Время толерантности (гет)

— Только не вздумай общаться с Малфоем. Дедушка не простит тебе, если ты подружишься с чистокровкой, — сказал Рон Уизли и посмотрел туда, где среди клубов дыма стояла очень тихая и малочисленная (на фоне нескончаемых Уизли и Поттеров), семья. Родители: задумчиво-высокомерный блондин и хрупкая миниатюрная брюнетка с глазами орехового цвета, и сын — худенький мальчик, невероятно похожий на своего отца в одиннадцатилетнем возрасте.

Впрочем, Роза Уизли, к которой было обращена эта фраза, никогда не видела Драко Малфоя маленьким и не подозревала, что Скорпиус — его точная копия. Единственное, что она услышала совершенно точно — запрет на общение вовсе не был шуткой. Отец просто замаскировал свою резкость иронией, как часто делал в разговоре с деловыми партнёрами. «А ведь и правда не простит», — подумала она, только не дедушка, конечно, а сам Рон.

Роза Уизли смотрела на семью Малфоев с большим интересом. Даже склонила голову набок, как её любимая сова с парадоксальной кличкой Мышка. Так она смотрела на всё, что ей запрещают.

Увидев Розу на улице, дамы пожилого возраста не начинали сюсюкать: «Ох, какая хорошенькая, настоящий ангелочек!». Если честно, внешность у неё была самая заурядная: серо-голубые глаза, золотисто-каштановые волосы, не пожелавшие быть рыжими, кожа — не загорелая, не фарфоровая, но и не веснушчатая, как у родственников отца. Просто обычный ребёнок.

Именно эту фразу она и говорила, когда вдруг выяснялось, например, что у пожилой соседки курица внезапно ощутила страсть к полёту. За пару дней до отправки в суп, и как раз после того, как девочка прошла мимо соседского заднего двора. Старушка, с характером противным и въедливым, даже окрестила её «ведьмой». А Роза просто участливо спросила: «Мадам, Вам плохо, Вы перегрелись? Это же я, Роза. Я ПРОСТО САМАЯ ОБЫЧНАЯ ДЕВОЧКА». Министерство запрещает колдовать несовершеннолетним. Ну конечно! А кто докажет, что это была она, если в одной только Норе полно вполне взрослых «источников магии»? Курица — мелочь, особенно если вчера приезжал дядя Джордж. Они с папой слегка выпили (привезённый дядей виски сумасшедшей выдержки). После чего Джордж превратил, трансфигурировал, распылил и воссоздал всё, до чего дотянулась его волшебная палочка, пока его не разоружила бабушка Молли. А вот фарфоровую балерину он разбил голыми руками. Правда сам же потом и склеил. Утром. Возвращённой палочкой.

Вспоминая об этом, она невольно улыбнулась. А ведь она по-прежнему смотрела на Малфоев. Получилось, как будто она улыбается Скорпиусу! Роза поспешно отвернулась. Только бы отец не заметил раньше времени. Ей ещё будет, чем удивить семью сегодня.

Но папа с мамой не обратили внимания. Расцеловали её и брата, и посадили на поезд, вместе с Поттерами и Тедди Люпином, крестником Гарри. Мама, конечно же, сказала: «Поступай, куда захочешь», а вот папа: «Поступай на Гриффиндор».

Вот так всегда. В магловских книгах отцы особенно строго воспитывают старших детей, к тому же сыновей, чтобы передать им дело. То ли у волшебников всё по-другому, то ли просто Хьюго и так не доставляет отцу хлопот: на каникулах помогает в конторе, в школе второй год выступает вратарём в команде Гриффиндора по квиддичу. А стоит Розе нашалить — и отец сразу сдвигает брови и ворчит: «Я много работаю, чтобы у моих детей было всё, а они преподносят мне такие сюрпризы. В твоём возрасте я не мог себе этого позволить». У отца самая большая в Англии фирма по производству и продаже спортивной формы и мячей, кроме снитчей, которые по-прежнему делают в Годриковой впадине. Да, Роза не спорит. Она даже очень это ценит, но почему она всё время что-то «должна»?

Не без труда набившись в одно купе, рыже-чёрные кузены и кузины обсуждали Хогвартс, распределение и новые предметы. Джеймс опять пугал Альбуса, что тот попадёт на Слизерин, Лили, устав одёргивать брата, щурила хрестоматийные зелёные глаза в окно, а Тедди бился об заклад с Хьюго, что сможет воспроизвести шахматный узор на волосах, если подстрижётся покороче. Как все метаморфы, он отличался ребячливым и легкомысленным характером, хотя ему уже скоро сдавать ЖАБА.

Розе иногда хотелось уметь менять цвета и внешность так же легко, как Тедди. Или хотя бы иметь мантию-невидимку, как у Джеймса, чтобы всегда можно было спрятаться. Поттеры и Уизли были многочисленными, всегда ходили вместе, и напоминали волшебные фотографии своих знаменитых предков во втором и третьем колене. Вот и попробуй нормально пообщаться с кем-нибудь другим. Они же знаменитости, «дети героев», их родители — самые известные волшебники Англии. Но лично она, Роза Уизли, вряд ли имеет прямое отношение к тому, что Гарри Поттер победил Волдеморта.

Роза ненавидела историю последней войны. Не только из-за того, что слышала её слишком часто, не только из-за того, что война была жестокой. Просто, ей казалось, что мир после этого как-то... упростился, что ли? Вроде бы волшебников не стало меньше, но само волшебство из естественного свойства превратилось во что-то немного неприличное. Как будто именно в нём и была причина случившейся трагедии. Порвались многие ниточки, связывающие прошлое с будущим. Пожалуй, единственным моментом, который Роза слушала, затаив дыхание, была дуэль бабушки Молли с Беллатрисой. Возможно, потому что это было так неожиданно: бабушка — и побеждает Беллатрису Лестрейндж, с которой не смог справится даже Сириус Блэк, в честь которого дали второе имя Джеймсу Поттеру. С недавних пор, сюрпризы самого разного качества волновали Розу. В сущности — волшебник и есть сюрприз.

«Ну вот, — с тоской подумала Роза, — даже я не могу не удариться в воспоминания о «тех временах». Когда же я буду жить так, как хочу? «Так не принято», «Мы не можем запятнать честь...» чего-то там. Честь у каждого своя. «Ты обязана побить его на каждом экзамене» — ничего себе напутствие!». Ну ладно, Гермиона, самая лучшая и самая умная мама на свете, конечно, здорово её натаскала за лето, не говоря уже о том, что склад характера ей явно достался от матери... но всё-таки — каково? «Побить на каждом экзамене». А если нет, то что?

«Люди думают, что со смертью Волдеморта мы все стали жить в обществе равных возможностей. Никакой тебе «чистоты крови», никакой дискриминации волшебников из магловских семей, — мысли Розы направились по давно изученному руслу. — Но теперь это всё вывернуто наизнанку! Люди с подозрением относятся к чистокровным, почти шарахаются от них. Попробуй, кто из преподавателей похвалить такого ученика! Сразу пойдут обвинения в «предвзятости» и зацикленности на происхождении. От тех же маглорожденных... а ведь талант не даётся просто за то, что ты чистокровка или потомок маглов. Говорят, профессор Слизнорт...»

— РОЗА!!! — Лили Поттер разве только за плечо её не трясла.

Роза встрепенулась от неожиданности:

— Что ты кричишь, Лили? Я задумалась...

— Я вижу, — улыбнулась кузина. — Скоро подъезжаем, а ты сидишь, такая вся задумчивая и в магловской одежде. Я всегда думала, что тебе бы имя крёстной Луны подошло куда больше, чем мне.

— Между прочим, госпожа Лавгуд — преподаватель Защиты от Тёмных Искусств, — проворчала Роза, одевая и застёгивая мантию. — Я могу передать ей твоё мнение.

— Ну, ты же этого не сделаешь, правда, Рози? — Лили состроила умильную мордашку раскаяния и похлопала её по руке, явно ни капли не испугавшись. — Пойдём, нам пора!

Слова о «крёстной Луне» помогли Розе немного успокоиться. И всё-таки это очень страшно. «Ничего, это только начало... представляю, как вытянутся лица у Джеймса, Альбуса, Хьюго... у всех! Ну, вот и буду немного "как Луна". Ведь не обязательно всё закончится ожерельем из пробок и морщерогими кизляками».

Под руководством старост, первокурсники покинули поезд и сели в лодки. Первый раз Хогвартс надо увидеть именно так — величественно выплывающим из-за озёрного горизонта, как большой красивый корабль. Увидеть и запомнить навсегда.

И Хогвартс не разочаровал Розу. Он был таким же, как на бабушкиных фотографиях, даже лучше. "Магию можно любить уже за то, что хотя бы часть вреда, нанесённого Волдемортом, можно убрать без следов. Жаль, что не всё ремонтируется также хорошо, как здания..." — подумала Роза.

Первокурсники зашли в Главный Зал, под ясные сентябрьские звёзды волшебного потолка. Распределяющая Шляпа пела свою песню, столы сияли огнями, Минерва МакГонагалл в парадной мантии возглавляла преподавательский стол. Роза, стоя в толпе первокурсников, продолжала думать... долго, бесконечно долго. Потому что буква «W» почти в самом конце алфавита.

— Скорпиус Малфой.

Роза подняла на него взгляд. Мальчик с некоторой опаской примерил шляпу на свои почти белые волосы («Брезгует что ли?» — промелькнуло в голове). Прошло несколько очень длинных секунд. "Шляпа сомневается, куда определить Малфоя? — теперь Роза не только наклонила голову, но и вскинула бровь — такого ещё не бывало!" У слизеринцев-старшекурсников глаза стали размером с галеон.

«Слизерин!» — провозгласила Шляпа, и по залу пронёсся вздох облегчения. Малфой усмехнулся, кивнул слизеринским старостам и занял своё место.

— Альбус Поттер!

«Гриффиндор!» Альбус облегчённо выдохнул и, проходя за стол гриффиндорцев, исподтишка показал Джеймсу кулак. Джеймс веско поправил значок старосты, намекая на свою неприкосновенность для любой мести, даже братской.

— Лили Поттер!

«Гриффиндор!» Кузина, сияя улыбкой, летящей походкой направилась к столу, по дороге подмигнув Розе — мол недолго уже.

...Патил...

...Роденс...

...Сетва...

— Роза Уизли!

Всё, момент настал. Роза шла уверенно, пытаясь не задержать очередь. Но в голове у неё была только одна мысль: «Успеть опередить шляпу!»

«Ох, сколько же Уизли меня надевало», — зашептала Шляпа скрипучим голоском. «Отправлю я тебя...».

«Подожди!!!» — мысленно завопила Роза. «Я не хочу на Гриффиндор!»

«На Слизерин, что ли?» — ехидно, (как показалось Розе), осведомилась шляпа. «Задатки у тебя, кстати, неплохие...».

«А...» — мысленный голос Розы даже растерялся. «На Рейвенкло можно?»

«Можно, отчего же нет? Ты смышлёная. Твоя мать тоже могла пойти на Рейвенкло. Почему не Слизерин?»

«Родители будут в шоке».

«Ладно, уговорила», — философски вздохнула шляпа.

«Рейвенкло!» — пронеслось над Главным Залом.

Сказать, что повисло молчание, означало погрешить против истины страшнее, чем Рита Скиттер. Было впечатление, что под куполом хогвартского Главного Зала сделал круг почёта морщерогий кизляк, бережно держа в лапах рог взрывопотама. У Джеймса и Хьюго просто пропал дар речи. Тедди за дальним хаффлпаффским столом (с жёлто-чёрными, в честь праздника волосами), воззрился на неё с удивлением и любопытством. Альбус расстроился, как будто ему сказали, что у Розы нашли опасную форму гриппа, а он не знает, как её утешить. Лили же приняла такое выражение лица, как будто Роза подстроила всё специально. Одним словом, она была единственной, кто всё угадал правильно.

Стол Слизерина неожиданно ярче заблестел сотнями глаз. В маленьких зеркальцах зрачков, обращённых на Розу, читалось предчувствие большого скандала, заставившее оторвать взгляд от стола: «Ущипните меня, это действительно произошло?» Впрочем, по крайней мере, им удалось придать естественность своим позам: гриффиндорцы, например, просто застыли, не в силах переварить услышанное. Только один человек за зелёно-серебристым столом почёл за труд удивиться открыто. Скорпиус Малфой сидел, положив указательный палец на нижнюю губу, и смотрел на Розу ни то восхищённо, ни то испуганно, слегка покачивая головой. А потом улыбнулся, хитро и понимающе. Даже как-то... поощрительно? Почти, как она сама на станции. «Великий Мерлин! Малфои умеют улыбаться?» — рассеянно подумала Роза и прошла за стол Рейвенкло, сопровождаемая напряжённым вниманием остальных факультетов.

Только сами рейвенкловцы восприняли пополнение со сдержанным оптимизмом. Это вообще был самый сдержанный в чувствах факультет. Староста девочек, Шиннед Блиш, пожала ей руку, сказала традиционное напутствие факультета: «Ума палата — дороже злата» — и пригласила за стол. Роза даже не заметила, как церемония перетекла в праздничный ужин, с тревогой размышляя, что же теперь будет. Пути назад не было. Завтра Хьюго пошлёт сову, и родители узнают, что она на синем факультете... Мама не удивится. А папа... ещё как. Может и громовещатель прислать. Тосковавшая в разлуке с домом, Роза, тем не менее, от души порадовалась, что она сейчас за много миль от Норы.

Стояла прекрасная погода. Запретный лес сменил слизеринскую зелень на гриффиндорскую красно-жёлтую мозаику. Возле пруда было тихо как никогда, только вода почти неслышно капала с веток. Шёл второй год обучения для Розы, Лили и Альбуса. Переварив первый шок от «дезертирства» младшей Уизли, объединённое рыже-чёрное семейство зажило прежней жизнью.

Рон Уизли не стал посылать громовещатель. Правда, хотел допросить с пристрастием, когда Роза приехала на Рождество. Но допрос сорвался. На гневное: «Почему?», дочка очаровательно пожала плечами и сказала: «Наверное, Шляпа решила, что я слишком умная». Мама попыталась скрыть улыбку, брат неодобрительно скосил глаза, а отец только с укоризной посмотрел на жену и проворчал: «Тогда не меньше ста двадцати баллов по Заклинаниям». Не дав ему опомниться, Роза пожала отцу руку и сказала: «Договорились». Она знала, что слово «контракт» для папы — святое. Хорошо хоть, не сто балов по Зельеварению, можно сказать, дёшево отделалась. Занятия профессора Флитвика были для Розы самыми любимыми, да и сам декан Рейвенкло души не чаял в шустрой пронырливой девчонке, которая умудрялась не просто зубрить заклинания по учебнику, но и задавать такие вопросы, на которые ответить было непросто.

Она часто просиживала весь вечер в библиотеке и смогла расположить к себе даже суровую миссис Пинс. Впрочем, сейчас Роза Уизли как раз вышла на природу. Она стояла на берегу пруда и смотрела на рыбок. Так могло показаться со стороны.

Скорпиус Малфой следил за происходящим из укрытия. Рыбки медленно всплывали вверх брюшками. Когда до всплытия на поверхность оставалось пара сантиметров, они неожиданно переворачивались и уходили в глубину. Потом всё повторялось снова и снова. Он стоял недостаточно близко, чтобы услышать, что именно говорила Роза, но был уверен, что это именно из-за неё рыбки устроили себе ускоренный курс карма-йоги, переживая смерть и возрождение каждые пять минут.Он решил выйти из своего убежища и подойти ближе.

Никто не умудрялся пробуждать его интерес так часто, как эта чрезмерно растрёпанная шатенка, волосы которой не способна уложить даже магия. «Интерес» — в буквальном смысле. Скорпиус всегда был там, где происходило что-то непонятное и любопытное.

Говорят, интерес — это не эмоция. Это интеллектуальное чувство. Слишком интеллектуальное, чтобы быть эмоцией. Но Скорпиусу было наплевать. Он считал его главным двигателем жизни: если происходило что-то интересное, он обязан был узнать, что именно. Скорпиус даже подумывал о стажировке в Пророке через пару лет, только, разумеется, под псевдонимом... Так или иначе, он, не скрываясь, медленно, шёл по берегу, приближаясь к Розе. Послышались неясные звуки.

— Ты заклинаешь рыбу? — Малфой удобно устроился на нагретом солнцем камне и выглядел абсолютно безмятежным. На самом же деле, он ни на минуту не оставлял попыток расслышать, что же именно она шепчет.

— Нет, — Роза улыбнулась. Это было её первое настоящее заклинание. Собственное. Простое, но сочинённое почти с нуля, так что у Малфоя не было шансов. — Ещё попытка!

— М-м-м... Ты оборачиваешь силу тяготения в пруду? — угадал или не угадал значения уже не имело. Скорпиус наслаждался самой возможностью предлагать варианты.

— Хорошая идея! — живо откликнулась Роза. — Надо будет проверить, но...

Она отвлеклась, и рыбы приблизились к самой поверхности. Роза охнула и Скорпиус, наконец-то ясно услышал:

— Аква вита!

— Ты заговорила воду?! — он не поверил своим ушам. — Уважаю. А парное, наверное «Морта»?

— Именно так, — сконфуженно кивнула Роза: надо же было поступить так небрежно. — И учти, — в её голосе прорезались нотки «отличницы», причём в худшем смысле слова, — чтобы выполнить это заклинание, слов не достаточно. Нужен настрой.

Скорпиус скептически поморщился.

— Настрой? — он скопировал тон Розы, таинственный, как будто она собралась предсказывать будущее. — Может, ты ещё скажешь, что оно в уме не произносится?

Роза хитро улыбнулась и указала на пруд:

— Прошу, можете тренироваться, сударь, — она отвесила саркастический поклон.

Скорпиус встал и, подозревая неладное и поминутно оглядываясь на Розу, направился к пруду. Рыбы не выглядели как зомби или инферналы. Обычные рыбы, туповатые, но вполне живые. Молодец, девчонка, красиво работает.

— Аква Мортис?

Рыбы меланхолично сновали в глубине, совершенно не собираясь умирать. «Хм... значит, она говорит, нужна эмоция?». Скорпиус размял пальцы и сосредоточился. Гнев?

— Аква Мортис!!!

— Это тебе не Аваду метать... — ехидно заметила Роза после пятой бесплодной попытки. — Здесь нужен более тонкий подход. Я бы даже сказала — алхимический.

Услышав про алхимию, Скорпиус неожиданно расхохотался, причём искренне. После таинственной кончины декана Снейпа, уроки зельеварения опять стал преподавать Слизнорт, но пять лет назад заявку на должность неожиданно подал... Невилл Лонгботтом! Вытирая невольно выступившие от смеха слёзы, Скорпиус вдруг подумал, что большего надругательства над памятью о Снейпе выдумать было сложно. За одну свою учёбу мистер Лонгботтом сжёг такое количество котлов и испортил такое количество ингредиентов, что его и близко не должны были подпускать к классу. В результате, Слизнорт по-прежнему варит зелья и управляет Слизерином, а Лонгботтом преподаёт травологию. Как ни странно, даже весьма удачно. Поговаривают, что он станет деканом Хаффлпаффа.

— Почему ты смеёшься? — удивлённая реакцией Скорпиуса, Роза неожиданно тоже заулыбалась, отчего её личико с мелкими, острыми чертами стало гораздо привлекательнее. — Из-за Слизнорта? Или из-за Невилла?

Панибратское обращение к профессору травологии напомнило Малфою, что девочка-всезнайка, заклинавшая воду, была, ко всему прочему, ещё и «дочерью героев».

— Ну да. Для вас он «Невилл», — обронил Скорпиус. — Это для нас, простых смертных, он «мистер Лонгботтом», а порой ещё и «сэр».

Его черты стали жёстче, а взгляд — холодней. Сейчас он выглядел настоящим слизеринцем, то есть «высокомерным подонком» — как говорил в таких случаях папа Розы. Скорпиус Малфой стоял, запахнувшись в мантию, и буравил Розу взглядом, в котором не читалось ничего хорошего. Она могла бы обидеться, расплакаться, убежать. Или, уткнув руки в бока, приняться защищать свою семью. В конце концов, она могла кинуть в него заклинанием онемения, которое выучила на прошлой неделе и с урока не практиковала. Но Роза считала себя выше громких сцен. «Кричат и кидаются заклинаниями те, кому нечего сказать» — любила она говорить с таким выражением лица, что окружающим становилось неудобно за себя. Вот и сейчас она просто пожала плечами:

— Я же не называю тебя внуком Пожирателей Смерти.

Скорпиус брезгливо поморщился. Действительно, некоторые хогвартские ученики в первый год обучения шарахались от него. Ещё бы, отпрыск Малфоев, Блэков, Гринграссов и массы других «чистокровных» родов. Но, спустя какое-то время, только самые отпетые гриффиндорцы продолжали смотреть на него с ненавистью. Он не издевался над другими, не участвовал в доброй половине слизеринских проделок и казался нечувствительным к предубеждениям против себя. Разве что отпустить пару колкостей любил всегда. Зато таких, что после них приходилось неделями ходить, наведя на себя Щитовые чары — так, на всякий случай. Впрочем, участвовать в забавах слизеринцев ему мешала не совесть или жалость, а всего лишь эстетическое чувство: грубая или глупая проделка была ему противна. Вот и Пожиратели Смерти раздражали Скорпиуса своей глупостью и узостью интересов: «Шайка бандитов, да и только».

— Единственным учеником, среди предков которого есть Пожиратели Смерти, если быть точным, — теперь уже он отвесил издевательский поклон и снова уселся на камне. — Неплохую ты привела аналогию: герои и злодеи. Твой отец, я думаю, был бы в восторге, — Скорпиус хитро усмехнулся.

Роза усмехнулась в ответ:

— Да уж. Я просто считаю, что каждому из нас можно позволить быть собой, а не чьим-то потомком.

— Поэтому ты и пошла на Рейвенкло? — этот вопрос давно интересовал Малфоя. Было даже заметно, что, несмотря на деланно-небрежный тон, он стал слушать гораздо внимательнее. Он слишком любил загадки и секреты. Они были настоящей страстью Скорпиуса.

— Меня отправила Шляпа, — пожала плечами Роза. Впрочем... к чему скрывать? Она махнула рукой и устроилась на втором булыжнике. — Нет. Конечно, я выбрала Рейвенкло сама. По-моему, Шляпа отправила бы меня на любой факультет.

— Тогда... — вкрадчиво, чтобы не спугнуть, поинтересовался Скорпиус. — Почему не Слизерин?

— Ага, — развеселилась Роза, — и ходить всё время под Щитовыми чарами, как ты?

— Ну, не так часто я под ними хожу... — смутился Скорпиус. — Только после того, как заговорил гриффиндорский плакат на матче по квиддичу.

— И когда ты подмешал в сок гриффиндорцам какое-то зелье, которое мешало правильно произнести пароль. И ещё когда ты заколдовал плющ на их стороне так, чтобы он рос в сто раз быстрее, и куча народа проспало, потому что они проснулись в полной темноте...

Она беззаботно болтала ногами и перечисляла те немногие «подвиги», которыми отличился весьма спокойный и даже равнодушный Скорпиус. Ему невольно стало приятно. Он гордился своим колдовством, тем более что на территории школы почти невозможно было отыскать предметы, поддающиеся хоть каким-нибудь заклинаниям. Но Скорпиус не дал сбить себя с толку:

— Так почему не другие факультеты, Роза?

Он впервые назвал её по имени. Не «мисс Уизли», как случалось, когда они пересекались на совместных уроках.

— Потому что... — Роза зарылась ботинками в траву. — Потому что Рейвенкло на всё наплевать, — она помедлила и добавила: — Скорпиус. На Хаффлпаффе меня бы просто затискали, как плюшевого медвежонка, на Гриффиндоре ходили бы смотреть, как на диковинку в зоопарке. А здесь я могу спокойно учиться. И, кстати, это единственный факультет, где быть отличницей вовсе не зазорно.

Скорпиус улыбнулся. Случайный прохожий, глядя на детей со стороны, удивился бы, насколько понимающей и даже нежной была эта улыбка. Ему импонировала эта всезнайка с синего факультета, похожая на ёжика: остренькие черты лица, недоверчивые глаза, спутанная грива волос и слегка ворчливый голос. Пожалуй, с ней даже не было скучно.

— Знаешь, как шутят... — Малфой заставил травинку левитировать. — «На Слизерине говорят: «Дай списать, а не то...», на Гриффиндоре: «Дай списать, если ты мне друг», на Хаффлпаффе: «Дай списать, сделай доброе дело», а на Рейвенкло: «Не давай списывать, лучше объясни».

Роза залилась радостным смехом. А ведь к пруду её загнали совсем нерадостные мысли. Кажется... она уже и не помнила, что случилось. Роза часто грустила без всякого повода, в отличие от бойкой Лили, особенно после прочтения «Истории Хогвартса». Мама отдала ей свой учебник, с обильными подчёркиваниями в главе о домовых эльфах. Нет, Розу не волновало их положение: в Хогвартсе они жили лучше, чем где бы то ни было, а когда папа захотел пригласить эльфа в Нору, мама потребовала, чтобы это был свободный эльф, получающий зарплату. В результате, эльфа там нет до сих пор. Просто... нет, не будем об этом.

— Скорпиус, а почему Шляпа задумалась, когда тебя распределяла?

— Угадай, — самодовольно усмехнулся Малфой.

— Хотела отправить куда-то ещё, — пожала плечами Роза. — Я о том, куда именно?

— На Гриффиндор или Рейвенкло. Но родители бы не поняли, — Малфой заставил травинку изобразить изогнутую змею Слизерина.

— Гриффиндор?! — Роза свела брови на переносице, и травинка превратилась из змеи в вопросительный знак. Скорпиус поставил щит. Травинка разлетелась в клочья.

— Меня радует, что тебя не удивил Рейвенкло.

— Всегда готова пожать руку таланту, — Роза склонила голову набок, — но ты никогда не казался мне бесшабашным искателем приключений.

Малфою даже захотелось обидеться. Интересно, эта супер-правильная девчонка представляет, чего стоило практически в полночь, в комендантский час, подойти к стене под спальнями гриффиндорцев и шептать это злосчастное заклинание, которое берёт даже магические растения, но зато содержит в себе массу громких команд, которые крайне трудно научиться произносить мысленно или хотя бы чуть тише?! Ладно, он обидится в другой раз. Сегодня слишком хороший день, да и разговор тоже. Но кое-что маленькая мисс Уизли всё-таки сделает. Она так любит рассуждать, что все волшебники равны, и никто не отвечает за своих предков, так пусть докажет.

— Ну, тогда хотя бы пожми руку таланту. Роза, — он прыжком вскочил с камня. — Друзья?

Он был почти уверен, что она хотя бы помедлит, прежде чем решится. Отказаться — вряд ли откажется, слишком самолюбива, чтобы струсить, но помедлить — помедлит. Однако он ошибся.

— Друзья. Скорпиус, — Роза моментально пожала его руку и заулыбалась так, что Малфой невольно опешил. И тут же переменила тему: — Уже пора на Защиту от Тёмных Искусств. Пойдём, иначе не догонишь своих.

Так Роза Уизли нарушила ещё один запрет своей семьи

Луна Лавгуд сильно изменилась со времён битвы за Хогвартс. Многие сказали бы, что к лучшему. В Хогсмит она трансгрессировала два раза в неделю из Лондона, где жила постоянно, став успешной художницей и галеристкой. «Крёстная Луна» теперь могла позволить себе вместо пробок от сливочного пива украсить шею метеоритной крошкой на платиновой проволоке. Старьё начинает называться громким словом «винтаж», если оно дорогостоящее, чистое и со вкусом подобранное. И всё-таки только люди, помнившие Луну с детства, могли сказать, что теперь она «почти нормальная».

Единственное, что знал о Луне Скорпиус, — её отец в своё время напечатал скандально известное интервью с Гарри Поттером, в котором говорилось о возвращении Тёмного Лорда. Как выглядела единственная дочка редактора «Придиры», он никогда особенно не задумывался. В прошлом году она была в отпуске, и ЗОТИ вёл Слизнорт, так что первая встреча с профессором Лавгуд состоялась только на втором курсе, поразив Скорпиуса до глубины души.

Класс был почти пуст. Никаких оккультных предметов, пробирок с заспиртованными тварями или картин, показывающих действие заклинаний. По стенам шёл абстрактный чёрно-красный рисунок, напоминавший узоры аборигенов Новой Зеландии. Ближе к дальней стене был сооружён подиум для дуэлей, а перед ним — большое пустое пространство. Вместо стульев и парт по окружности накиданы подушки. Родители Розы могли бы рассказать ей, что всё это воспроизводит обстановку Выручай-Комнаты, когда та служила местом сбора ОД.

Но Малфой, как и большая часть учеников, не обратил внимания на кабинет. Вместо этого они во все глаза рассматривали преподавателя. Длинная юбка в пол, кофточка с расклешёнными рукавами, густые светло-пепельные волосы, уложенные в пышную косу вокруг головы. Бледно-голубые глаза слегка навыкате под безупречно скорректированным бровями, макияж дивы немого кино и такие же преувеличенно-экспрессивные жесты. Пожалуй, её даже можно было назвать красивой или эффектной. Впечатление «почти нормальности» полностью перечёркивала всего одна деталь: профессор Лавгуд носила пояс-корсет, обработанный заклинанием невидимости. Он начинался под грудью и заканчивался на талии. Сквозь пояс был виден кусочек помоста. Казалось, что Луна Лавгуд, как девушка из фокуса с распиливанием, состоит из двух частей. Несмотря на то, что все прекрасно понимали, что это лишь иллюзия, сосредоточиться, видя, как верхняя часть туловища профессора парила почти независимо от нижней, было чрезвычайно сложно.

Роза была подготовлена. «Это ещё что, — сказала накануне Шиннед Блиш, рисуя нумерологические таблицы в общей гостиной. — В прошлом году она закрасила исчезающими чарами всю левую половину тела и спроецировала её копию в метре от себя, как будто она попала в расщеп». «А как выглядела линия раздела?» — осведомилась Роза. Пожалуй, на другом факультете её бы не поняли, но Рейвенкло тем и отличался: сначала изучи, а потом пугайся, если это тебе так необходимо. Шиннед только пожала плечами: «Чёрная дымка. Как когда твой кузен пользуется плащом-невидимкой и забывает натянуть её как следует». Роза кивнула и рассеяно подумала, что если Шиннед видела Джеймса в плаще, который старший Поттер велел беречь как зеницу ока и никому не показывать, то расследование тёти Джин на тему: «кто она, девушка Джеймса?» — можно считать закрытым.

Луна Лавгуд готовила выставку «Расколотое зеркало». Возможно, эксперименты с невидимой бижутерией были частью этой подготовки. Увидев её в таком виде в коридоре, Минерва МакГонагалл схватилась за сердце и сказала: «Снимите, или у нас скоро опять будут перевыборы». Но, видимо, профессор Лавгуд считала, что у школьников нервы покрепче, чем у ректора, и на лекциях продолжала шокировать всех своим нестандартным пониманием красоты.

— Сегодня мы с вами будем изучать методы противодействия... — Луна сделала эффектную паузу и посмотрела куда-то в окно. — Как вы думаете, кому?

В зале повисла тишина. Предсказывать ход мыслей профессора Лавгуд? Кто-то посмотрел, как она, в окно, пытаясь найти там подсказку. Луна продолжала безмятежно ждать, как будто у них было не 45 минут урока, а целая вечность. Наконец, поднялась одинокая рука. Луна, только что разглядывавшая облака с самым безучастным видом, моментально обернулась:

— Да, Коллинз?

Джим Коллинз, не столько полный, сколько неспортивный и несколько скованный в движениях мальчик с Рейвенкло, поправил очки и веско произнёс:

— Вы читаете темы по учебнику, но через одну. В прошлый раз были пикси. После них должны идти красные колпаки. Но вы пропускаете темы. Значит, в этот раз должны быть гриндиллоу.

— Так, — удовлетворённо потёрла руки Лавгуд. — В таком случае, где аквариум? — она развела руками, как фокусник, демонстрируя пустое пространство вокруг.

— Ну, Вы же любите исчезающие заклятия, — пожал плечами Джим и с любопытством посмотрел сквозь невидимый корсет.

— Интересная версия, Коллинз, — задумчиво произнесла Луна. — Ты прав. Я действительно читаю половину тем, а на вторую половину иногда даю домашние задания. Но ты не угадал.

Коллинз смутился и опустил глаза.

— Впрочем, — профессор Лавгуд слегка повысила тон, — я действительно собиралась читать про гриндиллоу. Ты подумал и предсказал это. У тебя есть система. Ты умеешь рассуждать. А теория магии — это умение видеть закономерности. Поэтому — пять очков Рейвенкло.

Коллинз обрадовано улыбнулся. Роза невольно улыбнулась тоже. Скорпиус нахмурился.

— Но, — продолжала профессор Лавгуд, — как вы уже поняли, я решила сменить тему. Подвернулся удобный случай. Кто догадается, что это?

Снова повисла тишина. И в этой тишине прозвучало какое-то тихое шуршание и возня. «Крысы? — подумала Роза. — Да нет крыс в Хогвартсе, кроме ручных. Значит, это...»

Две руки взлетели одновременно. Луна Лавгуд улыбнулась:

— Вы двое — ничего не говорите. Просто напишите варианты на кусочках пергамента и отдайте мне.

— Почему? — подал голос невысокий худой слизеринец с медно-рыжими волосами и невыразительным лицом.

— Потому что... — снова театральная пауза и улыбка. — Я уверена, что ответы правильные. Не хочу смущать остальных. А Вы сами, что думаете, Нэш?

Профессор Лавгуд присела на помост, всем своим видом демонстрируя, что лично она никуда не торопится.

— Ничего, — развёл руками тот, пытаясь скрыть раздражение. — Может, всё-таки приступим уже? Прошло пятнадцать минут с начала урока, а мы играем в какие-то загадки...

— Ну, если желающих нет... — Лавгуд полностью проигнорировала замечание Нэша. Она подняла обе руки над кусочками пергамента, заставив их взлететь и развернуться в воздухе. — Вариант Малфоя — «боггарт», пятнадцать очков Слизерину. Вариант Уизли — «боггарт», пятнадцать очков Рейвенкло. Теперь понятно, почему раньше Гриффиндор так часто оказывался первым... Кадры решают всё! Нам бы ещё пару человек со Слизерина... Большой Зал так хорошо бы смотрелся в синем.

Луна мечтательно закатила глаза, а потом (или Розе это только показалось?), слегка подмигнула Малфою голубым глазом в густой чёрной кайме.

Боггарт, как оказалось, притаился прямо в помосте, служившем профессору Лавгуд огромным шкафом для магического инвентаря. Объяснив процедуру уничтожения в бойком жанре ярмарочного аттракциона («Здесь притаилось бесформенное создание, благодаря которому каждый Ваш страх может принять видимую форму. Что же нам необходимо, чтобы победить? Посмеяться над ним!»), она предложила всем задуматься над тем, чего они боятся.

Розу этот вопрос застал врасплох: она не боялась ни пауков, ни темноты, ни преподавателей. В основном вещей более абстрактных: одиночества, быть непонятной окружающим, никогда не стать собой... Как может боггарт принять такую форму? И что с этим делать? Погружённая в свои мысли, она даже не заметила, как Луна откинула крышку помоста.

Боггарт вихрем промчался перед учениками, меняя форму под взмахи палочкой и крики «Ридикулус!». Наконец, он затормозил перед Розой. Вот оно что... Боггарт принял форму её самой, только без лица. На его месте была неопределённая белая дымка. Девочка застыла в недоумении... И тут ей пришла в голову идея. Конечно же! «...как срез мантии на границе видимости...»

— Ридикулус!

Из палочки вылетел сноп искр, белая дымка потемнела. Боггарт-Роза сдёрнула с лица невидимый платок. Под ним оказалось её, Розы, лицо в ярком макияже. Кажется, так она накрасилась в пять лет, опустошив мамину косметичку. Роза прошла испытание: боггарт откатился с обиженным визгом.

Пытаясь унять бешеное сердцебиение, девочка стала смотреть за дальнейшей судьбой нежити-трансформера. Профессор Лавгуд, то ли надеясь на сообразительность Рейвенкло, то ли подозревая отсутствие необходимого чувства юмора у слизеринцев, выпустила боггарта по направлению от синего факультета к зелёному. Чудище попалось сильное и изобретательное. Помимо созданий из запретного леса, оно притворялось метеоритами, водопадами, ожившими деревьями, сердитыми родителями и сущностями, смысл которых понимали, видимо, только сами авторы. «То ли у нас действительно много волшебников из магловских семей, то ли теперь все читают магловскую фантастику», — подумала Роза, когда боггарт принял очертания Дарка Вейдера с лазерным мечом. Приблизившись к слизеринцам, он затормозил возле Скорпиуса и... исчез. Роза уже решила, что боггарт просто выдохся, когда из пустого пространства начали выступать очертания странного существа, похожего на помесь коня и летучей мыши: белые глаза и грива, кожистые крылья, почти полное отсутствие шерсти. Существо всхрапнуло и подошло к Малфою вплотную, глядя жемчужным слепым глазом в его светло-серые глаза.

Вместо того чтобы выкрикнуть заклинание «громким, хорошо поставленным голосом», как учила Лавгуд, Скорпиус едва слышно прошептал:

— Ридикулус, — не отрывая взгляда от гладкой чёрной морды.

Неведомый пришелец подернулся серебром и налился светом. За хвостом потянулся алмазный шлейф. «Патронус? — подумала Роза. — Но в виде кого?». Существо что-то ей напоминало, но она не могла понять что. Так или иначе, но на боггарта это подействовало: он распался на части и пропал, теперь уже безвозвратно.

— Остальные оказались без практики, — пожала плечами профессор Лавгуд. — Поэтому, получают задание сходить к Кровавому Барону... Вы же все слизеринцы, не так ли? Итак, сходить к Кровавому Барону, узнать, есть ли в Хогвартсе ещё боггарты, и если да, то принести их сюда и победить. В моём присутствии. До этого момента очки за урок вам не засчитываются. Да, всем, кто работал с боггартом, по десять очков. Спасибо, все свободны.

— Это нечестно, из нашей группы почти никто не поучаствовал. Я буду жаловаться! — процедил сквозь зубы Нэш. Его узкое, немного лисье лицо исказила неприятная гримаса.

— Жалуйтесь, — в голубых глазах Луны Лавгуд не отражалось ничего, кроме солнечного света, подкрашенного витражами класса. — На свою нерасторопность. Или страх. Я не говорила, что вы не можете меняться местами.

— Теперь он станет её врагом, — шепнул Скорпиус Розе.

— Это бесполезно, — шепнула в ответ Роза, собирая учебники. — Она же преподаватель по ЗОТИ. А проклятье больше не работает....

* * *

В этот день Скорпиус и Роза узнали ещё по одному секрету друг друга.

Роза — когда заглянула в справочник магических существ и увидела, наконец, в кого превратился боггарт Скорпиуса. А Скорпиус — когда подошёл к мисс Лавгуд после уроков.

— Здравствуйте, Малфой, заходите, — она кивнула Скорпиусу и жестом позвала в кабинет. — Я как раз хотела поговорить с Вами.

Без пояса-невидимки Луна Лавгуд казалась обычной волшебницей, если бы не странная, преувеличенная жестикуляция. Как-то в Лондоне Скорпиус случайно увидел пару глухонемых, общавшихся на языке жестов. Руки профессора Лавгуд двигались именно так: как будто подчёркивая каждое слово и изображая его в пространстве.

— Ты боишься увидеть смерть других людей, — Луна не задала вопроса, просто констатировала. — Садись, пожалуйста, разговор долгий. Особенно близких. Это — нормально.

Скорпиус поднял на неё глаза. Он знал это и без неё. Что дальше?

— Да, — он придал голосу то же безразличие констатации.

— И ты... — ему впервые показалось, что профессор Лавгуд подбирает слова. — Ты сделал смерть Патронусом.

— Не смерть, — покачал головой Скорпиус. — Фестрала.

— Когда ты будешь вызывать Патронуса на моих занятиях, — Луна смотрела на него своими светлыми глазами почти без выражения, и Скорпиусу пришло в голову, что она и сама похожа на фестрала, как его рисуют в магических книгах, — ты должен будешь вспомнить самое приятное, что было в твоей жизни. Патронус — форма души, поэтому у анимагов они совпадают с ипостасями. Но Патронус — ещё и форма того, что мы больше всего любим. Поэтому, когда человек влюбляется, его Патронус иногда меняется. Меня интересует... да, очень интересует, Малфой: ты хочешь стать смертью или полюбить смерть?

Малфой смотрел на Луну с любопытством. Было что-то ненормальное в том, как менялась её речь, постепенно зажигаясь внутренней страстью. Бледно-голубые глаза потемнели и подернулись теплом летнего неба, голос стал глубоким и звучным, совсем не таким, как её обычный «голос автоответчика», как только она заговорила о Патронусах. И о смерти. Он невольно проникся этим горячечным тоном и сам задышал глубже и прерывистей. Это была магия голоса или магия догадки: Луна Лавгуд, сама того не желая, затронула его тайную мечту. С тех пор как Скорпиус Малфой стал читать и узнал, что такое Патронус, он ничего не хотел так сильно, как научиться его вызывать.

У его матери, Астории, Патронус был слабым: всего лишь серебристая дымка без очертаний. Отец и дед не могли его вызвать. Никто из Пожирателей не мог. И Скорпиус часто задумывался: а получится ли у него? Поэтому ли, или потому, что тема смерти заставляла его нервничать, обычно сдержанный Скорпиус позволил себе бестактность.

Он посмотрел на волшебницу: волосы кометой разбросаны по спине, глаза блестят, как голубые витражи астрономической башни, чёрная стрелка в уголке правого глаза слегка размазана.... И неожиданно для себя спросил:

— Скажите, а Вы, правда сумасшедшая? — сказал и похолодел, моментально приходя в себя. Она же профессор! Лавгуд оштрафует Слизерин на огромное количество баллов, и всё из-за него.... С каких пор он начал думать вслух?

Однако профессор Лавгуд только расхохоталась. Весело и совершенно естественно. А потом недоумённо пожала плечами:

— Конечно, я сумасшедшая! Все нормальные люди сумасшедшие. Вы этого не знали, Малфой?

Но её улыбка моментально погасла. Глаза снова стали ледяными, непроницаемыми, а голос «телеграфным»:

— Сейчас меня больше интересуют Ваши отношения со смертью. Вы действительно способны испытывать радость от смерти?

— Я не знаю, — Скорпиус, сбитый с толку и совершенно вымотанный этим странным разговором, искренне надеялся, что его голос прозвучал убедительно и совсем не жалобно. — Не должен. Даже отец и дед не испытывали. И бабушка.

— Хорошо. Значит, ты не станешь новым Пожирателем Смерти, — ни радости, ни энтузиазма в голосе не было. Просто констатация.

«Это довольно бестактно, — подумал Скорпиус, — но я тоже хорош. По крайней мере, она всё время говорит правду». А Луна продолжала:

— Я видела твою семью. Они отличаются от Тех. Твоя бабушка любит своих мужа и сына. Твои отец и мать любят тебя. Беллатриса и другие так не могли.

Скорпиус кивнул.

— Так почему тебе пришла идея обратить фестрала в Патронус?

Скорпиус вздохнул и пожал плечами:

— Всё было проще. Я подумал, что Патронус вызывает только позитивные чувства. Он не способен пугать. И я решил, что боггарта разорвёт от противоречия. Просто гипотеза.

Профессор Лавгуд надолго задумалась. Она что-то прикидывала мысленно, ходила из угла в угол, цепляясь мантией за кресла, а потом остановилась невидящим взглядом на камине. Наконец, медленно-медленно, она произнесла:

— Скорпиус. Вы будете сильным волшебником. Вам ведь, наверное, шляпа предлагала Рейвенкло?

— Предлагала, — улыбнулся он.

— Но вот что. Подумайте. Ведь раз Вы на Слизерине, хитрость в Вас тоже есть. Просто, на будущее, — она сделала замысловатый жест рукой. — В ситуации публичного выступления иногда уместнее ограничиться классикой. Какой-нибудь глупой шуткой. Незабудками в гриве, например.... Иначе Вас могут не понять. Хотя я теперь понимаю.

— Спасибо, — уже произнося это, Скорпиус внезапно почувствовал, что говорит от души. Ему стало легко, словно он вынырнул из-под воды и наконец-то смог набрать в лёгкие воздуха. И он видел, что, в какой-то своей, особой манере, профессор Лавгуд действительно решила проявить заботу о нём. Глупо было так играть с темой Патронуса.

Он уже поднялся, чтобы уйти, как вдруг она окликнула его:

— Скорпиус. Для чего Вы заходили?

— Профессор Лавгуд, скажите, какое настроение используется в заклинании на воду? — он смутился. Может, никаких специальных «настроений» и не существовало, он просто что-то неверно услышал, а Роза его разыграла. И тогда, только что обретённое лестное мнение о его умственных способностях может серьёзно пострадать.

Она склонила голову набок. «Совсем как Роза», — подумал Скорпиус.

— Любые, — Луна категорически рубанула воздух ребром ладони. — Зависит от того, что Вы хотите сделать.

— Это должно быть парное заклинание. Одно приносит вред, другое лечит.

— Магия воды основана на сопереживании. То есть Вы сами должны чувствовать себя, как этот вред. И лечение, соответственно. А если конкретнее?

Малфой медлил с ответом. Ну не говорить же, что он собирается глушить рыбу магией! Разве только спросить ещё раз, не отвечая:

— Скажите, профессор Лавгуд... Какие эмоции ведут к смерти, а какие возрождают?

Луна Лавгуд понимающе и даже весело усмехнулась, и отошла к окну. «Почему она выглядит такой нормальной именно тогда, когда говорит о смерти?» — подумал он. А профессор продолжала стоять и смотреть куда-то в ночь, на Запретный лес. Скорпиус уже решил, что она забыла о нём, и самое время уйти, когда Луна внезапно сказала, не поворачиваясь, через плечо:

— Спроси у себя. Мы сегодня об этом уже говорили. Только помни: ты должен САМ стать этой эмоцией, а не пытаться причинить её кому-то, как с запрещёнными заклятиями. И ещё, Малфой!

— Да, профессор?

Луна добавила, тихо-тихо, склонив голову и глядя себе под ноги, но Скорпиус почему-то знал, что она снова улыбается:

— У твоего боггарта-фестрала возле хвоста была надпись «страница 125». Желаю тебе, чтобы других фестралов ты никогда не увидел....

* * *

На следующее утро Скорпиус Малфой сидел у пруда. Ненависть и Любовь. Смерть и Жизнь. Только не для других, а для себя. Значит, тоска, одиночество, ощущение ненужности, депрессия... И — радость, друзья, любимые люди, удовольствие, интерес... Чтобы заклинание получилось, в жизни должно быть и то, и другое. Но очень сильное...

— Аква мортис! — рыбы переворачиваются кверху брюхом и начинают подниматься, как пузырьки в газировке.

— Аква вита! — рыбки восстанавливают нормальное положение, уходят вглубь и начинают спокойно пощипывать водоросли.

— Ты разгадал моё заклинание.

Скорпиус дёрнулся, вставая с мокрой травы. Роза стояла у него за спиной, держа в руках «Справочник Магических Животных».

— А ты разгадала мой страх, — сказал он, кивнув на книгу.

Они вместе присели на камень. Утренний туман клубился серебристыми нитями, как омут памяти. Можно было ни о чём не говорить. Но всё-таки Роза произнесла:

— Боггарт испарился из-за диссонанса функций. Я поняла.

А чуть позже Скорпиус добавил:

— Интересно, какие у нас будут Патронусы?

Это было, когда Роза училась на третьем курсе. На рождественских каникулах она как-то раз проснулась от того, что на первом этаже кто-то громко плакал. Под спальней Розы была гостиная. Она неслышно спустилась и замерла у ступеней лестницы. Отчаянный, надрывный плач перемежался с истерическим сморканием:

— Они закрыли мою выставку! Сказали, — всхлип, — что это «искусство, прославляющее исключительность волшебников», — голос перешёл в булькающее рыдание, а Роза с удивлением узнала интонации Луны Лавгуд. — Гермиона, Джинни, ну скажите... Они закрыли мою выставку. И теперь предлагают всё уничтожить! Уничтожить полтора года моей жизни!

Из жалоб и причитаний Луны Роза поняла, что «Расколотое зеркало» запретили за его «абсолютно волшебный» характер. Да, она слышала, что среди художников и фотографов в последнее время началась мода на «маглоподобное искусство». Например, волшебные фотографии, на которых модель заставляют стоять неподвижно, чтобы фото казалось обычным. Или световые пульсары, которые по форме напоминают электрические лампочки. Это было вполне мило, чем художники не тешатся. Но теперь Министерство просто закрывало выставки без «магловского уклона». Согласно постановлению, искусство с «заметной колдовской составляющей» «увеличивает пропасть между маглами и волшебниками и ведёт к розни между ними». Поэтому любое произведение искусства, имеющее дело с «чистым волшебством», могло быть запрещено к показу из-за «нетолерантности».

— Рон, — Гермиона обнимала всхлипывающую Луну, которая вытирала слёзы наволочкой с монограммой Уизли: платка уже не хватало. — Пожалуйста, сделай что-нибудь! Ты же можешь как-то повлиять на Министерство?

— Конечно, — хмуро пообещал Рон Уизли. — В конце концов, они мне кое-что должны.

Министерство огорчало мистера Уизли. Построить с ними нормальные отношения было, казалось, невозможно. Бюрократия жила по своим законам, переводя тонны бумаги, занимаясь эфемерными проблемами и вынося странные запреты. Его брат Персиваль занимал в Министерстве высокий пост, а многие чиновники, например Ханна Аббот, были бывшими однокурсниками, но Рон не мог любить Министерство. Он понимал, что авроры, столь востребованные до и во время Второй Магической, должны найти себе какое-то занятие после того, как большинство Пожирателей было поймано или уничтожено. Но их нынешняя антиволшебная истерия казалась ему охотой за тенью.

— Мы ведь можем и Перси к этому делу подключить, — добавила Джин Поттер, поддерживая заплаканную волшебницу с другой стороны. — И Билла. Правда, Рон?

— Обязательно, — кивнул тот. — И Джорджа. И даже Чарли!

Рон был талантливым предпринимателем, но ещё более талантливым посредником. Ему доставляло удовольствие устраивать не только свои, но и чужие дела, знакомить людей, заключать союзы. Поэтому, когда Ханне Аббот понадобились дикие драконы для переподготовки авроров, он обо всём договорился с Чарли Уизли. Польза? Ему и брату, конечно, дали какой-то орден «за содействие безопасности». Но не в этом дело. Ему было просто приятно, что он сумел это устроить. Билл занимал самую высокую «человеческую» должность в Гринготтс. Джорджу Министерство до сих пор заказывало одежду, покрытую щитовыми чарами, потому что он делал её качественнее, чем кто бы то ни было. Если подумать, то каждый из них, отказавшись сотрудничать с Министерством, осложнил бы его существование. А уж ссориться с объединённым семейством Уизли было таким же сумасшествием, как грабить гоблинский банк.

Луна не была подругой Рона, скорее просто знакомой. Но с ней дружила его сестра, жена и лучший друг. Ей восхищалась его дочь. А семья для Рона Уизли была ВСЕМ. Так что он не сомневался ни секунды. Рон подошёл к Луне, похожей на панду из-за размазавшейся по векам туши, тяжёло вздохнул и крепко взял её за руку:

— Мы тебя не бросим!

* * *

Ближе к февралю стало окончательно ясно, что «Расколотое зеркало» в Англии нигде выставляться не будет. Рон Уизли был близок к экономической войне с Министерством. Он задействовал все свои связи, а Роза зачастила в Нору на выходные: чтобы быть в курсе происходящего, попытаться помочь Луне самостоятельно, и... ещё по одной причине.

— Папа, а можно я схожу в магловскую библиотеку? Может, найду какие-то примеры из искусства, похожие на то, что делает Луна, — Роза стояла, полностью готовая к выходу: джинсы, свитер, непослушные волосы заплетены в косу. «Обычная девочка», как всегда.

— Сходи, дочка, — Рон неодобрительно покосился на неё поверх очков для чтения: он не любил, когда Роза носила «магловскую маскировку», т.к. это означало, что она выходит в опасную «неволшебную» часть Лондона. В почте было сообщение из Министерства: мисс Аббот должна трансгрессировать в Нору сегодня во второй половине дня. Может, даже лучше, если в доме будет меньше народа. — Но у тебя же сегодня танцы?

— А я после танцев, — сказала Роза и потупилась. В соседний, классический бальный танцкласс начал ходить Скорпиус Малфой, так что теперь «танцевальные занятия» занимали вдвое больше времени: друзья часто ждали друг друга после урока и шли бродить по Лондону, по крайней мере, по его волшебной части. Вот и сегодня она планировала зайти в библиотеку пораньше, чтобы потом попытаться затащить Малфоя в класс народных танцев, на которые ходила сама. Преподавала в классе Шиннед Блиш, староста Рейвенкло и девушка Джеймса Поттера. Она дружила с Розой, и никогда не позволила бы себе сплетничать о ней, поэтому Роза не боялась, что об этом демарше узнают папа и мама. Но всё-таки ей было немного стыдно.

* * *

— Привет Роза! — светловолосый мальчик окликнул её на полпути к библиотеке.

Роза подняла на него глаза и с удивлением узнала в магловском подростке Скорпиуса Малфоя. Брюки, рубашка, пиджак. Классический, но совершенно адекватный костюм. Правда, юный волшебник явно чувствовал себя неуютно в новом наряде.

— Скорпиус, ничего себе, — Роза поправила лямку рюкзака, упавшую с плеча. — Отлично выглядишь. В честь чего ты расстался с мантией?

— Хочу в твой театральный кружок, — усмехнулся Малфой. — Если бы не волосы, я бы тебя в первый раз не узнал. Настоящая магловская девушка.

— А я и есть наполовину «магловская девушка», — недовольно мотнула плечом Роза и прибавила шаг. — Моя мама родилась в обычной семье. А папа гордится тем, что умеет водить магловский автомобиль.

— Не сердись, — примирительно сказал Малфой. — Может, я хотел сделать тебе комплимент. Но ты-то не родилась в обычной семье. Каково оно, выдавать себя за магла?

— Легко, — улыбнулась Роза. — Вот когда я стану совершеннолетней и смогу колдовать дома... Так что ты здесь делаешь?

— Провожу тебя до библиотеки и пойду в Косой переулок. Родители не удивляются, что ты так поздно приходишь? — Малфой наслаждался тем, что может идти с Розой рядом просто так, без всяких заклинаний отвлечения внимания, которые приходилось накладывать в Хогвартсе. Ради этого стоило влезть в магловский пиджак. Если бы только она ещё и шла помедленнее.

— Папа мне доверяет, у нас так принято... Хотя, — Роза снова улыбнулась, — он часто говорит, что бабушка Молли ему доверяла зря. Впрочем, бабушка, по-моему, единственный человек в Норе, который, когда хочет, может навести настоящий порядок.

— Артур и Молли живут с Вами? — приподнял бровь Малфой.

— Конечно. И этим не ограничивается, — Розе только сейчас пришло в голову, что Скорпиус мало того, что единственный сын, так ещё и живёт только с родителями. Ведь Люциус и Нарцисса после войны решили уехать поближе к северу. — У нас часто гостят дяди, тёти, кузины, кузены... Завтра вообще приедут почти все, даже Поттеры с площади Гриммо! Хорошо, что Нора теперь большая, папа её полностью перестроил. Короче, Скорпиус, Уизли не просто семья. Это — Клан!

Она саркастически закатила глаза, а Скорпиус рассеянно подумал, насколько всё это странно: жить в большой семье, видеть бабушку с дедушкой каждый день, а не на праздники. И уметь ходить в магловской одежде так, словно делаешь это всю жизнь.

Они попрощались возле здания библиотеки. Через три часа он встретил понурую Розу возле дверей танцкласса.

— Ничего не нашла? — нахмурился Скорпиус. Ему не нравилось, когда Роза грустила.

— Да, снова ничего. Почему маглы не додумались ни до чего подобного?

Малфой хорошо знал, чем грозит эта упрямая морщинка между бровей, означавшая, что у отличницы-Розы что-то не получилось. Теперь она потеряет покой и сон, будет читать, думать, сердиться и ходить по потолку, пока не найдёт ответ. Чтобы хоть как-то её приободрить, Скорпиус в порыве ничем не мотивированной отваги сказал:

— Слушай, а ты ведь хотела пригласить меня на свои занятия?

Роза просияла:

— Пойдём, — и потащила его за собой в танцкласс.

* * *

Ханна Аббот аппарировала перед воротами «Поместья Нора». Дочитав до слова «поместье» в адресе конверта она вопросительно подняла глаза на своего секретаря: та Нора, которую мисс Аббот помнила, на поместье совсем не тянула. Это был старый дом с покосившейся крышей, такой ветхий, что грозил развалиться в любой момент. Ханна была почти уверена, что Рональд Уизли, глава «Уизли Спортс» уже давно переехал в другое место.

Когда глава Отдела по противодействию антимагловской пропаганде оказалась на месте, она поняла свою ошибку: Уизли не переехали. Просто Нора действительно стала поместьем. За кованной витой оградой в стиле арт-нуво вырисовывался огромный двухэтажный особняк, отделанный светло-серым камнем. Два длинных крыла полукругом охватывали замёрзший декоративный пруд, лужайку и часть сада, который продолжался уже за домом. Над воротами значилось «Поместье Нора. Владение семьи Уизли», а прямо от ворот шла широкая дорога, ведущая к главному входу в дом.

Возле ворот стоял сам Рональд Уизли, наблюдая за произведённым эффектом. Он вежливо, но коротко улыбнулся мисс Аббот, и жестом предложил ей следовать за собой. Хотя он и не излучал добродушия, но казался вполне позитивно настроенным, так что Ханна на секунду понадеялась, что просьба о встрече совсем не связана с делом Луны Лавгуд.

— Спасибо, что нашли время приехать, Ханна, — он пожал ей руку. — Вы первый раз в Норе?

Ханна кивнула. Он восторженно оглядел свой дом и привычным, хозяйским жестом указал на дорогу к зданию:

— Такая дорога, пусть Вас не удивляет, что она слишком широкая, называется «подъездной аллеей». Знаете, для чего она нужна? — Ханна озадаченно пожала плечами, а Рональд, довольный её реакцией, продолжил. — У маглов такие аллеи раньше использовались для конных повозок, а теперь для машин. Сейчас многие заказывают себе декоративную аллею, но у меня действительно есть машина. Не люблю пустой бутафории. Мне нравится, когда вещи работают!

С этими словами, он пригласил её внутрь. Рону претила игра в радушного хозяина, но он с удовольствием отметил, что при упоминании об аллее Ханна едва заметно покраснела. «Пусть знает, что у нас хорошо относятся и к маглам, и к магловским изобретениям, — сердито подумал он. — Посмотрим, как она скажет мне в лицо, что я защищаю преступников перед волшебным миром!»

— Итак, — Рон Уизли сел в своё кресло, надел очки и серьёзно посмотрел на Ханну. — Как Вы могли догадаться, мисс Аббот, я пригласил Вас из-за «Расколотого зеркала».

Улыбку с его лица как будто вытерли. Глядя в суровые голубые глаза Рональда, Ханна подумала, что хозяин изменился не меньше самой Норы. Теперь ей уже не казалось странным, что «рыжего мальчика, дружащего с Поттером», каким она запомнила его по школе, считают одним из самых жёстких и бескомпромиссных бизнесменов Великобритании. Дверь за спиной закрылась с лёгким щелчком, наводящим на мысли о мышеловке. Ей стало не по себе. Но голос Ханны, когда она заговорила, был твёрд и спокоен:

— Мистер Уизли. Этот вопрос не подлежит обсуждению. Решение Министерства практически окончательное.

— Но ведь суда ещё не было, — Рон поднял брови в притворном удивлении.

— Да, — Ханна нервно улыбнулась, — но вряд ли суд что-то изменит. Доказательства налицо. Мне жаль, мистер Уизли, я знаю, что мисс Лавгуд друг Вашей семьи, но, право же...

— Вздор, — прервал её Рон. Ханна осеклась и испуганно посмотрела на него. — Не имеет никакого значения, друг мисс Лавгуд или не друг. Факт в том, что она никогда не была замешана в антимагловской пропаганде. И Вы это знаете. Мисс Лавгуд — участник Второй Волшебной войны. Её отец издавал оппозиционную газету и поддерживал Поттера, когда тот скрывался от Волдеморта.

— Но он прекратил её издание и перешёл на другую сторону. Он чуть не выдал Поттера властям, — вкрадчиво возразила Ханна. — Что мы знаем о ней с тех пор? В конце концов, она чистокровная волшебница...

Рон смотрел на неё сердито и презрительно. Впрочем, он ещё раз попробует по-хорошему... Его голос чуть-чуть смягчился. Он даже нашёл в себе силы покровительственно похлопать её по руке.

— Ханна, я тоже чистокровный волшебник... Ну, почти чистокровный. «Перешёл на другую сторону»... Вы сами верите в эту глупость? Единственный раз, когда Ксенофилиус Лавгуд интересовался чем-то реально существующим, это когда он помогал нам. И Луна — так, между нами говоря, — он заговорчески подмигнул Ханне, — не далеко от него ушла. Ей нет дела до какой-то идеологии. Она — существо воздушное и неприспособленное. А вы приписываете ей какой-то злой умысел. Смешно, да и только!

Рональд развёл руками, как бы приглашая Ханну оценить, насколько абсурдно такое предположение. Однако на мисс Аббот это не произвело впечатления.

— Мистер Уизли, Рон... Вы так наивны, — она изобразила снисходительную материнскую улыбку. — Но времена меняются, и люди меняются вместе с ними. Госпожа Лавгуд играет? Возможно. Но теперь у неё другие игры. Вы ведь, наверное, не знаете, что она была замужем? Вижу, что не знаете. Её бывший муж — профессор Дурмстранга, школы с самой дурной репутацией во всём, что касается тёмных искусств. И дочка... что, про дочку тоже не слышали? — в голосе Ханны за притворным удивлением мелькнуло торжество, — учится там же. Спрашивается, почему не в Хогвартсе? Она познакомилась с профессором Ковальски всего через два года после Волшебной войны...

— Это всё? — осведомился Рон. — Я правильно понял, что Ваши обвинения основываются на том, что вы копаетесь в личной жизни этой женщины? Ваши авроры, похоже, уже с ума сходят от безделья, Ханна. Или, может, специально провоцируют весь этот ажиотаж, чтобы не лишиться работы!

— Даже так? — Ханна гневно сверкнула на него глазами. — Вот какого вы мнения о нас, мистер Уизли... Значит, вам нужны другие доказательства. Так вот что я вам скажу. Вся её работа — это доказательство. Она преподаёт тёмные искусства... Да, вы скажете «защиту», но если что-то долго изучать, то недолго и пристраститься. И примеры тому уже были. Это должность была проклята, её хотел занять... Сами-Знаете-Кто. И Квирелл, и Снейп, и самозванец Крауч...

— И герой войны Римус Люпин.

— Который оказался оборотнем... — произнесла Ханна и тут же остановилась: такая ненависть сверкнула в глазах Уизли.

— Кстати, я вполне могу довести эту версию до Гарри, — ледяным тоном ответил Рональд. — Он будет счастлив узнать, что, по мнению Министерства, отец его крестника Тедди, друг его отца и герой войны «просто оборотень».

— Ладно, Рон, я погорячилась... — Ханна поняла, что сказала лишнее, но отступать не собиралась. — Всё равно, это ничего не доказывает. Готова понять, Люпин был прекрасным человеком, но Лавгуд! Даже если мы в чём-то неправы, лучше перестраховаться, чем что-то пропустить. Ведь это всего лишь выставка, — она пожала плечами, — Её никто не арестовывает, просто предлагают задуматься... Если что-то может спровоцировать... Ты должен понять меня, Рон, — она протянула ему руку через стол, но Рон отдёрнул свою. Ханна сделала вид, что не заметила. — Вся моя жизнь посвящена тому, чтобы не допустить возвращения времён Второй Магической. Пожиратели Смерти убили мою мать, разрушили мою семью. Как можно упрекать нас в том, что теперь мы жёстко боремся с ними и со всеми, кто поддерживает идеи магического превосходства?! Это наш долг! И твой, и мой...

Её голос дрогнул, в глазах заблестели слёзы. На лице застыло выражение решимости и благородной скорби. Но Рон только ощутил прилив раздражения и злости. В глазах потемнело. «О чём она думает, пытаясь рассказать МНЕ о Второй Магической, — подумал он. — Я что, практикант в её Министерстве, для которого история всего лишь страшная сказка из прошлого века?»

— Великий Мерлин! Ты мне будешь говорить о потерях, Ханна? Моего брата убили на этой войне. Другого брата покалечил оборотень. Ещё одному отрезали ухо заклятием. Я сам год провёл в подполье вместе с Поттером и своей будущей женой. Моя мать стала кавалером ордена Мерлина первой степени, потому что ей, а не вашим хвалёным аврорам удалось убить Беллатрису Лестрейндж! — он замолчал и немного ослабил ворот. После чего добавил уже спокойнее: — А ты стреляешь из пушки по воробьям и делаешь вид, что занимаешься важным делом. «Наш долг». Не хочу обижать тебя, Ханна, но я сделал для этого «общего дела» несколько больше, чем ты.

Ханна сидела, съёжившись в кресле, и смотрела на Уизли, беснующегося, как слон в тесной клетке. Что ж, значит, придётся выложить последний аргумент:

— Я слышала, ваша дочь тоже участвует в защите госпожи Лавгуд.

Уизли бросил на неё обеспокоенный взгляд. Внезапная перемена курса разговора вряд ли была случайной. Рональд изобразил безразличие:

— Как все мы, — он пожал плечами. — Роза умная девочка, всегда готова помочь и очень любит Луну.

