Время толерантности (гет)

— Альбус, ну пойдём, это ведь и твой День рождения! — Лили тормошила его и пыталась вытащить на общее празднование в гриффиндорской гостиной. — Ради меня!

— Так это «мой День рождения» или «ради тебя»? У меня нет настроения, Лили, — отмахнулся Альбус. Если честно, у него теперь никогда не было настроения. Глядя на сестру, весёлую, разрумянившуюся и довольную, он почувствовал невольный укол зависти. «И дёрнул же меня Мерлин требовать с неё Обет, — думал он, — мне бы такую короткую память... или лёгкий характер. С Розой помирилась, с депрессией справилась, с ребятами отношения отличные. А вот я...».

— Альбус, ты с ума сошёл? — Лили забежала с другой стороны и посмотрела на книгу, которую он читал: это был учебник по Трансфигурации. — Ты читаешь учебник в единственный день, когда уместнее было бы напиться с друзьями. Обычно у тебя всё бывает наоборот. До СОВ же ещё месяц!

— Всего месяц, — если честно, учебник был нужен ему, просто чтобы попробовать отвлечься. — Потом я скажу, что это ты была виновата, — Альбус не удержался и улыбнулся сестре. Может, она и была права: нет смысла топить тоску в Трансфигурации, если можно сделать это в контрабандно пронесённом огневиски. — Знаешь, маглы говорят, что ночь на первое мая — это проклятое время, когда рождаются тёмные колдуны.

Лили фыркнула и сморщила носик.

— Ну, так это же маглы говорят. А ещё — что у беды глаза зелёные и что рыжие приносят несчастья, а близнецы — тем более...

Она задумчиво загибала пальцы, живое олицетворение всех суеверий на свете, — и Альбус расхохотался:

— Знаешь, я думаю, что они не так уж неправы.

Лили обиженно надула губы.

— Последний раз тебя прошу, будь нормальный человеком и иди пьянствовать! — сестра буквально тащила его за край мантии, и Альбус не стал препятствовать. Так и быть, он сделает последнюю попытку перестать отталкивать от себя друзей и снова стать нормальным гриффиндорцем. В конце концов, это и его День рождения.

* * *

Учебник по Трансфигурации больше не нужен. Вчера Альбус сдал СОВ, хорошо, плохо — уже не изменишь. Последний экзамен. Поджидая Розу у дверей гостиной Рейвенкло, он гадал, что она сейчас делает. Наверное, сдаёт книги в библиотеку, потому что уже завтра — Хогвартс-экспресс до Лондона. После каникул все вернутся обратно на том же экспрессе. Кроме него: Альбус тайком от всех подал документы в Дурмстранг. Подальше от Слизерина и Гриффиндора. Подальше от Розы. Это то, что ему сейчас необходимо. Он слабак? Пусть, неважно. Он просто устал проигрывать.

Месяц назад, на своё шестнадцатилетие, Альбус Северус Поттер понял, что остался один. По своей вине или по чужой — уже не имеет значения. Не стоило так напиваться. Не стоило хамить девушке Тома Крэна просто за то, что она с Слизерина: «Высокомерные ублюдки!». «Тебе ли говорить о высокомерии, Поттер», — черноволосая слизеринка хлопнула дверью, за ней побежал Том. Остальные отшатнулись от Альбуса, а Коллинз, староста Рейвенкло даже сделал ему замечание. Надавил на больное место: «Не стоит ненавидеть Слизерин из-за одного Скорпиуса, с которым у тебя семейные счёты». И здесь Альбус пошёл вразнос...

Он устало прислонился к каменному косяку спиной. Затылок и лопатки приятно холодило. Нет. Сюда он больше не вернётся, достаточно уже с него этого позора. На лестнице послышались быстрые шаги. Альбус встрепенулся. «Хоть бы это была она. И хоть бы она была одна!». Слабость, тоже слабость. Встретиться, поговорить. Последний раз.

Роза явно спешила. Но увидев Альбуса, остановилась и приветливо улыбнулась. Она была единственным человеком, кто ещё верил в Альбуса Северуса Поттера. Она общалась с ним, как будто ничего не произошло. Жестоко отругала тогда, но простила. Или сделала вид, что простила. Иллюзия, но до чего было приятно просто говорить и не прятать глаза.

— Привет, Альбус. Что ты здесь делаешь? Не смог замок открыть? Давай я тебя проведу.

