Игра Хеймитча: спонсоры (джен)

* * *

Продолжение действий, описанных в предыдущей главе. 54-е Голодные игры.

В этом году во время Жатвы я впервые сидел не просто на сцене. На этот раз меня посадили на «стул ментора», первый слева. На 51-х и 52-х играх я тоже входил в число приглашённых на церемонию, но тогда ментором был Холли — мне оставалось лишь сидеть и смотреть, как он работает, учиться у него.

Каждый год перед Жатвой на сцене ставят шесть стульев, по три с каждой стороны. Справа садятся наш мэр, мистер Корделл, рядом с ним — главный контролёр, госпожа Датч, и глава налоговой инспекции, мистер Лайтон. Последние три года, начиная с Жатвы-51, свои места на сцене, но с левой стороны, тоже занимали трое: ментор дистрикта — Холли Хэмиш, директор шахты номер один — мистер Федер и я.

Забавный факт: до моей победы на одном из стульев сидел мой собственный отец, но после тех игр он уступил место мне. Помню, как удивился и спросил его, где же тогда будет сидеть он сам, но отец лишь рассмеялся и преспокойно ушёл вниз со сцены, к маме, и крепко её обнял. Я сразу догадался, что она сильно переживала за Дейдру и очень боялась, что со сцены прозвучит имя моей сестры, но ни тогда, ни после этого не произошло.

Вот уже третий год мои родители сидят внизу, а я — на сцене. В будущем году Дейдре исполнится восемнадцать, и это будет её последняя Жатва.

На этот раз Холли сказался больным — проблемы с почками, вот так новость! — и заранее предупредил, что на Жатве присутствовать не будет, а заодно передал полномочия ментора мне.

Сегодня на сцене было жутко жарко, что вся одежда насквозь пропиталась потом. Всё, чего я хотел после церемонии, так это отправиться в лавку Доннеров — старик Доннер продаёт самый лучший лимонад, — но планы пошли коту под хвост.

— Митч! Куда это ты намылился? Иди в кабинет к мэру, там ты получишь выездные документы.

Окликнувший меня голос принадлежал, к моему изумлению, Холли. От досады я был готов рвать волосы на голове.

— Я сейчас что угодно дам за глоток воды, — честно признался я. — Как твои почки?

— Нормально, доктор говорит, что жить буду, — пожал плечами старый ментор. — Я выпил обезболивающие таблетки и пришёл. Решил за тобой присмотреть, не хочу, чтобы ты чего напутал.

Войдя в кабинет нашего мэра, мистера Корделла, Холли по-приятельски поздоровался с градоначальником:

— Привет, старина Дрэйк. Распорядись, чтобы нам с Митчем принесли бутылочку воды, в горле пересохло.

К тому моменту мэр уже подписал выездные документы на трёх человек (я сам, Роксана и Деккард). В кабинет вошёл мой отец:

— Все в сборе, отлично, — обратился он к мэру, — Напомни-ка мне, дружище Дрэйк, фамилии трибутов. Ведь они оба из «моего посёлка». Девочка вообще живёт в соседнем доме.

Едва взглянув на фамилию Деккарда, мой отец изменился в лице и воскликнул:

— Ага, так я и думал, парень из банды «юнитов»! Джентльмены! Вы не забыли наш разговор про банду малолеток, промышляющих разбоем в моём посёлке?

Отцовские слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Холли скривил недовольную гримасу и отвернулся, а мистер Корделл побледнел и заёрзал на стуле. Очень недовольный па обратился ко мне:

— Сын! В кои-то веки жеребьёвка на Жатве выбраковала «паршивую овцу» из моего стада. Будь любезен, обратно этого парня привези в гробу.

— Отец… — от волнения я поперхнулся водой и закашлялся, на помощь пришёл Холли, со всей силы хлопнувший меня по спине.— Это жестоко.

