Все меняется, ничего не исчезает (гет)

— Милорд, — профессор с трудом склонил голову.

— Роуз… — холодный голос не разменивался на приветствия. — Что с тобой? Очередной непутевый ученик взорвал зелье?

Роуз стыдливо отвел глаза от Сквозного зеркала, прекрасно зная, что именно увидел его собеседник — пыльное лицо с дорожками крови. Она капала из ушей, носа, стекала из красных глаз. Ему еще повезло, он легко отделался — от Баньши редко кто уходил живым. Профессор вновь вспомнил как, зажимая разрывающиеся от дикого вопля уши, бежал к выходу, с трудом разбирая собственные следы, как крик бестии, рикошетя от всех стен, вновь и вновь обрушивался на него, как эхо от вопля догоняло и начинало адскую пытку снова, как считал, что умрет подобно тому бедняге с дневником…

Но он выбрался. Он выжил.

— Баньши, милорд, — проговорил профессор. Смех собеседника резко оборвался.

— Молодая? — голос стал серьезен.

— Нет. Мгновенная аппарация, атакует с расстояния, изолированное помещение с бесконечными стенами, проходами и переходами…

— Плохо. Понимаю, — в голосе прорезались нотки угрозы, — но ты ведь справишься?

— Разумеется, милорд. — Роуз вновь склонил голову, — Только позвольте сначала восстановится.

— Дозволяю. У тебя два месяца.

* * *

Флер чувствовала, знала, что рано или поздно это произойдет, но чтобы сейчас? Что она такого успела натворить, что дождалась этого? Это произошло слишком рано.

Тяжелая дверь без скрипа закрылась за ней, отрезая путь назад. Ей предстоял тяжелый разговор.

— Привет, Флер, — голос её любимой младшей сестры был лишен даже капли семейного тепла. Значит снова?

Габриель стояла к ней спиной по центру зала практики, не предпринимая даже и попытки обернутся.

— Привет, Габби, — Флер проигнорировала позу сестры и осторожно приблизилась. За одиннадцать лет она твердо усвоила, что Габриель просто не умеет обижаться. — Что то случилось? У тебя все в порядке?

Она хотела приобнять сестру за плечи, но стоило ей только дотронуться до плеча, как та чуть ли не отпрыгнула в сторону, уходя от контакта.

— А то ты не знаешь! — не хуже разъяренной кошки зашипела Габриель, развернувшись. — Ты же все и устроила!

Неплохо. Но недостаточно. Уж кого-кого, а Габриель она знала лучше всех.

— Прекращай этот цирк, — недовольно сказала Флер. — Я поговорить пришла, а не в театр.

Габриель на мгновение замерла, но быстро собралась.

— Я не шучу! Я действительно зла! — прорычала девочка и в доказательство пнула ножкой. Довольно комично.

— Габриель..

— Не перебивай меня! — чуть повысив голос, сказала сестренка. Чтобы она не пыталась сейчас изобразить, это у неё не выходило. Габриель трясло, и Флер это прекрасно видела. Значит…

— Я ухожу. — Она развернулась, и двинулась к двери. — Как появится что сказать, позови.

Молчание. Она шла так медленно, как только могла. Только собранная в кулак выдержка удерживала её от того, чтобы развернуться и посмотреть на сестру. Но она знала — стоит это сделать, и Габриель продолжит свой спектакль. Не впервой.

До двери уже оставался шаг, как до неё донесся всхлип. Следом за первым, послышался и второй, а за ним еще. Габриель плакала.

— Отдай…

Флер вздрогнула и резко обернулась. Это был не жалобный вопль или расстроенный возглас. В голосе сестры явно читалась столь несвойственная её характеру мольба. Он умоляла:

— Отдай… прошу…

Перепуганная до чертиков Флер подбежала к надрывающейся сестре и крепко её обняла. Такого она еще не видела: Габриель трясло от безостановочных рыданий, слезы, маленькими дорожками стекающие по её несчастному лицу не думали останавливаться, а губы безостановочно шептали лишь одно слово.

— Отдай… — вновь донеслось донельзя встревоженной Флер.

— Успокойся, Габби, — нежно шептала она поглаживая сестру по голове, — успокойся. Все хорошо.

