Когда смерть чуть менее ожидаема, чем победа (гет)

В нашей работе, со всей этой дикой концентрацией и постоянным нервным напряжением, совершенно невозможно не искать отдушины и компенсации. Кто-то выплескивается прямо в гонке, кто-то ищет сторонние места применения эмоциям, но в целом истина примерно такова: если держать все в себе, очень быстро придешь в негодность.

В некоторые моменты здорово помогают семья и близкие люди, но не всегда это панацея. В тесном мире «формул» мы тоже по сути одна большая семья — со своими радостями и проблемами, с конфликтами и схожими взглядами — с той лишь разницей, что концентрация тестостерона и адреналина делает нашу семью несколько взрывоопасной, и порой необходимо всерьез сдерживаться.

Но и слабость показывать нельзя. Если ты кричишь, то становишься глух и слеп; если жалуешься — уязвим; если проглотил обиду — в следующий раз по тебе проедутся всеми четырьмя колесами. Я видел каждый из этих исходов и с момента, как сам сел в кокпит, решил: если у меня беда с чувством юмора и самооценкой, то, скорее всего, мне не место в этом виде спорта.

За несколько дней до Гран-При Монте-Карло я позвонил Стефану — мы договаривались о встрече, и он как-то между делом упомянул, что на день рождения кто-то из эксцентричных друзей подарил ему ламу. Зная своего друга и круг его знакомств, я совершенно не был удивлен — это ведь Монако, там может случиться что угодно. Я бы не удивился, и если бы узнал, что ответил Стефан своему дарителю каким-нибудь аллигатором или, чего похуже, заказал его инсценированное похищение (потому что и о таком случае в своей практике Арно мне как-то рассказывал). К сожалению, порой его шутки бывали не очень приятными, а размах мести — непрогнозируемым, хотя если что-то выходило не очень здорово, он всегда искренне сожалел.

Итак, в Монте-Карло я прилетел слегка загодя, во вторник, и мы встретились со Стефаном, как делали это каждый раз с семьдесят восьмого: дружеские объятия, какое-то новое знакомство, умеренные или не очень возлияния — и еще какая-нибудь небольшая дурь. Нам было чуть больше двадцати, когда мы это начали, и чуть больше шестидесяти, когда впервые задумались, что нам больше не двадцать и нужно бы уже поберечь здоровье, но об этом, конечно, уже не так интересно рассказывать.

В том восемьдесят седьмом сразу после встречи в аэропорту мы прямиком отправились на яхту кого-то из друзей Арно — и день пошел по привычному сценарию. Остерегаясь навредить себе и грядущим соревнованиям, я планировал ограничиться лишь легким пивом и видом на идеальное побережье с воды, но кто-то пронес на наш борт немного травки, и я понял, что машину сегодня уже не увижу, хотя честно собирался посетить боксы ближе к вечеру и поучаствовать в брифинге с командой.

Слово за слово — и вот Стефан вдруг припоминает историю годовалой давности с тем развеселым клипом, а затем, закусив косяк и смерив меня взглядом Марчелло Мастроянни (он делал это совершенно мастерски), заявляет, что некая порностудия связалась с ним и ищет меня. Конечно, я ему не поверил, никто бы не поверил, но с Арно бы сталось позвонить Розе и заявить, что ее муж согласился и даже уже поучаствовал в съемках, а наш брак и без того переживал не лучшие времена, так что я просто выкинул Стефана-Мастроянни за борт, потому что мне показалось, что он потянулся к телефону.

Разумеется, сам тут же прыгнул вслед — хоть мы и не были особенно пьяны, но Стефан так безудержно ржал, что я всерьез испугался, что он наглотается воды. Друзья втащили нас обратно на борт — сохнуть и обгорать дальше, но что примечательно: больше Стефан про порно никогда со мной не шутил.

Вечером прилетел и мой гоночный инженер — тоже раньше, чем ему следовало. Бо нравилось в Монако, но отнюдь не из-за каких-то вечеринок, «звезд», дворцов и принцесс. Он был очень простым в общении и честным деревенским парнем, но по его собственному признанию и при всех наших прекрасных отношениях он находил поразительную радость в том, что именно в Монте-Карло я был занят работой больше него. С Бо Паркером мы работали еще в «Лоусоне», и после закрытия команды я забрал его с собой в Альфа Ромео.

Мы встретились в гостинице и провели свой мини-брифинг прямо в холле, обложившись тонной бумажных заметок Бо, которые он наваял, пока я пропускал тесты, валяясь в больнице. Благодаря этому в среду среди прочих участников команды я уже не выглядел проболевшим семестр студентом, хотя работа с обновлениями заняла целый день, и освободился я уже затемно.

