Все меняется, ничего не исчезает (гет)

— Нет, извините. — Габриель отвесила очередной поклон пригласившему её мальчику. Уже не первому.

Ей было не до танцев. Прямо сейчас она была возмущена, обижена и взволнована отсутствием одной единственной персоны, ради которой девочка сюда и пришла. С самого начала мероприятия, заняв место около стола с легкими закусками, Габриель так и не сдвинулась с места. Первый час она ждала. Ждала своего кавалера, который увел бы, который посвятил бы ей себя на целый вечер. Того, кто до конца бала смешил бы её, дразнил, дарил комплименты и мягко вел в танце по большому залу. Не дождалась.

Во второй час, в очередной раз, наплевав на свою гордость, Габриель сама отправилась искать его. Лавируя между танцующих, она высматривала среди парочек и одиночек до боли знакомую белую шевелюру. Не нашла. Уже в который раз.

Что дальше делать Габриель не представляла. Обещанный быть веселым, вечер резко скатывался в уныние. По крайней мере, лично для неё. Кружащиеся в танцах парочки, раздражали. Смотреть на чужое счастье, не имея своего собственного, оказалось чересчур тяжело для юной Делакур. Не придумав ничего лучше, Габриель заняла свободное место у банкетного стола, продолжая изредка бросать по сторонам взгляды, переполненные надеждой и зависти. На глаза попалась и Флер, что со счастливым лицом кружилась в танце с неизвестным. Даже она смогла найти себе пару…

— Мне бы её платье, — донесся до Габриель завистливый голос, со стороны рядом расположившейся компании девушек старших курсов.

— Нашей Роковой красотки-то? Да… — девушки не стесняясь, наблюдали за счастливой танцующей вейлой. — Но на мне бы оно лучше сидело. Фигура у неё не очень.

— Молодая же.. — брякнула третья собеседница, не особо раздумывая.

Габриель невольно прислушалась к разговору. Девушки, сами того не подозревая, затронули одну из её любимейших тем.

— Ничего не молодая, — запротестовала другая. — Ей четырнадцать. Давно пора начать расти.

Габриель скривилась от противных смешков донесшийся от компании старшекурсниц. Но даже при этом, она с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться в голос: в каждом предложении, в каждом слове этих девушек явственно ощущалась зависть. Подобные люди были на каждом приеме, на которых Габриель успела побывать с родителями. Кучка завистливых дам, реже мужчин, неспособных ничего делать, кроме как высказывать нелепую, необоснованную критику.

«Как таких вообще пускают?» — все чаще удивлялась Габриель с каждым новым выходом в свет.

— Расти? Вы про кого? — к компании присоединилась еще одна ученица.

— Да все про неё же, — девушка кивнула сторону вейлы.

— А… Наша Светская Львица завела еще одного, — тон девушки был недовольным. — Мы же её предупреждали…

— Остынь. Это же бал. Дай девахе порезвится.

— Тем более это первый, — вновь не подумав брякнула третья.

Все, включая Габриель, уставились на девушку, а минуту спустя перевели взгляд на Флер.

— Первый?

— Ну да. Уже полдесятка песен с ним отплясала.

Старшекурсницы на минуту задумались.

— А может это… как его там?

— Бернар? — девушка не то спрашивала, не то утверждала. — Точно нет. Я не знаю, что она с ним сделала, но он теперь даже её имени боится.

Габриель, ожидающая очередную вспышку глупого смеха, удивилась, когда его не последовало. Девушки просто замолчали.

— А вы никогда не хотели поменяться с ней местами? — тихий голос третьей девушки нарушил воцарившуюся в их компании тишину. Остальные старшекурсницы в ту же секунду отстранились от подруги как от прокаженной. Девушка мигом поняла, что в очередной раз сказала то, чего говорить не стоило. И поспешила исправиться:

— Я имела ввиду, не хотели бы вы так же легко очаровывать парней?

