Красивая. Любимая. Моя (гет)

Спать больше не хотелось, хотя лучше бы спала — не так мучило бы чувство голода. Тарелка гречневой каши была давно, несколько часов назад. Когда Рита недавно заглянула с новостью про то, что группа возвращается на базу, она принесла новый стаканчик кофе и пачку печенья. Вера съела четыре штуки — из соблюдения приличий не могла себе позволить слопать все. Теперь печенье лежало в сторонке и время от времени притягивало к себе взгляд.

Мишины документы она уже просмотрела и Мише все свои соображения написала по электронке — звонить не стала на всякий случай, хотя по идее прослушивание должно было быть уже снято.

В почте взгляд зацепился за рекламу декабрьского концерта Алессандро Сафины в Октябрьском, и Вера неожиданно задумалась. Двадцать восьмое декабря — Новый год, украшенный город, сияющий огнями концертный зал… Заманчивая картинка! Сафина Вере нравился, можно было бы взять с собой Наташку и устроить девчоночий вечер, посидеть в кафешке, поболтать, а потом на полтора часа окунуться в магию прекрасного голоса. Но хотелось чего-то романтического. Потому Вера задумалась, захочет ли Сережа пойти с ней.

С одной стороны, это рискованно, если там будут журналисты, а они вполне могут быть, и ее заметят. Впрочем, если взять билет не на первый ряд, одеться попроще, то вполне можно. Как говорит Сережа, прятать надо на самом видном месте. Он, конечно, может быть занят на службе, но заранее наверно сможет отпроситься?.. Если, конечно, вообще захочет. Надо же когда-то просто отдыхать!.. Канун Нового года, приятный вечер с небольшой прогулкой по красивому новогоднему Питеру!.. Если б еще ужин в ресторане добавить… Итальянском, конечно. Вечер Италии… Хотя можно и домой заказать что-то вкусное.

Новый год… Их первый настоящий Новый год! Та, первая встреча тоже ассоциируется немного с Новым годом, но тогда все было уже в середине января. Ощущения праздника в то тридцать первое декабря не было совершенно, она потому и осталась дома одна — никого не хотелось видеть, да и особо не к кому было напрашиваться в гости, у всех свои планы. Зато осталось ощущение новогоднего чуда… Сережин звонок в студию, встреча в кафе и тот, самый первый, вечер вдвоем… Лучший подарок на Новый год!

Встреча в кафе… Сколько же всего тогда в ней намешано было!.. Разных чувств, переживаний, желаний…

* * *

Вера здесь была не в первый раз — лицо официанта, с дежурной любезностью встретившего их у входа, вдруг озарилось улыбкой узнавания, затем тот кивнул, явно предупрежденный начальством о ее визите, и с готовностью проводил в дальний конец зала, освещенного приглушенным уютным светом. Отодвинул кресло, готовый одновременно усадить гостью за стол, принять у нее скинутую с плеч шубку и подать меню. Шубка упала на руки опередившего его Сережи, после чего с тихим «позвольте?» официант повесил ее на вешалку у входа в отдельный «кабинет». Когда Сережа, пристроив свое пальто туда же, сел за стол, официант вручил ему вторую кожаную папку, невесть откуда появившуюся у него в руках, и наконец исчез.

У Веры промелькнула мысль уточнить у него, здесь ли начальство — ждать ли появления, — но быстро забылась. Вид Сережи, рассматривающего меню, настолько напомнил такую же картину пятилетней давности, что на мгновение показалось, что они вернулись в тот день — по сути, первый день своего знакомства. Конечно, нормального знакомства, а не допроса и угроз за гаражами! Улыбаясь, как всегда, этому воспоминанию — подумать только, этот человек когда-то обещал ее убить, если она от него не отстанет!.. — Вера не отводила глаз от Сережи. Пять с половиной лет… Вспомнилось свое впечатление на парковке — он теперь другой. Там у него был другой взгляд… Сейчас, в свете лампы под уютным золотистым абажуром, заметны седые волоски на висках — их стало больше — и морщинки, которых не было раньше. И чувствуется какая-то… сдержанность, что ли, в движениях… Большая, чем была. Это волнение от встречи или что-то другое?..

Сережа поднял взгляд от меню, и внутри у Веры что-то дрогнуло и напряглось. Пожалуй, волнение от встречи — это, скорее, у нее… Только сейчас осознала, что к папке, лежащей перед ней, она до сих пор не притронулась.

Господи, как же страшно-то!.. Она, когда ехала сюда, не думала, что будет настолько страшно. Что делать с этим знакомым и одновременно чужим человеком?!.. «Разговаривать для начала! Ты вроде неплохой интервьюер, чего ты вдруг робеешь?» — поинтересовался разум, пока она с замиранием сердца смотрела в такие знакомые и незнакомые серо-зеленые глаза напротив. «Так страшно же!» — отозвалось сердце как-то слабенько, будто в предобморочном состоянии. Вера не выдержала и отвела взгляд, тут же с радостью схватившись за меню, как за спасательный круг. Пролистала пару страниц и попыталась как ни в чем не бывало порекомендовать что заказать:

— Знаешь, здесь очень вкусно делают рыбу. Запекают с травками, с лимончиком… Еще телятина мне здесь очень нравится, потрясающе нежная… — Она листала страницы, с трудом призывая себя успокоиться. Судорожно пыталась вспомнить названия знакомых блюд, но они будто вылетели из головы напрочь. — А ты вообще голодный?

Подняла на него взгляд в ожидании ответа, а он — кажется, так и продолжавший не сводить с нее глаз, очень внимательных, черт возьми, глаз! — вдруг произнес:

— Солнце…

Руки замерли сами собой. Сердце замерло тоже и перестало биться. Все-таки отправилось, видимо, в обморок.

Так он называл ее тогда.

И еще она совершенно точно увидела, что его глаза… улыбаются. Безумно знакомо.

И вдруг стало легче.

— Там, — Сережа кивнул на меню и теперь по-настоящему улыбнулся, — есть долма. — Он сделал паузу и одновременно с этим она поняла, и зачем пауза, и что он имеет в виду. — Давай… повторим?..

Теперь в его глазах горели такие знакомые огонечки — задорные искорки, зажигавшиеся в глубине серо-зеленой дымки, когда его что-то веселило. И это «что-то» обязательно было связано с ней!

Именно долму они ели тогда, в кафе, в первый день знакомства.

Сердце ожило и пустилось вскачь.

— Давай! — выдохнула прежняя Вера, с восторгом глядя на прежнего Сережу и восхищаясь тем, как он, как всегда, как прежде, одной фразой дал понять так многое!

— А вообще я действительно голоден, так что расскажи, что здесь есть съедобного.

Она с энтузиазмом назвала несколько блюд, названия которых неожиданно все же вернулись в голову, и после небольшого обсуждения они сошлись на одинаковом заказе — тоже как тогда.

— Ты часто здесь бываешь? — спросил Сережа, листая меню в конец, к винной карте.

— М-м-м… Иногда бывает, что надо встретиться с кем-то в городе в приличном месте, но не за десять тысяч по чеку. А главное, здесь поговорить можно спокойно, эти отдельные кабинетики очень удобные.

— Да, это действительно удобно, — Сережа бросил взгляд в сторону опущенной занавески, отделявшей их от остального пространства. Шум зала доносился приглушенно, а где-то рядом тихонько наигрывало радио какой-то лирический инструментал. Очень подходяще.

— …И еще здесь администратор знакомый, — добавила Вера на случай, если Лешка заглянет поздороваться. Мелькнула мысль, что Сережа может подумать, что знакомый очень близко, и тогда пришло понимание, что тема личной жизни наверняка будет затронута. В конце концов, она сама хочет узнать о его жизни, и личной в том числе! Тут же уколола ревность насчет всех имевшихся у него девушек за прошедшие годы, и Вера от нее постаралась отмахнуться.

— Выпьем? Или машину неудобно забирать? — спросил Сережа, никак не отреагировавший на знакомого администратора.

Мысль о его личной жизни воскресила в памяти первые месяцы после расставания, месяцы, когда она еще ждала его возвращения — понимала, что глупо, но не надеяться было сложно, и вместе с тем представляла, что он давно уже нашел другую. Сейчас у нее вроде бы есть шанс разузнать, как он жил все это время… И прислушиваясь к борьбе собственных любопытства и ревности, Вера не сразу сообразила, что Сережа спросил.

— Да-а-а не знаю… А тебе удобно?.. Мне, в принципе, нормально, не очень далеко, просто не люблю оставлять машину в городе.

— Хорошо, тогда не будем. — И добавил, усмехнувшись: — Безалкогольное шампанское не предлагаю.

Вера обалдело уставилась на него, позабыв про ревность с любопытством. Среднестатистический мужик пять лет спустя просто не может помнить ничего не значащие мелочи!.. И пусть Сережа среднестатистического по многим параметрам превосходит, но… не по всем же!

— Ты помнишь?..

К улыбке на его лице добавились вскинутые в удивлении брови.

— Что? Как ты возмущалась после многочасовой презентации, на которой вместо настоящего шампанского подавали безалкогольное? Помню…

— Это же… мелочь…

Сережа пожал плечами и перестал улыбаться.

