Персефона (гет)

Сентябрь 2009

— Круцио!

Её тело резко выгнулось, выворачивая конечности и неуклюже дергаясь, а челюсть свело в немом крике. Боль была нестерпимой, невыносимой, она просто сводила с ума — во всяком случае должна была.

Истеричный хохот Госпожи отозвался эхом в ушах, и, пока Гермиона выгибалась, корчилась и пыталась кричать, ментально она не чувствовала боли. Она прекратила испытывать что-либо очень давно… что-либо, кроме всепоглощавшей ненависти к своим тюремщикам.

В этом году она отметила своё тридцатилетие и чуть более десяти лет заточения. Десять лет пыток, не разрушивших её разум. Десять лет страданий, которые не сломили её. Это было настоящее чудо. Демонстрация её ментальной стойкости, её внутренней силы.

Что ж, это было время тотального, кромешного, сущего ада.

— КРУЦИО!

Еще немного, и ее позвоночник бы треснул, она чувствовала дробление собственных хрящей, наполнявших рот ощущением вяжущей, терпкой кислоты.

— КРУЦИО!

Ментальные блоки, возведенные Гермионой, дрожали, пока очередное проклятие выискивало брешь и раздирало её разум.

Великое сражение под Хогвартсом почти забылось — нет, падение, — ПАДЕНИЕ Хогвартса осталось всего лишь тусклым отголоском прошлого.

Дамблдор был прямолинеен, обязав Гарри умереть и разрушить случайно попавший в него крестраж, он оказался СЛИШКОМ прямолинеен. Не было никакого хитровыдуманного поворота судьбы, когда Гарри ушел в лес навстречу смерти. Как бы сильно они все ни желали, всё было тщетно — он умер тогда на самом деле, по-настоящему. После этого они продержались всего несколько минут перед лицом Темного Лорда — без Гарри, подбадривавшего их всех, без той надежды в его юношеских плечах… они пали пред лицом его темной армии.

Так начался новый мировой порядок.

— КРУЦИО-О-О!

Возбужденный голос проникал в каждую клеточку её кожи. Сумасшедшее безумие Пожирательницы проецировало дикие судороги внутри Гермионы, корчившейся в грязной луже благопристойно ухоженного двора. Смех стихал, затем усиливался и вновь исчезал с каждым яростным спазмом своей рабыни, пока не превратился в низкое хрипящее хихиканье.

Мозг Гермионы, её блестящий, некогда почитаемый разум был единственным органом, заставлявшим изо дня в день функционировать её хрупкое тело. Там, где Гарри потерпел ментальное поражение, она добилась успеха. Она сосредоточила свой гениальный ум и методом проб, молитв и тяжелых ошибок преуспела. В конечном итоге, на сегодняшний день она была уверена, что только окклюменция держала её на плаву и сохраняла связь с жестокой реальностью.

Заблокировать мысли.

Вытеснить свою боль.

Спрятать за ментальными стенами остатки здравомыслия, скрыться в темноте, подальше от сокрушительного шторма, спрятаться под их надежной защитой… Она могла быть в безопасности, если бы не была… мертвой.

Все они были мертвы. Если нет, то брошены в тюрьму или порабощены. Она и горстка других магглорожденных, — грязнокровных отродий, используй правильное обозначение, глупая девчонка, — а также полукровок были помилованы и избежали смерти только из-за извращенной любви Темного Лорда к магическому народу.

— Нет нужды проливать еще больше волшебной крови, — сказал он. — Гарри Поттер мертв, мы дадим немногим счастливчикам возможность вступить в наши ряды, остальным повезет… меньше.

Ей не нужна была подсказка зала, чтобы понять: она не была в числе избранных.

Преподнесённая Беллатрисе, несомненно лишь для того, чтобы прекратить постоянное нытье со стороны Пожирательницы, Гермиона оказалась даже ниже по служебной лестнице, чем пресловутые домашние эльфы. Теперь, для всего существовал регламент, всем заправляли особые правила, у Темного Лорда всегда были правила — иерархия, нормы подобающего поведения в обществе и прочая ерунда. Он был слегка повернут на всём этом.

Ох, Мерлин, иногда она думала, у него должен был быть самый своеобразный, если не безупречный набор манер, которым мог обладать человек этой эпохи. Такие размышления, несомненно, недопустимы… грязнокровка, думавшая о Темном Лорде, еще чего не хватало! Беллатриса просто взбесится, если узнает.

— КРУЦИО!

В общем, здесь царили правила.

Темный Лорд открыто выступил против осеменения своих менее чистокровных слуг — использовать для игр или снятия напряжения, но не более того. Иначе ему будет приятно лично напомнить своим сторонникам, что в их же интересах держать свои наследственные линии незапятнанными. Ближайшее окружение не придало особого значения его предостережению, пока через надежные источники не просочилось известие о несчастном случае с Яксли. Пожиратель явился на их следующее собрание, вернее, вначале материализовалась его содранная шкура, в то время как оставшиеся внутренности были доставлены кусочек за кусочком изящной вереницей из почтовых сов, вселяя в каждого присутствующего тот вид чистейшего ужаса, что не купить ни за одни галлеоны в мире.

Большего предостережения не потребовалось.

После собрания Гермиона подслушивала разговор своего Господина с Госпожой, гадая, что же случилось с той девушкой?

Заблокировать мысли.

Что же Темный Лорд сотворил с ней, намеренно не включив её смерть в демонстрацию расправы.

Вытеснить свою боль.

Гермиона правда старалась особо не фантазировать на сей счет.

Спрятаться… спрятаться от этой реальности.

В дополнение к запрету о размножении было еще одно беспрекословное правило. Нельзя было раньше времени убивать или выгонять так милостиво спасенных рабов. Это было бы жестоким оскорблением великодушия Темного Лорда, его «мировоззрения», его концепции нового порядка, например… как тот инцидент с Яксли.

Лорд отдал должное присутствию магии в их грязной крови и предоставил возможность отработать помилование своих никчемных тушек, дабы послужить новому волшебному обществу.

— Посмотрите, как далеко расползлись эти жалкие создания, — заявил он, — мы укрепим наши позиции, построим чистый, новый мир, снившийся лишь во снах этой жалкой горстке дворняг.

Еще он вещал что-то о сохранении этой мерзости вокруг, дабы держать своих ублюдочных приближенных в тонусе и не давать им расслабляться. Что-то про то, что они не смогут почивать на своих волшебных лаврах вечно, что им нужно стремиться к власти, чтобы увеличить разрыв между ними и этими отбросами… вроде как смысл его пламенной речи был именно таким.

Гермиона не помнила точного содержания, в сознании сохранились только его глаза. О, эти глаза, опускавшиеся на нее в том зале, переполненном приспешниками и вверенными в их власть отбросами. Алые, сверкающие глаза. Они так интересовались ею, сжавшейся от его тщательной инспекции, но она пребывала в слишком большом отчаянии, чтобы тогда придать этому хоть какое-то значение.

Этот человек, нет, это существо было сплошным противоречием… непонятным и диким.

— КРУЦИО!

Веки сильно сдавили глазные яблоки, и, по-видимому, она уже теряла сознание.

Порабощенные, они не потеряли возможность колдовать. Магия Гермионы была сильно ограничена Лестрейнджами, скована специальными барьерами, которые позволяли использовать ее только для бытовых нужд. О, ну и для защиты своих хозяев, конечно, если кто-нибудь вернет ей палочку. Да, скорее мир перевернется с ног на голову, чем ЭТО когда-нибудь случится.

Правила у Волдеморта были смехотворными, но она допускала, что в них был свой дикий, извращенный смысл. Эти правила не могли защитить Гермиону в полной мере, только её особенную, хоть и грязную, волшебную кровь. По факту, они вообще не защищали её, смотря, с какой ловкостью Пожиратели смерти находили в них лазейки, но они по крайней мере были… Могло быть и хуже.

