Персефона (гет)

Май 1943.

Она оставила на губах привкус силы.

Ее волосы были такими мягкими и пахли ирисами — кто на самом деле пахнет, как ирисы?

Ее кожа тоже была мягкой, такой податливой под его настойчивыми прикосновениями.

Она была своего рода манящей жарой, в которую хотелось погрузиться, обернуть вокруг себя, обвиться каждой клеточкой ее тела и никогда не отпускать.

Она была абсолютно — чертовски — сводящей с ума.

Думая об этом, Том Риддл прислонился плечом к стене, скрестив руки, скрестив лодыжки, устремив выжидающий взгляд на лестницу, ведущую в башню Когтевран. Он отказался от попыток пройти через их идиотского стражника в форме орла и просто ждал, когда ведьма — его ведьма, решил он — спустится на завтрак. Он думал об их ночи в Комнате, о следах, которые она оставила на нем после дуэли… Но главным образом, думал о том, как сильно хотел овладеть ей у той стены после того, как эта дуэль закончилась.

Он блуждал в своих мыслях, но оживился под звуки шагов по спиральной лестнице, нахмурившись от своего собственного рвения. Том был почти сразу разочарован, увидев, как унылые, выцветшие комплекты школьных сарафанов появляются в поле зрения, зная задолго до того, как студентки обнаружат себя, что ни одна из них не была той, кого он так сильно ждал.

Как и ожидалось, появились две девушки, но ни одна из них не была Персефоной. Он оторвался от стены, будучи не вполне сдержанным в своем ожидании, заработав несколько насмешливых взглядов от когтевранок.

— Дамы, — он небрежно поздоровался, будто совершенно не прятался у основания орлиного гнезда.

Они пробормотали неловкие приветствия, проходя мимо и странно пялясь на него.

Том был уверен, что услышал слово «сумасшедший», прозвучавшее по крайней мере один раз, и, если не ошибался, то это относилось не к нему.

* * *

— Бесячее… крысиное гнездо — ох, эти лохмы — идиотская рубашка — эта гребаная рубашка!!! Аргх!

Гермиона сидела в углу своей комнаты и все еще возилась со своей повседневной одеждой. Обычно в это время она уже давно бы прогуливалась до завтрака, но она не могла — просто не могла привести свой внешний вид в хоть какой-то порядок.

Ладони приглаживали сарафан снова, снова и снова, и еще раз, затем еще, прежде чем яростно сжать пальцами юбку, сердито сминая складки плиссе. Когда терпение со школьной формой лопнуло, она снова попыталась укротить свою вечно буйную гриву.

Она дернула кудри.

Прочесала их пальцами, зацепив дюжину колтунов.

Она чуть не выдрала их.

Взяв один из широких зубчатых гребней, она провела им по волосам в попытках расчесать.

Снова зацепив колтуны, она зарычала, вырывая расческу из волос и сердито бросая в дальний угол комнаты, вынуждая оставшихся когтевранок издать в ответ несколько крикливых визгов.

* * *

Он обрушил свой рот, и она задохнулась.

Она знала, что делала, — заманивала его, как и планировала — но каким-то образом, реальное ощущение его поцелуя стало абсолютным шоком.

Темный Лорд.

Она целовалась с Лордом Волдемортом.

Он воспринял ее замешательство как возможность и скользнул языком мимо губ, чувственно поглаживая по внутренней стороне набухшей плоти, заставляя пугающий ворох ощущений пульсировать сквозь нее.

Наслаждение.

Похоть.

Страх.

Отвращение.

Кипящая, неподдельная ненависть.

* * *

Руки дрожали, когда она возилась с галстуком.

Вверх.

Вокруг.

Вниз.

Сквозь.

ЧЕРТ.

Ослабив его, она скорректировала длину слева и начала снова.

Вверх.

Вокруг.

Вниз — блядь.

Она сорвала удавку с шеи, натянув ту меж ладоней и запуская через всю комнату в противоположном направлении от гребня.

* * *

Это было частью плана, повторяла она себе.

Все это было частью плана.

Пальцы грубо обхватили буйные кудри, когда он сменил их позиции, с силой вжимая ее в каменную стену.

Бедра прижались к ней, и она сразу почувствовала его, плотно прилегающего, горячего и твёрдого, готового к ней, всего за несколькими тончайшими слоями ткани.

Все это часть плана.

Часть плана, Гермиона.

Он проследил руками вдоль ее крохотного тела, пробормотав что-то низким и хриплым голосом у ее уха.

Сила.

Дело всегда было в силе.

Он хотел эту силу, хотел владеть ей, владеть ею.

Дело было в ней и в том, как она пахла.

Как источала эту силу.

Как он хотел узнать, ощущает ли ОНА это.

Как хотел войти в нее и узнать.

Хотел услышать, как она кричит для него.

* * *

Она разгладила складки на своей школьной форме.

Коснулась руками волос.

Пальцы танцевали над пуговицами рубашки, задерживаясь на воротнике, дергая его, потому что он был чересчур, чертовски ТУГИМ.

* * *

Она обвила руками его шею, запустив пальцы в темные волосы, пока ее дыхание срывалось в прерывистой, тревожной одышке.

Как бы сильно он ни хотел погрузиться в нее, ее собственное сердце сокрушительно стучало в груди под давлением его темной ауры.

Он был своего рода греховным наслаждением с его личной, уникальной магией, гудящей в гармонии с той, что пульсировала по её венам.

Том мог не проникать в сознание, чтобы дать утонуть в ощущениях.

С того момента, как он сорвался, больше не сдерживая ничего, что имел — признаки, запах, пульсацию магии Темного Лорда, все то, что она когда-то знала, всплыло и угрожало уничтожить ее сущность так, как она никогда бы и не догадалась, пока не ощутила это здесь, сейчас, прямо на себе.

Он гладил ее кожу, поднимая волосы, посылая дрожь от желания и нужды через каждую клетку ее существа.

Это заставило предательски жаркой влаге появиться между ног, и, как будто он точно знал, что ей нужно, вдруг сильнее прижался к ее бедрам, двигаясь к ним в медленном, ревностном трении. Вырвавшись из хватки его губ, она ударилась головой о камень вместе со стоном его имени.

Том направил ее руки вверх над головой, скользя вдоль них, вверх, мимо локтей, вверх, над предплечьями, еще выше, к ее запястьям. Он украл ее дыхание в очередном поцелуе, всасывая нижнюю губу, пропуская ту меж зубов.

Оставив пухлую розовую плоть в пользу поцелуев и покусываний вдоль челюсти, он направился к ее уху, чтобы прорычать у виска.