Ханна сладко-ядовито улыбнулась:

— Ах, Рон-Рон... Лучше бы Вы больше времени уделяли семье, чем защищать эту чокнутую художницу... Я сама не могла в это поверить, но наши агенты говорят, что всё точно, — Ханна покачала головой и потупилась, изображая сожаление. — Она встречается со Скорпиусом Малфоем. Уже два года их часто видят вместе в школе, причём ученики ничего не подозревают из-за наведённых чар незаметности. А преподаватели, похоже, покрывают эту историю. И если бы не наши сотрудники...

Чего бы она ни хотела добиться, такая реакция мистера Уизли в планы Ханны Аббот явно не входила. Вначале он был странно молчалив, но постепенно Ханна заметила, что Рональд краснеет всё сильнее и сильнее. Наконец, он нетвёрдо встал из-за стола, опёрся на него костяшками пальцев и буквально зарычал:

— Ты шпионила за моей дочерью?! За моими детьми?! В Хогвартсе?! Вон! Ты слышишь меня, Ханна Аббот, вон из моего дома!!! — Рон стал уже малиновым, он наступал на Ханну, а та пятилась в сторону двери, которая неожиданно оказалась открытой. Всё дальше и дальше. Стёкла на рамках для фотографий трескались одна за другой, вазы глухо гудели и тряслись. Палочку Рон предусмотрительно оставил в ящике стола, но стихийная магия переполняла его до краёв. — Мы встретимся с тобой в суде, Аббот. И ты ответишь за всё. И Луне Лавгуд. И мне. А пока, — он вскинул в её сторону руку, тыча указательным пальцем, который заметно трясся от ярости. Ханна отшатнулась и ощутила спиной кованые ворота, — запомни навсегда: НЕ СМЕЙ ТРОГАТЬ МОИХ ДЕТЕЙ!!!

* * *

...— Ты выиграла, я чувствую себя ужасно глупо, — Скорпиус Малфой танцевал кадриль с Розой Уизли. Он порядком устал, но чувствовал себя совершенно счастливым. — Я думаю, этого ты и добивалась. Кто вообще придумал подобный танец?

— Не будь занудой, — щёки Розы порозовели, глаза сияли. — Кадриль танцуют даже на Большом Святочном Балу. Ты лучше скажи, как тебе это удаётся? Ты же начал только сегодня. И всё получается... почти безупречно.

— Ну, если подумать... — Скорпиус в очередной раз залюбовался Розой, выписывающей фигуры по паркету. Странно, ему всегда казалось, что она более скованная и угловатая в движениях, — то это не так уж отличается от всего, что я танцевал до сих пор. Просто быстрее. И веселее.

Около шести Роза открыла дверь Норы и зашла в кабинет поздороваться с отцом...

* * *

Рональд Уизли сидел в кабинете и пил коньяк. Не виски и не скотч, как он делал, когда праздновал с друзьями. Не ром, когда пил в присутствии дам. Коньяк означал всё что угодно — от философского размышления до глубокой депрессии, но его он почему-то всегда пил один. Поэтому, почуяв с порога «экзистенциальный» запах, Роза уже была готова к тому, что увидит. Перед Роном лежал свиток с родословной Уизли: огромный, с паучьей вязью бесчисленных веток и пересечений. Край свитка был придавлен стаканом. Рон смотрел куда-то в сторону.

— Папа? — Роза испугалась не на шутку. Министерство ничего ему сделать не могло, тогда из-за чего он сейчас пьёт? Роза подошла к столу и присела перед ним на корточки.

Рон посмотрел на неё со странным, непонятным выражением и сказал: «Садись». Роза села в кресло, ничего не понимая, но с нарастающей тревогой. Рон снял с кушетки плед, укрыл им Розу, методично подоткнув края, а потом настежь открыл окно. Морозный воздух стремительно наполнил помещение, прогоняя коньячные пары. Рональд Уизли стоял у окна и глубоко дышал. Наконец, он повернулся лицом к Розе:

— Ты встречаешься с Малфоем, — голос был спокойным, разве что немного более хриплым, чем обычно.

Вот оно что. Он узнал. Произошло то, что и должно было. Как ни странно, Розе стало легче. По крайней мере, ни с кем из семьи ничего не приключилось.

— Не встречаюсь, — покачала она головой. — Но мы действительно друзья.

Рон кивнул. Его ноздри затрепетали, он несколько раз сморгнул и посмотрел вверх. Если бы Роза не знала своего отца, то подумала бы, что он вот-вот заплачет.

— Я хотел, чтобы ты была счастлива, дочка, — Рональд говорил медленно, делая паузы между словами. — Прости.

— Папа? — глаза Розы расширились от ужаса: что же это с ним такое. Лучше бы он отругал, лучше бы... — Не говори так, пожалуйста.

— Ты — моё сокровище. Моя принцесса. Самая своевольная девочка в мире, — Уизли грустно улыбнулся. — А я думал, что всё могу решить за тебя.

Он растерянно развёл руками, словно не зная, что сказать ещё. А Роза ощутила неожиданный прилив нежности. И стоило так её пугать этими совершенно неуместными угрызениями совести? Если кому и должно быть стыдно, так это ей, Розе. Она решительно вскочила, подошла к отцу и обняла его:

— Я очень тебя люблю. Я правда не хотела тебя огорчать, честно. Я обожаю тебя и маму, и...

Он обнял её и поцеловал в макушку. Рон не мог обижаться на своих детей. В конце концов, он же знал, что Уизли покладистыми не бывают. Он прижал дочь покрепче к себе и тихо проворчал:

— В следующий раз, прошу, рассказывай мне обо всём. Не хочу узнавать всё от этих Министерских негодяев. Они даже меня могут заставить защищать чистокровок... Но если, — в его голосе послышались угрожающие нотки, — Малфой что-то тебе сделает, то пусть на мою толерантность не рассчитывает!

Что постановил семейный совет Уизли, Роза не узнала. Только Джеймсу, Теду и Мари-Виктуар позволили присоединиться. Она же, вместе с Лили, Альбусом и Хьюго, заканчивала приготовления к торжественному ужину и пыталась угадать, что ожидает Министерство Магии по неясному гулу из Большой Гостиной. Заклятие против «длинных ушей» на дверь наложил сам Джордж, так что пришлось довольствоваться предположениями.

Брат и двойняшки Поттеры строили догадки, а Роза просто методично расставляла тарелки. Её мысли были очень далеко. Ведь, если люди из Министерства сказали отцу, могли наведаться и к Малфоям. Просто так, из вредности. Наверняка, их всё-таки засекли где-то рядом с танцклассом. Она послала Скорпиусу сову, чтобы его предупредить, но что теперь будет...

— РОЗА!!! — Лили неожиданно обняла её сзади, чуть не заставив выронить блюдце. — Ты что, опять в облаках витаешь?

— Лили, если расколотишь тарелку, придётся звать кого-то из старших, чтобы её склеить, — рассеянно сказала Роза. — В чём дело?

— Я спрашиваю тебя, как ты думаешь, что сделает наш семейный Визенгамот с Министерством.

— Я думаю, — Роза впервые улыбнулась. — Что скоро все и так будут об этом говорить.

И она была совершенно права. Меньше чем через месяц, читая отчёты, Министр Магии задумчиво произнёс: «Кажется, нас сглазили». И было от чего. Сначала даже Ханна Аббот не заподозрила в происходящем руку Уизли. Ну, подумаешь, ушли прежний секретарь из отдела финансовых связей и один бухгалтер. На их место временно посадили каких-то практикантов, но ведь дело и так налаженное... так она думала.

Практиканты неверно оформили какие-то справки, связанные с выплатой зарплаты. В Гринготтс их завернули, заявив, что программа противодействия мошенничествам не разрешает выдавать деньги людям, не умеющим даже грамотно писать. Три подразделения на месяц остались без зарплаты. Одним из них оказался Отдел контроля погоды, который, как обычно, тут же объявил забастовку. И теперь каждый день в Министерстве начинался с попыток остановить снег, дождь и ураганы, бушующие в кабинетах. Самые молодые и перспективные авроры начали разбегаться, тем более что у них неожиданно появились очень заманчивые предложения работы. Весь отряд, недавно прошедший переподготовку, уволился и уехал в Румынию, где открылась новая драконья ферма. Совладельцем фермы, разумеется, был Чарли Уизли.

Многих специалистов по защитным заклинаниям сманил в свою фирму Джордж. Но этим его влияние на настроение Ханны Аббот не ограничилось. То тут, то там в кабинетах Министерства стали происходить непонятные вещи. Внезапно гас свет, да так, что ни одна палочка в наступившей темноте не светилась. Появлялись какие-то мелкие существа, щекотавшие сотрудников и распускавшие подол мантии в лапшу. А один раз в туалете взорвалась петарда, и выпущенный ей огненный дракон полтора часа летал по коридору с оглушительным рёвом и грохотом. Когда после этого Ханна встретила в холле Персиваля Уизли, с ней случилась истерика. В конце концов, только он мог пронести все эти «волшебные вредилки» сквозь магический контроль. «Это ведь Вы! — кричала она ему в лицо, — Я точно знаю, что все эти петарды — Ваших рук дело!» Надо заметить, что за этим любопытным диалогом: всклокоченная, мокрая и замёрзшая после очередного магического снегопада женщина и спокойный рыжеволосый мужчина в безупречной мантии — наблюдала целая толпа волшебников и волшебниц. Персиваль Уизли посмотрел на Ханну сверху вниз и спросил:

— А грибы я Вам тоже подложил?

— Какие грибы? — опешила Ханна.

— Те, которые Вы ели совсем недавно, судя по Вашим галлюцинациям, — отрезал Перси и поправил очки в золотой оправе. — А теперь простите, мне надо идти.

Окончательным ударом стало сообщение, что все агенты, посланные Ханной в Хогвартс, попались, причём в течение двух недель. Их заставили произнести непреложный обет, что они зарегистрируются в реестре анимагов. Для оперативной работы это был конец. Словесное описание людей, изловивших авроров, не подходило ни одному школьнику или преподавателю. Тупик. Ханна догадывалась, что в этом замешан Тед Люпин, крестник Гарри Поттера и маг-метаморф, но доказательств у неё не было.

Ей хотелось сесть и завыть, как воют и щёлкают на своём языке сирены из озера перед Хогвартсом. Но Ханна Аббот была не из тех, кто так просто сдаётся. Уизли думают, что смогут запугать её? «Теперь осуждение Луны Лавгуд и её «антимагловского волшебства» станет для меня делом чести», — решила Ханна и оглушительно чихнула: на кабинет надвигался очередной магический снегопад.

* * *

Вечером Малфой вернулся с танцев в необычном для себя приподнятом настроении. Он поужинал с родителями, сделал задание на понедельник, и уже собирался ложиться спать, когда ему в окно постучала сова. Впустив её, он узнал Мышку, бархатисто-серую сову Розы Уизли. Застенчиво отказавшись от совиной вафли, Мышка, отдав письмо, моментально улетела обратно. Скорпиус сорвал печать и развернул свиток. Вот что писала Роза:

Скорпиус,

В нашем доме был кто-то из Министерства Магии. Сказали отцу, что видели нас вместе, так что он теперь в курсе. Всё обошлось, но, кажется, мне не стоит больше ходить на танцы. Я пишу тебе, чтобы предупредить, если министерские заявятся и к вам. Надеюсь, в Хогвартсе будет всё по-другому,

Роза.

Малфой задумчиво вертел в руке письмо. Вот как. Надо же, он и не думал, что это его так расстроит. Перед глазами, как на колдографии, раз за разом крутилась одна и та же картинка: поворот на трёх шагах, хлопок ладонями, ручеёк... волосы, выбивающиеся из-под косынки, разворот плеч, руки, поднятые высоко над головой... сияющие серо-голубые глаза под прямыми, разлетающимися бровями... ноги, отбивающие ускоряющийся ритм...

«Роза-Роза... Ну и зачем мне теперь эти танцы? Чему надо, я научился в прошлом году, а эта дурацкая кадриль без тебя не имеет смысла. Почему ты написала так мало, как будто впопыхах, и даже не попросила сову подождать ответа?»

И здесь Скорпиус встревожился. По телу разлилась странная слабость, как от потери крови, в ушах зашумело. Роза очень редко присылала ему сов, потому что они часто виделись и так. Он перечитал короткое послание ещё раз: «отец знает», «мне лучше не ходить». Великий Мерлин, неужели мистер Уизли всё-таки посоветовал своей дочери перестать «общаться со слизеринцем»? Тогда это письмо — просто вежливое объяснение причины. Нет, Роза, ты не могла послушаться Рональда, ты всегда всё делаешь по-своему, упрямая, как норвежский дракон... Или могла?

«Запомни, Скорпиус, Уизли не просто семья: это — Клан», — прозвучало у него в голове. Сколько сарказма, но сколько нежности. И хорошо знакомый взгляд, как будто говорящий, что он ничего об этом не знает и знать не может. Что он чужак, пришелец, которому неизвестно, чему они радуются, грустят, в чём смысл их жизни.

Скорпиус смотрел на пустую стену. Серебристые с зелёным шёлковые обои не могли дать ему ответ, почему в душе стало так же пусто, как на этой стене. «На что ты надеялся, Малфой? — спросил издевательский внутренний голос. — Она правильно поступила. Роза всегда всё понимает первой. Сознайся, ведь если завтра Драко спросит тебя, правда ли ты общаешься с Уизли, ты соврёшь. Ты знал это всё время. Два года — только отсрочка. Вы не можете всю жизнь ходить под чарами незаметности, как бы хорошо они у тебя не получались».

Скорпиус вовсе не возражал: ходить под чарами незаметности всю жизнь, если только с Розой. Если бы она согласилась. «Надеюсь, в Хогвартсе всё будет по-другому». По-другому, чем раньше, или по-другому, чем сейчас?

Спал Малфой плохо, а прямо с утра, хмурый и бледный, направился в совятню. Всё равно, что через день им обоим возвращаться в Хогвартс. Он уже приставил лестницу к люку, ведущему на крышу, к совам, и долез до середины, как вдруг засомневался. Скорпиус вовсе не хотел делать из себя посмешище. Лучше всё выяснить лично. Он повернулся, чтобы спускаться, но нечаянно зацепился за ступеньку. Заклинанием левитации он воспользоваться не успел.

И он ещё не хотел подождать день... Неделя в больнице Святого Мунго, куда определила его Астория, пресекая любые попытки возразить. Хотя хватило бы трёх дней и домашней сиделки. Никакой возможности послать сову. И в школе никто не знает: это принципиальная позиция отца с тех пор, как отменили штрафы за прогулы. «Если им не интересно, учатся дети или нет, я не обязан объявлять, когда и почему мой сын не появится на уроках», — сказал Драко и вопрос был закрыт.

В Хогвартсе лучше не стало. Не мог он просто так подойти к Розе, не зная, как она к этому отнесётся, захочет ли его видеть. Оставалось искать подходящего случая. И здесь Скорпиус, почти как Министр Магии, уже готов был поверить, что его сглазили. Совместных пар у Рейвенкло и Слизерина больше не было. Вместо этого ЗОТИ и травологию проводили с Гриффиндором, что само по себе удовольствие ниже среднего. Устраиваясь поближе к Поттерам, Скорпиус надеялся хотя бы вскользь услышать, что происходит в доме Уизли, как там Роза. Но брат с сестрой болтали на отвлечённые темы. Единственное, к чему привели эти попытки, — Лили после пятого или шестого внимательного взгляда стала поглядывать на Скорпиуса в ответ. Хитрыми, что-то понимающими зелёными глазами. Или так только казалось? Злясь и чувствуя себя окончательным идиотом, Малфой отвернулся.

В библиотеке Роза не появлялась. Подкараулить её возле дверей факультета никак не получалось, сколько он не пытался. Несколько раз он видел её в школьном дворе, но она постоянно была с кем-то из своих родственников, а чаще всего — с Тедом Люпином, одним из Стражей Хогвартса. Оставался завтрак, но Роза редко бросала взгляд в сторону зелёного стола. Со своей стороны, помня, что она может и не хотеть афишировать, что они знакомы, он решил не разглядывать её слишком долго. А как хотелось. Простое желание встретиться и поговорить с каждой неудачей росло и усиливалось, доходя уже до какой-то мании. Ему надо было видеть Розу, смеяться с ней, даже пикироваться, если потребуется... Великий Мерлин, он не заметил, как привязался к этой рейвенкло.

* * *

Роза погрузилась в противодействие Министерству с головой. Джеймс даже дал ей свою мантию-невидимку, чтобы было удобнее незаметно появляться и исчезать из их поля зрения. Каждый раз, когда Тедди ловил очередного министерского анимага, она не могла сдержать торжества. Ей казалось, что именно они были виноваты во всём. Скорпиус не послал ответную сову и не появился в школе. Она трижды посылала Мышку в Малфой-Менор, но та возвращалась с нераспечатанными конвертами. Неужели его так испугало её сообщение? Все эти два года он часто окружал их чарами незаметности, но Роза всегда воспринимала это как жест заботы. Ну и как простой способ отвязаться от случайных людей, которые норовят вмешаться в разговор.

Она и сейчас думала так. Однако это не отменяло того, что Скорпиусу вряд ли симпатична перспектива рассказать обо всём Малфоям. Узнай они вдруг о знакомствах сына, он так легко, как она, не отделается. Да и зачем ему это? Им было нескучно вместе, они изобретали новые заклинания, натаскивали друг друга перед экзаменами, беседовали обо всём на свете... Для Розы он был, пожалуй, лучшим другом. Ей редко удавалось найти человека, которому было интересно то же, что и ей. Например, «что будет, если щитовые чары применить против человека, использующего щитовые чары». Но захочет ли он продолжать их странную дружбу теперь?

По-настоящему Роза встревожилась, когда Малфой не появился на ЗОТИ. Это был тот самый урок, на котором профессор Лавгуд учила вызывать Патронуса. Скорпиус полгода ждал этого, и Роза знала, как для него это важно. От волнения она никак не могла сосредоточиться, и из палочки вылетала только слабая дымка. Наконец, на плечо ей легла рука Луны:

— Уизли, вспомните, в чём сила Патронуса. Он не знает ни горя, ни тоски, ни сожаления. Если хотите его вызвать, обращайтесь к тому воспоминанию, которое не померкнет перед лицом Ваших переживаний. Только тогда Вы сможете вызвать его в любой ситуации, — она повысила голос. — Остальных это тоже касается. Сетва, Патил, Клейн — сосредоточьтесь. Ещё раз!

Профессор Лавгуд тяжело переживала запрет на выставку. Внешне это выражалось в том, что она перестала носить невидимую бижутерию, одевалась только в чёрное и стрелки на веках рисовала чуть ли не в два раза толще. Впрочем, её манера преподавания изменилась мало, разве что Лавгуд стала чуть-чуть более снисходительной к слизеринцам.

— Какие это могут быть воспоминания? — в один голос спросили Джон Коллинз и Мирта Клейн с Хаффлпаффа.

— О чём-то... или о ком-то, кто делает Вашу жизнь светлее, — мечтательно улыбнулась Луна. — Например, вот так. Экспекто Патронум!

Палочка описала дугу, сверкнула вспышка, и школьники увидели маленькую серебристую ласточку, витающую под потолком. Ласточка спустилась пониже и сказала голосом Луны: «говорящие Патронусы, это пока для вас слишком сложно. Но обычных пора бы уже научиться вызывать!».

Удовлетворённо прислушавшись к восхищённому гулу (дети в первый раз видели говорящего Патронуса), профессор Лавгуд продолжила:

— Это пример того, как Патронус меняется в течение жизни. Когда я только научилась его вызывать, он имел форму зайца. А в ласточку он превратился... — улыбка Луны стала совсем лучезарной. Казалось, она сама сейчас начнёт светиться, как Патронус, — когда у меня родилась дочка. Её зовут Стелла, и она самая настоящая ласточка: такая же неугомонная и юркая.

— А правду говорят, что у людей, которые будут вместе, — Мирта Клейн зарделась густым румянцем, — Патронусы похожие?

— Пять очков Хаффлпаффу за то, что не только читали учебник, но и добрались до дополнительной литературы, — удовлетворённо кивнула Лавгуд. — Но, Клейн, это упрощённая трактовка. Похожие Патронусы у людей, которые схожи по характеру. А это широкое понятие, например, они могут всего лишь учиться на одном факультете. У Гриффиндора Патронусы чаще в виде крупных зверей, Рейвенкло — птиц, Хаффлпаффа — мелких норных зверьков, а у Слизерина — магических животных, часто с рептильной составляющей, например, драконов, гиппогрифов, мантикор...

— А фестралов? — неожиданно вмешался Коллинз.

Профессор Лавгуд неодобрительно покосилась на него, но всё-таки ответила:

— Технически — нет. Это невозможно. Почему — это другой вопрос, я не могу рассказать в двух словах, так как это затрагивает темы уровня ЖАБА. Но если хотите, можете подготовить индивидуальный доклад, пропуск в Запретную Секцию я Вам выпишу. Остальным придётся спросить Вас или поверить мне на слово. Итак, — продолжила она, повысив голос, — возвращаясь к вопросу мисс Клейн. Люди с похожими характерами иногда друг друга даже ненавидят. Ещё бывает, что тот, кто влюбляется первым, меняет своего Патронуса. Но, согласитесь, это ещё не гарантирует взаимности.

Мирта разочарованно вздохнула и принялась тренироваться вновь. А Роза постаралась сосредоточиться. Как ни странно, её мысли вновь возвратились к Скорпиусу. К их единственному уроку танцев, когда он казался весёлым и искренним, без хитрого прищура, вечных двойных смыслов и равнодушного исследовательского любопытства. Это было счастье...

— Экспекто Патронум! — по телу снизу вверх прошла волна тепла, переливаясь в правую руку. Из палочки брызнула струя серебряного света, сгущаясь в фигуру телесного Патронуса. Ворон. Роза, запрокинув голову, наблюдала, как он летает под потолком, подсвеченным серебряными вспышками из палочек других учеников.

Мирта тоже справилась со своими чувствами — перед ней раскрывал сияющий хвост павлин, занимая своё место рядом с воробьями, туканами, колибри, лебедем, соколом... и белкой, енотом, горностаем, выдрой, кроликом, ежом... — со стороны Хаффлпаффа.

— Вот, можете, когда захотите, — благосклонно кивнула головой Луна. — Клейн, Вы, судя по всему, в душе немного рейвенкло... Уизли, гербовая птица факультета — это к тому, что Вы хотите быть старостой? А вот это... — Лавгуд протянула руку, и на запястье ей уселся серебристый феникс. — Чьё это великолепие? Коллинз, это ведь Ваш Патронус?

— Да, профессор.

— Когда будете готовиться к докладу, посмотрите-ка случаи появления Патронуса-феникса. Думаю, это Вас вдохновит.

* * *

С возвращения Скорпиуса в Хогвартс прошла почти неделя. Издёрганный собственными попытками найти Розу, в пятницу вечером он сидел на травологии. Тихое хихиканье двойняшек-Поттеров его раздражало, оптимизм Лонгботтома, показывавшего, как правильно кормить хищный венерин цветок, раздражал ещё больше. Но Скорпиус методично резал мясо на маленькие кусочки и аккуратно, чтобы ни одна капля крови не попала на манжет, брал их пинцетом и кормил прожорливое растение. Он находил в этом определённое удовольствие. «Вот придёт апрель, — мстительно думал он, — и мы выкопаем тебя с корешком, и распустим на эликсиры, зубастая ты гадина». Венерин цветок, то ли из вредности, то ли уловив ход его мыслей, со всей мочи вцепился в пинцет. «Ну, значит, больше не получишь, неблагодарная», — думал Малфой, с трудом вытаскивая щипчики из острых клыков растения.

К счастью, пары в пятницу были укороченными — профессор Лонгботтом в этот день был ответственным за патрулирование коридоров в комендантский час, о чём он и заявил во всеуслышание перед концом урока. Вот здесь и грянул гром.

Скорпиус услышал, как Альбус Поттер довольно громко, но вроде бы, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал:

— Неудачный вечер для Слизерина. У профессора Лонгботтома свои отношения со змеями, мало ли что может выйти, если кто-то решит прогуляться...

Мерлин свидетель, Скорпиус не хотел с ним драться, только слегка подкорректировать представление Поттера о жизни. Он собрал учебники и, проходя мимо Альбуса, бросил:

— Кажется, твой папа неплохо владел змеиным наречием? Если тебе что-то от этого перепало в наследство, то лучше о себе побеспокойся, змеёныш.

Поттер задохнулся от возмущения. Сестра пыталась оттащить его, но он только отмахнулся и метнул в Скорпиуса заклинание Онемения. Тот поставил щит, даже не задумавшись. Заклинание вернулось хозяину, а Малфой со словами «это тебе для языковой практики» — навёл на Альбуса палочку:

— Серпенсортиа!

То ли он слегка ошибся, то ли настроение подвело, но вместо безобидного ужа, которым он хотел попугать зарвавшегося гриффиндорца, из палочки появилась королевская кобра. Альбус отшатнулся и присел прямо на воющий куст, ответивший на нарушение своей неприкосновенности звуком, которого постыдились бы даже баньши. Вот здесь-то их и поймал разгневанный профессор Лонгботтом. Правда, змею Скорпиус успел ликвидировать обратным заклинанием. «По крайней мере, с нас снимут одинаковое количество баллов», — мрачно подумал он.

Но профессор предпочёл не штрафовать, а устроить им отработку. Скорпиуса он оставил прямо в теплице перебирать бобы для зелий Слизнорту, а Альбуса утащил в кабинет, где у профессора хранилась коллекция редких кактусов, требующих полива каждые пять минут. Наложив на обе комнаты заклятия (первое не давало никому выходить, пока работа не закончена, а второе — пользоваться магией), Лонгботтом ушёл патрулировать коридоры. Скорпиус наконец-то остался в одиночестве. И всё-таки он почти не жалел об этой перепалке. По крайней мере, ему стало легче.

* * *

В самый разгар операции «поймай анимага», Роза, сидя за завтраком, наконец-то увидела Скорпиуса. Сердце радостно забилось: всё-таки с ним ничего не случилось. Роза посмотрела в сторону серебристо-зелёного стола. Скорпиус бросил на неё ответный взгляд и... — быстро отвёл глаза. Неужели она оказалась права?

Грустные размышления об истинной природе слизеринцев и о том, насколько совместный интерес к магическому перекрашиванию садовых гортензий похож на дружбу, захлестнули Розу с новой силой. В свободное от учёбы и поимки министерских соглядатаев время она часами ходила, завернувшись в мантию Джеймса, не желая никого видеть и ни с кем разговаривать. Раствориться в воздухе. Даже в библиотеке больше не сиделось. Они практически перестали друг друга встречать. У Слизерина и Рейвенкло не было общих пар, а за завтраком повторялась одна и та же странная шпионская пантомима — кто-то кидал взгляд и тут же отводил, чтобы больше не смотреть.

Среди гриффиндорцев ходили слухи, что Малфой пропал именно потому, что не хотел показывать свой Патронус или — здесь мнения разделялись — его отсутствие. Особенно долго и со вкусом об этом распространялся её кузен Альбус. Как-то, после очередной тирады, посвящённой связи магических сущностей и морального облика мага, Роза не выдержала:

— Альбус! Ты когда последний раз держал в руках брошюру по Патронусам? Ты умеешь использовать хоть одно заклинание, требующее эмоциональной подстройки?

— Дааа... — неуверенно протянул кузен.

— А я думаю, что нет, — отрезала Роза. Она захлопнула книгу, поднялась с кресла и встала перед Альбусом, упёрев руки в бока. Серо-голубые глаза недобро сощурились. — Ты даже до сих пор не научился мысленным заклинаниям.

— Половина факультета не научилась, — попытался оправдаться Альбус. — И причём здесь это?

— При том, что ты не имеешь ни малейшего представления ни о свойствах Патронусов, ни о том, как работает вызывающее заклинание. И при том, что твой собственный Патронус вызывается только в одном случае из двух, да и то потому, что тебя летом тренировала твоя мать. Поэтому, — профессор Лавгуд не смогла бы подобрать более подходящий тон, — настоятельно рекомендую тебе перестать рассуждать о вещах, которых ты не понимаешь!

Альбус что-то проворчал, но связываться с Розой не стал. Нет, она не верила, что Скорпиус сбежал из-за Патронуса. Такое могло прийти в голову только Альбусу и другим «гриффиндорцам на всю голову». «И вообще, надо с ним встретиться, — неожиданно для себя решила Роза. — Хватит уже тянуть».

Кроме всего прочего, у Розы был секрет, которым она могла поделиться только со Скорпиусом и ни с кем другим. «Жаль, что сову ему послать нельзя», — подумала она. Мышка была слишком приметной, а совы из хогвартской совятни не допускались в спальни. Отдавать же письмо за слизеринским столом было сущим безумием. Оставалось ждать удобного случая.

Как ни странно, случай представился благодаря тому же Альбусу. В пятницу вечером, Роза узнала, что кузен подрался со Скорпиусом Малфоем, в результате чего они оба были посажены отрабатывать. Новость её не удивила. Альбус уже давно искал шанса нарваться, и, видимо, наконец-то его нашёл. Чего Роза не понимала, так это глупости кузена, посчитавшего, что он вообще может драться с Малфоем на заклинаниях. «Ему ещё повезло, что Лонгботтом их вовремя разнял», — подумала Роза, странно усмехнулась и надела плащ-невидимку.

* * *

Скорпиус перебирал бобы уже около часа, когда вдруг прямо в лицо ему повеял ветерок. Запах ночного Запретного Леса, туман, роса, папоротник и мох. «Наверное, где-то окно не закрыто», — подумал Малфой. Он вытянул руку и попытался уловить направление. Неожиданно совсем близко от него раздался смех.

— Роза?

Она откинула капюшон. От растрёпанных, свитых в беспорядочные кудряшки волос и шёл запах свежей ночной природы. Роза сняла плащ и положила его на лавочку рядом.

— Привет, Скорпиус, — сказала она и тут же добавила: — Мне нужна твоя помощь.

— И ты говоришь, там собрано всё? — Скорпиус вместе с Розой крался по коридору.

— Ты даже не представляешь, сколько, — подруга тихо вздохнула.

Пройдясь взад-вперёд и мысленно попросив показать все несправедливости, которые когда-либо случались с бывшими учениками Хогвартса, они открыли дверь.

— Ничего себе, — Скорпиус даже позволил себе присвистнуть.

Было от чего. Они оказались в круглом зале, напоминающим холл библиотеки. По окружности зала шли полки, висели фотографии, портреты и лежали какие-то предметы. Но самое главное начиналось дальше. Зал переходил в широкий коридор, уходящий куда-то в бесконечность. Коридор был разделён на четыре прохода, выкрашенные в цвета факультетов: красный, зелёный, синий и жёлтый.

— Тише, — Роза приложила палец к губам.

— Почему? — Скорпиус удивился, но всё же перешёл на шёпот. — Здесь же только колдографии и бумаги.

— И один портрет, — шепнула Роза, кивком указав на дальнюю стену зала.

Картина, висевшая там, не показалась Скорпиусу портретом: обычная комната, заставленная книгами, у дальней стены — окно и дверь, приоткрытая достаточно, чтобы впустить луч света, казавшийся особенно ярким на фоне выцветшего ковра. Посреди комнаты изображено потрёпанное кресло, спинкой к зрителю. Скорпиус уже хотел спросить, кому принадлежит этот странный «портрет», как вдруг из картины раздался негромкий голос:

— Мисс Уизли, прекратите шептать. Это бесполезно, так как вы слишком громко думаете.

— Директор Снейп? — удивлённо произнёс Скорпиус.

— Какая прелесть, на этот раз Вы ещё и в компании. Причём, судя по всему, это кто-то со Слизерина. Необычно. Вы здесь собираетесь проложить туристическую тропу, мисс Уизли? — тихий, почти без выражения, но с лёгкой издёвкой голос определённо мог принадлежать только профессору Зельеварения. Именно так и описывал его отец, Драко. О Снейпе он всегда говорил с уважением как о человеке, который спас его. Правда, Драко был сильно удивлён, когда Поттер, ненавидевший Снейпа при жизни, после его смерти вдруг начал компанию за обеление последнего в глазах магического сообщества.

«Судя по всему, Поттер, как всегда, знает что-то такое, чего не знаем мы», — произнёс отец, брезгливо, кончиками пальцев держа номер «Придиры», где уже почти по традиции вышло очередное «эксклюзивное интервью с Гарри Поттером». По словам «Мальчика-Который-Выжил», Снейп был верным сторонником Дамблдора и Ордена Феникса, никого не предавал, а само убийство Дамблдора было со стороны Снейпа чуть ли не эвтаназией. Интервью, как обычно, вызвало много шума и слухов, но последствий не имело. Поттер то ли не смог, то ли не захотел представить доказательства своих слов, а частными рассказами, пусть даже очень важных лиц, Министерство не интересовалось.

И вот, судя по странному «портрету», висящему в «Комнате Несправедливостей», Поттер всё-таки оказался прав. Снейп, тем временем, так и не показался в поле видимости. «Наверное, сидит в кресле», — решил Скорпиус.

— Идём, — сказала Роза, таща Скорпиуса за рукав мантии. — Он не особенно разговорчив. По-моему, он просто в бешенстве, что я его «разбудила». А нам надо торопиться.

— Так ты мне скажешь, что мы ищем? — Скорпиусу ничего не оставалось, кроме как поддаться и идти за ней.

— Смотри, — Роза подтащила его к синему проходу. К стеллажу были прислонены две метлы. — Это проход Рейвенкло, который закончила профессор Лавгуд. Её случай должен быть где-то здесь. Проблема в том... — она показала на полки, — что здесь нет табличек, кто есть кто. Табличка появляется только тогда, когда я угадываю, чья это история, по предметам и описанию.

Она продемонстрировала одну-единственную табличку, на которой была надпись: «Елена Рейвенкло». Под табличкой находилась колдографическая иллюстрация, изображавшая молодую белокурую женщину, в которой Скорпиус узнал привидение Серой Дамы. Рядом лежала оплавленная дужка диадемы, письмо в пожелтевшем конверте и кинжал с чёрными пятнами неровной формы. Скорпиус удивлённо посмотрел на Розу.

— Дочь Ровены Рейвенкло украла диадему своей матери. Позднее её ошибочно приревновал возлюбленный и зарезал. Этим кинжалом. Кстати, теперь он — привидение Кровавого Барона, — равнодушно пояснила она. — Факультетские легенды. Вот здесь, — Роза легонько надавила ладонью на соседнюю пустую табличку. Табличка выдвинулась, открыв внутри что-то вроде ящика картотеки, — подробное описание всех несправедливостей, которые произошли с этим человеком. Проблема в том, — она жестом обвела длинный, уходящий вглубь коридор, — что мы не можем открывать все описания подряд, в надежде, что найдём нужное. Их слишком много.

— Может, возьмём кого-то из потомственных Рейвенкло? — с сомнением произнёс Скорпиус. — Они ведь должны помнить историю своего факультета лучше, они узнают больше людей, и мы поймём, какая здесь система.

— Не получится, — вздохнула Роза. — Комната трансформируется под каждого человека. Как только входит кто-то новый, здесь всё меняется местами. Кроме того, — она понизила голос, — Снейп попросил меня не водить сюда разных людей. И вообще никого не приглашать, пока я не найду то, что нужно. Видимо, ему не хочется, чтобы о нём знала куча народа.

— Снейп попросил? Видимо, это всё-таки не совсем тот Снейп, о котором рассказывал отец, — усмехнулся Скорпиус. — А как же я?

— Ты — совсем другое дело, — пожала плечами Роза. — Ты единственный, кто может мне помочь найти систему, а не просто будет путаться под ногами, — Роза решительно засучила рукава, стянула волосы косынкой и взяла метлу, кинув вторую Скорпиусу. — Без метлы здесь что-то искать бесполезно.

Когда Роза была не в духе, в ней просыпалось какое-то очень деятельное внутреннее существо. И тогда она могла подготовиться к экзамену за один день, постирать всё бельё без помощи магии, разобраться в истории гоблинских войн или научиться готовить лимонный пирог. Деятельность её успокаивала. Вот и сейчас, чтобы пойти в теплицу, перебрать вместе с Малфоем бобы, загнать его под мантию-невидимку и привести сюда, понадобилось не более получаса. Они оба старались вести себя так, как будто в эти две недели ничего особенного не произошло. Роза ещё раз проверила засов на двери комнаты и добавила:

— К тому же, профессор Лавгуд тебя очень ценит. Я думала, ты будешь рад ей помочь.

Скорпиус смутился. Позавчера Луна, помня их прошлый разговор, предложила Малфою скомпенсировать потерянный урок и научить его вызывать Патронус. Через три часа Скорпиус, не веря собственному счастью, мог наблюдать под потолком кабинета Лавгуд огромного серебристого ворона. У него получилось!

— Хм... — Луна задумчиво наблюдала за птицей. — Интересно.

— Я тоже «немного Рейвенкло»? — Скорпиус рассмеялся от радости. Пусть теперь кто-то только позволит себе назвать его Пожирателем!

— Можно и так сказать, — Луна улыбнулась Скорпиусу и поманила ворона пальцем. — Добро пожаловать в клуб людей, имеющих Патронусы.

И вот теперь Скорпиус должен был вернуть кредит доверия, в том числе оказанный его интеллекту. Ему и Розе ещё повезло, что впереди были суббота и воскресенье, так что, пока не начнутся уроки, никто их особенно не хватится. Когда Малфой увидел, как Роза вытаскивает из ниши заранее приготовленную объёмистую сумку с провизией, он застонал:

— Ты меня вообще отсюда не выпустишь, великий сыщик?

Она только рассмеялась.

— Ты вправе отказаться. Но мне кажется, ты говорил, что соскучился. И... — она посмотрела на него с хорошо знакомым упрямством, — до суда осталось совсем немного времени.

— Подожди, а все эти истории с Министерством Магии, случайно, не ваших рук дело?

— Наших! — Роза не смогла сдержать победоносную улыбку.

— Впечатляет, — Скорпиус удивлённо приподнял брови и покачал головой. — Особенно та статья Риты Скиттер про долги Министерства. Как там? «Пока наши доблестные оперативники вынуждены экономить каждый кнат, отдел Ханны Аббот продолжает тратить деньги налогоплательщиков на погоню за тенью. Маглы говорят в таких случаях про «охоту на ведьм», мы же с удивлением наблюдаем, как наши собратья переносят в двадцать первый век законы и принципы магловской инквизиции...».

— Да, память у тебя что надо, — вздохнула Роза. — Отец хочет дискредитировать Ханну, показать, что она фанатичка. Не знаю, как он не придушил её голыми руками, когда она приходила в Нору. Говорит, что против «этих канцелярских докси» готов выступить даже в пользу... — она запнулась и виновато посмотрела на Скорпиуса.

— Даже в пользу чистокровок, — спокойно закончил за неё Малфой. — Луне повезло, что вы за неё вступились. Хотя Аббот только обозлится и закусит удила. Её можно понять... — он поднял взгляд на Розу и покачал головой.

— Вот поэтому мы и здесь, — она покрепче сжала метлу и пошла на снижение. — Папин вариант — это крайний случай. Я рада, что он у нас есть, потому что Луну надо вытащить при любых обстоятельствах, даже если это выглядит... — Роза заправила за ухо прядь волос, пытаясь скрыть смущение, — немного предвзято.

Скорпиус задумчиво разглядывал подругу. Даже если мистер Уизли что-то ей и запретил, по крайней мере, сейчас из всех своих друзей она позвала сюда именно его. И вряд ли только из-за отношения к нему Луны. А Роза продолжала:

— Но я хочу найти настоящие доказательства. Потому что иначе у людей останется нехороший осадок после этой истории. Они ведь могут перестать ходить на её выставки. Так, просто на всякий случай. Нет ничего проще, чем отвернуться от человека из-за глупых предрассудков.

Скорпиус снова взглянул на Розу, но та смотрела куда-то вперёд, выискивая место, на котором закончила поиски в прошлый раз. Последняя фраза явно была сказана как-то по-особенному. На неё нельзя было не ответить.

— Я бы не смог, — тихо сказал Скорпиус.

— И я тоже, — с нажимом ответила Роза.

— Друзья?

— Друзья.

Придя к выводу, что «несправедливости» должны располагаться хронологически — по времени поступления магов в Хогвартс, Скорпиус и Роза то тут, то там открывали таблички и пытались по событиям определить приблизительное время происшествия. Очень помогало, когда упоминался действующий ректор или хотя бы декан. Как-то раз, уже в воскресенье днём, они сидели в круглом зале и спорили о случае девушки-ловца, упавшей с метлы на матче по квиддичу из-за действия экзотического заклинания. Так как никто из присутствовавших волшебников заклятия не распознал, матч останавливать не стали, списав всё на солнечный удар, и Рейвенкло засчитали поражение. Никаких знакомых имён, кроме Дамблдора. Но он был на своём посту слишком долго, чтобы это могло им помочь.

— А я говорю, такие мантии носили ещё во времена Реддла, — ярилась Роза.

— Не знаю, как мантии, а правила квиддича меняли, когда в Хогвартсе учился мой дед, — не отставал Скорпиус.

— Будьте любезны, прекратите шуметь, — голос Снейпа подействовал на них, как ушат холодной воды. Впервые за всё время, декан изволил встать из кресла и влезть в портретную раму. — Если это поможет прекратить ваш хогсмитский базар, я вам скажу, когда это было. Октябрь 1975 года. Ловец Мелоди Марш. Матч Рейвенкло-Слизерин.

— Спасибо, профессор! А Вы откуда знаете? — голос Розы был даже дружелюбен, но особого пиетета в нём не звучало. «Она совершенно не стесняется Снейпа, — отметил Скорпиус. — От такого обращения он может и обидеться».

Но Снейп только приподнял бровь и холодно ответил:

— Мисс Уизли, это было моё заклинание. Если вы не знаете, Малфой может Вам рассказать, что я никогда не ограничивался существующим набором магических команд. И очень любил боевые заклинания.

Скорпиус встретился взглядом с бывшим ректором Хогвартса. Вначале ему показалось, что Снейп выглядит абсолютно так же, как на колдографиях Драко, плюс все полагающиеся свойства волшебного портрета. С портретами всегда можно и пошутить, и поспорить почти как с живыми людьми. Со Снейпом вроде бы тоже можно было говорить, но вот глаза... Это были глаза мёртвого человека. Пустые, холодные и усталые, с запредельной тоской на дне, если у этих глаз вообще было дно. И отчётливое подчёркивание прошедшего времени: «был», «любил», «не ограничивался». Кажется, Скорпиус понял, почему Снейп не хотел, чтобы кто-то заходил в эту комнату.

— Спасибо Вам, сэр, — пробормотал Малфой. — Пойдём, Роза. Осталось всего несколько полок.

Снейпа в раме уже не было. Только потрёпанная спинка кресла возвышалась посреди комнаты на картине.

Они пролетели мимо полки, на которой появилась табличка «Мелоди Марш», пропустили ещё приличный кусок и затормозили. Роза и Скорпиус больше не переговаривались. Просто методично прочёсывали полки в поисках чего-то, что могло бы напомнить о Луне Лавгуд. Наконец, Скорпиус молча указал на полку почти под потолком хранилища. На ней лежал «Знак Даров Смерти», цветные очки, зачитанный номер «Придиры» и одна серёжка-редиска. И три колдографии. На одной была изображена совсем молодая белокурая девушка, позирующая на фоне картины. На второй — она же, в свадебном платье с ярко-жёлтой фатой, под руку с черноволосым надменным мужчиной на много лет старше, одетого с небрежным богемным шиком. На третьей, центральной, фигура женщины была разделена на правую и левую половины. А между ними в воздухе парил плакат: «Она защищала магию».

Друзья одновременно прикоснулись к табличке и произнесли: «Луна Лавгуд». На табличке проступили буквы.

* * *

Министерство магии провело в Выручай-Комнате несколько дней. Карточки Луны Лавгуд были приобщены к делу, но чиновники Министерства хотели найти какое-то применение и остальной информации. Шутка ли! Подлинные свидетельства вообще ВСЕХ происшествий, имевших место с выпускниками Хогвартса, то есть с абсолютным большинством людей, проживающих в магической Британии. Однако на третьи сутки ректор их выпроводила, заверив, что все случаи, подпадающие под юрисдикцию Министерства, будут со временем им переданы.

Сама МакГонагалл целыми днями изучала дело Снейпа, запершись у себя в кабинете. Как-то раз, когда Скорпиус и Роза шли по коридору, обсуждая дело профессора Лавгуд, назначенное на начало следующей недели, Минерва окликнула их и попросила проводить её в Выручай-комнату. Розе могло показаться, но вид у директора был ни то уставший, ни то смущённый и даже слегка виноватый. Оказавшись в комнате, Минерва подошла к портрету зельевара и долго что-то обсуждала с ним вполголоса. О чём они говорили, Скорпиус и Роза не узнали. Но после МакГонагалл подозвала их к себе и строго спросила:

— Роза, Вы ведь хотели, чтобы справедливость восторжествовала?

— Да, профессор МакГонагалл, — ответила Роза, не вполне понимая, что за этим последует.

— Тогда, может, Вы согласитесь разобрать эту картотеку? — Минерва царственно окинула взглядом Зал Несправедливости.

— Всю? Одна? — брови Розы поползли вверх.

Профессор МакГонагалл улыбнулась.

— Не всю, и не одна. Достаточно, что Вы отыщете все серьёзные, принципиальные дела, которые могут заинтересовать Министерство. Падения с метлы, испорченные сливочным пивом мантии и несчастную влюблённость мы оставим, как есть. Результаты матчей и очки факультетов за прошлые годы тоже не будем переписывать — что было, то было. И... — она взглянула на Малфоя, стоявшего слегка поодаль с нарочито незаинтересованным выражением лица, — Вы можете взять с собой Скорпиуса, если он захочет.

— Конечно, — кивнул Скорпиус, подходя поближе. — Но, профессор, почему Вы не хотите, чтобы этим занималось Министерство?

— Скажем так, мистер Малфой, я не могу больше освобождать Вас и Уизли от уроков, чтобы вы держали комнату в прежней конфигурации, пока Министерство сортирует карточки. И, — слегка ворчливо прибавила она, — мне уже надоело, что они ходят по всему Хогвартсу. В конце концов, это не проходной двор.

— И Вы нам доверяете? — Скорпиус не верил своим ушам: им, рейвенкло и слизеринцу с третьего курса в полное распоряжение отдавался самый обширный магический архив, из которого МакГонагалл только что выставила само Министерство Магии.

— Вы же будете под присмотром директора Снейпа, — величественно пожала плечами МакГонагалл. — Он вам доверяет.

* * *

Так Роза и Скорпиус завели себе новое хобби. До конца четвёртого курса по вечерам они ходили в Выручай-комнату и разгадывали тайны прошлого. К их удивлению, Снейп принимал в этом участие всё чаще. Говорил он немного, но почти всегда помогал найти нужное решение. Именно по его совету в Выручай-Комнате появились выпускные альбомы за все годы. Теперь даже указание на какую-нибудь «пухленькую блондинку» вполне могло стать ключом к очередной разгадке. А История Хогвартса уже давно отскакивала у друзей от зубов.

Единственное, чего никак не мог понять Малфой, так это почему портрет Снейпа до сих пор висит в Выручай-Комнате, а не в директорском кабинете. Ведь МакГонагалл официально известила Министерство, что информация, ранее предоставленная Поттером, была абсолютно верна. Как-то раз, дождавшись, пока Роза уйдёт за очередной порцией карточек, он спросил об этом профессора. Как всегда, он подозревал, что Снейп не захочет об этом разговаривать. Но тот ответил:

— Потому что я не хочу остаться в этом портрете навечно, Малфой, — Снейп обвёл ненавидящим взглядом свою «комнату» и снова посмотрел на Скорпиуса.

— Но... если Вы останетесь здесь, то тоже будете в нём всё время, разве нет? — Скорпиус подумал, что хорошо бы пойти в библиотеку и подробнее почитать про магию хогвартских портретов.

— Нет, — Снейп сделал паузу, посмотрел куда-то вдаль, как будто видел там ответ, и усмехнулся, правда, от этой усмешки у Малфоя прошёл мороз по спине. — Только пока вы разбираете картотеку. Если Вы и мисс Уизли закончите свою работу и пообещаете больше никогда сюда не возвращаться, я смогу уйти.

В этом «уйти» Скорпиусу послышались нотки облегчения, почти радости. «Как домовой эльф у плохих хозяев», — совершенно некстати подумал он. А ректор продолжал:

— Но я не желаю висеть в кабинете МакГонагалл, как... — Снейп скривился, закатил глаза и даже пощёлкал пальцами в поисках нужной метафоры. — Как кабанья голова в гостиной, — он снова впился в Малфоя своим странным, отчаянным взглядом. — Можете считать меня привидением, которое хочет успокоения.

— Тогда, давайте мы с Розой уйдём прямо сегодня? — предложил Скорпиус. Где-то в глубине души он понимал, что Снейпу незачем и не для кого быть в директорском зале. Не будет же он сплетничать с Дамблдором или укорять МакГонагалл за излишнюю лояльность к гриффиндорцам? Скорпиус вдруг вспомнил, что в Малфой-Меноре нет ни одного портрета Снейпа. Роза говорила, что его нет и на Площади Гриммо. Кажется, у директора не было родственников... Он осознал, что Снейпу даже некуда уйти, потому что во всём волшебном мире нет больше ни одного его портрета.

— Нет, Малфой, — покачал головой декан. — Не всё так просто. Я привидение, но я понял — пока мисс Уизли искала здесь доказательства — что мне необходимо время, чтобы подумать. О своей жизни. О том, на что не хватило времени раньше. Но... — Скорпиусу показалось, что голос Снейпа дрогнул. — Просто пообещайте мне, Скорпиус... что когда я попрошу Вас с Розой закрыть Комнату Несправедливостей навсегда, вы это сделаете.

— Я обещаю.

* * *

Министерству пришлось полностью оправдать Луну Лавгуд и снять запрет с выставки. Карточка, взятая из Выручай-Комнаты, чёрным по белому говорила, что художницу интересовало только искусство, и она никогда не относилась к маглам плохо. Что её первый брак был неудачным, а дочь она отправила учиться в Дурмстранг только потому, что Луна хотела познакомить её с отцом. И даже что «Разбитое зеркало» очень ждёт публика, а потому запрещать его несправедливо по отношению к зрителям.

Ханна Аббот пыталась построить обвинение на том, что даже в отсутствие злого умысла произведение может вызывать непредсказуемые ассоциации, но... её последний аргумент «рассыпался в суде»: Роза Уизли всё-таки нашла в библиотеке то, что искала. Альбомы Сальвадора Дали, Рене Магритта и Фриды Кало. Почему-то Скорпиус был уверен, что её надоумил Снейп.

Флёр Уизли, в девичестве Делакур, иногда тосковала по Франции. Тоска выражалась в том, что, бывая в Хогвартсе, куда её приглашали читать шармбаттонскую часть факультатива «Иные магические школы и их обычаи», она постоянно сокрушалась, что «... наше завязывание дружбы выражается через агрессию: только на турнирах». Иными словами, она пыталась уговорить ректора МакГонагалл сделать Святочные балы не привязанными к Турнирам Трёх Волшебников, а просто регулярными — например, раз в пять лет, чтобы каждый ученик мог хоть раз на них побывать.

Минерва неохотно отбивалась от такого предложения, говоря о сдвижке в школьном расписании, отсутствии дисциплины, нездоровом ажиотаже у девочек... Но неугомонная внучка вейлы не собиралась уступать: «Вы не понимаете, как это захватывающе, когда другая страна, язык, обычаи... Ваши ученики до сих пор думают, что в Дурмстранге учат тёмным заклятиям, а в Шармбаттон поступают только девочки!». Скрепя сердце, профессор МакГонагалл разослала приглашения в другие школы и объявила, что этот год станет первым, когда Святочный Бал проводится отдельно от турнира. Впрочем, впоследствии даже сама Флёр удивлялась, как он не стал последним.

На курсах с четвёртого по седьмой воцарился тот самый «нездоровый ажиотаж». Вдобавок ко всему — вот оно «вредное влияние модных магловских сказок!» — многие девочки считали, что это очень романтично — встретить свою «большую любовь» на балу. А поскольку объект «любви» иногда не просто не подозревал, а прямо противился такой судьбе, в ход шли приворотные зелья и заговоры всех мастей. Даже хаффлпаффцы нервно вздрагивали, когда мимо их стакана с тыквенным соком проходила девочка. А уж если она была слизеринкой...

После войны масса «чистых родов» катастрофически обеднела. Чьи-то братья и сёстры, дети, а иногда родители и деды (среди сторонников Волдеморта числилась даже одна столетняя ведьма из Ирландии), были пойманы и осуждены как Пожиратели. Это означало, что их родственники могли не рассчитывать на наследование имущества, ранее принадлежавшего приспешникам Тёмного Лорда. Всё шло на возмещение ущерба их жертвам. В частности, большая сумма была перечислена в больницу святого Мунго. Ветви Блэков, живущие за границей, этого, правда, не почувствовали. Малфои — тоже. Но в остальном — волшебный мир никогда ещё не знал такого количества бесприданниц со скверным характером. Красивых, как во времена первого Ордена Феникса (и никаких неповоротливых коров из рассказов Рона и Гарри), но абсолютно не стеснённых совестью.

«Первой ласточкой» для четверокурсника Скорпиуса Малфоя стала Леда Гринвич, загонщик слизеринской команды по квиддичу. Не вписавшись в резкий вираж во время матча с Хаффлпаффом, она выпустила из рук метлу прямо над зелёной трибуной и рухнула на Скорпиуса. Да, он и ещё десяток волшебников и волшебниц успели прокричать: «Аресто Момент!» — поэтому, ни незадачливую загонщицу, ни потрясённого зрителя не понадобилось отскребать от сидения. Но у мадам Помфри пришлось побывать обоим: ему с переломом руки, ей — ноги и двух рёбер. Уже в палате Леда, рыдая от боли после костероста, призналась Скорпиусу, что вчера тренировалась с заклинанием симпатии и решила немного улучшить формулу. Фраза «как можно скорее окажусь в его объятиях» сработала, но чересчур буквально.

Холодный и замкнутый Скорпиус, предпочитавший всем этим страстным взглядам книгу заклинаний и болтовню с Розой, смотрел на кокетничающих слизеринок с недоумением. Как на пятилетних девочек, красящих губы, пока мама не видит. Наверное поэтому, только лёжа на койке в приёмной мадам Помфри и морщась от боли в руке, он вдруг осознал, что охота на него обещает быть особенно жаркой: их семья по-прежнему влиятельна, Малфои — старинный род с чистой кровью и достаточным запасом материальных ценностей. К тому же...

«К тому же, ты забыл упомянуть о своей внешности, — усмехалась Роза Уизли, щекоча Веселящую лиану на уроке травологии. — Они тебя и так снадобьями закормят, без всякого Малфой-Менора».

Малфой смутился и в который раз зарёкся разговаривать с подругой на подобные темы. Её оптимистичное, бойко-объективное панибратство странным образом ранило его гордость, хотя Роза редко ругала друга. Чаще, наоборот, хвалила и даже восхищалась. Но так... непредвзято. Сказала бы она ему это, если бы он был некрасив? Считала бы привлекательным? Или с убийственной честностью нетактичных рейвенкловцев сказала: «Зато ты лучший ученик факультета»?

Пожалуй, впервые с момента, когда Роза показала ему Комнату Несправедливостей, он решил наведаться туда без неё. С большим учебником по Зельеварению для старших курсов. От ужаса перед планами однокурсниц Скорпиус прочитал учебник, использовавшийся для подготовки к ЖАБА, за каких-то несколько недель, и теперь надеялся продержаться в перепалке со Снейпом хотя бы минут десять. На это ушли лучшие и необходимые часы сна, но цель оправдывала средства.

— Малфой, кого обидели в Хогвартсе на этот раз? — негромкий голос ректора заставил Скорпиуса вздрогнуть.

Северус Снейп сидел в кресле и читал газету. Собравшись с силами и искренне надеясь, что он выглядит не слишком взволнованно, Скорпиус направился к портрету.

— Никого, профессор. Но могут обидеть. Поэтому я пришёл к Вам.

Снейп отложил газету и приблизился.

— Малфой, я больше не решаю чужих проблем. Запомните это.

«Однако он подошёл ближе. Значит, хочет узнать, зачем мне понадобился», — подумал Скорпиус и продолжил:

— Но мне нужен Ваш совет как специалиста по Зельеварению.

Для наглядности он помахал в воздухе учебником. Снейп вопросительно поднял бровь и приблизился вплотную к раме.

— Шестой курс? А Вы не переоценили свой мозг, Малфой? Почему бы Вам, собственно, не поговорить об этом со Слизнортом?

В имени декана, учившего в своё время и Снейпа тоже, Скорпиусу послышались лёгкие нотки... нет, не презрения, конечно. Пренебрежения. Это хорошо... Но зельевар не дал ему додумать:

— Слушайте, Малфой. Не пытайтесь купить меня своей четырнадцатилетней лестью, это глупо. Говорите напрямую. Ваши соображения о том, что Гораций «конечно, хорош, но...» меня не интересуют.

— Мне нужны сведения по противодействию приворотным зельям, — выпалил Скорпиус, пытаясь скрыть досаду: пусть Флитвик ещё порассуждает, что портретам не могут передаваться магические умения прототипа, вроде легилименции. — Если Вы, конечно, можете снабдить меня подобными сведениями.

Снейп криво усмехнулся и сощурился:

— Истинный Малфой. Сначала пришёл с лестью, а потом решил нахамить. Причём даже не со зла, а так — просто, чтобы поддержать разговор. Люциус такой же. Мне интересно, Вы намекаете, что я просто некомпетентен или что я, в отличие от Вас, вряд ли мог подвергаться атакам барышень с любовными снадобьями за пазухой?

Последнюю фразу ректор Хогвартса произнёс с горечью и досадой. Скорпиус хотел было оправдаться, но, подняв глаза на портрет, решил не тратить слова впустую. В конце концов, разве он не думал об этом, когда шёл сюда? Что если всесильный Снейп ничего не знает о защите от приворота: ведь ни красотой, ни богатством он никогда не отличался. Голова от недосыпа шла кругом. Если так будет продолжаться дальше, то со дня на день Скорпиус начнёт хамить ныне действующим преподавателям... Надо выспаться.

— Извините, профессор, — пробормотал он и резко развернулся, чтобы уйти.

— Подождите, Малфой. Вас ещё никто не отпускал, — окликнул его Снейп. — Я не принимаю Ваших извинений. Но раз Вы такой совестливый, готов заставить Вас мучиться сильнее. Присаживайтесь.

Скорпиус сел прямо на пол, а Снейп отошёл вглубь комнаты и взял с полки какую-то книгу.

— Между прочим, Вы ошибаетесь в том, что касается моего опыта, Малфой, — профессор с книгой расположился в кресле и принялся её листать. — В моё время девушки очень любили экспериментировать с составом заклятий и зелий. Представьте, вдруг закрадётся какая-то ошибка, и их «объект» станет зелёным. Или возненавидит вместо того, чтобы влюбиться... Так что, всем нужны «подопытные кролики». Надеюсь, Вы хотя бы не сомневаетесь, что на эту роль я подходил безупречно?

Голос профессора был тихим и едким, в нём читалась такая тоска и ненависть к самому себе, что слушать это было невозможно.

«Роза, наверное, нашла бы, что сказать», — в смятении подумал Скорпиус. Он действительно не хотел задеть зельевара так глубоко и теперь жестоко раскаивался в неосторожности. Он уважал Снейпа. Хотя бы за то, что тот спас его отца.

— Профессор, я не...

— Вздор, Малфой. Не тратьте силы. Вот они, Ваши рецепты. И учтите, — Снейп посмотрел на него поверх книги, — что я помогаю Вам только потому, что сегодня мне скучно.

Скорпиусу только и оставалось, что заняться тем, ради чего он пришёл. Приворотными зельями и противоядиями. Попыток извиниться или вызвать декана на откровенность он уже больше не делал.

Через три с половиной вечера Скорпиус уже чувствовал себя гораздо спокойнее и расслабленнее. Главное, ему перестали сниться отвратительные в своей подробности кошмары, в которых слизеринки босиком, вооружившись огромным сачком и знаменем команды по квиддичу, гнали его через луг к Запретному лесу. Самым пугающим был момент, когда Скорпиус во сне понимал, что ни зайти под кроны, ни свернуть он не сможет.

На прощание, когда Малфой уже собирался уходить, Снейп снова окликнул его:

— Скорпиус, сейчас Вы очень довольны собой и кажетесь себе неуязвимым. Но помните, что есть одна вещь, противоядием от которой может быть только Ваш собственный разум, — из голоса ректора исчезла издёвка, и он посмотрел на Малфоя почти с сочувствием. — Когда зелье заставляет верить, что Ваша мечта стала правдой.

Скорпиус Малфой только молча кивнул: в этой фразе было что-то печальное и зловещее, заставляющее думать о вещах, о которых он подозревал только смутно.

Всё ещё обдумывая слова зельевара, он шёл по коридору, когда навстречу ему попалась Лили Поттер. Малфой терпел Джеймса, Хьюго и даже Альбуса, потому что они были родственниками Розы. Но девчонка Поттер его раздражала. Она казалась ему цветастой бабочкой-махаоном, в ней всё было «слишком». Лили слишком много смеялась, слишком громко разговаривала, слишком сильно крутила бёдрами при ходьбе. Она считала себя безумно привлекательной и остроумной, и, надо сказать, немало людей было с ней в этом согласно. Даже слизеринцы иногда поддавались её обаянию, на Гриффиндоре она была звездой, а Хаффлпафф буквально ел у неё с рук. Скорпиус понимал это с трудом. С его точки зрения, Лили была похожа на навязчиво яркое лето, когда на дорогах лежит пыль, слепит солнце, а удушающий зной не оставляет даже в тени. В руках она несла огромную корзину, наполненную лилиями. Поравнявшись со Скорпиусом, Лили замедлила шаг, чиркнула юбкой по полу, сощурила мшисто-зелёные глаза и произнесла своим нарочито бодрым, оптимистичным тоном:

— Привет, Малфой! А я иду украшать Главный Зал к приезду гостей. Не хочешь со мной?

Последнюю фразу гриффиндорка сказала с многозначительным придыханием. «Неужели она тоже?» — с недоумением подумал Скорпиус. Лили уже была готова вручить ему корзину с удушливо пахнущими цветами. «Как же правы бывают маглы, использующие лилии, только чтобы украшать церкви к свадьбе и похоронам», — подумал Скорпиус и отшатнулся. Тонкие крылья его носа едва заметно, брезгливо изогнулись.

— Благодарю, мисс Поттер. Но я не люблю лилии. У меня на них аллергия, — произнёс он и, щёлкнув каблуками сапог и отрывисто кивнув в знак прощания, свернул в противоположный коридор. Лили в полнейшем недоумении сжала ручку корзины и посмотрела на цветы: «Не любить лилии? Они же такие красивые!»

Наконец, в Хогвартс прибыли гости. Мари-Виктуар Уизли, работавшая переводчицей-синхронисткой в отделе внешних связей Министерства, ненадолго вернулась в школу, чтобы водить экскурсии щебечущих шармбаттонок, среди которых смущённо топтались целых три мальчика, и показывать им «достижения Магической Британии».

Из Дурмстранга ни Стелла, ни её отец, профессор Ковальски, не приехали. Зато совершенно неожиданно появился брат Локи Нэша, о котором вроде бы и было что-то известно раньше, но никто не помнил, что именно. Они не были близнецами, — просто двойняшками, и сходство только подчёркивало различия. Такой же медноволосый, как брат, Фрейр Нэш был безусловным красавцем: спортивная, типично-дурмстрангская фигура и удлинённые, «волчьего» разреза, ярко-голубые глаза, обрамлённые длинными тёмными ресницами. Женская часть Хогвартса поняла, что все прежние манипуляции были только подготовкой к ЭТОМУ. А он, словно чтобы подогреть интерес ещё больше, с царским, холодным равнодушием взирал на кокетничающих британок, только изредка кидая многозначительные взгляды и намёки.

Скорпиус скорее с облегчением, нежели с завистью, воспринял ослабление внимания к своей персоне. Поэтому долго ничего не замечал. Конечно, его немного встревожило, как изменился с приездом Фрейра Локи: братья всё время проводили вместе, а Скорпиус всё чаще ловил на себе странные взгляды Локи, то испуганно-затравленные, то, наоборот, нахально-развязные. Впрочем, братья, судя по всему, давно не общались. С самого рождения, насколько было известно Малфою. Стоит ли удивляться, что сейчас они пытаются наверстать упущенное?

Когда он впервые прислушался к разговорам Фрейра?

Скорее всего, в один из вечеров в слизеринской гостиной, когда вошедший Скорпиус застал младшекурсников сидящими в кружок вокруг дурмстангского гостя и слушающими его рассказы... о Непростительных заклятиях и Пожирателях Смерти. Глаза слушателей горели неподдельным интересом: Фрейр был прекрасным оратором, его голос гремел и переливался под зелёными сводами. Кивнув ради приличия, Скорпиус молча поднялся в комнату старосты.

— Аксис, позови, пожалуйста, Елену, и выведите Фрейра.

Аксис, меланхоличный, как задремавшая гадюка, парень (занявший, впрочем, третье место в чемпионате по дуэлям на палочках среди юниоров), только переспросил:

— Проповедует, что ли?

— Так он делает это не в первый раз? — брови Малфоя сошлись на переносице.

— Мы его гоняем. Но так, чтобы не особо замечали. Всё-таки он — гость. Что подумают о нашем слизеринском радушии? Другие дурмстрангцы проблем не доставляют, так что можно и потерпеть чуть-чуть.

Аксис, всё так же не спеша, приколол к мантии значок старосты и постучал в стенку, смежную со спальнями девочек, какой-то особый ритм.

— А тебя не особо волнует, что он, во-первых, постоянно натравливает нас на другие факультеты, во-вторых, рассказывает младшим о Запрещённых заклятиях, а в-третьих, подтверждает всё худшее из репутации Дурмстранга, которую приезд гостей должен был, наоборот, улучшить? Пока он здесь, именно Слизерин несёт за него ответственность, — Малфой говорил спокойно, но в его интонации явно читалось осуждение.

Аксис приподнял брови.

— Ну, так останови его сам.

— Я не староста. Пока, — ехидно усмехнулся Скорпиус. — Так что иди, делай свою работу.

