История Тома Реддла (джен)

Натана жгло ощущение страшной, суровой несправедливости.

Да, он наслал дурацкое заклинание на Тома. Он точно знал, что Реджи не справится и что пока он будет махать палочкой, как умалишенный, можно будет достать Реддла. Этот выскочка Том обходил их на всех уроках, да с такой легкостью, словно это они были магглорожденными, а он — самим чертовым Блэком или каким-нибудь Поттером.

Заклинание сработало, как надо, — Натан видел. Оно должно было вызвать поначалу легкую тошноту, через несколько часов рвоту, а уже позже сильное отравление, которое можно было бы списать на целый список причин. Медленно. Постепенно. Так, чтобы никто не заподозрил Натана и даже эта дурацкая Мэррифоут!

Но оно сработало совсем-совсем не так! Реддла будто рубанули топором по животу, а Мэррифоут, не разобравшись, что к чему, увидела отголоски знакомого заклинания и набросилась на Натана. Но отец не мог ошибиться, черт побери! Он же столько-столько раз показывал и объяснял ему это заклинание…

В кабинет зашел завхоз Грей, высокий суровый англичанин с зачесанными в короткий хвост волосами. У него были непроницаемые глаза, в которых милосердия было ровно столько же, сколько в палачах инквизиции.

Он посмотрел сверху вниз на Натана, стоявшего на коленях на проклятом горохе, не увидел должного раскаяния и снова вышел.

Он мог уходить и заходить так бесчисленное количество раз, пока в глазах ученика не появлялось мучительное страдание, проливающееся слезами. Слез Грей не терпел, так что следующим шагом было собраться и перестать плакать, что не так-то просто, когда хочется кричать. Потом начинались розги. Все это рассказывал Натану отец, пока порол его за что-нибудь вроде разбитого на официальном приеме бокала, неуместной шутки или несделанного домашнего задания. Рассказывал и всегда приговаривал, что уж Гэри Грей то с него шкуру сдерет похлеще того!

Он оказался прав хотя бы потому, что когда Грей покидал кабинет, у Натана и мысли не возникало встать и размять колени. Он чувствовал, что если сделает так, то Грей все равно все узнает, и тогда сделает еще что-то такое, гораздо более страшное… От этих мыслей Натану становилось жутко.

Прошла вечность. Боль становилась все невыносимей, но Натан предпочел бы сейчас поклониться Тому Реддлу и проиграть ему дуэль, чем сдаться. Он всегда терпел. Столько раз его наказывали! Так что и сейчас он все вытерпит. Несомненно.

Грей вернулся снова.

Обошел Натана, посмотрел на него сверху вниз, ушел снова.

Ублюдок!

Мысли в голове едва ворочались. Натан пытался отвлечься, но ничего не выходило, так что он сжимал зубы, ногти впивались в ладони, а колени пульсировали так невыносимо, что хотелось отдать все-все-все, только бы это прекратилось. И только горячая пьяная ненависть, обволакивающая нутро раскаленным медом, давала силы.

Скрипнула дверь.

Грей в черном камзоле снова остановился перед Натаном, сложил на груди руки и пронзительно взглянул на мальчишку. В его взгляде не было и капли того садистического наслаждения, что иногда сквозило в глазах отца, и оттого было непонятно, когда Грею все это надоест.

— В былые времена мальчик, — сказал Грей размеренно и совершенно бесстрастно, — в Хогвартсе провинившимся запрещали давать еду. Некоторые голодали по нескольку дней, пытались урвать краденые куски мяса, сахар, хлеб, затем их находили и пороли, а потом снова морили голодом. Вот тогда была дисциплина. Тогда все-е-е были послушными. А сейчас вас только тронь розгой, так вы кричите и извиваетесь, словно вас изнутри режут. Никудышное поколение. Одно за одним. И твой отец был такой же.

Грей говорил, и его слова падали холодными одинокими горошинами и скатывались прямо под колени Натана, впиваясь в них еще сильнее.

— Что ж… достаточно на сегодня.

Грей отвернулся, подхватил в руки излюбленную ротанговую трость и велел:

— Снимай штаны.

Это было унизительно. Отец так не делал никогда, он всегда приходовал его плетью, но только по спине, потому что считал, что от наказаний должны оставаться следы. У Натана на спине была целая коллекция.

Грэй размахнулся, как бывалый палач, и ударил. Раз, другой, третий.

Натан терпел каждый удар молча. Унизительные слезы катились по лицу, но он молчал и тихо желал Реддлу сдохнуть в Больничным крыле, потому что если он того не сделает — Натан сам его прикончит.

Том лежал в Крыле, и мисс Шерман хлопотала над ним. Она была молоденькой, и форма медсестры смотрелась на ней довольно потешно.

— Не беспокойтесь, Том, — приговаривала она, — к вечеру я поставлю вас на ноги. Полежите в Крыле ночью, пока восстановится кровь, а потом я вас отпущу. Ко мне и не с такими ранами привозили.

Она была очень суетливой и, кажется, успокаивала больше себя, чем Тома. А еще обращалась к нему на вы, словно он был какой-то важной шишкой.

Колдомедицина в Хогвартсе поразила Реддла. Ему дали какие-то зелья, затем зашили его заклинанием, почти безболезненно, а после того влили в него Кроветворящее зелье, и теперь Том чувствовал слабость, но и только.

— Очаровательно, не правда ли? Раз, и все раны заживают, — она улыбнулась очень мило, так что у Тома зубы свело. — Это хорошо, что вы не из волшебной семьи.

Том удивленно глянул на нее.

— Да-да, мистер Реддл, — медсестра вздохнула. — Магия заставляет нас поверить в собственную неуязвимость. В то, что все можно исправить. И тогда мы начинаем делать самые страшные ошибки.

На этом ее поучительные фразы закончились и она вышла из палаты, напоследок добавив, что профессор Мэррифоут удалила всю темную магию из организма Тома, так что волноваться не о чем.

На самом деле волноваться было о чем.

У Тома оказалось довольно много времени, чтобы поразмыслить над ситуацией.

Прежде всего Натан.

Он безусловно что-то сделал, но не такой уж Натан и дурак, чтобы подставляться прямо на глазах у Мэррифоут. Так что если он что и наколдовал, он ждал совершенно другого эффекта. Еще Том точно помнил, что Хельмут за его спиной тоже что-то сказал. Сказал как раз в тот момент, когда огромная люстра со звоном вернулась на место, когда все глаза были обращены к потолку, когда никому и мысли бы не пришло посмотреть на Хельмута и в чем-то его заподозрить.

Хельмут подставил Натана. Подставил так, что того вполне могли исключить. Суровые меры.

Наверняка это была чистая импровизация. Ведь не мог же Хельмут предположить, что на уроке затеют дуэль, в которой будет участвовать Лестрейндж, а Натан будет его секундантом. А значит, Хельмут действовал спонтанно и неизвестно, что он предпримет сейчас.

Медлить нельзя.

К вечеру того же дня Том покинул Крыло. Он пропустил кучу уроков и ужин, что совершенно не добавило ему доброжелательности, так что, несколько взъяренный, он направился прямо к комнате Фалька и гулко постучал в дверь.

Сизые слизеринские лампы мигнули, и свет в них будто бы съежился.

Фальк появился в проеме и было видно, что эти часы он провел, терзаясь мучительными мыслями. Он был бледен, неряшливо одет и даже не расчесан. При виде Реддла Хельмут вздрогнул всем своим немаленьким телом и попытался закрыть дверь.

— Хочу поговорить, — буркнул Том, прежде чем дверь захлопнулась перед его носом. Он уперся в нее рукой. — Могу сначала поговорить с Натаном, а могу с тобой. Что выбираешь?

Они зашли внутрь.

Комната была совершенно аналогичной, вплоть до расположения предметов, и Тому на миг показалось, что он попал в монастырь с одинаковыми монашескими кельями. Он прошел вперед и по-хозяйски уселся на невысокий комод, пока Хельмут исподлобья смотрел на него, и все в его фигуре ежилось и дрожало.

Немец был не очень-то чистоплотен. Повсюду валялась еда, стащенная со слизеринского стола, словно он боялся, что его лишат пропитания, мятые обертки, учебники, изорванный пергамент и под конец разворошенная сумка. Выглядело все так, будто Фальк собирался бежать из школы, но все никак не мог решиться.

Том посмотрел на него очень внимательно и очень спокойно, как смотрит преподаватель на ученика, вновь не сделавшего домашнее задание. Фалька от этого взгляда сотрясло дрожью в очередной раз и он наконец выпалил:

— Это Реджи.

Тут же его лицо стало жалким, так что он совершенно скис, опустился на кровать и уронил косматую голову на руки, намертво сомкнув рот.

— Реджи? — переспросил Том, сморгнув.

Причем здесь Реджи?

— Ну да, — Фальк поднял виноватые глаза. — Он узнал, что я из Дурмстранга. Я сболтнул об этом, когда они спрашивали, кто мои родители. Не мог не сказать! Иначе они бы решили, что я полукровка или вообще безродный и тогда все! Я проучился там всего полгода, потом начались волнения и в школе стало очень много сторонников Грин-де-Вальда, а я… ну в общем, мои родители этого не одобряют, так что они сразу меня забрали. А затем отправили в Хогвартс и решили, что будет лучше поступать на первый курс, чем на второй, потому что на втором сложнее, а я совсем немногое знаю. Ну и… потерять год сейчас не так уж и страшно.

Его сумбурная речь наконец закончилась.

Дурмстранг. Том читал о нем. Сокрытая в северных землях школа, о которой ходит множество легенд, одна чернее другой. Доподлинно известно лишь то, что там учился сам Грин-де-Вальд и там же темную магию преподают наравне с остальными дисциплинами.

— Значит, совсем немногое знаешь… Кроме темной магии, да?

Фальк неловко улыбнулся.

— Ну да… Ты не знаешь, что такое Дурмстранг, Том. У вас тут… каникулы. Самое большее, вас могут выпороть за непослушание, ну или заставить полы мыть, а нам не давали есть, натравливали на нас своих же. Если у тебя не получалось какое-нибудь заклинание, учитель давал классу приказ тренировать его на тебе. Так что знаешь, я хочу остаться тут.

