Крыса (джен)

Ойген еще долго сидел и смотрел в хаотично пляшущее в камине пламя. Пожалуй, Беллатрикс, во многом права, и он, как и она сама, и вправду до сих пор частично пребывал там, в Азкабане. Нельзя выйти из заточения, сразу же окунаясь в войну и вспомнить, как это, вообще — общаться с обычными человеческими существами… людьми, исправил он сам себя — после дементоров.

Слишком сложно.

И потом… он ведь и сам — технически — делал то же, что делали его слепые и безголосые спутники: заставлял вспоминать. Разве что своих жертв он не ел, а просто наблюдал события их глазами — но ведь это детали.

Он поднял чарами в воздух созданную Беллатрикс статую и заставил упасть её на постель — а затем, усевшись на самый край, превратил Петтигрю в человека и, достав белоснежный платок, заботливо утёр ему слёзы и нос.

— Интересно, что ты оплакиваешь сейчас... — задумчиво проговорил он. — Я пока что не очень понимаю причины — но это очень любопытно, ты знаешь? Я понимаю, Питер, — он убрал платок и закинул ногу на ногу, — тебе всё это неприятно. Но мы должны поймать мальчика... а лучший способ кого-то поймать какой? — он улыбнулся, и Питер сдавленно всхлипнул. — Правильно, — Ойген кивнул. — Лучше всего сделать так, чтобы кто-нибудь из его товарищей захотел его выдать. У нас в подвале сидит девочка, — он вновь улыбнулся, — которая вполне могла бы этого захотеть. И у неё получилось бы — но, — он щёлкнул языком, — для этого ей нужно быть искренней. Такой же, как ты, когда выдавал своего друга Джеймса, — он, улыбнувшись опять, потянулся к Петтигрю и погладил его по щеке, зная, что для него это была один из самых жутких вещей, которые тот видел. Такой лёгкий и ласковый жест... — Понимаешь, нам надо сделать из девочки такую, как ты, — проговорил он проникновенно. — Чтобы она могла, глядя в глаза мальчику, привести его к нам. Так, как ты это сделал. И я пока что не до конца понял, что происходило в твоей душе... но я пойму, — пообещал он. — Как только найду тот момент, когда ты допустил это... твой первый порыв. Мне кажется, мы почти дошли до него, как считаешь? — поинтересовался он — и поднявшись, велел: — Отдыхай. Мы завтра продолжим.

Ойген достал из воздуха ещё одно яблоко и, подбрасывая его, удалился. Но когда дверь захлопнулась за спиной, заставил его исчезнуть. На самом деле Ойген даже не мог откровенно сказать, что яблок он не любил — они были так долго далеки от него, что теперь оставляли его полностью равнодушным. Но ему нравилось их держать, ощущать ладонями их гладкую, покрытую тонким воском кожицу, нравилось ощущать их запах и слышать звук, что они издавали, если щёлкнуть по ним или постучать. Он действительно даже не задумывался о том, чтобы съесть хоть одно — просто носил с собой, и на столике у его кровати всегда лежало два или три свежих плода. По странной прихоти, которую он не мог объяснить, они начинали появляться и в других местах, всюду, где он задерживался. Он оставлял яблоки, как оставляют след, будто он боялся потеряться без них и не найти дорогу назад.

Какие глупости лезли ему порой в голову… Ойген встряхнулся — он думает не о том. Ему нужно было отыскать оставшиеся кусочки мозаики, чтобы её воссоздать. Но контур, пожалуй, уже, в целом, сложился. И можно было бы самому…

Но нет. Ойген вовсе не торопился. Когда он закончит с Питером, ему придётся приступать ко второй части — и переходить от своих изысканий к творению. Ему предстояло создать предателя.

А с этим он совсем не спешил.

На самом деле, ему вовсе не было нужно начинать настолько издалека. Вовсе нет — и он сам порой себя спрашивал, только ли дело в том, чтобы потянуть время. И не пытается ли он взять на себя роль не только исследователя, но… может быть рока, которого Петтигрю страшился и избегал? Хотя кто утвердил его в этом праве?

Тёмный Лорд — отвечал самому себе Ойген. Возможно, он и не имел в виду ничего подобного, но его мысли бродили слишком туманными тропами. Впрочем, Ойгену было достаточно знания, что Питер Петтигрю больше не имел для него особенного значения. Не больше, чем палый лист, и если Ойген хотел…

Нет. Повелитель бы не стал возражать, даже если бы тот внезапно умер. Или сошёл с ума — что сейчас представлялось Ойгену более вероятным. И, пожалуй, его тоже устроит подобный исход… только лишь не сейчас.

Пока для Петтигрю было рано.

Иначе придёт черёд той девочки из подвалов.