Из гостиной послышались крики. Мальчики сбежали вниз по лестнице. Но когда зашли в зал, там уже было тихо. Елена, маленькая, ростом с третьекурсников, хрупкая девушка, собирала повисшие в воздухе палочки. Студенты походили на скульптурную группу «Онемение плюс Окаменей после применения Экспеллиамуса». «Интересно, что такого они успели натворить, что всё это понадобилось?» — подумал Малфой. Елена, словно прочитав его мысли, пояснила:

— Учить второкурсников Империусу, к тому же в гостиной факультета, — это уже за пределами гостеприимства.

Однако даже тогда Фрейр остался со слизеринцами. Скорпиус не вступал в игру «приручи Дурмстранг», предоставив это законным старостам. Те в свою очередь, решив, что Фрейр всё равно скоро уедет, ограничились воспитательной беседой. И вот настал вечер, когда Скорпиус подслушал разговор в спальне братьев Нэш, за которыми (просто так, на всякий случай), следил с того самого вечера. Обычная бессюжетная болтовня, вращавшаяся вокруг того, кого пригласить на бал. Малфой уже решил закончить с этим и лечь спать, когда вдруг...

«...девчонка Поттеров...»

«...сама на меня вешается. Такой шанс...»

«...бал — самое удобное время. Почти никакой охраны и патрулей в коридорах...»

Издевательский, шелестящий голос Фрейра Нэша оставлял мало простора для фантазии. Сердце у Скорпиуса ёкнуло. Вертихвостка Лили. Дочь Поттера. Одуревшая от вседозволенности, купающаяся в восхищении. Глупый мотылёк-махаон. Идиотка, какая же она идиотка... Не придумала ничего лучше. Этот дурмстрангец пришёл, чтобы расшатать и разрушить всё, что ещё осталось у Слизерина. Такой провокации им никто не простит, а разбираться, что всё устроил чужак, не станут. Если с ней что-то случится, это будет конец.

Скорпиус выступил из тени. Фрейр замолчал, но не шелохнулся.

— Не спится? — голубые глаза дурмстрангца смотрели равнодушно, почти дружелюбно. Как у сытого волкодава.

— Нет. В шпионаже тренируюсь, — Скорпиус стоял, держа руки в карманах. Простой жест, помогающий не снимать руку с палочки.

— Есть успехи? — Фрейр явно забавлялся.

— Не трогай Гриффиндор. Особенно Поттеров и Уизли, — голос Скорпиуса был тихим и ровным. Он не собирался дать себя спровоцировать без достаточной на то причины.

Фрейр расхохотался:

— Какая прелесть! На тебе опробовали бракованное зелье, Малфой?

«Лучше бы ты сам выпил чьего-нибудь зелья, — подумал Скорпиус, — сидел бы сейчас в углу и сочинял стихи». Тонкие губы Малфоя сжались в презрительную ухмылку.

— Ты не живёшь здесь, Нэш. Ты только гость. Вот и веди себя прилично. Не трогай Поттеров, не добавляй всем проблем. Обидеть их дочь — это открытое объявление войны. Нам не нужна война.

— Да что ты говоришь, — Фрейр одним прыжком очутился на ногах. Между ними было не более трёх метров. — А с чего ты думаешь, что я хочу её обидеть? Может у меня самые светлые побуждения? Ты умеешь читать мысли?

«Какие здесь могут быть мысли, — думал Малфой, глядя в холодные, полные издёвки глаза Фрейра. — И так всё понятно. Жаль, что не умею, а впрочем... об этом никто не знает». Скорпиус улыбнулся хищной улыбкой и сделал шаг вперёд.

— А если да, что тогда? Мой отец владеет легилименцией, как ты, наверное, знаешь. Почему бы ему не научить меня? Я способный.

Он сделал ещё шаг. Фрейр невольно отступил. Они медленно закружились по комнате.

— Ах да, последний отпрыск Пожирателей Смерти, — Фрейр истерически расхохотался. — Так что же ты защищаешь эту девчонку? Бережёшь для себя? Боишься, что кто-то украдёт твою славу?

— Я не собираюсь никого убивать. Или издеваться любым другим способом. Тем более я не буду снова начинать вражду с Гриффиндором. Слизерину это не выгодно, — Скорпиус равнодушно пожал плечами.

— Какие мы дипломаты и миротворцы! Локи сказал мне, что твой патронус — лошадь смерти... Признайся, что тебе это нравится: убивать, мучить. Эта белоглазая кляча не может просто так стать тотемом. Так что не играй в хорошего мальчика, Малфой. Ты один из нас, — Фрейр продолжал ускользать от наступающего на него Скорпиуса.

«Лавгуд была права. Этот... дурмстрангец считает, что я — подлинный Пожиратель Смерти. И всё из-за боггарта и лошади из книжки. Как же вы все мне надоели...»

— Мой Патронус? — презрительно усмехнулся Малфой. — Экспекто Патронум!

Из палочки вырвалось сияние, и над головой Фрейра сделал круг огромный серебристый ворон.

— А как насчёт твоего Патронуса?

Фрейра, который было притих, увидев ворона, буквально взбесили эти слова.

— Моего Патронуса?!

Он взмахнул палочкой, но применил какое-то совсем другое заклинание. Скорпиус поставил щит, и оно улетело в сторону озера.

— Моего Патронуса... — Фрейр тяжело дышал, держа палочку в руках и продолжая медленно кружить вместе со Скорпиусом вокруг центра спальни. — Фамилия Нэш тебе ни о чём не говорит?

Скорпиус сделал движение палочкой и Фрейр инстинктивно дёрнулся. Но Малфой всего лишь применил заклинание Оглохни.

— Зачем это? — голубые глаза дурмстрангца смотрели мутно, как у бешеной собаки, голос охрип.

— Чтобы он не услышал, — Скорпиус кивнул в сторону Локи и выпрямился, демонстрируя нежелание драться, но руки с палочки не убрал. — Вы оба дети Пожирателей. Арсения и Коул Нэш пропали спустя месяц после открытого возвращения Волдеморта, оставив сына у бабушки. Потом авроры поймали их где-то на севере. Коул убит при попытке к бегству, Арсения заключена в Азкабан. Умерла через пять лет. Я знаю, кто такие Нэши.

— Да... — Фрейр провёл рукой по лицу. — Локи оставили, потому что он родился вторым. Он был хилым и болезненным, не вынес бы постоянных переездов. А меня родители взяли с собой. Год. Много это или мало? Их схватили у нас дома. Потом — приёмная семья волшебников. Они, эти люди из Министерства магии, позволили мне учиться. Даже сохранили имя и фамилию. Потому, что я был слишком маленьким... Они думают, мы ничего не помним.

Он запрокинул голову и снова захохотал, безумно, истерически, надрывно. Скорпиус смотрел на него со смесью ужаса, жалости и презрения. Сколько таких детей осталось после Пожирателей? Вряд ли много... многие были слишком молоды, у других детей не было, как у Беллатрисы, кто-то убил своих детей перед тем, как убить себя, когда выяснилось, что Волдеморт мёртв. А Фрейр продолжал свой безумный монолог:

— Но мы всё помним... Что можешь знать об этом ты, Малфой? Ты вырос в счастливой богатой семейке, которая удачно вывернулась и в первый раз, и во второй. Может, это вы шпионили на Дамблдора?

— Это был Снейп. Министерство публиковало отчёт, — машинально отреагировал Скорпиус.

— Ну как же... На мёртвого всегда можно свалить. А впрочем, неважно. Ты знаешь, как это — расти у чужих людей? Под радостные крики о «новом счастливом времени»? Которое наступило потому... — голос Фрейра дрогнул, на щеке появилась блестящая дорожка. Но он этого не заметил. — Потому, что твоих родителей травили, как гончие травят собак, не давая ни минуты на передышку, не зная покоя. Семьдесят! Семьдесят авроров, чтобы арестовать мужчину и женщину с маленьким ребёнком. Им не было даже тридцати... У них нет могил, а у нас не должно быть памяти. Но я благодарен этим тварям, за то, что они по глупости не использовали Обливейт... А ты предлагаешь мне смириться из-за жалкой факультетской стычки? Кем, кем я буду, если стану таким трусом, таким дипломатом, — Фрейр, казалось, вложил в это слово всё своё презрение, — как ты, Малфой? Мои родители отдали жизнь за идеи Тёмного Лорда. Сделать меньше — значит предать их...

Скорпиус Малфой был ошеломлён и оглушён этой речью. Фрейр был прав... Он не знает, что это значит. Не может знать. Может, он и сам поступил бы также. Во всяком случае, у Фрейра нет другой правды. «Что же делать с тобой, дурмстангец? Я не могу сдать тебя Хогвартсу, потому что буду чувствовать себя предателем. За один только случай с Империусом тебя заключат в Азкабан. Даже просто за рассказ о Тёмных заклятиях выгонят из всех магических школ и запретят пользоваться палочкой... То есть обрекут на сумасшествие, учитывая твой потенциал стихийной магии. Но я не могу тебя отпустить, потому что ты разрушишь жизнь всех нас. И свою тоже». Скорпиус устало покачал головой:

— Я не могу тебе этого позволить, Нэш. Не могу.

— А как ты меня заставишь? — казалось, Фрейр успокоился. Голубые глаза смотрели ясно и холодно. — Убьёшь гостя на дуэли? Тебе придётся сделать это сейчас. Только... ты умрёшь вместе со мной, Малфой. А никто и не узнает, какой ты у нас герой. Здесь только я, ты и мой брат. Испортишь отношения с Дурмстрангом на пару столетий. Не война, но тоже неплохо. Воевать всё равно кто-нибудь придёт.

— Я потребую Нерушимый Обет.

Фрейр издевательски усмехнулся:

— Ты спятил, Малфой! Даже если тебе удастся меня заставить. Знаешь, что бывает с тем, кто нарушает Нерушимый Обет? Он умирает, — здесь он не выдержал и опять расхохотался. — Я и так готов умереть. Я и так умру! Что мне твой Обет?

— Я потребую Нерушимый Обет, потому что это гарантирует, что ты умрёшь. А тогда твоего брата будет некому защитить, — голос Малфоя был абсолютно спокоен. В этот момент он вспомнил слова профессора Лавгуд: «Вы отличаетесь от «тех». Они так не могли», — и решился. Если слова о брате не остановят Фрейра, то Скорпиус пойдёт к ректору.

— Мой брат во всём со мной согласен, — Нэш нервничал и искал подвох в словах Малфоя, его взгляд перебегал от палочки Скорпиуса к его лицу и обратно. — Он будет рад биться за то же, что и я.

— Он не будет биться, — Скорпиус посмотрел на Локи, отделённого от них заклинанием и совершенно непонимающего, что происходит. — Он умрёт в любом случае. Особенно если рядом не будет тебя. Локи всегда был вторым. Он слабее. Ты сам понимаешь, что он не боец. В сущности, — Скорпиус горько усмехнулся, — было бы гуманнее убить его прямо сейчас, Фрейр. Убей его ты. Наверняка ты знаешь, как это можно сделать. Потому что когда его найду я...

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты имеешь право мстить. Но и я имею право, — Малфой сверкнул глазами. — За разрушенную жизнь, за новую войну. Ты говоришь, я люблю комфорт? И правда, люблю. Поэтому мне очень не понравится, если моя жизнь и карьера пойдёт дракону под хвост, равно как жизнь и карьера других чистокровок. Ты думаешь, я буду милосерден, Фрейр? О... Ты даже не можешь себе представить, на что я способен, — он посмотрел на Локи и улыбнулся так, что Фрейр отшатнулся. — Убей его сейчас, сам: прояви милосердие.

Сумеет ли он разоружить дурмстрангца? Ставить щит опасно: если Фрейр всё-таки решится, Авада, отрикошетив, улетит в неизвестном направлении. Надо успеть. Он не может позволить этому идиоту погибнуть, да ещё и от руки брата...

В течении нескольких секунд Малфою казалось, что Фрейр действительно кинет заклятие. Или в него, или в Локи. Но тот только смотрел на брата. Не близнецы, но всё-таки двойняшки, а значит — больше, чем братья... Медленно-медленно плечи Фрейра опустились.

— Хорошо, твоя взяла. Я не смогу. Что теперь? Потребуешь с меня Обет?

Скорпиус покачал головой. По спине скользнула капля пота. Он чувствовал себя усталым как никогда .

— Нет.

— Значит, ты меня просто выдашь? — Фрейр тоже держался из последних сил, его шатало, голос становился то громче, то тише, как ненастроенная радиоволна.

— Нет. ПРОСТО не приглашай Лили Поттер. Это несложно. Не трогай семьи героев. Даже не заговаривай с ними. Сходи на бал, чтобы не вызывать вопросов. А после бала — уезжай в Дурмстранг со всеми. Доучиваться.

— То есть, — брови Фрейра недоверчиво поползли вверх, — ты меня отпускаешь?

— Да. Потому что ты сделал для брата то, чего не сделали Нэши. Дело не в том, за что они отдали свои жизни. А в том, что они первыми не пожалели вас, своих детей. Не подумали, что с вами будет. Тот, кто любит хотя бы одного человека, не может быть настоящим Пожирателем Смерти.

— Ты сумасшедший, Малфой, — Фрейр устало опустился на кровать и выпустил палочку.

— Все нормальные люди сумасшедшие. Ты не знал этого? — с этими словами Скорпиус убрал заклинание Оглохни и вышел из спальни.

Поворачиваясь спиной к двум Нэшам, он был полностью уверен в своей безопасности. Эту дверь можно считать закрытой навсегда. В голове у Скорпиуса было гулко и пусто. Он не думал ни о себе, ни о Лили, ни о Слизерине. Единственное, чего ему хотелось, — это выспаться. Тем более что завтра должен был быть Бал.

За неделю до Бала Роза, Лили и её гриффиндорская подружка Цинта, трансгрессированные Флёр Уизли из Хогсмита прямо в Косой переулок, сновали между магазинами. Им предстояло заказать себе парадные мантии и платья к балу. Роза отстала от кузины у магазина «Флориш и Блоггс».

Пару секунд она сомневалась, а потом быстро юркнула в дверь. Скоро был День рождения Скорпиуса, а она ещё не купила ему подарок. И что, в конце концов, можно подарить наследнику Малфой-Менора? По крайней мере, в книгах она разбирается, так что следовало попробовать.

— Скажите, а у Вас есть книга о...

— Приворотных зельях? — старушка-продавщица неодобрительно покачала головой. — Осталось ещё три штуки. Почему на Святочный Бал девушки вечно закупают тоннами эти книги? Вы же такие хорошенькие, к вам ребята, наверное, сами подойти-пригласить боятся. А всё туда же... И сестра твоя недавно заходила.

Роза, уже готовая прервать словоохотливую колдунью, внезапно остановилась.

— Лили? Рыженькая, с зелёными глазами?

Старушка кивнула.

— Да, хорошая такая девочка, ладная. Таких из наших в прежние временя жгли... И тоже попросила привороты.

— А она интересовалась чем-то конкретным? — Роза старалась спросить это как можно небрежнее, но внутренне сильно встревожилась.

Старушка махнула рукой.

— Разве вспомнишь? Я старая уже, глаза помнят, а уши — нет. Так будешь брать, книжку эту дурацкую?

— Нет-нет, — Роза натянуто улыбнулась. — Ни в коем случае! Подскажите мне лучше справочник редких заклинаний. Знаете, которые основаны на магии эмоций. Лучше букинистическое издание. Нет, не надо заворачивать, я потом сама заверну.

На самом деле, покупки кузин уже давно были готовы. Но это был их секрет. Лили после пятнадцатой пары туфель за месяц была посажена дядей Гарри на «скудный финансовый паёк». Нет, ей не запрещали купить новый парадный комплект к Балу. Проблема была в том, что Лили внезапно изъявила желание иметь наряд обязательно зелёного оттенка, якобы под цвет глаз. Цинта презрительно прокомментировала её перевоплощение в «слизеринскую гадюку», а Роза в тот раз была в удивительно хорошем настроении, вспоминая, кажется, какой-то очередной разговор со Скорпиусом. Поэтому, ничуть не удивившись странному капризу кузины, рассмеялась и пообещала второй бальный комплект кузине подарить — при условии, что первые платье и мантию она выберет нормального цвета. Роза всегда использовала свои финансы рационально, поэтому Рональд даже не считал необходимым что-либо ей запрещать.

И вот сейчас, вспоминая этот эпизод, Роза занервничала. Ведь Цинта, похоже, была права: у Лили появился поклонник на Слизерине. Нет, хуже — она влюбилась в кого-то с этого факультета, причём, судя по приворотной книге, сильно и не взаимно. Оставалось только надеяться, что эта «вечная любовь» пройдёт у Лили так же быстро, как и все предыдущие.

— Ваш заказ, — улыбнулась мадам Малкин. — Один комплект для парадного выхода цвета «тёмная вишня» для мисс Поттер, один «лорель» и один «японский лиловый» — для мисс Уизли.

— Ничего себе, — округлила глаза Цинта. — Я о таких цветах первый раз слышу. Откуда ты всё это знаешь, Роза?

— Мой отец шьёт форму, — загадочно улыбнулась Роза. — Считай, что я выросла среди отрезов тканей. Хочешь, я тебе скажу, чем отличается гридеперлевый оттенок от «дикой горлицы»?

— Не надо, — в притворном ужасе отмахнулась Цинта. — Верю на слово.

Перед портретом Полной Дамы у входа в гриффиндорскую гостиную Роза торжественно отдала Лили вожделенный пакет с мантией и снова попала под град объятий и поцелуев.

— Спасибо-спасибо-спасибо, Рози! — Лили даже пританцовывала на месте. — Ты чудо, я тебя обожаю!

«Может, всё и обойдётся, — легкомысленно подумала Роза. — Не может человек быть таким счастливым, если задумал что-то недоброе. Да и Лили не способна на зло». Роза привыкла относиться к кузине, как к ребёнку, хоть и не показывала этого. Это Лили могла поучать Альбуса, подбивать его на всякие авантюры или защищать перед однокурсниками, пользуясь тем, что она «на целых 30 секунд» его старше. Она казалась себе в этот момент очень взрослой, но Роза прекрасно знала, насколько ранима и уязвима кузина. Лили всегда было куда проще защищать других, чем себя.

«А ты не завидуешь ей?» — спросила как-то Шиннед, глядя, как хохочущую Лили, ловца гриффиндорской команды по квиддичу, после победы качала на руках вся команда. «Завидую, — вздохнула Роза, — но не дольше пяти минут». И это было правдой. Кому было дело, что Лили обожала растения и собиралась стать специалистом по Травологии? Или что она пишет очень красивые стихи? Все привыкли видеть в ней яркую зелёноглазую бабочку, милую, обаятельную и трогательную. И мало кто знал, какая она наедине с собой.

Но сегодня Розе хотелось верить, что всё будет хорошо. Необыкновенное воодушевление было её спутником в этом году. Всё складывалось просто отлично, всё казалось прекрасным. Пританцовывая, она направилась в башню Рейвенкло. Надо было ещё разобрать покупки и посмотреть собственное платье, оттенка «японский лиловый».

Кстати, сказав Цинте про папину мануфактуру, Роза слегка покривила душой. Она действительно могла определить состав любой ткани, едва пощупав, и цвет, едва взглянув, но ...

«... Роза, а какого цвета во-он тот гиацинт?», — у Скорпиуса уже глаза слезились от смеха.

«Розовый светлый, № 17», — отвечала она.

«А вот этот?»

«Голубой средний, № 2»

Скорпиус растянулся на траве, не в силах перестать смеяться.

А что поделаешь, если в детстве она учила цвета, листая папины каталоги? Так что всем этим оттенкам «драконьего крыла», «мараскиновой вишни», «волос вейлы» и прочей экзотике её научил именно Малфой.

«... зачем мне эта чепуха, Скорпиус?»

«Чтобы ты могла заказывать себе платья любимого цвета, конечно. Надеюсь, ты это делаешь не в спортивных магазинах?..»

Кажется, в тот раз она даже обиделась на него. Роза, в отличие от Лили, никогда не была «шопоголиком», как говорят в таких случаях маглы. И всё время норовила купить что-нибудь «удобное», вызывая приступы каталептического ужаса у тёти Флёр: «Розетта, женщина может одеть удобное, только если копает грядку. В остальных случаях — красивое и только красивое!».

А вообще-то Скорпиус хотел, как лучше. Роза улыбнулась. Скорпиус... Надо ещё подписать ему книгу и завернуть её как следует. Роза придирчиво осмотрела свою покупку: старинное издание начала прошлого века, хорошо сохранившееся. На титуле серебром по чёрному значится: «Оттенки магии: пять стихий, семь эмоций, девять настроений». Внутри каждая глава напечатана на страницах цвета своей эмоции. Роза открыла титульную страницу и вывела своим крупным размашистым почерком: «Здесь нужен тонкий подход, я бы сказала, алхимический. Со всеми эмоциями из первых трёх глав. Роза». После чего упаковала книгу в бумагу «самого красивого из всех зелёных оттенков», как недавно сказал Скорпиус. Лавровый зелёный, «лорель».

Это он посоветовал ей, какого цвета заказать мантию. Сказал: «Жаль, что не для тебя». Роза только улыбнулась: «Не будь строг с Лили. Она хорошая девочка и заслуживает самого лучшего. А я всё равно не люблю зелёный». Скорпиус нахмурился. Опять она сказала лишнее. Но что делать, если Роза — настоящая Уизли, способная дружить со слизеринцем и защищать слизеринцев, но неспособная примириться со Слизерином в целом, с тем самым, который из Истории Хогвартса, с серебряной змеёй на зелёном знамени? Усмехнувшись, Роза добавила серебристый шнур с застёжкой в виде скорпиона. Вот так, теперь осталось только подождать неделю. День рождения у Скорпиуса на следующий день после Святочного Бала.

* * *

В день Бала Скорпиус Малфой проснулся с предчувствием чего-то хорошего. «Возможно, я просто наконец-то выспался», — ехидно подумал он. Занятий в этот день не было: преподаватели понимали, что головы студентов заняты другим, — поэтому он решил для начала навестить Розу. «Что первично, человек или его талант?», — спросил бронзовый молоток на входе в гостиную.

— «Души полёт, руки изгиб,

Блеск глаз и щёк румянец.

Но кто сумеет разделить

Танцовщицу и танец?» — не задумываясь ответил Скорпиус. Это было его любимое стихотворение, но он уже давно его не вспоминал.

— Красиво, — проклёкотал орлиный клюв над молотком, и дверь отворилась.

В гостиной Рейвенкло было светло и пусто. Только посреди комнаты на пуфике сидела Роза, вся поза которой выражала крайнюю степень отчаяния, а рядом с ней стояла Луна Лавгуд с палочкой. Роза казалась ещё более взъерошенной, чем обычно. Обе находились спиной к выходу, и не заметили прихода Скорпиуса. Луна решительно подняла палочку.

— Так, это последнее средство. В противном случае, мы побреем тебе голову и наденем парик. Я думаю, он окажется послушнее, — сказано это было совершенно будничным тоном.

Шутит мисс Лавгуд или нет, Скорпиусу понять не довелось. Под воздействием её палочки волосы Розы разделились на мелкие пряди-пружинки, и стали стремительно переплетаться на манер кружева, укладываясь при этом не то в пучок, не то в корону. Собственно, это и было кружево, только сплетённое из жёстких бронзово-коричневых локонов. Минут через пять священнодейство закончилось, и Луна удовлетворённо вздохнула:

— Я же говорила, что механическое натяжение надёжнее всякой магии. Кожу головы не стягивает?

Роза медленно и с удовольствием ощупала голову.

— Знаешь, маглы бы сказали: «Ты — волшебница!». А я даже не знаю, что сказать! Они потом распустятся?

— Распускать — не укладывать, — пожала плечами профессор. — Скажешь заклинание, которое применяется для разделения предметов. Малфой, можете прекратить вжиматься в портьеру, я Вас вижу. Хотите спрятаться — прочитайте учебник для седьмого курса, там есть пара заклинаний исчезновения. Правда, они настолько эффективные, что их сложно найти.

Она даже не повернула головы, но Скорпиус не удивился. Он подошёл поближе и посмотрел на подругу. Возможно, Луна Лавгуд была сумасшедшей, но она была настоящей художницей. То, что было на голове у Розы, могло называться только произведением искусства. Никакая самая искусная резьба не сравнилась бы с этим рисунком из переплетённых прядей. Оставив попытки адекватно выразить своё восхищение, Скорпиус просто сказал:

— Тебе идёт. Можно? — он робко поднёс руку и осторожно-осторожно дотронулся до её волос. На ощупь — проволочная сетка, как силки для редкой птицы. Удивительное ощущение. Скорпиус едва удержался от желания пробормотать «Релашио» и выпустить эту птицу наружу. — Невероятно, профессор Лавгуд. Просто невероятно.

— Спасибо, Малфой, — волшебница коротко кивнула и оглядела свою работу. — Надо её сфотографировать, а то я сама не знаю, как мне это удалось... Слушайте, Вы ведь уже в парадной мантии? Давайте, я сфотографирую вас вдвоём — начнём галерею праздничных снимков.

Луна Лавгуд уже потянулась за колдографом. Малфой нерешительно посмотрел на Розу, но та даже специально подвинулась, чтобы он сел на пуфик рядом с ней. Они улыбнулись в камеру. Вспышка. Снято.

* * *

Роза и Скорпиус открывали Бал не вместе. За пару недель до бала она сказала ему, что ей придется согласиться на приглашение Альбуса, потому что он «своим своеобразным юмором распугал всех приличных девчонок, а кто же ему поможет, если не семья?». На самом деле это было верно только отчасти. Роза, конечно, помогла кузену, но только потому, что не хотела ставить Скорпиуса в неудобную ситуацию: вдруг он не решится. После прошлогоднего недоразумения их отношения вошли в прежнюю колею, они проводили вместе много времени и больше не ставили защитных заклинаний. Но всё-таки избегали видеться друг с другом на каникулах и стоять слишком близко на официальных мероприятиях. Обсуждать создавшуюся ситуацию они так и не стали. Родители Розы знали, но делали вид, что не знают, а вот родители Скорпиуса действительно не знали. Он им ничего не сказал. Итак, Роза согласилась на приглашение Альбуса, а Скорпиус только скрипнул зубами и пригласил какую-то даже неизвестную ему слизеринку-третьекурсницу. Потому что случайно услышал, как та плачет: без приглашения от старших она не могла пойти на бал. Разумеется, во избежание недоразумений он предупредил её, что согласен быть только «входным билетом», что отнюдь не избавило его от закладывающего уши радостного визга.

«Великий Мерлин, до чего же глупо, — думал Скорпиус. — Мы как будто желаем перещеголять друг друга в благотворительности. Хотя оба знаем, что вся эта бутафория ограничится одним первым танцем». Так он думал, ведя под руку черноволосую слизеринку в мантии тёмно-сливового оттенка и глядя в спину предыдущей паре. В отсутствие «чемпионов турнира» протокол пришлось изменить, и Святочный Бал открывали лучшие в учёбе. Но по неписанному правилу послевоенных лет студент Слизерина идти первым никак не мог... Так что Скорпиус уступил честь открыть Бал своей подруге детства. По крайней мере, это давало ему возможность наблюдать за её спиной с безукоризненной бальной осанкой. Альбуса Поттера он просто игнорировал. Для Скорпиуса Альбус значил не больше, чем расшитая бисером сумочка Розы — временный аксессуар. Вернее, сумочка была ему, пожалуй, симпатичнее.

Уже заканчивая первый танец, Малфой встретился главами с Фрейром Нэшем, держащим под руку пухленькую блондинку с Хаффлпаффа. Тот коротко кивнул и повёл плечом: мол, всё, как договорились, не волнуйся.

Главный зал был разделён на две части магическим искусственным водопадом. В одной части шли танцы, в другой должен был быть фуршет. Заглянув в Фуршетный зал, Скорпиус увидел Лили Поттер, которая о чём-то болтала с гриффиндорцами. «Правильно, даже в разных комнатах», — подумал он и отвёл глаза раньше, чем она успела остановить взгляд на нём. Здесь же сидело большинство преподавателей. Луна Лавгуд и профессор из Шармбаттона (бывший ученик Хогвартса) Рольф Саламандер возбуждённо спорили и рисовали что-то на салфетке. Луна выглядела совершенно счастливой и то и дело смеялась странно низким, искренним смехом. Удовлетворённый увиденным, Скорпиус вернулся.

Вот он, момент истины. Скорпиус подошёл к девушке в платье оттенка «японский лиловый» и спросил: «Можно Вас пригласить?». Она подняла на него серо-голубые глаза удлинённого разреза и — согласилась... Как в замедленной съёмке, она положила ему руку на плечо, а он ей на талию. Когда пришла очередь кадрили, они оба весело рассмеялись:

— Я же говорила, что её танцуют даже на Святочном Балу.

— По крайней мере, я не зря тренировался.

У Скорпиуса голова шла кругом. Звуки сливались в единый гул. Сделав последний круг, они присели отдохнуть. Скорпиус ещё раз бегло осмотрел зал. И почувствовал, как в эйфорию бальной атмосферы просачивается лёгкая тревога: Фрейр Нэш пропал. Сказав Розе: «Подожди, я только поищу столик в соседнем зале или принесу нам выпить», — он поспешно забежал за магический водопад. Лили Поттер тоже исчезла. Великий Мерлин! Неужели Скорпиус ошибся? На него накатила внезапная паника.

Сумочка Лили осталась лежать возле столика. Малфой пробормотал поисковое заклинание Нить Ариадны. Теперь он видел тонкую серебристую ниточку, которая тянулась куда-то в сад. Скорпиус сбежал по ступенькам и углубился в лабиринт подстриженных кустов. Вот они!

Скорпиус едва сдержал вздох облегчения. Фрейр Нэш сидел на камне с выражением угрюмого страдания на лице. Лили тормошила его, пытаясь разговорить и потребовать какое-то объяснение, но он только вяло огрызался.

«... когда ты прислал мне извинение, я подумала, что ты заболел. А ты здесь, как ни в чём не бывало...» — донеслось до Скорпиуса. «Да, железные у него нервы», — рассеяно подумал он.

— Заметь, я здесь абсолютно не причём, — сказал Фрейр Скорпиусу и развёл руками. Их взгляды встретились. Тот коротко ему кивнул, подтверждая, что всё понял и никаких претензий не имеет. Лили прекратила свою тираду и тоже посмотрела на Малфоя. Нет, дело ещё не закончилось. Он ещё должен увести эту... девушку, пока она не нарвалась на неприятности.

— Пойдём отсюда, — Скорпиус крепко схватил её под локоть и потащил окружной дорогой через сад. На тёмной дорожке почти под Главным Залом они остановились. Он выпустил свою «добычу» и посмотрел на неё. Лили вовсе не выглядела испуганной, скорее удивлённой. Малфой едва сдержался, чтобы не метнуть в неё какое-нибудь заклятие: девушка, похоже, даже не догадывалась, от чего была на волоске единорога.

— Никогда. Слышишь меня? Никогда не приближайся к этому человеку. Он — опасен, прежде всего, для тебя и для других из ваших. Поклянись мне, что до его отъезда ты больше и слова ему не скажешь!

Реакция Лили была весьма странной. Она распахнула свои зелёные глаза и томным, тяжёлым, как патока, голосом произнесла:

— Так значит, ты меня спас?

— Да. Это неважно, главное, не приближайся к нему больше, поняла? — Малфой пытался найти хоть какое-то понимание сложившейся ситуации на её лице. Великий Мерлин, как же его раздражала эта девица. Этот взгляд продирал до костей и заставлял его зябко ёжиться, хищный, тяжёлый, отчаянный. Как у вампира. Нет, как у дементора, готового высосать душу без остатка.

— Хорошо, я поняла, — сказала Лили и сделала шаг вперёд, чиркнув подолом мантии о камни. В ноздри Малфою ударил странный аромат. Влажная листва, папоротник, ветер с Запретного леса... Что это? Это должна быть не она, не она... Пытаясь сбросить с себя наваждение, он закрыл глаза и потряс головой. Но в тот момент, когда его веки опустились, запах набросился на него с удвоенной силой. Самый приятный в мире, единственный, который ему нужен.

Почти не осознавая, что он делает, Скорпиус подался вперёд, притянул её к себе и поцеловал. Девушку, пахнувшую ночным ветром. Его рука провела по волосам. Мягкие локоны, сколотые в небрежный пучок... Где же жёсткая проволочная паутинка, клетка для птицы, которую хочется открыть? Рука нащупала в волосах какое-то украшение. Пальцы Скорпиуса сомкнулись на нём. Он продолжал целовать её губы, казавшиеся слишком мягкими и тёплыми, когда сквозь аромат ночного леса пробилась фальшивая нотка, тошнотворный, могильный запах. Скорпиус рывком отстранился и открыл глаза. Лили Поттер.

— Нет! — наверное, на его лице отразился ужас или даже отвращение, потому что Лили отпрянула и закрылась рукой, как от удара.

— Но почему? Почему? — её отчаянный крик резал уши. По щекам зеленоглазой ведьмы текли слёзы.

Скорпиус посмотрел на свою руку. В ней был зажат цветок.

— Потому что я ненавижу лилии, — он разжал пальцы. Бутон в его ладони медленно покоробился, сморщился, почернел и превратился в пыль. Скорпиус стряхнул пепел ей под ноги, повернулся и зашагал прочь.

— Что я сделала не так? Что ещё тебе нужно? Я же почти чистокровная волшебница! — крикнула она ему вслед.

Скорпиусу показалось, что его ударили в солнечное сплетение. В глазах потемнело. Его всегда учили быть бережным с женщинами. Безупречно вежливым. Что бы ни происходило. Но для существа позади него имени не было. Он резко развернулся и медленно, с горькой улыбкой произнёс слова, которых бы не понял ни один из его предков:

— У твоей бабки, Лили Эванс, кровь и то была чище твоей. О чём ты думала, когда травила меня Амортенцией?

* * *

Роза забеспокоилась. Скорпиус должен был уйти на минуту и тут же вернуться. Она заглянула за водопад — его не было. Тогда она спустилась в сад. Всего один кадр. Замедленная съёмка неизбежного. Скорпиус и кузина Лили.

Она сидела прямо на полу в одной из галерей. Из мантии возле подола был выдран клок. Роза смотрела на эту прореху и ничего не чувствовала. Совсем ничего. Как будто её заморозили. А может — выпотрошили, она не знает точно. И в самом центре этого льда горел огонь, и плескалась кислота. «В конце концов, я всегда говорила, что мы просто друзья. Какая идиотская мысль. А я ещё подшучивала над ним, и над этими девочками, которые его добивались. Глупо. Мне казалось, что четырнадцать — это слишком мало. Я не вынесу, если...».

— Уизли? Какая славная встреча, — хриплый и одновременно высокий голос Локи Нэша гулко отдавался в пустой галерее. — И что же мы тут делаем после отбоя?

— Уйди Нэш, целее будешь, — процедила Роза, меньше всего склонная разговаривать.

— Неужели ты думаешь, что я буду драться с девчонкой?

Роза почувствовала, что в ней закипает ярость. Вся бессильная злоба, вся ненависть к слизеринскому коварству и двуличию обрела очертания похожего на лису или хорька Нэша.

— Ах, даже так! — она агрессивно ухмыльнулась и рывком встала с пола. — Знаешь почему? Да ты минуты против меня не продержишься, сквиб слизеринский!

Нэш рассвирепел и вытащил палочку. Они сыпали друг в друга заклятия то неслышно, то в голос. С палочек срывались искры и молнии, эхо металось, отражаясь от стен. Нэш уже дважды пропустил пущенные Розой заклинания, но сдаваться пока не собирался, а она с отчаянной решимостью молотила его всем, что выучила за четыре года.

— Экспеллиармус! — профессор Лавгуд, внезапно появившаяся из бокового коридора, одним движением забрала обе палочки и придавила обоих спорщиков к полу каким-то заклятием. — Нарушение комендантского часа, применение магии во внеучебное время, незаконная магическая дуэль... — она неопределённо взмахнула рукой, — и так далее. Пятьдесят очков с обоих и визит к ректору немедленно.

Локи и Розу прекратило прижимать к каменным плитам. Теперь они висели, как два кулька гречки, взятые за шкирку невидимыми руками. Луна Лавгуд сокрушённо покачала головой, взглянув в лицо своим «трофеям», но отменять действие заклятия не стала. Они плыли по воздуху перед ней до самого кабинета Минервы МакГонагалл.

* * *

— Вы, мисс Уизли, надеюсь, понимаете, что это совершенно недопустимо, — говорила директор, глядя на Розу. — Если честно, от Вас я этого не ожидала.

Роза вскинула на неё взгляд дикой кошки.

— Это была самозащита. Он начал первым.

Минерва удивлённо приподняла бровь.

— Уизли, Вы всерьёз хотите сказать, что мистер Нэш рискнул в одиночку связываться с человеком, получившим сто двадцать баллов по Защите от Тёмных Искусств и столько же по Заклинаниям?

— Я разозлила его, госпожа директор.

— Нэш, Ваша версия?

— Она начала первой! — Нэш угрюмо покосился на свою неудавшуюся жертву.

— Так... — МакГонагалл переводила взгляд с мрачной рейвенкло в порванной мантии на не менее мрачного слизеринца, с ног до головы вывалявшегося в пыли. Если честно, они оба не вызывали ни малейшего доверия. — Я предлагаю вам выбор. Мы можем выяснить, что произошло, с помощью Омута Памяти. Тогда я оштрафую только факультет виновника. Или Вы будете продолжать молчать и валить друг на друга, тогда баллы спишут с обоих.

— Я имею право отказаться, — буркнул Нэш.

Розе не хотелось давать копаться в своих воспоминаниях. Она не имела опыта работы с Омутом и боялась, что воспоминание зацепит сцену в саду. И тогда ректор увидит, что заставило её устроить эту дуэль, что будет совсем некстати. Но подставить факультет из-за этого она не могла. Пятьдесят очков — это целый матч по квиддичу.

— Профессор МакГонагалл, — голос Розы был абсолютно спокоен, контрастируя с отчаянными, злыми глазами. — Пожалуйста, проверьте меня. Мне скрывать нечего.

— Хорошо, Уизли, — ректору стало не по себе от совершенно взрослого взгляда четырнадцатилетней девушки. На секунду у Минервы даже мелькнула нелепая мысль: «А что если она умеет подделывать воспоминания?». Но она быстро взяла себя в руки. Нелепо подозревать в глубоком знании высшей магии хмурую девчонку, подравшуюся в коридоре. — Давайте воспоминание.

Палочка ректора потянулась к волосам Розы, и она постаралась вызвать воспоминание о событиях двадцатиминутной давности. Сквозь вспышки заклинаний то и дело мелькали две фигуры. Сосредоточься, Роза, ты можешь. Серебристая ниточка потянулась за палочкой МакГонагалл и свернулась на дне сосуда. Ректор всмотрелась в глубину. Через пять минут она закрыла Омут и слабо кивнула Розе.

— Минус пятьдесят очков. Слизерину.

Нэш метнул ещё один ненавидящий взгляд на Розу, но спорить с решением, естественно, не стал. Возможно, ей это только показалось, но МакГонагалл посмотрела на неё почти сочувственно. Неважно. Всё неважно. На Розу снова накатила апатии и безразличия.

* * *

Скорпиус возвратился в зал. Людей было гораздо меньше, многие преподаватели разошлись, скоро должен был наступить комендантский час. Волшебный водопад журчал тихо и приглушённо. В фуршетном зале Розы не было. В танцевальном тоже. Опять забытая сумочка. Дежавю.

Он прошептал Нить Ариадны и едва удержался, чтобы не застонать. Нить вела обратно в парк, откуда он только что пришёл. Возле куста барбариса она делала резкую петлю и уходила обратно в замок. На кусте, почти у самого подножья, лежал маленький обрывок шёлка светло-лилового цвета. Скорпиус медленно поднял его и закрыл глаза. Спешить толку не было. Она всё видела.

Пройдя по коридорам и ни разу не попавшись ни одному патрулю, он пришёл в свою спальню. Рядом с кроватью — пирамида свёртков и коробок. У него День рождения. Великий Мерлин, что может быть неуместнее? Он лежал животом на кровати, не раздевшись, и смотрел на коробки невидящим взглядом. Неужели это конец? Так просто?

Его внимание привлёк небольшой зелёный свёрток. Теперь он будет ненавидеть этот оттенок... Но, вряд ли Лили могла знать, что он ему нравится. Значит — это подарок от Розы. Скорпиус расстегнул застёжку и развернул бумагу: «Оттенки магии: пять стихий, семь эмоций, девять настроений». Перевернул страницу: «...Со всеми эмоциями из первых трёх глав». Он посмотрел на оглавление: «Глава 1: Уважение, Глава 2: Любопытство, Глава 3: Симпатия». Он долистал до Главы 7: «Любовь». Пробежал пальцами по страницам, сам не зная, что хочет найти. Не то, не то... Вот!

Скорпиус приложил правую руку к сердцу, закрыл глаза и прошептал слова заклинания. Из-под пальцев проклюнулся и начал расти цветок, похожий на хрустальный. Через пять минут всё было готово: колокольчик, серо-голубой с бронзово-золотистыми прожилками. Скорпиус поднёс его к уху и слегка встряхнул: тихий звон сложился в имя.

Малфой улыбнулся и вскочил с постели. Теперь у него был ответ.

* * *

— Когда победа хуже поражения? — спросил дверной молоток на входе в гостиную Рейвенкло.

— Когда проиграл в том, что для тебя важнее, — ответила Роза. Казалось, голова орла тихо вздохнула, прежде чем пропустить её.

Она зашла в зал. Ярко подсвеченная почти полной луной гостиная казалась серебристо-голубой с ярко-синими полосками тени. Сквозь занавески пробивался ветер, заставляя тени шевелиться как живые, но в гостиной никого не было. Кроме Скорпиуса Малфоя, вскочившего при её появлении. Роза вжалась в дверь. Она не могла на него смотреть. Скорпиус беспрепятственно подошёл почти вплотную, и она услышала собственный голос, как будто откуда-то издалека:

— Не надо. Я знаю. Видела.

— Знаю, — он показал ей лоскут ткани от её мантии. — Но я хочу тебе объяснить.

— Не надо, — повторила Роза. В её голосе проскользнула такая боль, как будто она просила снять с неё Непростительное заклятие.

— Надо. То, что ты видела, — ошибка. Неправда. Если хочешь, я покажу тебе, — Скорпиус кивнул на сосуд, стоявший на подоконнике.

— Опять Омут памяти, — губы Розы исказила кривая усмешка. — Откуда я знаю, может, ты их подделал?

Её голос из хриплого надтреснутого шёпота внезапно сорвался на крик, но Скорпиус уже давно поставил заклинание Оглохни. Рейвенкловцы могли спокойно спать в своих постелях. Услышав реплику про подделку воспоминаний, Малфой едва удержался от того, чтобы хлопнуть дверью и уйти. Вернее, выпрыгнуть в окно и левитировать, учитывая, что возле двери стоит она сама. Его Роза, всегда понимающая, что к чему... Впрочем, даже она не знала, чего ему стоило согласиться на эту проверку. Он устало опустился на пуфик и постарался успокоиться. Скорпиус очень хотел всё объяснить, но это было уже слишком, почти на границе допустимого для его самолюбия. Он тяжело вздохнул и медленно-медленно произнёс:

— Роза, ты мне очень дорога. Но я не хаффлпаффец. Я не могу раз за разом просить у тебя прощения и слушать нелепые обвинения. Я предлагаю тебе доказательство. Ты вправе принять его или нет. Но второй раз я не попрошу.

Он поднял голову, и их взгляды встретились. Твёрдый взгляд светло-серых, как полированный гранит, глаз Скорпиуса заставил Розу дрогнуть. Он не пришёл бы, если бы это не было правдой.

— Не надо, Скорпиус. Я тебе верю. Лили... — она запнулась на имени кузины, так просто и привычно слетевшем с губ. — Она покупала книгу по приворотам во «Флориш и Блоггс».

— Если не проверишь сейчас, будешь сомневаться всю жизнь, — тихо и задумчиво прошептал Скорпиус. Он стоял всего в нескольких шагах от неё. — Но если не хочешь Омут, то... — он вытащил из-за спины хрустальный колокольчик и протянул ей вместе с книгой. — Страница 276.

Она развернула книгу и прочла: «Цветок, выращенный сердцем, звучит только тем именем, которым звучит сердце». Она поднесла колокольчик к уху и встряхнула. В груди как будто расправилась невидимая пружина, а по щекам внезапно потекли слёзы. Роза стояла и плакала, прижав колокольчик к виску, пока Скорпиус бережно, осторожно не вытащил его из её ладоней.

Запах ночного леса, мох и папоротник. Он взял её лицо в свои руки и поцеловал. Потом его рука скользнула к короне волос, сплетённых в кружево. Релашио, — прошептал он, проводя по жёсткой сетке из локонов, и чувствуя, как под его рукой они разворачиваются непокорными змеиными кольцами. И никакой Амортенции.

Драко Малфой читал «Ежедневный пророк». Вернее, его он уже прочёл, и теперь газета лежала перед ним на столе, развёрнутая на статье «Святочный Бал в Хогвартсе». На первой иллюстрации — Главный Зал и танцующие пары, на второй — МакГонагалл, опирающаяся на руку Невилла Лонгботтома. А на третьей — его сын, Скорпиус, «в компании прелестной студентки Рейвенкло Розы Уизли». Драко Малфой не верил газетам ещё с прошлого Турнира Трёх Волшебников, но колдографии, к сожалению, не врут, а таких неуместно счастливых лиц, как у этой пары, он не видел уже давно.

Драко соединил кончики пальцев домиком и глубоко задумался. Всё-таки заводить детей слишком рано — это неправильно.

Родители были уверены, что Драко женился по любви. Школьные приятели, особенно после слухов, пущенных его бывшей девушкой Пэнси Паркинсон, полагали, что Астория просто была самой выгодной партией для наследника Малфоев. На самом же деле, он женился на ней из-за усталости. От событий последних лет обучения, от Пэнси и её вечной язвительности. Паркинсон порой напоминала ему тётку Беллатрису, разве что колдовала похуже: бойкая и даже наглая, немного вульгарная, навязчивая, агрессивная.

Астория, маленькая, изящная, большеглазая с королевской осанкой и безупречными манерами, казалась ему идеалом. Она могла снова сделать его жизнь правильной. Чистой. Глядя на её безупречный профиль и хрупкие запястья, он словно погружался в прохладную ключевую воду, смывая кровь и пепел. Так почему не она? Когда он окончательно порвал с Пэнси, та кидала в него заклинания, а когда он отобрал у неё палочку, — книги, чернильницу, цветочный горшок и даже туфлю. Кричала, что проклянёт его навеки. Это было какое-то безумие. А потом, в тот же день, он пришёл в гости к Гринграссам, пил чай с Асторией и её сестрой Дафной. Младшая Гринграсс казалась такой понимающей, спокойной, разумной. Она никогда даже не повышала голос, и Драко слушал тишину с удовольствием, с которым путник пьёт из ручья.

Он впервые поцеловался с ней только на свадьбе. Он был старше, а значит всегда и во всём понимал больше. А она не возражала. Никогда. Драко льстило, что Астория любит его больше, чем он её, и поэтому старается во всём подстроиться. Тогда чего же он ждал? Драко не знает. Наверное, чтобы жена стала ему оплотом, «второй половиной», чтобы отобрала его у родительской семьи, а не стала «названной дочкой» Люциуса и Нарциссы. Чтобы её спокойствие не казалось равнодушием, а в грустных глазах орехового цвета хотя бы иногда загорался огонь. Но всё-таки ему нравилось играть в главу семьи и защитника юной и трогательной супруги. Пока у них не родился сын.

Скорпиус. Имя, выбранное Нарциссой, — ещё одно созвездие из рода Блэков. Глядя на наследника, лежащего на руках у жены, Драко с ужасом понял, что не знает, как воспитываются дети. Астория выплёскивала на него всю свою болезненную нежность, а когда он чуть-чуть подрос начала делиться с ним своими переживаниями, водить к подругам. Был бы он просто «маменькиным сынком», Драко бы и слова не сказал: его и самого опекала мать, но именно что опекала. Астория же нагружала мальчика своими проблемами и делала из него «подружку». Но, предоставленный сам себе, Скорпиус становился совсем другим. Часами лазил где-то по территории поместья, приходя только под вечер в синяках и ссадинах. Он никогда не говорил, где был, и только аномально высокий аппетит давал понять, как много энергии он тратил на этих прогулках. Самое большее, что от него удавалось добиться: «Исследовал». У самого Драко была масса дел, и он физически не мог чаще бывать с сыном, пока тот был мал, а от одной мысли, что Скорпиус попадёт в какую-то неприятность, ему становилось дурно.

И вот тогда, раздражённый его молчанием, он совершил большую глупость. Драко решил применить к мальчику легилименцию. Ничего плохого он делать не собирался, просто узнать, что же всё-таки происходит. Ведь Драко прекрасно помнил, в какие передряги он сам умудрялся влезать в его возрасте. Ему не хотелось, чтобы сыну угрожало что-то подобное, а традиционному «всё в порядке» Астории он не доверял: она не смогла бы опознать опасность, даже столкнувшись с ней нос к носу. Скорпиус терпел копание в своих мыслях два года. Однако давать отчёт в своих поступках перестал совсем. «Если хочешь, можешь всё узнать сам», — сказал он как-то раз, и Драко понял, что уметь входить в мысли других это одно, а делать это незаметно — совершенно другое.

Как-то Скорпиус гостил у Люциуса и Нарциссы, а когда Драко пришёл его забрать, отец подозвал его и спросил:

— Что творится у вас в семье, Драко?

— Всё в порядке, — пожал плечами тот. — А почему ты спрашиваешь?

— Скорпиус. Мальчик удивительно неразговорчив и нелюдим, — сказал Люциус и добавил, прикрыв глаза: — Он напомнил мне Северуса.

— Снейпа? — Драко уже давно не слышал, чтобы отец называл того по имени. — Чем?

— У него взгляд исподлобья, как у волчонка. И выражение лица такое... — Люциус замялся. — У Северуса было тяжёлое детство. Мы никогда прямо не спрашивали, да и он бы не ответил, но это было очевидно. Его мать вышла замуж за магла, они постоянно ругались. Возможно, этот магл даже бил их, я не знаю... — Люциус посмотрел на сына и покачал головой. — Но Скорпиус? Ты же не практикуешь на нём Конфундус или что-то в этом роде?

— Нет, всё нормально, — замотал головой Драко. — Я и пальцем его не тронул.

Он понял, что ошибся, но уже не знал, как выйти из заколдованного круга лжи, недоговорок и бессмысленных попыток добиться правды. Мальчик долго скрывал своё стихийное волшебство, и Драко уже всерьёз думал, что в их семье появился сквиб, когда произошло то, что изменило их отношения раз и навсегда: во время очередного сеанса легилименции Скорпиус инстинктивно поставил щит.

Это был мощный выброс спонтанной магии. Драко, попавший под собственное заклятие, почувствовал, как перед ним проносятся все его школьные годы: лицо Поттера, упущенный снитч на матче с Гриффиндором, Пэнси, гладящая его волосы, разъярённый гиппогриф, страшное лицо Волдеморта с прорезями змеиных ноздрей, плач в туалете, кровь, вытекающая из груди, тёмный коридор с силуэтом Дамблдора, безумная тётка Беллатриса с кинжалом, Адский огонь... косые взгляды, реабилитация маглов, последний год в школе. А потом — диплом, работа, женитьба, ощущение беспомощности перед такой простой вещью, как воспитание единственного сына...

Волна воспоминаний схлынула. Они по-прежнему смотрели друг на друга. Восьмилетний мальчик и его отец. Наконец, Скорпиус как-то очень по-взрослому кивнул и сказал:

— Теперь я тебя понимаю.

А Драко, избегая смотреть ему в глаза, произнёс:

— Если хочешь, мы можем всё сделать по-другому.

— Хочу, — Скорпиус кивнул, и такого облегчения Драко не испытывал даже после оправдания Визенгамотом.

Драко стал везде водить его с собой, рассказывать о работе, о Волшебной Войне, учить тому, что знает сам. И обращался с ним, как с взрослым, — что ему ещё оставалось? Казалось, всё наладилось. Скорпиус всё чаще задавал вопросы, а Драко отвечал ему с радостью, лишь бы не спугнуть любопытство, пришедшее на смену враждебному равнодушию. Сын стал дружелюбнее, разговорчивей, научился манерам и даже расстался с мыслью о карьере дизайнера одежды, о которой всерьёз задумывался, пока жил «под крылом» у Астории. Драко наконец-то смог расслабиться: у них снова была нормальная семья. Сын рос достойным наследником рода Малфоев. А что до того, что жену по-прежнему приходилось защищать и опекать, так это и есть долг каждого настоящего мужчины. Долг, который с каждым годом нравился ему всё больше. Как-то раз на вечеринке Пэнси, вышедшая замуж за какого-то журналиста-полукровку, прижала его к стене и прошептала на ухо:

— Брак это вовсе не повод отказываться от радостей жизни.

В этот момент Драко с удивлением осознал, что у него даже не возникло никакого желания с ней согласиться, хотя раньше он часто вспоминал свою бешеную подругу, в которой эмоции так и били ключом. И в этих воспоминаниях была отнюдь не только ностальгия.

Одним словом, отправляя сына в Хогвартс, Драко был уверен в себе, счастлив и не ждал от своей alma mater подвоха. Чтобы теперь смотреть, как Скорпиус кружит в вальсе Розу Уизли. Дочь мануфактурщика и г... маглорождённой волшебницы. Что он опять сделал не так?

* * *

Из дневника Лили Поттер:

... Травология со Слизерином. Сегодня Альбус подрался со Скорпиусом Малфоем. А. сам был виноват, всё-таки слизеринцы тоже любят свой факультет. С. не побоялся с ним сразиться прямо на глазах у Лонгботтома. Странный человек этот С. Мне кажется, в нём есть какая-то тайна, как будто он не такой, каким кажется. Выдержанный, холодный, но какие тревожные у него глаза... Я заметила, потому что он смотрел на меня на уроке. И, кажется, он очень одинокий.

... матч по квиддичу. Гриффиндор-Слизерин. Хельга хотела столкнуть меня с метлы. Ловец из неё так себе, но вот пинается она будь здоров. Ей бы бладжеры ловить. В последний момент меня как будто кто-то поддержал. Не знаю, что это за заклятие, но наши говорили, что отреагировать не успели. Кто же тогда? Кстати, мы выиграли. Всё-таки Хельга плохой ловец, если не мошенничает.

... оказывается, С. знаком с Рози. Они даже дружат. Никогда бы не подумала, хотя почему я удивляюсь? Наверное, столкнулись в библиотеке. С. очень умный, почти как Рози. Но А. даже не хочет об этом слышать. Не понимаю, почему он так.

... С. на Зельях вечно смотрит на меня. Как бы с неодобрением, потому что Слизнорт добавляет мне баллов, но... Нет, не могу. Он такой красивый, если бы я рисовала, как крёстная, то точно бы его изобразила. Идеальный профиль, длинные ресницы, только губы тонкие. А. говорит, что слизеринцы от злости себе все губы сжёвывают. Издевается, как обычно.

* * *

Скорпиус знал, что его обязательно вызовут «на ковёр», поэтому ни капли не удивился, когда на пороге его комнаты возник домовой эльф и пропищал:

— Хозяин просит молодого хозяина зайти в кабинет.

«Начинается», — сказал он зеркалу, висевшему на стене. Кроме зеркала, никаких портретов, украшений, вырезок или плакатов на стенах его комнаты не было. Это был стиль Скорпиуса — он не любил никому выдавать информацию о себе. Что хотел, всегда рассказывал сам. Даже закладок в его книгах не было, он просто запоминал страницу.

Отец был навязчиво помешан на правде, но Скорпиус не делал ничего, чтобы упростить Драко жизнь. «Хватит того, что он копался в моей голове в детстве», — мрачно думал юноша. Он понимал причины этой навязчивости и точно знал, что в основе её лежала горячая и мучительная любовь к собственным детям, унаследованная от бабушки Цисси. Но простить до конца не мог. Он нормально общался с отцом, считал отношения в семье вполне счастливыми, понимал и даже отчасти жалел Драко, хотя никогда бы ему в этом не признался. Скорпиус защитил бы отца и мать от любых опасностей, если бы мог. И он безумно, запредельно боялся их потерять... с тех самых пор, как узнал историю Второй Волшебной войны. Однако, вместе с тем наследник Малфоев скрывал всё, что могло быть скрыто. И прекрасно знал, что это была своего рода месть.

Скорпиус сбежал по лестнице на первый этаж, где находился кабинет отца. Зашёл, аккуратно закрыл за собой дверь до щелчка, после чего обернулся и приготовился к неизбежному.

— Ты хотел меня видеть, отец? — Скорпиус окинул всю мизансцену одним взглядом. Палочка отца лежит на столе — не в руках, но в зоне досягаемости. Сам Драко сидит за столом. А перед ним (ну конечно, как же без этого!) газета. «Ежедневный пророк» с той самой колдографией. Вещественное доказательство.

Драко, не меняя позы, глазами указал на фото и спросил нарочито-спокойным голосом:

— Как ты можешь это объяснить?

Скорпиус расчётливо-медленно приблизился к столу и, как будто в первый раз, посмотрел на колдографию:

— По-моему, очень красивая пара.

Драко в полной мере оценил и упрямство, и издёвку, заключённую в тоне сына. Скорпиус погладил изображение Розы Уизли и воззрился на её портрет с нескрываемой нежностью. Казалось, он забыл о присутствии отца. И было не похоже, что он собирается хоть что-то добавить к своему замечанию.

— Хорошо, я выражусь точнее, — Драко снова сцепил пальцы в замок и через силу произнёс, чётко артикулируя каждое слово: — Что связывает тебя с Розой Уизли?

— Мы друзья, — Скорпиус поднял глаза на отца. В его глазах перебегали нехорошие огоньки. Он забавлялся, выдавая информацию по частям. Хочет — пусть спросит прямо, если его хвалёная вежливость позволит.

— Только друзья?

— Не только, — младший Малфой открыто усмехнулся. И добавил, решив больше не продолжать спектакль. — Мы знакомы со второго курса. Мы лучшие друзья. И она — моя девушка.

За прошедшие пятнадцать минут Драко не узнал ничего нового. Одного взгляда на колдографию бы хватило, чтобы узнать всё это. Остался один последний вопрос:

— Ты понимаешь, что это временно? — он мысленно проклинал себя за этот тон, который не обманул бы и домового эльфа. Вместо твёрдости в нём звучала надежда, и даже страх. Драко ожидал, что Скорпиус опять усмехнётся характерной ассиметричной гримасой, унаследованной от него самого, но от этого не менее раздражающей. Но тот, наоборот, взросло и немного грустно посмотрел на Драко, покачал головой и очень серьёзно ответил:

— Нет, не понимаю. Я думаю, что это очень даже постоянно.

Драко вопросительно посмотрел на сына. «Ещё немного, главное сохранять спокойствие», — думал Скорпиус. Драко продолжал молчать.

— Я знаю, что ты скажешь, — Скорпиус встал из кресла и отошёл к незажжённому камину. — Что она — полукровка, что её родители — друзья Поттера, что Уизли — осквернители крови... — Скорпиус, чтобы успокоиться, расставлял фигуры на шахматной доске, стоявшей на каминной полке, — что они — торговцы, выскочки, люди без манер и происхождения...

— Я вижу, что ты сам всё знаешь, — Драко пожал плечами. — Тогда к чему этот спектакль?

— К тому, — Скорпиус обернулся, и теперь смотрел на него в упор, — что это либо неважно, либо неправда. А даже если так... — делая паузу, он понял, что невольно берёт пример с Лавгуд, — это тот выбор, который я хочу сделать.

Драко скептически поднял бровь. Скорпиус сделал вид, что не заметил этого жеста, и продолжил. Чем бы отец ни собирался его запугать, он покажет, что всё предусмотрел.

— В конце концов, — Скорпиус от души потянулся, зевнул и сел на подоконник, как будто внезапно устав от необходимости вести себя «как положено», — мне осталось учиться всего два с половиной года. Если буду летом подрабатывать, денег хватит до совершеннолетия, а дальше я смогу забрать из Гринготтс ту сумму, которую мне подарила бабушка Цисси. Должно хватить на медицинскую академию при больнице Святого Мунго. Колдохирургам неплохо платят.

— Ты думаешь, что я способен лишить тебя наследства? — Драко опешил и на секунду потерял самообладание. Он вовсе не собирался заходить так далеко, и если Скорпиус воспринимает его так... — Я просто хотел, чтобы ты одумался, но у меня и в мыслях не было...

— Хорошо, хорошо, — Скорпиус примирительно поднял ладони, учуяв в голосе отца нотки оскорблённого достоинства. — Я тебя понял. Не одумаюсь. Роза — это абсолютно то, что мне необходимо. В ней есть ум, сила характера и гордость. В конце концов, она даже не гриффиндорка. Кстати, если тебя это успокоит, — Скорпиус с лёгкой иронией посмотрел на отца, — это вовсе не означает, что мои симпатии распространяются на всю её семью. Двойняшки-Поттеры ужасны! — Скорпиус закатил глаза и прикрыл их рукой.

— Что ж, — Драко с неодобрением смотрел на паясничание сына. Но кто знает, может лучше пока согласиться и отделаться «малой кровью». Решения пятнадцатилетних редко бывают окончательными, если не подогревать их запретами. — К вопросу о твоей профессии мы ещё вернёмся. А Розу, раз уж она твоя девушка, в следующем году можешь пригласить к нам на какой-нибудь приём. Надеюсь, ты позаботишься, чтобы всё прошло хорошо. И надеюсь, ты догадаешься пригласить её одну!

— Я сражён твоим великодушием, отец, — Скорпиус спрыгнул с подоконника и быстро приобнял Драко, пока тот не опомнился. — Предложение принимается. Всё-таки хорошо быть единственным сыном! — он уже взялся за ручку двери.

— Надо подумать о пополнении семейства, пока ты окончательно не отбился от рук, — хмуро проворчал Драко.

— Давно пора! — бросил на прощание Скорпиус и был таков.

* * *

— Рон, ты же не можешь делать вид, что это нормально, — Поттер постучал ногтем по фотографии со Святочного Бала. — Это же Малфой, понимаешь? Сын того самого, небезызвестного тебе «хорька Драко».

Друзья сидели в «Трёх мётлах». Бар считался почти «детским», и на двух «боевых товарищей» из-за соседних столов ошарашено смотрели десятки школьников. Но в «Кабаньей голове» было мрачновато, а идти в «Дырявый котёл» Уизли отказался: им владела семья Ханны Аббот. В ответ на вопрос друга он только развёл руками.

— Гарри, а что ты мне предлагаешь? Ты считаешь, будет лучше, если я разорву на груди мантию и посыплю голову пеплом? — Уизли вздохнул и насупился. — Роза сообразительная и умная девушка, так что я рискну ей поверить. Пусть дружат. Может, этим всё и ограничится. А если нет... — он ещё раз вздохнул и посмотрел куда-то вдаль, — Что ж, она Уизли, и всегда останется Уизли, где бы не жила, и какую бы фамилию не носила.

— Даже так, — развеселился Поттер, делая глоток огневиски.

— Ничего забавного в этом не вижу, — нахмурился Уизли. — Моей сестры это, кстати, тоже касается, не забывай об этом. Потому что я, — Рон ткнул себя пальцем в грудь, — не забываю, и никогда не забуду, не надейся.

Почему-то герой войны и победитель Волдеморта Гарольд Поттер в этот момент смутился.

* * *

Из дневника Лили Поттер:

... нужно быть Рози, чтобы просто «дружить» с таким, как С. Она так легко с ним общается... У меня бы, наверное, язык прилип к гортани. Вчера встретила его в коридоре, наговорила всяких глупостей. Заметил или нет?

...скоро будет Святочный Бал. Так хочется быть красивой. А Цинта говорит, что родители убьют меня за зелёную мантию... Но что поделать, если зелёный для меня теперь — самый красивый цвет? Может, это судьба? Ведь я так люблю растения, а они тоже зелёные. И глаза у меня такие же. Зелёное и серебряное...

... Рози согласилась мне помочь! Это фантастика! Я думала, она меня отчитает за глупости, как всегда. Влюбилась, наверное. Хотя нет, она даже на Бал идёт с А. Что же тогда? Где-то в глубине души надеялась, что С. просто такой скрытный и не выдаёт своих эмоций. Но на Бал он меня не пригласил. Может, заставить его ревновать? Меня пригласил Фрейр, думаю, это отличная кандидатура, чтобы вызвать ревность.

... Фрейр прислал письмо, что не сможет. Наверное, заболел из-за перемены климата. Жалко... Но ничего, в конце концов, С. всё равно там будет. Амортенции ровно на один раз, я её потихоньку стащила у Слизнорта, сама делать не решилась, вдруг что-нибудь перепутаю? Так что у меня нет права на ошибку.

* * *

— Нет!

Альбус Северус Поттер сидел в своей спальне и утешал сестру.

Кроме них в обеих гриффиндорских спальнях никого. Идёт последняя тренировка команды по квиддичу перед матчем с Рейвенкло. А он дважды за неделю травмировал руку: сначала обжог гноем бубонтюбера, а потом сломал, упав на тренировке с метлы. Костерост нельзя применить к конечности с химическим ожогом. Итог — он загонщик в запасе, пока не сойдут волдыри. Проклятая неделя, проклятый бубонтюбер, проклятая третья четверть. Хоть вообще не возвращайся в Хогвартс с рождественских каникул.

Хороши каникулы, если Лили проплакала в спальне, отказываясь выходить и разговаривать с кем бы то ни было, даже с мамой. Вот и сейчас она снова рыдала, а Альбус гладил сестру по рыжим волосам здоровой рукой и приговаривал что-то успокаивающее. Это давалось ему легко: ведь Лили ругала Скорпиуса Малфоя, кричала, что ненавидит его, грозилась и отравить, и скормить венерину цветку, и заавадить. Альбус был только «за». Как они тогда ругались с сестрой! За неделю до Бала, вечность назад:

— Мы же двойняшки! Как ты можешь ненавидеть то, что я люблю? — кричала Лили.

