Можно умереть, пытаясь (джен)

Возвращение домой

«Почему?» — эта навязчивая мысль занимала Шоквейва и прежде, чем он следом за Нокаутом ступил в зеленоватую дымку Космического Моста и впервые за долгие годы оказался на командном мостике «Немезиды». Почему помощь не явилась раньше? Почему их оставили живьём ржаветь на мёртвой, позабытой всеми планете? Почему лишь случайная необходимость с той стороны и планомерное наблюдение с этой позволили кучке десептиконов и брошенному учёному обнаружить друг друга?

Не то чтобы сомнения глодали Искру Шоквейва. Но долгожданная встреча, на которую тот уже переставал рассчитывать, всколыхнула, извлекла из архивов ранее обработанные логические цепочки, дополнила пустующие звенья свежей информацией и вернула к жизни застарелое непонимание.

«Почему?» — это и был первый вопрос учёного, представшего перед Мегатроном. Изоляция продлилась не так уж много времени, но заранее просчитанная вероятность никогда не быть обнаруженными не могла не отразиться на картине мира, которую кропотливо собирал для себя десептиконский учёный.

Логичность. Устойчивость. Точность. Нет, мир Шоквейва по определению не мог дать трещину: напротив, теперь он дополнялся деталями, которые Шоквейв прежде не считал нужным замечать. И вряд ли хотел видеть сейчас.

Да, объяснение Старскрима прозвучало осмысленно: были свидетели того, как Шоквейв входил в портал, но никто не видел, чтобы тот вернулся. Найтингейл? А что, разве она не всегда рядом со своим Создателем?

Да, логично. Ответ был исчерпывающим и внешне непротиворечивым. Он позволял вслух признать вопрос решённым и спокойно приступить к работе, принимая восстановление в должности и ответственность за будущие исследования под непосредственным руководством Лорда Мегатрона.

Но этого ответа оказалось категорически недостаточно, чтобы прекратить думать.

Истерические нотки в срывающемся голосе Старскрима. Секундное замешательство Мегатрона, его короткие, полные гнева взгляды. Молчаливый силуэт Саундвейва за плечом Лорда. И грубо нарушенный давным-давно поисковый протокол.

Шоквейв вспоминает, мысленно расставляя действующие фигуры по своим местам. Просчитывает, оценивает, строит алгоритмы того, что всегда давалось ему плохо: эмоций. Шоквейв исключительно бесстрастен. Будь он чуть более эмоционален, осознал бы всё ещё там, на мостике, а не спустя часы, в своей новой и пока пустующей лаборатории. Но будь он чрезмерно чувствителен, так бы ничего и не понял, раздавленный гневом и яростью, как часто случается с их Лордом.

Однако Шоквейв распутывает клубок чужой злости и лжи безэмоционально, с холодной, отстранённой непредвзятостью, будто предательство — или целая их череда — вовсе его не касается.

Старскрим сказал правду — или то, что считал наиболее удобной её версией. Он не видел, как Шоквейв возвращался. Но сикер осознанно нарушил правила: не убедился, что коллега погиб, не обеспокоился эвакуацией его ассистентки, даже не воспользовался выгодной возможностью забрать чужие научные наработки. Значит, спешил покинуть Кибертрон. Спешил на тот случай, если Соловей, а может, и его Создатель — живы. Стремился скорее оставить позади бесплодные руины, бросился преследовать автоботов по горячим следам, не упустив шанса попутно похоронить заживо того, кого опасался и кому завидовал больше всех, и ту, кого без веской причины ненавидел слишком давно.

Лорд Мегатрон слепо и неоправданно доверяет своему заместителю, никогда не находя времени и желания истребовать и изучить рапорты, на самом деле исполнить свои обязанности лидера, на самом деле разобраться, кто виноват в такой крупной потере. Шоквейв не льстит себе, не преувеличивает собственную значимость. Однако он вовсе не рядовой эрадикон. Он учёный, он стратег, он неотъемлемая часть дела Десептиконов. И Лорд Мегатрон отмахнулся от всего, что Шоквейв вложил в их победу? Легко принял непроверенные данные и больше не вспоминал о своём втором заместителе?..