— Наверно, есть мелочи, которые забылись, а это помню… Да и не скажу, что это мелочь. Это довольно ярко тебя характеризовало, — тут он снова улыбнулся, чуть-чуть, уголком губ, чуть снисходительно, именно так, как тогда.

Любопытство, позабыв на время про личную жизнь, не смогло устоять перед искушением. Уж больно тема заманчивая! Как же хочется услышать, что он еще помнит что-то такое… важное. Ведь если помнит, значит… значит, ему все это время было не все равно!..

Но, как назло, она сама сейчас не могла вспомнить ни одной детали!.. Те, что настойчиво лезли в голову, были… из разряда тех, о которых сейчас лучше не упоминать! А других не вспоминалось. От череды пробежавших перед глазами картинок (ну, не про совместное поедание клубники в постели у него спрашивать же!) стало не по себе, и, дабы скрыть охватившее ее волнение, Вера постаралась вспомнить, с чего зашел разговор.

— Мы выпьем, — улыбнулась она, открыто посмотрев ему в глаза. — Надо же отметить. Обязательно. Позже. Даже знаю, чем.

Сказала и вдруг подумала, что первая сейчас подтвердила, что данная встреча не последняя.

— Многообещающе, — улыбнулся Сережа. Это про отмечание, выпивку или что не последняя?..

Он отложил папку в сторону. Вера полистала для вида еще пару-тройку страниц и тоже отложила. Надо плыть самостоятельно. Если и есть рядом спасательный круг, то это сам Сережа, и нужно вспомнить, что это действительно так.

— Расскажешь? — первым спросил он, и она, конечно, поняла, о чем. Интервьюеру пока придется побыть интервьюируемым.

— …С самого начала? Неужели ты не выяснил сам?

— Хочу тебя послушать. И — нет, профессиональное досье на тебя я не собирал. Да и личное, в общем-то, тоже нет.

— Работала на ТВ-24… Два года. Потом перешла корреспондентом на «Петербург». Полгода в «Новостях», потом год в информационно-аналитической программе…

Веру прервал зашедший официант, поинтересовался, готовы ли они сделать заказ и, получив его и забрав папки меню, удалился. Говорить про Вадима не хотелось, хотя женская гордость, наоборот, требовала сказать. Мол, должен же он увидеть, что она не оставалась одна, когда он ушел! Но сказать Вера решила не из-за гордости: не хотела врать, тем более что Сережа мог уже узнать о ее романе, если успел прочитать какие-нибудь интервью того времени.

Сережа молча ждал, когда она продолжит.

— Потом появился… Вадим. Он… руководитель службы линейных проектов… м-м-м… ему подчиняется ряд информационно-аналитических программ канала. В той программе, где я была корреспондентом, он… ну… мы с моим начальником часто обсуждали новые сюжеты, я же не могла ограничиться простыми репортажами, — Вера улыбнулась и Сережа с пониманием кивнул, — некоторые сюжеты надо было обсуждать с руководством, утверждать… Так и познакомились. И…

— У вас были отношения? — пришел ей на помощь Сережа, когда она замялась, чем подтвердил ее предположения о своей осведомленности. Вера благодарно на него взглянула.

— Да… Он давно хотел сделать программу формата «Окна в город». Занимался ее созданием и в один прекрасный момент предложил мне место ведущей. Я не могла отказаться от такого шанса.

Внезапно зазвонивший телефон, странно приглушенный, отвлек, и Вера не сразу поняла, где он находится. Забыла вытащить.

— Извини, — она взяла лежащую на соседнем диванчике сумку и долго в ней рылась, пытаясь отыскать продолжающий звонить телефон. Вечно он куда-то заваливается!.. Наконец достала, встала из-за стола и за пару минут объяснила Наташке, почему вдруг уехала, не попрощавшись. Сослалась на неожиданную важную встречу и пообещала завтра созвониться по поводу пятничного эфира.

Пока она говорила, пришел официант с нарезкой свежих овощей, хлебной корзинкой и минеральной водой. Сережа иногда на нее поглядывал, пока она слушала возмущения подруги.

— Это Наташка, — зачем-то пояснила она, усевшись на свое место и отложив телефон, в сторону, но недалеко. — Редактор «Окна в город». И подруга.

— Это ее я слышал, когда звонил в студию?

— Нет, — Вера усмехнулась, — ты должен был разговаривать с ее ассистентом, Викой. Слушай, как тебе это в голову пришло?

— Вспомнил про гражданскую позицию, — пожал плечами Сережа. — Боялся, что ты не узнаешь и не поймешь, что это я. Ты голос узнала?

— Да. Сразу. Это была не самая легкая минута, знаешь ли!

— «Хороший журналист» справился же с задачей?

— А то! — воскликнула Вера, смеясь. Не столько от смысла слов, сколько от намека на разговор в день знакомства. Вот и еще одна та самая мелочь, которую он помнит!..

Снова колыхнулась занавеска — официант на этот раз пришел с подносом, заставленным тарелками. Долма, печеные овощи, та самая телятина и соусник со сметаной… От долмы поднимался пар, а от печеных овощей исходил аппетитный аромат. Только сейчас Вера поняла, насколько на самом деле голодна. Обеда почти не было, нормально поесть не успела из-за подготовки к эфиру, а пара перехваченных бутербродов была очень давно.

— М-м-м… — она понюхала овощи, когда официант ушел.

Промелькнула мысль, что даже странно, что за стенами темный вечер морозного января, а не белая ночь!.. Маленькая кафешка где-то в Коломне… Хотя почему «где-то»?.. Можно подумать, она не помнит, где именно! Конечно, помнит. Интересно, то кафе еще существует?..

— Вера… — Сережа с вилкой в руке придвинул к себе свою тарелку, но пока к еде не притронулся. — Вы расстались?

Вера, вспоминавшая в этот момент, как они шли с Сережей до так и оставшейся на набережной машины, после того, как их вежливо вытурили из кафе в начале двенадцатого по случаю его закрытия, моргнула пару раз, прогоняя белесую дымку памяти.

— Да. Уже больше полугода. Месяцев восемь примерно. Я… не любила его, — промелькнувший в голове образ бывшего любовника сейчас показался неприятным, хотя почти все время тешил самолюбие, даже после расставания. — Сначала думала, что все сложится… но не сложилось. Он… — в памяти вдруг всплыли какие-то глупые статейки из женских журналов, гласившие, что ни в коем случае нельзя мужчине расхваливать своих бывших, и Вера, всегда со скепсисом почитывавшая подобные журнальчики просто от нечего делать, вдруг осеклась, осознав, что только что хотела перечислить кучу достоинств Вадима. — Он… очень хороший, правда, просто он так и остался… чужим.

Женская гордость тут же обеспокоилась тем, что вопрос о том, был ли чужим Сережа или успел стать своим, так и витает в воздухе, и Вера поспешила продолжить.

— Я не хотела, чтобы для него отношения стали серьезнее, чем были. И мы расстались. Было очень неудобно из-за программы, но сейчас мы более-менее нормально работаем. Кажется, у него кто-то есть. Давай на этом покончим с моей личной жизнью? Другой не было.

— Хорошо. В смысле, что покончим, — чуть смутился Сережа, наверное, понял, что «хорошо» будто бы относилось к «другой не было». А может, и относилось?..

Он придвинул к себе тарелку и потянулся за сметаной.

— Ты довольна своей работой? Это то, чего ты хотела?

— И да, и нет… — Вера подцепила на вилку соблазнительный виноградный сверточек, предвкушая, как сейчас будет горячо и упоительно вкусно, но до рта вилку не донесла, задумалась. — Довольна, конечно. Мне нереально повезло! Вадим дал мне пропускной билет в тот мир телевидения, до которого простой корреспондент шел бы еще долго и неизвестно, дошел ли бы. Теперь у меня своя программа, прекрасная команда, я во многом участвую в определении тем передач, могу от чего-то отказаться, если мне это неинтересно, или наоборот предложить что-то любопытное. Конечно, бывает, что приходится делать неинтересные лично мне передачи, или начальство отказывается от каких-то моих предложений, но в целом я всем довольна, конечно.

— Ты заметно изменилась. Профессионально.

— В лучшую сторону? — с неизбежным кокетством, от которого не было сил отказаться, спросила Вера, заранее зная ответ.

— Конечно.

— Ты… увидел меня только сейчас? — Наконец она отправила в рот наколотую на вилку долму и едва удержалась от того, чтобы закрыть глаза от удовольствия. — М-м-м, сто лет ее не ела!

— Сто? Или пять?

— …Пять.

— Ну ладно я, таким в служебной столовой не кормят, тебе-то что мешало?

Иногда он переставал быть чутким и понимающим, доказывая, что мужчины и женщины — все же представители разных Вселенных. Так искренне удивляется, как будто действительно не понимает, что это их еда с того самого вечера и она не хотела есть ее ни с кем-то еще, ни одна, без него!

— Не знаю, — независимо и безразлично пожала плечами Вера. — Не довелось как-то. Ну, так ты сейчас меня увидел?