— Я знал, — пробормотал он между легкими ухмылками и поцелуями, — с того момента, как ты выгнала меня из своего разума… я знал, что должен обладать тобой. Я слишком долго ждал этого.

Она напряглась при звуке этих слов.

Последние слова Рудольфуса Лестрейнджа звучали в ее ушах.

«Я так долго ждал этого…»

* * *

Гермиона так сильно потянула за воротник, что несколько пуговиц на рубашке отлетели в сторону.

Кожа блестела под тонким слоем пота, и это взбесило ее, окончательно разозлив.

Я так долго ждал этого…

Пальцы сжались, царапая кожу над ключицей.

Маленькая, непослушная дрянь, моя грязнокровка…

Непроизвольно дернув головой, она попыталась вытрясти из нее память о бывшем хозяине.

* * *

— Персефона…

Том очерчивал языком кожу на её шее, покусывая ту меж зубов.

— …раздражающая…

Стон слетел с ее губ.

— …невыносимая…

Он укусил сильнее.

— …блестящая маленькая ведьма…

Она не могла расслышать слов из-за собственного дыхания.

— Посмотри на все, что ты здесь натворила… резвилась и шалила, Мерлин, ты была прекрасна.

Изображение Тома в мерцающем синем свете было размыто за прикрытыми ресницами, одурманено похотью и возбуждением, но затем легкий ледяной холодок скользнул по ее позвоночнику и задержался.

— Я хочу.

Он зарылся лицом в волосы и в медленном цикличном трении стал прижиматься еще сильнее, плотно накрывая ее тело своим. Что-то темное стало кровоточить в сознании, ведь, чем больше он давил, тем сильнее принуждал, доминируя над ней физически.

— Я хочу этого, — бормотал он, — я признаю свое поражение, но я все еще хочу тебя, Персефона.

Руки Тома крепко вцепились в ее запястья.

— Я хочу, чтобы ты была моей.

* * *

Теперь ты моя.

Концентрация Гермионы треснула, и магия, удерживавшая маскирующие чары, рассеялась.

Она посмотрела на отражение в зеркале, наблюдая, как на шее вновь всплывают царапины и синяки.

Теперь только моя.

Она закрыла глаза от звука этого голоса, но увидела под веками лишь гнилую улыбку своего мертвого хозяина.

— Нет, — пробормотала она.

Голова снова дернулась в сторону.

Я тебя стерилизовал. Теперь ты полностью моя.

Руки проследили путь к животу.

Пальцы сжались на школьной форме, резкое давление ногтей скользило по каждому месту, где должны были быть шрамы.

Где они будут…

Кожа на животе зачесалась…

…она горела.

Моя маленькая грязнокровка.

— Прекрати, — зарычала она.

Каждую ночь ты будешь моей, моя маленькая грязнокровка.

Правая рука сжалась на левом запястье.

— Вон!

Она снова мотнула головой, больше сопротивляясь, чем пытаясь вернуть контроль.

Если ты не подчинишься, я позову Рабастана. Ты знаешь, как ОН любит играть.

Плечи дернулись в фантомной боли всех Круцио, которые когда-либо проходили сквозь ее нервные окончания.

— ПРОЧЬ…

…миленькая, маленькая грязнокровка…

Пальцы вцепились в шрам под левым рукавом, и, плотно сжав веки, она попыталась вернуть чары на место.

Зеркало перед ней задрожало.

— Вытеснить… — пробормотала она.

Грязнокровка.

Она чувствовала свой шрам под рукой.

Легкая трещинка звякнула на стекле.

— Закрыть мысли… — застонала жестко, почти безумно.

Грязнокровка.

Она могла слышать.

Грязнокровка.

…теперь ты моя…

Она могла слышать его.

Мерзкая маленькая грязнокровная блядь!  — кричала Госпожа.

Она могла слышать ее.

Маленькая, непослушная…

Могла слышать их ВСЕХ.

Зеркало затрещало.

Линии, образовавшиеся на стекле, расползлись в стороны, растягиваясь паутинообразными трещинами.

— За-закрыть мысли… — челюсть сжалась так сильно, что задрожала, она вся дрожала. Она тряслась.

Грязнокровка, грязнокровка, грязнокровка.

КРИЧАЛО в ушах.

Ее спина сгорбилась, наклонившись к коленям.

Стены в голове трещали.

Они рушились.

Она кричала вместе с ними.

Боже, там было так много КРИКОВ.

…Моя драгоценная, маленькая ведьма…

* * *

— Ты знаешь мои амбиции.

Дыхание Тома обожгло ей шею.

Но это было частью плана.

— Ты знаешь, что я выиграю.

Его близость душила.

Все это часть плана.

— Отдайся в мои руки.

Он держал ее запястья мертвой хваткой.

Придерживайся ПЛАНА, Гермиона.

— Принадлежи мне, и мы сможем опустошить этот мир.

Он был слишком близко.

Слишком.

Было слишком много всего.

Было слишком много ЕГО.

Это не сработало.

Эта часть плана не сработала.

Дыхание замерло, когда Том с нежностью, почти растерянно выдохнул в ее волосы:

— Персефона, моя драгоценная маленькая ведьма.

Голова Персефоны откинулась назад, и тьма полностью забрала над ней контроль, рот раскрылся в безумном рычании, когда ее магия взорвалась.

* * *

Зеркало перед ней разлетелось мириадой осколков.

Бесчисленные фрагменты неровного стекла обрушились ливнем вокруг тела, ловко огибая дрожащую осанку, когда разрушительная волна магии распознала свой источник, отводя их в стороны от девушки.

Гермиона дрожала вокруг бардака из одежды, осколков, мусора, грудь вздымалась, плечи тряслись. Взгляд застыл на болезненно бледном, потном, осунувшемся отражении, моргнувшем ей из нескольких оставшихся кусков стекла на разбитой раме.

Она загнанно, дико всматривалась в кудри, прилипшие к вспотевшим щекам.

И вдруг услышала слабый крик, доносившийся от остатков зеркала.

Взгляд Гермионы бросился к одному из больших осколков, все еще державшихся в раме, заметив движение. Она вытерла пот с лица, зажмурилась, так плотно закрыв глаза, что увидела звездочки за веками, а затем опять открыла их.

И увидела ее снова.

Приблизившись, Гермиона увидела свое отражение, но не только его, она увидела, как оно кричит. Ее юная личность корчилась в осколке, выла, плакала и стучала в стекло, как будто была в ловушке. Она кричала на нее. Отпусти меня! Рыдала она. ОТПУСТИ МЕНЯ! Она вопила диким криком. ВЫПУСТИ МЕНЯ!