Кай дождался меня у боксов, и мы вместе пошли в отель, где к собственному удивлению я вывалил ему все сложности текущих отношений с Розой, не получив от него ни слова о себе. Мой напарник не давал советов и не особенно комментировал мои слова — он слушал, а я, видимо, просто должен был кому-то выговориться: меня здорово угнетало то, что я даже ни разу с момента прилета не позвонил жене, а все потому, что по-детски злился на ее непонимание. В моей голове это звучало примерно как «ведь я гонщик, это такая работа», но мысль поставить себя на место Рози мне тогда никак не приходила. Мы постоянно рисковали: на трассах, в самолетах, по пути на трек из гостиницы, а порой, как выяснилось позже, опасно бывало даже в боксах, — должен был я бояться всего этого?

Ночь я провел очень дурно и перед самым рассветом уже страстно желал, чтобы поскорее пришло время ехать на трассу и гонять не эти мысли, а машину, несмотря на то, что чувствовал себя откровенно не отдохнувшим.

Неудивительно, что все это сказалось на моей езде.

Я знал эту трассу как самого себя, но в квалификации умудрился ошибиться на выходе из тоннеля и чиркнуть по бордюру в заносе. И тут же сзади меня кто-то «догнал» — удар был мощный, но, к счастью, до отбойника там оставалось еще прилично места, и пострадала только задняя аэродинамика, так что машина могла еще вернуться к борьбе, хоть и не сейчас — с места аварии ее забирал эвакуатор.

От удара заныли ребра, и я никак не мог выдернуть ремни, чтобы вылезти, но подоспела внезапная помощь, и руки в черном вырвали чертовы замки. Пояс с вязью «Фернандо Ласаро» замаячил в моем визоре — кажется, испанец уже вознамерился вытаскивать меня из кокпита, но я снял руль и выбрался самостоятельно. Я оглянулся, чтобы увидеть ободранный нос его «Порше» позади, еле увернувшуюся от столкновения с нами «Альфу» Кая и, как по заказу, въехавшего в него «Макларен» Эда. Чудесная компания и чудесный завал. Кросс выскочил из машины, швырнул руль и ожидаемо взорвался возмущениями: мы испортили ему идеальный круг, а он наверняка шел на какой-нибудь рекорд. Мы же с Фернандо просто пожали друг другу руки. Он еще что-то сказал, но я не расслышал — не распознал слов в его акценте (а он был ужасен), но было очевидно, что испанец спрашивал о самочувствии, и я показал ему большой палец.

Все наши четыре машины в четверг больше не стартовали, и если мне теперь было чем заняться непосредственно руками и я сам лично ничего этого не слышал, то Кай мне в подробностях рассказал, как кипел Эд и какими эпитетами он награждал нас троих. По всему выходило, что мы, пожалуй, стали его личными демонами, и это было хоть и смешно, но совсем не весело, потому что Эд поднял вопрос участия в гонке травмированных пилотов — и тут нам с Фернандо вполне могло грозить отстранение от соревнований.

Руководство обязало нас пройти медицинское обследование, причем немедленно, так что где-то в полдень мы просто уехали в больницу прямо с трека.

Смотревшего меня врача мне удалось убедить, но с огромным трудом. Я перешел на родной для него французский, как мог сетовал ему на британского врача-перестраховщика, убеждал в том, что у меня вообще ничего не болит и не болело, улыбаясь, переносил все его ощупывания и в конце концов получил свой официальный допуск. В регистратуре поинтересовался, здесь ли еще испанец. Оказалось — еще здесь, и я решил его подождать, раз уж мы в тот день так плотно «познакомились» и разделили проблему. Он освободился на час позже меня, и я был удивлен тем, что он, выходя из больницы, совершенно не хромал, хотя я помнил, что еще утром на трассе его проблемная нога очевидно доставляла ему неудобства.

Мы спустились к привезшему нас автомобилю и оперативно вернулись на трассу, чтобы торжественно вручить наши билеты стюардам, и вот тут хромота Фернандо вернулась: в больнице хитрый испанец просто предоставил для обследований другую ногу. Пожалуй, если бы у меня была «другая» голова, я поступил бы точно так же.

К сожалению, из-за этого внепланового визита к эскулапам мы пропустили всю первую квалификацию и брифинги, и оставалось только надеяться на конспекты Бо и что Кай поделится, что там происходит с модификациями на его машине — болиды хоть и были разными, но это все же лучше, чем ничего. Дарио, наш директор, заглянул ко мне вечером справиться о результатах, хотя я думал, что навестит меня мой напарник, но тот не появился.

Ну, а наутро уже были расписаны наши раздельные планы по спонсорским обязательствам, и нам с Каем так и не удалось увидеться до самой вечеринки на яхте его отца, где наконец-то мы должны были участвовать вместе. Но до этого у меня было важное дело.