Таких слов от отца, да ещё и при посторонних, я услышать не ожидал. Следом прозвучал раздражённый голос ментора. Холли всегда избегает конфликтов, но в тот раз мой отец очень больно задел его за живое:

— Сэр! — обратился он к моему отцу. — Я обязан вмешаться. Ваша просьба не просто опасна, она беззаконна. Более того, она грозит неприятностями вашему сыну!

Я ещё не видел ничего подобного: глаза моего дорогого па округлились, точно два блюдца. Отец, хотя и растерялся (всё-таки, хитрец-ментор застал его врасплох), но не смутился. «Эбернети никогда не пасуют», — так он любит говорить, но вместо того чтобы трезвее отнестись к словам ментора, па лишь распалился, хотя он наверняка догадывался, что Холли не блефует, а толкует о деле.

— Холли, ты зачем назвал меня сэром? — в голосе отца я почувствовал признаки обиды и, что было совсем нехорошо, если судить по моему собственному опыту, наступающего гнева.

— Да, Холли, изволь объяснить, о каких неприятностях ты говоришь, — пришедший в себя мэр, судя по его виду, заметно нервничал. — Неужели кто-нибудь допускает мысль, что этот юноша вернётся домой с победой?

Мой отец определённо всё больше раздражался, а вот ментор даже бровью не повёл, он отнёсся ко всему с ледяным спокойствием. Стоит ли говорить, что поведение Холли в той неприятной ситуации сильно повлияло на меня?

— Я лишь хочу сказать, что с такого рода просьбами обращаться к ментору дистрикта нельзя, — терпеливо ответил отцу и подавшемуся от волнения вперёд мэру Холли.

— Не возьму в толк, Холли, что тут незаконного? Я же не собираюсь вмешиваться в действия Хеймитча, — сказал с удивлением в голосе мой отец. — Или, может быть, ты хочешь сказать, ты намекаешь на то, что… — в конце фразы па внезапно осёкся.

— Именно, — моментально ответил ему Холли.

Ментор и отец уставились друг на друга, повисла неловкая пауза. Признаться, я ничего не понял, мысли в моей голове путались: какая несусветная дичь — мой па диктует мне, что делать? Надо знать моего старика, чтобы понимать, как это несправедливо. Холли всегда «трезв как стёклышко», а сейчас он явно сказал какую-то ерунду, но почему? Угольный черныш меня возьми, не понимаю! Но затем мне в голову пришла вот какая мысль: важно не то, что сказал па, а то, что разные нехорошие люди могут сказать об этом! Мне ли не знать, как много недоброжелателей у моего отца дома, но главное — в Капитолии! А последнее куда серьёзнее. В Капитолии нам, Эбернети, прямо скажем, далеко не все рады, как раз ровно наоборот. Скорее всего, мистер Хэмиш имел в виду именно это, но тогда, спрашивается, как быть мне? Поступать следует по уму, но и по совести!

Холли и мой отец хорошие и закадычные друзья, а потом нет ничего удивительно, что они поняли друг друга с полуслова. Зато мэр нисколько не уловил суть разговора и, нервничая от этого ещё больше, вновь подал голос:

— Господа! Давайте просто строго придерживаться регламента. Ваши слова, мистер Эбернети, были искренним выражением законного возмущения. Что-то я не пойму, Холли, ты говоришь о незаконном вмешательстве или о подкупе? Но это явно не тот случай!

— Дрэйк, ты абсолютно прав, я просто вне себя от возмущения от мысли, что этот малолетний негодяй может победить, — быстро взяв себя в руки, подал реплику па.

Моя мысль подтверждалась: па неосторожно дал разным недоброжелателям повод обвинить его, и меня заодно, в неких «незаконных действиях» и против подобной неосторожности выступил многоопытный Холли.

«Ну и гадюшник. Остаться бы дома! И почему Холли заболел? Не повезло, так не повезло!» — устало подумал я.

— Холли, неужели ты допускаешь мысль, что этот парень… — с деланным удивлением воскликнул па.