Гермиона вонзила пальцы в свои волосы, сгорбившись, прячась от кричащей в зеркале девушки, пытаясь заглушить эту мольбу.

Но потом услышала смех.

Вопреки здравому смыслу, Гермиона взглянула из-под ресниц, проследив за звуком. Еще один осколок показал, опять же, ее отражение, но оно казалось более изможденным, более сумасшедшим. Темные круги красовались под глазами, и ее некогда буйные, блестящие кудри свисали болтающейся, безвольной и невероятно длинной гривой, будто их не стригли с самого рождения. Эта Гермиона засмеялась. Она смеялась, смеялась, смеялась…

Бесполезная.

Слабая.

Я должна была догадаться, что у тебя ничего не получится.

Даже не смогла…

ГЕРМИОНА.

Внимание метнулось в другой угол зеркала, ожидая увидеть очередную версию себя, очередные насмешки и издевки, но, когда взгляд достиг цели, все, что она увидела, было бурлящей, кружащейся мрачными вихрями тьмой. Этот осколок, самый большой из оставшихся в раме, мурлыкал и пел ей.

ГЕРМИОНА.

Она сглотнула.

Игнорируя прочие отражения, которые все еще кричали, все еще издевались, все еще смеялись над ней…

Мир станет твоим…

Она вытерла пот со лба и щек, хныкая от невыносимой, стреляющей боли, стучавшей в голове с каждым бешеным биением сердца.

Просто небольшая осечка…

Этот голос был гораздо приятнее остальных.

Ты испепелишь их одним лишь взглядом…

Остальные все равно звучали громко.

Они будут дрожать и падать на колени от твоего присутствия…

…слишком громко.

Просто осечка…

Гермиона прикрыла уши, прячась от обольстительного мурлыканья, но оно с оскорбительной легкостью просочилось сквозь барьер её ладоней.

Какой прекрасной Королевой ты станешь…

Сладкие слова облизывали путь вдоль позвоночника, распространяя тепло, и силу, и уверенность обратно во все ее тело.

…осечка…

Она открыла глаза и увидела, как из этой вьющейся вихрями тьмы на нее смотрела пара горящих слитков.

Смех, гораздо более мелодичный, менее насмешливый, зазвенел в голове.

Какая-то плотинка не остановит поток горной реки, моя Королева.

— Персефона?

Гермиона вскинулась вверх, резко повернувшись к Миртл и опустив руку на быстро стучавшее сердце.

Когтевранка обследовала состояние комнаты, ведьму, сидящую перед ней, и ахнула.

— Мерлин! Персефона, ты в порядке?

Миртл поспешила осторожно пройти мимо всех осколков стекла и мусора, чтобы прийти на помощь своей однокурснице, опуская ладони на ее руки и успокаивая.

Гермиона пристально посмотрела на руки девушки, и медленная хищная улыбка распространилась на ее лице.

— Да. Я в полном порядке, Миртл. Спасибо.

* * *

Его спина вновь оказалась у стены.

Тонкая рука Персефоны сжала его горло, в то время как другая обыденно держала свою палочку, насмешливо направленную в сторону. Она успела приказать сокрушительной силе прижать Тома к камню, поднимая на пару сантиметров от пола.

Она поднялась на носочки, прижавшись щекой к его скуле. Он почувствовал, как ее тело вытянулось, дрожа от напряжения, когда она горячо шептала ему на ухо. Слова сочились силой, которую он так отчаянно желал.

— Я никому не принадлежу, Том Риддл. Советую принять это близко к сердцу, — сказала она, когда кончик палочки нашел впадину между его ребрами, — пока я не вырезала его из твоей груди.

Голос, скользивший по его коже, казалось исходил от совершенно незнакомой женщины.

— Я помогла найти Комнату, но остерегайся наследия Салазара внутри. Тебе стоит найти способ подчинить существо, обитающее там, — она долго смотрела на него, прежде чем отойти, — я ответила на все твои вопросы. Не разговаривай со мной, пока не узнаешь, что скрывается там.

Выражение лица было жестким, уставшим, зрачки так расширились, что вытеснили всполохи теплых шоколадных оттенков, обычно кружащихся в радужке. Том был втянут в эти бездонные чернильные ямы, заметив странное свечение, каким-то образом исходившее из недр самых темных глубин ее взгляда. Он вспомнил об оковах ее магии, только когда попытался пошевелить челюстью, чтобы возразить. Она распознала эти попытки, устремив взгляд к его губам, а потом обратно, ее язык тут же выскользнул, чтобы разогреть свои собственные губы.

Том наблюдал за темной глазурью в течение каких-то мгновений, пока ее голова не дернулась в сторону. Ее веки затрепетали, а затем она вдруг резко отпрыгнула от него, отдернув руку от горла, будто ошпарилась. Сила, державшая его в оковах, исчезла, заставив Тома упасть на ноги, споткнувшись от соприкосновения с опорой. Плечи разошлись в стороны от внезапно восстановленной способности дышать полной грудью.

Персефона выглядела испуганной, открыв рот, будто собиралась добавить что-то еще, но вместо этого развернулась и побежала к выходу.

Крепко прижавшись плечом к стене, Том ошарашенно следил за этим побегом.

В один момент она бредила от желания, в другой рычала угрозы на ухо, будто они были какой-то бесценной сентиментальной чепухой, и, наконец, она смотрела на него с тем, что он так явно распознал как страх.

Том поморщился, оглядев то, что осталось от шикарной зоны отдыха, предусмотренной для их встречи. Осматривая масштабы разрушений, он взглянул на ее школьную сумку, лежавшую среди обломков.

Он найдет подходящий способ подчинить существо — несомненно, теперь этот пункт был включен в его план, хотя последнюю часть просьбы он не имел возможности выполнить.

Она забыла свои вещи.

Кем бы он был, будь настолько безответственен, что не вернул их хозяйке?

Тем более он никогда не воспринимал ничьи «приказы».

* * *

Не без помощи Миртл Гермиона, наконец, добралась до подножия спиральной лестницы.

Миртл помогла с уборкой беспорядка, вызванного всплеском магии, и провела с Гермионой необходимое количество времени, чтобы та пришла в себя. Без Миртл она, вероятно, так и оставалась бы дрожащей массой пота и замешательства.

Шатаясь, она сделала свой последний шаг вниз по винтовой лестнице, и вид, открывшийся перед ней там, был весьма некстати.

