Красивая. Любимая. Моя (гет)

— Не понимаю, как я сама об этом не подумала… Вообще не задумалась, откуда они узнали! А ведь должна была…

— Может, потому что ты все-таки испугалась?.. — Серега посмотрел мельком на Веру и вернул взгляд к дороге. Ответом ему было молчание, впрочем, сейчас он другого и не ожидал. — Солнце, пойми, это все об одном и том же… То, что ты не оценила в полной мере информацию, потому что испугалась угроз, и это совершенно нормальная реакция. То, что о вашем расследовании стало известно и произошла вся эта история. То, что только благодаря везению в нее не оказалась вовлечена Маша. Все это об одном. О подходе к делу. Завтра… а, нет, не завтра… послезавтра обсудим все нормально.

— Хорошо… — Вера помолчала и потом добавила: — Может, все же не Ковалев?..

— Багира завтра все выяснит. Но, может, лучше он, чем кто-то из ближнего круга?..

Мысль о том, что есть человек, сообщивший Дубинину о журналистском расследовании — и не просто журналистском, а с конкретными именами! — пришла к Сереге по дороге в Авдеевск. Наверняка, этот человек неплохо заработал… А потом вспомнилось, как Вера упомянула о видео, которое ей присылали про жильцов в ветхом доме. Кто присылал?.. Может, это, конечно, и не связано, но Серега решил уточнить этот вопрос у Веры. И оказалось, что его предположение верно — материал про Дубинина, Авдеевск и тот самый ветхий дом, в том числе, ей прислал знакомый журналист. Странно, Сереге казалось, что недоверие и скептическое отношение к любой информации должны быть у журналистов, что называется, в крови. Но, видимо, и здесь сказываются простые человеческие отношения: Вера не раз говорила, что информация — это «хлеб» журналиста, а многочисленные знакомства — тот нож, с помощью которого на хлеб будет намазываться масло. А если совсем повезет — то и икорка сверху. Этого Ковалева Вера знала, причем, только с лучшей стороны, вот и отнеслась с доверием. А ведь именно ему и было известно, кроме Ермолаева и двух оперов, о сути расследования. Серега в своих рассуждениях пошел дальше и предположил, что и изначально Ковалев мог все спланировать заранее — заинтересовать Веру, а потом продать ее Дубинину. Анонимно, конечно, он же не самоубийца. Но Вере Серега об этих мыслях пока не говорил, пока хватит и того, что, возможно, установит завтра Багира. Для начала надо хотя бы установить связь Ковалева с Дубининым.

На вопрос Вера не ответила — переживала, и некоторое время они ехали молча. Остановившись у зачем-то работающего ночью светофора, Серега со скуки — целых шестьдесят пять секунд стоять просто так посреди пустой дороги! — пооглядывался по сторонам. Справа громады спящих домов, слева — огороженная территория школьного двора и рядом забетонированный закуток с помойкой. Пусто и безлюдно, еще слишком рано.

Взгляд скользнул по сменяющимся красным цифрам — тридцать девять… Поехать, что ли?.. Но платить потом штраф совсем не хочется, а камеры сейчас понаставлены на каждом углу в прямом смысле!

Боковое зрение засекло какое-то движение слева, и Серега повернул голову — к помойке деловито пробежала собака. Видно, торопится управиться со своими делами до утреннего появления дворника, который непременно прогонит ее… А может и нет, может, дворник, наоборот, пожалеет и принесет чего?..

Когда загорелись веселые зеленые цифры, Серега тронулся и был занят поворотом, потому не видел, но услышал, как Вера, просидевшая все это время в молчании, зевнула.

— Спать хочешь? Ты так и не спала на базе?

— Не, просто зябко и неуютно. Поспала пару часов… даже не заметила, как заснула. А сейчас… просто домой хочется.

— До дома пара минут осталась. Всегда бы ездить по таким пустым дорогам!

— О, да…

По дороге с базы они заехали к Сереге, забрали парадную форму, и теперь ехали к себе. Вера впервые оказалась в его квартире, Серега усмехнулся, вспомнив, с каким любопытством она из коридора пыталась рассмотреть его холостяцкое жилище. Тогда этот ее интерес обоим напомнил Верин визит в его снятую квартиру шесть лет назад. Ситуация была такой же — заехали за его вещами, Вера так же, как и сейчас, не ходила дальше коридора, правда, тогда причина была в ужасающем состоянии «клоповника», который подсунули Сереге по интернету под видом нормальной квартиры. Сейчас не было времени на экскурсию, а тогда не хотелось пугать девушку тараканами и ободранными обоями. Это тогда было неприятно, сейчас же все это было теплыми, а главное, совместными воспоминаниями. Даже стихийно возник «вечер воспоминаний», когда они, вернувшись в машину и направившись в сторону дома, обменялись парой-тройкой «а помнишь?..»

Наличие совместных воспоминаний грело и дарило какую-то основательность отношений. Казалось, что если есть совместное прошлое, то более реально совместное будущее… Серега прекрасно понимал ошибочность этого утверждения, но отделаться от ощущения не мог. Им обоим очень приятно, что такие воспоминания у них есть, и они действительно связывают крепче.

Когда доехали, решили, что оба умирают с голоду, и принялись за сооружение позднего ужина. Макарон накануне Вера сварила меньше, чем сделала соуса, и теперь Серега предложил его остатки просто залить яйцом.

— Аматричана, как ты не можешь запомнить?

— Я помню, но в три часа ночи, после возвращения с задания и бессонной ночи перед ним мне нет разницы между аматричаной и болоньезе.

Вываливая на сковородку мясной соус, Вера вдруг повернулась к Сереге, взмахнув лопаточкой и озорно улыбнувшись. Сейчас будет ночная лекция на тему различных соусов?.. Серега уже приготовился возразить, что большая половина его мозга давно спит и не способна воспринимать какую-либо информацию, но услышанное удивило.

— Сереж, а ты помнишь… нашу первую встречу в январе? Ну, когда ты мне на эфир позвонил.

Сережа, естественно, помнил, более того, сегодня еще и сам вспоминал тот разговор в ходе своих вертолетных размышлений, но Вера-то почему спрашивает?..

— Помню… А что?

— Да я просто… — Вера облизала пальцы, на которые попало немного соуса, и поставила сковородку на огонь. — Вспомнилось сегодня… и… просто стало интересно, помнишь ли ты. — Она мельком глянула на него, так, что он не разобрал ее эмоций и так и не понял, зачем она на самом деле спрашивает.

Тот вечер ему запомнился тем, как радостно было узнавать ее в каких-то отдельных фразах, движениях… Она сначала показалась совсем другой, новой, взрослой… Новая Вера ему не то чтобы не понравилась — она вообще не могла не нравиться! — но он хорошо помнит, как обрадовался, когда вдруг осознал, что она не знает, как себя с ним вести, что она волнуется… Что она тоже волнуется! То есть ведет себя так, как вела бы знакомая ему Вера! Даже сам тогда волноваться почему-то почти перестал. А потом узнал ее в таком привычном жесте — когда, волнуясь, она заправила волосы за уши, и в том, как она зарылась в сумку в поисках телефона — предугадал, когда услышал звонок, что именно сейчас будет, и обрадовался, когда предположения оправдались.

