Червь (джен)

Воздух разорвал вой. Это был не тот вой, который можно ожидать от собаки. Это был рваный горловой звук, дающий представление о размере воющего существа.

Он ещё не успел закончиться, как его подхватили другие. Сначала второй, затем третий, а потом и остальные, все разом. Семь или восемь голосов.

Бентли поднял голову и присоединился к ним, виляя хвостом и едва не прыгая на месте от возбуждения. Под лапами шириной не меньше, чем шина автомобиля, расплескалась вода, обрызгав Суку.

Его энтузиазм был заразителен. Она обнажила зубы в широкой ухмылке и завопила, присоединяясь к какофонии, и начала взбираться на пса, хватаясь за края твёрдых мускулов и костяные выросты чтобы перекинуть ногу через его плечо. Костяной шип оцарапал ей верхнюю часть бедра, но она не обратила внимания. Ерунда.

— Пошёл, Бентли! — скомандовала она. Он сорвался с места, как стрела, выпущенная из лука.

Сука чувствовала под собой жар его тела, движение перекатывающихся мускулов. Она чувствовала его запах, собачье дыхание с медным привкусом крови, слабый сладковатый запах мяса, которое скоро испортится. Она чуяла себя саму, аромат своего тела. Она не мылась два дня, но свой запах ей нравился. Ей нравилось, что её вещи и жильё пахли как она.

Не то, чтобы она не следила за собой. Она следила за собой, как и за своими собаками. Точно так же, как она ухаживала за ними дважды в неделю или чаще, она ухаживала и за собой. Но разве имела значение тонкая корочка грязи на её ногах, если она всё равно половину времени проводила, ступая по затопленным улицам или шлепая по колено в грязи? Разве имел значение запах тела, если люди, которых он мог бы возмутить, ей всё равно не нравились?

Сейчас Шавка, Кусака и другие должны были быть на своих местах. Она давала им самую чёрную работу. Уход за собаками, кормление, уборка дерьма, проверка на порезы, болячки, ушные инфекции и клещей, всё как она им показывала. Теперь у неё на попечении было немало собак. Большинство она забрала из приютов, которые уже не могли помогать животным с тех пор, как атаковал Левиафан. Она нетерпеливо ожидала момента, когда кто-нибудь начнёт жаловаться.

Шавка и Кусака первыми начинали ныть по поводу поручений. Они были кейпами. Они ожидали ответственных заданий, хотели быть её главными помощниками. Выражение их лиц, когда она задавала им работу, её очень забавляло. Мало что ставит так людей на место.

Если они не будут жаловаться, когда со всей работой будет закончено, то может их проймёт, когда из убежищ поступит следующая партия, и она им скажет, что нужно ухаживать вдобавок и за новыми собаками.

Ну, а когда кто-нибудь начнёт ныть, или пропустит клеща, или не обработает порез, или не заметит ушную инфекцию… Она им всем покажет на его примере. Будет унижать, запугивать, оскорблять. Если у неё получится, то он уйдёт.

Если она очень постарается, то все они свалят.

Тогда она сможет немного побыть одна со своими собаками. Никто не сможет упрекнуть её в том, что она даже не дала шанс этим приспешникам. Нахуй-нахуй. У неё уже есть все помощники, которые ей нужны. Самые верные, самые лучшие.

Из-за перекрестка соседней улицы показалась Люси, в восторге то ли лая, то ли скуля. Она побежала рядом с Бентли.

— Хорошая девочка! — засмеялась Сука. — Давай!

Люси в ответ просипела что-то, что должно было означать тявканье. Она шлёпала по воде не в ногу с Бентли, и вскоре к ним присоединились остальные. Черныш, Волшебный, Рокси, Дружок, Бруно и Носочки. Ни один из них не был столь же велик, как Люси и Бентли. Это был их первый выход. Проба её силы. Она будет добавлять понемногу каждый раз, отмечать, кто слушался, а кому нужно больше обучения, и кого должны держать в узде большие и более послушные собаки.

Но это была её территория. Её пространство. Наконец-то место, где она могла делать, что захочет. Здесь она была свободна, а значит могла играть без правил. Она могла идти куда захочет, задать жару любому, кто попадётся на глаза. Она может бродить где угодно со своими собаками и пробовать на них свою силу, не беспокоясь о том, что пострадают люди.

Это, конечно же, не означало, что люди не пострадают. Просто это была её территория, и она сама принимала решение. Все, кто не понял послание, уже заслуживали своей участи.

Бентли и остальная стая подтянулись к источнику воя. Сириус стоял у многоквартирного дома, заполняя вечернюю тишь тем скорбным, навязчивым звуком, который раздавался в воздухе.

Она соскочила со спины Бентли и вытерла тыльной стороной ладони пот, слизь и кровь, просочившиеся со спины собаки на внутреннюю поверхность бёдер.

— Сириус! Хороший мальчик!

Он завилял хвостом, и кончик хвоста оставил следы на воде.

— Сириус, охраняй! — она указала на входную дверь.

— Бентли, охраняй! — на маленький чёрный выход сбоку. Собаки выдвинулись на соответствующие позиции.

— Сидеть!

Все собаки сели. Она заметила, что Волшебный чуть замешкался. Послушался бы он, если бы тут не было других собак? Если бы они не показали пример? Она сделала мысленную заметку.

— Замри… — она медленно проговорила команду. Группа собак застыла.