— Персефона, — мягко сказал Том со странным выражением на лице, — я уже начал волноваться.

Проигнорировав легкий протест своей соседки, Гермиона уговорила ту идти дальше без нее. Дождавшись, когда они останутся наедине, она повернулась к Тому и одарила его самым гнусным оскалом из имеющихся в ее коллекции.

— Ты специально ведёшь себя ТАК или, может, просто плохо меня расслышал? Я знаю, что ты гениален, но вряд ли поверю, что ты решил свою маленькую… проблему спустя те пять часов, что прошли с момента нашей последней встречи.

Он не находил себе места. Хотел прикоснуться к ней, разжечь пламя, которое, как теперь знал, скрывалось внутри. Проигнорировав ее гнев, Том почувствовал, как пальцы дернулись от искушения, но насильно сжал их в кулаки. Стянув с плеча ремень, он протянул ей сумку. Том поймал ее пристальный взгляд, метнувшийся к своим вещам, заметив, как ее глаза помрачнели ещё больше, и почувствовал, что спина покрывается мурашками.

— Ты забыла свою сумку, — слова прозвучали более низким голосом, вызвав секундное колебание с ее стороны.

Она неуверенно протянула руку и взяла у него сумку, чуть не вздрогнув от соприкосновения их пальцев.

— Ты заглядывал внутрь? — спросила она, хотя уже знала ответ. Том одарил ее улыбкой, напомнившей о более приятной части их недавнего вечера.

— Я бы никогда не осмелился так нагло красть дамские секреты.

Гермиона усмехнулась.

— Так я теперь дама, да? Последнее, что я слышала — что я невыносимая блядь. Кажется, пришла пора стремительных перемен?

— Ничего не изменилось, — спокойно ответил Том и был вознагражден скептическим взглядом. Он пожал плечами. — И не изменится. Скажем так, этим утром я более просвещен, чем предыдущим.

— Если не развиваться, то быстро сдохнешь, — сказала она в напряженной попытке перемирия.

Том усмехнулся и подошел ближе, его рука потянулась к ней, чтобы дотронуться до волос. Он заметил, как ведьма напряглась от его внезапного приближения — удивительный контраст с тем, как она извивалась под ним накануне вечером, — и отстранился, прежде чем дотронуться хоть до одного завитка. Он позволил своему взгляду пробежать по чертам и изгибам ее лица, задержавшись на том, как впали ее щеки. Вероятно, она втянула их, закусив одну изнутри, о чем свидетельствовали напряженные мышцы шеи.

Он практически ощущал исходивший от ее кожи аромат силы, которую до безумия хотел вкусить вновь. Том наклонился вперед, с трудом остановившись, прежде чем пробормотать:

— И мы оба знаем, что я не позволю последнему произойти.

Глубоко вздохнув, Гермиона нервно сглотнула.

Он терзался от воспоминаний, заставлявших снова и снова ощущать ее привкус на языке. Он тоже вздохнул, подавив приятную дрожь, вызванную характерным шлейфом ее хрустящей, электризующей магии, дополненную ее соблазнительным ароматом — теперь он мог, наконец, распознать и его.

— Я надеялся, — начал он, — что прошлая ночь не прервет наши рутинные дела…

Гермиона закрыла глаза, желая исследовать свое собственное отношение к тому, в каком свете он вдруг для неё открылся.

Я так долго ждал этого…

Вздрогнув, она отступила на несколько шагов назад. Взгляд ожесточился, когда она запихнула всплывшие было воспоминания обратно в разорванные уголки своего разума. Она взглянула на его руку, предложенную ей, и, ничего не сказав, прошла мимо, отправляясь на завтрак в Большой зал.

* * *

Тишина за столом нервировала.

Тарквин Нотт тихо жевал яичницу — более тихо и обходительно, чем обычно — наблюдая за своими сверстниками и негласно отмечая странное напряжение, сквозившее между ними.

Том и Персефона прибыли поздно, и с ними пришло мрачное настроение, которое, казалось, пронизывало любую нейтральную атмосферу, существовавшую между ними ранее. Том, как обычно, начал нарезать кусок ветчины на порционные кубики. Персефона, сидевшая рядом с ним, как обычно, наполняла яичницей свою тарелку, хотя и держала спину напряженно прямой. Нотт наблюдал, как она намазала несколько кусочков тоста маслом, и ее глаза обыденно просканировали стол, ища свою самую любимую сладкую начинку. Он наблюдал, как его Лорд хватает апельсиновый мармелад справа от себя, где его скрывал Абраксас, и передает его ведьме слева.

Рука Персефоны потянулась к этой слишком сладкой бурде, но резко остановилась. Пальцы дернулись и сжались в кулак, когда она вернула руку назад. Губы превратились в тонкую линию, и она даже не потрудилась вежливо улыбнуться, чтобы скрыть это. С холодным вздохом она отказалась от предложенной банки, застывшей в его руках.

— Нет, спасибо.

Том приподнял бровь от вида столь вызывающего поведения и так же холодно спросил:

— Какие-то проблемы?

— В мармеладе масло. Хоть я и наслаждаюсь обоими, я ненавижу есть чьи-то объедки. Возможно, твои «друзья» должны научиться правильно вести себя за столом, — за доли секунды ее глаза опустились на банку, затем вернулись обратно к его лицу.

— Извини, Персефона, — заговорил Абраксас с той же слабой улыбкой и мягким тоном, который всегда сохранял для нее, надеясь немного поднять ей настроение. — Наверно, это все из-за меня. Скорее всего, я плохо очистил нож после масла.

— Ты должен сосредоточиться на манерах за столом, а не на своих снисходительных извинениях, Малфой, — выплюнула она, — твое обаяние не принесет пользы, если ты даже не способен сдержаться, чтобы вести себя за завтраком достойно, а не как дикарь.

Слова хлестнули Абраксаса, как щелчок кнута. Строгий, резкий тон голоса заставил того вздрогнуть от выговора и опустить глаза на стол. На лице появилось выражение обиженного ребенка, и он снова пробормотал ей извинения, но та лишь отмахнулась от него. Мгновенно забыв о его существовании, она сосредоточилась на скрупулезном смазывании маслом нового кусочка хлеба.

Тарквин наблюдал, как Том продолжал смотреть на нее — немного бесцеремонно, на самом деле, — но она просто игнорировала этот взгляд. Его Лорд выглядел так, будто собирался что-то сказать, но снова вернулся к своей трапезе. Нотт продолжил жевать и глотать так тихо, как только мог, пытаясь не привлекать внимания пары, сидевшей напротив него. Он не мог не отметить, что что-то определенно было не так.

