

— Мил? Если не считать, что он выжил из ума, то да — очаровашка. Не хотите его себе в Министерство забрать? Будет там вам лестницы мыть и ковры чистить. Берите, не пожалеете. Я вам ещё доплачу, если эта мерзость покинет мой дом.

— Мистер Блэк, вы находитесь под домашним арестом, который, в силу вашей принадлежности к волшебникам, вы обязаны отбывать только при условии находящегося рядом волшебника либо какого иного наделённого магией существа. Это делается исключительно ради вашего блага и во избежание целого ряда проблем, которые могут у вас возникнуть. Именно поэтому эльф не может покинуть дом, а вы не имеете права дарить ему одежду, — судя по скривившемуся лицу арестанта, далеко не в первый раз напомнила ему миссис Маккой.

— И потому я должен гнить здесь, в обществе этого сбрендившего эльфа?

— А вы предпочтёте гнить в Азкабане в обществе дементоров? — от внезапно прорезавшейся стали в извечно мягком, можно сказать, бесцветном голосе Рэйчел у Гилдероя побежали мурашки по коже.

— Я всё равно вырвусь отсюда.

— Именно поэтому мы и прибыли сюда, чтоб убедить вас в неверности подобного шага.

— Да? Значит, вы всё-таки поняли, что писать мне письма бесполезно? Жаль. Этого запаса мне для растопки надолго не хватит, — усмехнулся Блэк, небрежно кивнув в сторону весело потрескивающего камина. Локхарт только сейчас заметил валявшиеся в груде бумаг для растопки письма с министерским гербом. Посланий было никак не меньше двух десятков, причём они все были даже не вскрытыми.

Если Рэйчел и хотела что-то сказать по поводу неуважительного отношения к Министерской корреспонденции, то сделать она этого не успела. До них донёсся звук открываемой двери, а вслед за ним — бодрое цоканье каблучков по коридору. До боли знакомый Гилдерою звук, который он ни с чем бы не перепутал.

— Фух, еле добралась, — как ни в чём ни бывало объявила агент, влетая в комнату и практически на ходу скидывая своё лёгонькое бежевое пальтишко.

— П-простите, но как вы, — только и смогла вымолвить младший помощник министра.

— Я вас умоляю, этот адрес знает уже вся Британия.

— Но разрешение…

— Я литературный агент мистера Гилдероя Локхарта и его официальное доверенное лицо по совместительству, — терпеливо начала объяснять Миранда, важно прошествовав к величайшему писателю магического мира. — Его секреты — мои секреты, его дела — мои дела. К тому же в том письме, что прислал господин Фадж, было чёрным по белому написано, что мистер Локхарт может использовать все доступные ему законные средства для достижения максимального результата в кратчайшие сроки. И поскольку привлечение помощника в данном случае является вполне себе законным средством, полагаю, проблем нет. Во всяком случае, я имела честь — Гилдерой про себя подумал, что, скорее всего, наглость — отправить ему письмо, где попросила подтвердить этот маленький нюанс. Так что у меня теперь есть письмо с подписью министра магии о том, что все разрешения, полученные мистером Локхартом и так или иначе связанные с расследованием, автоматически распространяются на меня.

— Но это всё равно…

— Подпись министра! — пропела агент и, подмигнув Рэйчел, обратила всё своё внимание на хозяина дома. — Я так понимаю, тут без изменений? Хорошо, в отличие от этих, — она кивнула на всё ещё не отошедших от вторжения Гилдероя и помощника министра, — я объясню по-простому. Ты не хочешь тут находиться. Мы не хотим здесь находиться. И в то же время мы все сейчас сидим здесь и ведём бессмысленные переговоры. Ты выйдешь отсюда, чтобы отправиться всего на один адрес — в свою старую сырую камеру в Азкабане. Поскольку всё чёртово Министерство стоит на ушах ещё с момента твоего чудесного спасения из тюрьмы, а теперь, когда имя Гарри выпало из кубка, у них совсем крышу сорвало. Побеги из Азкабана, вечеринка пожирателей, затем эта накладка с кубком, а тут ещё Дамблдор пригласил в школу своего дружка Грюма преподавать ЗОТИ. И тот теперь каждую неделю с чистой совестью показывает детишкам, как надо бороться со злом. Знаешь, как показывает? Использует на них непростительное! Это у него что-то вроде магловской прививки. Использует на них империо: боритесь — и сможете победить! Любого другого за это отправят в Азкабан, в твою пустующую камеру, а с этим психом связываться боятся. За ним ведь сам Дамблдор. А знаешь, что ещё делает Дамблдор помимо этого и того, что прикрывает твой тощий зад от желающих отправить тебя в места не столь отдалённые? Старик настоял на том, что…

Миссис Маккой попыталась что-то сказать, но Локхарт положил ей руку на плечо и мягко покачал головой, призывая к молчанию. К сожалению, на стоящем неподалёку со скрещенными на груди руками Блэке он повторить этот жест не рискнул, чем и воспользовался тот, прервав речь агента.

— То есть я должен остаться здесь? — может, крёстный Гарри и не был настоящим маньяком, но, судя по появившемуся в его глазах весьма нехорошему выражению, он вполне мог им стать. Во всяком случае, он явно был не из тех, кого можно было легко прижать к стенке, потрясая подписью министра и угрозами Азкабана, а также детальным описанием того, что у всех и так проблем хватает и не стоит их усугублять.

Миранда это также заметила. В один миг с её лица исчезла вся спесь, и она шутливо подняла руки, как будто сдаваясь.

Гилдерой за эти годы насмотрелся на подобные фокусы и метаморфозы в большом количестве. А потому возникшее на её лице выражение могло обмануть кого угодно, но только не его. Смена стратегии, не более того.

Демонстративно медленно она подошла к беглому преступнику. Не торопясь выудила из кармана палочку и протянула её Блэку, делая второй рукой приглашающий жест в сторону двери.

— Прошу. Я немного торопилась, когда бежала к вам, поэтому в Министерстве не успели настроить на меня опознавательные чары и просто дали пропуск. Вот он, — с этими словами она как заправский фокусник извлекла маленькую конфетку в чуть полинялой обёртке, которая выглядела так, будто провалялась в кармане не меньше года. — Кидаешь её в карман, и все их заклятия думают, что ты гость.

— В чём подвох?

— Подвох? — в притворном ужасе прижав руки ко рту, осведомилась та. — Никакого подвоха! Я просто даю тебе возможность сбежать отсюда в Хогвартс. К Гарри. Чтобы ты смог помочь ему. Разве не видна кристальная честность моих намерений?

Блэк взял палочку и конфету. Сделал пару шагов к двери ведущей в коридор, не спуская взгляда с Миранды. Маккой было дёрнулась, чтоб ему помешать, но Локхарт успел перехватить её руку.

Медленно. Нерешительно они последовали за ним в коридор. В холле царила звенящая тишина. Несостоявшийся маньяк стоял у входной двери, всё ещё ожидая подвоха. В правой руке он сжимал палочку, левая уже лежала на ручке. Заметив его нерешительность, агент сокрушённо покачала головой.

— Ну же, Сириус, что же ты не бежишь? Бежать надо быстро, — на её губах снова появилась привычная насмешливая ухмылка. — Пропуск, что я тебе дала, лишь позволит выйти отсюда, не попав под действие чар. Но вот магию, стоящую на доме и оповещающую Министерство о твоём нахождении внутри, он не отменяет. Перешагиваешь порог, и надо бежать со всех ног. Ног, а не лап, поскольку вся Англия знает, что ты анимаг. Я тебе больше скажу, благодаря этой шумихе в прессе даже самая распоследняя подслеповатая старушка знает, как ты выглядишь в своей анимагической форме.

Она сделала крохотный шаг вперёд.

— А знаешь, что ещё знает вся Англия? То, что никакого оправдательного приговора нет и в помине. А значит, — она посмотрела на смертельно бледную миссис Маккой, которая в каком-то оцепенении неверящими широко раскрытыми глазами наблюдала за происходящим, — тебя имеют полное право схватить и без разбирательств отправить на старый адрес.

Она сделала ещё один маленький шаг. Блэк не шевелясь стоял у двери.

— Но всё это счастье с возвращением в родные пенаты возможно только в том случае, если тебя первыми сцапают авроры или сердобольные граждане. Дименторы, сам понимаешь, так милы с тобою не будут.

Ещё один шаг.

— Но дементоры — это же мелочь для тебя, правда? Ты же на них уже насмотрелся, и они не пугают тебя? Что такое страх перед дементором, если ты уверен, что жизнь Гарри в опасности? Пустяк! Ничто не может сравниться с жизнью крестника. Ведь жизнь — это всё, а всё остальное — это мелочи. Что такое доверие Дамблдора, который, пользуясь своим постом главы Везенгамота, настаивает на том, чтобы дело стояло, пока ищут доказательства? Что такое бессонные ночи Арчи, Питера и Мэтью, которые, словно ищейки, роются в документах, пытаясь найти хоть что-то, что поможет доказать твою невиновность? Что такое слова Гарри прессе о том, что всё фальшивка и ты никогда бы не нарушил закон? Он же, когда это говорил, не знал, какая опасность ему угрожает, — чуть поджав губы, задумчиво сказала Миранда, делая ещё один шаг.

Рэйчел уже пришла в себя. Взгляд её метался от агента к Сириусу и обратно. Похоже, она не представляла, что ей делать в подобной ситуации. Блэк у самой двери, всё, что ему осталось, — это сделать шаг за порог, и всё — не найдут. Но Сириус стоит. Палочка крепко зажата в руке, и он не сводит горящих ненавистью глаз с медленно приближающейся девушки, которая уже всего в трёх шагах от него.

— Вам стоит поторопиться. Уверена, Гарри всё поймёт, когда вы примчитесь в Хогвартс. Кстати, настоятельно советую, пока вы будете пробираться через недоступную для аппарации территорию школы, озаботиться выдумыванием достаточно правдоподобной истории. Это мы, журналисты, любим слезливые рассказы про одиноких борцов за справедливость, которые, несмотря на происки сил зла, рвутся спасать детишек, а вот директора иностранных магических школ не столь падки на подобное чтиво. У них и так сейчас только и разговоров о том, как Англия сжульничала, пропихнув двух чемпионов вместо одного. Максим практически наверняка будет кричать, что вы ставите целью убить её несчастных студентов — как же, знаменитый маньяк. За Каркарова можете не переживать. Ему плевать, прирежет кто его студентов или нет. Для него главное, чтобы с Крамом ничего не случилось. Этим летом, когда те пожиратели устроили свою вечеринку на поле, он разродился статьёй и сотней интервью, в которых на полном серьёзе вещал, что это заговор против Виктора, что бы он не смог принять участия в турнире. Забавный человек, правда? Особенно если учесть, что на тот момент его любимчика уже не было на территории страны.

Ещё один шажок, и Миранда оказалась на расстоянии вытянутой руки от Блэка.

— Но я уверена, что вы справитесь. Без проблем доберётесь до школы. Директора проявят понимание, а авроры сочтут ваш поступок верхом благородства и не станут чинить препятствий. А уж как обрадуется Гарри. Вздохнёт, наверное, с облегчением от мысли, что вы целым и невредимым добрались до него. Ведь по дороге столько опасностей, а в школе столько злых языков, которые поспешат рассказать ему кучу небылиц. Про опасности, риски. Запугают его россказнями о том, что после такого не видать вам оправдания. Опять будут пичкать историями об Азкабане и поцелуях с дементорами.

С того места, где они стояли с Рэйчел, Гилдерою было не видно лица агента, зато открывался прекрасный вид на палитру чувств на лице Блэка. Он, видно, разрывался между желанием выскочить за дверь и запустить в агента заклятием. Вполне естественные желания, между которыми постоянно разрывались все оппоненты Миранды. Та, словно не замечая всего этого, спокойно продолжала говорить, делая очередной маленький шаг к нему. Так что теперь они стояли друг напротив друга.

— А Гарри ведь нельзя сейчас волноваться. Эти испытания и так опасны, зачем ему лишняя нервотрёпка и бессонные ночи, проведённые в терзаниях о вашей судьбе? Зачем ему это лишнее внимание? Вы, наверное, не знаете, но вся школа ему не верит. Все думают, что он сжульничал и покусился на славу и деньги. Он, конечно, пытается оправдаться. Зная его, он рано или поздно это сделает, вот только… Вот только сколько у него уйдёт времени и сил на то, чтоб доказать, что произошедшее не пиар, а просто банальное стечение обстоятельств? Без квалифицированной помощи, которую можем оказать только мы, много. С вашим появлением — ещё больше. Так что, — Гилдерой отчётливо слышал смешок, — если не собираетесь бежать, то… Мою палочку, пожалуйста!

Рэйчел прижала руки ко рту, боясь даже пошевелиться. Миранда стояла в паре сантиметров от Блэка с раскрытой ладонью, сам маньяк с сомнением смотрел то на неё, то на Локхарта.

— Вы? Помочь ему? — наконец недоверчиво и в то же время насмешливо осведомился он. Было очевидно, что он не хотел сдаваться, но… Но Миранда умела убеждать. — А как насчёт маленькой проверки?

— Легко, — с вызовом отозвалась агент.

К явному облегчению помощника министра, Сириус отошёл от двери, правда, палочку агенту он так и не вернул. Вместо этого он подошёл к огромной занавешенной картине, висевшей тут же и, как видно, в старые времена бывшей первым, что встречало гостей при входе в дом.

— Собственно, знакомьтесь, — с этими словами он, не дав никому опомниться, сдёрнул пыльную вонючую тряпку. В следующий миг коридор огласился диким, нечеловеческим визгом. Словно кого-то пытают, словно кто-то прислал испорченный громовещатель, словно…

— Мерзавцы! Уроды! Вонючие грязнокровки… — истошно вереща, надрывалась изображённая на портрете древняя старуха в чёрном чепце.

— Аккуратней, матушка. Ты только что назвала вонючей грязнокровкой младшего помощника министра магии, — нахально глядя на бледную как смерть Рэйчел, заявил он, очевидно, точно зная, какой эффект произведут эти слова.

Слова, обрушившиеся на министра, были такими, что Гилдерой поспешил зажать уши. Он, конечно, любитель всего необычного и, как писатель, всегда интересуется интересными речевыми оборотами, но это… Это было слишком для его нежной и впечатлительной натуры.

Миранда была спокойна, как скала, терпеливо выслушивая поток отборнейшей брани, не выражая, в отличие от прислонившейся к стене Маккой, никаких эмоций по поводу концерта.

Наконец вонючая тряпка снова оказалась на портрете. Вопли стихли, и в коридоре опять воцарилась тишина.

— Понятия не имею, откуда она узнаёт все эти подробности чужой личной жизни, — пожав плечами, пояснил Блэк. — При жизни она знала чужие родословные чуть ли не лучше, чем иная хозяйка — кулинарную книгу. Может, теперь она ориентируется исключительно по памяти, считая, что раз фамилия и имя ей незнакомы, то ничего интересного человек из себя не представляет, а может, у неё есть где-то второй портрет, или, вполне возможно, наш «милый» эльф пересказывал ей последние сплетни. Словом, не знаю и знать не хочу. Убрать портрет отсюда нельзя, как и повредить, поэтому я хочу, чтоб вы в доказательство ваших способностей по части решения конфликтов сделали так, чтоб она заткнулась. Сможете?

— И это всё? — насмешливо осведомилась агент таким тоном, словно Блэк просил её найти для этого полоумного портрета тряпку поприличней, а не вправить ему мозги. — Пустяки!

Быстро достав из сумочки листок бумаги, Миранда набросала на нём пару строк.

— Мне нужны подписи свидетеля, хозяина дома и представителя министерства, — всё так же непринуждённо сказала она, протянув листок стоящей ближе всех к ней помощнику министра.

— Вы хотите пригласить в дом третьих лиц? — всё ещё не отойдя от произошедшего, еле слышно прошептала Рэйчел, пробежав взглядом по письму.

— Ну, либо третьи лица, которых приглашаю я, либо третьи лица, которые прибудут из аврората с целью выяснения, куда пропал ваш подопечный.

— Вы так это говорите, будто сможете провернуть всё это прямо сегодня, — ухмыльнулся Блэк, даже не пытаясь сделать вид, что заинтересован содержанием бумажки.

— Я так говорю, потому что могу провернуть это прямо сейчас, — в тон ему насмешливо отозвалась агент. — Ваш автограф тоже, пожалуйста.

После недолгих колебаний и детального изучения письма министра Маккой сдалась. Её аккуратная подпись появилась в самом низу, сразу под подписью Локхарта, и в сопровождении строки о том, что делает она это исключительно из-за разрешения министра, с которым она в данном случае не согласна, но обязана подчиниться.

— Ну вот и всё, теперь мне надо отправить это в Министерство и сделать пару звонков.

— Это вообще законно? — осторожно спросил Гилдерой, когда Миранда вернулась в дом, из которого пришлось выйти, чтобы позвонить.

— Это не запрещено, — ободряюще улыбнулась она и, видя его недоверие, всё же решила пояснить: — У нас есть портрет выжившей из ума старухи, помешанный на чистоте крови и том факте, что всякие не сильно родовитые представители магического сообщества оскверняют её дом самим фактом своего присутствия в нём. Портрет этот снять нельзя, заколдовать нельзя и даже закрасить тоже, как видно, нельзя. Но и сам он ничего, кроме как висеть на стене, наблюдая за происходящим и при этом грязно ругаясь, сделать не может. Так?

— Ну…

— Ну, и так уж совпало, что у меня есть пара знакомых маглов, чьи вкусы, — она хищно усмехнулась, — весьма специфичны.

— Но маглы…

— Они все посвящённые. Кто-то породнился с магами, кто-то связан по работе — никакого нарушения статуса секретности.

Они появились словно из ниоткуда. Пятеро мужчин в застёгнутых наглухо чёрных плащах. Надвинутые чуть ли не на глаза шляпы не дали редким прохожим даже малейшего шанса разглядеть их лиц.

— Проходите-проходите, — изображая радушную хозяйку, суетилась возле них агент. — Тут немного тесновато, но можете мне поверить, оно того стоит.

— Портрет точно никуда нельзя перенести? — в очередной раз переспросила она у Блэка, который наравне с остальными волшебниками не сводил подозрительного взгляда с не менее подозрительных личностей, которые, быстро скинув плащи и шляпы, зачем-то надели на лица маски. — Ну что ж, тогда будем действовать так, — она повернулась к замершему и ничего не понимающему герою с самой очаровательной улыбкой, — Гил, будь паинькой, пойди прогуляйся. Загляни в какой-нибудь ресторанчик на ближайшие, — она обернулась к незнакомцам, — двух часов, я полагаю, нам хватит?

— Более чем, — ответил ей чуть хрипловатый бас.

— Отлично. Тогда ждём тебя обратно через два часа.

Локхарту не хотелось уходить теперь так же сильно, как до этого не хотелось приходить сюда, но спорить было, похоже, бесполезно. Миранда редко называла его Гилом, прекрасно зная, как его это раздражает. Собственно, подобное сокращение его имени она позволяла себе только в двух случаях: либо когда была зла, либо когда озвучивала решение, не подлежавшее обсуждению. Нехотя он ещё раз окинул взглядом комнату, людей, занавешенный портрет и вышел на залитую ноябрьским солнцем улицу.

Когда он вернулся, маглов в доме уже не было. Не было и закрывающей портрет тряпки. Старая карга, как ласково называл её любимый сын, величественно взирала с портрета на вошедшего Локхарта взглядом, полным такой всеобъемлющей ненависти, что, имей она возможность им убивать, то Гилдерой был бы уже мёртв. Не помогли бы никакие защиты, амулеты и прочая-прочая вспомогательная мелочь, что пряталась под новым костюмом. В целом, никакой особой перемены в ней он не заметил, кроме того, что миссис Блэк теперь молчала. Сухие тонкие губы были плотно сжаты, и из-за них не доносилось ни звука.

Вся компания обнаружилась в гостиной. Рэйчел сидела уткнувшись лицом в ладони, которые, как она ни старалась, не могли скрыть её пунцовых щёк. Рядом с ней Блэк, откинувшись, полулежал в кресле. Он попытался поприветствовать вошедшего, но его взгляд при этом случайно скользнул по распахнутой двери, в проёме которой можно было узреть краешек портрета, и псевдоманьяка скрутило в приступе беззвучного смеха. Миранда с непроницаемым лицом пересчитывала толстую пачку купюр явно магловского происхождения. Прямо перед ней, на столе, лежало ещё четыре таких пачки и её волшебная палочка.

— Слово джентльмена — прекрасная вещь, но, как говорится, лучше всё проверить, — ответила она на невысказанный вопрос Гилдероя, который за всю свою жизнь видел магловские деньги всего пару раз, да и то не в столь крупных размерах.

— Я… Полагаю…

— О, всё прошло как нельзя лучше, — не отрываясь от своего занятия, заверила агент. — Миссис Блэк была столь учтива с нашими гостями, — со стороны кресла раздался сдавленный смешок, который заставил самодовольную ухмылку агента стать ещё более широкой, — что те были просто в восторге. Уверяли меня, что ещё никогда подобные визиты не доставляли им такое удовольствие, — с этими словами она поднесла пересчитанную пачку к носу и, вдохнув полные лёгкие, как ей, очевидно, казалось, денежного аромата, продолжила: — К слову, она им так понравилась, что мне не оставалось ничего другого, как пообещать этим джентльменам, что как только старушка будет снова в настроении, то мистер Блэк немедленно свяжется с ними.

Со стороны кресла раздался очередной смешок. Агент, не замечая этого, рассеяно пожала плечами: — Но представь себе, стоило мне им это сказать, как весь запал старушки куда-то исчез. Молчит. Слова сказать не хочет. Одно хорошо, мистер Блэк вполне доволен результатом и согласился довериться нашему профессионализму.

То, что запал у миссис Блэк куда-то пропал, Локхарт понял, едва переступил порог, но вот причина сего действия была для него тайной. Не то чтобы его это сильно волновало, но ведь не могла же эта несильно отягощённая нормами приличия особа проникнуться подобными вещями от одного вида совершенно незнакомых ей маглов?!

— Но… но что здесь всё-таки произошло?

— Ты действительно хочешь это знать? — хитро усмехнувшись, осведомилась агент елейным голосом.

Он посмотрел на толстую пачку денег, на залитое яркой краской лицо Рэйчел, на всё ещё неспособного просмеяться Блэка и пришёл к выводу, что нет. Он не хочет этого знать.

— А она крепкая. Я думала, сбежит через две минуты, — сказала агент, когда миссис Маккой исчезла в тёмном переулке, из которого уже можно было безопасно аппарировать. — Даже Блэк уполз оттуда где-то минут через восемь.

— Уполз?

— Ага. Ты когда-нибудь видел рыдающего от смеха маньяка?

— А он ничего не сказал по поводу… Ну, — Гилдерой сделал в воздухе неопределённый жест рукой. Он, конечно, не совсем понимал, кто эти странные друзья Миранды и что они, собственно, делали в особняке, но что-то подсказывало — и несчастный вид Рэйчел был тому доказательством, — что агент опять немного перегнула палку.

— Сказал? Ну, можно и так сказать. Заявил, что мечтал о такой, как я, всю свою жизнь. Предложил руку, сердце и этот свинарник в придачу.

— И-и?

— Ты случайно не знаешь, у портретов может быть инфаркт?

* * *

В кабинете Чарльза шёл последний инструктаж по предстоящему заданию. Гилдерой слушал его в пол-уха, Миранда внимательно изучала фотографии, Мэтью пересказывал полученную информацию на чемпионов, их директоров, однокурсников и даже дальних родственников, которая могла бы быть полезна, по мнению Чарльза. Сам директор издательства сидел за своим столом, внимательно наблюдая за ними. Локхарт искренне не понимал, зачем им, а точнее ему, это всё надо знать? Ну какое ему должно быть дело до того, что в палочке чемпионки Шармбатона спрятан волос вейлы, а фирменный приём Крама — это финт Вронского? Однако Уэлш добросовестно накачивал их в прямом смысле всей доступной информацией, утверждая, что рано или поздно всё обязательно пригодится.

— Среди этого всего есть хоть что-то о том, что именно нам предстоит делать? — на исходе второго часа измученно осведомился Локхарт, прервав тем самым красочное описание приготовления любимого блюда директора Дурмстранга. — Я имею в виду, нам же поручили найти того, кто это устроил, и попутно проследить, чтоб с Гарри ничего не случилось. Что из всего этого, — он красноречиво показал на груды каких-то листков, фотографий и графиков, — нам в этом поможет?

— Владение информацией о вероятном противнике ещё никому не помешало. К тому же, — Мэтью осторожно покосился на Чарльза, — если говорить о безопасности Поттера, то первое задание нам давно известно.

— Известно?!

— Ну да. Мы же журналисты — для нас нет секретов, и…

— И мы всё ещё жаждем услышать, как именно Рита Скитер получила тот материал, — не отрываясь от фотографии Крама, сделанной очередным коллегой Уэлша в раздевалке, отозвалась Миранда.

— В первом испытании, насколько нам известно, будут использоваться драконы, — не дав разгореться очередной перепалке, сказал Чарльз. — Провоз этих созданий на территорию страны требует сбора такого количества бумажек и разрешений, что утаить — задача практически невозможная.

— Драконы! Почему вы не сказали раньше?!

— Ты бы ему проболтался, а узнав, что в первом испытании надо бегать от дракона, он бы немедленно примчался в Хогвартс.

— Ну и… что Гарри, то есть чемпионы, должны будут сделать?

— Просто пройти рядом, — равнодушно пожав плечами с видом «что в этом такого» сказала Миранда.

— Просто пройти рядом?

— Да, просто пройти рядом.

— Ты сама хоть раз ходила рядом с драконом?!

— Он справится.

— А если нет?

— Рядом будет куча волшебников.

— Та самая куча волшебников, которая ему ничуть не помогла, когда кто-то швырнул его имя в кубок?!

— Кубок оставался без присмотра в школе, а сейчас они будут смотреть во все глаза, — заверил его Чарльз. Но прозвучало это как-то неубедительно. Пожалуй, впервые за эти годы слова директора его не успокоили.

— Мэнди… — Тихо прошептал Гилдерой, когда они вышли из кабинета. — У меня дурное предчувствие.

Та лишь привычно пожала плечами. — Всё будет хорошо. Ты и Дамблдор будете рядом.

* * *

Хогвартс встретил его, как всегда. Сотни детей, десятки совсем юных фанаток и Гарри, до которого наконец начало доходить, что дело — дрянь.

— Гермиона сказала, что были смертельные случаи… — нерешительно начал четвёртый чемпион, когда все автографы были розданы и толпа воздыхательниц послушно замерла в отдалении. Предоставив величайшему герою мира возможность наконец побеседовать со своим непутёвым студентом. Локхарта безмерно радовало, что до Поттера таки дошло, что происходящее серьёзно, не радовал только общий настрой. Обречённость, растерянность и:

— У меня болел шрам, — поделился тот, когда после закономерной фразы о том, что Гарри и на пять минут без присмотра оставить нельзя, последовал вопрос, есть ли ещё что-то такое, о чём ему Гилдерою лучше узнать сегодня.

— И? Это же просто шрам? Он же не может болеть?

То, как быстро переглянулась неразлучная троица, заставило его насторожиться.

— У меня не совсем обычный шрам, — неуверенно начал Поттер, и в этом величайший писатель мира не мог с ним не согласиться. С литературной точки зрения, шрам Мальчика-Который-Непонятно-Как-Выжил стоил до неприличия много. Узнаваемый во всём мире, он в ловких руках мог бы приносить такие деньги, что можно было бы позавидовать. Гилдерой не завидовал раньше, потому что сама мысль о том, что что-то испортит его ангельский лик наводила на него ужас и тем более не собирался завидовать теперь, когда всплыли ещё кое-какие подробности.

— Замышляет? Ты уверен? Да как он вообще может что-то замышлять, если он сейчас… Ну мы же убили его?!

— Он сбежал в первый раз, а во второй это было воспоминание.

— Вот именно! Он был слаб и… Что-то ещё? — этот вопрос стоном вырвался у него из груди, когда Поттер отвёл взгляд в сторону, явно не зная, как ему что-то сказать. Что-то, что, очевидно, должно было его расстроить. Бросив короткий взгляд на замершую вдалеке группу фанаток и помня о вездесущей Скитер, он собрал всё своё мужество и, улыбнувшись той самой улыбкой, что по праву считается самой очаровательной в мире, повторил последний вопрос.

— Профессор Трелони сделала предсказание. В тот день, когда мы спасали Сириуса.

Улыбка медленно начала сползать с его лица, и только колоссальным усилием воли он сумел удержать её на месте. Выяснилось, что он был не единственным, кому посчастливилось услышать предсказание, которое сбылось. Выяснилось, что у Поттера даже мысли не возникло рассказать о нём кому-то кроме Дамблдора. Ну да, действительно. Зачем говорить своему любимому учителю, который второй год подряд спасает тебе жизнь, о том, что какая-то сумасшедшая предсказала, что сегодня слуга Волан-де-Морта отправится на встречу со своим господином? Или о том, что согласно этому пророчеству этот самый тёмный лорд вернётся ещё более сильным, чем прежде? Зачем говорить ему о подобном? Ответ: затем, чтоб он успел подать документы о смене гражданства и успешно скрыться под предлогом научных изысканий в далёких и снежных лесах такой же далёкой и снежной страны, — был логичным, но, увы, не для детских ушей. Стоящие возле него подростки не должны были даже подозревать о том, с какой тоской у него пронеслась мысль о том, что теперь ему отсюда не выбраться.

— Я даже Сириусу не сказал, — как ни странно, но эти слова, призванные его утешить, действительно утешили. Кто-кто, а Блэк, если б ему удалось узнать о подобном, точно не смог бы действовать разумно. — Сначала не было времени, а потом мистер Лайтнер запретил писать в письмах что-либо важное. Только про уроки, погоду, природу, квиддич и то, как я рад, что у меня есть крёстный. Он и про шрам не знает.

Последнее было сказано совсем убитым голосом, так что Гилдерой счёл за лучшее перейти на какую-нибудь более радостную тему. Которая не подразумевала наличие вернувшихся лордов, их преданных слуг и вообще всего того, что могло ещё раз напомнить Локхарту, во что именно он ввязался. К сожалению, таких тем было немного.

— А как учёба?

— Да как всегда. Снейп придирается. Трелони предсказывает очередную мученическую смерть. Практически никто не верит, что я не бросал имя в кубок. Даже квиддича больше нет.

Последние два были, судя по всему, самыми неприятными пунктами, поскольку к первым двум он, очевидно, давно привык и воспринимал их как данность. Гилдерой хотел было пошутить на тему, что, по крайней мере, теперь Гарри не грозит упасть с метлы, но решил, что лучше упасть с метлы, чем быть поджаренным драконом. Шутка про то, что чем меньше друзей, тем больше времени на поклонников, также рисковала быть непонятой, поэтому пришлось использовать старое проверенное средство. Единственная тема, которая всегда доставляла этой ходячей неприятности удовольствие, была, как ни странно, описанием уроков защиты. То ли мальчику они действительно нравились, то ли инстинкт самосохранения где-то в глубине его головы умудрялся-таки достучаться до разума, приказывая тому любить эти уроки в надежде на то, что когда-нибудь пригодится.

— А ЗОТИ?

— Грюм классный, — на лице при этих словах расплылась довольная улыбка, а в глазах зажёгся неподдельный огонёк восторга.

— Тебе он нравится только из-за истории с хорьком, — чуть сдвинув брови, заметила Гермиона.

— Обратил Малфоя в хорька и преподал ему пару уроков левитации, — с восторгом пояснили мальчишки, не обращая внимания на хмурый взгляд подруги.

— И всё-таки ему не стоило нарушать законы и использовать непростительные заклинания, — недовольно скрестив руки на груди, заметила Грейнджер. — Тем более учить нас сопротивляться Империо.

— А как ещё он бы смог рассказать о непростительных?

— Он мог рассказать немного из истории. Принятие закона о неиспользовании заклинаний, список нерекомендуемых. Наконец, он мог описать методы противодействия им без их прямого использования.

— И была бы скука смертная, — хором отозвались мальчишки.

— Не скажите. Это очень интересная тема, поскольку маги всегда старались найти способ противодействия этим заклятиям, и чары щита были изобретены именно так. Почему нельзя было рассказать про жившего в двенадцатом веке знаменитого алхимика Эрика Рыжебородого, который потратил полжизни, пытаясь найти методы противостояния аваде? Или про знаменитую Маргариту Кальдони, которая отметилась работами в этой области?

— Может, потому, что они мало того, что не добились успеха, но, я так подозреваю, ещё и сгубили кучу народа? — предположил Рон.

— Да будет тебе известно, что, по слухам, живший в тринадцатом веке немецкий волшебник Ганс Штайнхёвель сумел создать заклинание, замедляющее наступление смерти. Жертва после попадания авады умерла только по прошествии двух или трёх часов. Также ходят легенды о ирландском колдуне, который так же практиковал в этой области и заявил, что каком-то смысле сумел победить смерть.

— В каком-то смысле?

— Так было написано в «Открытиях, давшихся дорогой ценой». Очень интересная книга про волшебников прошлого и про их научные изыскания. Так что если профессору Грюму хотелось сделать свои занятия интересными за счёт подобных рассказов, он мог бы упомянуть об этом.

Обсуждать чужие книги Гилдерой не любил, про знаменитого немца никогда не слышал, а любое упоминание Ирландии уже само по себе заставляло его чувствовать себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Поэтому он не стал принимать участие в разгоревшейся дискуссии, плавно переходящей в спор на повышенных тонах. На стороне Уизли были закон и здравый смысл, на стороне Грейнджер — вера в величие магической науки и то, что ничего про жертв не известно. Пусть слухи утверждают, что тот же ирландец ставил опыты на своих дочерях, те же легенды говорят, что, вроде как, все выжили и жили долго и, может, даже счастливо. Рон твердил, что это невозможно, ведь иначе об этом все бы знали. Гермиона парировала тем, что все бы и знали, коли хоть раз открыли в библиотеке что-то не по программе, и что в истоках всех мифов и легенд лежат вполне себе реальные события.

Они все замерли как вкопанные, услышав сдавленный смех. Гарри смеялся, слушая перепалку друзей. Смеялся, судя по всему, впервые за последнюю неделю с небольшим, что минула с того момента, как его имя выпало из кубка.

На этом спор о методах преподавания, этике средних веков и достоверности легенд угас сам собой. Локхарту оставалось лишь порадоваться, что у Гарри такие верные друзья, готовые поддержать в трудной ситуации, о чём он и не преминул им сообщить. Добавив к этому пару слов о нелёгком геройском бремени, что в своё время лишило его самого многих друзей. Не выдержавших испытания его славой и банальной завистью.

— Завидовать? Чему? Что теперь ему вся школа проходу не даёт? — хмыкнул рыжий гриффиндорец. — Видел я этим летом, к чему такая популярность приводит.

* * *

— Как ты думаешь, кого он вытянет? — спросил Уэлш, когда наконец пришло сообщение, что все нужные особи отобраны и со дня на день прибудут в Хогвартс.

— Тут и думать не надо. Ту, которая из них самая опасная, — уверено заявил Гилдерой, не без дрожи вспоминая особую способность Поттера находить себе приключения практически на ровном месте и из сотни плохих вариантов выбирать непременно самый плохой.

— Хвосторогу? Но она же, — Мэтью сделал неопределённый жест руками, словно старался объять что-то необъятное и, судя по выражению его лица, не сильно приятное на вид.

— Огромная огнедышащая тварь в несколько тонн, которая если не спалит огнём, то раздавит тушкой, — пришла на помощь сидящая рядом Миранда.

— А ещё у неё есть шипы на хвосте, — напомнил Локхарт, кивнув на лежащие на столе фотографии.

— Просто-таки не дракон, а мечта самоубийцы, — хихикнул Уэлш. У гордого разорителя семейных шкафов с секретами заметно улучшилось настроение с тех пор, как его забрали из Лондона. Как выяснилось, Чарльз гонял его там в три смены: не снимая с него Скитер, добавил в нагрузку ещё пару дел, которые, по его мнению, были не менее важны, упирая на то, что он его лучший специалист в столь деликатной области и прочим профанам он страничку расследований не доверит. Собственно, именно мистер Хэтэуэй чуть ли не стеной стоял за то, чтобы Мэтью остался в столице и оказывал помощь исключительно дистанционно, однако сам журналист был иного мнения. Уэлш был уверен, а Миранда и Гилдерой его в этом целиком и полностью поддержали, что куда больше пользы от него будет непосредственно на месте событий, поэтому спустя неделю уговоров директор сдался.

К сожалению, снова воцариться в Визжащей хижине им не удалось, но в самом Хогсмиде (при деятельном участии Чарльза) они смогли снять две комнаты у одной из родственниц какого-то неведомого им сотрудника издательства сроком чуть ли не до июля. Туда-то обе акулы пера и въехали одновременно с возвращением Локхарта в Хогвартс.

С расследованием пока не ладилось. К кубку имели доступ все, отвечали за безопасность тоже все и, как следствие, обвинить можно было всех сразу и никого конкретно. Мэтью, как и в прошлом году, снова начал сыпать совершенно непонятными инструкциями на тему «пойди туда, спроси вот это и сделай вот то», утверждая, что только так, а не иначе они найдут таинственного виновника всех их неприятностей. Однако противник всё никак не находился, а время до следующего испытания уже начинало поджимать. Заставляя с каждым днём всё больше опасаться за то, что настоящая угроза Поттеру исходит не от неизвестного, а от вполне себе определённого огнедышащего существа.

— Если эта или какая другая животинка покалечит Гарри, то помимо министра нам придётся как-то разбираться и с Блэком, — задумчиво заметила агент.

— Чур, я говорю с министром! — быстро сориентировался Уэлш.

— А я с Пророком, который проедется по останкам наших карьер и репутаций. Вот только мне бы не хотелось до этого доводить.

Гилдерою также этого не хотелось, тем более, мало того, что ему всё равно достанется и от Фаджа, и от Чарльза, и от Пророка так ещё и, само собой, ему придётся говорить с Блэком. А это в перечень лёгких и приятных дел не влезало ни под каким ракурсом.

Единственным способом избежать проблемы в итоге было признано сделать так, чтоб Поттер прошёл испытание. Целью ставилась не победа, а банальное выживание участника, поскольку в чудодейственную силу успевающих вмешаться других волшебников после всех их косяков верилось с трудом.

— Вариантов всего два. Либо мы каким-то образом убеждаем кого-то другого рассказать Гарри об этих милых созданиях, либо… — Она окинула героя оценивающим взглядом. — Ты же вроде говорил, что можешь очаровать любое существо женского пола вне зависимости от расы, возраста и всего такого?

— Конечно могу, но какое… подожди, ты же не хочешь сказать, что я…

— Ну мы же не можем допустить, что бы Гарри пострадал, а потому надо использовать все доступные варианты. Будешь ходить к вольеру с драконами с фотографией Гарри и какой-нибудь из его вещей.

— Куда эффективнее будет дать ему мазь от пламени, — скептически заметил великий герой. Нет, он, конечно, очарователен и всё такое, но дракон — это вам не собачка, чтоб привыкнуть к запаху. Во всяком случае, он не горел желанием подтвердить или опровергнуть данную теорию.

— Исключено. Правила соревнования категорически запрещают использование подобных мазей и зелий. В первом туре вообще делается ставка на внезапность. Что было с собой, то и использовал. Мы же не сможем убедить всех, что у Гарри с собой всегда мазь от драконьего пламени.

— Подожди. Они что, собираются выпустить против драконов четверых подростков и при этом не дать им даже защитной мази?!

— Конечно, им её дадут, но только после.

— А почему не до?

— Потому, что её запретили, — пояснил Уэлш. — Помнится, на каком-то соревновании один деятель намазался ею и просто бегал. Мазь от огня блокировала пламя, а специально заколдованные магловские доспехи помогли против зубов и когтей.

— Победил?

— Нет. Дракон его просто проглотил.

— Жаль…

— Да. Бедняга два месяца промучился и в итоге всё равно издох. Такой скандал был. Как-никак, дракон-то был породистый. С родословной. По тем временам иные королевства дешевле стоили, чем такая зверюга.

— Давайте вернёмся к нашему дракону. Если вам не нравится мой план, то предлагайте что получше. Или давайте просто скажем ему о том, что его ждёт, — недовольно пробурчала агент.

— Ну, скажем мы Гарри, что его ждёт. И что дальше? Да он, как и любой нормальный человек на его месте, попросту не пойдёт туда.

В нормальности конкретно этого человека Гилдерой сомневался. Все последние два года были практически наглядной иллюстрацией к фразе «подумай, что сделает в такой ситуации нормальный человек, и будь уверен в том, что Поттер сделает всё в точности наоборот». Поэтому он грустно вздохнул: — Можешь не беспокоиться — этот пойдёт.

— Выйти он, конечно, выйдет, по контракту с кубком он просто обязан это сделать, — кивнула Миранда. — Вопрос только в том, справится или нет.

— Может, тогда сообщим Сириусу об испытании? Примет, наконец, посильное участие, а если повезёт, то и посоветует что-то дельное? А в случае чего, меньше криков о нашей криворукости.

— И что он ему посоветует? — с сомнением протянул Локхарт. Ему самому очень хотелось, чтоб у Поттера был нормальный крёстный. Такой, который бы встал и сказал, что-то вроде «Гарри. Твоя жизнь бесценна, а тысяча галеонов — это мелочи жизни. Когда настанет время соревнования, просто выйди на поле и никуда не лезь. Пусть тебе засчитают техническое поражение. Такое неучастие не противоречит контракту с кубком, а мы потом ещё с них денег срубим за моральный ущерб!»

Ему так хотелось, но всё недолгое знакомство с Блэком и его поведение в заточении явно свидетельствовали о том, что он никогда так не скажет. Этот, скорее, будет воинственно потрясать кулаком, предлагая сначала зарядить дракону в глаз (как единственное слабое место этой огнедышащей махины), а после, хорошенько оттаскав за хвост, кинуть к ногам маститых судей.

— Если зарядит в глаз, то эта гора мяса просто взбесится и бросится на остальных, — словно читая его мысли, заметила Миранда. — Судей-то ладно, но она может задеть простых зрителей, а за это снимут очки.

— Эй, министр позвал меня, чтоб я проследил за тем, чтоб Гарри не убили и его дядюшка, примчавшись сюда, не заработал на этой почве реальный срок в Азкабане. Расследовать, кто виноват в том, что Поттер участвует в соревновании, а не обеспечивать ему победу, — поспешил напомнить Локхарт.

Агент и журналист быстро переглянулись, и Уэлш, всё ещё хитро усмехаясь, сказал: — Да брось ты. Разве у тебя нет определённой доли патриотизма?

— Здоровый патриотизм — это махание флажком своей страны на праздниках, выплаты налогов и, самое главное, соблюдение законов!

— Уж про нарушение законов чья бы корова мычала, — красноречиво поглядев на маленький кармашек новенького, только от портного костюма, заметила Миранда.

— Это не считается! Это на случай… случай опасности. Для спасения моей жизни, так сказать!

— Ну вот мы и сошлись на том, что ради спасения жизни можно немного, — Уэлш обменялся с агентом понимающими ухмылками, — совсем чуть-чуть, забыть о такой мелочи, как неразглашение. Ведь, что мы, собственно, собираемся сделать…

— Я ничего не собираюсь делать, а вот вы собираетесь нарушить закон и клятву журналис…

— А разве клятва журналиста не заключается в том, чтоб доносить до граждан жизненно важную информацию? — в притворном удивлении вздёрнув бровь переспросила девушка.

— Соревнований это не касается!

— Соревнований, где один чемпион, заведомо попадающий в более худшие, чем остальные, условия, рискует потерять свою жизнь?

— Но это…

— Это так прискорбно. Такой юный мальчик. Сирота. И вот теперь он совсем один должен противостоять огнедышащему чудовищу. Разве тебе его не жалко? Вот представь себе, что однажды, когда ты будешь идти по лесу без булавки, твоей сумки и прочего, прочего, ты столкнёшься с драконом. Таким большим. Таким огнедышащим. Таким…

— Но я не буду ходить к загону с драконами с фотографией Гарри!

— Не будешь, конечно, не будешь, — мигом ухватившись за промелькнувшую возможность, поспешила согласиться Миранда. — Мы придумаем что-нибудь другое.

— Что? — в свою очередь осведомился Мэтью. — Он же, судя по возрасту, никаких особых заклинаний ещё не выучил. Да и если разобраться, мало что знает, кроме слабеньких заклинаний. Лучше б за книжками в своё время сидел, чем на своей швабре по полю за мячиками гонялся.

— А метла — это, кстати, идея! — быстро встрепенулась Миранда. — Быстро и для него просто. Вжик — и всё, если, конечно, им действительно надо просто пройти мимо. Она повернулась к Гилдерою, — однако для начала кто-то всё-таки должен сообщить ему о драконах. Не ради победы — чёрт с ней. Ради самого Гарри.

* * *

Сообщить Гарри о драконах. Лучше показать. Вопрос только в том, как, и он оказался, мягко говоря, не из лёгких, даже для такого гениального волшебника, как Гилдерой Локхарт. Бывший преподаватель ЗОТИ мерил шагами свою комнату, прикидывая, что скажет четвёртому чемпиону. Предложение «Хочешь узнать что-то необычное? Приходи один на окраину леса сегодня ночью. Только никому из друзей и профессоров не говори», — из уст человека практически в три раза старше несовершеннолетнего подростка не годилось от слова совсем. Туда же стоило отнести и предложение посмотреть на нечто необычное в столь же гордом одиночестве. Меж тем сообщить было нужно, вот только как? Нет, конечно, его для отвода глаз опять назначили профессором на полставки. И, в принципе, было бы можно назначить Гарри какую-нибудь липовую отработку, в процессе которой оставить его в кабинете, где по чистой случайности он забудет на столе их записи, включающие в себя описание первого испытания. Но опять-таки, Гарри сейчас на особом счету у своего декана. Та наверняка потребует для чемпиона смягчения наказания, мотивируя тем, что у мальчика сейчас каждая минута на счету.

В целом МакГонагал была хоть и сильно заинтересованной в победе Поттера, но слишком уж справедливой. Одно дело — поспорить со Снейпом за право на лучшее время для тренировок на поле и совсем другое — нарушить закон и правила, сообщив Гарри о ящерицах. Так что, натыкаясь на её хмурый, полный сочувствия взгляд, обращённый к мальчику, он понимал, что дальше сочувствия, увы, не пойдёт. На остальных учителей рассчитывать вообще не приходилось. Здоровый патриотизм у них присутствовал, но вот тот факт, что всё опять крутится вокруг Мальчика-Который-Выжил, им не нравился. Да и декан Хаффлпаффа со своим чемпионом вызывала у них куда больше симпатий.

Конечно, можно было попытаться действовать через нейтральную сторону — Грюма. Ключевым словом тут было попытаться, поскольку за всё то недолгое время, что он провёл в школе, Локхарт обменялся с ним лишь парой слов. Им решительно было не о чем говорить. Новый преподаватель ЗОТИ рассматривал его книги исключительно как слащавую белиберду и чтиво для домохозяек. О чём не преминул сообщить, едва ему представили Гилдероя как великого писателя, написавшего не один труд, посвящённый нелёгкой борьбе со злом. Естественно, это на корню убило желание общаться и заставило спрятать «ту самую книгу» на самое дно самого большого чемодана с самым лучшим замком. В то время как уязвлённая гордость требовала немедленной расплаты, ибо…

Ибо в самом начале запрятанной от всех любопытных глаз книги был идеально чистый серый лист. На нём просто замечательно смотрелась бы подпись с пожеланиями, сделанная фиолетовыми или серебряными чернилами. Гилдерой уже её видел. Придумал слова. В меру пафосное, немного скромное и только самую малость восторженное посвящение своему…

Гордость и самомнение пинками загнали здравый смысл в самый тёмный угол сознания. Заявив, что после такого лучше красивая смерть, чем позорное обращение за помощью к самодовольному мракоборцу.

Самодовольный мракоборец даже не подозревал о нанесённой обиде. Расхаживал по школе, грозно поглядывая волшебным глазом. Сыпал едкими комментариями в сторону учеников и некоторых учителей. По-прежнему отказывался есть пищу, приготовленную школьными домовиками. Предпочитая есть в своих комнатах, а за столом лишь приличия ради прихлёбывать из своей фляжки.

«Не доверяй никому, кроме себя! Приготовление еды не такой сложный процесс, чтобы им пренебрегать в угоду собственной лени. Помни: яд или зелье сам по себе в твоём теле не окажется. Нет способа отравить противника проще, чем с приятной улыбкой вручить ему его любимое блюдо!

Глава четвёртая. Параграф пятый: универсальные способы пассивной защиты.

Гилдерой в такие минуты хмуро смотрел в свою тарелку и думал о том, как несправедлив этот мир и где найти такого идиота, который расскажет Гарри о драконах. Идиота, который в случае, если это всплывёт наружу, примет весь удар прессы и общественности на себя.

Именно так он и думал однажды за ужином, когда взгляд плавно перекочевал с остатков трапезы на сидящего за столом Хагрида. Лесничий зачарованными глазами смотрел на Максим, не замечая творящегося вокруг и лишь поддакивая, если та что-то говорила. С минуту или две Локхарт наблюдал эту сцену, запоздало отметив, что за прошедшую неделю с небольшим уже привык ней, а потом его как громом поразила мысль. Вот кто поведётся на слезливые россказни о бедном несчастном сиротке, патриотизме и прочей лабуде! Вот кто поможет ему спасти Гарри и в случае чего примет удар на себя!

Подумано — сделано! Не желая откладывать на потом, поскольку до первого испытания оставалось чуть больше недели, он решил действовать немедленно.

Дождавшись ночи, выскользнул из замка и уверенной походкой поспешил к домику лесника. Тому, как видно, тоже не спалось, а потому ночной визит вызвал лёгкое удивление, но не более того. Собственно, если разобраться, то это ещё вопрос, кого застиг врасплох этот визит. Хагрида, к которому нежданно нагрянули в гости в полпервого ночи или Гилдероя, которому открыл Хагрид, обряженный в свой лучший — и наверняка единственный — костюм. Надушенный каким-то ужасным одеколоном так, что у величайшего героя мира закружилась голова.

Идея пойти предложить Поттеру прогуляться ночью без свидетелей внезапно стала не такой уж и бредовой. Во всяком случае, Локхарт уже сделал маленький шажок назад, приготовившись пробормотать извинения с обещанием зайти как-нибудь в другой раз. Но его уже втащили внутрь, усадили на стул и с нескрываемым восторгом пополам с энтузиазмом поделились тем, как рады его видеть.

Причина радости была проста. Нужен был человек, отличающийся безупречным вкусом, несравненным талантом и любовью к прекрасному. Гилдерою определённо не стоило объявлять, что он именно такой человек. Следующие полчаса показали, что либо он не обладает заявленными качествами, либо со стихами Хагрида всё действительно было немного не так.

— Вообще, стихи — это глупо, — осторожно начал он, глядя на расстроенного лесничего. В камине догорали остатки шедевров рифмы, которые могли заставить рыдать любого, кто их бы посмел прочесть. — Детская забава, не к лицу такому взрослому и уважаемому человеку. К тому же нельзя забывать, что она директор магической академии и за свою жизнь наверняка повидала немало. Стихи, конфеты, песни под луной, скорее всего, ей уже приелись за столько лет.

Хагрид сник. Неловко попытался прикрыть валявшуюся неподалёку кулинарную книгу. Гилдерою, признаться, от этой картины самому стало немного неловко. Хотелось как-то по-геройски подбодрить, помочь. И тут его голову посетила гениальная идея. Настолько гениальная и в то же время простая, что, несомненно, могла возникнуть в голове только у самого великого, самого благородного, а главное, самого хитрого волшебника не то что Англии — Мира!

Заговорщически придвинувшись к великану, попутно не забыв картинно посмотреть по сторонам, дабы тот осознал всю секретность и серьёзность предстоящего разговора, он прошептал: — Я знаю, чем вы можете покорить сердце этой великой женщины.

— Правда?

— Да! — он легонько треснул рукой по столу в подтверждение правдивости своих слов. — Мы сразим её наповал незабываемым зрелищем, которое заставит её неприступное сердце учащённо забиться, а её саму — пасть перед величием столь прекрасного чувства.

Великан смотрел на него, боясь пропустить хоть слово. Значит, начало зацепило — как и положено лучшему писателю страны, Локхарт поспешил развить тему.

— Вот, например, что заставляет ваше сердце биться сильнее обычного? Что вызывает у вас трепетный восторг?

— Драконы?

— Да. Вот и ответ! Драконы! Эти величественные создания произведут на неё неизгладимое впечатление.

— Думаете, она оценит?

— Конечно! Разве женщина может устоять против этого зрелища? Огромные, огнедышащие, — он, понизив голос, так, что теперь его вообще было практически не слышно и великану пришлось наклониться к нему ещё ближе. — А ещё женщины любят бунтарей. Расскажите ей, как нарушили закон, — при этих словах лесничий отпрянул, но Гилдерой, ловко успев схватить его за рукав, притянул обратно. Попутно немного перестаравшись с соблюдением дистанции, отчего запах ужасного одеколона ударил ему в нос с неимоверной силой, но ради дела, всеобщего блага и себя любимого можно было и потерпеть.

— Гарри мне всё рассказал, расскажите ей и вы. Расскажите, как нарушили закон, проникнувшись чуть ли не материнской любовью к этому маленькому, ещё не вылупившемуся существу. Расскажите ей, как грели его, как кормили с ложечки, как разрывалось ваше сердце от боли, когда вам пришлось отдать его.

По щекам великана, теряясь в бороде, бежали слёзы, но Гилдерой не собирался сбавлять обороты, мёртвой хваткой вцепившись в руку лесничего. — Женщины, они ведь такие нежные создания. Немного романтики, чуть-чуть жестокого к отцам-одиночкам мира — и даже ледяное сердце оттает. Расскажите ей про долгие бессонные ночи, что вы провели у его гнёздышка, когда у него болел животик. Опишите ей, как он радостно вилял хвостиком при вашем появлении. Возьмите её за руку и покажите на драконов. Скажите, что теперь, каждый раз глядя на этих величественных и опасных существ, вы вспоминаете своего маленького Роберта…

— Норберта.

— Норберта, — согласно закивал Гилдерой. — Как он там сейчас один? Помнит ли о вас? Смотрит ли долгими ночами на луну? Вспоминая, как засыпал здесь, в тепле, когда за окном свирепствовала вьюга и жестокий, холодный ветер.

Локхарт понял, что его немного занесло, только когда тихие слёзы перешли в рыдания, и теперь уже его рука оказалась в плену железной хватки великана. Самое время подвести рассказ к закономерному финалу.

— И вот вы скажете ей всё это, а потом прижмёте её руку к сердцу. Загляните ей в глаза и скажите, — он сделал драматическую паузу. Подождал, пока Хагрид поднимет голову, посмотрев на него покрасневшими от слёз глазами. — Скажите ей, что вам казалось, что ваше сердце умерло в тот миг, когда вы отдали Норберта. Что оно застыло. Покрылось ледяной коркой и более никогда не будет так пламенно биться в груди. Что вы носили в своей душе этот холод и пустоту долгие годы, пока однажды вечером вы не встретили её!

— Утром.

— Неважно. Главное, чтоб она поняла.

Хагрид тоже, похоже, всё понял, в заплаканных глазах появился радостный блеск, а значит, было самое время ставить красивую точку. — Ведь этот дракончик был, по сути своей, маленьким и слабым существом. Несчастным сиротой, выброшенным в этот жестокий мир. Кто позаботился бы о нём, если бы не вы?! Кто защитил его, если бы не вы?! Кто смог бы рискнуть всем ради него — если бы не вы?! Вот Гарри, такой маленький и беззащитный, а его кинут к драконам. А он… он даже не знает об этом. Совсем, как ваш Роберт…

— Норберт.

Гилдерой кивнул, от избытка чувств смахивая набежавшую слезу. — Он сидит за столом такой радостный и даже не знает об этом. Смеётся с друзьями, даже не подозревая о грозящей ему опасности. А я? Что я могу сделать для него?! За мной следят, ни на миг не оставляют без присмотра мерзкие ищейки Пророка. Вот если бы кто-то показал этих величественных животных ему. Если б нашёлся такой храбрец, который, как и вы, помог бы несчастному сиротке.

Словом, минуты через две всё было кончено. Победа была абсолютной, а капитуляция противника — безоговорочной. Выпив ещё по бокалу огневиски за Норберта, намечающееся свидание и Гарри, Гилдерой поспешил обратно в замок. Быть пойманным во втором часу ночи, выходя из домика лесничего, в помятом костюме, когда от тебя за километр разит его одеколоном, было бы непростительной ошибкой. Риском, на который он пошёл исключительно ради дела и с робкой надеждой на то, что Миранда по достоинству оценит его план.

Миранда гениальность его плана почему-то не оценила.

— Ты дурак?! Ты на… — однако быстро взяла себя в руки, сделала глубокий вдох и куда спокойней спросила: — Зачем?! Зачем ты ему насоветовал показать Максим драконов?

— Так это... это хитрый план, — попытался донести до неё свою мысль прекраснейший маг мира, но агент его даже не слушала.

— Она расскажет своему чемпиону!

— Ну и что? Мы же своему, получается, тоже рассказали? К тому же мы говорим о Хагриде. Не посоветуй я ему это сегодня, он пришёл к таким бы выводам сам послезавтра, но при этом не взял бы с собой Гарри! Да и вообще, вы себя так ведёте, будто сами получите тысячу галеонов, если Гарри выиграет!

Ему не стоило говорить эту фразу. Явно не стоило. Миранда, чуть стушевавшись, пробурчала, что не его это дело и вообще, меньше знаешь — крепче спишь. Мэтью также ограничился неразборчивым бормотанием на тему, что Гарри должен стать чемпионом.

* * *

— Всё будет в лучшем виде, — уверял их Мэтью перед началом шоу юных талантов, что состоялось утром двадцать четвёртого ноября.

— Угу. Либо всё будет в лучшем виде, либо кто-то составит Гарри компанию в лучшем мире! — тихонько пробурчала себе под нос Миранда, пробираясь на их места на трибуне для почётных гостей.

Площадка, выбранная для испытаний, отсюда просматривалась просто идеально. Тщательно воссозданная драконья кладка, и прямо напротив неё выход для чемпионов.

Выступления участников Гилдерой благополучно пропустил. Погружённый в свои мысли, он возвращал своё внимание к площадке, только когда шум толпы означал появление дракона и через пару минут — чемпиона. Поворачивал голову, убеждался что это не Гарри, и не пресловутая хвосторога и снова погружался в раздумья.

Ему никак не давала покоя мысль, что как-то слишком уж всё просто складывается. Конфундус, конечно, не самое лёгкое заклинание, но наложить его на кубок? Заколдовать столь древний и столь же сильный артефакт, который на протяжении веков являлся предметом споров между тремя величайшими магическими школами? В его голове всплывали слова Гермионы, что в те времена люди, к сожалению, мало ценили жизнь как таковую, и слова Миранды о том, что жульничать на таких мероприятиях — это что-то вполне обычное. Но раз обычное, значит, этого ждали? Значит, как-то пытались противодействовать? Значит… Кто бы ни наложил это заклятие, он был не только силён, он, скорее всего, позаботился заранее о том, чтоб получить доступ к кубку. Вполне возможно, даже до того, как тот прибыл в Хогвартс.

Он уже повернулся, намереваясь спросить у агента и Уэлша, где находился кубок до начала турнира, но внезапно всё его внимание привлекла незаметная фигура в простой чёрной мантии. Выше их с краю, возле самого прохода, сидел Чарльз Хэтэуэй собственной персоной и нахмурившись смотрел перед собой. Причина его появления здесь и мрачный взгляд были сами по себе обстоятельством, заставляющим в очередной раз задуматься над происходящим. Ведь обычно Чарльз не имел привычки посещать мероприятия, на которых могли обойтись без него. Будучи типичным директором издательства, он предпочитал оставлять свой кабинет только в случае острой необходимости и только ради сенсаций. Больших сенсаций, которые сулили большие деньги. Причину задумчивой морщинки, что глубокой бороздой пересекала его лоб, объяснить было куда проще: тут и виновница летнего переполоха, которая, как выяснилось, сегодня дежурит у палатки чемпионов. И так и не найденный виновник беспорядка. И директор Пророка, что сейчас сидел парой рядов ниже.

Раздался резкий звук свистка, и толпа снова зашумела. В четвёртый — последний раз.

Мистер Хэтэуэй неотрывно смотрел на площадку. Миранда и Уэлш прекратили очередную перепалку на тему Скитер. Все взгляды, все мысли были обращены на выход на поле. На Гарри Поттера, который уже вышел навстречу венгерской хвостороге.

Как-то незаметно пролетела неделя с момента первого испытания. Улеглись страсти, успокоились нервы, и даже окружающие стали чуть добрее по отношению друг к другу. Гилдерою было донельзя приятно, что главным источником этой успокаивающей атмосферы и всеобщего счастья был он сам. Неприятно было только от мысли, что поведать хоть кому-то об этом было нельзя.

Нельзя было говорить о том, кто помог Гарри пройти первое испытание на ура, набрав больше всех очков.

Нельзя было рассказать о том, кто именно объяснил этому неотёсанному леснику, как покорить сердце директора Шармбатона.

Нельзя было даже думать о том, чтоб сообщить Миранде, что на самом деле способствовало нормализации отношений между Поттером и сначала студентами Хаффлпаффа, а затем и всеми остальными (кроме Слизерина).