— Нет. У трибутов Дистрикта Двенадцать вообще мало шансов уцелеть, это абсолютно неправдоподобно. — Холли явно вошёл в роль и вещал очевидные вещи с умным выражением лица.

«Вот ловкач», — пронеслось у меня в голове.

— Тогда что не так? Этим малолетним преступникам самое место на виселице, ты разве не согласен со мной? — продолжил разыгрывать комедию мой отец.

— Согласен, полностью согласен, — ответил отцу Холли.

Он тоже рисовался, хотя и вынужденно. Но, признаюсь, в тот момент я не думал о «прослушке», о главе миротворцев мистере Хейли, злейшем враге моего отца.

Тут мистер Дрэйк Корделл нервно подал свой голос:

— Асканий! Ты абсолютно прав, этот парень малолетний убийца, об этом говорится в его личном деле, но ментор в ответе за своих трибутов, таковы правила, не нам подвергать их сомнениям.

— Так в чём тогда дело, господа? Последнее, чего бы я хотел или хочу, так это нарушать заведённый порядок, и я — последний человек, который желает навредить своему сыну. Но проблема есть, и я настаиваю, что её необходимо решить в течение недели, в крайнем случае — десяти дней, — продекламировал мой отец.

— Я согласен с мистером Эбернети, — с каменным лицом заявил Холли.

— Я согласен с вами обоими! На верёвку и мыло себе эти детки заработали, это точно, — с некоторым испугом в голосе фактически сдался мэр. — Но давайте разберёмся с трибутами, а борьбу с бандой в Угольном оставим на завтра!

— Вы оба формалисты, вот что я скажу, — уже с искренним, а не напускным ядом в голосе отметил мой отец.

На том, собственно, разговор и закончился, и я отправился к ожидающему нас капитолийскому экспрессу.

* * *

Теперь мне придётся поговорить с Деккардом по-взрослому, лучше с этим не тянуть. Хочу понять, что на уме у этого малолетнего бандита.

Он меня не разочаровал. Как только я закончил с девочкой, по её (!) сигналу в комнате появился Деккард. Они переглянулись, и я подумал, что двое этих подростков, выросших в крайней нужде, умеют в миллион раз лучше меня находить единственно правильный, чтобы выжить и не погибнуть, путь. С Роксаной я говорил стоя, но сейчас опустился на изящный капитолийский стул с изогнутой спинкой и приготовился к разговору.

— Привет, ментор! — в низком сильном голосе Деккарда чувствовалась уверенность в себе.

Мы встретились глазами. Стальные, внимательные, умные. Хотя теперь его физиономия радикально не похожа на то, что я увидел в поезде.

* * *

В капитолийском экспрессе

Когда я только входил в вагон, мне, первым делом, встретились миротворцы, стоящие в тамбуре. Один из них спросил:

— Вы ментор этого дистрикта?

Я автоматически кивнул.

— Наш сержант просил зайти к нему, идите за мной!

В тот же момент поезд тронулся. Мы прошли в вагон охраны и вошли в купе, занимаемое командиром.

— Мне знакомо ваше лицо. Вы — сын директора шахты в Двенадцатом, Хеймитч Эбернети, — строго посмотрел на меня миротворец постарше, лет сорока, наполовину седой. — Ваш отец ― капитолиец, верно? — я согласно кивнул. — Значит, мы — земляки. Пожалуйста, садитесь. Моё имя — Софокл Райт.

Как только он удостоверился в моей «капитолийской» личности, то сразу изменился: из сурового миротворца с каменным лицом превратился в своего в доску парня. Было это довольно странно, я не привык к подобным фокусам.

— Рассчитывайте на моё всемерное содействие, — продолжил он. — Ах да, я отвлёкся. Я хотел предупредить вас, вы же впервые выступаете ментором. Имейте в виду ― ваш парень опасен, рекомендую незамедлительно надеть на мерзавца наручники.