* * *

Странная напряженная атмосфера, которая царила во время завтрака, сохранялась на протяжении всего учебного дня. Профессор Слизнорт назначил их на очередной групповой проект тем утром, и последователи Тома были не очень довольны этим решением. Конечно, они все равно собрались вместе, никто и не ждал ничего другого. Что бы ни произошло между их Лордом и его ведьмой, это не должно было повлиять на их повседневную рутину — они все понимали это. Именно благодаря этому пониманию слизеринцы столпились, группируясь вокруг большого стола. Розье все еще лежал в Больничном крыле, выздоравливая, так что Нотт и Мальсибер взяли свой котел, Малфой и Лестрейндж следующий, а Персефона и Том последний.

Персефона отошла от стола, чтобы взять ингредиенты для их Напитка Живой Смерти — она была последней, так как остальные из их группы уже пополнили запасы. Мальсибер наблюдал, как она пересекает комнату в сторону кладовой. Еще с завтрака в Большом зале ее спина была натянута, как струна, она взволнованно подпрыгивала при каждом сделанном шаге. Он нахмурился, вернув внимание на свой дремоносный боб, который пытался разрезать. Тот катался по доске и подпрыгивал всякий раз, когда Фрэнкфорт опускал свой кинжал.

Мальсибер поднял свой нож для еще одной попытки и пробубнил своему партнеру:

— Кое-кому не помешает поучиться женственности.

Чей-то нож, нож Тома, вдруг появился в поле зрения, острие жестко вонзилось в мерзкий подпрыгивающий боб с такой силой, что пригвоздило крошечное зерно к разделочной доске. Слизеринцы, стоявшие за столом, шокировано ахнули, их глаза устремились вверх, к источнику, и так же быстро отскочили вниз, чтобы уставиться в обувь, встретив раскаленный взгляд Тома.

Том подарил всем приятную улыбку, голос был низким, но четким, полным мрачных обещаний.

— Это сложное зелье, господа. Скорее всего, вы не сможете сварить даже более-менее сносную версию напитка. Я считаю, вам нужно реально взглянуть на поставленную задачу, чтобы никто не был разочарован финальным результатом, — он оглянулся через плечо, увидев, что Персефона роется на полке в поисках последних ингредиентов, и повернулся к своим последователям. — Я также должен напомнить вам, что мисс Каллаган и я, напротив, продолжаем быть лучшими в классе. Мы должны продолжать варить более чем сносные, безупречно приготовленные зелья. Вместе. Такая талантливая ведьма не должна подвергаться глупым, невежественным замечаниям на каждом шагу.

— Да, Том, — ропот признания и извинения кружил вокруг стола.

Том вырвал лезвие из разделочной доски, с насаженной на нем фасолью, и стал капать, необходимый для зелья, драгоценный сок в свой котел. Вернувшись к праздному тону в голосе, он сосредоточил темные глаза на Мальсибере, стоявшем рядом с их с Персефоной рабочим пространством.

— Я также напомню вам, джентльмены, что слишком много этого безупречного зелья убьет вас.

Последняя фраза его господина заставила кожу Мальсибера покрыться холодным потом. Он не осмелился поднять глаза от своих ботинок, не получив на это разрешения Тома. Он не мог двигаться, однако его глаза выпучились, а руки стали липкими, когда он распознал отчетливую угрозу, впервые сделанную Томом Риддлом настолько публично.

* * *

Еще один напряженный день образцового студента со сводящей с ума ведьмой из будущего, увиливавшей от него на каждом шагу, прошел. Том понял, что должен держаться подальше от нее и от повседневных задач с ее участием, чтобы положить конец своим пугающим порывам увидеть ее, поговорить с ней, влезть в ее чертово сознание в поисках информации о ее будущем, о своем будущем, обо всем, что имело для него значение. Что, несомненно, заставило бы ее уползти в самый отдаленный уголок замка в попытке избежать его встречи даже больше, чем она уже это делала.

Пытаясь отвлечься от мыслей о Персефоне, он направил свое внимание на решение более стоящей задачи. Этот план, эта миссия по открытию Тайной Комнаты существовали еще задолго до ее прибытия. Теперь он знал, где она примерно находится, и все, что ему оставалось — по словам девушки, которая не будет названа — это найти способ обуздать то, что хранилось внутри.

Именно это заставило его вернуться к исследованиям… опять.

Том пролистал страницы очередного эпически громоздкого фолианта и, вновь не найдя ничего полезного, захлопнул обложку с чуть большим усилием, чем требовалось. Если бы не заглушающие чары у его стола в Запретной секции, Пинс нависла бы над ним уже через секунду.

…подчини существо, обитающее внизу…

Он взволнованно потер переносицу и громко выдохнул. Случались такие моменты в его жизни, когда он размышлял, каково это было бы — быть среднестатистическим волшебником, которому никогда не суждено возвыситься над остальными. Он мог бы наслаждаться теплой, солнечной субботой, прохлаждаться в перерывах между уроками, как плебей, и всласть обжиматься с ведьмами.

Он опустил голову на локти, размышляя об этом, и эти мятежные мысли неизбежно привели его к образу Персефоны Каллаган, ведьмы из его фантазий.

Ее вкус был гораздо лучше, чем в его мечтах, и для девушки, которая буквально вибрировала от темной магии, она, опустив свои стены, оказалась намного мягче, чем ожидалось.

Картина обладания Персефоной все еще оставалась в центре его мыслей. Хоть он и был разочарован, что позволил своему вниманию блуждать, это разочарование вскоре сменилось живописными воспоминаниями о ее дыхании и сладких звуках, которые издавала ее гортань, когда он вжимался в нее своими бедрами. Как будто он мог отчетливо слышать ее хныканье — нахальное, душистое и такое близкое.

Только когда эти всхлипы стали слышны более отчетливо, Том понял, что они звучали не в его голове.

Том нахмурился, убирая руки от лица, и огляделся. Лишь немногие были допущены в эту дальнюю секцию библиотеки, и еще меньше знали о скрытых укромных уголках — в конце концов, изучая темные искусства, было предпочтительно, чтобы вас не беспокоили. Достаточно было осмотреть окрестности, чтобы найти источник этих всхлипываний.

Он увидел свою чарующую ведьму, свернувшуюся вокруг книги волшебных сказок. Она держала ту в смертельной хватке, отчаянно, почти безумно бормоча себе под нос, голова крутилась из стороны в сторону, как в каком-то кошмаре. При этом виде недавние яркие фантазии Тома были заменены воспоминаниями об изменчивом поведении, что она демонстрировала предыдущим вечером.