Тома эти слова никоим образом не впечатлили. Полгода проучился в сложной школе со злыми детьми. Ха, вот так беда!

— И что, ты многое знаешь из темной магии?

— Достаточно.

— И ты собирался меня убить?

— Я… Я…

С Хельмутом что-то случилось. Он снова затряс головой, спрятал лицо в руки и чуть ли не заскулил. Странно видеть, когда кто-то, с виду похожий на медведя, начинает скулить, словно детеныш гиены.

— Я не хотел, Том! Понимаешь… просто представился случай, я решил, что… в общем, увидел, что Натан что-то наколдовал против тебя и решил воспользоваться моментом. А потом… потом ошибся, что-то напутал и все вышло слишком ужасно.

Под конец его голос сошел на нет. Тома эти бесконечные паузы в словах и драматический шепот начинали порядком утомлять.

Может быть, Хельмут и не хотел убивать намеренно. Но на то, что станет с Томом, ему тоже было наплевать.

Все нутро Реддла свернулось от отвращения. Хельмут не подходил Слизерину. Он был жалким, слабым, подлым, и пытался оправдаться, выдавливая из себя сейчас потоки слез. Как бы Тому ни был противен Натан или Реджи, он знал, что эти двое все сделают сами и, застигнутые врасплох, не убегут, поджав хвост.

— Рассказывай все по порядку.

— Что?

— Рассказывай, зачем напал на меня.

— Говорю же! Натан наслал на тебя наговор! Полкласса это видело! Так что я просто немного добавил, чтобы его… ну…

— Исключили.

— Да.

— Зачем?

Тут Фальк скис снова. Он пугливо взглянул на Тома, шмыгнул носом, вздохнул.

— Он кое-что придумал. Натан.

— Кое-что придумал?

— Да… Ты же не думал, что Хогвартс-Экспресс просто так забудется, правда? Ты перешел им дорогу. Тут дело простое, Том. Если ты заявил о себе, то держи удар. Докажешь, что справился, тебя примут. А если нет, то всем плевать.

Том смотрел на Фалька и думал.

Он оказался прав.

Слизеринцы не собирались оставлять его в покое. Они забили пробный шар, прижали его к стенке в первый школьный день, проверили реакцию, а потом затаились. Ждали, пока он потеряет бдительность.

И дождались.

— О чем вы сговорились с Натаном? — резко спросил Том.

— Я не скажу, Том, — неожиданно твердо отказал Хельмут, и его страх вспыхнул.

— Ты уже сказал. Сначала сказал, что это Реджи. Потом, что Натан.

— Нет! Я сказал, что… что… в общем, что Реджи и Натан точат на тебя зуб, но все рассказывать я не буду. Достаточно и того, что ты предупрежден. Извини, Том, но ты — никто, а отец Лестрейнджа… в общем, у него большое влияние в министерстве и в школьном совете.

Том смотрел на Фалька и видел только один способ добыть правду. Фальк должен бояться его сильнее, чем Лестрейнджа, сильнее, чем Розье. Сильнее, чем всего Слизерина вместе взятого.

— Давай так. Ты мне все расскажешь, а я тебя не убью.

Глаза Фалька смешно расширились. Он даже нервно хохотнул, подумал, что Реддл шутит. Том смотрел перед собой все так же бесстрастно. Поначалу ему казалось, что Фальк на Слизерине — что-то вроде Стаббса в приюте, а оказалось, что он — всего лишь Деннис. А таких не жалко.

Фальк все улыбался, а Том вдруг начал говорить. Он знал, что его речь звучит для него так же обыденно и просто, как странно и ужасающе звучит она сейчас для Фалька.

Из-под мантии Тома показалась змеиная головка. Небольшая, с узкими щелями глаз и гладкой чешуей. Головка повертелась туда-сюда, а затем за нею показалось и все тело. Змея медленно, ласково стекла с руки Тома, повинуясь его тихому приказу, скользнула по полу и угрожающе зашипела на Фалька.

Фальк смотрел то на извивающееся тело, то на невозмутимого Реддла, и до него что-то медленно начало доходить.

— Ты… ты змееуст?! Потомок Са… Салазара?!

Его лицо словно закостенело. Он глядел на Тома, как ребенок смотрит на Санта-Клауса в рождественскую ночь. Фальк облизнул губы, раболепно улыбнулся и чуть сам не начал извиваться перед ним на полу. Такого поклонения Том не ожидал.

Змея тем совершила молниеносный бросок, впилась в запястье Фалька и отпрыгнула прочь. Хельмут коротко вскрикнул, отшатываясь с искренней обидой во взгляде, но было поздно.

— Это гадюка, — просто сказал Том. — И всего один укус, Фальк. Ты от него не умрешь, это точно, уж поверь мне. И даже не смей ходить к медсестре. Но я могу сделать так, что их будет больше, намного больше. Десять, двадцать… и вот тогда-то я не поставлю на то, что ты выживешь. Я буду держать тебя здесь, пока ты не умрешь или не начнешь говорить. Сначала укусы будут жечься, потом тебя начнет тошнить, рвать, закружится голова, может быть, ты потеряешь сознание, но никто не свяжет это со мной, понимаешь? Никто не подумает на сироту-первоклашку, у которого ничего и никого нет.

Том блефовал. Дамблдор знал, что он — змееуст, и сейчас Реддл чувствовал жгучее сожаление, что расхвастался тогда перед стариком. Немец же стоял перед ним, не замечая, как его знобит, и неловко зажимал укушенное запястье правой рукой. Из страха в его глазах можно было вить веревки, настолько он был осязаем.

— Они захотели тебе отомстить, — наконец заговорил Фальк, и голос его все время срывался. — Реджи хотел затащить тебя в угол, а потом избить. Он не очень силен в колдовстве, а вот с тростью обращается получше. А Натан сказал, что это слишком топорно. Что они могут привлечь внимание, вызвать подозрение. Он с Реджи не согласился, а потом вспомнил про меня. Про то, что я знаю темную магию и немного умею ее применять. Про то, что я из Дурмстранга. Они пришли ко мне и сказали, что если я хочу быть своим, если хочу быть их другом, то должен им помочь. А не то стану врагом.

— Хотели сделать работу твоими руками.

— Да… да! — Хельмут вскочил и начал, ссутулившись, ходить по комнате туда-сюда. — У них был этот безумный план!.. Они собирались затащить тебя в Запретный Лес с моей помощью, подстроить все так, чтобы я тебя привел, а дальше… ну знаешь, Запретный Лес, говорят, страшное место. Ты бы оттуда не вышел. И нас бы никто не заподозрил.

— О, я понимаю… Ты был бы последним, с кем я куда-то ушел и первым бы попал под подозрение. И если бы началось расследование, они просто бы свалили всю вину на никому неинтересного мальчика из чужой школы. Сказали бы что-нибудь про твое прошлое, про Дурмстранг, про Грин-де-Вальда…

Глаза Хельмута округлялись и, как полноводная река, полнились радостными слезами. Он смотрел на Тома, сглатывая соленую влагу и время от времени кивал.

— Да! Вот видишь, ты все понимаешь, Том!

— Понимаю, — коротко сказал Том, а потом сказал, как ударил: — Но тут подвернулся случай получше.

— Нет, — Хельмут вздрогнул и отступил. Вздрогнул ровно так же, как один мальчик, несколько лет назад стоявший на заметенной лондонской улице и глядящий вслед стае обозленных дворняг. — Не получше. Просто…

— Просто у тебя появился шанс крупно подставить Натана и ты за него схватился. За такое ведь могут и исключить, да? В одиночку Реджи ничего придумать не сможет, а ты остаешься не при чем. А если даже и не исключат, все равно они будут сидеть тише воды, ниже травы после такого происшествия. Складно.

Хельмут выглядел жалко.

А еще, невзирая на все свои таланты и сообразительность, он был крысой. И он боялся.

— Том… — тихо сказал Хельмут наконец. — Я не хотел, правда. Но ты же видишь, какие они? Либо я, либо ты. Ты бы поступил так же.

«Нет, Хельмут. Если бы я был крысой, я был бы самой главной».

Том спрыгнул с комода, поманил гадюку пальцем, и та быстро забралась к нему в рукав. Хельмут проводил ее одухотворенным взглядом, но наткнувшись на черные глаза Тома, тут же сник.

— Ты не расскажешь Реджи об этом разговоре, ясно? И Натану не расскажешь, а то он узнает, кто его подставил, и тогда с тобой случится все то же самое, что должно было случиться со мной. А если тебе и этого недостаточно, то знай, я схожу к директору и под сывороткой правды все им про тебя расскажу, — Хельмут тоскливо взвыл, так что Том подождал пока он в полной мере осознает свою безвыходность и только затем сказал: — Ты сделаешь вот что. Ты скажешь Реджи, что лучшая ночь, чтобы выманить меня — это Хэллоуин. Все будут заняты на празднике, никто не заметит и все такое. Понятно?

Хельмут озадаченно кивнул.

— А я сделаю так, чтобы с тобой ничего не случилось.

Гостиную Слизерина окутало хэллоуинское волшебство. Стеклянные широкие окна заиндевели и черные рыбы в Черном озере казались замедленными во времени. Младшекурсники прижимали свои храбрые носы к стеклу, покрытому тончайшим слоем волшебного льда, и глядели во все глаза на чудищ, которыми их время от времени стращал Кэрроу. Сквозь лед чудища выглядели больше загадочными, чем страшными, словно подводные твари, заточенные в замерзшем водоеме — интересные, но неопасные.

Вальбурга танцевала по гостиной, поправляя тонкими, еще детскими руками сложные композиции из украшений, заколдованные фонтаны с розовым шампанским, пенящимся словно гейзер и парящие подносы с коктейлями. Слизерин, конечно же, устраивал свою собственную вечеринку по такому случаю и делал это со всевозможным размахом.

Пока что здесь были только первые курсы, так что вечеринка была больше похожа на детский утренник, только наряды деток сверкали крупными драгоценностями, а в стеклянных высоких бокалах покачивался настоящий алкоголь.