Флер понимала, что бы там ни было — это могло подождать. Главным сейчас было привести Габриель в чувство. Но та и не думала успокаиваться. Уткнувшись лицом в плечо Флер и судорожно сжав край её мантии в ладошках, Габриель безостановочно, словно мантру, просила сестру лишь об одном. С трудом подняв сестру, Флер расположилась на скамье и усадила Габриель себе на колени, продолжая нежно поглаживать и шептать успокоительные слова. Рано или поздно она должна была успокоиться.

Рыдания начали стихать через несколько минут, точнее их сменили редкие всхлипы.

— Успокоилась? — тихо спросила Флер.

— Да, — глухо ответила Габриель.

Флер настойчиво, но мягко отстранила от себя сестру и посмотрела в её покрасневшие глаза. Габриель поспешно отвела взгляд.

— А теперь рассказывай. Что случилось?

Габриель промолчала и поспешно отвернула голову.

— Ты не уйдешь отсюда пока не расскажешь! — Флер предупреждала и была готова, в случае чего, воплотить угрозу в жизнь. Она должна знать кто довел её сестру до такого состояния! А когда узнает…

— Эрик...

Сердце Флер неожиданно пропустило пару ударов.

— Эрик… — тихо повторила Габриель. — Мы поссорились.

Радость. Почему первым чувством, что испытала Флер после этих слов, оказалась именно радость? Нет. Наверняка это что-то другое. Облегчение? Да! Она почувствовала облегчение из-за того что все оказалось менее серьезно, чем могло быть.

— И-из-за чего? — Флер невольно запнулась, пытаясь задать вопрос ровным тоном.

— Бал, — на глаза Габриель вновь навернулись слезы, но она смогла подавить очередной порыв заплакать. — Во всем виноват этот бал!

* * *

«Дорогая Софи», — Эрик остановился, выведя два простых слова. Решение написать сестре пришло столь спонтанно, что он пока просто не знал о чем рассказать ей, скучающей дома. Последнее письмо он посылал еще перед Сильвестром, а с тех пор воды утекло не мало. Не только с праздника, но и с памятной ссоры с Габриель.

Бывали моменты, когда Эрик задавался вопросом: «Что на него нашло в тот вечер?» Но тут же, будто в ответ, разум подкидывал другой: «А был ли ты не прав?»

Определенно, нет. Все слова, хоть и звучали жестко, не были лживыми. А раз так, допустимы ли какие-либо сожаления?

Эрик помотал головой, в надежде вытрясти ненужные мысли. Сейчас было не до них.

Гораздо важнее то, что произошло после…

Флер Делакур, неожиданно, стала его избегать. Стоило Эрику встретить её в коридоре, как та отворачивалась, и проходила мимо, будто не замечая, не слыша. Максимум, что она себе позволяла, это сухо обменяться приветствиями. Разумеется Эрика такая ситуация не устраивала — его тяга к этой девушке, с начала нового года только усилилась. Проблема была явно видна, но решение скрыто. Эрик не мог ничего поделать.

— Привет! — услышал он голос, подошедшей Элли, единственного человека в этой школе, который без видимых усилий разговаривал с ним. И Эрик был ей очень благодарен за это. Если бы не она, Гэлбрайт уже наверное помер бы от одиночества.

Что было странно. Он с детства никогда не испытывал необходимости в общении, предпочитая людей книгам. Таких как он называли затворниками. И вот, в Шармбатоне, с появлением прилипалы-Габриель и веселой задорной Элли, Эрик понял все прелести человеческого общения. Отказываться от этого снова, не хотелось бы.

Эрик, не отрываясь от письма, хмуро кивнул в знак приветствия.

— Еще не помирились? — Элли как обычно не обращала внимания на занятие собеседника.

— Нет. — Эрик покачал головой. — И вряд ли в скором времени это сделаем.

Элли присела напротив него, наблюдая за движением его пера.

— И когда кто-нибудь из вас расскажет причину ссоры? Я ж сгораю от любопытства! — Элли притворно надулась.

— У нас с ней разные взгляды на один момент…

— А разве это не нормально?

— Для меня нормально, — Эрик отложил перо, закончив письмо. — Для неё нет.

Элли промолчала, молча наблюдая за Эриком. Он же, в свою очередь, старательно перечитал написанное и удовлетворенный результатом, сложил пергамент.