У Суки был заведённый порядок. В первую очередь нужно было убедиться, что собаки здоровы. Это включало в себя уход за ними, стрижку, заполнение их журналов, если собак взяли не из приюта, очистку ушей, изоляцию друг от друга, чтобы можно было следить за консистенцией и цветом их дерьма и замечать любые изменения. Дерьмо могло раскрыть многое о собаке, от очевидных вещей вроде диеты, до общего состояния здоровья и настроения. У несчастливой собаки и дерьмо нездоровое.

Во вторую очередь была дрессировка, и каждой собаке уделялось особое внимание. Первой командой, которую они учили, было «Сидеть!», за которой вскоре следовали «Стоять!», «Фу!», «Принеси!» и «Ко мне!». В зависимости от собаки, требовалось до двух дней, чтобы усвоить эти команды твёрдо. Эти команды были фундаментальны. Если собака не слушалась хоть какой-то из них, ей не разрешалось выходить гулять, и совсем не доставалось влияния силы Суки.

Как только собака усваивала эти команды, ей открывались новые приказы. Собака которая послушно оставалась на месте и смотрела, пока она работала с другой собакой, была более склонна следовать примеру.

Если бы людей можно было так же легко понять, так же легко обучить!

— Собаки, взять! — команда прозвучала тихо, но каждая собака здесь ожидала её. Бентли и Сириус остались на своих местах, но остальные ринулись в здание. Более крупные вламывались в заколоченные окна, мелкие ломились в переднюю дверь. Гвалт и лай, изменённые неестественными глотками, слились в один глухой шум.

Она ожидала снаружи, положив руку на шею Бентли. Она знала по его напряжению, что он рвался внутрь, но подчинялся команде. Это было его испытанием.

Другой вой раздался вдали, удивив её. Если всё её собаки были с ней…ох. Только одна собака была в другом месте. Она слушала, как вой раздался снова. Да. Вой Анжелики отражал её размеры и количество применённой к ней силы. Больше, чем к Бентли, Сириусу или Люси.

Она свистнула, собирая собак, долго и громко, и собаки вернулись к ней, выкарабкиваясь из здания. Она проверила и не нашла на них ни следа человеческой крови. Хорошо. Лучше терроризировать и наносить лёгкие раны, чем увечить и убивать. Если люди из этого здания останутся на её территории, она будет удивлена.

Она забралась на спину Бентли и свистнула дважды. Идём.

Рывок цепи ошейника Бентли и толчок ногами в его бока привели его в движение. Остальные ринулись следом, повизгивая и лая от возбуждения.

Испытывали ли когда-нибудь остальные люди что-либо подобное? Тейлор, Брайан, Лиза или Алек? Она ощущала, как будто была одним целым с Бентли, когда её дыхание перехватывало между его стремительными прыжками. Вода брызгала на её и его кожу. Ноги её были прижаты к его бокам, и она ощущала сокращение и расширение, когда он дышал. Она верила в него, и в ответ он полностью доверял ей. В той или иной степени это относилось ко всем остальным собакам, которые сейчас бежали следом. Они верили в неё, пусть и не все пока её любили, она знала, что это придёт со временем, с её терпением и непрекращающейся заботой. Что было у Лизы в сравнении с этим вдохновением, с этим чувством защищённости? Что было у других?

Почему же, удивлялась Сука, они счастливее меня?

Непрошеные ответы полезли в голову.

Она вспомнила, как жила с матерью. Она даже не помнила лицо этой женщины, но это не было так уж удивительно. Маманя работала где угодно, у неё было то три работы, то ни одной, но время дома она почти не проводила. Когда она была дома, то либо бухала в своей комнате, либо тусила с друзьями. Вопросы и попытки маленькой Рейчел добиться внимания встречали гневный отпор. Её отпихивали в сторону или запирали в комнате. Лучше сидеть тихо, ждать своего шанса. Когда мать была в отключке, можно было прикарманить деньги из её кошелька, чтобы позже купить хлеба, орехового масла или джема, молока, сока и сухих завтраков в магазине на углу. Когда мать закатывала тусу, и Рейчел удавалось не попадаться под ноги, частенько она могла утащить пачку чипсов, упаковку рёбрышек или куриных крылышек, чтобы ночью съесть под кроватью или на крыше.

Так она и жила. До того самого момента, когда однажды мать просто не явилась домой. Еда из буфета потихоньку исчезла, даже консервированные ананасы, персики и орешки в сиропе, которые остались от предыдущих постояльцев. В отчаянии, боясь покидать квартиру на случай, если пятнадцать минут её отсутствия в доме в поисках еды придутся на те самые пятнадцать минут, когда мать заглянет домой, она попробовала приготовить рис, встав на табуретку, чтобы дотянуться до плиты и мойки. После того, как она насыпала рис в кастрюльку, стоящую на раскалённой плите, она случайно опрокинула её на себя. Сейчас она понимала, как ей повезло, что она не знала, что рис надо засыпать уже в кипящую воду. Но всё равно, вода была настолько горячей, что кожа покраснела, и на её вопли соседи вызвали 911.

Потом были приёмные родители. Первые родители, которые были довольно добры, но не имели достаточно терпения, чтобы возиться с девочкой, которую организация по защите детей определила как находящуюся на грани одичания. Другая приёмная девочка в этой семье, азиатка, воровала вещи, ломая то, что не могла оставить себе. Рейчел ответила единственным, что ей пришло в голову — напала. Хоть та и была на три года старше и на двадцать кило тяжелее, но дело закончилось кровью и слезами той девочки.