Кровавый Барон, чья кровь на камзоле сегодня выглядела особенно синей, грохочущим голосом рассказывал, как поверг своего очередного врага в незапамятные времена.

Том притаился в углу и украдкой наблюдал за Друэллой Розье. Она традиционно была окружена целым мальчишечьим эскортом, благоухала какой-то особой, чистой девичьей красотой и мальчишки стекались к ней, как феи-светляки к огоньку.

Особенно бурно все обсуждали недавнюю тренировку по квиддичу, на которой Друэлла забила три мяча в кольцо, охраняемое Эгбертом. Это произвело настоящий фурор, а большая часть слизеринских девушек глядела теперь на Друэллу со сморщенными носиками и тихо шушукалась о том, как это недостойно настоящей леди — играть в грубую мужскую игру. Но вслух никто и слова сказать не посмел, потому что маленькая Друэлла была под неусыпным патронажем Вальбурги Блэк.

Для Тома, выросшего без семьи, все это было в диковинку. Он никак не мог понять, как можно уважать кого-то просто за фамилию.

Том тоже искоса наблюдал за Друэллой, и ему казалось, что она ему нравится.

С ним такое было впервые.

Он чувствовал странную, необъяснимую симпатию к этой доброжелательной красивой девочке. Ему нравилось наблюдать за ней и иногда, — очень редко, — у него даже появлялось желание поделиться с ней своими мыслями. Том потряс головой. Друэла и Эми были чем-то похожи, чем-то совсем неуловимо, но Эми всегда глядела на Тома со щенячьей преданностью, а Друэлла, казалось, не умела кротко опускать взгляд, краснеть и смущаться.

Слизерин вообще был неуловимым отражением сиротского, уже почти прошлого Тома.

Хельмут — Деннис.

Друэлла — Эми.

Эрик — Реджи.

Эгберт — Билли.

— Эй, Том, — справа от Тома сел Реджинальд, выдвинув вперед ноги в больших черных туфлях и укладывая рядом свою детскую трость. Слева — Натан.

— Тебе нравится моя сестра? — спросил Натан буднично.

Том замялся.

— Она… хорошая.

— Это верно, — кивнул Натан. — Она удивительная. И мне не нравится, что ты смотришь в ее сторону, Том.

Реддл почувствовал себя зажатым между двух жерновов. Оставалось лишь дождаться, когда кто-то щелкнет невидимым тумблером, и жернова начнут вращаться.

— Потому что ты не нашего круга, — добавил Реджи.

— И более того, никогда не станешь.

На их маленьких тошнотворно самодовольных лицах застыло предвкушение.

Они бросали Тому подачку.

Игра началась.

— У нас есть традиция, Том, — без перехода начал Реджинальд. — Посвящение для первокурсников.

Самым сложным для Тома в Хогвартсе было то, что он перестал чувствовать чужую ложь. Так же было и с Дамблдором тогда, когда он пришел к нему в приют. Вероятно, волшебники так или иначе обладали какой-то врожденной защитой. Том знал, что ее можно обойти, но пока что не представлял, как.

— Да… И понимаешь, в чем дело, Том, пока ты не пройдешь посвящение, Слизерин тебя не примет, — ухмыльнулся Реджи.

— Что это значит?

— Это значит, что тебе все труднее и труднее будут даваться заклинания.

— Пока не перестанут получаться совсем, — вторил ему Натан.

— Да, а потом, когда все перейдут на второй курс, ты просто будешь, как жалкий глупый грязнокровка — смотреть и не понимать.

— Совершенно ни-че-го не понимать.

— Ты станешь сквибо-о-ом.

Реджи и Натан говорили друг за другом, словно внутри них был какой-то разделенный на двоих механизм, который срабатывал ровно в тот момент, когда вторая его часть замолкала.

— Вам-то что? — хмуро спросил Том. — Вы же только этого и ждете.

Они переглянулись, заулыбались и надели на лица эти конфетно-милые, склизкие выражения.

— Все верно, — протянул Реджинальд. — Мы рассказываем тебе это не для того, чтобы тебя пригласить, конечно же. У тебя посвящения не будет. Мы просто хотели, чтобы ты знал… и мучился.

С этими словами они поднялись и направились прочь.

Том подскочил к ним, окликнул Реджи:

— Ты врешь!

— Ты не понял, Реддл? — Реджинальд обернулся, и оттого что они втроем теперь стояли в самом центре, на них начала оглядываться вся гостиная. — Нам плевать, что с тобой будет. Пройдешь ты посвящение или нет. Станешь ты сквибом, привидением, фестралом — неважно. На Слизерине есть древняя традиция, о ней знают лишь истинные чистокровные семьи. То, что ты невесть как угодил сюда, никого не волнует. Тебя к посвящению не допустят.

Том остался стоять, тупо глядя им в спины.

Затем подхватился, суетливо оглядел всех, и тут его взгляд выцепил Хельмута. Этого угрюмого немца, похожего на серый камень неправильной формы. Он, как глыба, торчал в углу в одиночестве, глазел на одноклассников и ничего не делал.

Том быстро подошел к нему.

— Началось, — тихо сказал он, стряхивая с лица страх и удивление, как шелуху.

Хельмут только зыркнул на него.

— У тебя здорово получилось изобразить… все это.

— Конечно. Я же не ты, Хельмут. В любом случае, просто говори со мной, они должны думать, будто я выпытываю из тебя секрет.

— Зачем тебе это, Том? Я правда не понимаю. Ну попадешь ты в Запретный Лес, а что дальше? Их будет гораздо больше, и ты не справишься.

— Я кое-что придумал, но тебе об этом знать необязательно. Скажу только вот что: ты выполнишь свою часть сделки и заведешь меня в Запретный Лес, а там я расправлюсь с ними. Ты будешь не виноват, а я не пострадаю.

— Я понятия не имею, как ты это провернешь, — неверяще протянул Фальк.

— Если бы ты мог такое придумать, ты бы не оказался в такой ситуации.

Хельмут сжал челюсти до желваков и с ненавистью посмотрел на Тома. Хотя какое ему дело до его хитростей? Он просто выполнит обещанное, приведет Реддла, а там его пусть хоть на части растерзают.

За спиной Тома с грохотом взорвалась хлопушка, посыпались конфетти, шампанское заискрилось разноцветными всполохами, кто-то громко рассмеялся, кто-то охнул, Вальбурга начала зачитывать речь и все громко хлопали ей, поднимая бокалы.

— Ладно, Хельмут. Мы договорились?

— Да, — буркнул он. — Я выхожу через пару минут, ты ждешь, а потом выходишь за мной. Только сильно не торопись, а то все получится фальшиво. И помни — если скажешь им, что это я все тебе рассказал — я труп.

Том кивнул.

Конечно же, он помнил об этом.

Помнил очень хорошо.

Через полчаса Том уже бежал прочь из Хогвартса прямо в Запретный Лес.

Было очень страшно. Ночная школа пугала своими глухими звуками, эхом, шебуршанием и шорохом. Тыквы с горящими глазами раскачивались за каждым углом, некоторые еще и пели, а доспехи устраивали самые настоящие дуэли в пустующих холлах, гремя мечами и клацая забралами. Каждый камень этого замка сегодня был живым, и Тому казалось, что за ним неусыпно следят. Следят, потому что знают что-то, чего не знает Том.

Ворота главного холла со скрежетом распахнулись, и что-то насмешливое и жуткое было в этом ночном звуке, так что Том почти отбросил идею прочь.

Но ставки слишком высоки, чтобы проявлять малодушие в такой-то момент.

Над Хогвартсом взошла луна. Молочно белая, ровно очерченная и жуткая, то и дело пропадающая за вереницей рваных лоскутных облаков.

Черные следы Хельмута на свежем снегу Том разглядел быстро и рванул по ним, как гончая.

Следы вели прямо к опушке Запретного Леса, которая с такого расстояния проглядывалась плохо, но, кажется, там кто-то был, и Реддл даже точно знал, кто именно. Том припустил быстрее. Он бежал в чем был, становилось холодно, но ему к такому было не привыкать.

На опушку он взобрался с некоторым трудом, переступая через толстые тяжелые корни исполинских деревьев, распростершиеся на десятки метров прочь от кромки Леса. Поднялся наверх, оглядел присутствующих и глубоко вздохнул.

Его уже ждали.

Реджинальд, Натан, Эгберт, Хельмут, Игнатиус с третьего курса и еще трое взрослых мальчишек, которых Том знал плохо.

Честно говоря, он не рассчитывал на такое количество народа, но это уже было неважно.

— Итак, Том, ты пришел, — с удовольствием сказал Реджи и упер трость в выступающий перед ним толстый корень. — Мы тебя разыграли, как последнего грязнокровку, а ты пришел.

— Мы подумали, — елейно пропел Натан, — что если бы пригласили тебя на посвящение, ты бы что-то заподозрил. Так что мы решили тебя немножко раззадорить и разыграли. Получилось неплохо, а?

Том с шумом втянул воздух, перебегая глазами с одного на другого. Все, как один, — улыбаются. У всех волшебные палочки торчат из карманов.

Вот они.

Последствия, которых он столько ждал.

Хельмут стоял поодаль и был белее снежного полотна. Он во все глаза глядел на Тома и часто сглатывал.

Странное оцепенение напало на Реддла.

То, что сейчас начнется… будет нелегким испытанием. Но он был готов.

Он достал палочку, приготовился, оглядывая противников, и сжал ее до боли в пальцах. Облака, следуя невидимым воздушным потокам, поплыли прочь, и свет луны пролился на опушку, словно молоко из лопнувшего сосуда.

— Круцио! — зло выкрикнул Реджи, ошарашив своим поступком абсолютно всех, и махнул палочкой, как топором.

Заклинание взорвалось прямо перед носом Реджи, ослепило его и пропало. Том улыбнулся машинально, потерял концентрацию, и Натан мигом выщерился на него:

— Ах, теперь тебе весело?!

И тут началось.

Словно кто-то бросил зажженную спичку в лужу бензина.