Одно только омрачало воспоминания — неожиданный рассказ Веры о бывшем любовнике. Нет, он, еще когда только ехал на встречу, понимал, что разговор наверняка зайдет о том, как складывалась у обоих жизнь в эти годы, и допускал, что она об этом Вадиме расскажет… Но по всему выходило, что они расстались, и Серега почему-то был уверен, что расстались по инициативе самого Вадима!.. Что плох чем-то Вадим оказался!.. Может, это было не слишком гуманно по отношению к Вере, но Сереге определенно легче было так думать. Точнее, он и не думал иначе. Потому абсолютной неожиданностью оказалось Верино «он очень хороший», а ее благодарность, которая потом сквозила в голосе, и вовсе морально добила. Бывший любовник, превзойти которого Серега уже собрался на волне желания исправить собственное решение уйти, вдруг оказался… достойным благодарности!

О Вадиме Вера больше не упоминала все полгода совместной жизни, даже о рабочих моментах — Серега слышал и про директора программы, и про режиссера, про подругу-редактора, само собой, но не про вышестоящее начальство. Ни плохого, ни хорошего.

Дополнять свой вопрос, помнит ли он разговор, Вера не стала, готовила яичницу молча, и Серега решил не уточнять. В конце концов, он действительно уже почти спит и ни на какие обсуждения чего-либо важного уже не способен. И даже наконец попавшая в желудок еда особой бодрости не добавила. Хотелось спать.

Выйдя из ванной после душа, Серега мечтал поскорее добраться до постели — от горячей воды окончательно разморило. Вытирая на ходу голову, дошел до двери спальни и замер — Вера сидела на краю кровати с поникшей головой и теребила телефон.

Что могло произойти в три часа ночи?.. Серега глянул на часы — двадцать две минуты четвертого.

— Что-то случилось?

Не поднимая головы, Вера кивнула.

— Степан Игнатьевич звонил… Я ему эсэмэску отправила, спросила, все ли у них в порядке, а он позвонил…

Посреди ночи?.. После всего пережитого?.. Впрочем, кто их, этих телепродюсеров поймет…

— И что тебя расстроило? Он отказался от вашей программы? — Серега бросил полотенце на комод и присел рядом с Верой. Распущенные волосы, за которыми ему не видно было ее лица, качнулись в утвердительном кивке. Но тут же вдруг совершили в воздухе некое стремительное движение — Вера вскинула голову и резко посмотрела на него.

— Ты наверно рад? Тебе же не понравилась… вся эта затея?

— Нет… Я… затея действительно мне не нравится, но я понимаю, чем ты сейчас расстроена. — Серега, обняв за поникшие плечи, притянул Веру к себе, будто не замечая сердитых иголочек в ее глазах. — Придумаем новую программу, а там, может, и найдется продюсер. Может, твой Степан Игнатьевич еще передумает.

— Придума-ем?..

— Ну, я же обещал подумать.

Вера немного помолчала, потом тихонько и немного грустно усмехнулась:

— Скажи еще, что я за нее премию получу!..

Они вдвоем тепло улыбнулись — вечер воспоминаний не закончился. Немного изменив сценарий момента, о котором они оба сейчас вспомнили, Серега поцеловал рыжий висок:

— Давай спать, солнце. Утро вечера мудренее, в конце концов.

— Угу…

Сон куда-то подевался. При абсолютной физической усталости сознание засыпать не хотело категорически, хотя Серега даже не думал о чем-то конкретном — мысли прыгали с одного на другое, довольно вялые и сонные, но заснуть он почему-то не мог. Рядом то и дело шевелилась горка соседнего одеяла, под которым ворочалась и совершенно точно не спала Вера. Дневной свет белой ночи пробивался сквозь темные занавески — скоро уже солнце взойдет… Будто в ответ на его невеселые мысли о том, что спать остается все меньше времени, Вера в очередной раз вздохнула.

— Все-таки расстроилась?..

Из-под одеяла раздалось что-то невнятное и какое-то, как показалось Сереге, неуверенное, затем горка зашевелилась, рыжие волосы почему-то скрылись под одеялом и вынырнули вдруг очень близко — Вера перебралась к нему, прижалась, сложила руки на его груди и заглянула в глаза.

— Сереж… прости меня.

Сереги хватило лишь на удивленное вскидывание бровей и вопросительный взгляд — он был уверен, что Вера переживает и вздыхает по своему несостоявшемуся проекту!

— Я хотела тебе рассказать… просто я боялась, что ты будешь против… и… что тебе не понравится…

— Разумеется, я буду против любой потенциальной опасности, тебе угрожающей. Это само собой разумеется! Тем более, если безопасность никаким образом не продумана.

Вера виновато вздохнула, уткнувшись взглядом куда-то в свою руку.

— Но это же не повод молчать, — продолжил Серега, — если уже все случилось. Почему ты про угрозы-то молчала?

— …Боялась.

— Меня?..

Она не ответила, только посмотрела в глаза. А он вдруг понял. Да, она не упрекала его в том решении уйти. Не упрекала, но теперь… боялась повторения. Как он сам не понял этого раньше?..

— Солнце… — Серега вытащил руку и прижал Веру к себе сильнее.

Она вдруг вырвалась из-под его руки, будто и сейчас чего-то испугалась, села на кровати, поджав под себя ноги и очень воинственно на него уставилась.

— Нет, а что бы ты сказал, если б я тебе рассказала про проект?.. — воскликнула она. — Сказал бы: «Да, солнце, конечно, как замечательно!», да?!.. Я же понимала, что он тебе не понравится! И что я должна была делать? Я не могу выбирать между тобой и работой! Я не хочу такого выбора!

— Иногда такой выбор действительно нужно делать, — ответил Серега, весь день продумавший именно на эту тему.

— Но ты же тоже его не делаешь! — воскликнула Вера. Серега, давно этот выбор сделавший, задуматься, говорить ли об этом сейчас или все же они с серьезным полноценным разговором подождут хотя бы до утра, не успел. — У тебя куда более опасная работа, но ты от нее не отказываешься! А может, я тоже не хочу, чтобы мой муж рисковал жизнь…ю… — Вера, осознав, что произнесла, испуганно уставилась на него, продолжая возмущенно сопеть.

Муж?..

Вера будто хотела еще что-то сказать, вдохнула воздуха, но промолчала, продолжая глядеть на него.

Слова сказаны. Слово. Одно. Все объясняющее и так много обещающее… Смысл всей ее тирады забылся под давлением этого одного единственного, сказанного неосознанно — тем и ценного! — слова. Впрочем, еще можно сделать вид, что они оба его не заметили. Или уже нет?..

Вот так и серьезный полноценный разговор с выяснением отношений!..

— А я не хочу, чтобы моя жена рисковала жизнью, — спокойно и твердо проговорил Серега, внимательно глядя во все еще перепуганные зеленые глаза.

Слова сказаны. Два слова. Отныне расставившие все по местам.

Они так и смотрели друг на друга в молчаливом ожидании, что другой заговорит первым. Уже точно не отвертишься, не сделаешь вид, что ничего не было сказано. Да и… может, хватит прятаться от самих себя, от судьбы, от принятия решений?.. Застывшая в испуганном шоке Вера напомнила Сереге настороженного суслика, замершего у своей норки, и он не выдержал и рассмеялся. Она тут же улыбнулась в ответ — немного несмело.

— Муж?.. — спросил он, чтобы что-то сказать.

— Жена?..

Серега подтянулся руки и, поднявшись, сел, оказавшись рядом с Верой. Одеяло сползло вниз, но прохлады он не заметил.

