Когда смерть чуть менее ожидаема, чем победа (гет)

После дождливой и не особо приветливой Монцы по-настоящему летний французский автодром стал нам прямо-таки подарком. Не богатая на зрелищные события гонка по итогу принесла победу Каю и третье место мне, а Кросс разделил нас на подиуме — правда, все это с учетом того, что Фернандо пропустил четвертый Гран-при, а его напарник финишировал — что уже было достижением для Порше — под подиумом.

Кай отнесся к своей победе совершенно, казалось бы, неадекватно: на награждении он выглядел отстраненно, на поздравления отвечал едва ли, а на вечер чествования и вовсе не пришел. Но я догадывался о причинах его дурного настроения: триумф в отсутствие испанца мой напарник воспринимал как явное доказательство собственной несостоятельности. В общем, я счел за большее благо не раздражать его еще больше, чем он явно раздражал себя сам, и сделал вид, что все идет нормально. В конце концов, я добровольно подписался прикрывать его зад, чем и занимался единолично в последний вечер перед гостями марсельского праздника, так что даже не знал, когда именно Кай улетел в родную Голландию. А там, после значительного перерыва в целых три недели, должен был пройти уже следующий этап наших состязаний.

Оба «Уильямса» снова, как и в Мексике и частично Монце, сошли из-за перегрева моторов, и я даже начал всерьез сочувствовать конюшне из Гроува, вспоминая, каково было мне самому в последний год в «Лоусон Рейсинг», когда за счастье считалось хотя бы просто докатиться до финиша. А на фоне регулярных проблем с надежностью моторов на практиках и в гонках чудо-дубль «Уильямсов» в Бразилии приобретал статус настоящего подвига.

Тем вечером, на праздновании победителей, когда я выпил больше разрешенной самому себе нормы и размышлял о цикличности успеха в Формуле, я разговорился с Карло — пилотом команды «Марч», вернувшейся в том году в Большие призы. Карло в этот уик-энд приехал шестым, и это единственное в новом цикле команды очко стало личным триумфом для «Марча», собиравшего огромное количество проблем еще в недавнем прошлом, да и я, после недавних волонтерских у них тестов, не мог не почувствовать воодушевление и некую причастность к радости бывших коллег. Пока мы говорили и опьяненный Карло беззаботно рассказывал мне о планах «Марч» на следующий год, возможно, выдавая страшную тайну о перемещениях ключевых фигур, я вновь задумался: о том широчайшем спектре возможностей, которые у меня тогда были; об обидных словах Эда Кросса, висевших надо мной словно проклятие; о двух свободных неделях, которые я, только что занявший место на пьедестале, уже тридцатилетний и пока еще полный сил, мог тихо провести дома…

Или же где-то еще, где можно было найти применение своим способностям.

В двух часах лёта отсюда всего через несколько дней стартовала старейшая и престижнейшая гонка на выносливость — 24 часа Ле-Мана.

Прежде я никогда не представлял себя участвующим в подобном мероприятии. Да, я сутками мог тестировать болид, забывая про еду и сон, но двадцать четыре часа гонки — это совсем иное. Это огромная по меркам Формулы нашего времени трасса, это езда в разное время суток, это постоянная смена пилотов, когда тебе может достаться уже умирающая машина, а ты только сел в кокпит и еще не успел понять, в каком месте она уже кровит. Да даже сам принцип — езда не на время, а на количество кругов — настолько вывернутый, что это выглядело почти забавно. Конечно, суть вообще любой гонки — проехать как можно быстрее, и это было как раз то, за что я зацепился, в конце концов, кто это сегодня стоял на подиуме?

Возможно, не лучшим вариантом было принимать решение таким образом — на вечеринке, слегка заведенным и пытающимся кому-то что-то доказать, — но тогда звезды сошлись именно так, и спустя несколько часов, едва дождавшись рассвета понедельника, я связался с несколькими британскими командами, заявленными на гонку, а четырнадцатого июня уже ожидал старта из-под французского триколора в одном из «Ягуаров» Тома Уокиншоу.