В первых двух случаях он рисковал только своей репутацией и жизнью, в третьем литературный агент сначала бы вытрясла всю благородную дурь из Поттера, а потом приступила непосредственно к вытрясанию души из знаменитого писателя. Отвечать за чужие «подвиги» Локхарт хотел ещё меньше, чем за свои, а потому, когда та с подозрением осведомилась, «не странно ли это, что все так хорошо справились с заданием?», поспешил проявить жгучий интерес к очередной статье Скитер, лежавшей на столе в маленькой гостиной. Миранда только-только сменила гнев на милость после того, как Гарри признался в том, что той ночью видел у загона Каркарова. О том, что директор Дурмстранга знает о первом испытании, они, посовещавшись с Уэлшем, решили рассказать, а вот о том, что Поттер, пылая благородством, сообщил о предстоящем третьему чемпиону, — нет.

Писанина специального корреспондента пророка не вызывала у него особого желания к прочтению, но как оправдание годилась. В конце-то концов, ему уже давно намекали, что пора бы ознакомиться с оригиналом, а не читать краткие обзоры Уэлша. В которые тот, помня о нежной натуре великого писателя, неизменно добавлял сноски о том, что всё это наглая ложь, неподтверждённые факты и вообще, нечего обращать внимание на слова этой особи женского пола.

Строчила Скитер ныне, что называется, без огонька. Во всяком случае, зубной скрежет её творения более не вызывали, и даже симпатизирующие Пророку были вынуждены признать, что да, не то. Очевидно, сама понимая это, журналистка решила взять если не качеством, то хотя бы количеством. Ни один номер газеты теперь не обходился без её статьи. Писала она, как и прежде, в основном о Гилдерое, но и прочим сильным мира сего прилетало по первое число.

Должность корреспондента, освещающего соревнования, данная Фаджем в качестве компенсации за то, что Пророк лишён возможности писать о Блэке, похоже, не сильно радовала блондинку. Официальная пресса, помимо статуса и разрешения совать нос куда только можно, имела ещё и кое-какие ограничения. Миранда, получившая с трудом добытое Уэлшем внутреннее распоряжение главного редактора Пророка, смеялась до слёз и просила Чарльза послать Рите корзину с цветами и выражением самых искренних соболезнований. Поскольку иначе, чем показательным унижением всей жёлтой прессы, назвать происходящие было нельзя.

Согласно инструкции, Рите Скитер в своих статьях было можно писать обо всём, что она увидит или услышит в ходе турнира — но! Но ей нельзя было писать ничего плохого об иностранных участниках и их директорах. Да, нельзя писать, что у Каркарова в досье белых пятен не меньше, чем чёрных, а мадам Максим в детстве, судя по всему, съедала по ведру каши и кастрюле творога, чтоб вырасти такой большой. Они коллеги, и международное сотрудничество превыше всего. К тому же под всеми пригласительными письмами, списками и разрешениями стоит подпись министра магии. А значит, журналистка может писать только умеренные дифирамбы и воздавать честь гению Министерства, благодаря которому и стал реальностью этот праздник международного магического сотрудничества. С участниками от Хогвартса всё было тоже не слава магловскому богу. Про Гарри писать было можно. Но сложно. Крайне сложно написать, с какого такого перепугу четырнадцатилетний подросток не только попал в число участников, но и к тому же стал представителем некой «четвёртой школы», при этом не вылив ушат помоев на тех, благодаря кому такое вообще стало возможным. Относительная свобода была предоставлена только с официальным чемпионом от Хогвартса. Он был единственным, кого можно было слегка пожурить, прикрываясь сакральным «страна должна знать своих героев».

Проблема была в том, что с Диггори было ничего не сделать от слова совсем. Староста Хаффлпаффа был умён, красив, честно стал участником турнира, а его репутация была столь кристально чиста, что хоть в музее выставляй. У Седрика и его родителей не просто не было шкафов со скелетами, у них вообще не было ничего, что было бы нужно скрывать. Амос Диггори — честный трудяга министерства, душа нараспашку, стена завешана грамотами об успешной работе и благодарностями от начальства. Миссис Диггори — верная жена, любящая мать, активный участник всяких благотворительных организаций.

В общем, задача без Ритиного любимого прытко пишущего пера практически невыполнимая. К чести юристов пророка, они как могли пытались вернуть своей подопечной право на его использование, но та сама невольно перечеркнула их старания. Ещё на оглашении заявила, что перо — это лишь инструмент, а она творец. Так что личностям с непомерно раздутым самомнением стоит смириться с тем, что голос правды не заткнёшь, а все попытки её дискредитации лишь подстёгивают её обострённое чувство справедливости. После этого идти на попятный, возвращая «чести и совести нации» её орудие труда, было не лучшим шагом как с коммерческой, так и с репутационной точки зрения.

Так что открытая статья было воспринята относительно спокойно, и даже ставшее традиционным завуалированное обращение к его персоне в самом конце ничуть не смутило Локхарта.

Отгородившись от мира и, в главную очередь, от агента газетой, самый храбрый волшебник мира практически вынудил Мэтью принять огонь на себя. Что тот и проделал, выслушав в очередной раз, что Миранда думает о его успехах в деле Скитер в целом и о их расследовании в частности. Последнее, как и первое, в данный момент изрядно буксовало.

— Ты же понимаешь, что я не всесилен? — в очередной раз отпирался Уэлш.

— А ты понимаешь, что моё терпение не безгранично? — снова напирала агент.

— Здесь даже непонятно, с какого конца браться за это дело! Я не нашёл никого, кому было бы выгодно участие Поттера в турнире. Он там всем неудобен. Всем. Начиная от Министерства и заканчивая рядовыми студентами.

— Но, может быть, выгодно бывшим пожирателям, которых у нас целых две штуки и которые сидят у нас под носом в Хогвартсе.

При этих словах газета чуть не вывалилась у Локхарта из рук, а инстинкт самосохранения, громко ойкнув и плюнув на конспирацию, потребовал объяснений. Как говорится, жить с Гарри в одном замке ему не впервой, делить опасности также порой приходилось, но вот о пожирателях ранее речи не шло.

— Что значит две штуки?!

— То и значит, — не спуская глаз с журналиста, отозвалась агент. — У нас в замке два бывших пожирателя смерти.

— Но они были оправданы, — поспешил успокоить внезапно побледневшего героя Уэлш. — То есть они, конечно, говорят, служили Лорду добровольно и делали «всё такое», но потом раскаялись, во всём признались и Министерство их простило.

Министерство могло простить, ласково потрепав по головке, хоть самого Волан-де-Морта. Однако сам Гилдерой вселенским всепрощением не страдал, а его инстинкт самосохранения вообще не верил в перевоспитание криминальных элементов в принципе. Особенно если эти криминальные элементы с разной долей успеха практиковали «всё такое».

— Кто это?

— Профессор зельеварения Северус Снейп и директор Дурмстранга Игорь Каркаров. А ты разве не знал? Я же вроде говорила.

— Ты говорила, что у Каркарова что-то не так с прошлым.

— И? Разве я не точно выразилась? — недоуменно спросила та, чуть пожав плечами.

По скромному мнению величайшего героя мира, пытки и убийства маглов не влезали в понятие «что-то не так» от слова совсем. А потому сообщать о подобных вещах надо сразу. Сильно сразу и задолго до того момента, как борцы со злом оказываются непосредственно вблизи от этого самого зла.

— В любом случае, Снейп явно ни при чём. За него тогда поручился сам Дамблдор, да и к тому же ты же сам говорил, что он вроде как помогал Гарри?

— Помогал?! — обижено посмотрев на Уэлша, воскликнул Локхарт, — всё, что он сделал, — это просто вызвался прийти на помощь. Прийти на помощь, когда всё уже было кончено! В первый раз, когда я победил василиска, во второй раз, когда я…

— Ты хочешь сказать, в первый раз, когда ты валялся в подземелье, напичканный ядом до такой степени, что даже укусивший тебя в больничном крыле комар умер в страшных муках. И во второй раз, когда ты пытался объяснить министру магии и толпе авроров, почему профессор Люпин, обратившись в оборотня, сохранил достаточно разумности, чтоб сбежать в лес, не тронув детей? — с самым невинным выражением лица осведомилась Миранда. — Помнится, именно он нашёл вполне разумное объяснение тому, что то зелье, которым в течение всего учебного года накачивали профессора ЗОТИ, действовало лучше, чем мировые аналоги и его эффект, сделал возможным подобный вариант.

— Но всё равно технически он не спасал Поттера!

— Потому что технически получается, что он всё это время спасал тебя!

Уэлш тихонько присвистнул. Звук, вдвойне неприятный в той тишине, что воцарилась в комнате.

— Каркаров также не подходит, — пытаясь хоть как-то разрядить обстановку после минутного молчания, начал Мэтью. — Он директор Дурмстранга и хочет победить любой ценой. Ему появление ещё одного участника от Хогвартса, как кость в горле.

Агент устало развела руками и с размаху плюхнулась в старое бордовое кресло, стоявшее возле стола. — Отлично. То есть получается, подозреваемых у нас нет. Заинтересованных в безвременной кончине Поттера нет. И вообще, кубок сам на себя наложил Конфундус!

— Ну… Чисто теоретически… — неуверенно начал Локхарт, — мы живём в мире, где портреты разговаривают, трансфигурация позволяет превращать черепаху в чайник, а мгновенное перемещение на другой конец света является чем-то хоть и сложным, но вполне реальным. Так что… А почему, собственно, кубок не мог наложить на себя Конфундус с видом «побегайте вокруг меня, как в старые добрые времена!»?

— Потому что кубок хоть и артефакт, но это предмет, лишённый разума.

— Предмет не может обладать разумом? А шляпа? Распределительная шляпа им обладает!

— Гил, ты совсем? — устало прошептала Миранда, прижав ладонь к лицу. — Шляпа — это шляпа! Она просто помогает отсортировать учеников в начале года, и всё остальное время лежит на полке.

— Откуда такая уверенность?! — и не думал сдаваться величайший писатель магического мира. Своевольная муза уже подхватила его на крыльях вдохновения и кружила, кружила, рисуя чарующие планы заговора внешне мало примечательных вещей, на которые никто бы и не подумал. Вещей, заговор которых ему казался куда предпочтительней очередных планов неких тёмных волшебников, по превращению Мальчика-Который-Выжил в Мальчика-Которому-В-Этот-Раз-Не-Повезло. — Во-первых, мы с тобой не знаем, чем она там занимается весь учебный год, пока валяется на своей полке, а во-вторых…

— А во-вторых, я чувствую, что ты сейчас договоришься до того, что они с кубком сплели этот заговор!

— Кстати, вполне неплохой материал бы получился. Рите бы точно понравилось! — сказал, а точнее добил этим агента Уэлш.

На этом выяснение «кто во всём виноват» в очередной раз заглохло. Потянулись серые будни, по-своему прекрасные в своём однообразии. Снова что-то взрывалось в подземельях, опять кого-то чуть не съели в теплицах и к больничному крылу мадам Помфри потянулись жертвы плохо выученных домашних заданий по чарам.

Под давлением Министерства, которое наконец пришло в себя от произошедшего конфуза с выбором чемпионов, Дамблдор всё-таки сообщил Грюму, что испытывать на детях запрещённое заклинание, может, и полезно в рамках школьной программы, но не слишком правильно с точки зрения закона. На Министерство и его законы старый мракоборец плевать хотел и прямо предложил пару интересных способов для употребления этих «ненужных» бумажек в быту. Правда, эксперименты с непростительными всё же прекратил. Хотя, скорее, причина этого была в том, что добавить к тому, что он уже рассказал о первом, было нечего, а остальные два практиковать было не на ком. Чёрные маги не стремились в Хогвартс, как видно, по традиции приберегая силы на конец учебного года.

— Это правильно. По статистике, не более пяти процентов магов способны противостоять Империо. Ещё четыре способны выработать определённую сопротивляемость. Но остальные этим похвастаться не могут.

— Что значит не могут?! Даже у Невилла под конец стало получаться! — возмущался Поттер, не переставая просить, чтобы Гилдерой воспользовался своим влиянием в Министерстве и вернул «занятия, на которых учили настоящей борьбе с тёмными искусствами».

— В классе! В присутствии друзей, точно зная, каким именно заклинанием его сейчас атакуют. Никто не предупреждает о подобных заклинаниях, и жертва зачастую не может сопротивляться, — уверенно заметила Грейнджер. А так же не преминула заметить, что вместо того, чтоб переживать по поводу изменения в учебной программе ЗОТИ, ему следовало бы куда больше внимания уделить подготовке к следующему испытанию.

Надо было признать, что Гермиона была не единственным человеком, который переживал по поводу предстоящего испытания Поттера и о том, пройдёт ли гриффиндорец его вообще. Миранда места себе не находила, но никакие угрозы кровавой расправы над Уэлшем не помогали тому открыть третий глаз и тем самым узнать, каким будет второе испытание. Бедняга как мог оправдывался и клялся, что никто ничегошеньки о нём не знает. О третьем — пожалуйста, но о втором ни слова.

Второе испытание было детищем трёх министров магии. Особое задание, которое, чтоб исключить возможность получения о нём информации третьих лиц, наподобие бравых и не сильно отягощённых моралью журналистов, они придумали сами. Даже Крауч, несмотря на болезнь явившийся на первое испытание, понятия не имел, что это за массивные золотые яйца, какой в них секрет и в чём вообще смысл происходящего.

— Но кто-то же кроме министров должен об этом знать?! — в сердцах воскликнула Миранда на исходе декабря.

— Фадж сказал, что задание на смекалку. То есть если чемпионы задействуют свой мозг, то они с ним легко справятся.

— Вот и задействуй свой мозг и смекалку! Пошпионь за другими чемпионами и их директорами — они наверняка уже разгадали загадку!

— К Максим я больше не пойду! Она, по-моему, догадывается, что за ней кто-то следит.

— С чего ты взял?

— Четыре часа читать вслух стихи Хагрида, сев при этом так, что я не мог сбежать оттуда, не столкнувшись с ней или с одной из этих чёртовых ваз, — явно не случайность!

— Есть ещё Каркаров.

— О, спасибо. Прошлого раза мне было более чем достаточно!

— Диггори? — не сдавалась агент.

— И встретить утро на допросе у Грюма? Объясняя ему, что я не пособник тёмных сил, плетущих против него заговор? Я читал о нём отчёты — он настоящий псих и к тому же параноик. Ты хоть знаешь, что, по слухам, спрятано в его сундуке?!

Что именно случилось в прошлый раз, когда Мэтью попытался проникнуть на корабль, Гилдерой так и не узнал, как и о том, что за страшная тайна кроется в недрах сундука старого мракоборца. Зато выяснил, что Гарри пока даже и не думал приниматься за загадку. Юного гриффиндорца занимали куда более важные проблемы: как пригласить на бал девушку.

Миранда подобное бы не поняла, Уэлш не одобрил, а потому этих двоих Локхарт забыл известить о текущем состоянии дел с тайной второго испытания.

* * *

Этот святочный бал Гилдерой ещё долго будет вспоминать в своих ночных кошмарах.

Начинался он, как водится, хорошо: наконец-таки появился удобный случай показаться в своей новенькой парадной мантии. Сшитая на заказ у лучшего лондонского портного, она смотрелась просто идеально. Подчёркивала его изумительно голубые глаза и даже на фоне разодетых гостей выделяла его из толпы.

Продолжился тоже, вроде, ничего: домашние эльфы расстарались во всю. Кушанья были настолько хороши, что Локхарт, плюнув на всё, решил этим вечером не отказывать себе в этой маленькой слабости — попробовать всё — Мэрлин и Моргана со всеми этими ограничениями.

Но вот дальше его ждал настоящий ад…

Миранда буквально накануне развлечения ради рассказала ему о магловских богах, религии, понятиях ад и рай. У них, как выяснилось, было весьма интересное представление о весёлом времяпрепровождении после смерти и теории происхождения человека. В ходе той беседы они вспомнили не только пресловутого магловского бога, но и его неизменного соперника.

Нет, директор Хогвартса не был магловским дьяволом, хотя Гилдерой как-то уже сравнивал его с ним. Он был, скорее, его своеобразной формой. Этакий змей-искуситель, который осторожно подкрадывается к вам в тот момент, когда вы максимально расслаблены и не ожидаете никакого подвоха. Осторожно, вкрадчивым голосом спрашивает, нравится ли вам этот праздник, угощение, музыка. Вы не чувствуете подвоха, когда звучат слова о международном магическом сотрудничестве в целом и простом сотрудничестве в частности. Ваш расслабленный вопреки всем увещеваниям Грюма разум кивает на фразу о том, что рождество — это лучшее время и повод для примирения. Ваш инстинкт самосохранения не видит опасности, когда звучат слова о том, что было бы неплохо и самому пригласить какую-нибудь даму на танец. Какая опасность, рассуждаете вы, краем взгляда выхватывая самого старого мракоборца, танцующего с профессором Синистрой. Вы послушно идёте за директором и…

Ваш мозг озаряет яркая вспышка мгновенного осознания ситуации вкупе с воплями инстинкта самосохранения о том, что он согласен на всё. На всё, что угодно, только не на это!

Это, мило улыбаясь, приветственно кивает Дамблдору, жеманно поправляя выбившийся из причёски золотистый локон.

В своей изумрудно-зелёной мантии Скитер казалась воплощением невинности и плесени одновременно. Белая, пушистая и в то же время зелёная и в больших дозах крайне опасная. Её улыбка и удивлённый взгляд могли обмануть кого угодно, кроме величайшего волшебника мира и…

И писаки средний руки. Эта обидная фраза банным листом прикрепилась к нему, не давая думать ни о чём ином. Разве что в сознание с трудом протиснулась мысль о том, что директор Хогвартса таки узнал, кто ответственен за «прекрасную школьную атмосферу», и теперь хочет преподать ему вот такой своеобразный урок.

Была ли эта теория верна, было большим вопросом, а вот то, что глава Визенгамота намерен идти до конца, в нелёгком деле магического сотрудничества сомнений уже не вызывало. Слишком уж недвусмысленно его подвели к специальному корреспонденту пророка. Будто невзначай упомянув, что все прочие также уже успели проникнуться духом рождества.

Приведённые в пример деканы гриффиндора и слизерина топтались в неловкой попытке изобразить нечто отдалённо напоминающее танец. Взгляды этой пары явно свидетельствовали, что они только и ждут, когда директор упорхнёт в другой конец зала налаживать уже там связи и сотрудничество.

Понимая, что деваться некуда и любая его попытка к бегству будет истолкована в лучшем случае, как слабость — что будет в худшем, он зная безграничную фантазию Скитер даже не рискнул предположить, — Гилдерой с лёгким поклоном протянул «даме» руку.

Он искренне надеялся, что она откажет. То есть она, конечно, как и любая другая особа женского пола должна была зардеться от смущения, затараторить слова восхищения и… и отказаться. Ну где это видано — он и Скитер?!

Рита не отказалась. Мерзкая ухмылка на её лице стала ещё шире, когда накрашенные ярко-красным лаком коготки впились в его руку. Вторая рука со столь же огромными и, как ему казалось, уже обагрёнными в крови невинных жертв ногтями тут же оказалась на его плече. Слишком близко от его беззащитной шеи, чтоб он смог почувствовать что-то, хоть отдалённо напоминающее «расслабьтесь и веселитесь», брошенное на прощание Дамблдором.

Такого позора Гилдерой Локхарт не испытывал уже очень давно. Даже набивший оскомину неприятный случай в одной из оранжерей так сильно не задел его самолюбие, как сейчас задевала победная ухмылка, играющая на губах Риты Скитер. Хотелось выхватить палочку и…

Вокруг была куча свидетелей. Сдавленно охали многочисленные фанатки, провожая взглядами, полными ненависти, его партнёршу. С интересом наблюдали преподаватели и представители Министерства, в числе которых была и миссис Маккой. Маленький фотограф Пророка уже поднимал свою огромную камеру, чтоб запечатлеть этот незабываемый во всех смыслах слова момент для будущих поколений.

* * *

Гилдерой по традиции восстанавливал душевное равновесие, сидя в своей комнате под защитой кучи чар и всё того же бессменного магловского амбарного замка. Пил лёгкое вино, перечитывал старые письма фанаток, писал очередное послание Сюзанне. В общем, как мог пытался забыть о произошедшем.

Произошедшее напомнило о себе уже утром следующего дня после бала, когда даже не стая — несметное полчище сов атаковало окно его комнаты, надеясь передать послания от столь же многочисленной армии поклонниц. Армия истошно взывала к своему кумиру с мольбами сказать хоть что-то, способное объяснить то, что они увидели в утреннем выпуске Пророка.

Локхарт лёгким движением руки отправил в огонь и номер, и вырезки со статьями из конвертов. Ему было достаточно чёрно-белой фотографии самого себя, кружащегося со Скитер и заголовка, гласящего…

Письмо, в котором некая Хизер Тетч клялась кровью предков, что убьёт самодовольную нахалку, которая не иначе, как опоила Гилдероя любовным зельем, так и притягивало его взгляд. Судя по манере письма, эта уже довольно не юная особа действительно обладала кое-какими знаниями. Ей был нужен только намёк. Одно слово, и тогда её уже никто не остановит!

Остальным его поклонницам намёк был не нужен вовсе. Они рвались в бой уже сейчас. В своих посланиях дамы клятвенно заверяли его, что если написанное в статье — правда, то они завтра же повесятся, утопятся, умрут от горя, сломают палочку и уйдут жить к маглам. Но перед этим они вырвут все волосы этой (о-очень нехорошей женщине), плеснут ей в лицо кислоту, натравят дракона/семейное приведение/знакомого упыря и сделают ещё целую массу весьма неприятных вещей, которые нормальному человеку даже не придут в голову. От всех этих красочных (и порой даже слишком красочных) описаний того, что сделают со Скитер, у Локхарта голова шла кругом и безумно хотелось прочесть, за что, собственно, должны быть приняты ТАКИЕ не сильно гуманные меры. Однако при первой же попытке прочтения он снова напарывался на ненавистную фотографию. Где, надо признать, довольно-таки успешно улыбался улыбкой, которая на момент, когда было сделано фото, казалась ему улыбкой довольного жизнью победителя чудовищ. Лишь волею судьбы и обстоятельств танцующего с одним из них.

Проблема была в том, что фотограф Пророка не зря считался лучшим среди всех своих собратьев по ремеслу. Его мастерство, верный ракурс и ещё Мерлин знает что дали эффект. На фото специального корреспондента Пророка кружил в танце, улыбаясь улыбкой умалишённого, зачарованно глядящий только на неё одну Гилдерой Локхарт.

Единственная причина, почему Гилдерой Локхарт в данный момент относительно спокойно сидел за столом, а не бился головой о стену и не пытался повеситься, как ему в этот момент нестерпимо хотелось, заключалась в том, что это дало бы Скитер ещё один повод позлорадствовать.

Среди всей этой груды пришедших писем особо выделялись три послания. Письмо Чарльза, в котором тот похвалил его за находчивость в плане привлечения внимания к своей персоне. Попутно, вскользь, как бы невзначай упомянув, что делают с теми, кто водит шашни с врагами. Письмо от вице-президента его фан-клуба, в котором та осторожно высказала мысль о том, что если Гилдерою понадобится её поддержка, то она как истинная фанатка окажет её в полном размере. Не будет истерично голосить и, смиренно приняв выбор своего кумира, сделает всё, чтоб утихомирить возжелавшую крови толпу. Пришло письмо и от Миранды, в котором агент примерно через две страницы нелестных эпитетов в адрес его и его сумасшедших фанаток, чьи совы основательно удобрили крышу, окна и территорию возле снимаемого ими с Мэтью дома, чем вызвали бурное недовольство хозяйки, настоятельно посоветовала ему сидеть в своей комнате, пока она не разрешит её покинуть. Во избежание.

Словом, в тот и в последующие дни он получил письма от всех, кого знал, не знал и видел только один раз за всю свою жизнь.

Только президент фан-клуба хранила молчание.

Его вынужденное уединение было решено нарушить только через две недели. Когда пришло срочное требование явиться в Хогсмид.

Причина, по которой ему разрешили явиться в уже отмытый от совиного нападения домик, была проста. Второе задание перестало быть тайной.

— И что они придумали? — уже с порога осведомился Гилдерой.

— У чемпионов будет украдено нечто для них ценное и помещено на дно озера. Собственно, именно в том, чтоб это ценное достать, и заключается всё испытание.

— А что с правилами? Опять куча ограничений?

— Нет. Тут можно всё. Хоть магловское оборудование заказывай. Цель испытания — проверить сумеешь ли ты, узнав задачу, профессионально подготовиться к её решению. Ну и к тому же залезть в озеро — это только половина задания, подводных камней там не счесть, — натолкнувшись на его удивлённый взгляд, пояснила Миранда. — Ты знаешь, что живёт в озере?

— Кальмар?

— И он тоже.

— Что значит «и он тоже»?!

— А ты подумай. Кто может жить на дне морском и подпадать под программу «международного магического сотрудничества»? — постаравшись передразнить восторженный голос директора Хогвартса, сказала агент.

— Вы шутите?

— Если бы.

Гилдерой судорожно сглотнул, вспомнив все свои немногочисленные стычки с представителями подводного народа — в количестве двух штук — и то, что писал о них Грюм. Да, это задание определённо подпадало под категорию «опасно, как вообще до такого додумались!» А значит, информация Мэтью была верна. — Но у них же должно быть какое-то соглашение о ненападении с Хогвартсом?

— Оно есть. Заключено ещё основателями. Вот только оно подразумевает, что русалки не трогают школьников на поверхности воды и если те погружаются на глубину не более трёх метров. Исключение — первое сентября. В этот день по традиции переправляются первокурсники, и именно в него и был заключён в своё время договор о ненападении. Что, кстати, и породило эту милую традицию с обязательным переправлением в замок через озеро на лодках.

— Традиции традициями, но сейчас разговор не о них, а о том, будут они нападать на участников в рамках испытания, или нет, — подал голос Уэлш.

— О том, придумает ли Гарри, как с этим заданием справиться вообще, — скептически поправила агент.

— Придумает, — уверенно сказал Локхарт. — Главное, чтоб его друзья напоминали ему почаще, что в озере живёт.

Особой секретностью после разгадывания чемпионами загадки яйца задание не страдало, а значит, теоретически чемпион имел полное право просить о помощи всех и вся. Не напрямую, конечно, но посещение библиотеки, болтовня с друзьями, где между делом можно задать невинный вопрос «как дышать под водой?», — всё это не возбранялось.

Собственно, на этих друзей и решено было сделать ставку, поскольку Гилдерой сказал, что в этот раз лично он ни во что вмешиваться не будет, и вообще, ну не верит он, что Гарри не справится. К счастью, Мэтью принял его сторону, сумев убедить Миранду в том, что вторая победа подряд с уверенным отрывом от более взрослых и, как следствие, более опытных конкурентов может натолкнуть судей на некие подозрения. Подозрения могут перерасти в дисквалификацию, против которой контракт с кубком уже ничем не поможет. А дисквалификация — это…

Когда Локхарт услышал сумму, которая, по словам Уэлша, сделает «им ручкой», он сам тяжело опёрся на ручку кресла. Откуда у двух хороших, но далеко не самых богатых журналистов такие деньги, он даже постеснялся подумать, не то что спросить.

* * *

— Ни черта же не видно! — обиженно заявила агент спустя примерно минут двадцать бесполезного созерцания воды. — Зачем вообще здесь трибуны?

— Чтобы первыми увидеть победителя. Ну или всплывшее тело проигравшего, — сказал Уэлш, давно бросивший попытки разглядеть хоть что-то в зеленовато-чёрной воде.

— Вот последнего не надо.

— А последнего и не будет. Зная Гарри, тут, скорее, всплывёт мёртвым кальмар, чем он сам, — пробурчал Локхарт, которого совсем не радовала перспектива сидеть в течение полутора часов, созерцая чуть колышущуюся поверхность озера. Он понимал смысл задания, его опасность, но вот зрелищности происходящему это не добавляло ни на грамм.

— И-и-и… Первый — Диггори! — разнёсся голос Людо Бегмена на всё озеро, заставив толпу радостно подскочить. Что именно заставило всех чуть ли не танцевать на трибунах, радость за чемпиона или за то, что нудное ожидание, которое министр магического спорта как мог скрашивал весёлыми историями из своей спортивной карьеры, наконец окончилось, было, правда, не совсем понятно.

Толпа ревела столь громко, что за её шумом практически не было слышно раздавшегося всего пару минут спустя:

— Второй — Крам!

— Он, что, издевается?! Где Поттер?! — взвыла агент, схватив Уэлша за грудки.

Расправу над журналистом она, правда, свершить так и не успела. Громоподобный, дополнительно усиленный магией голос возвестил: — Поттер! — всего парой минут спустя.

Гарри был в своём репертуаре и бессменном амплуа человека, от которого ты ждёшь какого-то выкидона, но всё равно бываешь к нему не готов. Поттер тащил на себе не только Рона Уизли, но и младшую сестру Делакур.

Холёная француженка сошла с дистанции ещё в самом начале и на очки не претендовала. Тем не менее это ничуть не скрашивало ситуацию в глазах Миранды.

— Это называется «у нас всё под контролем»?! Это называется «да что, он сам не справится»?! Запустив пальцы в свои светло-каштановые волосы, в ужасе шептала агент, не спуская глаз с приближающегося к помосту Гарри в окружении целой толпы озёрных жителей.

— Ну… Он же справился, — осторожно пробурчал Мэтью, на всякий случай отодвигаясь подальше.

— Можешь не переживать. Это же Гарри. Я имею в виду, что ему всё равно дадут максимум очков, — как мог утешал девушку Локхарт.

Результатов, по счастью, долго ждать не пришлось. Как и предполагал Гилдерой, проявление гриффиндорского идиотизма Дамблдор назвал беспримерной храбростью, а желание спасти всех, даже тех, кого, в принципе, спасать не надо, в миг обернулось очередным примером международного сотрудничества. В итоге, Поттер, как всегда, получил максимальные из возможных отметки. Которые были высокими, даже несмотря на все упорствования Каркарова.

К слову, победу в тот день праздновал Поттер не один. Весть о том, что Гарри съел одну из экспериментальных конфет братьев Уизли, мигом облетела всю школу и благодаря прессе благополучно вышла за её приделы. Чудо-конфета, которая помогла Гарри с лёгкостью победить, по словам её создателей, помимо того, что давала съевшему её дышать под водой около часа, так ещё и отличалась удивительным вкусом. Что это был за удивительный вкус, Поттер, правда, не спешил рассказывать. Так же, как и близнецы не спешили озвучить состав, называя его коммерческой тайной, оберегая которую, они не могут назвать секретный ингредиент. Однако, судя по разъярённому взгляду профессора Снейпа, он мало того, что знал название этого ингредиента, он ещё и был в курсе, на какой из его полок он раньше лежал. Правда, воспитательные меры с его стороны закончились очередным наказанием братьев и новыми придирками для Поттера. Подавать жалобы зельевар всё же не рискнул. Оно и понятно, задание пройдено и ничего уже не вернуть. К тому же, кто его знает, может, Поттеру по устоявшейся традиции снова накинут очков?

— Заходит в лабиринт, хватает кубок — всё!

— Ты забыла упомянуть, что перед этим ему придётся обезвредить целую толпу опасных тварей магического происхождения.

— По части обезвреживания тварей магического происхождения этот мальчик даст фору иным мракоборцам, — скептически заметила Миранда, не переставая вертеть в руках список выписанных зверушек. — Сам вспомни, кого он обезвреживал на первом и втором курсах, да и дракона технически он одолел.

— Кстати, может, он вызовет метлу? Вжух, и он над полем с кубком в руках?

— Вжух, и его размажет прямо по магическому куполу, поставленному специально для того, что бы эти твари не разбежались. Нет, тут надо действовать осторожней.

Гилдерой слушал разговор журналиста и агента вполуха. В предстоящем противостоянии «Гарри против магических тварей со всех уголков планеты Земля» он ставил на Поттера. Что же до зверушек, то их заказало и привезло Министерство. Вот пусть Министерство их и спасает. Он — Гилдерой Локхарт — будет сидеть на трибуне для особо почётных гостей и просто наслаждаться зрелищем и мыслью, что с трибуны, где сидят Фадж, Крауч, Дамблдор, Максим и Каркаров, его никто не вытолкнет вперёд, спасать Гарри.

Спасать Гарри Поттера и прочих чемпионов в случае очередного непредвиденного обстоятельства надлежало членам особого вспомогательного отряда в лице Чарли Уизли, Минервы МакГонагал и ещё пары преподавателей, включая Аластора Грюма.

Последний готовился к соревнованию особенно тщательно. Всё ходил, осматривал прибывших существ, помогал возводить лабиринт, даже сам кубок вызвался лично отнести на уготованное для него место в центре запутанной зелёной конструкции.

Над ним тихонько посмеивались, особо смелые крутили пальцем у виска, когда он отходил на порядочное расстояние, но в целом старались не обращать внимания. До него просто никому не было дела, поскольку вся школа с нетерпением ждала предстоящего события. Споря до хрипоты, что сильнее: красота Делакур, ловкость Крама, ум Диггори или смелость Поттера.

В силу красоты, которая покорит тёмные создания, заставив их отступить, Гилдерой не верил. Шесть прекрасных мантий, масса ушибов и царапин в своё время довольно быстро убедили его, что эти в прямом смысле слова твари, пусть и магические, ничего не понимают в красоте, добрых намерениях и ваших словах «да не нужен ты мне! Я просто осторожно пройду здесь!»

То же самое касалось ловкости и ума. Изворачивайся не изворачивайся, планируй не планируй, а итог предстоящего шоу под названием «борьба за кубок» был предрешён ещё несколько месяцев назад. В тот день, когда имя Гарри Поттера выпало из этого самого кубка.

Гарри получит приз, заняв первое место, и двух вариантов тут быть просто не может. Поскольку его смелость, а точнее его везучесть, плюс умение собрать все шишки и неприятности на обе свои головы и при этом выйти сухим из воды просто не позволят ему пройти мимо этой безвкусной древности, что будет горделиво стоять в центре лабиринта. Четвёртый чемпион просто обязан будет до неё добраться первым, чтобы на него напал охраняющий чашу какой-нибудь супер-пупер сильный противник, которого предприимчивые организаторы приберегли на финал.

Этот супер-пупер монстр должен был быть очень сильным, очень ловким и очень смелым. Иначе и быть не могло, поскольку представить, что Гарри победит и Гилдерой уже сегодня, после банкета, отправится в Лондон и ничто не омрачит сей сладостный миг, было бы верхом наивности. Уж кто-кто, а он знал: конец учебного года в стенах школы означал не только экзамены и долгожданное отправление домой. Июнь, уже два года подряд щедро приносивший приключения и неприятности, навряд ли стал бы ломать эту чудную традицию. Что-то не просто должно было случиться. Что-то просто обязано было случиться!

Что именно, он не знал, но ему по-прежнему не давала покоя мысль, что всё просто не может закончиться банальным хеппи эндом.

Ну не могло же имя Поттера просто взять и оказаться в кубке само по себе. Не могло! Его кто-то туда положил, причём сделал это явно не ради того, чтоб бедный сиротка разжился тысячей галеонов. А потому Гилдерой, как человек, которому уже не раз, а целых два раза пришлось спасать это зеленоглазое недоразумение, не разделял всеобщего веселья. С ужасом размышляя о том, что на этот раз преподнесёт ему судьба.

На этой, надо признать, весьма благодатной почве ему, как и старому мракоборцу, вскоре уже везде начали мерещиться происки тёмных сил. Вот только в отличие от Грюма, что мрачной тенью осматривал замок и его окрестности, Гилдерой предпочитал целыми днями просиживать в своей комнате, под защитой чар, амулетов и магловского замка. Которые, возможно, и были надёжными защитниками на протяжении уже почти трёх лет, но увы, ничуть не способствовали снижению общего градуса напряжения, а так же не могли спасти его от начавшихся ночных кошмаров.

Кошмары, к слову, оказались последней каплей в хрустальной чаше его ангельского терпения. Поскольку, промучившись пару ночей и поняв, что такими темпами он, если и до живёт до банкета по случаю окончания учебного года, то только в комплекте с парой седых волос и очередной морщинкой, что омрачит его прекрасный лик. Как итог, он плюнул на гордость. Сходил к сумасшедшей прорицательнице и даже достал ту самую книгу.

Трелони как всегда что-то вещала про будущее, скрытое туманом, книга была уже давно заучена наизусть, но…, но почему-то это успокаивало.

Это и то, что Миранда все эти дни успокаивала его как могла, повторяя, как мантру:

— Просто посидишь на трибуне. Вот увидишь, ничего страшного не произойдёт. Никто не посмеет напасть на Гарри у всех на виду.

Слова, которые он сам, вторя ей, повторял раз за разом, надеясь в них поверить.

До самого мероприятия оставался ещё целый час, когда, с комфортом разместившись на трибуне для особо почётных гостей, он пришёл к выводу, что, может, она и права. В этот раз ему, наверное, всё-таки повезёт. Десятки взрослых волшебников, три директора, охрана министра, коллеги, которые в этот раз не отвертятся фразой «надо уточнить детали». И, наконец, Грюм! Аластор Грюм тоже здесь! Знаменитый мракоборец, легенда аврората и по совместительству ночной кошмар тех, кого принято называть чудовищами!

Он именно тот человек, который, судя по всему, и должен будет в случае чего спасать Поттера.

Гилдерой не мог помешать маленькой улыбке, что, пользуясь отсутствием свидетелей и камер, появилась на его лице.

О, нет. Это была совсем не та улыбка, что получала еженедельный приз как самая очаровательная. В ней были вызов и откровенная насмешка, поскольку в этот момент самый прекрасный маг мира представлял, как старый мракоборец будет, что называется, выкручиваться из сложившейся ситуации.

А выкручиваться надменному мракоборцу придётся, поскольку десятилетия работы в аврорате, годы борьбы с Волан-де-Мортом, десятки правил, им же придуманных и описанных в той самой книге, не смогли бы защитить Грюма от неизбежного.

Все эти «не лезь на рожон». Все эти «держись подальше от идиотов, а коли не можешь, не спускай с них глаз». Ну и, конечно, главное — «будь всегда начеку!» Все они были в данном случае совершенно бессмысленны и бесполезны! Ибо Поттер — это Поттер. Конец июня — это конец июня. И, как говорится, от судьбы не убежишь.

От судьбы нельзя было сбежать, но он — Гилдерой Локхарт — вполне мог себя обезопасить. Предприняв пару предосторожностей на случай, если случится невероятное, Грюм не справится и его-таки попытаются привлечь к очередному спасению Мальчика-Который-Выжил.

Ряды кресел главной трибуны образовывали этакий идеальный квадрат пятнадцать на пятнадцать. Пятнадцать рядов по пятнадцать мест. Никого лишнего, только почётные гости, судьи и родные участников. Все, в большинстве своём, важные шишки. Все получили пригласительные билеты сильно заранее, и представить себе, что они — все эти надменные люди в дорогих мантиях, — увидев, что происходит что-то из ряда вон, резко вскочат со своих мест, не сделав вид, что так и надо или пусть этим займётся охрана, было крайне сложно. Ну, по крайней мере, он с трудом представлял себе, как его отправят спасать Поттера или мир, пока он сидит ровнёхонько посередине: восьмой ряд, восьмое кресло. Кому, как не Локхарту, посетившему больше тысячи всевозможных собраний, благотворительных концертов и спектаклей, было знать, что выбраться отсюда можно будет минут только через двадцать после окончания соревнования, да и то, если сильно повезёт.

Разве может быть место лучше?!

Место получше и, главное, побезопаснее находилось в Лондоне, в его доме, на втором этаже. Аккурат в хозяйской спальне под одеялом. Но путь туда был закрыт. Во всяком случае, до полуночи, ибо ровно в полночь злой рок над ним развеется, он получит благословение Чарльза вернуться домой, и жизнь пойдёт своим чередом. Неспешная, ленивая и безумно приятная. Полная восторгов фанаток, преданных читателей и начисто лишённая Поттера и его друзей.

В полночь самые крепкие из гостей сего мероприятия прекратят жать руку победителю турнира. Перебравший на радостях, что всё наконец закончилось, министр магии спросит о результатах проверки, на что Локхарт скажет, что ничего страшного не произошло. Магия на кубке древняя, сам он уже старый, да и вообще, в тот день Юпитер находился в каком-то там доме, и потому свет Венеры, попавший на кубок, вызвал что-то там. Фаджа это устроит хотя бы потому, что отчёта с него всё равно никто не потребует. Прессу и избирателей завтра будут интересовать совсем другие вещи. Поскольку завтра журналисты всех мастей будут писать только о чемпионе, а как именно он им стал, для них дело десятое. Ведь именно так всегда и бывает, если чемпионом оказывается представитель твоей страны.

Эти статьи и победу будут обсуждать день, ну, может, два. Потом об этом все забудут. Все, включая его.

Надо только дождаться полуночи, — думал он, одиноко расположившись на трибуне для почётных гостей, позволяя себе погрузиться в сладостные мечтания. Думая только о хорошем и чуть ли не физически ощущая, как отступают страхи, аккуратно сворачивается в комочек излишняя мнительность и инстинкт самосохранения прячет плакат «Поттер = опасность!»

Наслаждаться этим мнимым покоем ему предстояло ещё около часа, поскольку прочие гости ещё не подошли. Он, воспользовавшись своим правом преподавателя, героя и того, кого Министерство отправило выяснить, в чём же дело, предпочёл прийти на трибуну намного раньше прочих гостей. Меньше народу. Меньше любопытных глаз. Меньше Поттера. Меньше вездесущей Скитер, у которой от предчувствия грандиозного репортажа в глазах горел совсем уж безумный огонь.

— Привет? — раздался чей-то до боли знакомый голос совсем рядом с ним. Тем самым бесцеремонно прервав размышление о том, что именно он сделает завтра утром, когда примерно в половине двенадцатого дня соблаговолит проснуться и, сладко потянувшись, высунет нос из-под своего безумно мягкого одеяла.

Рэйчел стояла позади него, в проходе девятого ряда, и с лёгкой, едва заметной улыбкой смотрела на лабиринт. Строгая чёрная мантия даже ей шла, превращая нескладную девчонку, которой она всегда была в его воспоминаниях, в довольно-таки приятную молодую женщину.

— Решил удалиться от всей этой суеты? — мягко оперевшись рукой о соседнее с ним кресло, спросила она, кивнув в сторону замка.

Магловский бог, Мерлин, Моргана и прочие полумифические персонажи, во славу которым можно было приписать редкость их встреч с миссис Маккой, доселе его радовали. Беседы были редкими, чаще всего деловыми, связанными либо с её работой в Министерстве, либо с Блэком. И потому Локхарта безмерно радовало, что мнимый преступник пока не доставлял проблем, а связи с Министерством после завершения кубка должны были снова вернуться на уровень благодарственных писем на тему его бескорыстного и крайне героического служения на благо Великобритании и человечества.

— Не хочу портить ребятам минуту триумфа, — как можно небрежней махнув рукой, объявил он. — Все эти репортёры, всеобщее внимание, прикованное к моей персоне. Это их праздник, так что пусть наслаждаются, а я тут посижу в сторонке, понаслаждаюсь тишиной.

Он произнёс это так естественно, что даже на какой-то миг сам поверил, что направился сюда сильно заранее только по причине того, что желал появиться на трибуне раньше остальных, а вовсе не потому, что смотреть на то, как его персону игнорируют, наперебой выспрашивая, где Гарри, Седрик и прочие, стало в конец невыносимо.

— А ты почему не с Фаджем?

— С ним сейчас старший помощник.

— Он что, взял двух помощников на финал?

— Это событие мирового уровня. Всё должно пройти идеально, а директор не даёт разрешения на увеличение штата авроров для охраны. Ты же знаешь, у него всегда один ответ: древняя магия защищает не только школу, но и всех находящихся на её территории. Так что приходится проверять и следить за всем самим. — Она чуть нахмурилась и после неуверенно продолжила: — Гилдерой, мы ведь с тобой друзья, да?

— Вроде того, — в тон ей ответил величайший герой магического мира, чувствуя, что, несмотря на летний вечер, ему стало зябко в своём васильковом костюме. Неспроста была эта случайная встреча и вопрос о том, друзья ли они.

— Я не знаю, как об этом сказать, но…

— Вот ты где! — радостно прокричал Мэтью, ловко взбираясь по ступеням.

Увидев его, миссис Маккой отпрянула. Скомкано поздоровалась с журналистом и рассеянно пробормотав что-то про неотложные дела, поспешила уйти. Бросив на прощание на героя спутанный, неуверенный взгляд.

Гилдерой не стал её останавливать или просить задержаться, поскольку чутьё ему подсказывало, что, что бы ни собиралась сказать ему школьная подруга, это что-то ему бы навряд ли понравилось, а потому поспешил переключить всё своё внимание на подошедшего Уэлша.

— Не знал, что у тебя сегодня нет работы, — с сомнением и, можно даже сказать, с неодобрением оглядев облачённого в подчёркнуто магловскую одежду журналиста, начал он.

Чарльз, понимая, что дело с разоблачением, скорее всего, окончится большим пшиком, отдал приказ копать по всем направлениям вдвойне усердней, хотя казалось, куда уж там. В результате Уэлш снова начал пропадать не пойми где целыми днями, практически не появляясь в Хогсмиде. Под вопросом стояло даже его присутствие на финале Турнира.

— Он прислал сову! — весело рассмеялся грозный взломщик семейных шкафов со скелетами. — Написал, что все дела отменяются и мы все просто обязаны быть на турнире!

— Кто написал? Чарльз?

— Да! Никогда такого не было: свою личную сову! Не издательскую, а личную! Как по мне, так он просто испугался. Пророк сегодня подогнал тяжёлую артиллерию, как говорят маглы. Своего главного редактора, Скитер, фотографов и двух своих лучших юристов, одна из которых — подруга миссис Фадж.

Директора Пророка он уже видел, Скитер также стала за эти месяцы чем-то вполне себе разумеющимся, хоть и не самым приятным, но вот смысл появления здесь двух юристов был даже более непонятнее, чем таинственная магловская артиллерия. Однако Уэлш как мог попытался это объяснить. По его словам, Пророк был весьма недоволен тем, что в прямом смысле купленная немалой ценой эксклюзивность в освещении турнира была сведена на нет тем, что в школе появился Гиллерой, да ещё и с Мэтью и Мирандой в придачу. Эти двое, как видно, не теряли времени зря и бодренько отсылали Чарльзу статьи и о турнире, и о чемпионах, и вообще обо всём, что было хоть как-то связано с творящимся на территории школы.

Собственно, именно такая наглость в обходе запрета на присутствие других журналистов на фоне всё ещё не утихшего, а напротив, только набирающего обороты противостояния и привела к появлению двух служителей Фемиды. В их обязанности, по словам Уэлша, входило своим видом напомнить министру об обещании, которое было впоследствии закреплено договором. Также эти двое обязаны были перекрыть все лазейки, которые, чисто гипотетически, мог найти мистер Хэтэуэй, пытаясь пропихнуть на трибуны своих фотографов.

— То есть фотографий не будет! — в ужасе прошептал самый прекрасный маг мира, осознав, что запечатлеть для потомков его наряд, на выбор которого для столь важного события он потратил больше недели, будет просто некому.

— Будут. Сделанные Пророком. Они не могли аннулировать наши разрешения, а вот не допустить всех сторонних фотографов под предлогом безопасности было им вполне под силу.

Гилдерой не без содрогания вспомнил изображения, полученные фотографом Пророка, в частности те, где он был запечатлён со специальным корреспондентом, и понял, что завтрашнее доброе утро обещает быть совсем не добрым.

Он как раз обдумывал возможность того, что, наверное, не будет ничего страшного, если он просто не будет никому показываться на глаза в течение недели и читать газет, когда Уэлш склонился к самому его уху. Слишком большая, на его взгляд, предосторожность. Ближайшие из подошедших зрителей ещё только поднимались на трибуны и явно не могли ничего слышать, даже если б того захотели.

— У Мэнди есть классный план, как их всех надуть. С фотографиями, конечно, полный швах, но есть ещё один интересный вариант. Я прям представляю лицо Скитер, когда мы уведём у неё и эту сенсацию из-под носа.

Преувеличенно громкое покашливание не позволило Локхарту узнать подробностей очередного гениального и не в меру коварного плана своего литературного агента. На три ряда ниже их стояли Миранда с Чарльзом, и последний, как видно, сам горел желанием поговорить с неугомонным журналистом до начала последнего испытания.

— О, мне пора. По званию не заслужил место на трибуне — буду, как в начале карьеры, подкарауливать знаменитостей у туалета.

И, опережая предупреждение, расстроенно заметил:

— В этот раз, правда, боюсь, будет без сенсаций. Чарльз отобрал мантию. Сказал, что не хочет неприятностей с Грюмом. Невыносимые условия труда, правда, да? Ну, увидимся, когда всё закончится! — заговорщицки подмигнул он и помчался вниз, легко перепрыгивая через ступеньки.

Чарльз, глядя на его весёлость, неодобрительно покачал головой, но тот лишь рассмеялся. Воспользовавшись тем, что агент отвлеклась, вместо приветствия обнял девушку и, едва увернувшись от её сумочки, буквально в последний момент успел скрыться за массивной спиной редактора.

Глядя со своего места на эту оживлённую перепалку и то, как агент, в запале пытаясь добраться до Мэтью, чуть не огрела всё той же сумочкой болгарского посла, который в этот момент чинно поднимался по лестнице вместе с супругой, он почувствовал, как страхи и сомнения, невольно разбуженные Рэйчел, снова отступают. На лице опять появляется улыбка, и для полного успокоения не хватает только выяснить, что именно задумала агент.

Выяснить у Миранды, которой досталось место рядом с ним, что же она там такое задумала, не получилось. Лёгкий тычок под рёбра вышиб у него не только воздух из лёгких, но и желание нарушать конспирацию. Пришлось сделать вид, что его хоть немного волнует происходящее на поле, куда вышли чемпионы и директора их учебных заведений.

Хотя, если по правде, то Гилдерой с куда большим интересом принялся изучать прочих сидящих неподалёку от него. Точнее, его интересовали не столько гости, влиятельные шишки, которых он в большинстве своём видел — и не раз — на приёмах, сколько их одежда. Крой, фасоны, сочетание цветов и богатство тканей, которые он придирчиво сравнивал со своим нарядом, вызывали у него несоизмеримо больший интерес, чем порядком поднадоевший Гарри и то, как он у него на глазах будет в режиме реального времени влезать в неприятности.

Наконец, путём долгого и крайне скрупулёзного сравнения придя к выводу, что да, краше его тут нет и быть не может, он соблаговолил переместить взгляд на лабиринт. В основном тут была та же история, что и с озером. Темно, плохо видно, да ещё и чёртов туман, как на грех, наползая порой скрывал от зрителей целые области, заполненные хитроумными ловушками и едва заметными в обманчиво нечётких тенях монстрами.

Словом, это было развлечение на любителя, которое к тому же мало того, что не отличалось особой зрелищностью, так ещё и, как в своё время утверждал Уэлш, в подмётки не годилось предыдущим турнирам.

Однако окружающим почему-то нравилось. Сидящие неподалёку дамочки, обвешанные безвкусными драгоценностями, как ёлки на рождество, то и дело вскрикивали, картинно прижимая руки к груди, когда участники сталкивались с какими-то трудностями. Хотя какие это трудности? Сфинкс, загадывающий загадки? Гигантские пауки? Сопле… сопло… короче, непонятное существо, выведенное Хагридом? Да он бы их всех одолел за пять минут! Просто не напрягаясь. Ну, может, повозился бы чуть-чуть побольше с той уродливой гаргульей, что припрятали в самом дальнем углу. Ну так её специально поставили там, понимая, что чемпионы так сильно от центра не отклонятся. Ведь это же дети, мало ли, что с ними случится. Это ведь только ему, Гилдерою Локхарту, кавалеру ордена Мерлина третьей степени, всё ни по чём. Он сражался с вампирами, оборотнями, привидениями и один раз даже с самим Волан-де-Мортом!

Теперь уже ощутимо вскрикнула супруга французского посла, когда уже поминаемый недобрым и отчасти презрительным словом паук, словно желая оправдаться, набросился на чемпионку Шармбатона.

Гилдерой устало покачал головой, глядя на то, как девушка пытается его поджечь. Вот он бы в этой ситуации не сплоховал, он бы…

По трибуне пронёсся вздох облегчения, когда успешно сбежавшая от паука Делакур продолжила пробираться к центру лабиринта.

Гилдерой брезгливо морщился. Вся эта толпа и ажиотаж были вызваны исключительно тем, что борьба происходила прямо перед глазами зрителей. Вот если бы он вот так же…

Но потом он вспомнил, чем может обернуться подобная идея, если её услышит Чарльз, и сам содрогнулся от пугающих перспектив. Нет, он лучше по старинке. Так надёжней. Да и глупо завидовать детям. Слава, она ведь такая коварная штука, сегодня есть — завтра нет. Ну, их слава, во всяком случае. Его-то не померкнет и не потемнеет никогда!

По трибунам снова пронеслась волна возгласов, привлекая его внимание к лабиринту. Ну конечно, как и ожидалось, по направлению к кубку нетвёрдой походкой шёл Поттер.

Дошёл или нет, правда, было непонятно, поскольку мерзкий туман опять скрыл собой изрядный кусок бывшего квиддичного поля как раз там, где стоял вожделенный приз.

— Он схватил? Схватил или нет?! — осторожно перешёптывались волшебники тщетно пытаясь разглядеть хоть что-то.

— Ни черта не видно.

Гилдерой даже не пытался всматриваться сквозь эту ползучую белую субстанцию, что неспешно, не более пяти сантиметров в секунду, отползала из центра, намекая всем своим видом, что скрытое ею появится ещё не скоро. Куда больше его внимание привлекал Аластор Грюм, стоявший около западной стены лабиринта и напряжённо смотрящий своим волшебным глазом на Поттера.

Ну, точнее Грюм смотрел — то есть сверлил взглядом — зелёную стену, но, судя по направлению, ошибиться в истинной цели его внимания было сложно.

Замешательство и раздумья длились недолго: взмах палочки, и стена расступилась перед старым мракоборцем, который, уверенно опираясь на палку, зашагал по направлению к центру лабиринта.

— Так он схватил или нет? — продолжали вопрошать окружающие, даже не заметив этого.

— Вроде, должен был появиться знак при контакте с кубком.

— Да какой знак и искры? Они переборщили с заклятием ползучего тумана! Мало того, что поднялся выше границ зарослей, так ещё и половину обзора закрыл, — недовольно бурчал сидящий впереди волшебник в светло-коричневой мантии.

Минуты тянулись медленно, а может, так казалось ему. Гилдерой непроизвольно съёжился под своей одеждой. Туман, накладки, Грюм, отправившийся выяснять, наплевав на запрет нахождения внутри кого-либо кроме участников. Но Грюм — это Грюм. Ему плевать на правила, раз пошёл, значит, так и надо. А зачем надо? Зачем мракоборец пошёл в тёмный и страшный лабиринт, где куча опасных тварей? И Поттер… И конец учебного года…

Локхарт почувствовал, как кровь отливает от его лица. Как холодеет внутри. Непроизвольно вжался в мягкое обитое красным бархатом кресло, до боли сжав подлокотники.

Где-то в глубине души в панике метался инстинкт самосохранения, призывая бежать. Быстро. Срочно. Немедленно. Вот прямо сейчас!

Сбежать из восьмого ряда, сидя на восьмом кресле, не привлекая ничьего внимания, было невозможно.

Он судорожно сглотнул, быстро повторяя в уме все придуманные заранее причины, по которым сегодня его никто и никуда не отправит. Вспомнил про Грюма. Про его боевой опыт. Про то, что стараниями мракоборца забито пол-Азкабана. Про то, что раз он не может от сюда выйти, то и отправить его туда быстро не смогут.

Ведь не смогут, да?

Он повернулся к агенту, чтоб сказать ей о своих дурных предчувствиях, но осёкся на полуслове.

Глаза агента горели огнём предвкушения, левая рука вцепилась в спинку стоящего перед ней кресла так, что побелели костяшки пальцев, в то время как она что-то сжимала в правой. Миранда сейчас была похожа на гончую, которая почувствовала добычу. Один жест хозяина, и она сорвётся, бросится на добычу.

Сигналом послужил не так и не взметнувшийся сноп искр, и не сигнал поданный Грюмом, и даже не сидящий в двух рядах от них Чарльз, а тень в ярко-зелёной мантии, что метнулась по направлению к лабиринту. Не узнать Риту Скиттер, даже с такого расстояния, было просто невозможно.

— Пора. Пора, Гил! Только не подведи, — крикнула девушка, но её голос потонул в воплях вскочившего в едином порыве на ноги стадиона.

Он не успел ничего сказать или спросить, в чём именно должен не подвести. И что вообще происходит. Миранда быстро сунула ему что-то в руку, силой заставив его сжать кулак.

Так же быстро отпустила, улыбаясь странной, даже немного хищной улыбкой.

Резкий рывок. Его подхватило и одновременно с флегматичным «ну я так и знал» куда-то понесло.

Надежду на светлое и неимоверно прекрасное будущее никто не отменял, а потому величайший волшебник мира её лелеял до самого последнего момента. Пока понимал, что ему сунули в руку аналог порт-ключа. Пока нёсся не пойми куда в вихре мерцающих огней. Даже когда плюхнулся плашмя на сырую землю, и то продолжал верить, что всё происходящие — часть хитрого плана, и ничего плохого не произойдёт.

Ключевое слово было «пока». Ибо он верил в это, пока летел и не видел, а вот когда прилетел, упал и поднял глаза…

О том, что у него проблемы, он узнал по тому взгляду, которым на него смотрел Гарри Поттер. Гарри Поттер, у которого из раны на руке сочилась кровь, а сам он был привязан к какой-то уродливой статуе.

То, что у него большие проблемы, он понял всего секундой позднее, когда его палочку, доселе мирно лежавшую в кармане, вырвало с чудовищной силой, порвав и карман, и новый костюм, частью которого карман являлся.

О том, что у него очень большие проблемы, на фоне которых порванный и перепачканный грязью костюм был мелочью, стало ясно ещё мгновение спустя, когда откуда-то из-за спины раздалось:

— А вот и наш храбрый герой. Строго по расписанию.

Этот голос. Гилдерой мог поклясться, что раньше его никогда и нигде не слышал. Холодный, неприятный и в то же время…

Поттер смотрел на Локхарта.

Локхарт смотрел на Поттера.

Он знал этого неугомонного мальчишку уже без малого три года. Три года, за которые что только ни случалось и кто только ни хотел его убить. Был василиск, одержимая девочка, воспоминание Волан-де-Морта, дементоры, маньяк, который не маньяк, оборотень и много чего и кого ещё. Весь этот передвижной дурдом с маниакальным упорством стремился убить Гарри. Гарри со своей детской непосредственностью зачастую не понимал масштаб угрозы и опасность происходящего, а потому смело рвался в бой, плюя на правила и желание Гилдероя дожить до почётной пенсии.

Гарри не боялся никого и ничего.

Гарри смотрел на величайшего героя магического мира, лежащего у его ног, а потом переводил взгляд куда-то за его спину. Туда, где стоял некто с холодным голосом и палочкой Локхарта. Некто, при взгляде на которого в зелёных глазах вспыхивал огонь жгучей ненависти, а на лице против воли читалась растерянность, неверие и лёгкий, но всё-таки страх.

Гилдерой не сказал ни слова. Просто не мог. С каждой секундой надежда на то, что из-за памятника выскочит довольный Уэлш с кучей фотографов и весело крикнет, что его разыграли, таяла без следа.

Здесь никого не было. Был только поздний вечер, кладбище, раненый и надёжно связанный Гарри Поттер.

Поттер снова посмотрел на него и всё так же молча кивнул на так и не заданный вопрос.

Впрочем, этого кивка было более чем достаточно. Поскольку где-то на подсознательном уровне он уже прекрасно знал, кто именно стоит у него за спиной.

Поскольку по какой-то злой иронии судьбы он где-то глубоко-глубоко в душе давно был уверен, что рано или поздно встретится с ним.

Они просто не могли не встретиться: Гилдерой Локхарт — неимоверно прекрасный и великий победитель чудовищ и, собственно, само чудовище — Лорд Волан-де-Морт.

— А я только успел поздороваться с Гарри и сказать, как сильно по нему соскучился, — продолжал тем временем голос, от которого у Гилдероя совсем не героически побежали мурашки по спине и совсем печально что-то заурчало в желудке. Правила хорошего тона и кодекс Лиги защиты от тёмных сил, почётным членом которой он и являлся, требовали, что бы он встал, отряхнулся и, повернувшись к врагу лицом, поздоровался. Кинув полный презрения взгляд на тёмного лорда, раз единственное оружие у него отобрали.

Грюм, описывая действия оказавшегося в схожей ситуации волшебника, был менее тактичен. После пары веских слов в адрес умственных способностей незадачливого мракоборца он советовал:

…выведи его на беседу. Пусть этот тщеславный (автор и редактор не смогли прийти к консенсусу по поводу этичности и точности в ходе именования психически здорового человека медицинским термином, а потому здесь и далее будет и использоваться слово субъект) расскажет, какой он хитрый, раз смог обдурить подобного идиота. Умудрившегося потерять не только палочку, укрытие, но и землю из-под ног. Дождись подходящего момента, когда он отвлечётся, и швырни в него что-нибудь: горсть земли, валяющийся под рукой камень — что угодно, лишь бы оно могло отвлечь противника хоть на мгновение.

Совет сопровождался утверждением о том, что снаряд может навредить противнику, если он не держал наготове палочку, или отвлечь, поскольку он чисто на рефлексе должен будет атаковать в первую очередь летящий в него предмет, а не вас. В идеале проделать это надо было быстро и одновременно с перекатом. Чтобы успеть отскочить в сторону и, если повезёт, спрятаться хоть за каким-то укрытием.

К сожалению, у этого плана было целых два минуса: степень тщеславности Волан-де-Морта вызывала сомнения, а сам Гилдерой терпеть не мог перекаты по земле. Тем более если речь шла о влажной, пахнущей гнилью и разложением, кладбищенской земле.

Точнее нет, у плана было целых три минуса, поскольку Поттер нашёл в себе силы выдавить:

— И Хвост тоже здесь.