И Саундвейв. Тот, кто отлично знает протоколы. Кто, пожалуй, единственный въедливо изучает рапорты. Внимательный, ответственный, вездесущий. И он тоже поверил поверхностной логичности Старскрима? Или просто не посмел пойти против воли Мегатрона и настоять на выполнении всех необходимых процедур? Просто потому, что слово Лорда, преданность ему выше закона, логики, правил и… всего остального?

Эти вопросы, в отличие от первого неопределённого «Почему?», сами по себе были ответами. Шоквейв не испытывает ни раздражения, ни разочарования. Он понимает и принимает всё — или почти всё — с ледяной расчётливостью, потому что не питает иллюзий в отношении кого бы то ни было и ко многому готов. С другой стороны, хорошо, что в первые часы, даже в первые дни воссоединения здесь нет Найтингейл. Для неё возвращение к десептиконам — такое вот возвращение — могло бы стать болезненным, а потому вредоносным опытом. Конечно, если бы его ассистентка была внимательна к деталям.

И всё-таки стоило поговорить с Саундвейвом, когда появится время: некоторые вопросы, даже слишком напоминая ответы, никак не занимали положенное место в архивах, продолжая съедать оперативную память. Здесь даже самых достоверных предположений не было достаточно: требовалось знать.

Впрочем, пока у Шоквейва было слишком много насущных проблем, чтобы подменять их личными делами. Следовало понять, почему Оптимус Прайм, а затем и Лорд Мегатрон выбрали именно эту планету, зацепившись за обиталище низших белковых существ. Определить актуальные направления научной работы, не то чтобы уничтоженной, но изрядно запущенной Старскримом, который разрывался между должностью заместителя по военным операциям и пустыми попытками инновационных изысканий, сводя эффективность второго направления к минимуму. А ещё — найти подходящий момент, чтобы забрать с пустынного и полного опасностей Кибертрона своё оборудование, свои материалы, клонированного ящера и Найтингейл. И если ассистентку можно было доставить на борт «Немезиды» в любой момент, то с предаконом всё обстояло сложнее: он был молод, неопытен, не привык к большой компании чужаков и занимал слишком много места, чтобы тайно транспортировать его сюда — и не погрешить против правил безопасности.

Поэтому Шоквейв при всей своей сдержанности не мог не испытать мрачного удовлетворения, когда возможность выгодно преподнести новейшее, живое, громко храпящее, желтоглазое изобретение выпала благодаря гениальной идее Старскрима и его крепнущему с годами умению самое простое дело довести до впечатляющего провала.

Да, предакон поможет выследить автоботов. И Шоквейв, спустя почти неделю отсутствия на Кибертроне, заберёт, наконец, Найтингейл и её ручного доисторического ящера сюда, на Немезиду, к остальным, для исполнения их первоначального долга — служения делу Десептиконов.

В последние годы Найтингейл не оставалась вдалеке от своего Создателя дольше, чем на половину планетарных суток, но даже эти краткие периоды времени вызывали подсознательное чувство тревоги. Защита приближенных к лаборатории земель Кибертрона была важной частью её жизни, а сравнительно низкая скорость альтмода вынуждала тратить не один час на патрулирование выделенной ей территории. С появлением предакона время, проводимое ею без Шоквейва, ещё сократилось: клонированный киберящер вовсе не возражал порой покатать меж лопаток свою ленивую воспитательницу.

Но сейчас Шоквейва не было уже четвёртый день. Даже с учётом того, что его уходу предшествовали сообщения о колебании энергетических сигнатур и появление Нокаута на месте остатков Омега-Замка, Найтингейл волновалась и не находила себе места.

Да, новость была будоражащей. Скоро они смогут вернуться, она уже знала это! И, тем не менее, Шоквейв как будто исчез. Тревога Найтингейл передалась и предакону, под крылом которого фемкон пряталась, стараясь успокоиться и убедить саму себя, что Создатель всё-всё держит там под контролем. Механоящер же, уловив состояние воспитательницы, встревоженно фыркал, рычал, набрасывался на всё, что не так двигалось, и нервничал, не понимая, куда же подевался второй заботившийся о нём механоид и отчего так сильно изменилось состояние его обычно жизнерадостной подруги.