Положа руку на сердце, к моменту старта я уже не настолько горел жаждой доказательства или опровержения каких-то там слов Эда, напротив, искореняя гордыню, я почти убедил себя, что делаю это ради друга — ради Йо, так внезапно ушедшего из Формулы и из жизни и не исполнившего своего главного на тот момент желания.

Было бы сказочно красивым жестом — победить и принести память о нем на финиш, но увы, наша машина до финиша не добралась даже последней, хотя после двенадцати часов, проведенных в непривычном для себя режиме работы, я впал в странное состояние абсолютной и чистой веры, что в этой монотонности и кроется обязательное условие победы. Казалось, что в таком ритме я могу просуществовать еще много дней: несколько часов за рулем, полсотни вроде бы одинаковых кругов среди хаотично разбросанных по дороге автомобилей, идущих в рваном ритме, — все выглядит так, будто ты просто бесконечно едешь из пункта А в пункт Б; а потом короткая вспышка пит-стопа, где ты должен заглушить мотор и вообще освободить место для напарника, а сам волен остаться здесь же или пойти подремать — до следующего раунда, возможно, с видом на закат, рассвет или чьи-нибудь измочаленные останки у обочины.

Но к сожалению машина «умерла» в руках моего напарника в рассветных лучах, а все, что смог после этой новости сделать я, — это уйти отсыпаться в свой трейлер, и мне было абсолютно все равно, что там случилось. 24 часа Ле-Мана — безумие, к которому стоило готовиться несколько более целенаправленно, а я вынес из этого случая слишком мало и, конечно же, никому ничего таким своим участием не доказал.

Но главными пострадавшими в тот момент были не мои ожидания или намерения, а моя жена. Вместо совместных каникул, которые она, как оказалось, очень ждала, Рози получила лишь телефонные звонки и сумбурное обещание «отдохнуть в Голландии». Надо ли говорить, что отдых вышел весьма посредственный?

К сожалению, это был только первый звоночек в череде неприятностей в нашей семейной жизни. Оглядываясь назад, теперь я отчетливо понимаю, насколько трудно ей приходилось в те годы, когда я, следуя желанию что-то творить, совершенствовать и доказывать, оставлял ее и Дэвида на вторых ролях. Пока идет гоночный сезон, возможностей провести время вместе катастрофически мало, и если в календаре вдруг находится несколько свободных дней, то, поверьте, спонсоры тоже их увидят и непременно захотят воспользоваться, а если подошло время обкатать новую разработку, то можно забыть даже о сне — мы с Каем сутками наматывали круги если не в Хересе, Брэндс-Хэтч или Сильверстоуне, то на заводской трассе, и порой казалось, что кроме руля и бесконечной серой ленты у меня больше нет ничего в целом мире.

Но нет, еще у меня был контракт, обязательства, желание гонять и порядочно глупости.

Следующую трассу — в голландском Зандворте — я знал неплохо, несмотря на то, что в календаре двух последних сезонов этот Гран-при не появлялся, знал и ничуть не удивился, обнаружив ее поутру в четверг практически заледеневшей. Побережье там проходит всего лишь в четырех сотнях метров от трека, а Северное море — не самое курортное местечко. Оставалась одна надежда: что к моменту заездов станет все же потеплее.

Отсутствовавший больше месяца Фернандо вернулся в строй к субботней квалификации — и тем проще было окончательно убедиться, что это именно его персона делала Кая таким нервным. Стоило испанской фамилии вновь появиться в протоколах, как от нейтральной меланхолии, вызванной якобы неудачным общением с родственниками, голландец моментально перешел к агрессивной раздражительности, и я чувствовал, что развязка все ближе — что-то должно было произойти между этими двоими.

И ждал не я один.

Разумеется, уверенное лидерство команды «Макларен» со стороны выглядело донельзя скучным — они взяли уже два дубля и вообще не покидали очковую зону, демонстрируя и надежность машин, и способности пилотов, так что журналистам интереснее было совсем другое.

«Голландец на голландской трассе!», «Шанс для Ласаро отомстить обидчику!» — примерно об этом вопили заголовки всех газет в тот уик-энд. И пусть в зачете лидировал совсем другой пилот (Эд Кросс шел к своему второму титулу), Кай был только четвертым, а Фернандо и вовсе болтался в конце рейтинга с нулем, публика не уставала предрекать испанцу славное будущее и прогнозировать им с Каем финальную битву за титул на последних этапах.