Двое на одного — это, конечно, нечестно, но кто же ожидает честности от тёмных лордов и их приспешников? Гилдерой Локхарт и не ждал. Было очевидно, что его мало того, что заманили в ловушку, так ещё и заранее всё спланировали. Насколько тщательно, он пока не знал, но чутьё подсказывало, что фокус с перекатом и швырянием комьев сырой земли здесь не сработает. Поскольку от него, очевидно, именно что только и ждут — какого-нибудь фокуса.

Так что ему ничего не оставалось, кроме как повести себя так, как и положено вести себя в подобной ситуации добропорядочным волшебникам, ведущим геройский образ жизни.

Медленно, стараясь не делать резких движений, он поднялся. Не торопясь оглядел свой костюм, пребывающий в плохом, но, надо признать, не критичном состоянии. Пара взмахов палочкой, и ему можно было бы придать вполне товарный вид. Но палочки не было, поэтому пришлось ограничится лёгким отряхиванием, которое даже самый мнительный тёмный маг не смог бы принять за попытку к атаке.

— Ну что ж, вы ждали героя — и я пришёл! — собрав всё своё мужество и остатки самообладания, гордо объявил Локхарт. Поворачиваясь одновременно с произнесением последнего слова и с твёрдой уверенностью, что если умирать, то, во-первых, умирать красиво и, во-вторых, обязательно так, чтоб потом было что воспеть потомкам в легендах.

Ему неимоверно повезло, что к тому моменту, когда он повернулся в лучших традициях жанра, одарив противника улыбкой на миллион, фраза уже была произнесена. Поскольку говорить, да и вообще улыбаться при виде в прямом смысле восставшего из мёртвых тёмного лорда ему почему-то резко расхотелось.

Да, перед ним в этот раз было не воспоминание пятидесятилетней выдержки, а вполне такой себе реальный человек. Ну, или то, что когда-то было человеком. Вместо довольно-таки милого юноши, одетого пусть и в скромную, порядком вышедшую из моды мантию, перед ним сейчас стояло нечто отдалённо напоминающее человека, закутанное в самую дешёвую чёрную мантию, которую можно купить только в самых отдалённых от Лондона магазинах, ибо больше этот хлам нигде и никому не нужен.

Голова Волан-де-Морта была начисто лишена волос, кожа была мертвенно-бледной, нос отсутствовал начисто, а глаза…

Гилдерой невольно сделал шаг назад, глядя в эти кроваво-красные нечеловеческие глаза, в которых довольно-таки недвусмысленно читалось, какая участь ждёт его и Гарри.

— Да, пришёл. Но это уже заслуга моих верных помощников, а никак не твоя. — Тёмный лорд замолчал, задумчиво посмотрев на них, — Как Вы думаете, сколько у меня помощников? Сколько верных мне людей? Один? Два? А может…

Они появились из ниоткуда.

Нет, Гилдерой прекрасно понимал, что они все — все эти волшебники — трансгрессировали, но жуткое впечатление, как и ощущение от этого действия, не стало ничуть меньше.

Радовало лишь то, что хвалёные помощники, нагоняющие дрожь на честных граждан одним своим упоминанием, сами дрожали как осиновые листы, с ужасом и недоверием поглядывая на своего восставшего из мёртвых господина.

Ну, то есть их лица, конечно, были надёжно закрыты масками, как и тела были скрыты абсолютно одинаковыми мантиями, глядя на которые нельзя было определить ни вкусы хозяина, ни его социальное положение. Абсолютно одинаковые, безликие мантии, понять по которым вкупе с маской можно было только одно: это пожиратели смерти. Вот только руки тряслись у этих пожирателей и голоса дрожали, когда они со своими недоверчивыми и неуверенными возгласами «хозяин!» чуть ли не на карачках, осторожно приближались к Волан-де-Морту.

Тёмный лорд молча смотрел на них.

Он стоял босиком на земле, одетый в какую-то задрипаную мантию и, как был уверен Гилдерой, под этой самой мантией у него ничего не было от слова совсем. Но. Но он выглядел в ней, как самый настоящий лорд. Самый настоящий тёмный лорд, который с присущей ему тёмностью и злобностью сейчас будет говорить по душам со своими приспешниками, которые с десяток лет назад бодро и полным составом отреклись от него. Заявив, что не знают, не слышали, не участвовали и ничего мракоборцы не докажут, поскольку если что и было, то без их на то ведома, под воздействием Империо.

Мракоборцы, в отличие от Министерства, тогда им не поверили и, как показалось Локхарту, тёмный лорд сейчас также не сильно верил в их искренность. Во всяком случае, судя по тому презрению, с которым он оглядывал появившихся, снисходительного прихлопывания по плечу и приглушённого «да-да, на вашем месте я поступил так же» им ждать не стоило. Оно и понятно: все верные ему до конца сейчас либо в Азкабане, либо на соседнем магическом кладбище.

По завершении процедуры, унизительно-умоляющего пресмыкания с обязательным целованием подола мантии пожиратели так же смиренно отползали в сторону и становились в круг, в центре которого они остались вчетвером. Тёмный лорд, великий герой, Мальчик-который-Выжил и предатель, которого надо было всё-таки отдать Блэку годом ранее.

Хвосту то ли не нашлось места в кругу, то ли его оставили их сторожить. Что делал он, надо признать, весьма прилежно, мелкие крысячьи глазки ни на секунду не оставляли Гилдероя без внимания. К слову, во внешности предателя за последний год мало что изменилось. Разве что он немного пополнел и на правой руке у него красовалась какая-то странная серебренная перчатка, как-то уж слишком плотно прилегающая к телу.

За то время, что Локхарт разглядывал предателя, Волан-де-Морт как раз дошёл до логической середины в своей речи на тему, почему он считает всех присутствующих пожирателей жалкими ничтожествами и предателями. Возразить на последнее пожирателям было нечего. То есть они, конечно, пытались, но, во-первых, тёмный лорд — это не тот человек, который поверит в то, что все эти годы они хранили его портрет под подушкой. Плача одинокими ночами и ожидая лишь знака, чтоб кинуться ему на помощь. А во-вторых, очень сложно пытаться что-то объяснять, когда на тебя насылают круцио.

Слушая вопли скрючившегося пожирателя и нестройные завывания его собратьев по разуму и неприятностям, Гилдерой пришёл к неутешительному выводу, что если со своими союзниками Волан-де-Морт творит такое, то ему, блистательному сокрушителю зла, точно не светит ничего хорошего.

Однако предпринять что-либо, дабы изменить подобное столь незавидное положение, он не мог. То, что он был по-прежнему свободен, в данном случае не играло решительно никакой роли, поскольку противников было много, его сил мало, а палочка отсутствовала в принципе.

Одно он знал точно. Что бы ни случилось и как бы ни начали развиваться в дальнейшем события, он должен держаться как можно ближе к Гарри. Гарри родился под самой чокнутой звездой, что есть на небе, и, как следствие, он влипает во всё, во что только можно влипнуть, но остаётся при этом жив. Если он будет держаться поближе к Гарри, то есть шанс, что он тоже останется жив. В конце-то концов, ещё никто из тех, кто помогал Гарри вылезать из неприятностей, не умер. А потому храбрейший герой мира стоял, чуть ли не прижавшись спиной к мальчишке.

Чтобы быть как можно ближе.

Чтобы, в случае чего, сумасбродная удача Поттера спасла и его.

Чтобы все — если уж ему действительно сегодня не повезёт — по крайней мере видели, что он закрывал мальчика собой до последнего.

— …но не всё шло гладко, не так ли, Хвост? — Волан-де-Морт уже закончил с кратким описанием морального облика своих подчинённых и перешёл непосредственно к тому, как он сначала выживал, будучи покинутым всеми, а затем нашёл-таки способ не только вернуться, но и показать этим всем, что рановато-то его списали со счетов.

— Знаете, что случилось, когда Хвост добрался до меня? Он примчался в Албанию не один. — Тонкие губы растянулись в отвратительной усмешке. — Следом за ним, уж не знаю, ведомая каким чутьём, прибыла одна неимоверно любопытная журналистка. Она могла бы всё испортить, но нам повезло. Она была зла, охоча до сенсаций и ей было плевать на то, что она что-то нарушит, не сообщив сразу об увиденном. Хвосту было достаточно пообещать ей такое интервью, что все позеленеют, как её мантия. И она согласилась. Пошла за ним в лес, а там…

Тёмному лорду не надо было называть имени, Гилдерой уже и так понял, о ком речь. Так же как и понял, что произошло там, в самом сердце тёмного албанского леса. Слишком уж немного было вариантов развития событий.

По толпе пожирателей пробежал лёгкий шумок, когда по шорохам за спиной Локхарт понял, что кто-то ещё аппарировал на кладбище. И, судя по тому, что удивление со стороны пожирателей было недолгим, а лучи заклинаний не прорезали ночную тьму, это был не Грюм или кто ещё из мракоборцев.

Это была Рита. На её лице была немного растерянная улыбка, когда она вышла чуть вперёд, оказавшись в поле зрения Гилдероя. Журналистка, к слову, выглядела вполне обычно, если не считать того, что стояла посреди толпы пожирателей смерти и молчала. Спокойно взирала на тёмного лорда, не пытаясь сбежать или взять интервью. Крайне не характерное поведение, которое выдавало Империо с головой.

За прошедшие столетия волшебники так и не научились определять со стопроцентной точностью, находится или нет тот или иной маг под первым непростительным. Слишком сильно влияло оно на мозг жертвы, подчиняя её воле противника. Заставляло верить, что та сама хотела сделать то, что ей приказали. Иногда жертва даже и не подозревала о своих действиях, иногда знала и чувствовала всё, что происходило с ней, иногда даже боролась и побеждала, вырываясь из-под контроля. Те самые девять процентов, в которые Рита, очевидно, не входила.

Гилдерой Локхарт не любил Скитер. Скитер, была, как выражалась, Миранда, занозой в известном месте и попила у них не мало крови. У них, конкретно у него и у его фанаток до кучи.

Но всё-таки ему было её жаль. Как сказал ему кто-то давным-давно, всё-таки женщина. А героям, пускай и безвинно пострадавшим, грешно обижаться на слабый пол. Даже если этот слабый пол в своё время сделал всё, для того, что бы его репутация рухнула куда-то в неизвестные глубины преисподней.

— Как журналистка она о многом знала, — тем временем продолжал лорд, — и я, наверное, смог бы почерпнуть ещё больше, доведись мне основательно покопаться в её голове. Но это было, увы, невозможно. Исчезновение подобной особы не могло бы пройти бесследно, да и к тому же, очень скоро выяснилось, что она и без того может предоставить много интересной информации. Эти журналисты всюду суют свой нос и знают о многом таком, о чём не знает никто. Рита знала и о турнире, и о том, что его проведут в Хогвартсе. О том, что она как журналистка сможет находиться вблизи школы, не вызывая подозрений. О том, что она сама может находиться на территории Хогвартса незамеченной.

Он посмотрел на по-прежнему безучастно стоящую Скитер:

— Обратись.

В следующий момент специальный корреспондент пророка исчезла. Гилдерой даже на миг подумал, что она трансгрессировала, но быстро понял, что она никуда не исчезала. Она обратилась, как ей и приказали.

— Анимаг, — ошарашенно прошептал он разглядывая висящего в воздухе небольшого жука.

В одно мгновение всё стало легко и просто — понятно. Скитер была незарегистрированным анимагом. Вот почему никто из них её не видел, когда она следила за ними у ивы. Кто из них смог бы заметить в той суете и неразберихе, что творилась в конце прошлого учебного года, маленького жучка, что прицепился в Хогсмиде к одежде одного из журналистов?

Маленького жучка.

По коже Гилдероя пробежал холодок. Да, в образе жучка ничего не стоило пробраться в неохраняемый Большой зал и кинуть имя Поттера в кубок. Даже Грюм с его хвалёным глазом ничего бы не заметил, но… Но ей нужно было превращаться в человека. Жучок столь малого размера не смог бы поднять бумагу и протащить её в школу. А раз ей надо было превращаться, то был риск попасться на глаза мракоборцу. Она не попалась. Ни когда кидала имя в кубок, ни когда заколдовала кубок, ни когда… Ведь Гарри тоже как-то сюда попал. Тоже порт-ключ? Значит, она превращалась два раза. Минимум два раза. Превращалась не боясь, что её кто-нибудь увидит.

Проделать подобное на территории школы, пребывая в абсолютной уверенности, что его не заметят, мог только один человек. Тот, у кого была карта. Карта, на которой отражались не только все запутанные ходы и залы волшебной школы, но и где кто находится в данный момент времени. А значит, в этой схеме был задействован кто-то ещё. Кто-то, у кого были сведения не только о карте, о которой Скитер не могла знать, но и знания, где она, собственно, лежит и как ей правильно пользоваться.

— Я вижу, наш так называемый герой уже понял, что это ещё не всё. Не верится, правда? Даже я в какой-то момент подумал, что это невозможно. Ну не может же мне так повезти два раза подряд. Однако, — он жутко усмехнулся, глядя куда-то аккурат за правое плечо Локхарта. — Судьба была ко мне благосклонна.

Было очевидно, что лорд желает, чтобы Гилдерой проследил за его взглядом и обернулся. Можно было, конечно, и не оборачиваться. Не давать лишний повод к торжеству. Но что бы изменил его молчаливый протест?

Рядом завозился Поттер. Как видно, мальчишка готов был свернуть себе шею, лишь бы увидеть происходящие, но волшебные верёвки плотно прижимали его к статуе, не давая не то что повернуться самому, но даже как следует повернуть голову.

Локхарт в этом плане с радостью поменялся бы с ним местами. Потому как с другой стороны от памятника, засунув руки в карманы джинсов, стоял Мэтью Уэлш.

— Весьма своевольный мальчишка, — с ухмылкой заметил Волан-де-Морт. — Даже пытался сопротивляться моей магии. Вы, например, знали, что если человека слишком долго держать под Империо, то в какой-то момент он начинает ему сопротивляться? Я знал, но это же требует времени. Постоянного пребывания хотя бы в течение пары месяцев, чтобы порабощённый смог не подчиниться и попытаться сбежать. В остальное время приступы кратковременны и не опасны. Пара секунд максимум, а потом опять подконтрольный целиком в твоей власти. Я совершил ошибку, послав его за картой так поздно, но я и узнал о ней не быстро. Кто же знал, что он вырвется из-под контроля, аккурат возле…

Тёмный лорд задумчиво смотрел на Гилдероя, вертя палочку в своих чересчур тонких пальцах:

— А это вообще законно, держать подобные предметы в доме? Или тем, кого принято считать героями, закон не писан? Так или иначе, но то предупреждение Вы, по счастью, проигнорировали. По счастью для меня. В результате чего вы и находитесь здесь.

А сейчас я расскажу, какая отводится вам роль в предстоящем спектакле. Она у вас главная в этой маленькой трагедии.

— Я бы предпочёл комедию, — наконец решился на ответную реплику Гилдерой. Ему нравилась идея, что он будет в главной роли, но смущало слово трагедия и, собственно, личность режиссёра/сценариста.

Волан-де-Морт с деланным интересом повертел головой, глядя то на одних пожирателей, то на других. Те ответили ехидными смешками, что раздавались уж слишком громко в царящей вокруг тишине.

— Ну, мы посмеёмся, так что это, возможно, будет всё-таки комедия. Чёрная, — благосклонно согласился Лорд. — Она будет называться «Смерть мальчика, который выжил».

Локхарту название не понравилось, поскольку оно как минимум не соответствовало предполагаемому сюжету. То есть сюжет, соответствовал, но ведь если исходить из названия, то тогда в главной роли опять будет Гарри?

Впрочем, это был тот редкий случай, когда он не рвался быть на первом месте.

— Вы, наверное, задумались, при чём здесь вы? — словно читая мысли, осведомился тёмный волшебник.

Гилдерой ограничился кивком.

— Всё просто. Гарри нас сегодня покинет, и это будет символизировать моё возвращение. Но вот беда, я не хотел бы, чтоб об этом кто-нибудь знал, а потому мы организуем этот маленький спектакль. Согласно его сценарию, мальчик, которого все считали моим победителем, умрёт. Он станет жертвой трагического стечения обстоятельств. Кубок — этот старинный артефакт, созданный ещё в те времена, когда чистота крови значила практически всё, а проклятия и кровавые истории были обыденностью, возжелает крови. Я уверен, будет создана комиссия, — тёмный лорд посмотрел на стоящего в круге и ничем не выделяющегося среди прочих пожирателя. — И эта комиссия установит, что причина именно в древнем проклятии, наложенном каким-нибудь колдуном, жившим в четырнадцатом веке, и потому смерть — всего лишь трагическое стечение обстоятельств.

Фигура едва заметно вздрогнула, но, быстро взяв себя в руки, согнулась в поклоне. Покорно прошептав:

— Как пожелаете, Хозяин.

Тонкие, бескровные губы Волан-де-Морта изогнулись в мерзкой улыбке, когда он повернулся к ним:

— И тут наступит ваш черёд. Согласно выводам той же комиссии, будет установлено следующее. Стремясь поднять рейтинги своего издания, литературный агент Гилдероя Локхарта устроила так, что он должен будет первым оказаться рядом с будущим чемпионом. Но всё сложилось несколько иначе, и он стал первым, кто увидел бездыханное тело мальчика.

Кубок выкинул бедняжку прямо к василиску. Мальчик посмотрел на него, — тёмный лорд сделал драматическую паузу, прежде чем довольно закончить, — и умер.

Авада Кедавра определяется как смерть без каких-либо на то причин. Человек абсолютно здоров, но при этом мёртв. То же самое касается смерти от взгляда василиска. Даже такой профессионал, как Грюм, не сможет определить, что именно из этих двух стало истинной причиной смерти: слишком уж похожие симптомы.

— Дамблдор сразу поймёт, что это твоих рук дело! — резко крикнул из-за спины Локхарта Поттер. — Он не поверит, и Грюм тоже!

— Поверит, Гарри. Они все поверят. Ведь ты же не думал, что я весь этот год сидел сложа руки? Я хотел, что бы именно ты стал ингредиентом для моего возвращения. Я сделал так, что даже Дамблдор не сумел мне помешать похитить тебя у него из-под самого носа. И у меня прекрасный план, как сделать так, чтобы ни у одного волшебника даже не закралась мысль, что тебя убил вовсе не василиск, а моё заклинание.

Да, видишь ли, я хочу показать всем присутствующим здесь, что было ошибкой считать, что маленький ребёнок смог победить меня. Меня, того, кто продвинулся по тропе тёмных знаний дальше, чем кто-либо! Меня, Лорда Волан-де-Морта!

— Василиски очень редки в современной Англии. Сложно будет представить, что это их глаз дело, — осторожно пихнув локтём Поттера, сказал Локхарт, стараясь, чтоб его голос звучал хоть немного уверенно. Не хватало ещё, чтоб тёмный лорд вышел из себя и приступил к исполнению плана. Надо было тянуть время. Чёрт с Мэтью, но Миранда же должна заметить, что Гарри и его на поле нет. Она поднимет панику, отследит его по стоящим на нём заклинаниям и амулетам и спасёт… то есть поможет ему одолеть Волан-де-Морта, поскольку, кажется, в этот раз он сам не справится.

Тёмный лорд усмехнулся какой-то уж совсем нехорошей усмешкой, и Гилдерой в очередной раз порадовался правильному фасону своего сегодняшнего наряда: дрожащие коленки разглядеть было невозможно.

— Тянете время? Напрасно. Я думал, нахождение здесь вашего друга достаточно ясно даст понять, что следящие чары заблокированы.

— Т-тоже василиск?

— Почти. У Вас хорошая защита: помогает если не заблокировать проклятия, то хотя бы оповестить всех заинтересованных о том, что за заклинание и когда было применено.

Гилдерой выжал из себя подобие улыбки.

— Однако даже такую защиту можно если не обойти, то хотя бы обмануть. Особенно если речь идёт о чарах, наложенных разными колдунами на одного человека. Человека, который связался с тёмными искусствами и не брезговал использовать артефакт чёрной магии.

Улыбка померкла, а в душе зародились очень плохие подозрения.

— Гилдерой Локхарт бросился спасать своего любимого ученика и достал ту самую булавку, о которой столько писали этим летом.

— Первым делом, он бы достал палочку, — потому что…

— Но он не смог достать палочку, — участливо заметил Волан-де-Морт. — Она немного сломалась при неудачном падении после перемещения. Вот так, — с этими словами он достал вышеупомянутую и…

Гилдерой не веряще смотрел на обломки своей волшебной палочки, что лежали у ног тёмного лорда, который как ни в чём не бывало продолжил:

— Печально, правда? И вот, оказавшись в столь стеснённых обстоятельствах, он выхватил булавку, надеясь подчинить себе змею. Он опоздал всего на миг. Гарри уже был мёртв. А сам надменный волшебник посмотрел в глаза василиску и…

Ничуть не надменный, а очень даже скромный волшебник в это мгновение понял, в чём именно заключался план касательно его персоны и, мягко говоря, перспектива его не обрадовала.

— Это недоказанная теория! — взвыл он не хуже Поттера. — Не существует доказательств того, что василиск может не убивать взглядом.

— Я приказывал василиску, которого вы убили два года назад, и на меня почему-то его взгляд не подействовал. В отличие от той дурёхи, что рискнула на него посмотреть полвека назад.

Здесь уже возразить было нечего. В и без того ярких воспоминаниях о тех событиях недотёмный лорд действительно отдавал приказы, ничуть не боясь червяка-переростка. Правда, он на тот момент был всего лишь воспоминанием, и даже чисто теоретически умереть не мог. Однако тот же Почтибезголовый Ник в тех же обстоятельствах слегка утратил подвижность.

— Значит ли это, что вы не будете его убивать, Господин? — вмешался в разговор один из стоящих рядом пожирателей.

— Нет. Нет, Люциус, мы не можем убить мистера Локхарта, но и отпустить его просто так в мои планы не входит. Он у нас главный актёр и свидетель. Он тот, на кого все будут смотреть, забыв о печальной участи Гарри Поттера. Иначе он бы в этом плане не потребовался и вовсе.

Волан-де-Морт прошептал заклинание, и послушный манящим чарам амулет, доселе лежавший в мешке неподалёку от котла, сам прыгнул ему в руку.

— У меня практически не было магических сил, но была масса времени на создание этого плана. На то, чтобы объяснить даже Хвосту, как именно можно создать подобный ложный амулет. Способный создать на несколько секунд слепое пятно в защите. Чистая предосторожность на случай, если наш друг не смог заблокировать всю защиту.

Мистер Локхарт попытается взять под контроль василиска, и тот посмотрит ему в глаза. Маги всего мира будут спорить, что было на самом деле причиной магического конфликта: разрозненные заклятия и амулеты светлой магии, что попытались защитить от убийственного взгляда, или они же, но уже взбунтовавшиеся от применения столь сильной тёмной магии. В конце-то концов, он же практически весь год убеждал всех, что, будь у него подобный артефакт, то он от его использования давно бы умер.

Гилдерой стиснул зубы и постарался не отводить взгляда от Волан-де-Морта. Лишь бы не смотреть на Уэлша, чьей «блестящей» идеей была эта самая теория.

— Знаменитые профессора будут спорить до хрипоты, обсуждая эти две теории, газеты будут пестреть яркими заголовками, и всем будет невдомёк, что причиной всему будет обычное, хоть и слегка видоизменённое, заклинание забвения. Как итог, потеря памяти без шансов на восстановление и лёгкое сумасшествие в придачу.

— Для того, чтобы осуществить это, Вам нужен василиск!

— И он у меня есть. Жаль, правда, что двое пришедших вам на помощь журналистов должны будут убить его, спасая вас, но тут уж ничего не поделаешь.

Гилдерой с сомнением посмотрел на практически незаметный в окружающем их полумраке ящик, что сиротливо стоял возле одного из дальних надгробий, на который указывал Волан-де-Морт, и…

Нет, он мог смирится с тем, что Мэтью его сдал с потрохами, находясь под Империо. Он мог, пусть и с изрядной долей ужаса, принять тот факт, что, согласно плану тёмного лорда, остаток жизни он проведёт в Мунго, улыбаясь как идиот и даже толком не понимая, кто он и где находится. Он даже мог скрепя сердце допустить, что все будут думать, что его спасла Рита Скитер, но…

Но этот чёртов ящик был едва ли чуть больше метра, а значит, василиск, самое большее, был два метра в длину! Весь мир будет думать, что его, Гилдероя Локхарта, кавалера ордена Мерлина третьей степени, почётного члена лиги защиты от тёмных искусств и просто первого красавца Великобритании, одолела змея чуть больше ужа?!

Пожирателям, однако, в отличие от него, размеры василиска были непринципиальны. Они с явным сомнением косились на ящик и, как видно, не испытывали особого восторга от гениальности плана своего Господина. Даже слова Волан-де-Морта о том, что он змееуст, и василиск даже не шелохнётся без его приказа, не вселили в них должный оптимизм. Тем более когда Гилдерой, не желая даваться врагу без боя, запальчиво крикнул, что они все идиоты, если считают, что он так просто сам посмотрит в глаза змее.

Были ли идиотами прислужники тёмного лорда — вопрос, конечно, спорный, но вот слабаками их назвать было никак нельзя. Не обделённые физической силой, они быстро скрутили героя, повинуясь знаку тёмного лорда, который велел приступить к началу спектакля немедленно.

Всё, согласно плану, было продумано, тщательно подготовлено и расписано буквально по минутам.

Первым актом значилась непосредственно смерть Гарри. Потом короткий антракт в виде подготовки змеи к её роли. И, наконец, второй акт: неравный бой, в котором знаменитый герой проигрывает василиску, чтобы в третьей, самой трагической части, быть спасённым двумя журналистами. Которые ради его спасения забудут о своей вражде, что, в свою очередь, будет символизировать акт величайшего самопожертвования, очередного магического сотрудничества, ну и по совместительству даст им обоим железное алиби на случай неприятных вопросов.

Однако это самое всё благополучно начало выбиваться из графика уже на первом акте. Гарри, как и следовало ожидать, категорически отказался взять и просто умереть. Возможно, в этом была определённая вина режиссёра, который ввиду своей раненой много лет назад гордости решил не просто убить мальчика, а устроить с ним настоящую дуэль.

Чтоб всё по-честному!

Понятие «по-честному» тут было, правда, относительным. Сильный маг, знающий несколько тысяч заклинаний, а вокруг толпа его вооружённых подельников.

Нет, всё-таки бой был определённо изначально нечестным, поскольку едва Поттера отвязали от памятника и вернули палочку, Гилдерой понял, что это конец.

Конец тёмного лорда, разумеется, поскольку данного субъекта жизнь, как видно, ничему не научила.

Чего никак нельзя было сказать о самом великом герое современности. Жизнь его многому научила, а общение с Поттером вообще отбило способность удивляться чему-либо, если речь идёт об этом мальчике и конце июня. Он был готов ко всему, в отличие от остальных присутствующих на кладбище.

Хотя, надо признать, особого выбора у него и не было. Либо он будет готов ко всему, согласно заветам Грюма, и спасёт себя, воспользовавшись ещё не понятно чем, но точно тем, что с минуты на минуту отколет Гарри, либо он отправится в Мунго.

В Мунго не хотелось. Он бывал там и видел, что творится внутри магической больницы, особенно на этаже с неизлечимыми. Нет, там, бесспорно, было мило, большие светлые палаты, добрый и крайне благожелательный персонал, но…

Он представил себя там. В сиреневом халатике, сидящим за столом в просторной светлой палате, все стены которой были увешаны его изображениями. В руках у него было любимое павлинье перо для автографов, и он подписывал им свои фотографии. Подписывал, улыбаясь и искренне не понимая, что он делает и зачем.

От этой излишне яркой картинки у него пробежала невольная дрожь.

Нет! Он же хороший. Он же ничего не сделал настолько плохого, чтобы заслужить подобное. Никто не заслуживает столь чудовищной участи! Это же немногим лучше поцелуя дементора! Не жизнь — существование! Он лучше умрёт, чем согласится на подобное.

Словом, в тот момент, когда у Волан-де-Морта всё ожидаемо пошло немного не по плану, он был готов. Ему играло на руку то, что в очередной раз в его многострадальной жизни в решительный момент противники не могли использовать на нём магию. Мелочь, конечно, поскольку ему физически столько противников не одолеть, но это давало возможность для манёвра. Достаточно было, чтобы держащие его волшебники потеряли бдительность и отвлеклись хоть на мгновение.

А они отвлеклись. Они просто не могли не отвлечься, когда Поттер сделал что-то — Гилдерой ещё подумал, что надо будет потом обязательно спросить, что же он это такое, а главное, как сделал, — и их палочки с Волан-де-Мортом связал какой-то странный луч. И Мэрлин, если б этим всё и ограничилось. Нет, луч расщепился на сотню маленьких лучей, заключив дуэлянтов в своеобразную клетку, а потом…

Будь психика Локхарта чуть слабее, то вид вылезающих с душераздирающими криками призраков из палочки тёмного лорда поверг бы его в ужас. Однако в этот момент ему было не до сантиментов. Пользуясь тем, что все пожиратели в ужасе беспомощно смотрели на происходящее, он резко рванул в сторону, вырываясь от держащих его.

Дальнейшее было делом техники, а точнее практики. Долгой, очень долгой практики в беге на короткие дистанции. Прошлый год, а точнее его окончание, более чем наглядно показал, что это умение не менее полезно, чем пара-тройка заклятий. Особенно когда у тебя нет времени или возможности на эту самую тройку.

Бежать, правда, особо было некуда. Аппарировать отсюда он не мог, а местность выглядела крайне безлюдно. То есть людей-то тут было много, вот только они либо уже были мертвы и лежали в своих могилах, либо хотели добраться до него не с самыми добрыми намерениями. Так что оставалось только бежать, петляя между памятниками и свято верить, что пока Гарри отвлекает лорда, а он сам — его приспешников, кто-нибудь — ну хоть кто-нибудь! — придёт им на помощь.

— Просто посидишь на трибуне, говорили они. Ничего страшного не произойдёт, говорили они. Кто посмеет напасть на Гарри в присутствии Фаджа, Крауча, Дамблдора, и прочих директоров, говорили о…

Заклинание врезалось в чей-то излишне пышный памятник, всего в паре сантиметров от величайшего писателя магического мира, бурчащего проклятия в адрес всех, кого только можно было обвинить в случившемся.

— Идиоты! Против него нельзя использовать магию! Просто скрутите его — он же не может колдовать, — отвлекаясь от собственных проблем, крикнул тёмный лорд.

Этот приказ и одновременно указ Локхарт одобрял, поскольку он давал ему преимущество. Однако всё равно надо было что-то делать. Надо было как-то выкручиваться. Его многочисленные амулеты, защита, да даже самые безобидные следящие чары были бесполезны. Он был совершенно беспомощен. Так что уворачиваясь в очередной раз от какого-то пожирателя, Гилдерой с тоской вспомнил наставления Грюма из первой главы той самой книги:

Не верь никому и никогда, когда дело касается твоей жизни и безопасности. Твоя жизнь и безопасность зависят только от тебя! Никто не должен касаться твоего оружия. Никто не должен знать твою систему безопасности. Ни одна живая душа не должна даже подозревать о том, какие амулеты спрятаны у тебя под одеждой и под подушкой!

Гилдерой со стыдом понял, что нарушил все три правила.

Он не был начеку — и его палочку отобрали.

Он доверил защиту своего дома посторонним — он перестал быть надёжной крепостью.

Он не побеспокоился о том, что кто-то кроме него знал, какими именно чарами и амулетами он защищён. В результате всё было бесполезно, даже Миранда не сможет его найти.

Надо было признать: Волан-де-Морт всё продумал.

Да, все эти месяцы он сидел и думал над своим коварным планом: как схватить его, величайшего героя мира! Ну, и по мелочи: избавиться от Гарри и захватить Мир.

Думай-думай! — приказывал он сам себе. Поляна не защищена от трансгрессирования, иначе бы все эти типы в масках сюда бы просто не попали, а на него самого блокировку не накладывали. Значит, какая-нибудь из его вещей была предварительно заколдована. Но вот вопрос, какая?

Можно было, конечно, попытаться сорвать с себя всю одежду в надежде, что повинная во всех бедах деталь будет сорвана также. Но, во-первых, это был не быстрый процесс, во-вторых, раздеваться на бегу было проблематично, в-третьих… Если их всё-таки придут спасать, то вид храбрейшего мага Британии, убегающего в неглиже от толпы пожирателей смерти, может быть истолкован весьма превратно.

Так что этот план отпадал, но так просто он всё равно сдаваться не собирался! Если умирать, то умирать так, чтоб даже Грюм на его могиле прослезился!

Воображение быстро нарисовало картинку совсем другого кладбища. Его прекрасное бренное тело, усыпанное белоснежными цветами. Вокруг все плачут. И Грюм, стоя у изголовья и утирая скупую мракоборскую слезу, говорит, что от них уходят лучшие. Что здесь ныне упокоится величайший герой, прекрасный человек и просто великий писатель.

От этих картинок, правда, его ноги побежали ещё быстрее, поскольку такие слова хотелось всё-таки услышать лично. Да и вообще, смерть в его планы не входила.

Резко свернув в ту сторону, где лежал ящик с василиском, он со злостью и изо всех сил пнул его ногой. Вот вам! Мы ещё посмотрим, кто кому передачки в Мунго таскать будет!

Откуда-то сзади раздались испуганные крики и проклятия как магического, так и не магического свойства. Гилдерой не стал разбираться. Резко стянув с себя пиджак, он развернулся и, прикрывшись им, бросился назад.

Бежать вслепую было не самой лучшей из его идей, тем более если учесть тот факт, что коробка оказалась без одной из стенок. Это и то, что Волан-де-Морту было слегка не до своего ручного зверька, только усугубляло ситуацию, но ничего умнее он так быстро придумать не мог.

Он скорее врезался в какого-то пожирателя чем напал, но это не меняло сути. Ему нужна была палочка. Всё остальное было неважно. Даже его природная брезгливость и нелюбовь к насилию отступили на задний план.

Он хотел жить!

Разбивая в кровь костяшки пальцев, врезал по маске бросившегося на помощь первому пожирателя. Искренне надеясь, что сия жертва была не напрасной, и удар по носу будет чувствоваться даже сквозь такую импровизированную защиту. Тот, оправдывая надежды, с криком отшатнулся и, воспользовавшись тем, что остальные ещё не подбежали, он бросил все силы на того, что был под ним.

Однако триумфа не получилось, когда вожделенный трофей оказался в его руках, откуда-то сбоку раздался хлопок. Сразу за ним ещё один и ещё. А затем всё вокруг озарилось светом заклятий, что полетели во все стороны.

Там, чуть в стороне от него и двух дуэлянтов, держа палочки и, надо признать, используя их более чем по боевому назначению, стояли мистер Хэтэуэй, главный редактор Пророка, Дамблдор, Фадж, Крауч, Максим, Грюм и ещё с десяток волшебников.

«Всё-таки пришли», — с облегчением пронеслось в голове Локхарта.

Это короткое мгновение стоило ему слишком дорого. Резкий удар сбоку буквально снёс его с поверженного пожирателя, которого мгновенно схватил кто-то из своих и аппарировал.

Примеру этих двоих поспешили последовать все остальные, включая самого Волан-де-Морта.

На ещё недавно наполненном криками и воплями кладбище установилась относительная тишина. Относительная, поскольку за это Локхарт ручаться не мог. В его голове от удара звенело так, что он с трудом слышал, что говорит склонившаяся над ним не пойми как возникшая здесь Рэйчел.

Всё дальнейшее было для него как в тумане. Тумане, наполненном звоном, сквозь который иногда долетали чьи-то слова.

Его похлопывали по плечу, что-то одобрительно говоря. Кто-то просто показывал большой палец. Он слышал обрывки фраз «невероятно…», «дрался как лев…», «даже без палочки задал жару пожирателям…», сбоку долетал срывающийся голос Миранды, которая пререкалась с кем-то из охраны министра, одной рукой прижимая к себе оглушённого чьим-то заклятием Мэтью, а второй размахивая палочкой и крича, что первого, кто к ней приблизится, она разукрасит так, что Грюм на его фоне покажется красавчиком.

Сам Грюм, не обращая внимания на эти крики, осматривал последствия боя и произошедшего перед ним. Котёл с остатками зелья, повреждённые надгробия и, судя по всему, тушку оглушённого кем-то василиска.

Рэйчел уже суетилась неподалёку, быстро записывая за своим начальником какие-то распоряжения, передав опеку над раненым героем своей подруге Берте из какого-то там департамента. Та в свою очередь не замолкала ни на минуту:

— Это просто ужас какой-то! Я не ослышалась? Мальчик сказал, что это произошло в Албании? Подумать только, а ведь на их месте могла быть я. Я собиралась…

Гилдерой согласно кивал, слушая всю эту историю. И про то, что собиралась навестить… и про то, что из-за Сириуса её поездка накрылась и её уже в дверях перехватила сова с сообщением из Министерства о том, что отпуск отменён… и о том, что раньше она так переживала, а теперь вроде как рада… То есть она, конечно, не рада, что всё так случилось, но…

* * *

Мадам Помфри первым делом бросилась помогать тяжело раненным, но вопреки столь вящему игнорированию его персоны Гилдероя это не задевало, а даже наоборот успокаивало. Ему просто нравилось сидеть здесь, в светлом, тёплом помещении, и наблюдать, как ведьма суетится возле Риты, Мэтью и Гарри.

Нахождение первых двух здесь, а не в Мунго объяснялось просто — Дамблдор. Пособничество тёмному лорду (а даже Фадж, стиснув зубы, должен был признать, что это была не массовая галлюцинация и он, как и все прочие, видел именно Волан-де-Морта) было вполне себе таким серьёзным нарушением закона. Доказать наличие Империо было сложно, даже учитывая наличие двух свидетелей, поскольку оба они состояли в дружеских отношениях с подозреваемым, а потому директор Хогвартса забрал их под свою ответственность. Мягко убедив агента, что горе-журналистам просто необходима хотя бы первая помощь, и пока они в школе, никакие страшные мракоборцы их не заберут в Азкабан и не отдадут на растерзание деметорам.

Миранда сейчас тихонько сидела возле кровати Уэлша, держа того за руку и пряча лицо за распущенными волосами. Игнорируя своего подопечного, окружающих и подошедшего редактора.

Мистер Хэтэуэй появился в больничном крыле в сопровождении главного редактора «Пророка» уже после того, как они, как видно, выяснили и обсудили все детали с Министерством, мракоборцами и директором школы. Его лицо было землянистого цвета, под глазами залегли тени, но при всей сквозящей в его лице и походке усталости он, казалось, был доволен результатом беседы.

— Скажем так, я сразу заподозрил, что дело тут не чисто, — просто сказал мистер Хэтэуэй, осторожно садясь на больничную кровать, на которой уже сидел Локхарт. — Я не слишком хорошо знал Скитер, чтоб быть стопроцентно уверенным, но меня насторожило, с какой лёгкостью она отказалась от своего прыткопишущего пера. Она была неразлучна с ним с самого начала своей карьеры. А тут взяла и просто отказалась. Это было подозрительно, но я ожидал какого-нибудь подвоха с её стороны, а потому просто решил ждать, не делясь ни с кем своими подозрениями. Ждал, ждал, — он с усталым, можно сказать, болезненным вздохом посмотрел на неподвижного Уэлша, — и дождался. Я знаю Мэтью уже пятнадцать лет. Он ещё будучи школьником присылал нам свои статьи. Этакие маленькие весёлые зарисовки из школьной жизни, которые мы иногда публиковали в рубриках юмор и ностальгия. Я должен был первым догадаться, что что-то не так, и я догадался. Заметил, когда Мэтью стал пропадать сутками напролёт и приносить мне вместо информации какие-то отговорки. Тот Мэтью Уэлш, которого я знал, по канализации прополз, но принёс бы мне материал. На худой конец, написал бы три тысячи страниц своих предположений. А тут — тишина.

Но это произошло аккурат во время его расследования. Он следил за Скитер. Выяснял о ней всё. Должен был прошерстить всю доступную и недоступную информацию о ней. У нас ведь шла своего рода война с «Пророком»: дезинформация, заказные статьи, подтасованные факты, — он замолчал, поджав губы и переведя взгляд с неподвижной Миранды на редактора «Пророка», что стоял возле кровати Скитер, — и переманивание специалистов.

Гилдерой только сейчас заметил, как у этого обычно пекущегося только о деньгах человека едва заметно дрожат руки.

— По нему ведь и не скажешь, что он один из лучших специалистов в своём деле, да? Я не хотел, не мог позволить, чтобы его у меня забрали. Поднял зарплату, пресёк все возможные контакты с «Пророком», загрузил другими делами, стараясь, чтобы он был всегда под моим присмотром. Это не помогало. Он лишь пользовался этим как предлогом, чтобы ускользнуть. Тогда я однажды вечером не выдержал и пошёл в «Пророк». Чтоб высказать всё, что я думаю, и сообщить, что с ними сделаю, если они не уберут от него свои загребущие ручонки. А там меня уже ждала такая же речь, но на тему специального корреспондента Риты Скитер и обвинение, что я так стремлюсь сделать из их уважаемого издания посмешище.

В общем, мы много чего приятного друг другу тогда наговорили. А потом поняли, что если это не наших рук дело, то значит, за этим стоит кто-то другой.

Мистер Хэтэуэй мягко посмотрел на Локхарта:

— Ты ведь в этом ничего не понимаешь, да? Если по-простому, то когда идёт грызня между двумя газетами, с обильным поливанием друг друга помоями, то это неизбежно приводит к потере определённого процента читателей. А наш конфликт длился не месяц и не два. Мы решили, что кто-то третий намеренно сталкивает нас, чтобы поднять себе тираж, воспользовавшись тем, что мы перестали пользоваться репутацией беспристрастных изданий.

Вчера был финал. Это такой шикарный информационный повод, что мы решили, что, кто бы за этим ни стоял, он не останется в стороне.

— Вы решили проследить?

— Да. Только поднялась такая суета, что мы не сразу сообразили, что с чем связано. Не то пришли бы раньше. Намного раньше.

К ним наконец подошла мадам Помфри. Осмотрела руку Локхарта, недовольно покачав головой, спросила, куда именно пришёлся удар по голове. Дала выпить какое-то мерзкое зелье, которое, однако, убрало ненавистный шум в голове.

После этого она обратила своё внимание на мистера Хэтэуэя.

— Он будет в порядке. У Мэтью всегда был крепкий организм, так что, думаю, он оправится от произошедшего, но вот мисс Скитер… — на лице школьной медсестры было написано явное сожаление, — её почти год держали под Империо. Сложно будет.

— Им помогут, в Мунго много хороших специалистов. Мы уже уладили все вопросы, так что за ними явятся с минуты на минуту, — вставая с больничной койки, ответил главный редактор издательства. — Гилдерой, ты тоже собирайся. У нас впереди много работы. — Он ещё раз посмотрел на неподвижных журналистов. На Гарри, возле которого как наседка хлопотала миссис Уизли. — С сегодняшнего дня у нас у всех будет много работы.

Локхарт устало поморщился.

— Есть и хорошие новости. Петтигрю видели Грюм, Крауч и Маккой, так что у нас теперь есть косвенное подтверждение невиновности Сириуса Блэка.

* * *

Гилдерой неслышно проскользнул в больничное крыло. На единственной занятой кровати лежал Гарри Поттер. По-прежнему бледное лицо, угольно-чёрные вечно взлохмаченные волосы. Мальчик уже спал, как видно погружённый в волшебный медикаментозный сон, а вокруг его кровати словно верные стражи расположились друзья. Миссис Уизли, Рон, Гермона и примчавшийся в школу не дожидаясь официальной бумажки Сириус Блэк. Впрочем, на несостоявшегося маньяка никто не обращал внимания. Какое всем дело до Блэка, коли тут сам тёмный лорд с подельниками расхаживает.

Гилдерой и сам не знал, зачем сюда пришёл. Весь учебный год… Все три учебных года подряд он проводил с мыслью, что надо держаться подальше от Гарри и свалить из этого дурдома при первой возможности. В двух случаях из трёх он исчезал из школы, едва появлялась такая возможность, а точнее когда врачи разрешали ему покинуть стены того же больничного крыла. В этот раз его раны были признаны не столь значительными, а потому ему можно было покинуть школу незамедлительно. Однако ноги сами принесли его сюда, хотя делать этого вроде как было и ненужно. Мэтью забрали в Мунго, а Гарри он уже всё сказал.

Молча кивнув собравшимся, он подошёл к кровати, небрежно положив свою сумку с особо ценными вещами возле ног. Многочисленные чемоданы уже были упакованы и отправлены в Лондон — только эту сумку он не доверил никому. В ней хранились все его сокровища: та самая книга, шкатулка с особо ценными письмами, перо для автографов и пара-тройка дорогих сердцу мелочей.

Локхарт молча взирал на спящего мальчика. Ещё пару часов назад он сражался на дуэли с самим Волан-де-Мортом, а сейчас спокойно спит. Спит и даже не подозревает о том, какое безумие сейчас творится в школе. О том, какая паника начнётся за её пределами уже через пару часов, когда первые совы принесут газеты только проснувшимся волшебникам, по всей Великобритании.

Его даже не радовала злорадная мысль, что сегодняшнее «доброе утро» с ним разделит весь магический мир. Да и никакой радости от того, что он вроде как всех спас, тоже не было. Была только смертельная усталость и неотступная мысль, что всё это — только начало.

Понимание, зачем он сюда пришёл, появилось из ниоткуда, как и решимость немедленно воплотить этот внезапный порыв в жизнь.

Решимости, к слову, потребовалось много, поскольку писать подобное на одном из лежащих рядом медицинских бланков он посчитал несоответствующим посланию и моменту, а бумаги у него с собой не было. Потому он сделал то, чего, наверное, не сделал бы ни для кого и никогда. Достал из сумки маленькую богато украшенную шкатулочку, доверху набитую письмами. Достал одно. Вчерашнее. Написанное самым прекрасным почерком на свете на дорогой розоватой бумаге. Осторожно сложил лист, оторвав чистую часть, и роскошным, любимым павлиньим пером написал:

В этот страшный миг, когда кажется, что тьма наступает со всех сторон. Я чувствую, что должен вверить тебе сей труд, дабы — зачеркнул.

Героями не рождаются, героями становятся в результате — зачеркнул.

Мне будет спокойней, если я буду знать, что ты её прочёл. Осторожно вложил в ту самую книгу и положил том на тумбочку возле кровати. Ещё раз кивнул присутствующим и быстро вышел за дверь.

Просто удивительно, как по-разному можно воспринимать одну и ту же фразу в различные периоды жизни. Например, незабвенное «магическое сотрудничество». Осенью прошлого года, когда она прозвучала впервые, то воспринималась исключительно как насмешка. Грубая, циничная. Зимой эта фраза начала нагонять ужас, тем, что на неё можно было списать всё, что угодно, а летом, переждав холодную весну в образе куколки, она вылупилась прекрасной бабочкой, сулящей надежду.

И пусть сначала она звучала робко и неуверенно, в стенах одной небезызвестной школы магии уже совсем скоро эту фразу можно было услышать отовсюду. Да, пришло наконец её время. Время, когда эти слова стали лейтмотивом того лета.

Максим и Дамблдор выступили перед школьниками уже утром следующего дня после третьего испытания. Сказали о том, как важно сейчас быть всем вместе, поскольку наступают тяжёлые времена. Что старые обиды и давние конфликты должны утихнуть, а лучше — вообще сойти на нет, ибо только искренняя дружба и бескорыстная взаимовыручка смогут помочь победить лорда Волан-де-Морта.

В это же самое время Фадж обратился ко всему магическому сообществу примерно с той же речью: щедро сдобренной политическими лозунгами и заверениями в том, что лично он никак не мог помешать тёмному лорду вернуться, и потому его вины тут нет. Незачем тратить время на споры и призывы отправить его в отставку. Надо объединиться, и тогда… Ну, в этот раз мы уж точно одолеем тёмного лорда!

От этой вакханалии дружелюбия и призывов сплотиться не отставали и газеты: первые полосы обоих соперничающих изданий вышли с одинаковыми фотографиями и заголовками на первых полосах. Оба главных редакторов издательств пожимали друг другу руки, а дальше на пяти страницах шло долгое объяснение того, как здравый смысл остановил тщательно спланированную вражду. Ибо добро всегда побеждает зло.

Эти пять страниц были не только итогом работы лучших и, разумеется, кристально честных журналистов, но и являлись тем самым венцом магического сотрудничества. Пока честные граждане мирно спали в своих постелях и ни о чём ещё даже не подозревали, пока самый прекрасный герой магического мира с грустью в очередной раз прощался с Хогвартсом, уже даже не клянясь, что ноги его здесь более не будет, где-то далеко — в Лондоне — кипела работа. Официальная версия, красиво поданная и ловко отрицающая вину сильных мира сего, должна была попасть на первые полосы утренних газет, опередив всевозможные слухи и версии.

Она и вышла первой. Всё рассказала и всё объяснила. Про Министерство, которое только с виду похоже на неповоротливого бюрократического монстра, а на самом деле первым заметило мрачную тень, нависшую над миром, и послало знаменитого героя разобраться, в чём дело. Про героя, который стал жертвой заговора, но, несмотря на все трудности и опасности, снова вышел победителем: сразив врагов и вытащив из беды друзей. Про двух горящих желанием раскрыть правду журналистов, которые даже не заметили, как попались в хитрую ловушку.

Не забыли и про Министерство магии, чей вклад в победу сложно было недооценить и, упаси Мерлин, не упомянуть. Последние два листа составляли собой красочное описание того, как Фадж лично бросился всех спасать, придя на подмогу бесстрашному герою. На заднем плане и исключительно в роли массовки мелькали Дамблдор, Крауч, Максим, Грюм и какие-то люди из Министерства.

Про Мальчика-Который-Выжил в статье было всего три туманные строчки, в которых ни единым словом не была упомянута ни его связь с возвращением лорда, ни то, что вся история с турниром была устроена с целью похищения подростка.

Про Гарри Поттера вообще все старались забыть.

По слухам, дошедших до Гилдероя, Гарри, несмотря на все протесты Блэка, опять отправили к родственникам, у которых он должен был провести всё лето.

Один. Без охраны.

— Так сказал Дамблдор, — бросила Миранда, когда Локхарт осторожно поинтересовался о судьбе мальчика и окончательно оправданного маньяка. Как видно, девушку не сильно волновал этот вопрос. Но если агенту — в силу целого ряда причин — такое равнодушие можно было простить, то вот такое же поведение остальных Гилдероя слегка удивляло.

Пресса, как по команде, начисто забыла о Гарри, Блэке и лишь изредка вспоминала самого главного героя битвы на кладбищенском холме. Всё внимание журналистов — уж не известно, из чувства солидарности или чего иного — окончательно и бесповоротно принадлежало Мэтью Уэлшу и Рите Скитер.

Оба сейчас находились на лечении в Мунго, обоих охраняло Министерство, навещали директора их издательств и умоляли об интервью коллеги по перу. Все доступные подробности той страшной ночи уже были обнародованы и известны, как со слов Гарри и Гилдероя, так и прочих свидетелей, что пришли им впоследствии на помощь. Но вот то, что творилось в течение всего учебного года с двумя журналистами, было по-прежнему тайной, а тайны, как известно, — это то, без чего не может жить ни одна акула пера.

Однако им, как и прочим гражданам, приходилось довольствоваться фразой «следствие ведётся» и строчить собственные измышления на эту тему. И такое положение дел грозило затянуться, поскольку само Министерство ещё не оправилось от удара, а главные свидетели — от последствий заклятия.

Бодрые, вечно подвижные и готовые сорваться в любой момент на другой конец света ради громкого материала, Рита и Мэтью весь остаток июня безжизненно провалялись на больничных койках, производя на всех, кто их знал, самое что ни на есть печальное впечатление. Когда ушла контролирующая их магия, вместе с ней ушли все силы, что, казалось, поддерживали этих двоих.

Целители печально разводили руками и говорили, что делают всё, что в их силах. Подтверждали, что Империо, в целом, не должно было дать таких скверных последствий, но вполне возможно, причина в том, что оно было совмещено с применённой легилименцией и банальной работой на износ. Заканчивали тем, что они все должны будут радоваться, если эти двое после всего произошедшего не поедут на этаж с неизлечимыми.

Опасения, к счастью, не подтвердились. Квалифицированные специалисты, уход, поддержка друзей и отдых дали положительный результат. К сожалению, радость была недолгой, едва целители сообщили, что состоянию пациентов ничего не угрожает, и они находятся в состоянии более чем пригодном для допроса, в Мунго наведалась комиссия из Министерства.

Просто поговорить.

Гилдерой присутствовал на этой беседе, с тоской понимая, что это не обещанное дружеское общение, а самое настоящее заседание Визенгамота. В просторной палате, рассчитанной на восьмерых, но занимаемой только двумя журналистами, было яблоку некуда упасть. Сразу смекнув, к чему может привести подобный разговор, мистер Хэтэуэй не стал долго раздумывать, вызвав адвоката издательства и Гилдероя. Его коллега по цеху также не отставал, но в качестве специалиста по тёмным искусствам он пригласил ни много ни мало, а самого Аластора Грюма.

Знаменитый мракоборец, как подозревал Гилдерой, не сильно жаловал журналистов, а тех, что присутствовали здесь, — особенно, но и работников Министерства он, очевидно, тоже не сильно любил. Если Мэтью и Рита ещё вызывали в нём хоть какие-то эмоции, близкие к дружелюбным, то бывшие коллеги пробуждали чувства, колеблющиеся между презрением и недоверием.

От Министерства присутствовали Фадж с двумя помощниками, одним из которых была Рэйчел, а вторым — незнакомая Локхарту женщина. Далее — Крауч, начальник аврората с двумя не то заместителями, не то просто сотрудниками и ещё пара незнакомых Гилдерою волшебников. У двери, скрестив руки на груди и недовольно поглядывая на собравшихся, стоял главный колдомедик Мунго. Лечащий целитель и старшая медсестра до появления в них необходимости расположились по бокам от своих пациентов. Не спуская с них глаз, готовые сразу же броситься им на помощь, если возникнет такая необходимость.

Разговор был долгим, несмотря на протесты колдомедиков, которые тщетно пытались доказать собравшимся, что подобное вредно для недостаточно окрепших больных. Больные же для себя, как видно, уже всё решили, устало заявив, что лучше со всем этим не тянуть.

Говорили они медленно, лишь изредка перебивая друг друга. Их самих никто не прерывал, хотя главный аврор иногда просил описать поподробней некоторые моменты или уточнить кое-какие детали.

В основном это была всё та же история, со смехом рассказанная лордом своим подельникам. Ослеплённая яростью журналистка, которая просто хотела достать материал. Взломщик чужих секретов, нашедший, как ему казалось, ключ от шкафа со скелетами журналистки.

Оба получили то, что хотели, но цена за это оказалась слишком велика.

Слушая эту незамысловатую историю, Гилдерой невольно поражался, до чего же всё было просто. Банально. Как сказал тогда Волан, «Ну не могло же так два раза повезти». Ему повезло не два раза, а, судя по всему, гораздо больше.

Когда Мэтью рассказывал, как сначала добыл карту, а потом сдал лорду все следящие и стоящие на знаменитом писателе и его амулетах заклинания, Локхарт прямо-таки чувствовал на себе полный насмешки взгляд старого мракоборца.

Под этим взглядом гордость и самомнение впервые на его памяти заключили союз со здравым смыслом, заявив, что лучшая тактика — это сделать вид, что он ничего не заметил. Напыщенный старик вообще проглядел опасность и на поле боя явился под самый конец. Да! Метался по лабиринту, в то время как он — Гилдерой Локхарт — дрался как лев! Как истинный герой — один против сотни вооружённых пожирателей. И победил бы. Несомненно, победил единолично, если бы вся эта компания во главе с директорами издательств не заявились под конец, навязав свою помощь. А Грюм, придёт день, и он оценит его по достоинству! Оглянется назад и поймёт, как он был слеп, что не замечал такого храброго, такого умного, такого…

Память, не состоявшая в союзе, мерзко подговорила воображение, и то вместо картины прозрения старого мракоборца сначала показало сценку у могилы павшего героя, а после подленько напомнило, что Грюм был единственным, кто не подошёл поздравить его с победой над пожирателями. Тёрся возле котла, памятника, даже оглушённого василиска пару раз стукнул палкой — на Гилдероя даже не посмотрел!

Локхарт демонстративно сложил руки на груди, уставившись на журналистов так, будто ничего интересней отродясь не видывал.

К сожалению, показать всю степень своего презрения к миру не удалось. Рассказ уже и так подходил к концу, и аврор в данный момент просто уточнял, что именно было в заготовках статей, которые были написаны заранее. Согласно плану тёмного лорда, оба представителя прессы после спасения героя и Мальчика-Который-В-Этот-Раз-Увы-Не-Выжил должны были через какое-то время предоставить своим издательствам и Министерству статьи, в которых не только описывали произошедшее, но и показывали всё с точки зрения, выгодной Волан-де-Морту.

Да, вскрылась ужасная, просто-таки кошмарная, по мнению Локхарта, правда. Писать что-либо под Империо оказалось не так уж и просто. Точнее не безопасно. Именно поэтому знаменитое прытко пишущее перо Риты Скитер было отправлено под замок при первой же возможности. Этот маленький, юркий и совершенно незаменимый магический помощник журналистки, мягко говоря, не следил за тем, что он пишет. Точнее попросту плевал на Хвоста, а тёмный лорд был слишком слаб, чтобы вправлять мозг свободолюбивой вещи, которая по привычке вместо сказанных пяти слов писала все сто двадцать пять. Причём немаловажной деталью было то, что, описывая свою хозяйку, оно неизменно добавляло «…несчастная, взятая под контроль Империо» или «…одинокая, но не сломленная». В общем, было бы подозрительно, если бы кто-то увидел подобное. Ещё больше ненужных вопросов вызвало бы простое исчезновение пера, а потому и была провёрнута вся эта афера с проигранным на пустом месте судом. Рита просто саботировала всю работу адвокатов. Разыграла гордость, швырнув своё перо и заявив, что отныне к нему не прикоснётся.

На этом моменте Грюм, осклабившись в кресле, довольно бросил то ли министру, то ли начальнику авроров, что ещё пятнадцать лет назад предлагал ввести обязательную проверку всех предстающих перед судом на контролирующие чары и обязательное принятие сыворотки правды перед заседанием.

Его проигнорировали, предпочтя, как и Гилдерой парой минут ранее, показать просто-таки неуёмный интерес к дальнейшим сложностям контроля над журналистами.

А их оказалось ещё не мало.

Журналисты — люди, как ни крути, публичные, а значит, держать их под контролем не самое простое дело, тем более учитывая не самые выдающиеся магические способности Хвоста. Его Империо вызывало большие сомнения у Волан-де-Морта, особенно после истории с черепом, а потому приходилось придумывать разные причины, по которым эти двое не могли появляться часто на людях.

Но особенно сложно давалось написание статей. Отобранное перо по-прежнему не решало проблем с тем, что журналисты могли в какой-то момент сорваться и написать что-то лишнее, а то и хитро замаскировать в одной из статей призыв о помощи.

Тёмный лорд не был бы тёмным лордом, если бы не нашёл выход из этой ситуации.

Он придумал воистину нечто ужасное. Все, абсолютно все статьи и отчёты, что писали оба журналиста, читал и корректировал Хвост. В обязанности бедняги входило читать, вычёркивать то, что хоть отдалённо походило на лишнюю информацию, и втолковывать несчастным, что именно от них нужно подчеркнуть в той или иной статье.

Рита не без содрогания сообщила, как сидящий в кресле лорд любил напоминать: журналисты — четвёртая власть. То, что написали газеты, — правда. Контролируешь СМИ — считай, контролируешь, что думают окружающие.

— Он называл это улучшенной версией Империо, — криво ухмыльнувшись, подытожил Уэлш.

Гилдерой пришёл к выводу, что если следовать этой логике, то если миру досталось Империо, то незадачливому предателю выпало Круцио. Читать все статьи Скитер и все те сплетни, что отправлял Чарльзу Мэтью? Да страшнее пытки и придумать нельзя!

Оказалось, что можно. Отрезать себе руку?! В газетах писали про какой-то сложный ритуал, и Гарри в тот вечер что-то сбивчиво бормотал. Локхарт тогда, признаться, мало обратил на это внимания. В голове звенело, а Поттер помимо слов о возрождении лорда только и успел, что сказать о том, что Мэтью и Скитер были под Империо, да и то, что Петтигрю был одним из участников. По возвращении в замок на вопросы отвечал только Гилдерой, а мальчика взрослые отправили отсыпаться и приходить в себя после стресса. Свидетелей произошедшему и так было слишком много, а значит, показания гриффиндорца могли подождать до утра.

Слушая это, Гилдерой только успел подумать, что хуже уже не будет, когда разговор опять плавно вернулся к его персоне. Точнее даже не к нему, а к некому предмету, которым он обладал и на основании неправильного пользования которым и строилась финальная часть плана тёмного лорда. Обладание этим предметом, а уж тем паче его использование, тянуло на статью. Причём статью, не имеющую ничего общего со своими журналистскими тёзками, зато слишком много общего с сидельцами Азкабана.

Повисшая в палате неловкая тишина была прервана голосом адвоката. Который, словно аккомпанируя себе, мягко отстукивал какой-то ритм указательным пальцем по трепетно прижимаемому к груди чемоданчику:

— Это всего лишь слова мистера Уэлша. Если кто-нибудь из аврората захочет обыскать дом или допросить мистера Локхарта, то я бы хотел для начала увидеть все постановления и ордер на обыск в доме столь выдающегося человека. Который, смею напомнить, дважды бросал вызов тёмному лорду, — глядя куда-то перед собой и не обращаясь ни к кому конкретно, заметил адвокат.

Скрипучий голос Грюма также обратился куда-то в пустоту:

— Если кому-нибудь интересно, то я знаю отличного зельевара. Варит такой Веритасерум, что никакие чары, заклинания и амулеты не позволят солгать на допросе.