Я позвонил Стефану и для начала припомнил ему идиотские порно-шуточки.

— Ты должен мне, — как можно серьезнее заявил я, не давая Арно ни секунды на возражения, — И я возьму твою ламу.

А еще я сказал, что не обещаю, что смогу вернуть ее назад. Подозреваю, зверь и не был ему особенно дорог, потому что Стефан никогда не говорил мне про возврат или какое-то возмещение своего дорогого подарка.

В том, что я задумал, мне экстренно нужна была помощь — хотя бы просто дополнительная пара рук. Я постучал в номер Кая, но мне никто не открыл — возможно, он уже был на пристани со своей дневной акцией с «Эллидой» и не собирался делать перерыв между событиями — и тогда я почему-то сразу подумал о Фернандо. Не о Бо, например, или еще ком-то из Альфа Ромео, а об испанце. Видимо, настолько меня впечатлил день вместе накануне, что я сразу от двери напарника отправился к нему — их номера оказались на одном этаже.

Дверь была приоткрыта, и отчетливо слышался звук работающего душа. Я постучал громче и окликнул хозяина, на что получил совет подойти поближе. Фернандо обнаружился в ванной, и я, без тени сомнений, рассказал ему весь свой план, пока он намыливался за шторкой.

Я знал, что Эд будет отсутствовать чуть дольше меня — у Макларена в этот вечер были свои спонсорские обязательства — но не настолько дольше, чтобы я мог все успеть в одиночку. Фернандо должен был забрать ламу и привести ее в отель, и я очень надеялся, что такая ответственность его не испугает, но испанец даже посмеялся, сказав, что знает этих животных и что проблем не будет — доставит в лучшем виде.

Что ж, оставалось только договориться с персоналом и по возможности не задерживаться. Мы распрощались на пороге, и я пошел подкупать портье.

На вечеринке в заливе наконец мы с Каем воссоединились, чтобы презентовать нашу ничем не примечательную обновленную версию болида. Это стандартная практика: конструкция изменилась всего на пару миллиметров, но представить публике это необходимо как революционное нечто, способное принести победы, кубки и вообще сделать семимильный скачок в гражданском производстве, потому что Формула просто обязана выдавать какие-то грандиозные решения для автомобилестроения в целом. Иначе зачем мы вообще существуем?

Ничего этого, разумеется, наше обновление не могло. Кай уже успел мне пожаловаться, что его машина стала чуть ли не хуже, чем была, но я знал, что он, как всегда, сможет объездить и это чудовище, так что не волновался раньше времени. Сам я после выноса за тоннелем даже не успел понять, что было не так, — в тот день все было не так. Но мы отработали презентацию, и после мне пришлось покинуть мероприятие, потому что оно стало затягиваться, а я позволить себе задержаться никак не мог. Я не стал ничего говорить о своей задумке Каю, потому что не был уверен в том, что он это одобрит и вообще сможет удержать в тайне, ну а его помощь все равно уже не требовалась.

Фернандо действительно сделал все в лучшем виде — я без проблем нашел их с ламой у входа для персонала, и нас пропустили, попросив только вести себя как можно тише и не беспокоить других постояльцев. Мы, конечно, покивали в ответ, но я точно знал, что в эту ночь проснутся многие, кто имел несчастье уснуть в пятницу вечером в своем номере. Глупцы!

Пока мой испанский коллега по акции таился в подсобке за углом, я постучался к Эду. Было тихо, никто не отзывался, и я открыл номер выпрошенным заранее ключом.

Совершенный порядок, будто там никто даже не жил, если б не спортивная сумка на стуле, — это было одновременно и завидно, и раздражающе, и идеально-предвкусительно. По моим данным, у ламы было около часа на безраздельное властвование в номере, так что мы с Фернандо уселись на маленькой общей террасе на том же этаже и стали ждать начала шоу.

Нашу неспешную беседу об истории гонок в Монако прервал дикий вопль и тут же — звуки щелкающих замков в коридоре. Трудно было сказать, принадлежал голос животному или Эду, но мы с удовольствием присоединились к публике, которая уже начала собираться в коридоре. Я нашел тут Тино, инженера Кая, и попросил его позвать напарника — негоже было ему пропускать такое зрелище.

То ли лама была напугана криками, то ли просто ей понравилось в номере, но на попытки Кросса ее вывести она не реагировала — нам, зрителям, в проем двери едва было видно ее кучерявый зад, который не сдвинулся с места, несмотря на ругань хозяина номера. Народ все прибывал, но, уже полностью довольный, я не стал дожидаться развязки и отправился к себе — отдыхать. Стыдно было бы запороть и вторую квалификацию и будущую гонку — чего ради стоило тогда сюда лететь и расстраивать Розу?