— Жена, — сказал он максимально утвердительно.

— Муж, — кивнула тут же Вера.

Испуганным ее взгляд быть перестал, уже оба поняли, что сейчас произошло и что именно они сейчас сделали.

— Муж… — повторила Вера, улыбнувшись, с веселыми искорками во взгляде. От высказываемых претензий (еще бы вспомнить, о чем они были) не осталось и следа.

Серега, взяв ее лицо обеими руками, откинул с него пару рыжих прядок — мешали, — и заглянул в глаза.

— Прости меня. — В глазах промелькнуло удивление. — Прости, что мы расстались тогда.

Вера пожала плечами:

— Никто не знает, как оно было бы… Может, и хорошо, что мы только сейчас встретились снова…

Это прозвучало так, будто она не раз об этом размышляла. Видно, и вправду размышляла.

— Может.

— Страшно представить, — она взяла его руки в свои, — сколько времени мы могли бы быть вместе. Но… — она, волнуясь, перехватила его руки. Серега почувствовал, как подрагивают ее пальцы, и сжал их в ладонях. — Давай… давай жить будущим. Нашим будущим.

— Мы уже им живем. Иди сюда, — Серега, потянув Веру на себя, лег обратно. Она устроилась сбоку, и они вдвоем какое-то время вытаскивали из-под нее одеяло, чтобы укрыться. — Ты говоришь о выборе… Его действительно нужно делать. Я уйду из спецназа.

— Что?!

Серега положил руку на спину неугомонного суслика, вознамерившегося снова вскочить, и притянул ее обратно.

— Надеюсь, что займусь снова наукой. Может быть, не уйду из армии, но из спецназа уйду. Риска для жизни больше не будет. — Про себя Серега добавил: «Или почти не будет, это как получится», но промолчал. — И больше не будет проблем с публичностью.

Вера молчала, но смотрела на него так, будто он сказал, что Земля квадратная, а дважды два — восемнадцать.

— Сережа… ты правда этого хочешь?

— Правда.

— Но это же… твоя жизнь… то, чем ты живешь…

— Пока я был один, да, служба была моей жизнью, потому что не было другой. Сейчас есть. Теперь есть.

Дважды два все еще было восемнадцать.

— Это неправильно. Я не готова сделать такой выбор, а ты его делаешь!

— Ты сама себя ошибочно поставила в ситуацию выбора, хотя никакого выбора на самом деле тебе делать не надо было. — Вспомнилась теория хаоса, о которой собирался рассказать, и Серега подумал, что обязательно позже расскажет.

— Почему? Что ты такое говоришь?

— Потому что нет в этой ситуации выбора между работой и… нами, мной. Ты думала, что я буду против, и поэтому выбирала. Это и есть твое ошибочное предположение.

— Но тебе же на самом деле не нравится этот проект!

— Не нравится, потому что он не продуман, его с профессиональной точки зрения надо организовать нормально. Но я же не против него вообще. Я слишком хорошо тебя знаю. И я поддержу тебя в твоих желаниях. Любых. Просто если их можно и нужно скорректировать в целях, например, твоей безопасности, это надо сделать. — Сереге показалось, что восемнадцать превратилось в сто сорок три и три в периоде. Земля стала треугольной и начала вращаться вокруг Луны. Почему она… не верит ему?!.. — Солнце, я знаю, что для тебя значит твоя работа, я понимаю… во всяком случае, стараюсь понимать… твой профессиональный взгляд на многие вещи. Я… горжусь тобой, тем, какой ты журналист, и готов забрать назад слова о плохой журналистке. — Это снова был кусочек воспоминаний и сейчас он сказал это специально, просто чтобы она улыбнулась и перестала смотреть так испуганно и настороженно. — Я хочу, чтобы ты была счастлива. И знаю, что это возможно при условии, что ты будешь заниматься любимым делом. У меня нет никаких против него возражений.

Из ее глаз постепенно уходил страх, уступая место… пониманию. Он точно увидел, что она его услышала.

— Это не единственное условие моего счастья, — наконец прошептала Вера дрогнувшим голосом и почему-то поцеловала его в плечо, наверно, туда, где достала.

— …Я надеюсь на это, — улыбнулся порядком уставший от своей длинной речи Серега. И не только от речи. — Солнце, давай попробуем все же поспать… — он погладил ее по голове, поцеловал рыжую макушку, тоже, куда было ближе достать, и добавил: — После таких разговоров, наверно, странно желать «спокойной ночи», но…

— Спокойной ночи… — произнесла Вера, еще раз чмокнула куда пришлось, и, повозившись в двух перепутавшихся одеялах, перебралась на свою половину. Без нее стало пусто и прохладно, и Серега побольше натянул на себя одеяло, чтобы согреться.

Надо все же заснуть. Не начать обдумывать то, что сейчас случилось и то, как оно случилось, и насколько это не похоже на тот разговор, который он себе представлял. Потом он все обдума…

Вера повернулась стремительно и неожиданно, хотя в тот момент, когда его лица коснулись ее волосы, он успел подумать, что наверно все же стоило ожидать чего-то в этом духе. Поцелуй — не столько долгий, сколько эмоциональный, со всеми пережитыми в разговоре чувствами — грозил затянуться, потому что Сереге всегда было сложно не поддаваться Вериной страсти, даже в засыпающем состоянии. Но она прервала его сама раньше, чем он попытался это сделать.

— Я люблю тебя! Я очень-очень тебя люблю!

— Я тоже тебя люблю.

* * *

Вера проснулась от дребезжания телефона, поставленного в режим виброзвонка. По привычке глянула на часы, затем обернулась на Сережу — не проснулся ли — и только тогда сосредоточила сонный взгляд на светящемся в руке дисплее. Написанная на нем фамилия заставила подскочить и поскорее выбежать из спальни. После разговора она вернулась обратно, поспешив поскорее забраться под одеяло — летнее начало дня было привычно прохладным, несмотря на угадывающееся за занавесками солнце. Засыпать уже бессмысленно — без двадцати десять, все равно пора вставать. Сереже к двенадцати, значит, она успеет и его проводить, и к эфиру подготовиться. Всплыла мысль о Мише, которому вчера так и не звонила, но тут же ускользнула… Сейчас она и не смогла бы заснуть, даже если бы было время! О звонке хотелось немедленно рассказать Сереже — поделиться радостью, да и его самого новость наверно порадует. Мысль вызвала в памяти слова Сережи о проекте, об обещании обдумать его — и вдруг вспомнился ночной разговор. Весь. Пробежавшая волна холодных с перепуга мурашек прогнала приятное нетерпение от прекрасной новости…

Разговор. Муж. Жена. «Я хочу, чтобы ты была счастлива». «Люблю»… Обоюдное «люблю», которое наконец-то прозвучало вслух!

Это что же?.. Это было объяснение в любви и предложение руки и сердца?! Только непонятно, кто кому предложение сделал и кто объяснялся. Как-то… вместе.

Как оно так получилось?.. Еще… когда? позавчера?.. позавчера ей казалось, что между ними много нерешенных проблем, много несказанного. То и дело возникали ситуации, в которых поднимались нерешенные вопросы — они их благополучно и молча обходили, оставляли обсуждение и решение проблем на потом. Когда началась вся эта история с угрозами, она молчала, но ей было ужасно плохо от того, что она что-то скрывает. Когда Сережа таким неожиданным образом узнал об угрозах, ей показалось, что все их нерешенные проблемы скопились к этому моменту как снежный ком, и стало страшно, что разрешить их они не смогут.