Первые пару минут Реддл держался, выполнял какие-то заклинания, недавно вычитанные из книг, часть из которых были довольно… темными. Отбивался от противников со сноровкой мальчишки-вора, которому не раз приходилось убегать от погони. Изредка он отмечал Хельмута, замершего у дальнего дерева. Его кулаки были сжаты, из закушенной губы текла кровь, а в глазах чернел ужас.

Трое против одного. Том успел их потрепать, но спектакль пора было переводить во вторую часть.

Натан подло подсек Тома заклинанием, так что тот упал и страшно ударился подбородком о корни, затем они начали отрабатывать на нем какие-то простые непонятные ему заклятья, отчего по телу разливалось жжение от свежих ожогов, порезов и ссадин. Старшекурсники стояли поодаль, молчали и даже не улыбались. Том пару раз поймал их равнодушный сонный взгляд и понял, что им совершенно плевать на то, что здесь происходит. Они просто следят за тем, чтобы он не сдох.

Заклятья продолжались недолго. Реджи все-таки не выдержал, убрал палочку прочь, которая в его случае было почти бесполезной, и ринулся вперед с тростью наперевес. С нею он обращался в разы лучше, наверное, очень часто избивал своих слуг-домовиков.

Он приходовал Тома по ребрам, пинал в живот, кричал что-то страшное, потом смеялся и снова кричал. Натан ужом крутился подле друга, цеплял его за одежду и пытался оттащить прочь. Эгберт, которому тоже совершенно не хотелось отвечать за сломанный позвоночник Тома, следил за Реджи очень напряженно, но все еще медлил.

Смех постепенно сменился тишиной, наполненной сосредоточенными глухими ударами, которые становились все более вялыми. Остался лишь Реджи с пылающими маленькими глазками, раздутый от злости и счастливый от своего всевластья. Наконец он перебросил трость Эгберту и с натугой поднял Тома перед собой, а потом обернулся назад.

— Эй, Хельмут, — крикнул он в темноту. — Ты почему не участвуешь?

Голова Тома качнулась, кровь стекала с разбитого носа по подбородку и в груди немилосердно болело. Болело до хрипа и хруста.

Хельмут и правда стоял поодаль, не шевелился и глядел на Тома, не мигая, следя неотрывно за покачиванием его головы, словно кошка за мышью. Том чувствовал, исходящий от него страх, растекающийся во все стороны, и внутренне злорадствовал.

Он знал, что случится дальше, а Хельмут — нет.

— Я не…

— Да брось, Хельмут! Присоединяйся! Или ты не с нами?.. — голос Натана поддержал друга и стал угрожающим.

Эгберт хлестко рассек палочкой воздух, ровно улыбнулся и вкрадчиво сказал:

— Не отказывай нам, Хельмут.

Он был спокоен и доброжелателен, но от его тона пробрало даже Реддла.

Хельмут сделал вперед робкие шаги и поднял палочку.

Выглядело все так, будто он специально целился как можно более неточно, но его заклинание все равно задело Тома, и он упал вниз из рук Реджи, прямо в черную окровавленную землю. Разворошенный снег грязными комьями опустился вокруг.

Затем третьекурсники склонились над ним, проверяя, в каком он состоянии. Кто-то использовал непонятные чары, боль стала меньше, но все равно хотелось скулить.

После этого они ушли. Том хорошо слышал, как Игнатиус сказал Реджи: «Тебе нужно больше тренироваться. Если не освоишь самое просто сейчас, то как потом будешь учить Круцио?»

И только Хельмут задержался на несколько секунд.

Том знал, что он задержится. Знал, что его гнилая, исхудавшая совесть не выдержит такого испытания. Чернильно-синий, дрожащий стыд покачивался вокруг Хельмута, как вязкое желе. И этот стыд был самым противным ощущением, что Том когда-либо чувствовал внутри других людей.

— Том… — тихо позвал Фальк. — Ты жив? Том... Прости, но… я же предупреждал тебя… Я говорил, что ничего не выйдет…

Он разогнулся, сделал пару шажков прочь от Тома, все еще глядя на него широко распахнутыми сочувственными глазами.

«Глупый-глупый, маленький Хельмут. Какой же ты все-таки идиот».

Тома нашли через полчаса. Занялся рассвет, заклекотали птицы, и бегущий от школы завхоз обнаружил Реддла, скрюченного в снежной каше, с прижатыми к животу коленями и ободранными до мяса руками, которыми он закрывал голову.

А где-то в миле от того места, где Грей нашел избитого Тома, лежал мальчик.

Мальчик казался умиротворенным и спящим. Он лежал, раскинув руки, и только его остекленевшие глаза были распахнуты и выпучены, словно он долгое время пытался вытолкнуть что-то из горла, но так и не смог. Рядом валялась его бесполезная уже волшебная палочка, а земля была так измята, будто мальчишка катался по ней несколько минут в предсмертной агонии.

Этого мальчик звали Хельмут Фальк. И он перешел дорогу самому Тому Реддлу.

Теперь он был мертв.

Вальбурга не спала почти всю ночь, правила балом.

Ей нравилось быть хозяйкой вечера. Нравилось расставлять цветы в угодном ей порядке. Нравилось раздавать указы мальчишкам, которые готовы были на все что угодно ради юной принцессы Блэк.

Вальбурга знала, что как только Дорея покинет школу, она станет следующей негласной королевой Слизерина, пусть ей и будет всего четырнадцать лет. В чистокровных семьях взрослеют рано.

Но что ей не нравилось, так это беспорядок.

Вот, например, в этот раз.

Сначала вечеринка была почти мирной и тихой, никто ничего не разбил, не уничтожил. Немного повздорили мальчишки, но это было обычным делом. Вальбурга говорила речь, хвалила Друэллу, рассказывала про то, что скоро у нее появится брат. Все пили коктейли, восхищались цветами и ее платьем, веселились, шутили, кружились в танцах…

Потом малышня начала расходиться, но зато подтянулись старшекурсники.

Откуда ни возьмись появились длинные белые кокаиновые дорожки. Из перстней, кулонов, диадем и нагрудных мешочков посыпались порошки и новомодные, недавно изобретенные разноцветные синтетические таблетки, привезенные из Германии. В бокалах вместо шампанского заискрился рыжий огневиски, и веселье начало расширяться во все стороны, как нагретый газ. О сигаретах, папиросах и трубках даже не шла речь. Их курили абсолютно все.

Вальбурга не любила наркотики и алкоголь, она любила пышные изысканные торжества, коктейльные платья и светские беседы, а Мелисса Кэрроу постоянно все портила. И самое ужасное, многим это нравилось!

Так что Вальбурге пришлось уйти подальше в свою комнату и недовольно запереться там, пока в гостиной творилось настоящее мракобесие. Когда она уходила, кто-то из старшекурсников в шутку приставал к страшненькой Эйлин Принц, чья семья разорилась лет десять назад. Так что теперь Принц не признавали ни в одном благородном доме, а ее последний отпрыск — страшная нелюдимая девочка, — и вовсе была очень странной. Она возглавляла клуб по игре в плюй-камни и в свои двенадцать лет еще ни с кем не была помолвлена.

Кошмар.

Теперь же Вальбурга сидела у трюмо перед высоким овальным зеркалом в оправе из черного матового камня и наводила марафет. Ее черты лица с каждым годом все больше истончались, словно угасая. Мать всегда говорила, что женщина должна быть настолько худой, насколько ей это позволяет ее тело.

«Только беднячки бывают толстушками, потому что едят всякую гадость и не успевают смотреть за собой из-за черной работы», — говорила Ирма Блэк.

Сама она была очень высокой и настолько тонкой, будто ее вырезали из кости.

Неудивительно, что отец изменял ей.

Вальбурга добела напудрила щеки и едва заметно подвела глаза. Макияж в Хогвартсе был запрещен. Маленькая, пропитанная лосьоном, мягкая ткань нежно растирала по ее коже кокосовое масло, а заколки с расческой и вовсе устроили целый танец, разбирая ее жесткие волосы и затягивая из в тугой пучок.

Обыкновенное утро в маленьком «поместье» Вальбурги Ирмы Блэк.

— Кикимер! — властно позвала она.

За спиной девочки раздался глухой хлопок. Очень молодой и очень маленький вислоухий эльф появился в комнате.

— Да, моя госпожа?

Вальбурга, не оборачиваясь, указала пальчиком на кровать.

— Мне нужно одеться.

Кикимер со всех ног ринулся к ее школьной форме, подхватывая юбку и подбегая к Вальбурге.

Ему было тринадцать и он души ни чаял в своей хозяйке. Они родились в один год, только Вальбурга — в семье Блэков, а Кикимер — в семье их рабов. Уже с семи лет он нянчил Вальбургу, пока ее мать была занята на балах и вечеринках. Все свое детство она провела вместе с Кикимером, играла с ним и даже, кажется, подружилась… Но Ирма пресекла их дружбу в самом зародыше. Она очень вкрадчиво и обстоятельно объяснила дочери, что Кикимер — прислуга, и дружбы с ним водить не нужно.

Вальбурга надела чулки с подвязками, затем не без помощи Кикимера облачилась в длинную узкую черную юбку и белую блузу под горло.

— Вы прекрасны, моя госпожа.

Она с самого детства слышала это надоедливую, пресную фразу, и только Кикимер всегда говорил ее искренне, от всего сердца. Ее маленький любимый питомец.

Требования к форме были очень строгими. Никаких открытых коленей, все пространство груди ниже ключиц должно быть закрыто, все пуговицы застегнуты, а волосы тщательно убраны. Конечно же оголять руки выше локтей было тем более непозволительно.

И никаких каблуков.

Слава Мерлину, на Слизерине хотя бы дозволено иметь личного эльфа. По крайней мере, Блэкам.

Вальбурга брезгливо пересекла гостиную, в которой кто-то все еще громко храпел, перевалившись через быльце дивана, и вышла прочь.

За столом Слизерина собрались самые ранние пташки, среди которых была и Дорея. Она взглянула на Вальбургу сурово и очень тихо молвила:

— Ты видела, во что превратилась гостиная?