Отличное начало моей «карьеры». Не высказать протест теперь ― значит, потерпеть полный провал, поэтому я решительно заявил:

— Нет! Не надо наручников!

И да, моё «капитолийство», оказывается, может даже быть полезным. Настаивать он не стал, согласился моментально:

— Как вам будет угодно! Рядовой, принесите второй стакан. 

Мне поневоле пришлось выпить с этим Софоклом коньяк за знакомство. Мы чокнулись, и разговор быстро превратился в застольную беседу. Впервые за мою практику миротворец был со мною совершенно откровенным.

— Ваше здоровье, господин Эбернети! Мы, капитолийцы, должны держаться друг друга, дистрикты не предназначены для жизни, они могут быть опасными. Могу поспорить, чтобы вы не обращали внимания, что Дистрикт номер Двенадцать — самый безмятежный из тех, где я бывал. Мне довелось служить в Одиннадцатом, и в Седьмом. И я утверждаю: по сути, это вражеская территория, даже лояльность жителей Первого сомнительна. Не верите? Разрешите вопрос? Как вы, капитолиец, вообще оказались в роли ментора?

— Я — Победитель Второй Квартальной бойни, — ответил я ему, уже испытывая желание поскорее избавиться от нового знакомого. — И капитолиец я только наполовину, моя мать — местная уроженка.

Миротворец лишь засмеялся:

— Капитолийцем нельзя быть наполовину. Либо да, либо нет. Вы — капитолиец, сомнений быть не может. Ещё скажу: в прошлом году вы неоднократно ездили в Капитолий, и я вас хорошо запомнил. Вы несколько месяцев жили в Городе, лишь недавно вернулись в дистрикт, потому что вас назначили ментором вместо мистера Хэмиша. Вы — не просто Победитель, вы — особенный, именно потому, что вы капитолиец.

Я не стал с ним спорить, он был не совсем точен: это госпожа Сноу настояла, чтобы меня отправили домой, чтобы я побыл на расстоянии от Сибиллы, поэтому несколько месяцев мне пришлось провести дома.

Я молча выпил опустошил свой стакан.

— Вы — особенный, говорю я вам, и вы мне симпатичны. Я уважаю ваше мнение, но должен предупредить: порядок есть порядок ― если парень начнёт вести себя развязно по отношению к мисс Майерс, я вмешаюсь!

Глаза миротворца стали ледяными, голос — стальным. Из этого я понял: ничего хорошего Деккарду «более близкое знакомство» с сержантом Райтом не сулит, и мне предстоит это самое «знакомство» предотвратить. Немного качаясь (коньяк оказался не особо качественным) я отправился к трибутам.

Первым, кто попался мне на глаза, была Летиция Майерс. Я сразу догадался, что она напугана и сильно нервничает. Памятуя о словах сержанта Софокла, я поспешил поскорее исправить положение: привезти своего трибута избитым и в кандалах (за сержантом не заржавеет) мне не хотелось. Как только я увидел Деккарда, признаться, сердце у меня упало: он явно напрашивался на большие неприятности — уж это я понял сразу.

Он глядел на всё вокруг, в том числе и на меня, с нескрываемой злобой. Как только конвой миротворцев ушёл, Деккард почувствовал себя вольнее. Но ненадолго, весь кайф ему обломал я: признаться, мне совсем не по душе трибут с волчьим взглядом, а именно «вольного волка» из Угольного я видел перед собой. Но мне было ясно, что я должен делать, ведь я вырос там же, где и он. Мне было известно хорошо, что важнее всего — правильно себя поставить, в этом залог успеха.

Без обиняков, глядя ему прямо в глаза, я спросил Деккарда:

— Тебе проблемы нужны?

— Не-а, — он ответил оценивающим взглядом, будто примеряясь, куда первым делом вцепиться, куда бить.

— Значит так, земляк, в поезде фараоны, ты об этом знаешь? ― начинаю с главного, без предисловий. В Угольном надо говорить только так.