На старт гонки они вышли тоже парой: черная «Порше» и белая «Альфа» на первой линии — и точно так же, бок о бок и в том же порядке, через семьдесят кругов тесной борьбы и непрекращающегося прессинга встретили клетчатый флаг. Зрители были в совершеннейшем восторге.

Из-за квалификационных проблем с трансмиссией я стартовал из середины второго десятка, но мне удалось пробиться в очки и на предпоследнем круге обойти в «Водафоне» заблокировавшего колеса Зетмира, так что я тоже остался вполне доволен гонкой: холодная трасса, недостаточное сцепление — чем труднее условия, тем мне лучше. Кай же был словно обледеневшая скала в северных водах своей родины: автоматические слова, автоматические рукопожатия, минимум присутствия. Вернулся испанец — и Кай снова остался вторым. Причина его дурного настроения была настолько на поверхности, что никто из команды даже не удивился, когда сразу после отбытия обязательной пресс-конференции голландец и вовсе исчез, и мы не пересекались до самого отлета в Штаты.

Несмотря на победу в одноразовом Далласе, гонки в Северной Америке никогда меня особенно не радовали. После многочасовых перелетов и утомительных собери-разбери технического багажа я уже не ощущал нужного сцепления с местными трассами, отчасти, возможно, еще и из-за того, что моя семья никогда, кроме того самого Далласа, не приезжала вместе со мной, а быть может, вдобавок наложились неприятные ассоциации после смерти Фрэнка Гордона, но факт оставался фактом и в восемьдесят седьмом: Гран-при в Детройте стал самым сложным для меня этапом года, где не получалось практически ничего, и из в целом замечательного четвертого стартового места я смог тогда сотворить лишь малоприметное одинокое финишное очко, добытое в непривычной для меня нервотрепке и при ряде собственных ошибок.

Моего напарника ничто из этого, кажется, не смущало. За время отсутствия в поле моего зрения он чудесным образом пришел в себя и даже, казалось, одолел собственных демонов с испанским лицом, потому что я видел, как между ним и Фернандо будто бы начала налаживаться нормальная человеческая коммуникация, внезапным и странным итогом которой стала их совместная поездка на колорадскую «Гонку в облаках».

Серпантинная гравийная трасса с обрывами, раскинутая на высоте четырех тысяч метров, — это было максимально далеко от тех условий гладких трасс, к которым привыкаешь, гоняя в обычных сериях, где каждый, даже совсем незаметный глазу, бугорок полотна на скорости триста грозит оторвать тебе голову и выбить позвоночник. В этой же гонке в Колорадо были свои сложности, настолько не в формате привычных нам, что я не представлял, что смог бы сходу там сделать сам.

Конечно, я мало что знал тогда о Фернандо, но то ощущение, которое он невольно сформировал вокруг себя, вполне соответствовало интересам ко всяким таким нестандартным вещам, к тому же я уже знал, что несколько лет до Формулы он успешно выступал в Штатах, и скорее всего это был его не первый подъем на Пайкс-Пик, что же до Кая…

Еще после свободных заездов в «голландский» четверг он принялся расспрашивать меня о Ле-Мане — в свойственной ему, конечно, манере расспросов, что, скорее, походило на непринужденный и довольно растянутый во времени разговор под пиво и усиливающийся голландский акцент, — но я тогда и представить не мог, что он так быстро найдет себе еще одну дорогу, и тем более — что откроет ее именно испанец.

Кай хотел гонять, где угодно и на чем угодно. Он был из категории мальчишек-фантазеров, но ему хватало последовательности и упорства, чтобы уметь сосредоточиться на каком-то одном деле и желать довести его до наилучшего результата, однако если выпадала возможность почерпнуть эмоции откуда-то еще — кто мог бы удержать его?

Что ж, пока мой голландский напарник покорял облака после нашей американской гонки, я отправился домой и смог даже более-менее успокоить Рози, воодушевляя ее предстоящим домашним этапом и тремя неделями вместе.

