Природоохранная зона (джен)

После увольнения из школы Илье ничего не хотелось. Разве что лежать на диване, смотреть в потолок и ни о чем не думать.

Но окружающий мир заставлял обратить на себя внимание — истощающейся заначкой, пустеющим холодильником, просьбами матери. Долго подражать Обломову Илья не мог.

Менять шило на мыло и устраиваться в другую школу было глупо. Помимо работы педагога, город мог предложить ему вакансии продавцов техники, сотрудников техподдержки и сисадминов — но зарплаты совсем не радовали.

В итоге Илья временно остановил свой выбор на работе таксиста — благо, от отца осталась старенькая “Лада”. Ему представлялась дорожная романтика: крутишь руль, из всех забот — довезти клиента до места. Никаких планерок, терок с начальством и замкнутых душных помещений.

Реальность показала, что жизнь таксиста наполнена иным: пробками, дорожными стычками, ремонтом, постоянной чисткой салона после пьяных клиентов, конфликтами — с теми же пьяницами, пассажирами под веществами или просто не слишком адекватными людьми.

Однако эта работа позволяла неплохо зарабатывать. Илья помнил свое изумление, когда за первый месяц получил на руки сумму, равную четырем школьным зарплатам. Вскоре он даже смог сменить отцовскую “Ладу” на кредитную “Ауди”.

Романтика пробивалась отдельными моментами. Ранним утром, когда он вез клиента в Центр, а на горизонте алел рассвет, и в полях вокруг колосилась пшеница; поздней ночью, когда Илья отвозил пьяную компанию на дальний хутор — а над ними брезжило звездное небо, и впереди, яркими огоньками, струилась лента фонарей.

Увы или ура, долго так продолжаться не могло. Илья видел, как в столицах рынок постепенно захватывают агрегаторы и золотое время высоких заработков таксистов заканчивается. Было лишь вопросом времени, когда агрегаторы доберутся до регионов. Поэтому он планировал пожить так пару лет, параллельно накопить денег и подучить актуальные ныне языки программирования.

А потом уехать искать работу в Центре.

Однажды клиент попросил закончить поездку возле небольшого продуктового магазина. Илья выполнил просьбу и вдруг вспомнил, что в бардачке закончились сигареты.

Магазинчик был задрипанный и совершенно обычный. Ко входу вели ступени, выложенные потрескавшейся плиткой. На двери висело распечатанное на принтере объявление о какой-то акции. Внутри было душно, а все видимые поверхности оказались заставлены продукцией.

Ему потребовалась пара секунд, чтобы узнать в смуглой девушке за прилавком — Машу.

“Кажется, у нас обоих жизнь пошла не по плану, — подумал он, разглядывая ее мешки под глазами. — Маша Морозова, неплохие способности, работает продавщицей… Так и я — мехмат с отличием, отец гордился, преподаватели хвалили… На что я трачу свою жизнь?”

Вслух, конечно, он ничего из этого не сказал. Какое Илье дело до бывших учеников?

Просто поздоровался, улыбнулся и попросил сигарет.

Видимо, какое-то дело все же было — потому что вскоре в его жизни появился небольшой ритуал. Временами Илья забегал в этот магазинчик за всякой всячиной, улыбался Маше или перебрасывался парой фраз с Алиной — и от этих незатейливых действий на душе почему-то становилось чуть легче. Как бы неправильно ни сложилась жизнь, они все еще могут поговорить или улыбнуться друг другу.

Тем более, особых усилий от него это не требовало — просто заезжать в магазин, расположенный на пару кварталов дальше привычного.

Первое время Маша и Алина работали в разные дни — видимо, владелец магазина еще не доверял молоденьким продавщицам настолько, чтобы ставить в одну смену. Алину Шевцову Илья тогда знал хуже: на его факультатив она не приходила, на уроках не блистала, ограничивалась лишь хорошими домашними заданиями — скорее всего, списанными с решебника.

В магазине же он почти не общался с Машей — подспудно боясь, что за одним неловким словом последует множество ненужных ему в новой жизни воспоминаний; но вот Алину — за узкими рамками учебного процесса — он не знал вовсе. Да и сама девушка поначалу казалась ему веселым и открытым человеком. Постепенно они разговорились.

В один из таких разговоров Илья упомянул, что Маша, по всей видимости, так и не поступила в вуз.

— Не поступила, — подтвердила Алина, отрезая приглянувшийся ему кусок сыра. — Бабушка заболела, и она осталась. И я тоже осталась помогать, ну и заодно работать тут, в городе… На триста двадцать рублей кусок.

— А вы хотели уехать? — откликнулся Илья, доставая из бумажника купюры.