После этого новый дом для неё нашли довольно быстро.

Дом номер два, где родители были не так добры, и у неё были четыре сестры, а не одна. Три года, проведённые там, были наполнены долгими уроками. Ей хорошо объяснили, что она была не права с той сестрой-идиоткой, только теперь в слезах и кровоподтёках оказывалась она. Объяснили жестокостью самого разного рода.

Не в силах сдержать кипевшие внутри неё чувства, она завопила так долго, что не могла больше дышать. Потом она сделала глубокий вдох и завопила снова. Несмотря на то, что она вопила до боли, это казалось ей слишком крошечной и незначительной частью того, что она хотела выразить.

Дом номер три стал переломной точкой. Два других приемных ребёнка и мать-одиночка. Инспектор обмолвилась, что эта женщина умеет поддерживать дисциплину и является единственным человеком, который ещё способен сделать из Рейчел цивилизованного человека. Годы спустя Сука считала, что это было местью инспекторши, наказанием за бесчисленные вызовы в школу и на дом, чтобы разбираться с выходками Рейчел.

Ей не верилось, что эта новая приёмная мать могла быть более строгой, чем те вторые родители. Осознание ситуации, в которую она попала, было неприятно. Приёмная мать не терпела никаких глупостей и зорко высматривала каждый недостаток, каждую ошибку, придиралась и наказывала, не колеблясь. Если кто из детей заговаривал с набитым ртом, она выхватывала у него тарелку с едой и отправляла содержимое в мусорку. Никаких пряников, только кнут. Рейчел заставили ходить в школу и на послешкольные занятия для отстающих, заниматься фортепиано, как будто если бы у неё не было свободного времени, ей некогда было бы быть плохой.

Но у Рейчел не было тяги к таким вещам, школа, правильные манеры, уроки музыки — это было не для неё. Она противилась, каждый раз подвергала сомнению авторитет родительницы, а когда её за это наказывали, отбивалась вдвое яростнее.

Она бы сошла с ума, если бы не Ролло. Она наткнулась на шелудивого, враждебного щенка в переулке, когда шла после дополнительных занятий домой. За несколько недель заслужив его доверие остатками своих завтраков, она привела его домой и посадила на цепь в самом дальнем конце двора, вдали от взглядов из дома.

Она молчала, когда приёмная мать ругалась на лай соседской собаки, каждый раз, когда эта тема всплывала, ощущая смешанные чувства самодовольства и страха. Деньги на школьные обеды шли на покупку собачьей еды, и ей приходилось угадывать, что ему необходимо. Она страдала от головных болей из-за отсутствия обедов, да и частого отсутствия ужинов, а живот её урчал в школе, не переставая. Она вставала в четыре утра, чтобы покормить и поиграть с щенком, и от недостатка сна уставала так, что сидела на уроках в полусне.

Но собаку нельзя приковывать к дереву на двадцать четыре часа в сутки. Она видела, как он становится всё более взбудораженным и несчастным до такой степени, что однажды она не смогла с ним поиграть, иначе бы он её покусал. Она решилась отвязать его и повести на прогулку. Так он вырвался у неё из рук и побежал к дому. Холодея от страха, она бросилась за ним.

Когда она нагнала его, он был в бассейне. Она не умела плавать, а он не мог выбраться на высокие стенки. Она умоляла его вылезти оттуда, пыталась дотянуться до цепи, чтобы вытянуть его, но в испуге он уплывал от неё в другую сторону.

Затем пластиковая крышка бассейна начала задвигаться. Когда Рейчел посмотрела на дом, она увидела, что приёмная мать стоит за стеклянной дверью на задний двор и держит руку на выключателе. Медленно, постепенно, несмотря на её крики и удары в запертую дверь, крышка надвинулась на бассейн полностью, заперев Ролло. Около минуты выпуклость на пластике крышки над тем местом, где была его голова, двигалась кругами, и его приглушённое поскуливание звучало глухо.

Наказания приёмной матери всегда соответствовали проступку. Без сомнения, Рейчел знала эту собаку, судя по её мольбам и крикам, а иметь собаку было запрещено. А возможно, дело было даже не в этом. Возможно, дело было в том, что она устроила переполох в пять утра, или в том, что это несносное гавканье, которое изводило мать так долго, было на совести Рейчел. Какова бы ни была причина, от собаки необходимо было избавиться так же, как от тарелки еды за провинность вроде неправильной позы за столом или слишком широко расставленные ноги.

Сила пробудилась в ней в эти минуты паники. Взращённый её силой, Ролло сумел прорвать пластик. После этого он разорвал приёмную мать. Пронзительные крики детей в доме привлекли его внимание, и он пришёл и за ними, набрасываясь на детей так, как возбуждённая собака прыгает на мышь или кролика. Он проломился сквозь двери и стены, и целая секция дома обрушилась на её приёмную семью. Одним махом она потеряла всё, что можно было бы назвать домом и семьёй. Они были неидеальны, иногда они были просто кошмарны, но у неё уже очень долгое время было лишь это, и она обнаружила, что цепляется за те обломки, которые у неё оставались. Она пустилась бежать и долго-долго не останавливалась.

Её дыхание прервалось, когда она втянула воздух. Она яростно трясла головой, чтобы стряхнуть слёзы. Она прекратила кричать, но её собаки не останавливались, подхватив её голос, и продолжали выть ещё долгое время после того как она перестала, почти заглушив вой Анжелики.