— Стать вейлой? — с отвращением в голосе выговорила недавно подошедшая. — Кому это надо? Я лучше останусь человеком.

— Да, да, — подхватила еще одна. — Мне рассказывали, что в полнолуние, вейлы, как оборотни, превращаются в свирепых птиц, а после поджигают леса, дома и даже похищают детей!

Габриель, пившая в тот момент шампанское, поперхнулась. Такой несусветной глупости она еще не слышала. Девочка закашляла, пытаясь восстановить дыхание и одновременно сдержать рвущийся наружу смех.

«Похищают детей! Скажи еще, что вызывают ураганы. Как можно верить в подобный бред?» — Габриель выпрямилась, утирая небольшие слезинки в уголках глаз.

— Смотри, это же её младшая сестра! — донесся до неё, удивлённый голос старшекурсницы. Габриель, машинально обернувшись на голос, обнаружила, что взгляды всей компании теперь были обращены на неё. И в тот же миг отвернулась.

— А почему она одна? Разве с ней не должен быть её женишок?

— Бросил наверное.

— А представляете, ради её же сестры? — язвительно предположила девушка под дружный презрительный смех.

Габриель залилась краской. Рука плотно сжала хрупкий бокал, грозясь сломать его в любую секунду. Она думала, что успела привыкнуть к обсуждению своей персоны. Ошиблась. Слова, которые эти курицы и не думали произносить тише, словно плеткой били по девушке, отставляя невидимые, ноющие полосы, отдающие глухой болью. Они умудрились залезть в уже, казалось, закрытые раны, и вновь вскрыть их, основательно в них поковырявшись. Слезы негодования и обиды накатились на глаза Габриель, но она нечеловеческими усилиями не давала им пролиться. Она не будет доставлять им такой радости.

— Я бы так и сделала, — подхватила другая, — у старшей хотя бы красота есть.

Габриель поняла, что больше не сможет это вынести. Чуть громче чем хотев, девочка поставила бокал, и не опуская головы, направилась в противоположный конец зала. В след ей, преследуя, неслись раздражающие глупые смешки.

* * *

А танец все не кончался… Он просто не мог закончиться. Сколько прошло с тех пор, как Эрик несмело прикоснулся к тонкой талии Флер, как он взял её ладонь в свою и повел в танце, не возможно было представить. Разные мелодии слились в одну, бесконечную, единую и прекрасную. Их мелодию.

Эрик наслаждался каждым мгновением, каждым шагом, каждым жестом. Он неотрывно смотрел в голубые глаза своей партнерши, не в силах оторвать взгляд. Весь остальной мир остался в стороне. Они говорили. Много, без устали и остановки. Они рассказывали о себе, делились переживаниями, мечтами, стремлениями. Он дарил заслуженные комплименты. Она отшучивалась. Он дулся. Она искренне смеялась. Улыбка ни на мгновение не сходившая с её лица была одной из прекраснейших, что он когда— либо видел. Не те лживые, снисходительные, вымученные движения губ, которые Флер дарила своим одноклассникам. Настоящая, искренняя, живая…

…Эрик в кои-то веки почувствовал себя равным ей.

Но ничто не может длиться вечно. Время вернулось в прежнее русло, стоило Флер разорвать зрительный контакт. Девушка проследила взглядом за тенью, скользнувшую рядом с ними, и вновь встретилась глазами с Эриком. Отчего-то, в тот момент, он понял, что это его последний танец с Флер на этом балу.

— Знаешь, я удивлена… — улыбка стала хитрой.

— Чем? — мигом вскинулся Эрик. Если он, что-то сделал не так…

Флер прищурилась. Она не любила когда её перебивают.

— Тем, что Габби тебя отпустила. Тем более ко мне.

— Почему? — удивился Эрик. — Это так странно?