— Это не моя…

— Ты устроила праздник, — ледяным тоном пресекла ее Дорея. — Тебе и отвечать.

Лицо Вальбурги, выбеленное до нездоровой белизны, пошло пятнами. Ее тетя была не в духе, но Вальбурга не могла понять причины. Вечеринки были всегда, но именно сегодня Дорея решила поиграть в строгую тетушку.

— Что-то случилось? — как можно более надменно спросила она, присаживаясь за длинный стол и разглаживая юбку на коленях.

— Этой ночью кто-то избил Тома до полусмерти.

— Какого Тома?

Дорея взглянула на Вальбургу острым обвинительным взглядом, и девочка стушевалась.

— Тома Реддла, — отрезала Дорея. — И я узнаю, чьи это проделки.

— Я не имею к этому отношения.

— В том-то и дело, — неожиданно устало и отрешенно пробормотала Дорея. — В том-то и дело, Бурга, что ты к ни к чему не имеешь отношения…

Она поднялась и медленно вышла из зала, шурша длинной расклешенной юбкой под мантией. Вальбурга осталась в одиночестве, медленно, кусочек за кусочком, шинкуя свой омлет. Есть расхотелось, и было ужасно обидно от того, что Дорея обвинила ее — ее! — в том, что сделала мерзкая Кэрроу.

Эта… эта пошлая разнузданная девка совсем не держала себя в руках!

В одиннадцать лет, когда она только поступила в школу, она умудрилась прийти на первый урок в брюках! Какая леди может себе позволить подобное? В тринадцать на Рождественском балу Мелисса посмела чмокнуть Диппета прямо в щеку за то, что он назвал ее «танцующей, словно фея». Будь на месте Мелиссы Вальбурга, Блэки бы сгорели со стыда, но эти чертовы Кэрроу были такими странными, что пропускали мимо глаз все проделки своей младшей дочери. Хуже них были только Яксли, про которых ходили слухи, будто они самые настоящие каннибалы.

Зал наполнялся учениками, и слизеринский стол теперь выглядел, словно лагерь разгромленного противника. Сонные, вялые старшекурсники, со следами засосов на шеях, во вчерашней незаправленной одежде и рваных мантиях растеклись по лавкам, как лопнувшие медузы.

У Герберта Кэрроу виднелась засохшая капелька крови под носом и следы порошка на вороте. Миранда Яксли, шестикурсница, одна из этих шлюшек, что всегда ходили с Мелиссой, выглядела, как портовая девка с выбившимися из прически локонами и расстегнутой на две пуговицы блузкой под распахнутой мантией. Третьекурсница Дороти Флинт сидела слишком близко к Николасу Гринграссу с четвертого курса и кажется, их руки под столом делали что-то… что-то…

Вальбурга резко отвела глаза.

Не было лишь Хельмута, Натана, Реджи и этого… как там его?.. Тома. Странно.

Восхитительная темно-бурая сова Регина аккуратно приземлилась на край стола и важно протянула вперед лапу с именным кольцом. Вальбурга медленно отвязала от нее длинную свернутую записку. Писал отец, и его почерк как всегда был безупречно ровным и отчетливым, без единой помарки или чернильного пятнышка.

«Милая Бурга,

Хочу с радостью сообщить тебе, что сегодня у тебя родился брат. Его имя, как ты уже знаешь, мы выбрали загодя, так что уже скоро ты сможешь лично познакомиться с самим Сигнусом Блэком III. Он тебе обязательно понравится. К тому же, я буду не против, если ты пригласишь с собой милую Друэллу и ее брата Натана погостить к нам на рождественских каникулах.

Также с огромной печалью должен сообщить тебе, что Ирма не пережила свои третьи роды и скончалась этой ночью. Похороны состоятся послезавтра ранним утром, когда вы с Альфардом вернетесь домой. Я уже переговорил с директором и выслал карету.

С любовью,

Твой отец Поллукс Блэк».

Вальбурга держала письмо в руках и чувствовала, как кровь отливает от пальцев, делая их еще холоднее и белее, будто они были слеплены из снега и льда. Руки окоченели.

Ирма… мама…

Лицо Вальбурги замерло. Ее губы едва заметно поджались, веки скорбно опустились, и сердце застучало медленно и рвано.

Слизеринцы за столом продолжали завтракать, тихонько переговариваясь обо всем и ни о чем, никто ничего не заметил.

Вальбурга медленно свернула свиток, отложила его по левую сторону от тарелки и чинно взялась за нож. Нужно расправиться с омлетом. Завтрак должен быть полноценным, без перерывов, как велел доктор, но никаких перееданий, иначе ее снова начнет рвать.

Неожиданно громко на пол упала вилка, печально звякнула и стихла.

Вальбурга подняла голову, нагоняя презрительную тень на лицо.

Альфард сидел чуть поодаль, держал в руках такой же пергаментный лист с хорошо известной гербовой печатью Блэков и беззвучно трясся. На глазах его блестели самые настоящие слезы, так что Вальбурга слегка запунцовела от стыда за его несдержанность.

Кто-то вырвал у мальчишки письмо, затем оно мигом разошлось по столу, как новая свеженькая сплетня, гомон достиг своего пика, а затем внезапно замер и спал до абсолютной, сокрушительной тишины.

Никто не смотрел на всхлипывающего Альфарда.

Все почему-то повернулись прямо к Вальбурге. И чего-то ждали.

Когда гул в голове превратился в раскалывающий череп колокольный звон, а губы начали дрожать, за спиной девочки раздалось знакомое шуршание, теплая рука невесомо легла на ее плечо, и Дорея Блэк бархатно, почти нежно сказала:

— Бурга, Альфард, я хотела бы переговорить с вами.

Колокольный звон стих, и наступило облегчение, от которого тут же стало тошно. До безумия захотелось сбросить с себя эту руку, обернуться, накричать на проклятую Дорею, изображающую из себя чертову святую монахиню, всепрощающую и всепонимающую.

Но нельзя. Никак нельзя.

Вальбурга положила в рот последний кусочек омлета, благородно вскинула подбородок и чуть дернула плечиком, сбрасывая руку Дореи. Затем отложила приборы и медленно поднялась. Кивком головы указала Альфарду следовать за ними, а затем жесткой походкой направилась к выходу из зала, и Дорея с Альфардом покорно пошли за нею следом.

Том лежал в Крыле и молча смотрел в потолок. На его лице была улыбка, и она словно приклеилась к коже да так, что проще было бы содрать кожу вовсе, чем убрать эту улыбку прочь.

Внутри не осталось ни страха, ни злости, лишь тупая ноющая боль, еще час назад разрывающая его изнутри в самом прямо смысле слова. Мисс Шерман, медсестра, велела выпить Тому Костерост. Она сказала, что у него множественные внутренние переломы и часть из них залечить она, к сожалению, не в силах. Она сказала, что проще вырастить кости заново и сначала дала Тому какое-то оранжевое зелье, от которого часть его тела начисто лишилась костей и превратилась в желе, а затем дала ему первую дозу Костероста.

Это было три с половиной часа назад и в течение часа Том орал от боли, когда внутри его груди двигалось что-то твердое и острое, изгибаясь и меняя форму. Том охрип и совершенно обессилел, не мог дышать, растущие ребра нещадно болели. Так что ему, ко всему прочему, дали еще и Жабросли, от чего его шея превратилась в отвратительную помесь рыбы и человека, а вокруг головы наколдовали пузырь, заполненный водой, чтобы он мог дышать, как какая-нибудь селедка.

Через час, когда ребра выросли, укрепились и зафиксировали свою форму, мисс Шерман пришла вновь. К ужасу Тома, с новой дозой.

Том шептал, что больше он не хочет, что он не выдержит, что лучше бы оставить его, как есть, без костей, но мисс Шерман была непреклонна. И еще где-то с полчаса он тихонько скулил, когда у него заново отрастали кости плеча.

Честно говоря, он и представить не мог, что будет так больно.

Том вздохнул.

Нужно всего лишь немного потерпеть и тогда он сможет продолжить то, что начал.

…Натан возвращался со своего вечернего наказания, и было видно с какой болью ему дается каждый новый шаг по лестнице. Том ждал его в самом низу спуска в подземелья. Его лицо было спокойно и даже немного радостно.

Натан уставился на него с яростью, и прежде чем его глаза налились черной злобой, Том вскинул руки.

— Я знаю, кто тебя подставил. Это был Хельмут Фальк. И я знаю, что с этим делать.

Натан так удивился, что разом сдулся и уставился на Тома недоверчиво, но любопытно.

В конце концов, ничего же не случится, если он пару минут поговорит с этим бездарным выскочкой. Тут Натан кривил душой — кем-кем, а бездарным он Тома не считал.

— Говори.

Они спрятались в нише между двумя колоннами у какого-то портрета, чтобы никто не мог их увидеть.

— Откуда знаешь, что это был Фальк? — жадно спросил Натан.

— Знаю. Я почувствовал его заклинание почти сразу после твоего. Сразу не разобрал, но сообразил потом.

— Мы должны сказать…

— Подожди, — Том скривился. — Это слишком просто. Дело в том, что я навел справки и кое-что узнал.

Они сидели и беседовали, как добрые друзья. Это казалось невероятным, но Том все понял верно. Натан не умеет злиться по-настоящему. Он просто играет в игры, в которых причиняет другим боль, но дело не в жертве. Все дело в самой игре. Просто Натану скучно.

— Министерство Магии и Диппет заключили договора с другими странами и школами. Поэтому в Хогвартс за последние пару лет приняли много беженцев и все это — часть политики Великобритании.

— Хочешь сказать, что эти ребята на особом счету?

— Вроде того. Они как золотые и серебряные значки старост, которые выставляют напоказ. Символ того, что мы помогаем другим странам во время войны.

Натан кивнул.

— Я понял, к чему ты клонишь, Реддл. Я могу попросить отца отчислить этого… Хельмута, но скорее всего так просто это не выйдет.

— Все так. Своих учеников Диппет может исключать сколько угодно, но чужих — только за особую провинность.

— Какую, например?

Том пожал плечами.