— Да. Телевизор редко смотрю. Увидел совсем случайно.

— Как это было? Расскажи, мне же интересно! И когда это было именно? Какая тема была?

— …Про школьных психологов.

Вера озадаченно застыла с очередной не дошедшей до рта вилкой. С долмы капнула в тарелку сметана.

— Это же… в прошлом году еще было. — Почему-то ей казалось, что он назовет одну из тем последних дней. Нет, понятно, что на новогодних каникулах видеть не мог, потому она и ожидала что-то из последнего!..

— Угу, — Сережа кивнул, подкладывая себе овощей из общего блюда.

— Понятно… И как это было?

— Неожиданно, — усмехнулся он. — Впечатляюще. Такая… — он задумался, продолжая держать блюдо с овощами в руке, — собранная, уверенная в себе… Повзрослевшая. Не похожая на ту девчонку, что я помню.

«Помню». Сердце выхватило в первую очередь самое важное!

— И что? Сразу принялся досье собирать?

— Практически. В перерывах между службой. Посмотрел несколько выпусков. Это… было очень достойно.

Слышать такую похвалу от него было безумно приятно. И она верила, что сказано это абсолютно искренне. Подумалось о коллегах, тех самых, которые при встрече улыбаются, а за глаза не стесняясь поливают грязью — их немного, но достаточно, чтобы ненавидеть эту сторону телевизионного мира. И мелькнула странная, не приходившая раньше в голову мысль. Может, и Вадима она не смогла полюбить просто потому, что не доверяла полностью?.. Он поэтому не стал «своим»?..

— Ну, а ты?.. Теперь твоя очередь! — Вера решила обдумать мысль позже, сейчас есть куда более интересующие ее вещи. — Служба-жена-дети… Давай рассказывай!

За собственной шуткой вдруг промелькнуло «а что, если он и вправду был женат и у него есть ребенок?» Шуткой ей хотелось скрыть некоторую неловкость, а в результате скрывать надо некоторую охватившую панику! Что, если он сейчас скажет, что был женат?!.. Понятия она не имеет, что будет делать в таком случае!..

Сережа на жен и детей лишь коротко бросил на нее чуть удивленный взгляд и тут же вернулся к собственной тарелке. Собрал последним оставшимся кусочком долмы растекшуюся по тарелке сметану, отправил его в рот и продолжал молчать, даже когда вроде бы дожевал. Вера ждала, тихонько наблюдая. Когда молчание затянулось, вдруг испугалась. Вернулась мысль о детях, и стало до чертиков страшно — да мало ли что произойти могло?!..

— Если ты еще полминуты будешь молчать, я такого надумаю, что…

— Не надо. Все не страшно.

— Но есть что-то, о чем ты говорить не хочешь. — Она не спросила, она констатировала то, что видит. Все-таки хоть как-то они успели узнать друг друга.

— Выбора у меня, видимо, нет.

Это тоже был не вопрос, но Вера ответила:

— Нет. Рассказывай.

Пришла в голову мысль, что рассказывать ему тоже, как и ей, не хочется о чем-то личном. Ну, если исходить из того, что он сейчас один (иначе бы здесь не был), значит, должен был быть какой-то неудавшийся роман. Неудавшийся и, видимо, чем-то неприятный… Вспомнилась Ольга Белова как пример особо неудачного романа в его жизни… И стало по-настоящему страшно. Если еще какая-нибудь стерва его предала… Вдруг окатило холодной волной: вспомнился тот его взгляд — изменившийся взгляд! Если бы его предали снова, он был бы именно таким теперь!..

Не завалить его вопросами, а терпеливо дождаться рассказа оказалось чертовски сложно. Пришлось призвать на помощь весь хваленый профессионализм и молча ждать, всем видом показывая, что она готова слушать.

— Да мне почти нечего рассказывать, — пожал Сережа плечами. — Служба. И еще раз служба.

Он зачем-то переставил с места на место солонку, и Вера убедилась, что он сейчас, очевидно, лихорадочно пытается придумать, говорить или нет то, о чем говорить не хочет.

— В спецназе?

— Да. Сначала в одном месте, теперь в другом. Как ты понимаешь, не могу назвать никаких подробностей.

— Тогда же было ВМФ?

— Да.

— Сейчас нет?

— Н-несовсем…

— Ты вернулся в ГРУ?

— Нет, — Сережа улыбнулся, — это профессиональные попытки докопаться до истины?

— Нет, — Вера в ответ улыбнулась, — просто спрашиваю, мне же интересно. Ну, а что служба из себя представляет, можешь сказать?

— М-м-м… Участие в военных операциях. Правда, Вер, мне про службу нечего рассказать. Сама же догадываешься, какая она в спецназе, какого рода.

— Догадываюсь…

Она прекрасно знала, что он каждый день рискует жизнью, но, честно говоря, сейчас была бы рада услышать, что подобная служба уже в прошлом.

— А в личном? — она решила начать спрашивать самой, показалось, что так будет легче обоим.

— Да в личном тоже рассказывать нечего.

— Ну, у тебя же были девушки? — спросила Вера ровным голосом с точно выверенными интонациями, вознеся кучу благодарностей своему педагогу по речи. Ни грамма ревности и неприязни.

— Были, только это не заканчивалось ничем хорошим. По разным причинам…

Он сказал как-то так, что стало понятно — причина действительно не в… романтических отношениях. Правда, любопытство требовало подробностей, но Вера решила промолчать. Ну, или пока промолчать. Может быть, при случае он расскажет больше.

— Наверно, и все… У меня не такая насыщенная событиями жизнь была.

Вера совершенно точно видела, что не все. И теперь соображала, с какой стороны начать расспрашивать.

— А как родители? Как Аня? Сколько ей?.. Двадцать три где-то? Наверно, вуз уже закончила? — Раньше именно о младшей из двух сестер он рассказывал больше. Веру это немного удивляло, ведь большее участие в воспитании он принимал со старшей, Мариной. Именно с ней гулял и занимался, освободив маму, занятую новорожденной Аней.

— Аня в первом меде, на четвертом курсе.

— Ого! И каким она будет врачом?

— «Ого» как раз в том, каким, — усмехнулся Сережа. — Психотерапевтом.

— Ничего себе! Необычный выбор…

— Вот мы тоже… удивились. Родители так же. Мама еще работает, — Сережа заметно расслабился, явно обрадовавшись безопасной теме, значит, искать надо в чем-то другом, не в семье. — Говорит, что не хочет уходить, что на пенсии заняться будет нечем. Отца то и дело куда-то приглашают, хотя он как раз на пенсии. Мотается, как и прежде, по командировкам, разве что в палатках не ночует уже, здоровье не то.

Пока он говорил, Вера украдкой — как ей казалось — пыталась его рассматривать. Ловила маленькие знакомые детальки в тоне голоса, в мимике, в движениях — все то, в чем можно было узнать… И радовалась, действительно узнавая!

Она не могла скрыть улыбку, глядя на то, как ощутимо потеплел его взгляд, когда он заговорил о семье. То, что своих родных он очень любит, она поняла еще тогда. Припомнился его рассказ про первую встречу после года отсутствия…

— Вер, как твои? Как мама?

Мысли с Сережи на собственных родных переключились не сразу.

— Мама в порядке, у них все хорошо. Собаку завели, теперь спорят, кто гулять должен. Собака за хозяина отчима считает, как главу семьи, а тот агитирует маму гулять, мол, дополнительные прогулки на свежем воздухе полезны для здоровья.

— Как у нее со здоровьем?

— Да по всякому. Более-менее нормально. А… у меня тут, знаешь, сестра появилась…

— Как?.. — ожидаемо обалдел Сережа, и Вера улыбнулась.

— Папина дочь от второго брака. Он… его не стало три года назад, и мы познакомились на похоронах. Ну, и как-то так сошлись, общаться начали. Ей сейчас двадцать, учится. Маша.

— Здорово!

— Да, вот жила тут одна, с отцом почти не виделась, а теперь сестра есть… Воспитываю потихоньку.

Сережа рассмеялся, и Вере не оставалось ничего другого, как засмеяться тоже. Представила, что успел он подумать про это воспитание, и, в общем-то, наверно он не так уж и далек от истины!.. Смех их прервал появившийся официант, забрал пустые тарелки, поинтересовался, желают ли гости еще что-нибудь или нести чай, и ушел.

Скоро официант принесет чай, опять прервет, потому спрашивать пока напрямую не стоит. И немного подумав, Вера вспомнила еще об одной теме. Неприятной, но вполне возможной.

— Сереж, а ты знаешь что-нибудь про Белова?.. Он еще сидит?

— Да… Куда он денется?

— Ну, мало ли, бывают же амнистии, УДО и прочее…

— Не с такой статьей.

Про Ольгу Белову Вера справки как раз наводила и теперь пыталась решить, стоит ли о ней заговаривать. А если все же дело в… некой женщине?.. Может, и к его проблеме это как-то подтолкнет ближе?..

— А… про Ольгу… ты знаешь?

В глазах появились ожидаемые льдинки, и Вера от души понадеялась, что этот холод предназначен Ольге, а не ей самой за то, что заговорила на такую тему.