— А это что? — Элли заметила одиноко стоящего на столе серого плюшевого медвежонка. — Милый какой…

— А? Где? — Его взгляд упал на медведя. — Черт. Спасибо, что напомнила.

Эрик развернул письмо и быстро дописал две строчки. Теперь точно все.

— Ты не ответил.

— Игрушка, — он аккуратно поднял медведя, осмотрел его и кинул его Элли. — Нравится?

Девочка поймала плюшевую игрушку так, будто он фарфоровый, будто одно небрежное касание могло тут же его поломать. Поймала и застыла.

— Мягкий! Очень мягкий! — Элли вертела мишку, обнимала, скорчила ему рожицу, гладила — в общем, он ей понравился.

— Какой он классный! Это мне? — девочка счастливо улыбалась.

— Нет. Его я сделал для сестры.

Улыбка девочки мигом угасла. Эрик, не желая расстроить последнего друга, мигом добавил:

— Но если хочешь, могу сделать тебе такого же.

— Хочу! — Элли не раздумывала и секунды. — Очень даже хочу!

Эрик искренне рассмеялся глядя на недовольно, но так по-детски насупившуюся девочку. Она шла рядом с ним: искренняя, настоящая, не прячущаяся за лживыми за масками, прекрасная в своей естественности. Когда она вызывала улыбку, он не мог не улыбнуться. Рядом с ней его собственное притворство не могло продержаться и минуты. Элли обезоруживала своей открытостью.

— Я поговорю с профессором Тейт, — пообещал он. — Уговорю её нарисовать еще одну рунную вязь.

— Стой, — Элли, казалась немного разочарованной, — а она тут причем? Ты же сказал, что сам его сделал.

— Сделать-то сделал, но руны…, — Эрик поднес к глазам девушки игрушку, указывая пальцем на поясок на шее, — это ее работа.

* * *

— Еще одну? — на лице профессора Тейт, услышавшей очередную просьбу своего юного дарования, поселилось непечатное выражение. — Гэлбрайт, ты рехнулся? Ты хоть представляешь, сколько времени я убила на прошлую вязь?

Эрик невозмутимо покачал головой. К экспрессивной Тейт, за прошедшие полгода постоянного общения, он успел привыкнуть. Зачастую излишняя эмоциональность, уже не вызывала раздражения, а её постоянные подколки оседали в его глухой броне самолюбия.

— Нет? — Энн как-то совсем ненатурально обозлилась. — Рунную вязь стабильности ему… еще одну. Да я прошлую почти три вечера вычерчивала!

— Тогда, тем более для Вас это даже хорошо. — Эрик пожал плечами, глядя на профессора, уже рассматривающую новую, недавно трансфигурированную, игрушку. — Вы как раз жаловались на скучные вечера.

Энн оторвала взгляд от мягкой игрушки и с иронией взглянула на Эрика.

— Я тебе еще и благодарна, должна быть?

Эрик промолчал, уже зная итог разговора.

— Ладно, так и быть. — Энн убрала игрушку в ящик стола. — Но раньше чем через неделю не жди. На этот раз, мне ведь некуда торопится?

— Нет, нет, — Эрик покачал головой. — На этот раз нет.

— Хорошо. Сестра оценила твои старания?

Эрик вспомнил письмо, полученное только вчера, искренне, не скрывая, улыбнулся. Он и подумать не мог, что так сильно будет рад ответной весточке Софии из дома. Только читая, аккуратным почерком выведенные строчки, Эрик понял, как сильно соскучился по ней. По той, что любила составить молчаливую компанию в библиотеке, что пусть неумело, но главное вместе с ним, летала над окрестностями, распугивая местных птиц.

— Да. Большое спасибо, — Эрик запоздало, но от всей души поблагодарил профессора.

— С тебя должок, — Тейт улыбнулась. — А пока давай перейдем к тому, ради чего мы здесь и собрались. Что мы делали на прошлом занятии?

— Мою игрушку.

Профессор Тейт улыбнулась, села за свой стол, подперла подбородок руками и очень серьезно уставилась на Эрика. Она молчала и, не моргая, неотрывно смотрела на него.