Уголок ее рта слегка задрожал. Она ненавидела себя за это, но, действительно, все могло быть гораздо хуже.

Валяясь в грязной луже, скорее всего, уже наскучив Госпоже, Гермиона думала.

Эти правила в действительности никого не защищали, но тот факт, что он вообще их создал… немного странно, не правда ли?

Окровавленная, дергаясь в судорогах в этой проклятой мерзкой луже, Гермиона думала о Темном Лорде.

Та её часть, которая пряталась в мизерном пространстве безмятежности между трещавшими и кровоточившими стенами сознания, думала, осталось ли хоть что-то человечное в том, кто так безжалостно разорвал свою душу на клочки.

Пока Кипси, их домашний эльф, поддерживал её голову, чтобы влить очередное горьковатое зелье, исцелявшее внутренние повреждения и успокаивавшее спазмы, подготавливая ее к следующему сеансу Госпожи, Гермиона думала.

Что движет человеком, избравшим путь Зла?

Заблокировать мысли.

Вызвав кратковременные непроизвольные судороги в мышцах, зелье начало бороться с воспалением, пока, наконец, ее тело не обмякло. Гермиона чувствовала, как Госпожа расхаживала поблизости, представляла, как та медленно водит кончиком своего языка по ухмылявшимся губам, как скользит пальцами по животу. Пожирательница выжидала, ждала, хотела поскорее отправить её обратно в агонию.

Что она сделала опять? O, точно, она снова проснулась сегодня.

Вытеснить свою боль.

Как долго надо страдать от рук монстров, чтобы в голове все перевернулось?

Спрятаться… спрятаться от этой реальности.

Когда это должно произойти?

Что является тем решающим моментом, когда ты понимаешь — чтобы остановить их, ты должна сама стать монстром?

Заблокировать, заблокировать, забаррикадироваться…

— Довольно! ПШЕЛ ПРОЧЬ! — рявкнула Беллатриса, и эльф тотчас уронил голову девушки, исчезнув с характерным хлопком.

Гермиона была неподвижна, распластавшись на земле в каком-то странном оцепенении, но не от страха, а от банального истощения. Если бы она вернулась в реальность, если бы только услышала слова своей Госпожи, она, возможно бы, испугалась. Но у неё больше не было сил собирать себя по начавшим распадаться кусочкам. Так много лет, эх, жаль, что всё наконец развалится.

Она больше не двигалась, молчаливо выслушивая язвительные замечания и колкости своей Госпожи, что приводило Беллатрису в бешенство.

Заблокировать… заблокировать мысли… забаррикадироваться…

Обезумевший рык — «Поганая грязнокровка — КРУЦИО!»

БОЛЬ.

Гермиона закричала.

Она кричала, и кричала, и кричала, и кричала.

Пока её спина выгибалась под совершенно неестественным углом, она кричала так сильно, просто душераздирающе, надрывая свои кровоточившие связки.

Что-то треснуло, возможно, спина, а может быть, запрокинутый череп или камень, да, возможно, он.

Возможно.

Что-то треснуло, да, скорее всего, что-то треснуло, не могу понять что.

Окклюменционные блоки задрожали, последний раз дрогнули и раскололись. Между ними появился тончайший зазор, а затем покрылся, словно паутиной, крошечными трещинками.

Заблокировать, заблокировать, заблокировать, заблокировать…

— КРУЦИО!

Ее так старательно возведенные блоки дестабилизировались, и что-то вырвалось на свободу.

Это был смех, который вырвался из груди Гермионы, пузырясь кровью у рта и смешиваясь с другими, менее веселыми звуками. Скорее всего, Беллатриса приняла её состояние за безумие, издав подобие ликующего смешка. Проклятие внезапно оборвалось, и её Госпожа затихла в восторге — о да, Гермиона Грейнджер наконец-то сошла с ума, — это определенно надо было отметить.

Гермиона засмеялась громче, бормоча что-то под нос и дергаясь в грязи, пока хозяйка терялась в догадках.

— Что это случилось с моей маленькой грязнокровочкой? — промурлыкала Беллатриса, грациозно ступая вокруг.

Она обходила легкой походкой свою рабыню, забавляясь над её попытками унять дрожь в руках. Непонятно, что больше позабавило Беллатрису, бормочущий смех или когда Гермионе наконец удалось трясущимися пальцами достать до щек.

Беллатриса была иррациональна во многом, как и Темный лорд. Слишком уверена в своих силах, слишком эгоцентрична и слишком часто игнорировала очевидное, недооценивая мастерство и навыки мусора, о который вытирала ноги.

Вот почему Гермиона смеялась.

Беллатриса встала на колени рядом с лужей, где было наиболее сухо, стремясь разобрать бессвязные бормотания сумасшедшей.

— Что это с тобой такое, эй, животное? — гаркнула она.

— Вытесни свою боль.

Лицо Беллатрисы исказилось в немом выражении смятения и гнева.

— ЧТО?

Гермиона улыбнулась.

И, рванувшись своими дрожащими руками к её голове, хватая за виски и погружая большие пальцы в глазные яблоки Госпожи, она продолжала улыбаться. Она давила, проваливаясь в воспоминания десятилетней боли, черпая силу в этих воспоминаниях, а затем надавила еще, выкручивая пальцами липкое, вязкое содержимое.

Беллатриса забилась в агонии, издавая редкие непроизвольные хрипы, заставляя грязную плоть Гермионы покрываться мурашками. Та засмеялась в экстазе, на этот раз действительно напоминая сумасшедшую.

Колдунья все еще сражалась и попыталась сбросить с себя девчонку — нет, уже не девчонку — женщину. Она била кулаками по её голове, в панике пыталась произносить проклятия, но их направление было достаточно рассеянно.

Беллатриса была совершенно не подготовлена к такой безжалостной маггловской атаке, и это только усилило решимость Гермионы.

Ее колотило от судорог, темные проклятия, сыплющиеся из уст Лестрейндж, выбивали дробь на зубах, но она держалась, потому что сдаться было равносильно смерти, а она была не готова встретить её.

В итоге, оказавшись верхом на ее яростно отбивающейся Госпоже, Гермиона сладко запела своим хриплым голосом:

— О, моя Беллатриса, ты растеряла всю свою хватку за эти долгие… долгие десять лет.

Палочка была потеряна в борьбе, и Беллатриса кричала в незнакомой ей, неизвестной, абсолютно маггловской агонии.

Ухмыльнувшись, Гермиона зафиксировала пальцы одной руки в слепых, окровавленных глазницах хозяйки, пока та размахивала кулаками по голове, плечам, рукам и всему, до чего могла дотянуться. Затем она немного отстранилась, чтобы дотянуться до того раздражавшего камня, который треснул и разрезал ей спину во время сегодняшней пытки.

А затем с силой ударила зубчатым краем прямо вдоль щеки Беллатрисы. Мягко улыбнувшись, Гермиона оставила целомудренный поцелуй на виске своей Госпожи.

— Вытесните свою боль, Госпожа… и станет значительно легче.

И вот ты одна из этих монстров. Когда это успело случиться?

Сентябрь 2009.

Рука Гермионы слегка дрожала, когда она протирала трофеи в личном кабинете Рудольфуса. Мышцы то и дело сокращались от остаточных явлений недавнего наказания за наглое дышание хозяйским воздухом. Но она игнорировала эти неудобства в пользу одного незаконченного дела. Были определенные плюсы в знании поместья от и до, например, где хранились нужные зелья. С помощью ключа, сорванного с груди еще не остывшего тела Беллатрисы, она взяла их наряду с другими крайне полезными для дальнейшего плана вещицами.

Последние часы прошли в ожидании Рудольфуса, большую часть из которых она провела за чтением, и, МЕРЛИН, как ей этого не хватало. Она перебирала каждую книгу, каждый том, до которого могла дотянуться в библиотеке Лестренджей — от «Волхование всех презлейшее» до «Тайны наитемнейшего искусства», жадно глотала строчки, пока не пришло время встречать ее Господина.

