Можно умереть, пытаясь (джен)

Искренность

Шоквейв больше не рассчитывает на то, что однажды будет обнаружен. Слишком долго не приходит помощь. Слишком долго никто их не разыскивает. Возможно, его посчитали погибшим. Возможно, недоброжелатели повлияли на решение Лорда Мегатрона. Но, возможно… помощь ещё придёт.

Трансформеры живут долго, и потому его ожидают многие тысячи лет непрерывного функционирования. Но это мёртвая планета, и её ресурсы ограничены. Кибертрон погиб и, надо признать, больше никому не нужен. Он таит множество тайн: древние артефакты и технологии, редчайшие материалы и сведения из погребённых на огромной глубине архивов. Но это интересует лишь учёных, таких, как Шоквейв.

Кроме тайн, пустынный Кибертрон полон опасностей — и обречённости.

Все прочие стремятся покинуть Кибертрон, эту бессмысленно летящую в космосе груду металлолома, из которой больше нечего извлечь. Стремятся — и многие достигают цели. А оставшиеся рано или поздно уйдут в стазис от нехватки энергона, а позже до их корпусов доберутся местные паразиты или вездесущая коррозия...

Шоквейва не пугает подобное будущее. Возможно, однажды он найдёт способ связаться с десептиконами или отстроить взорванный мост, но пока за неимением необходимых ресурсов и из-за нехватки энергии занимается тем, чем занимался бы в лабораториях «Немезиды»: исследует, документирует, созидает. Его функционирование не бесполезно. Если Лорд вернётся за ними, он точно не обнаружит здесь ржавеющего и лишившегося воли к существованию трансформера. Шоквейв не ищет глубокий смысл, его процессор не занимают отвлечённые рассуждения и ложные мудрствования. У него есть чёткие, ясные цели — и запланированные на века вперёд проекты.

Он не скучает.

С появлением новорождённого предакона времени для скуки, которого у учёного не было и так, осталось и того меньше. Найтингейл и доисторический ящер испытывали друг к другу некое подобие родственной симпатии, так что их совместная деятельность бывала как плодотворной, когда касалась обучения и постепенного раскрытия потенциала клона, так и деструктивной, когда эти двое громили коридоры или возвращались из полётов потрёпанными и требующими ремонта, как это было в первый раз.

Тогда Шоквейв отпустил их на дебютную прогулку без присмотра по нескольким причинам. Во-первых, тяжёлый десептикон предпочитал перемещаться по устойчивой поверхности, во-вторых, он велел придерживаться знакомого маршрута и полагал, что его не ослушаются, и, в-третьих, был слишком занят в лаборатории, не имея возможности бросить очередной экспериментальный образец.

Итог оказался в каком-то смысле закономерным, поскольку учёный по-прежнему не учитывал в своих весьма достоверных предсказаниях случайности и эмоциональное буйство юности, которое играло в энергоне обоих его подопечных. Предакон был залатан, отполирован и наказан длительным отлучением от полёта. Найтингейл, как ответственная, понесла более серьёзную кару. Которая, впрочем, потребовала замены повреждённых при предыдущем наказании нейросетей, что в итоге позволило его ассистентке повысить эффективность работы и почувствовать себя лучше.

Шоквейв гордился бы своим талантом воспитателя, если бы явное тщеславие не было ему чуждо.

С течением времени предакон неумолимо рос, становясь всё крупнее своего творца, хотя громил коридоры уже не так часто, совершенствуя координацию и самоконтроль, медленно, но верно постигая заложенное в самих его генах наследие предков. Эксперименты шли своим чередом. Циклы сменялись. Найтингейл регулярно проходила техобслуживание — благо, материалов пока было в достатке. Зато механоящеру ремонт требовался всё реже: своего первого одичавшего инсектикона он уложил несколькими ударами мощных лап, не получив при этом ни царапины. Во всяком случае, так с гордостью докладывала Найтингейл, которой, в отличие от лишенного эмоций Шоквейва, тщеславие чуждо не было и которая, очевидно, считала заслуги предакона во многом своими.

Но кое-что не менялось.