Найтингейл была близка к панике. Потому что одна мысль, что хозяин может никогда не вернуться, приводила к сбою в работе её логических цепей и почти вгоняла системы в состояние аварийного стазиса. Разумные и рациональные рассуждения о том, что Шоквейв слишком последователен и не оставит на Кибертроне два своих самых полезных проекта, перебивались глупыми эмоциональными порывами страха, заключённого глубоко в её Искре.

А что, если они больше не нужны? Что, если им запрещено вернуться из-за приказа Лорда Мегатрона? Что, если они просто надоели?

Этих «а что, если» всё больше и больше хаотично возникало в её процессоре, с каждым днём снижая вычислительные мощности, забивая ячейки памяти, изматывая и лишая Найтингейл покоя.

Не было ничего удивительного в том, что, всё-таки возвратившись, Шоквейву пришлось потратить некоторое время на убеждение своей помощницы, потерявшей контроль от избытка переживаний, слезть с его грудных пластин и прекратить беспорядочно заливать чат восклицательными знаками, признаниями в верности, привязанности и прочими сверхэмоциональными посланиями.

Даже предакон, привязанный к Шоквейву, но не настолько, чтобы ждать его возвращения в тревоге и тоске, в конце концов так проникся ужасом своей наставницы, что встретил десептикона, выходящего из зелёной воронки портала, будто не видел того тысячелетиями. И пока учёный пытался отделить от себя чересчур обрадованного фемкона, ящер увивался рядом, размахивал тяжёлым хвостом, царапал когтями пол и пытался ткнуться крупному меху под локоть. Впрочем, к этому моменту предакон вырос настолько, что это проявление радости и дружелюбия едва ли не опрокидывало Шоквейва на спину.

Впрочем, явного раздражения от такой эмоциональной встречи логик не выказывал.

— Нам пора на «Немезиду». Для предакона нашлось задание, — Шоквейв спокойно коснулся ладонью подставленной колючей морды. — Найтингейл. Лаборатория готова к работе, и ты снова займешь позицию моей ассистентки.

Он говорил вслух, чтобы оба проекта услышали и поняли, что от них потребуется. Шоквейв был уверен в обоих. Но если роль Найтингейл оставалась неизменной и привычной, то предакон... нет, тщеславие Шоквейву было чуждо. И ему вовсе не хотелось увидеть оптики Старскрима, когда огромный механоящер впервые ступит на палубу «Немезиды»... Ну, разве что совсем чуть-чуть.

«Ассистентки? — Найтингейл в удивлении приподняла фейсплет, ненадолго отлипая от пушки Шоквейва, что заменяла ему левый манипулятор. Даже несмотря на приложенные им усилия, фемкон все равно не желала терять контакт после столь долгой разлуки. — И только? Но ведь я была и боевой единицей, что изменилось?»

«В настоящий момент, — переходя на безмолвную речь в чате, Шоквейв всё ещё поглаживал нос механоящера, — твои навыки потребуются нам в лаборатории. Но планы Лорда Мегатрона настолько глобальны, что я не исключаю в будущем использования всех боевых единиц в полевых условиях, в том числе — тебя».

Почти ничего не изменилось. Война продолжалась. Это могла быть иная планета, населённая белковыми формами жизни, время неумолимо шло, но автоботы и десептиконы продолжали сражаться. А это значит, что Соловью снова придётся петь. И это — лишь вопрос времени.

«Найтингейл. Помоги мне собрать задокументированные результаты исследований последних лет. Нам пора уходить».

У его ассистентки не было иного выбора, кроме как согласиться, как не было аргументов, чтобы возразить решению о её новом месте в боевой иерархии.

«Да, Создатель», — фемкон дёрнула выдвинутыми антеннами и заскрежетала дополнительными манипуляторами, потерев их друг об друга, нехотя смиряясь с возложенной на неё задачей. Даже если ей не нравились слова Шоквейва — точнее, стоящие за ними планы Лорда, — она подчинилась.

Их больше ничего не держало на старом мёртвом Кибертроне. А впереди ждала готовая пасть пред мощным наступлением механоидов Земля.

* * *

Больше всего на свете Саундвейв ценил тишину.