Кузен как-то странно, задумчиво на неё посмотрел, как будто видел в первый раз. Его глаза оттенка морской волны, подсвеченные заходящим солнцем, показались Розе печальными и испуганными, как будто у него был какой-то секрет, который мучил его. «Ярко-голубая бирюза называется зрелой, зелёная — мёртвой. А оттенка морской воды — традиционно именуется больной», — почему-то вспомнилась ей лекция Слизнорта. Глаза цвета больной бирюзы — что за глупость лезет в голову? Роза склонила голову набок и пристально взглянула на Альбуса, пытаясь отгадать причины его тревоги. Он смутился и как будто проснулся.

— Нет, нет, что ты Роза. Я... — он склонил голову. Роза посмотрела на него с беспокойством. Альбус выдержал паузу, как будто ему сложно было собраться с силами, помотал головой и вытащил из складок мантии светло-бирюзовый конверт, — ждал тебя, чтобы отдать вот это.

— Что это? — она подняла бровь и осторожно взяла свёрток в руки. На конверте было написано «Розе Уизли лично в руки». Роза вопросительно подняла взгляд на кузена — что такое он хочет сообщить ей, если не может сказать?

Альбус закинул руку за голову, смущённо взъерошил волосы и начал говорить, обгоняя себя, спеша, путаясь:

— Это... мой дипломный проект. Этот конверт — как громовещатель, только наоборот. Если открыть его раньше времени, то... — он изобразил руками взрыв. — А когда конверт побледнеет и станет белым, его можно открывать. Хорошая штука для Министерства и для закрытой почты, как думаешь? — он посмотрел на неё по-собачьи вопросительным взглядом, вроде бы и радостным, но неуверенным.

У Розы отлегло от сердца. Оказывается, её кузен-шалопай всё-таки нашёл себе занятие, имеющее что-то общее с высшей магией. Более того, он тревожится, как она воспримет его изобретение. А ведь идея действительно была стоящей! Она посмотрела на брата восхищёнными, сияющими глазами.

— Альбус, но это же чудесно! Это... такая сложная магия. Просто потрясающе! Я думаю, его с удовольствием будут использовать. Всегда знала, что ты прославишься, — Роза порывисто обняла его. Странно, но кузен безвольно обвис в её объятиях, как будто его внезапно покинули силы. — А когда его можно будет открыть? — она отстранилась и ещё раз посмотрела на конверт.

— Часов через шесть. Когда он весь станет белым, даже печать, — Альбус показал на ярко-бирюзовую печать на тыльной стороне конверта. — Ну ладно, мне пора, — он грустно улыбнулся и собрался уходить.

— Альбус? — Роза снова встревожилась. В последнее время она больше не слышала о странных выходках кузена, но значило ли это, что с ним всё в порядке? Вряд ли меланхолия Поттера была более естественна, чем драки и ссоры. Может, ему надо с кем-то поделиться своими мыслями?

— Да? — он стремительно обернулся и опять посмотрел на неё тем же собачьим взглядом.

— Всё в порядке? Может... — она неуверенно повела плечами, — ты хочешь поговорить о чём-то или...

Альбус на секунду замер. Казалось в нём идёт внутренняя борьба: сказать или нет. Но он всё-таки не решился.

— Нет, — он покачал головой. — Нет, Роза, всё нормально. Это я так... — Альбус сделал неопределённый жест рукой. — Наверное, переволновался из-за экзаменов. Пока!

Может, он бы добавил и что-то ещё, но с другой стороны галереи приблизился Скорпиус Малфой. Чмокнув Розу в щёку и обняв её, он что-то спросил. Альбус уже этого не слышал. Он просто повернулся и пошёл прочь. И если Скорпиус с неудовольствием скользнул глазами по его удаляющемуся силуэту, то Роза даже не заметила, как кузен исчез — как оказалось, на долгие годы. В конверте, который Роза держала в руке, было два письма: одно ей самой, другое — родителям и сестре. Альбус писал, что решил сменить обстановку, и просил его не искать. «Это был твой последний шанс сказать ей, — думал он, касаясь заранее приготовленного портключа, — и ты его не использовал».

* * *

Несколькими часами позже Роза и Скорпиус в последний раз отрыли двери Комнаты Несправедливостей. Скорпиус хотел поблагодарить Снейпа за то, как тот подготовил его к экзамену по Зельеварению. И хотя до объявления оценок оставалось ещё несколько месяцев, ничего кроме «П» по этому предмету он не ожидал.