— Я и сейчас хочу, — призналась Алина. — Не знаю, в Центр, в Москву или сразу за границу… Но обязательно куда-нибудь уеду.

Она смеялась над его шутками и шутила сама, охотно поддерживала диалог, и все серьезные жизненные темы, о которых им случалось говорить перед прилавком, из ее уст казались обыденными, житейскими и потому не такими уж страшными. “Так бывает, — словно говорила она, легко примирившись с несовершенством мира. — Люди болеют, умирают, мечтают о чем-то и не получают желаемого — вот, кстати, ваш пакет — такова жизнь, и ничего тут не поделаешь”.

Лишь через пару месяцев Илья сообразил, что Алина, с ее вечными улыбками и болтовней, на самом деле оставалась с ним закрытой: она никогда не становилась по-настоящему серьезной и не позволяла ему говорить с ней серьезным тоном на беспокоящие ее темы.

Наверное, такой тон и темы она оставляла для близких людей, вроде Маши.

Сам Илья в то время еще встречался с Юленькой — красивой и яркой девушкой, недавно окончившей в Питере экономический и вернувшейся в город работать на предприятии отца. Они познакомились случайно, когда Илья вез ее из аэропорта домой. В лучших традициях романтических фильмов, Юля написала блеском для губ на салфетке номер телефона.

Рядом с Юленькой Илья чувствовал себя непривычно. Он не знал любимых Юлей брендов; не разбирался в блюдах высокой кухни; не отдыхал каждое лето за границей. Воспоминания о детстве у них тоже разительно отличались: Илья понятия не имел, что такое “Денди”, у него не было “Тетриса” или “Тамагочи”.

Юля, в свою очередь, никогда не полола картошку, не вытаскивала обнюхавшегося клеем одноклассника из заброшки, не знала, что такое “терриконы”, “поднять на-гора” или “тормозок”.

Илья не был до конца уверен — нужны ли ему эти отношения. Определиться помог один разговор в январе две тысячи тринадцатого.

— Я решила, переезжай ко мне, — сказала ему тогда Юля. — Что ты тут маешься на съеме… Папа покупает мне шикарную двушку возле набережной. Только весь хлам свой повыкидывай, у меня будет минимализм. Он сейчас в тренде…

Она взяла один из его свитеров и выразительно покрутила его в руках.

— А в чем я буду ходить? — уточнил Илья, спасая из рук Юленьки свитер.

— Через дорогу торговый центр, — пожала плечами Юля. Оказавшись с пустыми руками, она переключила свое внимание на старые кассеты. — Который “Европейский”. Зайдем, купим тебе нормальную одежду, ты же красивый парень, а ходишь в каких-то дедушкины свитерах… Что это, если не хлам?

Последний вопрос относился к одной из кассет, судя по обложке — песни народов мира.

— Это не хлам, — терпеливо ответил Илья. Таким же тоном он когда-то объяснял школьникам, почему на уроках нехорошо плеваться бумагой. — Это память об отце, его любимые записи. А теперь это мое имущество, и ничего я выкидывать не буду…

Юля была бойкой и решительной — и в этом не было ничего плохого; проблема состояла в том, что ее решительность часто превращалась в желание руководить другими людьми. Илья подозревал, что подобную манеру она переняла у отца — преуспевающего бизнесмена, привыкшего раздавать приказы менее экономически успешным гражданам.

Применительно к городу это означало примерно девяносто процентов населения.

— Слушай, ты же не маленький, — со всей рациональностью заметила Юленька. — Старше меня. Должен понимать, что незачем копить старье… Хочешь сохранить память об отце? Здорово. Что у тебя тут, песни народов мира?.. У меня там крутая аудиосистема будет. Найдем тебе эти песенки в интернете, так будет даже лучше…

— Не нужно за меня решать, что мне лучше, — резко заметил Илья. В школе тоже часто приходилось пользоваться таким тоном — после того, как более мягкие замечания школьники пропустили мимо ушей.

— Я ведь хочу тебе помочь, — обиделась Юля. — Протащить тебя в люди, а ты цепляешься за свое бедное мышление, вещи эти стариковские… Тебе что важнее, дурацкий свитер или я?

Последовавшая за этим небольшая ссора привела к тому, что Юленька всерьез обиделась на нежелание Ильи быть облагодетельствованным и решительно хлопнула дверью.

Илья не стал ее возвращать.

Зато через несколько дней, привычно заехав в магазин за сигаретами, он вдруг поймал себя на мысли, что соскучился по Маше и хочет поговорить.