— А как ты можешь любить то, что я ненавижу? — кричал в ответ Альбус.

Теперь она прозрела. «Хоть бы не передумала», — думал Альбус и приговаривал: «Да», «Конечно», «Обязательно», «Как он мог». Ровно до того момента, пока...

«... это всё из-за неё»,

«... ненавижу её даже больше...»

— Нет! — Альбус встал и схватил сестру за плечи, тряся как тряпичную куклу. — Нет! Не трогай Розу, она здесь не причём, слышишь?

Сломанное запястье полоснуло такой болью, что он выпустил Лили и согнулся, прижимая руку к груди. А она осела обратно на кровать, глядя на брата моментально высохшими глазами.

— Альбус, — её глаза расширились, а на губах появилась понимающая улыбка. — Ты любишь её... Да... — Лили издала короткий нервный смешок, — теперь понятно, ты любишь Розу, Моргана тебя подери!

Альбус сверкнул глазами и, продолжая прижимать руку к груди, хрипло прошептал:

— Ты сошла с ума, Лили, — в его голосе, однако, не было никакой уверенности. Глаза Альбуса всматривались в лицо сестры, ища возможности оправдаться. — Она же моя кузина, двоюродная сестра. Мы знакомы с детства. С чего ты взяла?

— «Почему ты любишь тех, кого я ненавижу? Почему ты ненавидишь тех, кого я люблю?» — зелёные глаза Лили зажглись хищным огоньком. Она встала с кровати, и брат невольно сделал шаг назад. Она приблизила своё лицо к его и прошептала: — Да, Альбус... Теперь ты меня понимаешь.

Их глаза встретились. Альбус сощурился, резко выпрямился и произнёс почти с вызовом, кидая каждое слово:

— Да. Ты права. Я её люблю. Ты довольна? — он провёл рукой по лицу и начал нервно ходить по комнате. — И именно поэтому, — он остановился и подошёл к сестре вплотную, схватив её за руку повыше локтя, — я не позволю тебе что-то с ней сделать. Слышишь меня?

Лили попыталась вывернуться, но Альбус крепко держал её. Она подняла на брата глаза под тяжёлыми, почти блэковскими веками, смерила его взглядом и коротко кивнула:

— Хорошо, я тебя поняла, — она дёрнула свободным плечом. — Я не буду трогать Розу. Я и не собиралась её трогать. Честно. А теперь отпусти меня, Альбус, по-жа-луй-ста, — она снова попыталась высвободиться, но брат продолжал её держать.

— Подожди! — секунду назад он и не думал, что Розе что-то угрожает. Он просто хотел, чтобы Лили перестала говорить про неё обидные вещи. Но теперь... Альбус смотрел на Лили, как на новое, незнакомое существо. Он никогда ничего ей не запрещал, собственно, они всегда всё делали вместе. Но что-то в том, как она говорила, заставило его не отпускать пальцы, сжимая руку всё крепче, через тонкую ткань мантии.

— Отпусти, мне больно! — в голосе Лили прозвучал испуг.

— Поклянись, что не навредишь ей, — Альбус ещё раз встряхнул её здоровой рукой.

— Клянусь, если тебе так надо, — Лили смотрела на него с видом оскорблённого достоинства. — Ты псих!

— Не так, — прорычал Альбус и потащил её прочь из комнаты, в общую гостиную.

— Что ты делаешь? — прошипела Лили.

— Ты дашь мне Обет, — мрачно прошептал ей брат в ответ, — поэтому я ищу свидетеля. Тебе ведь нечего скрывать, не правда ли? — сладко пропел он ей в ухо. Лили ничего не оставалось, как идти за ним, спотыкаясь на ступеньках.

«Только бы в гостиной кто-то оказался», — думал Альбус. Ему повезло. Внизу сидела Цинта и делала домашнее задание. Альбус ловко перехватил сестру за запястье и медленно, почти лениво приблизился к девушке. Та кокетливо откинула каштановую прядь с лица: Альбус был красивым юношей, и, как правило, ему ничего не стоило списать домашнее задание у любой из гриффиндорских отличниц. Что ж, сейчас ему предстоит несколько более серьёзное дело.

— Гиацинтия, — ласково обратился к девушке Альбус. — Я очень счастлив, что тебя нашёл. Мне необходима твоя помощь.

Цинта, польщённая, но несколько ошарашенная из-за присутствия мертвенно-бледной, с горящими глазами подруги, вопросительно округлила глаза.

— Чем я могу быть полезна?

— Я хочу, — Альбус рывком поставил сестру рядом с собой, — чтобы Лили принесла Нерушимый Обет. Она даже согласилась, правда ведь, Лили? — Альбус понимал, что выглядит, как мафиози в плохом магловском боевике. Оставалось только надеяться, что Цинта закроет на это глаза, если он будет достаточно любезен с ней.

Лили угрюмо кивнула. Глаза Цинты округлились ещё больше.

— Обет? — её голос дрожал и казался испуганным. — Это же очень серьёзно.

— Серьёзнее некуда, — с важным видом кивнул Альбус. — Поэтому мне и нужен такой человек как ты, которому можно доверять, — он подпустил в голос бархатной хрипотцы и, кажется, слегка перестарался: Лили едва заметно усмехнулась. — Текст ты скажешь сама, и вот увидишь, ничего плохого с твоей подруги я не потребую. Она ведь моя сестра, а я люблю своих родственников, — он ещё раз ослепительно улыбнулся.

Цинта, похоже, не поверила ему ни на кнат, но что поделаешь? По крайней мере, она вытащила палочку, значит, готова помочь.

— Текст будет такой: «Обязуешься ли ты, Лили, не пытаться причинить вред своей кузине Розе? Обязуешься ли ты не создавать предметов, предназначенных навредить ей? И обязуешься ли ты не просить, не требовать и не склонять других людей устно, письменно или мысленно к тому, чтобы они ей вредили?» — Альбус с неудовольствием заметил, что в глазах Цинты зажглось любопытство. Но он нашёл в себе силы, чтобы ободряюще ей улыбнуться. — Вот видишь, Цинта, ничего криминального. Только... — он с заговорческим видом приложил палец забинтованной руки к губам, — это должно остаться нашим секретом.

Цинта с отчаянным видом кивнула и приготовилась. «Видимо, девчонка первый раз призывает формулу Обета», — мелькнуло в голове Альбуса. Брат и сестра сцепили руки... Когда последнее «Обязуюсь» прозвучало под сводами гриффиндорской гостиной, их запястья на секунду опутала серебристая спираль — и пропала. Альбус выпустил руку Лили.

— Цинта, я никогда не забуду, что ты согласилась это для меня сделать, — он положил руку на плечо девушки, а та зарделась густым румянцем, едва различимым в отблесках камина, но всё же заметным, если знать, какой реакции ожидать. Альбус говорил правду. Ведь подружка сестры вполне могла отказаться, а где бы он искал других гриффиндорцев? Наверное, следовало ещё как-то её поддержать, но у Альбуса вряд ли хватило бы на это душевных сил. Проходя мимо сестры, он тихо прошептал: «Теперь я спокоен. Не обижайся, сестрёнка. А захочешь заавадить Скорпиуса, я тебе только помогу».

* * *

Из дневника Лили Поттер:

... не думаю, что могу ошибаться. В конце концов, С. волновался за меня и относился всегда так внимательно. Просто люди слишком часто врут себе. Как А., который едва не убедил и меня, и себя, что Роза ему безразлична. А. потом даже попросил с меня Обет. Цинта до сих пор на меня глаза таращит. Наверное, решила, что я маньячка или одержимая, если брат так меня «защищает».

... С. теперь делает вид, что я пустое место. Моргана, как же сложно. Он уже начинает мне сниться, лезет в мысли. Мы должны быть вместе. Я ведь знаю, что он такой же, как я. Это в его глазах. Думаю, что встречи со мной его просто пугают, заставляют думать о том, о чём он боится. А Роза... Роза его друг, с ней легко. Но я найду способ разгадать его тайну.

... я помирилась с Розой. Вернее, она со мной. Мысли о С. вроде бы больше не мучают. Но всё равно: никак не могу понять, что он в ней нашёл? Может, она и моя кузина, но она такая... правильная. А. в неё влюбился всерьёз, но только потому, что она к нему равнодушна, ему просто нравятся сложности. Да уж, как и мне... Наверное, Малфои посчитали Розу удачной партией, не иначе: ведь между ними абсолютно не заметно никакой страсти. Друзья и друзья.

Скорпиус ждал Розу в кафе напротив неизбежного «Флориш и Блоттс». По-летнему тёплый ветер, мягко овевающий столики на полуоткрытой веранде, заставлял его щуриться от удовольствия. Книжный магазин был как на ладони, и Роза должна была вот-вот подойти, но почему-то задерживалась. Скорпиус нервно принялся крутить цветы из подвернувшихся листков бумаги. Разумеется, это были розы. Его жертвой уже пал список литературы, расписание на будущий год, три салфетки и лист упаковочного пергамента, когда он наконец-то заметил знакомую фигурку, заходящую в магазин.

На Розе была длинная, почти до пят туника, широкий пояс и сандалии: типичная летняя одежда волшебницы. Скорпиус с удивлением отметил, что гораздо охотнее предпочёл бы увидеть её в магловском сарафане. Хотя бы в том салатовом, с тонкими бретельками и короткой летящей юбкой... Да уж, у магловской одежды есть свои преимущества. Он с трудом подавил в себе хулиганское желание трансфигурировать одежду прямо на Розе. «Заканчивай читать учебники по трансфигурации на каникулах, — мысленно одернул себя он. — Душа начинает жаждать практики, несовместимой со званием приличного человека». Малфой усмехнулся. Начав изучать Трансфигурацию, исключительно чтобы произвести хорошее впечатление на МакГонагалл, он совершенно неожиданно втянулся и даже подписался на «Трансфигурацию сегодня». Вряд ли бы отец удивился больше, если бы застал его с «Ведьминым досугом». Драко скривился и то ли в шутку, то ли всерьёз спросил:

— В тебя случайно не вселился дух Дамблдора?

Но Скорпиус шутить на тему бывшего директора был не расположен.

— Что, прости? — такой тон могла бы выбрать английская леди, которой в чашку случайно попала дохлая мышь. — Я, кажется, учу заклинания, а не обгрызаю сахарные перья...

Портрет Дамблдора, либо хрумкающий какие-то сладости, либо комментирующий происходящее в директорском кабинете, уже успел порядком надоесть Скорпиусу и заставлял ценить немногословного Снейпа. Раздражение усиливалось тем, что Малфой оказывался у МакГонагалл слишком часто. Обычно в паре с Альбусом Поттером или кем-то другим из гриффиндорцев. «Слава Мерлину, эта светлая голова не стал старостой. В отличие от меня», — ехидно подумал Скорпиус и сконцентрировался на проёме двери: Роза вот-вот должна была появиться. В другой раз он зашёл бы за ней сам и помог донести книги, но в данном случае эту роль удачно исполняла совместная монография Лавгуд и Флитвика «Практическая, Боевая и Защитная левитация одушевлённых и неодушевлённых предметов», входившая в обязательную программу. Его собственная стопка книг без видимого труда парила сбоку от столика, поддерживаемая снизу объёмистым трудом двух профессоров.

Вот, наконец, Роза выпорхнула из дверей, ведя за собой, как шарик на ниточке, паривший пакет с покупками. «Может, хотя бы добавить порыв ветра», — задумчиво размышлял Скорпиус, глядя на приближение девушки, из-за туники и стянутых в пышный узел волос напоминавшей греческую статую.

— Привет, ты уже видел новое расписание? — Роза поцеловала его в щёку и села на соседний стул.

— Вот, — Скорпиус протянул ей скрученный из расписания цветок и пояснил: — Всё что осталось от моей жажды знаний.

— Великий Мерлин, что это?

— Это — ты опоздала на пять минут. А вот это... — Скорпиус протянул ей следующую розу, — на семь, это — на восемь... И наконец, — в ход пошли цветы из салфеток, — на девять минут. Старосты должны быть пунктуальными!

Он улыбался так заговорчески и заразительно, что Роза расхохоталась.

— Да ладно, вспомнил. Ты, между прочим, тоже староста, — она собрала из цветов импровизированный букет и принюхалась. — Пахнет знаниями и скорой сдачей СОВ.

— А так? — Скорпиус щёлкнул пальцами и превратил бумажные цветы в настоящие голубые розы. Только та, которая была сделана из упаковочного пергамента, получилась тёмно-синей.

— А так — просто цветами, — Роза придирчиво осмотрела букет, нашла два бумажных шипа и трансфигурировала их в настоящие. После чего с довольным видом положила розы на стол. — Не боишься, что засекут колдовство вне школы?

— Ну, после того, как ты приложила к этому свою руку, у меня есть сообщник, — Скорпиус подмигнул ей и провёл рукой по волшебной палочке Розы, лежавшей рядом. — Никогда не мог понять, почему у тебя не сердечная жила дракона, а волос фестрала в сердцевине.

— Не у меня, а у палочки, — сморщила нос Роза. — Наверное, я просто не такая смелая, как кажусь. А почему у тебя сирень, а не ясень или остролист? — она, в отличие от Скорпиуса, воздержалась от контакта с чужой магией и только глазами показала на палочку из тёмного дерева с узкими годичными кольцами, лежавшую на скатерти.

Если бы Лили видела их несколькими мгновениями позже, то вряд ли бы написала в дневнике, что с виду они «друзья и друзья». Во всяком случае, мистер Кримсен, владелец кафе, увидев целующуюся пару, решил подождать и не приносить меню минут десять... или пятнадцать.

* * *

— Джордж... — Найджел Девис, глава медицинского патентного управления, казалось, не мог подобрать необходимых слов.

— Слушай, Найджел, не говори, что не станешь утверждать патент только потому, что на нём стоит фамилия Малфоя! — Джордж Уизли заранее был готов защищать изобретение своих подопечных до победного конца.

Он всегда знал, что Роза способная девочка, — как росли его продажи в те летние месяцы, когда она соглашалась постоять за прилавком «Волшебных вредилок»! Но вот Скорпиус Малфой стал для него открытием. Не столько в силу своих знаний, сколько в силу сумасшедшей увлечённости и привычки буквально жить в лаборатории, пока решение не будет найдено.

Джордж сделал себе имя на удивлении, которое вызывали его задумки у других людей. Это означало, что его самого удивить было, как минимум, очень сложно. Но наследнику белокурых чистокровок это удалось. Первый шок Джордж испытал, когда узнал, что младший Малфой всерьёз начал проходить практику в больнице Святого Мунго. Казалось бы, призвание колдомедика требовало качеств, несовместимых со званием «настоящего Малфоя», а именно: терпения, сочувствия, желания помочь и любви к людям. Но факт оставался фактом: Скорпиус Малфой безропотно надел канареечно-жёлтый халат и два месяца своих законных каникул посвятил дежурствам в отделении колдохирургии.

Впрочем, это было его личное дело, и когда к Джорджу перед Хэллоуином обратилась любимая племянница Роза, он не заподозрил ничего необычного. Она появилась у него в камине и выложила на стол стопку расчётов, которые должны были помочь создать «средство колдомедицинской защиты нового поколения»: одежду и специфическое заклинание, позволяющие колдомедику спокойно работать с вспышками стихийной магии и случайно отрикошетившими заклятиями. Оба изобретения были односторонне проницаемы для медицинской магии, то есть не мешали колдомедикам работать. Стоило ли говорить, какие преимущества имела «Сфера поглощения», как назвали своё изобретения ребята, перед обычными Щитовыми чарами?

Девушке необходим был совет по высшей Трансфигурации, и Джордж охотно взялся помогать, всё ещё думая, что основная идея принадлежит Розе, а Скорпиус заинтересовался этим постольку, поскольку ему требовались хорошие рекомендации для поступления в колдомедицинскую академию. Но в следующие выходные в его камине уже замаячила белокурая голова наследника Малфой-Менора. Что ж, в чём-то Джордж всё-таки оказался прав: Малфой не отличался человеколюбием как таковым и вовсе не походил на благообразных и участливых врачей и сиделок Мунго. Он был просто очень любопытным, честолюбивым, упрямым, интересовался безопасностью и защитой от заклинаний сильнее, чем Министр Магии, и... да, безусловно, очень работоспособным. В свои почти пятьдесят Джордж всегда казался себе трудоголиком и сгустком энергии. Но когда, добравшись до обставленной по последнему слову техники лаборатории (которой мистер Уизли всегда гордился), сын Драко Малфоя пропал на полтора дня... А потом появился на пороге совершенно довольный со словами «Я знаю, что нам необходимо — видоизменение заклинания расширения, позволяющее обойти закон Стайроса. Можно попробовать формулу Омута Забвения». Это до боли напомнило Джорджу его самого и... Фреда. Сущая глупость с его стороны, сентиментальность даже, но Джордж был покорён. И теперь был готов сразиться со всем Министерством, говоря, что Малфой достоин патента.

— Джордж, я не это имею в виду... — у мистера Девиса даже очки слегка запотели от волнения. — Я бы никогда, клянусь тебе, не утвердил этот патент, — брови Уизли нахмурились, придавая лицу фамильное выражение «Упрямство без границ». Девис кинул на него испуганный взгляд, вздохнул и продолжил: — Даже несмотря на то, что за них просишь ты. Но... Джордж! — от переполнявших чувств голос министерского чиновника сорвался на восторженный фальцет. — Это гениально! Ты же меня знаешь, я не юрист, как другие, я колдомедик, сам работал в Мунго. Это... — он развёл руками, как будто желая обнять стопку бумаг с расчётами. Но потом с надеждой спросил: — Может, это всё-таки ты придумал? А теперь просто меня разыгрываешь, да?

— Нет! — рубанул воздух ребром ладони Джордж, отнимая надежду чиновника на мир без таких странных вещей, как «аристократ-учёный» или «Уизли, защищающий Малфоя». — Я вообще довольно редко разыгрываю людей в последние двадцать лет, если ты забыл. За меня это делает бюро разработок. А авторское право... — нахмурился Уизли и приложил руку к груди, — это вообще вопрос священный, с ним не шутят. Всё придумали ребята. Я только помог оформить... Ну и подкорректировал кое-что. Выписывай патент, чтобы разработку можно было запустить в практику. Обучающие курсы, производство спецодежды, знаешь ли...

— Больница Святого Мунго будет счастлива, — хихикнул Девис. Джордж только снисходительно кивнул: всё прошло даже лучше, чем он рассчитывал. Что ж, в Розе явно есть предпринимательская жилка, так что она сможет извлечь из этого изобретения максимум пользы. И Малфоя научит. Вряд ли он знаком с законами рынка, но смышлёный, разберётся.

* * *

— Нарцисса, я понимаю, что это нелепо... Но я полагаю, что это не продлится долго. Со временем мне удастся повлиять на его решение. Скорпиус... он хранитель традиций, наша гордость... В каком-то смысле он больший Малфой, чем я сам. А это всего лишь обычное подростковое упрямство, — Драко стоял, опираясь на балюстраду галереи, и говорил, не то пытаясь оправдаться, не то стараясь убедить самого себя. Шёл второй час приёма по случаю помолвки племянницы Астории, Дианы, с Майклом Ноттом. Внизу танцевали пары, шёл непринуждённый разговор, а вдалеке, через дверь, открытую на террасу, были видны силуэты его сына и Розы Уизли. Драко не мог сказать, что девушка плохо себя вела на этом вечере. Напротив, она оказалась вполне воспитана, мила, а её осанка и гордая посадка головы почти заставляли забыть о её происхождении. «Почти», это если Вы не знали мать Розы лично. И пусть зубы у неё нормальные, а воронье гнездо на голове тщательно приглажено магией, она почти вылитая Гермиона Грейнджер — то есть, простите, мадам Рональд Уизли, — только с серо-голубыми глазами Уизли, смотрящими с упрямством дикого дракона.

Нарцисса повела плечами, укутанными серебристой шёлковой мантией. Как ни старалась Астория, в глазах любого волшебника магической Британии настоящей «леди Малфой» оставалась именно она. Даже в голосах домовиков чувствовалось это различие: жена Драко была Хозяйкой, но Нарцисса — Хозяйкой. Вот и сейчас Астория переходила от гостя к гостю, улыбалась, поддерживала непринуждённую беседу, но центром мероприятия, его распорядительницей всё равно была хрупкая белокурая женщина, спустившаяся в зал только на полчаса, а теперь стоявшая в галерее со своим сыном. Женщина, чья красота с годами трансформировалась во что-то трудно определяемое и похожее на искусство, в породистость и благородную чистоту линий.

Глядя на гордый и обманчиво-безмятежный профиль матери, Драко опять почувствовал смутную злость на жену. Астория, узнав о том, что её сын встречается с Розой Уизли, и почти пригрозил отказаться от наследства, просто... расплакалась. Да-да, именно так, с тихими беспомощными всхлипами и возгласами «что же теперь будет?», подозрительно похожими на причитания. Нарцисса посмотрела на пару, беседовавшую на балконе, и почти незаметно, только кончиками губ, улыбнулась.

— Она похожа на Гермиону, да?

— Что? — от неожиданности Драко, чьи мысли были заняты совсем другим, даже не понял, о чём его спросили.

— Проблема не в том, что она Уизли, а в том, что ты видишь в ней Грейнджер, — тихо, почти на границе слышимости произнесла Нарцисса. На Драко эти слова произвели странный эффект. Он уже набрал в лёгкие воздух, чтобы произнести «нет» и повторить всю свою аргументацию с начала, но... промолчал. Только выдохнул и беспомощно развёл руками. А потом, в довершение своего смущения, слегка покраснел. Впрочем, возможно это был всего лишь эффект от шампанского и прохладного зимнего воздуха, долетавшего до галереи. Нарцисса, видя его реакцию, только едва заметно кивнула и продолжила: — Но это не делает её плохой партией.

— То есть... — Драко мог подумать, что он ослышался. Но мать никогда не говорила лишних слов. Он даже не мог внятно сформулировать это странное чувство несообразности, абсурда, возникшего и погасшего в его голове от этой фразы. — Но... мама?

Мерлин знает, сколько лет он не называл её так. А впрочем... Да, когда Скорпиус только родился, то Драко, едва выйдя от Астории, трансгрессировал к Нарциссе и закружил её по комнате со словами: «Мама, у меня родился сын!». Так странно, ведь, казалось бы, именно рождение собственных детей мешает считать детьми самих себя... Нарцисса положила руку ему на плечо и слегка сжала пальцы. Она бы потрепала его по волосам, но всё-таки они говорили не наедине: вокруг продолжался приём. И добавила, как можно спокойнее:

— Мы не магловская аристократия, Драко. В наш род должны вливаться достойные. Поэтому мы принимали в этом доме полукровок, если они были настоящими волшебниками по духу. Воспитание и умение владеть — сложное искусство, данное не каждому чистокровному. Но жизнь с волшебством в крови с рождения до смерти — ещё более сложная материя. Вряд ли когда-нибудь маглорождённый до конца поймёт, что означает жить в нашем мире, строить его, а не прийти гостем, — Драко кивал, показывая, что понимает её. Да, у него почти не было претензий к полукровкам, которые выросли среди волшебников. А вот такие, как Грейнджер и Поттер... Нарцисса продолжала: — Эта девушка — волшебница, которая уважает волшебство. В ней нет оскорбительного для нашей природы пресмыкания перед магловскими изобретениями, как у Артура. И она прекрасно воспитана. Не знаю, как это получилось, но... — Нарцисса едва заметно улыбнулась, — рискну сказать, что она выглядит естественней на этом приёме, чем Панси. Помнишь, тогда?..

Драко помнил. Поэтому едва заметно дёрнулся. Неужели мать заманивает его в ловушку, совершенно серьёзно предлагая Розу в качестве его невестки? Но Нарцисса ещё не закончила. Похлопав его по руке, она ещё раз указала на пару на балконе. Судя по движениям рук, они вдвоем управляли движениями снежных хлопьев, редко, как на сказочной колдографической иллюстрации, падавших за стенами Малфой-Менора. Перед балконом исчезали и появлялись очертания цветов, драконов, замков и рунических письмён. Ребячество. Да, красиво, романтично. Не хочет же Нарцисса убедить его, что главная причина в «любви» Розы и Скорпиуса? Но мать сказала совершенно другое:

— Они идеальная пара, потому что они сообщники, Драко. Жена может прятаться за спину мужа, но только тогда, когда она его спину прикрывает, — произнеся это, Нарцисса спустилась к гостям, оставив Драко Малфоя наедине с собственными мыслями. Вот как. «Сообщники». Действительно, в этом суть. И его сыну даже повезло, что он нашёл эту девушку так рано, пока чувства искренни. Настоящий выигрыш, только не в шахматы рассудка, а в карты судьбы. Но почему Драко не покидает чувство, что сам он когда-то проиграл эту партию?

* * *

Неизвестно, что означал март для анимагической ипостаси директора Хогвартса, но для её человеческой формы конец марта и, особенно, апрель были порой головной боли и желания уйти на пенсию. Причина, как обычно, заключалась в учениках, самые лучшие и яркие из которых оказывались по совместительству ещё и самыми неуправляемыми.

— Мистер Малфой, это уже шестнадцатый случай с начала года, и я не понимаю, что в Вас вселилось. Это даже хуже, чем в прошлом году, хотя я готова была поклясться, что хуже быть уже не может! — Минерва не могла спокойно сидеть в директорском кресле, и принялась расхаживать по кабинету. — Кроме того, Вы же староста!

Скорпиус инстинктивно встал из кресла одновременно с МакГонагалл, и продолжал стоять, вынудив тем самым Альбуса Поттера тоже отдать должное вежливости. Роза за спинами гриффиндорца и слизеринца невольно усмехнулась: она была уверена, что манеры Малфоя производили на директора гораздо большее впечатление, чем его внезапно открывшийся талант к Трансфигурации или философское спокойствие по отношению к баллам, снятым со Слизерина. К сожалению, впечатление было недостаточно сильным, чтобы избежать снятия новых баллов. К чему, похоже, всё и шло.

Патруль старост Рейвенкло, Роза Уизли и Джим Коллинз, наткнулись на очередную магическую дуэль, а если быть точнее, на маленькую магическую битву, потому что в общей сложности в ней участвовало пять человек: трое гриффиндорцев и двое слизеринцев. Будь Роза одна, она, наверное, замяла бы этот инцидент, ограничившись предупреждением обеим сторонам и парочкой охлаждающих пыл заклятий. Но Джим любил порядок и не прощал шалостей даже ребятам с Хаффлпаффа, как бы слёзно ни просила за «своих барсучат» Мирта. В результате, главных зачинщиков (а кто организовал стычку, сомнений не было) в очередной раз проводили в кабинет МакГонагалл.

— Итак, кто спровоцировал драку на этот раз? — директор попеременно смотрела в лицо своим подопечным, готовая отметить любые признаки лжи (что более вероятно) или раскаяния (что свидетельствовало о вере Минервы в юное поколение волшебников).

Малфой лениво поднял на неё светло-серые глаза и абсолютно спокойно сказал:

— Я.

В кабинете повисла тишина. Только портрет Финеаса Блэка произнёс: «Однако» — и осуждающе покачал головой. А портрет другого, одетого в гриффиндорскую мантию директора, которого Скорпиус не помнил по фамилии, задумчиво изрёк: «Да, Распределяющая Шляпа уже не та, что раньше». Действительно, сознаваться сразу же, тем более без доказательств — странный поступок даже для Скорпиуса. МакГонагалл, выглядевшая удивлённой не меньше, чем портреты её предшественников, пожала плечами и уже мягче обратилась к светловолосому старосте:

— Тогда, может быть, Вы расскажете, почему устроили драку с гриффиндорцами?

— Восстановление справедливости, — теперь Малфой стоял, скрестив руки на груди, и холодно свысока оглядывал своего противника, как будто сам он был не нарушителем режима, а преподавателем, лично притащившим Поттера за ухо в директорский кабинет. Не будь Альбус абсолютно глух к таким проявлениям враждебности, у него бы уже язык прилип к гортани. Во взгляде Скорпиуса читалось откровенное неприятие и что-то, подозрительно похожее на презрение. Наконец, он перевёл взгляд на МакГонагалл. — Я решил предупредить моих гриффиндорских коллег, что то, что они задумали, не сойдёт им с рук.

Минерва горестно вздохнула. Ну вот, опять начинается тот же разговор, что и всегда. Малфой видит причину стычек между факультетами исключительно в злонамеренности Гриффиндора и абсолютно отрицает вину слизеринцев. «Если бы у Слизерина был такой декан, — подумала МакГонагалл, — у гриффиндорцев в нижней чаше часов уже давно бы ничего не осталось». В то же время ей сложно было сказать, что Малфой не справляется с обязанностями старосты: прекрасно справляется, лучше всех на её памяти, даже Люциуса. Если бы только... правильно, если бы не магические драки в коридорах, после которых «слизеринский принц» с невозмутимым видом отбывал на отработку. Собственно, штрафовать факультет Минерва стала, когда окончательно убедилась, что даже сортировкой драконьего навоза переубедить Скорпиуса невозможно. Минерва сердито передёрнула плечами.

— Вы же говорите, что начали первыми?

— Верно, — Малфой коротко кивнул МакГонагалл и встал по стойке «смирно», словно глава Аврората, докладывающий Министру Магии о проделанной работе. — Но только потому, что я услышал информацию, которая подтвердила мои подозрения.

Директор удивлённо изогнула бровь.

— И что же это за подозрения?

— В том, что Альбус Поттер и некоторые из его друзей регулярно пытаются повлиять на результаты матчей по квиддичу, заклиная мётлы противников или применяя Сталкивающие чары, — отрапортовал Скорпиус.

Он старался держаться как можно увереннее. Конечно, он не ожидал, что МакГонагалл с восторгом примет его объяснение. Поэтому главным фактором, который мог хотя бы поселить в ней сомнение в правоте гриффиндорцев, было его абсолютно спокойное поведение, столь нетипичное для школьников, а потому невольно внушающее доверие. И всё же МакГонагалл метнула на него гневный взгляд.

— Малфой, Вы должны осознавать, что это очень серьёзное обвинение. К тому же неуместное, потому что Гриффиндор находится на третьем месте в турнирной таблице, хотя и с небольшим разрывом.

— Вот именно, — многозначительно произнёс Малфой и пристально посмотрел на директора. — Потому что мы не даём им этого делать.

— И Вы полагаете, что я в это поверю? В Ваш «орден справедливого квиддича»? — МакГонагалл уже начинала нервничать. — Кто такие «мы», кстати?

— Ну не могу же я бегать везде и шептать контрзаклятия каждые тридцать секунд, — меланхолично пожал плечами Малфой. — У меня есть друзья. Так вот двое из них попали в неприятные магические переделки неделю назад, — он бросил испепеляющий взгляд на Альбуса, который демонстративно отвернулся и занялся изучением завитков резьбы на ближайшей раме, — а на меня самого нападали трижды. Неизвестные мне лица, в которых я кинул несколько довольно болезненных заклятий, но видимо, не попал, — судя по выражению лица, Скорпиус явно сокрушался, что заклинания не достигли цели, — иначе бы они оказались в больничном крыле.

— И Вы так спокойно говорите, что кидали заклятия в учеников Хогвартса, жалея, что промахнулись? — МакГонагалл с неодобрением посмотрела на Малфоя. — Вы же староста!

— Конечно, госпожа директор, в следующий раз, когда в меня кинут Ступефай, Обливейт или Инкарцеро, я буду заслоняться от них своим значком, — с нескрываемым сарказмом отозвался Скорпиус. «Хм, это уже что-то новое. Когда он перестал стесняться МакГонагалл? — подумала Роза. — Неужели это из-за того, что он слишком часто с ней разговаривает?». — Я привык защищаться более адекватно. Поэтому сегодня я выстрелил, а потом притворился, что их заклятие меня настигло. Две девочки с Хаффлпаффа нашли меня и отвели в больничное крыло, откуда меня, естественно, выпустили через пять минут. Я пошёл в раздевалку, ведь сегодня была тренировка гриффиндорцев. И подслушал... О да, именно подслушал — это тоже не очень хорошо, не так ли? — он посмотрел на Минерву, которая невольно заинтересовалась его рассказом, — очень интересный разговор: «Завтра победа у нас в руках, без трёх у них ничего не выйдет». Как Вам известно, завтра матч Гриффиндор-Слизерин. Остальное Вы знаете, — он развёл руками и кинул ещё один уничтожающий взгляд на Альбуса.

Минерва задумчиво смотрела на провинившихся студентов. Ей ужасно не хотелось этого признавать, но Альбус действительно был способен на нечто подобное, так как всерьёз болел квиддичем и люто ненавидел слизеринцев, с каждым годом всё сильнее. Но тогда перед решающим матчем команда оставалась без своего лучшего загонщика. И если есть хоть маленький шанс, что Альбус невиновен...

— Если Вы правы, Малфой, то я должна буду отстранить Поттера от игры и оштрафовать его как минимум на сто баллов. Но это не отменяет того, что Вы применяли магию во внеурочное время. К тому же, это по-прежнему только Ваши слова, — Минерва изо всех сил пыталась сохранить лицо, но получалось плохо. Скорпиус видел, что она уже поняла, что может быть не права, и совесть не даёт ей выглядеть невозмутимой: ведь при падении с метлы можно сильно покалечиться, а ученики «её» факультета полностью проигнорировали чужую безопасность. На милую шутку это совсем не тянуло.

— Я не возражаю, если Вы снимите баллы и со Слизерина, — смиренно проговорил Малфой. — Я заслужил это за магическую дуэль. Возможно, тогда в противостоянии факультетов наконец-то победят те, кто действительно приехали в Хогвартс учиться, а действовать на нервы Вам, уважаемая госпожа директор! — лицо Скорпиуса выражало абсолютную серьёзность, но Роза чуть не прыснула: слишком уж хорошо она знала Малфоя. — А именно — наши коллеги с Рейвенкло, которые подают пример всей школе, — здесь Малфоя уже понесло, в голосе звучало неземное воодушевление, — и обеспечивают правопорядок, — Роза едва удержалась от громкого хохота: чтобы Скорпиус сейчас не думал по поводу «поддержания правопорядка» Рейвенкло, с благодарностью и восхищением эти мысли имели мало общего. Джим, похоже, не вполне понимал иронию Скорпиуса, но смотрел на него с тем же удивлением, что и Финеас Блэк чуть раньше.

Закончив «строить из себя благородного спасителя человечества», как называла эти припадки пафоса сама Роза, Скорпиус нахмурился, достал палочку и уже совсем другим голосом продолжил:

— Что касается моих слов, я могу ответить за каждое. Сейчас я покажу Вам заклинание, которое может сбросить человека с метлы, но которое нельзя опознать, как магическое воздействие, если не знать, куда смотреть, — он направил палочку на Альбуса, не отказав себе в удовольствии сделать противника наглядным пособием. Гриффиндорец резко отлетел от рамы, которую рассматривал, и с размаху бухнулся в кресло возле стола. — Чувствуете магический фон, госпожа директор?

— Не очень, — сухо ответила МакГонагалл. — Не спрашиваю, откуда это знаете Вы. Но почему Вы решили, что это заклятие известно Поттеру?

— Методом умозаключений, — пожал плечами Скорпиус. — Но, если он согласится, зная исходную формулу, мы это можем легко проверить. Поттер, дай, пожалуйста, палочку.

Альбус не шелохнулся. Он медлил, не в силах отдать палочку, которая (и он знал это точно) его предаст. Минерва строго взглянула на гриффиндорца и с мнимым спокойствием произнесла:

— Мистер Поттер, положите палочку мне на стол. Вам нечего бояться.

Альбус понял, что битва в сердце директора проиграна. Минерва МакГонагалл явно считала его виновным, а это означало, что потеря ста двадцати баллов Гриффиндору уже обеспечена. Поэтому, с видом человека, следующего к эшафоту, он вытащил из кармана палочку и положил её на письменный стол. Директор едва удостоила его кивком и опять обратилась к Малфою: — Мистер Малфой, Вы знаете заклинание, которым пользуются в Аврорате для проверки палочек? Это же уровень ЖАБА!

— Сто пятьдесят баллов по заклинаниям и друг, отец которого работает в Аврорате, — пожал плечами Малфой, — Приори Инкататем!

Через пять минут всё было кончено. Минерва с лицом, бледным от возмущения и бессильной ярости, оштрафовала Гриффиндор, не взяв со Слизерина даже полагающиеся очки за незаконную магическую дуэль. «Подозреваемые» под конвоем рейвенкловцев отправились в свои башни.

Следующее утро было прохладным и как нельзя лучше подходило для проведения игры: воздух над стадионом был таким прозрачным, что казалось, можно было увидеть каждую веточку в Запретном Лесу. Из-за незначительной разницы в очках, как для Гриффиндора, так и для Слизерина матч мог стать решающим. Но Слизерину выиграть чемпионат было, пожалуй, легче.

Скорпиус был благодарен прохладной погоде. Иначе у него неминуемо начали бы слипаться глаза: квиддич он не особо любил, а накануне из-за драки и затянувшегося «разбора полётов» у директора задержался допоздна. Малфой ощущал себя флаконом из-под зелья со звонкой пустотой внутри.

Зябко ёжась, он размышлял о том, как прекрасна была бы жизнь, если бы Поттеры решили завести младших детей хотя бы года на три позже, а лучше — вообще ограничились одним Джеймсом. Его демографические построения были прерваны появлением Розы. Она весело помахала ему рукой, в которой был зажат какой-то свиток, судя по цвету пергамента, из Министерства.

— Скорпиус, у нас получилось! — вместо приветствия заявила Роза и протянула ему пергамент. — Готовь родителей, если они прочтут это в «Пророке», то шока не избежать.

— Неужели так быстро? — обрадовался он, разворачивая свиток. — Оба?

— Нет, пока только один, — в руках Роза крутила случайно пойманный кленовый листок. Как обычно, от влажного воздуха её волосы вились ещё сильнее обычного, образуя вокруг головы ореол. — Видишь, только на Сферу Поглощения. На одежду патенты лицензируют дольше: надо проверить ещё совместимость с заклинаниями подгонки размера, спектр тканей, на которых его можно применять... — она закатила глаза, — ну знаешь, все эти бесконечные тесты безопасности. Но Джордж уже согласился запустить эту медицинскую униформу в серию, значит, предчувствует успех.

На пергаменте серебристым по тёмно-серому значилось: «Патент на изобретение Сферы Поглощения широкого спектра действия, нейтрализующей стихийную магию, проклятия, сглазы и др. заклинания в одностороннем порядке. Обладает обратной проницаемостью для медицинской магии. Выдан: Розе Уизли, Скорпиусу Гипериону Малфою и Джорджу Уизли. Документом удостоверяется авторство изобретения и право на его эксплуатацию, передачу, тиражирование и модификацию. Авторское право является совместным, без права взаимного вето».

— Хм, то есть твой дядя сразу предусмотрел, что если вдруг кто-то из нас с кем-то поссорится, то мы всё равно сможем им пользоваться? — Скорпиус ещё раз с удовольствием осмотрел патент и свернул его обратно. — Он у вас хороший юрист.

— Да, скажи ещё, что ты бы составил прошение по-другому, — улыбнулась Роза. — Мне всё нравится. Кстати, Джордж даже поставил себя на последнее место, хотя с заклинаниями расширения и другой Высшей Трансфигурацией он нам очень помог.

— Сама идея была нашей. Впрочем, не спорю, — Скорпиус попробовал вытащить кленовый листок, который Роза продолжала ощипывать, но она слишком быстро распознала манящие чары и притянула его обратно. — Жду не дождусь, когда мне придёт моя копия. Повешу её в комнату и наведу чары вечного приклеивания. — Скорпиус мечтательно прикрыл глаза и торжествующе улыбнулся. — Отец будет в ярости!

Было видно, что представшая перед мысленным взором картинка, в которой Драко пытается отодрать от стены патент, содержащий фамилию «Малфой» между двумя «Уизли», доставляла Скорпиусу огромное удовольствие.

— Слушай, а ты не слишком часто испытываешь его терпение? — обеспокоенно взглянула на него Роза. — Я до сих пор не представляю, как они Святочный Бал тебе простили. Так внезапно, без предупреждения, и вдруг на третьей странице «Пророка».

Малфой скривился.

— Отец и не простил. Сделал вид, что смирился, но периодически советует мне «одуматься», так он это называет. Впрочем, советовать у Малфоев всегда получалось плохо, нам больше по душе благородный и эффективный метод шантажа, — саркастически усмехнулся Скорпиус. — А шантажировать ему меня нечем, так как наследства он меня не лишит.

— Почему? — недоумённо спросила Роза и смутилась: в самом деле, не считала ли она Драко Малфоя хуже, чем он есть на самом деле?

Скорпиус расхохотался.

— Можешь не краснеть. Дело не только в родственных чувствах. Видишь ли... — Скорпиус улыбнулся, и эта улыбка, как ни странно, была уже ни капли не издевательской, напротив, очень сентиментальной и даже слегка растроганной. — Малфой-Менор — поместье с собственной душой. И я, и отец к нему очень привязаны... Больше, чем можно привязаться к камням и земле, — он исподтишка посмотрел на Розу, пытаясь понять, не смеётся ли она над таким объяснением. Но та, напротив, слушала Скорпиуса очень внимательно. — Отец никогда не допустит, чтобы его получили Гринграссы, потому что... скажем так, он их не любит. Блэки, которые живут в Германии, никогда сюда не переедут, а оставят управляющего. Отец на это не согласится. А дальше, — Скорпиус наконец-то позволил себе улыбнуться, — совсем странно выходит. Его двоюродный племянник — Тед Люпин, троюродные — Уизли, четвероюродные — Поттеры. Теперь представь себе степень папиного счастья... Нет, он не лишит меня наследства!

Роза какое-то время сохраняла серьёзность, но потом, не выдержав, прыснула, едва не осев от душащего её смеха на траву. Скорпиус посмотрел на неё с шутливым возмущением.

— Так-то ты относишься к нашим традициям!

— Прости, — сквозь смех выдохнула Роза. — Просто представила Поттеров в качестве наследников Малфоев. Смотри, мы уже почти дошли!

Скорпиус с некоторым сожалением вынужден был признать, что Роза права. Впереди уже маячили трибуны: две неистово ревущие и две относительно спокойные, на которых разместились преподаватели, а также студенты Рейвенкло и Хаффлпаффа. Роза в непонятном припадке дипломатии решила «болеть за обе стороны», уйдя при этом на трибуну Гриффиндора. Хорошо ещё, что на ней не было ничего из фанатской атрибутики «красно-золотых». Помахав Розе на прощанье, он направился к зелёной трибуне, где его встретили дружным приветственным гулом: видимо, после вчерашнего староста Слизерина набрал себе дополнительных очков в глазах озабоченных квиддичем однокурсников.

* * *

Трибуны слизеринцев пригревало весеннее солнце. Было тепло и приятно. Скорпиус поискал глазами Розу: вот она, сидит на одном из верхних рядов и напряжённо смотрит за мячами. Малфой невольно улыбнулся. Нет, как всё-таки хороша жизнь, когда рядом нет Альбуса Поттера. Хоть бы раз он наконец-то получил по заслугам... Да, безусловно, вчерашний день можно было считать победой... Скорпиус не заметил, как отвлёкся от игры и замечтался.

Это произошло внезапно. Под загонщицей слизеринцев, старостой девочек Ледой Гринвич сломалась метла. Сухой треск — и она летит к земле. Быстро, слишком быстро, хотя для Скорпиуса время как будто растянулось. Как замедленная колдография, как патока... Только для Леды Гринвич это всё равно было слишком стремительно. Аресто Момент! Нет реакции. Аресто Момент! Расстояние до земли сокращается, как будто Леда — камень, выпущенный из пращи. Вингардиум Левиоса! На спине девушки затрещала, разрываясь мантия: Левиоса действовала только на неодушевлённые предметы и сейчас мантия пыталась взлететь, пока тело стремилось к земле. Скорпиус отчаянно перебирал варианты. До земли оставалось уже полтора метра. Левикорпус!

Тело Леды выгнулось, как в эпилептическом припадке. Казалось, она повисла на невидимом тросе, прикреплённом на талии, раскинув руки и ноги в импровизированном «мостике». «Великий Мерлин, только бы я не сломал ей позвоночник!», — подумал Скорпиус. Раздался какой-то свист. Бладжеры! Малфой спешно окружил девушку поглощающим щитом. Чёрные мячи затормозили, как будто ударились в стену, и «завязли» в защите.

Только теперь раздался свисток, останавливающий игру. Всё происходящее заняло меньше секунды. К Леде начали стягиваться люди. Не только ученики, но и преподаватели. Малфой видел МакГонагалл, Лонгботтома, Флитвика, Лавгуд и (о счастье!) мадам Помфри. Но всё-таки он подбежал одним из первых. Содрав в себя мантию и оставшись в костюме, он бросил её под застывшую, как парящая статуя, девушку и трансфигурировал мантию в высокий матрас. После чего убрал щит и аккуратно приземлил Леду, находившуюся в глубоком обмороке.

— Госпожа Помфри, профессор Флитвик, в неё выстрелили заклинанием, увеличивающим вес. Создайте, пожалуйста, сильные чары левитации, рассчитанные на втрое большую массу. Чары должны продержаться хотя бы пару часов, пока мы не найдём, как нейтрализовать заклятие. Иначе у Леды будут повреждения внутренних органов, — Скорпиус говорил отрывисто, как будто отдавал команды. Но, как ни странно, ни профессор заклинаний, ни Поппи Помфри, известная своей нелюбовью к колдомедикам-самоучкам, не стали возражать: только кивнули. Вскоре, наложив заклинания и трансфигурировав матрас в особо укреплённые носилки, они скрылись.

Малфой открыл рот, чтобы объяснить что-то МакГонагалл, но продолжить не успел: с гриффиндорской трибуны донеслись крики. Подняв глаза, потрясённые преподаватели и ученики увидели огромную синюю сферу. Внутри сферы стояла Роза Уизли и двое гриффиндорцев: юноша и девушка. Девушка была оплетена магическими верёвками, а юноша, похоже, попал под действие Окаменей. Роза что-то негромко говорила столпившимся вокруг людям, и стоявший рядом староста вроде бы даже согласно кивал. Но периодические белые вспышки на сфере свидетельствовали, что её пытались взломать то с одной, то с другой стороны.

— ПРЕКРАТИТЬ И РАЗОЙТИСЬ! — голос МакГонагалл, усиленный Сонорусом, произвёл моментальный эффект. Минута — и большая часть гриффиндорских болельщиков топталось внизу на стадионе. Роза убрала сферу. Воцарилась напряжённая тишина. — Что Вы делаете, мисс Уизли? — спросила директор уже нормальным голосом.

— Эти два человека колдовали непосредственно перед падением, — крикнула в ответ Роза. — А Цинта, — кивнула она в сторону девушки, — пыталась сбежать, как только треснула метла.

— Хорошо, мисс Уизли, — кивнула директор, пытаясь сохранить спокойствие. Всё-таки два крупных происшествия, связанных с Гриффиндором и квиддичем за два дня — это слишком. — Луна, пожалуйста, отведи этих двух учеников ко мне в кабинет. И Розу тоже. Я подойду через пять минут.

— Минерва, может лучше я? — предложил Лонгботтом. Ему так и не предложили место декана Хаффлпаффа (потому что, как ни сложно поверить, он его не заканчивал), но зато назначили деканом Гриффиндора, так что «подозреваемыми» были его подопечные.

— Невилл, мне кажется, что произошедшее здесь ближе к боевой магии, чем к травологии, — невесело усмехнулась МакГонагалл. Лавгуд только кивнула и ушла с поля. Учеников, кроме Розы естественно, она конвоировала привычным для себя образом — по воздуху. Видимо, это входило для неё в понятие «практической левитации». А МакГонагалл снова усилила голос Сонорусом. — Матч продолжится через десять минут. Слизеринцы, сделайте замену игрока. Болельщики, вернитесь на трибуну, — отдав эти распоряжения, директор удалилась, а Скорпиус занял своё место: битва ещё не была закончена.

— Великий Мерлин, почему Леда?.. И, почему Цинта? — бормотал рядом его приятель, Аллен Рош, который, как и Скорпиус, должен был следить за порядком и отбивать заклинания. И, как и Скорпиус, не успел предотвратить атаку. Сейчас было непонятно, то ли он действительно беспокоился за Леду, то ли просто опасался реакции своего старосты. Но Малфой только устало вздохнул.

— Аллен, Леда — староста, она поддерживает порядок и помогает мне. Так что поводов сбить её с метлы масса. Что касается Цинты, то она под Конфудусом, если не под Империусом... Видел, какие у неё были глаза? Через полчаса они отправятся проверять палочки всех, кто мог быть к этому причастен... И хорошо бы они начали с Поттера, — последнюю фразу Скорпиус пробормотал совсем тихо, скорее самому себе. А потом добавил уже громче: — Я надеюсь, Аллен, что теперь ты ничего не пропустишь!

* * *

— Итак, матч возобновляется. Счёт по-прежнему 60:80 в пользу Гриффиндора, — разнёсся по стадиону голос комментатора. Хорошо, что он был с Хаффлпаффа, поэтому воздержался от язвительных или сочувственных замечаний, но просто продолжил заниматься своим делом. — Насчёт «три», мётлы в воздух. Раз...

Теперь Скорпиус был вдвое собраннее, чем в начале матча. Он был готов отбить хоть сотню атак любыми заклинаниями. Но прямо сейчас он смотрел вниз, на поле. Его взгляд поочерёдно остановился на каждом: на своих, включая Милену Стеллис, заменившую Леду, и на противниках... Наконец, он встретился глазами с ловцом гриффиндорцев, Лили Поттер. «Сестра убийцы, — в бешенстве думал Скорпиус. — Ещё полтора метра, и для Леды всё было бы кончено. Когда вы наконец-то поймёте, что жизнью других людей нельзя играть, только потому, что вам, Поттерам так захотелось?!». Девушка слегка пошатнулась и поспешно опустила глаза. Скорпиус знал, что в его взгляде ярости хватило бы на Непростительное заклятие, но раскаиваться в этом не собирался. Они были виноваты, и они начали первыми. Он делал всё, что мог, чтобы избежать конфликта и жить спокойно. Но, в конце концов, от этого страдали его люди.

Каким-то чутьём полководца или просто лидера Скорпиус уже давно определил слизеринцев как «своих». Не в смысле схожести характеров или власти, данной ему, как старосте, но в плане ответственности. Своих: эгоистичных, хитрых, высокомерных, вздорных, — но! — умеющих веселиться, знающих, когда человеку не надо лезть в душу, а когда надо. Ироничных и старомодно-верных клятвам, откровенно сентиментальных, но не желающих это показывать. Когда с факультета из-за Скорпиуса снимали баллы, они грозились всем коллективом заавадить старосту, но Малфой прекрасно видел, что на самом деле они им гордятся... И сегодня он едва их не подвёл.

— ... два, три! — матч продолжился.

Полчаса Скорпиус внимательно следил за пируэтами играющих, стараясь на этот раз ничего не пропустить. Но вот трибуны замерли: Роберт Нотт и Лили Поттер вступили в борьбу за снитч. Несколько отчаянных виражей, пике, золотая блёстка мелькнула выше, ещё выше... Лили повторила манёвр крылатого шанса на кубок, а Роберт пошёл наперерез. Одна метла ушла вверх, другая — вниз, ловец Гриффиндора уже тянула руку к мячику... Промах! Лили не хватило какого-то дюйма, чтобы коснуться его пальцами, как будто рука дрогнула, или она не рассчитала высоту. Роберт, свесившись с метлы вниз и чуть не чиркнув по руке соперницы, сгрёб золотистый солнечный зайчик, ярко выделяющийся на фоне безоблачного неба.

— Снитч взял Роберт Нотт, ловец слизеринской команды! — надрывался комментатор. — Счёт 240:130, победа СЛИЗЕРИНА!

Зелёная трибуна взорвалась аплодисментами. В воздухе стало темно от серебряных и зелёных лент, флагов и шарфов, которые слизеринцы подбрасывали в воздух. Разрыв в 120 очков с Гриффиндором и в 90 — с Рейвенкло, означал, что Кубок Хогвартса в этом году достаётся Слизерину. Радости болельщиков не было предела. Ещё несколько минут и они будут качать Роберта и остальных на руках, петь и водить хороводы вокруг стадиона. Первый кубок за восемь лет!

Но у Скорпиуса не было желания присоединиться к общему веселью. Он знал, что решающую роль в этом соревновании сыграла дрогнувшая рука Лили Поттер.

Никем незамеченный в общей суматохе, Малфой покинул стадион и направился к кабинету директора: возможно, поиск и допрос подозреваемых ещё не закончился. Он не знал пароля? Ничего страшного, это будет что-то шотландское из двенадцатого века. Как любит говорить Джим Коллинз: «Во всём есть система, особенно в поведении человека». Невесело улыбнувшись собственным мыслям, он подошёл к горгулье, сторожащей вход в кабинет.

* * *

Выйдя от МакГонагалл, Скорпиус направился в больничное крыло. В покоях, уже окрашенных косыми закатными лучами, было тихо и почти пусто. У постели Леды осталась только Роза. Даже мадам Помфри куда-то отлучилась.

— Как она? — шёпотом спросил Малфой, показывая на коллегу и садясь на свободный стул рядом с Розой.

— Мы смогли снять заклинание, — так же шёпотом ответила она. — Теперь Леда просто спит. Представляешь, нашли в книге по старинным магическим мошенничествам. С помощью этого заговаривали гири на базаре. В восемнадцатом веке. А как там всё прошло?

Скорпиус шумно вздохнул и поморщился.

— Тупик. Альбус сломал палочку, — пальцы Малфоя сжались вокруг спинки стула. Он невидящим взглядом смотрел на стену, снова переживая сцену, которую устроил младший Поттер. Как удобно устроился! Якобы, палочку он сломал сегодня утром от злости, слушая звуки матча, доносившиеся со стадиона... Нет, он просто понял, что матч остановлен и осознал, что следы Конфудуса будут искать.

— Что? — на лице Розы отразился ужас. — Сам? Специально?

Палочка для волшебника — не просто проводник волшебства. Обладая собственной индивидуальностью и собственным магическим центром, привычками и свойствами, палочка является если не живым существом, то, по крайней мере, почти одушевлённым. А выбирая волшебника своим хозяином, она становится его частью. Поломка палочки, особенно личной, не добытой в битве или унаследованной, сравнима с ампутацией пальца. Когда волшебник ломает свою палочку сознательно — это похоже на сложную смесь из маленького убийства и самоубийства.

— А ты как думаешь? — Скорпиус говорил с преувеличенной ласковостью, но Роза понимала, что это означает — он зол, очень зол. На себя, пропустившего магическую атаку, но больше всего на Альбуса, ушедшего от ответственности. — Теперь следов заклинания никто не найдёт, даже министерские авроры, если они станут их искать.

Агония палочки, последний всплеск магии, выжигал память обо всех предыдущих заклятиях, как яркая вспышка. Из обычного предмета интерьера магический след было вытащить и то проще, чем из бывшей палочки.

— Может... они найдут кого-то другого, — неуверенно произнесла Роза. Скорпиус даже не ответил ей, только кинул многозначительный взгляд. Действительно, как бы Роза ни хотела оправдать Альбуса, здесь вряд ли могли быть другие варианты. Тем более что все знали, что Цинта была влюблена в Поттера.

Молчание в палате стало тяжёлым. Скорпиус от бешенства находился на грани приступа стихийного волшебства. А Роза винила себя. В том, что часто прикрывала гриффиндорские «шалости» родственников, пытаясь своей лояльностью доказать, что вовсе не отдалилась от кузины из-за происшествия на Святочном Балу. Или в том, что и правда отдалилась. Все старшие Уизли и Поттеры выпустились, и теперь именно она, Роза, должна была присматривать за двойняшками. Когда же их шутки перестали быть безобидными? Сколько раз она пыталась поговорить с Альбусом, но всё заканчивалось тем, что они ругались. Сколько счастливых моментов разбивалось вдребезги, как только кузен начинал обвинять Малфоя, а Роза бралась его защищать? Она говорила, что Альбус хулиган, не способный жить спокойно, а Альбус... он отвечал, что из-за Скорпиуса она забыла о своей семье и «перешла в стан врага».

Совершенно неожиданно для себя Роза разрыдалась. Тихо, чтобы не тревожить Леду, но так отчаянно, что тряслись плечи, а из горла раздавался приглушённый рык.

— Прости меня, — она комкала на коленях мантию, не в силах поднять глаза на Скорпиуса, — прости меня, это я во всём виновата.

Скорпиус поражённо посмотрел на подругу, а потом обнял её и прижал к себе. Слушая её бессвязные самообвинения, он ничего не отвечал, только тихо раскачивался из стороны в сторону и гладил непокорные каштановые волосы. Упрямый норвежский дракон. Для неё любая ошибка семьи — это собственная ошибка. А он разве не виноват? Расслабился, как последний идиот... Она блестяще сработала там, на трибунах. Одна против сотен гриффиндорцев, толком не понимающих, что произошло, а потому склонных к агрессии.

— Глупая храбрая девочка, — прошептал Скорпиус и поцеловал её в макушку. — Купи себе всё-таки палочку с жилой дракона. Тебе не за что извиняться. Что бы я делал сегодня без тебя?

Не успела Роза до конца стереть с лица следы слёз, как со стороны койки послышался лёгкий шелест. Скорпиус слегка отстранился и взглянул на слизеринскую старосту. Леда Гринвич открыла глаза и тихо произнесла:

— Скорпиус. Роза. Чем закончился матч?

Скорпиус попытался ободряюще улыбнуться.

— Мы победили. Кубок наш.

* * *

Староста Рейвенкло, Джим Коллинз, совершал обход. Он уже проверил верхние этажи и теперь спускался к подземельям хаффлпаффцев и слизеринцев. Джиму послышалось, что он слышит какой-то шум. Просто храпит какой-то портрет? Нет, это были явные звуки борьбы, правда, какой-то нетипичной: глухие удары, скрип, скрежет и шуршание, вместо вспышек и ударных волн, проходящих по каменным стенам. «Драка! — осенило Коллинза, который вообще-то был маглорождённым волшебником. — Обычная драка на кулаках, без палочек». Он поспешил на звук. Вскоре удары сменились тишиной, нарушаемой только хриплыми звуками голосов. Перед последним поворотом Джим притормозил и осторожно заглянул в проём арки.

На полу галереи сидели двое. Цвета факультетов и степень нанесённого друг другу ущерба в полумраке галереи различить было трудно. Впрочем, в этом не было необходимости: голоса были знакомыми, даже слишком. Значит, блондин, привалившийся к колонне — это Скорпиус Малфой, а юноша с тёмными волосами у стены — Альбус Поттер. Джим затаил дыхание и прислушался.

— Я вижу, что ты за человек, Альбус... — хрипло выдохнул Малфой. — Ты готов нанести увечье себе, своей магии, только чтобы сбежать от ответственности и досадить другим. Знаешь, я никогда не доверял людям, которые не любят себя... Каково оно? — усмехнулся слизеринец через разбитые губы. — Чувствовать, как умирает магия под твоими пальцами?

— Заткнись! — оборвал его Поттер. — Хватит, хватит уже этого! — почти простонал он. А потом добавил уже другим тоном: — Я ничего не сделал. Ты ничего не докажешь. И вообще... — голос гриффиндорца сорвался на более высокую ноту, — никто не пострадал!

— Даже так? — в голосе Малфоя прозвучала угроза и он медленно, храня силы, поднялся с пола. — Её волосы уже подмели лужайку, ещё секунда — и у Леды не осталось бы ни одной целой кости! — он уже подошёл достаточно близко к Поттеру, чтобы взять его за одежду и прижать к стене.

— Игроки в квиддич постоянно себе что-то ломают! — огрызнулся Поттер, пытаясь оттолкнуть Малфоя от себя. — Я сам из больничного крыла не вылезаю! Для этого существует костерост, в конце концов!

— Ах, костерост?! — прошипел Малфой, взял Поттера ещё крепче и встряхнул. На вид он отнюдь не казался сильнее гриффиндорца: повыше, но более худощавый, без заметно-развитых мышц, так как спорт Малфой не любил. И главным аргументом в этом противостоянии, видимо, была вовсе не сила, а слепая ярость, владевшая слизеринцем. — Ты когда-нибудь лечил трещину в черепе костеростом? Я понимаю, странный вопрос, ты же не пользуешься содержимым черепной коробки, — с ядовитой улыбкой добавил Скорпиус, — но всё же? А я лечил! Тебе такая головная боль никогда не снилась, Поттер! Если бы я так не устал, то обязательно приложил бы тебя об эту стенку так... что бы ты почувствовал это на собственной шкуре! — он внезапно отпустил противника, и Альбус от неожиданности опять осел на пол. Скорпиус смерил его взглядом и хрипло добавил: — Когда-нибудь... ты попадёшься Поттер, и тогда я тебя поймаю.

С этими словами он повернулся и пошёл в направлении слизеринской гостиной — как раз в тот коридор, где притаился Коллинз.

— Когда-нибудь ты забудешь выставить свои любимые щитовые чары, Малфой! — крикнул ему вдогонку Поттер. Поднялся он на ноги или нет, Коллинз уже не смог увидеть: он хотел уйти раньше, чем столкнётся со Скорпиусом, но опоздал.

— Коллинз? — отрывисто спросил Малфой, буквально налетев на старосту Рейвенкло. — Ну что, пойдём?

— Куда? — пожал плечами Джим. — У меня обход.

— Ты не станешь вести нас к МакГонагалл? — Скорпиус приподнял бровь. Вернее, приподнял бы, если бы бровь не была рассечена и покрыта засохшей кровью.

— За что? — с демонстративным равнодушием ответил Коллинз. — Драка была не магической. А до комендантского часа осталось ещё... минус тридцать минут, — как ни в чём ни бывало добавил он. — И вообще, кажется, я тебя в коридоре не видел.

Скорпиус устало кивнул. В другое время он бы удивился или даже обрадовался, но сейчас был слишком вымотан, чтобы что-то чувствовать. Большинство его мыслей вело к аптечке в слизеринской гостиной и палочке, оставленной там же. И всё-таки надо было показать, что ему не всё равно. В конце концов, Коллинз переступил через добрую сотню своих принципов, чтобы так поступить.

— Большое спасибо, Джим, — тихо произнёс он и пожал старосте синего факультета руку.

— Не за что, — ответил тот, — Скорпиус!

— Да?

— Поздравляю с победой.

Двусмысленно. Что он имел в виду? Драку или всё-таки квиддич? Неважно. На сей раз Скорпиус действительно чувствовал что-то похожее на ощущение победы.

— Спасибо, Джим!

— Альбус, ну пойдём, это ведь и твой День рождения! — Лили тормошила его и пыталась вытащить на общее празднование в гриффиндорской гостиной. — Ради меня!

— Так это «мой День рождения» или «ради тебя»? У меня нет настроения, Лили, — отмахнулся Альбус. Если честно, у него теперь никогда не было настроения. Глядя на сестру, весёлую, разрумянившуюся и довольную, он почувствовал невольный укол зависти. «И дёрнул же меня Мерлин требовать с неё Обет, — думал он, — мне бы такую короткую память... или лёгкий характер. С Розой помирилась, с депрессией справилась, с ребятами отношения отличные. А вот я...».

— Альбус, ты с ума сошёл? — Лили забежала с другой стороны и посмотрела на книгу, которую он читал: это был учебник по Трансфигурации. — Ты читаешь учебник в единственный день, когда уместнее было бы напиться с друзьями. Обычно у тебя всё бывает наоборот. До СОВ же ещё месяц!

— Всего месяц, — если честно, учебник был нужен ему, просто чтобы попробовать отвлечься. — Потом я скажу, что это ты была виновата, — Альбус не удержался и улыбнулся сестре. Может, она и была права: нет смысла топить тоску в Трансфигурации, если можно сделать это в контрабандно пронесённом огневиски. — Знаешь, маглы говорят, что ночь на первое мая — это проклятое время, когда рождаются тёмные колдуны.

Лили фыркнула и сморщила носик.

— Ну, так это же маглы говорят. А ещё — что у беды глаза зелёные и что рыжие приносят несчастья, а близнецы — тем более...

Она задумчиво загибала пальцы, живое олицетворение всех суеверий на свете, — и Альбус расхохотался:

— Знаешь, я думаю, что они не так уж неправы.

Лили обиженно надула губы.

— Последний раз тебя прошу, будь нормальный человеком и иди пьянствовать! — сестра буквально тащила его за край мантии, и Альбус не стал препятствовать. Так и быть, он сделает последнюю попытку перестать отталкивать от себя друзей и снова стать нормальным гриффиндорцем. В конце концов, это и его День рождения.

* * *

Учебник по Трансфигурации больше не нужен. Вчера Альбус сдал СОВ, хорошо, плохо — уже не изменишь. Последний экзамен. Поджидая Розу у дверей гостиной Рейвенкло, он гадал, что она сейчас делает. Наверное, сдаёт книги в библиотеку, потому что уже завтра — Хогвартс-экспресс до Лондона. После каникул все вернутся обратно на том же экспрессе. Кроме него: Альбус тайком от всех подал документы в Дурмстранг. Подальше от Слизерина и Гриффиндора. Подальше от Розы. Это то, что ему сейчас необходимо. Он слабак? Пусть, неважно. Он просто устал проигрывать.

Месяц назад, на своё шестнадцатилетие, Альбус Северус Поттер понял, что остался один. По своей вине или по чужой — уже не имеет значения. Не стоило так напиваться. Не стоило хамить девушке Тома Крэна просто за то, что она с Слизерина: «Высокомерные ублюдки!». «Тебе ли говорить о высокомерии, Поттер», — черноволосая слизеринка хлопнула дверью, за ней побежал Том. Остальные отшатнулись от Альбуса, а Коллинз, староста Рейвенкло даже сделал ему замечание. Надавил на больное место: «Не стоит ненавидеть Слизерин из-за одного Скорпиуса, с которым у тебя семейные счёты». И здесь Альбус пошёл вразнос...