Так много плохих воспоминаний. Воспоминаний, которые она надеялась вычистить из себя, выжечь из своего мозга огнём и кислотой и отдраить стальной щёткой.

В итоге она решила, что несчастна, потому что люди стайные животные. Тейлор, и Лиза, и Брайан могли улыбаться и смеяться, потому что у них была своя стая, у них были члены семьи и друзья. Алек был одиночка, но он мог смеяться и шутить с Брайаном. У них была своя стая, своя тема. Сука не была по-настоящему частью этого.

Сука знала, что она не волк-одиночка по собственной воле, как, например, Алек. Внутри была пустота, какая-то часть её, которая жаждала связи с другим человеком, потому что и она была человеком, и это было то, чего хотели все люди. Всё обернулось так, как обернулось, всё то, на что она не могла повлиять. Ей никогда не предоставилось шанса выяснить, как обращаться с людьми, как позвать их заполнить эту пустоту. Дружба и семья, разговоры и шутки, близость к другим, знание, когда можно вставить слово, а когда промолчать. Предательские мелочи, усеянные сложными нюансами, плохими ассоциациями и ещё худшими воспоминаниями. Даже когда ей каким-то образом удавалось воспринять всё правильно, рано или поздно она всё заваливала. Проще оставить всё как есть, проще даже и не пытаться. Ну а когда они лезли сами, бросали ей вызов и не позволяли остаться в стороне проще всего было применять старый проверенный способ, чем гадать, что ей делать. Жестокость. Угрозы. Это, по крайней мере, заставляло её уважать.

А потом Тейлор предложила ей дружбу. Тейлор без спроса заняла то место, ту пустоту в ней и оставалась, даже когда Сука всё портила. Эта хилячка стояла на своём и не убегала, даже когда Сука её провоцировала. И возможно, на самую малость, на крошечную толику, Сука получила представление о том, чего ей так не хватало.

Только чтобы в итоге обнаружить, что это уловка. Тейлор просто добивалась доверия группы.

И остальные её простили? Вот так просто? Сука видела, как они носятся с этой маленькой предательницей. И она ничего не могла с этим поделать. Тейлор им просто нравилась больше. Они вполне могут оставить Тейлор и прогнать Суку, если до этого дойдёт. Она это нутром чуяла.

Так что она совершила глупость. Она попыталась избавиться от члена команды, и то как она это сделала теперь не давало ей покоя. Больше чем за что-либо ещё, больше, чем за людей, которым она причиняла боль или случайно убила, чем за дни, когда она шарилась по помойкам в поисках пищи, когда она бродяжничала, кочуя по городам одна, больше всего она ненавидела себя за то, как она поступила с Тейлор. Она вела себя, как люди из её плохих воспоминаний, когда воспользовалась доверием, чтобы причинить вред.

И она не знала, что ей с этим делать.

Выстрел оторвал её от размышлений.

— Вперёд! — закричала она. — Вперёд!

Треск выстрелов стал чаще, отдаваясь эхом в ночи, когда её стая появилась на сцене. Анжелика была здесь, её туша бугрилась и топорщилась мышцами настолько, что она не могла даже двигаться так быстро, как бывало. Это было хорошо. Анжелика всё равно теперь не могла двигаться быстро. С тех самых пор, когда на неё напал Туман. Так ей было комфортней, она была большой, сильной, и движение не причиняло ей боль.

Анжелика вздрогнула и попятилась, когда пули попали в неё.

Раздался ещё один выстрел, и Сука увидела вспышку в окне, отблеск чьего-то лица. Она нахмурилась в гневе.

— Напасть! — её голос сорвался на визг. Она соскочила со спины Бентли, чтобы он тоже смог принять участие.

— Принести их! Принести! Пошли!

Как и ранее, её собаки протаранили дом. Но на этот раз они вернулись с людьми в зубах. Руки, ноги и туловища в клыкастых тисках. Мужчины, женщины и дети. Некоторые кричали, когда собаки, не зная своей силы, сжимали зубы слишком уж сильно.

Она отыскала среди них человека, лицо которого мелькнуло в окне и направилась к нему.

— Бля, бля, бля, бля, бля, — как заведённый, повторял мужчина.

— Ты чё, оскорбить меня хочешь, а? Шишку из себя строишь, а?

— Что? — глаза мужчины расширились. Что это он так уставился на неё? Хочет бросить вызов? Или боится? Планирует драку и осматривает окружение? Она могла только гадать.

— Нет, — ответил он, и глаза его забегали по сторонам, как будто в поисках помощи.

Пренебрежение? Сарказм? Ложь?

— Мне кажется, ты не понимаешь, как глубоко вляпался. Ты. Стрелял. В мою. Собаку! — она посмотрела на Анжелику. Её девочка как будто не очень пострадала, но он в неё стрелял! Он мог её убить, если бы пуля попала в нужную точку.

Она пнула его в лицо, и его голова откачнулась назад. Кровь хлынула из носа.

— Я же не знал, — выдохнул он в конце концов, разбрызгивая кровь вместе со словами с окровавленных губ, — не знал, что она твоя. Она кошмарная, я… я испугался…

Говорил ли он правду? Она не могла сказать. Она выросла в окружении стольких искусных лжецов и подозревала, что всё, что звучало как правда, могло быть ложью. Если сейчас он лжёт, и всем это очевидно, она будет выглядеть глупо, если поверит Они могли и не уловить сообщение о принадлежности этой территории, о том, что её собаки теперь без поводка. Что ж, даже если он не врёт, он всё равно стрелял в Анжелику.