Гермиона протирала пыль, глаза блуждали по трофеям, а на губах сияла мечтательная улыбка. Он скоро будет дома, и все её горькие, томящиеся, невозможные намерения претворятся в реальность. Слишком долго она была разделочной доской для своих мясников. Она сгибала и разгибала пальцы, шевеля ими в ослабевших оковах своего волшебства. Требовалось всего одно действие — и её магия наконец-то будет свободна.

Острое чувство волнения кипело в груди, и впервые она как никогда ЖЕЛАЛА, чтобы Господин вошел в эту чертову дверь.

— Терпение, — напомнила она себе, — терпение, терпение, терпение…

Она продолжила бездумно водить тряпкой по поверхности, а затем провела пальцами по корсажу видавшего виды платья, спускаясь ниже — туда, где пряталась палочка Беллатрисы, аккуратно подвернутая под резинку трусиков.

Второй раз в жизни она держала ее в руках, хотя на этот раз… на этот раз ей было куда более приятно; если бы она прислушалась, то распознала бы, как древко ласково гудит, соприкасаясь с ее кожей.

Чего только не померещится, хотя…

Она вернулась к уборке.

Её магия все еще была скована и подавлена, запрещая ей использовать любые заклинания, кроме бытовых, поэтому Гермиона неспешно занималась единственным разрешённым ей занятием: наводила порядок.

Она отлевитировала тело Беллатрисы в её комнату, починила Скурджифаем свою и хозяйскую одежду.

Она протирала пыль.

Она убирала.

Она даже смогла съесть пару бутербродов.

Но в основном выжидала.

— Скоро, — бормотала она, взгляд нетерпеливо бегал от двери кабинета и обратно к тщательно протираемым полкам, — еще немного.

Как по чьему-то сигналу, в фойе раздался знакомый хлопок аппарации, и она услышала шаги Господина, быстро пересекающие главный зал. Гермиона нутром почувствовала его приближение… Она всегда чувствовала его приближение. Но на этот раз она лишь кивнула, продолжив вытирать пыль и улыбаться.

— Прелесть, — пропел Рудольфус от дверного проема своего кабинета. Он буднично заскользил взглядом по ее фигуре, наслаждаясь тем, как буйные кудри опускались каскадом по спине — он так любил, как при движении они ласкали ее бёдра, окаймляя её хрупкое тело. Когда Гермиона в ответ не повернулась к нему, то вместо раздражения его черты исказила хитрая ухмылочка.

— Ты сегодня трудолюбива, — он заметил, как её тело непроизвольно дергалось и подрагивало, и устремил взгляд к дверному проему, а затем обратно. — Госпожа ещё дома?

Гермиона закусила губу, подавив сухой смешок, и метнула свой самый похотливый взгляд через плечо. Она знала, что он будет близко, слишком близко, когда она вновь посмотрит на него.

— Госпожа спит.

Она все-таки не смогла скрыть свою довольную улыбку.

Рудольфус усмехнулся и так же самоуверенно, как все они, не заметил что-то необычное в излишней восприимчивости своей рабыни к его рутинным желаниям. Главным образом он не хотел быть застуканным, а потом заметил, что она одета в одно из жалких старых платьев его жены. То, которое он подарил ей недавно для одной из своих игр, и вот она щеголяла перед ним в таком очевидном ожидании его возвращения.

Наконец, наконец-то она поняла свое место, и он почувствовал, как кровь стремительно прилила к члену при виде этого зрелища. Грязнокровка была так похожа на молодую версию его сбрендившей женушки. О, тот коварный блеск в ее глазах, он пробуждал в нём жажду. Возможно, это был подарок от Беллатрисы — что ж, несомненно это был довольно странный поступок с её стороны, вызвавший у него лишь недоумение. Ну, в конце концов, она была совершенно спятившей…

— Какая удача для нас, м?

Улыбнувшись ещё шире, Гермиона развернулась, подарив ему прекрасный вид на своё декольте.

— Мне очень повезло, Господин.

Она заскользила кончиками пальцев вдоль спрятанной палочки, но, услышав его вздох, поняла, что он иначе расценил ее движение.

Не мешкая ни секунды Рудольфус захлопнул дверь взмахом ладони и опустил свои лапищи на ее талию. Оцарапав щетиной оголенную шею и плечо, он уткнулся носом ей в волосы. В своей жалкой манере, Лестрейндж что-то заурчал ей на ухо и, не тратя времени впустую, начал вгрызаться в её плоть, больно всасывая нежную кожу, пока пунцовые отметины не распространились вдоль тонкой линии её шеи.

— Моя грязнокровка, ах ты, непослушная маленькая дрянь. Весь день я думал о тебе и твоём тесном маленьком тельце.

Сверкнув глазами, Гермиона скривилась от услышанного, но Рудольфус не заметил её реакции, опустившись ещё ниже к ложбинке груди. Что ж, она продолжала подыгрывать ему — поглаживала и массировала его бицепсы так, как ему всегда нравилось, чувствуя, как его ладони поползли вниз. Скрипнув зубами от отвращения, она непроизвольно сжала пальцы, оцарапав ногтями его кожу на пути к шее, где запустила их в его тонкие, сальные волосы.

Ярость вспыхнула золотистым пламенем в ее глазах, и Гермиона припала губами к мясистому уху, намеренно понизив голос, чтобы с придыханием прошептать:

— Я ждала вас часами, Господин.

Он резко втянул носом воздух и весь задрожал. Сегодняшние пытки Беллатрисы, должно быть, пробудили в ней что-то распутное. Она всегда демонстрировала необыкновенное поведение после этих сеансов, но оно довольно быстро кончалось — к его великому сожалению. Он знал, что должен поторопиться.

Когда-нибудь, хоть один единственный раз, он хотел услышать крики экстаза, а не боли.

— Я так долго ждал этого…

Беллатриса не касалась его с тех самых пор, как Тёмный Лорд освободил их из тюрьмы… она была слишком поражена этим существом, чтобы обращать внимание на кого-то ещё. У них давно ничего не было — долго, слишком долго, а эта девчонка… Иногда она была так поразительно похожа на его Беллочку. Он стерилизовал свою грязнокровку, как сучку, и теперь мог снимать напряжение, но один раз — всего один раз — прежде чем та вырывалась из дурмана, сотворённого его женой.

Рудольфус был загипнотизирован её дыханием, прерывистым и хриплым, когда толкнул Гермиону к стеклянной витрине антикварного шкафа. Услышав вымученный вздох и едва ли что-то ещё, он приподнял девушку и, удерживая на весу, раздвинул ей ноги, прежде чем вжаться в ее промежность. Его толстые, мозолистые пальцы задрали платье, сдавив слишком чувствительную кожу внешней стороны бедра.

— Как и я, Господин, — процедила она, больше не скрывая ледяную интонацию.

Он замер, когда нащупал искривлённую деревянную палочку, подвернутую под резинку ее трусиков. Подняв голову от ее груди с видом чрезвычайного замешательства на лице, он поймал бешеный взгляд, который никогда не видел прежде.

Она сжимала в руке рукоятку одного из проклятых кинжалов, позаимствованного из коллекции Госпожи и припрятанного до поры до времени среди его безделушек. Блеснув зубами и издав хищный рык, Гермиона рывком вонзила лезвие ему в грудь.

— Ах, я ждала этого очень, очень долго!

Рудольфус хотел закричать, метнувшись за своей палочкой, но из возникшей следом новой раны на его шее вырвался лишь нечленораздельный хрип. Искривленный кинжал, зачарованный темнейшим проклятием, скользнул в его плоть, как горячий нож по маслу. Сталь погрузилась так глубоко, что рукоятка упёрлась в позвоночник, а лезвие проткнуло яростно подпрыгивавший кадык.