— Профессор? — Эрик, пронизанный взглядом её глаз, чувствовал себя неуютно. Этот пытливый взор, рвущийся докопаться до самой сути вещей, невольно заставлял опасаться как за свои, пусть и не большие, тайны, так и саму девушку.

— Сегодня мы отойдем от программы, что я наметила тебе на этот год. — Тейт заговорила без тени улыбки, со всей возможной серьезностью. — Я лишь недавно отметила один факт, одну маленькую проверку, которую стоило провести перед началом этого экс… курса. Без него, возможно вообще не стоило начинать…

Эрик судорожно сглотнул, почувствовав внезапно образовавшийся комок в горле. Мысль даже о возможном прекращении занятий была недопустима. Он и так пережил достаточно лишений за последний месяц.

— П...почему? — Эрик отчаянно пытался скрыть панику в голосе. — Вы же сами говорили, что у меня талант! Я готов учиться! Вы не можете просто взять и отменить занятия!

Профессор Тейт, выпрямила спину, удивленными глазами взирая на мальчика. Видно было, что подобной реакции она, как впрочем, и сам Эрик, не ожидала.

— Об отмене занятий речи и не шло. — Тейт поспешила его успокоить. — Я просто сообщила о некотором сдвиге программы…

Эрик облегченно выдохнул — страх потерять еще и полюбившиеся занятия по трансфигурации отступил.

— И все-таки, — Тейт вновь стала серьезной, — прежде мы продолжим, нам просто необходимо прояснить несколько моментов. Скажи, Эрик…

Он сглотнул.

— … как ты относишься к трансфигурации?

Эрик замер, не в силах ответить на столь простой вопрос. Хотя нет. Ответить он мог, но истинный смысл вопроса оставался для него загадкой.

— Не к моему уроку, не к нашим дополнительным занятиям, а к трансфигурации в целом, как к науке, — Тейт, видимо заметив напряжение Эрика, постаралась немного разъяснить вопрос.

Не помогло.

— Ну… — Эрик замялся и неуверенно, осторожно, наблюдая за реакцией, сидящей напротив него Тейт, ответил. — Трансфигурация мне нравится…

Судя по скривившемуся в тот же момент лицу профессора, ответ был далеко не удовлетворительным.

— Ну разумеется… — с разочарованием выдохнула Тейт, — ожидать чего-то большего от ребенка твоего возраста было бы глупо.

Эрик вспыхнул, от очередного упоминания своего возраста.

— Я не ре… — он попытался было возразить, но был резко перебит девушкой.

— Ребенок, ты, ребенок.

Эрик уже собирался горячо заспорить, как осекся, увидев коварную улыбку на лице профессора. «Не к добру», — решил он и не ошибся. Девушка резко приблизилась к нему, схватила за руку, и без сопротивления положила себе на грудь.

— Что чувствуешь? — ехидным, полным предвкушения голосом, спросила она.

Поначалу опешивший было Эрик, быстро взял себя в руки.

— Сердце, — как можно серьезнее ответил он. — Сердце бьется.

Девушка выпустила его руку и, отступив на несколько шагов, засмеялась. Искренний, живой смех, вырвавшийся из легких профессора Тейт, заставил улыбнуться даже ничего не понимающего Эрика. Чем был вызван этот приступ веселья? Он сказал что-то смешное? Он вновь ничего не понимал. Эрик посмотрел на свою руку, что несколько секунд назад лежала на мягкой груди молодой девушки, и не придя к ответу, поднял на неё возмущенный взгляд.

— В следующий раз, как тебе взбредет в голову спорить, вспомни этот момент, — по-прежнему улыбаясь, посоветовала отсмеявшаяся Энн.

— Но…

— Без «но». Мы отвлеклись. — Тейт стерла с лица улыбку, всем видом показывая, что спор окончен. — Вернемся к твоему ответу. «Нравится», да?

Эрик кивнул, подтверждая сказанное ранее. За прошедшие минуты, нового ответа придумать он так и не смог. И был ли он вообще?

Тейт, нахмурилась — ответ явно ей не устраивал.

— Эх, Гэлбрайт, — с горечью вымолвила девушка, — ты, видимо, не до конца осознаешь всю суть трансфигурации. Ты хоть представляешь, насколько она опасна?

— Опасна? — Эрик совершенно искренне удивился. О таком он, всю жизнь пребывающий в мире формул и заклинаний преобразования, раньше точно не задумывался. — Боюсь, профессор, я вас не понимаю.