— Темная магия? Нападение на ученика? Насилие? Я не знаю, считается ли здесь такое.

— Темная магия всегда считается, Реддл, — усмехнулся Розье.

— Но тебя-то не исключили.

На лицо Натана тут же набежала тень и он мигом стал похож на озлобленную змею.

— Не все так просто. Проклятая Мэррифоут настучала Слизнорту и моему отцу. Так что отец отругал меня за неосторожность и за плохо сделанное заклинание. К тому же, он отдал Слизнорту о-о-очень много денег за то, чтобы все закрыли на это глаза.

— Сочувствую.

— Сомневаюсь. Конечно, отец похвалил меня за идею, — Натан смерил Тома взглядом. — В общем, Реддл, если бы ты все-таки помер или если б я был каким-нибудь, — его губы вдруг изогнулись, — Реддлом, то меня бы мигом исключили. Но я, слава Мерлину, Розье, и есть, кому за меня постоять.

Том прервал его:

— Еще Хельмут рассказал, что вы задумали затащить меня в Запретный Лес.

— Вот крыса! Да я…

— Подожди! Я же говорю, чтобы его исключить, нужен серьезный повод!

— Ну и какой?

— Вам придется меня избить.

Повисла тишина. Натан недоверчиво улыбался и смотрел на Тома, как на умалишенного, а Том думал, что он похоже действительно сошел с ума, раз предложил такое своему врагу.

— Что? — наконец выдавил Натан. — Ты не подумай, Реддл, я хоть сейчас готов, но… Это заклятье точно не сделало с твоей головой ничего такого?

— Слушай, Натан. Вы заманите меня в Запретный Лес, а я сделаю вид, что поддался. Хельмут ведь пойдет вместе с вами, так?

— Вроде того.

— Отлично. Там мы разыграем сценку. Я буду защищаться, вы нападать.

— Ты же понимаешь, Реддл, что мы из тебя душу вытрясем? Что мы не будем тебя жалеть?

— Я догадываюсь.

— И ты собираешься пожертвовать собой ради исключения этого Фалька?

Том замолчал. Дело было не только в Фальке или в мести. Он хотел, чтобы все помнили, кто он. Чтобы помнили его имя, имя Тома Марволо Реддла. А репутацию на пустом месте не построишь.

— Не только ради исключения, — наконец сказал Том и вновь повторил безотказную фразу: — Я его убью.

Натан засмеялся. Высоко, тонко, по-змеиному кривя рот и щуря узкие глаза. Его прилизанные черные волосы блестели в свете факелов, как скользкая чешуя, а худое тело мелко сотрясалось. Затем он заглянул Тому в глаза, и его смех оборвался.

— Ты серьезно, — констатировал он с некоторым благоговением.

— Да.

— И ты сможешь?.. Ты сможешь его?..

— Я уже делал это раньше, — важно сказал Том, всем видом делая вид, что он не хвастается.

— Не верю, — выдохнул Натан.

— Ничего, скоро поверишь.

— Хорошо, Реддл. Ты сумасшедший, но ты кое-что смыслишь в том, как здесь делаются дела... А теперь подробнее, потому что, кажется, я уже ничего не понимаю.

— Смотри. Вы якобы заманите меня в ловушку, потом устроите драку…

— Настоящую.

— Я не сомневаюсь. Затем вы уйдете, а я сделаю так, что Хельмут побежит в Запретный Лес и там его убьют. Я не скажу, как, и не спрашивай. Все узнаешь только после того, как все выйдет. А потом, когда ко мне придет декан, директор или кто-нибудь еще, я скажу, что все это со мной сделал Фальк. Что он избил меня и вытащил в Лес, пользуясь своей дурмстранговской магией.

— И директор должен поверить, что один глупый первоклашка справился с тобой? Извини, Реддл, я тебя терпеть не могу, но в чарах ты неплох.

Реддл задумался.

— На этот счет у меня были мысли сказать, что Хельмут заставил вас ему помогать.

— Каким образом?!

Они снова помолчали, а потом лицо Натана вспыхнуло.

— Я знаю кое-какое заклинание, Реддл… Да. То есть, я сам еще не умею его применять, но кое-кто с четвертого курс умеет. Это надежный человек. Друг семьи.

— Что за заклинание?

— Империо. Если мы все будем якобы под Империо, с нас взятки гладки.

У Тома полезли глаза на лоб. Кто-то из четверокурсников умеет применять Империо? Ничего себе!

— Не удивляйся так. Оно не такое уж и сложное, просто нужно иметь определенный… склад ума.

— Но Хельмут же только на первом курсе.

— Ну не совсем. Ему уже двенадцать. К тому же, он и Дурмстранга, а у Диппета о-о-очень предвзятое к ним отношение. А если бедный изуродованный сирота укажет ему на Фалька… Короче, тебе поверят. Кроме того, мы действительно наколдуем Империо с помощью его палочки, бросим ее рядом, а когда приедет Министерство с проверкой, все сойдется. Вот так-то, Реддл. Полезно иногда знать что-то о волшебном мире и иметь связи, не правда ли?

Том с интересом взглянул на Натана. Сейчас было не самое подходящее время для него, чтобы вновь подставляться, но он был не просто заинтересован. Он был вдохновлен.

— Какая гарантия, что ты не подставишь нас всех, Реддл? — озвучил его мысли Натан.

Том поморщился. Когда приходилось доказывать кому-то правду, у Тома зубы скрипели от раздражения.

— Если я вас подставлю, вы можете вылететь из школы. И потащите меня вслед за собой. Только вас переведут куда-нибудь в Шармбатон, а я закончу свои дни калекой в Дырявом Котле. Я понял, что вы можете, я не стану глупо рисковать.

Натан смотрел очень внимательно. У них обоих были черные глубокие глаза, вежливые обходительные улыбки и змеиность движений в повадках и поведении. Они были похожи и пользовались одинаковыми приемами. Довольно зыбкая почва для доверия, но это уже что-то.

— Тогда последний вопрос, Реддл, — Натан улыбнулся, облизнулся и наклонил голову: — А ты выдержишь такую боль? Я прослежу, чтобы тебя сильно не били, а то вдруг ты там откинешься. Но я не смогу удержать Реджи. Я не смогу рассказать ему весь план сразу, потому что тогда он обязательно проколется.

Том пожал плечами.

— Это просто тело. Я знаю, что вы меня достанете. Я просто хочу, чтобы это происходило на моих условиях.

Натан хмыкнул, поднялся и отступил на шаг.

— На самом деле нет, Реддл. Я был против всей этой затеи с Лесом. Слишком глупо, скучно и рискованно. Я собирался наслать на тебя темное заклинание, а потом сказать Реджи, чтобы он от тебя отстал. Но раз ты сам лезешь…

Он ушел чрезвычайно довольный собой, оставив Тома в чернейшем из его настроений.

Но отступать было поздно.

После того, как они разошлись, портрет, что висел в той нише, еще долго хватался рукой за сердце и причитал, что не перевелись еще настоящие слизеринцы и на них, слава Салазару, вся надежда!

Дорея пришла к Тому в начале девятого, и лицо ее светилось ужасом и материнским беспокойством. Она расположилась на стуле подле Тома и, боясь дотронуться до его изможденного тела, только улыбнулась ему. Ее улыбка была радостной, но в глазах Том прочитал весь ужас своего положения.

— Скоро придет директор Диппет, наш декан, а также профессор Дамблдор, — сказала она. — Все хотят знать, кто это с тобой сделал.

Ее лицо говорило: «Я знаю, что это были Реджи и Натан! Я знаю!»

Том промолчал.

— Что же… Я очень рада, что ты жив. И очень виновата, что не проследила за тобой, как было должно.

Она помолчала, рассеянно перебирая пальцами свое темно-фиолетовое платье. Потом опустила голову и тихо заговорила:

— Я все же кое-что скажу тебе, Том. Я, признаться, несколько симпатизирую тебе и тому есть причина. Ты напоминаешь мне моего брата Мариуса. Он родился сквибом… чистокровным волшебником, в котором нет дара к магии. Семья отреклась от него, как только узнала об этом. До пяти лет он был всеми обожаемым ребенком, вторым после Поллукса, наследником, а затем лекари Мунго сказали, что в нем нет и частички волшебства, и мать с отцом отвернулись от него. Ему было пять лет, когда самые близкие ему люди забрали у него детство. Его выжгли с семейного гобелена и… — Дорея сглотнула. — Вышвырнули вон. В одиннадцать лет. Они до последнего лелеяли надежду, что это ошибка, что ему придет письмо из Хогвартса, но этого не случилось. Его сплавили нашим бездетным дальним родственникам вместе со скромным мешочком золотых монет. Мне тогда было шесть и я надолго запомнила, как он кричал, плакал и звал мать, а она отвернулась и пошла вверх по лестнице, словно не слышала, как ее зовет собственный сын. Они предпочли предать его, чем выглядеть опозоренными в глазах чистокровной аристократии. И ты мне напомнил его. Одинокий ребенок, у которого никого нет.

Дорея прервалась, взглянула на Тома. Тот молчал, но слушал ее с жадным интересом, и его глаза были широко распахнуты, хоть он и еле-еле дышал, вздымая слабую грудь с проступающими ребрами. Откровение Дореи Блэк было еще одной крохотной частичкой знания, которую Том встроил в свою пока еще хрупкую систему волшебного мира.

— Да, так все и было, — тихонько сказала она. — Я знаю, каково наше общество и какими тебе кажутся твои собственные одноклассники. Наверное, и в приюте было нелегко? Но я хочу сказать, что среди слизеринцев есть и те, кто понимает, как стары и дики наши обычаи. Я тому примером. Не думаю, что ты знаешь, но…

Том глядел на Дорею и думал о том, что на Слизерин она, должно быть, попала случайно. А может быть, как тогда с Реджи, Шляпа предлагала ей иные варианты, но она, следуя указам семьи, пошла проторенной тропой.

