Многоглавая гидра (джен)

ЛеГлиз пришла в себя сама, незадолго до того, как спустя полчаса Аудиторы пришли к ней. Она сидела под надежным присмотром двух женщин из Вспомогательного корпуса и безостановочно плакала. Что-то в этих слезах показалось Майлзу неестественным. Он много, много раз видел, как люди плачут, и сам знал, каково это, но никогда он не видел таких чистых, прекрасных рыданий. Слезы катились по ее щекам ровными дорожками. Она не издавала ни звука, не хлюпала носом. Она просто рыдала, и слезы оставляли полоски на ее лице, прямые, как шрамы.

Она, безусловно, была прекрасна. Стройная, хрупкая, такого сложения, которое наводит мужчин на мысль о птицах или об ангелах. Ее белокурые волосы были гладкими и густыми, а глаза — огромными, даже чересчур, и это придавало ей вид беззащитного ребенка. Когда она взглянула на вошедших Аудиторов широко распахнутыми и полных слез глазами, Майлзу оказалось нелегко представить себе это дитя преступным гением.

Майлз подошел к ЛеГлиз, и предыдущий следователь тут же уступил ему стул.

— Медтехник, — окликнул Майлз ближайшую из женщин, — она получила синергин?

— Милорд, — перебила его ЛеГлиз тихим и настойчивым голосом, — прошу вас, мне никто не говорит, что случилось! Я боюсь. Разве я сделала что-то дурное? Зачем я здесь? Пожалуйста, милорд.

Майлз поднял руку, мягко останавливая этот поток слов. Девушка уставилась на него. Майлз обернулся к женщине-медтехнику.

— Да, милорд, — ответила та, словно ЛеГлиз не произнесла ни звука. — Ей ввели синергин, и ее проба чистая.

Она приподняла запястье девушки и слегка повернула его в наручниках, показывая прилепленный пластырь. При ее прикосновении ЛеГлиз явно вздрогнула.

— Вводите фаст-пенту, — распорядился Майлз.

Кивнув, медтехник взяла пневмошприц и прижала к предплечью ЛеГлиз. Девушка уставилась на шприц так, словно это было готовое ее ужалить ядовитое насекомое, снова метнулась испуганным взглядом к Майлзу.

— Прошу вас, милорд! — взмолилась она. — Я ничего не делала. Я хочу к папе! Я... я хочу... — она утихла и заморгала, стоило препарату подействовать.

— Считайте вслед за мной от десяти до одного, — мягко попросил Майлз. — Десять... девять...

Мизотакис даже под фаст-пентой не рассказал ничего нового. Элис ЛеГлиз чиста, прекрасна и правдива. Он должен был ее защитить. Она невинна. Фаст-пента не давала допрашиваемому лгать, но и не препятствовала самообману, который слишком глубоко укоренился в его сердце. Теперь Майлз считал вслух, а Элис ЛеГлиз молчала, пока фаст-пента растекалась по ее венам и заливала разум.

— Один, — договорил он. Она глядела на него, приоткрыв рот, расширив сияющие глаза и почти не моргая. Когда девушка принялась слегка раскачиваться на стуле, Майлзу суеверно пришла на ум мысль об укротителях змей.

Самая важная часть успешного допроса с фаст-пентой — это контакт с допрашиваемым. Майлз улыбнулся и произнес тепло и доверительно:

— Ты очень красивая девушка. Как тебя зовут?

— Элис — ответила она насыщенным, медовым голосом и ослепительно улыбнулась.

— Здравствуй, Элис. Ты знаешь, кто я?

— О, да! — экспансивно выпалила она. — Я знаю, кто вы. Вы лорд Форкосиган. А когда-нибудь станете графом Форкосиганом.

— Верно. Я знаком с Георгом Мизотакисом. А ты?

— А-а, Георг. — пренебрежительно отозвалась она. — Он идиот.

С этим Майлз мог только согласиться.

— Да? И почему?

— Он просто... никчемный. У меня все получилось потому, что он такой жалкий и сам знает об этом. Как все мужчины, — снисходительно усмехнулась она.

— Все получилось? — повторил ее слова Майлз.— И что именно?

— О, все, — жизнерадостно пояснила Элис. — Все мои игры. Мужчинам нравится думать, что они для меня что-то значат, что когда-нибудь смогут меня заслужить. — Она склонила головку, встряхнула волосами и снова гордо ее вздернула. — Они все для меня сделают, — произнесла она тоном абсолютной уверенности.