Голоса заполняли «Немезиду» нескончаемым шёпотом в темноте. Сотни их звучали, сливаясь в единый гул, в мириады зримых цветовых штрихов, размывающих, стирающих грань между личным и чужим. Чем они ближе, тем меньше остаётся от самого себя. Подобно рою скраплетов, они жалят, впиваются уколами переживаний и чувств, отравляя его собственное мировосприятие.

Саундвейв часто оставался в одиночестве на мостике «Немезиды». Через его нейросети проходили бесчисленные зетабайты бесценных данных, от его внимания не ускользало ни одно событие на корабле. Информация была логична. Предельно проста. Не имела мотивов, не умела страдать, не плела интриг, не испытывала сомнений. Информация бесцветна и потому — совершенна. Живые существа всегда окрашены — и оттого неизменно нарушают естественную гармонию ощущений того, кого не без причин считают самым одарённым телепатом Кибертрона.

Саундвейв любил тишину, но в его мире она царила редко. Так было всегда. Бесконечные голоса, от которых он отгораживался тщательно выстроенной стеной безукоризненного самоконтроля. Цвета чужих переживаний, искажающих первозданную, объективную реальность. Быстро меняющиеся, непостоянные, перетекающие из одного замутнённого состояния в другое, такое же мутное, состоящее из множества оттенков желания, горечи, счастья и злости… Голоса звучали. Звучали. Звучали.

Саундвейв видел мир таким, каким его не видел никто другой. Он видел мир каждого, слышал каждого — и оттого терял способность переживать самостоятельно, растворяясь в тех, кто его окружал.

Но Саундвейв хотя бы был честен. Он предпочитал молчать. Обет безмолвия, данный много тысяч лет назад, не будет в тягость тому, кто способен донести свою волю через одно прикосновение мысли. Для тех же, рядом с кем не хотелось ни на мгновение усиливать ментальное поле, всегда существовали голосовые записи или письменный чат. Но для избранных оставалось и нечто ещё более личное: его доверие. И те, кому Саундвейв доверял, могли в ответ верить в него безоговорочно.

Цвет Лорда Мегатрона, его суть и его ментальное звучание были лишены примесей. Ясность помыслов соответствовала поступкам, а намерение оставалось чистым и прямолинейным. Словно великий гроссмейстер — не только у белковых форм жизни существовали подобные шахматам игры, — Мегатрон перебирал в уме комбинации, просчитывал их и исполнял, вмешиваясь в заданный им ход событий лишь тогда, когда того требовала необходимость. Его ясная и чёткая целеустремлённость, его прирождённая мощь и способность увлечь за собой, заразить своим духом любого, даже не способного к такому же глубокому вчувствованию, не могла не вызывать восхищения у того, чьим миром являлись чужие переживания.

Саундвейв же был его безмолвной тенью, тем, кто верен до последней пульсации Искры. Лорд Мегатрон был невозможно ярким, яростно и неумолимо звучащим на телепатическом уровне. Он был величайшим, — и Саундвейв резонировал в унисон, жадно впитывая эту горячую ноту.

Но порой Саундвейв слишком сильно желал тишины.

Разве было удивительным то, что единственным идеалом для него оставался Шоквейв? Даже когда тот исчез. Даже когда Саундвейв принял возможность, что тот никогда уже не вернётся — единожды сделанный выбор оставался неизменным. Холодный, неприступный, пугающий многих учёный, чей эмоциональный фон настолько слаб, что рядом с ним телепат мог, наконец, различить собственные чувства и мысли, полностью, наглухо отделить себя от непрекращающегося, порой мучительного гула чужих роящихся голосов. Шоквейв был безоговорочно совершенен. Рядом с ним Саундвейв ощущал ту самую редкую тишину, которую ценил всей Искрой, находил покой, переставал быть впитывающей, пропускающей сквозь себя бесконечные потоки информации тенью.

Они, конечно же, поговорили после того, как Шоквейв вернулся. Не сразу, скудно, используя чат, потому что учёный отвергал телепатическое общение, когда они не были наедине, а возможности укрыться от посторонних оптик всё никак не предоставлялось: Саундвейв был нужен на мостике, а новый заместитель по научной работе напряжённо принимал дела и заново обустраивал лабораторию. Для десептиконов долг всегда стоял выше личных проблем и взаимного недопонимания.