Как так получилось, что вдруг оказалось, что никаких проблем… нет вовсе?! Нет, они есть, но… они вдруг перестали быть проблемами. За несколько минут ночного разговора их с Сережей жизнь совершила какой-то немыслимый кульбит и вышла на совершенно новый уровень. Снежный ком растаял и оказался незначительной, уже высохшей лужицей. И растаял он благодаря Сереже. Это он решил все их проблемы, пока она переживала, что обидела его молчанием и тайнами.

Между ними все время негласно стоял вопрос публичности — они не могли пойти куда-то вместе, и претензии могли предъявлять друг другу обоюдные: на взгляд Веры, «виноват» был Сережа, точнее, его служба, из-за которой нельзя афишировать их отношения, на взгляд же Сережи, «виновата» должна быть Вера — из-за своей популярности, пусть и не очень большой, но достаточной для интереса «коллег». Никто виноват не был, но чтобы ситуацию исправить, нужны настолько кардинальные изменения, что проблема казалась неразрешимой. Пока Сережа ее не решил…

Ее работа, как ей казалось, тоже все время стояла между ними. Потому и молчала про угрозы. И этот вопрос Сережа решил… «Я поддержу любое твое желание»… и как еще?.. что-то про то, что он понимает ее профессиональный взгляд…

Захватившая волна благодарности, любви и обожания заставила снова посмотреть в его сторону — хотелось как минимум расцеловать, но не стала: есть еще немного времени, пусть поспит…

Он лежал на животе, по привычке откинув одеяло. Ей часто хотелось его укрыть, чтоб не замерзал, а он ворчал сквозь сон, что не мерзнет, и притягивал к себе ее, Веру, — будто для тепла. Промелькнула, конечно, мысль перебраться под его одеяло и разбудить с интересным продолжением, но тут же подумалось, что продолжение они лучше оставят на Сережин выходной. Надо будет придумать что-то интересное, достойное свершившихся ночью перемен!.. Воображение, конечно, все равно включилось и в плане «придумать» уже вовсю заработало, отчего под соседнее одеяло захотелось еще больше!..

Нет, сейчас времени мало. А хочется… хочется чего-то более основательного!

Вера скользнула взглядом по обнаженной и не прикрытой одеялом спине. В приглушенном занавесками свете шрамы почти незаметны, но она хорошо выучила, как выглядят новые, которых не было шесть лет назад. Белесый кругляшок, который можно было бы принять за осветленное пигментное пятно, но она уже знала, что это след от пули — заставила Сережу рассказать, как это произошло. Рядом с ним затянувшаяся паутинка давнего шрама — от пули Белова. На плече продолговатый шрам и на другом — пули прошли по касательной. И еще на шее — он пугал больше всех.

Господи, неужели правда, что скоро он уйдет из спецназа и больше не будет рисковать?..

Вспомнилось, как увидела новые шрамы впервые… Как принялась искать их в потемках! Сейчас смешно, а тогда было страшно. Когда осознала значение этих самых шрамов. И того, что могло бы быть, если бы…

Тот вечер вдруг вспомнился весь — их первая встреча после разговора в кафе, первое обсуждение будущего и совместной жизни, первая близость… Сейчас невозможно не улыбаться — она это и делает каждый раз, когда видит те самые розы на заставке ноутбука! — но тогда было страшно… буквально все.

 

На следующий день Сережа не позвонил, телефон его оказался выключен. Его не было три дня, и за эти три дня Вера во всех красках успела представить, какой будет ее жизнь, если они сейчас снова сойдутся. Представила — и решила, что она… даже не то чтобы «готова рискнуть»… а просто готова. Готова терпеть и ждать. Даже радовалась, что все так сложилось — что он вот так резко пропал, и стало понятно, как именно оно будет.

О том, что могло за эти дни с ним произойти, она старалась не думать. Правда, потом поняла, что ей только казалось, что стараться у нее получается. Когда он неожиданно позвонил вечером третьего дня, свалилось такое облегчение, что она оказалась неспособна ни о чем подумать, кроме одуряющего «господи, спасибо, что он жив!» И наверно на радостях ляпнула тогда первое, что пришло в голову — позвала к себе. Увидеть хотелось, убедиться, да и никаких других вариантов просто не успела придумать. И только после разговора вдруг до нее дошло… Им бы наверно надо еще поговорить, поговорить именно о них, об их отношениях, прежде чем оказаться наедине в обстановке, располагающей к тому, чем мужчина и женщина могут наедине заниматься помимо разговоров. Потому что… потому что чертовски страшно что-то испортить! Может, не надо торопиться?.. Может, лучше сначала все же поговорить?.. Она с ума сойдет, конечно, потому что за прошедшие три дня она чего только не намечтала, но… можно же немного потерпеть, если так будет лучше?.. Но переносить встречу куда-то в другое место уже и глупо, и, честно говоря, и не хочется, но… Ей бы не хотелось, чтобы Сережа решил, что она пытается его торопить, как-то оказать на него влияние, соблазнить… Очень страшно было совершить какую-то ошибку. Но, с другой стороны, не ехать же им снова в кафе к Лешке, чтобы за отгороженным столиком иметь возможность спокойно обсудить все вопросы. И, опять же, не этого ей на самом деле хотелось… Он, конечно, не должен думать, что она пытается его соблазнить, но кто сказал, что она этого не хочет!

Она решила организовать для начала разговор на кухне — вполне себе приличный, за чашечкой чая-кофе… Проверила на всякий случай содержимое холодильника, вдруг Сережа голодный приедет, что вполне было возможно. И успокоилась, убедившись, что начало вечера будет в нормальной, дружеской обстановке.

За десять минут до Сережиного приезда дружеская обстановка резко превратилась в ту самую, «располагающую», усилиями недобросовестных электриков. В доме погас свет. Вера в панике, подсвечивая телефоном, искала свечи и думала о том, что в данном случае со свечами еще хуже, чем без них, но не сидеть же им теперь в темноте! Концепцию пришлось менять тут же, потому что в сидении со свечами на кухне совсем нет ничего романтичного, и если уж «повезло» случиться такой романтике, то надо сделать ее более-менее красивой. Она собрала несколько свечей на журнальном столике в гостиной и еле успела их зажечь, когда телефон в руке зазвонил…

Сережа спросил про выключенный свет, объяснив, что увидел полностью темный дом, и сказал, что уже поднимается. Вера, все при том же свете мобильника с горем пополам оглядев себя в зеркале, отправилась открывать дверь. Вечер января — в окна не светит вообще ничего, кроме темного неба, подсвеченного миллиардами огней города. Если в комнате хотя бы возле окна можно разглядеть очертания предметов, в коридоре и на лестнице темень была кромешной.

Сережа поднялся, тоже освещая себе путь мобильником, и, когда заметил ее в дверях, Вера отступила, давая ему возможность зайти. Рядом что-то зашелестело, и пока она закрывала дверь, по звукам шуршащей упаковки и знакомому запаху догадалась, что Сережа принес цветы. И обрадовалась, что света нет и он не видит сейчас ее улыбку до ушей! Повернулась, пользуясь тем, что лучше ориентируется в собственной прихожей, протянула руку, но задела ею букет, после чего Сережа включил погасший мобильник и, встретившись с ней взглядом, протянул, улыбаясь, цветы. Она поблагодарила, забрала букет, собственным мобильником посветила в сторону вешалки, пояснила, что тапочек подходящих у нее нет, но пол не холодный, и сказала, что пойдет организовывать вазу.