— И что именно для тебя сделал Георг Мизотакис?

— А, он убил лорда Аудитора Форховица, — жизнерадостно ответила ЛеГлиз.

Медтехник, полуобернувшись, уставилась на Майлза с выражением крайнего удивления. Следователь за его спиной переступил с ноги на ногу. Майлз даже не посмотрел на кого из них, полностью сконцентрировавшись на Элис ЛеГлиз. Форлеснер хранил полнейшее молчание и неподвижность.

— Ты просила его убить лорда Аудитора Форховица?

— О, нет! — изумленно воскликнула она. — Если бы мне пришлось его просить, это бы всю игру испортило.

— Ты хотела, чтобы Георг Мизотакис убил лорда Аудитора Форховица?

— О, да.

— А Георг Мизотакис знал, что ты хотела, чтобы он убил лорда Аудитора Форховица?

— Разумеется! Зачем бы еще он это сделал?

Майлз медленно и тихо выдохнул через нос.

— Зачем ты хотела, чтобы Георг Мизотакис убил лорда Аудитора Форховица?

— Потому что Аудитор бы убил моего папу, — логично объяснила Элис.

Майлзу потребовалась секунда, чтобы переварить эту новость.

— Почему лорд Аудитор Форховиц должен был убить твоего папу?

— Потому что папа убил Влада. Влад меня не стоил, и я сказала ему, что между нами все кончено, и на этот раз взаправду. А он пригрозил разболтать всем, что я сплю с кем попало. Я рассказала папе, и папа его убил.

У Майлза голова пошла кругом.

— Влад... Влад Орлов? Тот, который утонул?

Кирус упоминал Влада Орлова, сына местного адвоката, утонувшего спьяну незадолго до того, как он должен был уехать учиться в колледж.

Элис кивнула:

— Влад должен был обо мне позаботиться, — убежденно заявила она. — А он не хотел. Тогда это сделал папа. Я ему все рассказала, и он убил Влада для меня.

Майлз позволил ей договорить до конца, пока впитывал и это.

— Так ты просила своего отца убить Влада Орлова?

— Ну, конечно, нет! — нетерпеливо поправила она. — Я никого и никогда не попросила бы о таких вещах. Я просто рассказала ему про Влада, а идея была его!

— Ты хотела, чтобы твой отец убил Влада Орлова?

— Ой, я не знаю... — задумчиво протянула она. — Наверное, я должна была хотеть. Потом я была папе за это ужасно благодарна. Влад был скучным и жалким. И некрасивым. Но папа все уладил.

— Твой отец говорил тебе, что собирается убить Влада Орлова?

— Нет! — шокированно воскликнула она. — Папочка никогда бы не стал говорить со мной о таких вещах. Он просто сказал мне, что разберется. И разобрался!

Майлз кивнул и обернулся к Форлеснеру.

— Кто ее отец?

— Федор ЛеГлиз. Он находится среди задержанных. Я допрашивал его прошлой ночью, после того, как всплыло ее имя. Но допрос ничего не дал.

— Похоже, стоит попробовать еще раз — и с большим результатом.

— Разумеется.

Аудиторы снова посмотрели на Элис ЛеГлиз, которая брела все дальше по прихотливой тропе своих ассоциаций.

— ...и все говорил об этом, и говорил. "Какой ужас, что за ужасную вещь я сделал". Вот отвратительно! Он должен быть взрослым человеком, а ведет себя как ребенок. Так перепугался насчет этого ружья, пришлось дать ему взрывчатку. И даже тут он не справился!

— Стоп, — прервал ее Майлз. Она послушно замолчала. — Кому тебе пришлось дать взрывчатку?

— Ну, Георгу, — радостно сообщила она.

— Это ты сказала Георгу Мизотакису, чтобы он взорвал гостиницу "Приют путешественника"?

— Нет! — изумилась она. — А если бы кто-нибудь там пострадал? Я бы никогда такого не сказала. Это неправильно!

— А ты хотела, чтобы Георг Мизотакис взорвал "Приют путешественника"?

— Конечно! — озадаченно подтвердила она.

— А Георг Мизотакис знал, что ты хотела от него, чтобы он взорвал "Приют путешественника"?

— Знал.

И так далее, и тому подобное. Даже под фаст-пентой Элис ЛеГлиз оставалась в уверенности, что ничего плохого не сделала. Она сидела в центре паутины и дергала за ниточки, чтобы мужчины сами хотели убивать ради нее. Она подталкивала их в нужном направлении, ничего не говоря открыто, а лишь намекая, льстя и подсказывая им идеи. Она делала убийц из обычных людей, оставаясь благовидно незапятнанной даже в собственных глазах.