— Вы будете первым Малфоем, который пристойно сдал Зельеварение. Хотя я бы Вам поставил не больше, чем «Выше ожидаемого». И только потому, что ожидать я мог только самого худшего, — откомментировал директор. — Искренне надеюсь, что Вам не придёт в голову делиться рецептом Вашего успеха.

— Что Вы, директор, он же слизеринец, — улыбнулась Роза и незаметно толкнула Скорпиуса в бок. Тот, как обычно, удивился, насколько свободно Роза общалась со Снейпом, не обращая внимания ни на колкости зельевара, ни на его настроение.

Снейп даже позволил себе усмехнуться.

— Что ж, в таком случае, думаю, он не откажется от того, что я предложу, — директор вперил в Малфоя свой взгляд, а тот с удивлением отметил, что чёрные глаза смотрели абсолютно спокойно. В них больше не блестел ни гнев, ни отчаяние, — вообще ничего. — Мы уже договорились, что он меня отпустит, когда я попрошу. Время настало. Но я хочу замедлить процесс деградации его знаний, — Снейп ещё раз усмехнулся, но слабо, как будто через силу. Казалось, он устал даже от необходимости быть язвительным. — В директорском кабинете осталась моя библиотека. Если Вы, Малфой, скажете Минерве, что я отдал её Вам, она не станет перечить. Библиотеку необходимо беречь от детей, домашних животных, Поттеров и потомственных пироманов из клана Уизли. В остальном — считайте её своей.

— Так Вы действительно... решили уйти сегодня? — спросила Роза, почувствовав лёгкий холодок, несмотря на душное тепло комнаты. — Что мы должны делать?

Снейп ничего не ответил. Просто отошёл к окну на заднем плане картины и закрыл его. Теперь свет шёл только из приоткрытого дверного проёма, слишком узкого, чтобы в него можно было пройти. После чего вернулся в раму и продолжил:

— А сейчас слушайте меня внимательно. Это моя последняя попытка, потому что если я опять открою глаза и увижу очередное поколение Уизли, Поттеров, Малфоев, Блэков и Лонгботтомов, не говоря уже о потомках Грейнджер, то перестану верить, что у волшебников бывает загробная жизнь. Должно сработать. — Снейп прикрыл глаза, сжал пальцами переносицу и глубоко вздохнул. — Откройте дверь на дальнем плане картины, а потом закройте её за мной.

— Алохомора! — одновременно произнесли Скорпиус и Роза. Дверь на картине раскрылась нараспашку. Как оказалось, выходила она вовсе не на городскую улицу, а на какой-то загородный, сельский уголок. Даже тропинок в высокой траве не наблюдалось. В проёме виднелся луг, а чуть подальше — холм с растущей на нём старой ивой. У подножья холма протекала река. Снейп секунду помедлил, — его фигура резко вырисовывалась на фоне дверного проёма — а потом шагнул наружу. — Коллопортус!

На картине воцарилась абсолютная темнота. Затем и сам холст начал постепенно развеиваться, как дым или туман. Через минуту перед Розой и Скорпиусом была только пустая рама, позади которой виднелась каменная кладка стены Выручай-Комнаты.

* * *

Два года спустя, в последний день в Хогвартсе...

Малфой шёл по тёмной галерее, патрулируя территорию. После экзаменов студенты, притихшие было на время сдачи ЖАБА, снова начали устраивать по ночам всякие каверзы. Особенно старались те, кто подозревали, что экзамены сдали плохо. Видимо, хотели прославиться напоследок, ведь увидеться с Хогвартсом снова большинство из них не планировало.

Но эта галерея была довольно спокойной: отсюда приходилось снимать разве что одиноких мечтателей, влюблённые парочки и курильщиков: подростки из магловских семей часто приносили эту странную привычку в школу. Вот и сейчас в окне белела рука с зажатой сигаретой. Обладатель, вернее, скорее обладательница запрещённого аксессуара скрывалась в тени ниши.

— Пятнадцать баллов с факультета, — привычно озвучил Малфой, подходя и пытаясь опознать дом, которому принадлежала нарушительница. Девушка выступила из тени, и Скорпиус узнал Лили Поттер.

— Арестуешь меня? — развязная походка и магловская одежда: обтягивающие джинсы и полупрозрачная туника с длинными рукавами. Лили улыбалась, на белых зубах и бледной коже блестел лунный свет. Она даже не затушила сигарету, продолжая держать её в руке.