Рудольфус зашипел, облокотившись на неё всем телом. Черные нити проклятия стремительно расползлись вдоль его вен, прочь от кровоточившей дыры.

Гермиона оттолкнулась от секретера и по инерции спихнула с себя его булькающее тело. Рудольфус вцепился в ткань ее жалкого платья, с быстро угасавшими усилиями разрывая подол, пока, наконец, не рухнул на пол.

Гермиона следила за этим падением, упиваясь каждой судорогой и спазмом, которые пронизывали его плоть вследствие распространявшегося проклятия. Она наблюдала за тем, как ритм его сердца замедлялся, пока его проклятая кровь вытекала из тела через зияющие дыры на шее. Потом запустила руку под юбку и достала волшебную палочку, заметив, как его взгляд начал тускнеть. С каждой секундой она чувствовала, как ослабевают оковы на ее магии, заставляя буквально трепетать в ожидании.

Лестрейндж выпучил глаза, еле шевеля губами, а пальцы дернулись к её лодыжкам.

Магия трепыхалась и билась в клетке, как испуганная птица.

Рудольфус сумел дотянуться до мыска её туфель, и она попятилась назад. А затем с силой ударила его по лицу. А потом снова.

Ее волосы развевались словно на ветру, аура вокруг оживала с каждой секундой, словно чувствуя, что остались считанные мгновения до финального падения ее невидимых оков. Гермиона сильней сжала палочку, и та практически промурлыкала в её руке, напевая в гармонии с энергией, расползавшейся по стенам и спускавшейся к ее ногам.

— Помните наш первый раз, Господин? — не без горечи усмехнулась она.

Тошнотворно выглядевшая смесь слюны и крови, пеной пузырилась из его рта, а пальцы снова потянулись к её ногам, но Гермиона сделала пару шагов назад, выйдя из зоны досягаемости. Он лежал на животе, открывая рот, как умирающая рыба, извиваясь в тёмной, проклятой, помутневшей луже собственной крови.

— Я обещала, что убью вас, если вы снова прикоснетесь ко мне!

Палочка пела ей. Это была самая сладкая песня, о которой она когда-либо мечтала. Она запрокинула голову, вслушиваясь в каждую ноту. Душивший ее ошейник ослабевал, и магия начала медленно просачиваться в атмосферу вокруг.

Внезапно воздух стал свежим, разреженным и необыкновенно чистым.

Она глубоко вздохнула. Затем ещё раз. Потом снова, и её смех заполнил кабинет и прилегавшие залы — искренний смех, неслыханный в уважаемом доме Лестрейнджей.

А потом она заплакала самыми счастливыми слезами в своей жизни.

Она широко улыбалась до боли в уголках губ, всхлипы сменялись прерывистыми смешками.

Последняя часть оков спала, и магия стремительным потоком ворвалась в ее тело.

— Вы должны были прислушаться…

Резко взмахнув рукой, державшей палочку, Гермиона прошептала заклинание. Тело Рудольфуса устремилось в антикварный шкаф с его любимыми трофеями. Пролетая в воздухе, оно оставляло за собой кровяной шлейф, прежде чем врезаться лицом в стекло створок, тут же разлетевшихся под силой удара причудливым снопом осколков. Издав низкий рык, она взмахнула палочкой и, срывая дверь с петель, направила его труп прочь из комнаты. А затем, наконец, взглянула на полку с его самыми ценными побрякушками.

Гермиона подошла вплотную, ни на секунду не отводя взгляда от предмета, который привлек ее внимание с момента, как она впервые переступила порог кабинета Рудольфуса Лестрейнджа.

Широко, по-кошачьи оскалившись, она достала артефакт. Осторожно — о, очень осторожно — она прокрутила часть с вехой, восхищаясь медленно вращавшимися колечками и капельками песка, двигавшимися в стекле.

Это была самая ценная награда Рудольфуса за служение Тёмному Лорду. Последний в своем роде артефакт, чудесным образом избежавший разрушения в Департаменте Тайн. Это был единственный шанс на её спасение.

Гермиона благоговейно погладила сверкающий Маховик Времени.

Пришло время исправить её мир.

Июнь 1926.

Гермиона сидела во внутреннем дворике волшебной кондитерской, потягивая чай и зарывшись в страницы одного из заимствованных томов Лестренджей — конечно, в тот, который был наименее опасен для чтения на публике.

Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как она начала пристально изучать этот год, сканируя местных жителей в поисках подходящей кандидатуры… И вот, наконец, настал нужный момент.

Это было похоже на долгожданные каникулы — просто сидеть и вдыхать воздух старинного Лондона… конечно, если поменять современный стиль одежды на что-то более комфортное. Тенденции моды нынешнего волшебного поколения, похоже, не так часто менялись, как у магглов, а официальное платье этого десятилетия было довольно тугим и неудобным. К тому же ей не терпелось поскорее приступить к более значимым задачам, которые вывели бы ее из поля зрения широкой общественности.

«Скоро всё будет», — успокаивала она себя.

Застряв на мгновение в 20-х годах, Гермиона как ни старалась, не смогла заставить себя надеть эту нелепую жемчужную нить, необходимую для её роли. Ну, что за безвкусица?

В ожидании, она перевернула страницу и тихонько поковыряла свой фруктовый пирог. Ей всегда было невдомек, почему люди ели эти отвратительно сладкие пирожные только по «особым» случаям. Наверняка для того, чтобы помешать таким людям, как ее родители, вести бизнес.

Не успев продолжить свою мысль, Гермиона поморщилась и старательно запихнула её в самый темный уголок на задворках сознания, чтобы никогда больше не вспоминать о них. Никогда.

Откусив кусочек своего пирога, она почувствовала привкус пепла.

Вздохнув, она пролистнула следующую страницу.

Колокольчик в кафе брякнул, и Гермиона подняла взгляд от книги.

— Пока, Рут! — крикнули из кафе.

Из прохода выскользнула ведьма, одетая в причудливую униформу с фартуком, переброшенным через предплечье, а затем с лучезарной улыбкой обернулась и помахала рукой.

— До свидания, Анна! Увидимся завтра!

Когда Рут прошла мимо, взгляд Гермионы снова упал на текст книги, лежавшей перед ней. Она намеренно задержалась, дочитывая последний абзац, прежде чем захлопнуть том и собрать свои вещи. К тому времени, как она сложила свои книги в потертую кожаную сумку, которая, между прочим, была прочнее, чем выглядела на первый взгляд, Рут успела отойти на приличное расстояние вниз по улице. Гермиона усмехнулась, сунув маленькую коробку со сладостями в сумку, в надежде доесть их позже, погрузившись в свою красивую ванну с воздушной пеной, и направилась в сторону уходившей.

Рут Свонсон.

Незамужняя дочь вдовствующего отца, Эдгара Свонсона, который сильно захворал и официально объявил ее наследницей своего большого семейного поместья. Он был её единственным родственником, ещё не отошедшим в мир иной, и поэтому малышка Рути была такой милой, любящей, слепо преданной папиной дочкой. К сожалению, у неё не было права распоряжаться семейными активами, а ее дражайший папа погрузился в довольно сомнительное психическое состояние, не успев исправить сей факт.

«Одна из проблем волшебного общества, — размышляла Гермиона, — это полное отсутствие правовых мер, которые бы надлежащим образом защищали тех немногих представителей чистокровных семей, кто, оказавшись в подобной ситуации, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не стремился поскорее избавиться от своих родственничков».

Гермиона напевала про себя, прогуливаясь по изученной вдоль и поперек за последние несколько недель дорожке, наблюдая за этой Рут и изучая ее историю, ее тяжелое положение.

Бедняжка Рути предоставляла своему отцу наилучший уход, но не имела возможности воспользоваться его непомерными богатствами. Если бы в такой ситуации оказалась среднестатистическая ведьма, то она с превеликим удовольствием позволила бы отцу отойти в мир иной — чем скорее, тем лучше, — чтобы потом кувыркаться голышом в его золотых запасах. Вместо этого Рут заботилась о нем, как могла, при этом тратя все свободное время на работу в новой кондитерской, открывшейся выше по дороге, чтобы оплатить услуги колдометика на дому. Она даже продала семейного эльфа за довольно высокую цену, чем обеспечила своему драгоценному папаше наличие сиделки еще на несколько месяцев.