Он устало прислонился к каменному косяку спиной. Затылок и лопатки приятно холодило. Нет. Сюда он больше не вернётся, достаточно уже с него этого позора. На лестнице послышались быстрые шаги. Альбус встрепенулся. «Хоть бы это была она. И хоть бы она была одна!». Слабость, тоже слабость. Встретиться, поговорить. Последний раз.

Роза явно спешила. Но увидев Альбуса, остановилась и приветливо улыбнулась. Она была единственным человеком, кто ещё верил в Альбуса Северуса Поттера. Она общалась с ним, как будто ничего не произошло. Жестоко отругала тогда, но простила. Или сделала вид, что простила. Иллюзия, но до чего было приятно просто говорить и не прятать глаза.

— Привет, Альбус. Что ты здесь делаешь? Не смог замок открыть? Давай я тебя проведу.

Кузен как-то странно, задумчиво на неё посмотрел, как будто видел в первый раз. Его глаза оттенка морской волны, подсвеченные заходящим солнцем, показались Розе печальными и испуганными, как будто у него был какой-то секрет, который мучил его. «Ярко-голубая бирюза называется зрелой, зелёная — мёртвой. А оттенка морской воды — традиционно именуется больной», — почему-то вспомнилась ей лекция Слизнорта. Глаза цвета больной бирюзы — что за глупость лезет в голову? Роза склонила голову набок и пристально взглянула на Альбуса, пытаясь отгадать причины его тревоги. Он смутился и как будто проснулся.

— Нет, нет, что ты Роза. Я... — он склонил голову. Роза посмотрела на него с беспокойством. Альбус выдержал паузу, как будто ему сложно было собраться с силами, помотал головой и вытащил из складок мантии светло-бирюзовый конверт, — ждал тебя, чтобы отдать вот это.

— Что это? — она подняла бровь и осторожно взяла свёрток в руки. На конверте было написано «Розе Уизли лично в руки». Роза вопросительно подняла взгляд на кузена — что такое он хочет сообщить ей, если не может сказать?

Альбус закинул руку за голову, смущённо взъерошил волосы и начал говорить, обгоняя себя, спеша, путаясь:

— Это... мой дипломный проект. Этот конверт — как громовещатель, только наоборот. Если открыть его раньше времени, то... — он изобразил руками взрыв. — А когда конверт побледнеет и станет белым, его можно открывать. Хорошая штука для Министерства и для закрытой почты, как думаешь? — он посмотрел на неё по-собачьи вопросительным взглядом, вроде бы и радостным, но неуверенным.

У Розы отлегло от сердца. Оказывается, её кузен-шалопай всё-таки нашёл себе занятие, имеющее что-то общее с высшей магией. Более того, он тревожится, как она воспримет его изобретение. А ведь идея действительно была стоящей! Она посмотрела на брата восхищёнными, сияющими глазами.

— Альбус, но это же чудесно! Это... такая сложная магия. Просто потрясающе! Я думаю, его с удовольствием будут использовать. Всегда знала, что ты прославишься, — Роза порывисто обняла его. Странно, но кузен безвольно обвис в её объятиях, как будто его внезапно покинули силы. — А когда его можно будет открыть? — она отстранилась и ещё раз посмотрела на конверт.

— Часов через шесть. Когда он весь станет белым, даже печать, — Альбус показал на ярко-бирюзовую печать на тыльной стороне конверта. — Ну ладно, мне пора, — он грустно улыбнулся и собрался уходить.

— Альбус? — Роза снова встревожилась. В последнее время она больше не слышала о странных выходках кузена, но значило ли это, что с ним всё в порядке? Вряд ли меланхолия Поттера была более естественна, чем драки и ссоры. Может, ему надо с кем-то поделиться своими мыслями?

— Да? — он стремительно обернулся и опять посмотрел на неё тем же собачьим взглядом.

— Всё в порядке? Может... — она неуверенно повела плечами, — ты хочешь поговорить о чём-то или...

Альбус на секунду замер. Казалось в нём идёт внутренняя борьба: сказать или нет. Но он всё-таки не решился.

— Нет, — он покачал головой. — Нет, Роза, всё нормально. Это я так... — Альбус сделал неопределённый жест рукой. — Наверное, переволновался из-за экзаменов. Пока!

Может, он бы добавил и что-то ещё, но с другой стороны галереи приблизился Скорпиус Малфой. Чмокнув Розу в щёку и обняв её, он что-то спросил. Альбус уже этого не слышал. Он просто повернулся и пошёл прочь. И если Скорпиус с неудовольствием скользнул глазами по его удаляющемуся силуэту, то Роза даже не заметила, как кузен исчез — как оказалось, на долгие годы. В конверте, который Роза держала в руке, было два письма: одно ей самой, другое — родителям и сестре. Альбус писал, что решил сменить обстановку, и просил его не искать. «Это был твой последний шанс сказать ей, — думал он, касаясь заранее приготовленного портключа, — и ты его не использовал».

* * *

Несколькими часами позже Роза и Скорпиус в последний раз отрыли двери Комнаты Несправедливостей. Скорпиус хотел поблагодарить Снейпа за то, как тот подготовил его к экзамену по Зельеварению. И хотя до объявления оценок оставалось ещё несколько месяцев, ничего кроме «П» по этому предмету он не ожидал.

— Вы будете первым Малфоем, который пристойно сдал Зельеварение. Хотя я бы Вам поставил не больше, чем «Выше ожидаемого». И только потому, что ожидать я мог только самого худшего, — откомментировал директор. — Искренне надеюсь, что Вам не придёт в голову делиться рецептом Вашего успеха.

— Что Вы, директор, он же слизеринец, — улыбнулась Роза и незаметно толкнула Скорпиуса в бок. Тот, как обычно, удивился, насколько свободно Роза общалась со Снейпом, не обращая внимания ни на колкости зельевара, ни на его настроение.

Снейп даже позволил себе усмехнуться.

— Что ж, в таком случае, думаю, он не откажется от того, что я предложу, — директор вперил в Малфоя свой взгляд, а тот с удивлением отметил, что чёрные глаза смотрели абсолютно спокойно. В них больше не блестел ни гнев, ни отчаяние, — вообще ничего. — Мы уже договорились, что он меня отпустит, когда я попрошу. Время настало. Но я хочу замедлить процесс деградации его знаний, — Снейп ещё раз усмехнулся, но слабо, как будто через силу. Казалось, он устал даже от необходимости быть язвительным. — В директорском кабинете осталась моя библиотека. Если Вы, Малфой, скажете Минерве, что я отдал её Вам, она не станет перечить. Библиотеку необходимо беречь от детей, домашних животных, Поттеров и потомственных пироманов из клана Уизли. В остальном — считайте её своей.

— Так Вы действительно... решили уйти сегодня? — спросила Роза, почувствовав лёгкий холодок, несмотря на душное тепло комнаты. — Что мы должны делать?

Снейп ничего не ответил. Просто отошёл к окну на заднем плане картины и закрыл его. Теперь свет шёл только из приоткрытого дверного проёма, слишком узкого, чтобы в него можно было пройти. После чего вернулся в раму и продолжил:

— А сейчас слушайте меня внимательно. Это моя последняя попытка, потому что если я опять открою глаза и увижу очередное поколение Уизли, Поттеров, Малфоев, Блэков и Лонгботтомов, не говоря уже о потомках Грейнджер, то перестану верить, что у волшебников бывает загробная жизнь. Должно сработать. — Снейп прикрыл глаза, сжал пальцами переносицу и глубоко вздохнул. — Откройте дверь на дальнем плане картины, а потом закройте её за мной.

— Алохомора! — одновременно произнесли Скорпиус и Роза. Дверь на картине раскрылась нараспашку. Как оказалось, выходила она вовсе не на городскую улицу, а на какой-то загородный, сельский уголок. Даже тропинок в высокой траве не наблюдалось. В проёме виднелся луг, а чуть подальше — холм с растущей на нём старой ивой. У подножья холма протекала река. Снейп секунду помедлил, — его фигура резко вырисовывалась на фоне дверного проёма — а потом шагнул наружу. — Коллопортус!

На картине воцарилась абсолютная темнота. Затем и сам холст начал постепенно развеиваться, как дым или туман. Через минуту перед Розой и Скорпиусом была только пустая рама, позади которой виднелась каменная кладка стены Выручай-Комнаты.

* * *

Два года спустя, в последний день в Хогвартсе...

Малфой шёл по тёмной галерее, патрулируя территорию. После экзаменов студенты, притихшие было на время сдачи ЖАБА, снова начали устраивать по ночам всякие каверзы. Особенно старались те, кто подозревали, что экзамены сдали плохо. Видимо, хотели прославиться напоследок, ведь увидеться с Хогвартсом снова большинство из них не планировало.

Но эта галерея была довольно спокойной: отсюда приходилось снимать разве что одиноких мечтателей, влюблённые парочки и курильщиков: подростки из магловских семей часто приносили эту странную привычку в школу. Вот и сейчас в окне белела рука с зажатой сигаретой. Обладатель, вернее, скорее обладательница запрещённого аксессуара скрывалась в тени ниши.

— Пятнадцать баллов с факультета, — привычно озвучил Малфой, подходя и пытаясь опознать дом, которому принадлежала нарушительница. Девушка выступила из тени, и Скорпиус узнал Лили Поттер.

— Арестуешь меня? — развязная походка и магловская одежда: обтягивающие джинсы и полупрозрачная туника с длинными рукавами. Лили улыбалась, на белых зубах и бледной коже блестел лунный свет. Она даже не затушила сигарету, продолжая держать её в руке.

— Я проведу тебя в башню Гриффиндора, — Скорпиус безразлично кивнул и жестом позвал её следовать за собой. Но про себя отметил, как сильно изменилась Лили за три с половиной года, прошедшие с той сцены на Святочном Балу. Та же красота фарфоровой куклы, почти аристократическое лицо с тонкими чертами. Конечно, повзрослела и похудела: очертились скулы, глаза запали глубже и распахнулись шире, губы казались крупнее и ясно выделялись на лице. Но что-то было не так. Восемнадцатилетняя колдунья в каком-то смысле даже постарела. Она уже не казалась навязчивым лёгким мотыльком, вульгарным в своей непосредственности. Наглость, сквозившая в каждом жесте, была вполне расчётливой. Она нарывалась: на разговор, на скандал, хоть на какую-нибудь реакцию. И точно — Лили не тронулась с места.

— Не хочу, мне и здесь неплохо.

— Я имею право Вас заставить, мисс Поттер, — бесстрастно констатировал Малфой, как уже давно отвечал на любые претензии со стороны младшекурсников и одногодок. Сигарета в руке Лили погасла и левитировала куда-то в окно.

— Опять твои штучки отличника, — Лили с сожалением проводила взглядом окурок, прежде чем повернуться к нему лицом. — Ну почему нельзя позволить человеку просто побыть наедине с собой? — она передёрнула плечами и с осуждением вперила свой взгляд в Малфоя. — И почему на «Вы»?

— Наверное, потому что ты нарушаешь комендантский час и не собираешься реагировать по-хорошему, — Малфой с раздражением подумал, что потерял на эту бессодержательную перепалку почти пять минут. Уже давным-давно пора было проводить её в гостиную и идти дальше. — Хочешь, чтобы я оштрафовал Гриффиндор ещё на пятнадцать очков за двенадцать часов до прощального ужина?

— Да мне плевать, — Лили зло полоснула по нему взглядом тёмных глаз, едва заметно поблёскивающих в лунном свете. — И на Гриффиндор, и на баллы, и на экзамен, — а потом добавила, неожиданно жалостливо: — два года, как Альбус ушёл из Хогвартса, и от него ни слуху, ни духу.

— Ничем не могу помочь, — Скорпиус развёл руками. — Я даже не могу сказать, что сожалею. Без него стало спокойнее, — он не выдержал, и в его голосе промелькнул гнев.

— Святой Мерлин, какая у вас с ним взаимность, мне бы так, — с притворным сожалением вздохнула Лили. — Хотя, может, в этом всё и дело?

— Не понимаю, о чём ты, — Скорпиус поморщился и стряхнул воображаемую пылинку с мантии. Разговоры с Лили всегда заводили не туда, куда должны были. И этим раздражали его ещё больше.

— О том, дорогуша, — Лили снова нахально ухмыльнулась и сделала шаг в сторону Скорпиуса. — Мне всегда казалось, что в тебе есть какой-то... — она щёлкнула пальцами, — секрет, тайна, скелет в шкафу! Я и сейчас так думаю, — она подошла ещё на шаг и распахнула глаза, резко взмахнув ресницами в своей привычной манере. Теперь ей приходилось смотреть на него снизу вверх: Скорпиус был выше, а она к тому же стояла босиком. — Знаешь, это многое бы объяснило! Ты такой брезгливый, аккуратный, так мило разбираешься в женской одежде... — она издала короткий смешок, но резко оборвала себя. Глаза снова стали мрачными. — Мне ещё никто, ник-то не отказывал, — в хрипловатом голосе послышались нотки угрозы и надвигающейся истерики. — Кроме тебя. Я была тебе безразлична.

Она стояла уже в локте от него. Скорпиус чувствовал кошмарный запах горелой магловской травы, окутывавший её лицо и волосы, волнами идущий изо рта при каждом слове. «По крайней мере, он забивает этот могильно-приторный аромат, которым она так любит пользоваться». Запрокинутое лицо с чётко очерченными веками, издевательская улыбка и тёмно-зелёные глаза, горящие яростью и вызовом. Нет, она не была ему безразлична. Он её ненавидел.

— И поэтому ты решила, что я интересуюсь мужчинами? — он схватил её за длинную растрёпанную косу, спускавшуюся по спине, и накрутил волосы на кулак. До боли в волосяных луковицах, вырываемых из натянувшейся до предела кожи. Лили тихо застонала и запрокинула лицо ещё выше, но в её глазах всего в десяти сантиметрах от его лица светилось торжество. Как будто ей даже нравилось это. Прислушиваясь к животной ярости, бушевавшей внутри, Скорпиус думал: «Мерлин свидетель, если бы я был маньяком, с каким удовольствием я бы убивал таких как ты. Душил, насиловал, измывался, оставлял кровоподтёки на твоей коже. И мир стал бы чище». От этой мысли его накрыло почти облегчением, обманчивым спокойствием, означавшим, что ярость слишком сильна, чтобы он сам отдавал себе в ней отчёт.

Глядя на её запрокинутый подбородок и не находя другого выхода своей злобе, он поцеловал её, если это можно было назвать поцелуем. Его зубы коснулись её зубов с неприятным звуком, похожим на стук фарфоровых чашек, язык не давал дышать, проникая всё глубже, пока она не забилась в тщетной попытке освободиться, начав задыхаться всерьёз. Вторая рука Скорпиуса вцепилась в тонкую ткань блузки на её спине, комкая, почти разрывая ткань, царапая прохладную гладкую кожу. Но вот Лили потянулась сведёнными пальцами к его вороту, чтобы расстегнуть. Он перехватил её руки и крепко сжал запястья, почти готовый услышать хруст костей, хрупких, как у мелкого хищного зверька. Секунда — и её руки запрокинуты над головой и впечатаны его ладонью в стену. Ногти Скорпиуса, заточенные беспалочковым Секо до остроты ножей, одним движением превращают магловский наряд в мелкие бесформенные лоскуты, снегом падающие на холодный каменный пол. Кое-где заклинание задевает её кожу, оставляя неглубокие кровоточащие порезы. И по-прежнему никакого страха в широко раскрытых, почти безумных глазах. Только одобрение и... жажда? Она подалась вперёд всем телом, прижимаясь к нему сильнее, и... издала тихий, хрипловатый, торжествующий смешок. Вряд ли какой-то другой звук был способен подействовать на Скорпиуса так отрезвляюще. Словно очнувшись от кошмара, он оторвал её от себя и разжал руки. Лили по инерции отлетела на несколько метров и присела прямо на каменный пол.

— Никогда, — прошипел Малфой, с трудом переводя дыхание. — Никогда, ты слышишь, Лили? Я убью тебя скорее, чем пересплю с тобой. Так было и так будет. Я не сделаю ни одного жеста, не допущу ни одной мысли о тебе, которая сможет меня предать. И не дам тебе ни одного доказательства.

— Уже дал, — ведьма смотрела ему прямо в лицо, проводя языком по прокушенной губе и потирая запястья. Её глаза продолжали светиться торжеством.

Малфой только недобро усмехнулся:

— Обливиейт!

Лили осела на пол, а он добавил заклятие крепкого сна, часов на шесть. Скорпиус моментально успокоился. Левикорпус! — Лили застыла над полом, похожая в лучах луны на безжизненный фарфоровый манекен в витрине одного из магазинов Косого переулка. Взмах — из волос исчез запах табака. Пара слов — исчезают царапины на её предплечье, синяки на запястьях, ссадина на бедре, полученная при падении. Ах да, ещё и на нижней губе. Ещё взмах — одежда приведена в безукоризненный порядок. Лоскуты, повинуясь нехитрой портновской магии, подсмотренной у мадам Малкин, срастаются в прежнюю одежду прямо вокруг спящего тела. Чары невидимости.

— Мобиликорпус! — и невидимая для всех, кроме него, Лили Поттер вслед за ним плывёт по направлению к Гриффиндорской башне. Всё равно, это тоже направление обхода.

Оставив её неподалёку от двери, но в «слепой зоне» портретов, Скорпиус убрал чары невидимости и быстро, почти бесшумно покинул гриффиндорский коридор. Она недавно пила огневиски и, судя по всему, достаточно, значит — вполне могла заснуть, не дойдя до гостиной. Никто не удивится. На душе у Малфоя было тихо и спокойно. Как после уборки в лаборатории. Или первого января, когда вешаешь новый календарь. Чем меньше оставалось деталей, связывавших его с этой женщиной, тем лучше и чище он себя чувствовал. Она была как Омут Памяти, как привет из какой-то параллельной реальности, где его собственные предки служили Волдеморту или рубили головы домовым эльфам. Завтра ещё одной ниточкой станет меньше: они с Розой уедут отсюда.

А пока ему предстояло обойти ещё полздания. Последний раз.

В холле пятизвёздочной магической гостиницы «Сирена» сидел привлекательный мужчина средних лет в дорогом костюме. Он читал газету, периодически задумчиво проводя рукой по чёрным волосам. Глаза быстро скользили по страницам «Пророка», пока не наткнулись на разворот, посвящённый финансам. Под заголовком помещался портрет шатенки в серо-голубом костюме. Минимум косметики, удлинённые глаза под совершенно прямыми, как стрелы, бровями, оценивающий, ироничный взгляд и слегка ассиметричные уголки губ. Мужчина углубился в текст статьи: «В ответ на агрессивную захватническую политику австралийского холдинга «Мёрквуд Индастриес», «Уизли Кеир» объявили о переходе на новую стадию развития. Как прокомментировала создавшуюся ситуацию генеральный директор компании Розалин Уизли, «наше преимущество всегда заключалось в способности быть на шаг впереди. Изобретения «Уизли Кеир» можно копировать, но нельзя превзойти». Сообщение было встречено оптимизмом на фондовом рынке и ростом котировок акций «Уизли Кеир» более чем на восемьдесят пунктов. Напомним, что «Уизли Кеир» является крупнейшей в Британии корпорацией, отвечающими за рынок медицинской техники, одежды и препаратов, а её дочернее общество «Уизли Бьюти» — законодатель тенденций на рынке декоративной и лечебной косметики. Собственностью Розалин Уизли являются также марка одежды и модный дом «Алхимия». По нашим сведениям...».

Однако «сведения» журналистов мужчину уже не волновали. Он небрежно сложил газету, встал, провёл рукой по лицу, словно пытаясь отогнать внезапно накатившую на него усталость, и направился в бар отеля.

Заказав себе стакан огневиски, он задумался. В памяти сами собой замелькали картинки далёкого прошлого.

Дом. Большой, шумный, туда можно было забежать и остаться надолго — на пару дней, недель, даже на месяц. Там всегда всем рады, постоянно приезжают гости, кто-то смеётся, что-то готовится. Можно было просто брести по коридору, и рано или поздно наткнуться на человека, который совсем не против твоего присутствия. И тогда всё равно, что ты делаешь: разбираешь старый магловский холодильник с дедом, смотришь, как быстро вяжет на шестнадцати зачарованных спицах бабушка, играешь в квиддич с кузиной или режешь капусту для тёти. Так важно, когда кто-то рад тому, что ты есть.

Дом. Родной. Чужой. Холодный. Не спасает ни вычищенная до блеска домовиком уютная кухонька, ни часы со стрелками, подписанными именами членов семьи, которые мать завела по примеру бабушки. Хочется говорить шёпотом, забиться куда-нибудь на чердак, взять на кухне еды и не показываться. Мать однажды в сердцах сказала, что дом проклят, и нормальные люди здесь жить не станут. Ненавистный особняк: тёмные портьеры, холодные простыни, скрипучие половицы... Усталые мамины глаза, ссоры, не до конца скрытые заглушающими заклинаниями, немой упрёк, подвешенный в воздухе, такой ощутимый, что мешает дышать.

Девушка. Он помнит её столько же, сколько себя и сестру. Маленькая хозяйка Большого Дома. Младше на три месяца, она всегда казалась взрослее: не слушалась или перечила, а просто придумывала свои правила. У неё было своё мнение, она ничего не боялась и почти никогда не врала — жуткая роскошь по его меркам, ведь он постоянно в чём-то виноват. Богиня порядка, эта девушка никогда не проходила мимо криво-стоящей вазы: обязательно поправляла. Сильная, смелая, гостеприимная. Всегда готовая помочь.

Сестра. Сидит на кухонном столе и качает ногой в тапке. Пируэт — и тапок летит куда-то под раковину. Девочка поминает Моргану, но с места не трогается. На дворе ночь, в кухню глядит луна, а он, скривившись, указывает на часы.

— Если бы мама догадалась пририсовать к ним отметку «с кем-то шляется», папина стрелка только туда бы и указывала.

— Следи за своей речью, братец!

— Нас всё равно никто не слышит, даже домовики, сестрёнка. А что, скажешь, нет?

— Не хочу так страдать, как мама.

— А я не хочу быть таким, как отец.

— А давай поклянёмся друг другу, что станем другими?

— Давай. И всегда будем вместе!

Тогда у них не было ни палочек, ни свидетелей. Только горячее желание выполнить клятву. А теперь он заставил сестру принести другой обет, а сам нарушил первый, самый важный — обещание всегда быть вместе. Мужчина допивает огневиски и жестом подзывает бармена.

— Запиши на мой счёт.

— Да, господин Мёрквуд.

* * *

— Откуда он только выискался этот Мёрквуд?! — Роза гневно пнула край ковра носком туфли. — Этот австралийский выскочка считает, что британский рынок должен лечь к его ногам?

— Успокойся, милая, — Скорпиус зашёл жене за спину и начал массировать ей плечи, напряжённые, как струна.

— Не он первый, не он последний. Ты же понимаешь, — он уткнулся носом в ямочку за её ухом и поцеловал мочку, — что у него просто нет шансов... Ему не отвоевать наших крупных клиентов, кем бы он ни был, — последние слова Скорпиус не прошептал, а промурлыкал.

— Скорпиус, — Роза обернулась и встретилась с ним глазами. — Но ты же понимаешь, что все мелкие клиники, которые не могут позволить себе наше новое оборудование, с удовольствием перейдут на товары Мёрквуда? — её глаза искали в его лице понимания, и удивлённое, почти испуганное выражение лица делало Розу Уизли похожей вовсе не на «генерального директора», а на девчонку, волнующуюся перед сдачей СОВ. Скорпиус улыбнулся от пришедшей ему в голову ассоциации и ласково провёл рукой по её волосам, всё ещё приглаженным магией. Волосы моментально свернулись в кольца и облаком встали вокруг лица. — Мерлин, Скорпиус, что ты делаешь? А если кто-то свяжется со мной через каминную сеть?

— Ничего. Увидят тебя в твоём естественном облике. А вообще-то рабочий день давно закончился, — Скорпиус притянул её к себе и поцеловал. Она обвила рукой его шею, а его рука, скользнув с талии на бедро, медленно начала двигаться ниже, к краю юбки...

* * *

Лилиан Поттер стояла с бокалом красного вина и скучала. Несносный приём, скучный, как все предыдущие. Миланская неделя волшебной моды, заключительный показ, гул голосов, неизбежный, как головная боль на утро. На ней чёрное вечернее платье со слишком узкой юбкой и дизайнерское колье из осколков хрустального шара, подаренное крёстной «на счастье». Будущее, разбитое на тысячу осколков — это, оказывается, «на счастье»...

Ей тридцать пять, скоро тридцать шесть. Год-два и она сможет сниматься только для магловских модных журналов и только под магическим макияжем. Нет, надо было всё-таки идти заниматься травологией. Мандрагоре всё равно, сколько у тебя морщинок. Что ж, есть вариант, что идея с линией парфюма выгорит, у других получается, значит, получится и у неё.

— Господин Даниэль Мёрквуд с супругой, — громко возвестила входная дверь, пропуская на приём очередную пару. Лили обернулась и застыла на месте. Она вцепилась в свой бокал так, что раздавила бы его пальцами, если бы вся посуда на приёме не была предварительно зачарована от разбивания.

Спустя нескольку часов мистер Мёрквуд отлучился в туалетную комнату — и пропал. Его «супруга», забеспокоившись, отправилась его искать и застала весьма своеобразную картину. В двух шагах от двери, ведущей в мужской туалет, её муж ругался с абсолютно незнакомой ей рыжеволосой женщиной. Вернее, он скорее оправдывался и повторял что-то вроде «Лили, я всё объясню», а она наступала на него, шипя, как рассерженная кошка. До Мари, а именно так звали жену Мёрквуда, долетали обрывки её речи, но смысл упорно ускользал:

«... значит, «Мёрквуд», Моргана тебя подери?»

«... из-за тебя мы все...»

«... Ты оставил меня в этом склепе на Гриммо...»

«... Сколько лет прошло, мерзавец? А сейчас ты решил вернуться?»

Между спорщиками в воздухе висел бокал вина, окутанный облаком красных капель, видимо, брошенный и подвешенный заклинанием левитации. Глаза у женщины горели зелёным огнём, под стать непростительному заклятию. Мари не привыкла чему-либо удивляться. Но и жить в дефиците информации не любила. Поэтому она решительной походкой приблизилась к мужу и громко поинтересовалась, что происходит.

Повисла тишина. Мари неспешно забрала из воздуха бокал и стянула в него капли вина, после чего поставила несостоявшееся оружие на стоявший поблизости столик. Всё это она проделала, не отрывая вопросительного взгляда от мужа. Даниэль постоянно давал ей повод усомниться в своей верности, но что бы в Италии, где он никогда раньше не был, да ещё и с... Мари отказалась от попыток как-то идентифицировать эту женщину. Недостаточно лоска для кинозвезды, недостаточно элегантности для бизнес-леди, недостаточно манящей загадки во взгляде для «девушки лёгкого поведения». Такие неопределённые женщины чаще всего попадали на приёмы случайно, по недосмотру охраны. Ситуация усложнялась тем, что Мари Мёрквуд, в девичестве Лэфей, знала точно: муж предпочитал тёмноволосых, а вовсе не рыжих, тем более рыжих до такой степени.

Даниэль ослабил ворот и произнёс тоном человека, только что пробежавшего длинную дистанцию:

— Мари, это моя сестра, — он сделал неопределённый жест в сторону Лили. Та только сложила руки на груди с выражением оскорблённого достоинства, продолжая упорно смотреть куда-то в сторону. Мари переводила взгляд то на него, то на неё.

— Но... — она позволила своим бровям самую чуточку подняться. Мари умела сохранять хладнокровие. — Ты никогда не говорил, что у тебя есть сестра.

— Как видишь, — он указал на женщину, глаза которой продолжали метать молнии, — мы очень давно не общались. И она на меня обижена за это. Сильно, — он скосил глаза на бокал. — Если хочешь, я тебе покажу наши детские фото, — Даниэль примирительно сложил ладони и умоляюще посмотрел на жену, которая балансировала на грани смертельной обиды, истерики и подозрения, хотя разглядеть это на безупречном личике мог только тот, кто хорошо её знал.

— У тебя же нет детских фото, не так ли? — брови Мари поднялись ещё выше. — И об этом ты тоже говорил.

— Зато у неё есть, — кивнул он на Лили. — Может, пойдём отсюда, дамы?

* * *

Часы давно пробили полночь, но в личном люксе Мёрквудов по-прежнему горел свет. Лили сидела на подлокотнике дивана и нервно курила, смахивая пепел мимо пепельницы. Её собеседник периодически морщился и убирал серые завитки с ковра взмахом палочки.

— Зачем ты вернулся? — хрипловатый голос Лили был печальным и тихим. Казалось, весь запас её душевных сил ушёл на тот скандал, который она устроила на приёме.

— Ты не рада меня видеть? — повёл бровями он. — Не ожидал.

— А чего ты ожидал? — Лили повысила голос и закашлялась. Рука, державшая сигарету, предательски дрожала.

Это была бледная, тонкая, хрупко-костистая рука, чем-то похожая на японского бумажного журавлика. На сигарету в такой руке смотреть было страшно, как будто огонёк легко мог её прожечь. — Почему? Почему ты никогда не писал мне? Что за дурацкий спектакль, Альбус?

Альбус Северус Поттер шумно вздохнул и закрыл лицо ладонями. Что он мог ей ответить? Двадцать лет разлуки — это слишком много, чтобы просто попросить прощения. А потом начал говорить. Про всё, что с ним происходило, начиная с того слишком солнечного летнего дня, когда их поток сдал последний экзамен СОВ, а Альбус Поттер исчез, оставив после себя только одно письмо. Про холодный и мрачный Дурмстранг, про то, как он не смог стать ликвидатором заклятий, недобрав всего пять баллов до необходимых ста пятидесяти, про то, как ему пришлось устроиться в магазин к каким-то чешским некромантам, чтобы платить за учёбу, потому что к родителям он твёрдо решил не обращаться. И о своей первой лавочке, которую он выкупил и открыл снова через месяц после совершеннолетия. Как он сразу после этого связался с камином на площади Гриммо, но застал дома только маму. Как они долго плакали, смеялись и клялись больше не расставаться. Моргана его подери, в этот момент он был уверен, что его изгнание подошло к концу. Но на следующий день...

— На следующий день, я опять вызвал камин на Гриммо. Джин улыбнулась мне как-то фальшиво, натянуто, вполуха меня слушала, всё время смотрела на часы и нервничала. А потом сказала... — голос Альбуса сел, а лазорево-зелёные глаза заблестели, как будто в них стояли слёзы. — Клянусь, я до сих пор это помню Лили! Она сказала: «Извини, Альбус, мне одна знакомая намекнула, что твой непутёвый отец в семь часов будет у любовницы на Ривер-стрит. Я хочу его перехватить. Ты прости, но я не хочу пропустить этот момент. Ты ведь можешь зайти в другой раз, правда?» И всё, — Альбус беспомощно развёл руками. — Я не знал, что сказать. Знаешь... я сбежал, конечно, не из-за родителей. Из-за дурацкого Хогвартса и всей этой слизеринской банды, которая не давала мне прохода. Но... я ведь был совсем подростком, и... Нам хочется, правда хочется в этом возрасте, что бы... Вот мы сбежали, а родители нас ищут, беспокоятся. Мы рисуем картинки, как вернёмся, а нам обрадуются, — на губах у Альбуса застыла нервная, горькая улыбка, а нижняя губа предательски задрожала, — но мы не нужны. Мы никому не нужны.

Что бы подумали сотрудники «Мёрквуд Индастриес», хотя бы мельком увидев эту картину? Всегда такой холёный, уверенный в себе, похожий на наглого породистого сиамского кота, сейчас он снова стал тем Альбусом Поттером, который мёрз в далёкой Чехии и мечтал вернуться к семье. Как будто прежнее имя, названное сестрой, прекратило действие оборотного зелья под названием «успешный предприниматель Даниэль Мёрквуд». Лили села рядом с братом и обняла его за плечи, гладя блестящие чёрные волосы. Братец Альбус, что здесь ещё скажешь? Совсем не изменился, несмотря на весь свой австралийский лоск. Да, жизнь на Гриммо не сахар, она-то знает... Внезапно, от этой мысли Лили застыла и отстранилась. Она знает. Потому что он сбежал и оставил её там. Он почувствовал её настроение и взял себя в руки, высвобождаясь из объятий сестры. Сейчас он скорее напоминал кота, оставленного хозяевами на холодном балконе: хмурый, презрительный, недовольный, скрывающий внутреннюю дрожь за преувеличенным равнодушием.

— Почему ты не нашёл хотя бы меня, Альбус? — Лили вопросительно посмотрела на него. Сигареты закончились, и она растеряно крутила пустую пачку в руках, не в силах сосредоточиться. — И почему перестал общаться с родителями потом, когда вырос? Они же с года твоего выпуска больше о тебе не слышали...

— К родителям вернуться я просто не смог... — Альбус устало потёр переносицу и прикрыл глаза. — Ты понимаешь, физически. Когда у меня дела не складывались, я прогорал, меня подставляли партнёры... я старался ни с кем не общаться, потому что мне было стыдно. Я сказал себе, что вернусь только успешным человеком, и никак иначе! — зелёные глаза недобро сузились, на скулах заходили желваки. — А потом... когда у меня стало получаться, я... — он снова развёл руками, — просто побоялся. Мне хватило тогда увидеть кусочек этого дома в камине, чтобы вспомнить всё. Я как будто боялся заразиться, прикоснуться снова к этому холоду и отчаянию. К этой безнадёжности... — Альбус нервно усмехнулся и закусил губу. — Ты знаешь, я в Австралию уехал только потому, что там всегда солнце!

— А меня ты оставил им в заложниках! — рассердилась Лили, на которую нахлынула волна собственных воспоминай и жалости к себе. — Ты думаешь, что мне было легче? Я... даже не знала, где ты!

— Но я написал об этом родителям в прощальном письме! Я писал, что поступаю в Дурмстранг и...

— «Он написал», — перекривила его Лили. — Альбус, ты правда такой наивный или пытаешься выкрутиться? Конечно, мама мне об этом не рассказала, «чтобы не травмировать психику ребёнка». То есть чтобы я не отправилась тебя искать. А я бы отправилась, если бы знала куда! Ты ведь мог взять меня с собой, в конце концов, — она с укоризной посмотрела на брата. Альбус не выдержал и отвёл глаза. — Неужели ты думаешь, что они бы сошли с ума от горя, вырвали бы себе все волосы или вернули нас домой? — она истерически расхохоталась. — Это пара собак на сене: ни себе, ни другим. Как они друг друга мучают... Могли бы развестись и быть счастливы, как крёстная Луна. Но нет... — в голосе Лили звучала уже почти ненависть, — они предпочитают изменять, возвращать друг друга, бить посуду, насылать сглаз. Зачем им дети с такими мексиканскими страстями? Просто, потому что семья — не семья без детей?..

Лили окончательно выдохлась и уронила голову на руки. Она даже не плакала, просто вспоминала всё, что ей пришлось пережить. Она ушла из дома, как только закончила школу. Работала нянькой у Джеймса и Шиннед, потом — стала сниматься в журналах, участвовать в показах мод, ездить везде, только чтобы поменьше жить в Англии. Два неудачных брака, две попытки суицида, две «чистки» от наркотических препаратов: Лили почти три года сидела на порошке чешуи дракона, а алкоголь и сигареты вообще не считала привычкой. Всего по два, потому что «за двоих». За себя и брата. И каждый раз её мысли возвращались к Розе, которая разрушила их с братом гармонию. Плевать на Скорпиуса, она даже не вспоминала о своём детском увлечении, но Альбус... Он ругался из-за Розы, хулиганил из-за Розы и покинул Лили тоже из-за неё, разрушив то хрупкое равновесие, которое позволяло Лили чувствовать себя счастливой хотя бы в Хогвартсе. Один раз она даже хотела послать ей с совой проклятый артефакт, но побоялась: тогда она была ещё совсем молода и не хотела умирать из-за Обета, данного брату. Кто знает, удержало бы это её сейчас.

Теперь уже брат утешал её, слушая беззвучные сухие рыдания сестры, гладя по огненным волосам. Вообще-то он как раз собирался вернуться в Англию. Не просто победителем, а захватчиком и триумфатором. Чтобы показать всем, что он, Альбус Северус Поттер больше не слабак, который раз за разом проигрывал битву с Малфоем и — какая ирония! — собственной кузиной. «Мёрквуд Индастриез» захватит этот рынок, прижмёт «Уизли Кеир» к стенке и лишит возможности самостоятельно принимать решения. Альбус знал, что Скорпиус и Роза владеют этой компанией почти на равных, ещё около десяти процентов принадлежало родственникам, а двадцать пять процентов — частным акционерам. Вполне достаточно для манёвра. «О чём ты вообще думал, когда связывался с Малфоем? Тем более что я ему помогаю...» — эти слова кузины, врезавшиеся в память, раз за разом отдавались в его сердце болью и яростью. О чём я думаю? О том же, что и всегда: когда-нибудь Малфой ошибётся, а Роза поймёт, что её кузен совсем не так прост...

Альбус не заметил, как мысли увели его далеко от люкса миланской гостиницы, где он находился. Однако ночь была уже на исходе, к огонькам зачарованных светильников прибавлялся бледный утренний свет из окна, а он сидел на белом, засыпанном пеплом диване и гладил по волосам свою сестру-двойняшку Лили Луну Поттер, шепча что-то успокаивающее. Как в детстве. Как после Святочного Бала. Внезапно Альбус решился:

— Лили, а ты хочешь помочь мне отомстить Розе?

Она вскинула на него взгляд зелёных глаз. Лицо Лили осветилось робкой надеждой, которая постепенно разгоралась всё сильнее и сильнее, превращаясь в радость, почти в счастье. Она невероятно похорошела, и могла бы напомнить Альбусу ту, прежнюю Лили, которую он знал, пока не уехал, если бы... Если бы не нотка маниакального азарта, мрачного торжества, проглядывавшая в ослепительной улыбке сестры. Что-то слегка безумное почудилось ему в выражении лица этой женщины, но Альбус отогнал лёгкую тревогу и улыбнулся в ответ.

— Мы победим, Лили. Поверь мне!

— И ты больше никогда меня не бросишь? — Лили недоверчиво заглянула ему в глаза. — И не передумаешь, не пойдёшь на попятную?

— Ни-ког-да, обещаю, — произнёс Альбус и, обняв её спереди за плечи, прижал к себе: всё равно пятна от туши домовики счистят с костюма за пару секунд. — Только, пожалуйста, зови меня пока Мёрквудом, хорошо?

Магический Лондон был затоплен жарой и слухами. Нехарактерная для этих широт средиземноморская погода с безоблачным небом и сухим тридцатиградусным воздухом вынуждала волшебников и волшебниц тренироваться в охлаждающих чарах и забивать до отказа прохладные кафе, заказывая мороженое — и «Ежедневный Пророк», от прочтения которого снова становилось жарко. Шутка ли? Скорпиус Гиперион Малфой баллотируется на должность главы управления Магической Безопасности!

«... Вы слышали? Но это же невозможно! С его-то семейным прошлым!»

«... говорят, что он полностью искупил вину своих предков»

«... почему нет? В конце концов, он почётный гражданин магического Лондона и лучший колдомедик Британии!»

Скорпиус Малфой уже пять лет как не работал в Мунго. Колдохирург и зельевар, он, тем не менее, всему предпочёл диагностический отдел больницы, который расширил до исследовательского центра. Спустя какое-то время, этот центр выделился в самостоятельное учреждение, которым и заведовал Малфой. Здесь лечили жертв экзотических и экспериментальных заклятий, а также разрабатывали новые методы магического наркоза, позволявшие сохранять стабильное состояние пациента дольше обычного. Впрочем, по-другому они вряд ли смогли бы работать, поскольку на установление точного диагноза и подбор лечения у команды доктора Малфоя иногда уходило по двое-трое суток. Зато им чаще всего удавалось избежать осложнений, связанных с ослаблением магического потенциала, которые часто возникали при экспресс-лечении. Центр финансировался международными грантами, но сотрудников Скорпиус принципиально набирал только в Мунго, за что позволял колдомедикам постоянно привлекать себя для консультаций, чем те беззастенчиво пользовались.

«... а причём здесь вообще Магическая Безопасность?»

«... так в том-то и дело, что не при чём! Значит, получив эту должность, он не сможет лоббировать интересы своей компании».

«... как будто ему это необходимо! У них с женой и так вся Британия в кармане! Про её семью вообще молчу... Я Вам точно говорю: если бы гоблины не держали Гринготтс, быть Уизли ещё и банкирами!»

Роза Уизли и Скорпиус Малфой поженились пятнадцать лет назад, принеся друг другу брачные обеты в поместье Лавгудов, теперь уже Саламандеров. Роза, получившая титул «леди Малфой», умудрилась при этом оставить свою девичью фамилию, вызвав слёзы умиления у отца и сдержанное ворчание свёкра. Зато этой фамилией теперь называлась их фирма, потому что, как шутил Скорпиус, словосочетание «Малфой Кеир»* в глазах общественности приравнивалось к чёрному солнцу и сухой воде. Фотогеничная пара исследователей-предпринимателей часто красовалась на обложках журналов от «Ведьминого досуга» и «Колдовского дизайна» до «Финансового Пророка».

Но сейчас со второй страницы газеты Скорпиус взирал в гордом одиночестве. Сухие факты из жизни и колдография пятилетней давности, на которой улыбающийся доктор Малфой перерезает ленточку на открытии «Диагностического центра Колдомедицины им. проф. С. Снейпа». Скорпиус любил такие широкие жесты, и не отказал себе в удовольствии увековечить имя «лучшего зельевара за всю историю, чья жизнь и судьба тесно связаны с задачами нашего центра», как он отозвался о Снейпе в интервью.

— Скорпиус, не могу поверить, что ты баллотировался в Министерство! — Роза свернула «Пророк» и подняла взгляд на мужа, застёгивающего верхнюю пуговицу, стоя перед большим зеркалом в спальне. — Это же... не совсем то, к чему ты стремишься, не так ли?

— Совсем не то, — едва заметно поморщился Скорпиус и перевёл взгляд с себя на отражение жены, с ногами забравшейся в кресло. На Розе был шёлковый халат лавандового оттенка, а волосы падали на плечи тем спутанным водопадом кудряшек, который особенно ему нравился. Ничего он не любил так, как эти полчаса после пробуждения, когда Роза ещё не успевала до конца «привести себя в порядок», то есть перестать быть естественной и начать выглядеть «безупречно». Особенно бесили Скорпиуса заклинания укладки волос, но «глава косметической компании Розалин Уизли», похоже, считала своим долгом быть лучшим рекламным плакатом своей продукции. Он взял со столика запонку и продолжил: — Они выдвинули меня сами. Министр Магии ещё дождётся от меня Авады из-за угла, вот увидишь.

— И тебе совсем не лестно, что он выдвинул твою кандидатуру? — Роза удивлённо склонила голову набок.

— Лестно?! — Скорпиус яростно вдел запонку и обернулся. — Этот... интриган почтенного возраста меня буквально подставил. Представь себе, как теперь будут стараться мои «конкуренты». А журналисты? О... они не откажут себе в удовольствии перетряхнуть всю мою биографию. И не только мою... — он посмотрел на Розу, подошёл и присел прямо на ковёр рядом с женой. Взял её руки в свои и поцеловал. — Боюсь, что теперь мы станем знаменитостями, Роза. В смысле, достойными «Волшебных сенсаций». И заранее прошу тебя простить за всё.

— Не волнуйся, — Роза рассмеялась и запустила руку в его волосы. — Что такого я о тебе не знаю? Да и о себе тоже... Мы — скучные люди, Скорпиус. Наша жизнь состоит из работы, исследований, секса и сна. Зацепиться не за что...

Скорпиус, наверное, был слишком мнительным. Но в иронии жены ему послышалось не только стремление его утешить, но и лёгкая нотка грусти. Он знал её причины, но не собирался портить себе настроение очередным обсуждением, тем более — сейчас.

— Высокооплачиваемой работы, успешных исследований, крепкого сна и прекрасного секса, — шутливо поправил он, делая вид, что не заметил перемены настроения Розы. — Знаешь, по-моему, никто бы не отказался так заскучать.

Сейчас он жалел только о том, что у него нет под рукой Хроноворота. Это настоящая подлость, что в «Снейп-Центр» он отправлялся раньше, чем она в здание «Уизли Кеир», к которому давно и прочно прикрепилось прозвище «Башня из слоновой кости». Маглы видели в нём одно из многих обычных офисных зданий в сити. Или... Скорпиус мог попросить Розу поехать в центр с ним, всё-таки жена была в первую очередь учёным и только во вторую — менеджером. Поучаствовала бы в тестировании «Сна Авалона». Но нет, сегодня у неё важная деловая встреча, а у Скорпиуса времени только на один поцелуй и не секундой больше.

____

* имеется в виду английское «Care» — уход, забота, чуткость.

* * *

— Стелла, что у нас сегодня? — Скорпиус Малфой открыл дверь отделения срочных случаев и едва не столкнулся со своим заместителем — Стеллой Ковальски. Женщина грустно покачала головой и возмущённо раздула ноздри, в одну из которых было вдето металлическое колечко.

— Ещё четырнадцать случаев, доктор Малфой. Все младше семнадцати.

Магическую Британию охватила эпидемия. Не драконьей оспы или водяной чумы, нет: это был обычный магловский грипп. Обычный? Для маглов — вполне, но для магов он был новым и разрушительным. Воспитанный магловскими антибиотиками, он сокрушал защитные системы организма в считанные часы. Сами антибиотики на новый штамм уже давно не действовали, а магических средств лечения не существовало в принципе: маги никогда ещё не стояли перед угрозой смерти из-за чего-то, отдалённо напоминающего простуду. Впрочем, от магловского гриппа умирали редко. Гораздо чаще — полностью теряли способность к магии. Восемь из десяти переболевших становились сквибами. Поражал грипп в основном детей. Детей из магических семей, которым больше не суждено было стать волшебниками.

Единственным средством, которое помогало в 90% случаев, было зелье, сваренное персонально для данного человека. Оно не хранилось, а варить его надо было три дня. Начать принимать зелье следовало не позже, чем через четыре дня после заражения, а это означало, что у колдомедиков в запасе были всего одни сутки, чтобы выявить болезнь и положить ребёнка в карантин, взяв образцы его тканей, чаще всего волос, полученных до заболевания. Сутки, за которые родители могли ошибочно напоить его бодроперцовым или общеукрепляющим, которые, в сочетании с гриппом, лишали магии мгновенно. Снейп-Центр и Мунго работали на износ с раннего утра до позднего вечера. И это с учётом того, что кто-то должен был учить варить это зелье медиков из других городов. Кто-то должен был регулярно объяснять родителям, как важно постоянно следить за состоянием здоровья детей и не надеяться, что жар и насморк были вызваны всего лишь простудой. Наконец, заготавливать компоненты для зелий тоже необходимо было постоянно...

— Это какое-то магловское бактериологическое оружие, — в сердцах бросил Малфой ближе к вечеру, готовя очередную порцию зелья для «пациента № 28»: работы было так много, что запоминать подопечных по именам ни времени, ни желания не было. Оставались только номера на пробирках, не позволявшие перепутать индивидуально составленные микстуры. — Проклятый грипп, который они сами вырастили в из мышонка в тигра, делает нас похожими на них, только слабее!

Один из врачей отделения, Лоренна Поттер, дочь Джеймса и Шиннед, закончившая академию при Мунго всего несколько лет назад, кинула на него предостерегающий взгляд.

— Доктор Малфой, напомните мне, что бы я показала Вам сегодняшний вечерний «Пророк».

— Доктор Поттер, напомните мне, почему Вы больше заинтересованы современным печатным словом, чем теми рукописями, которые Вы должны были изучить, — отрезал Малфой. — Если Вас волнует судьба Центра, то могу добавить, что к нам люди попадают не в том состоянии, чтобы верить слухам.

Малфой и так знал, что могли написать в «Пророке». Когда эпидемия только началась, он, будучи на Медицинском Магическом Конгрессе, нелестно отозвался о работе немецкого и чешского представителей Магического Здравоохранения, обвинив в эпидемии их ведомства. За то, что во время магловской Второй Мировой они позволили придумать пенициллин. Маглов можно было подтолкнуть к гомеопатии или использованию веществ типа лизоцима, но оба этих направления слишком близко подходили к Зельеварению и Алхимии, и маги испугались за сохранность своих секретов. Не хотели лишней огласки, ведь обладатели «особых способностей» и так привлекали к себе слишком много внимания в то время. Итог — с их лёгкой руки, маглы, не умеющие останавливаться ни на чём, экспериментируя с антибиотиками, невольно создали десятки таких болезней, как магловский грипп...

Малфой так и не принёс извинений. Конечно, теперь, когда его прочат в Министерство, журналисты были бы ленивыми флоббер-червями, если бы не докопались до этого. Но всё-таки категоричность и нелепость заголовка слегка удивили Скорпиуса.

«Скорпиус Малфой: маглы угрожают магическому потенциалу наших детей!»

«Начинается», — подумал Скорпиус и, всё ещё сжимая ненавистную газету, снова заглянул в отделение срочных случаев. Здесь были дети, идущие на поправку, были те, кому диагноз ещё не поставили, а в соседнем помещении — спящие в магической коме в ожидании зелья. Сонные заклятия замедляли распространение болезни, но не могли затормозить полностью, поэтому единственной задачей, на которую Малфой бросил сотрудников помимо изготовления индивидуальных микстур, была разгадка старинного заклятия «Сон Авалона». Упоминания о нём встречались даже в магловских сказаниях, а одним из авторов, судя по всему, был сам Мерлин. «Сон Авалона» как бы останавливал время для процессов в теле. Да, именно этого им и не хватало в сражении с «магловской чумой»: времени... Только из-за «Сна» он согласился взять в штат Лоренну, владевшую гаэликом и другими старинными языками Магической Британии. Ему было всё равно, что её фамилия Поттер и что она постоянно лезет не в своё дело, как сегодня, главное, что бы Лоренна смогла расшифровать древние записи и найти среди них ответ.

Осторожно-осторожно он заглянул в палату. Эта часть отделения предназначалась для самых маленьких детей из тех, кто уже начал принимать микстуру. Кому-то было пять, кому-то десять, но никого старше одиннадцати: Хогвартс они ещё не видели. Хотелось бы думать, что ещё увидят... Позавчера ректор школы Луна Саламандер показала ему Книгу Записи Волшебников. На новых страницах были места, где между ровными строчками зияли пробелы: волшебники, чьи фамилии были записаны здесь раньше, стали сквибами. В больнице Скорпиус чувствовал себя спокойнее: там был шанс бороться и победить. Но, глядя, как выцветают чернила на страницах Книги Записей, он ощутил себя беспомощным. Даже когда волшебники умирали, имена не стирались из книги... почему же потеря способностей вычёркивала их навсегда? В глазах Скорпиуса такое забвение было в чём-то даже хуже смерти.

До ушей Скорпиуса донеслись тихие голоса и приглушённый — чтобы не мешать тем, кто в соседних палатах — смех. Как он и ожидал, с детьми оставалась Стелла: она сидела, окружённая маленькими волшебниками, вязала что-то жёлто-пёстрое и рассказывала им сказки на ночь. Конечно, заведующая отделением была вовсе не обязана, словно дежурная медиковедьма, сидеть с пациентами, но Стелла делала это добровольно. Защитившая работу по магии эмоций, она верила в роль «настроя» при выздоровлении больше, чем в любые зелья. И действительно: её оптимизм и энтузиазм успокаивали детей, из-за карантина впервые оказавшихся вдалеке от родителей, а шарфики странных, но весёлых расцветок, которые она вязала, после окончания срока госпитализации дети уносили с собой и берегли как драгоценность. Она никогда не пользовалась зачарованными спицами, да и её истории, хоть и были волшебными и чудесными, не касались темы магии, как таковой. Потому что Стелла слишком хорошо понимала, что означает фраза «помогает в 90% случаев»: даже если всё пройдёт хорошо, кто-то из этих детей, возможно, никогда не сможет колдовать. И не стоило затрагивать эту тему, пока было неизвестно, как всё прошло.

Выйдя и прикрыв за собой дверь, Скорпиус трансгрессировал домой. «Вечерний Пророк» почему-то волновал его уже не так сильно, как несколько минут назад.

* * *

Секретарь генерального директора «Уизли Кеир», Миранда Стил не могла найти себе места от возбуждения. Она поглядывала то на каминную полку из чёрного гранита, то на песочные часы, то на вид магического и магловского Лондона, открывавшийся из окна пятидесятого этажа «Башни из слоновой кости». Всего одна фраза, рассеяно брошенная начальницей: «В три часа у меня назначена встреча с Мёрквудом. Он появится здесь», — заставляла Миранду то и дело смотреть на мелкий жемчужно-белый песок, слишком медленно опускавшийся в нижнюю чашу. Неужели совсем скоро она наконец-то увидит того самого Мёрквуда?

Мёрквуд сделал то, что не удавалось никому до него. Нет, дело было не в том, что холдинг «Мёрквуд Индастриез» завоевал австралийский, новозеландский и часть ключевого канадского рынка всего за пять лет. Мёрквуд прославился чем-то гораздо более сложным — он сумел остаться тайной для вездесущих журналистов. Баснословно-дорогие, долговечные и индивидуально составленные Чары Невыразимости не позволяли запечатлеть его. Ни на колдографиях, ни на магловских снимках и видеозаписях, ни даже в воспоминаниях лицо Мёрквуда не проявлялось, его окутывал серебристый туман, как будто на фото упал солнечный блик. По поводу странной причуды бизнесмена ходили самые невероятные слухи, тем самым дополнительно подогревая интерес и к его компании. И вот теперь...

Замечтавшись, Миранда не заметила, как вожделенное время настало. Пламя в камине сменило цвет на бирюзовый, над каминной полкой в воздухе повисла надпись «Даниэль Мёрквуд», и из огня на ковёр шагнула фигура в дорожном плаще, видимо, защищавшем от пепла костюм. Лицо фигуры было скрыто в тени капюшона. Едва не ударившись в спешке об угол стола, Миранда постучалась в дверь хозяйского кабинета и пискнула: «Госпожа Уизли, к Вам мистер Мёрквуд». Прибытие гостя, одетого, как лодочник Стикса, буквально застало секретаря врасплох. Хозяйка вышла из кабинета, а гость, одним взмахом руки избавившись от растаявшего в воздухе плаща, сделал шаг по направлению к ней.

— Мисс Уизли? — гость говорил с чистейшим британским произношением, но вкрадчивый баритон и неожиданные интонации создавали впечатление акцента, ни то немецкого, ни то французского. Во всяком случае, звук «л» он произносил слишком мягко, как «ль».

— Леди Малфой, — холодно поправила пришельца Розалин Уизли. Миранда округлила глаза: она не могла вспомнить, что бы её начальница использовала свой титул на работе. Ещё более непривычным для Миранды был ледяной тон, которым была сказана фраза. Розалин разговаривала доброжелательно даже со своими конкурентами, что, впрочем, отнюдь не облегчало участь последних. — Мистер, — она выдержала паузу, — Мёрквуд?

— Абсолютно точно, — пришелец широко улыбнулся, показав крепкие белые зубы: передние чуть крупнее обычного, между ними была заметна небольшая щёлка. — Надеюсь, наши отношения станут гораздо более плодотворными, чем до этого, — с этими словами он протянул ей руку для рукопожатия.

— Возможно, — Роза демонстративно проигнорировала намёк, явственно прозвучавший в слове «отношения», и вложила свою руку в его. Мёрквуд, с неожиданной ловкостью перевернул её руку ладонью вниз, поднёс к губам и поцеловал. На лице Розы не дрогнула ни одна чёрточка. Она не собиралась с выражением оскорблённого достоинства вырывать руку из его ладоней, словно дебютантка на балу. Вместо этого равнодушно констатировала: — Если с взаимными любезностями покончено, прошу Вас пройти в мой кабинет, — после чего резко развернулась на каблуках и направилась обратно в кабинет. Мёрквуд последовал за ней, лениво скользнув взглядом по обстановке приёмной. На Миранде, сидевшей за столом и украдкой следившей за поведением бизнесмена, его взгляд на секунду задержался. Мёрквуд сощурился, как сытый кот, заметивший в кустах канарейку, и чуть-чуть, самыми уголками губ, улыбнулся. Что-то в его взгляде заставило Миранду смущённо отвести глаза.

Оставшись наедине со своими эмоциями и в который раз убедившись, что подслушивать под дверью любого Уизли неэффективно, мисс Стил решила хотя бы воспроизвести в памяти образ «загадочного Даниэля Мёрквуда», раз ей выпала редкая удача получить столь эксклюзивное воспоминание, которым, правда, даже с подругой не поделишься. Итак, таблоиды не врут, и он действительно исключительно красив: длинные ресницы, густые, чёрные и прямые, как стрелы, мягкая, аккуратная линия носа со слегка выпуклой спинкой, очерченные скулы, чувственные полные губы со скульптурно-чёткой верхней линией... Великий Мерлин, а эти движения, эта пластика... Последний раз Миранда была настолько близка к состоянию фанатского безумия, когда в Эдинбург приезжала известная рок-группа «Моё проклятие». Сейчас ей снова хотелось завизжать, забросать орхидеями «предмет страсти», а потом попросить как минимум автограф. Ей уже давно не пятнадцать, а обаятельный мужчина в кабинете начальницы был главным конкурентом компании, где она работала, но... Какое это имело значение?

Женщина, стоявшая по другую сторону двери кабинета, могла бы добавить к портрету посетителя совершенно другие детали: «... неровные нижние зубы, стоящие в шахматном порядке, безвольный подбородок и слишком маленькие, по-детски округлые ушки...» Именно так, «ушки». Уменьшительно-ласкательные суффиксы в словах и даже мыслях Розы Уизли предвещали грандиозный «разбор полётов». И действительно, едва за гостем закрылась дверь, она подошла к своему рабочему столу, резко обернулась и, опираясь на столешницу ладонями, произнесла властным, не терпящим возражений тоном, сделавшим бы честь любой выпускнице Слизерина:

— Как ты это объяснишь, Альбус Северус Поттер? Почему я имею честь принимать у себя некоего «Даниэля Мёрквуда»?!

На её оппонента это не произвело впечатления. Он недоумённо повёл бровями и произнёс, не спеша прохаживаясь по кабинету:

— Возможно, потому, что «земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу»*. Это имеет значение? — у него была раздражающая и смущающая собеседника привычка проводить кончиками пальцев по предметам, находившимся в зоне досягаемости. Вот он обвёл указательным пальцем линию каминной полки, а вот — легонько провёл ладонью по спинке кресла для посетителей. Роза поймала себя на том, что невольно следит за его движениями. — Можешь называть меня Альбусом, но вообще-то я Даниэль и останусь именно им. С этим именем у меня связано гораздо больше приятных воспоминаний, — он на секунду задержался у окна и окинул взглядом город, лежавший внизу. «Это именно тот ракурс, с которого я хочу видеть Лондон. Каждый день», — подумал Альбус и прищурился.

— Отлично! Тогда о чём ты собираешься говорить со мной, Даниэль? — Роза резко развела руками, так, что браслеты на её запястьях угрожающе зазвенели.

— О нас, — лаконично пояснил с Альбус и сел в предложенное кресло, закинув ногу на ногу.

— В смысле? — Роза опять проигнорировала раздражающую двусмысленность его речи.

— Ты не хочешь ничего узнать о моём тернистом предпринимательском пути, о моей судьбе и жизни, возрыдать друг у друга на плече, в конце концов, как полагается родственникам, встречающимся после долгой разлуки, Роза? — Альбус призывно раскрыл объятия, как будто действительно собирался воспроизвести сцену из мыльной оперы. — Великий Мерлин, я-то надеялся тебя удивить...

— Удивил, — кивнула Роза, предпочитавшая не разбираться в буре эмоций, поднятых в её душе этим неожиданным визитом. — Правда, родственники, как правило, не начинают с того, что пытаются захватить твой сектор рынка.

— Виноват, — плутовато усмехнулся предприниматель. — Но я не собираюсь ничего захватывать! Я принёс мир и сотрудничество, — он извлёк из складок мантии объёмистую папку с документами и пояснил: — Наше предложение. Что до «захвата»... Как ещё можно привлечь внимание крупной корпорации, если не попыткой наступить ей на хвост? Стала бы ты иначе со мной сотрудничать? — он сцепил руки за головой и улыбнулся, глядя куда-то в потолок.

— А кто говорит, что я собираюсь с тобой сотрудничать? — абсолютно неуместная, безмятежно-расслабленная поза предпринимателя заставляла Розу быть более резкой, чем она привыкла: складывалось впечатление, что её визави настолько уверен в успехе, что может себе позволить относиться к этой встрече, как к игре. — Переговоры ещё не означают согласия. Всё зависит от того, что именно ты можешь нам предложить.

Однако беглый осмотр документов показывал достаточно радужную картину: «Мёрквуд Индастриез» предлагали сотрудничество в работе с мелкими и средними клиентами, а также — часть своих активов и доступ на рынок Австралии, в обмен на каналы поставок на Британских островах и в Ирландии. После двухчасового изучения поступившего предложения, Роза отправила пакет документов в юридический отдел. На полный анализ возможных последствий предлагаемого договора должно было уйти не меньше месяца. Альбус хмыкнул.

— Надеешься на знания наёмных работников?

— Судя по тому, как ты это говоришь, ты сам юрист? — Роза приподняла бровь. Впервые за эти сто двадцать минут она спросила о чём-то, не относящемуся к бизнесу. Теперь, когда решение экономических вопросов было отложено, а юридических — делегировано, из-под её деловой собранности невольно начинало пробиваться любопытство.

— Адвокат, — кивнул Альбус. — Как и моя жена, — странно, когда Роза просматривала досье Мёрквуда и читала, что он женат на бывшем судебном защитнике Мари Лэфей, она почти не обратила на это внимание. Но теперь, когда слово «жена» произносил Альбус, это звучало совсем иначе. Кузен, между тем, продолжал: — В Австралии нельзя полагаться на тех, кто умнее тебя: это неосторожно. Приходится контролировать ключевые моменты. А в остальном это чудесная солнечная страна. Знаешь, тени в полдень исчезают. Вот и прошлое... — он сделал неопределённый жест рукой, — такая же тень. Известная фамилия, например. Без этого гораздо легче, — он улыбнулся «профессиональной деловой» улыбкой и поинтересовался: — Я ответил на твои вопросы?

Пытаясь скрыть досаду от того, что он так точно просчитал, что она собиралась спросить, Роза усмехнулась.

— Ты выбрал профессию, где важно умение заговорить зубы и закрыть глаза людей на те подробности, которые замечаешь сам. После чего прославился, как человек, постоянно заключающий рискованные сделки, но всегда извлекающий из них прибыль. И почему я не удивлена? Держу пари, ты отличный игрок в магический покер, Даниэль!

Брови кузена поползли вверх с выражением крайнего изумления: она явно попала в точку. Ничего незначащая догадка, брошенная наугад версия, но, видя его удивление, Роза почему-то сразу же почувствовала себя гораздо свободнее.

— Если возникнут какие-то вопросы по контракту, я, мой муж или наши юристы свяжутся с Вами, мистер Мёрквуд, — Роза ослепительно улыбнулась и встала из-за стола, давая понять, что аудиенция окончена.

— Как скажете, леди Малфой, — Альбус отвесил изящный, но не лишённый издёвки поклон, и добавил чуть тише: — Но с тобой, кузина Роза, я думаю, мы встретимся гораздо раньше!

С этими словами он достал из кармана уже знакомого вида бирюзовый конверт, бросил его на стол Розе и, даже не попрощавшись, резко развернулся, бросил в камин пригоршню Летучего пороха и исчез. На конверте значилось «открыть через 24 часа».

____

* игра слов: Mirkwood по-английски «мрачный лес». Читателям «Властелина колец» и «Хоббита» это название известно (в переводах, как правило, «Чернолесье» или «Чёрная пуща»). Что касается цитаты, то она, как известно, взята из вступления к «Божественной комедии» Данте.

* * *

В конверте было приглашение. Координаты трансгрессии прилагались, но даты не было. Её Альбусу ещё предстояло вписать, пользуясь Протеевыми Чарами. Потому что встреча обязательно должна была выпасть на день, а точнее — вечер, когда Скорпиуса Малфоя не будет дома. В том, что такая возможность появится уже на этой неделе, можно было не сомневаться. Другое дело — примет ли она приглашение? Здесь Альбус надеялся вовсе не на себя, а на то, что где-то в глубине безупречной и собранной «Леди Малфой» ещё осталось место для Розы с её природным любопытством. Только оно, будучи подогрето скукой, бессонницей и одиночеством, даст ей повод согласиться. Альбус действительно прекрасно играл в покер и умел повышать ставки с непроницаемым лицом, когда только возрастающее внутреннее волнение сигнализировало, насколько далеко он зашёл. Сейчас волнение было очень сильным. Но ведь не зря говорят, что самая уязвимая часть любой защиты это «человеческий фактор»! Мысль о следующей неделе так сильно поглощала его, что за ужином Альбус буквально «выпадал» из разговора и пару раз ловил на себе обеспокоенные взгляды Мари. Впрочем, её он сумел успокоить...

Глубокой ночью, оставив мирно спящую жену и надев халат, он спустился к себе в кабинет, в надежде спокойно поразмышлять. Там его и застала Лили. Предприниматель был в такой глубокой задумчивости, что даже не отреагировал на неё, пока она не помахала рукой у него перед глазами.

— Как всё прошло, братец?

Альбус устало потёр переносицу и вздохнул.

— Нормально. Главное — положить начало.

— Жаль, что меня там не было! — Лили довольно расхохоталась. — Представляю себе лицо кузины Рози, когда она тебя увидела! Уже это должно было полностью вывести её из рабочего режима, а если ты пустил в ход своё обаяние...

— Замолчи! — резко оборвал её брат и, после паузы добавил: — Мы касались только сугубо деловых моментов. Теперь у нас есть месяц на осуществление плана... — он нервно сжал подлокотник кресла, — и на то, о чём говоришь ты — тоже. Но я не хочу так это обсуждать.

Лили изобразила на лице удивление и передёрнула плечами.