— Но сразу прошу учесть, какие репутационные потери понесёт Министерство, — отозвался Чарльз.

— Это странная ситуация. — Кивнул один из авроров. — Да ещё и мисс Скитер. Сокрытие способностей анимага — это не рядовое правонарушение.

— И всё это на фоне начинающегося конфликта, — мигом встрепенулся адвокат Пророка. — Не будет ли это расценено — простите за магловский каламбур — как охота на ведьм? Или ещё хуже, попытка заставить прессу замолчать?

Оба присутствующих редактора синхронно сложили руки на груди, мрачно посмотрев на министра магии.

Не известно, чем бы это закончилось, но тут Дамблдор вспомнил о магическом сотрудничестве, а также о том, что в текущей ситуации и ради всеобщего блага надо проявить определённую долю терпимости и понимания.

— Героев не судят, — примирительно закончил свою речь председатель Визенгамота. — К тому же у нас есть ещё пара вопросов, которые надо выяснить.

— Разве осталось что-то ещё? — удивлённо переспросил Фадж, уже пожимающий на прощание руки борцам за свободу слова.

— Да, я ожидал, что мистер Уэлш или мисс Скитер прольют свет на загадку появления в небе чёрной метки. Однако я не услышал даже намёка на это. У Хвоста было алиби, мисс Скитер в тот момент была с мистером Локхартом, — на этом моменте Гилдероя передёрнуло. Он дёрнулся было сказать, что «были вместе» — понятие слишком расплывчатое. Их отделяло никак не меньше пятидесяти метров, и они не сказали друг другу ни слова. Но строгий взгляд мистера Хэтэуэя охладил его пыл.

— А мистер Уэлш на тот момент ещё не был взят под контроль.

— Те пожиратели, что были на поле, исчезли за пару мгновений до того, как она была запущена. Убегали в панике — это был кто-то не из их числа, — подтвердил один из авроров.

— Да мало ли кто мог её запустить? Мало, что ли, разных психов на свете, — брезгливо заметил молчавший до этого Крауч.

— Да, обвинить в этом действительно можно кого угодно. Но я рад, что, по крайней мере, вы признали, что это сделал какой-то посторонний псих и простили своего домашнего эльфа, — мягко усмехнувшись только уголками рта, ответил Дамблдор.

Мистер Крауч чуть побледнел, но не отвёл взгляд.

* * *

Мэтью выздоравливал куда быстрее, чем предполагали, и вскоре колдомедики клялись, что он сможет вернуться в строй уже к октябрю, но Гилдерой был уверен, что Уэлш выберется из-под опеки раньше. Молодой организм быстро брал верх над болезнью, и уже в начале августа стало ясно, что для того, чтоб удержать журналиста в стенах больницы, понадобится очередное империо. Но на его применение, пусть даже и в лечебных целях, целители бы никогда не согласились, а потому смотрели на происходящее сквозь пальцы. С успехом делая вид, что не замечают игнорирование постельного режима и тот факт, что в палате постоянно находятся посторонние.

Просто удивительно, как сближает людей близость смерти, опасность да и просто то, что знакомый тебе человек оказывается на больничной койке. Ещё вчера презираемые всеми специалисты по копанию в чужом грязном белье стали всеобщим любимцами.

Мэтью и Рите в одночасье простили если не всё, то многое. Едва их состояние было признано удовлетворительным, как началось настоящее паломничество в Мунго — все хотели увидеть героев.

Те люди, что с презрением глядели на статьи Риты, обзывая их дешёвой халтурой, сейчас сидели возле её постели, наперебой утверждая, что сразу заметили разницу в её статьях. Ибо разве мог Петтигрю в своих жалких потугах дописывания и переписывания её статей сравниться с истинным гением пера в её прекрасном лице.

Те, кто в правительственных коридорах с отвращением поглядывали на Мэтью, утверждая, что это унизительно, когда волшебник из хорошей семьи выбирает себе подобную профессию, и отныне ему никто не пожмёт руку и не примет в приличном доме, теперь наперебой жали ему руку, уверяя, что тоскуют по тем временам, когда он вместе с родителями захаживал к ним на обед.

Их простили если не все, то почти все. Палата утопала в цветах, из-за обилия которых порой казалось, что посетители приходят не в медучреждение, а в оранжерею. Многочисленные букеты, корзины, отдельные цветы и даже пару кадок с экзотическими растениями считали своим долгом принести все те, кто ещё пару месяцев назад с пеной у рта клялись, что принесут цветы и скажут пару хороших слов об этих двоих только в случае их преждевременной и крайне мучительной кончины.

Гилдерой не поверил своим глазам, когда, заскочив на пять минуточек к Мэтью, узрел сидящую возле него Селистину Уорлок. Ту самую Селистину, что объявила награду за поимку её таинственного преследователя. Ту самую Уорлок, которая, обнаружив, что кто-то рылся в её гримёрке в поисках компромата, в сердцах кричала, что лично придушит этого негодяя.

Не забывала про них и подруга миссис Маккой, которая оказалась кладезем знаний, сплетен и того, о чём ей знать не стоило. Например, она точно знала, о чём именно хотела с ним поговорить Рэйчел тем вечером перед третьим испытанием. Это была грандиозная новость. Секрет, о котором никому-никому нельзя было говорить, но только ему — и всем, кто находился в палате, — она, так и быть, о нём расскажет.

В общем, в семействе Маккоев ожидалось прибавление. Правда, как именно это связанно с дружбой с Гилдероем, она, увы, не знала, а сам он, как ни пытался, не смог придумать ничего подходящего, под конец просто решив, что его наверное позовут на крестины. Попозировать на семейных фото с младенцем.

Возможно, пролить свет на этот вопрос смогла бы сама Рэйчел, но сейчас у неё было слишком много дел.

Одно из них и заставило её появиться в доме величайшего героя магического мира в начале августа.

Появление младшего помощника министра магии из камина в его гостиной в ярко-красном пламени незадолго до полуночи сложно было истолковать неправильно. Гилдерой лишь равнодушно-обречённо осведомился:

— Гарри? — И, не дожидаясь ответа потянулся к бутылке коньяка, который Чарльз предпочитал огневиски, а потому приходилось его держать на полке для гостей. Хороший напиток, хоть и излишне крепкий. Как раз для подобных моментов.

— Надо просто поговорить.

Гилдерой молча кивнул.

Всё всегда так и начинается. Надо просто поговорить. Надо просто подменить профессора на полставки. Надо просто посидеть на трибуне для почётных гостей.

В этот раз надо было просто появиться в доме опекунов Гарри и поговорить с ними о непростой жизни волшебника в современном мире и опасностях, которые его подстерегают. Одной из этих опасностей был Лорд-Который-Всё-Никак-Не-Угомонится и его друзья. Друзей у него было много, а сам тёмный лорд всё ещё горел желанием поставить свой знаменитый спектакль. В первоначальный сюжет которого были внесены некоторые правки, которые возможно допускали замену блистательного героя, на куда менее блистательных, но зато куда более беззащитных маглов.

Дамблдор, конечно, упирал на то, что мальчику и его опекунам ничего не угрожает — беспокоиться не о чем. Но если директору школы беспокоитбся и было не о чем, то министру магии как раз-таки было о чём побеспокоиться. Сначала пособники тёмного лорда в школе, потом василиски, потом преступники, а потом и сам тёмный лорд собственной персоной. В общем, здраво оценив ситуацию — чему не мало способствовал призрак грядущей отставки в случае очередного школьного инцидента, — он путём нехитрых размышлений вышел на источник проблем. Поттер. Гарри Поттер — Мальчик-Который-Однажды-Выжил-Но-Все-Его-По-прежнему-Хотят-Убить.

Фадж уже ничему не верил, а потому слова Дамблдора о том, что беспокоиться де не о чем, наоборот заставили его беспокоиться. Что обуславливал ещё и тот факт, что директор школы отказался от охраны из лучших авроров Министерства, аргументируя это тем, что мальчика защищает какая-то магия и парочка его хороших знакомых, а авроры сейчас нужны для защиты прочих граждан.

Про магию министру ничего не сказали, красноречиво напомнив о летнем инциденте, который был явным пособием на тему «чем меньше людей знает о вашей защите, тем лучше». Но вот об охранниках Фадж на свою беду узнал.

Рэйчел, осторожно подбирая слова, объяснила, что господин министр, как и прочие представители Министерства, ничего не имеет против сквибов. Они полноправные члены общества, наделённые всеми правами и обязанностями. Но в данной ситуации не лучше ли усилить защиту, попутно поставив маглов в известность о том, в каком они находятся положении?

Гилдерой на этом моменте печально кивнул головой, сделав большой глоток янтарной жидкости, которая вопреки заверениям Чарльза хоть и согревала, но не дарила храбрости ни на грамм.

Заметив это, гостья осторожно подошла со спины, мягко забрав бокал.

— Мистер Фадж не сомневается в решениях председателя Визенгамота, но он хотел бы услышать мнение независимого специалиста.

— Только мнение?

— Только мнение и разговор с маглами.

Величайший герой магического мира не имел ни малейшего понятия, о какой магии именно идёт речь и если честно, будь на то его воля, не желал участвовать во всём этом далее. Но деваться, по большому счёту, ему было некуда. Он был связан по рукам и ногам с издательством, Гарри, поклонниками, которые ждали от него геройств, и обычными гражданами, которые верили в то, что он всех снова спасёт, а сам конфликт с тёмным лордом в этот раз будет не таким долгим и кровавым.

В последние он не верил, поклонников не мог подвести, от Гарри и издательства отделаться было в принципе не реально, да и он сам, наверное, уже не сильно этого хотел. Слишком уж крепко вся эта пёстрая компания вошла в его жизнь, став её неотъемлемой частью. Да и к тому же… Гилдерой умел читать между строк, слышать то, что люди по каким-то причинам не говорят вслух, и делать выводы.

На последнем приёме в Министерстве служащие разных департаментов, подходя к нему, говорили, что не боятся Того-Кого-Нельзя-Называть, потому что у них есть он — Гилдерой Локхарт. Авроры улыбаясь сообщили о том, что для них было бы честью, если бы им пришлось сражаться с силами зла плечом к плечу с ним. Главный аврор сдержанно отметил, что в это суровое время страна ждёт от своих граждан понимания и содействия.

Все улыбались, аплодировали и говорили о магическом сотрудничестве.

Интуиция подсказывала, что всё это неспроста.

Разум шептал, что отвертеться без потери статуса будет практически невозможно.

Тщеславие обречённо заметило, что если что, то орден Мерлина первой степени посмертно — это всё-таки орден Мерлина первой степени.

Инстинкт самосохранения утверждал, что он по жизни пацифист, а потому…

А потому Гилдерой Локхарт посмотрел на стоящую в двух шагах от него Рэйчел Маккой и в который раз в своей жизни понял, что всё гениальное просто.

Он же герой! Он тот, кто спасает мир, честных граждан и конкретно одного вечно влипающего во всякие истории мальчишку. Он именно тот человек, который может сжать узкие ладошки первого помощника министра магии. С надрывом в голосе и без подготовки толкнув речь о том, что в этот трагический момент, когда кажется, что тьма наступает со всех сторон, а продажные и недалёкие политические соперники грозят отставкой, он готов протянуть Корнелиусу Фаджу руку помощи.

Да, он, Гилдерой Локхарт, кавалер ордена Мерлина третьей степени, почётный член лиги защиты от тёмных искусств и просто именно тот самый человек, который дважды бросал вызов Волан-де-Морту (он не без удовольствия отметил, как вздрогнула на этом месте Рэйчел), готов исполнить свой долг перед Родиной, которая в опасности, даже ценой своей бесценной жизни.

Он не только поговорит с маглами и проверит, надёжна ли защита. Он готов взять всю эту историю с Поттером под свой личный контроль. Он будет рядом с мальчиком, и ни один приспешник сил зла не посмеет приблизиться к подростку!

Появление Фаджа в гостиной всего через пятнадцать минут после того, как её покинула миссис Маккой, было им воспринято как окончательная и безоговорочная победа.

Министр магии долго тряс его руку, интересовался о здоровье Мэтью и планах Чарльза. Говорил, что безмерно рад, что в стране всё ещё есть такие честные, бескорыстные, а главное, храбрые волшебники, готовые прийти на помощь по первому зову.

Фадж ещё много чего говорил, хвалил, сулил и, кажется, упоминал, что орден Мерлина третьей степени для столь великого человека, как Локхарт, это мелко.

Гилдерой кивал, подливал огневски, пришедшее на смену благополучно закончившемуся коньяку, и ненавязчиво описывал свои заслуги перед отечеством, которые не иначе как в результате происков тёмных сил не нашли отражения в наградном эквиваленте.

Инстинкт самосохранения и горький опыт взирали на это со смешанными чувствами.

Да, снова будет Гарри. Да, снова будет Хеллоуин. Да, опять-таки конец июня и те прелести, которые он с собой несёт. Но это же практически через год. Девять спокойных месяцев!

Девять месяцев, по истечении которых его ожидает…

Неприятные мысли вылетели у него из головы с очередным тостом. В конце-то концов, в Хеллоуин ещё никто не умирал и до июня масса времени. Он обязательно что-нибудь придумает — выкрутится. А сейчас главное, что все эти месяцы он будет в замке. Под защитой магии Хогвартса, Дамблдора, личных чар и любимого амбарного замка.

* * *

Семейство маглов было в большой опасности, и кто-то должен был им об этом хотя бы сказать, а ещё лучше подселить к ним парочку авроров. Проблема была в том, что волшебников те не любили и, судя по всему, после краткого описания перспектив полюбить не должны были в принципе.

Так что перед ними должен был появиться некто им хорошо знакомый и объяснить, что, возможно, они все умрут жестокой и крайне мучительной смертью, потому что много лет назад приютили у себя в доме несчастную сиротку.

И рассказать всё это надо было срочно — вот прямо сейчас, — поскольку иначе Министерству будет сложно оттереться в случае несчастного случая. А так — они предупредили, но маглы сами отказались.

Разговор на удивление прошёл гладко. Что тут помогло больше, природная харизма, врождённое красноречие, дар убеждения или письмо Дамблдора, которое в самый неожиданный момент было доставлено тётке Гарри, так и осталось тайной. А вот всё остальное пришлось рассказать: про то, что мальчика хотят убить, про то, что лорд воскрес, про то, что маги предлагают защиту, и наконец про то, что сам министр магии считает семейство Дурслей образцом ответственных граждан, а их самоотверженную помощь в защите Поттера — венцом магического сотрудничества.

Слова про самоотверженность и магическое сотрудничество — которое даже у ничего не знающих маглов вызвало подозрения — и были той брешью в неприятии всего магического. Мистер Дурсль милостиво разрешил приглядывать за ним самим и его семьёй, когда они находятся вне своего священного дома, к которому ни один волшебник ближе чем на сто шагов не подойдёт. При этом Гилдерою пришлось поклясться, что эти, которые будут приглядывать, будут выглядеть и вести себя прилично, обладать должными манерами и знаниями. И вообще будут совсем, как он — единственный нормальный волшебник.

Единственный и неповторимый, а главное, воспитанный и обладающий должными знаниями волшебник скромно улыбнулся своей знаменитой улыбкой. Мягко заметив, что таких, как он, они вряд ли найдут, но, несомненно, постараются.

Постараются они также не только не попадаться под бдительное око Вернона Дурсля, но и под взгляды других волшебников — не обязательно тёмных. Поскольку Корнелиус Фадж изо всех сил пытался подавить панику в зародыше, а вести с предоставлением охраны этому бы ничуть не помогли.

Гарри на своё вынужденное заточение в доме смотрел философски, ибо, как гласила одна из заповедей Грюма: понятие вынужденное бездействие придумали слабовольные лентяи! Ты прикован к кровати? Посажен под домашний арест? Вынужден скрываться в убежище? Всё живое на свете (если оно, конечно, не флоббер червь) дуреет и глупеет от бездействия. Раздражительность, чрезмерная мнительность, потеря знаний и концентрации — малая часть того, что грозит такому волшебнику. Так что используй каждую минуту с толком. Изучай. Наблюдай. Делай выводы. Даже если единственная книга в твоём доме посвящена вязанию крючком — никогда не знаешь, что может пригодиться в этой жизни.

Гилдерой не был уверен, что именно умение вязать крючком позволило знаменитому мракоборцу сплести буквально из подручных средств сеть и с помощью неё осуществить захват очередного порождения зла — событие, детально описанное через три главы, — но вот то, что Гарри впитывал знания как губка, проводя за книгой дни и ночи, сложно было не заметить.

Впрочем, чем было ему ещё заняться? Единственные доступные ему книги — собрание сочинений Локхарта он давно перечитал, а прочие от него держали под замком. Дурсли бы заперли и сочинение Грюма, если бы не записка о том, что знаменитый волшебник надеется, что мальчик ознакомится с содержимым данной книги.

Это уважение к его скромной персоне безмерно льстило Локхарту, оно же и позволило выбить для Поттера право получать раз в три дня магическую газету. Естественно, не Пророк, а проверенное временем и самим Гилдероем издание, которое будет доставлять личная сова Чарльза сразу после печати. То есть в районе пяти, максимум шести часов утра, когда этого не увидит ни один из соседей.

Благо терпеть подобное положение дел им оставалось немного. Крёстный, тот самый окончательно оправданный маньяк собирался забрать мальчика на последние полторы недели перед школой, и Поттер просто жил в предвкушении этого момента.

Искреннюю радость вызвала и весть о том, что Локхарт возвращается в качестве преподавателя ЗОТИ. Как ему не без улыбки было заявлено, «Вы сняли проклятие с этой должности. Уже четвёртый год будете преподавать, а с Вами до сих пор ничего не случилось!»

Гилдерой решил, что мальчик ошибся словами и на самом деле хотел сказать: «Посмотрите, профессор Локхарт преподаёт у нас уже четвёртый год и до сих пор ещё жив!» Потому как фраза «ничего не случилось» мало соответствовала реальности. Суровой реальности, в которой Гилдероя уже три года подряд хотели убить. То есть, конечно, хотели убить Гарри, но так получалось, что рядом оказывался непременно он.

Словом, общение с зеленоглазым магнитом для неприятностей и его официальными опекунами прошло легко и в более чем приятной атмосфере.

Миранда, так же не теряла зря времени, попивая чаёк с той самой «сверхнадёжной защитой», что обеспечил Гарри директор Хогвартса. О чём шла беседа, дамы стыдливо умолчали, поделившись лишь тем, что говорили о Гарри и других, куда менее интересных герою темах. Однако, покидая пропахший насквозь капустой и кошками дом, Гилдерой не мог не заметить улыбку на губах агента — впервые за последние без малого два месяца. Причём это была не просто улыбка, а её фирменная ухмылка, заставлявшая сердце героя судорожно сжаться от плохих предчувствий.

— Что? — вымученно спросил он, уже чуя, что это неспроста.

— Ты не заметил ничего интересного в её доме?

— Нет.

— А я — да, — ухмылка стала ещё шире.

— И что ты заметила?

— Она твоя очередная фанатка. На полках полное собрание сочинений, включая пару дополнительных биографических книг, выпущенных издательством. При всей своей кажущейся оторванности от магического мира она, надо признать, прекрасно осведомлена о тебе и твоей деятельности. Даже показала альбом с вырезками из газет, посвящённых исключительно твоей персоне. Причём первые заметки датируются ещё тем временем, когда ты был не сильно популярен. Явно одна из самых первых поклонниц.

— Не вижу в этом ничего удивительного. Сидит одна в своём доме, в окружении кошек и, — он внезапно понял, к чему ведёт этот нехитрый разговор. Самая первая поклонница. Этот негласный титул и неоспоримое первенство во всём, что казалось восторгания его скромной персоной, принадлежал бессменному президенту фан-клуба. — Ты что, опять?!

— Ну, может, это и не она, — миролюбиво отозвалась девушка, — но согласись, очень напоминает одну особу.

— Не припоминаю ни одной знакомой мне дамы с кучей кошек.

— Ты прекрасно знаешь, кого я имела в виду и… Можешь так ей и передать, я всё равно выясню, кто она такая. Ну, а пока скажу лишь одно: моё чутьё никогда ещё меня не подводило. Так что я буду сильно удивлена, если твоя драгоценная Сюзанна не окажется по итогу старой и безмерно одинокой кошатницей.

Гилдерой лишь пожал плечами. Эта идея фикс Миранды уже начинала ему надоедать. Однако в глубине души он был рад, что агент пришла к своему обычному состоянию. Путь даже толчком к этому стала одна из её самых несуразных идей.

Сюзанне он, естественно, ничего подобного не написал. В тех длинных письмах, что он прилежно строчил ей чуть ли не по три раза в неделю, не было места подобным глупостям.

* * *

Локхарт, в свете последних событий, решил изменить своим принципам, поставив во главе угла правило меньше знаешь — крепче спишь. Оно, по крайней мере, давало надежду на более-менее лишённые кошмаров сны, а также на то, что он не поседеет раньше времени. Поэтому он старался не заглядывать в газеты и не особо вслушиваться в болтовню окружающих. Чему, надо признать, не мало способствовала Хогвартская обстановка. Преподаватели не хотели пугать детей, дети куда больше интересовались оценками и своими собственными подростковыми проблемами, его поклонницы в письмах традиционно уделяли внимание исключительно ему одному, а агент и журналист в этот раз остались в Лондоне. Мэтью работал над каким-то очередным мегапроектом, подробности которого были сверх-сверхсекретны, Миранда же была погружена в привычные хлопоты с его новой книгой.

Словом, его спокойное уединение никто и ничто не нарушал, и жизнь в школе чародейства и волшебства шла своим чередом. Единственными новостями, что нарушали спокойное однообразие дней, были очередные известия о том, что кто-то свалился с лестницы, на кого-то напало растение в теплице, взорвался котёл, дали последствия неправильно наложенные чары и прочие мелкие неприятности, являвшиеся неотъемлемой частью учебного процесса.

Этот год вообще очень напоминал предыдущие три. Тихое, обманчиво мирное начало, серые учительские будни и стойкое предчувствие чего-то, что заявит о себе в Хэллоуин.

Пока это «что-то» проявляло себя лишь в обрывках новостей, что доходили до Хогвартса. Невольно узнав которые, Гилдерой в очередной раз радовался собственной гениальности и предусмотрительности, ибо за мощными стенами школы творился, по его мнению, настоящий ад. Дементоры перешли на сторону Волан-де-Морта, выпустив всех заключённых, а сам тёмный лорд лично объявился в Министерстве магии, учинив там разгром. О пострадавших не говорили, но упоминали храбро сражавшихся авроров, что приняли удар на себя.

Гилдерой, как и полагается истинному герою, на всякий случай послал пачку открыток в Мунго, в которых выражал искрению надежду на скорое выздоровление и свои не менее искренние извинения за то, что не может в столь трудный час быть с ними. Стоять плечом к плечу, так сказать. Ибо на войне у каждого своё место, у них — на передовой, а у него… Ну, тоже важное. Должен же кто-то защищать детей, пока они там сражаются. Не забыл он и их начальника, которому ко всему вышесказанному пожелал силы духа и много удачи. Главному аврору сейчас наверняка приходилось несладко, поскольку даже с учётом того, что на службу вызвали всех почётных пенсионеров — во главе с Аластром Грюмом, — ситуация была сложная. Требовавшая сил, внимания, времени и крепких нервов.

Силы, внимание, а главное, крепкие нервы вскорости потребовались самому герою, ибо Хэллоуин подкрался незаметно. Казалось, впереди ещё куча времени, а нет — вот он!

С тех пор как он стал преподавателем, Гилдерой присутствовал только на одном банкете по случаю дня всех святых. Тогда. Три года назад, когда сидел за этим столом и не имел ни малейшего понятия о милых традициях этого праздника. Он тогда, как и все, ел, пил и радовался жизни, которую на тот момент портил лишь зеленоглазый мальчишка, готовый на всё ради популярности.

Мальчишка, к слову, за эти годы изрядно подрос. И не он один. Все его тогдашние ученики с тех пор сильно подросли, и если раньше Локхарт снисходительно глядел на детишек сверху вниз, то теперь большинство этих самых детишек уже было с него ростом, а некоторые индивидуумы даже повыше. Что, надо сказать, немного задевало его чувствительную к таким вещам натуру.

Впрочем, сегодня нежная натура была просто-таки образцом собранности и готовности к не пойми чему, что должно было произойти в ближайшие часы. Она не видела царящей вокруг радости, не слышала традиционного едкого комментария от Снейпа в адрес своего нового костюма и даже пропустила мимо ушей очередное пророчество Сивиллы Трелонни на тему «мы все умрём!»

Он ждал.

Новая волшебная палочка лежала в паре миллиметров от правой руки Гилдероя — он не собирался её убирать, даже не смотря на неодобрительный взгляд Минервы МакГонагал, — с левой стороны лежали маленькие подаренные Сюзанной на позапрошлый день рождения карманные часы.

Хеллоуинская теория была не единственной закономерностью. Путём долгих подсчётов и сравнений Локхарт вывел ещё одну, которая, по его мнению, могла помочь ему вычислить и примерное время нанесения «подлого удара в спину», который он на этот раз хотел всеми силами если не предотвратить, то хотя бы минимизировать последствия.

Она заключалась в том, что, несмотря на то, что всё происходило технически в этот праздник, время было всегда поздним и разным.

Когда Гарри был на первом курсе, всё случилось во время банкета. На втором курсе — сразу после. На третьем — поздней ночью, фактически уже первого ноября, на четвёртом курсе — через час после банкета. Значит, пустовало всего три времени: до банкета, за час перед полуночью и ровно в полночь.

Первое контрольное время уже миновало, а значит, можно было расслабится и приступить к празднованию, но у него кусок в горло не лез.

Всё шло хорошо. Слишком хорошо. А это уже пугало.

За столами уже начали пустеть места. Довольные школьники, шумно переговариваясь, начали расходиться.

Гилдерой ждал, украдкой поглядывая на стайку хаффлаффцев, что последними уходили из-за стола с сильно оттопыренными карманами.

Он ждал.

Можно было, конечно, пойти в свои комнаты и насладиться очередной барабанной дробью по двери, но он этого не хотел.

Гилдерой Локхарт — герой.

Гилдерой Локхарт не будет прятаться за дверями от неизбежного и встретит опасность лицом к лицу.

Гилдерой Локхарт… Ну, ему же ничего не угрожает, так ведь? И зал, зал вон какой большой — много места для манёвра.

Он решил точно — в этот раз его никто не поймает врасплох! В этот раз он сам застигнет врасплох желающего облагодетельствовать его очередным «добрым» утром!

Вместо толпы чудовищ, вместо жуткого крика невинной жертвы, которому и надлежало разрезать гнетущую тишину, над самым его ухом раздался деликатный голос директора школы:

— Я не помешал?

Гилдерой непонимающе посмотрел на Дамблдора, а потом быстро оглядел зал, которому надлежало стать свидетелем грандиознейшей битвы. Зал был совершенно пуст.

Стрелка на маленьких часиках показывала половину двенадцатого — второй рубеж миновал.

— Я ждал, — он замялся, не зная, как это сказать, что бы не выглядеть полным идиотом.

— Ждали того, что случается каждый Хеллоуин? — задумчиво осведомился директор, и Гилдерой запоздало вспомнил о том, что тот, как и все присутствовавшие во время разговора в больничной палате, знает о теории тридцать первого октября.

— До начала следующего дня осталось не так уж и много, — глядя на тоненькую золотую стрелочку, сказал он.

— Может, подождём в моём кабинете? Мне, как директору и председателю Визенгамота, сообщат первым, если что-то случится.

Единственное, что нравилось Гилдерою в кабинете директора школы, так это сидящая перед входом гаргулья. Огромная, каменная, она была явно понадёжней его массивного магловского замка, хотя, бесспорно, выполняла те же функции. Она и, возможно, феникс. Полезная в хозяйстве зверюшка этот феникс — прямо-таки переносной антидот ото всех ядов, известных науке, а его пение — прекрасное успокаивающее средство.

Сейчас, правда, Фоукс молчал. И кабинет наполняли звуки тихо тикающих часов да похрапывание портретов. Эти портреты и были тем, что Локхарту больше всего не нравилось в кабинете директора. Десятки директоров Хогвартса. Куча непонятных людей, чьи портреты должны висеть, а свой, видите ли, повесить нельзя. Только после того, как покинешь пост, здесь появится твоё изображение. Вот только нужно оно тебе тогда будет? Это же практически как орден Мерлина первой степени — посмертно.

При даже мысленном упоминании смерти Гилдерой невольно поёжился и бросил быстрый взгляд на часы. Без двадцати.

— Школа надёжно защищена, — тихо сказал заметивший это движение Дамблдор. — Не представляю, как кто-то сумеет сюда пробраться.

— В предыдущие разы это не помогло, — напомнил герой, — тем более, если уж это каждый раз так или иначе касается меня, то лучше быть готовым.

Директор понимающе кивнул, машинально погладив феникса.

Часики мерно тикали, отсчитывая минуты.

— Сколько ещё осталось?

— Пятнадцать минут.

— Да, пятнадцати минут, думаю, хватит.

— Для чего?

— Чтобы поговорить. Чтобы рассказать вам обо всём.

— Рассказать? — Сердце героя внезапно рухнуло в желудок, а по телу разлился смертельный холод. — О чём?

— О Гарри. Раз уж так получилось, что вы, как вы выразились, постоянно оказываетесь вовлечённым во все его приключения, многие из которых, должен признать, весьма опасны для жизни, то я считаю, что вы должны об этом знать. Дело в том…

Всё дело было в том, что Гилдерой Локхарт вполне заслуженно ненавидел Хеллоуин.

Гилдерой Локхарт, как и любой другой не столь блистательный волшебник, знал, что в этом сумасшедшем мире нет и быть не может идеальных людей. Все более-менее наделённые разумом существа обладали полным набором милых привычек, особенностей и черт характера, которые могли привести в ужас неподготовленного индивида. Описание особенностей которого, в свою очередь, также могло привести в ужас уже последующего индивида — и так вплоть до бесконечности.

Гилдерой не знал никого (кроме Сюзанны и себя любимого, но, как известно, исключение лишь подтверждает правило), на кого можно было посмотреть и сказать: образец без сумасшедших тараканов или их не менее развесёлых аналогов.

У Гарри была сумасшедшая звезда/судьба/предназначение (нужное подчеркнуть). У его крёстного было неуёмное желание во что-нибудь влезть. У старого домовика Блэков банально поехала крыша, а знаменитый Аластор Грюм и вовсе оказался зазнавшимся мракоборцем с Параноей с большой буквы.

Мэтью и Миранда также были не идеальны. Агент до дрожи в коленках любила контролировать всё, что хоть как-то, хоть где-то касалось её и её окружения. Уэлш, помимо сования носа куда надо и не надо, поражал безграничным оптимизмом и воистину грифиндорским духом авантюризма.

Они были не идеальны, они были противниками идеи «сидим тихо и не отсвечиваем», но они всегда были рядом, и, самое главное, многие вещи они понимали без слов.

Чувствовали каким-то журналистским нюхом, что где-то случилось что-то интересное.

Чувствовали, что они ему нужны.

Литературный агент чисто случайно заметила, что знаменитый писатель забыл подписать какую-то бумажку. Журналист внезапно вспомнил, что обещал кому-то книгу с автографом.

Словом, утром первого ноября оба, по странному стечению обстоятельств, оказались в Хогсмиде.

Оба пожелали его увидеть.

Оба быстро переглянулись и даже вроде как ничуть не удивились, когда бледный как смерть великий писатель молча рухнул в кресло, старательно отводя в сторону покрасневшие из-за бессонной ночи глаза.

Молчание было недолгим, поскольку, поняв, что с его стороны инициативу ждать, по меньшей мере, глупо, Миранда просто спросила:

— Я так понимаю, это как-то связанно с Гарри?

Вопрос был, в принципе, логичным, и потому чисто риторическим. Агент знала о теории тридцать первого числа, прекрасно понимала, что именно руководило храбрейшим магом мира, когда он гордо объявил, что будет защищать и обучать детишек в эти смутные времена, а также помнила, что до встречи с Мальчиком-Который-Выжил её подопечный не страдал бессонницей. Так что вместо ответа Гилдерой лишь неопределённо повёл плечами. Не подтверждая, но и не отрицая очевидного.

Вчера вечером, во время разговора, Дамблдор так мило обошёл все острые углы, деликатно сказав, что сообщает ему всё это, чтобы профессор ЗОТИ не волновался. Просто, чтобы приглядывал за мальчиком в школе, понимал, что к чему, и если надо, совсем чуть-чуть, помогал по мере сил.

Возвращаясь прошлой ночью от директора, Локхарт не просто понял, что к чему, он осторожно, по стеночке, пробираясь в свои комнаты, понял ещё и то, что дело дрянь. Не то чтобы дела и раньше не принимали подобный оборот, но в этот раз понятие «это конец, товарищи» побило все мыслимые и немыслимые антирекорды. Пробив пол у отметки «мы все умрём» на его личной шкале неприятностей, оно со свистом промчалось мимо свеже открывшейся отметки пояснения «…медленно и очень мучительно» в сторону ещё более страшной, можно даже сказать, трагической «…и о нас никто не вспомнит».

Особенно ирреально на фоне этих размышлений звучало знаменитое ободряющее директорское «всё будет хорошо». Сам факт упоминания которого говорил, что хорошо не будет точно, а просто и быстро — тем более, поскольку всё вышесказанное не просто намекало, а прямо-таки кричало о том, что всё будет долго, сложно и, мягко говоря, малоприятно.

Во всё это долгое, малоприятное и уже сейчас дурно пахнущее Гилдерой уже благополучно влез и, что ни говори, шансов вылезти без потерь не имел от слова совсем. У Миранды и Мэтью эти шансы ещё были. Причём не просто были, а были до неприличия высоки. Им можно было прямо сейчас на всё плюнуть и уехать туда, где до них тёмный лорд не дотянется ни сегодня, ни завтра, ни даже через много-много лет.

Правда, судя по выражению их лиц, эти двое даже не рассматривали такую возможность. Что-то в надменной ухмылке агента и преувеличенном спокойствии журналиста давало понять, что они никуда не уедут. Останутся здесь и будут разгребать то, во что он вляпался. Вытягивать из этого болота проблем его самого и Поттера, из-за которого вся эта заварушка началась.

Гилдерой Локхарт нерешительно покусывал верхнюю губу, прекрасно зная, что, во-первых, это некрасиво смотрится со стороны, во-вторых, жутко нервирует Миранду, в-третьих, выдаёт его состояние с головой, но ничего поделать с собой не мог. В нём, против его воли, боролись две противоположные натуры, одна из которых требовала всё немедленно рассказать и спихнуть ответственность на кого-нибудь другого — благо он сам на всё «это» не подписывался, и вообще, в контракте на обучение детишек не было ни единой строчки упоминания о том, что ему вчера рассказал директор школы. Вторая же настаивала на том, что как-то неправильно втягивать этих двоих во всё это. Он же герой! Настоящие герои, борцы за всеобщее счастье и прочие социально ответственные личности столь малодушно себя не ведут. Это их долг, крест и бремя тянуть на себе подобный груз ответственности, не скидывая его на только вылезшего из предыдущей неприятности журналиста и на агента, которой… которая…

Талантливейший писатель магического мира в глаза не видел контракт Миранды и до сего момента никогда не задумывался о том, что именно входит в её обязанности. Объявившаяся в его жизни уже через месяц с небольшим после победы над ирландским приведением агент столь властно вломилась в его жизнь, отдавая приказания направо и налево, что он даже не задумывался, а в её ли компетенции всё это?

Сейчас задумался.

А ещё Дамблдор со своим «если считаете нужным, то, конечно, говорите, но если нет, то чем меньше людей об этом знает, тем лучше». И мысли о том, что у неё с Мэтью вроде как…

Что у неё там с любителем покопаться в чужом грязном белье, он доразмышлять не успел, поскольку литературный агент, явно не желая даже в чужих мыслях фигурировать как слабая и нуждающаяся в защите личность, громко фыркнула и участливо осведомилась:

— Дай догадаюсь, его хочет убить Сам-Знаешь-Кто?

Гилдерой Локхарт растерянно переводил взгляд то на журналиста, то на агента. Оба, похоже, прекрасно видели, что творится с их подопечным, и знали не так уж и мало о происходящем. Знали, но почему-то рвались влезть во всё это посильнее. Сам Гилдерой, возвращаясь к себе в комнату после беседы о Гарри, двигаясь на автомате и не замечая никого и ничего вокруг, с тоской осознавал, что не глядя и не думая махнулся бы сейчас местами с любым, абсолютно любым мракоборцем. Встал плечом к плечу с главой авроров и повёл всех в атаку. В атаку на пожирателей смерти они пошли бы всей толпой. Справа Скримджер, слева Грюм, а впереди десятков двадцать авроров рангом поменьше. Он бы предпочёл быть там, в гуще событий, чем здесь, в этой пугающей своей мнимой безопасностью школе.

Ключевым словом было бы предпочёл, но в сложившейся ситуации его предпочтения уже никого не интересовали. Он не мог рвануть в Лондон в патриотическом порыве — слишком много умудрился наговорить о защите детей, да и к тому же в те моменты, когда воображение рисовало его впереди крушащей всё на своём пути армии министерства, начинал звучать тихий голос где-то в его голове. Голос профессора Дамблдора, который, выпроваживая из своего кабинета храбрейшего волшебника мира — у которого ноги дрожали так, что он их еле передвигал, — мягко похлопал его по плечу, сказав, что ему нечего беспокоиться. Даже если он решит их покинуть, приняв предложение Скримджера, и не дай Мерлин попадёт в ловушку, подстроенную превосходящими силами врага, — бояться нечего. Дамблдор из проверенных и самых достовернейших источников узнал, что Волан-де-Морт справедливо считает Локхарта одним из самых близких для Гарри людей. Человеком, который знает о Поттере если не всё, то почти всё, а потому — приказ брать живым. Память словно в насмешку детально восстанавливала картину этого момента и то, как директор, задумчиво погладив бороду, сказал, что, правда, странно всё это. У Гилдероя хорошая защита против зелья правды и, по слухам, Империо, как же они в таком случае собираются вытянуть из него информацию?

— Вы не понимаете, на что подписываетесь!

— Да, разумеется, не понимаем. Особенно я. Все девять месяцев этого не понимал и даже сейчас понять не могу, — насмешливо протянул журналист, подражая голосу Миранды. Сама агент также не стала хранить молчание:

— Гил. Ты ведь в последнее время не читал газеты, да?

Он нашёл в себе силы кивнуть.

— Тогда расскажу коротко, что происходит за пределами школы.

Краткое описание происходящего заняло минут десять, хотя, если разобраться, всё можно было сократить ещё больше, до куда более ёмкого, но, увы, немного матерного слова. Слово Миранда, кстати, всё-таки сказала. Под конец. Когда, мягко улыбнувшись, подытожила всё выше сказанное, подсчитав общие шансы на то, что в конце творящегося вокруг безумия про них будет сказано «и жили они долго и очень счастливо».

Ситуация за стенами школы медленно, но верно выходила из-под контроля, так что по окончании внутренний голос со вздохом признал, что даже если отбросить в сторону «подозрительные намёки директора» — которые он, конечно, не собирается отбрасывать! — то разницы никакой нет. А если не отбрасывать, то по итогу всё идёт строго по первоначальному плану и у Гилдероя ещё есть целых семь месяцев спокойной жизни.

Семь месяцев спокойствия, по окончании которых совершенно точно и без всяких «если» разразится настоящий ад.

— Это секрет. Причём не мой, — обречённо прошептал он, уже зная, что эти двое не отступят, да и он сам, если честно, не хочет, чтоб они ушли.

Журналист и агент уходить не собирались, наоборот, услышав в голосе жертвы пораженческие нотки, приступили к тому, что умели лучше всего. Мягко, ненавязчиво принялись убеждать в том, что нет ничего страшного в разговоре по душам, в котором они получат всю нужную информацию, которая, по большей части, не составляет для них никакой тайны. Они и так всё уже знают, а эта беседа нужна лишь для того, чтобы подтвердить кое-какие догадки.

— Я же десять лет профессионально взламываю чужие шкафы со скелетами, — доверительно начал Уэлш, — так что могу с уверенностью сказать, что ни один волшебник не признается в том, что его бабка до последнего своего дня танцевала в неглиже под луной, что у него троюродный брат оборотень, или в том, что он любит посмеяться над маглами, продавая им исчезающие ключи. Всё это они пытались скрыть. Все эти милые сведения вкупе с куда менее безобидной информацией рано или поздно — при моей скромной помощи — всплывают наружу в результате пары случайно брошенных слов, сопоставленных с датами и малозначимыми на первый взгляд событиями.

Каждое дело, за которое я брался, требовало лишь стартовой информации и немного времени. И того, и другого у нас было даже слишком много, поскольку речь идёт о Гарри Поттере.

Гарри Поттер — Мальчик-Который-Выжил. Ребёнок, за которым который год подряд охотится один из самых страшных тёмных магов столетия. Верите или нет, но ещё когда эта история только началась, мне уже хотелось спросить, на кой-чёрт он за ним вообще охотится?

— Он мстит за потерянное могущество, подпорченную репутацию непобедимого, — не глядя на этих двоих, пробурчал Гилдерой. В его глазах версия о том, что «ты много-много лет изучал тёмные искусства, мнил себя самым сильным на свете, а потом тебя победил годовалый ребёнок — стало немного обидно», была не лишена смысла.

— Перефразирую вопрос, — мгновенно среагировала агент, с такой непринуждённостью влезшая в беседу, что у Гилдероя даже мелькнула мысль, что речь была заготовлена заранее. — На кой-чёрт он вообще начал за ним охотиться? Вот только не надо мне рассказывать, что Лили и Джеймс Поттеры были все из себя крутые мракоборцы и участники наполовину секретной организации «орден Феникса». В ордене было много волшебников на порядок сильнее этих двоих. На порядок опаснее этих двоих. Да они пару раз выворачивались из лап тёмного лорда буквально в последний момент — но что с того? Что значили какие-то позавчерашние школьники, по сравнению с тем же Аластором Грюмом? Грозный глаз лез в самое пекло, отправляя пожирателей то к предкам, то в Азкабан. Причём к предкам даже чаще, чем к дементорам! Однако нет же — именно позавчерашние школьники, не отжившие и четверти века, не прославившиеся на весь мир как великие волшебники и явно не убившие и с десяток пожирателей.

— Это ещё ничего не значит. Достали они его, вот он и…

— Лично? В одиночку? Хочешь сказать, что они его так достали, что он решил их просто убить? Пойти однажды вечером и убить, даже предварительно не помучив? Он никого с собой не взял — раз. Дамблдор выделил особою защиту этой семейке — два.

— В те времена нападали на всех, а Цель ордена была защита против него, — неторопливо пояснил Уэлш. — На всех членов охотились априори, но под замок посадили только две семьи. Поттеров и Лонгботомов. Обе славились храбростью и активной деятельностью против лорда. У обеих семей в конце июня родился сын.

— С чего вы вообще приплели сюда…

— С того, что Беллатриса Лестрейндж была фанатичкой, но не дурой. Кого-кого, а дураков тёмный лорд на дух не выносил. И вот эта особа, как утверждают свидетели и она сама, бросилась искать лорда. За информацией она помчалась не в Лондон, где в тот момент был Дамблдор, доказывающий верность своего виденья будущего Гарри. Не к тогдашнему министру, что отчаянно пытался добиться популярности на этой теме и стремился побывать везде, что ставило его безопасность под угрозу. Даже Аластор Грюм, правая рука директора по части орденских дел, не привлёк её внимания. Её внимание привлекли те самые Лонгботомы, которые — интересная деталь — почему-то из ярых борцов с тёмным лордом превратились в ярых домоседов.

Мы прошерстили все доступные материалы и парочку не слишком доступных источников. Ни в одном из них нет упоминания об Алисе и Френке касательно периода, предшествовавшего падению лорда. Который, вот совпадение, абсолютно совпадает со временем исчезновения данных о Поттерах.

Смею предположить, что события развивались так. Лонгботомы узнали, что лорд мёртв и, как и прочие волшебники, решили, что всё кончено — бояться нечего. Они сняли защиту, и не прошло и суток, как у них на пороге появилась честная компания из трёх пожирателей: супруги Лестрейндж и Крауч.

— Крауч?

— Да, единственный сынок знакомого тебе Бартемиуса Крауча, главы отдела международного магического сотрудничества, был приговорён к Азкабану именно из-за свидетельских показаний по этому делу.

— Эти данные…

— Собирались в течение четырёх лет. С тех самых пор, когда ты стал преподавать в Хогвартсе. Впрочем, мы об этом уже говорили. Я ещё тогда упоминала, что должна знать всё о тех, с кем ты общаешься, а дело Блэка, в ходе которого уже официально потребовалась информация об обстоятельствах смерти Поттеров, лишь окончательно развязало мне руки.

Гилдерой невольно хмыкнул. Да уж, информация для этих двоих была всем. Они, кажется, проще перенесли бы отказ от магии, еды и воды, чем от поиска данных, поскольку Мэтью нравился сам процесс добывания, а агент банально любила знать обо всём и быть в любой ситуации на шаг впереди. Собственно, именно поэтому она на дух не выносила президента фан-клуба. За все девять лет она так ничего о ней и не сумела узнать.

— Ты слышал о нападении на Министерство? — неторопливо, с извечным чувством собственного превосходства продолжала агент.

Локхарт сдержанно кивнул.

— Как ты думаешь, зачем они туда пошли? — Не дождавшись никакого ответа, она наигранно растерянным голосом протянула: — Может, потому что тёмный лорд хотел посидеть в кресле Министра магии? Или, может, его заинтересовал архив, где хранятся данные на всех чистокровных волшебников? А может, он зачем-то хотел проникнуть в Отдел тайн?

— Если вы всё уже знаете, то зачем этот допрос?!

— Ну, допустим, знаем мы, увы, не всё, — чуть пожав плечами, поправил Уэлш. — Далеко не всё, поскольку те, кто работают с пророчествами, не сильно любят болтать и оставлять без присмотра учётные книги. Трудоголики, трезвенники, нестяжатели и, по сути, конченые альтруисты, готовые работать за кнаты на Министерство: худшая, на мой взгляд, клиентура. Хотя другие, как я понимаю, туда и не пойдут: отстойная работа, поскольку львиная доля пророчеств — это туманные высокопарные слова или прогнозы погоды.

— Пророчество же никто не знает?! — заёрзав в своём кресле, спросил Локхарт, удивлённо глядя на этих двоих. Только сегодня ночью Дамблдор утверждал, что это самая большая тайна. Тайна, из-за предполагаемого обладания которой, его, такого молодого и ещё жаждущего жить нормальной спокойной жизнью, желает пригласить на долгий разговор по душам ни много ни мало, а сам Волан-де-Морт, и вот пожалуйста — эти двое уже всё разрыли! Может… может, это значит…

— Да? А надпись с именами на шаре с пророчеством там появилась сама по себе или её всё-таки повесил смотритель?

— То есть вы всё-таки знаете?

— В том-то и дело, что не знаем. Мутная история с этим предсказанием. Мы знаем, что оно было. Знаем дату, когда оно было сделано. Знаем, когда оно было внесено в каталог. А дальше начинаются странности.

— Странности?

— Смотритель, получив пророчество, промолчал. Они там, конечно, все идейные, но перед начальством в этой ситуации он же должен был отчитаться. А наверху, сам знаешь, всё, что связано с Сам-Знаешь-Кем, просто обязано было тут же стать сенсацией.

— Чары неразглашения?

— Чушь для непосвящённых, — буркнул Мэтью. — Обычное стариковское упрямство, помноженное на принципы.

Самый великий волшебник мира сосредоточенно вертел в руках маленькие золотые часики, что безжалостно отсчитывали оставшееся у него спокойное, относительно лишённое тревог время, и пытался понять, с кем из них на самом деле «что-то не так». С ним или со всеми остальными. Почему он, всеми силами старающийся убежать от этого бардака, оказывается постоянно втянутым в самую гущу событий? Почему все остальные, кто может в это всё не влезать, маниакально лезут на рожон? Почему?!

— Гилдерой, мы с Мэтью не будем вмешиваться, если ты не хочешь, но подумай сам: ты справишься один?

— С Дамблдором.

— Да хоть с Папой римским! Гил. Ты хоть знаешь, что будет, если Он победит? Ты полукровка. Твой отец — магл, а сёстры не имеют магических способностей. В лучшем случае им светит роль прислуги, поскольку даже у домашних эльфов есть хоть какая-то магия. А твои книги? Шестьдесят процентов повествования отводится спасению маглов в том или ином смысле.

— Ну, вообще-то, всего лишь…

— Мерлин великий, Гил! Мы уже выяснили насчёт нашего понимания ситуации, перспектив выживания в творящемся вокруг, а также не забыли тот факт, что мы и так влезли по самое не балуйся. Хватит! Чары на комнату уже наложены, так что никакие жучки-червячки нас больше не подслушают. Выкладывай давай, если уж мне светит быть грязнокровкой, подлежащей уничтожению, то я желаю перед смертью попортить достаточно крови этим… — пара-тройка отнюдь не литературных слов в исполнении Миранды в адрес пожирателей, или, как она их ласково окрестила, «плод порочной связи кентавра с русалкой, которые в отхожем месте, за деньги вступили в противоестественные отношения, порочащие честное имя всех живых существ», более чем наглядно показывало всю серьёзность её намерений.

Упираться и изображать из себя невесть что Гилдерой Локхарт больше не стал — рассказал всё как есть. Он же не смотритель зала пророчеств, с ним, в случае чего, агент церемониться не будет.

В Хогвартс он вернулся уже ближе к вечеру, дав себе клятву расслабиться, ни о чём не думать и, позабыв о тревогах, попытаться провести оставшиеся ему дни в тишине и спокойствии.

Крайне наивные мечты для человека, имевшего несчастье три с половиной года назад поверить красивым словам и согласиться добровольно стать преподавателем в школе чародейства и волшебства.

Будущий глава авроров, вероятный победитель Волан-де-Морта и личная головная боль профессора ЗОТИ, сидел под дверьми его кабинета с выражением мрачной решимости на лице.

Решимость была, к слову, настолько большой, а сцепленные в замок руки столь явно выдавали состояние гостя, что только мантра «сейчас ноябрь! В ноябре ничего страшного не происходит» заставила Гилдероя всё-таки пойти к кабинету, а не проскочить дальше по коридору с видом «мне вовсе не сюда».

— Я хотел прийти вчера, — сходу сказал подросток. — У Вас был такой странный вид и Вы весь вечер не спускали взгляда с часов и своей палочки, словно ждали чего-то. Но Гермиона сказала, что лучше этого не делать.

Гилдерой в очередной раз порадовался благотворному влиянию мисс Грейнджер, а также тому, что Гарри не пришёл сюда, как задумывал. Не увидел то существо, что таки доползло до этих самых дверей в районе второго часа ночи.

— Да, этого делать определённо не стоило, — стараясь как можно незаметней снять ту прорву заклятий, что защищала дверь, сказал Локхарт. — В жизни каждого человека, независимо от того, магл он или волшебник, наступает такой момент, когда его лучше не трогать и позволить…

— …справиться со своими проблемами в одиночку. Поскольку… — дальше у Грюма — которого и процитировал подросток — шло весьма красочное описание того, почему надо позволить всяким не обременённым разумом индивидам решать свои проблемы лично, не позволяя втянуть себя в них. Старый мракоборец вообще любил делать упор на то, что влезать во что-либо без подготовки — сомнительное действие, но в данном случае он со свойственным ему сарказмом и скептицизмом добавлял, что если ты влезаешь без приглашения в проблемы своих друзей, то, вполне вероятно, на этом ваша дружба и закончится. В последнем, учитывая «стандартные» методы решения проблем, сомнений не возникало.

В кабинете, в который они прошли, повисло молчание. Было очевидно, что Гарри пришёл именно за приключениями на свою голову, а Гилдерой, хоть и мог обеспечить его всем необходимым для этих «приключений», молчал.

Просто не знал, что сказать.

Не знал, как сказать.

Это Миранда могла со смехом заявить «его опять хочет убить Сам-Знаешь-Кто?» или, узнав о сказанном Дамблдором, протянуть «аваду пережил, философский камень не отдал, василиска убил, на дуэли уделал — у лорда нет ни единого шанса!»

Он так сказать не мог. Знал, какой ценой всё это далось. Помнил, что всегда Поттер был не один. Понимал, что если скажет сейчас хоть слово, то Гарри мало того, что полезет сломя голову, так ещё и опять втянет его во всё это, причём прямо сейчас, не дожидаясь июня.

К счастью, гриффиндорец, задумчиво глядя на сунутую ему в руки чашку с чаем, думал уже о чём-то своём. Уловив, что сегодня никаких вселенских откровений не предвидится, он, очевидно, задался другим, как видно, не менее волнующим его вопросом.

— Профессор, как Вы считаете, надо следовать всему, что он советует в этой книге?

Удивление от этого вопроса было столь явным, что Гилдерой даже немного растерялся. Он мог сколько угодно фыркать в сторону зазнавшегося мракоборца, но поставить под сомнение написанное в той-самой-книге?! Нет, он не всегда следовал её инструкциям, но каждое нарушение было итогом: обстоятельств, забывчивости или просто следствием его невнимательности. Случайностью, но никак не осознанным действием. Это же как можно поставить под сомнение текст, написанный Грюмом, когда его паранойя ещё не так сильно взяла верх над разумом? Текст, полезность и сила которого лишь самую малость уступали гениальности его собственных книг!

Словно прочитав его мысли, Поттер быстро продолжил.

— Он хороший учитель, он знает, каково это — бороться с силами зла, но…

— Но?

— Это было смешно, когда он обратил Малфоя в хорька. И его сто двадцать пять способов выявить предателя тоже весьма интересны, но Вам не кажется, что ему не хватает чего-то человеческого? Веры в людей, например?

— Никогда не знаешь, когда твой друг может оказаться предателем и…

— Но с Мэтью-то вы друзья, несмотря на всё произошедшие! И я дружу с Гермионой и Роном и даже думать не хочу, что мои родители так же доверяли Петтигрю!

Гилдерой неловко поёжился в своём кресле, прикидывая, как вообще можно ответить на подобный вопрос. Вопрос, над которым он сам раньше никогда не задумывался. Ведь вера — это понятие зачастую иррациональное. Либо веришь, либо нет. Вера в людей — тем более.

Грюм не верил никому, кроме себя, а потому в книге — особенно в первой её части — с завидной регулярностью проскакивала подобная мысль и утверждение, что предавший раз предаст и во второй.

— Ну, я думаю, в данном случае написанное можно принять скорее как рекомендацию, но не план действий, — осторожно начал он. — В конце-то концов никто не в силах указать тебе, с кем дружить, а с кем — нет. Тем более побитый жизнью мракоборец, который может запросто запустить заклинанием в собственную тень, решив, что она его преследует. С его точки зрения, мир полон опасности, и, убрав от себя всех друзей, он попросту минимизирует шанс удара в спину — вот и всё.

Гарри едва заметно кивнул, продолжая крепко сжимать в руках чашку, видно было, что ответ принят к сведению, но не рассматривается им как полный. Локхарт тяжело вздохнул и нехотя пояснил:

— Мы все через многое прошли: я, ты и он. Всё дело в том, осталась у тебя эта вера в людей или нет, способен ты дать им второй шанс или решишь себя обезопасить.

— Я помешал Сириусу убить Петтигрю. Если бы я не остановил его, то Волан-де-Морт никогда бы не вернулся!

— Все совершают ошибки, к тому же по молодости.

— Такие?! — полные ярости зелёные глаза уставились на него в упор. — Такие, в результате которых гибнут другие люди?!

Здесь крыть было нечем, и в комнате опять повисла неловкая, гнетущая тишина.

— Как-то странно у нас повернулся разговор, — нервно хихикнул Локхарт. — Начали с человечности и пришли к тому, чем могут обернуться ошибки.

— А у вас, профессор? У вас были такие ошибки, о которых вы жалеете? Ошибки, которые в корне изменили вашу жизнь и жизнь окружающих?

Перед глазами величайшего волшебника мира против его воли вспыхнули яркой вспышкой воспоминания. Расширившиеся от удивления серые глаза. Поднятая в бесполезной попытке защититься рука.

Он выдавил из себя усмешку и с деланным, как ему самому показалось, насквозь фальшивым весельем в голосе сказал:

— Да. Когда я почти три с половиной года назад согласился преподавать в этой школе. До сих пор думаю, как это повлияло на жизнь окружающих и скольких убитых нервных клеток это мне стоило.

На лице гриффиндорца появилась невольная улыбка, и Локхарт поспешил закрепить успех:

— И вообще, что об этом сказал Дамблдор? Я уверен, что ты у него это уже спрашивал.

— Сказал, что рано или поздно это всё равно бы случилось и что я не виноват.

— Ну вот! Вот видишь, и он так думает. И вообще, Дамблдору стоит верить. Даже Грюм ему верит! Собственно, — он откинулся на спинку кресла, готовясь высказать очередную крайне гениальную и не менее философскую мысль, — это, наверное, и будет ответом на твой вопрос о человечности. Способность верить другим людям и давать им шанс на исправление.

— Вы сейчас говорите прямо как профессор Дамблдор, — не удержавшись прервал его подросток.

— Естественно, у гениев мысли всегда похожи.

Ответ, как видно, его полностью устроил, так что остаток вечера они мирно проболтали о подвигах величайшего мага мира и отсутствии человечности у немного параноидального, но всё-таки, надо признать, отличного мракоборца.

Уже в дверях Гарри повернулся и тихо сказал, что ему, конечно, жаль все эти мёртвые нервные клетки, но лично он очень рад тому, что три с половиной года назад Гилдерой Локхарт принял предложение стать преподавателем ЗОТИ.

— Не знаю, понравилось ли это бы Грюму, но я действительно верю многим людям и готов им многое прощать. Вы правы, все порой совершают ошибки или вынуждены говорить неправду, но им надо верить. Я не верю, что Дамблдор видит в зеркале Еиналеж пару носков и в то, что вы на самом деле жалеете о том, что приехали сюда.

Наверное, самая очаровательная улыбка по версии одного из не самых популярных женских журналов в это мгновение дрогнула, поскольку Поттер поспешно добавил, что каких бы ошибок Гилдерой в прошлом ни совершил, каких бы дров ни наломал, он ему всё равно верит.

В этот раз дрогнула не только улыбка, что-то заставило его окликнуть эту ходячую неприятность. — Гарри, подожди, у меня… кое-что есть для тебя.

На негнущихся ногах, сам не веря, что он это делает, Локхарт прошёл во вторую комнату, что служила ему спальней. Достал тщательно спрятанный бабушкин подарок, который он с тех пор, как всплыла правда о его настоящих способностях, всюду таскал с собой. Глаза черепушки испускающие бледно-зелёный свет, смотрели прямо в душу великому писателю, будто спрашивая, уверен ли он в том, что собирается сделать. Как ни странно, но уверенность была. Такая же необъяснимая, как и той ночью, когда он дарил книгу.

— Что это? — спросил Поттер, с удивлением заглядывая в нежно-голубой мешочек, в который был упакован подарок.

— Ой, вот только не говори, что ты не знаешь? О нём, по-моему, даже в Ведьминой удаче написали.

— Но это вещь…

— Да, да… Зло отгоняет, тёмные мысли рассеивает и всё такое.

— И… я должен носить его с собой?

— Нет! Конечно, нет. Э… положи его… ну, скажем, под подушку?

— Но на ней тогда нельзя будет спать.

— Ну, тогда положи в тумбочку возле кровати, главное, чтобы когда ты спал, он был неподалёку.

* * *

Наверное, он прогневил какие-то высшие магические силы, или пресловутый магловский бог обозлился на беспрестанное упоминание его имени всуе, но дни отныне летели с ужасающей скоростью. Казалось, только вчера он сообщил Дамблдору о том, что в его распоряжение на добровольно-безвозмездной основе переходят двое лучших специалистов издательства, в то время как третий — бесспорно, самый лучший — будет пока прикрывать тылы и оказывать посильную моральную поддержку, однако вот уже пролетел ноябрь, и половина декабря осталась позади.

Надвигалось Рождество — дурацкий магловский праздник, который для волшебников за столько лет из чисто символического — праздновавшегося, лишь чтобы соседи-маглы не задавали лишних вопросов, — стал настоящим всеобщим праздником. Рождение магловского бога не считалось зазорным праздновать даже в чистокровных семьях, а уж в магических организациях и подавно, а потому не было ничего удивительного в том, что за пару недель до этого праздника Гилдерою Локхарту пришло коротенькое письмо от Руфуса Скримджера.

Точнее, нет — не так.

В десятых числах декабря Гилдерою Локхарту, почётному члену Лиги защиты от тёмных сил и не менее почётному кавалеру ордена Мерлина третьей степени пришло официальное письмо из Министерства Магии, в котором Руфус Скримджер — Глава Аврората — при участии Корнелиуса Фаджа — Министра Магии, кавалера ордена Мерлина первой степени — и ещё десятка волшебников статусом чуть поменьше нижайше просили его соблаговолить найти в своём графике свободную минутку, дабы вырваться в Лондон и в Главном — парадном — зале Министерства Магии прочитать лекцию о тёмных силах и методах борьбы с ними.

Не будь этого самого «нижайше просим», «почтить своим присутствием» и места действия, Главного парадного зала, Гилдерой Локхарт с чистой совестью отправил бы письмо в камин, сопроводив парой-тройкой едких высказываний, общий смысл которых сводился бы к «ищите другого дурака, меня и здесь неплохо кормят!»

Однако в итоге всё вышло несколько иначе.

Величайший герой магического мира говорил, что у него масса дел в Хогвартсе и старательно отворачивался от письма, чтобы всего через мгновение уже раз в двадцатый, если не в тридцатый жадно прочитать список тех, кто нижайше просит. Целых двадцать подписавшихся! И все как на подбор кавалеры ордена да главы департаментов!