— Нет, не знаю.

Тон явно означал, что знать он и не хочет, и Вера снова задумалась — продолжать или не стоит.

— Я что-то должен знать?

— Н-нет… Просто спросила. Она… замужем за… одним чиновником.

— Сочувствую ему, — ответил Сережа безразличным тоном.

Как и предполагала Вера, официант вернулся с чашками и большим чайником. Поставил перед ними по тарелочке с десертом — небольшому кусочку тортика, на котором они оба остановили свой выбор — и бесшумно удалился. Вера с сомнением смотрела на засахаренные вишенки и думала о том, что под десерт спрашивать о чем-то неприятном как-то неправильно… Впрочем, после десерта еще не правильнее!..

— Сережа…

— У? — он помешивал насыпанный в чай сахар, смотрел в чашку и, о чем он сейчас думает, она понять не могла. Но почему-то же он уставился так пристально в чашку?..

— У тебя что-то случилось?

— Нет, — он поднял на нее глаза. В них она тоже ничего не поняла. — У меня все в порядке.

— Ты изменился.

Взгляд он опустил. И вздохнул. Что означало «да».

— Что случилось?.. Что-то с родными?.. Или на службе?.. Кто-то погиб?

— Вер, все у меня нормально.

— Может быть, нормально. Но что-то произошло за эти годы, что-то изменило тебя. Ты… ты по-другому разговариваешь, по-другому ведешь себя, у тебя… другой взгляд…

— Это плохо?

Он неожиданно пронзительно посмотрел ей в глаза. И от этой пронзительности она тут же сбилась — чертов профессионализм никак не помогал в настолько личном разговоре!

— Нет. Я… знаешь, я ехала сейчас и думала о том, что не знаю, что буду делать, если не почувствую тебя… прежним… Ты… сейчас я вижу, что ты… в чем-то другой… Но это ты.

Пока говорила, изо всех сил старалась не отвести глаза, выдержать этот его взгляд и отчего-то была уверена — то, будут ли они вместе, смогут ли они быть вместе, решается именно сейчас. Руки стали холодными и очень хотелось за что-нибудь схватиться — не глядя нащупала рядом с блюдцем ложечку.

— Если… мы… Сережа, если мы — это «мы», то… я хочу знать, хочу понимать.

Подумала, что если ее предположения насчет очередного предательства верны, то понятное дело, почему ему так не хочется рассказывать!.. Но оставить это невыясненным кажется неправильным. Тем более сейчас, когда разговор уже начат, и он уже почти подтвердил, что что-то действительно было.

Хотелось взять его за руку. Но не решилась, подумала, что если ему трудно сказать, физический контакт сделает еще хуже.

Сережа вытащил из чашки ложку, сделал глоток, поставил чашку обратно и в тот момент, когда Вера, устав ждать, хотела поторопить, заговорил.

— У нас была операция по спасению заложников на катере. Так получилось, что тогда погибли гражданские. По… по моей вине. Операция была провалена, в военной прокуратуре начались разбирательства, нас… — Он говорил медленно, как будто заставляя себя через силу произносить каждую фразу. Вера слушала, затаив дыхание, боясь пошевелиться, дабы не спугнуть. — В общем, потом был суд, и меня посадили. Отсидел я только год. Отпустили.

Привыкший к быстрой обработке любой информации мозг профессионального журналиста напрочь отказывался связать разрозненные слова — «прокуратура», «суд», «посадили», «отсидел» — в единую картину. А главное — привязать их к Сереже. Потому что перед глазами сейчас предстал монитор компьютера Антона со взломанной базой ГРУ и ложным обвинением. В голове бился очень глупый вопрос: как так могло получиться, что Сережа сидел в тюрьме, если они сняли с него все обвинения?..

Он наконец оторвал взгляд от чашки, посмотрел на нее — и в голове прояснилось. Пазл из разрозненных кусочков сложился. И потряс тем, что наконец она осознала.

Он так изменился, потому что сидел в тюрьме. Потому что по его вине погибли люди.

Наверно, не надо смотреть на него настолько перепуганно, наверно, это не лучшая реакция, на которую он надеялся, но, черт возьми, как еще она должна отреагировать?!.. Вера с усилием перевела дыхание, выронила ложку и провела обеими руками по голове, будто сдерживая дрожь в руках и укладывая мысли получше…

— Почему… по твоей вине?

— Я выстрелил в бандита, не заметив в его руке гранату. С выдернутой чекой. — Он снова вернулся взглядом к чашке, которая, подумалось Вере, была для него сейчас, наверно, тем самым спасательным кругом. Схватить за руки и заставить понять, что спасение вовсе не в чашке, хотелось ужасно, но пошевелиться Вера не могла. Слушала. И боялась. — Все было в суматохе… там вообще была сложная ситуация… Но меня это не оправдывает. — Он вдруг посмотрел на нее, и Вера вздрогнула. — В опасности были заложники, и я должен был быть уверен, прежде чем стрелять, что им ничто не угрожает.

— Подожди… Если ты не видел, значит, не мог увидеть? Ты не знал про гранату, это случайность!..

— Должен был знать.

Он это сказал с такой обреченной убежденностью, что она больше не решилась возражать. Не хотелось делать больно, но спросить, она чувствовала, надо…

— Кто… погиб?

— …Женщина и ее дочь пятнадцати лет.

Хорошо развитое воображение быстро нарисовало картину: женщина с дочкой, перепуганные, тесно прижимающиеся друг к другу, бандит с пистолетом в одной руке и гранатой в другой, Сережа с пистолетом… Выстрел, взрыв… Пробежала дрожь от осознания, что он сам мог в том взрыве погибнуть.

А внутри все похолодело от понимания того, как он должен был винить себя… Она опустила взгляд, чтобы он не увидел разрывающей ее сейчас жалости.

Не плакать. Только не плакать.

Суд… вспомнился суд над Беловым, на которым они вместе были… Ох, Белов!.. Зачем она о нем заговорила?!.. Как, наверно, иначе он воспринимается сейчас Сережей, если сам сидел в тюрьме!.. И она еще хороша, про УДО и амнистии!..

— Вер… Это все в прошлом. Давай закроем тему.

Такое не может быть в прошлом, она прекрасно это понимала. Тем более у такого человека, как он.

— Скажи только про тюрьму. Как… — не стала договаривать, но он понял.

— Я почти все время был в одиночной камере, поверь, это намного… лучше, чем в общей. Так что мне повезло.

— Год в одиночной камере?.. Повезло?..

— Да. Условия все-таки лучше. Когда ты предоставлен сам себе, это значительно легче.

Господи боже! Его мама!.. Как она это пережила?!

— Сережа, а мама?..

— Мама каждые две недели навещала, приносила еду, книги. Писала. Она и… женщина, которая в нашем отряде была… Мамины письма читать было… сложно, больно было за нее. А Ри… Ритины очень поддержали, их всего три было, у нее служба, некогда писать, но она находила время. И писала так… когда ее читал… и перечитывал, будто возвращался в нормальную жизнь.

— Кто эта Рита?

— Легендарный человек, на самом деле. Уникальная женщина, боец с потрясающей подготовкой. Она нам с… с пацанами вроде как старшей сестрой была… ну, некоторым даже почти мамой. И до сих пор остается.

Не плакать… Ни в коем случае не плакать. Иначе он никогда больше об этом не заговорит.

Когда зашла речь об этой женщине, его взгляд наконец перестал быть настолько ледяным.

— Когда это было?

— В двенадцатом. Мы закрыли тему?

Через год после их расставания?.. Она думала, что он нашел себе другую и счастлив, а он в это время сидел в тюрьме?!.. Боже…

Ей ничего не оставалось, как кивнуть соглашаясь. В конце концов, ей это еще переварить надо. Тюрьма, погибшие люди… Хотелось вернуться на пять лет назад в тот их последний разговор и предупредить того Сережу!.. Кажется, что это было так недавно…

Ее рук, в которые она снова схватила давешнюю ложечку, вдруг коснулась его рука. Она увидела прямо перед собой его очень знакомые пальцы и отстраненно подумала, что он ее опередил. Подняла глаза.

— Вер, это в прошлом.

Она перехватила его руку.

— Тебе… было…

— Пережил же, — вдруг рассердившись, возразил Сережа и отнял руку. — Вер, все нормально. Я жив-здоров. Да, это был не самый легкий год, да, многое… на многое он повлиял. Но не надо в панику впадать. Все нормально.

— Я не впадаю в панику…

— Не надо так пугаться.

— Я… — замолчала, решив, что говорить «не пугаюсь» точно бессмысленно.

— У нас чай совсем остыл, может, новый закажем?

— А ты хочешь?

— …Да после таких разговоров… не чая хочется, — он вздохнул и откинулся на спинку кресла, одновременно пощупав чайник. — Почти холодный.

Вера подумала было извиниться за свою настойчивость, но не стала. Когда-то этот разговор должен был состояться… Все равно ведь рассказывать пришлось бы… Если это, конечно, не последняя их встреча.