Некоторое время Илья прокручивал в голове это озарение, запоздало понимая, что знает о теперешной Машиной жизни, стараниями Алины, очень многое. Словно последние три года Маша, со своими бедами и радостями, все время была рядом — как тем осенним днем в классе, когда призналась ему в чувствах и настороженно смотрела большими черными глазами, требуя объяснений.

Тем не менее, Илья медлил. Он был старше и опытнее; тем, в кого влюбились первым. В такой ситуации легко было оказаться недостойным человеком, играющим с чужими чувствами. В конце концов, с того разговора прошло уже достаточно времени... Нужен ли он сам Маше?

В начале марта Алина между делом сообщила, что Маша заболела — и Илья с неожиданным волнением и весельем побежал в цветочный ларек, напоминая самому себе взбалмошного подростка. Который вдруг решил подарить красивой девушке цветы, потому что эта девушка заслуживала именно их — а не мешков под глазами, недовольной очереди и неоплачиваемого больничного.

Безразлично посмотрел на горячо рекомендуемые продавщицей белые лилии, поморщился при взгляде на красные гвоздики и в итоге остановил выбор на большой алой розе.

...В домашней одежде и с распущенными волосами Маша выглядела одновременно знакомо и непривычно. Более взрослой и, несомненно, более красивой. А еще она явно была рада его видеть.

В конце беседы он пригласил Машу в ресторан, попрощался и уехал домой. В тот день Илья работал с четырех утра, поэтому по приезду почти сразу завалился спать.

Ему приснилось то, что не снилось уже несколько месяцев — школьники и бывшие коллеги. Только место действия находилось не в школе, а на какой-то заснеженной лесной опушке.

Они с одиннадцатым “Б” оставляли Николая Федоровича у костра, на верную смерть; собирали ему хвороста про запас — а сверху все падали, грозя потушить костер, большие и пушистые хлопья снега.

Наталья Анатольевна, руководившая действием, ворчала и поторапливала собравшихся.

Откуда-то далеко, медленно но неумолимо, приближались старые ржавые комбайны — Илья не мог разглядеть их за снежной пеленой, но знал об этом по странным правилам сна. Зияя пустыми кабинами без водителей, машины бездушно перемалывали все на своем пути.

Он добавил в кучу хвороста последнюю ветку; посадил класс на упряжи, внимательно проследив, чтобы все дети удобно разместились; и они вместе уехали прочь от комбайнов и еле теплящегося костра, оставляя Николая Федоровича далеко за спиной.

* * *

2013 год, шестнадцатое марта

Автобусы подъезжали к остановке один за другим. В них втискивались уставшие после рабочего дня люди, повисали на поручнях и уезжали по домам. Освободившееся на остановке место быстро заполняли новые горожане.

К водителям автобусов подходили мужчины — обычно цыганской или кавказской внешности — с секундомером в руках. Говорили водителям время, брали с них деньги и махали рукой, позволяя ехать дальше.

Илья сидел на ограждении клумбы и пил горячий кофе.

Рядом стояла его темно-синяя “Ауди”, немного заляпанная городской грязью. За ней были машины других таксистов. Его нынешние коллеги переговаривались между собой, пили чай и кофе, ели продающиеся тут же бутерброды и ждали клиентов.

Илья, как и все таксисты, знал — сейчас самое хлебное время. В эти минуты легко подхватить горожанина, отчаявшегося влезть в городской автобус и желающего хоть как-нибудь добраться домой.

— Разводяга… — протянул Ахмет, кавказец с характерной внешностью. Реплика относилась к очередному человеку с секундомером. — Хвосты ослиные, а не люди, э!..

— А что будет, если водитель не заплатит? — поинтересовался Илья, наблюдая, как очередной автобус трогается с места.

— Сам не знаешь! — фыркнул Ахмет. — Того в синей куртке видишь?.. Я его давно заметил. Вон, смотри, у него ствол под курткой.

— Не будет же он в водителя стрелять, — недоверчиво протянул Илья.

— Зачем стрелять?.. Погрозит. А потом номер наберет, на следующей остановке автобус мусора стопнут. Всех выгонят, шмон наведут, водитель деньги потеряет…

— Выходит, гаишники в доле? — зачем-то задал Илья очевидный вопрос и снова отвлекся на кофе. Стаканчик горячего напитка интересовал его куда больше перипетий полукриминальной жизни городского транспорта.

— Все в доле! — веско сказал Ахмет и провел рукой по подбородку, пытаясь что-то показать. — Они… как у вас, поговорка такой есть…

— Рыльце в пушку, — спустя несколько секунд сообразил Илья.

— Вот! — согласился Ахмет. — Рыльце в пушку. Я так скажу: они весь в пушку!..