— Нет. Не знал, — звериная стойка мигом меняется на более настороженную. Нападать он не будет. Первая победа. Вот только странно, что парнишка не догадался. Медленно соображает, хотя дураком его не назовёшь.

— Фараоны мне не подчиняются, сказать им «стоп» я не могу. Усекаешь?

Малость лукавлю, но говорю твёрдо. Мне важно, чтобы он меня услышал и понял. Иначе быть ему избитым, в наручниках, в карцере. Я этого не хочу — у Холли ни один трибут, насколько мне известно, в наручниках в Капитолий не приезжал. А Деккард явно стремится стать первым, только не у Холли, а у меня, ведь теперь быть ментором — моя обязанность.

— Усекаю. Фараоны шуток не понимают, если заберут, превратят в кусок живого мяса, — выдаёт крайне точное допущение Деккард.

Парень и правда далеко не дурак. Ладно, попробуем без сержанта обойтись. Находит же Холли общий язык с нашими парнями — они не бандиты, как этот, но всякое бывает.

— Ладно, я буду хорошо себя вести, ― нехотя выдавливает из себя Деккард, но его волчий взгляд никуда не исчезает.

— Дай слово! — настаиваю я.

— Слово Деккарда Диннса.

А вот это удивительно! По его интонации догадываюсь — не врёт! Признаться, не ожидал. У меня дома слово просто так не дают. Это контакт. Первый контакт, полдела сделано, давай, Митч!

— Добро, — удовлетворённо киваю ему.

Но сколько волка не корми, всё равно он в лес глядит. Всю дорогу мне приходилось его сдерживать, но миротворцы в нашей части экспресса так ни разу и не появились. А ведь по краю ходили: тревожная кнопка тут, рядом, в ярде от стула, на который только и делала, что садилась во время пути Летиция, чтобы в случае чего успеть вызвать подмогу. Строго говоря, Деккард своего слова не нарушил. Он вёл себя прилично, ни единого замечания.

* * *

Сейчас я видел перед собой абсолютно другого парня, сидеть с ним, держащим в правой руке столовый нож, за одним столом, было не опасно. Почти!

— Митч! Кажется, так тебя зовут? Можно я тоже так тебя буду называть, ментор? — пытается найти ко мне подход Деккард.

Пожимаю плечами — почему бы нет? Для «поселковых» подобное обращение скорее говорит об уважении; это у городских, «торговых», в ходу разные церемонности — они тянутся к капитолийцам. Капитолийцы, точнее, плебеи с Авентина — народ заносчивый, тщеславный и спесивый, они мне никогда не нравились. Народ в Угольном посёлке мне ближе.

— Спасибо! Митч, я поблагодарить хотел, если бы не ты, высказал бы я всё нашей сопроводительнице, а она застукачила бы меня фараонам…

Тут я решаю жёстко его перебить, парню срочно надо кое-чего понять, без этого никак:

— Стоп! Замолчи! Я буду говорить! — Деккард проявил ко мне уважение и закрыл рот. — Не надо так говорить. Застукачила бы тебя? А какое право ты имеешь Летицию подозревать в том, что она может тебя застукачить? Теперь отвечай мне.

Деккард со мною не согласен, но на его лице застыло выражение мрачной задумчивости. Его физиономию нельзя назвать приветливой, даже его улыбка не очень мне нравится. А про Летицию и говорить нечего, она очень сильно боится Деккарда. И правильно делает, Деккард — один из самых опасных людей, которых я встречал.

— Так девушку Летиция зовут? Людей надо называть по имени. Каждый на это имеет право…

Очень трезвое рассуждение, даже не ожидал от него.

— Она меня наверняка заложила бы фараонам. Что, я опять чего-то не то сказал, Митч? — видя, что я энергично мотаю головой и делаю знак рукой — «не согласен я с твоими словами», он сразу даёт мне возможность ответить.

— Так бы и было! Ты, когда злую морду сделаешь, на себя в зеркало посмотри, сразу поймёшь, почему Летиция так к тебе относится. Она жуть как тебя боится.