— Давай я схожу поищу официанта, — предложил Сережа, поднимаясь. Вере вспомнилось, как в тот разговор, пять лет назад, она ходила заказывать им чай.

Поднявшись, он вроде бы задержался и ей показалось, что хотел подойти к ней, но передумал. Отвернулся и молча скрылся за занавеской.

От того, что он ушел, вдруг явственно и ощутимо прочувствовалось его присутствие. А ведь три часа назад она жила еще прежней жизнью. Той, в которой его «никогда не будет». Той, в которой «у их отношений нет будущего». Той, в которой она десятки раз приходила сюда, сидела здесь так же одна в ожидании прихода тех, с кем встречалась. Сейчас она сидит одна, потому что Сережа, вовсе не приснившийся, а самый-пресамый реальный, пошел заказать им чай.

Это мог бы быть сон, если бы не рассказ о тюрьме. Такого даже ей не могло бы присниться!..

Взбудораженное воображение рисовало Сережу в тюремной одежде в темной камере… Решетка на окне, железная кровать, холод, одиночество, письма от мамы… Господи, какой ужас!..

Зря она где-то полгода назад отказалась от темы про содержание в колониях! Ох, зря. Сейчас хотя бы знала куда подробнее о том, что и как ему пришлось пережить…

Он вернулся быстро, довольным тоном поведал, что новый горячий чайник им сейчас принесут, сел за стол и… улыбнулся.

— Давай рассказывай!

— Что? — перепугалась Вера.

— Что-нибудь! Я не имею никакого представления о жизни… телевизионных ведущих! Расскажи, чем ты занимаешься. Да и потом… сомневаюсь, что ты научилась жить без приключений. Наверняка, у вас бывают какие-то… ситуации интересные. Расскажи что-нибудь.

Перевел тему… Ну что ж, может, оно и к лучшему. В конце концов, сама настояла на откровениях, самой же и спасать их вечер.

Она только начала описывать свой обычный день, когда явился официант. Не зря ей нравится это место и не зря Лешка получает свою весьма неплохую зарплату — официанты у него сообразительные и услужливые. Догадался принести и новые пустые чашки.

Глядя на поднимающийся над коричневато-красным напитком пар, Вера дорассказала про подготовку эфира, собственно сам эфир, решение всевозможных задач на следующий день и наконец свободный вечер. Который частенько проходит все в той же подготовке. Или в виде посиделок с подругами. Или за приятным вечером с книгой — и чтоб никакого телевизора. Или наоборот с телевизором — надо же быть в курсе.

На очередном «или» Сережа усмехнулся.

— Понятно. Сначала надо посмотреть, как работают другие, а потом с подругами перемыть им косточки.

— Не настолько все примитивно, — рассмеялась Вера, доедая тортик, — но ты не совсем далек от истины! Хотя, конечно, — добавила она, тут же став серьезной, — есть мэтры, у которых можно только учиться, учиться и учиться. Ника Стрижак, например. Это же эталон просто!

— Наверно мне надо чаще смотреть телевизор, чтобы понять, о чем ты и о ком, — заметил Сережа, — но имя знакомо… Видел, наверно.

— Не мог не видеть, она в девяностых еще начинала. Я ходила на ее мастер-классы, когда пришла на телевидение работать. Она неоднократно говорила, что у нее телевизор включен с утра до вечера и что она научилась работать, именно глядя в телевизор — смотрела, как сделаны другие передачи, как поставлен свет, как работает ведущий, как выстроен разговор… Это действительно работает, начинаешь анализировать, понимать, что хорошо, что плохо, черпаешь какие-то выводы, уроки для себя. То есть смотришь как зритель, но учишься как профессионал.

— Трудно было начинать?

— В программе? Конечно! Безумно интересно и безумно сложно. И со временем… я не скажу, что что-то изменилось. Мне изначально было легко работать в кадре и работать на аудиторию, без этого у меня ничего не получилось бы. Но все нюансы работы… Я учусь… Чему-то, наверно, научилась за эти годы, но продолжаю учиться. Потому что замечаю за собой ошибки, разные, то речевые, то интонационно не то и не так выделила, надо было другое, то с каким-то фактом ошиблась, понадеялась на собственную память и не проверила… В общем, такое… то, над чем журналисту надо работать всегда.

— А смешное что-то случается?

— Смешное?.. да… не знаю… Обычно разные казусы носят скорее технический характер… Ну, микрофон не работает, видеосюжет не сразу пошел… Соответствующие товарищи потом получают по шапке, а для меня это небольшая заминка, из которой нужно выйти. Это не смешно, это просто рабочие моменты. А именно чтоб забавное, это надо у Наташки спрашивать, она все помнит. Я-то забываю, как только проблема исчерпана… А ты знаешь, надо спросить, — Вера потянулась к телефону.

— Да ладно, я же просто так спросил.

— Не, мне самой интересно! — Вера набрала сообщение с вопросом и отправила. — Какое-то, знаешь, ощущение, что что-то было, а вспомнить не могу… Не так давно.

На блюдце оставалась одна вишенка, которую Вера оставила себе на закуску. Она подняла ее за хвостик…

— Хочешь?

Сережа точно так же за хвостик держал двумя пальцами вишенку со своего тортика.

Клубника в постели?..

Он продолжал ее держать, не положил на Верино блюдце, и, подгоняемая воображаемой картинкой памяти, Вера приподнялась и потянулась к вишенке. Сережа протянул к ней руку, Вера посмотрела ему в глаза и обхватила вишенку губами, сорвав с хвостика. Села обратно и снова посмотрела на него — он улыбался. Очень знакомой улыбкой. С очень знакомыми искорками.

Она протянула руку, как хотелось еще в самом начале. Он протянул свою. Ладонь в ладонь легла тоже очень знакомо. Страшно и непонятно уже не было. Страх растворился в самом разговоре, в улыбках, в обоюдных намеках, в откровенности взаимных рассказов.

Это правда мы?

Кажется, правда.

Они были вместе так недолго!.. Четыре месяца… и пять с половиной лет. Ну что такое четыре месяца?!.. Нет, это много, потому что это было четыре месяца счастья! Огромного, сумасшедшего, через край — во всяком случае, ей, влюбленной, казалось именно так. Теперь то огромное, что было с ними тогда… сидело рядышком, здесь, за столом. Сидело и выжидало: смогут? решаться? не отступят?

Телефон тихонько возвестил о пришедшем сообщении. Не отнимая у Сережи руки, Вера взяла телефон другой.

«С кем у тебя встреча, что ты такие вопросы обсуждаешь?.. Из последнего — кот, или надо другое что?»

— Ой, точно! Кот!

— Что?.. — несколько растерянно переспросил Сережа.

— Идет эфир!.. — начала рассказ Вера, поудобнее устроившись, чтобы не отпускать руку. — Речь про русский язык, про ошибки, которые мы делаем, когда говорим, про то, что этих ошибок в последнее время стало больше. В общем, тема серьезная, хоть местами и возникали веселые моменты с примерами разных ошибок. Обстановка в студии средняя между серьезной и веселой. Знаешь, так бывает — люди или настроены очень серьезно и тогда более скованы, или, если тема позволяет, всегда готовы откликнуться на что-то забавное. Вот у нас второе было. Говорим мы, значит, об ошибках, о том, надо ли на них как-то реагировать, делать замечания, и тут я вижу, что аудитория стала еще веселее, чем была. Какие-то странные улыбки, которые люди вроде бы пытаются прятать. Не все, но многие. Я вроде бы ничего смешного тогда не сказала. Глянула в сторону редактора по гостям, а ее и вовсе нет на месте, чего, на самом деле, не должно быть. Потом я даю слово кому-то из гостей, у нас там профессора сидели, и пока профессор с очень умным видом размышляет о дальнейшей судьбе русского языка и русской культуры вообще, мне из аппаратной режиссер сообщает: «Вера, оставайся, где стоишь, не подходи к стойке». И все! Что происходит — не понимаю совершенно! Любой нормальный человек в такой ситуации обернулся бы посмотреть, что там такое. А я-то не могу! Я с профессором в кадре! Понимаю только, что камеру должны были переключить на другую, в которой стойка в кадр не попадает. — Вера перевела дыхание и сделала пару глотков чуть теплого чая. Сережа продолжал держать ее за руку и смотрел улыбаясь и заинтересованно. — Ну, профессор договорил и я даю слово эксперту из московской студии. Он начал говорить, то есть в кадре экран с ним и я могу свободно повернуться. Поворачиваюсь. На моей стойке сидит как ни в чем не бывало кот! Настоящий, живой кот! Черный с белыми лапками, ну, знаешь, как в носочках, — Сережа посмеиваясь кивнул. — И к нему крадется Лариса, гостевой редактор, это она тоже ждала включения телемоста, чтобы была возможность передвигаться по студии. У меня в голове, естественно, куча вопросов, откуда он вообще взялся. Ну, как?! Можешь себе представить, кот на студии! Где идут прямые эфиры! Это вообще… такого просто не может быть!

— Поймали? — весело спросил Сережа.