Розы оказались красными, что наверно не удивляло… Удивили они сами. В той, прошлой их жизни Сережа цветов ей не дарил… Может быть, потому что они все время были вместе?..

— Ого, какая… романтика… — произнес Сережа, входя в комнату и оглядывая обстановку. — Что у вас случилось-то? Давно света нет?

— Да вот только что, буквально перед самым твоим приходом! Только свечки найти успела, — объяснила Вера, снимая с полки вазу.

Сережа кивнул на цветы:

— Мне, кстати, сказали, что им надо согреться. Что не сразу их в воду ставить.

— А, да, точно… — Вера поставила вазу и аккуратно положила розы на столик, осторожно отодвинув пару свечек. Что делать дальше она совершенно не знала. И ей казалось, что Сережа тоже не знает. — Ты… присаживайся.

Он прошел к дивану и, садясь, оглядел, насколько это было возможно в свете пяти свечей, комнату.

— А что со старой квартирой? Ты продала ее?

— Да, — Вера присела на подлокотник кресла сбоку от столика. — Она слишком далеко, было очень неудобно, район… ну, сам помнишь…

Сережа кивнул.

— Машину тоже хотела, но пока не решила, что вместо нее. — Сережа еще раз понимающе кивнул. — Жаль было… квартиру. — И чтобы не добавить, что она была связана, кроме прочего, с ним, Вера тут же спросила: — Хочешь чаю или кофе?.. Может, ты голодный? Тебя покормить?

— Н-н-нет… не голодный… — Сережа растерянно взглянул на нее. — Спасибо… — Да что ж такое-то?!.. Она так надеялась, что он согласится на чай, ну хоть из вежливости-то! И она будет хотя бы на ближайшие минут десять знать, что делать, уйдет на кухню и сбежит от этой неловкости и напряженности… Вдруг он добавил: — Вер, давай поговорим.

И открыто посмотрел в глаза.

Неловкость исчезла. Потому что эту фразу сказал прежний Сережа. И потому что стало понятно, что разговору быть и разговор им нужен. И можно отвлечься от неуемного желания не отрываясь разглядывать — не насмотрелась за те два часа в кафе…

— Конечно… — согласилась Вера и пересела с подлокотника в само кресло.

Сейчас Сережа на нее уже не смотрел, смотрел куда-то перед собой и наверно подбирал слова. Правда, заговорил он, как ей сначала показалось, совсем не о том, чего она ожидала.

— Ты… испугалась, когда я сейчас без предупреждения уехал, не позвонив?

Вопрос удивил и заставил насторожиться, скорее даже не сам по себе, а Сережиным тоном.

— М-м-м… не знаю, как ответить… Ну, скорее, да…

— Ты подумала, что это… по работе и сопряжено с возможными… рисками?

— …Да, — с каждым его словом становилось все более страшно, потому что происходящее очень напомнило тот последний разговор пять лет назад, когда он тоже говорил о своей службе, о ее работе и потом сказал, что у их отношений нет будущего. А если он и сейчас это скажет?! Вдруг подумал-подумал и решил, что все же нет?!

— Боялась, что может случиться что-то плохое?

Он продолжал смотреть на столик перед собой, и от этого почему-то было еще страшнее. Что не смотрел на нее. Как будто знал, что скажет что-то плохое, и не хотел эту боль причинить… Очень хотелось придумать самый выгодный, правильный ответ, но она не понимала, к чему точно он сейчас ведет, следовательно, не могла знать, что более правильно.

— Да, — она ему никогда не врала. Не получалось.

— Плохо было? — он все же посмотрел на нее. Чертовы электрики, из-за них она сейчас в потемках не может понять, что означает его взгляд! Она не успела ответить, когда он продолжил: — Вер… если… мы… у нас начнутся отношения… будет еще больнее… Тебе будет еще более страшно…

Так вот он о чем! Облегчение наконец позволило вдохнуть. Напугал!

— Сереж, я думала об этом еще тогда… после твоего звонка в студию. До того, как позвонить тебе. Я помнила прекрасно то, что ты тогда сказал… про то, что у наших отношений нет будущего… И я думала о том, что сейчас может быть точно такая же ситуация… Что будет твоя служба и моя работа. Ты же тоже думал об этом сейчас?

— Думал, — кивнул он и вздохнул. И хотел что-то добавить, но Вера перебила.

— Да, я поняла, что ты хочешь сказать. Что одно дело — считать, что к чему-то готова, и совсем другое — испытать это.

— Да.

— Я готова.

Он посмотрел молча, но сейчас ее воображение дорисовало недоверчивые искорки в его глазах. Может быть, их не было… Но он продолжал молчать, поэтому Вера заговорила.

— Я понимаю, что такое спецназ, Сереж. Я знаю обо всех рисках. Да, конечно, было бы просто здорово, если бы их не было, но они есть, я знаю о них и я не вчера родилась на свет, чтобы не понимать, что означает тот факт, что я с уверенностью тебе говорю, что готова.

— Не обижайся… Уверена ты сейчас, а что будет потом…

— Что будет потом, мы узнаем, только дожив до этого потом!

Кажется, он чему-то удивился. Она бы и задумалась, чему именно, но ей вправду стало обидно!

— К чему ты клонишь? Ты хочешь сейчас пойти на попятную, потому что боишься, что однажды я скажу, что не хочу жить с человеком, который каждый день рискует своей жизнью? Или ты боишься, что, если не дай Бог что-то… плохое случиться, я отвернусь от тебя?

Это было не то, совсем-совсем не то, что было наверно нужно, но она не смогла сейчас остановиться. В конце концов, у нее тоже есть чувства! Он отказался от них тогда и собирается сделать это еще раз!

— Вера… нет… конечно, нет… не так… — профессиональная привычка считывать невербальное поведение собеседника отметила, как он дернулся, хотел, наверно, придвинуться к ней, но не стал. — Я же не это имел в виду!.. — Растерянность в его глазах она увидела даже при таком освещении. Наверно, разговор действительно зашел куда-то не туда… — Прости… Сложно мысли формулировать… Я хотел сказать, что… Мы не говорили тогда, в кафе, о нас, о будущем… Хотел сказать, что нет смысла что-то начинать, если мы не будем готовы ко всем трудностям. Слишком ставки высоки…

— Мы не узнаем, сыграют наши ставки или нет, пока не дойдем до финиша!

Сережа, кажется, чему-то удивился, но промолчал.

— Но… да, я согласна… я поняла, о чем ты. Конечно, страшно… Мне тоже страшно… Я не знаю, что будет, если мы расстанемся во второй раз…

— Но ведь не отказываться же друг от друга из-за того, что страшно…

— Нет… — чуть улыбнулась Вера.

Наконец-то напряжение немного отпустило… Они отвыкли говорить друг с другом, да и изменились за эти годы, это все понятно. Просто разговор получился неожиданным и с непривычки трудным. Со временем наверно вспомнят, приспособятся к каким-то новым чертам… Она вообще не была готова к какой-то… неуверенности с его стороны!