В один момент она была такой манящей, а в следующий — фригидна и безумна, как будто воевала с чем-то внутри себя. Если бы ее магия не встала на пути, если бы он был слабее душой, он мог бы предпринять что-то, чтобы заставить Персефону воплотить в жизнь все его намерения.

Если бы он был более слабым, они бы не разошлись так полюбовно на следующее утро — однако изнасилование женщин и грабеж чужих вещей перечили его принципам.

Это просто было не то, что делали могущественные люди.

Слабый человек пытается забрать то, чего не заслужил.

К ногам сильного, могущественного человека люди бросались сами, просто потому что не могли иначе.

Том получил бы столь могущественную ведьму, как Персефона, не насильно, а потому, что та поняла бы, что ее место рядом с ним. Он просто должен был показать ей, на сколько выгодным являлся этот шаг. Хоть она и была странной, но все равно уже принадлежала ему. Она просто еще не знала этого.

Слабый мужчина заставит, сильный позволит осознать.

А Том Риддл считал себя сильнейшим из мужчин.

Он усмехнулся, глядя на ее дремлющий вид, и прокрался в читальный уголок. Том презирал саму мысль о том, чтобы прикоснуться к ней, спящей, без предупреждения, но Персефону явно лихорадило. Он был уверен, что с ней происходило что-то не слишком приятное.

Том легонько толкнул ее в плечо.

— Персефона, — прошептал он, — Персефона, проснись.

Потребовалась еще пара толчков, но, когда она все-таки проснулась, он увидел, как ее палочка резко взлетела, впиваясь кончиком в его щеку чуть ниже глаз. Он напрягся, не ожидая такой бурной реакции и снова прошипел ее имя.

— Персефона! — он наблюдал, как за считанные секунды странная серия эмоций хлынула сквозь ее взгляд.

Шок, удивление, неподдельный ужас, а затем жуткий свет, как тлеющие угли, вспыхнул сквозь радужку, прежде чем раствориться в изменчивом шоколадно-гранатовом оттенке, который был ему так привычен.

Персефона прижала книгу к груди, защищаясь, будто та была своего рода спасательным кругом.

— Ты меня напугал, — прорычала она, уменьшив давление палочки на его скулу.

Том приподнял бровь и заботливо опустил руку на ее лоб, посчитав это победой, когда та не отскочила, как в его прошлые попытки вступить с ней в минимальный физический контакт. Он наклонил голову и показал ей что-то, смахивавшее на теплую улыбку.

— Я понял это по палочке, вонзившейся в мою плоть.

Она сузила глаза, но затем убрала древко от его лица. Том позволил себе еще минуту изучить то, как она свернулась клубочком, выглядя безумной и измученной, рука, державшая книгу, слегка дрожала, а взгляд порхал по стеллажам, словно она все не могла собираться с мыслями. Он нахмурился, вновь сопротивляясь возникшему притяжению.

— Каллаган, ты хорошо себя чувствуешь?

Это обращение заставило ту засмеяться в голос, и она отстранилась от мягкой спинки кресла, на которой спала.

— Это была череда слишком долгих ночей, Том, — прошептала она, под конец мягко застонав.

Том нахмурился, когда она, прилагая усилия, чтоб не рухнуть, поднялась со своего места. Он подхватил ее за локоть, но она быстро отмахнулась от него, покачиваясь на дрожавших ногах.

— Тебя проводить до башни?

Гермиона усмехнулась и покачала головой. Опираясь рукой о стеллаж, она направилась в основную часть библиотеки, в которой он проводил свои изыскания, прежде чем найти ее. Она удовлетворенно осмотрела все книги, взятые им в рамках его исследования, и вздохнула.

— Я в порядке.

— Ты не кажешься…

— Я сказала, я в порядке! — огрызнулась она с треском той силы, дикой и порочной, что источало ее тело в конце их дуэли.

Том сдержал эмоции от вновь вспыхнувшего, волнующего ощущения этой силы, но лишь покачал головой и откашлялся. Он усилием воли выгнал из сознания всеобъемлющие картины, преследующие его с момента их первой встречи в библиотеке, перейдя в глухой тенор:

— Очень хорошо, Каллаган. Полагаю, тебе придется вернуться в общежитие и немного отдохнуть, чтобы развеяться, — он взмахнул рукой. — Что бы это ни было, оставь меня работать над… заданием, о котором мы говорили ранее… если, конечно, ты не хочешь присоединиться ко мне.

Том наблюдал, как Персефона качнулась к столу, проводя рукой по сложенным на нем книгам. Выглядело, будто она водит пальцами по обложкам от безделья, если бы глаза тщательно не сканировали все заголовки.

Она со вздохом провела пальцами по последним, выгравированным золотым тиснением, заголовкам. Тяжело облокотившись на стол, она подняла палочку и призвала фолиант «Самые жутчайшие чудовища», опустив тот напротив кресла. Персефона устало взглянула через плечо и пошатнулась, несмотря на то, что упиралась о столешницу.

— Поищи здесь, мой Лорд. Удели минутку, чтобы найти свое тотемное животное внутри.

Он сузил глаза, половина фразы заинтриговала, а половина вывела из себя, давая дополнительную — хоть и ужасно слабую — загадку.

— Если ты пришла помочь, разве не было бы более разумным просто сказать, что я ищу?

Персефона усмехнулась, пожала плечами и зашаркала к выходу.

— И что в этом интересного?

Том проследил суровым взглядом за тем, как слегка сгорбленная фигура покидала Запретную секцию библиотеки.

Гениальная? Да.

Умная? Да.

По-прежнему выводящая из себя?

Определенно, да.

* * *

Гермиона не пересекалась с Томом в течение еще одного дня до момента, пока ее мирные посиделки на озере все-таки не были прерваны. Конечно, она почувствовала темную ауру задолго до того, как он добрался до ее укрытия. Она подозревала, что Том не скрывал свою уникальную волшебную пульсацию абсолютно преднамеренно.

— Добрый день, Том, — она старалась изо всех сил придать голосу как можно больше дерзости, но усталость в тот момент была очевидна во всех аспектах ее бытия. Коварная мысль, что она не сможет продержаться необходимые два года, с каждым днем укоренялась в ее сознании. Растущее беспокойство от отсутствия возможности призвать свою взрослую версию для помощи, если операция провалится, душило.

— Каллаган, — ответил Том в знак приветствия и медленно опустился рядом.