— Да, только я не видела как. Мне пришлось подольше разговаривать с экспертом, чтобы дать Ларисе время, и я была сосредоточена на вопросах и его ответах. Слышала только, как смеются зрители, и думала, догадается ли звукорежиссер убавить зал в эфире.

— И откуда он взялся? Выяснили?

— Да… Вахтерша, баба Шура, пустила бедолагу, пожалела. Осень поздняя была, холодно, дождь, он прибился к крыльцу… Она пустила, накормила бутербродами, которые себе на обед взяла, ну и не поднялась у нее рука выгнать обратно. Так он и остался на весь день. Забился куда-то и отсыпался наверно. А к эфиру проснулся и пошел гулять!

— Бабу Шуру-то не уволили?

— Нет, пожалели. Но ты представляешь, наглая какая морда, уселся прямо на стойку! Люди кругом, свет яркий, громко — ему все ни по чем! Уселся и сидит.

— Коты они вообще… наглые, — усмехнулся Сережа.

— Так он еще и не давался, дрался! Лариса потом жаловалась и показывала зацепки на шелковой блузке.

— Куда ж без этого… — пробормотал Сережа, все еще смеясь. — Да, весело у вас!

— Так не всегда, конечно. И слава Богу. Обычно все проблемы куда более скучные — полчаса до эфира, гость где-то в пробке на Каменоостровском, а он уже полчаса как должен сидеть в кресле у гримера.

— Гость? Даже мужики?

— Конечно! И особенно лысые. Лысого посадишь в студию неподготовленного, и через десять минут его лысина будет сверкать в кадре, ослепляя своим сиянием.

— Как у вас все… — качнул головой Сережа. Вере приятно было удивить его чем-то.

— Да и вообще грим действительно нужен. Камера искажает черты. Даже красивая женщина, если ей не подчеркнуть глаза, не накрасить губы, покажется некрасивой. Ну и пудра, конечно, обязательна — под светом сразу все течет, испарина, жир, все это сразу блестеть начнет.

— Понятно. Наверно в каждой профессии есть свои особенности и такие мелочи, о которых и не подумаешь.

— Конечно. Представляю, сколько таких тайн у спецназа!.. Жаль, что они останутся тайнами. Было бы… интересно.

Сережа неопределенно кивнул то ли согласившись, что было бы интересно, то ли что тайны есть. Впрочем, их не может не быть — у спецназа-то!..

В наступившей паузе вдруг одновременно для обоих стали важны их соединенные руки, хотя пока разговаривали, казалось, не обращали внимания.

Уже нет сомнений. Это мы. Хоть и не верится.

Завтра все воспримется чуть-чуть иначе, подумалось Вере. Куда более осмысленно и не так невероятно-сказочно. Завтра она точно поверит.

Могло так быть, что она осталась бы равнодушна?.. Ведь думала об этом после его звонка. Хотела проверить. И что?.. Могло быть так, что прикосновение этих рук не вызовет вообще никаких эмоций?.. Сложно сказать. За два часа она преодолела расстояние пяти последних лет. Кассета с видеосюжетом жизни отмоталась назад, и то время, те чувства стали ближе… Может быть это только иллюзией? Может так быть, что завтра она проснется и трезво взглянет на этот вечер, сейчас кажущийся чудом? Трезво взглянет и поймет, что этот человек ей все-таки… чужой?

Сережа чужой?!.. Что за бред?.. Да не был он чужим даже все эти пять лет, даже когда ушел. Он был ее светлым воспоминанием, ее радостью, ее печалью, ее болью, но — ее! В те четыре месяца он был самым близким, самым родным, и остался им — где-то в глубине души, там, куда она запрятала все те чувства, чтобы не болели так часто, как в первое время.

Реальное осознание пришло только сейчас — не эфемерное «он позвонил!», переполненное восторгом и абсолютно далекое от реальности, а самое настоящее и… жизненное. Вера вдруг поняла, что все происходящее действительно происходит наяву, что именно сейчас жизнь в корне меняется и что этот человек напротив действительно ее Сережа и он действительно теперь будет рядом.

Как можно менее заметно она прошлась взглядом по чуть изменившемуся лицу, опустилась ниже, в ворот расстегнутой кофты, по пуговицам рубашки. Она… она все помнит. Ощущение легкой шероховатости гладкой бритой щеки, когда она вечером, возвращаясь с работы, обнимала его, тепло мягких губ, — нет-нет, только не смотреть! — когда он просто так, невзначай целовал, когда они в обнимку усаживались на диван и она что-то рассказывала, увлеченная новым, открывшимся ей миром телевидения. А там, под шерстяным воротником кофты, на плечах и спине неожиданно нежная бархатная кожа, только на шее чуть грубей… А если провести…

Ох, о чем она думает?!..

Моментально бросило в жар — в конце концов, она уже тысячу лет не думала ничего такого!.. Руке, дрогнувшей от охватившего смятения и теперь нежно сжимаемой, стало горячо, и нестерпимо захотелось что-то сделать — коснуться как-то так, чтобы унять хоть немного пробежавшую горячую волну. Унять? Или усилить?.. Память тут же напомнила забытое ощущение — ощущение его рук на горячей коже…

Вот тебе и клубника в постели!..

Женская гордость вопила о том, чтобы Вера не смела хоть чем-то выдать своих мыслей, и на этот раз невозможно было с ней не согласиться. Руку хотелось отнять, неторопливая, ненавязчивая нежность его прикосновений стала почти пыткой, но и прекратить ее Вера не решилась — хотелось чувствовать его.

Мысль, промелькнувшую на границе сознания, — не позвать ли его домой прямо сразу, — она прогнала и даже не стала обдумывать.

Спасла вдруг дернувшаяся занавеска. Каким-то невероятным чудом и боковым зрением Вера успела увидеть небольшое движение, услышать шуршание — и выдернула руку так быстро, что к моменту, как официант полностью откинул занавеску и вошел, Сережа все еще недоуменно и растерянно смотрел на нее.

— Что-нибудь еще желаете? — поинтересовался официант, забирая посуду.

От еще чего-нибудь они отказались, и, когда молодой человек скрылся из вида, пообещав принести счет, Вера пояснила:

— Мне бы не хотелось, чтобы завтра кто-нибудь обсуждал, с кем у меня было свидание.

Сережа промолчал, только немного странно посмотрел на нее, но углубляться в тему Вера не стала. Это разговор долгий и наверно все же не для первой встречи. Спросила, где он живет, куда ему нужно ехать, — выяснилось, что разъедутся они из кафе в совершенно разные стороны. «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону…» — почему-то припомнилось вдруг совершенно не к месту, и вдруг охватила какая-то неясная тревога. Или все же к месту?..

— Давай созвонимся завтра, — первая предложила она, дабы заглушить непонятную тревогу и развеять смутившие мысли. Если она продолжит думать то, о чем думает, он обязательно поймет. И как минимум решит, что она… озабоченная на почве одиночества. Или… что она жить без него не могла все эти годы и теперь сходит с ума от счастья, что он наконец-то объявился! «Сережа будет думать… иначе», — робко попыталось возразить сердце, но разум припечатал: «Что он, не мужик, что ли, ваш Сережа?!» Почему под конец вечера гордость, не поднимавшая головы пять лет, полгода и эти два часа, вдруг проснулась и начала диктовать свои условия?!..

— Я позвоню вечером, когда освобожусь. Если, конечно, буду свободен, — Сережа смотрел как-то странно, но она не могла понять, что означает его взгляд, а спрашивать не решилась.

Разобравшись с принесенным счетом и одевшись, они вышли на улицу. Вера огляделась, небольшая парковка была почти полностью занята.

— Где твоя машина?

Сережа почему-то усмехнулся и кивнул по направлению к Вериной «бэхе», увлекая ее за собой, осторожно поддерживая под руку. Оказалось, что его машина рядом, прямо сзади и, когда Вера подъехала, он уже был на месте, она вспомнила, как пожалела, что приходится заезжать задом, зимой с сугробами это неудобно. Значит, она просто его не заметила. И вот почему он подошел так быстро, когда она вышла из машины.

— Привет, — Сережа провел рукой по красной, припорошенной снегом крыше, и, улыбаясь, повернулся к Вере: — Не ожидал ее увидеть.

— Я ее слишком люблю, чтобы расстаться… — Фраза прозвучала как-то двусмысленно, особенно про машину, которая была прямой отсылкой к прошлому. И чтобы вновь скрыть смущение, Вера нырнула в сумку в поисках ключей.

— Солнце… — он взял ее за руку в тот момент, когда она вытащила ключи. На кнопку Вера нажать успела, и машина отозвалась привычным пищанием. Это обращение, а точнее тон его голоса подействовали гипнотически, и Вера застыла, не двигаясь, только дала притянуть себя за руку ближе. — Солнце…

Он смотрел так внимательно, выжидающе и будто ища ответ на какой-то вопрос, а ей ужасно хотелось просто обнять. Опять же, как здесь два часа назад, обнять по-настоящему, без толстой зимней одежды, обнять, чтобы почувствовать и поверить.