— Никто не смеет трогать моих собак!

— Пожалуйста! У меня жена и дети!

Каким образом наличие семьи делает кого-то лучше остальных? Сама идея уязвила Суку. Житейский опыт подсказывал, что зачастую бывало наоборот. Люди были придурками, люди были чудовищами. Исключения бывали редки. Слишком многие из этих самых людей создавали семью просто потому, что считалось, что так и нужно, и потом становились придурками и монстрами перед своими оказавшимися в плену зрителями.

Она пнула его снова, в живот. Он закричал из-за того, что от толчка его рука, которая всё ещё находилась в пасти Черныша, вывернулась в неправильную сторону.

— Анжелика! — приказала она и пнула его в живот ещё разок. — Лапу!

Анжелика ступила вперёд и поставила одну лапу шириною с колесо грузовика на его таз. Мужчина мучительно завыл, быстро, отчаянно, не делая пауз между словами:

— О господи, тяжело-то как, бля, хватит, пожалуйста, отпустите, уберите, она меня раздавит!

Она посмотрела на него с отвращением. Её раздражало, что единственные моменты, когда она абсолютно точно понимала, что люди имеют ввиду, чего они хотят, относились к подобным обстоятельствам.

— Анжелика! — приказала она и, пригнувшись под вытянутую конечность Анжелики, пнула мужчину в коленку. — Взять!

Анжелика наклонила голову и зажала ноги мужчины в зубах, скрутив его тело ещё сильнее. Его тело было прижато к земле её лапой, а за руки и за ноги его тянули в стороны.

Сука приблизилась к Анжелике и уткнулась лицом в гладкие мускулы и твёрдую плоть, которая покрывала собаку, обхватив руками шею и плечи Анжелики так широко, как только могла. Так же как её собаки научились ей доверять, ей, кормившей, ухаживавшей и заботливой, так и она сблизилась с ними, с теми, кто делил с ней свои радости, учился и принимал её дрессировку. Анжелика была одной из самых близких её собак. Единственной близкой собакой из выживших. Брут и Иуда ушли, ближайшие из всех собак, которые у нее были за эти годы.

Сердце её сжималось от боли каждый раз, как она думала об этом.

И этот вот мудак? Семейный, чтоб его, человек? Он думал, что может отнять у неё Анжелику?

Не посмотрев на него, всё ещё уткнувшись в шею Анжелики, она отдала команду:

— Сделай больно!

Она почувствовала, как хруст ломаемых и раздавливаемых в зубах костей отдался вибрациями в шее и голове Анжелики. Человек завизжал, иначе и не скажешь, и каждый человек в зоне слышимости в ответ тоже завизжал по-своему.

Она подала рукой сигнал и приказала:

— Отпустить его! Собаки, отпустить всех!

Анжелика выпустила человека. Его ноги были сломаны, ступни торчали под неестественными углами. Один за другим остальные пленники падали на землю. Стоны мужчины становились всё тише и тише.

— Когда вы, уёбки, вобьёте это в свои тупые черепушки? Это моя территория!

— Мы не знали, — сказал кто-то. Женщина, прижимавшая окровавленную руку к груди. Её дочь стояла рядом.

— Блядь, ты мне что, это предъявляешь?

— Нет! Нет, просто… Откуда нам было знать?

— Да ты что, тупая, или как? Это ж, блядь, очевидно! — Сука не могла поверить в такую глупость женщины.

— Откуда нам было знать? — женщина повысила голос, и он звучал жалобно.

— Вой. Если вы его слышите, значит вы, блядь, слишком близко. Съёбывайте!

— Да его через полгорода слышно!

— Да ну нахуй! — возразила Сука.

Женщина бросала ей вызов. Ей нужно было немедленно ответить, иначе она не заткнётся. Сука сделает что-нибудь не то и попадёт в глупую ситуацию, и остальные объединятся против неё. Нужно заканчивать с этим как можно скорее.

— Носочки! Ко мне!

Женщина отпрянула, прижимая к себе дочь, а Носочки приблизился к Суке.

— Стоять! — раздался приказ.

Сука развернулась и увидела двоих кейпов. Кажется, из Новой волны. Брандиш и Слава.

Брандиш заговорила:

— Слава, позвони сестре. Как минимум одному тут требуется медицинская помощь, немед…

Её остановил оглушительный свист Суки. Лая и рыча, стая её собак бросилась на героев.

После засады и пленения АПП Сука выучила урок — бей первым, обдумаешь потом. И вообще, что ей было делать? Болтать с ними?

Брандиш вскинула руки, и лучи света превратились в расплывчатые мечи. Когда собаки накинулись на неё скопом, она щелчком разбросала их вокруг. Когда они стали подбираться опять и почти достали её, она передумала, рассеяла мечи и сконцентрировала себя в оранжево-жёлтый шар размером с пляжный мяч. Собаки ударили её, и шар, рассыпав искры, отправился в полёт вдоль улицы и пробил стену здания.

Слава летела над схваткой с телефоном, прижатым к уху, прямо к Суке. Черныш и Бруно прыгнули на стену здания и с этой точки отскочили в её сторону. Слава пнула Черныша в лоб и отправила его на землю, но Бруно врезался в неё, выбив телефон из рук. Она пнула пса коленом в бок и оттолкнулась, пока он не стянул её на землю.