И ведь в правду, в книгах не описывались возможные области и последствия применения трансфигурации. И Тейт, наверняка, это осознавала. Она с шумом опустилась за свое рабочее место и взялась за голову.

— Ну и идиотка же я! — выдохнула Энн. — Это ж надо было мне забыть о такой простой вещи!

В классе повисла тишина. Тейт, казалось, пыталась что-то для себя сейчас решить, и это решение давалось ей не просто.

— Профессор… — Эрик негромко позвал девушку. — И о чем вы забыли?

— Об ответственности и решимости, — раздраженно буркнула Энн, и перевела тяжелый взгляд на него. — Как думаешь, что будет, если я сделаю твою ногу, например, мраморной?

Ответ был очевиден, — она станет мраморной. Но Эрик, пронизанный серьезным взглядом профессора, не решился его озвучить. Это явно был не тот ответ, который она хотела от него услышать.

— Не знаю, — ответил Эрик и отвел глаза, не в силах больше выдерживать взгляд девушки.

— В таком случае, я тебе расскажу. Вся кровь, все ткани, кожа и ногти, превратятся в цельный кусок камня, тем не менее, по-прежнему связанный с остальным телом. Дальше рассказывать?

Эрик побледнел, в ту же секунду осознав, что именно произойдет в таком случае. Побледнел, и замотал головой, не в силах выдавить и слова из мигом пересохшего горла.

— Нет, ты уж послушай, — с несколько маниакальным блеском в глазах усмехнулась Тейт. — Кровь, направленная ранее в ногу, столкнется с неожиданным препятствием, а именно с мраморной стеной из окаменевшей крови. И что ты думаешь? Тело не может быстро адаптироваться к изменению кровотока и продолжает накачивать кровью конечность. Возникает отёк, давление на место соединения камня и кожи, и так хлипкое до нельзя, увеличивается, и если это продлится долго, ногу просто оторвет, залив скопившейся кровью все вокруг. Веселая перспектива?

Эрик испуганно завертел головой. Ему, с детства делающему упор на ментальные науки, представить подобное труда не составляло. И развернувшаяся в разуме Эрика картина пугала. Воображение разыгралось, не думая останавливаться. Вот нога с противным звуком расходится по видимому соединительному шву между камнем и кожей, выпуская наружу скопившуюся кровь. Алая жидкость багровой рекой потекла по белоснежной конечности, окрашивая гладкую поверхность камня. Звук не останавливается, разрыв становится больше, и вот с гулким эхом нога ударяется о каменный пол…

Эрик почувствовал на щеках мокрые дорожки, и тут же резко уперся взглядом в пол. Он не привык показывать собственные слезы.

Руки тряслись, ноги подкашивались, но Эрик не бросал попытки взять себя в руки. Нельзя показывать собственную слабость…

…Нечто мягкое уперлось ему в макушку, чьи то руки заскользили по его спине, и он не заметил, как успел оказаться в чьих-то объятиях. Тепло, спокойствие, чувство защищенности… Как давно он не испытывал подобного… Как ему это не хватало…

Уже не отдавая себе отчета, он обнял теплое тело Энн, и, уткнувшись лицом ей в мантию, дал волю слезам.

* * *

Тело мальчика сотрясала легкая дрожь, его руки судорожно вцепились в мантию Энн, а лицо уткнулось ей в грудь, размазывая по мантии детские слезы. Тейт не оставалось ничего, кроме как попытаться утешить, поддержать своего юного ученика.

«Прости, Эрик, но это было необходимо, — подумала Энн, прижимая мальчика к себе. — Я и так слишком долго с этим тянула».

И она это понимала. Жестокая правда, какой бы она ни была, должна быть донесена до ученика, решившего посвятить себя этой науке, как можно раньше. Нельзя оставлять у таких людей даже малейшей иллюзии о том, что у этой медали лишь одна сторона, и та светлая. Хотя бы потому, что это не так.

А Эрик, тем делом, постепенно отходил от первоначального шока. Он успокоился, перестал трястись, расслабил руки, ранее тисками обхватившие её на уровне талии. Энн аккуратно взяла Эрика за плечи, и чувствуя небольшое сопротивление со стороны мальчика, отстранила его от себя.