— …я лелею эту мысль, — закончила она фразу. Кажется, он что-то прослушал. — Многие относятся к этому отрицательно, но Чарлус чистокровный и несмотря на то, что он гриффиндорец, влияние их семьи крайне велико. Он исходит из очень древнего рода Певереллов, и они очень богаты. Поэтому мои родители были вынуждены признать наш союз, хоть Чарлус до сих пор не сделал мне предложения, — она улыбнулась. — Но он любит меня, я знаю.

Чарлус?.. Чарлус Поттер?

В голове Тома жарко вспыхнули омерзительные картинки из туалета Хогвартс-Экспресса.

Мелисса Кэрроу стонет. Изгибается. Ее обнаженная ступня дрожит.

Чарлус Поттер поднимает голову от ее…

Слава богу, Том сейчас был слишком слаб, чтобы изумляться. И тем более, он не хотел во все это лезть.

— В общем, Том, — она снова улыбнулась прямо ему в глаза, — ты можешь обратиться ко мне за поддержкой в любую секунду.

Том зашелся внутри дряблым жалким смехом.

Через полгода Дорея Блэк покинет Хогвартс, его одноклассники повзрослеют, обзаведутся невестами, состоянием и связями, и прикончат его, Тома, как полудохлую рыбешку, запутавшуюся в сетях.

Вернее, они бы сделали так, если бы Том вовремя ни начал действовать и ни взял все в свои руки, пока добродетельная Дорея прибывала в своих розовых мечтах о принце Поттере.

Минут через десять к Тому заявилась целая делегация.

Дамблдор, Диппет, Слизнорт.

Втроем они окружили его больничную койку под крайне неодобрительные взгляды мисс Шерман, а Дорея учтиво уступила хлипкий стульчик директору. Он уселся на него с видимым усилием, посмотрел на Тома взглядом, в котором было столько жалости, что Реддла затошнило.

— Мы понимаем, что ты не в лучшем состоянии, Том, — льстивым голосом заговорил Слизнорт, недоверчиво оглядывая перебинтованного Тома, словно поверить не мог, что все это произошло у него под носом. — Но мы хотели бы узнать, что произошло.

Том посмотрел на Диппета, затем на Слизнорта и наконец на Дамблдора, который возвышался над ним, заслоняя собой окно, как большая курносая птица. Том открыл рот, облизнул губы и очень хрипло, — ему даже не пришлось притворяться, — сказал:

— Это сделал Хельмут Фальк.

Ух, и какой переполох сразу начался!

Слизнорт крякнул и выпучил глаза, Диппет схватился за сердце, и Дорея тут же начала обмахивать его своим платочком, лицо у нее при этом было перекошенное от ужаса и изумления. Мисс Шерман уже неслась к директору с настойкой наперевес, и только Дамблдор сумел сохранить невозмутимое выражение, но брови его хмурились и глаза ощупывали Тома, будто пытались забраться ему в мозги.

— Хельмут? — наконец не менее хрипло, чем сам Том, переспросил Диппет. — Ты уверен?

— Да, Хельмут.

— В одиночку? — уточнил Дамблдор, приподнимая бровь.

Проклятый старик!

— Он… — Реддл сделал вид, что замялся. — Он что-то сделал со… со всеми, что они… я не знаю, как это сказать…

Все ждали, затаив дыхание.

— Он как-то их заставил…

У Дореи от сказанного округлились глаза, она резко распрямилась и даже позабыла про директора. Брови Дамблдора поползли вверх, а Диппет со Слизнортом осоловело смотрели на Тома и отказывались верить происходящему.

— Все ясно, как день, — забормотал Слизнорт, соображая быстрее всех. — Дурное влияние Дурмстранга. Не удивлюсь, если они с самого первого дня учат пытать людей. О Мерлин, а ведь мы приютили этого мальчика, дали ему кров и крышу над головой!

Слизнорт причитал, как бабка, у которой отобрали кошелку с хлебом.

Завхоз ворвался в больничную палату, склонился над Диппетом и начал горячо шептать ему что-то на ухо, от чего директор побледнел еще сильнее.

— Мы нашли еще одного мальчика в Лесу, — шептал Грей, но от волнения выходило слишком громко, так что все слышала даже Дорея, приложившая ко рту руки. — Это Хельмут Фальк. Он мертв. Задохнулся.

— Как задохнулся? — скрежетнул Диппет.

— Мы не знаем. На шее следов нет. Хотя он выглядит так, словно его горло распухло изнутри и он умер, задохнувшись.

— А что же чары?

— Совершенно чист. В последние несколько суток к нему ничего не применялось.

— Пусть Галатея проверит еще раз, — раздался баритон Дамблдора.

— Конечно, профессор.

— А… — Диппет покачнулся на стульчике. — Что-нибудь еще нашли?

— Да, — лицо Грея стало возбужденным, будто он только и ждал этого вопроса. — Его палочку. Мы проверили последние заклинания.

— И что там?

Наступившая тишина для Тома была мучительной.

Вот он — последний штрих, который завершит созданную им картину.

— Империо.

В директорском кабинете было очень тихо.

Тишина выстилала стены невидимым ковром, тишина струилась в воздухе, тишина сковывала лица собравшихся. Каждый из них говорил красноречивыми взглядами, но боялся нарушить безмолвие первым.

В Хогвартсе погиб один студент, второй был избит, а еще двое — подвержены Непростительному заклинанию, и все это произошло под носом у десятка преподавателей.

— Итак, — устало начал Армандо Диппет. — Случай, как вы понимаете, экстраординарный.

Подле его стола сидел Дамблдор, напротив — Слизнорт, а Шерман, Мэррифоут и Гэри Грей заняли места у дальней стены.

— Родители мальчика прибудут сегодня же, и я должен буду объяснить им произошедшее. Объяснить им его ровно так же, как буду объяснять школьному совету, министерству магии, родителям пострадавших учеников, а также представительству Дурмстранга и, возможно, Визенгамота. Не знаю, проклятие ли это обрушилось на наши головы, или это веяния маггловской войны так дурно влияют на нас. Клянусь, Мерлином, в этой школе случались разные вещи, но такого я не ожидал… Впрочем, довольно демагогии, к делу. Я прошу вас, Гораций, начать первым, как декану факультета, на котором все и произошло.

— Я… я в ужасе, мистер Диппет. Я в ужасе!

— Прошу вас, Гораций, — директор измученно качнул рукой. — Оставим эмоции. Изложите факты.

— Вчера, то есть, простите, сегодня ночью, а точнее уже на рассвете я получил известие о том, что мистер Грей во время ночного обхода школы поймал двух моих учеников. Это были Розье и Лестрейндж. Вдвоем они бежали ко мне в кабинет, чтобы сообщить об ужасном. Я поговорил с ними, и они сообщили ровно ту же информацию, что мистеру Грею несколько минутами ранее — кто-то напал на них и Тома Реддла, и последний так и остался в Запретном Лесу. Они были в ужасе, только бедняжка Натан еще более-менее соображал.

— Это так, мистер Грей? — перебил его Диппет. Он сидел с плотно закрытыми глазами и был похож на мертвеца.

— Да, директор, — Грей почтительно склонил голову. — Все было именно так.

— Хорошо… Ученики что-то сообщили?

— Они сказали, что чувствовали себя очень странно и почти ничего не запомнили. Сказали, что они как будто бы лишились воли, но не полностью и что их заставляли делать разные вещи, но потом они пришли в себя, когда ситуация стала совсем ужасной.

— Империо развалилось, — сухо прокомментировала Мэррифоут из глубины кабинета. — Это обычный случай, если тот, кто его накладывает, мало смыслит в том, что делает.

— Да, я полагаю, это самое верное объяснение… Бедняжки не помнили, кто сделал с ними это. Они сказали, что покинули гостиную, а затем все их воспоминания обрываются.

— Вероятно, на них напали из-за угла, — вздохнул Диппет и мгновением позже широко распахнул глаза, чем изрядно напугал Слизнорта. — Ваши ученики, Гораций, не соизволили ли уточнить, что они делали за пределами гостиной в такой поздний час?

— Я… я… — Слизнорт замялся, улыбнулся, вздохнул. — У них была вечеринка по случаю Хэллоуина, они выпили немного шампанского и им стало душно…

— Вечеринка? — перебил его Дамблдор, с искренним изумлением глядя на ежащегося Слизнорта. — Шампанское? Им же одиннадцать, Гораций!

— Позвольте, Альбус, — тут же ощетинился Слизнорт, — вы не понимаете, с какими детьми мне приходится иметь дело! Это вам не гриффиндорцы! Они избалованы, непослушны, очень богаты, им нельзя просто запретить! Существуют определенные послабления, которые и являются гарантией их послушного поведения!

— Прекрасно, Гораций, — проскрипел Диппет. — Мы прекрасно осведомлены о том, что ты вынужден «терпеть» этих золотых детей и их богатых родителей. О том, как ты их «терпишь», можно с легкостью судить по твоим хоромам, в которых не побрезговала бы жить и королева Англии.

Послышались легкие смешки, Альбус улыбнулся одними глазами, едва поджав губы, а Слизнорт оскорбленно зарделся. Он сложил руки, насупился и недовольно уставился на директора.

— Тем не менее, я понимаю, что к этим детям действительно необходим особый подход, но, судя по всему, ты немного перестарался с этим, Гораций. Едва ли произошедшее хоть у кого-либо здесь ассоциируется с «послушным поведением».

— Виноваты были не мои дети, — резко отозвался Гораций. — Виноват был Хельмут Фальк.

— Он был вверен тебе, как и все остальные. Если ты не мог найти с ним общий язык, нужно было сообщить мне об этом. Итак, что дальше… Мистер Грей?

— Да, директор! — Грей даже немного привстал с кресла, а затем опустился обратно под скептическим взглядом Мэррифоут. — Я последовал в Запретный Лес и действительно обнаружил там Тома Реддла в ужаснейшем состоянии. После чего немедленно левитировал его к мисс Шерман.

— Мисс Шерман?

— Все так и было, директор, — тонким звонким голоском, словно птичка, прозвенела медсестра. — Мистер Реддл был в ужасном состоянии, ужасном! Столько переломов, ссадин, он едва держался и ничего не соображал. Здесь ошибки нет, бедняжка был буквально искалечен.