Дрожащей рукой собирался отправить лист в огонь, дабы не впадать в соблазн, но память, коварная память величайшего писателя мира с тоской подсовывала воспоминания о том, как в этом самом Главном — парадном — зале ему вручали орден Мерлина третьей степени. Руки сами собой опускались, а перед глазами плыли дивные и такие сладкие воспоминания.

Первый красавец Англии сквозь стиснутые зубы бурчал, что он не идиот! Его так просто не проведёшь — знает он все эти лекции! Тихий голосок сладко шептал слова подтверждения. Он не идиот, не самовлюблённый кретин, не ослеплённый тщеславием слепец. В Министерстве же не идиоты сидят. Они видят — видят! — кто по-настоящему достоин читать в главном зале такие лекции! А потому пригласили именно его — Гилдероя Локхарта. Его, а не этого зазнавшегося мракоборца!

Борьба была тяжёлой.

Борьба была неравной.

Утром двадцать четвёртого декабря Гилдерой Локхарт в новеньком, с иголочки, костюме персикового цвета — который, увы, не сильно подходил к его прекрасным глазам, но, по крайней мере, делал его бледность не столь заметной — стоял в роскошном холле Министерства магии.

Щёлкали фотокамеры, журналисты наперебой задавали вопросы, фанаты отпихивали друг друга, умоляя об автографе. Величайший писатель мира улыбался от уха до уха в счастливо-сладостном тумане, не замечая лёгкой усмешки, что играла на губах извечно хмурого главы Аврората.

Усмешку заметила вездесущая Миранда. Агенту не понравились ни усмешка, ни выбор времени, ни эйфория, что захлестнула её подопечного, который таки сдался и явился в Министерство, хотя она и была против, не без причины утверждая, что его именем, славой и, возможно, даже им самим банально хотят воспользоваться.

Особенно ей не понравилось то, что всё, что касалось защитных амулетов и оберегов двойного назначения, надо было сдать при входе.

Гилдероя последний пункт так же смутил, и он хотел возмутиться. Прочитать лекцию о неприкосновенности своей персоны, праве на исключительность, но…

Скримджер явно не только писал то письмо, он и выступал главным организатором лекции. Всё было рассчитано предельно точно и, как принято у мракоборцев, с целым набором дополнительных инструкций и планов.

Агент могла переспорить самого дьявола и перекричать банши, но до сих пор не могла вести себя подобным образом при своём старом начальнике. Стоило мистеру Лайтнеру появиться в дверях и лениво поинтересоваться, что тут за шум, и самые цветистые выражения застряли в горле вместе с предложениями об упрощённой системе проверки, которая должна действовать для высокопоставленных особ, к числу которых относится её подопечный.

Подопечный же, как ни хотел возмущаться, как ни желал высказать своё высокопрофессиональное мнение, оказался попросту не готов к той высшей мере грамотно спланированной психологической ловушке, в которую его заманили.

Все проходили через магическую рамку, касались детектора и сдавали магические обереги двойного назначения. Все: высокопоставленные лица, журналисты, фотографы, заполучившие приглашение поклонники и просто служащие, которым посчастливилось в этот день быть на работе, выполняли требования зорко следящих за всем авроров и проходили дальше. Туда, в Главный зал. Туда, откуда звучала божественная музыка, а со стен глядели портреты министров и особо знаменитых кавалеров ордена Мерлина. Туда, где он — Гилдерой Локхарт! — должен был стать центром внимания.

В Хогвартсе было тихо, спокойно и безопасно. В Хогвартсе на первом месте всегда и везде был Гарри Поттер. Неважно было, что мальчик не хотел этой славы и популярности. Не имело никакого значения, что он всячески старался избежать всеобщего внимания. Важно было то, что самый скромный волшебник Англии с тоской наблюдая за тем, как весь Большой зал смотрит как ест зеленоглазый мальчишка или как начинают перешёптываться окружающие, если гриффиндорец просто пройдёт мимо по коридору, понимал, что не он главный герой на этом празднике жизни.

Замешательство и неуверенность длились не долго. Быстро сорвав с себя амулеты, вытащив из потайных кармашков припрятанные обереги и свалив в итоге всё это в коробку перед молоденьким аврором, у которого от такого количества подобных вещей, навешанных на одного человека, глаза стали размером не меньше блюдца, он радостно устремился вперёд.

Истосковавшаяся по вниманию нежная натура летела навстречу вниманию, всеобщему уважению и признанию. Летела, махнув рукой на все заветы Грюма. Летела, не замечая, как торжествующе сверкнули глаза главы Аврората, что внимательно следил за этим душераздирающим моментом.

Сама лекция пролетела для Локхарта незаметно, хоть и длилась почти четыре часа с коротким перерывом на выступление Корнелиуса Фаджа, который в очередной раз напомнил, что они тут, несмотря на роскошное угощение, музыку и прочие атрибуты министерского фуршета, не на фуршете, а на лекции по защите от тёмных сил. И он — министр магии — здесь просто в очередной раз напоминает о том, как важно в это нелёгкое время избегать конфликтов и разногласий, а не агитирует за себя любимого, поддержка которого стремится к психологической отметке в пятнадцать процентов, что по сведению пронырливых составителей графиков общественного мнения является уровнем поддержки Все-Знают-Кого! Он ещё много чего говорил — когда во второй раз взобрался на импровизированную кафедру, что соорудили специально для этой лекции, — во многом убеждал, но время близилось к вечеру сочельника, а потому величайший маг мира, скромно потупив свои прекрасные глаза, обратился к одному из многочисленных служащих, что деловито сновали между столиками с вполне естественным вопросом: где он может передохнуть минут пятнадцать в тишине и одиночестве. Надо прийти в себя, глотнуть воды и собраться с мыслями перед тем, как он возьмёт финальное слово, ибо значащаяся в конце предложенного Скимджером плана подтема «ради победы», которая, по мнению главы Аврората, и должна была подвести красивый итог речи, на его взгляд, требовала лёгкой подготовки.

Немного суеты, скомканных извинений по поводу, что долго не могли найти подходящее помещение, и Гилдероя препроводили в маленькую комнатку позади зала. Обитая дубовыми панелями, с камином и огромным креслом, что горделиво стояло на явно увеличенной магией шкуре белого медведя, она производила более чем приятное впечатление, которое не могло испортить даже побитое молью и жизнью чучело уже бурого медведя, что стоял в углу, тускло поблёскивая искусственными глазами. Здесь не было вечно следящих за всеми портретов, сюда не долетал гул голосов из зала, и самого Гилдероя ничто и никто не могло отвлечь.

Никто, кроме верного и к тому же высокопоставленного фаната, который почему-то постеснялся до этого попросить автограф. Локхарт смутно помнил, как этого степенного волшебника в светло-серой мантии ему представляли как главу одного из департаментов. Как одного из подписавшихся под письмом. Как одного из тех, кто нижайше просил его соблаговолить приехать сюда с лекцией.

Отказать такому человеку в автографе было нельзя, но в чёртовой комнате не было даже намёка на нормальный стол, а потому пришлось положить раскрытую книгу прямо на массивную спинку кресла.

Что случилось после того, как он аккуратно начал выводить очередное «преданному фанату от…» сказать сложно. Он стоял спиной, а потому грянувшие откуда-то сбоку и сзади две яркие вспышки в первую секунду застали его врасплох, а во вторую…

А во вторую всё уже было кончено. У его ног валялся обездвиженный волшебник, возле которого на корточках сидел сам Руфус Скримджер, брезгливо, но вместе с тем осторожно осматривая лежавшего.

— Я же говорил, что купится. Мозгами они никогда не отличались, — проскрипел чей-то до боли знакомый голос из того угла, где стояло отвратительное чучело. Чучела, к слову, в углу уже не было, зато там стоял, опираясь на свою палку и грозно осматривая всю комнату волшебным глазом, не кто иной, как живая легенда аврората — Аластор Грюм.

— Не думал, что они так быстро доберутся до глав департаментов.

— Фаджу это сообщить не забудь. А то он только и знал, что ныл, «зачем это устраивать»?! «У нас в бюджете нет денег на подобный приём». Тянул до Рождества, а я говорил, что это надо было проделать ещё месяца три назад.

— Ну уговорили же, — всё ещё не отрываясь от лежащего, задумчиво заметил глава авроров, — к тому же Аргус не такая видная фигура и назначен всего месяц назад. Вряд ли он много успел им передать.

Даже если бы Гилдерой Локхарт и не был гением — коим он бесспорно был, — то и тогда бы он понял из этого короткого диалога не только смысл произошедшего, но и ту роль, что, по замыслу двух авроров, ему была в этом действии отведена. Роль ему не нравилась. Это было не слыхано! Не мыслимо! Он отказывался в это верить, и потому всё же решился спросить:

— И что это значит?

— Это значит, что кто-то повернулся спиной к Пожирателю смерти и, потеряв бдительность, чуть не схлопотал Империо, — не глядя на по-прежнему стоявшего у кресла с книгой и пером в руках писателя ответил Грюм.

— Это значит, что от лица всего Министерства магии мы приносим вам благодарность за посильное участие в обезвреживании особо опасного противника, — поспешил поправить Скримджер, выпрямившись во весь рост.

Заметив, что величайший писатель мира собирается высказать всё, что он думает по этому поводу, он холодным, официальным тоном, чуть приподняв одну бровь, добавил:

— Вы можете не одобрять мои методы, но я подумал, что человек, добровольно пошедший в логово трёх ведьм, замок вампира, деревушку, которую осаждали упыри, и в полнолуние вышедший против оборотня, должен понимать, что иногда риск и ловля на живца — единственная возможность получить шанс обезвредить противника. Заставить его поверить, что он контролирует ситуацию, и тем самым усыпить его бдительность— или я не прав?

Что оставалось делать знаменитому герою в подобной ситуации? Только поправить свою причёску и дополнить перечень вспоминанием о том, как он полез в логово василиска.

— Времена сейчас такие, — кивнул Скримджер, — не знаешь уже, кому можно доверять, а кому — нельзя. Кто подозревал Аргуса до этого момента? Никто, включая меня и грозного глаза. Надо рисковать, надо наносить опережающие удары, — он посмотрел на Локхарта взглядом, который выдавал в этом решительном человеке всю накопившуюся усталость и хронический недосып. — Сейчас не время для сантиментов и строгого следования букве закона. Я знаю, что порой перегибаю палку и могу случайно записать в пожиратели невиновного. Но я знаю и то, что правило «лучше сохранить жизнь ста преступникам, чем убить невиновного» не работает в военное время. Нам нельзя терять человечность, но мы не имеем права проиграть. Я стал аврором для того, чтобы такие, как тёмный лорд, не взяли власть. Чтобы защитить тех, кто не может этого сделать сам. Это ведь наш долг, да? — мягко усмехнулся он, глядя на Гилдероя. — Побеждать чудовищ.

В комнату, расталкивая окружающих, пролезла Миранда, и Локхарт только сейчас понял, что маленькая потасовка привлекла всеобщее внимание. Волшебники толпились за дверьми, испуганно переговариваясь и с ужасом поглядывая на скрючившееся на полу тело. Следом за ней протиснулся и Фадж, который с неподдельным ужасом и удивлением в глазах разглядывал лежащего на полу волшебника.

— Но это… Это же не слыхано. В самом Министерстве?!

— А мы о чём говорили последние месяцы? — буркнул Грюм, недовольно и вместе с тем торжествующе посмотрев на министра.

— Да… я… я понял. — Он быстро оглядел стоящих в дверях и, наткнувшись взглядом на мистера Лайтнера и не пойми как оказавшегося здесь Мэтью, поспешно добавил: — Это так неожиданно. Надо срочно сделать сообщение для прессы и…

— Если позволите, мы с Аластором Грюмом уже побеспокились об этом. — Он вытащил из кармана пару листков и протянул их министру, лицо которого, едва он быстро пробежал их глазами, осветилось счастливой улыбкой. — И это ещё не всё. Думаю, после всего произошедшего самое время немного успокоиться и прослушать финальную часть нашей лекции «Ради победы», в которой наш лучший специалист по борьбе с пожирателями смерти расскажет и объяснит, что мы должны делать, чтобы обезопасить себя, и на какие жертвы в будущем нам придётся пойти.

— Но я думал, — неуверенно начал Фадж, с удивлением переводя взгляд со Скримджера на Гилдероя и обратно, — что эту часть тоже…

— О, нет. Мистер Локхарт рассказал действительно много интересного и полезного, и мы ему очень благодарны за это, но эта часть как бы подведёт итог всему. К тому же он больше специалист по животным и малым магическим народностям, а в данном случае нам нужен специалист по борьбе с тёмными волшебниками, и тут как никто более подходит Аластор Грюм — как лучший специалист в этой области.

Быть может, Фадж сказал бы что-то ещё или вмешался бы кто-то со стороны, но в этот момент Грозный глаз направился к выходу из комнаты, бурча себе под нос, что пора уже заканчивать с этим балаганом. Он почти пять часов проторчал в образе чучела, и у него нет никакого желания более сидеть без дела.

Толпа расступалась перед ним.

Толпа с благоговением смотрела на него.

Толпа послушно пошла за ним в зал, где блистательный и овеянный славой мракоборец, который только что у всех на глазах вычислил и обезвредил пожирателя смерти, должен был прочитать последнюю, финальную часть лекции.

Через две минуты в маленькой комнатке и возле неё не осталось ни одной живой души, кроме, конечно, писателя, его верного агента и журналиста.

— То есть я… то есть меня… — Гилдерой Локхарт, человек, в общем-то крайне культурный и очень воспитанный, отчаянно пытался припомнить то слово, что употребила как-то агент. То самое. Которое метко и довольно-таки цинично, без прикрас описывало именно то, что с ним, пусть и фигурально, зато публично только что проделали.

— Нет.

— Нет? — с надеждой переспросил он.

— Нет, — печально подтвердил Уэлш. Кинул быстрый взгляд на агента и тихо закончил: — Это когда за деньги. А нас вроде как… ну… на альтруистических началах.

Комментарий журналиста ещё больше погрузил великого писателя в уныние, и даже сделанный агентом в успокаивающих целях подсчёт, сколько стоила бы такая вечеринка с журналистами, фотографами и сливками общества в Главном зале Министерства, вздумай они организовать её сами, не сильно радовал. Никакие финансовые выгоды, первые полосы газет и удачные снимки не могли компенсировать или хоть немного сгладить то, что произошло пару минут назад. В голове, к однажды уже озвученному Скитер «писака средней руки», добавилась новая, ещё более неприятная фраза.

Спец по зверюшкам и малым магическим народам.

Ему не хотелось никого видеть, слышать и, упаси магловский бог, идти слушать Грюма, поэтому он молча, глядя исключительно перед собой, побрёл к выходу из Министерства.

Тихо улизнуть незамеченными не вышло, в коридоре их уже ждал Грегор Маккой собственной персоной, и впервые за без малого два года с их официального знакомства вид бывшего начальника службы безопасности старого министра не вызвал у Локхарта панического желания забиться в дальний угол. Хотя, если честно, наверное, это просто не чувствовалось на общем весьма неприятном фоне. Так что, проходя мимо, приветственно кивнув и заметив, что волшебник неторопливо присоединился к ним, он думал о чём угодно, но только не о случившемся много лет назад.

О Рэйчел, которая уже давно ушла в декрет, и потому не присутствовала на мероприятии: он хотел как-нибудь её навестить, но с этой нервотрёпкой совсем забыл. О том, что, собственно, мужчина здесь делает и почему.

— Вы знали? — просто спросил он бесцветным голосом, едва заметно кивнув в сторону зала.

— Догадывался. Скримджер уже воплотил в жизнь добрую половину грюмовских методов выявления и ловли пожирателей. Было бы странно, если бы он пропустил его любимую ловлю на живца.

Гилдерой хмуро кивнул, протягивая руку к агенту: его летучий порох остался в мешочке, который он неосмотрительно вышвырнул вместе с остальными вещами. Он не мог пересилить себя и вернуться за ними в ту комнатку, где тот, в числе прочих предметов, должен был его дожидаться.

— Вы не подумайте на него, что он такой плохой, просто он делает то, что считает правильным для спасения жизней. Та методичка по защите маглов для их соседей-волшебников — это практически его личная инициатива, — словно пытаясь оправдать главного аврора, сказал волшебник, выуживая откуда-то пакет со всеми аккуратно расфасованными амулетами, оберегами и прочей мелочью.

— Но эти методы…

— Не гуманны? Это так, но, увы, альтернативы нет. Тех, кто находится под Империо, вычислить ничуть не легче, чем тех, кто служит тёмному лорду добровольно, да и кто из них приносит больше вреда, тоже сложный вопрос. Он ведь при вас даже не заикнулся о черепе, да? Толку от него мало, если заклятие наложил по-настоящему сильный волшебник, но даже мысль, что находящийся под Империо на пару секунд вернёт над собой контроль, поражает.

Гилдерой удивлённо покачал головой. Начальник авроров ни разу даже не намекнул на бабушкин подарок.

— Это потому, что он точно знает, что в холле от одного черепа будет мало проку. А точнее, вообще не будет, поскольку его тут же заберёт себе Фадж.

— В любом случае, у меня его больше нет. Он в школе, там нужнее, — сказал он, даже в мыслях не позволяя себе думать о том, кому нужен в школе этот странный предмет и по каким причинам.

Маккой лишь одобрительно усмехнулся и также уточнять не стал, вместо этого бросив быстрый взгляд на часы, напомнил, что сегодня вроде как сочельник.

Гилдерой воспринял эту информацию более чем равнодушно. Оставаться в Министерстве он не желал, возвращаться в Хогвартс не хотел, да и большой шикарный дом, оформленный согласно всем последним веяниям моды, богато украшенный и столь же обильно увешанный собственными изображениями, его не прельщал.

Величайший писатель магического мира с каким-то странным равнодушием неожиданно для себя понял, что идти ему в этот сомнительный, но всё-таки светлый праздник некуда. Сестёр и их семьи из-за его пусть и больше показушной, чем активной борьбы с Волан-де-Мортом, было решено спрятать, так что нагрянуть к ним в дом было не лучшей идеей. Можно, конечно, было отправиться к мистеру и миссис Локхарт, эти двое, как и положено всем хорошим родителям, всегда были рады видеть своего знаменитого сына, но после сегодняшнего он, наверное, бы не вынес их восторгов на тему своей гениальности и неминуемых вопросов о том, как прошла его лекция в Министерстве, о которой трубили направо и налево со всех радиостанций и газет.

Увидев, что никто из них не рвётся к рождественскому столу, Маккой усмехнулся и предложил — коли никто из них не спешит — заглянуть к ним с Рэйчел.

Миссис Маккой обнаружилась на втором этаже маленького аккуратненького дома в графстве Девоншир. Рэйчел сидела в кровати, обложенная со всех сторон подушками, и тихонько надиктовывала текст перу, что, легонько поскрипывая, послушно записывало за ней очередное послание в Министерство, состоявшее большей частью из малопонятных, чисто канцелярских слов и выражений.

— Она не спит, — мягко успокоила их она, едва они вчетвером пересекли порог. И тут же ослепительно улыбнувшись, словно сияя изнутри, кивнула Локхарту, показывая на трепетно прижимаемый к груди свёрток:

— Хочешь подержать?

В последний раз к нему обращалась с этим вопросом без малого три года назад, когда самая младшая из его старших сестёр родила третьего ребёнка. Тогда он отговорился тем, что ему надо будет бежать на интервью, и если не дай Мерлин пострадает костюм, то Миранда будет не в восторге. В этот раз отказываться он не стал. То ли сыграла роль усталость, то ли то, что после случившегося на этот персиковый костюм он не сможет смотреть без содрогания, то ли ему было действительно интересно подержать на руках это только появившееся на свет существо. Ребёнка, который ещё не имел ни малейшего понятия о людской жестокости, коварстве и разбитых вдребезги мечтах.

Он осторожно взял маленький свёрток: чуть темноватый пушок вместо волос и огромные светло-серые, как у мамы, глаза изучающе смотревшие на него из-под смешно нахмуренных бровок.

— Мама хотела, чтобы ребёнка назвали в вашу честь, — усмехнувшись, сказал волшебник, очевидно, имея в виду самую старшую миссис Маккой.

— Это была бы слишком большая честь для меня, так что не думаю, что это было бы хорошей идеей.

— Ну, в любом случае, это девочка, так что всё равно бы ничего не вышло.

— Как её зовут?

— Ещё не придумали. По всем признакам было похоже, что родится мальчик, так что мы даже ни разу и не задумывались о том, что будем делать, если это окажется девочка.

— Да, тут как с рубашечками, ползунками и прочим не получится. Там перекрасил из синего в розовый — и всё, а тут всё намного сложнее.

— Говорят, что достаточно просто посмотреть на ребёнка, и тогда сразу понимаешь, каким именем его назовёшь. Но вот сколько ни смотрю, всё не знаю, — тихонько рассмеялась Рэйчел.

Гилдерой смотрел на маленькое существо, завёрнутое в розовое, обильно украшенное кружевами одеяльце, на глаза, что, казалось, смотрели прямо в его сердце и душу. Серые глаза, глядя в которые, он чувствовал, как уходят печаль и обида, уступая место спокойствию и непонятной, тихой радости. Совсем, как если бы он смотрел на…

— Я… я знаю одно имя, — нерешительно начал он, не смея отвести взгляд. — Красивое имя.

Мэтью, не удержавшись, прыснул в кулак, Миранда страдальчески закатила глаза. Мистер и миссис Маккой удивлённо переглянулись:

— И какое?

Когда они снова оказались в доме знаменитого писателя, тот уже был готов снова возглавить неравную борьбу с Волан-де-Мортом, несправедливым миром и Грюмом до кучи. Энергия и желание немедленно действовать, казалось, переполняли его изнутри, и двое его спутников были только рады видеть такой энтузиазм.

— Надо поговорить с Гарри — немедленно. Мэнди, организуй приглашение от Блэка для Гарри, Рона и Гермионы на проведение каникул у него в доме.

— Он уже обращался с подобным к Дамблдору, и тот был не в восторге от идеи того, что Гарри покинет школу.

— Он разрешит. Пусть Сириус явится в Хогсмид, а оттуда уже аппарирует вместе с ребятами к себе — там и увидимся. Там, — он выразительно поднял к потолку указательный палец, — мы и начнём нашу борьбу. Мы им всем ещё покажем, кто тут самый великий волшебник, народный герой и главный специалист по борьбе с тёмными искусствами!

— Это всё? — осведомился несостоявшийся маньяк таким тоном, будто фразы о том, что его крестник связан на каком-то уровне с Волан-де-Мортом, да ещё к тому же должен его уничтожить, было недостаточно.

— Всё, что нам точно известно на данный момент, — лениво повела плечами Миранда.

Этот лёгкий, едва заметный жест заставил величайшего героя магического мира насторожиться. Блэк не заметил, подростки были ошарашены новостью, Гилдерой точно знал, что значит и движение, и на первый взгляд случайно затесавшееся в предложение слово «точно». Он уже как-то попадался в эту ловушку: Миранда и Мэтью явно выяснили что-то ещё, но пока это было не достоверно. Мало информации, сомнения, однако тот факт, что они знают ещё что-то, но по каким-то причинам предпочитают молчать — хотя вроде как должны были рассказать всё — не мог не насторожить.

Журналисты вообще с того момента, как пересекли порог кабинета директора Хогвартса — где тот должен был посвятить их в детали, дабы они по мере сил и возможностей помогли ему разузнать некую крайне важную, по его словам, информацию, — не страдали особой разговорчивостью. Где-то пропадали днями напролёт, активно задействуя свои источники и, что особо подозрительно, практически не вешая на издательство немалые расходы, которые им, как видно, приходилось нести: намётанный глаз Локхарта пару раз выхватывал чуть торчащие из открытой сумки дорогую бутылку коллекционного вина, редкий томик воспоминаний какого-то совершенно занудного учёного, запомнившийся ему исключительно тем, что на последнем благотворительном аукционе за его близнеца дали больше, чем за его дом. Эти и многие другие не самые дешёвые вещи появлялись и исчезали явно не просто так, в противном случае Уэлш не стал бы их гордо именовать инвентарём для развязывания языков.

Насколько сильно на данный момент удалось развязать языки и какие именно скелеты вывалились из шкафа лорда, на данный момент Гилдерой пока не знал, но вот запашок крупных проблем он чувствовал уже сейчас. Едкий — заставлявший самоуверенную Миранду вздрагивать от каждого подозрительного шороха, опасный — практически полностью стеревший с лица журналиста извечную усмешку, что теперь появлялась крайне редко и свидетельствовала больше об измотанных нервах, чем о действительно бодром настрое.

На Гарри даже усечённая версия новостей подействовала так же. Как видно, он был готов лезть в пекло, драться с превосходящими количеством и качеством противниками, смеяться в лицо самому Волан-де-Морту, но вот от одной мысли об убийстве мальчишка сник.

— Это значит, — неуверенно начал он, — я должен…

— Либо ты его, либо он тебя, — жизнерадостно пояснил Мэтью.

— Понятно.

В комнате повисло молчание, которое даже недовольно поглядывающий на них Блэк не рисковал нарушить. Собственно, крёстный Гарри был именно тем, без кого во всей этой истории было бы просто прекрасно: меньше проблем, криков, влезания в неприятности, но в то же время он был ещё и тем, без кого, по мнению Гилдероя, обойтись было никак нельзя. Во-первых, несостоявшийся маньяк всё-равно бы во всё это влез: он же, как и Гарри, не сможет усидеть на месте, коли рядом что-то происходит. Во-вторых, им позарез был нужен кто-то, кто знал замашки чистокровных сторонников лорда, стан врага изнутри, так сказать, — тут Блэк был жизненно необходим, поскольку одно знание любимой сестрёнки Беллы чего стоило. В-третьих, им нужен был кто-то, готовый ради Гарри на всё, — рисковать «избранным» не вариант, да и себя подвергать опасности тоже как-то не сильно хотелось. Ну, и самое главное — в-четвёртых, — штаб-квартира/база/убежище/логово заговорщиков/штаб сопротивления и ещё с четыре десятка названий, коими можно было бы окрестить место, где они будут вынашивать план, было жизненно необходимо, но подходящей жилплощади под него не было.

Лондонские квартиры агента и журналиста категорически не годились — они были слишком маленькими и к тому же наполовину заброшенными. Пребывающие в вечном водовороте событий лучшие работники издательства появлялись там редко и, по сути, использовали их как место, где хранятся вещи и где можно передохнуть пару часов. Дом самого великого писателя был у всех на виду, на слуху, и потому его хозяин не безосновательно подозревал, что пожирателям может не понравиться любая подозрительная активность в нём, и тогда с домом можно будет попрощаться. Так что старый дом Блэков был более чем выгодной кандидатурой, что и подтвердил его новый хозяин, сказав, что даже если здание однажды утром взлетит на воздух, то он будет только рад.

Дополнительным плюсом ко всему этому шло то, что дом был просто-таки напичкан магической защитой — правда, замешанной исключительно на чёрной магии — по самое не балуйся. Как видно, семейная паранойя Блэков ни в чём не уступала Грюмовской, а если добавить к этому обилие маглов по соседству и тот факт, что им явно было что скрывать, то она смело давала ему очков двести форы. Дом и безо всякой дополнительной защиты брать надо было исключительно штурмом, а уж о том, чтобы подслушать о происходящем в нём, не могло быть и речи.

Особенно по части защиты выделялась маленькая комнатка на первом этаже.

Небольшая, зато самая светлая в этом и так излишне тёмном доме, который, казалось, высасывал весь свет, отчего даже днём в комнатах царила мрачная и крайне нездоровая атмосфера. Причина её светлости была проста: в ней хранилась и выставлялась напоказ гордость, честь и главное богатство семейства Блэков — родословная. Да, это было не какое-нибудь замшелое генеалогическое деревце, что рисуют магловские аристократы — кто они такие, собственно, эти самые аристократишки по сравнению с одним из самых знаменитых, самых богатых, а главное, самых чистокровных родов Англии?! — строго говоря, это было даже не дерево, а скорее схема, поскольку не было в ней привычной для всех подобных структур вершины, на которой располагалось имя основателя.

Нет, самый-самый-пресамый первый Блэк тут, конечно, был, но вот только не он один возглавлял эту стену почёта. Ещё в первый раз, когда Гилдерой побывал в этом доме, он отметил, что задумка «древа» была не в том, чтобы отследить линию рода, а в том, чтобы показать, насколько он чистокровен и сколько всяких разных знаменитых волшебников можно к нему приписать, если начать засчитывать дальних-предальних родственничков. Здесь были не просто учтены все, кто вступал в брак с представителями семейства, чтобы показать потомкам, насколько те были достойны этого союза, приводились уже их собственные древа. В результате этого опутанные сложной сетью только выглядящих как побеги веток стены комнаты были даже не родословной, а схемой степени родства всех чистокровных семейств, с которыми Блэки успели породнится.

Это была комната-алтарь, куда водили гостей. Комната, в которой не было ничего, что могло бы помешать созерцать эти стены. Комната, защищённая такой прорвой заклятий, что даже мечтающий взорвать магловским динамитом дом Блэк был вынужден признать, что дом-то рухнет, а вот комната будет стоять. Собственно, именно в этой комнате и было решено провести первое собрание штаба сопротивления.

— Давно вы узнали? — спросил наконец Гарри, когда молчание стало совсем уж нестерпимым, а Гилдерой был уже практически уверен, что с минуты на минуту найдёт наконец на одной из стен свой портрет, поиском которого он был занят весь последний час.

— В Хэллоуин.

— И целых два месяца молчали?! — треснув по столу, с негодованием воскликнул Блэк.

— Ну извини, лично я под Империо больше не отчитываюсь тёмному лорду, а говорить остальным Дамблдор запретил, — ответил вместо Локхарта Уэлш.

Это, как ни странно, подействовало.

— Вы поэтому отдали мне череп, да? Чтобы он не смог влезть мне в голову?

Гилдерой сухо кивнул. Отпираться было бесполезно, особенно учитывая тот факт, что упомянутый он попросил забрать с собой из Хогвартса.

— Но если он может влезать мне в голову, то ведь, возможно, он однажды сможет…

— Вовсе не обязательно, — прервала Гарри агент. — Ваша связь уникальна, и потому с уверенностью ничего утверждать нельзя, но мы с профессором Дамблдором считаем, что подобное маловероятно. Вряд ли он сам осознаёт, насколько сильно вас связал тот ритуал воскрешения, а раз так, то боюсь, он пока сам не знает о том, что ты чувствуешь его. Как только узнает, у нас, безусловно, могут возникнуть определённые проблемы, но на данный момент беспокоиться об этом глупо.

Гермиона громко фыркнула, выражая своё несогласие с такой позицией, и Миранда поспешила пояснить, что опасаться проникновения лорда в мысли Гарри и по поводу его возможного взятия под контроль на фоне того, что тот хочет попросту убить подростка, по меньшей мере глупо. Можно, конечно, попытаться обучить Гарри защищать своё сознание, но лично она считает, что куда полезней будет заняться изучением заклинаний, которые помогут в борьбе против пожирателей. К тому же череп не единственная защита, по словам Дамблдора, хоть защита матери уже не действует в полной мере, маловероятно, что лорду будет комфортно в случае, если он сможет-таки проникнуть в сознание гриффиндорца.

Красочно и уверенно описывать силу любви, которая в итоге и должна помешать в осуществлении столь мерзкого деяния, мог только сам директор Хогвартса. Во всяком случае, в исполнении его верных помощников это звучало не столь убедительно, а порой и вовсе смешно, но спорить никто не стал.

Мэтью же и вовсе, желая то ли добить, то ли вселить уверенность в подростка, ободряюще похлопал его по плечу.

— Мой тебе совет: влюбись в какую-нибудь девчонку. Лорд тебе в мысли полезет, а там романтические стихи собственного сочинения и раздумья о том, как вы назовёте вашего первенца. Его неделю тошнить после этого будет!

Однако после рассказанного тошнило почему-то вовсе не Волан-де-Морта. Лорд где-то строил козни, плёл интриги, мучил маглов, а может, и просто спал после неправедных трудов. В любом случае, он вряд ли сейчас сидел стиснув руки, безучастным взглядом глядя перед собой, пытаясь осмыслить услышанное, как это сейчас делала грифиндорская троица.

— Не знаю, как у вас, а у меня это самое худшее Рождество за всю мою жизнь, — мрачно выразил общий настрой Уизли, когда Блэк, чтобы хоть как-то поднять настроение, позвал всех на праздничный ужин.

В тот момент все с ним согласились, пожелав друг другу, чтобы это так и осталось и чтоб больше подобных новостей не было.

Согласились, пожелали, но сами не поверили.

Мэтью и Миранда дали им всего неделю на то, чтобы прийти в себя. Окончательно осознать, принять, смириться с неизбежным.

Маленькая комнатка сильно преобразилась за это время, помимо стола и семи стульев, что были тут в первый раз, теперь появились массивные шкафы, полки, стеллажи и витрины, чьё назначение было не столько в том, чтобы вместить в себя всё необходимое на их взгляд для борьбы с Волан-де-Мортом, сколько в том, чтобы скрыть за собой стены с ненавистной Блэку родословной. Это противостояние дома и его хозяина не переставало удивлять его гостей, поскольку, хоть дом и принадлежал ему, но, как и безумный эльф, всячески мешал.

Украшающее стену древо было неприкосновенным для всех: ему были нестрашны ни время, ни магия, ни огонь, ни прочие неприятности — повредить его мог только хозяин дома, что с успехом и продемонстрировала матушка Сириуса, проделав дыру в том месте, где раньше было имя её старшего сына. Упомянутый старший сын, несмотря на полученный статус хозяина, по-прежнему был бессилен. Словно сама сила, что дремала в старых стенах, защищала их от него, не давая не то что повредить — закрыть стены от посторонних глаз. Картины падали на пол, не пойми откуда вылезшие жучки в прямом смысле сжирали мебель, которая начинала сама собой гнить, едва её ставили в комнату. Массивный огромный шкаф, служивший ещё прапрадеду Сириуса, развалился уже через четыре дня. Его восстановили магией, прогнали паразитов, но, уже сейчас краем глаза поглядывая на потемневшую и источающую запах гнили махину, Гилдерой понимал, что это не надолго и рано или поздно процедуру придётся повторить.

Сириус Блэк предпочитал делать вид, что всё в порядке: домовик сошёл с ума, дом просто старый, а мебель слишком вкусная для насекомых — пусть жрут, ему не жалко. Однако даже он не смог делать вид, что всё в порядке, после того, как они вынырнули из последнего воспоминания, что им показал омут памяти.

Оно и неудивительно, положение из тяжёлого, мягко говоря, переквалифицировалось в критическое, поскольку выяснилось, что, хоть победить Волан-де-Морта и можно, но сложно.

Вот скажите, как вы будете побеждать любого волшебника? Вы вызовете его на честную дуэль, где в результате боя, возможно, одержите победу. Ключевое тут слово — нормального волшебника, а не матёрого тёмного мага, который возомнил себя не пойми кем и плевать хотел на правила, законы и, упаси Мерлин, святость любой жизни.

Вариант честной дуэли даже не рассматривался: хватит! Всё, что можно узнать о сочетании «честная дуэль» в понимании лорда, они выяснили ещё в прошлом году, и Гилдерой имел все причины сомневаться, что хоть что-то с тех пор принципиально изменилось. Тёмный волшебник, несмотря на то, что хотел лично убить Гарри, уже должен был понять — и, собственно, прошлый год тому порукой, — что самолично это сделать, конечно, важно, но ещё важней перестраховаться.

Что ж, надо было признать, что он не просто перестраховался, а застраховался от летального исхода на много смертей вперёд, получив фактическое бессмертие без философского камня. Убогое, жалкое, уродливое, но всё-таки бессмертие. Они могли убивать его вплоть до бесконечности, и толку не было бы решительно никакого. У него была куча врагов, море слуг и скелет отца, в котором, согласно заявлениям целителей, находилось аж целых двести шесть костей. Ещё целых двести пять удачных попыток воскрешения!

Сказать, что на этом моменте весь оптимизм, появившийся в них за эти дни, вкупе с тем задором, что был у самого Локхарта после злополучной лекции, как-то быстро испарился, значит не сказать ничего. В одно мгновение стало понятно, почему даже Грюм не смог его за столько лет победить.

— А есть ещё какой-нибудь способ? — робко спросил Гилдерой, отрешённо понимая, что не так сильно он и злится на знаменитого мракоборца. Ну подумаешь, лекция — чёрт с ней. А насчёт того пожирателя, так они же вместе его, получается, победили. Он же, как-никак, тоже участвовал! Да, Грюм просто настолько зазнался, что ему было стыдно попросить о помощи! Побоялся просить, думая, что ему откажут. Откуда ему было знать, что весь такой благородный и ничуть не злопамятный Локхарт…

Мысли о прощении вылетели из головы, едва агент, хитро улыбнувшись, сказала:

— Ну, есть, конечно. Даже два.

— Кроме того, что он сам решит сдаться, — хмуро уточнил Блэк.

— Тогда один. Только он ещё более сложный, чем банальное уничтожение крестражей.

— Что может быть сложнее, чем обнаружить хитро спрятанные, наверняка окружённые самыми сильными чарами осколки души Сами-Знаете-Кого?! — с явным недоверием спросил Уизли.

— Ну не знаю. Может, заставить его раскаяться в содеянном и искренне покаяться во всех своих грехах?

— Я серьёзно!

— Я тоже, — с усмешкой сказала агент, — это и есть второй способ уничтожения крестражей.

— Проще его убить, — устало выразил общее мнение Блэк.

Однако это оказалось ничуть не проще, поскольку, словно желая их добить, агент сообщила им о том, что крестраж не один:

— Согласно нашим подсчётам, их должно быть семь, — уверенно заявила она.

— Может, это всё-таки ошибка? — осторожно начал Гилдерой. — Да, он воскрес, но на тот момент у него был крестраж в виде дневника, а его мы уничтожили.

— Нет, хоть задокументированных случаев изготовления подобного не так уж и много, этих случаев более чем достаточно, чтобы уверенно заявить: от одного крестража с человеком подобные физические метаморфозы не происходят. Тут их было несколько — явно больше четырёх известных нам предметов основателей и дневника, — нахмурившись заметила Гермиона.

У Гилдероя от этого заявления даже голос пропал. Ладно, Миранда и Мэтью, они готовились к этому разговору, но Грейнджер то откуда взяла задокументированные случаи и такую уверенность в голосе?! В привычки гриффиндорки не входило озвучивать домыслы, сплетни, а значит, она не просто где-то читала, но и верила в то, о чём говорила.

— Я читала об этом в древних тайнах могущества, а также это вскользь упоминалось в открытиях, давшихся дорогой ценой. Там довольно однозначно писалось о том, что люди, разбивавшие душу, теряли человечность морально, но не физически. Были лёгкие признаки, но никак не то, что творится с Сами-Знаете-Кем.

— Ты нашла томик древних тайн?! — задохнулся от удивления Уэлш. — Да я всю родню объездил, выискивая, у кого он мог бы заваляться. Там же практически весь тираж изъяли как особо опасную книгу!

— Мне дал Сириус, — виновато сказала девушка, как видно, сама не веря, что побывавшая в её руках книга настолько редкая и опасная.

— Я понятия не имел, что она есть среди них, — буркнул бывший маньяк. — Приказал Кикимеру собрать особо ценные в магическом плане книги, на которые не наложены никакие проклятия и сглазы, и отправить их Гермионе. Она просила литературу почитать на лето, а мне эта макулатура всё равно не нужна.

Повисшая в комнате тишина более чем красноречиво свидетельствовала о том, что думают остальные о «лёгком» чтении гриффиндорки.

— Хорошо, их было пять, но никак не семь! С чего вы вообще взяли, что их семь? — не сдавался Гилдерой. — Мало ли, что он сказал. Число видите ли, красивое и магически сильное. Ему лет-то тогда всего ничего было. Молодость, грандиозные планы, которые он вовсе не обязательно смог воплотить.

— Мы практически на все сто процентов уверены, что пять он создал до того, как ему помешали некие обстоятельства, — при этих словах агента «некое обстоятельство» дёрнулось, но промолчало, поскольку в следующий миг девушка положила прямо перед ними на стол пару невыдержанных в специальном живительном растворе карточек. — Это очень редкая фотография, сделанная незадолго до его падения. Посмотрите на неё внимательно, а теперь сравните с вот этим, — она ткнула в фотографию, лежащую чуть в стороне.

От былой красоты тёмного лорда на фото уже ничего не осталось: с карточки на них смотрел высокий, можно даже сказать, костлявый человек с неестественно белой, отливающей синевой кожей. Собственно, смотрел он не на них, а куда-то в сторону, поскольку фотография была явно сделана впопыхах. Она была кривой и косой, и потому при виде неё любой уважающий себя фотограф должен был схватится за голову и начать причитать, что композиция ужасная, горизонт завален, главный герой не пойми где, да и вообще, в кадре на первом плане какие-то левые люди и вещи.

Все фотографы и матёрые мракоборцы готовы были пожать руку храброму автору, который решился на такой отчаянный поступок и сделал снимок лорда, поскольку до него таких храбрецов либо не находилось, либо они слишком быстро заканчивали свой земной путь.

— Ого, у него тут даже нос есть! — удивлённо заметил Рон.

Собственно, этот нос, похоже, и был главным аргументом в пользу ещё одного неучтённого осколка, поскольку больше физических отличий от нынешнего образа установить было нельзя.

— Может, всё-таки неудачное воскрешение?

— Нет. Судя по всему, были созданы ещё крестражи, причём минимум один.

— Он же всё это время был в лесу! Там не то что людей не было, там даже крестраж пихать было не во что! А потом он вылез, чтобы схватить Гарри, но у него все силы уходили на контроль Мэтью и Риты, и он снова не мог, понимаете?

— Забавно, — вдруг сказал вышеупомянутый гриффиндорец, задумчиво разглядывая вторую фотографию, показывающую теперешний облик. — У него тут глаза змеиные, а на кладбище, когда я с ним боролся, они были просто красными, но не более.

— Что?!

— Ну вот смотри, они красные и змеиные, а тогда они были другими, — пояснил он склонившийся над фото Миранде.

— Значит, два крестража. Два плюс известные пять, итого семь, как и было запланировано.

— Ну хорошо. Один у нас уничтожен, два даже неизвестно как выглядят, но оставшиеся четыре, о которых мы знаем, — есть идеи, где они?

Миранда и Мэтью переглянулись и нехотя заявили, что списка мест пока нет. У них было не так много времени на работу со свидетелями и сбор данных, а Дамблдора, который, как никто понимает лорда и его мотивы, сейчас осаждают Скримджер и Фадж. Оба продыху фактически не дают, прося о посильной помощи и содействии в противодействии панике.

— Собственно, профессор Дамблдор хотел, чтобы мы лишь ознакомили вас с ходом дела, — подытожила агент. — Никто сейчас, разумеется, не пойдёт уничтожать крестраж или выискивать его следы. Сами понимаете, что, несмотря на всё своё тщеславие, Сами-Знаете-Кто не идиот, если мы вызовем подозрение, то он просто перепрячет осколки в другие места. Менее символические, но зато более надёжные в том плане, что мы не будем о них знать.

При этих словах все немного облегчённо вздохнули. Все, кроме самого догадливого волшебника мира, который, как никто иной, умел складывать в уме два и два: страшные тайны Волан-де-Морта и свой не сильно счастливый опыт. Он, сидя на резном стуле, в комнате, отдающей гнилью и сыростью, прекрасно знал, когда наступит «тот самый момент» и появится список мест. Знал, потому как ошибиться тут было просто невозможно. Июнь. Коварный, обманчиво тёплый июнь уже тянул к нему свои мерзкие щупальца, усмехаясь и нахально обещая, что в этом году пробьёт прошлые рекорды по неприятностям.

Гилдерой Локхарт обожал составлять схемы и сложные планы предстоящих операций и геройств. Ну, то есть он, конечно, этого терпеть не мог, но между «мы всю неделю с перерывом на еду, сон и пару жизненно важных косметических процедур проводим в библиотеке, составляя хитроумный план» и «ведём размеренный образ жизни, а после умираем жестокой и возможно крайне мучительной смертью» выбирал первое.

Всегда выбирал, тщательно готовился, а потому всё получалось в лучшем виде и даже порой без всяких накладок. Так было всегда и осталось бы впредь, если бы величайший гений магического мира не допустил постыдную ошибку. Один, всего один-единственный раз он не стал просчитывать всё наперёд, не потребовал материалы дела, а вместо этого счастливо махнул на всё рукой и расслабился.

Его можно было понять. Это же Хогвартс — место, знакомое всем с детства! Место, наполненное чувством безопасности и счастливыми, беззаботными воспоминаниями, что розовым туманом застилают глаза всем волшебникам от мала до велика, несмотря на степень их ума и паранойи. Зачем — скажите на милость! — узнавать, что там такого, собственно, творится? Зачем наводить справки и выяснять, что там, собственно, такого произошло в прошлом году? Подумаешь, дурная репутация должности — не все преподаватели уходили с неё вперёд ногами и укатывали на долгое, а порой и принудительное лечение в Мунго. Те, кто заранее предупреждал, что они тут всего на год, оставались живы и здоровы, так что лично ему, казалось бы, бояться нечего.

Ключевое слово — казалось, поскольку розовый туман рассеялся довольно быстро, обнажив суровую реальность, глядя на которую, Гилдерой Локхарт понял, что беспокоиться стоило раньше, а вот теперь он уже никуда не денется, потому как попал. Конкретно так попал, ведь ровно с того момента, как он перешагнул порог школы в качестве профессора ЗОТИ, все планы и многоходовки остались в прошлом, ибо суровая реальность в лице Гарри Поттера отрицала саму возможность предварительной подготовки, настаивая на импровизации.

Гилдерой импровизировал. Проклинал весь мир, Мерлина, Моргану, свою непредусмотрительность и Гарри Поттера за компанию, но, увы, это не давало решительно никакого хоть малость достойного результата, кроме краткосрочного морального удовлетворения. События продолжали сваливаться с неба с такой скоростью, что любая попытка хоть немного распланировать будущее оканчивалась лишь эпичным столкновением с реальностью.

Реальность оказалась суровой, жестокой, циничной и крайне болезненной для его нежной натуры, которая, несмотря на прошлые трудности, оказалась попросту неготова к тому, с чем ей пришлось столкнуться. Всё, решительно всё выходило из-под контроля и даже, казалось бы, стопроцентные планы рушились как карточный домик.

Он думал, что у него будет время до июня, — Уэлш собрал достаточно информации к началу мая.

Он верил, что в логово врага они пойдут всей толпой вместе с Дамблдором, — проклятый Скримджер вцепился мёртвой хваткой в директора, а потом и вовсе под каким-то левым предлогом вытащил в Министерство — в назначенный день — вдобавок ко всему Миранду, Мэтью и даже Блэка!

Он рассчитывал… — Дамблдор, печально посмотрев своими кристально-честными глазами на бесстрашного героя, сказал, что дело сложное, опасное, и потому он поймёт, если Гилдерой откажется фактически в одиночку идти туда. Ведь это такая ответственность и риск. Ведь крестраж — это такая опасная вещь, наверняка защищённая самыми мощными чарами.

После этого оставалось либо публично ударить лицом в грязь — опустив глаза и пробормотав, что торопиться не стоит. Либо публично ударить себя кулаком в грудь — сказав, что он уже один крестраж уничтожил, Волан-де-Морта не боится, и вообще, он, помниться, того василиска, вместе с воспоминанием лорда, уделал в лёгкую и без подготовки.

И вообще, он очень сильно пожалел, что выбрал второй вариант, когда где-то в начале мая, в одно солнечное субботнее утро, они вдвоём с Гарри оказались глубоко под землёй в недрах какой-то скалы в поисках осколка души тёмного лорда.

Несмотря на то, что с ними не смогли пойти даже двое других подростков, которым в Хогсмиде было поручено появляться в разных местах и, по очереди выпив оборотное зелье, изображать Гарри. Несмотря на то, что информации было всё-таки мало, а время поджимало. Несмотря даже на то, что само проникновение к месту хранения крестража потянуло бы на страниц двести новой книги, они его всё-таки нашли.

Правда, сразу же возникли некоторые трудности с его извлечением.

— Я не собираюсь и тебе не советую пить не пойми что, налитое в чашу Волан-де-Мортом, который полагал, что это, — он ткнул в изумрудно-зелёную жидкость, — защитит жизненно важную для него вещь! — категорически заявил прекраснейший маг мира, бросая взгляды то на каменную чашу, то на обманчиво-спокойную поверхность озера, в котором, как он уже имел несчастье убедиться, кипела жизнь.

Ну, или не жизнь — существование. Гилдерой никак не мог вспомнить, как правильно называется это состояние у инферналов, а спросить, как назло, было не у кого.

— Но…

— Гарри, посмотри по сторонам! Он псих! Все эти трупы настоящие! Он не мог наубивать такую прорву людей, пока мастерил себе это озерце для романтических прогулок на лодке без луны. Готов поклясться, что добрые процентов семьдесят — если не все девяносто! — плавающих здесь — просто загулявшие туристы, идиоты, полезшие куда не надо, и те, кто, как и мы, полезли по магическому следу. Они не знали, что это, но мы-то знаем!

По спине величайшего писателя мира внезапно пробежал холодок от собственной догадки. Если Волан-де-Морт убил для охраны только пару-тройку маглов, значит, остальные инферналы «изготавливались» все эти годы путём утопления нормальных и вполне себе живых людей. Это значит, что если он сейчас умрёт — чего бесспорно не хотелось бы, — то он станет одним из них.

В его памяти против воли мелькнуло воспоминание о том, что произошло чуть меньше часа назад, когда они искали лодку и он случайно споткнулся о невидимую цепь. Вода лишь лизнула край лакированных штиблет, а в следующее мгновение чья-то мертвенно-бледная рука уже вцепилась мёртвой хваткой в его ногу.

В такие мгновения холодный рассудок отключался начисто и его место занимал менее рациональный, но куда более параноидальный инстинкт самосохранения. Он не любил думать, долго рассуждать и рассусоливать — огонь, вырвавшийся из крепко стиснутой в руках палочки, мог испепелить всё, что было в радиусе пары десятков метров перед волшебником. Однако ему пришлось довольствоваться только рукой, что рассыпалась в пыль, едва Локхарт быстренько сдал назад, не спуская взгляда с воды.

Тогда он впервые в жизни увидел это существо вживую. Холодное, бледное, склизкое и чертовски некрасивое. Как видно, утопление с последующим долгим пребыванием в воде не способствовало не только хорошему характеру, но и сколько-нибудь приятной внешности. Первое Гилдерой ещё мог понять и простить, второе — никогда!

— Гарри! Мальчик мой, мы с тобой последняя надежда этого мира на спасение, но риск в данном случае хоть дело благородное, но крайне безрассудное, — как мог пытаясь образумить гриффиндорца, продолжал Локхарт.

— Но как иначе?! Если мы сейчас не вытащим и не уничтожим крестраж, он будет продолжать убивать!

Гилдерой понимал то отчаяние, что звучало в голосе подростка, поскольку ситуация в магическом мире летела под откос и, несмотря на все ухищрения Скримджера, переломить её пока не удавалось. Собственно, именно поэтому они и отправились сегодня сюда вдвоём, не дожидаясь, пока освободятся остальные. Надо было срочно уничтожить крестражи, хотя бы те два, что были у них фактически в руках.

— Я просто хочу, чтобы мы взяли короткую передышку. Взвесили все за и против и выработали наилучшую стратегию, поскольку следовать тем путём, который нам оставил Волан-де-Морт, по меньшей мере глупо. В конце-то концов, мы же волшебники Гарри! Всегда можно найти какое-нибудь колдовство, отменяющее действие предыдущего. Надо только хорошенько поискать и совсем немного подумать.

— Но магия же здесь не действует, — с сомнением напомнил Поттер, не спуская взгляда с чаши, в которой, как они точно уже знали, притаился крестраж.

«Зато действует инстинкт самосохранения!» — злобно прошипел внутренний голос, который поспешил напомнить, как в далёком героическом детстве миссис Локхарт любила повторять, что хорошие мальчики не должны тащить в рот всякую дрянь и принимать угощение от подозрительных дяденек. И пусть с тех пор прошло много лет, но актуальность наставлений не теряла смысла, и даже Грюм бы наверняка согласился с тем, что жидкость в чаше наверняка опасна, а тёмный лорд — самый подозрительный дяденька из всех возможных.

— Это значит, что мы просто перейдём к плану «Б».

— У нас есть план «Б»? — удивился подросток.

— Да, у нас есть план «Б» как раз для такого случая.

План «Б» у них действительно был, но он был отложен на самый-пресамый сложный случай. Во-первых, потому что он был всего один, а во-вторых, потому что Локхарт не сильно верил, что, едва они уничтожат оставшиеся осколки души лорда, не вылезет сам Волан-де-Морт и его не придётся уничтожать прямо там. Именно поэтому он берёг план «Б» как зеницу ока, не решаясь задействовать его раньше времени. Однако по всему выходило, что его надо будет использовать уже на первом крестраже, ибо когда вариантов всего два «пить подозрительную жидкость и получить крестраж» и «не пить подозрительную жидкость — не получить крестраж» и оба они тебя по ряду причин не устраивают, надо неизбежно искать третий.

Гилдерой уже давно привык, что у него не гостиная, а проходной двор для всяких разных министров и их помощников, но вот когда пламя, взревевшее в его камине не окрасилось зелёным — стандартным цветом, — не стало красным — принудительное перемещение, коим пользовался министр, а стало ярко-алым с золотым блеском — принудительная международная, — он всё-таки заволновался. Новый уровень международных отношений, официально неофициальная делегация, а у него не то, что волосы не завиты, у него даже мантия с маленьким пятнышком на рукаве!

Однако пятнышко, новый уровень магического сотрудничества и прочие куда менее важные вещи мигом вылетели у него из головы, едва он увидел, как из камина вышла та самая бабушка, чьё имя он так часто поминал всуе.

Любимого названного внучка долго трепали за схуднувшие щёчки, всматривались в уставшие глазки и закончив осмотр тем, что потрепали по потускневшим и, несмотря на все маски, безжизненным волосам, сказали, что его всё равно любят, ценят и всегда ждут в гости. Сказали, что, увы, только вчера получили газету — Гилдерой смутно представлял, какая сумасшедшая сова сунулась к домику старушки с почтой, но искренне благодарил это пернатое, — в которой был краткий обзор на лекцию в Министерстве.

Газета была не из самой лучшей бумаги, да к тому же в ней не было ни единого английского слова, даже его имя было написано непонятными закорючками, но под этими закорючками пряталась действительно бесценная для Локхарта статья, написанная каким-то совершенно незнакомым журналистом.

От лекции в Министерстве в ней были только название и дата, все остальные два листа занимал анализ сложившейся ситуации, краткое описание деятельности Гилдероя за последние три года, ну, и, как вишенка на торте, прогноз, сколько он сможет продержаться против Волан-де-Морта и его приспешников.

Единственная причина, по которой агент, немного знающая язык публикации, по прочтении не бросилась в издательство, чтобы спустить на этого беднягу армию адвокатов, была в том, что цель публикации — показать неравное положение сил и воспеть безмерную храбрость героя — дала свои плоды.

Бабушка примчалась не с пустыми руками.

Спустя четверть часа после того, как в камине снова взревело алое пламя, отправившее обратно сердобольную старушку, нагоняющую дичайший страх пополам с уважением на всех жителей далёкой страны, наконец появился представитель Министерства. Судя по его смертельной бледности и тому, как он с явным облегчением удостоверился в том, что все живы, здоровы и даже улыбаются, в логове бюрократии тянули жребий на тему, кого сюда послать.

Посланец с ужасом пялился на лежавшую на газетном столике статью с непонятными закорючками, а объяснение Локхарта о том, что некоторые его поклонницы столь нетерпеливы в желании получить автограф, совсем его добило. Особенный успех имела фраза «знаю, что это не слишком законно, но она так торопилась, что кто бы посмел ей отказать. К тому же она сказала, что если у вас возникнут к ней вопросы, то она с удовольствием нагрянет к вам в любое время».

Волшебник, имени которого никто даже не потрудился запомнить, громко ойкнул и поспешил заверить, что лично ей являться не надо. Министерство магии ценит и всячески поддерживает международное магическое сотрудничество, просто лучше о подобных визитах предупреждать заранее и просить открыть канал, а не вламываться в каминную сеть чужой страны. И ещё, они, конечно, просто обязаны выразить своё возмущение произошедшим, но, учитывая возраст нарушительницы, просто просят этого впредь не повторять.

— В следующий раз просто пусть сообщит заранее, — уже с явным облегчением забираясь обратно в камин, сказал представитель министерства. Немного помолчал и, перед тем как исчезнуть в зелёном пламени, тихонько добавил: — Лучше почтой!

Гилдерой успел пообещать, что обязательно передаст. Настроение у него в этот вечер было чудесное, ведь в маленьком потайном карманчике лежал небольшой флакончик, доверху наполненный золотистым зельем.

Собственно, именно этот флакончик и стоял перед ними уже в следующие после неудачной вылазки выходные, когда они собрались на новое совещание. Дамблдор, как ни старался, не смог вырваться от Скримджера, но все остальные были в сборе, и даже мисс Грейнджер, явно нервничающая от предстоящих экзаменов, посчитала, что спасение мира важнее, а потому не сопротивлялась очередной тайной вылазке из школы.

— А разве такое возможно? Ну, всё это, — осторожно начал Гарри, как только стихли объяснения Уэлша на тему, что такое Феликс Фелицис и чем формула стоящего на столе зелья отличается от него в лучшую сторону.

— Гарри, запомни одну простую истину: что в мире магов, что в мире маглов возможно всё, если у тебя есть куча денег, огромное желание и умение иногда посмотреть сквозь пальцы на закон, — поучительно заметила Миранда.

— Просто это странно, — неуверенно начал подросток. — Ну сами подумайте, существует зелье, дающее удачу во всех начинаниях, делающее тебя чуть ли не самым везучим человеком в мире, способным даже самую безнадёжную ситуацию переиграть в свою пользу: что Волан-де-Морт с пожирателями, что министр с аврорами, они должны пить его литрами, но при этом я даже не слышал о нём до сегодняшнего дня.

— Понимаешь, — со снисходительной усмешкой ответила агент, — во-первых, и самых главных, и тем, и другим не позволяют его пить принципы. Я знаю-знаю, что это звучит дико, но мы уже, кажется, года два назад — как это ни удивительно, но даже примерно в это же время — говорили о том, что в мире взрослых волшебников есть много странных и зачастую неясных для детей вещей и понятий. Одно из них — принципы и совсем немного законы.

Министерство ограничило употребление этого зелья законами настолько, насколько это было вообще возможно для не подпадающего под классификацию смертельных варева, попутно в течение десятилетий втемяшивая в мозги, что пить подобное «неправильно, нехорошо, не слишком прилично по отношению к прочим» и далее по тексту. Да, они не могли совсем запретить, но ввести это на уровне рефлексов — пожалуйста. Как итог, по статистике, даже преступники и сами зельевары — которые как никто циничны и более чем осведомлены о природе зелья — пьют его за всю свою зачастую долгую жизнь не более двух-трёх раз. Такой вот забавный парадокс, вызванный укоренившимися предрассудками и правилами, в результате которого употребление зелья рассматривается чуть ли не как аппарация на порог, а не непосредственно в дом или как закрывание глаз, когда ты пользуешься летучим порохом.

— А их надо закрывать?! — опешило юное дарование, в шоке посмотрев на сидящих за столом.

— Ну, да, — удивленно начал Уизли, — ты же, когда перемещаешься, видишь другие гостиные и прочие комнаты подключённые к сети. Это как подглядывание и… Подожди, ты что, серьёзно смотрел на комнаты?!

— Да откуда мне было знать, я же только у вас дома и воспользовался порохом впервые! Миссис Уизли сказала, что надо залезть в камин, кинуть порох и назвать адрес — про то, что нельзя подглядывать она ни словом не обмолвилась! Я думал, это нормально. Да и они так быстро мелькали, что я мало что мог разглядеть.

— Ну, наверное, она решила, что ты сам догадаешься тактично перевести взгляд на свои ботинки, — с явным весельем в голосе заметил Блэк.

— Ладно, мы выяснили, почему им не пользуются массово обычные люди, но все остальные? — поспешил вернуться к старой теме Гарри, как видно, несколько смущённый своей вскрывшейся неучтивостью.

— Принципы, — пропела агент. — Министерство должно показывать хороший пример в любой ситуации. Они не имеют права палить авадой направо и налево, они не могут использовать круцио и империо на допросах, и зелье правды также используется только после сбора кучи бумажек. Логично предположить, что и подобное зелье они не будут пить. Что же до нашего общего недруга, то тут всё, как мне кажется, ещё проще: этот парень даже принципиальнее, чем комиссия Визенгамота. Сказал, что хочет власти и убить всех маглов, послав к чертям закон, — пожалуйста. НЕ стал министром, хотя мог бы. С его умом, изворотливостью и харизмой он бы в течение лет десяти, максимум пятнадцати, встал бы во главе министерства и, получив в руки власть, прессу и прочие ресурсы, добился бы своего. Те же песни о чистоте крови, те же чистки, но всё это было бы под соусом общественного мнения.

Однако это самое всё напоролось на принципы.

Как по мне, так у него ярко выраженный комплекс детдомовского ребёнка: он просто обязан, как ему кажется, доказать всем и вся, что он самый-самый. Причём ему даже в голову не приходит, что зачастую этого делать и не надо. В результате он хочет сделать всё сам и лично, не желая советоваться с остальными или принимать от них помощь более жизненно необходимого минимума. Именно поэтому о крестражах никто не знает и нет верных слуг, что их охраняют. Именно поэтому у него и нет Феликс Фелицис. Он слишком верит в себя и слишком мало доверяет своим подчинённым, которые, выпив этого зелья, могут сделать что-то не в его, а в своих интересах. Это зелье, как маховик времени — оружие, которое можно эффективно использовать в войне. Можно было бы, если бы не тот факт, что сам магловский бог не знает, что можно натворить, используя их. Поэтому никто не рискует ими баловаться.