— Не то что бы странно… — Флер на секунду замялась. Чарующая улыбка чуть увяла, впрочем, не теряя своей притягательности, — просто так уж завелось. Понимаешь, нас растили в разных условиях. Мне разрешалось все, выполнялись любые капризы и желания. Я росла ни в чем не нуждаясь, кроме…

Флер вновь замолчала. Казалось, она дошла до границы, по ту сторону, которой было столь личное, что им она не делилась не с кем. Сомнение явственно читалась на её прелестном личике. Эрик затаил дыхание. Сейчас был момент, когда решалось, достоин ли он быть посвящен в такие тайны. Достоин ли он её доверия?

— Понимаешь, я знала и знаю, что родители меня любят. Но тогда… тогда мне нужны были не их подарки, а их внимание.

— Внимания? И только?

— А у тебя разве не так? — Флер, судя по тону, была несколько удивлена. — Помнишь, мы встретились на Гранд-авеню? Где тогда был твой отец? Мать? Разве ты не хотел быть с ними в тот момент? Подержать мать за руку, вместе с отцом поглазеть на метлы?

— Нет. — Голос Эрика был тверд и непреклонен. — Все, что я хочу от отца это уважение и признание.

Флер фыркнула.

— Мальчишки. Ладно, возвращаемся ко мне. Родителей, из-за их постоянной работы, я видела лишь по вечерам и то не всегда. В какой-то мере я росла полностью свободной. И только когда я пошла в Шармбатон, мои родители осознали, как сильно они ошиблись с моим воспитанием. Я совершенно не знала ограничений, каких тут, как ты понял полно.

— И причем тут Габриель?

— Габриель... — Флер отвела взгляд, будто чувствуя вину за что-то. — Родители заметили свои ошибки в нашем воспитании, и постарались их не повторить. Подарки, которых мне достаточно было захотеть, чтобы получить, ей приходилось зарабатывать. Каждая её личная вещь, доставалась ей с трудом. Она их холила и лелеяла. Можно сказать, у неё есть то, чего нет у меня — она знает цену труда.

Флер замолчала, и отчего-то больше не улыбалась. Она ждала его реакции, и Эрик это понимал. Но…

— Но причем тут я?

На миг, лицо девушки омрачила печальная улыбка.

— Ты? Ты чуть ли не единственный её подарок. — Флер, впервые за танец оступилась. — Знаешь, что Габби сказал отец в тот день нашего первого знакомства? «Он твой будущий муж». На что сестренка спросила: «Только мой?». "Только твой," — ответил папа. Понимаешь?

Эрик не понимал. Танец внезапно растерял свое великолепие. В голове поселилось неприятное ощущение, которое он не мог никак охарактеризовать.

— Я не её собственность, — голос получился на несколько градусов холоднее, чем того желал Эрик.

Его заявление окончательно испортило всю атмосферу, что царила вокруг них еще несколько минут назад. Эта минутка откровений закончилась не так удачно, как на то рассчитывал Эрик.

Напряжение росло и чувствовалось обоими партнерами. Кажется, их сиятельный танец подходил к концу.

— Значит, не понимаешь. — Флер грустно покачала головой.

Послышались последние аккорды композиции, а вслед за ними и обмен любезностями некоторых партнеров.

— Думаю следующая песня за Габби. Спасибо тебе за танец, — грустно произнесла Флер, и, не дожидаясь его ответа, скрылась в толпе, оставив Эрика в одиночестве.

А он стоял. Стоял, силясь собраться с мыслями и разобраться в чувствах. Он, наконец, понял, что означал тот неприятный червячок сомнения, что засел в его голове совсем недавно. Он понял и к своему удивлению, не разозлился. Это было логично, это было ожидаемое. Надеется на что-то большее, скорее всего, глупо.

Все пытаются свести его с Габриель.

Все, включая её же сестру. И от этого, почему то особенно горько.

«Ну что ж, — холодно подумал Эрик, — чего хотели, то и получите».