— Альбус? Ты что, до сих пор сохнешь по своей Снежной Королеве? Я думала, ты давно с этим покончил... — она наивно захлопала ресницами и, присев рядом с братом, заглянула ему в лицо. Альбус презрительно скосил на неё взгляд и отрывисто бросил:

— Лили, не говори чушь. Чувства здесь не при чём. Просто... — он соединил кончики пальцев и посмотрел куда-то вдаль, как будто разговаривая не с ней, а с самим собой, — она очень сильный противник, гораздо более сильный, чем раньше. Умная, жёсткая, с железной волей и принципами. А сломить волю женщины с принципами можно только одним способом... — его голос упал почти до шёпота, — разбив ей сердце.

* * *

— Ну и как там этот Мёрквуд? — поинтересовался Скорпиус, с привычным удовольствием уничтожая причёску жены и возвращая её волосам естественность. — На кого он похож?

«На нахала с повадками дешёвого соблазнителя, безотказно действующими на секретарш и продавщиц. И, кстати, это мой пропавший кузен Альбус», — так могла ответить ему Роза. Но сказала совсем другое:

— На мутное облако Чар Невыразимости. Он только говорил со мной из камина и передал папку с предложением сотрудничества. Наши юристы её проверяют, — она встряхнула волосами и подумала о бирюзовом конверте, лежавшем в ящике стола. Надо было его уничтожить. Но сначала прочитать. Завтра. Посвящать Скорпиуса пока было рискованно: если он заподозрит, что в переговорах замешан Альбус Поттер, то прекратит всякое сотрудничество, даже не посмотрев на условия. — А что у тебя?

— Проклятый грипп, — коротко бросил Скорпиус. Нет, этим ограничиться было нельзя: всё равно Роза узнает, тем более, что уже завтра публикаций станет больше... И добавил: — И проклятые газетчики! — он высвободился из её объятий и подошёл к столу, чтобы взять «Пророк» и отдать жене. Роза принялась за чтение злосчастной статьи, стремительно перебегая взглядом со строки на строку. Наконец, она закончила читать и отбросила газету прямо в камин. Её взгляд пылал возмущением.

— Лжецы! Ты не мог этого сказать! Мы потребуем проверки Веритасерумом и опровержения! — Роза тяжело дышала, слегка раздувая ноздри, похожая на венгерскую хвосторогу, охраняющую гнездо: секунда и из ноздрей вылетит смертельное пламя и спалит обидчика.

— К сожалению, мог, — печально улыбнулся Скорпиус. — Я действительно говорил что-то насчёт «магловского бактериологического оружия»... Но обвинял во всём немецкое управление Магического Здравоохранения, а вовсе не маглов. Это только начало, Роза. Я ведь предупреждал...

— И ты предлагаешь с этим смириться?! — Роза встряхнула головой, и её волосы кометой рассыпались по спине. — Как они могут писать такое про тебя?

Она снова, как утром, запустила пальцы в его волосы и на секунду замерла, пристально глядя ему в глаза. А потом принялась покрывать его лицо быстрыми, отчаянными поцелуями, словно стремясь отвести беду. Она распахнула на нём рубашку, цепляясь, почти царапая кожу острыми коготками, перебегающими по телу с беспокойной торопливостью, как будто наперегонки с тревожными мыслями. Её губы были горячими и сухими, как в лихорадке, пока она продолжала быстро, отрывисто целовать его и сбивчиво шептать: «я не позволю им», «я всё сделаю, чтобы...» С последним «они ещё заплатят...» она притянула его к себе, жестом утопающего, вцепляющегося в спасительный бортик.

Скорпиус не мог не поддаться этому горячечному, бешеному доказательству любви, в котором, впрочем, злости на газетчиков было гораздо больше, чем нежности к нему. Забыться, отгородиться от всего мира, чувствовать только её живой огонь: ярости, страсти, решимости. Никогда до этого он не позволял жене защищать его. Или жалеть, тем более так. Никогда он не чувствовал себя настолько зависимым от того, что хотя бы один человек верит ему во что бы то ни стало. Держать её в объятиях, чувствовать запах листвы, идущий от тёмных волос. Это было как зелье сна без сновидений, прогоняющее любую душевную боль, дарящее покой и блаженную невесомость гаснущего сознания. Обо всём можно было подумать потом...

Иногда Скорпиусу казалось, что он любил её даже тогда, когда они ещё не были знакомы. Краткие моменты счастья и небо над вересковыми пустошами говорили её голосом и смотрели её глазами. А когда на платформе 9 и 3/4 он увидел голубоглазую девочку, которая хитро улыбнулась ему перед тем, как отвернуться, мир как будто встал в фокус. Он всегда любил Розу Уизли. Но, проснувшись поздно ночью, и различая во мраке едва подсвеченной луной спальни её очертания, Скорпиус Малфой со священным ужасом и внезапно накатившей нежностью понял, что, ко всему прочему, она ему необходима. И что если однажды её не будет рядом, он просто умрёт.

Мягкая приятная дремота охватывала Розу со всех сторон, вызывая блаженное ощущение парения. Она сладко потянулась и перекатилась на спину, медленно открыла глаза... Яркое, почти полуденное солнце и звенящая тишина, царившая в доме, заставили её рывком сесть на постели, поморщившись от звёздочек, полыхнувших и пропавших перед глазами из-за слишком резкого перехода от сна к яви. Особняк молчал по-особенному, так, что Роза даже не усомнилась, что она в доме одна. А это означало, что Скорпиус ушёл, не разбудив её, даже не пожелав «доброго утра»... Роза рассеянно погладила гладкую ткань простыни. Ушёл. Ничего не сказав, не предупредив. Тишина дома, казалось, медленно разливалась у ножек кровати, ползла всё выше, забираясь прямо в душу, до отказа наполняя её своим звоном. Это тревожное ощущение заставило Розу встать и открыть окно. Вместе с прогретым летним воздухом в дом хлынули запах луговой травы и пение птиц. Опираясь на подоконник, она глубоко вдохнула, пытаясь прогнать мрачные мысли. «Успокойся, Роза, это просто нервы. Видишь, мир ещё вертится. Пока что».

Роза едва успела переодеться, когда в комнату залетел угольно-чёрный филин Арбалет, почтовая птица Скорпиуса. «Великий Мерлин, как же мне надоели письма», — думала Роза, яростно расчёсывая волосы и недобро посматривая на птицу. Филин меланхолично, по-малфоевски прикрыл глаза, терпеливо дожидаясь, пока она закончит и отвяжет письмо. Но стоило Розе освободить его от свитка, как Арбалет мгновенно взмыл в воздух и улетел. «Значит, Скорпиус не хотел, чтобы я отвечала сразу», — Роза произнесла это вслух, как будто надеясь отогнать своим голосом тишину, и развернула свиток:

Роза,

Я собираюсь повлиять на т.н. «общественное мнение», для чего задействую некоторые старые связи. Это может затянуться, так что сегодня вечером меня не жди, буду только завтра. Через Патронус со мной лучше не связываться, если будет что-то совсем серьёзное — используй Протеевы Чары. В клинике за меня остаётся доктор Ковальски. Какие бы публикации ни появлялись, не давай официальных комментариев и не разговаривай с журналистами!! Если этим заинтересуются в правлении, ссылайся на меня и моё право вето.

Скорпиус.

P.S. Не пытайся вмешаться в это сама или привлечь кого-то из Уизли! Люди, с которыми я буду разговаривать, вряд ли согласятся со мной сотрудничать, если узнают, что твои родственники в этом тоже заинтересованы.

Ни единого живого слова, никаких объяснений, только приказы, запреты и восклицательные знаки. «Сегодня вечером меня не жди». Горячие, злые слёзы медленно-медленно навернулись ей на глаза. Он сбегал. Снова. Проклятый слизеринский характер волка-одиночки, который никогда не изменит своим привычкам. Так было всегда. Закрытый, застёгнутый на все пуговицы, не позволяющий другим помогать, Скорпиус мог быть только победителем. Проигрывая, он искал пути или исправить, или отомстить, или забыть — и находил их, ещё бы не найти. Хозяин положения, в совершенстве знающий и умеющий всё, что нужно магу, чтобы считать себя почти неуязвимым, он не нуждался ни в помощниках, ни в советчиках. Это он мог быть великодушным, сильным, нежным, защитником, гением... умеющим отдавать, но не принимать.

Скорпиус боялся только одного — новой Волшебной Войны, или просто очередной волны гонений. «Кто бы ни начал, Роза, кто бы ни победил, мы будем в опасности. Потому что кто-то из наших друзей окажется по ту сторону, а кто-то из врагов — по эту». Она пробовала возражать, приводила в пример Саламандеров, ведь муж Луны был чистокровным, как и она сама, но это не мешало им жить, работать, рожать детей, без всякой оглядки на политику. И слышала в ответ: «Чистокровным и маглорождённым проще выбирать. Всё, что им надо — держать руку на пульсе истории и иметь надёжный портал, ведущий куда-нибудь в Аргентину». Он как будто ждал год за годом, когда судьба опомнится от благодушной дрёмы, и он станет персоной нон-грата. Какой же наивной была Роза, когда думала, что он отпустит свой страх и позволит ей стать ближе хотя бы тогда, когда его опасения оправдаются. Позволил. Но сразу же опомнился.

Роза подпалила письмо заклинанием. Посмотрела, как оно догорает, и снова отправилась в душ. Она и так опоздала в офис, потому что проспала, а теперь ей было просто необходимо прийти в себя. Собиралась она с особой тщательностью, даже накрасилась сильнее обычного, отгораживаясь от мира маской спокойной деловой женщины. Выпрямила волосы до состояния гладкого шёлка, уложив их в идеальный пучок: в мерлиновых тапочках она видела «естественность», если она сейчас будет естественна, то просто расплачется.

_____

* Устойчивое фразеологическое выражение, послужившее названием песни Leonard Cohen и одноимённого фильма. Дословно переводится, как «примите этот вальс», а по смыслу означает нечто среднее между «достойно встретим любое приключение, посылаемое судьбой» и «расслабься и получи удовольствие».

* * *

— Розалин, Вы видели сегодняшние газеты? — Рудольф, финансовый аналитик и главный помощник Розы в делах, сокрушённо покачал головой. Его кустистые седые брови нахмурились, напоминая двух ощетинившихся дикобразов. Пожилому финансисту, помнившему времена, когда репутация строилась всю жизнь, а разрушалась одним неосторожным поступком, было психологически сложно понять законы нового времени. Из-за сотой части напечатанного сегодня, в прежние годы можно было пустить себе Аваду в висок!

Роза ободряюще ему улыбнулась и пожала плечами.

— Мистер Малфой мне запретил, Рудольф. Никаких газет, никакого общения с журналистами, — Роза изо всех сил старалась говорить уверенно и беззаботно. — Я полагаю, это означает, что у мистера Малфоя уже есть определённый план действий.

— А когда об этом узнаем мы? — Рудольф немного успокоился: лучше, чем господин Малфой, не сможет справиться и целый офис.

— Я полагаю, завтра-послезавтра, Рудольф, — Роза снова улыбнулась. Высокий пост лишал права на истерику. Её муж и деловой партнёр держит ситуацию под контролем, иначе и быть не может. «Ничего особенного не произошло, мы просто занимаемся обычными делами». — Как сегодняшние котировки? Как анализ предложения «Мёрквуд Индастриез»?

— Незначительный рост, Розалин. Отголосок сообщения о новой версии Эмпатических Чар, которые нам заказало Министерство. Для этого времени года прогноз отличный, так что сентябрь мы встретим в плюсе. Отчёт у Вас в кабинете, — Роза согласно кивнула, и уже собиралась уйти к себе, когда пожилой аналитик окликнул её: — Розалин! Меня волнует этот контракт!

— Что-то не так? — нахмурилась Роза. — Юристы что-то нашли?

— Нет, пока всё чисто, но... — он досадливо вздохнул, и, казалось, слегка смутился. — Я не верю в честный австралийский бизнес, Розалин, — он замялся и развёл руками. — Прости, это, наверное, моё прошлое, но... Я чувствую здесь какой-то подвох.

— Не слишком ли Вы строги к австралийцам, Рудольф? — упрёк в голосе Розы был мягким, но ощутимым: сегодня она не могла быть снисходительна к теме происхождения. — Они потомки каторжников, конечно, но дети за родителей не отвечают, а за прадедов и подавно.

— Если только они сами не рады ответить, — хмуро проворчал аналитик, глядя на неё исподлобья. — Моя жена из Австралии, и я знаю, о чём говорю. Они прекрасные музыканты, архитекторы, актёры, но... — Рудольф посмотрел куда-то вдаль, туда, где за горизонтом, за океаном была та самая Австралия. Казалось, он подбирал подходящее определение прямо сейчас, мучительно разбираясь в своих чувствах. — Эта страсть, этот огонь. Они не те люди, которые могут жить спокойно. Это у них в крови.

— И у Уизли тоже, — усмехнулась Роза. Конечно, сдержанный финансист, окончивший полвека назад её родной Рейвенкло, относился с подозрением ко всему яркому, эмоциональному и неожиданному. Посту, который он занимал, это соответствовало как нельзя лучше, но неужели он действительно не понимал? «Мир создан для тех, кому неймётся, кому больше всех надо», — любит повторять её отец. И она всегда была с ним согласна: без «огня», как Рудольф это назвал, быть бизнесменом вообще невозможно!

— До Вас я Уизли и не верил, а до господина Скорпиуса — Малфоям, — пробормотал Рудольф. Казалось, это признание, в котором уважение к начальникам смешалось со скепсисом по отношению к их семьям, вырвалось совершенно неожиданно и смутило его самого до крайности. Во всяком случае, он поспешил перевести разговор на другую тему: — Мне сказать эльфам, что бы убрали газеты из Вашего кабинета?

— Нет, я просмотрю их, — улыбка на лице Розы погасла, уступив место мрачной решимости и упрямству. Даже если ей запретили бороться с врагом, она должна была знать его повадки. — На всякий случай.

В кабинете её ждала пухлая пачка газет. Ещё вчера статей было всего две, а сегодня про Скорпиуса Малфоя жаждали написать десятки газет и журналов. Несколько очерков были хвалебными, ещё несколько — очаровательно-мистификаторскими, в которых он представал нелюдимым гением колдохирургии. Но большая часть заметок посвящалась «потомку Пожирателей Смерти», проводящему «таинственные и опасные опыты с человеческим организмом». Почему-то именно его связь с медициной служила для журналистов главным раздражителем. По мере прочтения газеты пачка за пачкой левитировали в камин и там загорались: так Роза боролась с поднимающейся в ней волной гнева. Наконец, на её столе осталась последняя газета: вчерашняя. Такой же вечерний «Пророк», как тот, что принёс Скорпиус.

Скорее машинально, чем с каким-то специальным умыслом, она снова нашла эту статью... И не поверила собственным глазам: статья была гораздо длиннее. Вторую часть на другой стороне разворота Роза видела впервые. Конечно, вчера она не придала значения тому, как внезапно оборвалось повествование, а если и придала, то, вероятно, решила, что Скорпиус просто потерял остальное по дороге. Но сегодня она ясно видела, что газетный лист со второй половиной статьи можно было вытащить только намерено. Он не хотел, что бы она это видела. Чувствуя, что ничем хорошим это закончиться не может, Роза всё же склонилась над газетным разворотом. Она должна была знать всё...

«Проклятье!..» — Роза подняла голову и невидящим взглядом упёрлась в каминную полку. По её щеке скатилась слеза, прочерчивая дорожку в тонком слое пудры. В душе что-то оборвалось, как будто пол кабинета исчез, и она медленно падала в пропасть... Скорпиус, как он мог казаться таким спокойным, если прочёл это? Роза не знала, сколько просидела так: неподвижно, закусив губу и впившись ногтями в себе в ладонь. Наконец, волна обиды и отчаяния схлынула. Роза глубоко вздохнула и заморгала, как будто заново осматриваясь в кабинете. После своей эмоциональной вспышки, она немного успокоилась и постаралась посмотреть на ситуацию с другой стороны. «В конце концов, это всего лишь журналисты, — сказала она себе. — А Скорпиус не хотел меня тревожить, он знает, что есть вещи, из-за которых я теряю способность нормально мыслить».

Вызвав зеркало, Роза убрала с лица следы слёз, а потом подпалила «Пророк». Как же ей сейчас не хватало Скорпиуса! Не в силах дольше оставаться в офисе, Роза, не глядя, смела все документы в безразмерную папку и трансгрессировала. «Может, хотя бы в Снейп-Центре от меня сегодня будет какая-то польза».

* * *

В Центре Колдомедицины им. С. Снейпа царила атмосфера осторожного оптимизма. Лицо Стеллы светилось тихим довольством: сегодня к ним поступили всего четыре человека и все вовремя, то есть в первые же сутки. Судить о чём-то было слишком рано, но всё-таки появлялась маленькая надежда, что эпидемия пошла на спад. «Скорпиус не оставил бы их на два дня, если бы было иначе», — подумала Роза. Лоренна, в свою очередь, была почти уверена, что приблизилась к разгадке «Сна Авалона», и полностью воспроизведёт формулу заклинания до конца месяца. Решив, что в полушаге от успеха ревность двоюродной племянницы к открытию могла быть значительно сильнее благодарности за помощь, Роза предпочла помочь Стелле с зельями. Дежурные врачи Снейп-Центра встретили Розу аплодисментами: ведь её помощь позволила бы им уйти гораздо раньше, а кто заслужил этот отдых больше, чем они, после такой сумасшедшей недели?

В отличие от Скорпиуса, Роза никогда особенно не интересовалась зельями и уж точно не экспериментировала с новыми составами. Но похожее на медитацию действо успокаивало её мысли. В их доме была огромная лаборатория, и, когда Скорпиус вечерами тестировал зелья, она любила приходить туда. Не всегда, чтобы помочь, иногда просто посмотреть, как он работает. И вот теперь Роза смешивала компоненты, проверяла огонь, перебрасывалась короткими репликами с колдомедиками и стажёрами, чувствуя, как напряжение и ощущение пустоты отпускают её... Как выяснилось, ненадолго.

— Доктор Ковальски, получается, на реабилитацию для сквибов придётся записать только Тома? — обратился к Стелле рыжеволосый стажёр. — Мы боялись, что будет не меньше пяти человек!

— Совершенно верно, мистер Рейн, — только что безмятежное лицо Стеллы теперь выражало хмурую озабоченность, — но всё равно, так жалко мальчика. Такие, как он, сквибами обычно не рождаются и не становятся, а здесь этот грипп...

— В смысле, «не рождаются»? — отреагировала на загадочную фразу чёрноволосая медсестра, говорившая с французским акцентом. Роза мысленно присоединилась к этому вопросу.

— Это чистый род из Шотландии, маглорождённых в нём не было чуть ли не со времён Вильгельма Завоевателя. Статистически вероятность, что в такой семье родится сквиб, ничтожно мала, — пояснила Стелла таким тоном, как будто это само собой разумеется. — Вот если бы он был полукровкой, вероятность такого исхода была бы на 13% выше.

— Не так уж и много, — подала голос Роза. Беззаботный тон Стеллы не позволял думать, что она сказала это со злым умыслом или вложила во фразу особый смысл. Скорее всего, действительно просто приводила статистику. Но Роза всё равно почувствовала укол обиды.

— У маглов на столько же возрастает вероятность рождения шизофреника, если кто-то из родителей болен шизофренией, — пожала плечами Стелла. — Ты права, это немного, но мало кто решается заводить детей в такой ситуации.

— Может, просто потому, что никто не хочет связать свою судьбу с сумасшедшим? — Роза усилием воли заставила себя говорить спокойным, безразличным тоном. Она была рада, что уже закончила варить свою порцию зелья, потому что иначе неизбежно бы что-то перепутала. — Не думаю, что брак с маглом можно с этим сравнивать.

— А что такое сумасшествие? — философски заметила Стелла, забирая у неё пробирки. — Всего лишь состояние, когда ты живёшь в другом мире. Мы с маглами живём в разных мирах, это факт. Меня бы не побеспокоил риск родить сквиба, — задумалась она, прижав к груди колбу, — но, понимаешь, мне просто неинтересно общаться с кем-то «оттуда». А ему, наверно, не было бы интересно со мной, — доктор Ковальски иронически улыбнулась, и в её бледно-голубых глазах заплескались озорные искорки. — Нет, Роза, мне больше нравятся волшебники!

Розе неожиданно стало плохо. В ушах шумело, ноги казались ватными, перед глазами плыли радужные круги. Хорошо, что она сидела, иначе неизбежно упала бы в обморок. На этот раз перед ней уже не статья в журнале, а хорошенькая белокурая полуангличанка-полуполячка, чьи голубые глаза не выражают ни малейшей неприязни, а напротив, ищут в ней благодарного слушателя. Стелла, скорее всего, не придаёт значения тому, что Роза тоже полукровка. Она привыкла думать о ней как о сильной колдунье, любимой ученице своей мамы, как о леди Малфой, наконец. Да и нет у Стеллы никаких претензий к маглам — простое нежелание с ними общаться, не более того. Кто-то не любит, когда говорят слишком громко, а кому-то скучно в мире без чудес. Всё нормально...

— Что-то не так, Роза? — Стелла участливо дотронулась до её плеча, заставляя Розу вынырнуть из водоворота сбивчивых мыслей. — Ты себя плохо чувствуешь?

— Нет-нет, ничего, — Роза попыталась улыбнуться. — Наверное, просто устала. Надо пойти домой и выпить общеукрепляющее.

— Только сделай перед этим тест на грипп, а то мало ли что, — посоветовала Стелла. — Трансгрессируешь или мне тебя через камин отправить? — голубые глаза светились участием и лёгкой тревогой, искренним желанием быть полезной.

— Лучше через камин, — кивнула Роза, удивляясь тому, насколько заботливой может быть эта женщина, которая только что, походя, чисто из соображений статистики, приравняла её родственников со стороны матери к шизофреникам.

* * *

Вернувшись домой, Роза, даже не поужинав (несмотря на неодобрительные вздохи пожилого домовика, ворчавшего, что «хозяйка совсем себя не бережёт»), заперлась в кабинете и занялась отчётностью. Прогноз выглядел вполне оптимистичным, котировки росли. В преддверии запуска новой серии колдохирургического оборудования, заказчики активизировались, как никогда... Рудольф даже заметил, что им придётся сделать дополнительный набор персонала, чтобы покрыть спрос... Отлично. Роза отложила расчёты по «Уизли Кеир» и занялась «Алхимией». Здесь всё выглядело не столь блестяще: последняя коллекция не имела особого успеха. Кажется, в «Ведьмином досуге» по этому поводу написали, что медицина убивает в Скорпиусе модельера...

Скорпиус. Роза вздохнула и посмотрела на часы. Время тянулось медленно, а смысл цифр, лежащих перед ней, уже улавливался с трудом. Тишина, проклятая звенящая в ушах тишина не давала сосредоточиться на работе. Никогда раньше не замечала, как громко скрипит перо... Назло себе громко хлопнув ящиком, Роза отперла другой отдел секретера, чтобы взять оттуда новый лист пергамента. Её взгляд упал на конверт, уже не бирюзовый, а абсолютно белый, с надписью, сменившейся на «открыть сейчас». Роза рассеяно провела по кромке ножом для бумаг и вытащила письмо. Всё равно надо его прочитать прежде, чем выбросить. Впрочем, это не письмо. Приглашение. В ночной клуб. В Польше. Чтобы «расслабиться и поговорить как родственники».

Роза неопределённо фыркнула. Это было что-то среднее между «что он себе позволяет?», «к чему этот фарс?» и «неужели он думает, что я соглашусь?». Удачно, что это сегодня, значит, она уже опоздала и может с чистой совестью забыть об этом. Стоп. Начало через полчаса, так что как раз хватит времени собраться... Что значит «собраться», она же не идёт? Роза неопределённо пожала плечами, словно отвечая своему внутреннему голосу. У неё было такое чувство, словно она обязательно должна объяснить себе или кому-то другому, почему она сейчас захлопывает папку, встаёт, отпирает дверь кабинета и идёт наверх в гардеробную комнату. Нет, она никому ничего не должна. Бледно-зелёное платье, чёрные босоножки на высоком каблуке, серьги-змеи. Всё равно сегодня вечером она предоставлена самой себе, а спать почему-то совершенно не хочется. Помада. Тушь. Распрямляющее волосы заклинание. Ей надо отвлечься, и она может позволить себе даже такую глупость. Взгляд в зеркало. Трансгрессия.

* * *

Она оказалась в чём-то похожем на номер отеля. Безликий интерьер, который мог принадлежать гостинице в любой точке мира.

— Мало похоже на ночной клуб, — констатировала Роза, оглядев помещение, — это шутка или провокация?

Напротив неё с неизменной улыбкой стоял кузен Альбус. Его странный наряд, не похожий ни на волшебный, ни на магловский, венчал лихо сдвинутый набок головной убор с небольшим козырьком. Он улыбался и держал в руках палочку. Итак, Роза была одна, наедине с человеком, покушавшимся на её бизнес. Но причин пугаться у неё пока не было. Один на один она могла победить и более сильных волшебников, чем Альбус, а защищённый канал трансгрессии дал бы ей знать, если бы на помещение в точке выхода было наложено заклинание. Так что всё, что почувствовала Розалин Уизли — это лёгкое удивление.

— Я мог бы сказать, что это сюрприз, и на самом деле я приглашаю тебя на ужин, накрытый прямо здесь, — Альбус расплылся в улыбке, — но на самом деле, клуб в двух шагах отсюда. Просто... — он демонстративно окинул взглядом себя, а потом Розу, — милая моя кузина, почему ты не одела что-то попроще? Мне даже жаль это трасфигурировать, — он по-кошачьи сощурился, подошёл ближе и провёл рукой по шёлковой ткани рукава. Роза почувствовала что-то вроде слабого удара тока. В кондиционированной прохладе номера, от ладони Альбуса отчётливо веяло теплом, но именно это заставило её кожу покрыться мурашками. Роза отступила на шаг назад и произнесла первое, что пришло ей в голову, хотя звучало это немного неестественно:

— Трансфигурировать? Зачем?

— Чтобы... — Альбус сделал вид, что не заметил её манёвра. Он отошёл на несколько шагов, барабаня кончиками пальцев по палочке из очень тёмного, вероятно эбенового, дерева, — пройти фейс-контроль, — он усмехнулся и обернулся к Розе. — Очевидно, что я не всегда так выгляжу, не правда ли?

— Начало двадцатого века? — Роза склонила голову набок. Её голос звучал спокойно, чуть-чуть заинтересованно, но не более того. Любопытство всегда выручало её и помогало скрыть любое волнение.

— Конец девятнадцатого, — поправил Альбус и прошептал заклинание. Платье Розы обратилось в нечто с пышной вышитой юбкой, присборенным лифом, корсажем и короткими, до локтя, рукавами. На ногах оказались мягкие туфли без каблуков, и Роза моментально почувствовала себя на полголовы ниже. Это было непривычно и... заставляло её волноваться. Каблуки всегда помогали Розе чувствовать себя более собранной. Альбус странно усмехнулся, глядя на неё слегка сверху вниз, и добавил: — Теперь можем идти.

Видимо, в этот день был какой-то народный праздник. Так или иначе, по городу толпами ходили люди в таких же странных костюмах, кое-где горели факелы, то и дело попадались группы прохожих, поющих песни. Роза не понимала ни слова, а вот Альбус вполголоса подпевал, пока справа не показалось здание клуба с гостеприимно распахнутыми дверями. Клуб, с облегчением поняла Роза, всё-таки был магическим, но публика разделяла всё тот же странный дресс-код. Не обращая внимания на танцплощадку, Альбус уверенно прошествовал прямиком к барной стойке.

— Трансгрессировать через пол-Европы, только чтобы напиться? — Роза изобразила на лице вежливое недоумение. — Тебе настолько нравится здешнее... как это называется, кстати?

Альбус тем временем закончил переговоры с барменом. Тот выдал им два стакана и бутыль с чем-то явно высокоградусным, после чего, кинув на прощание «Na zdrowie», потерял к посетителям интерес. Альбус прошёл за столик и откупорил бутыль, как будто не замечая вопроса Розы. Только наполнив стаканы, он соизволил на неё посмотреть.

— Твоё здоровье. За встречу, Роза, и за всё то неожиданное, что скрывается в привычных вещах! — он отсалютовал ей стаканом и всунул второй в её руку. Роза понюхала содержимое и с сомнением пригубила, продолжая рассматривать кузена поверх кромки стекла.

— Ты так и не сказал мне, зачем мы здесь.

Альбус изобразил гримасу, которую в старинных романах принято было называть «резигнацией»: некая смесь возмущения и смирения, «Мерлин, за что мне это?», опущенный уголок рта и воздетые к небу глаза. А затем посмотрел на Розу, нервно теребившую стакан, и пояснил, тщательно выговаривая слова:

— Чтобы поговорить. Повеселиться. Побыть собой. Но... — он чокнулся с ней своим стаканом, — чтобы всё прошло хорошо, часто необходимо сначала выпить.

— И часто ты так? Не перебарщиваешь? — тон Розы, по-матерински покровительственный и не терпящий возражений, живо напомнил Альбусу детство. «Это проще, чем я думал», — мысль промелькнула и затаилась в глубине его сознания: чего не надо было показывать Розе, так это своего облегчения от того, что она не так сильно изменилась, как он боялся. Альбус скептически пожал плечами.

— Ни один Уизли ещё не спился, не так ли?

— Но не было такого, который не попытался, — хмыкнула Роза и залпом осушила стакан. Альбус весело рассмеялся и захлопал в ладоши.

Они проговорили несколько часов, причём Альбус рассказывал гораздо больше, вспоминал о том, как он впервые оказался в этих местах, подпевал народным песням, перекидывался какими-то фразами с официантом. Роза тайком проверила питьё на Веритасерум и приворотные зелья. Чисто. Она удивилась, но всё же расслабилась. Да, он ехидно поглядывал на неё через столик, задавал вопросы, подкалывал, но — ни слова о бизнесе. Когда Роза сообщила ему о своём наблюдении, он только усмехнулся.

— Знаешь, — произнёс он доверительным тоном, — когда-то я прочитал магловскую книгу об известной шпионке по имени Мата Хари, которая все тайны узнавала... по личным каналам, — его голос смягчился ещё больше, напоминая мурлыканье. — И я никак не мог себе представить. Нет, ну, правда! — Альбус подмигнул Розе. — Вот они лежат рядом, и она нежно шепчет ему... — он придвинулся ближе, взяв её за руку и понизив голос до вкрадчивого шёпота. Его глаза сияли переменчивым ртутным блеском, — так тихо-тихо: «Сколько танков у нас на Западном фронте?»

Секунду они смотрели друг на друга, а потом расхохотались, как ненормальные. Роза даже прослезилась от смеха. А потом он потащил её в круг танцующих. Роза никогда до этого не училась польским народным танцам, но они неожиданно напомнили ей те, что она знала с танцкласса Шиннед. Восторг. Движение, смывающее усталость и любые, даже самые грустные мысли. Роза давно не позволяла себе быть такой беззаботной и полностью забыть о делах. Альбус танцевал... фантастически. Не столько правильно, сколько увлечённо. Её взгляд то и дело выхватывал его фигуру в сходящихся и расходящихся линиях танцующих. «Мне просто нравится, как он двигается», — сказала себе она, снова чувствуя иррациональное желание оправдаться перед самой собой.

Когда они шли обратно, улица была практически пустынна. От луны остался тонкий серп, почти не дававший света. Роза тряхнула головой, и косынка, сдерживавшая волосы, внезапно развязалась. Она коротко охнула и ринулась поднимать платок, но Альбус успел быстрее. Резко выпрямляясь, она покачнулась, слегка потеряв равновесие не то от усталости, не то от последствий польского алкоголя, и инстинктивно ухватилась за его плечо. Они снова оказались лицом к лицу и слишком, слишком близко. Ещё ближе... переливающиеся, как жидкий металл глаза, хищный блеск зубов из-за полуоткрытых губ и яростная волна жара, ощутимая в прохладном ночном воздухе. Ещё пять минут назад Роза была готова попрощаться, поцеловав его в щёку, и это казалось простым и нормальным... Но сейчас она резко выдохнула и отстранилась, как будто обжегшись. Автоматически, просто чтобы что-нибудь сделать, она забрала шёлковую косынку, которую он продолжал держать в руке.

— Это был замечательный вечер, Альбус, — сказала она, вытягивая платок за свободный угол, избегая прикасаться к его коже. Материя, сверкнув гладкой поверхностью в лучах луны, выскользнула из его пальцев, а он даже не попытался их сжать, стоя неподвижно, как нависающая над ней тёмная статуя.

— Да, пожалуй, — Альбус шумно вздохнул, расслабился и провёл ладонью по лицу. Напряжение, звеневшее между ними, рассеялось, но очарование вечера больше не вернулось. Ночной пейзаж казался грубой декорацией в магловском театре, плоской и ненатуральной. Роза словно очнулась.

— Спасибо тебе, кузен, и до встречи, — произнесла она, готовая трансгрессировать.

— До встречи, — его улыбка казалась вполне безмятежной. — До скорой встречи, кузина.

Следующее утро Роза встретила спокойной, выспавшейся и радостной. «Это потому, что сегодня должен вернуться Скорпиус и рассказать мне обо всём», — подумала она, не спеша собираясь и насвистывая какую-то мелодию. Уже перед тем, как покинуть спальню, она заметила на прикроватной тумбочке платок. Роза была неисправимой аккуратисткой, поэтому вместо того, чтобы разобраться с этим позже, подошла, чтобы взять его и положить в шкаф. К удивлению Розы, этого платка она не узнавала. Мужской, но не похожий на платки Скорпиуса: отличался рисунок каймы. Роза развернула свой «трофей» и прочла монограмму: «ДМ». «Хм, эльфы опять перепутали Малфой-Холл с Малфой-Менором», — подумала она. Стоп. Драко Малфой не потерпел бы ни наволочки, ни ложки, ни платка без герба, а здесь были только инициалы и девиз: «Не прощать, не забывать, не смиряться», — написанный не на французском или латыни, а на английском.

Роза тихо застонала от досады. «ДМ» могло означать только «Даниэль Мёрквуд». Ну конечно, вчера она делала гладкую причёску, используя только магию. Поэтому потом, ваяя наряд «польской крестьянки», Альбус трансфигурировал косынку не из вещей Розы, а из собственного платка! А она и не заметила. Поразмыслив, Роза отказалась от идеи оставить «сувенир» дома: лучше взять его в офис, а потом при случае отдать хозяину. Сама не зная зачем, она поднесла платок к лицу, ожидая почувствовать сладковатый и тяжёлый мужской парфюм, который как нельзя лучше соответствовал бы характеру кузена. Но батистовый прямоугольник неожиданно аскетично пах полынью, вызывая ощущение смутной, едва уловимой тревоги.

* * *

«Люблю свою работу и почти люблю Англию», — думал Альбус Поттер, лежа в шезлонге, стоявшем в саду дома, который он снял на время «британской операции». Вокруг него валялись кипы бумаг, исчезали и появлялись домовики, доставляя новую информацию. Так что, конечно, он отнюдь не отдыхал. Но всё же — прогретый воздух, дурманяще пахнущие кусты роз, лужайки львиного зева и дышащая, как пирог со сливами, особенная, северная тишина. Не стрекотали мириады цикад, не щёлкали клювами птицы... Как он... отвык? Соскучился? Альбус сладко зажмурился и отдался ностальгии: так же пахли цветочные лужайки вокруг Норы, когда он, прячась в ежевичных кустах, пережидал отъезд родителей, чтобы остаться у дяди и тёти на ужин. Как будто он гулял, лазил — и вот случайно заблудился, а когда пришёл назад, уже вечер и: «Тётя Гермиона, можно я останусь? Только до завтра», — несколько раз моргнуть честными-честными глазами, чтобы тётя, бывшая «умнее совы и проницательнее летучей мыши», не догадалась, что он мечтает задержаться подольше... Гермиона и так оставила бы его, если бы он попросил, но Альбус предпочитал не рисковать. Ежевичные кусты были его верными союзниками, ведь из-за их колючих ветвей его не видел никто, а он видел всё. Вот, например, Роза, несёт воду для делянки с магическими травами, которые надо поливать только вручную. Царственная поступь, гордо вскинутая голова, кувшин покоится на плече — видимо, копирует какую-то древнюю картину или статую. Точными, почти одинаковыми движениями льёт воду под каждый росток, перехватывает кувшин и так же, степенно, удаляется, позволяя растрёпанной косе болтаться по спине... «Изображает индийскую принцессу из той сказки, которую вчера читала тётя», — догадывается Альбус и провожает её взглядом, пока Роза не скрывается за дверью поместья. Её поведение вовсе не кажется ему смешным или нелепым. Напротив, он считает, что из Розы получилась отличная индийская принцесса! Он вдыхает запах ежевичных листьев и львиного зева и зажмуривается — так для него пахнет счастье.

От воспоминаний Альбуса оторвал шелест гравийной дорожки. Он узнал торопливую походку Лили. «Быстро она вернулась».

— Как успехи? — Альбус открыл глаза и с деланным равнодушием принялся листать утренний отчёт о фондовом рынке: акции «Алхимии» потеряли почти 15% в сравнении с прошлым месяцем. Итого, учитывая, что дом уже находился в финансовой яме до этого, минус 450 пунктов. «И это только первая неделя», — Альбус удовлетворённо хмыкнул. Лили, тем временем, присела на соседний шезлонг, чтобы отдышаться.

— Ну знаешь ли, — она неопределённо махнула рукой, — ты не предупреждал меня, что издатели бывают такими психами! Всё шло отлично, но когда я пришла в редакцию «Невыразимости», эта ведьма меня просто выставила! — Альбус расхохотался так, что чуть не упал с шезлонга. Лили посмотрела на него со смесью непонимания и обиды: — Что? Что тебя так развеселило?

— Моргана-советчица... Лили, ты что, действительно говорила с Панси Скрипт? — Альбус утирал слёзы тыльной стороной ладони. — Хотя бы под Оборотным зельем? — Лили хмуро кивнула, а Альбус взял себя в руки. — Если ты не знала, её девичья фамилия...

— Паркинсон, теперь знаю, она мне сама сказала, — Лили пожала плечами. — Но даже если так... Разве это не должно было скорее помочь мне, чем помешать? А эта хрычовка, одетая как хозяйка борделя на пенсии, пускает мне дым в лицо и говорит...

— «...тебя зовут Алиса?» — Альбус всё не мог успокоиться, периодически подсмеиваясь.

— Что? — Лили посмотрела на брата с таким выражением лица, как будто он окончательно лишился рассудка. Тот только махнул рукой: мол, не обращай внимания, — и усилием воли сосредоточился. — Так вот, говорит: «Мы своих не сдаём! А теперь выметайтесь, пока я охрану не вызвала». Нет, скажи, у этих слизеринцев совсем крыша поехала? Когда это они добавили к списку своих добродетелей коллективную солидарность?!

— Ну, Лили, — протянул Альбус, — может, она это сделала из ностальгических побуждений — первая любовь, всё такое.

— Папаша Скорпиуса её бросил, и это знала вся школа. Первая любовь? Ты издеваешься надо мной? — хмуро спросила Лили. — Женщина не может быть такой дурой!

— Женщины любят прощать. Женщины любят свою молодость. Женщины любят зло, в конце концов, — Альбус философски приподнял брови и усмехнулся, — и хвала Мерлину, что это так! А если не считать миссис Скрипт, как всё прошло?

— Отлично, — просияла Лили. — Такими темпами скоро все газеты только и будут говорить, что про зверства Скорпиуса. Только... — она замялась, — тебе, конечно, лучше знать, но не стоило ли добавить пару-тройку статей и про Розу? Всё-таки хозяйка бизнеса — она... И я бы могла...

— Ты ничего не «могла бы»! — оборвал её Альбус. — Забыла, что на тебе Обет? И потом, — добавил он, задумчиво глядя на розовый куст рядом с шезлонгом, — пока атака направлена только на Скорпиуса, меня в этом никто не подозревает. А как только это коснётся Розы, — он машинально ощипывал лепестки с ближайшего цветка, пока от того не осталась только серединка, — они начнут искать бизнес-след. И найдут! Поэтому я и посылаю договариваться тебя, — Альбус поднял глаза от куста и осуждающе посмотрел на сестру, — чтобы запутать следы. А ты хочешь всё испортить?

— Альбус... — неожиданно смущённо попросила его Лили. Она подсела к брату поближе, прямо на траву у его ног и пристально заглянула в глаза, — а ты не мог бы снять с меня Обет? Я ведь довольно давно его приняла, ты тогда любил Розу, и всё было по-другому... Я себя некомфортно чувствую из-за этой клятвы! — она посмотрела на него так печально и моляще, что Альбус, казалось, на секунду задумался. Но почти сразу отрицательно мотнул головой.

— Нет, — хмуро бросил он. — Не могу. Обет не имеет обратной силы. Не волнуйся, всё что понадобится, я сделаю сам.

* * *

В офисе Розу ждали ещё более хмурый, чем вчера, Рудольф, несколько обеспокоенных руководителей направлений и бизнес-отчёт, суть которого сводилась к одному слову: «угрожающе». И хотя пока падали только котировки «Алхимии», подозрение, что дальше негативная тенденция, словно пожар, перекинется и на другие части компании, мешало принять неудачи модного дома с философским спокойствием.

Роза успокаивала сотрудников, как могла, но кожей чувствовала разлитое в воздухе мрачное, настороженное напряжение. Запершись в кабинете, она склонилась над отчётом. Домовики принесли стопку газет, ещё больше вчерашней, но сил читать, что журналисты придумали на этот раз, у Розы не было. Суть отчёта сводилась к тому, что реальные прибыли пока были абсолютно не причём: Рудольф оказался прав, и репутация всё же имела значение. Стоимость акций снижалась из-за неблагоприятных слухов об одном из главных совладельцев, именно поэтому «Алхимии», прочнее всего связанной с именем Малфоя, пришлось хуже всего. Если такая тенденция продолжится, то на следующем витке падение котировок скажется на доверии клиентов, на контрактах, а следовательно — снова на прибыли...

От размышлений Розу отвлёк хлопок трансгрессии. Здание было ограниченно проницаемо: даже домовые эльфы не всегда могли туда проникнуть, не считая тех, кто подчинялись сотрудникам, и курьеров. Этот незнакомый домовик в чёрно-белом полотенце, перекинутом на манер тоги, явно относился к последней категории. Коротко и церемонно пискнув «от Даниэля Мёрквуда» и оставив на столе свёрток, он моментально исчез. В коробке, которую опасливо, проверив на все возможные заклинания и проклятия, отрыла Роза, был букет цветов. Растения, больше всего напоминающие маки, были абсолютно чёрными, как будто обугленными, но в самой серединке переливались красновато-золотистые отблески. Так мерцают искры огня, когда ворошишь горячую золу. Записка, вложенная в букет, гласила: «Только внутренний огонь не боится тьмы, потому что способен её развеять».

Роза усмехнулась: эту же фразу Альбус сказал вчера, находясь в фазе острого желания пофилософствовать и признаваясь в любви польской музыке:

— Я нашёл здесь что-то, очень похожее на нас. Такое... — он пощёлкал пальцами, как бы в поисках формулировки, — удивительное сочетание безудержного веселья, пронзительной грусти, редкой изобретательности и феноменального упрямства. — Это огонь, — Альбус сверкнул глазами, — огонь души, непокорный, своенравный, неукротимый. Заметь, даже волосы у Уизли огненно-рыжие...

— Особенно интересно это слышать от тебя, — Роза расхохоталась. — Судя по всему, нам этого огня не досталось, — добавила она, проведя рукой по каштановой копне волос.

— Самый сильный огонь — внутренний, — прошептал Альбус, глядя на неё неожиданно серьёзным и абсолютно трезвым взглядом. Он заправил прядь, выбившуюся из её причёски, и продолжил: — Только огонь, горящий глубоко внутри, не боится тьмы. Поэтому он и способен её развеять.

Букет, без сомнения, был очень красивым, но сейчас, на трезвую голову, у Розы возникло странное ощущение, что фразу про огонь души кто-то уже произносил незадолго до их разговора. Рудольф! Он как раз осуждал австралийцев за чрезмерную эмоциональность. Но это значит... Роза быстро вытащила пергамент, связанный с помощью Протеевых Чар с доской сообщений в доме её двоюродной сестры Люси, и написала: «Приезжай, у меня в офисе повесили прослушку. Гарантирую, что сложную и дорогую, поэтому без тебя не разберёмся». Люси, довольно известный ликвидатор заклятий, прибыла к ней через каминную сеть два часа спустя, и они вместе обошли всё здание, на каждом этаже вылавливая не менее трёх магических подслушивающих устройств. Этаж, где находился кабинет Розы, побил все рекорды: целых тридцать предметов-ретрансляторов, к которым, как ни странно, не относились ни платок, ни букет, посланный заказчиком всей этой шпионской магии. Когда Люси собиралась уничтожить последний «жучок» в приёмной комнате, Розе пришла в голову идея.

Она собрала всех руководителей подразделений, объяснила им ситуацию, после чего громко и внятно, голосом диктора «Волшебной волны» сказала, обращаясь к всё ещё подслушивавшим песочным часам:

— Уважаемый мистер Мёрквуд, Ваше подключение к волне, в режиме реального времени транслировавшей сериал «Будни Уизли Кеир» будет прекращено через десять секунд. Решение об отключении было принято на основании низкого качества подслушивающих устройств и неизобретательности их размещения. Десять... — произнесла она и хлопнула в ладоши. Люси взвела палочку, а остальные сотрудники, вместе с Розой, хором начали обратный отсчёт, словно на Новый Год, хлопая с каждой цифрой.

— ... один! — Люси эффектно послала заклинание. Часы на секунду обвила синяя молния — и всё стихло. Сотрудники аплодировали ей стоя. Под бурю оваций ликвидатор заклятий раскланялась и пожала плечами: мол, такова моя работа. Роза с удовлетворением заметила, что снятие прослушки и финальное «послание» Мёрквуду приободрило её коллег и сняло напряжение. У Розы и самой стало легче на сердце, пока она не вернулась в кабинет и снова не увидела букет. Лепестки маков трепетали, словно хлопья пепла и языки огня. В их мрачности было что-то завораживающее, как в пламени камина. И от них шёл тот же полынный запах, что и от платка. Подавив лёгкое сожаление, вызванное красотой букета, Роза прошептала «Эванеско». Букет пропал, но остался один-единственный мак, то ли не попавший под заклинание, то ли зачарованный от него. Второй раз покуситься на такую красоту Роза не смогла, поэтому спрятала его вместе с платком в ящик стола (цветок был неувядающим).

* * *

Следующие две недели для Розы прошли как в тумане. Падение акций «Алхимии» удалось приостановить таким же нелепым способом, какой усилил их коллапс: полностью слить модный дом с «Уизли Кеир». Теперь его акции больше не выставлялись на торги самостоятельно: только под маркой управляющей компании, о влиянии на которую Малфоя помнить было сложнее.

Скорпиус часто исчезал на «важные переговоры». Результат был и был уже давно: вал компрометирующих статей схлынул, сменившись уважительными и умеренно хвалебными. Но Скорпиуса продолжал беспокоить настрой Магического мира, и вовсе не зря: ситуация на фондовом рынке показывала, что первое впечатление для многих дороже второго. Заставить людей думать о ком-то плохо гораздо проще, чем убедить в обратном. Скорпиус, поглощённый этой мыслью, ходил сам не свой, подолгу запирался в лаборатории и часто отсутствовал. Порой Роза ощущала себя до странного одиноко даже когда он был рядом. Малейшая капля сочувствия в её взгляде могла заставить Скорпиуса часами пытать её своим отчуждением, малейшая попытка помочь пресекалась. Это делало её всё более тревожной и нервозной, а в сочетании с недосыпом — теперь фирме надо было уделять на порядок больше времени — приводило к приступам отчаяния, когда казалось, что всё валится из рук. Никогда не разлучавшаяся с мужем, больше чем на один рабочий день, Роза испытывала что-то вроде наркотической ломки каждый раз, когда он снова отправлялся «решать проблемы».

Иногда, когда Розе удавалось внезапно поймать его взгляд, она читала в нём что-то мрачное и яростное. В другой раз она бы первая стала его тормошить и выпытывать, что произошло, потому что по опыту знала: первым и добровольно Скорпиус не выдаст ни единой мысли, даже если держать их в себе ему тяжело. Но теперь Роза была не в силах заставить себя спросить его напрямую. Она боялась того, что может услышать. Её снова и снова мучил вопрос: не жалеет ли он о шаге, который совершил пятнадцать лет тому назад, превратив скандальный роман в ещё более скандальный брак и навсегда вписав в историю рода Малфоев абсолютно невозможное раньше определение «предатели крови». «Чистокровкам и маглорождённым проще», — сказал он когда-то. И это значило, что проблема в ней и только в ней, в полукровке, замершей между двумя мирами: тем, в котором её воспитали родители, и тем, который она выбрала сама. Сильная колдунья, привыкшая делать всё с помощью чар, Роза никогда не считала своё происхождение проблемой. В конце концов, даже Нарцисса признавала в ней настоящую леди, опекала и защищала Розу, как только могла.

Но люди ничего не забывают, и с этим приходилось считаться. Скорпиус... перед «своими» он всегда мог покаяться, что, судя по всему, сейчас и делал: «Они вряд ли станут мне помогать, если узнают, что твои родственники в этом тоже заинтересованы». А для тех, кто верил в «потомка Пожирателей Смерти», он таким и останется. Великий Мерлин, не может же Скорпиус в ответ относиться к ним хорошо? Это было бы противоестественно! Итог: для маглорождённых Роза предательница, для чистокровок — всего лишь полукровка с амбициями. А для Скорпиуса? Бомба замедленного действия? Дамоклов меч? В юности такие проблемы кажутся смешными, но чем ближе подходит средний возраст, тем больше хочется спокойствия, консерватизма, признания... Пусть даже сам Скорпиус этого пока не осознаёт. Общность характеров тоже не была такой полной, как когда-то казалось: как сильно Роза чувствовала это на приёмах, встречах, при принятии важных решений! Её спокойствие и хладнокровие всегда были наигранными, а его — естественными. Он смеялся, когда она волновалась, закатывала истерики, переживала. Смеялся и смотрел на неё с любопытством, словно на маленького забавного зверька. Её реакция была для него интересной, занятной, необычной... одним словом такой, которой он не мог сопереживать и к которой не мог отнестись серьёзно.

Своеобразной отдушиной, как ни странно, для неё стали встречи с Альбусом. Практически каждый раз, когда Скорпиус уезжал, кузен выходил на неё тем или иным образом и куда-нибудь приглашал. Их совместный контракт выглядел всё таким же юридически честным, Альбус приходился ей кузеном, а места, куда он её звал, действительно были необычными: то японская драконья ферма, то единственная община кентавров, не считающих зазорным сотрудничать с людьми. Одним словом, обоснованных причин отказываться у неё не было. Прослушка — не в счёт, «Мёрквуд Индастриез» зарабатывали этим, пока не переключились на колдомедицинское оборудование, так что глупо было ждать чего-то другого. Самым лучшим в этих путешествиях и прогулках была почти забытая Розой возможность быть собой: радоваться, пугаться, кричать, смеяться, петь — и всё это громко, в голос, не думая о «приличиях» и «правилах».

Это было бы прекрасным временем, если бы не одно «но»: в их отношениях проскальзывало что-то совсем не родственное. Роза игнорировала это так долго, как только могла, подчёркнуто называя его «кузен Альбус» и получая в ответ иронично-почтительное «кузина Роза». Её детство прошло бок о бок с бесчисленными кузенами и кузинами. Сколько их было? Двадцать? Тридцать? И она всегда относилась к ним, как к семье и только как к семье. То, что происходило между ней и Альбусом совершенно не вписывалось в эти рамки, а потому — пугало. Дистанция, допустимая для родственников, оказалась предательски близкой, но отступить назад означало признать, что её это волнует. Поэтому она мужественно врала себе: раз за разом произносила «кузен Альбус», обдавала его холодностью и давала волю себе, срываясь на нём, скандаля и хлопая дверью. Последнее случалось всё чаще: Альбус позволял себе колкие и убийственно точные замечания о ней и Скорпиусе, а она сразу же указывала ему на дверь. Он прощался с безмятежной улыбкой, ни капли не смущённый её истерикой. Она оставалась, отравленная его словами, понимающая, что они были сказаны злым языком, но бессильная изгнать их призрак из своих мыслей.

Хуже всего было то, что Скорпиус спрашивал её о Мёрквуде. А она врала ему раз за разом, чувствуя предательскую дрожь во всём теле и постыдный испуг, красноречиво свидетельствовавший, что для неё это что-то значит. Они с Альбусом ни разу даже не поцеловались, но это не мешало Розе, взрослой, самостоятельной и сильной женщине, меньше всего склонной к мечтательному романтизму, чувствовать себя лгуньей, изменяющей мужу за его спиной.

* * *

Альбус Северус Поттер за годы пребывания Даниэлем Мёрквудом привык побеждать и никогда не сомневаться в себе. Уверенность, граничащая с самомнением и самолюбованием, была его второй натурой. Мир полон людьми, а люди — всегда самое слабое место любой системы. Это он знал и на этом построил свой бизнес. Виртуозный разрушитель, он даже заработал от одной из своих подружек кличку «Бомбарда Максима». «Есть три способа управлять людьми: агрессия, вина и насмешка. И агрессия из них — самый слабый аргумент», — говорил он сестре, коротая время за бильярдом.

«Уизли Кеир» была такой же типично магической, а значит — беззащитной корпорацией, как и те, что встречались ему до этого. Ужасы магловского капитализма мало касались консервативного Магического мира. Собственно, настоящие компании, концерны, холдинги начали образовываться здесь не так уж и давно. Условно говоря, Магический Лондон двадцать первого века в отношении экономики напоминал магловский Лондон девятнадцатого, разве что люди жили не в пример лучше, без всяких диккенсовских «угольных мальчиков». Стратегия Мёрквуда была проста и изящна как танец: раз — акции падают в цене, два — он скупает их почти вдвое дешевле, три — добавляет к 25%, купленным через биржу ещё 7-10%, выкупленных у родственников (кто-нибудь ведь обязательно продаст!), четыре — входит в совет акционеров и правление. Имея треть всех акций, он получал свободу действий от права вето, до возможности поставить на голосование вопрос о смене гендиректора. Такова была теория.

Практика натыкалась на феномен Розалин Уизли. Раз — акции начали расти, как только она объединила «Алхимию» с «Уизли Кеир», два — он лишился канала прослушки, который создавал полгода, всего за два часа, три — на бирже удалось выкупить всего 15% акций, потому что потом Роза подала жалобу, и покупку акций анонимными брокерами временно запретили. О том, чтобы начать скупку открыто, от лица «Мёрквуд Индастриез» речи идти не могло. «Моргана меня подери, до чего же умная женщина», — поражённо шептал Мёрквуд, разбирая бумаги. После ликвидации прослушивающих устройств он был в ярости, но «прощальная речь» Розы вызвала у него невольный приступ смеха: у неё был свой стиль и, надо признать, лучшего способа показать своим сотрудником, кто в Башне из Слоновой Кости хозяин — придумать было невозможно!

Азарт, усиленный её контратаками, заставлял Альбуса буквально бредить победой. И вкладывать как можно больше в «личный фактор». Здесь Роза была настолько наивна, насколько может быть наивен человек, получивший первый патент в 16 лет и всё время напряжённо учившийся и работавший. На традиционный вопрос Лили «как могут женщины быть такими дурами, чтобы верить тебе, братец?» Альбус в этом случае отвечал просто:

— У неё не было нормального подросткового возраста, Лили. Она никогда не вела себя неправильно, не сбегала из дома, не нарушала школьные правила, не влюблялась в нового мальчика каждую неделю. Поэтому сейчас она ведёт себя так же, как мы вели себя в пятнадцать лет...

— Ну если только, — отвечала Лили, но смеряла брата взглядом, свидетельствовавшим, что она ждёт от ситуации какого-то подвоха.

Из-за этого ли, или из-за каких-то своих ощущений, но Альбусу постепенно стало казаться, что что-то действительно идёт не так. Внешне прямолинейная, открытая и податливая, Роза проявляла феноменальную стойкость и спокойствие во всём, что касалось её бизнеса и её отношений с мужем. Ни разу Альбусу не удалось заставить её ошибиться. Максимум — слегка замедлить реакцию на очередной выпад. Ни разу он не смог посеять в ней сомнения в Скорпиусе, хотя не было случая, чтобы не попытался. Ответом была холодная отповедь, сразу возвращающая всё на свои места. Есть Скорпиус, «вторая половина», «свет в ночи», «родственная душа» или как там это называется... И есть Альбус, её друг, возможный деловой партнёр — и кузен, как она постоянно напоминала. Альбус начинал злиться. Моргана подери, что надо этой женщине, чтобы перестать видеть в нём «кузена»? «Мы же родственники», — обронила она один раз. «Все магические семьи — родственники!» — огрызнулся Альбус и понял, что это прозвучало слишком лично. Ещё больше его бесила её доброжелательность, дружественность, лёгкомыслие. Наивность, позволявшая считать, что Альбус, пригрозивший вытеснить её с рынка, действительно может быть ей другом и товарищем. Потому что человек из «её семьи» не способен предать! Порой он ощущал, что сходит с ума, ведь и то, и другое было безумно далеко от его истинных намерений: вместо того, чтобы в него влюбиться и потерять голову от страсти, она стала считать его своим лучшим другом! Порой, ему казалось, что его усилия всё-таки достигли цели, но... каждый раз что-то удерживало её от следующего шага. А может быть, она и не собиралась его делать.

Её доверие смущало, равнодушие выводило из себя, а ум, чувство собственного достоинства и внутренняя сила — завораживали. И Альбус чувствовал себя неуверенно, впервые за последние пятнадцать лет.

* * *

Лили начала волноваться за брата. Если вначале его план поверг её в полный восторг, то теперь она начинала замечать уже знакомые и очень тревожные симптомы. Всё чаще, возвращаясь с конспиративных встреч с Розой, он был не воодушевлен и ехиден, а хмур и задумчив. Как правило, Лили находила его в кабинете, но не за анализом бумаг, как раньше, а за чтением мультикниги. Это маленькое полезное изобретение позволяло копировать в один небольшой томик самые любимые произведения и не утруждать себя покупкой сборников, где было много лишнего. Для заклинаний оно, правда, не годилось, поэтому в мультикнигах чаще всего оказывались конспекты лекций, кулинарные рецепты, афоризмы и стихи. Мультикнига лежала у него на столе, и, когда Лили входила, Альбус подозрительно быстро её захлопывал.

Так случилось, что однажды, ища брата, Лили не нашла его в кабинете. Зато знакомый сборник лежал на столе. Не удержавшись от соблазна, Лили открыла его. Она не рассчитывала, что попадёт на самое «зачитанное» место: ведь для того мультикниги и создавались, чтобы человек читал только то, что ему нравится. Но томик, против обыкновения, сразу же раскрылся на привычной странице. Это были стихи*:

Grey, indiscernible like noises

Gleam by my ever-painful days,

As if here fade all brightest roses,

And die all sweetest nightingales.

But she is, too, upset and saddened,

Unwilled, incurable — my love,

And under skin of opal velvet,

The poison's running in her blood.

And if I stand the world I live in,

That is because I have a wish:

We, hand-in-hand, like blindfolded children,

Will go to the mountain's ridges,

Where clouds are whitest, heavens — closest,

Where only goats run the dales,

To seek forever faded roses,

And hark to lifeless nightingales.

.

Лили нахмурилась и принялась читать стихотворение на соседней странице:

.

It was more than just once, going on common way:

In the fight, which is deaf and destroying,

As it happened before, you rebuffed me today,

To return, like a slave, by the morning.

Therefore, don’t be stressed, my inimical friend,

My friend-enemy, caught by black laces,

If the moans of love will be moans of pain

And the kisses will leave bloody traces.

Хм, уже гораздо лучше. Лили облегчённо выдохнула. Конечно же, Альбус не мог перечитывать то, первое стихотворение. Это означало бы, что... Лили не стала додумывать свою мысль. Просто ещё раз прочитала второй стих и усмехнулась. Да-да, именно так всё и будет! Кот всё равно съест эту птичку, сколь умной бы она себя не считала и как бы больно не клевалась. Скорее чтобы отвлечься, чем из настоящего интереса, Лили посмотрела, кто автор стихов. По звучанию это должно было быть что-то классическое, вроде Шекспира, Бёрнса или, на худой конец, Гёте, но нет — фамилия была неизвестной ей и славянской. «Результаты Дурмстрангского образования», — рассеяно подумала она и вышла, пока кто-то из вездесущих домовиков не заметил, что она была в кабинете.

_____

* Автором этих двух стихотворений является Николай Гумилёв. В оригинале, это стихи «Однообразные мелькают...» и «Это было не раз...». Перевод на английский выполнен на сайте, посвящённом творчеству Гумилёва, и сильно доправлен мною, так что авторское право неоднозначно.

* * *

Альбус вернулся только поздно ночью, хмурый и расстроенный больше обычного. Лили едва сумела выдержать поздний обед, прошедший под вялый обмен репликами и тревожные взгляды Мари. Наконец, австралийка извинилась, что покидает их, и ушла спать, напоследок кинув в сторону Лили ещё один полный подозрений взгляд. Теперь брат и сестра наконец-то могли обменяться впечатлениями.

— Что было на этот раз? — Лили нервно потёрла ладони. Её глаза горели предвкушением новой информации. Брат больше не посылал её к газетчикам, и она целыми днями бесцельно бродила по дому, провожаемая недоумёнными взглядами домовиков. Лили развлекалась тем, что читала газеты и листала справочник по Защитным Чарам, подаренный Альбусу кем-то важным из Австралийского Министерства Магии. Но от книг у неё быстро начинали болеть глаза. В результате всю оставшуюся часть дня она проводила в саду, пытаясь унять нетерпение и дожидаясь вечера.

— Я не знаю, — Альбус задумчиво запустил руку в волосы и взъерошил их. — Иногда я перестаю её понимать...

— Что это значит? — Лили нахмурилась и подошла поближе, заглядывая брату в глаза. — Произошло что-то плохое? Что-то идёт не по плану?

— Нет, всё прекрасно, — огрызнулся Альбус, — но... я не уверен. Она слишком хорошо скрывает свои эмоции. Или сомневается. Или сама ведёт какую-то игру... — он прикрыл глаза и слегка надавил на них пальцами. — Мне надо знать наверняка, я не хочу рисковать. В эти две недели мы уже не сможем скрывать движение потоков акций так хорошо, как раньше. Её мысли должны быть заняты чем-то другим настолько, чтобы она стала более... рассеянной.

— А я могу быть полезна? — Лили присела рядом, смиренно сложив руки на коленях, и заглянула ему в глаза. — Ты меня совсем не просишь помочь! — в тоне сестры прозвучала обида. Альбус лениво отмахнулся.

— Тебе нельзя вредить Розе, ты забыла?

— А я не буду вредить, братец, — улыбнулась Лили, подсела ближе и провела тыльной стороной ладони по его щеке. — Я могу помочь тебе узнать, что твориться у них дома. Как шпионка! — она даже слегка подпрыгнула на диване от пришедшей ей в голову идеи: ведь тогда ей больше не придётся целыми днями мучительно убивать время в ожидании брата. — Я же её родственница, в конце концов!

— Ага, — хмыкнул Альбус, — «родственница». Когда ты последний раз была у Розы, сестрёнка?

— Ну, она пыталась наладить со мной отношения, — Лили обиженно повела плечами, — это я не захотела. Но вообще-то, когда я развелась, — она начала загибать пальцы, глядя куда-то в потолок, — и когда я чуть не покончила с собой, и после того инцидента, когда я упала в бассейн после... — она замялась, — ну после одной вечеринки... Она каждый раз приходила ко мне в больницу и спрашивала, нельзя ли чем-то помочь. Рози — она такая, ей бы лишь бы о ком-то заботиться!

— Хм, — Альбус задумчиво приложил палец к нижней губе, — то есть всё, что тебе надо, это вызвать у Розы беспокойство, а потом торжественно помириться? — Лили довольно закивала головой, а он махнул рукой. — Ладно, тогда я согласен!

Лили порывисто встала с софы, прохаживаясь по кабинету вне себя от радости. На каминной полке и на журнальном столике мерцали холодные сосуды с колдовскими огоньками, бросая неровные тени на стены. Тень Лили тянулась за ней, словно длинный шлейф, а зелёные глаза отражали колдовские свечки, как будто подсвечиваясь изнутри, что придавало ей сходство с парадным портретом Морганы, увиденным Альбусом в одном из музеев Лондона. Но вот она обернулась и внимательно посмотрела на брата.

— Только... Роза поверит, если это будет что-то действительно серьёзное, — задумчиво произнесла Лили. Она подняла сосуд с колдовским огнём, держа его в руке, как бокал шампанского. Светло-жёлтые отблески рисовали на её лице узоры, делая его серьёзным и торжественным, как у индейца перед церемонией посвящения. Внезапно она ослепительно улыбнулась брату и произнесла: — Твоё здоровье, Альбус!

Раньше, чем он успел что-то понять или сделать, она залпом выпила светящуюся жидкость. Пальцы Лили разжались, и сосуд, разбрызгивая похожие на светляков или искры от костра капли, покатился по полу. Её ноги подкосились, и она упала на ковёр.

— Лили! — в ужасе закричал Альбус. — Лили, ты слышишь меня?

— Лили? — Альбус едва успел поддержать женщину, когда она рухнула на ковёр. Практически мгновенно. — Лили, Моргана тебя подери!

Без сознания. Он рывком поднял её на руки и коснулся портключа экстренного вызова, которыми в последнее время комплектовали каждый дом. Комната перед глазами почти моментально сменилась на регистратуру больницы Святого Мунго. Альбус подбежал к медсестре у стойки регистрации.

— Быстро! Вызывайте реанимационную бригаду! — рявкнул он. — Девушка без сознания.

— Что с ней?

— Отравление, — отрывисто ответил Альбус. Люди в жёлтых халатах появились мгновенно, забрав у него Лили и уложив её на носилки. Всматриваясь в её бледное лицо, он добавил: — Обеспечьте ей лучшее и самое срочное лечение, чего бы это ни стоило.