— Я собиралась… — неуверенно начала Гермиона. — Тогда, на третьем курсе. Ну, то есть перед ним, я собиралась взять побольше предметов. Профессор МакГонагал сказала, что я лучшая ученица и она уверена в моей честности. Уверена, что я не буду использовать его не для учёбы. Она полагала, что мы сумеем получить его и разрешение на его использование.

— Если МакГонагал так говорила, значит, должны были дать, — уверенно сказал Поттер, привыкший верить своему декану на слово. — Почему же ты тогда отказалась?

— Наверное, потому, что сразу после этого она вместе с вами подписала некий договор, согласно которому клялась сохранить в тайне всё произошедшее на втором курсе и вдобавок к этому не привлекать к себе излишнего внимания. Согласитесь, разрешение на использование маховика времени несовершеннолетней — это очень необычное явление, — как бы между прочим напомнила агент. — Но это всё лирика, давайте вернёмся к нашему зелью и вопросу о том, кто его будет пить. Поскольку сам Гилдерой этого сделать, увы, не может: если его поймают на употреблении не просто Феликс Фелицис, а его, мягко говоря, улучшенной версии, доставленной, ко всему прочему, явной контрабандой, то у нас будут проблемы.

— Проблемы страшнее Волан-де-Морта?!

— Ты никогда не бывал на заседаниях Визенгмота и просто на судебных разбирательствах. Вот окажешься в центре зала, когда на тебя смотрят все эти типы в мантиях, а на кресле установлены железные оковы, так в миг даже в мыслях нарушать не за хочется.

— То есть вы предлагаете нам выпить зелье, вскрытие фактов о происхождении которого может довести до Визенгамота?! — ошарашенно прошептала Грейнджер.

— У нас есть прекрасная легенда, на которую, можете поверить моему опыту, поведутся не только журналисты, но и обычные волшебники. Если не всплывёт имя Гилдероя, то у нас будут все шансы доказать, что данное зелье было сварено здесь.

— Да и кем же?

— Как кем? Разумеется, вами, мисс Грейнджер. Я тут раздобыла весьма интересную бумажку, пока Гилдерой валялся без чувств после боя с василиском. Эта бумажка не что иное, как кем-то варварски вырванный листок из журнала мадам Помфри. Запись сделана во время рождественских каникул и, согласно наблюдениям этой во всех смыслах высококомпетентной особы, в чьих выводах преступно даже сомневаться, у некой ученицы наблюдались странные симптомы, не находящие в её многолетней практике аналогов. Только представьте себе: незавершённая трансформация тела обратила бедную девочку в подобие кошки-переростка. Огромная, покрытая шерстью и, вы даже не поверите, — глаза агента ехидно сверкнули, — но у неё действительно вырос хвост!

Гилдерой старательно делал вид, что нет ничего важнее, чем очередной непонятный жучок, усиленно грызущий книжный шкаф. Этот маленький и до крайности прожорливый малыш, что вместе со своими многочисленными братьями и сёстрами в данный момент упоительно догрызал по меньшей мере уже раз семь только на памяти Локхарта восстановленный шкаф, был прекрасным отвлечением от размышлений о том, какая не сильно обеспокоенная нормами приличий личность варварски изодрала журнал школьной медсестры.

Сириус Блэк то ли действительно не любил насекомых, то ли был начисто лишён того, что нормальные люди именуют чувством такта:

— Ты сварила оборотное зелье на втором курсе?! — громко ахнул он, уставившись широко раскрытыми от удивления и восхищения глазами на Гермиону.

— Вот именно на эту реакцию мы и рассчитываем, — победно ухмыльнувшись, сказала агент. — Все будут восклицать, какое ты чудо, природное дарование и за этими разговорами отойдут от темы нашего зелья. Что же до возможных придирок Визенгамота, о том, что оборотное зелье, мягко говоря, не входит в школьную программу и его использование карается по закону, то тебе, в силу того, что ты несовершеннолетняя, ничего особо страшного и не грозит. Более того, с поправкой на то, что ты сама пострадала от оборотного, даже самые суровые судьи не будут особо упорствовать, требуя наказания.

— Я уже говорила вам, что я о вас думаю? — напряжённым голосом, глядя в глаза агента, сказала гриффиндорка.

— Глаза — это зеркало души, — загадочно усмехнулась в ответ та.

— Хорошо, с этим вы явно уже всё решили, но кто тогда будет его пить?

— Блэка и Мэтью также сразу исключаем.

— Это ещё почему?! — мигом взвился бывший заключённый.

— Противопоказания к применению. Не рекомендуется лицам, долгое время пребывающим под подчиняющим заклинанием, контролем дементоров, а также склонных к резкой деформации личности.

— Э-э… а можно это всё перевести на понятный английский? — робко поинтересовался Уизли.

— Крыша поедет.

— В смысле?!

— В прямом. Феликс Фелицис — это не просто концентрированная удача. Это чувство собственного превосходства, помноженное на мысль, что весь мир крутится где-то на дальней орбите твоей персоны, которая так крута, что ты пинком ноги открываешь дверь кабинета Дамблдора, а Сам-Знаешь-Кто дрожит как осиновый лист при одном упоминании твоего имени, — любезно расшифровала агент. — Он и на здоровых, нормальных людей может плохо действовать, но у тех, кто слишком долго был под контролем, он действует, как самый настоящий наркотик. Причём ещё не понятно, что для них хуже: время, когда он действует или когда эффект пропадает. Собственно, это одна из главных причин, почему его так просто не используют даже те, кому плевать на моральные устои. Так что в итоге пить его должен человек, кото…

— Я выпью его, — безкомпромиссно заявил подросток. — Раз уж мне нельзя было выпить ту непонятную жидкость, защищавшую крестраж Волан-де-Морта, то зелье, данное друзьями, я, думаю, имею право принять? — с явным вызовом в голосе сказал Поттер.

Спорить никто не стал, лишь Миранда для проформы спросила:

— Есть другие кандидаты?

Гермиона хотела что-то сказать, но следующая же фраза агента о том, что на ближайшие несколько часов ей придётся расстаться со своим аналитическим умом, поскольку тот попросту возьмёт отпуск, заставила гриффиндорку промолчать.

— Итак, запомни: это не совсем Феликс Фелицис, — ещё раз напомнила Миранда, напряжённо глядя, как Поттер открывает флакончик. — Я, конечно, доверяю той, что его сварила, но она сама сказала, что усовершенствовала формулу на свой взгляд, а взгляд, я должна признать, у неё довольно специфический. Если мы правильно её тогда поняли, то здесь, в отличие от оригинала, всё рассчитывается не по времени, а по количеству удачи. Поэтому я бы не советовала пить сразу всё. Там вся страна немного, в некотором смысле, странная, так что исключать тот факт, что зелье, сваренное там, может истолковать как удачу события, которые, на наш взгляд, таковыми не являются, весьма вероятен.

Гилдерой, заметив, как замерла рука с флакончиком, поспешил поддакнуть. Он-то знал, что такое удача Поттера, читал, что такое Феликс Фелицис, но вот предсказать, что это даст в результате, с поправкой на специфику зельевара и страну происхождения, не смог бы даже сам магловский бог. Во всяком случае, он ничуть бы не удивился, если бы непонятная сила уже в следующий миг подхватила их и выбросила бы посреди какого-нибудь зала, где Волан-де-Морт решил бы продемонстрировать своим приспешникам все крестражи. Это ведь такая удача — все крестражи и сам тёмный лорд!

Однако ничего подобного, к его явному удивлению, не произошло. Гарри практически осушил флакончик, оставив лишь немного зелья на донышке, и теперь спокойно сидел за столом, как и они, ожидая результата.

— Ну? Что чувствуешь? — нетерпеливо спросила Миранда.

— Тепло.

— И? Что подсказывает тебе интуиция? Она должна обостриться до невозможности, а третий глаз…

Гермиона громко фыркнула.

— Я, я чувствую, что мы должны остаться здесь, — нерешительно начал подросток, избегая взгляда агента, которая всё утро объясняла, что после принятия зелья они должны отправиться в библиотеку или сразу на то озеро. Феликс Фелицис должен был помочь им найти способ обойти запрет на прохождение более чем одного взрослого волшебника к крестражу, поскольку высока вероятность того, что после извлечения оного пробиваться на поверхность придётся с боем.

— Здесь?!

— Да, — сосредоточенно выдал гриффиндорец, словно заглядывая внутрь себя. — Мы должны поговорить о нас, о мире, обо всём, что нас беспокоит, — оглядел комнату и проглядывающее через подгнившие стеллажи с книгами семейное древо. — Не знаю, как это объяснить, — смущённо закончил он.

— Ну раз так, то я всё-таки принесу хрустальный шар, — осторожно поднимаясь и не сводя чуть разочарованного взгляда с Гарри, заметила Миранда.

— А-а, я, пожалуй, принесу с кухни кофе, — в тон ей сказал Рон.

Перехватив взгляд Гермионы, он неловко пожал плечами, покраснел как рак и перед тем, как выскользнуть из комнаты, буркнул, что в прошлый раз сработало: они же видели в чашке пса.

Разговор по душам упорно не клеился, поскольку никто (кроме Гарри, разумеется) из сидящих за столом решительно не понимал, какой смысл вести беседы, когда крестраж фактически у них в руках. Миранда недовольно хмурилась, Грейнджер с явным сомнением изучала пузырёк с зельем, Уэлш и Уизли хранили молчание, Поттер упирал на то, что надо сидеть и говорить, однако начинать беседу не спешил. Сам Локхарт также не торопился привлекать к своей скромной персоне излишнее внимание. Ему не нравился дом Блэков, вся эта история с крестражами, то, что он вообще во всё это ввязался, а самое главное, ему не нравился тот факт, что если из затеи с Феликс Фелицис ничего не выгорит, то его отправят обратно и заставят выпить эту таинственную, зелёную дрянь.

Собственно, он и согласился на план «Б» только потому, что тот был единственной альтернативой поглощению непонятной субстанции, скрывавшей осколок души лорда. О чём думал Волан-де-Морт, заполняя чашу, было понятно, о чём думали все остальные, когда заявили, что совершенно точно «это» пить надо и двух вариантов тут быть не может, он не понимал.

Гилдерой как мог пытался донести до остальных мысль, что надо быть конченным психом, чтобы решиться выпить непонятную жидкость, находясь посреди озера с кучей инферналов под боком. Что даже Дамблдор не стал бы этого делать — ну, может, и стал, но только если бы захотел покончить жизнь медленным и до крайности некрасивым самоубийством. Всё — других причин не было!

Упрямое «умрём, но все крестражи уничтожим» он за причину не считал. Остальные были иного мнения, так что, украдкой оценивающе поглядывая на окружающих, Локхарт осторожно прикидывал, как бы поаккуратнее донести до них мысль, что их мало, врагов много и, хоть он сам безмерно силён и в помощи не нуждается, было бы неплохо найти кого-нибудь, кто будет… мм… ну, скажем, оказывать мелкую посильную помощь. Пить подозрительные зелья, вызывать огонь на себя и выполнять прочие не сильно приятные для прославленных героев вещи.

Нет, конечно, Дамблдор был против расширения и без того немаленького круга посвящённых, но никто же не говорит о первых встречных. Можно взять кого-нибудь проверенного, надёжного и закалённого в боях. Кого-нибудь вроде главы аврората и того самого зазнавшегося мракоборца.

Гилдерой никогда не был злопамятным. Он, подобно всем возвышенным натурам, был человеком редкой доброты, способным прощать чужие ошибки, несправедливость жестокого мира и чёрствых сердцем мракоборцев. Просто так получилось, что хоть обида на Грюма со Скримджером с течением времени малость поутихла, но вот её последствия в виде спасения мира, на которое он опрометчиво поспешил подписаться, разгребать предстояло ещё долго.

Разгребать ему, а не Грюму и Скримджеру.

Начальник авроров и его верная, пусть и слегка поехавшая крышей на почве паранойи правая рука, наверняка даже не подозревали о том, какая опасность нависла над Британией. То есть, конечно, подозревали, но не представляли весь масштаб трагедии. Строили очередные коварные планы и не знали, что вот, в каких-то паре десятков кварталов от них идёт разработка единственно верного и возможного плана по уничтожению лорда. Плана, в котором храбрейшему герою всё той же Британии принадлежала главная роль.

Храбрейший герой Британии благородно решил, что несправедливо присваивать себе всю славу и особенно честь погибнуть в неравном бою с тёмным лордом.

Надо было только как-то осторожно подвести всех к этой мысли.

Поэтому Гилдерой взял инициативу в свои руки, благосклонно решив поведать о своём героическом детстве, переходящем в юность, дабы на своём блистательном примере показать, как важно порой вовремя попросить о помощи (о помощи, правда, там просили его самого, но не суть). Рассказ обещал быть долгим — ведь нельзя же сразу перейти к столь щекотливому вопросу, — а потому он начал с начала.

С самого-самого начала. С того, как миссис Локхарт, впервые взяв на руки своего голубоглазого ангелочка, уже тогда поняла, каким великим героем он станет. Как он рос, отличаясь благородством и смекалкой от грубых и недалёких сверстников. Как…

В общем, он едва успел дойти до того момента, как под восхищёнными взглядами надел Распределяющую шляпу, которая была столь поражена его разносторонностью, что добрых полчаса не могла решить, чего же в нём таки больше: благородства, гениальности, львиной храбрости или змеиной хитрости, кою только он один мог бы использовать во благо!

Мда… в общем, аккурат на этом моменте Блэк не выдержал, и началось…

Бывший заключённый Азкабана высказал величайшему герою магического мира всё, что он о нём думает, а думал он о нём почему-то не слишком хорошо. Во всяком случае, в дополнение к «писаке средней руки» и «специалисту по зверушкам и малым магическим народам» добавилось утверждение о том, что кто-то где-то слишком много — тут прозвучало одно не слишком хорошее слово, заставившее честнейшего писателя мира задохнуться от возмущения. Чем, надо сказать, тут же воспользовался его оппонент, нагло закончив речь тем, что, походу, кто-то просто был маминым любимчиком.

На это было гордо замечено, что, во-первых, Гилдерой является дипломированным и общепризнанным героем. Во-вторых, Блэк просто неотёсанный грубиян, который не в силах постичь глубину мысли его произведений, а в-третьих, матери любят детей одинаково, просто некоторые дети — в том числе сам хозяин дома — не совсем оправдывают их надежды.

Здесь Блэк, вопреки своему желанию продолжить спор и к явному удивлению присутствующих, согласился.

— Оправдать надежды? И было бы так же, как у моего младшего братика, — мрачно усмехнувшись сквозь зубы, процедил он, и все потупили взгляд. Семья бывшего заключённого Азкабана была не самой лучшей темой, а воспоминание о Регулусе, чья комната находилась на втором этаже, и вовсе было под негласным запретом.

— Ты не жалеешь о его смерти? — с вызовом спросил Локхарт, всё ещё пребывая в горячке спора, а потому не желая, как все прочие, делать вид, что его тут нет.

Сириус пожал плечами.

— Он бы о моей не жалел. Идеальный сынок, мамина гордость, достойный потомок рода Блэков. Я не злорадствовал над его смертью, но такой финал был предсказуем. Это судьба всех присягнувших лорду — сгинуть ради его интересов.

— Судьба? — еле слышно сказала агент, безучастным взглядом изучая свою давно остывшую чашку с кофе. — Судьба — это то, чего нельзя избежать, как ни старайся. Твой брат, насколько я знаю, избежать мог.

— Судьба, предопределение — чушь собачья, — фыркнул Блэк. — Всё решает сам человек. Он решил быть с ними, и потому он мёртв. Я послал к чёрту и его, и лорда, и всю прочую свою семейку — потому жив.

— Потому, что это не было твоей судьбой. Судьбу нельзя перехитрить. Вот Гарри, он же не знал о пророчестве, но мы уже по творящейся четыре года к ряду чертовщине начали понимать, что это его судьба, которой ему не избежать.

Поттер, так же уставившись в свою чашку, буркнул, что и не желает ничего избегать.

— Правильно делаешь, от судьбы не сбежишь, а попытавшись, сделаешь только хуже. — Её пальцы стиснули чашечку так, что Гилдерой испугался: вдруг хрупкий фарфор попросту треснет. — Знаете, почему я вообще пошла в журналистику, хотя была лучшей на курсе и вообще мечтала пойти в Министерство, работать в сфере налаживания контактов между волшебниками и, — она криво ухмыльнулась, — малыми магическими народами?

В комнате повисла тишина, все боялись даже пошевелиться. Подростки навострили уши, Блэк сложил руки на груди, не сводя внимательного взгляда с агента, Мэтью Уэлш нахмурившись смотрел на стоявшие на полках книги, в числе которых были незабвенные «Тропою троллей», «Победа над привидением» и ещё пара произведений великого писателя — он явно знал, о чём сейчас пойдёт речь.

— Это всё Анриетта, будь она неладна. Мы покупали учебники к третьему курсу и сбежали от её родителей, чтобы погулять. Мозгов было мало, спеси много и деньги тоже были. Что нам чистенький Косой переулок, нам Лютный подавай! — у Миранды отчётливо дрогнул на этом месте голос, и Локхарт понял, что лучше ему, наверное, и не знать, что было дальше. Но для того, чтобы сбежать, не было ни возможности, ни достойного предлога. Приходилось сидеть и слушать.

— Там была эта чёртова лавка предсказательницы. Смешно, но я до сих пор помню приторный запах дешёвых благовоний, крысьи черепа и то, что сказала эта стерва, когда я протянула ей руку, а вот её имени и лица даже приблизительно не могу вспомнить. Она тогда сказала, — агент резко, одним глотком допила остатки горького, давно остывшего кофе, — сказала, что я любопытная девчонка и что это и будет моим спасением и проклятием. Пробурчала, что моё незнание будет оборачиваться смертью для всех дорогих мне людей. Я тогда рассмеялась ей в лицо и заявила, что половина Хогвартса, а за ним и Англии при таком раскладе вымрет.

— Ну, это действительно расплывчатая формулировка, под которую можно подогнать всё что угодно, — осторожно сказала Гермиона.

— Вот и я так решила и забыла об этом. Ну как забыла, вспомнила, когда поняла, что слово «дорогих» было сказано неспроста. Мы никогда особо не были близки: я и моя семейка. Магия, волшебство, все дела. На меня смотрели сначала как на сумасшедшую, потом на мессию, что принесёт в семью с помощью магии деньги, а когда поняли, что от моих способностей только неприятности, я стала для них бомбой замедленного действия, которая могла рвануть в любой момент. Так было до середины седьмого курса, пока мой младший братец не полез ко мне в комнату: порыться в вещах. Я так радовалась, когда он начал писать в школу, а этот малолетний идиот, оказывается, просто нашёл мою старую тетрадку по ЗОТИ с зарисовками существ и пытался вытянуть из меня информацию.

Она невесело рассмеялась и с деланным равнодушием осведомилась:

— Вот вы, например, знаете точное количество водоёмов, в которых водятся гриндиолу?

— Согласно официальной переписи Министерства, таких около двухсот, — тихим голосом и глядя прямо перед собой сказала Грейнджер. — Все они находятся под охраной магического сообщества, которое гарантирует тем самым невозможность контактов между ними и маглами, которые зачастую приводят к летальному исходу.

— Замечательно! Дальше?

— Гриндиолу, хоть и крайне опасны, но по природе своей малообщительны и ведут оседлый образ жизни, поэтому считается, что места их обитания неизменны с начала семнадцатого века. — Голос гриффиндорки, и без того не сильно громкий, к концу предложения перешёл на шёпот, и Гилдерой не без удивления отметил, что обычно всегда стремившаяся блеснуть знаниями Гермиона сейчас вся как-то съёжилась, чуть ли не через силу выдавливая из себя слова.

Миранда это тоже заметила. Освобождающе махнула рукой:

— Договаривай уже. Много в том справочнике было информации о том, что, пока очередная возомнившая себя не пойми кем стажёрка из Министерства лазала по всем водоёмам, куда ни один волшебник, а тем более магл в здравом уме не полезет, ища неучтённых, её собственный братец порылся в подготовленных документах и направился посмотреть на «зверушек».

— Там только упоминалось, что Министерству пришлось срочно вносить изменения в результате несчастного случая, — тихо прошептала Грейнджер.

— Да, некрасивая была история. Особенно если учесть, что этот придурок вёл дневничок, в котором делал записи и прикидывал как лучше добраться до указанных мной мест. — Она помолчала, наверное, с минуту, прежде чем закончила: — Я ту чёртову тетрадку в зелёной обложке видела раз двадцать, если не больше. Могла открыть, прочитать — он никогда не был мастером по части заметания следов. Но я так не могла — как же, спустя столько лет наладила хоть какой-то контакт с кем-то из семьи!

Гермиона, чуть меньше часа назад разве что не метавшая взглядом молнии в агента, неловко и при этом дико смущаясь забрала кофейную чашечку из рук Миранды. Налила свежий кофе и всё так же молча вернула владелице.

Агент в ответ грустно улыбнулась и сделала маленький глоток, прежде чем продолжить:

— Я ведь тогда подумала — совпадение! Но после была Анриетта. Знаете, оказывается, нет ничего весёлого в том, чтобы сказать над могилой единственной подруги… В общем, не важно. Главное, что после всей этой истории я поняла не только то, что сближаться с людьми опасно, но и то, что ни о каком сотрудничестве с малыми народами и полуразумными расами речи уже быть не может. Пошла в журналистику, поскольку мне казалось, что так я буду собирать информацию, а потому более не попаду впросак. А чтобы понадёжней, попросилась именно в политическую. Тамошние ребята — это тебе не Скитер: всё строго, а большие шишки, у которых постоянно берёшь интервью, всегда на слуху и со своей охраной. Хоть обдружись с ними, охрана всё равно от опасностей убережёт.

— Дело о том психе из отдела Тайн? — чуть приподняв бровь, осведомился Блэк.

— Догадался? — глухо спросила агент.

— Это было не сложно. Он сидел в соседней камере и первые четыре месяца дико меня бесил своими бормотаниями на тему, что если бы не всякие журналистки, то у него бы всё получилось.

— Так это правда?! — распахнув от удивления рот, жадно переспросил Рон. — Отец говорил о том, что их начальник умом поехал: натащил всяких тёмных штук и вроде как начал их изучать. Все на это нормально смотрели, пока у них люди пропадать не стали. Вот только… ну, я не знал, что вы это… ну…

— А мало кто знает. Министерство, во всяком случае, не любит об этом вспоминать, особенно после того, как я сказала им, куда они могут засунуть свой орден Мерлина.

— Тебе предлагали орден Мерлина? — опешил Гилдерой.

— Они готовы были дать всё что угодно, лишь бы не поднимать в прессе волну. Этот псих, ко всему прочему, решил поизучать «арку смерти» посредством скармливания ей живых людей.

— А что такое «арка смерти»? — поинтересовался Гарри, но Миранда сказала, что лучше ему о ней не знать и тем более не видеть.

— После этого я рассказала всё Арчи, попутно сообщив, что ухожу. Он, кстати, никогда не верил в пророчества и судьбу, но, видно поняв, как это много для меня значит, предложил другой вариант. Ну, поступить, как в той сказке про трёх братьев, которым предсказали, что один станет вором, второй — убийцей, а третий — нищим. — Натолкнувшись на непонимающие взгляды, она пояснила: — Это старая магловская сказка, суть которой в том, что там избежали судьбы посредством подмены понятий. Ну, вор стал законником, и потому его нельзя было бы осудить. Нищий стал священником, для которого сбор подаяний — обычное дело. Убийца — врачом, а потому все зарезанные им на операционном столе не считались его жертвами.

Всеобщее внимание было приковано к Миранде, и только Гилдерой смотрел прямо перед собой. Арчи и журналистика. Он много раз слышал о том, что агент — до того, как стала агентом — работала под его началом, но никогда не задавался вопросом, почему она бросила это дело. Когда она появилась, он был слишком поглощён эйфорией от своего нового статуса и не замечал ничего вокруг. Чарльз, представляя её, сказал, что, несмотря на то, что это её первый опыт в данной сфере, она та, с кем он будет в надёжных руках.

Но если он был первым, то, получается… Гилдерой неуверенно посмотрел на агента, которая с грустной усмешкой и привычно чуть пожав плечами кивнула ему, отвечая на так и не заданный вопрос.

— Да. Он сказал мне, что Чарльз нашёл какого-то перспективного писателя и, зная любовь нашего главного редактора к деньгам, он рано или поздно заставит этого беднягу лезть во всякие авантюры, а после описывать их в своих книгах. Арчи считал, что этот волшебник так и так, будет притягивать к себе неприятности, и потому они сосредоточатся на одном человеке, а я, как его литературный агент, всегда буду рядом, чтобы собрать нужную информацию и помочь из них выбраться. При таком раскладе у меня оставалась работа, я могла общаться с другими людьми и не считать себя человеком, опасным для окружающих.

Она вздохнула и подняла взгляд на Локхарта.

— Гилдерой. Мы через многое прошли, и я могу честно сказать, что всегда и везде делала всё возможное для тебя и твоей карьеры. Я знала и знаю о тебе и всех, кто тебя окружает, если не всё, то почти всё. Сам-Знаешь-Кто опасен для всех, и потому от него защититься сложно, но ото всех остальных я могу помочь тебе уберечься.

В это мгновение он наконец-таки понял, к чему так неспешно и так неумолимо идёт беседа. Точнее, к кому.

— Она опасна. Я не знаю, кто она, но позволить себе такую защиту от обнаружения, как у неё, мало кто может. Да и зачем ей такая скрытность? Почему она ни разу не приехала? Почему не прислала фотографию? Гил, ведь ты уже давно должен был понять, что нет никакой Сюзанны Рид. Не знаю, кто там на самом деле строчит тебе эти письма, но этому человеку явно есть, что скрывать, и он очень, очень опасен!

— Она президент моего фан-клуба, только и всего! Просто она очень скромная девушка и не хочет, чтобы её имя мусолили.

— Не хочет? Скромная девушка? Вы с ней переписываетесь уже девять лет. Девять! О чем? О чём, скажи мне на милость, можно писать по три раза в неделю в течение девяти лет?!

— Просто нам есть о чём поговорить — тебе этого не понять!

— Я просто знаю, что она не та, за кого себя выдаёт. Не могу ничего доказать, но чутьё меня ещё ни разу не подводило. Она тот человек, о котором я ничего не знаю, и потому она именно тот человек, которого я боюсь. Понимаешь? Я боюсь не Сам-Знаешь-Кого, а её. О лорде мы знаем много: где родился, как жил, кем стал, а о ней — ничего. Может, она действительно просто старая одинокая кошатница, а может, и кто пострашней, поскольку когда дело касается её, то ничего точно утверждать нельзя. Ведь я даже её настоящего имени не знаю, и ты — готова спорить — тоже!

Гилдерой попытался изобразить улыбку и сказать что-то ободряющее на тему, что они уже девять лет как знакомы и ничего — живее всех живых. Но что-то мешало это сделать. То ли красочный рассказ о том, что именно все эти годы толкало Миранду на поиски информации, то ли то, что он впервые дал себе труд устроить полный подсчёт того, сколько раз оказывался на волосок от смерти, то ли просто его мозг при всей его гениальности не мог одновременно принять как должное информацию, но при этом защитить честное имя Сюзанны Рид.

В повисшей неуютной тишине Блэк вышел из комнаты и вернулся уже через пару минут с бутылками огневиски и сливочным пивом для подростков. Молча поставил их перед ними.

То ли был виноват алкоголь, то ли сама атмосфера, то ли чувство безнадёжности, но на этом месте всех как будто прорвало. Истории одна хлеще другой шли просто нескончаемым потоком, и непонятно уже, что было хуже: измывательства дядюшки Уэлша, семейные традиции Блэков, строгость, смешанная со страхом, Дурслей или милые проделки братьев Уизли, после которых было не понятно не только то, как Рон дожил до школьных лет, но и почему домик семейства всё ещё стоит, в то время как просто обязан был взлететь на воздух.

Молчали только двое: Гилдерой и Гермиона, чьё детство было на удивление спокойным, счастливым и лишённым каверз судьбы/родственников/собственной криворукости. Но потом и мисс Грейнджер с лёгкой подачи Сириуса унесло в дебри жарких споров о родственниках.

Самое смешное было в том, что жаркий спор у них разгорелся на почве того единственного, что крёстный Гарри не считал очередным прегрешением своей семейки. Родня у Блэка, к слову, была как на подбор: тёмные маги, радетели за чистоту крови и просто психопаты. И хотя последний — на данный момент — представитель этого, бесспорно, древнего рода и был, на взгляд обычных обывателей, «вроде как ничего», это не мешало ему в упор не видеть нежную натуру порабощённых магами малых магических народов.

Собственно, Гилдерой благополучно упустил тот момент, когда перемывание косточек Вальбурги Блэк сменилось на лозунги в защиту прав домовых эльфов:

— Они такие же, как и мы! — надрывалась Гермиона, разве что не стуча кулаком по столу.

— Да? Ещё скажи, что они думают и чувствуют, как люди.

— Да! Именно, что как и люди! А Вы, — она ткнула пальцем в Блэка, — и подобные Вам отрицают это, ставя себя выше. Отказываясь признать, что они живые, разумные существа, не заслуживающие такого отношения.

— Не заслуживающие? Гермиона, ты подруга Гарри, и потому я долго молчал, но знаешь, вся твоя проблема в том, что ты выросла среди маглов и смотришь на них, как смотрят маглы, а не волшебники.

— И это замечательно, что я не смотрю на них, как прочие! Что я вижу их такими, какие они есть на самом деле: маленькие, слабые и совершенно бесправные.

— Это их природа. Они живут исключительно для того, чтобы прислуживать. Пойми наконец, что это и есть смысл их существования.

— Потому что вы не даёте им других возможностей для самореализации, — не сдавалась гриффиндорка. — Не даёте им даже мечтать о чём-то более великом!

— Я тебе и так скажу, о чём они мечтают! Например, Кикимер мечтает, чтоб ему отрезали голову и повесили на стенку, где висят все прочие его родственнички.

— Нельзя судить по родне. Если у человека плохая родня, это не значит, что он тоже плохой. То, что домовики любят помогать и на добровольно-безвозмездной основе готовы работать сутки напролёт, не значит, что их можно эксплуатировать. Это же даже хуже, чем рабство! Магловские рабы тоже были лишены прав, но за ними хотя бы признавалось право чувствовать, любить, дорожить.

— Любить? Ох, не знаю даже, что и сказать насчёт любви. К твоему сведению, единственной любовью Кикимера была моя матушка, но коли ты настаиваешь, то предлагаю проверить, — в запале заявил Блэк прежде чем крикнуть: — Кикимер!

Домовой эльф появился всего мгновением позже и сразу же принялся опять что-то тихо бурчать себе под нос. Что-то в очередной раз не слишком приятное в адрес присутствующих, однако его, как обычно, никто не слушал.

— А ну-ка, — с мрачной торжественностью и плохо скрытой насмешкой объявил крёстный Гарри, — покажи-ка нам всем здесь, чем ты дорожишь больше, чем своей жизнью, и почему?

Гермиона попыталась защитить домовика, заявляя, что неэтично заставлять его делать подобное. Это личное, и потому…

Её голос пресёкся на полуслове, когда домовик, которого разве что не корёжило от того, как он сопротивлялся магии, сначала исчез, а мгновением позже появился опять в комнате, держа что-то в руке.

Гилдерою пришлось встать, чтобы увидеть этот небольшой предмет. Встать и только неимоверным усилием воли остаться стоять, поскольку на маленькой сморщенной костлявой ладони хныкающего и источающего проклятия домовика лежал медальон. До боли знакомый медальон с большой буквой «С».

— Это… Это то, о чём я сейчас подумал? — удивлённо прошептал Рон, оглядев присутствующих, которые, судя по всему, сами хотели задать этот вопрос.

Первой оцепенение скинула с себя Миранда, быстрым, практически молниеносным движением она схватила по-прежнему стоящий на столе флакончик и залпом выпила оставшиеся капли особого зелья. В её карих глазах горел огонь нетерпения и триумфа:

— К чёрту Волан-де-Морта и его крестражи — я хочу знать, кто она. Я хочу знать, кто такая Сюзанна Рид! — крикнула она, глядя в потолок, словно ответственный за всю эту ситуацию магловский божок только и ждал этого момента, чтобы немедленно исполнить её приказ.

Секунда. Две. Три. В комнате царила тишина, медленно оседали на пол пылинки и тихонько догрызали шкафы и полки жучки.

— Мэнди, — робко, даже заискивающе сказал журналист, делая успокаивающий жест рукой, — ты же понимаешь, что это так не работает. Мы все знаем, как много для тебя это значит, но это зелье, а не справочник или джин, исполняющий желания. Оно повышает удачу, делая вероятность возможных событий близкой к ста, но оно совершенно бессильно, если в этом доме не припрятан конверт с её домашним адресом. Да и даже в этом случае молния никогда не бьёт дважды в одно место, а потому…

— А мне не нужен точный адрес! Пусть даст хоть намёк, где искать, и тогда я…

Вместо магловского бога знак подал сам дом, а точнее группа неугомонных жуков, которые в очередной раз догрызли несчастный шкаф прапрадеда Сириуса, и старичок со стоном и скрежетом в очередной раз обрушился вниз, обнажив многострадальную стену с парой прожжённых ещё матушкой Сириуса дыр, на месте которых должны были быть имена не оправдавших надежд родственничков.

Блэк, недовольно покачав головой, приступил к починке шкафа, в то время как остальные бросились собирать рассыпавшиеся по полу книги. Одна Миранда не участвовала в уборке, продолжала стоять скрестив руки на груди, обшаривая место побоища цепким взглядом, из-за которого у Гилдероя побежали мурашки по спине от нехороших предчувствий. Виду он, однако, как и все прочие, не подал, старательно делая вид, что нет ничего важнее восстановления былого порядка и попутного водружения книг на их прежние места — расставляя последние так, чтобы его шедевры оказались на самом видном месте.

Наверное, зря он это сделал, поскольку, едва он успел поставить книги, как рука агента мигом извлекла их обратно, а потом и вовсе, как заправский фокусник, вытащила из одной из них только самую малость выпирающий из страниц, а потому благополучно незамеченный ранее голубенький конверт.

— Что это?

Блэк с минуту задумчиво сверлил взглядом конверт, прежде чем его лицо озарилось самодовольной ухмылкой.

— Старый запрос из Министерства ещё тех времён, когда я тут сидел под замком. Совсем о нём забыл — бывает.

— Да как о нём можно забыть — это же незабывайка! — охнул Рон. — Он же должен подсознательно притягивать к себе получателя до тех пор, пока не будет получен ответ.

— Да, но если сильно хочется, незабывайку можно легко обмануть даже без всякой магии. Берёшь самую занудную книгу в своей жизни, читаешь пару страниц и используешь конверт вместо закладки. И потом, как бы тебя к ней ни тянуло, ты её в руки не возьмёшь, вспоминая это занудство.

— Вобще-то, это моя книга, — насупился Локхарт.

— Я знаю.

В повисшей тишине Мэтью негромко заметил, что лично у него эта книга самая любимая в серии. Он её чуть ли не цитировать может, и вообще…

Цитировать книгу не пришлось, поскольку агент ещё с минуту повертела конвертик в руках и, беззаботно пожав плечами и хмыкнув себе под нос, направилась к выходу, бросив на прощание, что пойдёт, пожалуй, разберётся с этим письмом.

— Сейчас удача на моей стороне, ведь так?! Так, — подтвердила она, бросив прощальный взгляд на медальон, который уже перекочевал из руки домовика на стол. — Как там Гарри сказал? Чувствует, что надо поговорить о нас? Так вот, я не просто чувствую, я знаю, что к концу этого дня у меня уже будет зацепка на тему, кто она такая.

— Ты хоть знаешь, что в том конверте? — осведомился у бывшего заключённого Уэлш.

— Понятия не имею. Я тогда всю их почту либо сжёг, либо, как и этот, упрятал. Таких конвертов по дому штук тридцать раскидано.

— Тридцать два, — сверля Блэка взглядом, полным ненависти, прошипел сквозь стиснутые зубы Локхарт, когда уже в следующей — открытой чисто случайно — своей книге нашёл точно такой же конверт.

* * *

Гермиона настояла, чтобы именно Кикимер уничтожил крестраж, и Гарри её поддержал. Дело, порученное Регулосом Блэком много лет назад, можно было засчитать за дело всей жизни, долг перед семьёй, да и к тому же мисс Грейнджер готова была с пеной у рта утверждать, что «поехал крышей» домовик исключительно на почве долгого и крайне тлетворного влияния осколка души лорда. Слова Сириуса, что лорд при всех своих злодействах в данном случае невинен аки младенец и в родне эльфа все такие, не действовали, да и сам хозяин домовика не сильно пытался всех разубедить.

Кикимер многого, конечно, не знал, и большей частью трагедию, разыгравшуюся много лет назад, им пришлось додумать самим, но общая картина и так была ясна. Согласно ей, Регулус Блэк оказался не таким уж и рохлей, коим его считал старший брат, да и домовик был вовсе не бесполезным дополнением к дому, а вполне себе не лишённым чувств созданием. Бывший сиделец Азкабана даже на радостях пообещал, что когда с Волан-де-Мортом будет покончено и смысла в секретности более не будет, то с чистой совестью отпустит Кикимера на все четыре стороны или подарит другой чистокровной семье. Эти два пункта, как видно, не сильно впечатлили домовика, поэтому, дождавшись, когда Гермиона выйдет из комнаты, Блэк доверительным шёпотом сообщил эльфу, что чёрт с ним, он, конечно, псих и всё такое, но здорово им помог. Поэтому, если домовик так сильно хочет, то по окончании он, так и быть, повесит его голову на стенку, причём не где-нибудь, а прямо напротив портрета любимой хозяйки. Чтоб она видела, какой Кикимер ответственный и хороший домовой эльф!

Эльф, доселе искренне переживавший за этот пункт, и его пропустил мимо огромных ушей. Его с момента открытия всей правды о том, что сделал его юный господин, вообще ничего не волновало: ни осквернитель рода, ни маглолюбцы, ни грязнокровки, позорящие своим присутствием дом. Он стоял в комнате, готовясь совершить то, что много лет назад — перед смертью — велел ему выполнить его хозяин. Маленький, по общему мнению выживший из ума домовик, сжимая в длинных руках знаменитый меч, собирался, как и его хозяин, бросить вызов самому Волан-де-Морту. Существо, стоявшее на самой нижней ступеньке магической социальной лестницы, готовилось нанести в неком роде смертельный удар тому, кто стоял на её вершине и не считал его не то что равным, а даже достойным хоть какого-то внимания.

Старый домовик Блэков понимал это, как никто другой в комнате, и, возможно, именно поэтому его глаза сияли даже ярче, чем рубины, украшавшие меч Годрика Гриффиндора, когда тот опустился на медальон.

* * *

«Вот поэтому это гадское зелье не пьёт даже Волан-де-Морт», — мрачно подумал самый несчастный волшебник магического мира, с тоской глядя прямо перед собой.

С момента распития гадского зелья, которое некоторые наивные волшебники почему-то упорно продолжали именовать зельем феноменальной удачи, прошла всего пара дней, за которые Локхарт извёлся так, как не изматывался ни после василиска, ни после достопамятной вечеринки на кладбище. Он не мог есть, он не мог спать, он не мог читать письма фанаток — даже Сюзанне написать не мог!

А всё почему?

Потому что Гарри выпил зелье и оно насоветовало ему «поговорить по душам» вместо того, чтобы, как и планировалось, отправиться к озеру, вытащить крестраж и жить долго и счастливо, пока охота за очередным осколком души лорда всё не испортит.

В итоге крестраж нашли и даже удачно уничтожили, но неприятный осадочек остался.

Гилдерой Локхарт не сильно любил Сириуса Блэка — проще говоря, он терпеть его не мог, — но тот высказал в тот день замечательную идею: напоить зельем домовика. Нет, на эльфе никто даже не планировал ставить опыты, опаивая его Феликс Фелицис, поскольку одарённый сумасшедшей удачей свихнувшийся эльф — это даже по меркам его не сильно обременённого разумом хозяина было бы слишком: бывший заключённый предлагал просто отправить того к чаше и заставить выпить охранявшее осколок зелье.

Почему? Почему тогда никто его не послушал?!

Наверное, потому, что желающих прослушать очередную лекцию в исполнении мисс Гермионы Грейнджер о соблюдении прав домовиков не нашлось. Видите ли, это бесчеловечно, неэтично, негуманно и нарушает какую-то магловскую конвенцию, которая призывает не использовать яды не только на людях, но и на животных.

Последнее задевало особенно. Значит, на полоумных эльфах нельзя, а на честных людях, которые даже налоги платят вовремя, — можно. Почему нет никакого профсоюза героев, который вступится за него? Где все те люди, что будут беспокоиться о его благополучии? Где тот человек, что будет выискивать проблемы ещё до того чёрного часа, как те успеют хотя бы показаться на его горизонте?

Особенно расстраивало то, что такой человек был. Тот, кто вступался за него, заботился по мере сил о его благополучии и всегда напряжённо вглядывался в горизонт, выискивая те тучи, что могли омрачить и без того полную забот не в меру героическую жизнь.

Проблема была в том, что этот человек был — а точнее была — причиной его нынешнего крайне скверного расположения духа.

Всё время, прошедшее с момента разговора у Блэка, Локхарт провёл мучительно размышляя о том, как он теперь должен относится к Миранде, и видят всемогущие магловские боги, подумать было о чём. Как ни крути, а минимум три подтверждённых трупа. И то три только потому, что, опасаясь за то немногое, что осталось в нём от душевного равновесия — все эти годы методично уничтожаемого Поттером, — он просто даже не стал открывать папку, где во всех подробностях описывалась история с поехавшим начальником отдела тайн, который скормил арке своего зама — спасибо Мэтью, что мало того принёс эту папку с документами, так ещё и не желая замечать робких намёков на то, что Локхарт не хочет этого знать, поведал во всех подробностях эту историю. Осталось только припереть этого любителя покопаться в чужом грязном белье с вопросом на тему «Какого Мерлина ты раньше молчал?!»

Мэтью Уэлш отобрал у Гарри Поттера пьедестал почёта во всех тех нелестных званиях, которыми Локхарт его успел наградить и на которые мальчик не покладая сил работал все эти годы, лёгким пожатием плеч и фразой «я не хотел тебя пугать».

А фразой «но мы-то все это знали» убил ошмётки веры в людей, что ещё жили в сердце знаменитого писателя.

Голос старого надменного мракоборца с мрачным удовольствием начал цитировать главу третью: друг, который враг. Потом плавно перешёл к теме, что в этом жестоком мире нельзя доверять даже своей матери и любимой кошке (всякое бывало, да). Правда, голос заметно сник, когда в памяти всплыли слова Гарри о том, что он не считает правильным принимать слова Грюма как истину в последней инстанции. Что надо верить людям, несмотря ни на что.

Как верить людям после такого, Локхарт не знал, но, судя по упрямому выражению Мэтью Уэлша, у некоторых это, как ни странно, получалось. Серийный взломщик шкафов со скелетами приводил свои доводы в пользу того, что это просто череда трагических случайностей. Убеждал, что братец был типичным малолеткой, начальник рано или поздно обязан был попасться, а подруге просто не повезло.

Гилдерой смотрел на что-то яростно втолковывающего ему журналиста и вспоминал, как практически год назад тот валялся на кладбище посреди ничего не желающих слушать сотрудников Министерства, а Миранда с поднятой палочкой кричала окружающим, что разукрасит первого, кто посмеет к ним подойти. Она после этого ещё долго приходила в себя, первое время даже не появляясь рядом с ним. Она, что же, хотела уйти? Но ведь она осталась. Осталась, поскольку её, очевидно, так же отчаянно убеждали в том, что это случайность.

Тем временем откуда-то из недр памяти всплыла очередная цитата Грюма — согласно которой только конченые идиоты обвиняют в своих несчастьях других людей, судьбу и приметы — и немедленно вступила в конфликт с предыдущим высказыванием за право быть самой подходящей для данной ситуации.

Идиотом Локхарт никогда не был, но инстинкт самосохранения уже вовсю вертел в руках старый плакатик «Поттер = опасность» и прикидывал, как поаккуратнее на нём написать ещё одну фамилию.

У остальных подобных его терзаниям проблем не наблюдалось.

Поттер воспринял правду об агенте спокойно, Грейнджер, упрямо вторя Мэтью, заявила, что это просто череда совпадений, а Уизли просто сказал:

— Но ведь никто из нас пока не умер, значит, всё в порядке, — и при этом почему-то посмотрел на Локхарта.

А сам Локхарт всё метался и не мог решить.

Какая-то часть его упрямо кричала, что хватит с него одного Поттера, другая флегматично напоминала, что умереть можно только один раз.

Одна умоляла немедленно написать Чарльзу о несовместимости характеров (или как там это красиво обосновывают, когда один публичный человек говорит другому публичному человеку, что видеть его не хочет?), вторая тихо шептала: «Да как же я буду без неё?!»

Инстинкт самосохранения кидал многозначительные взгляды на плакатик, в то время как тихий незнакомый голосок упрямо твердил, что, согласно какой-то магловской теории, минус на минус даёт плюс.

Как два минуса могут дать плюс, Гилдерой при всей своей гениальности не знал, зато отчётливо осознавал, что, появись в его жизни ещё один аналог Поттера, и он бы от него сбежал не задумываясь. Спасая ошмётки своей размеренной и спокойной жизни, поспешил сделать вид, что этого человека не существует вовсе. Оборвал бы все связи, вычеркнул бы из записной книжки имена всех людей, которые могли быть с ним связаны, и перестал бы ходить в те места, где мог с ним встретиться.

Проблема была в том, что это был не какой-то чужой, совершенно незнакомый человек — это была Миранда. Девять лет, за которые они вместе прошли через огонь, воду, медные трубы, полчища упырей, пережили нападение аж целых двух оборотней, и ещё до кучи целой коллекции магических тварей разной степени опасности, включая Поттера.

Мда… Поттера…

Язвительный голос, принадлежавший дитяти более чем естественного союза осторожности и горького опыта, заметил, что, может, агент и притягивает что-то там, но он и сам хорош: влез-то во всю эту историю он по собственной инициативе. Он напомнил, что агент ещё перед первой его поездкой в школу сказала, что Гилдерой может не ехать — вежливый отказ у неё готов. Подсунул более чем красочное воспоминание о том, как Локхарт клялся, что нигде и никогда, что ноги его в Хогвартсе не будет — в конце первого года. Что в гробу он видел эту чёртову школу — второй год. Что пусть ищут другого дурака, он на это не подписывался — третий год.

А на четвёртый год он почему-то сам решил, что в школе будет безопасней…

Уже сейчас было ясно не только, что там не безопасней, но и то, что если он немедленно что-то не предпримет, то четвёртый год его преподавания в Хогвартсе закончится цитатой из той самой книги Грюма, в которой знаменитый мракоборец высказывал свою точку зрения об идиотах и причинах их ранней, глупой и зачастую крайне мучительной смерти.

В итоге этих раздумий величайший герой магического мира так и не пришёл к какому-то результату, а наоборот, окончательно запутался. Сидел за столом, смотрел в окно на ослепительно-голубое небо и ждал сам не зная чего. Ждали и все остальные. Подростки внимательно следили за ним в Большом зале, Мэтью и Миранда хранили молчание, Блэк — не иначе как в целях поднятия боевого духа — сподобился чиркнуть пару строк, в которых заявил, что осилил аж три первые главы «той книги про оборотня».

Решение меж тем всё не приходило, а жизнь по-прежнему шла своим чередом, как и поиски очередного осколка.

Вылазка за вторым крестражем ознаменовалась двумя важными событиями: во-первых, сменой состава — гриффиндорцы должны были готовиться к оставшимся экзаменам, и их место занял лично профессор Дамблдор, чему Локхарт был безмерно рад. Чему он не был рад, так это второму событию — Миранда таки что-то нашла. Очевидно, то ли желая хоть как-то реабилитироваться в его глазах, то ли в очередной раз стремясь доказать свою правоту, но она использовала всю короткую передышку на усиленный поиск, который дал, судя по её довольному виду, более чем впечатляющий результат. В результате чего агент весь день ходила возле своего подопечного с выражением плохо скрываемого триумфа, чем несказанно злила и пугала одновременно.

— Угадай, что это такое, — прошептала она, поймав наконец величайшего писателя магического мира врасплох, когда он, устав от снятия защитных чар, что охраняли дом Мраксов, неосмотрительно оказался чуть в стороне от остальных.

— Волос? — осторожно сказал он, лишь краем глаза скользнув по запечатанной колбе, на дне которой сиротливо лежал дымчато-серый волосок.

— Не просто волос — кошачий волос!

— И?

— О, хорошо, — она, не скрывая триумфа, достала что-то из сумочки. Маленький запечатанный флакончик, в котором лежал практически такой же волосок.

— Этот, — она показала на колбу, — я сняла с того письма, что ты читал после выхода первой статьи Скитер. А вот этот, — она показала на флакончик, — я сняла с мантии старшего помощника министра магии Долорес Амбридж.

Как видно, слова не произвели должного эффекта, и она поторопилась объяснить:

— Ну же, Гил, вспомни её. Она вечно крутится возле Фаджа, вечно на ней куча розового тряпья, дома у неё всё завешано портретами кошек, а самое главное, знаешь, что? Она старая одинокая кошёл…

— Считаю этот разговор бездоказательным, оскорбительным и…

— Но у меня есть доказательства!

Она всучила ему в руки оба сосуда, начав с остервенением рыться в своей сумочке в поисках третьей склянки, которая, по её словам, содержала зелье, которое и позволило установить, что оба волоска принадлежат одной и той же кошке.

Гилдерой не хотел смотреть на кошачьи волоски и тем более признаваться, что помнил старшего помощника министра, однако более чем прекрасно понимал, что Миранда его уже не выпустит из своих лап, пока не удостоверится в своей полной и безоговорочной победе. Пока не выльет на него весь ушат собранной информации. Пока не увидит, что он признал поражение. Не зря же она столько лет хранила и лелеяла этот волосок.

Пока агент доставала необходимую третью колбу, чтобы у него на глазах немедленно отрезать от каждого из образцов по кусочку и обмакнув их в специальное зелье доказать их идентичность, он с ужасом оглядывался по сторонам в поисках спасения.

Бесполезно. Рядом не было никого, чтобы помочь. Чтобы спасти.

Уэлш и Блэк со смехом обсуждали что-то в соседней комнате, Дамблдор с приличного расстояния разглядывал шкатулку, почему-то не решаясь к ней подойти, но при этом не спуская с неё взгляда, свидетельствовавшего о том, что он сейчас ничего, кроме неё, и не видит.

Словом, помощи ждать было неоткуда, и погибель была как никогда близка. Однако, словно в ответ на его отчаянные мольбы что-то всё-таки произошло. Правда, сразу стоит сказать, что самый осторожный волшебник мира в этот момент не совсем понимал, что происходит. Миранда как-то слишком медленно рылась в сумочке, смех журналиста и крёстного Гарри глухо долетал, словно они находились в тысяче метров вместо тех несчастных десяти, что были на самом деле, а сам Дамблдор, словно отдалившись куда-то вглубь, вообще казался неимоверно слабым, замученным стариком.

Почему-то мелькнула мысль, что надо действовать немедленно. Нечего тянуть и надо срочно прервать эту вынужденную — он уже не мог даже вспомнить, чем вызванную — передышку и немедленно извлечь крестраж. Это спасёт ситуацию. Заставит агента замолчать.

Он, кажется, сказал, что Миранда ещё успеет показать ему свою важную находку. Вроде даже успел громко объявить, что нечего тянуть: он достаточно отдохнул и им лучше приступить непосредственно к извлечению осколка и его последующему уничтожению. Он точно успел подумать, что хоть сегодня и тридцать первое мая, но они по всем подсчётам успевают до очередного часа Х, когда всё по традиции полетит к столь любимым Мирандой магловским чертям.

Однако даже такой великий и, бесспорно, очень умный маг, как он, заглядывая внутрь шкатулки, мог упустить из виду, что судьба она на то и судьба, что от неё, как ни старайся, а всё-таки не убежишь. А потому не было ничего удивительного в том, что Гилдерой Локхарт не имел ни малейшего понятия о том, что сейчас, в эту самую минуту, когда он тянул руку к кольцу, где-то далеко-далеко на востоке стрелка часов сдвинулась вперёд, начав отсчёт уже нового дня.

Он, сам не понимая почему, надел на палец кольцо, даже не подозревая о том, что где-то далеко-далеко на востоке июнь уже начал вступать в свои права.

Сознание возвращалось медленно, можно даже сказать, неуверенно. Он очнулся, глаза открылись, но полноценное возвращение в мир живых по-прежнему задерживалось. Словно какая-то часть его упиралась, упрямо твердя, что не надо сейчас просыпаться. Надо лежать и дальше прикидываясь хладным телом, не реагируя на внешние раздражители в ожидании, пока «раздражители» не останутся в прошлом.

В его голове было слишком пусто, чтобы он мог идентифицировать этот голос как инстинкт самосохранения, или внезапно открывшийся третий глаз, или как своё феноменальное геройское чутьё, или как ещё хоть что-то. Он просто лежал, смотрел на смутно белеющий в темноте потолок и знал, что ему не надо просыпаться. Надо закрыть глаза и снова провалиться в спасительное забвение. А почему? Кто его знает, он в этот момент не мог даже толком осознать, кто он, собственно, такой, не то что ответить на столь сложный вопрос.

В помещении царила абсолютная тишина, веки были тяжёлыми и сами собой снова начали закрываться, в точности исполняя повеление неведомого, но такого властного «я». И в этот момент, когда он был готов снова провалиться в сладостные объятия беспамятства, бунт подняло обоняние. Лёгкий, свежий, мягкий аромат, наполненный, казалось, солнечным светом, пробивался сквозь стойкий больничный запах чистого белья и лекарств.

Тело его отказывалось слушаться, и даже лёгкая попытка повернуть голову отозвалась незамедлительным головокружением и тошнотой. Однако им овладела какая-то странная упрямая решимость во что бы то ни стало отыскать источник столь непривычного запаха.

Ему, можно сказать, повезло, поскольку источник обнаружился практически перед самым носом, силуэт небольшой, аккуратной вазы можно было разглядеть, просто скосив глаза. Ромашки, — недовольно пробурчал внутренний голос, когда с превеликим трудом удалось идентифицировать странный букет. Почему ромашки? Ему же всю жизнь дарили исключительно розы?! Роза — королева цветов. Единственный достойный цветок, который имеет право…

Яркой вспышкой под уже успевшими закрыться веками зажглись строчки из письма. Точнее нет, даже не строчки, а какие-то обрывки, нечёткие фразы:

…розы, безусловно, красивы, но вы не находите их красоту высокомерной? … мне куда милей более простые цветы, те же ромашки… я люблю этот цвет. Цвет неба и ваших глаз… нет! Я не боюсь, поскольку знаю, что вы его победите, поскольку…

Он снова открыл глаза и посмотрел на букет.

В голове начало проясняться, замелькали знакомые лица и имена. Пришло наконец осознание, кто он, собственно, такой. На секунду даже мелькнуло желание позвать кого-нибудь — быть того не может, чтобы он был тут один, — но от этой идеи пришлось отказаться. Губы, очевидно, были намазаны каким-то бальзамом, но вот во рту было суше, чем в пустыне Сахара, а собственный язык казался мало того, что чужим, так ещё и крайне непослушным.

Так что Гилдерой решил ненамного отложить оповещение мира о своём возвращении и, устало поморщившись, начал прикидывать, где же он находится. Помещение никак не походило на больничное крыло, да и на его спальню не тянуло, вывод напрашивался один — Мунго.

Но почему Мунго? Всё же шло хорошо. Он нашёл крестраж. Извлёк его, а потом…

Логика ненавязчиво подсказывала, что после того, как был извлечён осколок души, что-то произошло, однако какая-то часть Локхарта упрямо твердила, что раз воспоминаний нет, то значит, ничего и не было. Первому красавцу Англии нравилась вторая версия, но у первой был железный аргумент — просто так в Мунго ещё никто не попадал. Что же всё-таки произошло? Почему он здесь? Почему так кружится голова? Почему его тело отказывается ему подчиняться?

Среди этих многочисленных «почему?» сиротливо приютился всего один вопрос другого толка — «сколько?» Сколько он пробыл в таком состоянии? День? Два? За окном было темно, и храбрейший маг мира справедливо рассудил, что сейчас либо поздний вечер, либо уже ночь как минимум следующего дня, поскольку с тем же василиском он приходил в себя пару дней, а тут явно было что-то посильней.

Что-то очень сильное и очень тёмное охраняло второй крестраж, но что это было, он, как ни старался, вспомнить не мог. Однако, несмотря на решительное сопротивление своего мозга в плане восстановления картины произошедших событий, он уже был точно уверен, что не было никаких монстров, притаившихся инферналов или других охранявших шкатулку существ. То, что напало на него — а на него явно кто-то напал, иначе объяснить столь жалкое состояние было нельзя, — не имело голоса, когтей и зубов. Оно было быстрым, невидимым и крайне опасным.

Вместе со смутными воспоминаниями начал возвращаться и контроль над телом. Во всяком случае, когда Локхарт пришёл к выводу, что пробыл без сознания дней пять, если не шесть, и смог, наконец, толком повернуть голову он заметил, что в палате он не один. Кто-то сидел возле его постели. Точнее полулежал на его тумбочке, на том крошечном кусочке, что не был занят вазой и открытками с пожеланиями скорейшего выздоровления.

Гилдерой скорее догадался, что это Миранда, чем узнал её непосредственно. Ну действительно, кто это ещё мог бы быть? Кто ещё мог в этот трагический для всего человечества момент сидеть возле его ложа, держа его за руку и не давая старухе с косой забрать его бесценную жизнь?

Тихий голосок поспешил осторожно напомнить о том, что его бесценная жизнь, весьма вероятно, была в опасности исключительно по её милости, но его уже перекрыл всё тот же голос Грюма, который, очевидно, за время бездействия и нахождения на краю определился-таки с линией партии и признал доктрину «только идиоты обвиняют других, судьбу и приметы в своих несчастьях» единственной верной версией.

Мэтью и Гермиона совершенно правы — просто совпадение. Просто он выбрал слишком тернистый путь героя, что неспешно бредёт по полным опасностей дорогам судьбы, каждый миг рискуя своей жизнью. Прав был мистер Лайтнер, отправивший агента к нему. Кто ещё сможет спасти её от ненужных терзаний, приняв удар мнимой судьбы на себя? Кто, если не он, встанет грудью на защиту слабой и беззащитной девушки?!

Слабая и крайне беззащитная девушка, которая в бодрствующем состоянии могла запросто, фигурально выражаясь, перегрызть глотку любому, кто, по её мнению, стоял у неё на пути, в данный момент мирно спала, и потому не могла ни увидеть, что её подопечный проснулся, ни вернуть его к реальности.

Тем временем лёгкая улыбка появилась на лице героя, и он едва удержался от того, чтобы, собрав последние силы, дать ей понять о своём возвращении в мир живых, попутно обрадовав тем, что он её прощает: не хотел будить. Наверняка сидит тут уже шестые сутки, по привычке огрызаясь и на врачей, и на персонал, и на Мерлина, который при всей своей гениальности так и не изобрёл мгновенных лечащих чар, что могли бы быстро и качественно излечить любую хворь. Пусть отдыхает, да и он сам, если повезёт, чуть больше освоится к тому времени, а то сейчас те же инферналы из озера смотрелись бы на его фоне куда более живыми.

Этим планам по полному и крайне быстрому восстановлению — дабы явить себя во всей красе и хотя бы лёгкой пародии на былую лёгкость движений — было не суждено сбыться, поскольку уже через несколько минут дверь тихонько скрипнула и девушка возле него пошевелилась. Кто-то, не зажигая света и стараясь не шуметь, осторожно приблизился к его постели.

— Ну как он? — прошептал голос, очевидно принадлежавший Мэтью Уэлшу, и Гилдерой не без удивления заметил, что вопрос был задан каким-то уж слишком бесцветным голосом. Словно его обладатель задавал его уже не раз, а потому прекрасно знал ответ и даже не надеялся услышать вместо него что-то другое. Он даже мысленно фыркнул от подобного упаднического настроя — будто Мэтью не знает его? Будто он не в курсе, что не существует на свете такой магии, что сумела бы одолеть величайшего героя магического мира!

Высказывать своё презрение Уэлшу вслух он, однако, не спешил. Во-первых, хотелось-таки успеть придумать какую-то подходящую моменту фразу, дабы, произнеся её, тем самым ознаменовать своё «воскрешение» чем-то более торжественным, чем стандартный вопрос, сколько он был без сознания, и просьба подать стакан воды, а во-вторых, его всегда интересовало, что же говорят у ложа павших героев (после боя с василиском люди возле него тоже что-то говорили, но в тот момент ему было слегка не до того). Надежды на второе были высоки, поскольку эти двое явно устроили немалый шум, раз им позволили остаться на ночь: обычно строгие целители вышвыривали из больницы всех добровольных помощников, едва стрелка показывала семь вечера. А значит, несмотря ни на что, бросать его как на произвол судьбы, так и на милость целителей никто не спешил.

Воображение даже бодренько нарисовало картину, где ему, смертельно побледневшему и истекающему кровью, осторожно помогают добраться до Мунго — вариант, что его несли на руках и кровь отсутствовала, даже не рассматривался ввиду недостаточной героичности. Мэтью, сам еле стоя на ногах, поддерживал Локхарта, а Миранда в этот момент, разумеется, вытрясала душу из какого-нибудь зазнавшегося целителя, который требовал соблюдать очередь. Да, она наверняка кричала бы помимо привычных «по судам затаскаю!» что-нибудь про то, что здесь — прямо сейчас — умирает светоч магической мысли, герой, без которого мир обречён, гений, который…

Представляя эту яркую картину, он не смог сдержать довольный смешок. Хриплый, сухой, похожий скорее на предсмертный стон умирающего, чем на смех пусть и раненого, но всё-таки более чем живого человека.