— Успокоился? — обеспокоенно спросила Тейт глядя в его покрасневшие глаза.

— Да, спасибо. И извините… -ответил Эрик нетвердым голосом, рукавом убирая дорожки от слез.

И тишина. Энн не спешила — не хотела еще больше давить на мальчика. «Пусть сам начнет разговор, когда окончательно придет в себя», — решила она. Ждать пришлось недолго — Эрик оказался психологически более устойчивым, чем большинство его одногодок. Это хорошо.

— Профессор… — мальчик неестественно для себя мялся, — зачем? Зачем вы мне это рассказали?

— Все просто, Эрик. Ты должен знать, что трансфигурация зачастую опаснее большинства других магических наук. Ты должен знать, с чем имеешь дело. Это тебе ясно? — Тейт дождалась кивка Эрика и только после этого продолжила. — Ты сказал «Трансфигурация мне нравится». Лучше бы это было не так…

— Почему, профессор? — Эрик в который раз не понимал банальной истины. — Что в этом плохого?

— Все, Эрик, все. — Энн покачала головой не в силах подобрать нужные слова, для описания всего, что она сама осознавала. Опыт трудно передать словами, и тем не менее она пыталась. — Трансфигурация опасна! Её надо либо бояться и сторониться, либо почитать и уважать! Любое другое отношение заведомо неверно! Солдат, которому нравится его работа — убийца! Тот, что уважает её — профессионал! Почувствуй разницу, Эрик!

— Но я не собираюсь… — мальчик запнулся, — убивать с её помощью…

— Не собираешься, но должен быть готов. Именно поэтому я упомянула о решимости и ответственности. Высшая трансфигурация, редко когда используется не для ведения боевых действий.

Эрик поник, придавленный жестоким, тяжелым грузом правды. Наступал тот момент, когда он должен был принять одно из первых серьезных решений на своем жизненном пути. Остановится или идти дальше?

— Готов ли ты идти продолжать после всего услышанного? — негромко спросила Энн, внимательно наблюдая за мальчиком.

Эрик молчал, глубоко задумавшись. Энн напряглась. Ожидание давалось ей нелегко. За жалкие полгода она умудрилась здорово привязаться к этому обаятельному, серьезному и местами смешному ребенку. Терять собственное детище, в которое она уже вложила столько труда, не хотелось.

— Да, — почти неслышно прошептал Эрик, но Тейт это одно единственное слово показалось громче громового раската. Губы сами собой растянулись в счастливой улыбке, рассеивая скопившееся напряжение.

— Я рада, — искренне ответила Энн. — И выше нос, Гэлбрайт! Негоже аристократам нюни распускать!

Услышав это, Тейт имела удовольствие лицезреть как Эрик, покраснев то ли от стыда, то ли от гнева, кинул на неё недовольный взгляд.

— Вот так то лучше. — Рассмеялась Энн глядя на недовольного мальчика. — Теперь давай перейдем к первому и последнему заданию на этом уроке.

Энн чувствуя пристальный взгляд молодого Гэлбрайта, подошла к столу у дальней стенки, и резким движением скинула ткань с заранее подготовленной клетки. Под шалью, за тонкими железными прутьями чинно восседали три волнистых попугайчика.

— Подойди. — приказала Энн, не шелохнувшемуся мальчику. — Иди сюда.

Эрик, немедля приблизился к клетке.

— Заранее прости, но это необходимо. Пойми меня правильно. — Энн ободряюще сжала плечо рядом стоящего мальчика. — Твоя задача превратить их всех в каменные статуи.

Эрик резко побледнел, во все глаза, уставившись на ярких, галдящих птиц. Смысл сказанного дошел до него мгновенно.

— И… и… и что с ними станет?

Попугаи, будто что-то почувствовав, утихли.

— Они умрут, — серьезно, без тени улыбки произнесла Энн, не сводя глаз с побелевшего мальчика.

— Почему? Разве мы не сможем превратить их обратно? — Эрик отчаянно искал варианты. — Я же уже оживлял статую кролика! Я и тут смогу!

Тут уж настало время удивиться самой Тейт. «Неужели, — подумала она, — он не в курсе?»