Тот факт, что эта ведьмочка, рожденная для замужества и штампования детишек, без опыта трудоустройства в столь юном возрасте, взяла инициативу в свои руки и устроилась на работу… Делала все возможное, чтобы заботиться о том, кого любила… говорило о том, что у Рути была независимая, самостоятельная, чрезмерно заботливая душа, и что она была так похожа на саму Гермиону в молодости.

Вот почему она подходила идеально.

За Рут было любопытно наблюдать: видеть, как та всегда выбирала прогулку пешком вместо каминной сети или аппарации. В конце концов это не было длительным путешествием домой, всего лишь чрезвычайно удивительным действием для ведьмы ее положения и возраста. Гермиона не торопила Рут, чтобы та спокойно зашла домой, поэтому сделала несколько кругов по близлежащему парку. Затем приблизилась к обманчиво скромной входной двери и несколько раз громко постучала.

Послышалось шарканье шагов, приглушенные возгласы и поиски разбросанных туфель, и, наконец, дверь распахнула женщина лет двадцати. Карие глаза выглянули из прохода, широко открытые, несколько настороженные, но без притворства или грубости.

— Здравствуйте! Я могу вам чем-то помочь, мисс?

Гермиона просияла от такого благородного обращения — Мисс? Ей уже нравилась Рут. Пытки Беллатрисы забрали более десяти лет ее жизни, и она прекрасно понимала, что хоть внешний вид и не соответствовал внутренней потрепанности, но она, конечно же, больше не была «Мисс».

Одарив ее самой любезной из своих улыбок, Гермиона показала экземпляр «Ежедневного Пророка», подняв тот на уровень глаз.

— Да, пожалуйста. Я хотела встретиться с мисс Свонсон. Я пришла узнать о должности домработницы, размещенной в «Пророке».

Рут ещё шире распахнула глаза, непроизвольно растянувшись в широкой улыбке. Забавной такой, по-настоящему искренней. У Гермионы сложилось впечатление, что все богатые чистокровные волшебники, как правило, с пеленок узнают мастерство маскировки таких очевидных эмоций…

Отвратительное зрелище.

— Да! — воскликнула она. — О да, спасибо большое!

Рут распахнула дверь, впуская Гермиону в дом.

— О боже мой, я разместила это объявление несколько месяцев назад. Вы первая, кто откликнулся. Знаю, заработная плата довольно скромна, но это все, что я могу предложить, я имею в виду…

Гермиона позволила провести себя внутрь, приподняв бровь в изумлении от измученного, но возбужденного состояния собеседницы. Рут продолжала изливать ей свою душу, предоставляя так много ниточек, которыми она могла манипулировать позже. Глупышка даже не попросила ее представиться.

«Определенно, это довольно отвратительное зрелище».

На краткий миг она почти почувствовала стыд за Рут, которая, очевидно, не имела представления об отношениях работника и работодателя, но он быстро прошел. Гермиона давно поняла, что доверчивые и слабые не преуспевают в этом мире. К несчастью для малышки Рути, то скромное сострадание и сочувствие, которое Гермиона когда-то испытывала к таким людям, кануло в Лету.

Покинув прихожую, они зашли в следующую комнату, которая магическим образом расширилась в удивительно большой зал, определенно более просторный, чем был в поместье Лестрейнджей. Этот зал Гермиона определила бы как гостиную, но внешний вид портило нагромождение из наполовину стиранного белья, развалившегося грудой на краю до безобразия дорогого дивана. Кипы книг и сборников были свалены на остальных имеющихся креслах.

Вторая бровь Гермионы медленно поползла вверх, присоединившись к первой.

Рут взяла несколько книг с изящного кресла и положила на пол, затем жестом предложила Гермионе сесть, сама сев за противоположный край кофейного столика. Она подалась вперед, скрестив руки на коленях, а ее взгляд стал ненасытно нетерпеливым, будто только что подали рождественский ужин.

Рут явно ждала от нее объяснений, поэтому Гермиона моргнула, а потом, прочистив горло, выдавила с толикой сожаления:

— Вы… хотели бы видеть мои рекомендации? Или я могла бы рассказать вам о предыдущем опыте работы… — она снова моргнула, — или вы хотели бы узнать мое имя?

Рут густо покраснела.

— О, о… да, простите, извините меня, — она откашлялась и выпрямила спину, нацепив на себя маску холодного безразличия. Если бы Гермиона не была свидетелем полного и абсолютного отсутствия лукавства, которое та демонстрировала несколько минут назад, то опрометчиво поставила бы у себя в голове клеймо «типичная чистокровная сучка».

— Итак, мисс…

Гермиона улыбнулась и поправила:

— Пруэтт. Джин Пруэтт.

— Мисс Пруэтт, у вас есть опыт управления имением?

— Да, — ответила она, вспоминая о своих многолетних пытках, а также о трагических событиях, предшествовавших ее рабству, и улыбнулась самой приятной из своих улыбок, — на самом деле, мой опыт довольно скромен.

— Неужели? — Рут не очень правдоподобно симулировала интерес. — Тогда прошу, расскажите мне немного об этом.

— Конечно, я совсем недавно переехала сюда, буквально на днях и все еще в поисках места пребывания, ну вы понимаете… Но до приезда около десяти лет я управляла домом одной пожилой пары. Они были вовлечены в местные правоохранительные органы и были…— Гермиона провела языком по зубам, подбирая слово, а затем снова улыбнулась, — очень активными. А так, там была относительно спокойная обстановка, в основном я занималась уборкой, приготовлением пищи, в общем, обычными бытовыми задачами.

Рут наклонилась ещё ближе и спросила с задумчивой улыбкой:

— Замечательно. А были ли дети? — стандартный вопрос.

— Нет, — слово прозвучало слишком резко, вызвав изумление у Рут. Гермиона скользнула рукой к животу, но затем быстро сжала ее в кулак и вернула обратно на колени. — Нет, — ответила она более спокойным тоном, затем добавила: — Но у меня есть небольшой опыт няни. Не для последней семьи, а для предыдущей.

— О, это просто прекрасно! — Рут встрепенулась от упоминания о детях. У Гермионы дернулся глаз.

— Как давно это было?

— Семь лет назад, — снова улыбка. Рут одарила ее полным сочувствия взглядом, и ее жалкая попытка выглядеть как настоящая чистокровная волшебница, с треском провалилась.

— Кажется, вы мне прекрасно подходите…

«…Что, простите? — волосы на затылке зашевелились. — Неужели она настолько глупа? Это оказалось легче, чем я думала».

— Спасибо, — скромно пробормотала Гермиона, изображая красноречивое смущение.

Усмехнувшись, ведьма вздохнула и расправила плечи, испытывая явное облегчение. Рут долго раздумывала над чем-то, будто обдумывала следующий вопрос, который не очень-то хотела задавать. Когда он прозвучал, Гермиона поняла, почему.

— Есть ли что-то, что вы хотели бы спросить меня о своей должности, мисс Пруэтт?

Тщательно подбирая слова, Гермиона осторожно направила разговор в нужное ей русло:

— Если позволите, я хотела бы иметь на руках четкий список ежедневных обязанностей.

— Конечно, — Рут кивнула и откинулась на спинку, касаясь кончиками пальцев коленей.

— Уборка всего дома, стирка белья, — она сделала паузу, съежившись от неприглядных куч недостиранного белья, которые, как она знала, возвышались позади нее, — еще будут небольшие обязанности, связанные с приготовлением пищи.