— Я проведу тебя в башню Гриффиндора, — Скорпиус безразлично кивнул и жестом позвал её следовать за собой. Но про себя отметил, как сильно изменилась Лили за три с половиной года, прошедшие с той сцены на Святочном Балу. Та же красота фарфоровой куклы, почти аристократическое лицо с тонкими чертами. Конечно, повзрослела и похудела: очертились скулы, глаза запали глубже и распахнулись шире, губы казались крупнее и ясно выделялись на лице. Но что-то было не так. Восемнадцатилетняя колдунья в каком-то смысле даже постарела. Она уже не казалась навязчивым лёгким мотыльком, вульгарным в своей непосредственности. Наглость, сквозившая в каждом жесте, была вполне расчётливой. Она нарывалась: на разговор, на скандал, хоть на какую-нибудь реакцию. И точно — Лили не тронулась с места.

— Не хочу, мне и здесь неплохо.

— Я имею право Вас заставить, мисс Поттер, — бесстрастно констатировал Малфой, как уже давно отвечал на любые претензии со стороны младшекурсников и одногодок. Сигарета в руке Лили погасла и левитировала куда-то в окно.

— Опять твои штучки отличника, — Лили с сожалением проводила взглядом окурок, прежде чем повернуться к нему лицом. — Ну почему нельзя позволить человеку просто побыть наедине с собой? — она передёрнула плечами и с осуждением вперила свой взгляд в Малфоя. — И почему на «Вы»?

— Наверное, потому что ты нарушаешь комендантский час и не собираешься реагировать по-хорошему, — Малфой с раздражением подумал, что потерял на эту бессодержательную перепалку почти пять минут. Уже давным-давно пора было проводить её в гостиную и идти дальше. — Хочешь, чтобы я оштрафовал Гриффиндор ещё на пятнадцать очков за двенадцать часов до прощального ужина?

— Да мне плевать, — Лили зло полоснула по нему взглядом тёмных глаз, едва заметно поблёскивающих в лунном свете. — И на Гриффиндор, и на баллы, и на экзамен, — а потом добавила, неожиданно жалостливо: — два года, как Альбус ушёл из Хогвартса, и от него ни слуху, ни духу.

— Ничем не могу помочь, — Скорпиус развёл руками. — Я даже не могу сказать, что сожалею. Без него стало спокойнее, — он не выдержал, и в его голосе промелькнул гнев.

— Святой Мерлин, какая у вас с ним взаимность, мне бы так, — с притворным сожалением вздохнула Лили. — Хотя, может, в этом всё и дело?

— Не понимаю, о чём ты, — Скорпиус поморщился и стряхнул воображаемую пылинку с мантии. Разговоры с Лили всегда заводили не туда, куда должны были. И этим раздражали его ещё больше.

— О том, дорогуша, — Лили снова нахально ухмыльнулась и сделала шаг в сторону Скорпиуса. — Мне всегда казалось, что в тебе есть какой-то... — она щёлкнула пальцами, — секрет, тайна, скелет в шкафу! Я и сейчас так думаю, — она подошла ещё на шаг и распахнула глаза, резко взмахнув ресницами в своей привычной манере. Теперь ей приходилось смотреть на него снизу вверх: Скорпиус был выше, а она к тому же стояла босиком. — Знаешь, это многое бы объяснило! Ты такой брезгливый, аккуратный, так мило разбираешься в женской одежде... — она издала короткий смешок, но резко оборвала себя. Глаза снова стали мрачными. — Мне ещё никто, ник-то не отказывал, — в хрипловатом голосе послышались нотки угрозы и надвигающейся истерики. — Кроме тебя. Я была тебе безразлична.

Она стояла уже в локте от него. Скорпиус чувствовал кошмарный запах горелой магловской травы, окутывавший её лицо и волосы, волнами идущий изо рта при каждом слове. «По крайней мере, он забивает этот могильно-приторный аромат, которым она так любит пользоваться». Запрокинутое лицо с чётко очерченными веками, издевательская улыбка и тёмно-зелёные глаза, горящие яростью и вызовом. Нет, она не была ему безразлична. Он её ненавидел.