Предакон всё так же, выполнив особо сложное задание, как маленький, с гордостью подставлял Шоквейву морду, ожидая поощрения в виде лёгкого прикосновения когтей к своему носу. Найтингейл по-прежнему помогала в лаборатории, выполняя расчёты и документирование аналитических данных. Только теперь прибавилась одна незначительная деталь: часто рядом с ней сворачивался огромным щетинистым клубком скучающий механический ящер и негромко урчал. Ждал, когда же с ним в очередной раз полетают.

В отличие от Шоквейва, Найтингейл начала испытывать нечто похожее на погружением в меланхолию. Да, у неё прибавилось забот и появился новый друг. Да, весь Кибертрон был для неё и её подопечного большой тренировочной площадкой. Она почти никогда не сидела без дела: её помощь Шоквейву была нужна почти каждый день и каждый час, но…

Но Кибертрон был мёртв. Серо-коричневый, ржавеющий, разъедаемый паразитами мир, ценность которого была понятна лишь исследователям вроде её Создателя. С каждым днём, несмотря на работу, несмотря на присутствие рядом жизнерадостного предакона, Найтингейл становилось будто бы труднее, тяжелее шевелиться.

Пусть её железный мозг и был повреждён установкой "Соловья", Найтингейл не была лишена зачатков логики: даже она могла осознать, что им, скорее всего, никогда не покинуть мёртвый Кибертрон.

И постепенно, пока данное предположение осознавалось ею как факт, оно медленно вытравливало надежду и лишало желания бороться дальше. Падший Кибертрон пожирал и её искру тоже, разъедая эмоции, по крупицам внося безжизненность и апатию. Предакона с его любопытством и требовательностью не было достаточно для Найтингейл, чтобы победить щемящее чувство тоски и одиночества. Она пыталась бороться с этим, честно пыталась: работала, старалась, выгуливала своего зверя… Но наконец, в один из многочисленных серых дней, вместо того, чтобы беспрекословно, как всегда, подчиниться указанию своего Создателя, фемкон просто отказалась двигаться, оставшись в своём углу неподвижной грудой тёмного металла.

Шоквейв... нет, он не встревожился. Недавняя проверка гарантировала, что системы его творения функционировали безотказно, и потому причиной могло стать только переоцениваемое всеми подряд явление — "настроение". Но поскольку прежде Найтингейл не проявляла капризности, была трудолюбивой и в меру своих сил исполнительной, учёный посчитал, что его ассистентка заслуживает право высказаться. С наказанием за такое вопиющее нарушение субординации можно и немного подождать.

«Назови причины своего бездействия», — письменный текст не обладал интонациями, но от самой фигуры Шоквейва, оставившего рабочую консоль, чтобы подойти ближе, веяло спокойствием и холодом. Предакон негромко пискнул и отполз в сторону от бока Найтингейл, к которому он до этого утешительно прижимался шипастой мордой: что-то подсказывало, что взрослые ведут безмолвную беседу и лучше им не мешать.

Впервые Найтингейл не ответила сразу же. Целых сорок семь секунд от неё не было никакого ответа, она даже не пошевелилась, не отреагировала на чужое приближение. Даже антенны фемкона не выдвинулись из шлема, чтобы считать картинку окружающего мира.

«Я не знаю, — наконец, пришла от неё короткая фраза. Понимая, что это вряд ли устроит её Создателя, Найтингейл почти через силу дополнила: — Я чувствую плохо. В смысле, себя чувствую плохо. Наверное. Я не понимаю, как это описать. Думаю, причина…»

Конец она не дописала: беспокоилась, что её мысли покажутся Создателю излишними. Но на Шоквейве, безмолвно стоящем над маленьким тёмным корпусом, не отразилось ничего. Ни глухого раздражения её многословностью, ни нетерпения оттого, что запрос не был должным образом обработан и возвращён кратким и лаконичным докладом о причине внезапной дисфункции.

Впрочем, он ничего подобного не испытывал. Даже любопытства. Но Шоквейв видел, что Найтингейл непонятным образом сломлена. Это тормозило работу, а значит, требовало починки. И дальнейшая стратегия ремонта должна была базироваться на ясно высказанной сути проблемы.

«Я жду», — поторопил Шоквейв, беззвучно опускаясь рядом на коленный шарнир и пристально сканируя Найтингейл в поисках чего-нибудь инородного, некой внешней причины простоя.

Ничего подобного упорно не обнаруживалось.