Когда Гермиона признала список не-всецело-удивленным «Хмм», Рут восприняла это как хороший знак — лучше, чем абсолютное отсутствие других соискателей, и стала перечислять остальные задачи. Гермиона делала вид, что всерьез рассматривает эту позицию, и, когда уже практически приняла предложение, Рут выпалила в спешке то, что заставило собеседницу ошарашенно отшатнуться.

— Простите?

— Я.… я сказала, — запинаясь, продолжила Рут: — Вам не придется беспокоиться о моем отце, потому что он… за ним уже ухаживают.

— Ваш отец? — Гермиона постаралась отразить на лице выражение глубокого изумления с примесью шока и негодования, что такая важная деталь целенаправленно была пропущена работодателем.

— Да. Мой отец, ну, в общем, он болен. Ему требуется круглосуточный уход, чтобы он оставался в безопасности и… — задержав дыхание, — некоторые другие сложности. У него просто есть небольшие проблемы с правильным выражением мыслей… но…

— О-о-о… Ну хорошо, благодарю вас за потраченное время, мисс Свонсон. Но в свете появившейся информации, я боюсь, что должна отказаться. Я абсолютно не квалифицирована в оказании помощи больным, тем более, если это какой-то особый вид болезни. Однако я желаю вам удачи в ваших поисках.

Глаза Рут округлились словно два чайных блюдца, когда Гермиона встала, собираясь уйти. Она схватила ее запястье неожиданно сильным и не-так-неожиданно отчаянным захватом.

— Подождите! Пожалуйста, останьтесь! Как я уже сказала, вам не нужно заботиться о нем. У него есть колдомедик, которая этим занимается. Она прекрасно справляется самостоятельно, следит за тем, чтобы он не навредил себе. И действительно, вы бы даже их не видели! Пожалуйста, мисс Пруэтт, пожалуйста, не уходите! Я увеличу предлагаемую зарплату — удвою, утрою, если пожелаете! Пожалуйста! Вы первая, кто удосужился прийти на собеседование!

Гермиона нахмурилась, увидев цепкий захват на своем запястье, стиснув зубы от такой бесстыдной мольбы. Конечно, она знала все нюансы ее семейного положения, но слова Рут об отце разбередили глубокую, ноющую рану в ее сердце, где она бережно хранила воспоминания о своих родителях и их гибели после окончания войны.

Смутный проблеск сочувствия был только отчасти сфабрикован.

С длинным раздраженным вздохом, сопровождаемым приторно любезной улыбкой, Гермиона высвободилась из ее захвата и скрестила руки на груди.

— Мисс Свонсон…

— Пожалуйста, зовите меня Рут, — торопливо воскликнула та, как будто это могло помочь.

— Это было бы совершенно неуместно.

— Пожалуйста, мисс Пруэтт, я не могу, я просто не могу успевать все делать сама. Меня почти никогда не бывает дома, и, когда я здесь… когда он… он… мне нужно иметь возможность провести эти дни с ним, — ее подбородок задрожал, она ни в коем случае не хотела упустить эту возможность, хватаясь за Гермиону, как утопающий за соломинку. Голос Рут был более ровным и спокойным, когда она снова заговорила: — Это будет недолго. Ненадолго… Я обещаю.

Гермиона непроизвольно заправила выбившийся завиток за ухо. Она долго сверлила взглядом эти широко распахнутые карие глаза. Они мерцали от пролитых слез, и весь спектр эмоций этой бедной девчушки был как на ладони. Гермиона не забыла ту часть своей жизни, когда выглядела так же со своим стремлением к справедливости, к правосудию, к свободе. Она задавалась вопросом, как же ее взгляд воспринимался теперь.

— Рут.

Глаза той вспыхнули надеждой.

Просто отвратительно.

Гермиона дотронулась до ее щеки.

— Я была бы очень злой, если бы позволила вам потратить всю вашу зарплату на мои услуги ради возможности провести время с собственным отцом. Вы не будете возражать против моего проживания в этом доме вместо таких трат? Вы бы спасли меня от оплаты той ужасной комнаты, которую мне предложили вскоре после приезда.

— Значит, вы согласны? — Рут восторженно ахнула и в неверии быстро замотала головой, разбрызгав по сторонам остатки своих слез.

— Да, дитя, — она закатила глаза, когда Рути с благодарностью зажала ее в цепких объятиях, продолжая высасывать из Гермионы жизненные соки.

— Спасибо, спасибо, спасибо, мисс Пруэтт! Большое вам спасибо!

Осторожно, очень осторожно Гермиона взяла Рут за плечи и отстранилась, чтобы заглянуть ей в глаза. Она показала ей приятную, дружелюбную, самую ободряющую и обаятельную из своих улыбок.

— Больше ни слова, милая. Давайте просто назовем это сделкой, хорошо?

Широченная, полная благодарности улыбка озарила лицо Рут.

— Конечно, БЕЗУСЛОВНО, это сделка!

Гермиона еле выдавила из себя любезное выражение.

— Изумительно.

Глупая, доверчивая идиотка.

Улыбка Гермионы стала еще шире.

* * *

Позже, в тот же вечер Гермиона нежилась в своей старинной ванне на изящных ножках, погрузившись в душистые мыльные пузыри по самые уши. Сейчас она находилась далеко от дома, который в скором времени будет принадлежать ей.

Гермиона закинула шоколадный трюфель в рот, продолжая сверлить взглядом листы пергамента, которые левитировала перед собой последний час. Нахмурив брови, она сосредоточенно разглядывала строки, пока обдумывала окончательное и, возможно, САМОЕ ВАЖНОЕ решение, которое ей надо было принять перед началом операции. Гермиона запустила руку в парящую у головы коробку разнообразных угощений и нахмурилась еще больше, поняв, что конфета была последней.

— Вот черт.

Она отвлеклась от бумаг, чтобы заглянуть в коробку, продолжая хмуриться, и, нащупав искомое, просияла. Довольно хмыкнув, она достала последнее лакомство. Это была фигурка очаровательных, крошечных улыбающихся марципановых ведьмы и волшебника, невинно смотревших на нее из-под пальцев.

— Чудесно.

Довольно заурчав, Гермиона взяла лакомство и откусила голову от женской фигурки, медленно погрузившись обратно в пузыри. Она взяла палочку, взмахнула запястьем напротив пергамента, тем самым вписав последнюю строчку в тщательно выверенный текст, и отлевитировала его к человеку в противоположном конце комнаты.

— Подпишите, — процедила она, — все должно быть официально. Я хочу, чтобы это находилось в нужной документации под своим порядковым номером.

Служащий Министерства склонил голову и посмотрел пустым стеклянным взглядом на бумаги, опустившиеся на его стол. Он послушно и деловито окунул перо в чернила и расписался в нижнем углу официально заверенного Министерством Магии свидетельства о рождении, затем произнес:

— Готово, Госпожа.

Гермиона какое-то время слизывала остатки сладкого угощения с пальцев, прежде чем облокотиться на пологую стенку ванны.

Повисла звонкая тишина, прерываемая лишь дыханием Гермионы и ее министерской марионетки.

Она повернулась к нему и довольная улыбка затанцевала на губах от вида этой безвольной куклы, сидевшей на краю стула и тупо пялившейся в пустоту, будто он смотрел фильм в темном кинозале. Он так и ждал, чтобы ему что-нибудь приказали.

— Что скажете, мистер Шепард?

— Все, что только пожелаете, чтобы я сказал, Госпожа.

Ухмыльнувшись, она опустила голову на изголовье и наконец-то полностью расслабилась.

— Произнеси его. Произнеси громко, я хочу его услышать. Прочитай мне это имя.

Стеклянные глаза мистера Шепарда посмотрели на сертификат.

— Персефона Каллаган.

— Персефона, — промурлыкала она, — звучит безупречно.

Июнь 1926.

Надев привычную для себя маггловскую одежду, Гермиона убирала в библиотеке Свонсонов, одной рукой довольно небрежно смахивая с книг пыль перьевой щеткой, а другой проводя по корешкам книг — дежавю. Названия (по большей части) были вполне ожидаемыми для дома 20-х годов, принадлежащему классической чистокровной семье.