— Но я не сделала ничего плохого!

Да, лорд Аудитор Форховиц пришел к ее отцу поговорить о Владе Орлове. Она видела, как они разговаривали, и знала, что Аудитор заподозрил в гибели Влада убийство.

— А если бы папочку забрали, кто бы захотел на мне жениться? — воскликнула она.

Тогда она начала действовать — ничего фактически не делая. Паутина внутри паутины. Но она не ожидала, что у гидры окажется столько голов, которые метнутся сюда, едва она отсечет одну из них. Она думала, что ей хватит времени предпринять дальнейшие шаги. Но сейчас она замахнулась на то, что ей точно было не по зубам.

Наконец Майлз покачал головой и распорядился медтехнику:

— Вводите антидот.

Майлз видел, как тает туман, затянувший глаза ЛеГлиз. Вот она заморгала, приходя в себя.

— Милорд, я...

Майлз жестом прервал ее.

— Элис ЛеГлиз, — объявил он официально, — я помещаю вас под арест. Вы будете отправлены в Форбарр-Султану, чтобы там ответить за совершенную вами государственную измену.

Она открыла рот в непритворном шоке.

— Но... — она запнулась, — Но я ничего такого не делала!

Майлз не стал спорить, просто встал и вышел. Теперь надо потребовать у СБ устроить допрос Федора ЛеГлиза.

* * *

Федор ЛеГлиз... озадачивал. Свою внешность дочь определенно унаследовала от него, но то, что выглядело прекрасно и волшебно в семнадцатилетней девушке, мужчину делало каким-то мелким и кротким, чересчур феминным по патриархальным барраярским стандартам. Его показания под фаст-пентой категорически противоречили рассказу его дочери. Разумеется, он знал Влада Орлова, этот мальчик целый год ухаживал за Элис. И он знал по работе его отца. Олег Орлов, адвокат, оказался причастен к финансовым махинациям. Чертовски жаль; он казался славным человеком.

Федор ЛеГлиз никогда не совершал ничего более серьезного, чем дописывание пары фиктивных строк в отчеты о расходах. И он, это было совершенно определенно, не убивал Влада Орлова. Он, кажется, припоминает, что дети поссорились. Он собирался поговорить об этом с Олегом. Но он никого бы не убил. И Элис тоже. Под фаст-пентой вся эта история казалась ему очень забавной, но после того, как ему ввели антидот, весь юмор ситуации куда-то испарился.

Когда они завершили допрос, уже рассвело, и проснулся Форгустафсон. Он ожидал Майлза с Форлеснером за дверью допросной и сразу выпалил:

— Что случилось?

— Дело раскрыто, я полагаю, — ответил Майлз. — Давайте разбудим профессора, а потом за завтраком мы с Алистером введем вас в курс дела.

Они снова завтракали быстрорастворимой овсянкой в ресторане на первом этаже. Фортиц и Форгустафсон были напряжены и полны любопытства, Форлеснер выглядел вымотанным. Насколько ужасно смотрелся он сам, Майлз мог лишь вообразить. Форлеснер быстро изложил подробности происшедшего своим коллегам, к полному потрясению обоих.

— Разумеется, окончательное подведение итогов еще впереди, — начал Майлз, — но, я полагаю, основное мы распутали. Элис ЛеГлиз считала, что отец ради нее убил человека. Чтобы защитить свое имущественное и социальное положение, она организовала активное противодействие расследованию, втянув в него Мизотакиса и Бабкока. На самом деле ей ничего не угрожало. Что за жуткая цепь событий. Одно ошибочное суждение унесло полдюжины жизней, и это самое меньшее.

— А-а, — протянул Ванн. — Ну да. Теперь мы должны вынести свои рекомендации по статьям обвинения и приговору.

Фортиц шумно выдохнул и заметил:

— Грязное дело.

— Георг Мизотакис — казнь за измену, — напряженным голосом проговорил Форлеснер. — Преступление совершено его руками. Он понимал, что делает, какими бы ни были его мотивы.

Никто ему не возразил.

Майлз потер челюсть и предложил:

— Я... дал понять Кирусу Бабкоку, что не позволю ему умереть смертью изменника. Наверное, петли ему не избежать, но... не по статье за измену. Слишком глуп, недостаточно правдив... мешал Аудиторскому расследованию, вор... Но я не хочу классифицировать это как государственную измену. Чтобы спасти его доброе имя.