Он бросил взгляд на лестницу, ведущую вниз, и направился к ней. Ему надо чуть-чуть себя изменить.

* * *

Глупое хихиканье, по-прежнему, глухим эхом раздавалось у Габриель в голове. Этот смех, эта точка зрения преследовали её практически всегда. С самого рождения она была второй. С самого рождения её оценивали с оглядкой на старшую сестру. Ну почему? Почему если её сравнивали, то всегда именно с ней? Почему? Почему они видят в ней только младшую сестренку красавицы Флер?

Габриель не заметила, как она успела пересечь весь зал, невероятным образом избежав столкновений с танцующими. Слезы, навернувшиеся на глаза, после всего услышанного, уже отступили, оставив лишь неприятный осадок в душе. Бал продолжался.

Песня подходила к концу, и Габриель вновь обратила свой взор на счастливые пары. Но не на все. Её интересовала лишь одна. Та, взглянув на которую она в очередной раз могла посетовать на судьбу.

Вот только Флер нашлась не на площадке. Та в одиночестве, с померкнувшим взглядом и печальной улыбкой сидела в удобном кресле у стены, полностью уйдя в себя. Редкие, свободные ухажеры, вмиг облепившие девушку, несмотря на все прилагаемые усилия, в ответ получали ровным счетом ничего. Флер игнорировала их будто назойливых мух.

Настроение Габриель резко подскочило. Чувство радости за неудачу собственной сестры блаженным теплом разлилось по телу девочки, принесся с собой и легкое чувство стыда. Она осознавала — это не правильно, но поделать ничего не могла. Уж слишком свежи были в памяти неприятные слова тех бестолковых девиц. Уж слишком много она терпела из-за мнимого превосходства сестры. Должен же быть и на её улице праздник?

— Юная леди… — знакомый голос неожиданно прозвучал за спиной. Габриель резко развернулась, чуть не разлив содержимое своего бокала, и встретилась с темными глазами подошедшего парня. Девочка была готова кинутся к нему на шею, но ровно до того момента как взгляд не упал на его черные как смоль волосы. Сердце только что отбившее барабанную дробь, вновь забилось в спокойном ритме. Обозналась.

— Вы не откажетесь, следующий медленный танец оставить за мной? — парень раздражающе уверенно улыбался.

— Нет, — резко и не раздумывая ответила Габриель.

У него удивлено расширились глаза — он явно не ожидал отказа. Габриель, бросив раздраженный взгляд на чересчур самоуверенного мальчишку, отвернулась.

— Я настаиваю, — парень, который по всем правилам должен был оставить её в покое, уходить и не думал.

— Я не танцую, — Габриель внезапно подумалось, что она начинает походить на Флер. Та тоже не особо заботилась о чувствах окружающих. — По крайней мере, не с тобой.

Но даже после такой тирады, мальчик не сдвинулся с места. Терпение Габриель, и так подорванное недавними событиями, быстро кончалось.

— И все-таки, я настаиваю, — ухмыльнулся мальчик.

У Габриель сложилось впечатление, что её просто разыгрывают. И это не могло не раздражать.

— Да как ты смеешь! — гневно, с трудом не повышая голоса, выговорила она. Терпение лопнула. Она была готова высказать нахалу все, что следовало!

— На правах будущего супруга… — начал было он, но тут же замолчал, видимо заметив, как в немом удивлении и узнавании округляются глаза Габриель.

— Эр… — Габриель запнулась, отчего-то не в силах произнести его имя. — Это ты? Где ты был? Я тебя искала!

Эрик, наверняка ожидавший подобных вопросов, лишь покачал головой.

— Потом. Все потом. А сейчас, — мальчик галантно поклонился и подал руку, — может Вы все-таки измените мнение насчет танца?