Деккард с удивлением и возмущением готов мне возражать, я тут же даю ему такую возможность:

— Да не хотел я! Не было такого, ментор, в мыслях такого не было! 

Вдруг до него доходят мои слова, и на его физиономии возникает хитрющая гримаса — самая жуткая ухмылка, какие я только видал. Даже у меня мороз по коже пробежал. 

— Ладно, я тебя понял. Впредь буду с ней помягче. Я понял тебя, Митч, не привык я к правильному обращению с девушками, но обещаю, что буду тактичен.

— Хорошо, — кратко отвечаю Деккарду.

— Но это не всё. Ты не ответил, почему ты не согласен с тем, что она — стукач?

— Шевели извилинами, парень, если хочешь жить! Соображать надо быстро, времени просто нет. Слушай меня внимательно: ты для неё ты почти животное, опасный зверь! — понимаю, что выразился неудачно. Однако на физиономии Деккарда я вижу понимание. Не лютую злобу, а понимание! Я поражён. — И что, она разве была не права, у неё не было причин до чёртиков бояться тебя? Ведь были! Факт? Отлично, идём дальше. Застукачить может кто? Отвечай.

— Свой. Кто-то из своих, — отвечает, не понимая до конца, Деккард. Физиономия его, к моему крайнему удивлению, становится почти что человеческой.

— Медленно думаешь. Извини, но это так. Она никак не может быть для тебя «из своих», она — чужак, чужак не стучит, что он делает, а?

На лице Деккарда моментально проскакивает понимание, и выражение его физиономии меняется на ещё более осмысленное.

— Чужаки закладывают. А стучат только свои. Спасибо, Митч, я тебя понял. Впредь буду знать.

Вот и отлично, вот и чудненько. С этим разобрались. Переходим к более трудным темам: вряд ли Деккард явился ко мне просто так, поболтать. Весь опыт моей жизни в Угольном говорит о том, что такие парни, как он, говорят лишь по делу.

— Митч! Я провинился перед Роксаной. Я признаю это и, чтобы получить её прощение, я пообещал защищать её на арене, потребуется — ценой своей жизни. Мы выросли с ней на соседних улицах, и это будет по-честному, если я закрою девочку своим телом в случае необходимости.

Сильное заявление! Я не ожидал подобного от такого свирепого и жестокого парня. Важно сейчас то, что если он дал ей слово и меня об этом поставил в известность, то он его сдержит, что бы ни случилось. Так у нас дома принято. Другое дело, что он конкретно подставляется — Роксана совсем беззащитна, на арене желающих её убить долго искать не придётся. Поэтому сейчас мне надо срочно понять, почему Деккард так поступил.

— А какая тебе с того польза?

Он ждал этого вопрос и готов ответить честно — нарочно делает очень спокойное лицо:

— Жизнь одна, Митч! Я это понимаю, но ещё я знаю, что единственный человек, который мне в силах помочь — это ты. И я должен что-то тебе предложить, ведь просто так ты помогать мне не будешь, мы никогда не были друзьями и ты ничего мне не должен.

Как он, однако, чертовски прав!

— Почему же? Ментор в ответе за своих трибутов. Честно признаюсь, средства на вас с Роксаной у меня есть. Тебе нельзя знать, где я только что был, но я принёс оттуда целую кучу денег, — аккуратно подбирая слова, рассказываю самое главное, без подробностей, которые здесь ни к чему.

— Предлагаю заключить сделку, Митч! Я расскажу тебе такое, чего ты точно не знаешь, это касается твоего отца, директора! — Деккард понижает голос и пристально, оценивающе глядит мне в глаза.

Моя физиономия вытягивается — о чём это он? Одновременно я вспоминаю, что здесь нас наверняка «пишут». То, что он хочет мне рассказать, не может не быть тайной, а тайны надо строго охранять от посторонних. Надо сменить дислокацию.