— Ты всерьез думаешь что создал живого кролика? Что создал жизнь? — удивление медленно перетекало в возмущение. — Ты кем себя возомнил?!

— А разве нет? Разве кролик не ожил?

Энн сжала кулаки, медленно гася ежесекундно растущее возмущение. Этот недоросль возомнил себя Богом?! История ничему не учит, да? Именно такие мысли и пожрали умы сотен талантливых трансфигураторов! Нельзя повторять их ошибки!

— Нет, — максимально ровным голосом постаралась ответить Энн. В данный момент её задача осложнилась: доходчиво объяснить и уверить в невозможности создания жизни магией. — То был лишь голем, которому ты придал вид живого, и наделил его навыками живого. Но он не был живым. Его поведение, его повадки, его характер, был полностью скопирован из твоих представлений об этом животном. Прямиком из подсознания. Он дышал лишь только потому, что ты знаешь, что кролики дышат, прыгал, точно по этой же причине. На самом деле, вскрыв его, мы наверняка не увидим ни одного органа, лишь кусок кроличьего мяса и некий скелет, и все почему? Потому что ты не можешь досконально знать внутреннее строение его организма.

Услышав эту краткую лекцию, Эрик совсем сник, к удовольствию Энн. Мальчик должен был понять, что магия не всемогуща, что ей нельзя решить все проблемы, исправить собственные же ошибки. Каждый взмах, каждое слово, должны быть взвешены и обдуманы, а все потому, что последствия могут быть необратимы. И вот, первый шаг к понимаю этого был сделан.

— А контрзаклятья? — Эрик выдвинул последний возможный аргумент. — Разве не существуют котнрзаклятий?

— Нет. — Энн с сожалением покачала головой. — не в этом случае. Лишь в разделе анимагии и приближенной к ней области, есть нечто подобное. Но лишь применительно к превращению живое-живое. И то, степень риска превращений из тех разделов трансфигурации, неописуема.

Тени в кабинете удлинились — уже вечерело. Необходимо поторопится. Это было одно из тех занятий, прерывать которые нельзя было ни в коем случае. Любая пауза, перерыв, могли позволить мальчику, раздавленному собственным воображением вновь окостенеть, помешав ему всем естеством прочувствовать этот необходимый урок.

— Ты покинешь сегодня мой кабинет лишь в двух случаях, — грозно сказала Тейт, глядя на замершего Гэлбрайта. — Первый — поставив мне на стол три каменные статуэтки. Второй — ты отказываешься от выполнения этого задания и уходишь. Но в этом случае, обратно ты уже не вернешься. Решай.

В тот момент, на мальчика был жалко смотреть. Выбор, перед которым Энн его поставила, был чуть ли не ультиматумом.

— Прости за это… — еле слышно прошептала она, отвернувшись от Эрика, разрываемого внутренними противоречиями.

* * *

Этот миг казался самым длинным в его жизни. Одно мгновение растянулось в целую вечность. Вот расталкивая воздушную гладь, медленно, так медленно, она приближается к земле и достигает её. Гулкий звук удара, достигший его уха, разрывает эту нежданную ловушку времени.

Уже прояснившимся взором он смотрит на дно клетки и видит, как мерно покачивается, только что упавшая каменная статуэтка попугая.

* * *

— Так не может дальше продолжаться! — громкий голос Минерва МакГонагалл в очередной раз нарушил столь приятную тишину кабинета директора. — Альбус! Ты должен вмешаться!

«Знаю, знаю, — Дамблдор устало потер ноющие виски. — Вот почему я предпочитаю компанию Северуса. Он ведет себя не в пример тише.»

— Что случилось на сей раз, Минерва? — поинтересовался Альбус, не ожидая, впрочем, услышать ничего нового. С самого октября, Минерва бывала в этом кабинете только по одной причине, не считая еженедельных собраний, — Невилл Лонгботтом. Мальчик, с детства тянущий на себе ярмо Героя магического мира, столь тяжким трудом переданное ему самим Дамблдором, после негаданной пропажи Поттера. И эта была ноша, с которой Невилл не справлялся.

— Невилл! Его не пускают в Гриффиндорскую башню его же сокурсники! — Минерва была столь громка, что Финеас Найджелус Блэк, с воем покинул свой портрет.