Руководства по этикету, книги о чистоте крови, даже причудливые книжечки о том, как найти себе пару в диком, диком мире магического Лондона и как максимально эффективно зачать наследника, избежав угрозы вымирания, — этим чтивом были завалены все полки в библиотеке. Однако здесь очень не хватало книг о Темных Искусствах. Гермиона так привыкла видеть изощренные тома день ото дня, что их отсутствие делало это место еще более странным, чем оно уже являлось.

«Ну это не может быть настолько легко», — тем временем хмурила брови Гермиона.

Она подозвала табурет, чтобы протереть верхние полки, и когда забралась на него, облокотившись о книжный шкаф, вдруг услышала четкий щелчок там, где опустилась одна из ее рук. Она приподняла бровь, но ее внимание моментально переключилось на неожиданное перемещение менее пыльной части верхней полки. Вся секция поднялась в потолок, чтобы открыть вид на глубокую, темную нишу, заполненную романами и томиками новелл, сложенными стопками один поверх другого.

Конечно, тут есть секретные отсеки, Гермиона, естественно, они здесь есть.

Она усмехнулась своему первоначальному недосмотру и достала палочку. Взмахнув черным древком над стопкой книг и обнаружив, что сканирование не выявило опасности, она протянула руку и извлекла на свет пару спрятанных томов… и почти рассмеялась, взглянув на названия.

Ох, Рути… ты просто прелесть.

«По эту сторону рая», «Улисс», «Узорный покров» — папочка будет очень недоволен, если узнает, что тут припрятано, Рути.

Тщательно анализируя содержимое полки, Гермиона не могла не задуматься над тем, каким образом эта невежда умудрилась достать маггловские издания, особенно американские. В конце концов успешно завершив свой досмотр, она убрала книги на место и нажав на маленькое углубление на краю полки, отправила секцию в свое первоначальное положение.

Столкнувшись с новыми вводными, она спрыгнула с табурета и приземлилась на удобнейшее из кресел в библиотеке, чтобы ещё раз обдумать свой план. Что ж, она не могла избавиться от девушки прямо сейчас, было бы слишком много возни. Некоторые назвали бы Гермиону сумасшедшей, другие — «злом во плоти», конечно, каждый имел право на свое мнение, независимо от его ложности, но что уж точно не было ее чертой, так это расточительность.

Гермиона успела обмозговать практически все детали нового плана, и как раз заканчивала нарезать овощи к ужину к тому времени, как Рут вернулась со своей смены в кафе.

— Добрый вечер, мисс Пруэтт! — энергично поприветствовала ее Рут, растянувшись в характерной, лучезарной улыбке, — как…

— Империо, — Гермиона перестала шинковать зелень лишь для того, чтобы равнодушно отправить проклятие через плечо, а затем аккуратно положить палочку на столешницу, — не отвлекай меня, дорогая.

— Да, мисс, прошу прощения.

— Сядь, — Рут послушно подошла к стулу и села.

— Хорошая девочка, — Рут благоговейно улыбнулась от ее похвалы, — я хочу обсудить с вами сегодняшний вечер, Рути. Можно мне называть вас Рути?

— Конечно, мисс, как вам угодно.

— Отлично. Я хочу обсудить с вами сегодняшний вечер, Рути, это будет полезно нам обеим. Конечно, вы не вспомните наш разговор через пару секунд, но я буду рада, если вы как можно скорее выполните мою просьбу. Мне бы хотелось, чтобы вы приняли ванну, проведали отца и не беспокоили меня, пока я не позову вас ужинать. Вам понятно?

— Да, мисс.

— Отлично, — Гермиона пробормотала что-то себе под нос, прежде чем вернуться к не до конца измельченной горке овощей. Когда она снова заговорила, ее голос звучал легко и непринужденно: — Какой ужасный день, дорогая, почему бы вам не принять расслабляющую ванну? Ужин пока не готов.

Рут дернулась на месте, часто моргая и стараясь сфокусировать взгляд, как будто ее разбудили, уснувшую в общественном месте. Она подняла руки, чтобы помассировать виски, и поморщилась от внезапно появившейся головной боли.

— Простите… мисс Пруэтт, что мы…

— Вы рассказывали мне о своем дне, — Гермиона подняла взгляд и внезапно встревожилась, — вам не хорошо, мисс Свонсон?

— Рути, — внезапно поправила она, все еще морщась, — и… да. Я в порядке. Ванна… Думаю, наверно, это то, что нужно, — Рут подарила ей натянутую улыбку, которая скорее смахивала на гримасу, — извините, пожалуйста.

— Конечно, Рути, — Гермиона наблюдала, как девушка неуверенно поднялась на ноги и, пошатываясь, вышла из кухни, после чего с довольной улыбкой вернулась к приготовлению ужина.

Июль 1926.

Гермиона расставила последнюю пару блюд на маленький, уютный столик, за которым, по настоянию Рути, они ели каждый день. Они — это Рут, колдомедик Патриция Ланжелье, Эдгар и сама Гермиона. Рут каждый вечер умоляла ее сесть с ними, и каждый вечер та вежливо отказывалась, ужиная в кабинете после того, как семья расходилась по комнатам. Рут испарялась вместе со своим отцом, оставляя Гермиону наедине со своими записями и заметками, давая возможность доработать план, а также более точно просчитать координаты своего будущего перехода во времени.

Большинство вечеров не происходило ничего необычного, некоторые были немного более захватывающими, например, когда мистер Свонсон пытался изляпаться едой с головы до пят, и очень редко были такие вечера, как этот… вечера, когда терпение Гермионы трещало по швам.

— Папочка… папочка, пожалуйста, просто позволь мне…

— НЕТ! — Эдгар внезапно взревел, оттолкнув руки дочери. — Не трогай меня! Ты, мерзкая дрянь!

Рут подавила невольный всхлип и глубоко вздохнула, чтобы вернуть самообладание.

— Папа, — снова попыталась она, — я просто хочу помочь. Произошёл несчастный случай, и ты не помнишь меня. Позволь мне…

— Несчастный случай, — прошипел мистер Свонсон, — единственный несчастный случай, который произошел в этой комнате, — это ты. Ты, ты, ты… если бы не ты, твоя мать была бы жива. Если бы не ты… — и он завыл, закрывая уши и качаясь на своем стуле. Гермиона стиснула зубы от внешнего вида Рут — прямая спина, едва сдерживаемые слезы.

— Рути…

— Я… все в порядке, — сказала Рут, выдавив из себя жидкую улыбку, — он не знает, он не понимает, что говорит.

— Конечно, не понимает, дитя, — сердито выпалила Патриция, с раздражением промокнув лицо мистера Свонсона салфеткой. Он привык получать уход от старой медсестры, поэтому меньше сопротивлялся. Затем она добавила с пренебрежительным смешком: — Он даже не помнит, кто вы такая, как он может понимать, что говорит?

Еле сдерживаемые всхлипы таки вырвались на свободу, и, задыхаясь, Рут выбежала из комнаты. Гермиона расслышала отголоски рыданий, прежде чем та поставила заглушающие чары.

Тем временем Патриция привела в порядок Эдгара и повернулась к Гермионе, заметив с довольной ухмылкой:

— Глупышка! Он на самом деле не узнавал ее в течение многих месяцев. Печально, не находите? В любом случае, мне не на что жаловаться, пока мне платят. — Сузив глаза от вида ее циничного пожимания плечами, Гермиона вдруг обнаружила, что очень медленно огибает стол, шагая прямо по направлению к старухе.

— Да, Патриция… это безумно смешно, расстраиваться из-за того, что твои родители потеряли память. Я имею в виду… — она остановилась, зависая над ней на неуместно близком расстоянии, так близко, что колдомедик тут же вскочила и посмотрела на нее с нескрываемым удивлением, — кто так делает?