Героиня хотела добраться до Суки, рядом с которой оставалась одна Анжелика. Анжелика встала между хозяйкой и врагом, Слава ударила её с размаху в бок. Анжелика как будто едва заметила удар и тут же развернулась, чтобы цапнуть Славу. Её клыки отскочили от вытянутой руки Славы, и той пришлось метнуться назад и взлететь в воздух. Отдышаться? Осмотреться?

Нет, не так должна идти драка. Сука оглушительно свистнула и закричала:

— Волшебный, Люси, Рокси, ко мне!

Пока три собаки неслись в её сторону, она применила на них силу. Сука чувствовала, как сила вытягивается наружу, как вибрация из глубины. Она чувствовала, как сила извивается и резонирует, словно чтобы дать ей знать, что действует.

— Взять!

Через пару мгновений Слава схватилась с четырьмя собаками. Анжелика надвигалась неумолимо, за ней шагом шла Сука. Остальные три собаки бросались со всех сторон, отрезали пути отступления, запрыгивали на стены и спрыгивали с них, окружали со стороны или бросались сзади.

— Мам! — Слава закричала и в голосе её слышались нотки паники.

— Беги! — послышался голос Брандиш в ответ.

Она столкнулась с похожей ситуацией, неспособная действовать под непрекращающимся давлением. Вместо этого она постоянно превращалась в тот неуязвимый шар, отлетая с каждым ударом, постепенно отдаляясь в надежде сбежать. Она сумела улучить секунду, отбросив собаку и крикнула:

— Забери раненого!

Слава схватила Рокси за морду в прыжке и бросила её вниз, в Люси. Она использовала вызванное замешательство и полетела прямо к тому месту, где человек, стрелявший в Анжелику, лежал бесформенной кучей.

Она затормозила на подлёте.

Возле искалеченного тела стояла какая-то женщина, её длинные волосы слегка развевались на ветру. Что-то в ней выглядело неправильно. Из-за недавнего дождя её волосы должны были быть мокрыми.

Слава обернулась через плечо на собак, посмотрела на раненного, на женщину и взлетела прямо в небо, исчезая в дымке. Она его бросила.

Лай и рык смолкли, как только драка закончилась. Собаки вернулись и Сука заметила несколько травм. Тут разбитый костяной вырост, вот порез, где Брандиш полоснула мечом. Поверхностные раны. Только удары, проникающие вглубь сквозь слои, созданные силой, могли убить или нанести ущерб собаке. Ничего серьезного. Сука выдохнула с облегчением.

Она шагнула вперёд, собаки рассыпались и образовали широкий круг вокруг новой женщины. Чокнутая сучка была голой с головы до пят, а её кожа и волосы были раскрашены в чередующиеся чёрные и белые полосы, как у зебры… нет, пожалуй. Краска бы сошла, да и не была бы настолько чёткой. Это натуральный цвет.

Когда женщина подняла взгляд на Суку, её глаза оказались ярко-жёлтыми, отражающими рассеянный свет, как глаза кошки или собаки. Она улыбнулась, и в её теле совершенно не было напряжения, как будто она только что проснулась в безопасном месте.

— Блядь, ты ещё кто такая?

Женщина не ответила. Она склонилась рядом с мужчиной, потом присела, вытянув ноги в сторону. Кончиками пальцев она провела по ранам мужчины, почти ласково.

— Ну-ка, отвечай! — приказала Сука.

Женщина вытянула руку и прижала пальцы к глазницам мужчины. Нажав, она проткнула глаза и засунула пальцы на глубину двух костяшек.

— Эй! Отвали!

Женщина убрала пальцы. Что-то желеобразное, смешанное с кровью вытекло из продавленных глазниц.

Женщина повернулась к ней. Она не встретилась с ней взглядом, глядя вместо этого на её ноги. Сука осознала, что женщина выставляет себя слабой и безобидной. Как ни странно, это сделало её уверенней.

Немного спокойнее, рассчитывая слова, она попыталась опять:

— Спрашиваю снова. Ты кто, блядь, такая?

— Сибирь, — ответила женщина чуть громче, чем шёпотом. Едва слышно.

— Какого чёрта ты тут делаешь? Это моя территория!

— Скоро я уйду. Просто хотела поговорить.

Снова шёпот.

Поговорить, вот чего они всегда хотят.

— Не интересует. Уходи.

Сибирь посмотрела на мужчину, который всё ещё корчился и дёргался, скуля от боли.

— Вон! — закричала Сука. Женщина не двинулась с места. Сука оглядела собак, чтобы оценить, кто был самым большим и наименее травмирован. Люси.

— Люси! Кусай!

Люси набросилась на Сибирь. Сука увидела, как она вытянула руку, как челюсти Люси схлопнулись вокруг конечности.

Никакой реакции. Люси тянула всей мощью своего тела, а женщина не сдвинулась и на волосок.

С великой осторожностью Сибирь встала на ноги. Она посмотрела на Люси, её яркие глаза пробежались по морде Люси и по её телу.

— Прекрасная… — прошептала она и прижалась губами к носу Люси в поцелуе, её как будто и не заботило, что собака, челюсти которой могли сокрушить мотоцикл, сейчас вцепились в её руку.

Затем она посмотрела на Суку. В этот раз она встретилась с ней взглядом, и несмотря на шёпот, тон её был предельно серьёзен:

— Сейчас твоя собака меня отпустит, или ей будет больно.

Уверенность в тоне, властность, то, что взгляд её не дрогнул ни на миг — всё это более чем убедило Суку, что женщина говорит правду. Она решила, что в этом вопросе определённо стоит уступить, пусть даже и ослабив свою позицию.