— Стой, погоди, у меня есть мысль, — быстро поднимаюсь с места, жестом даю ему знать, чтобы он шёл за мной.

Мы направляемся в ванную: под шум воды прослушивать нас будет затруднительно. Я давно знаю этот фокус, даже не припомню, от кого я ему научился.

Как только я открываю кран на полную мощность, обо всём догадывающийся (ну и рожа у него сейчас!) Деккард негромко, так, что даже я его слышу с трудом, говорит:

— Слушай меня внимательно, Митч! «Юниты» появились не просто так, нашу банду создал полковник Хейли. Ты наверняка слышал, что люди о нас болтают?

Я киваю. Слухи, смутные слухи о том, что наш глава миротворцев, полковник Хейли, покровительствует банде, ходят не первый год.

— Это правда. Глава лично отдаёт приказания Херрингу. Ты Херринга знаешь? Нет? Запомни его имя хорошенько, это «главное перо» банды. Я тебе сейчас такое расскажу, ты только в обморок не падай, ладно? Я своими ушами слышал, как полковник приказал Херрингу убить этого… как его? Помнишь, четыре года назад в дистрикт приезжал капитолиец? Как же его звали? Фамилия такая чудная. Вспомнил. Липский. Митч, я рядом стоял, когда полковник Хейли приказал Херрингу кокнуть Липского.

Я теряю дар речи и покрываюсь липким холодным потом. Ведь только что он рассказал мне самую страшную тайну дистрикта Двенадцать.

Мистер Виндекс Липский, чиновник из Капитолия: проверяющий, ревизор или контролёр — точно я не знаю. Он появился в дистрикте совершенно неожиданно, случилось это незадолго до Пятидесятых игр. Я прекрасно всё помню: в конце января или начале февраля мой па не пришёл домой! Нет, он вернулся, но когда уже рассвело, когда я уже спал. Такого никогда не случалось прежде. Поздно вечером мама звонила отцу по телефону, она очень беспокоилась. А я стоял рядом и всё слышал. Так я узнал, что на шахту номер два нагрянул с ревизией этот самый мистер Липский. Отец извинился перед ма, но сказал, что вернётся нескоро — пока мистер Липский не закончит, а заканчивать он не собирается. Мама очень удивилась и спросила отца, что ищет Липский, мой отец ответил, что он выискивает малейшие упущения, в частности по технике безопасности. На следующий день моя мать спросила папу, ждать ли его к обеду вместе с мистером Липским. Надо было видеть, как изменилось её лицо, когда отец ответил, что обедать он придёт один. И каким же мерзким типом должен был оказаться мистер Липский, если мой па решил не приглашать его к нам в гости?

В тот же день за обедом па объявил, что мистер Липский закончил ревизию шахты номер два, в присутствии нас с сестрой родители словом не обмолвились о том, нашёл ли он то, что искал.

Зато я запомнил — крепко запомнил! — случайно услышанную фразу мамы:

— Он пожалеет. Липский никуда не уедет, он просто не может остановиться.

Только сейчас я понял, о чём она говорила! Ревизор — вместо того, чтобы вернуться в Капитолий — собрался ревизовать самого полковника Хейли! Штаб миротворцев. Но что же там такого криминального, что Хейли решился на убийство капитолийца?

Отцу очень нужна эта информация. Заполучив её, он вцепится в полковника мёртвой хваткой. Боюсь даже представить, что конкретно он предпримет. Теперь полковнику Хейли конец. Это не слухи, это признание. Признание, угольный черныш меня побери. Деккард знает, что делает.

— Митч, ты сейчас такой белый.

Я встречаюсь взглядом со светло-серыми глазами Деккарда, а на его лице замечаю улыбку — очень жестокую, жуткую ухмылку. Он мстит, он мстит полковнику Хейли!

Физиономия Деккарда — лицо убийцы — моментально приводит меня в чувство.

— Спасибо. Я твой должник.

На последнем слове мой голос предательски дрожит.