— И поэтому ты решила, что я интересуюсь мужчинами? — он схватил её за длинную растрёпанную косу, спускавшуюся по спине, и накрутил волосы на кулак. До боли в волосяных луковицах, вырываемых из натянувшейся до предела кожи. Лили тихо застонала и запрокинула лицо ещё выше, но в её глазах всего в десяти сантиметрах от его лица светилось торжество. Как будто ей даже нравилось это. Прислушиваясь к животной ярости, бушевавшей внутри, Скорпиус думал: «Мерлин свидетель, если бы я был маньяком, с каким удовольствием я бы убивал таких как ты. Душил, насиловал, измывался, оставлял кровоподтёки на твоей коже. И мир стал бы чище». От этой мысли его накрыло почти облегчением, обманчивым спокойствием, означавшим, что ярость слишком сильна, чтобы он сам отдавал себе в ней отчёт.

Глядя на её запрокинутый подбородок и не находя другого выхода своей злобе, он поцеловал её, если это можно было назвать поцелуем. Его зубы коснулись её зубов с неприятным звуком, похожим на стук фарфоровых чашек, язык не давал дышать, проникая всё глубже, пока она не забилась в тщетной попытке освободиться, начав задыхаться всерьёз. Вторая рука Скорпиуса вцепилась в тонкую ткань блузки на её спине, комкая, почти разрывая ткань, царапая прохладную гладкую кожу. Но вот Лили потянулась сведёнными пальцами к его вороту, чтобы расстегнуть. Он перехватил её руки и крепко сжал запястья, почти готовый услышать хруст костей, хрупких, как у мелкого хищного зверька. Секунда — и её руки запрокинуты над головой и впечатаны его ладонью в стену. Ногти Скорпиуса, заточенные беспалочковым Секо до остроты ножей, одним движением превращают магловский наряд в мелкие бесформенные лоскуты, снегом падающие на холодный каменный пол. Кое-где заклинание задевает её кожу, оставляя неглубокие кровоточащие порезы. И по-прежнему никакого страха в широко раскрытых, почти безумных глазах. Только одобрение и... жажда? Она подалась вперёд всем телом, прижимаясь к нему сильнее, и... издала тихий, хрипловатый, торжествующий смешок. Вряд ли какой-то другой звук был способен подействовать на Скорпиуса так отрезвляюще. Словно очнувшись от кошмара, он оторвал её от себя и разжал руки. Лили по инерции отлетела на несколько метров и присела прямо на каменный пол.

— Никогда, — прошипел Малфой, с трудом переводя дыхание. — Никогда, ты слышишь, Лили? Я убью тебя скорее, чем пересплю с тобой. Так было и так будет. Я не сделаю ни одного жеста, не допущу ни одной мысли о тебе, которая сможет меня предать. И не дам тебе ни одного доказательства.

— Уже дал, — ведьма смотрела ему прямо в лицо, проводя языком по прокушенной губе и потирая запястья. Её глаза продолжали светиться торжеством.

Малфой только недобро усмехнулся:

— Обливиейт!

Лили осела на пол, а он добавил заклятие крепкого сна, часов на шесть. Скорпиус моментально успокоился. Левикорпус! — Лили застыла над полом, похожая в лучах луны на безжизненный фарфоровый манекен в витрине одного из магазинов Косого переулка. Взмах — из волос исчез запах табака. Пара слов — исчезают царапины на её предплечье, синяки на запястьях, ссадина на бедре, полученная при падении. Ах да, ещё и на нижней губе. Ещё взмах — одежда приведена в безукоризненный порядок. Лоскуты, повинуясь нехитрой портновской магии, подсмотренной у мадам Малкин, срастаются в прежнюю одежду прямо вокруг спящего тела. Чары невидимости.

— Мобиликорпус! — и невидимая для всех, кроме него, Лили Поттер вслед за ним плывёт по направлению к Гриффиндорской башне. Всё равно, это тоже направление обхода.

Оставив её неподалёку от двери, но в «слепой зоне» портретов, Скорпиус убрал чары невидимости и быстро, почти бесшумно покинул гриффиндорский коридор. Она недавно пила огневиски и, судя по всему, достаточно, значит — вполне могла заснуть, не дойдя до гостиной. Никто не удивится. На душе у Малфоя было тихо и спокойно. Как после уборки в лаборатории. Или первого января, когда вешаешь новый календарь. Чем меньше оставалось деталей, связывавших его с этой женщиной, тем лучше и чище он себя чувствовал. Она была как Омут Памяти, как привет из какой-то параллельной реальности, где его собственные предки служили Волдеморту или рубили головы домовым эльфам. Завтра ещё одной ниточкой станет меньше: они с Розой уедут отсюда.

А пока ему предстояло обойти ещё полздания. Последний раз.