Габриель это не устраивало. Она хотела получить ответы на свои вопросы здесь и сейчас же. Но желание наконец-то потанцевать со своим кавалером пересилило. Она вложила свою ладонь в его и последовала вслед за ведущим её на танцевальную площадку Эриком…

… Танец выдался не столь прекрасным, каким он был в её фантазиях. Габриель не могла это объяснить, но казалось, что Эрик был с ней и не с ней одновременно. Он был скован, молчалив и безразличен. Его глаза, неотрывно смотрящие на неё были пусты и холодны, лицо бесстрастно. Этот взгляд пронизывал её, мешая расслабится.

Габриель не слышала музыки — все её внимание приковали холодные глаза Гэлбрайта. Создавалось впечатление, что он в чем-то винил её. Но в чем? Чем вызван этот холод? Что она сделала не так?

— Извини, — Габриель не понимала, как вдруг виноватой оказалась она. — Я, правда, тебя искала…

— Но не нашла.

— Но… но ты же…

— Перекрасил волосы? — в голосе Эрика почувствовалась небольшая доля яда. — Давай оставим эту тему.

К горлу подступили слезы — в словах Эрика была жестокая правда. Она на самом деле его не нашла. Она заслужила этот взгляд. Габриель разорвала взгляд и склонила голову. Она не хотела, чтобы он увидел её мокрые глаза.

И тут озарение.

А почему он не искал её? Почему он явился только сейчас? Где он был это время?

Габриель подняла голову и смело ответила на его взгляд. Их танец превращался в противостояние… Она не поддавалась, но и он не уступал. По-прежнему играющая музыка померкла и вслед за ней на задний план отступил и прочий мир. Остался лишь его холодный взгляд матово черных глаз и её, подпитываемый сомнениями и недовольством.

Время смазалось, если вообще не остановилось. Это была битва двух мнений. Как жаль, что она знала только о своем.

— Первые, вторые и третьи курсы, попрошу выйти и собраться у дверей. — Раздался громкий голос директора. — Для вас бал окончен. Остальные, у вас еще два часа.

«Нечестно!» — мысленно воскликнула Габриель. «Это не справедливо… Я только нашла Эрика…».

Сам мальчик никак не отреагировал на заявление мадам Максим. Он по-прежнему кружил её по залу, и не сводил с неё теплого взгляда. Но лишь в мечтах. Реальность куда жестче.

— Пошли? — Эрик неустанно рушил мечты Габриель. Она не успела даже кивнуть как мальчик потянул её к выходу.

«Несправедливо… несправедливо… — Габриель вновь почувствовала соленый привкус собственных слез, — почему так вышло?»

Дома, она привыкла мириться с несправедливостью: Флер, свободная от правил, свободная в желаниях, свободная в действии, и она, замкнутая не только психически, но и социально. Где тут справедливость? И тут ей достался Эрик. Подарок судьбы данный ей в извинение за все прошлое. Подарок за терпение. С того дня она жила этой надеждой…

И сегодня эта надежда сильно пошатнулась.

Она смотрел в спину своему Эрику, который протискиваясь, через толпу вел и её. «Почему? — задавалась она вопросом. — Почему ты не пришел раньше? Где ты был? Почему так получилось?»

Она вспомнила счастливое лицо Флер и вновь ощутила укол зависти. И лишь небольшой момент радости — её тоже бросили. Флер бросили, а её нашли…

На самом краю сознания зашевелилась темная мысль. Мысль, которая отвергалась всем сознанием девочки…

— Эрик, — послышался из толпы веселый голос неугомонной Элли. И вместе с ним пришло темное чувство надвигающейся беды. Она наверное зажала бы уши, если бы её руку не держал Эрик. — А вы с Флер отлично смотритесь вместе!

Сердце Габриель пропустило пару ударов. Она остановилась не в силах идти дальше. Услышанное, эхом отдавалось в её голове, где мысль, недавно отвергаемая всем её существом, пустила свои корни и укрепилась. «Он был с Флер». Почти приговор. Она стояла, ничего не ощущая, не замечая и не реагируя. Габриель всеми силами пыталась переубедить саму себя, но тщетно. Мозаика собралась. Недостающий кусочек в виде слов Элли, окончательно прояснил картину.