Наутро оказалось, что кто-то еще подхватил шутку и за ночь нарисовал специально для Эда огромный плакат с кривой ламой — про него рассказывали в боксах, а на гонке расстелили на видном месте посреди болельщиков и даже несколько раз показали в трансляции. Лама-ажиотаж был вовсе не удивителен, потому что Эд и его взрывной характер мало кому из нас импонировали, но сколько бы лам ни побывало в его номере, в квалификации его «Макларену» тогда не было равных, а я оказался только четвертым, уступив ему целых две секунды.

Я знал, что два «мака» впереди меня и «Порше» Фернандо между ними со старта рванут вперед как тройка мустангов, поэтому рискованно выбрал мягкие шины, чтобы отставать как можно меньше, хотя порядочно рисковал их износом, но расчет оказался верен: несмотря на ранний пит-стоп, мне удалось отыграть два места, хотя на финише между нами с Эдом оказалось почти пятнадцать секунд.

Что ж, монегасская справедливость для моего соперника наконец-то восторжествовала: это было его четвертое здесь выступление и только первая победа. Эд был счастлив, говорлив и благодушен, а на пресс-конференции вообще упомянул, что накануне друзья сделали ему эксклюзивный подарок, который помог завоевать первый его Большой шлем. Разумеется, журналисты что-то про ламу уже знали, а потому из этой шутки выросла очень резонансная новость: Эд вроде как обзавелся лохматым талисманом.

Я тогда всерьез задумался над его реакцией. Это было очень по-взрослому — принять такую не самую милую шутку и обратить ее себе на пользу. Эд действительно был несколько нервным, но при этом крайне целеустремленным гонщиком. Он делал все возможное, чтобы выиграть, даже если нужно было давить на слабости и мозоли соперников. Эта тактика не очень подходила для меня лично, но тогда я внезапно понял, что Кросс поступал так не из ненависти вовсе. Значило ли это, что он считал меня своим реальным конкурентом?

Перед вечером победителей я позвонил Стефану — рассказать о судьбе его «подарочка», но тот уже все знал даже лучше меня: оказалось, что наш отель уже выкупил ламу у Кросса, чтобы сделать ее собственным талисманом и достопримечательностью. Да, пусть на тот момент Стефан уже не имел отношения к спортивному миру, но у него оставалось полно связей в этой области, впрочем, как и во всех сферах, что были хоть как-то задействованы в Монте-Карло.

Каждый раз, когда мы встречались, а я непременно навещал княжество хотя бы пару раз в год, он звал меня переехать (и действительно мог бы в этом здорово помочь), но сам все никак не приезжал ко мне. Мы пересекались с ним по всему миру: в Швеции, на Майорке, в Японии, один раз даже компанией ездили в Боливию, и только в 2001-м он наконец-то навестил мое скромное жилище, лес вокруг которого к тому времени приобрел совершенно дикие черты (к тому же я несколько раз расширял границы своих владений, выкупая небольшие участки по соседству). Стефан был впечатлен, но, кажется, так и не понял, почему я предпочитаю свою дикую чащу Лазурному берегу. Наверное, со своими рассказами об иценах и камнях эпохи железного оружия, я и сам казался ему диким, но после того первого оттянутого визита он все же стал приезжать к нам стабильно раз в год с кем-нибудь из своих друзей или подружек — мой лес стал для него чем-то вроде аттракциона, который он с удовольствием показывал другим.

Однажды Арно сказал мне, что не женится, пока я не перееду в Монако, а я парировал, что рассмотрю переезд только ради присутствия на его свадьбе. Мы оба сдержали свои обещания: я всю жизнь прожил в Роутоне, а Стефан никогда не был женат. Наша дружба продлилась больше полувека, пока его не прикончил рак легких, и он был единственным за последние сорок лет, с кем после смерти я говорил у своего камня.

В тот же день в восемьдесят седьмом Арно звал меня остаться с ним еще на пару дней — он собирался в мини-путешествие вдоль берега, но я знал, что не могу задерживаться, и отказался. И точно так же поступил с лестным предложением Фернандо отдохнуть у него дома в Испании, которое он сделал мне, когда мы вроде как должны были наслаждаться нашим подиумом и веселиться, а не договариваться, как поскорее сбежать с собственного праздника.

Я должен был наконец-то повзрослеть и наладить отношения с Рози. Теперь, когда напряжение гоночного уик-энда отпустило, это было единственное, о чем я вообще мог думать.

Примечания:

https://clck.ru/FMozF

а вот эта идея курилась долго, очень долго) и как следствие, не могла не оказаться простебанной))

https://clck.ru/HEaGr