Они услышали этот звук. Замерли на полуслове. Застыли на полудвижении. А потом резко, одновременно повернулись к нему.

— Л-люмос, — тихим, дрожащим голосом прошептала агент, направив палочку чуть в сторону, так, чтобы вспыхнувший слабый — и без того не сильно яркий — огонёк не слепил отвыкшие от света глаза.

Достойная фраза так и не успела сформироваться, и потому Гилдерой собирался просто ободряюще улыбнуться своей знаменитой, самой очаровательной улыбкой в мире, чтобы сразу дать им понять, что он в порядке, но, увы, исказившая против воли его лицо гримаса была из той же оперы, что и смешок. Впрочем, даже этого хватило, чтобы Уэлш одними губами прошептал:

— Я за целителями! — И выскочил за дверь так быстро, что Гилдерой и рта не успел открыть.

Глаза с трудом привыкали к свету, пусть и такому слабому, но он уже не щурясь мог разглядеть агента. Дорого ей, как видно, дались эти бессонные ночи: тени под глазами, бледная кожа, пара новых морщинок, но самое главное — глаза, в которых сейчас стояли слёзы радости. Они были странно тусклыми, но Локхарт почему-то сразу решил, что слабое освещение здесь ни при чём. Просто они теперь такие. Просто агент в один миг как будто постарела на несколько лет.

Гилдерою почему-то стало безумно стыдно за свои последние перед потерей сознания слова и мысли в её адрес. Ну действительно, ведь она, по сути-то, всё это делала не для того чтобы поиздеваться или посмеяться над ним. Она же все эти годы просто боялась за него.

Хотелось осторожно взять её за руку и сказать, что всё хорошо. Что всё будет хорошо, и он уже завтра надаёт по первое число и лорду, и не лорду, и ещё сотне Пожирателей, даже если те явятся на поле боя верхом на гигантских василисках.

Однако сил на то, что бы сделать даже такое простое движение почему-то по-прежнему не было. Хорошо, хоть он смог глазами показать на стоящий возле окна графин — Миранда всегда его понимала с полуслова, а иногда даже без слов.

В следующее мгновение одна рука оказалась под его головой, вторая же заботливо, с совсем лёгким нажимом уже прижимала к губам стакан с водой.

Он пил мелкими жадными глотками, с каждым из которых словно сама жизнь возвращалась в его измученное тело. Горло было таким сухим, что Локхарт просто-таки чувствовал, как вода стекает по нему внутрь и проникает куда-то в желудок. Странное ощущение. Видно, действительно слишком долго был в отключке.

— Ты жив… — тихонько прошептала она, когда стакан оказался на тумбочке, а прославленный, но по-прежнему ещё не пришедший толком в себя герой с наслаждением откинулся на подушку.

В этом голосе было столько удивления, неверия и чего-то ещё непонятного, что Гилдерой мгновенно понял, что сейчас просто жизненно необходимо её хоть немого подбодрить. Надо было срочно пошутить, как-то разрядить обстановку, показать ей, что вот он очухался, и всё снова будет в порядке. Ну, по крайней мере, до следующего Хеллоуина точно, когда на Гарри опять нападут.

Он так ей и сказал, тихим хриплым голосом, который всё-таки уже успел вернуться, предварительно накрыв своей ладонью её руку, чувствуя при этом, как та вздрогнула от его слов.

Они влетели в комнату одновременно: незнакомый высокий человек в одежде целителя и Уэлш.

Следующие пять минут целитель сосредоточенно осматривал героя: щупал пульс, ощупывал голову, чуть оттянув веко, рассматривал глаза и по окончании долго водил палочкой над его телом. Во время всех этих манипуляций он молчал, впрочем, и журналист с агентом не стремились нарушить тишину. Именно эта их неразговорчивость и странное выражение лиц почему-то больше всего выводили из себя и одновременно пугали величайшего героя магического мира. Что-то было в этой напряжённой тишине, что-то пряталось за всем этим напускным спокойствием, что-то…

Его взгляд, доселе рассеянно скользящий по комнате, наконец вернулся к друзьям и сам собой остановился на левой руке Миранды, на безымянном пальце которой сиял тоненький золотистый ободок. Точно такое же колечко, только покрупнее размером, красовалось на левой руке Мэтью, что покоилась на плече агента.

Гилдерою, несмотря на всю его гениальность, потребовалась пара секунд, чтобы сложить два и два и растерянно спросить:

— Эй? А когда вы успели?!

У Миранды задрожали губы, у Уэлша было то же выражение лица, как в тот день, когда Локхарт впервые навестил его после освобождения от Империо: виноватое и до крайности растерянное. Бедняга явно хотел что-то сказать, но не мог найти в своём безразмерном словарном запасе подходящих слов.

У храбрейшего героя магического мира от этой картины сердце предательски рухнуло куда-то в область желудка, а на коже проступил холодный пот, не имеющий ничего общего с его странной болезнью. Он ещё раз оглядел комнату, не замечая сосредоточенного лица целителя, который, окончив странные манипуляции, теперь просто стоял возле кровати, очевидно размышляя далеко не о самых весёлых вещах.

Цветов в палате было, конечно, много, но не столько, как когда его ранил василиск. Некоторые бутоны уже чуть подвяли, хотя он точно знал, что подобные букеты стоят не день и не два, оставаясь свежими не одну неделю. Страшная догадка мелькнула в его голове. Догадка, которая объясняла и цветы, и кольца, и странный взгляд Мэтью, и дрожащие губы Миранды, и строгий, серьёзный взгляд целителя.

— Мэнди, а почему ты не улыбнулась, когда я пошутил о Хеллоуине, до которого всё заживёт? — слабо, еле слышно, можно даже сказать, умоляюще спросил он, впервые в жизни боясь оказаться правым.

Миранда молчала, Мэтью беспомощно посмотрел на целителя, который, важно скрестив руки на груди и насупив брови, недовольно пробурчал, что пациенту нельзя нервничать. Покой и только покой.

Однако как раз именно от этой фразы пациент занервничал ещё сильнее. Руки стиснули белоснежное одеяло, взгляд метался от одного посетителя к другому: от Миранды к Мэтью, от Мэтью к целителю, от целителя снова к агенту.

— Гил, ты чуть не умер, — наконец прошептала та. — Чёрт возьми, да ты в какой-то момент — в некотором смысле — действительно умер, и мы…

— Мэнди?

— Гил. Ты не сможешь полностью поправиться к Хэллоуину, потому что… Потому что…

— Потому что сегодня тридцать первое октября, — еле слышно закончил за неё Уэлш.

Вопреки опасениям целителя, героическая натура не провалилась в очередное беспамятство. Просто снова откинулась на мягкие подушки, тоскливо размышляя о том, как неосмотрительно было хватать, а тем более надевать то злосчастное кольцо.

Ну, по крайней мере, не умер, тоскливо подвёл неутешительные итоги Гилдерой, попутно отметив про себя, что как это странно: Хэллоуин, а у них что-то хорошее случилось. То, что он очнулся, это ведь хорошее событие? Определённо хорошее, тут, как говорится, без подвоха, поскольку…

Поскольку это лишь прелюдия к праздничку, мрачно прошептал внутренний голос, приведя как аргумент тот факт, что ничем хорошим этот, с позволения сказать, праздничек в последние годы, лично для него, не оборачивался. Вечно что-то случается, вечно что-то происходит, вечно всякая чертовщина творится! А значит… А значит, мрачно подвёл итог голосок, нас разбудили не для того, чтобы радоваться жизни. Нас разбудили, что бы мы не пропустили это веселье!

Он как мог попытался принять сидячее положение и в целом, надо признать, неплохо с этим справился. После с деланным равнодушием поинтересовался, который сейчас час.

— Без пяти семь.

— Но так темно…

— Сейчас всегда темнеет рано, — уклончиво сказал Уэлш.

— Но вы же поэтому сегодня пришли, да? Потому что знали?

— Мы постоянно навещали тебя, — ответила вместо журналиста Миранда или точнее, как теперь её можно было называть, миссис Уэлш. — Так часто, как только могли.

— Однако именно сегодня вы настояли на том, чтобы провести у его постели чуть ли не целые сутки, — скрестив на груди руки, скептически заметил доселе молчавший целитель. — Знали, что именно сегодня мистер Локхарт проснётся?

— Мы надеялись. Если не сегодня, то когда ещё?

— Могу я узнать, как именно излечение от одного из самых сильных ядов связано с празднованием дня всех святых? Насколько я знаю, сегодня даже не полнолуние и парада планет с прочими мифическими явлениями также не наблюдается, — скептицизм и подозрительность в голосе целителя — Гилдерой всё никак не мог сфокусировать взгляд и разобрать вышитое на мантии имя — просто зашкаливали.

Какая тут взаимосвязь, Локхарт прекрасно знал: видят магловские боги, если он таки доживёт до старости или хотя бы до того момента, когда появится возможность переселиться на другую сторону света, подальше от Поттера, он в своих мемуарах отведёт не одну главу изучению данного феномена, но пока время для подобных откровений не пришло. Пришло время для срочного стратегического отступления в целях самосохранения. О том, что он должен отсюда немедленно — вот прямо сейчас — уходить, Локхарт прямо-таки чувствовал. Мунго, в силу своей специфики, — место, конечно, надёжное, но не от Хеллоуинских проблем. Нет, прошлый год наглядно показал, что размах — так сказать зоны поражения — лишь ширится и более не ограничен Гарри и его окружением, а потому лучше выбрать место понадёжней.

Надёжней Хогвартса — который из-за всё того же Поттера давно в этом плане не котировался — был только Гринготс, да вот только бежать сломя голову в банк, дабы залезть в свою ячейку и под предлогом пересчёта всего того, что было нажито долгим и непосильным трудом, этих самых сил и времени уже, судя по всему, не оставалось. До дома бы добраться.

Гилдерой откинул одеяло в полной уверенности, что, если надо, он поползёт, но тут не останется. Однако довольно быстро обнаружил, что ползти действительно придётся, ибо если руки его уже худо-бедно слушались, то с ногами была беда, ценой неимоверных усилий ему удалось их передвинуть, свесив с края, как будто он вот сейчас встанет, однако уже было понятно, что встать на них без посторонней помощи и поддержки он не сможет.

— Куда-то собрались, мистер Локхарт? — заметив его затруднение, осведомился целитель. — В вашем состоянии лучше оставаться в горизонтальном положении.

— Он прав, Гилдерой, не надо, — тихо сказал Мэтью, делая шаг из-за стула, на котором сидела агент, и, как видно, намереваясь помочь герою снова принять лежачее положение.

Этого допускать было никак нельзя!

— Мэтью, ты не хуже меня знаешь, что происходит в Хэллоуин. Что должно произойти сегодня перед пиром или в одиннадцать! Ты же не думаешь, что сегодняшний праздник будет отличаться от предыдущих и всё закончится моим пробуждением?

— У дверей палаты стоит охрана — они справятся.

— Справятся? В Хогвартсе был Дамблдор и куча учителей, они, по-твоему, хоть раз справлялись?!

Мэтью растерянно повернулся к Миранде, похоже, он сам сомневался. Агент молчала, как видно всё взвешивая в уме. Массивные магловские часы на левой руке целителя показывали семь часов пять минут.

Повисла тишина.

Повисла тишина, в которой они все услышали чей-то крик и топот бегущего по коридору человека.

Сердце, только минуту назад с грехом пополам вернувшееся на прежнее место, снова со свистом ухнуло в область желудка, когда дверь распахнулась и в комнату влетела совсем молоденькая медсестра, явно выпускница прошлого года.

— Мистер Эндрюс! Мистер Эндрюс, я… мы… Они штурмуют Министерство, говорят, уже есть раненые! Скримджер приказал эвакуировать всех маглорождённых пациентов.

Если от глотка воды Гилдерой обрёл голос, от новостей о том, что сегодня Хеллоуин, смог худо-бедно, но сесть в кровати, то новость о том, что веселье началось в полном объёме и скоро грозит из Министерства перебраться сюда, открыла ему не только второе дыхание, но и дала более чем достаточно сил, чтобы встать с кровати.

— Отдайте мою палочку! — как можно величественнее сказал он, держась за тумбочку обеими руками, чтобы не упасть.

— Вам нужен постельный режим, мистер Локхарт. Вы сейчас и двух шагов сделать не сможете.

Гилдерой много бы ему рассказал про свои силы и их чудесное обретение, но Миранда, как видно, уже всё решила. Встала, решительным движением достала откуда-то фиолетовый халат и накинула его на плечи героя.

— Нам тоже надо уходить. Гилдерой — полукровка, к тому же поддерживает Министерство. Его убьют без раздумий.

— Если он попытается уйти отсюда на своих ногах, то убьёт этим себя сам.

— Хватит! — рявкнула агент. — Хватит, — уже тише со слезами в голосе закончила она. — Я же знаю, что вы всё поняли, едва мы притащили его сюда.

— Конечно понял, любой идиот бы понял, что это заклятие чёрной смерти, а вовсе не дыхание Нунду, — после секундного молчания ответил целитель.

— Ну простите нас за то, что вы не идиот, а теперь прошу, отдайте палочку, потому как лорд тоже не идиот и всё понял.

— Значит, те слухи — правда?

— Да!

Мистер Эндрюс покачал головой, с сомнением ещё раз посмотрел на Локхарта и, грустно усмехнувшись, тихо сказал:

— Хорошо, я всё сейчас принесу, но вам стоит быть осторожней. Это первый в моей практике случай выздоровления после чёрной смерти, я бы хотел, чтобы к тому моменту, когда это закончится, я мог бы написать об этом как о стопроцентном выздоровлении, а не как предположение о выздоровлении, которое нельзя доказать в силу смерти пациента.

С этими словами он вышел из палаты, в то время как Миранда, мягко поддерживая Локхарта, помогала тому надеть халат как следует.

— Что значит, лорд тоже понял?

— Потом.

— Сейчас! Я желаю знать!

— Он понял, Гилдерой. Когда пошёл слух о том, что ты ранен и всплыли кое-какие подробности, он всё понял. Мы пытались замести следы, но он был быстрее, да и как спрячешь такую пропажу? На тебя было уже восемь покушений!

— Могли бы отвезти меня домой, — заметил Локхарт, благосклонно разрешая агенту завязать пояс и попутно размышляя о том, что мало того, что валялся все эти месяцы в состоянии между жизнью и смертью, так его ещё и усиленно пытались добить.

— Гил…

Кажется, он уже привык к тому, что отныне его все так называют, поэтому даже не стал возмущаться.

— Ну?

Руки агента замерли, голова была опущена, и возможно поэтому её голос звучал как-то глухо, хотя их и разделяла всего пара сантиметров.

— Как ты думаешь, что он первым делом сделал, когда понял, при каких обстоятельствах ты попал сюда?

Гилдерой растерянно переводил взгляд с журналиста на агента и обратно. Это невозможно! Это дурацкая и совершенно не смешная шутка. Сначала просыпаешься и тебе говорят, что прошло практически пять месяцев, после заявляют, что тебя всё это время пытались убить, ещё мгновение спустя говорят, что Волан-де-Морт сейчас закончит с Министерством и придёт сюда, и вот теперь…

Маленькая оранжевая тыква с весёлого Хеллоуинского подарочного пакета — в который агент, с какой-то излишней поспешностью отстранившись от него, уже запихивала стоящие на дальнем столике склянки с лекарствами — злобно скалилась и нагло подмигивала. Локхарт знал, что это неизменный атрибут праздника и такими тыквами сейчас забиты все прилавки, завешаны стены, украшены окна, но почему-то казалось, что конкретно эта чертовка усмехается именно ему. Она смеялась, насмехаясь над ним, в то время как Уэлш, пытаясь изобразить хоть что-то, отдалённо похожее на дружеско-ободряющее похлопывание по плечу, тихо сказал:

— Дома… больше нет.

В этот душераздирающий момент в палату вернулся мистер Эндрюс, неся изъятую при поступлении палочку, отдавая которую ещё совсем недавно изображавшему труп больному, он ещё раз недовольно покачал головой:

— На ваш счёт мистер Скримджер давал особые инструкции. В случае выздоровления мы должны были немедленно проинформировать его, но, боюсь, в свете нынешних событий это невозможно, поэтому придётся воспользоваться вторым вариантом. Он боялся, что за главным выходом будет слежка, как и за каминной сетью, так что вы должны покинуть больницу через чёрный ход и аппарировать уже оттуда. Справитесь?

— Нет ничего проще, — бодро объявил Уэлш. — Это для меня даже привычней, чем идти через главный. На лифте, конечно, быстрей, но туда они первым делом и ринутся, а если по лестнице, как раз к нему и выйдем. Там ещё такое классное чучело виверны стоит! Я когда в первый раз шёл…

Что именно случилось, когда Мэтью в первый раз там шёл, они так и не узнали. Журналист поймал на себе до крайности внимательный взгляд целителя и поспешил переключить внимание на больного, отложив вечер воспоминаний на потом.

— Идти сможешь? — участливо поинтересовался он у Гилдероя, который из последних сил пытался сохранить спокойное выражение лица и вертикальное положение тела.

— А есть другие варианты? — пробурчал великий герой, прекрасно понимая, что из альтернатив у него всего один вариант: лечь и умереть. Собственно, альтернативы такого плана его ничуть не прельщали, и потому он попытался хотя бы пробы ради отпустить тумбочку и сделать хотя бы один шажок без поддержки.

Уэлш вовремя успел его подхватить, когда Локхарта изрядно шатнуло в сторону и он чуть не растянулся на полу.

— Он не дойдёт, — мрачно сказал целитель. — Тело слишком долго пробыло без движения, а сам организм до крайности истощён.

— Дотащим! — бодро возразил журналист, — здесь всего пять этажей.

— Пять? Я что, на этаже с неизлечимыми?! — ахнул герой.

— Когда вас принесли сюда, признаюсь, я думал, что вас вообще на нулевой отправят.

— А здесь есть нулевой?!

— Да. Морг называется.

От гневного высказывания о текущем положении дел в современной медицине Локхарта удержал только жуткий грохот откуда-то снизу.

— Началось. Вот, — целитель достал из кармана маленький пузырёк, — два глотка, и это даст вам сил хотя бы добраться до убежища. Торопитесь, сейчас они разберутся с вашей охраной и направятся прямо сюда.

— А вы? Вы не пойдёте? — осторожно открывая пузырёк с синеватым зельем, спросил Уэлш.

— За меня не беспокойтесь. Целители нужны в ходе войны, да и я сам не собираюсь бросать своих пациентов, а вот вам, повторюсь, стоит поторопиться. Вам, в отличие от меня и прочих, пощады не будет.

Едва Гилдерой сделал глоток, как его горло обожгло огнём. Словно он выпил жидкое пламя и оно рвануло вниз по горлу, растекаясь по его телу, наполняя его жаром. Мгновение, и от корней волос до кончиков пальцев прокатилась будто обжигающая волна. Дрожь практически прошла, и он смог, наконец отпустив тумбочку, твёрдо встать на ноги.

Целитель довольно хмыкнул, Уэлш настороженно замер сбоку, готовый в любой момент подставить плечо, Миранда осторожно выглянула в коридор.

Им предстояло преодолеть пять этажей, потом выскользнуть через чёрный ход и аппарировать. Если им повезёт, охрана, приставленная к раненому герою, сможет продержаться достаточно долго, благо Пожиратели ещё не знают, что сам герой уже очнулся, а значит, торопиться не будут. Однако ничего исключать было нельзя, и потому Гилдерой не без радости взял в руки свою волшебную палочку. С ней он себя чувствовал в пять раз сильнее и в десять — спокойнее. Вот только оставалось проверить, как он, собственно, сможет в случае чего обороняться.

Для пробы сил было выбрано самое простое заклинание. Не требующие никакого напряжения, а потому единственное подходящее перед предстоящим прорывом.

— Люмос, — тихо шепнул герой, улыбаясь и с наслаждением думая про себя, что судьба, Хеллоуин, Волан-де-Морт и Пожиратели могут катиться ко всем магловским чертям, его, Гилдероя Локхарта, кавалера ордена Мерлина третьей степени, почётного члена Лиги защиты от тёмных искусств, да и просто самого великого и прекрасного мага, если не мира, то точно всей Великобритании, так просто не возьмёшь!

Судьба, Хеллоуин, Волан-де-Морт, Пожиратели и, судя по всему, сами недовольные подобным соседством магловские черти были, как видно, иного мнения, а потому…

В жизни каждого героя бывают такие моменты, которые он должен воспринимать стоически. Настоящий герой не поддастся панике, когда вместе с заклинанием активируется установленный кем-то порт-ключ. Этот защитник сирых и убогих даже не вздрогнет, когда подчиняющаяся чьей-то злой воле сила знакомым рывком подхватит его, дабы унести к неведомым опасностям. Он просто зажмурится, сделает глубокий вдох и ещё раз повторит про себя, что он самый сильный, самый умный, самый великий, а потому обязательно выкарабкается.

Как-нибудь…

Чувство юмора — это прекрасно. Оно позволяет вам пережить все удары судьбы, с улыбкой преодолеть неприятности и, столкнувшись с жестокой реальностью, поднять свой боевой дух хотя бы тем старым, немного пошлым и до безобразия бородатым анекдотом, который советует, что надо делать в тех случаях, когда своенравная чертовка по имени удача повернулась к тебе бесспорно красивой, но всё-таки не самой приятной частью тела.

Каким именно местом она повернулась к величайшему волшебнику магического мира и чем он так прогневил магловских богов с покойным Мерлином в придачу, чтобы это заслужить, было хоть и вопросом риторическим, но всё-таки до крайности интересовавшим Гилдероя Локхарта. Его крайне интересовало: «За какие грехи?!» и «Почему именно я?!»

Собственно, именно эти два вопроса крутились у него в голове, когда перемещение прекратилось и он получил наконец возможность оглядеться.

Гилдерой окинул беглым взглядом помещение, обречённо вздохнул, закрыл глаза, сосчитал до трёх, снова открыл и, осмотрев совершенно не изменившийся кабинет, снова вздохнул.

Маленькая злобная тыква — не иначе как потерянная ещё в далёком грядковом детстве сестра тыквы на пакете агента, — усмехаясь, соседствовала на столе с табличкой, на которой сияли слова: «Ариадна Мейфиус — секретарь главы Аврората Руфуса Скримджера». На двери справа от него сверкала другая золотая табличка: «Руфус Скримджер — глава Аврората», на двери слева таблички не было, но и особых вариантов того, что находится за ней, также не наблюдалось.

Зато за ней наблюдались следующие звуки: грохот, скрежет и чьё-то истеричное — авада кедавра! — глухо донёсшееся издалека.

Гилдерой устало рухнул в стоящее прямо за ним кресло для посетителей и закрыл лицо руками.

Спустя пару-тройку секунд — за которые он мужественно пытался понять и принять, что его угораздило оказаться именно в том самом месте, где появляться не только ему, но и любому другому желающему дожить до пенсии волшебнику сегодня явно не стоило — он неприязненно посмотрел сквозь щели между пальцев на тыкву возле таблички.

Тыква смеялась.

Тыква радостно пропела «Счастливого Хеллоуина!», когда точным броском он запустил её прямо в дверь кабинета главы Аврората.

На большее сил и времени у него не было, хотя желания хоть как-то расквитаться с мерзким атрибутом не менее мерзкого, с позволения сказать, праздничка имелось в избытке. Но надо было срочно выбираться, причём выбираться самому, поскольку фокус обратного портала не работал. Как видно, защитная магия Министерства, которая почему-то пропустила его сюда, даже не рассматривала возможность использования порт-ключа по новой, дабы он мог вернуться туда, откуда пришёл. А значит, ему предстояло пройти по коридорам второго уровня, добраться до лифта, спуститься в холл и уже через него выбраться наружу.

В той самой книге выдающийся мракоборец и живая легенда аврората — Аластор Грюм — отвёл целую главу на описание того, что он думает о Министерстве и царящих в нём порядках. То есть глава, конечно, называлась относительно нейтрально: «Защита высокопоставленных лиц и организаций», но вот тон её нейтральным, увы, не был, поскольку именно на примере главного оплота бюрократии главный параноик Великобритании показывал, что не надо делать и почему. Рассказывал, как именно надо правильно организовывать охрану столь важного объекта, чтобы не было эксцессов.

Чтобы не было:

— Это отличная система для входа и выхода посетителей, и я не собираюсь её менять. Что с того, что ты залез в телефонную будку и она пустила тебя внутрь, выдав значок «Волан-де-Морт, миссия по захвату Министерства»? Что ты ей сказал, то она и написала!

— То есть твоя претензия состоит в том, что в ночь с субботы на воскресенье, которая, к слову, пришлась на сочельник, ты был в отделе тайн. Поставил табуретку возле арки и, наложив на себя чары невидимости, сидел и ждал, пока тебя обнаружат? А когда в половине пятого утра тебе наскучило ждать, ты устроил там светопреставление и очень обиделся на слова явившегося сотрудника «а, это ты, Аластор?»

— Что значит проходной двор?! Это ты пошёл в Лютный переулок, нашёл там даму сомнительного вида и приволок её сюда. Её палочку проверили, а она сама не отходила ни на шаг от тебя! Ты действительно хочешь, чтобы я предъявил обвинения в халатности тем восьмидесяти трём несчастным сотрудникам, что в период между полуднем и тремя часами дня умудрились попасться вам на глаза и не спросить, что вы делаете на третьем уровне, а также не пожелали удостовериться в том, что ты настоящий Аластор Грюм?!

Эти и ещё несколько других подобных историй не только наглядно иллюстрировали основные ошибки, но ещё и более чем доходчиво объясняли, почему Грюм не уважает Министерство, почему в Министерстве недолюбливают Грюма и почему львиная доля анекдотов про правительство начинается со слов «приходит Грозный глаз к министру магии и говорит…»

В общем, если бы старый аврор стоял во главе Аврората, то у Пожирателей, может, и был бы шанс захватить здание, но вот у Локхарта возможности удрать из него не было бы от слова совсем. К счастью, Аластор Грюм, даже несмотря на то, что ему вернули должность и кабинет, всё ещё оставался для большинства чересчур мнительным волшебником со свойственной большинству умудрившихся дожить до пенсии мракоборцев привычкой искать везде и во всём происки тёмных сил. Поэтому, вопреки его увещеваниям, на втором уровне царил проходной двор, на дверях не стояло тысяча и одно проклятие, по коридорам не летали огненные шары, способные убить всякого, кто после закрытия останется внутри, а самое главное — расположение кабинетов — оставалось неизменным.

Именно благодаря этому Гилдерой и знал, куда бежать. Где-где, а на уровне магического правопорядка он был частым гостем, а потому знал не только дорогу, но и время, которое она обычно у него занимала.

В обычных условиях на неё уходило никак не меньше полутора часов. Всем показаться, каждому улыбнуться, раздать автографы и, конечно, обязательно поговорить со всеми, кто будет достаточно любезен, чтобы спросить не только о его здоровье и о тяжёлой борьбе с силами зла, но и о грандиозных планах на будущее.

Сегодня условия были, мягко говоря, не обычные, а его здоровье и будущее целиком зависели от того, успеет он уложиться в пять минут или нет. Так что Локхарт решил, что успеет. Должен успеть. Героическая смерть в осаждённом Министерстве магии не входила в его планы по целому ряду причин, главной из которых значилось отсутствие должного героического внешнего вида, который не могло компенсировать даже заранее обеспеченное место в учебниках по истории магии всё с тем же орденом Мерлина первой степени в придачу.

Быстрая проверка не выявила ничего потенциально опасного. Во всяком случае, магия не обнаруживала никого живого на расстоянии как минимум в пятьдесят метров. Обычно подобным заклятиям Локхарт не сильно доверял, поскольку они, к сожалению, обнаруживали только людей, стыдливо умалчивая об оборотнях, дементорах, василисках и прочей малоприятной компании, которую Пожиратели могли взять с собой в качестве не столько моральной, сколько физической поддержки. Однако тщательная проверка на всё и вся потребовала бы слишком много времени, которого у него не было, а потому он решил ограничиться одним заклинанием. Им и тем, что из-за двери больше не долетало ни звука. За ней вообще установилась какая-то странная, неестественная тишина, которую лишь изредка нарушал глухой грохот, источник которого явно находился на каком-то из соседних уровней.

Вообще-то, в среде мракоборцев, бытовало мнение, что тишина во время атаки — это не к добру. Гилдерой Локхарт в этом был с ними совершенно согласен. Не к добру, когда всё здание трясёт как в припадке, с соседних уровней доносятся крики и грохот, а на уровне магического правопорядка царит тишина, последний звук, нарушивший которую, являл собой скорее крик мольбы о помощи, чем смертельное проклятие. Проблема была в том, что количество окружающих его «не к добру» в данный момент было таким, что ими можно было пренебречь в виду того, что как ни крутись, а в одно из них по любому вляпаешься.

Именно поэтому он и решил сделать ставку на скорость. Хотя бы потому, что больше ставить было не на что, а быстрота собственных ног его ещё ни разу не подводила. Он с успехом использовал манёвр тактического отступления в противоборстве с йети, вампирами, привидениями, василисками, двумя оборотнями и конечно толпа пожирателей там тоже была. Единственная проблема была, пожалуй, в том, что он всегда предпочитал удаляться от превосходивших его сил противника, а не приближаться к ним. Однако, что есть, то есть.

Есть он: неимоверно прекрасный, безмерно одинокий, закинутый злой судьбой в самое сердце кровавой бойни, где надо выжить любой ценой.

Есть они: безмерно ужасные, чрезвычайно жестокие, жаждущие его крови чудовища, что подло, без предупреждения, на второй год войны атаковали Министерство магии, не дав женщинам, детям и раненым заранее покинуть поле боя.

Кто-то из них должен сегодня проиграть.

Гилдерой мчался по второму уровню и думал всего о двух вещах: «Как хорошо, что здесь никого нет!» и «Почему здесь никого нет?!»

Второе пугало больше чем успокаивало первое, но он утешал себя тем, что ещё раз вспоминал где его угораздило оказаться. Аврорат — это территория Скримджера, а Грюм его правая рука. Правая рука постоянно нашёптывала начальнику мракобрцев свои идеи по созданию кордона безопасности, постоянной бдительности, а так же зудела над ухом на тему выявления врагов. В общем, рано или поздно, но это дурное влияние должно было дать свои плоды. Гилдерой лишь надеялся, что соберут все эти плоды, шишки и получат по тыкве исключительно Пожиратели, а его все чары, заклятия и ловушки не тронут. Хотя бы потому, что он хороший.

Его самой главной задачей и проблемой по совместительству, в данный момент, было найти способ прорваться через холл к каминам, которые, как он надеялся, ещё не успели отключить от сети. Большой проблемой это было хотя бы потому, что Гилдерой вообще не считал удачной идею спускаться к сражающимся именно этим путём. Путём, который обе стороны просто обязаны были рассматривать как место наиболее вероятного удара, а потому должны были как минимум держать его в поле зрения. Однако, путь этот был единственным, других способов выбраться из здания он попросту не знал. Хотя, они, конечно же, были. Они просто обязаны были быть. Не могло быть так, чтобы в этом многоуровневом храме бюрократии, в который ежедневно стекаются тысячи волшебников и волшебниц, был всего один вход, он же выход. Здание, щедро напичканное чарами, позволяющими просто до неприличия расширить пространство, давая с комфортом разместиться как работникам, так и посетителям и при этом не привлечь внимание маглов, наверняка имело секретные ходы, потайные камины и, конечно, тщательно спрятанные и известные лишь единицам места, откуда возможна аппарация.

В число этих единиц должен был входить хозяин доброй четверти второго уровня и по совместительству главный аврор: Руфус Скримджер. Он не только должен был иметь секретные планы для срочной эвакуации, но и обязан был явиться в Министерство с целой армией авроров и прочих неравнодушных волшебников, дабы отбить этот символ нерушимости магической Великобритании. Собственно, именно надежда на то, что Скримджер со своими людьми где-то здесь и вела великого писателя вниз. Туда, откуда, по его предположениям, и хлынули вражеские орды. Туда, где мракоборцы должны прямо сейчас вести неравный бой с целью отбить атаку. Туда, куда он должен был успеть до того, как всё будет кончено. Поскольку либо он идёт вниз сейчас, либо рискует остаться один на один с кучей Пожирателей, если Министерство всё-таки падёт.

Инстинкт самосохранения так и не успел выдать ничего гениального на тему что сделать, чтобы не попасть под удар, пока кабина будет спускаться, пока он разберётся, где свои, и, само собой разумеется, пока он добежит до них, попутно дав им понять, что он свой и его убивать не надо. В общем, он не успел решительно ничего предпринять, когда под звук плавно поехавшего наверх лифта какое-то внутреннее чутьё бескомпромиссно заявило, что это идут по его душу. То есть, конечно, идут наверняка к штаб-квартире авроров, но так уж получилось, что мимо него они не пройдут. Прятаться в холле второго уровня было негде, времени на вызов второго лифта и уход на нём не было, а потому вариантов было всего два: принять неравный бой и умереть героем или спрятаться в одном из кабинетов, надеясь, что ближайший, в который он сунется, будет не только малоинтересен для Пожирателей, но и к тому же окажется открыт, поскольку взламывать двери на уровне магического правопорядка может быть банально небезопасно.

Первая и вторая двери оказали закрыты, дёргать ручку третьей он почему-то даже не стал. Ноги, понёсшие его лишь быстрее при звуке приехавшего лифта, сами собой остановились возле пятой. Она была почему-то не заперта, шаги прибывших приближались и геройское чутьё упрямо твердило, что именно здесь он будет в полной безопасности, а потому Гилдерою Локхарту, кавалеру ордена Мерлина третьей степени, почётному члену лиги защиты от тёмных искусств и просто самому великому волшебнику мира ничего не оставалось, кроме как, собрав всю свою волю в кулак, мысленно ещё раз сказать чертовке по имени Судьба, что он в неё не верит и происходящее — просто дурацкое совпадение. Сказать, сделать ещё один глубокий вдох и, скользнув в кабинет, тихонько закрыть за собой дверь.

В Министерстве магии считалось нормальной практикой, когда помощник министра совмещал свою должность с какой-либо другой. Их часто ставили во главе подразделения или даже целого отдела, требующего особого внимания и контроля. Чтобы сократить бумажную волокиту и держать ситуацию под непосредственным, можно даже сказать, личным контролем.

Правда, тут надо сразу добавить, что многое зависело от желания самого министра и ситуации, поскольку та же миссис Маккой, несмотря на то, что была младшим помощником, по совмещению занимала лишь скромную должность в архиве. Совсем иначе дело обстояло со старшим помощником, которая — помимо прочих обязанностей — возглавляла целый сектор.

Сектор борьбы с неправомерным использованием магии.

Сектор, в кабинете начальницы которого по какой-то странной иронии судьбы в данный момент и стоял самый прекрасный волшебник мира.

В своей книге старый мракоборец давал массу советов о том, что надо делать, когда ты один, а их «тысячи, тысячи!» Упоминал, как поступить, когда ты в окружении и подмогу ждать бесполезно. В деталях рассказывал, как именно организовать в тылу врага партизанский отряд имени себя любимого, в лице только себя единственного и всеми покинутого. Грюм знал, пожалуй, всё, что только мог знать умудрённый годами и опытом аврор. Знал и написал в своей книге.

Гилдерой прочёл его книгу от корки до корки. Выучил все главы наизусть и мог абсолютно в любой момент, по памяти, пересказать нужное место.

Беда была в том, что в книге не было ни единого совета на тему, что делать в подобной ситуации. Именно поэтому стоя в кабинете Долорес Амбридж — в кабинете, которого здесь быть просто не могло! — он решительно не понимал, что ему делать.

Где-то за его спиной сейчас должны были пройти Пожиратели. Где-то прямо под ним шли бои между аврорами и приспешниками Волан-де-Морта. Где-то в глубине души (или где он там обитает) надрывался инстинкт самосохранения, требуя сделать хоть что-нибудь.

Например попытаться спрятаться. Забиться в какой-нибудь уголок, предварительно наложив на себя дезиллюминационные чары, и, прождав минут пять или даже семь, выскочить обратно в коридор.

Локхарт продолжал стоять у двери, не смея сделать и шага вперёд, скользя рассеянным взглядом по кабинету.

Он помнил её. Всегда в розовом, всегда с неизменной улыбкой. Он мог сколько угодно повторять себе, что это не Сюзанна, но Миранда, что называется, на этом собаку съела — причём не одну. Сказала, что это Долорес Амбридж — значит, она. Однако принять подобное откровение он почему-то не мог. Последние лет восемь — семь минимум — он жил с мыслью о том, что непременно узнает Сюзанну из тысячи. Увидит и сразу поймёт — она!

Он стоял в уютном кабинете старшего помощника министра, где чудесным образом гармонично сочетались строгость и какая-то домашняя располагающая обстановка, и не чувствовал абсолютно ничего. Голова кружилась после болезни, сердце колотилось в груди из-за близости Пожирателей, а ноги подкашивались из-за чего угодно, но только не из-за того, что многие столетия подряд описывали в дешёвых бульварных романах писаки средней и малой руки.

Всё было не то. Всё было не так.

На столе громоздились аккуратные стопки бланков, массивный сейф в углу, наверное, хранил какие-то важные секреты, но он, сделав пару неуверенных шагов, всего лишь протянул руку к фотографии, стоявшей на столе.

На огромной бархатной синей подушке, украшенной массивными серебряными кистями, возлежала роскошная дымчато-серая кошка. Определённо, именно та кошка, запечатанными в пробирках волосками которой и трясла перед ним Миранда перед тем, как он надел то кольцо. Да, теперь он смутно вспоминал лежащую в центре того, что было некогда гостиной, шкатулку, из которой он достал украшение. Достал и зачем-то надел. Зачем надел? Вещь была, бесспорно, ценная, древняя, но совершенно безвкусная, да и к тому же крайне ему не симпатичная хотя бы потому, что являлась крестражем.

Мысли об осколке души лорда и попытки восстановить в памяти тот момент были прерваны диким грохотом, подобным пушечному выстрелу, который, как ему хотелось думать, был столь громок исключительно из-за отсутствия лежащих на кабинете заглушающих чар, а не от непосредственной близости его источника.

Только его феноменальная выдержка позволила, вспомнив о том, где он находится, не броситься к двери в бездумной попытке убежать.

Только его феноменальная реакция позволила ему отскочить в сторону от чёрной тени, что, проломив дверь, просвистела в паре сантиметров от него, благополучно снеся стол и окончив свой путь с неприятным звуком соприкосновения с магическим окном, за которым светило фальшивое солнце и мягко клубились белые облачка.

Готовое сорваться с губ заклинание не было произнесено только потому, что он узнал шагнувшего внутрь волшебника, который явно не ожидал найти в кабинете кого-то ещё.

Его волосы были растрёпанны, по щеке бежала струйка крови, а мантия являла собой скорее рабочий наряд обитателя трущоб, но никак не мантию главы аврората.

— Локхарт? — В голосе Скримджера сквозило ничем не прикрытое сомнение, впрочем, он, как и все авроры, не привык долго раздумывать. — Какого цвета была твоя мантия в тот день, когда тебе вручали орден Мерлина?!

— Я не…

Палочка была направлена ему аккурат в лоб, и Гилдерой почему-то мгновенно понял, что ещё одна секунда промедления — и её обладатель шарахнет в него заклинанием, даже не сомневаясь в верности данного поступка.

— Бирюзового!

Сумасшедший аврор, которому прилетело в голову если не конфундусом, то точно кирпичом — единственная причина, по мнению Локхарта, по которой тот мог направить на него оружие, — удовлетворённо кивнул самому себе и опустил палочку.

— Сейчас никому нельзя верить, оборотное зелье — и никаких проблем, тем более в этом хаосе, — бросил начальник авроров, даже не попытавшись принести извинения или хоть как-то озвучить сочувствие в голосе. Наоборот, его подозрительность только возросла. — Как вы вообще здесь оказались? Вы же были в Мунго. В палате для неизлечимых.

Гилдерой воинственно вздёрнул подбородок, тряхнув локонами… В общем, он хотел осадить зарвавшегося аврора словами о том, что, во-первых, с героями так себя не ведут. Во-вторых, зов миллионов ни в чём неповинных людей, нуждающихся в его защите, вытащил бы его не то что из палаты для неизлечимых, но и из могилы. И самое главное, в-третьих, ух он сейчас всех тут!

Ну… Так он хотел сказать, но не сказал, поскольку с пафосом в этой сценке что-то не ладилось изначально. Его волосы не были тщательно завиты, лицо, судя по обломку зеркала, в которое он украдкой посмотрел — не его пугать несчастьями, один Поттер чего стоит, — являло собой жалкое зрелище после долгой болезни, а вместо гордо развевающейся мантии… Гилдерой незаметно попытался пригладить растрёпанные лохмы, попутно одёрнув фиолетовый халатик, чтоб ночная рубашка в цветочек не так сильно бросалась в глаза. Скримджера, впрочем, его наряд не интересовал от слова совсем. Решительным шагом он направился к каким-то коробкам, что были аккуратно нагромождены друг на друга в углу и прикрыты огромной вязаной розовой скатертью.

Многочисленные тарелочки, с которых умильно глядели котятки всех пород и расцветок, с жалобным звоном обрушились вниз, когда жестокосердный глава аврората рванул плетёное кружево, на котором они до этого стояли, венчая собой картонные башни. Скримджер и ухом не повёл, лишь, брезгливо поморщившись, стряхнул с лакированного ботинка случайно приземлившийся на него беловато-розовый осколок. Всё его внимание было сосредоточенно на бумагах и каких-то свёртках, что он извлекал наружу.

Впрочем, о Гилдерое он не забыл.

— Не скрою, я хотел с вами поговорить, но ваше нахождение здесь прямо сейчас меня удивляет, — не поворачиваясь сказал он. — А также вызывает массу вопросов к нашей защите, тем более на фоне этого штурма.

Вместо Гилдероя, который уже запальчиво вздёрнул подбородок, готовясь сказать, что он удивлён не меньше, ответил появившийся словно из-под земли Грюм:

— Особые полномочия для того и даются, чтобы быть использованными для особых ситуаций, — неторопливо заявил он, бросив лишь ленивый взгляд на героя.

— Твоя работа? — лишь на мгновение застыв, но быстро взяв себя в руки, осведомился главный аврор.

— Ты сам сказал, что мы должны поговорить с ним, если он очнётся, сразу по пробуждении. До того, как его перетащат куда-нибудь, где мы до него не сможем быстро добраться.

— Порт-ключ на территории Министерства магии. — Скримджер ради этой фразы даже повернулся, вперив недовольный взгляд в своего зама, тем самым оторвавшись от бумаг, которые он в данный момент сортировал на две стопки.

— Хочешь сказать, на развалины Министерства магии.

— Они всё-таки прорвались?

— Седьмой уровень пал. Первый продержится в лучшем случае ещё пару часов. Пятый, шестой и третий, как и предполагалось, окажутся под их контролем не позже завтрашнего вечера. Четвёртый пока держится.

— Четвёртый? — на лице главного аврора было написано явное удивление. — Я же приказал все силы бросить на защиту второго и девятого?!

— Скажи об этом Макбрайду. Он как услышал о нападении на Министерство, так примчался со всеми своими родственничками. Чуть ли не весь свой клан приволок. Что им Пожиратели. Они поколениями работают в отделе регулирования магических популяций: драконы, оборотни, упыри и прочая нечисть им не в диковинку. И я тебе прямо так и скажу, заранее укреплённые и защищаемые нами отделы правопорядка и тайн падут, а вот эти будут сидеть в своём осаждённом замке, играть на волынках и жрать хаггис, который приготовят из потрохов тех баранов, что к ним сунутся. Поскольку надо быть настоящим бараном, чтобы сначала разнести клуб игроков в плюй-камни, и только потом пойти к их фанатам.

Гилдерой плохо понимал, что там с волынками и фанатами разгромленного клуба, зато быстро сообразил, кто виноват в том, что вместо того, чтобы с Мэтью и Мирандой отправиться в убежище, он оказался в атакованном Министерстве магии.

— Это… это вы… вы сделали так, чтобы я оказался здесь?! — Собственный голос звучал слабо, но, пожалуй, впервые в жизни храбрейшего героя магического мира это не волновало. Он и так знал, что сейчас не в лучшей форме, не в лучшем виде и вообще пару часов назад спокойно лежал в палате для неизлечимых. И должен был бы сейчас вместо того, чтобы быть здесь, спокойно лежать в чистой, мягкой тёплой кровати под роскошным балдахином в своём…

Дома... больше нет.

Наверное, он вздрогнул от этого воспоминания или случилось нечто невероятное, и что-то шевельнулось в ледяном сердце начальника авроров. Скримджер бросил на него быстрый взгляд и, чуть поджав губы, неохотно пояснил:

— Полагаю, это была предосторожность. Целители, конечно, сообщили бы нам о том, что вы очнулись, но вот разрешат ли нам разговор и как далеко упрячут вас ваши подчинённые, было вопросом открытым. Так что использовать порт-ключ было, в целом, неплохой идеей по целому ряду причин. Целители обязаны вернуть палочку, когда пациент покидает Мунго. Никто не будет проверять палочку, до этого хранящуюся в Мунго, на наличие портала. Едва живой пациент не будет махать палочкой, а та, в свою очередь, не активирует портал без заклинания.

Он стёр тыльной стороной руки кровь, стекающую по лицу, и, чуть поморщившись, продолжил:

— Нам жизненно необходимо было поговорить. Однако, когда Аластор это планировал, здесь была вполне подходящая для разговора атмосфера.

— Она и сейчас подходящая, — буркнул Грюм, — даже больше чем тогда.

Скримджер окинул оценивающим взглядом оставшиеся нетронутыми коробки, бросил быстрый взгляд на зияющую дыру на месте двери и, согласно, еле заметно кивнув своему заму, сказал не глядя на Гилдероя:

— Мы просто хотели узнать, что вы такого сделали, что все Пожиратели вместе с Сами-Знаете-Кем словно с цепи сорвались. — Он сделал призывающий к молчанию жест, заметив, что и Грюм, и Локхарт хотят что-то сказать. — Да, не скрою, нам приходилось тяжело и раньше: нападение на магловского премьер-министра, на прочих политиков, на рядовых маглов и волшебников. Нападали, калечили, порой убивали, но то, что началось почти пять месяцев назад, просто какое-то безумие. Я даже удивлён, что они пошли штурмовать Министерство только сегодня, а не через два дня после того, как вас положили в Мунго.

— Они психи, но чтобы напасть тогда, надо было быть начисто лишёнными инстинкта самосохранения, — хмыкнул Грозный глаз. — Или ты забыл, что тогда случилось?

Судя по тому, как поморщился главный аврор, то, что тогда случилось, он не забудет никогда.

— А что случилось? — осторожно спросил Локхарт, в очередной раз отмечая, что за то время, что он пробыл без сознания, произошло слишком много вещей, большая часть из которых была не самого приятного характера. Словно в подтверждение этих мыслей, оба волшебника быстро переглянулись. Странно переглянулись. Гилдерою это совсем не понравилось. Так же переглядывались между собой Миранда и Мэтью всего-то часом ранее.

— Вы поставили на уши минимум полмира, — после секундного молчания неторопливо начал главный аврор. — Министерство и Мунго просто заваливало письмами!

— И совиным дерьмом, — еле слышно вставил Грюм.

— Сумасшедшие поклонницы, рыдающие на каждом углу и умоляющие спасти их кумира, возле Мунго. Невменяемые волшебницы, штурмующие Министерство с призывом покарать того, кто это с вами сделал. Я не мог попасть в свой кабинет так, чтобы на меня не набросилась какая-нибудь полоумная дамочка, обвиняя в халатности и преступном попустительстве, приведшем к трагедии! Чья это хоть была идея сказать, что во всём виноват нунду? Мне на полном серьёзе написали семь министров магии разных стран — примечательно, что они все были представительницами слабого пола — и особо подчеркнули, что готовы оказать всевозможную поддержку в уничтожении «мерзкого отродья».

На этом моменте Грюм явно хихикнул, за что был удостоен очередным гневным взглядом своего начальника, прежде чем тот снова посмотрел на Локхарта:

— А ещё одиннадцать министров магии, на территории стран которых и обитает данное животное, поспешили написать о том, что они не виноваты. Они не знали, и потому не надо «проводить зачистку на их территории». — Он перевёл дух, пригладил взлохмаченную гриву волос и, тихо вздохнув, сказал: — А потом появилась она.

В кабинете на пару секунд воцарилось молчание, лишь тихо шелестели перебираемые бумаги, да где-то далеко что-то с глухим грохотом обрушилось вниз.

— Они все — их Министерство, аналог нашего Аврората, аналог их магловского Аврората и сам магловский президент — написали мне и министру письма, в которых был всего один вопрос — «почему?» Почему, Локхарт? — Главный аврор смотрел на него своими желтоватыми глазами, словно желая прочесть на лице бесстрашного героя ответ. — Что вы сделали и сказали такого, чем заслужили такую привязанность? Второй раз меньше, чем за год она покинула страну. Два раза, хотя до этого даже по слухам не делала этого минимум с шестнадцатого века.

Гилдерой не знал, что сказать, и аврор продолжал:

— Она пришла в Мунго с видом «так и надо», будто к себе домой. На беду там оказался кто-то из её соотечественников, который её сразу признал.

Грюм подавился смешком и поспешил спрятать ухмылку, склонившись над очередной коробкой.

— Это не смешно, беднягу едва успели поймать, когда он чуть не сиганул в окно! В общем, она пришла, смела тех немногих, кто пытался её остановить, распугала тех, кто был достаточно вменяем, чтобы понять, что лучше с ней не связываться, и вошла в палату к вам, где уже был Дамблдор с этим своим учителем.

— Снейпом, — пояснил Грюм.

— Когда она ушла, Дамблдор сказал, что ваша жизнь в опасности. Вы умираете, и потому она ещё вернется, дабы принять участие в вашем спасении. Собственно, именно поэтому вам и была предоставлена отдельная палата — нервные срывы, что среди персонала, что среди пациентов никому не нужны. Уж не знаю, что они там устроили и как, но спустя ещё пару дней ко мне вломилась небезызвестная Кассандра Вулф, которая утверждала, что поставленные ею следящие и защитные чары зафиксировали вашу смерть. Ваш агент и Дамблдор даже не потрудились это объяснить! Сказали, что обычный сбой и вы в полном порядке. Я, конечно, не знаю, что творится в голове директора и кем возомнила себя ваш литературный агент, но я не идиот, а Кассандра не только один из лучших специалистов, но и ныне является одним из добровольцев. А потому, если она говорит, что вы умерли — значит, вы умерли. Однако прямо сейчас вы стоите передо мной живой и невредимый. Как это понимать?!

Гилдерой был жив — это было бесспорно, но вот невредимым он себя не считал. Всё тело ныло, как бы крича, что пять месяцев — это вам не шутки, а тут ещё стресс, беготня, да и зелье действительно, как видно, было рассчитано лишь для того, чтоб он успел добраться до убежища — не больше. Уже сейчас, опираясь о стол, он чувствовал, как силы начинают медленно, но неотвратимо покидать его. Храбрейшего героя мутило, он едва стоял на ногах, но окончательно признать собственную слабость, немощность и то, что его сейчас стошнит в горшок, в котором в данный момент красовались останки фикуса, он просто не мог. Умирать, так гордо!

Смерть, однако, всё не приходила, и авроры, словно не замечая его состояния, продолжали копаться в бумагах. Радовало лишь то, что особой надобности в его ответах они так же пока не испытывали.

— Признаться, — Скримджер тяжело вздохнул, — может, это и непрофессионально, может, это не гуманно, может, я действительно слишком долго занимаю этот пост и уже давно разучился видеть ценность каждой жизни, но в какой-то момент я надеялся, что Кассандра права и вы мертвы.

Повисла неловкая тишина. Грюм мрачно перетряхивал содержимое очередной коробки, его начальник приступил к запихиванию извлечённых трофеев в кошелёк. Золотая пасть маленького светло-коричневого чудовища проглотила ещё с пару папок и четыре крупных свёртка, прежде чем Гилдерой тихо, нерешительно спросил:

— Почему?

— Когда вы попали в Мунго, а они сорвались с цепи, попутно спалив ваш дом, я думал, это конец. Решающая фаза — и скоро всё вокруг запылает. Но появилась эта ведьма. Они же боятся её, Локхарт! По-настоящему боятся! Я… — Он покачал головой. Его голос, ещё секунду назад мощно звучавший в кабинете, стал внезапно тих. — Если бы вы умерли, она бы места мокрого от них не оставила. Но это было на мгновение, и я раскаиваюсь в этих мыслях.

— Могло сработать, — в каком-то странном порыве благородства еле слышно заметил едва стоящий на ногах герой.

— Не могло, — мрачно сказал Грюм. — Всё, что она могла бы сделать, — это шарахнуть для острастки по Министерству, что не уберегло, и по тюрьме, куда мы запихнули пару-тройку Пожирателей. Всё. Она не может надолго покидать, — он сделал странный жест рукой, — то место, где живёт. Сторожит там каких-то тварей, которые не хуже Пожирателей трясутся от одного её вида.

Глава Аврората кивнул, подтверждая его слова. Сгрёб в кошелёк поданную Грюмом последнюю пачку бумаг, ещё раз внимательно оглядел кабинет, бросил изучающий взгляд на распластанного Пожирателя и достал маленькие часы. — Ещё две минуты, — сказал себе под нос и повернулся к храбрейшему герою с таким видом, что не оставалось сомнений: что бы ни должно было случиться по окончании этого времени, но до этого момента он намерен во что бы то ни стало вытрясти из слабого, едва живого и абсолютно беззащитного писателя всю нужную ему информацию.

— В общем, с этим мы выяснили, документы забрали, осталось лишь понять, что случилось на самом деле. Чем вы так насолили ему, что он готов убить вас любой ценой? Вот только не надо рассказывать мне, что это из-за Гарри, хорошо? — резко сказал он, не дав Гилдерою и рта раскрыть. — У него было две цели, на которые он мог бросить все силы: Хогвартс и Министерство. В Хогвартсе куча детей со всей страны, родители некоторых из них занимают не самое последнее место в правительстве — идеальные заложники. Ко всему прочему, там Дамблдор и Гарри Поттер — можно сказать, луч надежды для многих. А Министерство… Министерство тоже символ, но не того плана. Сам-Знаете-Кто прекрасно об этом знал и, тем не менее, всё-таки выбрал именно его и бонус в виде Мунго. Выбрал, подозреваю, во многом из-за вас. Кстати, можно вам сказать спасибо за то, что именно благодаря вам Министерство не только стало первой жертвой, но и хорошо подготовилось к этому нападению. Та лекция и то, что произошло во время неё, произвели большое впечатление на окружающих и самого Фаджа. Так что когда они попытались использовать свои старые штучки с Империо и оборотным зельем, мы быстро объяснили им, что с этой стороны им нас не взять. И вот они пошли брать с боем, как я понимаю, отправив и для штурма Мунго пару людей.

Гилдерой молчал. Понимал, что после этой фразы от него ждут ответа, но вещать о важности и незаменимости его личности исключительно из-за неимоверного писательского таланта, а также из-за того, что он устранил пару-тройку опасных зверушек, существ и духов, было, по меньшей мере, глупо. Скримджер в это не поверит. А правду он сказать не мог.

— Локхарт, сейчас нет времени для долгих увещеваний. Просто поверьте, что я не только пытаюсь, но и действительно могу вам помочь!

Гилдерою Лохарту при этих словах оставалось лишь мысленно усмехнуться. С какой-то странной тоской пришло воспоминание о том, как он отчаянно искал любые мало-мальски приличные способы спихнуть почётное бремя на двух авроров. Как стремился стать центром всеобщего внимания, чтоб старый надменный мракоборец смотрел на него без снисходительной насмешки.

Заместитель главы аврората, как и его начальник, смотрел на него внимательным взглядом, в котором не было и тени насмешки — только мрачная сосредоточенность.

Он мог бы всё рассказать им. И они наверняка бросили бы все свои силы на поиск и уничтожение крестражей. Но стоило ли это делать? Определённо не стоило. И только сейчас, стоя в разгромленном кабинете Долорес Амбридж, он понял почему.

— Локхарт, нас всех убьют!

Гилдерой хотел сказать что-то едкое на тему, что убьют-то всех, но его в первую очередь, но сил на это уже не было. Останки фикуса теперь не просто двоились в глазах, а кружились в вальсе, весело помахивая уцелевшими листьями.

— Он, похоже, всё, — мрачно сказал Грюм, одновременно с этим делая шаг вперёд, буквально в последний момент успевая подхватить начавшего оседать на пол писателя.

Он, кажется, сказал что-то ещё, и, кажется, к ним присоединился кто-то ещё. И они, кажется, о чём-то спорили. Вроде о том, кто его потащит.

Затем погрузили на носилки — велев лежать смирно, чтобы не свалиться, и куда-то понесли.

Он отчаянно цеплялся за ускользающее сознание, будучи не в силах решить, что более унизительно: валяться без чувств и ничего не осознавать, пребывая в блаженном неведении, или быть в сознании, прекрасно понимая, что он сейчас находится в атакуемом Министерстве магии. Вокруг царит смерть, его окружают несколько авроров, которые несут его в какое-то безопасное место, при этом наверняка прекрасно знают, что мало того, что он никого ещё не победил, не может толком пошевелиться, так и — о ужас и конец лелеемой годами репутации — на нём халат, из-под которого предательски выглядывает ночная рубашка в цветочек.

Последнее было особенно унизительно даже в том, мягко говоря, плачевном состоянии, в котором он находился. А потому надо было, во-первых, показать всем этим людям, что он, несмотря ни на что, ещё держится, а во-вторых, напомнить, что он, вроде как, попал сюда прямиком из Мунго!

— Я вижу, многое изменилось за время моего отсутствия, — спросил он движущееся рядом размытое тёмное пятно, которое, судя по еле слышному сквозь грохот стуку палки, было Аластором Грюмом.

— Ни черта, если не считать того, что Фаджа вынудили уйти в отставку.

— Да? — одними губами прошептал Локхарт. Он бы никогда и ни под какими пытками не признался вышагивающему рядом с ним волшебнику, что зачитал чуть ли не до дыр его книгу, в которой, помимо тысячи и одного совета для мракоборца, приводился и краткий анализ ситуаций, складывавшихся в прошлом. Разбор ошибок как предыдущих глав Аврората, так и Министерства, которое периодически проявляло даже для него чрезмерную медлительность и косность, в результате чего, казалось бы, незначительные проблемы оборачивались крупными неприятностями. Обычно после любых внештатных ситуаций, приведших к большим жертвам и угрозе раскрытия перед маглами, во главе Министерства незамедлительно становился кто-нибудь из бывших или нынешних мракоборцев. Чаще всего именно глава аврората. Но Скримджер по-прежнему аврор — почему? Почему он не стал министром?

То ли вопрос был слишком очевиден, то ли по его лицу было понятно, что он хочет спросить. Во всяком случае, мракоборец пояснил:

— Нас с Руфусом и близко не подпустили. Они все, конечно, благодарны нам за заботу, за методички, за проверки, за ту Рождественскую демонстрацию, за меры предосторожности и прочие нововведения, но, наверное, мы всё-таки где-то перегнули палку. Так что когда встал вопрос о новом министре, они всем скопом заголосили: «Если Скримджер устроил такое, будучи главой аврората — что же он устроит, когда станет министром?!»

В голосе старого мракоборца Гилдерой не услышал ни капли сожаления, скорее удовлетворение от мысли, что он всё сделал так, как хотел, и никто не смог ему помешать, а потому просто спросил:

— И кто же теперь у нас министр?

— Тот, кому все доверяют и у кого есть опыт управления всей этой бюрократией, — нехорошо усмехнувшись, сказал Грюм, чуть ли не выплюнув последнее слово, столько презрения в нём было.

Назвать имя он не успел. Послышался шум, не имеющий никакого отношения к творящемуся вокруг безумию, скрежет, чьи-то приглушённые голоса. Очевидно, они достигли наконец убежища или временного штаба.

— Артур? Сколько линий в магловском метро и какого дементора ты тут делаешь?

— Одиннадцать, и в Мунго сказали, чтоб мы помогли вам здесь. Пожиратели ворвались на верхние этажи, но буквально через пару минут отступили, так что мы оставили там только несколько добровольцев, чтобы помочь завершить эвакуацию.

— Естественно отступили, то зачем они туда вообще явились находится у нас.

— Великий Мерлин, это Локхарт? Что он здесь делает?!

— То, что должны делать все. Пришёл Министерство защищать. Из палаты для неизлечимых вылез — и прямиком сюда. Сюда, Артур! Так и передай, когда увидишь это ходячее недоразумение — Венса!

За эти слова, во всеуслышание сказанные у ложа умирающего героя, Гилдерой Локхарт был готов простить старому мракоборцу добрую треть невольных обид и даже приблизился к тому, чтобы забыть произнесённое, кажется, сто лет назад обвинение в том, что его шедевры — «слащавая белиберда и чтиво для домохозяек».

Где-то в его душе даже трепетала робкая надежда на то, что тот скажет ещё что-нибудь в том же духе, однако грохот, от которого в прямом смысле содрогнулось всё Министерство, не дал ей и шанса.

— Ха! — довольно сказал Грюм, мигом забыв и про героя, и про ходячее недоразумение. — Я же говорил, что кто-нибудь из них обязательно сядет в кресло министра!

Его поддержало несколько радостных голосов, которые разом смолкли, когда Скримджер обратился к кому-то, кто тихой, но уверенной походкой подошёл к ним:

— Я забрал все подлежащие эвакуации документы, господин министр. Как и предполагалось, никому из наших противников и в голову не пришло там их искать.