— Не волнуйтесь, у нас по-другому не бывает, — сказала через плечо медсестра, левитировавшая носилки в отделение интенсивной терапии.

— Ей нужно больше, чем «как у вас бывает»! — огрызнулся Альбус. — Где врач?!

Медиковедьма недовольно покосилась на него, но, видимо, увидев бледное, белее стен, лицо мужчины передумала отвечать. А он не отрывал взгляда от сестры. Неожиданно, перед входом его остановили.

— Вы родственник?

Краткая доля секунды, когда он почти произнёс «да». Родственник, брат-близнец, самое близкое существо на свете. Какое вам всем дело?! И резкий мысленный рывок, как будто он остановил сам себя на полной скорости. Нет. Альбус не мог нарушить своего инкогнито. Не сейчас. Это только навредит.

— Нет, — чужой холодный голос без малейшего следа паники, как будто за него действительно говорит другой человек. И вежливый кивок головой в ответ на неизбежное: «Тогда Вам сюда нельзя». Альбус рухнул в кресло у самых дверей отделения, словно превратившись в неподвижную статую, слышавшую и наблюдавшую за тем, что происходило за дверью.

Смутные фигуры врачей через полупрозрачное стекло. «Доктор Малфой, в отделение 6». Силуэт с очень светлыми волосами, почти в тот же момент склонился над носилками.

— Миллисент! Жидкий деиллюминатор, немедленно!

— Но сэр, мы же не закончили сканирование... — робко попыталась возразить рыжеволосая тень, видимо, та самая медсестра, которая говорила с Альбусом.

— Какое... — Малфой витиевато выругался, — сканирование?! У неё ногти светятся! Если сейчас не достанешь деиллюминатор, через пару минут будешь пепел отсюда сметать. Только барышня, в отличие от феникса, вряд ли вылупится из него солнечноголовым грудничком!

Альбус не изменил позы, но его руки вцепились в подлокотники мёртвой хваткой. Самосвет — жидкость для колдовских светильников, была практически холодной на ощупь. Но, как он сейчас вспомнил, её можно было транспортировать только в открытых ёмкостях. Потребность этой жидкости светить была так высока, что как только её закрывали, она искала себе путь к выходу. У самосвета были странные повадки: не трогая глубокие слои материала, он выбирался на поверхность — и выжигал верхний слой концентрированной световой энергией. То же самое происходило теперь с Лили...

Топот. Пробирки, неясными тенями летающие по ту сторону стекла. Паника, холодная паника. И одна фраза, раз за разом произносимая обманчиво-спокойным внутренним голосом: «Не умирай, Лили». Шум крови в ушах незаметно слился с гулом голосов. Сколько времени Альбус провёл в этом странном оцепенении, он не знал. Но вот через шумовую завесу прорезался такой знакомый и ненавистный голос:

— На этот раз тебе повезло, Миллисент. Ни одного ожога, только на мизинце истончение кожи. Накладывай сонное заклятие.

Альбус моментально пришёл в себя. Он поднялся с кресла и осмотрелся. С Лили всё было в порядке, теперь надо позаботиться о себе. Сидеть у дверей отделения интенсивной терапии у всех на виду, да ещё и в двух шагах от Малфоя, он больше не собирался. Выбраться из Мунго надо было как можно скорее, но перед этим убедиться, что никто не вспомнит, что он здесь был. Регистратура!

Наложив на медсестру Обливиейт и лёгкий Конфудус, Альбус быстрым шагом вышел из больницы и, найдя укромное место, трансгрессировал. Но не домой, а в бар. После секундного колебания, Альбус выбрал «Дырявый котёл» в Косом переулке. Больше людей, но гораздо меньше любопытствующих — это то, что ему сейчас необходимо, чтобы разобраться в произошедшем.

С каждым глотком огневиски он чувствовал, как его мышцы покидало напряжение. Только сейчас, когда опасность миновала, перед внутренним взором Альбуса Поттера начинали заново прокручиваться картинки этого вечера. Лили... Вот она поворачивается, улыбается ему — и выпивает самосвет: «Роза поверит, только если это будет что-то действительно серьёзное». Хладнокровие, граничащее с безумием. Лили, его Лили. Маленькое рыжее солнце, которое любило цветы и животных. Сколько раз она подбирала на улице собак, а однажды — даже принесла лабораторную крысу. Дядя Джордж сказал, что та уже старая и от неё не будет никакого прока, но Лили её выходила. А как она горько плакала, когда через несколько лет Хульда (так они назвали это животное) всё-таки умерла!

Альбус печально улыбнулся. Лили всегда кого-нибудь защищала, а в перерывах — что-нибудь придумывала. Её единственным врагом была скука, поэтому, когда зелёные глаза загорались озорными искорками, он уже понимал, что сейчас последует: «Альбус, а давай...» Как он мог не согласиться? И когда очередная шалость удавалась, его сестра звонко хохотала, показывая ровные белые зубы, запрокинув голову в небо. Никто не умел смеяться так, как Лили... «Я стану её подругой, так, Альбус?» И смех, снова смех. Захлёбывающийся, хрипловатый, сумасшедший. Его любимая сестра стала психопаткой, но до этого самого дня это было очевидно всем, кроме Альбуса. Да, он удивлялся, почему Мари, адвокат, общавшаяся когда-то даже с насильниками и убийцами, откровенно опасалась Лили и старалась не оставаться с ней один на один. Он не мог понять, почему сестру, раньше моментально находившую общий язык со всеми, теперь сторонились в любой компании...

И единственная ниточка, связывающая её с жизнью, единственная страсть — это любовь и месть. Любовь к брату и маниакальная идея отомстить кузине. Альбус не мог разочаровать Лили ещё раз, потому что это означало свести её с ума окончательно. Поэтому всё, что ему оставалось — всегда быть рядом и пытаться направить её одержимость в более полезное русло... Тошнота и что-то похожее на смутное нехорошее предчувствие, заставили Альбуса ещё раз наполнить стакан и начать думать о чём-то другом. Хотя бы о Скорпиусе Малфое.

Да... Так было гораздо спокойнее. Итак, что же знал Альбус о своём враге теперь, когда видел и слышал его через матовое стекло больничного отделения? Безусловно, слизеринский аристократ сильно изменился. Ругаться в присутствии женщины? Кричать на женщину? Альбус помнил его как человека, который, уже будучи старостой, снёс бы пощёчину от первоклашки просто потому, что та была девочкой. Голос Малфоя, севший, надтреснутый, напоминал хриплое карканье ворона. Что, несомненно, осталось прежним, так это разум. Холодный, ясный, быстро принимающий решение в любой ситуации, без тени паники или сентиментальности. Отдающий приказы и уверенный, что его послушаются. Опасный противник, но — и уязвимый для всего, в чём нет логики.

Альбус усмехнулся и провёл пальцем по окружности стакана. В чём меньше предсказуемости и логичности, чем в женщинах? От этой мысли по его жилам прошло приятное тепло, не идущее ни в какое сравнение с огневиски...

* * *

Тем временем, в больнице доктор Скорпиус Малфой, кивнув на рыжеволосую пациентку, в которой он с неудовольствием узнал кузину жены, лениво предположил:

— Попытка самоубийства?

— Сами посмотрите, — Миллисент, всё ещё перепуганная, не решилась делать при докторе замечаний. По её соображениям, аура пациентки, переливавшаяся после наложения сканирующего заклинания видимыми цветами, не несла на себе характерных изменений, присущих суицидникам. Ни тёмных пятен, ни «дыр» — ровная радужная поверхность, красная с зелёным. Только золотистый фон природной магии почти не виден.

— Хм... — доктор приложил палец к нижней губе, глубоко задумавшись. — Вы правы, не похоже. А как такое может быть?

Он не то чтобы конкретно интересовался её мнением, но скорее размышлял вслух. Впрочем, Миллисент, ободрённая его спокойным настроением, набралась храбрости и предположила:

— Возможно, она такая довольная, потому что ещё не знает, что... — на середине фразы она смутилась: всё-таки немного ненормально говорить такое, только что избавив пациентку от мучительной смерти, — ну, что самоубийство не удалось?

— Может быть... — рассеяно повторил Малфой и посмотрел на Лили, спящую под действием заклятий. Что-то в этом было не так. И если от самосвета теряют сознание сразу... Не выпила же она его прямо в больнице? Значит, её кто-то принёс...

Так и не попрощавшись с Миллисент, Скорпиус вихрем ворвался в регистрационный холл. Медсестра, которая дежурила, когда поступила Лили, ещё не закончила свою смену. Однако счастье Малфоя было недолгим: медиковедьма сказала, что девушка была одна. Никто её не сопровождал и не приносил. Но такое было невозможным! Вглядевшись в лицо дежурной сестры, он заметил то, что должно было броситься в глаза с самого начала: благостная рассеянность совершенно особого типа, не похожая на результат десятичасовой смены. «Конфудус», — подумал Скорпиус. «...Любимое заклинание младшего Поттера», — внезапно возникло в его голове как ответ на незаданный вопрос. Доктор Малфой встревожился. Сняв с медсестры чужие заклятия, он повторил свой вопрос и — о чудо! — теперь она всё вспомнила. Значит, заклятие накладывали в спешке.

— Её принёс мужчина. Он накричал на меня и Миллисент, требовал врача немедленно: видимо, был очень напуган. Наверное, это произошло на его глазах, — медсестра сочувственно покачала головой.

— А какой он из себя? — продолжил «допрос» Скорпиус. Видя, что медсестра опять затрудняется с ответом, он пояснил: — Рост, возраст, цвет волос...

Она согласно закивала.

— Пониже Вас, но немного, на пару дюймов. Среднего возраста, где-то около тридцати, — судя по лёгкому румянцу, медсестре отчаянно хотелось добавить в портрет слово «красивый», но она не решилась. — Волосы чёрные.

— Глаза?

— Странно, что Вы спросили... Но я запомнила, — она опять покраснела и попыталась объяснить свою внимательность. — Он просто был так напуган, что глаза казались просто огромными. И я сразу заметила, они у него такие... — она замялась в поисках подходящего оттенка. — Вот такие! — регистратор потянула за цепочку кулон, висевший у неё на шее. В руках у неё оказался старинный талисман в форме жука-скоробея. Голова, к которой крепилась цепочка, была золотой, а крылья выточены из бирюзы. Египетской. Характерного оттенка «морской воды»: не голубая и не зелёная. Как глаза у Альбуса Поттера.

— Спасибо, Вы мне очень помогли, — выдохнул Малфой, всё ещё слишком поражённый правдивостью своей догадки. Он невидящим взглядом смотрел на белую стойку регистратуры, не замечая обеспокоенного выражения лица медсестры. Это странно, почти невозможно... Но разве не этого он ждал когда-нибудь? Действительно, редкий цвет, его вряд можно встретить случайно. Тем более, поблизости от Лили. «Надо её расспросить, когда проснётся», — подумал он и добавил: — Сестра, Вы не могли бы оформить перевод пациентки Лилиан Поттер в Снейп-Центр? Это довольно запутанный случай, есть определённые сложности с аурой, так что мы берём его под свой контроль.

* * *

Доктор Скорпиус Малфой посмотрел на часы и занялся приготовлением посуды для очередного зелья. Надо успеть всё смонтировать и разложить ингредиенты, пока она не появилась. То, что он сам пошёл на её госпитализацию в Снейп-Центр, вовсе не делало встречу с Лили Поттер менее неприятной. Поэтому он должен делать что-то полезное во время этого разговора. И иметь возможность не оборачиваться: хорошо, что за лабораторным столом во всю стену тянется зеркало. Он проверил эмпатогенное заклинание — работает. Теперь каждое слово, сказанное Лили в едва заметном переливчатом магическом «пузыре» окрасится цветами её эмоций. Настоящий «детектор лжи», только лучше, как всё волшебное по сравнению с магловским. Лили же, глядя на границу сферы с обратной стороны, по идее вообще не должна ничего заметить, разве что эмоция станет слишком сильной.

Что ж, пять минут назад его заместитель и автор «Сферы Эмпатии», Стелла Ковальски вывела Лили из искусственного сна. Как раз сейчас Стелла должна успокаивать Лили и говорить, что из-за люминесцентной жидкости способность последней воспринимать цвета вовсе не пострадала и что мисс Поттер не стала дальтоником, даже если ей так кажется. Стелла накладывала на волосы заклинание искусственного метаморфизма, позволявшего менять их цвет в соответствии с её эмоциями. Очень удобное изобретение, особенно весной, когда в Снейп-Центр набирают новых ординаторов и стажёров: одного взгляда на голову доктора Ковальски иногда достаточно, чтобы задать глупый вопрос как-нибудь в другой раз и вообще кому-нибудь другому. Ирония заключалась в том, что вначале надо было выучить, что означал тот или иной оттенок, поскольку у Стеллы цветовое кодирование эмоций отличалось от общепринятого. Например, розовый означал ярость, ярко-жёлтый — спокойствие, а бледно-сиреневый — радость. Не говоря уже о том, что попадались сложные эмоции, заставлявшие причёску доктора переливаться противоречивыми оттенками, недоступными ни одному метаморфу. Можно добавить к этому, что халаты у персонала Снейп-Центра были салатовыми, а в Мунго — жёлтыми. Иными словами, если Стелла вовремя не успокоит пациентку, той будет гарантирован новый нервный срыв на почве зрительных впечатлений. А это в планы Скорпиуса не входило. Пока, во всяком случае.

Доктор Малфой усмехнулся и приладил последнюю пробирку как раз над горелкой. У него ещё есть минута в запасе: не меньше семи ушло на объяснения, не меньше десяти — на одевание и «приведение себя в порядок», и две минуты — чтобы дойти сюда. Раз, два, три... В дверь постучали.

— Войдите, — прокомментировал Малфой, но головы в сторону двери не повернул.

Лили не слишком уверенно выглянула из-за двери, вошла и осмотрелась. Какое-то время она, видимо, надеялась, что доктор с ней поздоровается, но быстро вспомнила, что этого ждать, скорее всего, бесполезно.

«Зачем он вообще продолжает вести мой кейс? — подумала Лили. — У меня даже не «интересный случай». Не из личной же симпатии...» Размышления были прерваны самим доктором, которому халат весёлой салатовой расцветки вовсе не придавал более безобидного вида.

— Ну и? — лаконично поинтересовался он. — Может, объяснишь, что это значит?

— Я выпила жидкость из люминесцентного фонаря, — пояснила Лили и устроилась в кресле для осмотров.

— Если бы я этого не знал, ты бы здесь не сидела, — хмуро заметил Скорпиус и на секунду поднял на неё глаза. — Или сидела бы, но в магических ожогах по всему лицу. Меня интересует, зачем ты это сделала. Это не была попытка самоубийства.

Скорпиус не спрашивал, а констатировал. Он знал, что Лили должно было удивить отсутствие «суицидального следа» среди возможных причин её поступка, тем более что в её медицинской карте было целых два «эпизода». И действительно, ведьма выглядела встревожено. Впрочем, она постаралась взять себя в руки и изобразить облегчение.

— Даже так? А я боялась, что меня опять запрут в психиатрическом отделении, — лениво протянула Лили. — Ты прав, я выпила его случайно.

Сущая глупость. Неужели она рассчитывает, что он в это поверит? С чем можно перепутать маслянистую тяжёлую жидкость без запаха, которая светится изнутри? Значит, Лили просто не придумала подходящего объяснения. Она отравилась специально, но это был не суицид: её аура по-прежнему не обладала признаками, обязательными для самоубийцы. Какие причины могут заставить человека отравиться, если он не хочет покончить жизнь самоубийством? Возможно, она хотела встретиться с ним, ведь он дежурит в Мунго всего два раза в месяц и любой знает, в какие дни. Но зачем и почему таким способом? Он всё равно это узнает. Главное, заставить её говорить правду, а для этого придётся вывести её из себя.

— Тогда зачем меня здесь держат? — продолжила колдунья. — Я так могу на работу опоздать!

— У тебя есть работа? — Скорпиус скептически изогнул бровь. — Какая новость! — Лили поморщилась от его недружелюбного сарказма, но он предпочёл этого не заметить, вместо этого отвечая на её вопрос: — Если ты не самоубийца, это ещё не значит, что тебя можно отпускать. Больница Мунго и наш Центр проводят детоксикацию всех попадающих к нам наркоманов, если ты не знала... — он вызвал манящими чарами папку с её личным делом. — Порошок из чешуи дракона, дозы алкоголя, близкие к смертельным и... — Скорпиус брезгливо поморщился, — никотиновая зависимость. Ты продвинулась в собирании магловского мусора куда дальше, чем твой дед Артур. Он собирал его вокруг себя, а ты — в себе. Что за привычка — курить смесь из вонючих сухих растений?

Лили тихо выругалась. Ну да, конечно, теперь её запрут здесь недели на три, пытаясь отпоить зельями и ведя душеспасительные беседы о вреде алкоголя и наркотиков. Ничуть не лучше суицидного отделения, но дольше — так она пропустит всё самое интересное!

— Тебя не спросила, парфюмер, — беззлобно огрызнулась она. — Кстати о зависимости, у меня сигареты были в сумочке, нельзя ли их получить назад?

— А ты трансфигурируй во-он из того фикуса! — посоветовал Скорпиус, махнув рукой в направлении ближайшего растения. Сам он продолжал сосредоточенно шинковать компоненты для зелья серебряным ножом. — Я потом проветрю.

Палочка была у Лили в кармане. «Как я сразу не догадалась? — думала она. — Если они думали, что я самоубийца, то отобрали бы». Но на предложение Малфоя она только виновато улыбнулась и втянула голову в плечи.

— К сожалению, закон Гэмпа считает, что я их ем.

— Конечно, — многозначительно произнёс Скорпиус. Его подозрения подтверждались, но пока он не спешил их высказывать. Что ж, эта женщина хочет ему врать, как будто это что-то изменит. Лили, видимо, расслышала подтекст в его словах и попыталась перейти в наступление сама.

— Я удивляюсь, как, вмешиваясь в чужие дела с таким азартом, ты продолжаешь не любить, когда вмешиваются в твои?

— Я врач. Мой интерес — первый шаг к диагнозу, а не праздное любопытство. — Скорпиус даже не нахмурился. Создавалось впечатление, что этот вопрос абсолютно его не задел. — Кроме того, если бы ты заметила, я гораздо спокойнее отношусь к этому, чем раньше. Со мной работает слишком много людей, чья работа заключается в разгадывании загадок. В отличие от тебя, Лили, они умеют их разгадывать, и я уже привык к подобному вниманию.

— Я теперь не удивляюсь, почему ты назвал свой центр именем Снейпа, — хмыкнула Лили. — Судя по тому, что рассказывал отец, он был таким же ехидным мизантропом, обожающим обижать людей, как ты.

— Просто он не любил пустой болтовни. И вообще, мне Снейп показался вполне нормальным человеком, — Скорпиус пожал плечами. Он убавил пламя горелки, продолжая помешивать зелье против часовой стрелки.

— Ты разговаривал со Снейпом?

— А ты разговаривала со своим отцом?

Удар попал в цель. Иногда он действительно ехидный мизантроп, любящий обижать людей. Лили вдохнула через сомкнутые зубы и часто заморгала. Вот-вот заплачет или закатит истерику. Если у человека проблемы, его всегда можно спросить о детстве — и он обязательно за что-нибудь зацепится. Некоторых прошлое не отпускает никогда. Но вот она снова пришла в себя. Сейчас попытается обидеть его в ответ. И действительно:

— Ты, я вижу, придерживаешься другого взгляда на воспитания детей. Неужели есть опыт?

— Не меньше твоего, — сказав это, Скорпиус был готов поклясться, что снова её «достал», но на сей раз ведьма оправилась от удара быстрее. Она усмехнулась и спросила, полушутя-полупровоцируя, вызывающе глядя на него и качая ногой, обутой в чёрную замшевую туфлю на плоской подошве:

— Знаешь, я была бы не против иметь детей от тебя. А ты?

— Ну конечно, — протянул Малфой, — всегда мечтал о детях от неуравновешенной истерички и наркоманки, в которой сошлись все самые худшие гены славного рода Блэков, пришедшие и с отцовской, и с материнской стороны. Вдобавок, пытавшейся разрушить мою жизнь с четырнадцати лет, — он посмотрел на неё, а точнее на эмоциональную ауру. Возмущена, зла, но не сильно, ведь Скорпиус сказал только то, что она и сама ожидала услышать. Сейчас он добавит кое-что новое. Малфой устало усмехнулся и развёл руками. — Впрочем, Лили, я могу рассуждать об этом свободно. Я ведь читал твою медицинскую карту.

— Ты подонок! — яркая вспышка ненависти. Теперь Лили наконец-то прослезилась. — Они не имели права давать тебе эти сведения!

— Диагностическому центру имени Снейпа дают любую информацию. А точнее, сразу всю, хотя мы их об этом и не просим, — Скорпиус продолжал методично помешивать зелье. Казалось, ещё чуть-чуть, и он начнёт задумчиво напевать какую-нибудь мелодию. — Хочешь, я добавлю к этому отчёт твоего психоаналитика? «Не чувствительна к большинству статистически распространённых форм сексуальных отношений, исключение составляют...»

— Хватит уже, я и так помню, — вместо того, чтобы разозлиться ещё сильнее, Лили устало махнула рукой. — Попробовал бы ты удержаться от «лесбийских связей» в отделении для суицидников. Делать нечего, проживание — раздельное, как в школе. А вокруг только и разговоров, какие мужчины соплохвосты, — она перевела взгляд на котёл. — Слушай, а этому твоему... зелью, разве не вредит, что ты со мной препираешься?

— Несколько баллов Слизнорт всё-таки поставил тебе законно, — кивнул Скорпиус. — Но вообще-то я решил совместить разговор с Зельеварением именно из-за рецептуры, — увидев удивление в глазах Лили, он с удовольствием пояснил: — Для лучшего действия, его надо готовить в состоянии лёгкого раздражения.

Раздражение, которым она его оделила, было совсем не лёгким. Доктор Малфой даже начал опасаться, не увидит ли она эти цветные всполохи сама? Но Лили была слишком поглощена своими эмоциями.

— Почему ты на этот раз так со мной разговариваешь? Я же ничего тебе не делаю, не так ли? Или это уже привычка? — Скорпиус всегда поражался, как «истой гриффиндорке» Лили удавалось так качественно шипеть. Вот и сейчас она вполне могла составить конкуренцию своему знаменитому отцу в бытность того змееустом.

— Я ненавижу, когда мне врут, — отчеканил Скорпиус. — А ты это делаешь постоянно. Ты не можешь трансфигурировать сигарету, потому что это нарушает закон Гэмпа? — он демонстративно расхохотался и захлопал в ладоши. — Браво, Лили, какая прелесть! Как ты в таком случае объяснишь, что у тебя в сумочке самая настоящая магловская зажигалка? Не подделка для тех, кто не привык прикуривать от палочки, а зажигалка, заправляемая бензином. И ты заправляешь её регулярно, хотя могла бы сделать себе «вечную». Потому что вечная зажигалка работает только в руках мага. Сколько лет ты уже сквиб, Лили? — её аура полыхнула отчаянием. Вот он, момент потери контроля... И Скорпиус, как будто продолжая монолог, нанёс последний удар: — Пятнадцать? Нет, конечно же двадцать, ведь двадцать лет назад пропал твой драгоценный брат!

— Не смей так говорить об Альбусе, ты ничего не знаешь!

Вот оно! Лили закричала на него, но совсем не так, как должна была. Если она действительно потеряла магические способности, когда он пропал, то боль от разлуки была огромной и вряд ли притупилась бы с годами. Но она и вполовину не рассердилась так, как было, когда он спрашивал про её бесплодие, про отца или про утрату магических способностей. Главное, в ауре не было отчаяния или тоски, только «праведный гнев» из-за того, что Скорпиус обидел «ненаглядного Альбуса». Итак, Альбус Поттер вернулся, и Лили об этом знает. Именно поэтому её аура выглядит такой «целой», без единого «суицидального пробоя». Теперь её можно было отпустить, Малфой уже выяснил, что хотел.

— Нет, Лили, — моментально смягчившимся тоном произнёс Скорпиус. — Теперь я знаю гораздо больше... — он с удовольствием отметил, что в ауре, да и просто в глазах Лили мелькнул страх. «Сейчас она думает, не сболтнула ли лишнего». Решив, что противнику пока нет необходимости знать, что он кое о чём догадался, доктор Малфой перевёл разговор в шутку: — Ведь у меня есть твоя медицинская карта. Никогда не ври людям, у которых этот документ, Лили. А сейчас, — добавил он, повысив тон, — выпей это зелье.

Он снял охладившуюся ёмкость со штатива, перелил в мерный стакан и протянул Лили.

— Это что — новый вариант Веритасерума? — Лили с подозрением покосилась на содержимое стакана. На Веритасерум ЭТО походило мало, скорее на бодроперцовое зелье, потому что испарения ощутимо щипали глаза.

— Ухудшенный? — скептически прищурился Малфой. — Хотел бы я посмотреть на человека, которому можно незаметно подлить что-то подобное. Беру назад свои слова, Слизнорт все семь лет обучения подкидывал тебе очки только из-за внешнего сходства с Лили Эванс. Это, — он постучал по ёмкости ногтём, — твоё антиабстинентное лекарство. Забыла, что ты наркоманка на излечении?

Лили угрюмо вздохнула и залпом выпила содержимое стакана. Стакан упал на пол, а её скрутило приступом совершенно непередаваемых ощущений. Если вкратце, то складывалось впечатление, что по жилам тёк огонь. По всем, включая кровообращение кончиков пальцев, затылка и глазных яблок. Когда через минуту всё кончилось, Лили, утирая невольно выступившие слёзы, хрипло прошептала:

— Оно всё-таки ухудшенное. Антиабстинентное никогда так не действовало. И сколько ещё так мучиться?

Скорпиус бы с удовольствием сказал, что эту невообразимую смесь надо принимать несколько недель по три раза в сутки. Но он уже выяснил, что хотел.

— Нисколько. Оно всё-таки улучшенное. Иди в регистратуру, выписывайся.

* * *

Вечером, перед тем, как бросить летучий порох в камин и отправиться домой, доктор Малфой сидел у себя в кабинете, слегка покачиваясь в кресле, и задумчиво смотрел в потолок. Взятое у медиковедьмы из регистратуры воспоминание не прояснило ситуацию с таинственным спасителем Лили Поттер: его лицо в воспоминании оказалось окутано плотным серебристым туманом Чар Невыразимости. Но это не тревожило Малфоя, а, напротив, наводило на размышления.

Осадок фактов, оставшийся после выпаривания целого котла неясных предположений, свидетельствовал о следующем:1) Альбус Поттер связался с сестрой впервые за двадцать лет. 2) Он доставил её в Мунго, когда она выпила самосветящуюся жидкость. 3) Он не хотел, чтобы кто-то об этом знал, поэтому постарался изменить память медсестры на регистрации. 4) Он вообще не хочет, чтобы его узнавали, поэтому пользуется сложными Чарами Невыразимости. 5) Такими же чарами пользуется Мёрквуд. 6) из всех компаний магической Британии, Мёрквуд заинтересовался именно «Уизли Кеир».

Вывод: Даниэль Мёрквуд = Альбус Поттер, и Лили об этом знает. Найти: зачем Лили выпила жидкость в день его, Скорпиуса Малфоя, дежурства?

Он задумался. А если... Действительно, как он сразу не догадался? Роза обычно бурно реагировала на проблемы кузины и пыталась наладить с ней связь, когда та попадала в очередную неприятность. Поэтому, если он скажет Розе, что у Лили была попытка отравления, то... Если он скажет Розе. Нет, так не получится: Мёрквуд либо найдёт другого шпиона, либо эта зелёноглазая сумасшедшая придумает ещё какое-нибудь представление. Хм... но какими же крепкими нервами надо обладать, чтобы выпить самосвет, зная, что если врачи замешкаются, то даже жертвы драконьего огня будут выглядеть гораздо привлекательнее? Странная женщина. Значит, для неё и правда есть вещи, более важные, чем её хвалёная красота.

Приняв решение, Скорпиус рывком встал с кресла и стремительно вышел из кабинета.

«Дзинь!» — фарфоровое блюдо разбилось о стену гостиной. Скорпиус сидел в сгущающихся сумерках, не зажигая света и не шевелясь, и смотрел на угольки камина.

— Репаро! Акцио! — скомандовал он, даже не глядя в сторону злосчастного компонента сервиза. Блюдо прилетело к нему в руку — и отправилось в стену. «Дзинь!» — Репаро! Акцио!

Так продолжалось уже второй час. Скорпиус в бессильной ярости метал фарфор в гранитную отделку комнаты, собирал и кидал снова. Дзинь! Репаро! Акцио! Розы дома не было. Вообще, кроме домовиков, дома не было никого. Скорпиуса здесь тоже не должно было быть, но он решил проверить. Малфой поймал себя на коротком нервном, почти истерическом смешке. Проверил! Он должен был догадаться, что она знает... Роза никогда не стала бы вести переговоры с человеком, который даже не соизволил показаться из камина... А раз она знает, значит, имеет причины скрывать.

Неделю назад, вернувшись из Снейп-Центра, он мог бы рассказать Розе всё, что выяснил. Мог бы, но почему-то не стал. Ограничился тем, что сообщил про Лили. Роза, конечно же, пришла в ужас из-за этого, стала уговаривать его позволить ей с ней встретиться... И Скорпиус, поворчав для вида, согласился. Это ужасное создание стало часто появляться в их доме, стремилось выглядеть несчастной и подавленной, вздыхало и тайком жаловалось Розе на жизнь. Теперь она не могла ни пить, ни курить: Скорпиус не удержался от того, чтобы добавить в зелье соответствующие компоненты. По его соображениям, уже из-за этого несколько пинт яда и качественное шипение в адрес его, как «притеснителя свобод совершеннолетних волшебниц, которые вправе травить себя чем угодно», — были ему гарантированны. «Особенно в связи с тем, что больше она ничем не занимается», — Скорпиус не удержался от мысленного проявления сарказма. Но Лили, вдохновенно вживаясь в образ рыжей и пушистой овечки, только грустно вздыхала и закатывала глаза. Так продолжалось четыре дня.

Когда он вернулся с переговоров с Панси Скрипт (та прислала ему сову с весьма странным, но, кажется, заслуживающим внимания сообщением), картина внезапно изменилась: Лили лучилась, что твоё солнышко, а Роза выглядела едва ли не довольнее её. Женщины объяснили своё настроение тем, что Лили буквально «спасла» Розу: предстоял небольшой приём, на котором, для создания камерной атмосферы, позарез нужна была певица, исполняющая что-то в стиле «блюз». И Лили, «оказывается, прекрасно поёт и согласилась нам помочь». Скорпиус вежливо кивнул и ушёл в лабораторию: ему надо было спокойно поразмыслить над сведениями, предоставленными Скрипт. Но оказалось, что перемена в настроении Лили носит более глобальный характер: в этом рыжем недоразумении как будто зажгли лампочку и забыли погасить.

Печально-трагическая Лили, которая с выражением лица, достойным профессора прорицаний Сибиллы Трелони, бродила по его дому, была ужасна. Но счастливая Лили, сменившая её, была настоящим испытанием и наводила на мысли о каком-то подвохе. Скорпиус строго-настрого приказал всем домовикам следить за ней и докладывать, если она скажет или сделает что-то необычное (магловские программисты умерли бы от зависти, если бы узнали, как ему удалось объяснить эльфам, что входит и что не входит в понятие «необычное»). И точно также строго запретил говорить хозяйке, что они это делают. Отвлёкшись от очередной волны тайного сражения за судьбу компании и обнаружив кузину жены ещё более довольной и цветущей (то ли от здорового образа жизни, то ли от переполнявших эмоций), Скорпиус, вместо того, чтобы просто полюбоваться этим, вдруг ощутил холодный и яростный ужас: он догадался, почему Лили, раньше демонстративно-грустная, теперь стала демонстративно-весёлой. Почему Роза так ласково и по-матерински смотрит на неё, как будто приняла в этом участие... Почему всё это началось, когда он отсутствовал... Чтобы проверить своё предположение, Скорпиус вернулся в Малфой-Холл, предварительно сообщив Розе, что снова уйдёт по делам. Его ждал пустой дом, несколько зёрен летучего пороха перед камином и ворчание домовика: «Хозяйка всегда не дома, когда хозяин не дома».

«Дзинь!»

— Акцио! — Скорпиус не заметил, как пропустил одно заклинание.

«Моргановы порталы!» — мысленно выругался Малфой, глядя на свою руку, изрезанную десятками осколков. Вместо того что бы сразу их уничтожить и протереть раны настойкой бадьяна, он продолжал зачарованно смотреть, как в ранках набухает кровь и собирается в капли. «Почему именно сейчас, когда я нуждаюсь в тебе больше, чем когда-либо ещё? Когда я трачу всё своё время, чтобы вернуть нам доброе имя и вытащить твою компанию?». Скорпиус собрал блюдо из осколков и отлевитировал его обратно в буфет, мельком заметив, что оно приобрело лёгкий розоватый оттенок. «Магия жертвенной крови. Даже жаль, что меня никто не пытается отравить», — с оттенком печальной иронии подумал он.

Малфой сидел бесконечно долго. Обычно время делилось для него на ровные, аккуратные промежутки, заполненные разными делами. Но сейчас минуты и секунды смешались, будто в его внутренних песочных часах бушевала песчаная буря. Наконец, он встал и, не зажигая верхний свет, пользуясь только светом палочки, достал с полки книгу. Пролистал, дошёл до места, которое лучше всего иллюстрировало то, что он собирался сказать, и кривовато усмехнулся. «А теперь представим, что я счастливый и довольный муж, заждавшийся свою жену к ужину».

* * *

— Я тебя заждался, — Скорпиус сидел в кресле перед камином и читал. Он улыбнулся навстречу Розе и отложил книгу в сторону. Светловолосый маг казался олицетворением спокойствия и добродушия. Сегодня ему предстояло кое-что выяснить, на кое-что намекнуть и, возможно, слегка запугать её: то же самое, что он обычно делал, общаясь со своими слизеринскими знакомыми, персоналом Снейп-Центра и случайными людьми-неприятностями вроде Лили. Разве что методы у него на этот раз будут гораздо более бережными.

Реакция Розы была не то что бы удивительной, но преувеличенной: она резко вздрогнула и даже схватилась за сердце.

— Ты меня напугал! — она попыталась улыбнуться, но усмешка вышла кривоватой. Скорпиус едва заметно нахмурился, но сразу же придал своему лицу спокойное выражение.

— Не верю, — улыбнулся он. — Если бы напугал, ты бы уже стояла с палочкой, приставленной к моему горлу. Рефлексы — это навсегда.

Роза рассмеялась и села в кресло напротив него.

— Проверка рефлексов провалена! Наш дом слишком хорошо защищён, чтобы сразу хвататься за палочку. Что-то случилось? — она сделала встревоженное лицо. «Ты хочешь понять, почему я здесь, а вовсе не беспокоишься!» — подумал он со смесью горькой злости и тоски. Но внешне по-прежнему разыгрывал спокойствие.

— Просто то, что мне раньше хотели сказать лично, теперь решили прислать совой, — пожал плечами он. А затем добавил небрежно, словно реплику о погоде: — А ты где была? Уже поздно для прогулок...

В её глазах, при свете камина и палочки казавшихся тёмно-серыми, полыхнул страх. От этого затравленного, молящего взгляда, в сердце Скорпиуса что-то оборвалось. На него накатила волна вязкой, тошнотворной жалости и отчаяния. Его Роза никогда ничего не боялась. Она могла волноваться, тревожится, беспокоиться, винить себя, но никогда он не видел в её глазах этого сиротливого, убого ужаса. Такие глаза бывали у родственников его самых тяжёлых пациентов: «Доктор, я сделаю всё, только помогите!» — когда понимаешь, что «всё» не фигура речи, что нет такого, на что они не решатся сейчас. Глаза Розы умоляли. О чём? Сжалиться? Простить? Понять? Сделать вид, что не заметил? «Что же он сделал с ней?!» — подумал он с холодной яростью.

— В Австралии, — Роза улыбнулась широко, слишком радостно и безумно неестественно. Скорпиус едва подавил в себе желание закрыть глаза, чтобы не смотреть на это. — Там сейчас утро. Хотела посмотреть на колыбель хвалёного «австралийского бизнеса», который так не любит Рудольф!

Скорпиуса внутренне передёрнуло от её фальшивой жизнерадостности. Но он не подал вида.

— Вот! — Малфой веско поднял указательный палец и помахал книгой, которую «читал», а точнее держал заложенной на заранее найденной странице. — Что ты на это скажешь? «Не стоит быть пренебрежительным к слухам. Вот видите тот банк, рядом с нами? Я могу разорить его за несколько недель. Не верите? Всё очень просто: я пускаю сплетню, что в банке дела плохи. Все вкладчики этому, конечно, не поверят. Но несколько процентов занервничают. Они побегут в банк забирать свои наличные — и устроят очередь, ведь несколько процентов это довольно много людей. А потом об этой очереди узнают другие вкладчики, часть из них поверит... И так далее. В конце концов, банк потеряет деньги и репутацию. И это всего лишь слух...»*.

— Что это? — на этот раз Роза не испугалась, напротив: в её глазах наконец-то забрезжили искорки интереса и здорового беспокойства, — неужели ты считаешь, что...

— Да, я думаю, что это попытка захвата компании, а вовсе не стремление меня дискредитировать, — Скорпиус кивнул. — На должность главы управления всё равно прохожу я: ни Министр Магии, ни Визенгамот не заинтересовались ни одной из газетных «сенсаций». Зато заинтересовались вкладчики... — многозначительно продолжил он.

— И... кто это может быть? — Роза посмотрела на него с той самой тревогой, с которой раньше говорила «нет, это не он», когда Альбус Поттер позволял себе очередную выходку. «По крайней мере, не стала разыгрывать радость от известия о том, что я — без пяти минут глава Управления Безопасности», — подумал Малфой.

— Если честно, ума не приложу, — Скорпиус развёл руками. «Вернее, знаю лучше, чем хотел бы», — мысленно добавил он. — Газетчики путаются в показаниях. К большинству приходили женщины разной наружности: непонятно, то ли это была одна под оборотным, то ли их было много, и внешность у всех настоящая. Но... — он сделал драматическую паузу, — к редакторам «Пророка», «Ведьмополитена» и «Невыразимости» приходил мужчина. Двум первым он заказывал статьи, а перед Панси пришёл извиниться за ранее допущенную оплошность, совершённую его «компаньонкой», — Скорпиус замолчал, собираясь с силами, глядя в окно. Когда пауза достаточно затянулась, Роза не выдержала.

— И? Кто это?

Скорпиус перевёл взгляд на неё и отчеканил:

— Кто-то, кто пользуется Чарами Невыразимости.

Роза в ужасе закрыла лицо руками. Её мысли, мечущиеся, как ласточки перед грозой, казалось, ощущались в самом воздухе. Скорпиус просто ждал. Так ждёшь, когда даёшь экспериментальное зелье и смотришь, подействует оно или нет. Но вот она отняла руки от лица. Веки Розы слегка покраснели, как будто она была на грани слёз, но глаза были недобро сощурены.

— Значит, мы рвём с ними контракт! — звучно и ясно произнесла она.

Скорпиус не стал делать вид, что не понимает, кого она подразумевает под «ними». Точно также он не стал удивляться тому, почему Роза сразу приняла, что это именно Мёрквуд — Чары Невыразимости вещь редкая, но не уникальная. Он осторожно поднял на неё взгляд, не до конца веря в успех. И точно: вместе с яростью, в зрачках Розы проглядывало что-то, подозрительно похожее на обиду. «Она разочарована и оскорблена больше, чем разозлена, — с горечью подумал Скорпиус, — и ей позарез необходимо убедиться, как будто могут быть сомнения... Она хочет, чтобы это было неправдой».

— Завтра же! — продолжила Роза. Скорпиус кивнул и почувствовал, как вокруг его сердца словно сжимается стальной обруч. Завтра всё решится. Если она действительно сделает то, что собирается сейчас, Скорпиус даст команду, — и Поттер останется ни с чем. Меньше чем ни с чем. Но если Роза даст себя обмануть... значит, она хочет быть обманутой. И тогда Скорпиус выйдет из игры. Совсем. Пусть Роза заключает контракты с Альбусом, вступает в партнёрство, развивает отношения... Он готов сражаться с Поттером до последнего, но не станет воевать с собственной женой. Что ж... всё равно Скорпиусу никогда не нравился бизнес.

— Завтра, — повторил он за ней, — конечно же, завтра...

_____

* Скорпиус должен цитировать роман австралийского писателя Джеймса Клавелла «Благородный дом» (The Noble House), посвящённый гонконгскому бизнесу. Но данная цитата дана по одноимённому мини-сериалу 1988 года, поскольку в фильме этот монолог гораздо компактнее.

* * *

Альбус Поттер, получив вызов в Башню из Слоновой Кости, шагал в камин с ощущением ожидания чего-то приятного: Роза нечасто вызывала его сама.

Впрочем, в прошлый раз «сюрприз» оказался довольно странного свойства: Роза, абсолютно в своём репертуаре, решила обрадовать Лили известием, что её горячо любимый брат нашёлся! Увидев сестру рядом с Розой, Альбус на какой-то безумно краткий миг подумал, что его план раскрылся... Но размышлять у Альбуса времени тогда не было, так как в следующее мгновение на нём с радостным визгом повисла Лили, улыбаясь, смеясь, плача и покрывая его поцелуями. Альбус едва сам не «провалил операцию», настолько его поразила лёгкость, с которой сестра изобразила восторг от встречи с давно утраченным братом. Знала бы Роза, как на самом деле выглядела эта сцена!

Глядя, как восторженно Лили на него смотрит, как она взахлёб благодарит Розу, говорит, что та наполнила её жизнь новым смыслом, Альбус почувствовал укол странного чувства: что-то сродни стыду или тревоге. Ведь он точно также играл свою роль, обманывал, льстил, втирался в доверие, а Роза этого не замечала, как не замечала и сейчас, приобнимая Лили ласково, почти по-матерински. Альбус, зная сестру, был готов поклясться, что каждое прикосновение огнём горит у той на коже — настолько она ненавидела свою кузину — но Лили продолжала благодарно улыбаться и рассыпаться в комплиментах. Неизвестно почему, но Альбусу эта сцена причиняла боль...

Ступив на ковёр личного кабинета Розы, Альбус улыбнулся ей: Роза стояла у окна, окружённая ореолом солнечных лучей. Выражения её лица он видеть не мог, поэтому тоже шагнул к окну, чтобы разглядеть её поближе... На лице Розы застыло выражение холодной отстранённости. Альбус поднял на неё недоумённый взгляд.

— Ты планируешь захватить компанию, — вопросительной интонации в этой фразе не было. Ах, вот оно что... значит, догадалась. Жаль. Можно было подождать ещё несколько дней... Впрочем, ей уже поздно что-то менять: тридцать четыре процента акций получены! А Роза продолжала: — Поэтому я разрываю наш контракт.

Значит, она ещё не знает всего? Иначе зачем этот бессмысленный шаг? В контракте и так нет никакой необходимости: теперь Альбус имеет право на то, о чём там говорилось, совершенно бесплатно и без необходимости ответных уступок. Ведь он без пяти минут совладелец! Альбус вопросительно приподнял брови:

— Не знал, что ты склонна к глупым позёрским жестам! Это ничего не изменит, можешь мне поверить.

— Значит, это правда! — Роза воззрилась на него с яростью. «Всё-таки блефовала», — с сожалением подумал Альбус. Впрочем, скрывать больше не имело смысла: сейчас пятница, а во вторник будет совет акционеров... В изменившемся составе.

— Правда, разумеется, — Альбус пожал плечами, — я же обещал, что потесню «Уизли Кеир» с этого рынка...

— А ещё ты говорил, что принёс мир и сотрудничество, — ехидно заметила Роза, складывая руки на груди.

— Первое слово дороже второго, — Альбус улыбнулся, но получился хищный оскал.

Роза смотрела в ясные, зеленовато-голубые глаза и удивлялась, как ей могло казаться, что в её кузене есть что-то человечное. Держаться. Изо всех сил изображать безразличие. Даже лучше, что он во всём признался, а не стал делать вид, что это чудовищная ошибка. А кузен, между тем, продолжал:

— Впрочем, я ни от чего не отказываюсь. Мы будем сотрудничать. Мы будем работать вместе, Роза, — последнюю фразу он произнёс совсем другим голосом, прежним, нежным и многообещающим. Но в этот раз Роза не испытала ни малейшего искушения ему поверить.

— Как мило, — кривовато усмехнулась пока-ещё-гендиректор, — только теперь у меня нет выбора, так? Неужели, — теперь голос Розы звучал с оттенком холодной издёвки, — весь этот спектакль порождён только боязнью отказа?

Она подошла на шаг ближе. Стоя на каблуках, она была одного роста с Альбусом. Впрочем, сейчас она смогла бы смотреть на него свысока даже будучи в сандалиях. А Альбус почувствовал, что теряет над собой контроль: он ощущал волны её ярости, её взгляд, казалось, прожигал его насквозь, — и это было восхитительно... Бешеный темперамент Уизли, заключённый в кристалл холодной сдержанности, становился лазером. «Невероятная женщина», — подумал он со странной смесью восхищения и торжества, особого торжества разрушителя, глядящего на последние дни города, обречённого на разграбление. До чего же приятно было победить такую, как она. Наконец-то заслужить хотя бы её бешенство, пробиться за предел невозмутимости и доброжелательного равнодушия... Добиться признания себя как противника, чтобы потом перейти на следующую стадию: благодетеля и покровителя, обрести власть, покорить и укротить. Рано или поздно она сдастся, даже если игра на равных у него не получилась...

— Нет. Совсем даже нет, — Альбус улыбнулся мечтательной, медленной улыбкой. — Я готов работать с тобой, но не со Скорпиусом, вот в чём дело... А его доля теперь моя.

Роза едва удержалась от горестного возгласа: на днях Скорпиус предложил временно вывести его из правления и заменить на «кого-нибудь, чья фамилия не злит вкладчиков и спонсоров». Выбор пал на Лоренну Поттер. — «Но ты же ей не доверяешь, Скорпиус?» — «Ничего страшного, я взял с неё Обет: она никогда не отступит от интересов родственников». Родственников. Если бы... Если бы она рассказала ему, Скорпиус бы никогда не ограничился этим, он бы всё предусмотрел... Она его подставила!

Её захлестнул ужас и нарастающее ощущение непоправимости произошедшего. Как она могла быть такой глупой и рассеянной? Как могла пропускать мимо ушей то, что ей говорил Скорпиус, как могла легкомысленно снять с себя груз ответственности? Искушение на время стать беззаботной девчонкой Уизли оказалось слишком сильным, и она, словно наркоман, забыв обо всём, стремилась к этим ощущениям. Великий Мерлин, бедный Скорпиус, который... который едва успевал поспать, разрываясь между делами фирмы и Снейп-Центра. Который всегда ей доверял и которого она предала. Предала единственного человека, который никогда её не подводил, из-за глупой семейной сентиментальности и дешёвого флирта...

Тем временем, Альбус задумчиво продолжал:

— Тридцать четыре процента — это достаточно, чтобы выставить новую кандидатуру генерального директора... — он ослепительно улыбнулся, подошёл к ней вплотную, — так что твой выбор таков: работать со мной или у меня.

Роза размахнулась, чтобы дать ему пощёчину, но Альбус моментально перехватил её руку.

— Солнышко, я ловил бладжеры, так что с твоей ладошкой как-нибудь справлюсь, — его голос, мягкий, как бархат, казалось, источал яд с каждым звуком. Переведя взгляд на сжатую в кулак руку Розы, он слегка надавил на тыльную сторону запястья, за которое продолжал её держать, и она разжала пальцы, не в силах сжать их снова. Он медленно поцеловал каждый обездвиженный палец и слегка прикусил костяшку безымянного, на котором, свившись клубком, блестела сапфировыми глазами змея обручального кольца. После чего продолжил: — но заметь, я никогда не причинял зла тебе. Я не хочу причинить тебе зло, — проворковал он, ослабив хватку на запястье. Роза снова могла пошевелить пальцами, но разжимать свою руку Альбус не собирался.

— Конечно, ты никогда не хотел мне зла, — неожиданно согласилась Роза, глядя ему прямо в глаза. Она придвинулась к нему ближе — и поцеловала. Ещё недавно ей казалось, что она умрёт или потеряет сознание от переполняющих эмоций, от электрических разрядов, бушующих в коже — если сделает это. Теперь же она чувствовала пустоту и странное онемение, впиваясь в его губы расчётливо и холодно: в тот момент, когда он показал своё истинное лицо, её наваждение пропало так же внезапно, как возникло. Он на секунду отстранился, и из его груди вырвался судорожный вздох, почти всхлип, как будто всё это время он боялся выдохнуть. Она чувствовала быстрый, сбивчивый ритм его сердца, которое, казалось, пульсирует прямо под кожей. «Моргана меня подери, — думала она со смесью исследовательской брезгливости и мстительного торжества, — значит, по крайней мере, этого ты, Альбус, действительно хочешь!» Он попытался встретиться с ней взглядом, но Роза, погрузив свободную руку в его волосы и оттянув его голову слегка назад, снова накрыла его губы своими. И Альбус сломался. Он выпустил её запястье, шумно выдохнул и сжал её в объятиях, проводя пальцами по спине в поисках застёжек на платье... Чтобы через секунду встретиться с остриём палочки, направленной ему в лицо. Разумеется, его собственной палочки в кармане уже не оказалось.

— Протего! — произнесла Роза, и Альбуса откинуло щитом на другую половину комнаты. К ней он больше приблизиться не мог. А она, превратив свою палочку в подобие кнута, как богиня мщения застыла над ним. — Значит, ты никогда не желал мне зла? А как же тогда та статья в «Вечернем Пророке»?! — она хлестнула бичом. Конечно, кнут тоже не мог достать Альбуса — щит был двусторонним — но тот инстинктивно дёрнулся, вызвав у Розы злорадную улыбку. Как ни странно, именно эта ухмылка подействовала на него более отрезвляюще, чем всё предыдущее. Альбус встал с ковра, отряхнул костюм и уселся в кресло, как ни в чём не бывало. Вся его поза излучала спокойствие.

— Я сказал правду, кузина, — яда в его голосе, казалось, ещё прибавилось. — Кто ты? Скажи! «Леди Малфой»? — он расхохотался. — Можешь сколько угодно пытаться себе это доказать, Роза. Но со всеми своими манерами, напускной невозмутимостью, ты всё равно Уизли. Так же, как и я. Игра в гольф по воскресеньям и дорогие костюмы не сделали меня джентльменом, потому что для этого нужна холодная кровь и шахматная душа! — его глаза полыхнули ненавистью. Он посмотрел на Розу и усмехнулся. — Знаешь, есть такое животное, гибрид лошади и осла. Полукровка. Упрямый, работоспособный, даже по-своему красивый. Вот только лошади из него не выйдет, сколько не надевай на него начищенную упряжь! И ни одна лошадь не признает его «своим». Так стоит ли себя ломать, Роза? — неожиданно серьёзно спросил он её. — Мы не такие, как они. Нам это не подходит. Тебе это не подходит, только не тебе! Пойми это, Роза...

Его голос становился всё более глубоким и звучным, яростным, страстным, гипнотическим. Он убеждал, покорял и пророчествовал, сплетая в темпераментной скороговорке факты и домыслы:

— Мы выросли в эпоху, когда на каждом углу говорили о «дружбе», «толерантности» и «недопустимости сведения прежних счётов». Наши родители и их друзья пытались убедить себя, что всё закончено, и теперь мы можем жить в мире и согласии. Но люди действительно разные, Роза! Это не выдумка Волдеморта! Почему мы, Уизли, становимся ликвидаторами заклятий и предпринимателями, путешественниками и спортсменами, писателями и бунтарями? Потому что, хочешь ты этого или нет, в нас горит это пламя и никогда не угаснет! Нам не нужна спокойная жизнь, дипломатия, бесполезная декоративность... Потому что это скучно, безумно скучно! Как любая жизнь по правилам. За это они нас и боятся. Не за звание «предателей крови», нет! Уизли чистокровнее некоторых слизеринцев. За то, что они не знают, чего от нас ждать! Конечно... — здесь его голос снова стал ядовитым и язвительным, — они любят погреться у огня, им импонирует «экзотичность», своеобразие, темперамент... Но, знаешь, есть одна черта, которую они переходят очень неохотно, — его голос упал почти до шёпота: — они не хотят, чтобы мы воспитали такими же их детей... Совместных детей.

— Че-пу-ха! — подала голос Роза. Она стояла, задумчиво поглаживая сгибом кнута ножку стула. — Месяц назад ты хорошо рассчитал свой удар, не спорю... Меня поразила та статья. Но магия слова — хуже трансфигурации, выполненной второкурсником, — развеивается слишком быстро. И я ни с кем не обязана обсуждать своё семейное положение. С тобой в особенности!

Альбус перевёл дух и в упор посмотрел на Розу. Ласково и укоризненно, оценивающе. Она невольно отвела глаза: пусть это и нельзя было сравнить с тем, что было раньше, но всё же этот взгляд ещё вызывал у неё волнение. Между тем, он продолжал, ещё более вкрадчиво:

— Сколько у нас двоюродных племянников, Роза? Пятьдесят? Даже больше... И ты хочешь сказать, что это случайность? Я же помню тебя, Роза... с самого детства. Ты — идеальная мать...

Он перестарался. Напряжение, повисшее в комнате, казалось, лопнуло, как бокал от слишком высокой ноты. Роза вскинула на него гневный взгляд и коротко скомандовала:

— Вон! Уходи и не возвращайся. Ты не переубедишь меня ни своими речами, ни своими угрозами. Я скорее отправлюсь продавать ногти висельников в Лютный переулок, чем соглашусь иметь с тобой дело!

Говоря это, она медленно передвигала щит по направлению к камину. Наконец, Альбус оказался зажат на небольшом участке ковра между пламенем и щитом.

— Моя палочка, — произнёс он будничным тоном, показывая, что тоже не намерен больше обсуждать этот вопрос. Поймав палочку («... эбеновое дерево и перо сфинкса, подходит для тёмных и загадочных натур, кардинально меняющих течение своей жизни и биографии... »), он бросил в камин щепотку Летучего пороха и исчез.

* * *

Роза не стала дожидаться вечера. Вместо этого она вломилась прямо в личный кабинет «доктора Малфоя» через каминную сеть, походя сорвав несколько заклинаний блокировки. Хорошо, что он в этот момент был там один, выводя формулу нового зелья, которое, предположительно, должно было помогать от гриппа.

— Скорпиус!

Роза ничего не добавила к этому возгласу: просто уткнулась в плечо вставшему ей навстречу мужу — и разрыдалась. Малфой осторожно приобнял её, практически не касаясь, и стал ждать, пока она выплачется. Наконец, её плач стих и сменился неуверенным всхлипыванием. Скорпиус приподнял её подбородок и заставил жену посмотреть на него.

— Что случилось, милая? — он постарался, чтобы его голос прозвучал мягко и ласково, несмотря на то, что он весь день провёл как на иголках, а перспектива возвращаться домой к тому, что могло его там ждать, с каждым часом напряжённых размышлений казалась всё более пугающей.

— Скорпиус... Всё... всё пропало... — выдавила из себя Роза, чувствуя, как её глаза снова наполняются слезами. Она смотрела на его встревоженное лицо, и ей было безумно, всепоглощающе стыдно, больно и страшно. Чувствовать его объятья было проще, они не осуждали и давали иллюзию защищённости, но глядеть в его глаза и говорить то, что она должна была сказать, было почти невыносимо. Она сглотнула, пытаясь избавиться от спазма в горле, и хрипло прошептала: — Мёрквуд... Мёрквуд это... Поттер! У него тридцать процентов акций... — она снова судорожно всхлипнула.

Скорпиуса захлестнула волна невероятного, всепоглощающего облегчения. Он понимал, что должен был встревожиться и огорчиться, схватиться за голову, сказать что-то язвительное про Альбуса, потребовать от неё объяснений, но мысли не шли ему в голову. К счастью, Роза расценила его молчание, как удивление и шок и снова разрыдалась, пряча глаза и причитая «это я во всём виновата». Теперь он уже сам обнял её и притянул поближе к себе, надеясь, что она не чувствует, как сильно дрожат его руки. «Хвала Мерлину, — думал он. — Наплевать на всё, главное, что она здесь! Главное, что она действительно не знала, что нас атакует он... »

— Скорпиус, я постоянно об этом думаю! — за полчаса до приёма Роза продолжала краситься. — Как бы ты меня не уговаривал, это же ужасно... А если... — она с тревогой посмотрела на него, — если он добьётся своего? Если остальные акционеры нас не поддержат? Скорпиус, я сойду с ума! — Роза провела по лицу пуховкой.

Малфой понимал, что сейчас Роза мысленно прощается со своей компанией и обвиняет в этом, разумеется, себя. И что ей, определённо, не до шуток. Но он ничего не мог поделать с улыбкой, которая невольно начинала играть на его лице. Душа Скорпиуса ликовала, и даже вечер, который предстояло провести с финансистами, да ещё и под аккомпанемент вокала Лили Поттер, не мог испортить ему настроения. Он ощущал себя лёгким, как пёрышко, простившимся со всеми страхами и сомнениями. Он, Скорпиус Гиперион Малфой, может всё!

— Скорпиус!

— Да? — теперь он улыбнулся открыто.

— Как ты можешь быть так спокоен? — Роза доправляла какие-то несуществующие изъяны в рисунке бровей. — Тебя это забавляет?

Когда Роза нервничала, она красилась. Причём чем сильнее был стресс, тем больше доставалось косметики её лицу. Сейчас, судя по её манипуляциям с косметичкой, она была на грани истерики. Даже Скорпиус, периодически отвлекавшийся от созерцания этого процесса, насчитал не менее пяти слоёв пудры.

— Прости, конечно же, нет, — он попытался сделать серьёзное лицо, но не выдержал и расхохотался. Роза посмотрела на него с осуждением, вызвав очередной приступ смеха. — Что меня действительно волнует, — отсмеявшись, повысил тон Скорпиус, — так это зачем ты себя штукатуришь уже двадцать минут? И что ты будешь делать, когда всё это великолепие начнёт отваливаться, как побелка со стены? Знаешь что, — с этими словами он хищно оскалился, соскочил со стула и одним движением сгрёб её в охапку, — от этого поможет только душ!

— Скорпиус, нет! — взвизгнула Роза, колотя его кулачками по спине — впрочем, довольно вяло — пока он нёс её в ванную, перекинув через плечо.

— Да-а! — довольно протянул Скорпиус, усаживая её в ванную и осторожно направляя на её лицо струю воды. Роза отфыркивалась и хихикала: видимо, веселье, написанное на его лице, было слишком заразительно. — Я хочу видеть свою жену, а не полфунта тонального крема!

Она кивнула и посмотрела на него из-под намокших ресниц. Скорпиус видел, что она подалась вперёд с явным намерением затащить в ванну и его... И, по большому счёту, забыть о приёме надолго. Но, как бы ни радовало его то, что она снова с ним, это пока было выше его сил. Где-то в тёмной и холодной глубине, до которой пока не дошёл свет его радости, он был очень и очень зол на неё... Безумно зол. Поэтому, не желая как-то обидеть или испугать её, он постарался отстраниться как можно незаметнее.

— И потрудись, пожалуйста, не использовать магию, когда будешь укладывать волосы! — пожелал он ей напоследок, легонько щёлкнул Розу по самому кончику носа, отчего та оглушительно чихнула, и скрылся за дверью ванны.

* * *

Strange I've seen that face before...*

Грустил глуховатый голос Лили, погружая зал в состояние гипнотической меланхолии, как нельзя лучше подходящей третьему часу приёма. «Если в этой женщине осталось что-то волшебное, то это голос», — думал Скорпиус Малфой. Лили, с огненными волосами, рассыпанными по плечам, в чёрном вечернем платье с «опасным для психики» разрезом, царила на сцене. Взгляды присутствующих, особенно мужчин, то и дело обращались к сцене, и Скорпиус видел в них восхищение, поклонение и желание. Лилиан вполне отдавала себе отчёт в производимом впечатлении, то и дело посылая в зал многообещающие взгляды. Её пальцы задумчиво и как будто рассеяно гладили микрофонную стойку. Ни одного лишнего движения, безупречное следование образу дивы, и бархатистый, нежный, глубокий голос с проникновенной хрипотцой:

...Like a hawk stealing for the pray

«Уж не про своего ли брата она поёт?» — ехидно подумал Скорпиус. Нет, он не был настолько слеп, чтобы не увидеть в этот момент очарования, скрытого в образе ненавистной ему «мисс Поттер». Напротив, голос расслаблял, волновал и тревожил, а Скорпиус ехидничал, чтобы сохранить ясность сознания. Он отверг предположения Розы о том, что Лили что-то знала о захвате компании, желая подержать «вражеского агента» на коротком поводке ещё пару дней. Как же ему пришлось потрудиться, балансируя между природным сарказмом и наигранной верой в её «невиновность»! Но в глазах Розы, если уж сам Скорпиус не стал отказать Лили от дома, значит, последняя была невинней Патронуса. Теперь Скорпиус мог позволить себе быть снисходительным: чтобы не хотел сделать брат этой сладкоголосой певицы, он явно просчитался. «Нет, Альбус не коршун и не орёл. Он кот, который пытался стащить со стола кусочек, делая вид, что ничего предрассудительного не происходит!»

Dance in bars and restaurants

Home with anyone who wants

«Теперь она поёт про себя?» — Малфой презрительно вскинул бровь. «Не перебарщивай и не будь таким пошлым, — вмешался другой его внутренний голос. — Просто согласись, что даже у Лили есть свои таланты». Скорпиус кивнул сам себе и слегка расслабился. «Моргана их подери, зачем мы им дались? Жили бы своей жизнью, вели бы бизнес, записывали музыку — и были счастливы», — почему-то именно неожиданно открывшийся ему талант Лили вызывал у Скорпиуса странные чувства: смесь сожаления, грусти и глухого раздражения. «Как всё-таки это мешает — видеть в своём враге человека», — думал он, едва заметно покачивая головой в такт музыке.

Вот Роза закончила разговаривать с группой волшебников в дальнем конце зала, обернулась и, улыбаясь, помахала ему рукой. Потом кивнула на сцену и заговорчески подмигнула: мол, не правда ли здорово? Он улыбнулся в ответ, кивнул и отсалютовал ей бокалом, сделав требовательный приглашающий жест: лучше не бывает, но может, наконец, подойдёшь сюда? Что бы ни происходило до этого, сейчас это снова его Роза, немного рассеянная и смущённая, но его. Даже её одежда сигнализировала о раскаянии: зелёное платье, серебристые босоножки и колье на шее в форме свившейся змеи. Нарочито слизеринское облачение и непокорная каштановая грива, уложенная на греческий манер... Словно молчаливая просьба о прощении... нет, просьбы быть не может, потому что она не знает, что её маленький обман был раскрыт уже давно. Желание, чтобы её простили, так будет точнее.

_____

* Песня Grace Jones, музыкой к которой является композиция Libertango, существующая также с другими словами или без слов вовсе. Магловская музыка, хотя кто знает наверняка? =)

* * *

Лили чуть не пропустила вступление в последний куплет. Нет, она ещё не знала, чем закончилась встреча кузины с её братом, но... Видеть Розу эдакой примерной женой, перемигивающейся со своим законным супругом, как ни в чём не бывало... Притворщица! А Лили ещё считала кузину простодушной и наивной... Её подозрения о том, что кузина просто дурачит её брата, как делала это раньше, вспыхнули с новой силой. Ну ничего, сейчас она ей напомнит кое-что... В голову Лили почему-то пришли прочитанные у брата строчки, и решение созрело мгновенно. Рыжеволосая ведьма слегка постучала по микрофону, привлекая внимание публики.

— А теперь немного неожиданная песня, которой я хочу закончить наш концерт! — Лили с удовольствием заметила, что при слове «закончить» на многих лицах отразилось разочарование. — Небольшой экскурс в историю... Мой первый муж был рок-музыкантом, — зал одобрительно загудел, а Лили подмигнула собравшейся толпе, — поэтому то, что вы сейчас услышите, будет немного громче, чем хотелось бы... Но, поверьте мне, это того стоит!

Некоторые закричали «верим», другие «а докажи». Лили наслаждалась вниманием публики. К сожалению, те, на кого был направлен этот спектакль, переговаривались между собой и не обращали никакого внимания на происходящее. Ничего, это поправимо.

— Для нового номера мне надо слегка сменить сценический костюм... — застенчиво протянула она. — Есть здесь кто-нибудь, кто силён в трансфигурации? — поднялся лес рук. — О, Мерлин, как много желающих! Но... — Лили плутовато улыбнулась и сказала прямо в микрофон, чтобы её голос разносился по всему залу, — может лучше попросить хозяина мероприятия?

Скорпиусу волей-неволей пришлось оторваться от разговора с Розой, и он, скорчив устало-недовольное лицо, щёлкнул пальцами. Вечернее платье превратилось в «старинное волшебное после встречи с оборотнями»: юбка спадала живописным каскадом клочьев, кое-где начинавшихся прямо от корсета, а рукава были распущены на длинные ленты. Чуть поразмыслив, «хозяин мероприятия» наколдовал лёгкий ветер, позволявший всему этому великолепию развеваться. «Всё-таки этот дракклов слизеринец хорош как модельер, — со странной грустью подумала Лили, оглядывая свой наряд, — такое чувство вкуса, и у такой сволочи!» Сглотнув невольно подступивший к горлу комок, Лили дала знак, чтобы начинали музыкальную тему.

— Для всех, кто неравнодушен к Зельеварению, песня Poison*!

Your cruel device,

Your blood like ice.