Илья рассмеялся.

Солнце давно преодолело зенит и медленно клонилось к горизонту. Илье почему-то вспомнилась статья из его детской энциклопедии: древние греки считали, что солнце — это золотая колесница бога Гелиоса. Когда колесница поднимается по небу, освещаются верхушки гор, а звезды скрываются одна за другой. В сверкающей одежде Гелиос едет по небосклону и дарит живительные лучи земле. В конце дня колесница опускается к священным водам океана, где бога ожидает золотая лодка. Она доставит его во дворец — отдохнуть и набраться сил перед новым днем.

“Интересно, — подумал Илья, сминая пустой стаканчик и бросая его в урну, — ждут ли Гелиоса на конечной остановке свои разводилы…”

Тем временем Ахмет достал из кармана пластиковый стакан лапши быстрого приготовления, с сомнением оглядел его и шагнул к ларьку неподалеку.

— Зиночка, красавица, — донесся до Ильи его голос, — кипяточку плесни… Ай, спасибо!

Вскоре он вернулся и сел рядом с Ильей, помешивая лапшу вложенной в упаковку пластиковой вилкой. Затем нацепил лапшу на вилку и сказал:

— Недавно какой-то важный шишка в аэропорт вез. Тот все по мобильной говорил. Про какой-то кризис чет-там, финансы чет-там… Чувствую, недолго нам тут деньга зашибать осталось. Что за жизнь… Сколько живешь, столько и знаешь, как с одной ямы в другую переваливаешься. Разве нельзя честно работать, нормально жить?..

— Это давно известно, Ахмет, — пожал плечами Илья. — Мне еще отец рассказывал, что капиталистический мир не может жить нормально. У него постоянно: то взлет, то кризис… Но, сам понимаешь, когда взлет — не мы взлетаем. А вот кризисы нам с тобой расхлебывать…

— Видно, умный у тебя человек отец был, — уважительно кивнул Ахмет. — Это ты правильно делаешь, что его слова помнишь…

— А как дела у семьи? — поинтересовался Илья, лениво продолжая наблюдать за людьми на остановке. Таким вопросам Ахмет всегда радовался. Рассказывал про сестренку Фариду, которая заканчивала школу в далеком ауле, с теплотой вспоминал родителей, не всерьез ругал младшего брата Магомеда.

— Хорошо, — довольно сообщил Ахмет. — Отец хорошо, мать хорошо, дед хорошо… Мага, прикинь, опять вляпался… Зашел на рынок, хотел фрукты купить, а ему гнилые сунули. Мага скандалить. А торговка визжать начала, будто ее режут… И тут мусора мимо проходили. Они разбираться не стали, хотели Магу сразу в отделение забрать. Чет-там для установления личности…

— Ты же говорил, у вас сейчас с братом документы в порядке? — поддержал Илья беседу.

— Э, да кому нужны эти документы! Пока Мага деньги не достал, мусор на документы и смотреть не хотел…

— Понятно…

— Да Мага всегда дурной был, что с него взять! Я его когда сюда привез, на стройка пристроил. Нормальный стройка. А он больше денег захотел и пошел Стакан строить, прикинь…

— Стакан?

— Ага… Вот, пошел туда ре-кон… конст-ру… переделывать все, — сдался Ахмет.

“Стаканом” называли тот самый торговый центр “Европейский”, куда Юленьке так и не удалось затащить Илью за обновками. Раньше это была обычная трехэтажная бетонная коробка, но потом ее реконструировали — во всяком случае, так этот процесс назвали на бумаге. На самом деле, центр скорее разобрали до основания и отстроили заново — теперь в форме огромного стеклянного цилиндра, за что он немедленно и получил от горожан новое название.

— …Говорит мне — большие деньги зашибать буду. Марам порадую, платье красивое куплю, домой отошлю… Дедушкам-бабушкам подарки привезу. Вот, строил. И первый месяц хорошо работал, хорошо получал. На Рамадан домой ездил, подарки привозил. Я даже завидовать начал. Думал: вот, баранка кручу, а столько не получаю. Да и сам знаешь — то машину загадят, то осел какой крыло помнет…

Илья знал, что Ахмед прибедняется скорее по привычке — присущей всем, кто работал в городе на себя. Свою белую "Тойоту" Ахмет всегда держал в чистоте, и клиентов у него было много. Но таксисты, владельцы продуктовых ларьков и прочие мелкие предприниматели на вопрос о делах всегда начинали жаловаться на жизнь, словно репетировали речь перед налоговой инспекцией.