Габриель почти не почувствовала, как её ухватили за локоть и с силой куда-то повели. Она все никак не могла справиться с новоявленным открытием, с этим предательством. В скромной, зажатой жизнью девочке, впервые разгоралось пламя ярости — медленно, неостановимо. Было ли это вейловской сущностью, не терпящей измен, она не знала. Сейчас это не имело значения. Сначала надо…

С легким хлопком дверь захлопнулась, оставляя наедине одну явно разъяренную и одну подчеркнуто спокойную вейлу.

— С Флер? — голос Габриель буквально звенел от ярости. Негодование, растущее в течении всего вечера, достигло своего предела. — С Флер? Ты все это время был с ней?

Эрик, все это время стоящий к ней спиной, повернулся и в тот же миг пылающая гневом Габриель, шокировано застыла. Она ждала чего угодно: от извинений, до резкого отпора, но явно не этого. Эрик был спокоен. Совершенно. Полностью. Никогда раньше он не был так решительно и холодно спокоен. Даже его излюбленная маска аристократа ни шла ни в какое сравнение с тем выражением лица, что предстало взору Габриель. И он молчал. Просто стоял и безучастно смотрел на неё.

— Ответь! — Габриель сама не заметила, как в выкрике прорезались панические нотки. На короткий миг ей показалось, что она теряет его. — Ну, скажи хоть что-нибудь!

Эрик устало выдохнул, немного смягчив черты лица.

— Габриель, ты перегибаешь палку. Успокойся.

Ответ, пусть даже такой, успокоил Габриель. Он означал, что её еще слушают, что на неё еще обращают внимание. А значит…

— Успокойся? Да как я могу быть спокойна? — Габриель понесло, будто ответ Эрика убрал последнюю преграду на пути её слов. — Ты хоть представляешь, как я себя чувствовала? Я тебя весь бал ждала, пока ты спокойно танцевал с ней! Почему?

— Мне захотелось, — спокойно ответил Эрик разбушевавшейся вейле.

— А как же я? Обо мне ты не подумал? Ты представляешь, как это выглядело? Надо мной смеялись!

Эрик молчал, продолжая смотреть на неё.

— Ты должен был танцевать со мной! — только начиная произносить фразу, Габриель почувствовала, что лучше не продолжать. Но остановиться ей было не под силу.

Шторы на окнах пустующего класса неожиданно взметнулись, будто от резкого порыва ветра, волшебники на портретах, слушавшие весь разговор с самого начала, смылись в гости к соседям оставив свои рамы пустыми. Ответ Эрика был резок и мгновенен.

— Я ничего тебе не должен. — Безучастие и безразличие мигом сменились холодной яростью, от которой даже Габриель невольно сделала шаг назад.

— К-как? Мы же помолвлены!

— Да что ты говоришь? — Эрик позволил себе зло усмехнуться. — Позволь тебе напомнить, что наши семьи лишь заключили договор о нашей будущей помолвке! И до неё еще много лет! И если ты думаешь, что этого факта хватает чтобы выдвигать мне какие-любо претензии, то ты глубоко заблуждаешься! Я не твоя собственность!

— Е-ерунда, — Габриель разве что не сжалась, под яростным натиском мальчика. Его слова были точно и нацелено, разбивая броню из аргументов, которыми окружила себя Габриель. — Но папа сказал, что ты только мой.

Её голос прозвучал столь слабо, что даже она с трудом себя услышала. Но Эрик умудрился уловить и это.

— Твой отец ошибся.

И ни слова больше не сказав, вышел из класса, оставив её, сломленную и опустошенную, в одиночестве.