Лили сама не знала, что в этой песне должно было напомнить Розе об Альбусе. Всё, наверное. Те эмоции, которые он вызывал у других или те, что испытывал сам. Почему-то, Лили была уверена, что если Альбус воспринимает свои отношения с Розой через призму тех стихов, то и она должна чувствовать нечто подобное. Так или иначе, Лили вкладывала в это «тайное послание» всю свою эмоциональность и страсть:

I wanna love you, but I better not touch

I wanna hold you, but my senses tell me to stop

I wanna kiss you, but I want it too much

I wanna taste you, but your lips are venomous poison

Роза сидела за столиком с пустым, остановившимся взглядом. Сейчас, когда ярость на Альбуса и страх перед будущим на краткое время отступили, на поверхность выступила тоска и боль. Магловская мелодия с мучительно-точными словами как будто взяла её сердце в кулак, а теперь выкручивала. «Негодяй и мерзавец, почему я до сих пор думаю о тебе?». Перед глазами встало его самодовольно улыбающееся лицо и холодные, равнодушные глаза. Глаза хищника. Твоя кровь, как лёд, и все мои чувства кричат, чтобы я остановилась. «Когда же это закончится по-настоящему?»

You're poison runnin' through my veins

You're poison, I don't wanna break these chains.

Лили удовлетворённо сверкнула глазами на кузину. Теперь её наконец-то проняло! Будет что рассказать Альбусу. Скорпиус тоже заметил рассеянность и подавленное состояние Розы. Вот он спрашивает её о чём-то... «Соврёшь, что просто устала и голова болит, — мысленно ехидничала Лили. — Так-то, кузина. Не всегда любовь — это получить то, что хочешь!»

Песня закончилась, и Лилиан под гром аплодисментов поклонилась, чуть не подметя волосами сцену. На её обычно бледных щеках появился румянец, воскрешая в памяти гриффиндорскую хохотушку Лили. Она была счастлива: внимание публики, брат, который совсем рядом и с ней заодно, маленькая победа над кузиной — как давно этого не было в её жизни!

Гости трансгрессировали за четверть часа. Попрощавшись с Лили, хозяева Малфой-Холла остались одни. Скорпиус обнял Розу и прошептал ей на ухо: «На каждый яд найдётся своё зелье». Он боялся, что голос выдаст его тревоги и подозрения, но нет: фраза прозвучала на удивление буднично, будто любимое изречение зельеваров было действительно посвящено головной боли, а вовсе не Альбусу Поттеру. Тоже головной боли, но уже его, Скорпиуса. Роза доверчиво прижалась к нему, как птица, устраивающая голову под крылом. Он пах луговой травой, прогретой солнцем. Как луг вокруг поместья, запах счастья и безопасности, совсем не похожий на яростный и злой аромат полыни. «На каждый яд есть своё зелье», — повторила Роза, и Скорпиус понял, что принятое ей решение окончательно.

____

* Опять-таки игра слов, вынесенная в заголовок Яд (Poison) — Зелье (Potion). Многим это созвучие известно по ошибкам в переводе, из-за которых Снейп оказался «мастером ядов». Что касается песни, то оригинал принадлежит Элису Куперу, но желающим представить это в женском исполнении советую кавер Tarja Turunnen.

* * *

Мари Мёрквуд сидела в кресле и изо всех сил делала вид, что читает, хотя её мысли были заняты совершенно другим. Лили — Мари невольно пробил озноб при воспоминании о сестре мужа — наконец-то от них съехала, и появлялась только изредка. Это был плюс, но в остальном всё осталось по-прежнему. Даниэль задерживался. Уже который раз. Не надо было приезжать сюда, не надо было ввязываться в противостояние с «Уизли Кеир»! Чутьё адвоката и просто умной колдуньи подсказывало Мари, что настоящие проблемы ещё впереди, и все они как-то связаны с этой британской фирмой. За время знакомства с мужем, она видела его очень разным, но таким, как сейчас — никогда. Она не понимала, что происходит, и неизвестность укрепляла её страхи.

Они познакомились пять лет назад, когда член Адвокатской коллегии Сиднея Мари Лэфей стала его оппонентом на сложном бракоразводном процессе. Кстати, это было её первое проигранное дело. Наблюдая за его манерой предоставления доказательств, пытаясь найти слабые места в линии защиты, Мари постепенно стала ловить себя на проблесках восхищения противником. Его изящная трактовка спорных мест, блестящий ум и совершенно особая стратегия поведения вызывали невольное уважение. В сравнении с его образцовыми речами, её собственные казались ей самой скомканными, невнятными и по-юношески истеричными. А ведь Мари Лэфей всегда гордилась собой. Нет, даже не так: её отец, строгий судья австралийского Визенгамота, и тот был очень горд за свою дочь, а ведь заслужить похвалу Юлиуса Лэфея было практически невозможно!

Мари отнюдь не одобряла методы Мёрквуда в целом. Честная, аккуратная, от макушки до пяток «хорошая девочка» мисс Лэфей видела, что обаятельный юрист с британским акцентом слишком часто ходит по грани, заигрывает с крайностями, почти нарушая дозволенное рамками закона. В нём было что-то такое... пиратское, разбойничье. «Совершенно недопустимое», как говорил в таких случаях отец. Вот только суровый судья не знал, что Мари Лэфей с детства «болела» пиратской тематикой. Что заставило её увлечься этим впервые? Наверное, желание не отставать от сверстников, ведь быть дочкой юристов на бывшем «тюремном континенте» — задача не из лёгких. «Морские разбойники» помогали ей стать своей в любой детской компании, тем более что не было такой книги, постановки или игры, включавшей томительное слово «пират» (...корсар, флибустьер...), с которой Мари бы не познакомилась. Другие девочки, вырастая, сохраняли мечту о принце на белом коне, а Мари мечтала об отважном капитане корабля, над которым вьётся чёрный флаг...

И вот он появился перед ней. Даже безупречный костюм и знание причудливого островного права не могли скрыть эту пиратскую сущность, проскальзывавшую в уверенной пружинистой походке, опасной белозубой усмешке и звериной быстроте реакции. Возможности узнать юридического флибустьера поближе Мари была обязана его же хамству: метко кинутое в перепалке перед началом заседания замечание Даниэля заставило адвокатессу побледнеть от душивших её слёз и удалиться в дамскую комнату. Десять минут, оставшихся до заседания, она вдохновенно прорыдала, а когда вернулась в зал, в голове не осталось ни аргументов, ни возражений — ничего. Мари ещё никогда не была так близка к позорному провалу, не в силах собрать себя и приготовиться защищать свою клиентку. Она взглянула на скамью, на которой сидел уже почти бывший муж её подзащитной и его адвокат. Её глаза встретились с зелёноватыми глазами Мёрквуда, и Мари прочла в них удивление, сменившееся... тревогой? Сожалением? Раскаянием? Разобраться лучше ей не позволил вошедший судья. Заседание объявили открытым... и тут же перенесли на неделю! Потому что тот же самый негодяй и мерзавец Мёрквуд, который только что довёл её до слёз, теперь с невозмутимым видом, лениво растягивая слова, вещал судье о каком-то мифическом совершенно внезапно открывшемся основании, которое не позволит его стороне провести заседание немедленно.

Выходя, он снова встретился с ней взглядом и слегка подмигнул, а она коротко кивнула, благодаря Даниэля за появившуюся возможность прийти в себя. Гордая австралийка приняла его помощь. На всех других заседаниях он вёл себя так же, как до этого, но она больше не могла смотреть на него прежними глазами. Дошло до того, что когда процесс закончился её проигрышем, единственным, что тревожило Мари, была невозможность регулярно видеть Мёрквуда! Она скучала без него, открывая папку с новым делом, бессознательно надеялась увидеть в качестве «адвоката противной стороны» именно его... Но, несмотря на скромный штат Сиднейской коллегии адвокатов, их пути больше ни разу не пересеклись.

И вот, спустя полгода, когда она уже почти забыла об этой истории, капитан пиратского корабля возвратил своё судно из дальнего плаванья. Даниэль Мёрквуд возник перед её рабочим столом и изрёк: «Я хочу, чтобы ты работала в моей компании». Довершало эффектную картину предложение о работе, метко брошенное прямо перед удивлённой Мари. «Компанией» было мелкое торгово-охранное предприятие, переходить в которое с высокооплачиваемой работы частного юриста было как минимум безумием.

— Почему ты думаешь, что я соглашусь? — с вызовом спросила она.

— Потому что мне нужен лучший юрист на этом континенте, а это ты, — не задумываясь, ответил Даниэль. — Никто не мог так хорошо держать удар в прениях со мной.

— Но это фирма-однодневка! — возмутилась Мари, польщённая вниманием, оскорблённая наглостью и самодовольством, ошарашенная внезапным появлением.

— Думай, что хочешь, — отчеканил Мёрквуд. — Предложение остаётся в силе до конца месяца, — с этими словами он резко развернулся и вышел вон из комнаты: только лёгкая летняя мантия сверкнула.

Она не верила в эту фирму. Она не верила в честность Даниэля. Она не хотела терять престижную работу... Она написала заявление об уходе и до конца месяца пришла к нему. Потому что на пиратском корабле Мари Лэфей согласна была быть даже пленником в трюме. А сейчас её приглашали стать штурманом. Так она стала его подчинённой, а значит, всё, что было дальше, можно было бы классифицировать, как sexual harassment*, правда, совершённый с полного и безоговорочного согласия. О переходе в «Мёрквуд Индастриез» она не пожалела ни разу — после того, как привыкла, что ощущение «американских горок», рискованные комбинации, контракты, заключаемые и расторгаемые с космической скоростью — это нормально. Её пират как-то сказал: «Единственное, что я могу обещать, Мари — тебе не будет скучно», — и он сдержал обещание.

Последним испытанием для её нервов послужил день их свадьбы. Накануне Даниэль пришёл в их общую квартиру с каменным лицом и трясущимися руками, а на расспросы ответил: «Всё кончено, мы разорены». Полуторачасовой монолог с привлечением финансовых выкладок не оставил ни малейшего сомнения, что он говорит правду. Под конец своей тирады он вздохнул, глядя на неё такими искренними, похожими на пронизанную солнечным светом воду в лагуне, глазами и сказал: «Мари, выходи за меня замуж. Клянусь, мы начнём всё сначала». И она, дочь судьи Визенгамота, адвокат, имевший дело даже с насильниками и убийцами, поверила и согласилась! Уже на следующее утро они второпях обменялись клятвами и стали мужем и женой. Мари, теперь уже Мёрквуд, никогда ещё не чувствовала себя такой счастливой: какое значение имеют долги, бессонные ночи, поиск средств и деловых партнёров, если у неё есть он? Даниэль же, проснувшись после отнюдь не первой совместной, но первой брачной ночи, первым делом раздобыл утреннюю газету и протянул ей. Во всю полосу шёл заголовок: «Мёрквуд Индастриез» признана самой доходной компанией Австралии». Она отлупила его этой газетой, швырнула обручальным кольцом и чуть не наслала летучемышиный сглаз, попутно объясняя, где его законное место после таких шуток. А он только смеялся и говорил, что это она, Мари, глубоко неправа, поскольку обещала быть с ним «в богатстве и в бедности», а теперь, оказывается, он ей был нужен только нищим!

Так они и жили. Иногда Мари спрашивала себя, почему её муж выбрал в качестве спутницы жизни именно её. И не произошло ли так, что подобное предложение он делал многим, но только она выдержала его «тест». Ей не было до этого дела: ни одна женщина не смогла бы заменить Мари, потому что только ей он верил. Единственное, что иногда царапало её сердце изнутри — её пират ни разу не признался ей в любви. «...уважать, заботиться и поддерживать друг друга». Уважал. Поддерживал. Заботился. «...в болезни и в здравии». Сидел у постели и выписывал дорогие зелья. «...в бедности и в богатстве». Не заключил с ней брачного контракта, и все средства держал в общей собственности. «...в горе и в радости». Помог справиться с внезапной потерей отца, рано ушедшего из жизни. Да, он был настоящим юристом и выполнял каждый пункт соглашения, заключённого между ними. В магловской брачной клятве всё начиналось со слова «любить», но когда Мари и Даниэль стояли у алтаря, это слово произнесено не было. Не было оно произнесено и потом. Всё честно, никто не виноват. «Главное, что я его люблю», — думала Мари, то ли действительно веря в это, то ли пытаясь защитить от прожорливых сомнений своё счастье.

Только один раз она испугалась его. Это был первый Хэллоуин после свадьбы, и их пригласили на бал-маскарад. Мари решила отправиться в образе Снежной Королевы. Она уже почти была готова, оставалось только вставить линзы и перекрасить магией волосы. И вот когда Мари, провозившись с непокорными цветными плёнками, наконец-то сменила густо-чёрный цвет глаз на голубой, в её комнату зашёл Даниэль. Секунду он стоял совершенно неподвижно, буравя её нечитаемым, остановившимся взглядом. Что это было? Ужас? Ненависть? Отчаяние? Тоска? Ярость? В следующее мгновение он уже стоял напротив неё, крепко взяв Мари двумя пальцами за подбородок и запрокинув её лицо вверх.

— Сними. Их. Немедленно, — процедил он тихим, ледяным, обманчиво-спокойным тоном, от которого по позвоночнику Мари прошли мурашки ужаса: на её памяти, так говорили только серийные убийцы и садисты. — Я хочу видеть твои глаза чёрными. Всегда, — он приподнял её подбородок ещё выше. — Я жду!

Мари выудила из складок платья палочку и почти бесшумно прошептала: «Акцио линзы». В руку прилетел маленький скользкий комочек, который она машинально смяла и выпустила из пальцев. Глаза зачесались, и она невольно моргнула.

— Хорошая девочка, — усмехнулся Мёрквуд и, не отпуская её подбородка, медленно провёл большим пальцем по её нижней губе. Успокаивающий тон и нежное, медлительное прикосновение только усилили её ужас: она совершила что-то непоправимое, и сейчас будет наказана... Никогда, никогда больше она себе этого не позволит... — Так гораздо лучше, правда ведь?

Не дав ей опомниться, Даниэль впился в её губы властным, требовательным поцелуем. Они не поехали на бал. Вместо этого была ночь секса, которую Мари никогда не решилась бы повторить по своей воле: такой больной, разбитой, выжатой, как на утро после неё, она ещё никогда себя не чувствовала. Нет, он не насиловал её. Просто дал свободу своей ярости, своей власти над ней, всему самому тёмному, что творилось в его душе. Позволил заглянуть в бездну...

Мари зябко поёжилась. Несмотря на жаркую погоду, почти не отличающуюся от родной австралийской, сейчас ей стало холодно. С трудом встав с кресла, прохаживаясь, чтобы размять затёкшие ноги, она продолжала размышлять. После того случая на Хэллоуин она ни разу не видела у мужа этого остекленевшего, мёртвого взгляда, и даже порой сомневалась, не был ли тот эпизод ночным кошмаром... До этого лета, когда Даниэль, листая от скуки её «Ведьмополитен», наткнулся на статью о Малфоях. На развороте была огромная колдография: волшебник и волшебница в салатовых медицинских халатах стояли спина к спине и смотрели в камеру со смесью гордости и иронии. Заголовок гласил: «Мы — идеальные сообщники». Всё это Мари едва успела рассмотреть, потому что в следующий момент журнал полетел в камин. А через неделю муж принял решение ехать в Англию.

И вот теперь он то и дело пропадал, говоря, что наведывается в Австралию. Лихорадочный блеск глаз, азартное воодушевление после одних отлучек и меланхолия после других, раздражённый тон... Главное — его отчаянная и жестокая страсть, которую он изливал на Мари, но которая не имела к ней никакого отношения. Он как будто смотрел сквозь неё, и если бы в этот момент на месте Мари была другая женщина — вряд ли бы это что-то изменило. У Даниэля иногда появлялись любовницы, но такого не было никогда. Кроме того почти забытого Хэллоуина. Чёрноволосая австралийка чувствовала, что теряет мужа, теряет безвозвратно и навсегда. Пиратский корабль скрывался за горизонтом, оставляя её на необитаемом острове, без малейшей надежды на спасение...Внизу, в кабинете, послышался негромкий хлопок трансгрессии. Мари поняла, что медлить дальше смысла не было. Перед тем, как спуститься, она посмотрела на себя в зеркало: на бледном лице ярко выделялись чёрные глаза, светящиеся мрачной решимостью. Правильные черты лица, густые чёрные волосы, почти идеальная фигура. Как жаль, что сегодня это не имеет для него никакого значения. Мари отвернулась от зеркала и вышла.

_____

* Sexual harassment — если, конечно, кто-то ещё не знает... «сексуальное домогательство», статья, чаще всего подразумевающая властные полномочия, не позволяющие человеку отказаться. Например, домогающийся является начальником(цей) истца.

* * *

Лёжа в постели и неподвижно глядя в потолок, Мари Мёрквуд улыбнулась. Не кривоватой мрачной усмешкой, как будто приклеившейся к её лицу с самого приезда в Великобританию, а радостной, сияющей улыбкой. Даниэль считал, что им рано заводить детей... Пусть считает дальше. У неё будет его ребёнок, даже если воспитывать его придётся ей одной. Сколько угодно заклинаний и зелий, но эта ночь не должна пройти бесследно, уж она об этом позаботится. Мари снова улыбнулась и, успокоенная, заснула.

Роза сидела в своём кабинете в Лондоне, невидящим взглядом смотря в камин и пытаясь сосредоточиться. Завтра предстояла битва не просто за компанию, но и за кресло гендиректора. Кто знает, может, она последний раз сидит в этом кабинете... Она должна подготовить выступление перед акционерами, которое убедит их в том, что она достойна этого поста. Какая ирония! Основать компанию, чтобы теперь доказывать своё право на неё! От раздумий её оторвал голос секретаря, прозвучавший по каминной сети:

— Госпожа Уизли, к Вам господин Мёрквуд.

Роза вздрогнула. Она не ожидала, что он явится сюда раньше времени. Разумеется, чтобы попытаться выбить её из колеи перед завтрашним мероприятием. Она внутренне собралась. В конце концов, эта встреча ничего не значит. И она может выдержать её с честью!

Он возник в пламени, помедлил и шагнул на ковёр, даже не запачкавшись пеплом. Роза ожидала, что увидит на его лице злорадство, гнев, холодный язвительный сарказм, высокомерие — что угодно из того, что видела в прошлый раз, что подтверждало бы утреннюю финансовую колонку. Но Альбус, он же Даниэль, был мрачен и сдержан, как будто пришёл на похороны. Его чёрный костюм и чёрная же шёлковая мантия усугубляли это впечатление, делая кузена похожим на графа Дракулу из магловского фольклора. Роза встала из-за стола, держа спину неестественно прямо, и протянула руку для рукопожатия.

— Мистер Мёрквуд, — она не назвала его Альбусом, даже Поттером. Эти имена подходили для времени, когда она думала, что знает его. Но оказалось, что ей невдомёк, что это за человек. Мёрквуд, тёмный лес. Чужая душа — потёмки. Незнакомец.

— Леди Малфой, — глухая ненависть в голосе, когда он произнёс эту фамилию. С заметным французским акцентом, чтобы подчеркнуть значение: «злейший враг» — и никак иначе.

— Какова цель Вашего визита, которую Вы не пожелали сообщить заранее? — Роза, по-прежнему прямая и напряжённая, как струна, села в своё кресло и оперлась локтями о рабочий стол, пытаясь успокоиться. «Что бы он сейчас ни сказал, что бы ни сделал, просто сохраняй хладнокровие».

Альбус сжал пальцами переносицу и прикрыл глаза. Затем, не глядя, вытащил из складок мантии папку с документами и бросил её на стол перед Розой.

— Я выхожу из игры.

Роза недоверчиво открыла папку, периодически кидая взгляд на застывшего в кресле предпринимателя. Но он продолжал сидеть абсолютно неподвижно, ожидая её реакции. В папке оказались бумаги, подтверждающие... безвозмездную передачу ранее купленных «Мёрквуд Индастриес» процентов акций «Уизли Кеир» и «Уизли Бьюти» — в собственность основного акционера, а именно Розалин Уизли, леди Малфой. Роза перечитала текст ещё раз, пытаясь найти... она сама не знала что. Ссылку мелкими буквами, бюрократическую неточность, отсутствующую подпись. Но нет, всё чисто: бумаги в полном порядке, и на каждом документе стоит размашистый, каллиграфически изящный автограф загадочного человека по имени Д. Мёрквуд. Роза закрыла папку, её руки дрожали и плохо слушались.

— Но почему... Альбус? Это же... — её голос тоже дрожал.

— Отказ, — закончил он, в первый раз за встречу глядя ей в прямо в глаза. На скулах ходили желваки, ноздри едва заметно трепетали, выдавая волнение. Прищуренные глаза цвета морской волны смотрели на неё вовсе не с ненавистью, и тем более не с торжеством. Со злостью. С той особенной злостью, которая рождается отчаянием.

Она нервно встала с кресла и начала мерить шагами кабинет. Как только она приняла решение и успокоилась, он снова смешал все планы. Как же она его...

— Не хочешь спросить, зачем я это делаю? — произнёс Альбус, когда пауза затянулась.

— А ты скажешь мне правду? — Роза перестала вышагивать по кабинету и остановилась напротив него.

Альбус проигнорировал её вопрос. Он просто заглянул ей в глаза и отчеканил:

— Я хочу, чтобы ты имела выбор.

Роза непонимающе усмехнулась.

— Выбор?

— Я действительно хочу с тобой работать, но... — Альбус встал из кресла и сделал шаг по направлению к Розе. Та смерила его тревожным взглядом, но не отступила, — я не хочу тебя заставлять.

— Почему? — она склонила голову набок. Роза чувствовала себя взволнованной. У неё было ощущение, что она совершенно не хочет услышать ответ на свой вопрос.

— Потому что я хочу быть с тобой, Роза. Я хочу, чтобы мы были вместе, — медленно и торжественно произнёс Альбус.

— Нет!!! — Роза в ужасе закрыла уши руками, словно этот жест мог уберечь её от всего, что она уже услышала. Она торопливо расхаживала по комнате и говорила, как будто пытаясь убедить саму себя: — Альбус, ты сошёл с ума... Ты сошёл с ума... Мы же родственники... Моргана тебя подери, ты же женат...

— Не имеет значения! — он подошёл к ней ещё на шаг.

— Мы враги!

— Клянусь, что я это изменю! — почти прорычал Альбус, приблизившись ещё больше. Она перестала метаться и просто смотрела на него, взглядом загнанного в угол животного.

— Я замужем и у меня будет ребёнок! — произнесла она, отчаяннее, громче и истеричнее, чем собиралась.

Это было правдой. Хотя Роза и ответила тогда Альбусу, что её не волнуют его слова, и он не имеет права лезть в её личную жизнь, на самом деле тот разговор глубоко засел в её голове. Она хотела поговорить со Скорпиусом, много раз прокручивала это в мыслях («Всё, что могло произойти, уже произошло. И мир не рассыпался. Мы не можем вечно ждать конца света, Скорпиус!»), но сил в себе так и не нашла. А потом... просто представился подходящий момент, и она не устояла перед этой возможностью. Она ещё всё ему объяснит, но продолжать жить так, как раньше, Роза была больше не намерена. Как человек, сведущий в колдомедицине, она могла со всей уверенностью сказать, что беременна. И, судя по всему, девочкой.

По лицу Альбуса пробежала тень. Он посмотрел на Розу, как будто на мгновение лишившись дара речи. Но потом произнёс с какой-то дикой, страстной уверенностью:

— Это даже лучше! Мы всё равно не смогли бы иметь общих детей из-за родства! Ро-о-за... — протянул он отчаянным, молящим тоном, после чего неожиданно рухнул на колени и обнял её за талию, крепко сжав в объятиях. — Роза, поверь мне. Я хочу быть с тобой, жить с тобой, умереть с тобой, всё — с тобой!!!

Он затих после этой вспышки, продолжая обнимать её и не шевелясь, ожидая ответа. Она стояла, не отталкивая его, погрузив руку в его чёрные, блестящие волосы, и неспешно гладила их, перебирала пряди. Странное это было ощущение: словно гладить ураган, который только что пронёсся, сметая всё на своём пути. «Если бы это было правдой... Если бы это было по-другому... Если бы это было раньше...» На душе у Розы было удивительно спокойно. Она стояла неподвижно, как статуя правосудия из белого мрамора, установленная в холле Сиднейского городского суда. Чем дольше тянулось её молчание, тем больше Альбусу казалось, что от неё, как и от той статуи, веет холодом. Пауза затягивалась, и ему уже почти хотелось, чтобы она молчала как можно дольше, чтобы продлить момент, когда можно ещё надеяться, или делать вид, что надеешься. Он знал, что она скажет, когда заговорит. Тихо-тихо, как падает снег, заметая белизной и холодом:

— Нет.

_____

* «...love is the only engine of survivor» — «любовь это единственный двигатель выживания» (или «единственная причина жить», как кому нравится, хотя первый перевод отсылает нас к теории эволюции Дарвина). Строчка из песни Leonard Cohen «The Future». В тексте песни есть масса фраз, которые бы с удовольствием мог произнести Альбус Поттер.

* * *

Роза жгла в камине всё, что ещё напоминало ей об Альбусе. Платок с монограммой «ДМ»... Угольно-чёрный мак с красноватыми искрами в середине... Колдографию, снятую им, на которой Роза пробует оседлать ручного японского дракона... Фигурка кота из бирюзы, на спине которого можно было обмениваться с Альбусом посланиями через Протеевы чары... Мелкие вещицы, с которыми раньше было так тяжело расстаться. Они и сейчас горели неохотно, с трудом, пока Роза не добавила несколько дополнительных заклинаний, рискуя спалить ковёр.

Она не верила Альбусу, была глубоко обижена на него за то, что он предал её доверие, и всё ещё чувствовала себя виноватой перед Скорпиусом. Хотя, после возвращения акций, она, безусловно, стала чувствовать себя гораздо увереннее. Но ей было жаль. Очень жаль. Во время их последнего разговора, ей на какой-то немыслимо краткий миг захотелось согласиться. Поддаться на его уговоры и отпустить себя, не задумываясь, сметая преграды... Безумное, дикое, безответственное и бесперспективное чувство. Наваждение. Но теперь всё кончено. Она сделала выбор и приняла решение. Какой-то уголок сердца опустел, как бывает, когда знаешь, что что-то, ставшее частью твоей жизни, уже никогда не вернётся. Внезапно, Роза бессильно уронила голову на руки и разрыдалась.

* * *

Приведя себя в порядок и слегка успокоившись, Роза вышла из кабинета и направилась в Большую переговорную, в которой по понедельникам традиционно проходили совещания верхушки компании. Подходя к дверям, она услышала нехарактерный весёлый гул, который соответствовал скорее атмосфере вечеринки. Роза осторожно просунула в дверь голову... и остолбенела.

В зале происходило что-то, больше всего напоминавшее предновогодний фуршет, который безнадёжно ошибся сезоном. Вот только вместо ёлки центром празднества был Скорпиус. Главы направлений и отделов столпились вокруг него, то и дело кто-нибудь подходил, чтобы пожать руку, поблагодарить или поздравить. Малфой искренне и неожиданно тепло улыбался каждому и просто лучился радостью.

Причина необычного поведения сотрудников была спроецирована во всю заднюю стену зала. Увеличенное заклинанием изображение страницы «Финансового пророка» гласило: «Ответный удар концерна «Уизли Кеир»: зачем «Мёрквуд Индастриез» купили самого дорогостоящего кота в мешке в истории Британских островов?»

Завидев Розу, все присутствующие встретили её дружными аплодисментами, так что волей-неволей ей пришлось зайти и раскланяться. Улучив момент, она подошла к мужу и тихо шепнула:

— Что происходит?

Тот отставил бокал шампанского и, приобняв её, тихо, чтобы никто не слышал, начал объяснять:

— Я провёл обратную реструктуризацию компании, вывел «Алхимию» из «Уизли Кеир» и перебросил все купленные Мёрвудом акции в «Алхимию». Так что теперь... — Скорпиус сделал драматическую паузу, — он владеет 98% «Алхимии» и ни одним процентом «Уизли Кеир».

— Но... это же незаконно, — прошептала Роза, на время забыв, что все акции теперь находятся у неё самой.

— Это не совсем законно, — поправил Скорпиус, — если бы они захотели подать в суд, то решение бы вынесли года через два-три. Но, после того как они сами приложили все усилия, чтобы утопить «Алхимию»...

— За это время они потеряют на вложениях гораздо больше, чем потом приобретут, — закончила за него Роза. — И они не смогут продать ни акции, ни компанию, потому что никто не купит...

— Да, — важно кивнул Скорпиус и ослепительно улыбнулся. — Фактически, даже отдать акции нам будет гораздо дешевле...

Эта фраза вдруг показалась Розе ужасно смешной. Она расхохоталась, громко, захлёбываясь, до икоты и колик в животе. Она всё смеялась и смеялась, и не могла остановиться, пока Скорпиус тайком от всех не наложил на неё успокаивающее заклятие.

— Простите, моя жена, кажется, слегка переволновалась из-за этой истории, — сказал он в ответ на недоумённые взгляды сотрудников. — Не обращайте на нас внимания, просто продолжайте!

* * *

— Альбус, ты уже видел это? Это же катастрофа! — Лили протянула ему дневной финансовый отчёт. — Пожалуйста, скажи, что ты в курсе!

Альбус пробежался по колонке глазами и философски поднял брови.

— Да, — кивнул он, откладывая листок в сторону. — Я хотел тебе об этом сказать. Не волнуйся, я уже принял меры.

— То есть, ты это отменишь? — Лили заглянула ему в глаза. — Это ведь незаконно, правда?

— Не больше, чем то, что делали мы, сестрёнка, — скривился Альбус. — Если подавать в суд, то года через три, возможно, нас признают правыми. А может, и через четыре...

— И как ты решил вопрос? Ты сказал, что принял меры...

— Принял, — он странно усмехнулся. — Я решил избавиться от акций и вернул их законным владельцам.

— Ты что?! — Лили подошла к нему вплотную и запрокинула голову. Её глаза сверкали, как у дикой кошки. — Альбус, ты сошёл с ума?!

— Прекрати кричать, у меня от тебя голова болит, — Альбус поморщился и сел в кресло. — Повторяю. Я. Избавился. От акций. А поскольку сейчас их всё равно бы никто не купил, я отдал их им. Счастье ещё, что приняли...

— Это всё она, да? Это всё Роза... Я знала, что этим кончится... Ты же обещал мне, что не пойдёшь на попятную! — Лили металась по комнате, задевая шуршащими юбками мебель. — Как тебе вообще пришла в голову такая идея?! — её голос, начавшись с неуверенного бормотания, становился всё громче и громче, пока не достиг стадии пронзительного визга.

— Идея мне пришла в голову, потому что у меня есть голова, в отличие от тебя! — голос Альбуса сорвался на крик. Он вскочил с кресла и встал напротив сестры. Несколько секунд они напряжённо смотрели друг на друга. Наконец, Лили отвела взгляд, а Альбус добавил, уже спокойнее:

— «Мёрквуд Индастриез» не потянуть «Алхимию». Это убыточное предприятие, глубоко убыточное. Тем более, если бы его взял я, оттуда бы ушла большая часть модельеров, художников по ткани, портных... И что бы я делал? Я финансист, Лили, — он усмехнулся, — я знаю, как управлять деньгами и людьми, но я абсолютно не в курсе, что мне делать с домом мод.

— Я бы могла этим заняться, — Лили пожала плечами.

Альбус нервно расхохотался, но видя даже не просто обиженное, а яростное лицо сестры, моментально посерьёзнел.

— Лили, ты модель. Ты понятия не имеешь о том, что творится выше твоего уровня. У тебя нет для этого образования. Может быть, может быть, — подчеркнул он, — ты могла бы за пару лет научиться. Но у нас нет этой пары лет. Выбор надо было делать здесь и сейчас.

Лили обошла его кругом, как будто пытаясь найти в его поведении какие-то подозрительные детали или несоответствия. Альбус невольно застыл под этим пристальным взглядом. Наконец, Лили закончила кружить, словно акула, вокруг брата и хмуро произнесла:

— Хорошо. Допустим, что это так. Что мы теперь будем делать?

— Я вернусь в Австралию. Буду заниматься делами, развивать свой бизнес и продумывать ответный план мести, — Альбус пожал плечами.

— А я? — жалобно протянула Лили. — Ты обещал, что меня не бросишь!

Альбус положил ей руку на плечо и улыбнулся.

— Конечно, не брошу! Ты поедешь с нами и будешь мне помогать.

— Но... ты ведь не оставишь эту идею? — взгляд Лили шарил по его лицу, всё ещё недоверчиво ища подвох. — Ты же не бежишь, Альбус?

— Разумеется, Лили, — заверил Альбус и похлопал её по спине. — Это не бегство, а стратегическое отступление!

* * *

— Что-то мне не по себе, — Роза зябко повела открытыми плечами. Это вечернее платье цвета «крыла горлицы» Скорпиус придумал лично для неё, и, похоже, что в ближайшее время оно рисковало стать единственной вещью «от Малфоя». На этот раз не потому, что у «Алхимии» дела шли плохо, а потому, что у модельера было слишком много новых обязанностей. — Это глупо, но мне почему-то страшно.

— Глупости! — Скорпиус, уже в парадной мантии, подошёл к ней сзади и поцеловал в шею. — Где может быть безопаснее, чем в особняке Министра Магии?

— Я всё понимаю, но... — волосы Розы украсились диадемой. Она и сама ещё недавно с нетерпением ждала первого приёма, на котором Скорпиус будет выступать в новом качестве: руководителя Управления Магической Безопасности. Но теперь какая-то внутренняя дрожь мешала ей думать о предстоящем вечере как о чём-то приятном. «Возможно, всё дело в том, что там будет Мёрквуд», — сказала она себе. После того понедельника, Роза принципиально называла кузена только его новой фамилией. — Может, это просто нервное...

— Послушай, — Скорпиус встал у неё за спиной и положил руки ей на плечи. Его руки, с длинными музыкальными пальцами (стоившие Скорпиусу нескольких лет мучений в попытках освоить игру на фортепьяно), нежно, почти невесомо касались её ключиц, вызывая парадоксальную смесь волнения и чувства абсолютной защищённости. Роза коснулась его левой руки своей — и в зеркале отразились два обручальных кольца. — Если это из-за Мёрквуда, то не волнуйся: ты будешь там со мной, а он, кстати, будет не только с Лили, но и с Мари... — заметив в глазах Розы что-то, похожее на любопытство, Скорпиус добавил: — Да, он её не выдумал. Она действительно существует, — он поцеловал Розу в макушку и бросил взгляд на часы. — Собирайся, жду тебя в гостиной через пять минут!

Когда он ушёл, взгляд Розы неожиданно упал на шкатулку, стоявшую на ёе туалетном столике. Она открыла её и достала хрустальный колокольчик: тот самый, со Святочного бала. Роза поднесла его к уху и встряхнула. Звон по-прежнему складывался в её имя, и только в её. «Цветок, выращенный сердцем, звучит именем, которым звучит сердце». Роза улыбнулась и, повинуясь внезапному порыву, приколола цветок к лифу в качестве брошки. Она готова была встретиться лицом к лицу с Альбусом. И это ничего не значит...

* * *

Приёмы у Министра Магии были не только важным дипломатическим событием, но и любимым развлечением определённой части магической Британии. То ли в порыве желания показать свою толерантность к маглам и сквибам, то ли (скорее всего) из потребности оградить свою персону от атак недоброжелателей, Ристриктус Невермор наложил на своё поместье заклятья, глушащие магию. Вернее, как любил добавлять Скорпиус, уже успевший исследовать особняк: «Глушащие осознанную, главным образом палочковую магию, с сохранением свойств предметов и артефактов». В переводе на язык, доступный не столь помешанным на защитных заклинаниях волшебникам, это означало, что магия домовых эльфов, стихийная магия и волшебство, заключённое в амулетах и заколдованных предметах — действовали. Остальные же попытки совершить колдовство полностью впитывались энергетической системой дома. И это был очень даже неплохой «аккумулятор», поскольку каждый гость, хоть раз побывавший в особняке, обязательно пытался использовать палочковую магию: кто-то случайно, забывшись, а кто-то и специально — чтобы проверить. Полученную энергию Ристриктус использовал для создания портключей и, по свидетельствам тех, кто хорошо его знал, так привык к ним, что даже почти разучился трансгрессировать. Разумеется, на самого хозяина дома действие этих заклинаний не распространялось.

Скорпиус переносил ограничение на магию довольно спокойно, а вот Роза чувствовала себя словно раздетой. Ей физически срочно надо было что-то наколдовать! Но она терпела и пыталась найти в этом «магловском» состоянии свои плюсы. За вечер Роза много раз возблагодарила Мерлина, что рядом с ней есть Скорпиус. Особенно, когда за столом или в зале она ловила на себе взгляд Мёрквуда: пристальный, не отпускающий, словно затягивающий. Уверенная, что его речь в понедельник была лишь попыткой сделать хорошую мину при плохой игре, Роза злилась на этот взгляд с его отчаянием и осуждением, с замершей на дне невысказанной просьбой. И ластилась, иногда даже нарочито, к мужу, желая ощутить, что она не одна, и что за неё есть кому постоять.

Как-то, когда Скорпиус был увлечён разговором с главой Управления Здравоохранения, она целых пять минут мучительно «играла в гляделки» с Даниэлем (не говорить «Альбус»!), который буквально сверлил её взглядом, напряжённым, свирепым и даже, кажется, ревнивым. «Как он может казаться таким искренним? — думала Роза, не в силах отвести взгляд, чтобы Даниэль не подумал, что она сдалась. — И как можно различить, где правда, а где блеф?» Скорпиус обратился к ней, и она охотно повернулась к нему, довольная, что наконец-то можно прервать затянувшийся обмен взглядами. Но успела заметить, как глаза Альбуса (всё-таки «Альбуса»!) полыхнули горьким сожалением.

Через какое-то время хозяин пригласил всех, кто умеет играть в покер, проследовать в библиотеку «на несколько партий». Теперь уже Роза специально встретилась с ним взглядом и слегка усмехнулась — и наткнулась на искреннюю, щенячью обиду и боль в бирюзовых глазах! Она невольно растерялась, ей даже стало стыдно, хотя разве не это она хотела показать своей усмешкой: мол, если ты так хорош в покере, что тебе стоит сыграть любую эмоцию? Черноволосая молодая женщина, та самая Мари, проследив за направлением взгляда мужа, сверкнула на Розу тёмными глазами, полными едва ли не ненавистью. После чего что-то сказала ему, и накрыла его ладонь своей. Роза ясно ощутила: в этом жесте не было чувства собственничества, только желание оградить и защитить. Защитить? Мёрквуда? Осуждение во взгляде молодой колдуньи было неприятным, как будто это она, Роза была виновна во всём, а Даниэль явился её жертвой. Со смешанным ощущением тяжести и абсурдности происходящего, Роза отвернулась.

Скорпиус тоже замечал эти периодические взгляды, кидаемые ненавистным Поттером в сторону его жены. Как будто у этого гриффиндорского щенка было на это право... Вот и сейчас, прежде чем уйти в библиотеку, Альбус замешкался, глядя на Розу, словно та была его потерянным сокровищем! Скорпиус демонстративно приобнял жену за плечи. Альбус уже отвернулся, но Малфой успел поймать взгляд Мари, молчаливой, тревожной брюнетки, чуть ли не вцепившейся Поттеру в плечо. В её взгляде читался упрёк, но Скорпиус легко его выдержал и вернул: следи за своим мужем девочка, хорошо следи... За тебя этого никто не сделает! «Надо всё-таки хорошенько с ним поговорить», — мрачно подумал Скорпиус, когда за Альбусом закрылась дверь библиотеки.

* * *

Зайдя помыть руки, Скорпиус Малфой неожиданно увидел того, кого искал. Поттер. «Хорошо, хотя бы возле умывальников, а не в самом туалете», — промелькнула у него странная мысль. Скорпиус не исключал, что разговор может закончиться дракой. Он в принципе никогда не исключал такой возможности, когда дело касалось Альбуса. Но потасовки в туалете, с обязательным расшибанием кабинок и маканием противника... как минимум в биде, казались ему неприятным анахронизмом времён отцовской учёбы.

Скорпиус встретился глазами с отражением Альбуса, вытиравшего руки бумажным полотенцем — и они синхронно развернулись друг к другу, словно на магической дуэли.

Скорпиус уже собрался начать разговор, как вдруг ощутил в кармане характерное жжение Протеевых чар. Там была монета, через которую они с Розой связывались друг с другом. Причём только в экстренных случаях! Неужели интуиция не подвела Розу, и что-то действительно произошло? Игнорируя удивлённый взгляд Альбуса, Скорпиус выругался и полез в карман.

* * *

На монете были прочерчены три параллельные линии. Их условный сигнал бедствия.

— Роза в опасности, — машинально, ещё не веря себе, произнёс Скорпиус. Про Альбуса он моментально забыл. Но тот напомнил о себе сам. Окликнув первого попавшегося на глаза домовика, Альбус спросил его:

— Где жена этого человека?

Домовики инстинктивно чувствовали, сколько человек находится в доме, где они и кем приходятся хозяину и друг другу. Так что, если Роза была ещё в особняке, это был самый быстрый способ её найти. Домовик, казалось, без особой радости выслушал вопрос чужого человека, не хозяина и не друга семьи, но ответил:

— В малой гостиной, вместе с рыжей гостьей.

— Лили! — еле слышно прорычал Альбус, — Где эта малая гостиная?!

— Направо, по лестнице на третий этаж, до конца коридора, а дальше — по любой из двух лестниц, — отрапортовал домовик, продолжая искать повод исчезнуть.

— Трансгрессируй нас туда! — потребовал Альбус, цепко держа домовика за край полотенца. Но тот оказался проворнее: пальцы Альбуса как будто обожгло кипятком, а когда он от неожиданности слегка их разжал, домовик исчез, напоследок прокомментировав:

— Трансгрессия в Доме разрешается только Хозяину!

Скорпиус и Альбус наперегонки вылетели из туалета и устремились к лестнице.

— И за что моя тётка защищала этих ушастых тварей? — вполголоса выругался Альбус. А потом добавил уже громче: — Что может ей сделать Лили, тем более, здесь? Табуреткой угрожать? Саблей?

— Не знаю, — отрывисто ответил Скорпиус, добираясь до площадки третьего этажа — и замер, да так, что Альбус с размаху налетел на него. А потом спросил: — Альбус, твоя сестра была в платье с длинным рукавом?

— Да, — Поттер всё ещё непонимающе смотрел на своего противника. Скорпиус же, получив утвердительный ответ, издал короткий отчаянный стон и помчался по коридору ещё быстрее. Альбус крикнул ему в спину, пытаясь догнать: — Что это значит?

— Браслет ассассина, — коротко бросил Скорпиус, не снижая темпа. — А теперь делимся.

Дальше шли те самые лестницы, «любая из которых» вела в малую гостиную. Альбус и Скорпиус почти одновременно преодолели ступени и замерли на пороге: в центре комнаты стояла Роза, а в четырёх метрах от неё — Лили, держа руку на спусковом крючке.

«Браслет ассассина» был своеобразным «подарком» волшебному миру от магловской фантастики. Нож или заточенные до бритвенной остроты щипцы-кусачки крепились на широкий, почти до локтя, браслет или перчатку: иногда с тыльной стороны, иногда с лицевой. Спусковой рычаг выстреливал оружием на тонком и гибком металлическом шнуре-пружине, обладавшим свойством наводить наконечник на цель. После использования, шнур втягивался обратно, пока лезвие не занимало исходную позицию. Оружие было плоским и почти незаметным под одеждой, зачаровывалось заранее и не требовало магии для применения: слишком многие охранные сигнализации реагировали именно на чужой магический след. Браслет ассассина, безумно популярный среди наёмников, мог быть просто стальным или бронзовым, а мог — дополнительно позолоченным или посеребряным. Позолоченные лезвия использовались, чтобы пробить защитные чары, но кинжал на запястье Лили отливал серебром. Яд.

Альбус и Скорпиус синхронно затормозили в дверях и осторожно сделали шаг в комнату. Лили, дёрнувшаяся было, когда двери открылись, сделала издевательский приглашающий жест и расхохоталась.

— Теперь все в сборе! Я думала, вы уже не хватитесь свою принцессу, мальчики! — Лили переводила взгляд то на брата, стоявшего ближе к её бледной, как полотно жертве, то на Скорпиуса, стоявшего ближе к ней самой, но ни на секунду не выпускала Розу из-под прицела. Скорпиус попробовал сделать ещё один шаг по направлению к женщинам, но Лили его остановила: — Без глупостей, Малфой! Ой, то есть, простите, без хитростей... — издевательски протянула она, — как я могла обвинить тебя, Малфой, в попытке геройства?

— Лили... — начал Альбус, оборачиваясь к сестре.

— Не надо, братец! — отрезала та. — Стой и смотри, ты сам в этом виноват... И не пытайся приближаться! — взвизгнула она, когда Альбус попробовал подойти поближе.

— Лили, что ты делаешь, тебе же нельзя... — Альбус старался говорить спокойным тоном, — может, мы просто поговорим?

— Мне нельзя? — Лили снова расхохоталась. — Мне нельзя. Это из-за тебя, между прочим! Ты заставил меня принести эту мерзкую клятву, ты и только ты! — Лили трясло от ярости, она почти захлёбывалась своими словами. Скорпиус напряжённо размышлял, как можно было её обезвредить. К сожалению, без магии его поле для манёвра сильно сужалось. Если бы действовали хотя бы бытовые заклинания... От мыслей его оторвал новый крик Лили: — Предатель! Лгун, мерзкий лгун... Почему ты всегда врёшь мне, Альбус?!

— Я не вру тебе, — Альбус продолжал пытаться её успокоить и разговорить, чтобы потянуть время. — С чего ты взяла?

— Ты издеваешься? — еле слышно от переполнявшей её ненависти прошипела Лили. — Ты опять играешь со мной... Со мной! Со своей сестрой-двойняшкой. Ты не забыл, что у нас одни мысли на двоих, да? Вот только с чувствами незадачка вышла!

— Лили, я перестаю тебя понимать, — голос Альбуса звучал твёрдо и спокойно, а сам он незаметно, почти скользя по ковру, медленно приближался к волшебницам, замершим в центре комнаты. Скорпиус тоже слегка сдвинулся в сторону Лили. Альбус продолжал: — Может, ты объяснишь мне подробнее?

— Акции, — выплюнула Лили, как будто это слово было ругательством. — Ты не мог знать... Ты и не знал. И плана у тебя не было. Ты просто сдал нас и отказался от борьбы... — внезапно она оборвала свою тираду и посмотрела на брата в упор, расширенными, печальными, обиженными глазами. — Ты соврал мне, Альбус... — добавила она совсем тихо, жалобно и как-то удивлённо.

Альбус открыл рот, чтобы что-то возразить, но под взглядом сестры, смотрящей на него с немым укором, стушевался и замолчал, отведя глаза. По щеке Лили медленно-медленно стекла слеза. «Сейчас или никогда», — подумал Скорпиус и приготовился. Но в этот момент неожиданно подала голос Роза:

— Лили, прошу тебя, не надо... — она, очевидно, хотела добавить что-то ещё. Но жест её руки, инстинктивно закрывшей область живота, сказал гораздо больше. «О нет», — только и успел подумать Скорпиус, когда Лили, без всякого предупреждения, выстрелила.

* * *

Как когда-то на квиддичном матче, время для Скорпиуса Малфоя как будто растянулось. И, как и тогда, его было слишком мало...

Скорпиус обрушился на Лили сзади, пытаясь нарушить траекторию полёта ножа, но самонаводящийся шнур продолжал разматываться, не оставляя шансов на промах. Тогда он намотал часть металлической пружины на запястье и коротко резко дёрнул, сосредоточившись на своих ощущениях. По шнуру прошла волна стихийной магии, которую защитные заклинания дома не могли удержать. Шнур побелел, засветился, лопнул — и буквально взорвался тысячью мелких осколков. Кинжал, став неуправляемым, полетел по инерции, вращаясь в полёте. Но Роза стояла, не шелохнувшись, даже не пытаясь уйти с линии броска. «В сторону!» — закричал Скорпиус, пытаясь вывести её из шокового оцепенения. Но Альбус успел раньше.

Как и Скорпиус, Альбус понял, что Лили выстрелит. Поэтому, почти одновременно с щелчком спускового механизма, резко крутанулся через плечо и буквально сшиб Розу с места, уводя от клинка, который заворачивал по дуге, наперекор физическим законам целясь в конкретную жертву, где бы та ни находилась. За сотые доли секунды до столкновения с ножом, он заметил яркую вспышку — и лезвие утратило ориентацию, рассекая воздух, как томагавк. Но Альбус уже потерял инерцию движения. Ему не хватило какого-то шага. Он успел только прикрыть Розу собой, как тут же почувствовал, что клинок с вязким хлюпаньем ушёл в его предплечье по самую рукоять. Пробив не только мышцы, но и кость, он прошил руку насквозь и кончиком ушёл под ребро. Альбус так и не успел ощутить боль. Вместо этого вся левая половина тела стремительно онемела, наливаясь холодом и тяжестью. «Яд», — успел подумать Альбус и поднял глаза на Розу, прежде чем окончательно потерять сознание.

Роза смотрела в кристально ясные глаза Альбуса, до ужаса полные сознания и воли, без малейшего признака затуманенности или болевого шока. Несколько мгновений, за которые она могла прочесть в них правду, которую больше не имело смысла скрывать. Сейчас его глаза казались ярко-зелёными, без проблеска синевы. Затем, хватка пальцев на её плече неожиданно ослабла, и его глаза закрылись: резко, как будто кто-то задёрнул занавес. «... зелёная бирюза традиционно именуется мёртвой», — всплыло в её памяти. А потом наступила тьма.

Мрак был клубящимся и объёмным. В ушах перекатывался шум, становясь то громче, то тише, словно где-то совсем рядом перекатывались морские волны. Разлепить глаза, даже просто пошевелиться, было невозможно... Роза не знала, сколько времени она лежала так. «Лежала»? Ощущения тела отказывали, казалось, она парит в чёрном ночном небе без звёзд. Но вот где-то на границе шума проступили голоса. Вернее один голос. Тихий и удивительно знакомый.

— Никаких зелий. Я сказал никаких зелий.

Ответная реплика потонула в вихре спутанных ярких линий, прорезавших тьму и болью отдававшихся в голове. От них шум усилился, став похожим на яростный гул штормового моря.

— В её положении это небезопасно, — добавил всё тот же голос. — Только заклинания. Я прослежу.

«Он знает», — подумала Роза и снова потеряла сознание.

* * *

Вначале была боль. Дикая, адская боль в левом предплечье. Альбус резко выдохнул, но открыть глаза или пошевелиться не смог. Боль прекратилась так же внезапно, как началась. Осталось только ощущение кружащих, как мошкара, искр под веками. Искры стремительно гасли, погружаясь обратно во тьму.

— Ты пришёл в себя, — констатировал тихий и спокойный, как у василиска, голос Скорпиуса Малфоя. Гулкость голоса свидетельствовала о том, что они находятся в довольно просторном и почти пустом помещении. А боль... боль была вызвана тем, что Малфой ни то осматривал, ни то заново перевязывал его рану. Альбус чувствовал прикосновение прохладных, сухих, каких-то неуловимо профессиональных пальцев Малфоя, и не мог отделаться от ощущения, что колдомедик умудрялся даже своим прикосновениям придать оттенок брезгливости.

— Не пытайся открыть глаза. Ты пока не можешь.

Альбус цеплялся за этот голос, потому что он помогал ему быть в сознании. Но вот пауза затянулась. Пальцы тоже замерли, если не исчезли. Он уже думал, что врач неслышно выскользнул из палаты и оставил его на растерзание темноте, когда Малфой снова заговорил:

— Я знаю, что ты хотел спасти двух людей. Но добился успеха только наполовину.

— Роза?.. — еле слышно, превозмогая слабость и с трудом разлепляя сухие губы, прошептал Альбус. На какую-то долю секунды он подумал, что Роза потеряла ребёнка.

— Нет! — резко прозвучал голос Малфоя. Альбус понял, что Малфой не мог знать, что ему известно о беременности Розы. Но тогда... — Лили, — произнёс после паузы Скорпиус. На сей раз его тону вернулось мертвенное безразличие.

— Но... — внутри Альбуса что-то оборвалось. Этого не должно было быть, он же не позволил ей «навредить»...

— Неточность формулировки Обета, — произнёс Скорпиус тем же ровным тоном.

На Альбуса нахлынуло дикое, всепоглощающее отчаяние. Перед ним, словно на колдографии, возник тот далёкий день в гриффиндорской гостиной и Цинта, скрепляющая Обет своей палочкой, зажатой в дрожащей руке...

— «... пытаться», — выдавил из себя Альбус. В уголке его глаза медленно набухла слеза и скатилась по щеке вбок, куда-то в сторону уха. «... обязуешься ли ты, Лили, не пытаться навредить...» Не в силах пошевелиться, даже не в силах закричать, Альбус лежал на подушках и ловил воздух горлом, словно сожжённым невыплаканными слезами. Время потеряло для него свой счёт. Осталась только ужасная, ломающая душу боль... Пока Альбус не провалился в забытье, то ли от наложенного заклятия, то ли от своего состояния.

* * *

— ... почему? — почти неслышно прохрипел Альбус, неуверенный, что его есть кому услышать: он чувствовал себя абсолютно в сознании, но открыть глаза или пошевелиться по-прежнему не мог. Голос Малфоя откликнулся моментально, как будто тот никуда и не уходил.

— Почему я стал тебя спасать? Потому что хотел убедиться... — теперь речь Скорпиуса перемежалась натужными паузами, а в безличном тоне прорезались ноты мрачной, глухой ненависти, — что спас бы Розу, если бы Лили... — его голос дрогнул, — попала.

— И?.. — зачем-то спросил Альбус. Слушать было не так больно, как оставаться наедине со своими мыслями.

— Не смог бы, — отрывисто и резко, словно ставя точку в разговоре, сказал Малфой. Но, помолчав, продолжил: — Яд был изготовлен специально для Розы. Ты и так чуть не умер потому, что вы родственники и... — теперь голос врача напоминал змеиное шипение, — у вас слишком похожие эмоциональные ауры.

Альбус почувствовал дуновение воздуха и перемещение веса совсем рядом с собой: теперь Малфой сел к нему на край кровати. Неожиданно, плечо Альбуса снова пронзила резкая боль. Он не выдержал и придушенно зашипел через сжатые зубы. Боль отпустила, а Малфой, понизив голос, произнёс:

— А теперь слушай меня, Поттер. Я не хочу знать, что было между вами с Розой. Но я хочу, чтобы больше. Ничего. Не было. Никогда. Ты уедешь в Австралию, и она больше о тебе не услышит.

— А если нет?.. — одними губами прошептал Альбус, всё ещё не в силах прийти в себя.

— Если нет... — казалось, Малфой улыбается. Внезапно, боль в руке Альбуса повторилась, и на этот раз он был твёрдо уверен, что Малфой давит на повязку, чуть ли не залезая внутрь раны. Не прекращая свою пытку, Скорпиус ответил: — За пределами этой больницы, я такой же волшебник, как и все остальные, и никому ничего не должен. Я найду тебя, Альбус, и ты пожалеешь обо всём. Перед смертью, разумеется, — сказав это, Малфой отпустил повязку, и Альбус бессильно рухнул на простыни: оказалось, что всё это время он, в судороге, держал своё тело на весу, опираясь только головой и ногами, словно в каталептическом припадке.

— Зачем мне тогда вообще жить? — прохрипел Альбус.

— Вот как? — казалось, вопрос слегка позабавил доктора. А может он всего лишь разыграл изумление. — Я думаю, что, как минимум, у тебя есть жена — очень милая женщина, кстати! — и... — здесь он сделал паузу, — ребёнок.

Альбус поражённо молчал. Скорпиус решил оставить его обдумывать услышанное и вышел. Разумеется, Мари ему ничего не говорила. Но нельзя провести диагностическое сканирование (а она после госпитализации мужа была в таком состоянии, которое предполагало лечение уже для неё самой), и не заметить беременности. Если бы не этот ребёнок, Скорпиус бы просто дождался выписки Альбуса — и вызвал его на дуэль. Лучше неофициальную, чтобы ни в чём себя не сдерживать.

* * *

Когда Роза наконец-то пришла в себя и смогла открыть глаза, Скорпиус сидел рядом с ней и держал её за руку. Вторая его рука покоилась у неё на животе. При этом, сам доктор Малфой смотрел невидящим взглядом куда-то в стену и, судя по напряжённой складке между бровями, мучительно о чём-то размышлял. Роза слегка пошевелилась, и он мгновенно перевёл взгляд на неё.

— Проснулась, милая? — Скорпиус улыбнулся ей, словно по мановению палочки меняя холодное, застывшее выражение лица на приветливое.

Роза кивнула и потупилась. Вернее, просто отвела глаза, так как потупиться, лёжа на больничной койке, получилось плохо. Конечно, всё произошло так, как он и предсказывал — едва она забеременела, как неприятности не заставили долго ждать. И как ему объяснить теперь, почему и о ребёнке она тоже не сказала?!

— Я думаю, — Скорпиус взял её руки в свои и поцеловал, — что мы назовём её Астрой.

Она удивлённо вскинула на него взгляд и спросила быстрее, чем успела подумать:

— Но почему?

— Потому что это и звезда, и цветок, — усмехнулся её муж.

— Чтишь традиции? — Роза тоже невольно улыбнулась. Мучившее её жестокое чувство неловкости испарилось, словно её душу выпустили на волю из тесной клетки.

— Всегда, — совсем уже по-малфоевски ухмыльнулся Скорпиус и добавил: — Но всегда поступаю так, как задумал! Свести одно с другим — всего лишь вопрос дипломатии...

Они весело расхохотались. Но вдруг Роза кое-что вспомнила.

— Скорпиус! Цветок...

— Вдребезги, — Малфой утвердительно кивнул головой и слегка нахмурился: знак показался ему тревожным. — Но я наколдую другой, — он снова улыбнулся, — уже с двумя именами.

— Наколдуй, — Роза слегка привстала на койке и попробовала сесть. — Но знаешь что? — она взяла его руку в свои и прижала к сердцу. — Лучше просто это скажи!

Скорпиус заглянул в серо-голубые глаза жены. Вчера, почти ненавидя себя, но не в силах избавиться от сомнений по-другому, он сделал диагностическое заклинание на отцовство. Вздохнул с облегчением, но и с грустью, понимая, что по его безграничной вере в эту упрямую и жизнерадостную женщину прошла тонкая трещинка: раньше ему бы это и в голову не пришло. Но всё равно, несмотря ни на что, она и его, его Астра были в жизни Скорпиуса единственными и неповторимыми. Навсегда. Скорпиус немного помолчал, словно собираясь с силами. А потом произнёс странно-глухим, как будто севшим голосом:

— Я вас очень люблю!

* * *

Мари поднялась навстречу Альбусу и помогла ему сесть в кресло. Тот был ещё очень слаб, сильно похудев и осунувшись. Месяц больницы сделал его кожу ещё бледнее, а глаза — скорее голубые, чем зелёные — ещё больше. От привычного прищура осталась тонкая сетка морщинок вокруг глаз. Его до сих пор шатало от отдалённых последствий отравления, и он чувствовал себя на все сто тридцать: было ощущение, что от любого резкого движения он просто рассыплется. Альбус неуверенно кашлянул, пробуя голос.

— Мне сказали. Про ребёнка.

Рука Мари, державшая его под локоть, дрогнула. Она выпустила его и отвернулась от мужа. Теперь он видел только её профиль с решительно поджатыми губами. Не глядя на него, она произнесла:

— Если ты против, я буду воспитывать его сама. Так... будет лучше, — решительность её осанки начисто перечёркивалась звенящим от отчаянного напряжения голосом и руками, теребящими подол. Мари замерла в ожидании его решения.

— Ну конечно против. Детей надо воспитывать только вместе, — прошелестел Альбус и растянул губы в улыбке. Он не мог почувствовать ничего. По душе как будто прошёлся ураган, оставив только обломки и жалкие пучки травы. Пусто. Но он не мог себе позволить показать это Мари: она явно этого не заслужила. Всё-таки он по-прежнему самый лучший покерный игрок континента — значит, справится... Мари недоверчиво подняла на него взгляд. Альбус улыбнулся чуть шире, и она, убедившись, что всё поняла правильно, порывисто обняла мужа и расцеловала. Альбус не стал возражать, хотя всё ещё чувствовал себя недостаточно «прочным» для подобных проявлений нежности. Глаза Мари светились счастьем и какой-то... уверенностью, что ли. Которой он раньше у неё не замечал.

— А как мы её назовём?

Радостный вопрос жены застал его врасплох. Женское имя. Нужно женское имя. На какой-то краткий миг он подумал назвать её Розой... Или Лили... Но потом передумал. С него хватит семейных историй. Кому принесли счастье все эти пафосные имена в честь предков и известных людей? Пора наконец-то начать жизнь с нуля, ни на кого не оглядываясь и не обращаясь к прошлому.

— Может быть, "Миа"?

— Но у тебя же так никого не зовут, — Мари сморщила брови. — Или я опять путаю?

— Никого, — подтвердил, улыбаясь, Альбус. — Но Миа значит «моя». Я хочу, чтобы это была наша девочка — твоя и моя, — произнеся это, он вдруг почувствовал, как его затопляет запоздалое чувство. «Это будет мой ребёнок», — сказал он себе, ощущая, как внутри разгорается маленькое солнце, всё ярче и ярче. — И мои родственники до неизвестно какого колена здесь совершенно ни при чём!

.

ТИТРЫ

Да будет тень, да будет свет.

Я проживу эоны лет,

Пока пойму, что у меня

Есть только ты, и только я.

Что мир лишь сон, где мы не спим,

Познаем страх, и вместе с ним

Шагнём в огонь, напьёмся слёз

И повернём земную ось...

(с) Агата Кристи, «Сердцебиение»

.

Благодарности:

Моим бетам Autum и Alan Deil, которые честно терпели мои истерики, разбирались в тонкостях стилистики и пунктуации, боролись с личным когнитивным диссонансом, высказывали своё мнение по сюжету и не позволяли героям впадать в МС.

Lia_Lynciss, UnknownSide, Mystery_fire, AdrianaS, uuthvb, Совёнок — за замечательные, точные и трогающие за душу комментарии, которые вдохновляют писать. И за рекомендации, после которых мне самой хотелось прочитать свой фанфик!

Лично UnnownSide — за психологическую помощь и поддержку после каждой главы

Фанфику «Кто Вы, мистер Блэк?» (автор Nym) — за стиль разговора с МакГонагалл, выбранный Скорпиусом в Главе № 10.

Джоан Роулинг — за все те намёки на политику дискриминации, которые я конвертировала в этот фик. И за характер Беллатрисы Лестрейндж.

.

Музыкальным, кинематографическим и литературным источникам:

(указано всё, кроме одного сериала, сильно вдохновившего меня на постхогвартскую часть. Ежели кто угадает, какого — непреложно (и нерушимо!) обязуюсь этому человеку написать любой фанфик размера мини/миди с любым пейрингом, кроме категории «слэш NC-17»)

Фильму «Английский цирюльник» за идею причёски Розы из Главы № 8.

Фильму «Хиллари и Джеки» за стих, рассказанный Скорпиусом в Главе № 8.

Фильму «Луна в бутылке» за музыкальный номер «Get on with Life!», лёгший в основу поведения Лили-певицы в Главе № 17.

Сериалу Lexx за идею «браслета ассассина» из главы № 18.

Фильму «Закрой мои глаза» за многие другие идеи.

Фильму «Сонная лощина» за сюртуки, застёгнутые на все пуговицы, и флэшбеки.

Актёрам Полю Гроссу (Paul Gross) в роле Дерилла ван Хорна (сериал «Иствик») и Тиму Роту в роли Лайтмана (сериал «Теория Лжи») за манеру поведения Даниэля Мёрквуда и его нечеловеческий пафос.

Хелене Бонем-Картер в роли Морганы (фильм «Великий Мерлин») и Еве Грин в роли Анжелики (фильм «Мрачные тени») за стиль общения, поведение и частично внешность Лили Поттер.

Сериалу «Надежда Чикаго» («Chicago Hope») — за понимание, почему медики делятся на слегка сумасшедших, чересчур правильных и сквернохарактерных, а особенно за гениальных диагностов с хронической привычкой хамить людям.

Сериалам «The Noble House» («Тай-пэн, Благородный дом») и «Resistire» («Навеки Джулия») за законы капитализма и характеры «акул бизнеса».

Исполнителю Mattias Lindblom (группа «Vacuum») периода 1998-2001 и всё тому же Тиму Роту — за голос Даниэля Мёрквуда и его акцент.

Goran Bregovich, Boris Novkovic — за ни с чем не сравнимые мелодии Восточной Европы.

Песне Леонарда Коэна «Dance Me to the End of Love» и песне Агата Кристи «Сердцебиение» за музыкальную тему Розы и Скорпиуса.

Песне Агаты Кристи «Триллер» за музыкальную тему Розы и Альбуса

Песням Агаты Кристи «Весёлый мир» и Пикник «Фиолетово-чёрный» за музыкальную тему Лили Поттер.

Песне Вадим Самойлов & Полуострова «Не говори» и песне Black Lab «This Night» за музыкальную тему Альбуса Поттера.

Песням Би-2 «Вечная, призрачная, встречная» и «Научи меня быть счастливым» за музыкальную тему Скорпиуса Малфоя.

Николаю Гумилёву за стихотворение «Лес».

Владимиру Набокову за три цитаты (кто нашёл, тот молодец...).

Романам «Ребекка» (Дафна Дюморье), «Унесённые ветром» (Маргарет Митчелл), «Маленькая хозяйка Большого дома» (Джек Лондон) и «Сага о Форсайтах» (Джон Голсуорси) — за кланы, отношение к собственности, порядка 10 эпизодов и почти все скрытые цитаты, которыми говорил Даниэль Мёрквуд / Альбус Поттер

Германской мифологии, справочнику по ботанике, таблице Менделеева, познаниям в английском, французском, немецком, испанском и иврите — за источники имён и фамилий для новых персонажей.

Астрологии за даты рождения главных героев.

Классическому театру эпохи Романтизма за: 1) любовный треугольник «белое-чёрное-красное», 2) «возвращение ради мести», 3) «возвращение инкогнито», 4) «трансформацию характера под действием чувств», 5) «мятежного и разрушительного» героя байроновского типа 6) квадру главных героев 2×2 «интригующие — жертвы интриги»

Моим преподавателям по генетике — простите за всё!!