— …А потом бригадир им сказал: премия дам. Как объект закончим. Хороший премия. А пока с деньгами надо подождать. Ну, Мага… он дурачок был, ничего не смыслил. Вкалывали они там день и ночь, даже спали там… Вот, лапша съесть…

Ахмет вновь нанизал на вилку лапшу и приподнял ее, видимо, для большей наглядности.

— …да намаз десять минут совершить, святое дело, сам понимаешь… Все делали: бетон мешали, плитка клали, штукатурили, красили… Мага ко мне по выходным заходил и говорил: мне заплатят, я сразу деньги домой отошлю. Отец, наверное, забор поставит, мама холодильник новый купит…

“Как мелко мечтает Мага”, — подумалось Илье.

Ахмет заметил промелькнувшие на его лице эмоции. Человеком он был неглупым, пусть и говорил на русском плохо.

— Что, думаешь, мало это?.. Дома ведь все по другому. Ты думаешь, у нас тут жизнь плохая? Э, ты у нас не был. Что там творится…

Проговорив последнюю фразу, кавказец замолчал — видимо, предаваясь воспоминаниям о доме. Илья почувствовал себя неловко и поспешил прервать молчание:

— А что с твоим братом случилось дальше?

— Полгода они строили… — вернулся к рассказу Ахмет, — Наконец, достроили. Приехал какой-то важный павлин в костюме, ходил по стройке, смотрел… Бригадир радостный бегал — говорит, все хорошо, много денег заплатят… А на следующий день их всех мусора накрыли. Да не обычные, а эти, как их… Спецназ. С автоматами, брониками, касками… Всех положили, начальник мусорской матом орет... Они уже замерзли на холодной земле лежать, а он дальше орет — лежите, ждите пока с миграционки подъедут…

Дальше Ахмет, кое-как продираясь через дебри все еще непривычного ему русского языка, изложил простую и понятную историю. Бригадир вызвонил того самого павлина в костюме, павлин приехал и откупился от спецназа с помощью взятки. Правда, на взятку ушли все деньги, которые планировали заплатить рабочим.

— …Мага расстроился, конечно, но что делать. Снова на стройка пошел. Дорога строил. В какой-то крутой поселок, важные люди там живут. Мага решил, что они точно не кинут. И что думаешь?.. Через пару месяцев другой бригадир то же самое сказал — потом много заплачу, пока потерпите. Мага ко мне пришел. Я ему говорю: ты, Мага, не торопись там работать, другое место поищи. Что-то мутное творится. А он говорит — там не вышло, тут выйдет. И опять за неделю до сдачи мусора нагрянули.

Мага, на что дурак, а тут сообразил и больше в стройка не лез. Хорошо, дяде догадался написать. Он у нас хороший, у него своя скотобойня есть. Вот, Магу к себе пристроил. Три года уже там работает. Больших денег не платит, но на жизнь хватает. Аллах милостив, наконец-то сын у него родился в прошлом году…

— А его жена с сыном не в России? Дома?

— Дома, — цыкнул языком Ахмет. — Как сын подрастет, он его тоже сюда привезет, деньги зарабатывать. А жене сюда ехать зачем?.. Я вот думаю, надо мне скоро своего Вахаба сюда перевозить. Уже пятнадцатый год пошел. Хватит ему коз гонять. Я, конечно, ему машину не выделю, но… Сарика же знаешь? Механик который? Вот, он помощника себе ищет. Пора сыну мужчиной становиться! Мужчина что? Зарабатывать должен да жениться… Поскорее детей делать жене. Э, вот ты сам когда жениться будешь?

Последний вопрос Ахмета резко напомнил Илье причитания матери на ту же самую тему. Подавив смешок, Илья ответил:

— Да вот, как раз сегодня девушку в ресторан веду…

— Ай молодец, ай услышал Ахмета, правильно делаешь!.. Девушка хороший?

— Хорошая, — улыбнулся Илья. — Машей зовут. Молодая совсем, ей двадцать лет…

— Двадцать лет? Ай хорошо! Удачи тебе, брат! Веришь ли, надеюсь увидеть кольцо на пальчике…

Илья бросил взгляд на часы и встал с ограды:

— Пожалуй, пораньше сегодня закончу. Хочу еще домой заехать.

— Э! — шутливо возмутился Ахмет. — Вечер, самое время зарабатывать!

— Всех денег все равно не заработаешь, — философски откликнулся Илья, снимая машину с сигнализации и открывая дверь.

— Хорошего вечера, брат, — пожелал ему Ахмет, вернулся к своей лапше и продолжил наблюдать за вереницей автобусов, горожан и разводил так, как обычно люди смотрят на море или горы.