Из дверей кафе с шумом и смехом вывалилась компания молодых людей, пикнула чья-то сигнализация и кто-то крикнул: «Давайте на моей!» Вера не задумываясь отстранилась:

— Сережа, давай потом поговорим… Здесь все-таки люди и вообще…

Его непонимающий взгляд заставил начать объяснять, хотя делать этого почему-то очень не хотелось:

— Я не могу просто так обниматься в общественном месте… — она чуть не ляпнула «непонятно с кем», но вовремя одумалась, — с мужчиной, которого раньше никогда не было в моем окружении. Если нас увидит кто-то из моих знакомых, начнутся сплетни, слухи и…

— Вера, здесь никого нет.

— Сереж, пожалуйста… — она не знала, куда деться от его настолько внимательного и изучающего взгляда! — Давай созвонимся завтра и… обо всем поговорим.

Ей самой нестерпимо хотелось иного завершения, ей ужасно не хватало его самого, тепла его рук, ей не хотелось прощаться и разъезжаться по домам, но не предлагать же поехать к ней, в самом деле!.. Как это вообще будет выглядеть?!..

Она легонько пожала его руку и… шагнула к машине. Открыла дверцу, уселась и проводила взглядом Сережу, направившегося к своей машине. Завтра, все завтра — еще раз убедила себя, завела мотор и какое-то время подождала, пока он прогреется. Сережа с места не трогался — наверно тоже «грелся». Вера расстегнула шубу, удобнее устроилась за рулем, еще раз посмотрела в сторону Сережиного «хендая» — его самого, конечно, не разглядела — и, тронувшись, выбралась с парковки.

Надо успокоится. Надо все обдумать. Рядом с ним она думать не может.

По Грибаналу ехать неудобно, набережная очень узкая, но делать крюк с выездом на Невский и потом встрять в неизменной пробке возле Сенной не хотелось категорически, потому Вера из двух зол выбрала меньшее.

Маршрут знакомый, потому она продолжила обдумывать всю свалившуюся на нее информацию, не следя особенно за дорожной ситуацией. Время было уже позднее, прохожих практически нет, да и не гуляет никто здесь зимой, да в такое время, несмотря на близость к центру!.. Место такое… не особо обитаемое. Никто под колеса бросаться не собирался, потому Вера спокойно предавалась размышлениям, пока машина послушно катилась по заснеженной набережной. Хотя размышлениями это назвать было сложно — пока только пыталась уложить в голове новость о тюрьме и уже прикидывала, что именно нужно поискать в Интернете на эту тему.

Если бы не мысли о необитаемости района, она ничего бы и не подумала о машине, вдруг настойчиво сверкнувшей фарами в зеркале заднего вида. В какой-то момент ее заметила — появилась после одного из перекрестков, почти сразу после выезда на набережную, — но особого внимания не обратила, едет кто-то в ту же сторону, и ладно. И вот теперь этому кому-то понадобилось, чтоб она дорогу уступила?.. На узкой набережной, где проехать можно только по накатанной колее, проходящей мимо двух рядов припаркованных машин?!..

В зеркале снова мигнули фары — с ближнего на дальний, идиот, переключает! Да хоть пусть обморгается, как она его здесь пропустит?! Вдруг стало не по себе — все же место пустынное, дома, машины, но ни одной живой души. Если на нее сейчас нападут… Додумать Вера не успела.

На перекрестке, где от набережной вправо отходила в сторону улица — а может, и проспект какой, улица довольно широкая, — фары, неотступно маячившие в зеркале, вдруг куда-то резко метнулись. С правого бока промелькнуло что-то черное, Вера инстинктивно притормозила и в последнею, как ей показалось, секунду машина успела проскочить — наверняка обдав ее капот веером грязно-снежных брызг! — между ней и снова начинавшимся за перекрестком рядом припаркованных машин. Вот идиот-то!.. Псих ненормальный!.. Так рисковать ради какой-то незначительной выгоды во времени — ехала-то она не медленно!

Справедливости ради надо признать, что опасности для самой себя Вера в ситуации не увидела, рисковал этот идиот только своей машиной — на таком вираже, который он устроил, его могло занести в сторону и он впечатался бы в машины. Она сама, скорее всего, успела бы затормозить.

Ну и зачем так гонять?!.. Жена у него, что ли, рожает?.. Но, прикинув, что ситуации действительно в жизни бывают разные, Вера подуспокоилась и решила, что у того психа действительно могли быть уважительные причины. Подумав так, она выдохнула, прибавила газу и, проехав поворот, который в этом месте делал канал, а с ним и набережная, вдруг увидела черную машину, стоящую прямо на дороге. В том, что это та самая машина, сомнений не было никаких. Ну и куда ей теперь деваться с перегороженной дороги?!.. И зачем надо было обгонять, чтобы потом встать?!

Только подъехав ближе, Вера заметила, как в свете фар, осветивших капот, блеснула металлом надпись «Hyundai». Сумасшедшая мысль в голове оформиться не успела… Дверца со стороны водителя открылась, и он вышел. Вера, пребывая в полнейшем шоке, посмотрела в зеркало заднего вида, убедилась, что больше по набережной никто не едет, и, открыв дверцу, вышла.

— Ты ненормальный?! — в ее голосе плескалась паника, потому что только сейчас она представила, что именно таким образом он ездит на машине всегда! Сережа смотрел на нее молча, улыбался и… вдруг обнял и притянул к себе.

— Прости, не хотел тебя пугать. Вообще, думал, что ты поймешь, что это я, и остановишься.

— Ненормальный!.. — бросила Вера, пытаясь унять бешено стучащее сердце. К волне адреналина после его виража прибавилась немаленькая доза возмущения таким его поступком. А еще… он был ужасно близко. — Что случилось?!

— Да ничего, просто проверил, что никто за тобой не следит, и здесь уж точно никакие знакомые и незнакомые за тобой не подсматривают. Мы можем поговорить?

— Сережа…

— Здесь никого нет, — он прижал ее к себе сильнее, в чем она сразу узнала то самое ощущение от силы его рук, вдохнула его запах, и знакомый, и нет, и решила, что больше не может. К черту всю гордость и приличия!..

Подняла по его плечам вверх руки, коснулась открытой шеи в вороте расстегнутой кофты, хотела потянуть его к себе, но по ее взгляду он понял уже сам и наклонился. Не таким она представляла этот поцелуй, совсем не таким! Разве могла она тогда, когда позволяла себе чуть-чуть помечтать, представить, что они будут целоваться на темной, заставленной машинами, пустынной набережной после того, как Сережа чуть не устроит аварию с их участием!.. Разве могла представить, что поцелуй после стольких лет, такой долгожданный, будет продиктован вспышкой вовсе не страсти!.. Или… все же… Ненормальный… сумасшедший!.. Она прекрасно знала, как он умеет водить, что все эти фокусы вроде «полицейского разворота» и прочие фишки для него не представляют никакой сложности, но… все наложилось друг на друга — воспоминания в кафе, их соединенные руки, нежность прикосновений… Вспышка адреналина просто дала выход эмоциям.

Хотелось быть ближе, еще ближе… Вера в нетерпении переступила, ухватилась рукой за Сережино пальто и на мгновение разорвала поцелуй, переводя дыхание. Очень близко были его глаза, в темноте казавшиеся темными, и она пожалела, что не может сейчас разобрать, что таится в его взгляде. Впрочем, губы и руки сейчас были красноречивее глаз.

Горячее дыхание на морозном воздухе превращалось в облачко пара — два облачка смешивались друг с другом и растворялись в темноте. Рядом урчали двигателями их машины, где-то далеко шумела полная жизни, машин, людей и огней Садовая, а здесь было удивительно тихо. Темно, редкие фонари, еще более редкие огни окон, отражающиеся в черной воде незамерзшего канала. Наверно незамерзшего — зима так и не началась толком, несмотря на сугробы и мороз.

Ей было ужасно горячо внутри и было очень странно чувствовать, как замерзли пальцы — наверно Сережиному затылку должно быть холодно от ее руки, но навряд ли он это сейчас замечает. Его руки — почему-то теплые, в отличие от ее — забрались под расстегнутую шубу, прошлись по спине, по тонкой ткани блузки, отчего тут же пронеслась стая мурашек, и адреналин вдруг сменился… нежностью. Той самой, их с Сережей, нежностью — приправленной осознанием долгих лет разлуки.

Чуть отодвинувшись, он запахнул на ней полы шубы и взял ее замерзшие руки в свои — подышал, пытаясь согреть. От ощущения его дыхания снова пробежали мурашки.

— Давай-ка в машину прыгай, заболеешь, как там без тебя твоя программа будет?.. — он сказал это как-то тепло, понимающе и чуть-чуть иронично, именно так, как часто говорил тогда.

— Мы поговорим… о нас… обязательно. Давай сначала до завтра просто все… обдумаем… поспокойнее. Хорошо?

— Теперь да, — улыбнулся Сережа, и она вдруг поняла, что ему, как и ей самой, не хватало этой… точки, этого подтверждения, что все действительно наяву, что это все же случилось, что они теперь… будут вместе.

Она не могла от него оторваться, понимая, что приглашения домой точно не сделает. Но отпустить — выше ее сил!.. Потянулась за поцелуем — ну еще хоть разочек! — и услышала шелест шин, катящихся по снежному покрову. Они повернулись вместе — подъезжала машина.