— Люси, отпусти. Ко мне.

Люси выпустила руку и попятилась к Суке.

— Они прекрасны,— прошептала Сибирь, глядя на собак.

Сука безмолвно кивнула в ответ.

Сибирь приблизилась к ней, шагая очень аккуратно. В движениях её была грация, она шагала на цыпочках, и каждый шаг осторожно располагался на строго отмеренной дистанции от предыдущего. Её глаза блестели через завесу чёрных и белых волос.

Сука почувствовала миг трепета.

— Чего… — она пожалела, что открыла рот, как только это сделала, но было уже поздно, — тебе нужно?

— Тебя.

— Не понимаю, — она постаралась придать больше уверенности своему голосу.

— Мне сказали, чтобы я выбрала кого-нибудь. Кого-то, кого они могут испытать. Я читала о тебе, я слышала о тебе. Я хочу, чтобы ты была в нашей команде.

— Команде? — она ругала себя за эти короткие реплики, которые выскакивали у неё сами собой, так как они выражали неуверенность и ставили её в положение слабого.

Ответ женщины раздался над затопленной улицей, перебивая нараставшее по мере приближения незнакомки к их хозяйке ворчание собак.

— Девятка. У нас сейчас только восемь. Недостаточно. Так что некоторые из нас выбирают людей. Потом мы их испытываем. Я выбрала тебя, и то, что я уже увидела, мне нравится. Я присматривалась к тебе уже несколько недель, — она снова улыбнулась.

«Должно быть, она лжёт», — подумала Сука. Собаки бы заметили, что за ними кто-то следит, не так ли?

Женщина была уже в нескольких шагах. Вопрос был в том, следует ли Суке отступить и поставить себя в ещё более слабую позицию или удерживать рубежи?

Она осталась на месте. Женщина шагнула ещё ближе, на расстояние вытянутой руки, затем ещё на пару шагов, пока не упёрлась грудью в Суку. Она встретила её взгляд не вздрогнув, пока Сибирь не обвила руки вокруг неё и не положила подбородок на её плечо.

— Ты не устала притворяться? — прошептала женщина ей на ухо.

— Что? — Сука попыталась отстраниться, чтобы задать вопрос ей в лицо, но руки женщины были неподвижны, более неподатливы, чем были бы на их месте стальные балки.

— Пытаться действовать, как они. Играть и проигрывать в их играх, одевать на себя их одежды и символы, следовать их правилам.

— Я… — Сука сделала паузу, — не понимаю, о чём ты.

Пауза говорила сама за себя. Она это знала. Женщина её понимала, она знала это.

Женщина понимала её. Эта мысль давила. То, как она двигалась, её жесты, всё несло смысл для Суки. Мало кто мог так.

Осознание потрясло Суку. Как? Почему? Это что, какая-то сила? С самого начала она понимала то, что женщина хотела выразить, так же легко, как читала своих собак.

— Ты животное, Сука.

Женщина сделала акцент на последнее слово. Сука напряглась. Женщина отстранилась, оставив одну руку, чтобы приласкать её лицо. Её глаза снова опустились, заметила Сука. Она слегка улыбалась, губы сжаты, зубы спрятаны. Игривая, смирная. Сука позволила себе расслабиться. Это не было задумано как оскорбление. Контакт был навязчив, но она смогла сжать зубы и стерпеть, по крайней мере до того момента, как поймёт, что это за человек и как она сможет ответить.

— Мы все животные, — пробормотала Сибирь.

Она подошла к Бентли, и Сука поторопилась дать ему знак рукой «Сидеть!» и «Фу!», до того, как женщина к нему прикоснулась.

— Некоторые менее, некоторые, как ты и я, более.

— Философская хуйня?

Сибирь улыбнулась, проводя руками по морде Бентли, по его выступившим мускулам и костяным выростам.

— Философская хуйня. Да. Туше. Идея, которая имеет смысл потому, что люди думают, что она должна иметь смысл. Но это лишь слова, да?

— Точно.

— Присоединяйся. Перестань пытаться стать, как они. Ты знаешь, что у тебя не получается.

— Мне неплохо и так.

— М-м-м, — женщина улыбнулась, её взгляд опустился. Она обхватила руку и тронула другой подбородок, прижав при этом груди к телу. Она повернулась, оглядывая округу, оценивая территорию Суки.

— Возможно, пока что. У тебя есть свобода бегать и делать что вздумается. Прекрасно. Но рано или поздно тебе станет тесно. Ты осознаешь, что ты всё ещё в клетке, созданной ими. В конце концов, ты всё еще подчиняешься их правилам.

Сука посмотрела по сторонам на пустые затопленные улицы вслед за Сибирью. Она не ответила.

— Может ты можешь быть счастлива вот так. Как собака, с ошейником на шее, на огороженной территории. Ты так никогда и не поймёшь, о чём они говорят. Лучшее, на что ты сможешь рассчитывать, это похлопывание по голове, когда ты молодец, делаешь, что тебе говорят, может, немного общения, когда ты покажешь себя хорошей девочкой. Но возможно, этого ты и хочешь.

— А что ты предлагаешь?

— Быть дикой. Быть свободной. На самом деле свободной. Это восхитительно. — Сибирь глубоко дышала.

Сука нахмурилась. Слова звучали хорошо. Но они были всего лишь тем, чем были — просто словами.

— Я сделаю тебе два подарка, Сука, — прошептала Сибирь, — один будет ждать тебя, когда ты вернёшься в свой… как ты называешь это своё место?