— Да, это был прекрасный план, — произнёс чей-то обманчиво мягкий голос.

Голос, при звуке которого Гилдерой Локхарт едва успел подавить желание вцепиться в пропахшую дымом и гарью мантию Аластора Грюма. Перед его глазами всё плыло, а голова кружилась от лёгкого запаха, который не имел никакого отношения к царящему вокруг безумию.

Он был… много лет прошло, Вронский давно ушёл на покой, передав управление своей парфюмерной империей сыну, презентованный девять лет назад аромат давно вышел из моды, но один человек по-прежнему предпочитал его всем остальным. Человек, что сейчас стоял рядом с ним. Человек, которого Скримджер называл не просто по имени, как принято в подобных экстренных ситуациях, а обращаясь уважительно официально — господин министр. Человек, которого Гилдерой Локхарт опасался даже больше, чем Волан-де-Морта со всеми его Пожирателями смерти вместе взятыми.

Наверное, это и была та самая, последняя соломинка, что ломает хребет верблюду. Или, возможно, остатки зелья наконец выветрились из его крови, окончательно лишив его власти над собственным телом? Хотя, скорее всего, мифический дух Хэллоуина просто решил, что на этом можно закончить. Хватит на сегодня, надо же что-то оставить июню или самому себе на следующий, финальный для Гарри учебный год, пережить который Гилдерой Локхарт после всех событий этой ночи — да и чего греха таить, последних двух лет — если и надеялся, то уже не так твёрдо, как раньше.

Собственно, промелькнувшие мысли о грядущем светлом будущем были последними. Сознание его, медленно, но верно уплывавшее в блаженную темноту, прекратило настойчиво цепляться за размытые пятна лиц и неразборчивый шум голосов, отдав всё на волю судьбы. На волю тех, кого эта чертовка отрядила оказаться в этот момент рядом с ним. Тех, кто… Ну не бросят же его тут, на растерзание Волан-де-Морту и его приспешникам?!

Его не бросили. Его куда-то снова потащили. Чувствовался запах гари, серы, жжёного пластика и смерти. Где-то совсем рядом с ним крошились от срикошетивших заклятий стены и ругался Грюм, а над всем этим шумом, гамом и грохотом где-то вдалеке надрывались волынки.

Очередное возвращение в мир живых в этот раз не сопровождалось тошнотой, головокружением и полным отсутствием сил. Его кровать была мягкой, солнечные лучи, проникающие через оконные витражи больничного крыла, окрашивали всё яркими красками, и хотя у храбрейшего мага мира здесь не было, в отличие от того же Поттера, личной кровати, но всё равно его нахождение тут воспринималось как нечто не то чтобы правильное, но вполне приемлемое. Здесь, в отличие от окружающего его обычно жестокого и не в меру сумасшедшего мира, было уютно и тихо, да и сама атмосфера Хогвартса в этот знаменательный день, а точнее вечер, просто-таки лучилась спокойствием и безопасностью.

Впрочем, самого предусмотрительного и, как следствие, самого мнительного писателя волшебного мира этим было не провести, а потому он, чуть скосив глаза, с сомнением посмотрел на сидящую рядом агента. У Миранды пропали лёгкие тени под глазами, разгладились некоторые морщинки, и во взгляде, который она подняла на него, оторвавшись от чтения какого-то свитка, было куда больше жизни, чем в прошлый раз.

Всё вместе это наталкивало на подозрения.

— Прежде чем ты скажешь мне, что сегодня тридцать первое мая, попрошу учесть, что тот целитель сказал, что мне нельзя нервничать, а значит, начни с хороших новостей, — слабым голосом, как и надлежит умирающему, но ещё не умершему герою попросил он.

— Хорошо. Хорошая новость — сегодня всего лишь двадцать шестое ноября.

— Тысяча девятьсот девяносто шестого? — с явным подозрением переспросил Локхарт.

— Тысяча девятьсот девяносто шестого, — с мягкой улыбкой подтвердила агент, протянув руку к стоящим возле кровати лекарствам. — Мадам Помфри сказала, что, когда ты очнёшься, тебе надо будет это выпить.

— В таких дозировках? — с недоверием сказал величайший герой магического мира, разглядывая наполовину полный беловатой жидкостью стакан и прикидывая, что у него, во-первых, после принятия этого есть все шансы стать спящим красавцем, во-вторых, действительно проснуться аккурат тридцать первого мая.

Последнего очень не хотелось.

— Это щадящий вариант. Действует куда мягче, а потому намного медленнее и меньше. Мы тебе его уже давали пару раз за эти недели, и, как видишь, ты в полном порядке. Так что пей давай. Мадам Помфри выставит меня как школьницу за дверь, если узнает, что я тебе не дала лекарство.

Она мягко, как и тогда в Мунго, подсунула ему руку под голову, другой же осторожно прижала стакан с зельем к его губам:

— Пей, а я взамен, пока ты не заснёшь, расскажу, какой ты герой. Ты ведь у нас герой?

По официальной версии, ты очнулся во время штурма и произнёс пламенную речь о том, что Родина в опасности. Отправил выделенную тебе охрану и нас с Мэтью защищать Мунго, а сам, взяв у целителя волшебную палочку и придающее сил зелье, бросился спасать Министерство.

Гилдерой поперхнулся и удивлённо воззрился на агента, та же, подождав, пока он прокашляется, снова наклонила стакан с остатками зелья и невозмутимо продолжила: — Да-да, всё так и было. И древняя магия, окружающая наш столп демократии и равенства, увидев твой отчаянный и полный благородства прорыв, пропустила тебя даже не к самому зданию, а в его недра: аккурат в канцелярию министра магии. Где ты — естественно — вступил в бой с превосходящими тебя силами противника.

Нечего на меня так смотреть, Грюм со Скримджером, может быть, и признали бы, что всё дело в не вовремя сработавшем порт-ключе, да только они полностью под контролем нашего любимого нового-старого министра. С этим не забалуешь. Он готов закрывать глаза на их шалости, благо в своё время именно он назначил Скримджера главой аврората и покрывал милые параноидальные порывы Грюма — кстати, с его уходом с поста министра магии тому и начали активно намекать о выходе на заслуженную пенсию. Но всё это он требует делать красивым в глазах общественности. Так что если кто спросит, то это ты устроил побоище в кабинете министра. Шикарное побоище. Я не видела, конечно, но говорят, вся канцелярия превратилась в один огромный раскуроченный зал, а грохот был таким, что даже заглушающие чары не спасли и его услышали маглы.

Она поставила пустой стакан на тумбочку и осторожно поправила одеяло, которое, впрочем, в этом совсем не нуждалось. — Они готовились, Гил. Все два месяца, что прошли с момента отставки Фаджа, они активно, как бы сказали маглы, минировали здание. Министерство огромно. Слишком много ресурсов нужно, что бы его удержать, слишком много сил, чтобы его оборонять. И в то же время без него нельзя обойтись ни той, ни другой стороне. Это символ власти.

Они предпочли отдать ненужное. Кому в сложившейся ситуации есть дело до магического спорта, международных стандартов толщины котлов и разросшегося до целого уровня управления Министерства?

Удержать второй и девятый уровни было делом чести и здравого смысла, а потому защитные чары накладывали на них лично Скримджер, Грюм и, есть у меня подозрения, что и Дамблдор с профессором Флитвиком в этом также участвовали: пару раз тайком покинув школу. За последнее я, конечно, не поручусь, но результат говорит сам за себя. Кроме тебя на второй из посторонних сумели попасть только четверо, да и те недалеко ушли. А ту парочку, что умудрилась пролезть на девятый, так и вовсе не нашли.

Совсем иначе дело обстояло с первым уровнем. Его нельзя было отдавать, но при этом все понимали, что для лорда взять его — это дело чести и принципа. Как же, резиденция министра магии! Сердце Министерства и мозг, управляющий всей магической Британией.

Она усмехнулась ему своей старой, до боли знакомой улыбкой. Именно так когда-то давно она усмехалась с явным удовольствием смакуя чью-то некомпетентность, неосведомлённость, ну и просто давая понять, что тот, про кого она сейчас говорит, мягко говоря, что называется, облажался.

— Я хоть и состою теперь в малом совете, но в целях безопасности, как и прочие, не знаю ни о убежищах, ни о защищающих их чарах. Однако я слишком хорошо знаю Скримджера и прекрасно представляю себе, на что способен Грюм, когда ему дают команду фас, а следом — в неформальной обстановке — добавляют, что он может делать что хочет и как хочет, поскольку цель остановить Пожирателей оправдывает практически любые средства.

Это я веду к тому, что на первый уровень я бы не сунулась даже за всё золото Гринготтса.

Но это я, а лорду было нужно, и потому он туда пошёл.

Наверное, думал, что авроры костьми лягут, но не отдадут его врагу. Думал, что Скримджер не то что не посмеет его сдать без боя, но и сам примет смерть, до последнего оберегая пустой кабинет.

Она на секунду задумалась, словно размышляя о чём-то, а после тихо и без улыбки продолжила: — Знаешь, а ведь самое смешное заключается в том, что так оно и было бы, будь у нас министром Фадж или какой его аналог. Но, слава Мерлину, наш любимый новый-старый не такой человек. Этот не просто скажет «так не достанься же ты никому!», этот сделает всё, чтобы те, кто мог бы по этому поводу порадоваться, исчезли вместе с самим поводом.

Так что можешь мне поверить, хоть Лорд и получил свой вожделенный первый уровень, радости от этого он испытал крайне мало.

Хотя бы потому, что от уровня практически ничего и не осталось.

Авроры заставили ловушками всё, до чего сумели дотянуться: кабинет, приёмную, внутренний архив и прочие службы, расположенные на этаже и находящиеся под контролем верных министру людей. Которые, будучи заранее приставлены к нему под видом секретарей, помощников и прочих сотрудников отдела магического хозяйства, устроили там настоящую полосу препятствий, на которой благополучно и завязла первая волна нападавших.

— И никто ничего не заподозрил? — тихо спросил герой, утопая в мягкой теплоте, что окутывала его измученное долгой болезнью тело. Он плохо представлял, что являл из себя в последние дни перед штурмом первый уровень, но он запомнил его именно проходным двором в лучших традициях этого слова.

— Военное время, — пожав плечами, сказала агент. — Авроры закрыли для свободного доступа только один уровень, но туда по-прежнему продолжали ходить служащие. Что же до министра, то отсутствие времени, желание быть ближе к народу, желание показать, что министр на передовой — этим все и объясняли тот факт, что в Министерстве его никто практически и не видел. К тому же его назначили-то всего два с небольшим месяца назад. Слишком мало времени на то, чтобы углядеть за этими поездками нечто большее, чем случайное стечение обстоятельств.

Но это всё лишь прелюдия. Настоящая битва, я так полагаю, ещё впереди, и развернётся она за девятый уровень. Его не отдадут ни под каким видом. Слишком много там опасных предметов, по слухам дарующих своему обладателю власть и силу, недоступную простым смертным. Лакомый кусочек для такого ценителя тёмных искусств, которым Он себя мнит.

Жуткое это место, Гил. Жуткое, страшное, хранящее внутри себя тёмные артефакты, многие из которых не просто нельзя, а попросту невозможно эвакуировать. Но без него это Пиррова победа для Пожирателей. У Сам-Знаешь-Кого ресурсы не резиновые, а тут ему нужно удерживать шесть уровней плюс Атриум. Создавать хотя бы видимость того, что он захватил власть.

А с этим у него большие проблемы. Впрочем, как и у нас, поскольку всевидящее и до крайности прогрессивное мировое сообщество объявило происходящее внутренним конфликтом и призвало обе стороны сесть за стол переговоров. Что в переводе на общечеловеческий означает — разбирайтесь сами.

Гилдерой с трудом разлепил слипающиеся глаза и посмотрел на Миранду. Та, поймав его мутный взгляд, еле заметно кивнула:

— Нас бросили. Никто не придёт на помощь. Министр ещё пытается достучаться хоть до кого-то, но все уже понимают, что ничего, кроме слов поддержки, мы не получим. Грюм вообще сказал, что нашим соседям просто любопытно посмотреть, что получится, если в одной достаточно развитой стране победит радикально настроенная магическая оппозиция. Понравится — повторят у себя. Не понравится, как и полвека назад соберут армию стирателей, массово потрут маглам память и продолжат жить, как и раньше.

Ну да мы ещё поборемся. У нас есть Дамблдор, авроры, министр, который в кои-то веки действительно знает, как использовать свою власть, и, конечно же, у нас есть ты.

Надо только, чтобы ты окончательно поправился, и тогда мы всем им покажем. И сообществу, и Пожирателям. Найдём оставшиеся осколки и вышвырнем всю эту кодлу из Министерства!

К слову о Министерстве. У нас их теперь аж целых два. «Истинное Министерство магии» — ставленники Сам-Знаешь-Кого и «Министерство магии в изгнании» — ну это остатки нашего Министерства: эвакуированные отделы, разбросанные по всей Великобритании, и оставшиеся в здании два с половиной уровня, которые делают вид, что по-прежнему функционируют.

Совершенно не представляю, как они там работают, грызутся между собой и одновременно вещают на весь мир, что именно они тут власть, но это уже, как говорится, не моё дело.

Кстати, знаешь, как эти жуки обстряпали эвакуацию документов и предметов, подлежащих уничтожению при угрозе попадания не в те руки? Устроили маленькую локальную катастрофу в кабинете Долорес Амбридж и предложили ей переехать в другое помещение, попутно вызвавшись помочь упаковать вещи. Формально, все бумаги находились на территории Министерства и не подвергались воздействию каких-либо посторонних чар. Потому ни одно из многочисленных заклятий и прочей — призванной мгновенно поднять тревогу — мишуры даже не пикнуло. Ведь они мало того, что были перемещены с согласия министра и главы Аврората, так ещё и просто лежали в коробках — которые по странной случайности старший помощник министра не успела распаковать, когда её отправили в командировку — в кабинете, в котором точно никто бы не стал их искать.

Она замолчала. Может, решила, что он уже заснул, а может, думала о том, что сказать дальше. Длилось это, правда, недолго, он только и успел, что лениво подумать о том, какой тихой она, оказывается, может быть, прежде чем агент снова заговорила:

— Грюм мне тогда чуть плешь не проел. Всё допытывался, как ты узнал о документах, что хранились в её кабинете. Я ему ничего не сказала. Что говорить-то. Нечего. — Она глубоко вдохнула, словно собираясь с духом. — В общем, это не она. Не она, но кошка-то та. Кошка — та! — резко и быстро сказала агент, будто боясь, что Гилдерой очнётся и начнёт её в чём-то упрекать или поставит под сомнения её компетентность, или…

Голос Миранды звучал глухо, будто сквозь вату. Все её объяснения и схемы. Уверения в том, что она просто малость поторопилась с выводами, а сама Амбридж не была похожа на даму, способную принять в дом уже взрослое животное: хоть и красивое, но без должной родословной.

Все остальные кошки были взяты ещё котятами. У всех ленточки на шеях и грамоты на стене. У этой нет ни грамоты, ни ленточки, но почему-то именно её все последние два года чуть ли не тыкают в нос всем гостям, приходящим к старшему помощнику министра.

Храбрейший маг Британии не проронил ни звука. Как и сказала агент, что тут говорить — нечего. Он, проваливаясь в блаженную, тёплую, обволакивающую темноту, лишь позволил себе мягкую, еле заметную улыбку. Он-то сразу понял, что это не Сюзанна. Он её бы сразу узнал. Из тысячи. А Миранда. А что Миранда? Разве она может это понять?

Но, наверное, она это всё-таки поняла. Замолчала. Зачем-то опять поправила одеяло и, склонившись над ним, тихо сказала:

— Поправляйся скорей, ты нам очень нужен.

 

В дальнейшем ему везло куда меньше: рядом неизменно оказывалась сверхзаботливая школьная медсестра, которая, заметив, что главный пациент очнулся, предпочитала вливать в него зелье, не травмируя нежную натуру душераздирающими подробностями военной хроники. Лишь тихонько ворчала, что спасать мир надо будучи здоровым и полным сил. А ещё зачем-то напоминала, что, во-первых, палочку он получит, только когда она сама решит, что он здоров, а во-вторых, аппарация в школе невозможна, и на дверях больничного крыла стоят оповестители.

День, когда ему наконец не предложили зелье, а вместо этого помогли сесть на кровати, подложив для удобства под спину огромную подушку, ознаменовался, помимо прочего, появлением Дамблдора.

Директор школы чародейства и волшебства, где Локхарт в своё время честно и с риском для жизни отработал без малого четыре года, за прошедшие месяцы — Гилдерой теперь даже мысленно отказывался называть себе эту страшную цифру — ничуть не изменился. Его роскошная белая борода была по-прежнему длинной, количество морщинок, коими величайший герой магического мира привычно измерял счёт лет и выпавших тягот, не поддавалось исчислению, а в глазах, как и раньше, прятались смешинки. Словом, это был всё тот же милый, добрый старикан, с которым он по молодости и относительной глупости подписал контракт на непыльную, хорошо оплачиваемую работу, где должен был обрести много юных поклонников, открыть новые грани своего многогранного таланта и отдохнуть от геройств, занимаясь воспитанием подрастающего поколения.

За те годы, что Локхарт отчаянно пытался выжить, не сойти с ума или хотя бы не поседеть раньше времени на нервной почве, он действительно обрёл много поклонников, открыл новые грани своего таланта, но вот с отдыхом от геройств, благодаря неугомонному подрастающему поколению в лице Гарри Поттера и его друзей, что-то не клеилось с самого начала. Да и подозрения о том, что милый, добрый старикан не так-то прост, с каждым годом возрастали, а фраза «его боится даже Волан-де-Морт» так и вовсе начинала поневоле обретать несколько иной смысл, заиграв новыми красками.

Словом, когда директор Хогвартса с милой улыбкой примостился на стуле возле ложа величайшего волшебника мира и с участием осведомился, как тот себя чувствует, Гилдерой выдавил из себя робкую улыбку и, взглянув в голубые глаза Дамблдора, приготовился принять свою судьбу так, как и подобает её принимать бесстрашным героям.

Ну или просто героям.

Ну или просто людям, которым некуда деваться.

То, что он уже никуда не денется, было ясно давно, но как-то не сильно бросалось в глаза. Раньше Волан-де-Морт искал его исключительно из-за его связи с Дамблдором и Гарри Поттером. Он думал, что преподаватель ЗОТИ что-то знает о пророчестве и его жизнь очень много значит для этих двоих.

Его искали для того, чтобы «просто поговорить».

О том, что с ним не просто больше не хотят разговаривать, но и вообще более не жаждут видеть в числе живых, активно намекали слова Миранды о покушениях, разрушенный дом, которому всевозможные эксперты в своё время предрекали простоять лет двести — не меньше — ну и, собственно, сам Скримджер. Глава аврората в их последнюю встречу прямо сказал, кто отныне цель номер один для всех Пожирателей и их бессменного лидера.

Цель номер один собралась с духом и, глядя в кристально честные глаза директора Хогвартса, тихо задала вопрос, который уже давно не давал ей покоя:

— Что произошло тогда в доме Мраксов? В больнице Мэнди сказала, что я умер. Скримджер сказал, что Кассандра заявила, что я умер. Целитель говорил о проклятии. Но… Почему?

У агента в тот вечер дрожал голос от неверия и радости. В приветствии Скримджера сквозили недоверие и скептицизм. Дамблдор откровенно наслаждался ситуацией. С особым наслаждением и радостью он медленно, словно смакуя каждое слово, с неизменной улыбкой произнёс:

— Они сказали так, потому, что вы, мой друг, действительно умерли.

Проклятие Чёрной смерти — это авада кедавра среди не мгновенной магии. Нельзя отменить, нельзя остановить, можно лишь ненадолго отсрочить смерть, отдав ей на растерзание часть тела, на которую пришёлся удар. Это требует серьёзной мощи, навыков и, конечно, желательно, чтобы это была рука или нога. Но даже в таком случае вы проживёте полгода-год.

— Тогда почему я жив?

— Потому что вы умерли.

По плану Волан-де-Морта, проклятие должно было обрушиться на любого, кто посмел бы надеть кольцо. Сделай это я, мистер и миссис Уэлш, или даже мистер Блэк — мы были бы мертвы. Но случилось так, что кольцо надели именно вы.

— И в чём же мне повезло? — убито поинтересовался Локхарт.

— Вам повезло в том, что у вас много верных друзей и поклонников, готовых ради вас на всё. Это и то, что вы, подобно моему старому другу — Аластору Грюму, — готовы всегда и ко всему, и спасло вас.

Директор школы мягко улыбнулся, и Гилдерой поймал себя на мысли о том, что, наверное, сейчас донельзя похож на Гарри в конце учебного года. Если верить Мэнди, то всё происходило каждый раз по одной и той же схеме — ну, пожалуй, кроме третьего курса. Каждый раз, когда Поттер после очередного безумного приключения отлёживался в больничном крыле, Дамблдор, приходя его навестить, доходчиво объяснял гриффиндорцу, во что тот вляпался и почему любой другой на его месте должен был бы умереть.

Правда, он не Гарри Поттер — он Гилдерой Локхарт. Может, он и завидовал где-то в глубине души — где-то очень глубоко — тому, что гриффиндорец постоянно оказывается на первом плане, но вот желания оказаться на его месте он никогда особого не испытывал. Сейчас же он был именно что на его месте. Он лежал в больничном крыле, рядом сидел Дамблдор, вся Британия считала его героем, а Волан-де-Морт мечтал его убить, похоже, даже сильнее, чем Мальчика-Который-Выжил.

Сложно было в этот момент не вспомнить сказанное кем-то из великих «бойся своих желаний, они могут исполниться» и то, как Поттер постоянно твердил, что ничего подобного он не хотел и такая популярность ему не нужна.

Нужна ли такая популярность хоть кому-то, Гилдерой не знал, да и куда больше его сейчас волновал предстоящий долгий и немного нудный рассказ о произошедшем. Рассказ, который однажды, в один ужасный день, Чарльз потребует обратить в деньги.

Когда война закончится. Она ведь обязательно скоро закончится.

Так что он устроился поудобнее, всем своим видом показывая, что готов слушать.

Дамблдор, однако, с пояснениями не спешил, сказав, что для того, чтобы объяснить случившееся, ему придётся малость уйти в сторону. Вернуться к первому вопросу. К тому, что на самом деле произошло в тот день в доме Мраксов.

— Я надел проклятое кольцо.

— Вы? Нет. Это были не совсем вы.

Дело в том, что многие предметы, наделённые магической силой, обретают своего рода, — директор на мгновение словно задумался, — я бы не назвал это душой в привычном смысле слова, да и разум тут не годится — это нечто более тонкое. Простое и в то же время сложное. Оно проявляется и выражено тем ярче, чем больше магии и сил было вложено в предмет. Самый наглядный пример — распределяющая шляпа. Обычная шляпа, в которую вложили свой разум и силы четыре могущественных волшебника. Исключительный и яркий пример. Она может говорить, думать, принимать решения и, судя по тому, что произошло четыре года назад, обладает магией. Кубок огня — куда менее разговорчив, но, тем не менее, также может думать. Принимать решения и, как и всякое разумное существо, может быть обманут. Волшебные палочки, к сожалению, ещё меньше наделены этим свойством, но именно благодаря ему способны выбирать хозяина под стать себе. То же верно и для крестражей: Волан-де-Морт отдал им частицу своей души, и потому, как вы уже, наверное, могли заметить, они способны думать, говорить и подчинять своей воле окружающих. В некотором смысле их даже можно посчитать живыми, в чём вы убедились целых два раза.

— Два? — недоверчиво переспросил Локхарт. С первым всё было понятно — призрачного Тома Риддла в допотопной мантии, который с лёгкостью плёл заговор и командовал василиском, он ещё не скоро забудет — если забудет вообще — но вот второй откуда взялся?

— Два, — со вздохом подтвердил директор школы. — То, что случилось в тот день, тоже было, образно говоря, делом рук крестража. И, как мне ни больно это признавать, но в том была немалая доля и моей вины. Я был слишком обеспокоен тем, что мы нашли его, ведь Волан-де-Морт выбрал для вместилища своей души не самый обычный предмет. Когда-нибудь я расскажу вам о нём подробней, а пока вернёмся к тому моменту в доме. Я был слишком занят своими мыслями, чтобы заметить, что вам нельзя было и близко подходить к осколку.

Крестраж, обнаруженный вами в доме Сириуса, не сопротивлялся, поскольку его сил всё равно бы не хватило на четырёх взрослых волшебников. Будь там только дети, он, может, ещё бы и попытался, но шансов на это у него всё равно было бы крайне мало. Обнаруженный нами в доме Мраксов осколок был совсем другим. Рождённый от убийства людей, к которым Волан-де-Морт питал особенную неприязнь, скрытый в месте, что имело для него особое значение, он был сам по себе очень опасен, а тут ещё и неординарный выбор носителя, который, ко всему прочему, обладал весьма внушительной магической мощью. Всё это сделало его очень сильным.

Дневнику Тома Риддла потребовалось два месяца, чтобы взять мисс Уизли под свой контроль. Два месяца, чтобы мягко сломить сопротивление, используя в качестве пищи её страхи, сомнения и неуверенность.

Гилдерой вспомнил, что творилось с ним в последний месяц перед неудачной вылазкой.

Директор кивнул:

— Моя небрежность чуть не стоила вам жизни. Я был преступно слеп в этот момент. Добытый с такой лёгкостью предыдущий крестраж и это кольцо. Семейная реликвия Мраксов. Вы не представляете, сколько лет я его искал. Как страстно мечтал обладать им. И вот он оказался в паре шагов от меня. Лежал внутри шкатулки, а я сидел и думал лишь о том, что будет дальше. О том, что сделаю с ним, когда крестраж будет уничтожен. Размышлял о том, скажется ли это на его свойствах или нет.

Он вздохнул.

— На самом деле, я просто тянул время. Странное это чувство, когда замираешь в шаге от исполнения многолетней мечты. Особенно если не до конца представлял себе все последствия её исполнения.

Он этим воспользовался. Крестраж почувствовал угрозу и попытался если не защититься, то хотя бы, как говорит Аластор, продать свою жизнь подороже.

Он был очень сильным, а вы были очень слабы для столь тонкой атаки. Эта душа хотела погубить вас. Ему надо было, чтобы вы всего лишь надели кольцо.

Но, на его беду, он был не единственным предметом, наделённым чёрной магией.

— Булавка? — внезапно сообразив, к чему было столь долгое вступление, посвящённое наличию «разума» у предметов, осторожно спросил Локхарт.

— Да. Магические артефакты со временем становятся лишь могущественней. Артефакты, в основе которых лежит чёрная магия, ревниво смотрят не столько на белую, сколько на другую чёрную. В нашем случае был артефакт, созданный не одно столетие назад и при этом не только считающий вас своим хозяином, но и чувствующий, что его создательница была бы крайне недовольна вашей гибелью.

Вспышка была очень яркой, — сказал Дамблдор, чуть прикрыв глаза, словно вспоминая этот момент.

Гилдерой медленно повернул левую ладонь и с удивлением заметил тонкий белый шрам, в том самом месте, где была спрятана булавка.

— Она расплавилась. Я, профессор Снейп и миссис Уэлш побоялись её убрать, полагая, что только она и сдерживает проклятие. И, как позднее выяснилось, так оно и было. Вы ведь никогда раньше не использовали её магию напрямую, на самого себя?

— Как-то не хотелось заснуть вечным сном, — неохотно подтвердил Локхарт, вспоминая, каким именно образом прославился в своё время «бабушкин подарок». — Только я не понимаю, почему она. — Он недоверчиво потёр белый след. — Ведь так не должно было быть.

— Если бы она хотела, чтобы вы просто уснули беспробудным сном, то да. Так быть было не должно. — Директор Хогвартса весело прищурился. — Но она хотела остановить смертельное проклятие. Не припоминаете другую историю с подобным сюжетом? Укололась, проклятие, долгий сон, спасший жизнь.

Гилдерой Локхарт, кавалер ордена Мерлина третьей степени, почётный член лиги защиты от тёмных искусств, враг Волан-де-Морта номер один и просто самый прекрасный волшебник Британии не находил в подобной аналогии ничего смешного. Скорее нашёл в этом нечто тревожное. Во всяком случае, как мог попытался воскресить в памяти вечер, который до этого изо всех сил старался забыть. Там-то она не сама по себе проснулась! А он… да нет. Бред какой-то.

Дамблдор, заметив его смятение, освобождающие махнул рукой.

— Это всего лишь красивая легенда, которая наверняка имела под собой куда менее приглядный реальный случай. У нас же всё было намного сложнее. Мёртвый сон ничего бы не дал. Мистер Эндрюс, я, ваш агент и ещё пара целителей нашли всего один задокументированный пример того состояния, в которое вы погрузились, когда она впилась в вашу руку.

Анабиоз — наиболее близкое слово, описывающее то, что случилось.

Близкое, но не совсем. Время для вас будто остановилось. Все, абсолютно все процессы в теле замерли, даже сердце не билось, и мы, признаюсь, поначалу даже решили, что вы мертвы.

Естественно, подобный фокус давал лишь отсрочку и не мог быть долгим, но, может, именно эти два дня и были решающими, дав нам время переправить вас в Мунго. Дав мне время вызвать профессора Снейпа и обдумать случившееся. Мало, не скрою, но вам повезло во второй раз уже тем, что мы с Северусом были рядом, а в Мунго, помимо всего, ещё и хранятся самые редкие зелья и ингредиенты. Ну и, как, наверное, вам уже сообщил мистер Скримджер, вам повезло в третий раз в том, что у вас есть такая преданная поклонница.

Если в Министерстве и в Мунго одно упоминание и уж тем более появление бабушки было воспринято с определённой долей нервозности, то Дамблдор, похоже, не находил в ней ничего пугающего. Во всяком случае, его голос был по-прежнему тих и спокоен, и единственное, что в нём изменилось, так это появившиеся лёгкие нотки уважения. Словом, не приходилось даже сомневаться в том, что, когда дверь палаты распахнулась и она во всей своей пугающей красе явилась пред светлы очи директора Хогвартса, тот и не думал спасаться бегством через окно. Скорее наоборот, галантно уступил даме своё место у ложа павшего героя.

И все втроём они его как-то спасли. То есть сначала не спасли, а потом…

Обмануть Чёрную смерть нельзя никак, поскольку проклятие отступает не когда живое существо умирает, а когда весь организм оказывается поражён им. Постепенно усыхая и чернея, оправдывая тем самым скрытую в названии суть проклятия. Заключение его в конечности также было сомнительной панацеей, оно просто медленно пожирало её, чтобы потом, по истечении определённого срока, буквально в один день захватить всё остальное. Страшная и мучительная отсрочка неизбежности, поскольку под воздействием проклятия превращались в чёрные мумии даже тела тех, кого из жалости в старые времена лишали жизни.

Только одно заклятие могло остановить её — авада кедавра. Ну как остановить, уничтожить. Правда, к сожалению, вместе с самим больным. Чем это было вызвано, никто не знал, а правительство запретило подобные опыты на людях ещё в незапамятные времена, так что причины сего феномена так и остались неизвестны. Единственное, что было установлено точно, так это то, что авада не то из-за своей убивающей силы, не то из-за чего-то ещё науке неизвестного способна «убить» чёрную смерть. Радостно ли покойному от мысли, что он не целиком превратился в мумию, никто доподлинно не знал, но сам метод порой практиковался безутешными родственниками. И чего в нём было больше: сострадания, желания поскорее получить наследство или стремления сохранить хотя бы тело в приличном для погребения виде, было вопросом открытым.

Для Гилдероя же, уже с трудом, но принявшего факт собственной, пусть и временной кончины, важным оставался совсем другой вопрос. Как? Фламель был бессмертен, но лишь для смерти от старости. Авада убила бы его, чёрная смерть убила бы его, даже магловское оружие при определённой доле невезения также убило бы его.

Гилдерой Локхарт устало откинулся на подушку. Всё медленно вставало на свои места. Слова Кассандры о его смерти через пару дней после столкновения в Мунго, слова Скримджера о том, что бабушка вернулась уже потом для спасения, фраза Миранды сразу по пробуждении «ты жив», сказанная так, будто до этого она в этом сомневалась, и наконец его собственная чудовищная слабость и бессилие.

— Вы позволили ему взять верх, — не глядя на директора, сказал он.

— Авада кедавра убивает жизнь, чёрная смерть убивает тело. Однако если душа не поддаётся врачеванию, то плоть имеет способность к исцелению. Риск был велик, но иного выбора у нас просто не было.

Гилдерой Локхарт кивнул и отвернулся. Смотреть на директора не хотелось, представлять, каким «красавцем» он был, желания не было вообще.

 

Больше в тот день к ложу раненого героя никого не подпустили. Маленькая и обычно довольно-таки милая мадам Помфри аки дракон из старых преданий охраняла покой своего главного пациента, грозясь в случае неповиновения перейти к магловским методам лечения. Из магловского лечебного инвентаря у неё, правда, была лишь неизвестная ему дурно пахнущая жидкость и странное приспособление грушевидной формы, при виде которого в памяти невольно всплыло, как агент, вертя в руках нечто подобное, недобро усмехаясь, заверила его, что лучше ему не знать, как этим лечат маглов.

Сама агент вместе со своим вечно ищущим неприятности пополам с сенсациями супругом объявилась уже следующей ночью. Причина не то столь позднего, не то столь раннего визита была проста: ошмётки нервной системы героя берегли не просто так, а для встречи с аврорами. Они должны были прибыть в течение дня и, по словам школьной медсестры, после беседы, по её просьбе, собирались наложить на помещение хорошие охранные чары. Дабы оградить пациента от провоцирующих на героические поступки элементов.

Элементы на это очень обиделись, но не подали виду, зато едва на замок опустилась ночная тьма, не преминули воспользоваться своим служебным положением, знанием расположения всех постов, ловушек и прочих охранных чар.

Гилдерой не спал, когда они тихонько проскользнули внутрь, так что единственное что его удивило, так это то, как они обошли оповестительные чары стоящие на дверях.

Мэтью не был бы Мэтью, если бы в ответ на это не напомнил с хитрой улыбкой о том, что в своё время и не такую сложную защиту обходил. А это так, мелочи. Он не трогал основную защиту, эту же ставила сама мадам Помфри, а в чарах она куда слабее, чем в целительстве. Но на что, как говорится, не пойдёшь ради защиты самого главного пациента.

Главный пациент пребывал в отвратительном расположении духа. Гарри Поттер был Мальчик-Который-Выжил. Гилдерой Локхарт мог войти в историю как Маг-Который-Помер. Ну или Маг-Который-Превратился-В-Мумию. Он же, по сути, превратился именно в мумию.

Во всяком случае, Уэлш описывал его именно так. Радостно так описывал. Говорил, что сначала у него почернела рука, потом предплечье, потом оно добралось до лица, а потом…

А потом Миранда, судя по звуку, весьма ощутимо пихнула его в бок, и он замолчал. Ненадолго, правда. Решив, что Гилдерою будет приятно однажды, по окончании войны, сходить в знаменитый магловский музей в центре Лондона. У них там мумия лежит. Ну как мумия, жертва чёрной смерти, которую маглы, следуя своей дурацкой привычке разрывать могилы, успели извлечь на свет раньше, чем до них добрались стиратели памяти.

— У неё даже волосы, как у тебя, светлые. Я когда в палату зашёл однажды — один в один был! — убеждал он, не замечая полного отсутствия энтузиазма у героя.

Агент впрочем тоже не молчала, желая высказать своё возмущение в адрес бабушки.

Не могла ей простить.

— Нет, ну ты представляешь, они же оба с Дамблдором мне клялись, что всё под контролем. Знаешь, какой у них был контроль? Никакого! — возмущённым шёпотом объявила она. — Сказали мне тогда, она великая ведьма, что она раньше и не такое врачевала. Историю про каких-то маглов рассказывали, которые убили своего братца, тело расчленили, а потом пришла она, и вот он живой-здоровый. Ходил, ел, пил, женился и умер своей смертью через много лет в окружении внуков и правнуков.

Я ей и поверила. Были же действительно такие источники, и история, вполне возможно, такая была.

Так что я молчала, когда они выставили за дверь всех целителей, я молчала, когда эта гадость начала распространяться, я молчала, когда они использовали какие-то странные чары и натащили кучу непонятных амулетов, из-за которых у меня вместо случайно произнесённого люмоса вылетела самая настоящая шаровая молния. Я молчала! А потом она приходит и приносит два страшных старых, замшелых пузырька и говорит, что знала, что пригодится.

Источники, видите ли, пересохли ещё четыреста лет назад!

Знаешь, что она ответила на мой вопрос о том, не протухли ли они за эти столетия?

А что ему в леднике будет?!

Я чуть с ума не сошла, когда твоё тело пришло в норму, а ты сам всё не мог очнуться!

После такого вступления, Гилдерой, как ему этого ни не хотелось, но просто вынужден был увести тему хотя бы к готовящемуся визиту авроров.

— Это будут не просто авроры. Своих мракоборцев тут и так хватает, они ждут Скримджера или Грюма, а может и обоих разом, — с явной неохотой уходя от темы возвращения в мир живых, сказала Миранда. — Они ведь тогда хотели воспользоваться тем, что ты уже пришёл в сознание, и достать из тебя всю необходимую информацию. Скримджер заполнил целую кучу бумажек, посвящённых тому, что: в стране чрезвычайное положение…, все должны по мере сил…, мне жаль, но я обязан… В общем, они хотели хоть как, но достать всю информацию про лорда. Тебя должны были отправить в какое-то сверх-сверх-сверхсекретное убежище и там обработать как магловскую лабораторную мышь. Но в последний момент перед переправкой появился министр, решивший проведать, как у тебя дела.

Те, кто там были, говорят, что, когда Скримджер сказал, куда и зачем, собственно, тебя тащат, то министр на него так посмотрел, что даже Грюм сдулся.

Вот скажи мне, как? Как надо посмотреть, чтобы даже Аластор Грюм почувствовал себя нашкодившим школьником? — вопрошала агент. — Они, конечно, потом пытались объяснить ему, что это ради страны! Они сделают всё лично, максимально осторожно и твои маленькие грязные секреты унесут с собой в могилу, но нашего любимого нового-старого это не впечатлило.

Он сказал, что с героями, тем более с ранеными, так не обращаются и выразил уверенность в том, что ты сам им всё расскажешь. А после распорядился переправить тебя в Хогвартс — поближе к Дамблдору и подальше от их загребущих ручонок.

Впрочем, несмотря на столь очевидное заступничество со стороны министра магии, особо обольщаться на его счёт она всё же не советовала:

— Я, конечно, понимаю, что он, по сути, отбил тебя у них, вручил тебе твой орден Мерлина и именно его люди вытащили тебя из Министерства, но я бы не советовала питать на его счёт особых иллюзий. Он весь из себя такой правильный, такой благородный, такой умный, но ты не забывай, что человек, сумевший надеть на шею Грюму и Скримджеру ошейник с коротким поводком, просто не может быть таким же милым и своим в доску парнем, как Фадж. Он мастер решать конфликты по-тихому. Быстро, эффективно и на первый взгляд совершенно законно. Фигура важная, но донельзя скрытная и загадочная. Как о министре мы о нём много знаем, но если разобраться, то это всего лишь голые и крайне неинтересные факты: родился, женился, овдовел, снова вернулся на пост, а также такие мелочи, как рост, вес и школьные оценки.

— У нас про таких, как он, говорят «мутный тип». — поддакнул жене Мэтью. — Вроде всё хорошо, правильно, но ты-то знаешь, что ничего про него не знаешь и к тому же нюхом чуешь, что он с лёгкостью тебе глотку перегрызёт, если тебя угораздит перейти ему дорогу. О нём даже Арчи ничего не говорит, хотя проработал с ним несколько лет. Пока не пришёл к нам.

— Не говорит, не пишет, но знает явно куда больше нас. Я, например, не заметила и тени удивления, когда зашёл тот разговор про его семейку.

— А что не так с его семейкой? — нервно поинтересовался Локхарт.

— Племянники какие-то у него нарисовались. Не было, не было, и тут сразу две штуки. Хотя моё мнение, это чистой воды подставная утка. Точнее две утки. Он хочет перетянуть внимание Пожирателей на другие цели, и потому подставляет кого-то из молоденьких авроров. Архив сожжён, тесно знакомых с его семьёй волшебников по пальцам пересчитать можно, а образ жизни его покойного братца вполне допускает наличие неучтённых ранее ребятишек. Короче, как ни посмотри, а министру от этого одни плюсы. У разведки Пожирателей больше целей, и потому меньше времени на выискивание убежищ и потайных проходов в Министерство, а среди избирателей слухи о том, что родня министра осталась в стране, идут на ура. — Агент на секунду задумалась, чуть наморщив лоб. — Впрочем, может, это и правда его племянники. Сам-то он никогда не любил светиться, я только недавно узнала, что старая мегера является его прабабушкой.

Прабабушка.

У Гилдероя невольно пробежала лёгкая дрожь по телу и похолодело где-то в животе. Агент этого не заметила:

— Венди. Ей сто пять лет стукнуло, а она требует называть себя этим именем. У нас все думали, что она померла давно, ан нет, живее всех живых, да ещё и в его родне, оказывается. С ума сойти просто. Живешь так и не знаешь, какие люди рядом ходят. У меня, как узнала, даже мысль мелькнула порыться в архивах на предмет поиска родства. Вдруг и у меня кто всплывёт интересный. Жаль, не успела. Сначала времени не было, а теперь они и вовсе сгорели. Пока война, пока восстановят, так и несколько лет пройдёт.

— Ты же сказала, что всё знаешь.

— Я знаю всё, что касается тебя, но с министром ты на моей памяти до этого пересёкся всего один раз — в день вручения ордена.

О том, что Гилдерой пересёкся с министром целых два раза, ей знать не стоило. Или стоило. Он никак не мог решить, а Миранда тем временем продолжала активно оправдываться:

— Она родилась ещё в прошлом веке! Тогда, конечно было модно давать целую кучу имён, но её родители вообще непонятно о чём думали. В результате у неё их штук двадцать и четыре фамилии по количеству мужей. Так что откуда мне было знать, что Елена-Беатриса-Гвендолин-Луиза-Мария… и ещё добрый десяток имён — это она!

Гвендолин. Венди — это уменьшительно-ласкательное от Гвендолин, — пояснила она, натолкнувшись на непонимающий взгляд героя. — Посмотришь на неё, так и поверить сложно, что на неё кто-то польстился целых четыре раза, да ещё и называл эту старую мегеру Венди.

— Она всё-таки дама, — тихо напомнил Локхарт, даже в отношении Скитер в своё время проявлявший сдержанность.

Миранда на это лишь привычно отмахнулась:

— Её называли старой мегерой, ещё когда нас всех в проекте не было. У неё послужной список будь здоров — везде старушка отметилась. Открой учебник по истории магии, ткни в абсолютно любое мало-мальски значимое или хотя бы скандальное событие, начиная с тысяча девятьсот десятого, и будь уверен, что старушка в этом замешана. Даже среди маглов отметилась, участвуя в их разборках: в общем, ничем не брезговала. Впрочем, в компании Грин-де-Вальда, насколько знаю, она не участвовала.

— Только потому, что он отказал ей, — многозначительно заметил Мэтью.

— Он отказал ей в участии строительства Нумергарда, а не...

— Слухи разные ходили…

— Ну да, слухи — это твоя специализация.

— И скелеты в шкафах, — довольно закончил Уэлш. — А их у старушки немало. Опасная дама во всех смыслах этого слова. Зелья варила — закачаешься, да и сейчас всё ещё не промах.

Представляешь, она отказалась от обязательной эвакуации, заявив, что из-за очередного пытающегося захватить мир мальчишки она не намерена покидать свой дом. Авроры её, как водится, поуговаривали, ну да упрямством она сродни Грюму, так что неудивительно, что эти двое в конце концов нашли общий язык и сошлись на том, что если к ней кто заглянет, то она как одинокая, старая, больная женщина может смело палить авадой без предупреждения.

Уж не знаю, чем руководствовался наш на тот момент ещё не министр, разрешая ей подобное, но факт остаётся фактом. Старушка осталась в своём доме одна, а поскольку всем в этот момент было слегка не до неё, то про неё благополучно забыли.

— Все, кроме наших любителей пощеголять в масках, — недобро усмехнувшись, вклинилась Миранда. — Эти идиоты раскопали об её родстве с уже свеже утверждённым министром и решили зайти к старушке на огонёк.

Говорят, огонёк полыхнул так, что маглы, живущие в городке, увидели зарево.

— Да, обычно подобные фейерверки объясняют взрывом газа, но тут пришлось объявить, что рванул газопровод. Одна проблема, в городке его официально не было.

Авроры, конечно, тогда выкрутились. Придумали что-то про какой-то источник, несанкционированную добычу и нарушение техники безопасности. Но после этой истории она всё-таки под конец вроде поддалась на уговоры и переехала в одно из убежищ, так что этот магловский городок сейчас самое тихое место во всей Великобритании — Пожирателей туда ничем не заманишь.

— Кстати, знакомые места, — усмехнулась агент. — Это тот самый городишко, где ты избавился от той воющей твари. Которая, между прочим, перед тем, как исчезнуть, должна была тебе спасибо сказать, что столкнулась с тобой, а не с этой особой. От этой дамочки всего можно ожидать. Она и из призрака душу вытрясет.

— К чести этого дважды покойного субъекта, он был не самым обычным призраком, — напомнил специалист по копанию в чужом грязном белье. — Как-никак, его несколько столетий не могли упокоить. Я, собственно, когда услышал, что его так легко одолели, сначала не поверил. Ну как так-то. Столько столетий не могли его утихомирить, и тут — раз! А потом я удивился ещё больше. Почему они ждали-то? Тебя должны были со всем почётом наградить в Министерстве уже на следующий день, а вместо этого министр тянул до самого выхода книги. И в итоге что? За того призрака минимум второй должны были дать! Ладно этот, скупердяй известный, но Фадж-то мог бы потом вручить. Себе-то он первой степени отхватил!

Гилдерой, облизнув внезапно пересохшие губы, поспешил снова переменить тему, уведя её как можно дальше от призрака, старушки и причины задержки выдачи ордена.

— Почему они объявили, что это я защищал первый уровень? Неужели нельзя было просто сказать, что авроры готовились и…

Миранда тихонько фыркнула и посмотрела на него снисходительным взглядом:

— Гил. Ты же не первый день в этом бизнесе и знаешь, как это работает. Людям нужны герои. Да, им нужно знать, что Аврорат ночей не спит, защищая их. Им нужно знать, что идёт война, в которой Министерство из кожи вон лезет, но одерживает победы. Им нужно знать, что отчаянные мракоборцы в окружении врагов не дают покоя марионеткам лорда, а шпионы, рискуя жизнью, добывают информацию. Это всё важно, это всё нужно, но им всем — всем этим людям — нужен другой герой. Герой без страха и упрёка. Этакий мистер совершенство. Красивый, чертовски умный, вечно появляющийся в последний момент и всех спасающий. Непобедимый! Такой, чтобы, даже если всё улетит к магловским чертям и они окажутся в безвыходном положении, у них оставалась надежда. Он придёт!

Им нужно не нечто абстрактное, а вполне реальное. Одно лицо и имя, которое на слуху.

Неужели ты думаешь, что если бы я успела проверить палочку, а тебя бы не угораздило активировать портал, то эта история сильно бы изменилась? — со своей любимой усмешкой, осведомилась она. — Можешь мне поверить, авроры просто нашли бы другого героя, а Пожиратели — другого козла отпущения, поскольку ситуация такова, что обеим сторонам выгодно раздувать подобные мифы. Рассказывать о герое, кинувшемся прямо из палаты для неизлечимых спасать мир. Вылезшем не пойми как и не пойми откуда. Сумевшем пробить сложнейшие чары, охранявшие Министерство, и влезши в драку переломить ход боя.

Сам посуди. Растрепав на весь мир о произошедшем именно в этом ключе, обе стороны только выиграли. Пожиратели не выглядят идиотами, которые вовремя не сумели понять, что их попросту заманили в ловушку. Авроры — это храбрые герои, которые, несмотря на внезапность атаки и то, что их силы фактически равномерно размазаны по всей стране, сумели выдержать удар вшестеро превосходящих их сил и вынуждены были оставить первый уровень только потому, что герой от этого уровня камня на камне не оставил. Аккуратно перемешав ошмётки Пожирателей и стен.

Понимаешь? Лёгкая игра фактами и красивыми словами, и вот уже Пожиратели не идиоты, а авроры не криворукие палочкомахатели, не сумевшие удержать святая святых. Они все герои. Они все выжали максимум из ситуации. У них у всех всё шло по плану до твоего появления.

— Тогда в глазах общественности я…

— Ты герой. Точка. Ты пришёл, увидел и снёс всё и вся.

— Но, но ведь Волан-де-Морт не идиот.

— И именно поэтому он сейчас громче всех шипит о том, что всё шло бы как по маслу, не заявись туда ты. Гил, ну сам подумай, за ним идут, поскольку он непобедим. Да большая часть волшебников его имя назвать боится, не то что с ним воевать. А тут такое фиаско. Ему проще сказать — это сделал Гилдерой Локхарт! — чем расписаться в том, что его разведка проморгала установку ловушек, а он сам настолько зашугал своих подчинённых, что те предпочли лезть на мины, но не остановить атаку, чтобы хотя бы попытаться снять защиту, а не переть на неё как танк.

Один признанный герой или роспись в том, что он никакой не величайший тёмный маг столетия? К тому же восстанавливать репутацию долго, а герой всего лишь один, и его можно… — она на секунду замялась, но быстро взяла себя в руки, — можно принять как вполне приемлемое оправдание.

Мягко улыбнулась, ободряюще положив свою узкую ладошку поверх его руки.

— Видишь? Многие знают правду, но они все скорее сломают палочку и уйдут жить к маглам, чем признаются в этом.

Гилдерой Локхарт понуро кивнул головой, соглашаясь с агентом.

Думать о том, что если так, то слова, сказанные Грюмом в Министерстве, и кната ломаного не стоят, ему совершенно не хотелось.

То, что кто-то идёт, Локхарт скорее почувствовал, чем услышал, и сделал предупреждающий жест неугомонной парочке. Те, как и положено, отреагировали быстро. Мгновение, и погас еле теплящийся огонёк, а их самих надёжно укрыла мантия-невидимка, пусть не такая хорошая, как у Поттера, но всё-таки довольно надёжная. Конечно, если не шевелиться.

Дверь бесшумно отворилась, и что-то проникло в комнату. Послышался шорох и какая-то странная возня.

Гилдерой, украдкой следящий за происходящим, сначала открыл второй глаз, а потом и вовсе не таясь сел на кровати. Дело было уже даже не в том, что шорохи звучали слишком тихо для пришедшей с проверкой Помфри или слишком громко для убийц, просто его инстинкту самосохранения не надо было видеть, чтобы каким-то образом понять — почувствовать — кто это. Просто он знал всего одного человека, который, услышав, что завтра прибудет Скримджер и учинит допрос, попутно поставив непрошибаемые чары, пошёл бы сюда ночью в нарушение всех правил и с твёрдым намерением выломать дверь, но проникнуть внутрь больничного крыла.

— Гарри, если бы тебя сейчас увидел Аластор Грюм, то он бы очень рассердился.

— Потому что мы нарушаем? — с явным облегчением осведомилась темнота, прежде чем явила всю гриффиндорскую троицу.

— Нет, потому что вы слишком шумите! — фыркнула Миранда, стягивая мантию-невидимку.

— Вы ему рассказали?! Рассказали, да?! — нетерпеливо набросился с расспросами на парочку Рон, когда с искренним и потому крайне неловким приветствием было покончено.

— Нет ещё, — со смешком отозвался Мэтью, — кто же кроме вас может сообщить о подобном?

— Что там ещё случилось? — едва сдержав горестный стон, спросил Локхарт, уже чувствуя, как его и без того не самое хорошее настроение становится ещё мрачнее. Все новости, которые он узнавал за последний месяц, были почему-то исключительно со знаком минус.

Гриффиндорская троица довольно переглянулась и…

Гарри Поттер — мальчик, мягко говоря, не обычный, а его друзья, прямо скажем, под стать ему. Они неразлучны в радости и в горе, в серых школьных буднях и в невероятных приключениях. Они бодро и весело охотились за философским камнем, выискивали логово василиска, бросали вызов министру магии и конечно только строгие правила участия в турнире трёх волшебников, позволили лорду столкнуться с одним Поттером, а не со всей честной компанией. В общем, не было ничего удивительного в том, что, пока Гилдерой Локхарт боролся за свою жизнь, они так же не сидели без дела.

Они усиленно искали крестражи и неприятности.

Неприятности в школе найти было сложно, учитывая, сколько в неё нагнали авроров и как усилил бдительность Дамблдор после несчастного случая с Локхартом, но вот крестражи…

Волан-де-Морт, наверное, усиленно проклинал тот день, когда ему пришла в голову гениальная мысль сначала превратить в крестражи вещи, которые так или иначе, но на слуху, а после спрятать их в местах, связанных с особо важными для него вещами и событиями.

Изображение вещей, связанных с самыми знаменитыми волшебниками, можно найти в каталоге «магические древности Великобритании», а тёмное прошлое, благодаря стараниям неугомонных журналистов и самого директора Хогвартса, также предоставило не сильно большой список мест.

В итоге не возникло особых сложностей с тем, чтобы, сложив два и два, получить кубок Хельги Хаффлпафф, диадему Кондиды Когтевран и ещё не более пяти предметов, достойных стать вместилищем для души тёмного лорда.

С кубком, правда, не повезло. Он, как выяснилось, долгие годы хранился в Гинготтсе в ячейке семьи Лестрейндж и был спешно перемещён, едва вскрылась незавидная участь других крестражей. Выяснить его новое местоположение так и не удалось, но вот диадема…

За диадему боялись больше всего. Бегать по албанским лесам и искать дупло, в котором пряталась от общественного мнения незадачливая дочурка основательницы Когтеврана, никому не хотелось. И дело тут даже не в том, что Албания далеко, леса её тёмные и весьма обширные. Просто минуло слишком много лет с тех пор, и поиск нужного дерева был бы сродни выискиванию иголки в стоге сена.

К счастью, до Албании добраться не успели.

В связи с тем, что Хогвартс в свете последних событий должен был пойти на беспрецедентный шаг и в нарушение всевозможных школьных уставов, правил и прочего покончить со своим нейтральным статусом — исключительно ради безопасности детей и спокойствия их родителей, — его буквально-таки наводнили авроры, прочёсывающие его сверху донизу. А как в такой ситуации не заглянуть в бывшую тайную комнату?

В итоге школьный год у гриффиндорцев начался на неделю раньше. Жалели ли они об этом? Судя по довольным лицам и тому, с каким восторгом описывались поисковые операции — вряд ли.

Гарри и его друзья знали о школе многое, Аластор Грюм повидал немало, но лишь Альбус Дамблдор пожал плечами и сказал, что Хогвартс хранит много тайн, когда была обнаружена выручай-комната. Место, способное стать тем, чем ты хочешь, исполнив любое твоё желание. Хочешь, и это банкетный зал, хочешь, и она станет комнатой для дуэлей, хочешь, в ней появится фонтан и деревья в кадках. Она может быть всем, чем угодно. Даже свалкой ненужного хлама.

Во всяком случае, именно в качестве свалки рассматривал её Грюм, когда, дабы вся троица не подглядела, какие чары ставят в Большом зале, на воротах и школьном дворе, отправил их поискать там «что-нибудь полезное».

Они искали. Потом устали. А потом Гарри в шутку сказал, что в таком бардаке, наверное, можно найти всё что угодно и с важным выражением лица сказал: акцио, кубок Хельги Хаффлпафф!

Рон, не желая отставать от друга, крикнул в ответ «акцио, диадема Кондиды Когтевран!»

— …и она влетела мне прямо в руки! Прямо в руки, представляете?! — с восторгом уже в который раз повторял Рон, судя по всему, готовясь пойти на третий круг, когда тихонько скрипнула дверь больничного крыла.

Застигнутые врасплох гости потянулись к мантиям, но так их и не надели. Прятаться было уже глупо, да и не имело смысла, поскольку в дверях стоял не кто иной, как несостоявшийся маньяк собственной персоной.

По тому, как он шёл к ложу героя, по его грязной одежде и до крайности усталой ухмылке Гилдерою сразу стало понятно, что он, в отличие от всех присутствующих, этот вечер провёл далеко за пределами школы.

— Что-то ты быстро вернулся, — подтвердила догадку агент, поднявшись на встречу вошедшему.

— Сегодня на входе дежурит Венс. Он обычно по карте проверяет да спрашивает какую-нибудь ерунду.

— Повезло, — согласно кивнул Уэлш. — Помнишь, как две недели назад по возвращении нарвались на прибывшего с инспекцией Грюма? Два часа мурыжил.

— Это явное нарушение инструкций, от соблюдения которых зависит безопасность школы, — мигом взвилась всегда излишне щепетильно относящаяся к этой теме мисс Грейнджер. — Проверка личности — это…

— Мерлин великий, Гермиона. Я могу обернуться собакой — вот моё главное доказательство личности! — устало отмахнулся Блэк.

— Кстати о собаках. Я надеюсь, ты не оборачивался в неё, когда нёс это сюда, — с подозрением глядя на несостоявшегося маньяка, спросила агент, попутно кивнув на яркий свёрток, что он держал в руках.

— Волшебной палочке ничего не бывает, когда я обращаюсь в пса! С одеждой, газетами и прочими вещами также ничего не бывает. А ему, — он кивнул на свёрток, — ему, конечно, от этого поплохеет!

— Просто есть такое понятие, как этикет и чувство брезгливости.

— А я наивно думал, что такие, как вы, даже не знаете, что это такое, — сварливо отозвался Блэк, с размаху плюхнувшись на соседнюю кровать.

Если это и было завуалированной шпилькой, то журналист этого не понял. Грустно вздохнул и с явной тоской в голосе сказал:

— Я знаю, что это такое. Мама приставила ко мне учителя, едва мне исполнилось четыре года. Поскольку представитель благородного семейства должен красиво выражаться, учтиво себя вести и знать, зачем эта куча столовых приборов на столе.

Препираться после столь душераздирающего откровения было глупо. Агент, пряча улыбку, уткнулась в плечо супруга, а Блэк, знавший не понаслышке, что такое «мамочка сказала» и его последствия, повернулся к Рону.

— Вот тебе два прекрасных примера того, что делает наличие денег с чистокровными семействами. Три, если будем считать Малфоя. Так что живи и радуйся. Хотя я бы, наверное, хотел посмотреть, как стали бы сходить с ума твои. Особенно Артур.

Рон в ответ на это лишь закатил глаза, а затем, кивнув на свёрток, спросил:

— Это то, о чём я думаю?

— Как будто есть много вариантов, — фыркнул Блэк и, предупреждающе подняв руку, повернулся к мисс Грейнджер. — Нет, я бегал не только за этим. Это было архиважное и сверхсекретное задание. По окончании которого я завернул за ним — с соблюдением всех мер предосторожности, — так что даже Грозный глаз мною бы гордился.

Гермиона промолчала, а Миранда, взяв свёрток, осторожно его развернула. Внутри оказался немного помятый кусок торта на белой тарелке.

Свадебного торта.

— Вы что, хранили его всё это время?! — внезапно осипшим голосом спросил Локхарт, не в силах отвести от него взгляд.

— Всё то время, пока ты валялся без чувств в палате. Пока все разводили руками, Дамблдор говорил, что надо ждать, а Касандра Вулф завывала под окнами на тему «он умер!» — любезно уточнил маньяк, который… который, если разобраться, не такой уж и плохой человек. Мало ли кому его книги не нравятся. Это же всё-таки дело вкуса, и он не у всех столь же утончённый, как у него самого.

— Они сказали, что надежды нет, но мы всё равно надеялись, — подтвердила зеленоглазая ходячая неприятность.

— Это сказала кучка целителей и каких-то важных шишек, которые тебя толком и не знали, а мы, — Мэтью Уэлш с гордостью оглядел всю разношёрстную компанию, собравшуюся в столь поздний час у постели героя, — мы знали, что ты очнёшься и наверняка расстроишься, что не попал на наше скромное торжество.

 

В эту ночь многие не сомкнули глаз. Несли свою стражу авроры: обходя с дозором пустые кабинеты и слушая как за окнами завывает холодный декабрьский ветер. Не ведали покоя, в этот глухой полночный час, и Пожиратели: что в Министерстве, что возле Запретного леса. Одних сводили с ума непрекращающиеся стоны волынок, вторых мучила внезапная тишина, что накрыла страшный, тёмный лес. Не спали Аластор Грюм и Руфус Скримджер: в сотый раз просчитывая и прогнозируя расклад на готовящуюся операцию. Бессонницей страдали министр магии и тёмный лорд: сидя в своих кабинетах, на противоположных концах страны, они раз за разом скользили цепкими взглядами по разложенным перед ними документам и картам.

Гилдерой Локхарт тоже не спал. Он сидел на своей больничной кровати и смотрел на еле видимые в неровном свете магического огня улыбающиеся лица друзей. Завывания ветра здесь были неслышны, а тёмный лорд и его приспешники были далеко и вообще казались чем-то нереальным.

В этот поздний час, Гилдерой Локхарт, один из самых великих волшебников и по совместительству также один из самых брезгливых людей мира, который ещё до обретения популярности брезговал даже вчерашним супом, сидел на кровати и ел кусок торта трёхмесячной давности. Сохранённая магией свежесть была единственным его достоинством, поскольку в пути до Хогвартса он растерял половину своего праздничного вида. Кое-где стёрся крем и отвалился кусочек бисквита. Правый бок был безнадёжно смят, в то время как левый почему-то потёк. Гилдерой Локхарт, самый брезгливый маг мира, ел его, справедливо считая самым вкусным из того, что когда-либо доводилось ему пробовать.

Ел, пытаясь убедить хотя бы себя в том, что его глаза слезятся из-за внезапно обострившейся аллергии.