У Габриель не осталось сил даже на то, чтобы просто стоять. Не обращая внимания на красивое праздничное платье, она опустилась на пол, чувствуя, как слезы текут по её лицу. Она еще не осознала произошедшего, но уже задавалась вопросом:

— Что я сделала не так?

* * *

Роуз в очередной раз сверился с записями на единственном сохранившемся листке дневника неизвестного английского разрушителя заклятий. Каким образом Он смог достать этот документ из недр министерского архива, Джон даже не представлял. Но эта помощь оказалась неоценимой — лишь благодаря этим записям, Роуз находился здесь и сейчас а этом самом месте.

— Ну что же, в путь, — сам себе сказал профессор.

Аккуратно сложив лист, он убрал его вглубь мантии и, глубоко вздохнув, шагнул навстречу бездне, где согласно записям и был лифт в пресловутые катакомбы. Рука, сжавшая в кармане уменьшенную метлу, мигом напряглась, готовая в любой момент вытащить средство спасения. Обошлось.

Знакомое чувство аппарации успокоило профессора. Оно подхватило его, чтобы через мгновение, с негромким хлопком выкинуть его в темноту.

Роуз с трудом сохранил равновесие. На краткий миг он испугался, что потерял зрение — так темно было вокруг. Ни образа, ни контура — ничего не было видно в этого кромешной тьме. Спертый воздух, древний как сам мир, ударил по ноздрям профессора, вызвав у того лёгкое головокружение. Дышать стало заметно сложнее, но по-прежнему возможно.

С палочки профессора беззвучно сорвался шарик света и повис над головой, осветив жалкие два метра вокруг Роуза. Тьма разлитая вокруг была столь плотна, что даже свету приходилось с усилием пробиваться сквозь нее. Свет, создаваемый заклинанием, не мог свободно разливаться вокруг, а повис куполом, окружив профессора.

«Интересное местечко,» — заинтересовался профессор. Впрочем, отвлекаться он не мог. Дело не терпит.

Первый же его шаг, вырвал из объятий тьмы кусок стены с неожиданным сюрпризом. На старом, потрепанном временем камне, грубым, островатым почерком были вытесаны слова:

«Тишина здесь Король и Королева. Она властвует тут. Это её владения. Горе тому, кто потревожит её покой. Страж спит, но проснётся по первому звуку. Здесь же царство Тишины...».

Профессор невольно вздрогнул. Он ветеран прошлой магической войны, повидавший ужасы войны, смерть товарищей и гнев командира, испугался одной единственной надписи. Но было в ней что-то такое, что вкупе с этой непроглядной, плотной тьмой вокруг, заставляло осторожно оглянуться вокруг. Только прочитав это, он понял, что вокруг на самом деле было тихо. Не звука падающих капель, ни шороха крыс и змей, ни стука откалывающейся каменной крошки. Абсолютная тишина. Его собственное дыхание вырывалось наружу с шумом гуляющего по полю ветра. Его шаги, стократным эхом отражались от стен, сливаясь из легких ударов ботинок о каменный пол в громкие, подобно барабану, удары.

Роуз сглотнул. Всего за минуту нахождения здесь, это место умудрилось поселить в нем ростки страха. Но он не мог поддаться. Сколько раз он уже боролся с этим чувством? Не сосчитать. Одним разом больше, одним меньше.

И тем не менее двигаться он старался как можно тише. Одним движением палочки его ботинки стали бесшумными, а дыхание почти неслышимым. Это немного успокаивало — так он рано или поздно, но дойдет до цели.

Каждый его шаг пропечатывался в многовековой пыли — можно было не беспокоится об обратном пути. Его следы еще несколько столетий не покинут здешних стен.

Роуз шел уже долго. Настолько, что не мог точно сказать, сколько часов он уже тут блуждал. Десять минут? Час? Два? Катакомбы были настоящим лабиринтом: безжизненным, скучным и совершенно беззвучным. Однообразная каменная кладка коридоров, отличалась лишь провалами и обвалившимися стенками.