— Минерва, а разве это не твоя забота, как декана Гриффиндора? — в упор спросил Альбус, пряча свою доброжелательную улыбку.

Профессор МакГонагалл вздрогнула и потупила взгляд, как нашкодившая школьница. «Вот такой она мне больше нравится,» — пронеслось в голове у Альбуса.

— Боюсь, уже нет. Я не в состоянии как-либо повлиять на сложившуюся ситуацию. После этой истории с Грейнджер… — МакГонагалл шумно вздохнула, — дети как с цепи сорвались. Невиллу нигде не дают прохода. Боюсь как бы он не…

— Не преувеличивай, — Дамблдор сомкнул пальцы, и серьезно посмотрел на свою коллегу. — Не стоит забывать, Минерва, что мы находимся в школе, а они всего лишь дети. Хогвартс это лишь этап в их жизни. Дай им немного свободы. Пусть учатся, не только предметам, но и самой жизни. Здесь закаляется характер, формируется круг общения. Здесь люди станут теми, кем должны стать. Да, у Невилла есть проблемы, но дай ему шанс решить их самому! В будущем не будет добрых самаритян, что в любой момент протянут руку помощи. Пусть учится решать свои проблемы сам. Минерва, не мешай ему.

— Но он же ребенок! Только ребенок! Тем более Герой!

— Именно потому что он Герой, самостоятельность необходима ему куда больше, чем остальным.

Минерва отступила, в очередной раз принимая поражение, и, буркнув что-то на прощание, покинула кабинет. Альбус устало вздохнул — с каждым разом эти разговоры давались ему все труднее, а его аргументы становились все хуже. Недалек тот день, когда ему придется принимать меры. Но не сейчас. В данный момент хватало и проблем, свалившихся после злосчастного случая на Хеллоуин и захвативших все его внимание. Министерские коршуны, набросились на Хогвартс подобно стервятникам на падаль. Несчастные бюрократы.

В свою очередь Люциус проявил себя как истинный Малфой — воспользовался трагедией для поднятия собственного положения в попечительском совете, и в очередной раз чуть было не освободил директорское кресло. Юнец. Талантливый, но, тем не менее, юнец.

И за всеми этими тяжбами, Альбус умудрился проглядеть целый лес накопившихся проблем, главной из которых разумеется был Невилл. Вот так, мысли в очередной раз свернули к нему. И было отчего.

Будучи ребенком, Невилл продемонстрировал себя крайне слабым магом, но Альбус это пережил. Тогда он решил, что для грядущей войны хватит и символа, в который он превратит Лонгботтома. А тут такой просчет. Мальчик оказался слаб не только магически, но и психологически. Это удручало. Но Альбус не был бы собой, если бы спасовал перед этими трудностями. Он не отступил, решив не отказываться от давно составленного плана по воспитанию Героя. Тем более, что оставалась надежда на то, что Невилл, окруженный в школе собственными поклонниками, справится со своей природной стеснительностью и зажатостью. Надежды рухнули подобно покосившемуся карточному домику. Но план по-прежнему не терял актуальности. Вплоть до Хеллоуина. В тот день, в плане образовалась огромная трещина, в любой момент грозящаяся развалить четко продуманный сценарий.

Жалкий трус. Именно так показал себя Невилл. Трус не только на действиях, но и в мыслях. Единственное, что увидел Дамблдор в голове у Невилла в тот момент, это забота о собственной шкуре. Именно тогда, Альбус решил пересмотреть и выверенный сценарий, и свою позицию пассивного наблюдателя.

И вот теперь, освободившись от большей части бюрократических проволочек, он мог всерьез заняться этим.

Альбус осознавал — встреча Невилла с Волдемортом была бы фатальной. И дело даже не в общей неподготовленности мальчика, и не в его нестабильной психике, а в знании Волдеморта. Том Риддл, на данный момент был единственным в мире человеком, за исключением разве что самого Дамблдора, который знал правду о событиях десятилетней давности. Невилл бы просто не пережил бы эту встречу. Вывод напрашивался сам собой — Волдеморт должен покинуть школу.

А роль вселенского зла? Пусть её сыграет Северус. У него это так хорошо получается.

И тогда дело останется за малым — пробудить в Лонгботтоме истинно гриффиндорскую храбрость, и указать ему дорогу в коридор на третьем этаже.