Гермиона нахмурилась, сдвигаясь на самый край мантии, чтобы лучше наблюдать за каждым его движением. Она никогда раньше не видела Тома, развалившегося в столь непринужденной позе — так небрежно сидящего на мантии, облокотившегося на локти и расслабленно согнувшего в коленях ноги.

— Ты выглядишь сегодня чрезвычайно обыкновенным.

Том усмехнулся, потянувшись, чтобы достать что-то из своей мантии. Это движение заставило ее напрячься, рука дернулась к палочке, и пальцы уже зависли над древком, когда он понял, что своими действиями спровоцировал в ней защитную реакцию. Он сразу же убрал руку, приподнимая ладонь в жесте успокоения и удерживая ту на весу, пока плечи Персефоны не расслабились.

— Я собирался поделиться своими выводами, — объяснил он, вздохнув от вида ее подозрительного выражения. — Об укрощении василиска.

Напряжение в ее взгляде рассеялось, и она позволила своей руке, вместо того, чтобы схватить палочку, опуститься на траву рядом с собой.

— Ах, блестяще. Ты наконец разобрался самостоятельно?

Этот намек вызвал волну раздражения, заставив вырваться из горла подобию возмущенного вздоха.

— Как будто кто-то сомневался, что я справлюсь? — он добавил с едкой ухмылкой: — Ты здесь ни при чем.

Нелицеприятно фыркнув, она перекатилась на спину, прежде чем вытянуться стрункой, потянувшись ногами и руками в противоположных направлениях. Том позволил себе пробежаться глазами по скромным изгибам, почувствовав, как возбуждение настойчиво ударило ему в голову. Ее ноги продолжались за пределами юбки, наверное, целую вечность, и то, как она выгнула спину, только подчеркнуло выпуклость ее груди.

Гермиона наблюдала, как его зрачки потемнели, а ноздри раздулись. Заметила, как дернулись его пальцы, слегка сгребая траву, а пульс, судя по артерии на шее, участился. Лёжа под ясным небом, ощущая тепло солнца, расслабленно потягиваясь на полянке того местечка у лесной рощи, что так ей полюбилось, Гермионе было легче прогнать тьму Рудольфуса Лестрейнджа и его попытки сломить ее. Она не могла забыть — никогда — но, может быть…

Гермиона направила одну руку к мантии Тома в место, куда ранее направлялась его собственная рука.

— Думаю, тебе есть за что меня поблагодарить, Том Риддл.

Он приподнял бровь и подался чуть вперёд, чтобы ее пальцы коснулись его груди. Это был первый добровольный физический контакт, который она установила с ним с их последнего расставания той ночью в Комнате. Устойчивое тепло ее маленьких пальчиков обжигало, и он отчетливо ощущал каждую часть своего тела, к которой они прикасались. Том ещё потянулся вперёд, чтобы направить ее пальцы к складке кармана, но когда ее рука дернулась в противоположном направлении, то остановился, чтобы просто оттянуть полы своей мантии.

— В кармане пиджака, — сказал он более хриплым голосом.

Гермиона посмотрела на лицо Тома, заметив, как темные глаза изучали ее, и непроизвольно сжала пару раз пальцы, медля в нерешительности. Облизав губы, она увидела, что он все ещё невозмутимо ждёт, опираясь на локоть одной рукой и оттягивая полу мантии другой. Это дало новый стимул к действию, и ее ладонь возобновила путь по его груди к месту назначения. Опустив два пальца в его карман, она достала аккуратно сложенный квадратик пергамента. Когда бумажка оказалась в ее руках, но Том не набросился на неё следом, она почувствовала, как моментально расслабилось тело, выпуская странное напряжение, о котором она даже не догадывалась.

Том отпустил свою мантию, продолжая наблюдать за ней. Переместив вес на опорную руку, он позволил себе пристально изучать, как Персефона вначале раскрыла, потом развернула и наконец расправила листок своими пальчиками, продолжая разглядывать их, даже когда почувствовал, что карие глаза сосредоточились на его лице.

— Ты избегаешь меня, — наконец подытожил он.

— Да, — ответ не содержал фанфар или фантастических откровений.

Он медленно вернул свой взгляд к ее глазам и почти сразу потерялся в вихрях цвета. Он с трудом сопротивлялся желанию прикоснуться к ней, будто создание, на которое он смотрел и которым жаждал обладать уже принадлежало ему, и он сопротивлялся самому ходу вещей. Было трудно сдержаться… но он смог.

Гермиона наблюдала, как он сместился в ее направлении ещё на пару сантиметров. Он все еще не касался ее тела, но был значительно ближе. И чем ближе было его тело, тем сильнее ощущалось присущее только ему лучистое тепло. Его магия скатывалась вниз по ее плоти, и она хотела закутаться в нее и больше никогда не убегать. Том приподнялся, заслонив собой солнце, и все, что она теперь видела, — ореол света, обрамлявший его очертания, но отбрасывающий на него, а следом и на неё, тень от своего силуэта.

Привыкнув к свету, когда солнечные пятна исчезли из ее взора, она смогла лучше разглядеть гладкие черты его лица. Высокие скулы, впалые щеки, достаточно пухлые губы, создающие идеальный изгиб рта, полного усмешек и остроумия — невольно Гермиона потянулась, чтобы проследить пальцами по линии его рта, прежде чем поняла, что делает.

Том дернулся от этого жеста, но удержал себя в руках. Он слегка поджал губы вслед ее прикосновениям, чтобы поцеловать подушечки ее пальцев, а затем так озорно захватив один пальчик зубами, что Гермиона моментально очнулась от транса, вздрогнув и отдёрнув руку, прижав ее к своей груди.

— Почему? — произнес он гораздо ближе к ее губам, чем несколько секунд назад.

Рот Гермионы приоткрылся, когда она почувствовала на нем дуновение чужого дыхания. Тень, что он отбрасывал, эта темнота, притягивала воспоминания, тащила их наружу, вырывала их из глубин памяти. Зрачки снова забегали по его чертам, видя Тома… Тома Риддла, а не Рудольфуса… не Лестрейнджа, не его глаза… не его губы или… «не могу» вдруг екнуло в груди. Она закопошилась, стараясь поспешно выползти из-под нависшего над ней тела, секунду назад почти прижавшего ее к земле.

Том сразу отстранился, и тот момент — или что там у них было — улетучился. Девушка под ним выглядела безумной, даже несмотря на то, что изо всех сил пыталась скрыть это. Глаза метались по его фигуре, будто искали угрозу, сканируя его намерения, определяя его цель. Что-то обжигающее и собственническое поползло вдоль позвоночника, и он почувствовал, как стиснув зубы, снова поджимает губы, но теперь уже от презрения.