Они поговорили. Кратко, формально, чётко. Шоквейв не спрашивал, но Саундвейв ощущал необходимость объясниться. За себя, за Лорда Мегатрона, за Старскрима, за те годы, что учёный и его помощница провели на пустой заброшенной планете. Выдержки из рапортов. Отчёты. Свидетельства очевидцев. Логически нельзя было предположить, что Шоквейв остался в живых. Проверить гипотезу, организовать возвращение спасательной экспедиции на Кибертрон мог лишь Лорд Мегатрон, как раз отлучившийся по делам и передавший полномочия Старскриму, который, естественно, имел свои причины для обоснованного отказа.

Десептиконам нужны эти ресурсы, которые были бы потрачены впустую на поиски корпуса испепелённого взрывом учёного.

И Саундвейв не смог что-либо предпринять.

Но сейчас, когда Шоквейв отправился за Найтингейл и за своим новым изобретением, готовый вернуться насовсем, Саундвейв не испытывал тревоги. На «Немезиде» царило дискомфортное оживление: страх и ненависть, мучительное ожидание и нервозность. Нет, он не мог полностью блокировать чужие чувства, но было нечто умиротворяющее в последней строке недавней переписки с Шоквейвом, которая оставалась в левом верхнем углу его поля зрения — просто так, чтобы изредка возвращаться и перечитывать, ощущая прекрасные отголоски холодного, стального спокойствия и уверенности.

Саундвейв сообщил, как всё происходило. Это был его способ попросить прощения.

Шоквейв ответил: «Твои аргументы логичны». Это был его способ прощать.

Телепатия, пусть и являлась причиной многих сложностей в жизни Саундвейва, также была и его силой. Чрезвычайно высокий самоконтроль, умение подавлять эмоции, даже способность предугадывать действия других мехов — вот что было вознаграждением за его непрерывные неудобства.

И всё же телепатическое восприятие не всегда приносило с собой негативные переживания. Встречались и редкие исключения.

Найтингейл всегда была полной противоположностью Шоквейва, еще задолго до того, как обрела своё новое имя: яркой, эмоциональной, чувствительной и открытой. Её мысли расстилались перед природным даром Саундвейва, будто на ладони. Её главный недостаток — чрезмерная чувствительность — при взаимодействии со способностями телепата, к их общему удивлению, не оставляла неприятного осадка. Всё было совсем иначе: даже слабое прикосновение к мыслям Соловья, когда та была хоть немного довольна, походила на погружение в реку чистой эйфории.

Если наедине с Шоквейвом связист мог оставаться собой, без угнетающих примесей чужой воли, то Найтингейл делала реальность телепата другой: менее настоящей, но намного более красочной и живой, даже если не всегда безоблачной.

Так, о возвращении учёного и его помощницы на борт «Немезиды» Саундвейв узнал ещё до того, как к нему на пульт поступили сведения об открывшемся обратном Мосте с Кибертрона. Если присутствие Шоквейва было подобно возникновению тёмного, лишённого окраса штиля среди бездонного океана цветов, то появление его безголосой ассистентки можно было сравнить лишь со взрывом атомного снаряда незамутнённого бирюзового восторга. Даже находясь в центре связи, в нескольких километрах от точки активации Моста, Саундвейв ощутил волны этого всплеска — удивления, бесхитростной радости и счастья Найтингейл.

Найтингейл вполне закономерно радовалась возвращению и присутствию рядом Создателя. Но даже если прямо сейчас её эмоции не омрачались обидой и непониманием, это не значило, что Саундвейв не задолжал объяснение… Нет, не так. Объяснения нужны были Шоквейву. У Найтингейл же стоило попросить прощения, даже если фемкон и не подумала бы об этом напомнить.

Эмоции Найтингейл были настолько яркими, насколько простыми и прямолинейными были её мысли. Чем проще, тем сильнее. Возможно, в этом явлении и заключалась причина захватывающей глубины её переживаний, а не только в повреждении процессора.

Или же именно оно в своё время привело этого кибертронца к краху.