Надо разъезжаться.

И без того быстрый поцелуй прервал нетерпеливый гудок и, пока водитель не высказал им, вполне справедливо, надо признать, все, что он думает о перегороженной дороге, они попрощались. Пожатие теплых рук, нежность взглядов и одновременное «до завтра», заглушенное еще одним гудком — длиннее и рассерженнее.

Машина встретила теплом хорошо прогревшегося салона, и Вера покрепче перехватила руль, сосредотачиваясь на дороге — надо как-то вернуться из облаков, в которых она сейчас витает!.. Добравшись до Садовой, они разъехались: Вера направо к Вознесенскому, Сережа налево — к центру. На перекрестке перед выездом он подмигнул ей аварийкой, она, радостно улыбнувшись, сделала то же.

* * *

Багира пришла снова, когда Вера, заставив себя отвлечься от романтических воспоминаний, читала материалы по завтрашнему эфиру. Услыхав сигнал электронного звонка, она оторвала взгляд от экрана, успев подумать, что хочется, чтобы вошел Сережа, хотя наверно еще рано…

— Пойдем наших встречать, — кивнула Багира головой куда-то себе за спину, в сторону коридора.

— Уже приехали? — Вера тут же, обрадовавшись, подскочила. Захлопнула ноутбук и, подхватив курточку, направилась к Рите. Та протянула ей какую-то одежду той же камуфляжной расцветки, что была на Сереже.

— Накинь, там прохладно уже.

— Спасибо!

Пока шли наверх, Рита пояснила, что группа уже долетела, и они вот-вот должны подъехать. А Вера вспомнила, что Сережа говорил, что Багира их часто встречает.

Еще вспомнила про свои мысли о тюрьме, о куче своих вопросов и о благодарности… Наверно, не самая подходящая тема для первого дня знакомства, но, с другой стороны, когда у нее еще выдастся возможность поговорить с Ритой?.. Если и встретятся на каком-то празднике, то навряд ли окажутся наедине!..

И только она собралась спросить, как Рита, нажав какую-то кнопку в лифте, повернулась к ней с улыбкой:

— Вер, не мое, конечно, дело. Но… удивительно… как вы с Серегой познакомились? Вы же… из разных миров!

Расстроившись, что Рита ее с темой разговора опередила — нечего было столько времени решаться! — Вера подумала, что отвечать лучше искренне и честно, раз уж она хочет, чтобы разговор этот был не последним. И улыбнулась, предвкушая реакцию.

— Мы шесть лет назад познакомились.

Лифт бесшумно остановился и они вышли. Багира, конечно, удивилась, но удивление, промелькнувшее на ее лице, быстро сменилось какими-то другими мыслями. Вспоминает Сережу шесть лет назад?.. Расспросить бы ее!.. Каким он тогда был… Даже сейчас, нисколько не сомневаясь в его чувствах, хотелось услышать, что тогда расставание не прошло для него бесследно…

В двух словах объяснив про Белова, Вера убедилась в своих предположениях, что история эта не так уж Багире неизвестна. Скорее, рассказ дополнил то, что та уже знала. Впрочем, особо углубляться в подробности Вера и не стала, защищая личные интересы Сережи. Не сказала об Ольге ни слова. Информация об обвинении и участии в судебном процессе не могла не быть в личном деле, но и тот факт, что Белов был Сережиным другом, Багиру вроде бы не удивил.

О том, как и почему расстались, Вера говорить не стала, а Рита больше не спрашивала. А ее короткое «едут!», прозвучавшее одновременно с появлением черного микроавтобуса, и вовсе положило конец разговорам. Приехали!

За тонированными стеклами ничего видно не было, и Вера вглядывалась в раскрытую дверь салона, из которой первым выпрыгнул недовольный чем-то Кот. Сейчас он совсем не был похож на того улыбающегося парня, каким Вера его помнила по фотографиям. Впрочем, скользнув по нему взглядом, Вера тут же о нем забыла. Почему-то охватило волнение, вдруг подумалось: «А если Сережа ранен?..» и пронеслась мысль, что Рита могла и специально не говорить заранее. Тревога прошла, как только Сережа вышел: все вроде бы в порядке, цел и невредим. Она улыбнулась и кивнула в ответ на его улыбку. А потом порадовалась, увидев, как Багира обнимает всех по очереди. Вот уж действительно ангел-хранитель!.. Стало тепло и очень приятно, как и тогда, когда Вера, быстро замерзшая в своей тоненькой курточке, предназначенной для поездок на машине, накинула предложенную Ритой камуфляжную куртку. Как будто частичка тепла «ангела-хранителя» перепала и ей!..

— Капитан-лейтенант Ионов, капитан-лейтенант Мыцик, подойдите ко мне! — прозвучало вдруг с той стороны, где Бизон разговаривал с мужчиной, которого Сережа называл Батей, показывая на фотографиях. Вера не сразу его узнала: темно, он быстро отошел с Бизоном в сторону, да и на фотографиях он был в гражданской одежде.

Но долго разглядывать бывшего Сережиного командира (хотя успела вспомнить, что именно он был командиром тогда, в той злополучной операции!) она не стала, потому что вдруг до сознания дошло, что сейчас прозвучало. Капитан-лейтенант Мыцик!.. Сережу повысили в звании?!..

Как-то она удивилась, почему он до сих пор старший лейтенант, хотя уже столько лет прошло, возмутилась теми, от кого это зависит, а Сережа быстро расписал всю их арифметику: минус год тюрьмы, минус год в бегах на Кавказе, да еще и переход из одной структуры в другую — вот и получилось, что звание капитан-лейтенанта вроде бы и логично было присвоить еще года три-четыре назад, но сразу после тюрьмы никто этого делать не стал, а потом… забыли.

Теперь вспомнили?.. Было обидно — что вспомнили только сейчас! — но все же очень радостно. Наконец-то!

В темноте и на расстоянии ей было не видно выражения его глаз, а рядом она оказалась, только когда он вдруг подозвал.

— Все в порядке? — спросил он тут же, обняв за плечи.

— Да! — хотелось обнять и расспросить обо всем, поздравить с новым званием, но группа как раз обсуждала, когда отмечать повышение.

Когда с обсуждением было покончено, все направились внутрь здания, и они с Сережей, предоставленные теперь друг другу, одновременно спросили:

— Ну, как ты тут?

— Ты цел? У тебя все в порядке?

Сережа засмеялся:

— Цел! Ну, так как ты?

— Я нормально… Домой, правда, хочется.

— Сейчас поедем.

— Тебе дали новое звание?

— Да, представляешь? — он улыбнулся совсем мальчишеской, радостной улыбкой.

Женя немного удивила, когда вдруг, улыбаясь, подошла и протянула руку для знакомства. Все-таки она Веру немного настораживала, несмотря на то, что ей было известно про отношения девушки с Котом. Это не было ревностью, как казалось Вере, скорее, она ждала немного ревностного восприятия себя самой — понимая, что значит боевое братство, и зная, что Женя считает Сережу другом. Такой же ревности можно будет ожидать от Сережиных сестер, но даже у них она будет меньше — они не общаются каждый день, не рискуют вместе жизнями и не зависят так друг от друга.

Кот в отличие от Жени не улыбался, познакомился скорее из вежливости. Интересно, почему. На фотографиях она помнила его всегда сияющим, жизнерадостным, потому нынешнее его чем-то явно недовольное настроение выглядело странным. Может, просто устал после операции?.. Хотя Сережа и Женя выглядят куда бодрее…

Женя очень удивила рассказом о своей маме, о том, что той нравится «Окно в город» и лично Вера. Она вообще не ожидала, что может зайти речь о ней как о ведущей — ожидала восприятия исключительно как Сережиной… девушки. Впрочем, конечно же, именно так они в первую очередь ее и воспринимают. Даже Рита.

Когда вышли из лифта, Сережа вдруг чуть притормозил.

— Вер, кто тебе рассказал про Дубинина?

Так удивилась, что Сережа вдруг заговорил о деле, что не сразу вникла в суть.

— Что рассказал?

— Изначально кто тебя навел на него?

— Э-эм… Толя Ковалев… Почему ты спрашиваешь?

— Кто он?

— Журналист знакомый, — пожала плечами, недоумевая, Вера. — Корреспондент «Свежей газеты».

— Идем, — потянул Сережа ее куда-то по другому коридору, не тому, который вел к комнате, где Вера провела весь день.

— Куда? Сережа, да почему ты спрашиваешь о нем?!..

Из разговора Сережи с Багирой Вера наконец поняла, в чем дело, удивилась, что не подумала об этом сама, но на особо сильные эмоции в сторону Ковалева, бывшего коллеги и хорошего знакомого, ее уже не хватило — впечатлений этого длинного дня оказалось предостаточно. И снова шагая по коридорам к выходу, она думала о том, что хочется домой. Устало улыбнулась проскользнувшей мысли: ей даже в голову не приходит подумать «домой» про собственную квартиру. Теперь «дом» — там, где… Сережа.