Форгустафсона это предложение не слишком порадовало, в отличие от Форлеснера. В конце концов, именно Форлеснер присутствовал на том допросе.

— Элис ЛеГлиз, — предложил Форлеснер следующий пункт.

Повисло короткое молчание.

— Она еще ребенок, — заметил Фортиц.

— Ей семнадцать, — возразил Майлз. — В этом возрасте... — "тебя самого судили за государственную измену", подсказал тихий и очень честный голосок в глубине его сознания. Непредумышленную, ну и что? — Это не какое-нибудь мелкое правонарушение, не "проступок, который она перерастет". Не в этом случае.

Снова молчание.

— Смерть, — ровно произнес Форгустафсон.

— Государственная измена, — добавил Форлеснер.

Майлз не ответил. Фортиц вздохнул.

После еще одной долгой паузы Форгустафсон добавил:

— Учитывая, что она несовершеннолетняя... если мы собираемся выдвинуть обвинение в измене, то по закону оно падает и на ее отца.

Майлз шумно выдохнул и возразил:

— Он же ничего не знал. Это мы можем утверждать с уверенностью. Он оказался плохим отцом — но разве это преступление?

— Мы караем людей за то, что они оказываются плохими водителями, если они кого-нибудь собьют, — заметил Форлеснер. — Мы караем плохих солдат. А она убила Имперского Аудитора в процессе его расследования.

Вид у Фортица был страдальческий.

— А он... другие дети у него есть?

— Сын, — ответил Майлз. — Двадцать три года, работает на шахте.

Фортиц уклончиво хмыкнул. В его преклонном возрасте двадцать три года должны казаться совсем детством. Впрочем, сегодня Майлз был склонен с ним согласиться. Форгустафсон покачал головой, но спорить не стал.

— Нам потребуется, во всяком случае, отослать его в столицу, — сказал Форлеснер.

— Я голосую за смерть, — добавил Форгустафсон, возможно, с большей уверенностью в голосе, чем он на самом деле чувствовал.

— Я... не могу, — сказал Фортиц. — Смертей и так будет достаточно.

— Достаточно? За такое? Я не согласен, профессор, — голос Форлеснера прозвучал отстраненно, словно исходил откуда-то издалека. — Форпарадис был прав. В прошлом после гибели Аудитора сгорали дотла целые города. А мне очень хочется предложить вздернуть за компанию и здешних финансовых махинаторов, из-за которых началось расследование. Просто за то, что они не признались в своей вине немедленно, как только разразилась эта катастрофа. Мы потратили на них слишком много бесценных часов.

Мрачный Фортиц покачал головой и ничем не возразил.

— Я... по поводу Федора ЛеГлиза я неохотно, но соглашусь с вами, — сказал Майлз. — По закону он несет ответственность. И если не окажется наказан по всей строгости, это будет выглядеть как милосердие. А у нас нет возможности быть милосердными. Только не в этом деле.

— Согласен, — добавил Форлеснер. — Разумеется, профессор, мы запишем ваше особое мнение и рекомендуем отложить казнь до окончательного составления наших заключений.

Фортиц повернулся к Майлзу:

— Майлз, а ты не хочешь сам доставить наши предварительные отчеты в Форбарр-Султану? Кто-то должен сопровождать арестованных, и кому-то потребуется поговорить с Грегором лично.

— Возможно. А я вам здесь не понадоблюсь?

— Майлз, — мягко заметил Фортиц, — до столицы шесть часов лету. Если ты стартуешь в течение часа, то успеешь увидеть своих детей, пока те еще не легли спать. Поздравь их с днем рождения от меня, хорошо?

— А-а! — Как ни невероятно это было, но расследование завершилось в течение каких-то сорока восьми часов. И Фортиц был прав. — Верно. Да. Я отвезу предварительные отчеты. Хотите через меня передать что-нибудь особо?

За час с небольшим арестованных подготовили к транспортировке. И всю дорогу до дома Майлз смотрел в окно аэрокара, стараясь ни о чем не думать.

* * *

Через двадцать семь дней Элис ЛеГлиз наконец испустила дух в клетке на Главной площади. Майлз приходил на площадь каждый день, все тринадцать дней подряд. И когда все было кончено, он спросил себя: что же его туда влекло — храбрость или трусость?

Вопрос, ответ на который был важен только для него одного.