— Так… — Вера поднялась, — знаешь что… давай бояться мы будем… с чаем…. Я все же пойду сделаю нам хотя бы чай… Надо что-то делать…

Уже в самом коридоре, на автомате занеся руку к выключателю, сообразила, что света нет, а свечи и мобильник остались в комнате. Хотела вернуться, но в чуть освещенном проеме показался Сережа.

— Вера!.. Вер… Прости, пожалуйста. Я совсем не хотел тебя обидеть и совсем не имел в виду то, о чем ты говорила… — она скорее по приблизившемуся голосу, чем глазами, поняла, что он подошел. Проем комнаты остался за его спиной, виден не был, да и света не давал абсолютно.

— Я знаю, — она повернулась к нему, хотя не видела совершенно ничего. — Просто… мне… — Она протянула осторожно руки вперед и нащупала его кофту. — Мне страшно… мне очень страшно… Я не хочу потерять тебя еще раз.

— Так и я не хочу.

Шагнула ближе и на ощупь обняла, как часто обнимала тогда, пять лет назад — за талию.

Затем подняла руку по кофте вверх, добралась до лица, нащупала щеку — идеально гладкую, подумала, удивившись, что это странно, ведь он был в командировке и наверняка ему было не до бритья, и хотела уже удивиться вслух, когда вдруг почувствовала осторожное прикосновение его пальцев к лицу. Замерла. Он осторожно провел рукой по контуру лица, задержал руку на подбородке… Это было потрясающее ощущение… Полная тишина, кроме своего же дыхания, она не слышала больше ничего. Полная, абсолютная темнота. Обострившиеся в темноте ощущения. Одновременно она почувствовала, как голова под ее рукой куда-то двинулась, и не сразу осознала, что это значит, что стала наклоняться, и в этот же момент он приподнял ее голову за подбородок. Наверно он наклонялся очень медленно, потому что она успела все понять. Хотелось инстинктивно поднять голову выше, ему навстречу, но в какой-то момент сообразила, что он держит ее подбородок специально, чтобы ориентироваться. Кажется, перестала дышать… И сквозь бешенный стук собственного сердца успела подумать, что этот момент чертовски символичен. Темнота, тишина и она не ощущает ничего, кроме абсолютно сумасшедшего ожидания, когда наконец почувствует его…

Он не промахнулся ни на миллиметр. Когда губы коснулись губ, пронеслась стая мурашек и подумалось, что ранее слышанные слова про обостряющиеся в темноте ощущения она воспринимала как-то менее значимо. Потом мысли исчезли. Ей просто не хотелось ни о чем думать. В мире нет ничего, совсем-совсем ничего и никого, только Сережа и она — в абсолютной темноте и тишине есть только ощущение друг друга. И между ними нет тоже ничего, никаких странных разговоров и опасных сомнений. Есть только этот неторопливый, поначалу осторожный поцелуй.

Ее руки продолжали лежать на его кофте, она не смела даже пошевелиться, боялась разрушить сказочное ощущение нежности. Но вскоре сдержаться не смогла — прервав поцелуй, отыскала замочек, расстегнула молнию и нетерпеливо обхватила крепкую шею в вороте расстегнутой кофты. Под пальцами ощущалось тепло открытой кожи и хотелось спуститься ниже. Хотелось вспомнить… руками. На ощупь.

Он вновь, удержав ее голову, возобновил поцелуй, от которого вновь пронеслась стая мурашек — теперь от забытого ощущения ставших горячими настойчивых губ. Неторопливые движения его рук вызывали волны трепета и заставляли вздрагивать, когда прикосновения оказывались неожиданными. В темноте такими были почти все.

— Сережа… — выдохнула, не сумев справиться с дрожью, когда он совершенно неожиданно коснулся обнаженной кожи на спине.

— В этом определенно что-то есть… надо будет повторить… — сердце дрогнуло, вспомнив и этот его тон тоже, приглушенный и сдерживаемый, — но сейчас я хочу видеть тебя.

— Я тоже.

Забыв, зачем шла на кухню, она за руку довела Сережу до освещенной комнаты, но как только они вошли, он повернул ее к себе.

 

Насколько тот разговор отличался от вчерашнего!.. Сколько было неуверенности тогда и сколько уверенности сейчас! Уверенности в себе, в них. Тогда она, в отличие от Сережи, была в них уверена, но сейчас понимает, что то было лишь огромным желанием, чтобы все на самом деле получилось. А сейчас… сейчас пришла определенность. Сейчас она не только очень хочет, чтобы они были вместе, но видит, как именно это будет. Может быть, и в этом знании довольно много простых веры и желания, но эти вера и желание у них общие, а значит, есть шансы, что все же они сумеют преодолеть трудности, которые обязательно — просто иначе не бывает! — появятся.

Или надеяться на это слишком наивно? Но сейчас, в это утро, она просто не может иначе!.. Сейчас, когда у нее сердце разрывается от нежности при одном взгляде на спящего мужчину рядом, она не может думать объективно и отстраненно. Сегодня она способна перевернуть мир с ног на голову, лишь бы та сказка, что есть в ее жизни, их жизни, никогда не закончилась.

Пока еще влюбленная сказка. Вера улыбнулась — все эти полгода она влюблялась в него заново, но вчера ночью… его слова, его решение… Сейчас у нее захватывало дух от накатывающей волны любви и восторга.

Оказалось, что все у них прекрасно, все они друг про друга поняли на самом деле, и не хватало им только определенности — сказанного вслух «мы вместе и это навсегда». Теперь же все встало на свои места. Она знает, что он никуда не исчезнет, что он готов на очень многое — даже на такие серьезные перемены в жизни! Ради нее, ради них.

«Я тоже тебя люблю».

Как часто ей хотелось сказать «люблю тебя!» Прошептать ночью, когда сдержаться нет никаких сил, когда любовью заполнена, кажется, каждая клеточка разгоряченного тела. Написать днем в перерыве съемок или после трудного интервью — просто от мысли, что после не всегда приятной работы ее ждет вечер с самым дорогим человеком. Сказать ему вслед, когда внезапно уезжал, особенно ночью. Молчала, потому что не говорил он.

«Я тоже тебя люблю».

Вера придвинулась ближе — все равно уже будить пора! — и, не сдержавшись, прошлась дорожкой поцелуев вдоль позвоночника.

 

— У тебя нет ощущения дежавю? — он подхватил ее, когда она, пытаясь улечься поудобнее, чуть не рухнула с дивана. Вера, лениво коснувшись губами Сережиного плеча, пристроила голову на нем.

Неясное дежавю у нее было в начале, вспомнилось, как целовались с Вадимом на этом самом диване, но видение быстро исчезло. Но Сережа ведь не об этом?..

— Навряд ли… у тебя нет в квартире нормальной кровати.

А-а, вот он о чем. Да, ее диван, конечно, шикарнее, чем узкая студенческая кровать, но акробатические номера ради того, чтобы не упасть, совершать пришлось почти те же.

— Есть, — засмеялась Вера.

— Почему… мы туда не пошли? — дыхание восстановилось еще не полностью, он говорил, чуть прерываясь, и от еще более низкого, чем обычно, тембра его голоса бросало в дрожь.

— Потому что там темно, — не поднимая головы, поцеловала выступающую косточку. Сил пошевелиться и дотянуться до губ не было категорически, по телу разливалась такая слабость, что даже говорить не очень хотелось. Хотелось молчать, чувствовать и наслаждаться.

— А… ну да.