И вот, когда профессор уже разве что зевать от скуки не начал, очередной коридор преподнес ему сюрприз. Купол света выхватил из тьмы иссушенный временем человеческий труп.

Скелет, обтянутый кожей, лежал на полу, опиравшись об стену. Одна рука, поднятая в защитном жесте, так и замерла на долгие десятилетия. Другая, сжав ветхую, по-видимому, книгу с кожаным переплетом, покоилась на коленях мертвеца.

Скука слетела вмиг. Роуз аккуратно приблизился к телу, испытывая лёгкий мандраж. Тело, да еще в подобной позе, означало, что в этом каменном лабиринте было от кого защищаться. Только вот следов насильственной смерти не было. Профессор тщательно, стараясь не прикасаться к трупу, осмотрел его и ничего не обнаружил. Неужели, тот так боялся, что умер только от этого? «Бред, — ответил сам себе профессор, — такого не бывает».

Значит, здесь было нечто другое. Роуз бросил взгляд на книгу сжатую рукой мертвеца и сделал то, чего не стоило.

Аккуратно, с силой, отогнув сжатые на бумаге пальцы трупа, профессор смог освободить книгу. Ей оказался дневник исследователя, описывающий наверно весь путь проделанный автором. Большая часть текста была нечитаемой, но слова в самом конце Роуз разобрать смог. «Уши… Мои уши…» — гласила последняя запись в дневнике.

Роуз оторвался от книги и глянул на мертвеца ровно в тот момент, как он начал заваливаться вбок.

Словно в замедленной съемке, профессор, не в силах предотвратить падение, наблюдал, как вознесенная рука трупа сближается с каменным полом. Мгновение для Роуза растянулось на несколько секунд.

Звук от удара человеческих старых костей о древний пол этого пугающего места немного оглушил профессора — настолько он привык к тишине. Громкое эхо раздавшееся вокруг, волной понеслось по коридорам, не ослабевая, а лишь усиливаясь.

Роуз замер, боясь пошевелиться. Он не знал чего ждать, и это пугало больше всего остального. Страх холодными ручейками потек по его венам, путая мысли, мешая думать. Сознание поплыло, а усиленное эхо, вернувшись, с силой ударило по отвыкшим барабанным перепонкам. Профессор мигом зажал уши руками.

Буйство эха продолжалось еще несколько минут и лишь когда оно успокоилось, Роуз убрал ладони от головы. Он по-прежнему не двигался. Роуз ждал. Ждал чего-то о чем не знал. Неизвестность страшила.

Тишина вернулась… А вместе с ней пришел и новый, доселе не слышимый тут звук — шорох, а следом за ним и хлопок. Шорох, хлопок, шорох, хлопок… Роуз крутил головой пытась уловить направление, но оно все время менялось. Каждый хлопок, и следующий за ним шорох, каждую секунду оказывался в новом месте. Роуз был на грани. Он вертелся не в силах увидеть что либо дальше своего купола света.

— Бред, бред, бред! — в панике шептал профессор, — никакие монстры не могут аппарировать!

Следующий хлопок раздался прямо за его спиной. И больше не повторялся. Ужас сковал его движения. Палочка в любую секунду грозилась треснуть от стальных тисков, в которых она была зажата.

«Кроме одного…» — пришла в голову запоздалая мысль.

Роуз резко развернулся, чудом удержавшись от крика.

Бледное, уродливое, человеческое лицо уставилось на него своими глазами, затянутыми мертвенной белизной. Худое тело в оборванных лохмотьях, лоскутами свисающих с плеч и рук. Но главное — кривой, огромный, беззубый рот раскрытый в беззвучном крике, готовый разорваться самым что ни на есть настоящим.

Баньши. За способность к аппарированию прозванная Ведьмой.

Ведьма Баньши. Страж катакомб.

Добро пожаловать.