«Я скучаю, — наконец, решилась признаться фемкон и впервые пошевелилась, тщательнее пряча лицевую пластину, утыкаясь ею в свои руки. Однако безответной Найтингейл больше не оставалась. Более того! Слова из неё полились потоком. — Мне не хватает — всего, всех. Из-за того, что Старскрим упустил тех пленников — а я же говорила тогда: их нельзя ему доверять, потому что он идиот! — мы оказались отрезанными от всего мира! Космический мост уничтожен, и его не починить в наших условиях, а «Немезиды» здесь больше нет... Получили координаты той планетки и ушли. Они решили, что мы мертвы, да? Но мы же не мёртвые, мы живые! Неужели Лорд поверил Старскриму на слово? И Саундвейв, он тоже поверил, да?»

Если бы Найтингейл могла плакать вслух, она бы делала именно это. Ей же оставалось лишь хныкать в чат, выражая всю свою боль и отчаяние.

«Мне не хватает его, Создатель. Мне не хватает и Нокаута с Брейкдауном, этих двух неразлучных кретинов. Вехиконов и их дурацких шуточек. Даже Старскрима не хватает, а ведь он меня совсем ненавидит! Даже Лорда Мегатрона тут нет! Я бы и хорошей стычке с автоботами порадовалась! Инсектиконы, те, что от роя не отбились, в стазисе, а с бешеных проку нет. Предакон хороший, но не говорит. И действий… нет. Смысла нет. Ничего не происходит, ничего не осталось».

Шоквейв несколько кликов оставался всё таким же безмолвным, взвешивая варианты. Да, он мог взять Найтингейл за шкирку, отволочь к лабораторному столу и примерно наказать за отказ трудиться, за внезапную, такую эмоциональную, бесполезную реакцию на действительность. Но анализ личности ассистентки подсказывал, что подобное действие лишь усугубит положение. Допускать этого не следовало. Поэтому учёный медленно провентилировал и начал с обстоятельного ответа на прямо поставленные вопросы. Это хотя бы было логично. А дальнейшие реакции Найтингейл подскажут способы её возвращения в функциональное состояние.

«Мои предположения не являются достоверными. Однако, вероятнее всего, за прошедшие годы Лорд Мегатрон отыскал бы возможность вернуться за мной, если бы знал, что мы живы, — эта мысль приходила в процессор Шоквейва, но он не видел необходимости рассуждать о том, чего не мог исправить. До этого момента. — Так, логично предположить, что он был дезинформирован. Старскрим мог посчитать меня погибшим. Либо сознательно обмануть Лорда Мегатрона».

Шоквейв не переоценивал значимость Найтингейл. Он был уверен в её лояльности себе, и оттого искренне полагал, что всем прочим хорошо известно: без его управления Соловей не станет подчиняться десептиконам так же беспрекословно, разве что Саундвейву, с которым считалась. Да и вряд ли со всей своей привязанностью к Создателю и необходимостью регулярного техобслуживания она смогла бы выжить после его смерти. Если Лорд считал Шоквейва погибшим, он бы, пожалуй, не стал разыскивать бесхозного и, скорее всего, уже мёртвого Соловья на огромной умирающей планете.

Всё упиралось в Старскрима. И в его слово.

«Мы продолжаем функционировать и выполнять насущные задачи. Когда нас отыщут, ты не захочешь вернуться к Лорду с пустыми руками. Нужно работать».

Шоквейв не был силён в подбадривании. Даже предакон разбирался в этом лучше, умея вовремя молчаливо потереться боком или укрыть Найтингейл массивным крылом. Но сейчас от учёного требовалось нечто совершенно несвойственное ему: ободрить создание, которое видело суть ситуации сквозь призму эмоций, а от этого становилось нефункциональным.

Шоквейв предпочитал не лгать: это было непродуктивно, обман мог раскрыться, что лишь усугубило бы состояние Найтингейл. Потому он просто умолк. Были предметы, которые десептикон не желал затрагивать и сам. Например, отвечать на один из прямых вопросов — о Саундвейве.

К сожалению, именно этого вопроса ему избежать не удалось.

«Вы скучаете, Создатель? По Саундвейву? Вы были очень близки с ним, сколько я себя помню, — Найтингейл всё-таки подняла шлем и заглянула Шоквейву в окуляр. — Я скучаю. Я хочу увидеть его вновь. Есть ли шанс, что Лорд узнает, что мы здесь, ждём его возвращения?»