— Мистер Грей, что дальше? Как вы обнаружили мистера Фалька?

— Довольно просто, директор. Мы исследовали пространство вокруг Тома, к сожалению там была просто жуткая мешанина снега, грязи… но одни отчетливые следы вели прямо вглубь Леса. Мы с миссис Мэррифоут обратили на них внимание и решили посмотреть, куда они приведут. Следы очень петляли, будто мальчик отчего-то бежал, а затем мы нашли его там… там, где нашли.

— И он уже тогда был мертв?

— Да, задохнулся.

— Как это вообще возможно? Просто взять и задохнуться?

— Я… — мисс Шерман робко звякнула своим голосом-колокольчиком, и лицо Диппета подобрело. — Возможно, тут речь идет о сложном аллергическом приступе.

— Аллергическом?

— Да. В Запретном Лесу очень много ядовитых растений, испарений… если бедняжка надышался паров, и его горло начало разбухать, то он мог просто задохнуться. Он ведь находился там не меньше часа.

Директор Диппет молчал довольно долго.

— Мисс Шерман, — очень, даже слишком мягко наконец сказал он. — Речь идет о… о смерти двенадцатилетнего мальчика в Запретном Лесу после того, как он, согласно теории, использовал двух своих одноклассников против их воли, чтобы убить еще одного своего одноклассника. А вы говорите мне об аллергии?..

— Но это правда!

— О Мерлин… — тоскливо протянул Диппет и закрыл руками лицо. Затем он с надеждой взглянул на Дамблдора. — Альбус. Ты здесь не только, как мой друг и советник, но и как тот, кто обнаружил Тома Реддла и привел его в Хогвартс. Что ты думаешь обо всем этом?

Дамблдор обвел коллег взглядом, чуть поджал губы. Его мнение не будет решающим, но из всех здесь присутствующих Диппет никому не доверял так же сильно, как ему и Галатее.

— Это очень странная ситуация.

— Это мы знаем.

— Мне непонятен мотив.

— Мотив?

— Да. Мотив. Я знаю об одном инциденте с участием мистера Реддла и мистера Лестрейнджа, и я мог бы ожидать стычки между ними двумя. Но я ничего не слышал о противоречиях между мистером Фальком и остальными.

— Ты не их декан, Альбус, — недовольно отозвался Гораций.

— Допустим, я что-то упускаю, но для такого преступления, тем не менее, нужен мотив. Нельзя просто наброситься на своего одноклассника с желанием убийства, не имея причины, либо же психического отклонения.

Повисла тишина. Альбус оглядел задумчивые усталые лица, которые сейчас ждали от него чего-то и понял, что никто из них не хочет копаться в этой грязи.

Диппет слишком устал и каждое новое школьное происшествие, коих последние несколько лет становилось все больше, выбивали у него почву из-под ног.

Гораций предпочтет обвинить кого угодно, хоть самого Альбуса, только бы не объяснять родителям своих подопечных, в чем их обвиняют.

Мисс Шерман настолько испугана и взбудоражена видом Тома, что мыслить здраво просто не способна.

Гэри Грей совершенно не заинтересован в поисках истины, потому что для него все ученики на одно лицо — проходимцы и будущие преступники.

Оставалась надежда только на Галатею.

— Я хочу отметить, Альбус, — подала голос Мэррифоут и деловито поправила рукава своего шерстяного жакета, — что у меня есть причина подозревать Хельмута в применение темной магии. Конечно, это не объясняет его мотивы, но ты упомянул о психическом отклонении, а темная магия, как известно, туманит разум. К тому же, мальчик учился в Дурмстранге в один из самых сложных его годов.

— Вот как?

— Именно так. На моем уроке, когда мы изучали искусство дуэлей, мистер Розье воспользовался отвратительным заклинанием, которое однажды использовал его отец. Я была поражена его вопиющей наглостью и не сразу отметила, что это заклинание не должно было оказать такого эффекта. В ту минуту я не придала этому большого смысла, но затем задумалась о том, кто в тот момент был ближе всего к Тому и знал темную магию, кроме мистера Розье. Оставался лишь мистер Фальк. Он стоял за спиной Тома и мог воспользоваться моментом. Но к сожалению, это лишь догадки и доказательств у меня нет, потому что проверять его палочку сейчас уже слишком поздно.

— И тем не менее, — высоко произнес Слизнорт, — вы назначили наказание моему мальчику?

— Ваш мальчик — несносный и избалованный молодой человек, Гораций! Наказание он заслужил.

— А что же Реджинальд Лестрейндж? Он мог быть к этому причастен? — резко спросил Дамблдор, и Слизнорт бросил в него раздраженный взгляд, как копье.

— Совершенно исключено, Альбус, — покачала головой Мэррифоут. — Мистер Лестрейндж едва способен удержать в руках палочку. Поразительная бездарность для представителя его семьи, но было бы глупо ему льстить.

Дамблдор благодарно кивнул в ответ на исчерпывающий ответ.

— Я думаю, директор, мотив здесь абсолютно ясен, — раздался медовый голос Слизнорта. Он сверкал глазами так, будто обнаружил алмаз в каминной золе.

— Вот как?

— Да. Мистер Фальк проучился полгода в Дурмстранге и попал под дурное влияние пропаганды Грин-де-Вальда, которая набрала небывалую силу. Он посчитал Тома нечистокровным и решил чужими руками…

— Гораций, это звучит чересчур даже для выходца из Дурмстранга, — прервал его Дамблдор. — К тому же, мне непонятна еще одна вещь. Почему мальчик бежал? Сначала он едва не убил Тома, а затем просто сбежал?

— Это как раз вполне ясно, — качнул головой Диппет. — Когда ситуация стала критической, сознание мистера Розье и мистера Лестрейнджа все же сумело взять контроль над ситуацией. Они начали понимать, что происходит, Империо развалилось, и тогда они повернулись к Хельмуту. Тот осознал, что его раскрыли, испугался и рванул прочь, они же побежали в другую сторону. А дальше… а дальше его находим мы.

— И тем не менее, Армандо, я думаю, что эта ситуация гораздо более сложная. При ближайшем рассмотрении у каждого есть мотив. Виноват может быть любой и мы обязаны допросить…

— Любой? — удивился Диппет и пронзительно взглянул на Дамблдора. — Альбус, прости меня, но мне кажется, ты предлагаешь допросить двух несчастных одиннадцатилетних мальчишек, на которых не далее, как этой ночью, было применено Империо. Может быть, мы еще заставим их пить Веритасерум? Или ты полагаешь, что это они использовали темную магию, применили Империо, а потом хладнокровно убили Хельмута и теперь лгут нам?

— Нет, конечно нет, — вздохнул Дамблдор.

— Или же ты подозреваешь бедного Тома? Что он, по-твоему, специально позволил избить себя практически до смерти, только чтобы обеспечить себе алиби?!

— Нет.

— Вот именно, Альбус. Нет. Такое даже у меня в голове не укладывается, а я повидал многое за время правления этой школой. Да и что уж тут говорить — я немало наслышан и о твоих подвигах во время обучения. Но мы все совершаем ошибки, это понятно.

Дамблдор, несмотря на легкую усмешку Слизнорта и сухой кивок Галатеи, никак не отреагировал на эти слова.

— К тому же, Альбус, в момент смерти мистера Фалька, если я правильно понимаю, ни Том, ни мистер Розье, ни мистер Лестрейндж не находились с ним рядом. Мистер Реддл в принципе был не в состоянии передвигаться, а мистер Лестрейндж и мистер Розье бежали в школу к своему декану.

— Они могли прежде что-то сделать с Хельмутом, потом с Томом, а потом уже…

— Альбус, ты сошел с ума, — пораженно прошептал Гораций. — Я понимаю, твою неприязнь к слизеринцам, учитывая твое гриффиндорское происхождение, но прошу тебя, удержись от необоснованных обвинений хотя бы в адрес детей! Может быть, тогда и я выдвину теорию о том, что это кто-то из маггорожденных гриффиндорцев решил избавиться от чистокровных детей и подставить их?!

— Я прошу прощения, — коротко и холодно ответил Дамблдор и замолк наедине со своими мыслями, сложив на груди руки.

Все замолчали вслед за ним, и никто не хотел принимать решения. Дамблдор чувствовал подвох, но не понимал, в чем он заключается и не мог прицепиться ни к одной детали. Все действительно выглядело настолько складно, что…

Слишком складно.

— Итак, решено, — Диппет хлопнул рукой по столу и тут же закашлялся. — У нас есть три жертвы, один убийца, мотив и некоторые доказательства. Причина смерти… что там? Аллергический приступ? Будем работать с этим, мисс Шерман, но мне нужны от вас подробные исследования по этому вопросу. Проконсультируйтесь, пожалуйста, с Гербертом Бири. Миссис Мэррифоут, я прошу вас очень тщательно проверить всю школу на предмет темной магии вместе с мистером Греем. Возможно, дело глубже, чем нам кажется, и в этом действительно замешан Грин-де-Вальд. Альбус, помоги им, я прошу тебя, ведь ты единственный здесь, кто очень близко был с ним знаком и знает его методы. Мисс Шерман, следите за мальчиком в оба, я не хочу, чтобы это бедное дитя пострадало из-за нашей неосмотрительности в очередной раз. Гораций… я верю, вы сможете все объяснить родителям потерпевших?

Слизнорт при мыслях об этом побледнел, но кивнул уверенно.

— Ну и… Ну и я возьму на себя Министерство, Дурмстранг и школьный совет. Также я прошу пригласить ко мне остальных деканов. Я хочу поговорить с каждым, чтобы они обратили все свое внимание на учеников из других школ и из Дурмстранга в особенности.

Преподаватели покинули кабинет, оставив Диппета в сумрачном раздраженном расположении духа.

Дамблдор, уходивший последним, обернулся. Они скрестили взгляды с Диппетом на одно краткое мгновение, и Альбус, склонив голову, вышел.

Он знал, что думает Диппет. Он думает, что в происходящей сейчас революции, устроенной Грин-де-Вальдом, виноват еще один человек.

Альбус Дамблдор.