Сука не ответила.

— Пусть это будет, скажем, конура. Мне нравится.

Сибирь вдруг сократила дистанцию с неожиданной скоростью, её шаги больше не сдерживались, перенося её на большие расстояния, пока она неслась по затопленной улице. Прежде, чем Сука смогла отреагировать, прежде, чем вступились собаки, она была совсем рядом, внезапно остановившись. Сибирь положила руку ей на ключицу. Суку приподняло в воздух и бросило в воду, окунув и больно приложив об землю, так что из неё вышибло дух.

Пока она пыталась восстановить дыхание, Сибирь прошептала:

— Второй подарок особый, сокровище для родственной души.

Сука зашлась кашлем, попыталась, но не смогла двинуть и рукой.

— На данный момент, ты единственная, кто слышал мой голос и остался жив.

Она поцеловала Суку в лоб, как мать целует ребенка. Сука пыталась увернуться, но добилась только того, что вода попала ей в нос и глаза. Она начала отплёвываться и набрала воздух в пустые лёгкие.

Когда она снова смогла видеть, Сибирь исчезла. Её собаки глядели на ближнюю крышу.

Трясясь, она подозвала жестом Бентли и забралась на его плечи.

Кашляя, высмаркивая воду из ноздрей, она отдала приказ:

— Домой!

Мысли её блуждали, пока она верхом на Бентли скакала по улицам. Тупой гул слишком многих вещей, которые пришли ей в голову одновременно, все слишком важные, чтобы их игнорировать. И в то же время, она не желала думать о них, не хотела складывать их воедино, потому что не была уверена, что ей понравится, к чему они приведут.

Подарок, который оставила ей Сибирь. Некоторые подручные были в её конуре. Что важнее, некоторые собаки тоже были там. С каждой минутой пути беспокойство её росло.

Она соскочила с Бентли, как только они подъехали, и распахнула двери.

Кровь. Следы вели к Шавке и Кусаке, которые валялись без сознания на первом этаже. Девушка с ветеринарным образованием, которую прислал Выверт, сидела, всхлипывая, в углу и баюкала руку, которая безвольно висела под неправильным углом.

Это произошло недавно. Сибирь сделала это, пока она добиралась сюда.

Больше крови, один из парней, собачник с годами опыта, лежал у кухонной стойки, прижимая к лицу свою скомканную рубашку. Под рубашкой она заметила четыре параллельных пореза, там где Сибирь провела по лицу своими ногтями.

Ни одна собака не пострадала. Она перепроверила, чтобы убедиться. Большая часть забилась по углам, некоторые убежали наверх.

В кровавых пятнах прослеживался узор, как будто Сибирь рисовала краской. Линии, которые вели от каждого из раненных к центру комнаты, где стояла коробка, едва забрызганная кровью.

Она нервничала, открывая её, но не могла не сделать этого.

Маленький пушистый комок попытался сбежать, но она его поймала. Он вцепился ей в пальцы. Она отдернула руку, схватила его за горло и прижала к земле, демонстрируя своё явное превосходство.

Щенок хаски? Нет. Строение тела отличается. Уши меньше, конечности длиннее, отметины на щеках и морде.

Волчонок. Где его нашла Сибирь?

На дне коробки была карточка, попорченная мочой. Сука подняла её самыми кончиками пальцев. Она так и не научилась толком читать, так что ей пришлось произносить по отдельным буквам, шевеля губами.

— Тэ…ы… ты, ты сэ…о…со…— Следующую букву она не узнала. Она начала с конца: — Вэ…о…лэ…волк.

Она сдалась. Всё равно она уже догадалась.

«Ты собака или волк?»

По правилам, ей нужно было немедленно связаться с Вывертом. Уведомить его о произошедшем. Она отыскала телефон в кармане жакета и начала прокручивать список контактов. Её палец замер над кнопкой вызова.

Что ею движет? Кого она защищает? Друзей? В самом ли деле они её друзья? Не то чтобы она хотела их предать, нет, она не повторит свою ошибку, но…

Она не могла выразить свои мысли, но лицо Тейлор мелькнуло перед её внутренним взглядом, когда она отложила телефон в сторону.

Может, она ещё посмотрит, чем закончится эта проверка. Она не станет отступать. Но, в итоге, она сама решит куда ей двигаться и что ей делать.

— Ты! — она указала на человека с ранами на лице. — Иди покажись врачу. Возьми с собой всех, кому тоже нужно. Но я не хочу, чтобы вы сообщали Выверту, и не обращайтесь к его врачам. Всем понятно?

Человек посмотрел на неё, задержав взгляд. Наконец, он кивнул. Она не знала, послушается ли он, или задумал что-то, но если они проинформируют Выверта, то, по крайней мере, это даст ей повод прогнать его и остальных прочь.

Она посмотрела на волчонка, который всё пытался покусать её за пальцы. Она отпустила его, подождала, пока он нападёт на неё снова и завалила его набок.

— Маленький ублюдок! — улыбнулась она.

Почти не размышляя, она применила силу. На самую малость. Она не почувствовала почти никаких вибраций или содрогания, которые обычно испытывала как интуитивную отдачу, применяя силу к другим собакам. Только когда она увидела, как на нём расходится шкура, она поняла, что сила на нём срабатывает. Быстрее, отзывчивее, с меньшим чувством временной усталости, которую она так часто испытывала.

Он легче отзывался на её силу? Что бы это значило?