Пятничную квалификацию в Сильверстоуне мы начинали под нескончаемый, но пока еще «щенячий» дождь. Мой локатор трудностей потихоньку шептал мне, что если в воскресенье ливень дорастет до настоящих «кошек и собак», то вырастут и мои шансы на лучший результат, а с учетом, что это была домашняя гонка на трассе, которую я знал отлично, но пока еще не побеждал, я заранее предвкушал славный уик-энд, который смогу занести себе в актив, и то, как вручу Розе какой-нибудь (желательно, конечно, главный) кубок и невероятным образом реабилитируюсь за испорченные французские каникулы.

На мокрой трассе самый главный враг — это наезженная траектория в скоростных поворотах. Если трасса достаточно часто используется и не очень качественно чистится, то остатки масла и резины превращаются под дождем чуть ли не в лыжню — сцепление с полотном в таких местах падает к нулю. Нужно хорошо представлять эти участки, и они, конечно, неплохо видны, если ты сидишь дома перед экраном с чашечкой чая, но на скорости и с размывающимся по визору слоем воды ты должен попросту знать, где сегодня не следует ехать.

На «Сильверстоуне» я знал каждую кочку. А вот юниор Рой Мейси, видимо — нет.

Это был дебютный сезон для молодого гонщика, и мне искренне жаль, что первый Британский этап сложился у Роя столь неприятно, но после этого случая мы не раз обсуждали произошедшее, и никаких проблем в нашем общении никогда не было. Рой — отличный парень, он прекрасно понимал, и мы оба понимали, что это была мокрая трасса и неудачное стечение обстоятельств — один из тысячи аналогичных случаев за уже столетнюю историю гонок Формулы-1.

Мы оба готовились к быстрым кругам, и, я уверен, Рой на тот момент действительно соблюдал положенную дистанцию за моей «Альфой», но на выходе из «Моста» его неуправляемый болид проскользил по «лыжне», абсолютно игнорируя тормоза, и разнес мою машину словно торпеда, а я в тот момент лишь ощущал, как в меня въехал по меньшей мере локомотив и с силой непреодолимого ускорения несет теперь прямиком в стену. Упираться в педали или изо всех сил выворачивать руль не имело никакого смысла — и я отпустил машину в свободный полет. Вероятнее всего в итоге я неслабо приложился головой об руль, потому что не помню ничего ровно до того момента, когда меня уже погрузили в вертолет.

Там я точно смог сказать, какой на дворе год, и определенно чувствовал, как кто-то держит мои ноги, а потому решил, что легко отделался и смогу снова выйти на старт. Даже ощущал легкую эйфорию от того, что со мной такое произошло, а я остался в полном порядке.

Я был конкретно не в себе.

В больнице, когда мне уже озвучили все поставленные диагнозы, когда я поочередно поговорил с женой, своим инженером и менеджером команды, прочувствовал по-настоящему каждое из сломанных ребер и узнал про состояние Роя, «Лижье» которого вспыхнул после столкновения словно спичка, я пришел к уже осознанному выводу, что все уже случилось и что случившееся не так и ужасно. Удивительным и одновременно пугающим мне раньше казалось то, что за все предыдущие годы я ни разу не попадал в больницу, отделываясь лишь ушибами и каждый раз уходя с трассы на своих двоих, ведь выходило, что на самом деле я задолжал фортуне как минимум несколько серьезных переломов и парочку сотрясений, и та авария странным образом успокаивала, будто это был знак, что против меня на небесах не собирается армия неприятностей, которая однажды грянет так, что зацепит и кого-то рядом. Теперь я был как все и рисковал точно так же: внезапный взрыв покрышки на скорости триста пятьдесят, или отказ мотора, или отлетит едва заметный элемент аэродинамики — и Стена чемпионов радостно нарисует мой портрет маслом и кровью, не откладывая события в банк под проценты.

К сожалению, тогда мне никак не давались слова, чтобы объяснить это все Розе.