— А мне понравилось…

Сережа вдруг рассмеялся. Его руки все еще рисовали на ее обнаженной спине какие-то узоры, а, засмеявшись, он прижал ее сильнее.

Она сползла под его руками чуть ниже — хотелось услышать стук его сердца, точнее, сейчас хотелось ощутить, что бьется оно так же быстро, как ее собственное, — и в слабом, колеблющемся свете увидела прямо перед глазами неровную паутинку… шрама. Прямо под ключицей, которую только что целовала.

Вот тебе и дежавю!

Вспомнив про след от пули Белова, Вера чуть приподнялась, встревоженно всматриваясь. Явно побледневший за прошедшие годы шрам стал почти незаметен, его и найти-то легко только по участку свободной от волос кожи. Перевела взгляд выше — под ключицей шрам был гораздо свежее, почти такой, как был этот же, когда она увидела его впервые. Только тот не настолько круглый…

— Сережа…

— Это было давно.

Он попытался притянуть ее обратно, но она не далась. Как она вообще его не заметила сразу?!.. Ох, да в том огне, в котором только что была, она не заметила бы вообще ничего!.. А если он не единственный?.. Вера дернулась, поднялась, оперевшись на руки, и оглядела, что могла рассмотреть при таком скудном освещении.

— Не обращай внимания…

— Ну, конечно! — воскликнула она, отмахнувшись, но ничего не увидела: на груди, животе и руках, насколько было видно, шрамов больше не было.

— Вера. — В его голосе послышалось сдержанное недовольство, когда она попыталась сесть.

— Сережа…

— Нет. Прекрати. — Он остановил ее попытки подняться и с силой потянул на себя. В глазах горели сердитые искорки, и она, увидев их, подчинилась. Улеглась обратно, но сдержать рвущуюся изнутри тревогу не могла.

— Скажи тогда так. Еще есть?

— Ты правда хочешь сейчас это знать?

— Да!

Сережа вздохнул:

— Есть. Но больше ничего серьезного, остальное пустяки.

— Где?

— Прекрати.

Усиленное недовольство в его голосе заставило замолчать. Ничего, она потом сама все выяснит. Когда будет не так темно.

Легла, положив голову на его грудь и накрыв ладонью новый шрам. Как и хотела, стук сердца слышала, но свое собственное сейчас билось куда чаще — все не могло успокоиться!.. Знает она, какие могут быть «пустяки»!.. Наверняка где-то есть что-то еще серьезное, ей же почти ничего сейчас не видно. Где-то есть еще следы от пуль или порезы от ножей. Сколько лет он работал, и сколько могло быть за это время ранений!..

Вдруг охватила такая злость!.. Столько раз он подвергался опасности, столько раз рисковал, да еще эта тюрьма!.. Столько было боли и страданий — ну и что, что это работа?! ну и что, что мужчины легче терпят боль, полученную в бою? что, она от этого болью быть перестает?! Столько лет страдал из-за тюрьмы, из-за того выстрела — она успела в кафе понять, что его мучает чувство вины! — столько было риска, ранений и боли, душевной и физической! И все это без нее!..

— Почему ты ушел тогда?! — она воскликнула, не сумев сдержать эмоций, и резко поднялась. Сережа смотрел настолько удивленно, что обвинительный запал немного спал, но она не могла не выплеснуть переполнявшие эмоции. — Столько лет!.. Зачем… Мы могли быть вместе все эти годы… Столько… страданий… тюрьма, ранения… А меня не было рядом!

— Думаешь, было бы легче, если бы, кроме этого, были бы еще и твои переживания по поводу тюрьмы и ранений?

— Я была бы рядом!..

— Ты теперь рядом, — ответил Сережа, выделив слово «теперь». И вновь притянув ее к себе, настойчиво поцеловал, не позволив ничего сказать.

Она хотела было возмутиться, что он таким образом ее заткнул, но… в поцелуе все переполнявшие Веру эмоции внезапно нашли свой выход!.. Необязательно говорить словами!.. Ей хотелось доказать, что она ему необходима. Хотелось завладеть, присвоить его себе, объяснить, что отныне он — часть нее, и для нее не может быть пустяком все, что с ним случается. Он вообще теперь — ее, и должен беречь себя вдвойне!

Хотелось доказать, как он был не прав тогда, пять лет назад, когда решил, что сможет без нее!..

Еще не успевшая остыть от предыдущих ласк кожа вновь стала горячей. Еще не потухшему огню недолго разгореться вновь!..

* * *

Серега проснулся от ощущения маленьких зубов, прихвативших кожу на спине. Еще не успел ничего осознать, как зубки переместились выше, но вместо них ощутил нежность мягких губ. Вера часто целовала это место на шее — чуть белесую полоску давнего шрама: говорила, что именно этот шрам пугает ее больше остальных. Оно и понятно, пуля прошла по касательной, и пройди она парой миллиметров ближе, его ничто не спасло бы. Сквозь еще не полностью проснувшееся сознание вспомнился вчерашний разговор и озвученное решение. В скором будущем никаких шрамов уже не будет.

Тихое сопение и поцелуи сменились «добрым утром», которое она прошептала ему на ухо. Серега улыбнулся, развернулся и не глядя притянул свое сокровище к себе. Сокровище оказалось подозрительно прохладным на ощупь, он-то решил, что она только проснулась, и уже представил, какая она сонная и теплая.

— Ты уже встала? — он все же открыл глаза и оценил ее довольно бодренький вид. — Доброе утро.

— Угу, — улыбнулась Вера, но вдруг стала серьезной. — Сережа… мне не приснилось то, что было ночью?..

— А что было ночью?

На пару-тройку секунд ее все же охватило сомнение от его обыденного, чуть удивленного тона. Серега не сдержался и рассмеялся.

— Нельзя же так!

— Ну, у нас же был вечер воспоминаний, — улыбнулся он, — можно его продолжить.

— Ага! — возмущенно, но улыбаясь, кивнула Вера. — Еще скажи, что я не в твоем вкусе!

— В моем. Я вообще люблю таких… вкусных, — примерившись, Серега прихватил губами нежную кожу под маленьким ушком.

— Ай! Не переусердствуй!

— Не учи… — нежный и осторожный поцелуй в место несостоявшегося укуса, — ученого, — еще один поцелуй. — Не приснилось.

Вера замерла, и он посмотрел на ее чуть растерянное лицо.

— Это все правда?.. Мы…

— Правда, — улыбнулся Серега, которого распирало от наконец пришедшего облегчения: теперь он точно знал, что делать с жизнью: с их и со своей собственной. — Мы.

— И про спецназ и науку тоже?..

— Тоже.

Вера смотрела такими счастливыми глазами, что на секунду ему стало совестно — за прошедшие годы. Но ничего. У них еще есть время… Кстати, о времени…

— Солнце, а нам вставать не пора?

— Пора, — улыбнулось солнце и легко вскочило на постели. Серега скользнул привычным взглядом по стройной фигурке в тонкой сорочке. — Ты вставай, я пошла на кухню!

— А тебе когда выходить? — крикнул он ей вслед, когда, подхватив халат, она скрылась в коридоре.

— Я тебя сначала провожу!

Встав, Серега раздвинул занавески и приоткрыл окно. Какое-то странное было ощущение… Вроде бы все как всегда, обычное утро, правда, редкое — из тех, что бывали совместными, — но все же что-то ощущалось иначе. Будто с ночным разговором их жизнь изменилась…

В себе он чувствовал легкость наконец принятого решения, четко поставленной цели и уверенности в том, что ничто не помешает ее достигнуть. Даже не ожидал, что этот разговор принесет такое облегчение.