Обман противоречил научному подходу к реальности, противоречил самой природе Шоквейва. Но сказать надломленной, тоскующей, совершенно разбитой Найтингейл, что их шансы минимальны, что Старскрим — мелочный и подлый десептикон, на милость которого не стоит рассчитывать, что случайное обнаружение маловероятно, — было почему-то ещё более неправильным, чем вселять ложную надежду. Хотя бы потому, что в таком случае её эффективность опустилась бы до нулевой.

«Скучаю, — искренне признался учёный, чуть склонив голову. Это было личное, глубоко запрятанное ощущение нехватки кого-то очень важного в своём рутинном функционировании. Но Шоквейв знал, что Найтингейл разделяет это ощущение, и потому не считал необходимым скрывать. — Они за нами ещё вернутся. Обязательно».

Иного ответа и не могло быть, если логик действительно рассчитывал возвратить Найтингейл в рабочее состояние. И, возможно, потому что он сам, даже старательно не размышляя о возвращении, действительно этого хотел.

Фемкон выпустила из шлема антенны-эхолокаторы, задумчиво пошевелила ими, осмысливая ответ.

«Мне очень дорог Саундвейв. Он тихий, тёплый, очень спокойный, с ним очень правильно в моей голове, а его ноты греют мою искру. Невыносимо представлять, что я никогда его больше не увижу, — Найтингейл вновь внимательно посмотрела на Шоквейва, неуверенно улыбнулась и вдруг пододвинулась, чтобы ткнуться лицевой пластиной ему в плечо. — Если вы верите, что мы здесь застряли не навсегда, что мы вернёмся домой, то и я буду верить. Я хочу, чтобы вы были счастливы, и постараюсь не разочаровывать вас впредь, Создатель».

Для Найтингейл «дом» был там, где были те, кого она любила. Созданная во имя цели Десептиконов, она не видела истинной ценности чужих помыслов и взглядов. Для неё были важны только личности.

Шоквейв безмолвно коснулся когтистым манипулятором наплечника ассистентки и слегка его сжал. Нет, он не верил. Вера была для тех, кто не способен строить более стабильные конструкции: вычислять, анализировать, брать на себя ответственность и действовать. Но его слова сработали должным образом, и нарушать хрупкое равновесие, в которое вернулась Найтингейл, было как минимум неразумно.

«Саундвейв помнит, — в этом логик был убеждён. И если требовалось достигнуть закрепления положительного эффекта, он был готов пойти на пояснение. — Не подводи нас впредь».

Шоквейв, наконец, отстранился от её прикосновения — ровно, без раздражения, просто давая понять, что расслабляться больше не позволит — и поднялся, потянув Найтингейл за собой, к консоли. Он не мог разделить с ней то особое спокойное тепло, которое нёс в себе Саундвейв, но зато вполне способен был загрузить работой до скрипа центрального процессора. Учёный был убеждён, что труд помогает, а вот время, потраченное на любые эмоциональные всплески, потрачено напрасно. Причём они и так израсходовали на разговоры слишком много этого невосполнимого ресурса.

Найтингейл оставалась верна своему обещанию: исправно выполняла порученные задания, слушалась, возилась с предаконом, кажется, даже немного взбодрилась и ни разу не пожаловалась вновь, доверившись слову Создателя и теперь терпеливо ожидая возвращения тех, кого любила.

Угрызения совести не мучили Шоквейва: всё, что оправдывается повышением функциональности, не требует дополнительных поводов для осуществления. Его маленький обман оказался весьма полезным и потому не задержался в архивах памяти, будучи чем-то незначительным и эпизодическим.

А время шло.

В следующий раз Шоквейв вспомнил о данном обещании, когда, спустя месяцы с позабытого разговора, его приборы зарегистрировали всплеск неопознанной энергии и учёный лично отправился на край моря Ржавчины, чтобы определить её источник — и обнаружить поисковый отряд во главе с Нокаутом. Совсем не тот отряд, которого они так долго ждали. Но всё же.

Как оказалось, даже в тот единственный раз Шоквейв не солгал.

Пришло время вернуться к Лорду. Пришло время вернуться домой.