Накануне гонки, в субботу вечером, в больнице меня навестил Кай. Он рассказал, как наше с Роем столкновение в злополучном «Мосте» взбудоражило паддоки и что оно даже вылилось в масштабный протест против тех малоэффективных мер безопасности, которые тогда были нормой для нашего спорта. Но к сожалению и собрание, и пожелания гонщиков проигнорировали в высших кругах руководства. В ответ на это уже на субботней квалификации пилоты устроили бойкот стандартной экипировке, и пока Кай непривычно живо и в красках восторга описывал, как прямо перед нашими боксами разоблачался Фернандо, поднявший всю эту волну, я, закрывая лицо руками, лишь надеялся, что по итогу мои товарищи не остались стоять в одних трусах, прикованные цепями к пит-лейну. Достаточно было того, что я это зачем-то представил. Но все осталось в рамках приличий, и хотя такую акцию руководство уже заметило, до настоящих перемен в сфере безопасности было еще далековато.

Эта громкая авария привела к несколько иным значительным последствиям, чем можно было ожидать. Если мы с Роем отделались достаточно легко, то этого нельзя было сказать о трассе: под натиском моих чудесных, креативных и целеустремленных коллег-гонщиков в следующие пару лет «Сильверстоун» несколько раз перестраивался, что, впрочем, не мешало ему продолжать принимать Гран-при в штатном режиме, ну, а сегодня он и вовсе не походит на тот трек, что когда-то подарил мне первую серьезную аварию.

В том году свою первую домашнюю победу одержал Эд, а Кай и Фернандо составили ему компанию на подиуме и, надо думать, несколько приземляли его крылья своим присутствием, потому что отношения этой троицы уже тогда оставляли желать лучшего.

Хорошо помню, как, будучи еще в палате, смотрел эту гонку, прошедшую без меня, и интервью победителей после нее. В таких случаях всегда заранее знаешь, что спросят журналисты и что ответят твои товарищи, но это была одна из самых неправильных пресс-конференций, что я видел. А если добавить рассказы Кая о сорванной второй квалификации, то Гран-при и вовсе превращался в какой-то сюрреализм.

Конечно, чертовски приятно было получить от напарника привет с той стороны экрана, и от того, что он в такой момент вообще вспомнил обо мне, но в остальном конференция напоминала не общение с журналистами, а изощренный спор гонщиков на какие-то только им понятные темы, а репортеры этому будто только мешали.

Не знаю, что заставляло Кая и Фернандо творить то, что они тогда творили, но для меня звучало и выглядело все так, будто последствия сотрясения врачи сильно приуменьшали. И я вновь ощущал сильнейшее напряжение, словно растянутый до невозможного предела канат, звенящий между ними, и почти ждал, что вот-вот начнется физическая расправа. В те годы если что-то могло пойти не «по сценарию», то в первую очередь там, где пересекались эти двое.

Тем временем пока я прохлаждался в праздности и отъедался на больничном питании, для всех команд начались летние тесты. Они проходили там же, в Сильверстоуне, но как бы мне ни казалось, что я здоров, как бы ни хотелось вернуться на трассу, это оказалось невозможно. Ни один врач не подписал бы мне разрешение так быстро, а даже если бы я нашел такого, то мне отказали бы на въезде в ворота трассы — в Великобритании про нашу аварию знали, кажется, даже собаки.

Неудивительно, что в Альфа Ромео на время моего затянувшегося отсутствия появился новый пилот (пока только тестовый) и на тот момент — лишь для этих самых летних тестов, которые я никак не мог отработать. По крайней мере, в этом меня горячо убеждал Дарио, будто опасавшийся чем-то задеть, хотя на самом деле я легко с ним согласился, потому что, как я уже говорил, для меня всегда было важнее получить результат, а сокращенные тесты скорее навредили бы моей езде, нежели гордости, так что в будущем я намеревался использовать и данные Кая, и данные нашего новичка-итальянца Иво.

Разумеется появление замены не уложило меня в койку и не успокоило — я все равно порывался быстрее встать, быстрее выписаться и быстрее снова вернуться в кокпит, как будто только он мог окончательно подтвердить, что я жив и мое существование — реально. Если бы я мог тогда мыслить об этой ситуации здраво, я бы сразу узнал «уловку-22», но увы, в том ее смысл и состоит: пока ты болен, ты не сможешь сам это признать.

А на тот момент я знал только одно: я потерпел сокрушительную неудачу на родной трассе и не могу пропустить еще и любимую.

И через неделю в Монако я все же полетел.

Примечания:

https://clck.ru/M8SRF