А ведь раньше, до появления Веры полгода назад, он не особо задумывался, что из себя будет представлять его гипотетическая семейная жизнь. И уж точно не размышлял о том, как гипотетическая жена будет его ждать со службы. Наверно, потому что в детстве привык к командировкам отца и ему казалось, что от них не страдали ни мама, ни он. И сейчас, когда уже с позиции взрослого вспоминал детство, не мог найти явного примера, чтобы маме было трудно. Может быть, потому что бабушка жила с ними зимой, а когда родилась Марина, он уже сам помогал маме. Да и справедливости ради надо признать, что командировки были не такими уж частыми — особенно в сравнении. А каким праздником был всегда день возвращения!

У него-то, конечно, будет все иначе — но всерьез задумался он только в ту первую трехдневную командировку, когда срочно вызвали после встречи с Верой и он не смог даже предупредить ее, что уезжает. Боялся, что она будет переживать. Отец тоже рисковал, но риск был все же меньше, гораздо меньше. А его жене, кроме его постоянного отсутствия, достанется постоянная тревога — за него. Не каждая это выдержит.

Что будет с ними потом, если этого не выдержит Вера? И что сделать, чтобы этого не случилось? Тогда, полгода назад, он ответа не нашел. Его хватило только на то, чтобы завести об этом разговор, на который Вера отреагировала, в общем-то, ожидаемо — возмутилась, что он решил отыграть назад. Она, как ему казалось, безрассудно стремилась вперед, и ему, несмотря на все сомнения, хотелось этому безрассудству поддаться. Счастья хотелось, а не мучительных раздумий! Рыжего и солнечного.

И только спустя полгода он понял, что делать.

За завтраком Вера уселась напротив со странно горящими глазами и еле сдерживаемой радостной улыбкой. Это все из-за ночного разговора?.. Сам Серега, пока одевался и умывался, соображал, что теперь делать с традиционным предложением. Ночное объяснение было, конечно, весьма милым, но Вере-то наверно хочется и кольцо с цветами?.. Процесс этот он представлял себе очень туманно!..

— Сережа… А у меня есть новости!

Вот оно что?.. Их объяснения тут не причем?..

— Какие?

— Помнишь Александра Владимировича?

Сначала он ничего не понял, потому что все-таки был уверен, что ее настроение связано с наконец состоявшимся объяснением. Потом задумался, кто такой этот Александр Владимирович. Потом дошло, что вообще не так много людей, которые являются их общими знакомыми!.. Тогда понял.

— Редактор ТВ-24?

— Да. Только он теперь не редактор. Ну, то есть он по-прежнему шеф-редактор на ТВ-24 и еще он продюсер. На нашем канале. Я даже не знала об этом!

— Та-а-ак… И?..

— И… он утром позвонил, — улыбнулась сияющая Вера. — После того, как ему самому позвонил Степан Игнатьевич…

Ах, вот оно что.

— На твоей улице перевернулся… грузовик с продюсерами, надо понимать?

Вера засмеялась:

— Примерно. В общем, он сказал, что подумает над идеей.

— Ну так это отлично!

Новость Серегу действительно порадовала. Александр Владимирович ему нравился гораздо больше, чем сомнительный Ермолаев. Помнился неплохой, основательный подход к делу, когда он обратился к редактору за помощью с Беловым. К тому же есть еще Гранин — племянник редактора, продолжающий служить в штабе ВМФ, он тоже может оказаться полезным. Особенно, если он, Серега, уйдет со службы.

— Вер… завтра поговорим обо всем, хорошо?

— О чем?

— О Маше, об угрозах… о том, что такое опасность и как ее предвидеть.

— Хорошо…

Пока он доедал, Вера взялась гладить парадную форму — сказала, что ей положено как будущей жене офицера. И потом периодически ворчала на сложный покрой рубашки, Серега не возражал, сам всегда мучился со всеми вставками и складками.

Когда он собирался уже в прихожей, Вера оценивающе оглядела результат своей работы. И вдруг спросила:

— А у вас на празднике… девушки будут?

— Будут, наши, — рассеянно кивнул Серега, соображая, что еще, кроме телефона, ключей и денег, нужно вытащить из обычной одежды. — А что?

— М-м-м… нет… ничего… Тебе очень идет… форма.

Он взглянул на нее, еще занятый своими мыслями, и сразу не понял. Потом пригляделся, улыбнулся и шагнул ближе:

— Ты ревнуешь?

Вместо ответа Вера обхватила его за шею, потянулась на носочках и с чувством поцеловала.

— Хорошо отметить! — улыбнулась она.

Прозвучавшая в ее голосе уверенность, да и собственный вопрос напомнили о позавчерашнем вечере и ревности из-за фотографии в журнале. Так ведь и он уверен в ней. Просто сам факт неприятен… Впрочем… чем-то надо же платить за счастье?..

— Идите, товарищ капитан-лейтенант, а то опоздаете на службу, — Вера еще раз коротко поцеловала и отпустила.

— Я позвоню вечером. Легкого эфира.

— Спасибо! — улыбнувшись, вздохнула Вера. Вздохнула-то отчего?.. А. Как там фамилия того мужика, которого они так ждут?.. С режиссером вчера на пару вздыхали.

— Чтобы Корсунов ваш объявился и все с ним прошло гладко!

В Вериных глазах промелькнуло удивление с радостью пополам:

— Спасибо!

Серега достал удостоверение и ключи от квартиры, рассовал все по карманам, обулся, еще раз поцеловал Веру — после всех последних событий эмоции требовали выхода, — и вышел.

На улице вовсю светило солнце, отражалось от золотых пуговиц кителя и сверкало на кокарде фуражки, которую Серега нес в руках. У машины он обернулся на окна квартиры. Вера, часто занятая своими делами, никогда его не провожала у окна, да и сейчас должна была заняться передачей — даже форму его она доглаживала с зажатым плечом телефоном, обсуждая со своим Мишей какую-то Инну Станиславовну и что до нее никто не смог дозвониться. Сейчас Вера стояла у окна и, увидев, что он обернулся, помахала рукой. Кажется, вторая рука была прижата к уху — значит, с кем-то говорила по телефону, решая очередные проблемы.

Солнце. Его личное солнце, которое, если им повезет, будет рядом всегда.

Серега махнул рукой, сел в машину и завел двигатель. Их хаотическая система вчера с успехом прошла очередную точку бифуркации — критическое состояние, при котором система становится неустойчивой и возникает неопределенность. Да, вчера, когда они блуждали между всеми теми «муж, «жена», неопределенность была… Затем — за счет внутренних факторов воздействия — система перешла на более высокий уровень упорядоченности.

Серега выехал со двора на залитый солнцем проспект, глянул на часы — убедился, что успевает приехать вовремя, — и подумал, что именно чувство упорядоченности, наконец наступившее в жизни, делает его сейчас счастливым. Семья, Вера, служба, дальнейшая жизнь… И окрыляющее чувство, за совместно прожитые полгода только усилившееся.

И он готов на многое, лишь бы сохранить этот порядок, ничего не разрушить и… если повезет… приумножить то хорошее, что появилось в жизни, когда ее согрели солнечные лучики счастья. Знать бы только, что именно для этого нужно!..