«Саундвейв! — хоть Найтингейл и писала имя в чат, то, как она мысленно повторяла напечатанное, почти физически заглушало звон дополнительных манипуляторов, на которых она медленно, старательно и степенно подкрадывалась к нему со спины. — Саундвейв!»

«Найтингейл, — были вещи, которые не менялись, и это было хорошо. Вечный вынужденный чат. Яркие, почти осязаемые чувства. Саундвейв не оборачивался, позволяя фемкону подобраться ближе. Тоже своего рода игра — привычная, обыденная и умиротворяющая, будто не прошли годы вынужденной изоляции. — Всегда хотелось верить, что вы живы».

Именно так. Не мог верить, но хотел. Не мог спасти, даже попытаться что-то предпринять, но сохранял надежду. Эти оттенки смысловых интонаций понял бы Шоквейв, но учёный не нуждался в излишней сентиментальности. Однако Найтингейл, даже не прибегая к анализу фразы, могла напрямую воспринять стоящие за словами чувства, хотя и не была телепатом. И это тоже было хорошо.

Выждав несколько кликов, Саундвейв обернулся. Найтингейл возвышалась над ним, приподнявшись на второй паре рук, а её линия рта подозрительно дрожала.

«Саундвейв, — вновь написала она, мысленно пропевая это слово с обжигающе-синим искренним удовольствием, и расплылась в широченной улыбке, из-за которой края шва на её нижней челюсти немного разошлись в стороны. — Ты скучал. Ты скучал по нам! Не забыл!»

Чувства становились гуще, ярче, и теперь Саундвейв мог ощутить весь переливчатый спектр её ближайших намерений.

«Да, — просто согласился он. — Шоквейв знает. И ты теперь тоже знаешь».

Найтингейл совсем не походила на Шоквейва. Ей не нужны были холодные цифры, даты и инфографики. Чтобы простить, возможно, ей не нужно было даже чужого намерения, но Саундвейв всё же слегка, едва заметно телепатически коснулся её сознания, давая мимолётно почувствовать, что да, он помнил, скучал и хранил надежду, даже если знал, что надежда эта крайне беспочвенна. Извиняясь.

На его тёмной маске не отражалось ничего. Но прикосновения было достаточно, чтобы рассеянные от восторга мысли Найтингейл оформились в чёткую идею, которая сразу стала намерением, и чтобы фемкон сорвалась, обрушивая на высокого меха безудержный шквал огненно-лилового счастья и волнения. Объятие её было крепким и сдавливающим, хотя из-за разницы в размерах вряд ли могли причинить дискомфорт.

«Наконецтонаконецтонаконецто! — получив возможность прикоснуться к своему другу после столь долгого ожидания, Найтингейл совершенно потеряла контроль и выдержку, проявляя всю свою почти детскую натуру в близком контакте. — Теперь всё будет хорошо! Я буду тебя оберегать, и никто тебя не обидит! Так, как должно быть! Как всегда было!»

Саундвейв беззвучно провентилировал. От неловких, колючих и чересчур крепких объятий его защищала броня, а острое, обнажённое счастье не причиняло боли. Найтингейл. Всегда в чём-то немножко спарк. Слишком доверчива, не нужно искать объективную причину, почему стоит простить того, кто оставил их в беде, кто не помог вовремя. Не нужно убеждать и приводить логичные, уместные доводы. Она следует не за идеями, не за рассудком, а за личностями... и за велением своей изувеченной души.

И это в чём-то странно, непривычно и неправильно. Это совсем не то, что делал бы Шоквейв, что выбрал бы для себя сам Саундвейв. Но в то же время так — гораздо проще.

Это помогает заглушить застарелое чувство вины.

Связист протянул манипулятор и погладил Найтингейл по шлему — хорошая девочка. Не хотелось омрачать её радость, да и в присутствии столь счастливого существа трудно было концентрироваться на чём-либо реальном, обыденном, негативном.

«Спасибо, Найтингейл, — даже если он не нуждался в защите, даже если это за ней необходимо присматривать, эти обещания и эта детская, искренняя радость подкупали и грели. — С возвращением».

И его реальность вновь окрасилась рассветными красками чистой радости. Всё вновь было так, как должно. На своих местах.