— Кого мне следует искать?

Гермиона нахмурила лоб от резкости и странности вопроса.

— Что?

Он поднял руку, легко и нежно касаясь волос, чтобы заправить выбившийся локон за ее ухо. Но она задрожала даже от этого совсем невесомого прикосновения, и кипевший внутри него гнев взорвался бешеной злобой.

— Тот, кто сделал это с тобой. Кого я должен наказать?

Гермиона вылупилась на него, осознав услышанное, уверенная, что ее ресницы шокировано взлетели по крайней мере дюжину раз. Том Риддл смотрел на нее, сжав зубы от злости, но почему-то эта ярость была направлена не на нее. Она уже видела этот взгляд в те несколько неудачных моментов, когда ее тащили в суд. Этот взгляд исходил от человека из ее собственного времени, когда кто-то не оправдывал его надежд. В те времена этот яростный взгляд сопровождался публичными проявлениями пыток или смерти — она подозревала, что именно такие намерения сейчас проносились в сознании этого еще юного Лорда.

Он хотел переспать с ней, Гермиона это понимала. Но несмотря на это, вид его гнева, вспыхнувшего из-за нее… вдруг это оказало на Гермиону неожиданное воздействие.

Осторожно она вновь потянулась к нему, прикоснувшись к скуле. Гермиона почувствовала, как дернулись мышцы под рукой, но сразу расслабились, стоило ей нежно погладить большым пальцем его щеку.

— Я не могу назвать тебе имя, — сказала она, наблюдая, как его взгляд теплеет.

Дернув головой, она пристально посмотрела на него, приглашая этим кивком и напряженным взглядом к действию. Осознание промелькнуло в его глазах, и она почувствовала, как он мягко прижался к ее сознанию своим. Гермиона достала из памяти свое самое любимое воспоминание о Рудольфусе: растянутое тело в фойе поместья Лестрейнджей, руки, согнутые под неестественными углами, голова, скрученная и оставленная в жутком положении, с неузнаваемым лицом, покрытым почерневшей, проклятой кровью, с множеством осколков стекла, вонзившимися в каждый участок его плоти, и под конец зияющее отверстие, оставленное в горле злобным лезвием кинжала.

Том вырвался из ее сознания, глотая ртом воздух, лицо покраснело от ощущения ее собственного эйфорического, возбужденного порыва внутри воспоминания. Он посмотрел на нее с гораздо большей жаждой, чем прежде.

— Ты…

— Он уже наказан, — шелковисто промурлыкала она.

Том больше не мог сопротивляться притяжению и бросился вперед, претендуя на ее губы. Вид мужчины, на десятилетия старше ее, яростно согнутый и окровавленный руками этой женщины — это было слишком.

У Гермионы перехватило дыхание, и она всхлипнула от нападения на свои губы. Это было так похоже на их первый поцелуй — горячий, страстный, пожирающий. Веки затрепетали, и она обхватила его шею, забыв на мгновение о своем задании и позволив опустошить свой рот. Гнетущие мысли о предыдущем хозяине пытались вырвать ее из пут удовольствия, которое поцелуи волной посылали вдоль ее тела… Но она цеплялась за то, что этот мужчина присоединялся к ней, чтобы упиваться смертью другого… когда-то пытавшегося ее сломить.

Она не была готова… не полностью… но начало было положено.

* * *

Решение, которое нашел Том, называлось «Зелье Отражения». Он нашел упоминание о нем, когда исследовал василисков и их родственниц — горгон. После употребления зелье давало выпившему час иммунитета к таким существам и, особенно, их смертоносным взглядам. Оказалось, что оно было впервые разработано в Греции и его использование умозрительно прослеживалось где-то до эпохи Персея. Схожесть историй не ускользнула от него, и Том не мог не думать о Персефоне, прокрадываясь по ночам в Выручай-комнату, где варил это зелье до его полной готовности.

Персефона отчасти помогла ему с зельеварением, но только для ускорения процесса. После их второй встречи у озера раздражающее напряжение между ними в течение дня и занятий, спало, но другой вид наоборот продолжал расти. Теперь он мог прикасаться к ней и обнаружил, что это успокаивало то покалывающее вдоль позвоночника волнение, что возникало, когда он находился в ее присутствии. Нежное прикосновение ее ладони, поглаживание спины, она даже позволила ему затащить себя несколько раз в укромные ниши в коридорах между занятиями, чтобы поцеловаться один или два раза.

Она начала подпускать его к себе, хоть и не так быстро. Том хотел большего, ведь для него было просто немыслимо — не получать то, чего хочется. Но надо было заставить ее понять, где ее место…

И вот они стояли в женском туалете, держа флакон с зельем в руках, в полной готовности сразиться с Великим зверем внизу.

Гермиона с весельем наблюдала за Томом, как он изо всех сил старался оставаться невозмутимым в отношении открытия некогда забытого запретного места.

— У тебя есть час на все про все, — сказала Гермиона с кивком на флакон, который он держал. — Возможно, лучше подождать, пока ты не доберешься до самой Комнаты, чтобы выпить его.

Он повернулся к ней, с любопытством склонив голову.

— Не присоединишься ко мне, Персефона?

Она преодолела небольшое пространство между ними, блуждая по его лицу взглядом какое-то время. Поднеся руку к его волосам, она убрала несколько волнистых прядей со лба, наблюдая, как те тут же вернулись на место.

Свободная рука Тома схватила ее запястье, и он поцеловал ладонь, внимательно наблюдая за ее реакцией. Когда она просто перенесла свое внимание обратно на его лицо и ухмыльнулась, он поцеловал снова.

— О, нет. С меня хватит этого существа на всю жизнь.

Он задумчиво посмотрел на нее, но девушка вырвалась из его объятий и развернулась, чтобы уйти, не давая возможности возразить.

Том наблюдал, как она уходит, и, когда убедился, что ее больше нет в туалете, подошел к старой разбитой раковине.

Смотря на кран, он сделал вдох и позволил гладким, шипящим слогам скатиться с языка, приказывая створкам раковины открыться и позволить пройти внутрь.

Был момент, когда в тускло освещенном туалете не было ничего, кроме оглушающей тишины. Длительность ожидания заставила стучащий пульс громыхать в его ушах.

Только после того, как фарфоровые стенки дернулись и донесся тихий скрипящий звук, означающий движение, Том позволил злой ухмылке искривить его черты.