Патриция скривила губы в презрительной усмешке.

— Ох, перестань! — она прекратила притворяться, и ее маска заботливого целителя исчезла без следа. — Это же ясно, как божий день. Каждый день ему все хуже. Бедняжка лишь выбрасывает свои деньги на ветер.

— Я не считаю, что это мнение нужно высказывать вслух, особенно своему работодателю, Патриция, — любезно улыбнулась Гермиона, чуть ли не соприкасаясь с ней грудью, — Я считаю, что тебе платят за то, чтобы заботиться о больном, так что, как насчет того, чтобы просто заткнуться и молча позаботиться о нем?

Медсестра даже не потрудилась скрыть свое презрение, когда надменно смерила ее взглядом — так же, как столько ведьм и волшебников до нее.

— А тебе платят за уборку. Так что насчет того, чтобы придерживаться своих обязанностей?

Уборка и придерживаться своих обязанностей?

Гермиона медленно расплылась в слегка диковатой улыбке и ответила, кивнув головой:

— Конечно, ты совершенно права.

В мгновение ока лицо Патриции врезалось в стол, щека впечаталась в дерево, а палочка больно впилась ей в висок. Гермиона прошипела короткую серию заклинаний, заглушив пространство залы, прижав колдомедика к столу и отправив электрический разряд сквозь ее тело, моментально наполнив залу женским воплем.

Гермиона наклонилась ниже, припав губами к её уху.

— Мне нужно задержаться здесь, Патриция, у меня есть незаконченные дела с Рути. А ты тут ставишь мне палки в колеса. Отныне будешь делать так, как я прикажу — позаботишься о больном надлежащим образом до конца его дней. Воздержишься от каких-либо пренебрежительных замечаний о состоянии его психического здоровья. И, самое главное, сделаешь все это, сохранив наш разговор в тайне.

Патриция распахнула глаза, и, пронизываемая волнами боли, непристойно выругалась. Отодвинув несколько блюд, Гермиона расчистила для себя место, чтобы оказаться ещё ближе к своей жертве. Она уселась прямо на стол, свесив ноги, и вдруг поймала взгляд Эдгара, пялящегося на нее с тупым весельем и хищным оскалом, уродовавшем его благородные черты. Гермиона ухмыльнулась в ответ.

— Я могу наслать на тебя заклятие забвения, дорогуша. А могу сделать тебя такой же слабоумной, как мистер Свонсон, или, что похуже, например заставить купаться в собственном дерьме, а потом съесть его, — Гермиона приостановила толчки магии, пульсирующие сквозь тело Патриции, задержав древко над ее животом. — Я хочу, чтобы ты знала, что я стала, мягко говоря, экспертом в пытках, не оставляющих после себя никаких следов, кроме жгучего стыда. Я хорошо разбираюсь в нанесении увечий, позволяющих потом надлежащим образом продолжить выполнять свои обязанности, — обменявшись веселым взглядом с мистером Свонсоном, она пожала плечами. — Намотай себе на ус, что будешь наказана, если нарушишь хоть одно из этих правил. Я оставляю тебя здесь лишь для своего удобства, но быстро найду замену, если стану чем-то недовольна. И мне будет чрезвычайно легко найти кого-то после твоего столь неэтичного исчезновения из этого дома. Кого-то, кто действительно будет выполнять свою работу и получать омерзительно высокую плату за нее. Подумай об этом хорошенько, ладно?

Последние слова Гермиона процедила едва слышимым шёпотом, прежде чем надавить палочкой на живот Патриции и пустить в нее финальное проклятие. Патриция почувствовала, как кто-то начал медленно резать зазубренным лезвием ее внутренности — сантиметр за сантиметром. Почувствовала себя устрицей, выдираемой из раковины резкими толчками этого заклятия.

Эдгар захлопал в ладоши и засмеялся, когда медсестра забилась в агонии и потеряла сознание. Он даже собирался бросить горсть своего пюре на женщину, чтобы отсалютовать.

Гермиона улыбнулась мистеру Свонсону и протянула ему руку.

— Пойдемте, сэр, давайте найдем Рути, а мадам Ланжелье немного вздремнет, — он послушно взял руку и покорно последовал за ней, растворяясь в ворчании о поганых грязнокровках, которое Гермиона любезно проигнорировала — во всяком случае, пока.

Сентябрь 1926.

Обойдясь без повторного магического насилия, Гермиона организовала свое пребывание в качестве домработницы для семьи Свонсонов аккурат до смерти мистера Свонсона.

Рут вступила бы в наследство сразу после его смерти, и у Гермионы наконец-то появилась бы возможность сжечь эту отвратную медсестру, нанять домашнего эльфа или нескольких… после чего у нее было бы все в порядке. Гермиона уверяла себя, что Рути будет в полном порядке.

Благодаря этим мыслям, окончание контракта Джин Пруэтт не стало неожиданностью в последних числах сентября, когда скончался отец Рути.

Самочувствие мистера Свонсона неуклонно ухудшалось, даже с удвоенными усилиями госпожи Ланжелье, обеспечивающей ему наилучший уход, что не ускользнуло от внимания Гермионы.

Она как раз доедала кусочек мясного рулета (новый рецепт, совершенствуемый последние несколько дней) и составляла очередной набор вычислений, когда Рут ворвалась в кабинет той роковой ночью.

Гермиона сразу поняла, что случилось, узрев убитую горем Рути, смотревшую на неё с заплаканным лицом и в помятом платье. Она покорно поднялась и распахнула свои объятия. Рут, не теряя времени, прижалась к своей экономке, высвобождая самые душераздирающие, полные отчаяния рыдания, которые когда-либо слышала Гермиона.

Опустившись с ней на ковёр, Гермиона то успокаивающе поглаживала девушке спину, то запускала пальцы в ее темные волосы.

— Ш-ш-ш-ш… все будет в порядке, Рути.

В дверях показалась Патриция, взволнованно скрестив руки на груди и широко распахнув глаза. Она испуганно уставилась на Гермиону, будто ждала, что в нее вот-вот ударит молния. Гермиона поцеловала Рут в макушку, а затем прижалась щекой к месту поцелуя.

— Все будет хорошо.

* * *

Гермиона проследила, чтобы тело мистера Свонсона забрали и подготовили к похоронам, ожидавшимся в ближайшие несколько дней. Она наблюдала, как министерские идиоты зашли в дом для обсуждения завещания отца с убитой горем дочерью. Мистер Шепард тоже присутствовал на подписании документов. Он несколько секунд сверлил Гермиону странным взглядом в прихожей, но затем просто прошел мимо.

Гермиона ждала… и оставалась в доме столько, сколько было необходимо для того, чтобы удостовериться, что право на наследство и собственность было надлежащим образом заверено на малышку Рути. А потом прокляла всех забвением.

Она забрала каждое воспоминание о Джин Пруэтт, когда-либо существовавшее в это или другое время. Она вычистила из их памяти любые отголоски об удобной и идеальной домработнице, которой она была для Рут, Патриции и тех министерских крыс, которые расположились сейчас в гостиной.

Гермиона взяла свою кожаную сумку с расширяющими пространство чарами и бросила последний взгляд через плечо на присутствующих в комнате. Взгляд остановился на ее нанимательнице, и она слегка кивнула.

— До скорой встречи, Рути.

И вышла. Ей предстоял долгий путь.

Июль 1997.

— Мисс Робертсон, — проворчал мужчина с явным раздражением, — вы говорите, что оставили их в хранилище?

— Д-да, сэр, — женщина понурила голову, старательно уводя взгляд от зорких глаз специалиста по документации.

— После того, как я четко велел отнести их наверх к Министру?

Она слегка попятилась, тихо прошептав:

— Да, сэр.

Он сорвал очки с лица и потер переносицу, будто из последних сил стараясь не задушить ее.

— Ну так идите, — прошипел он сквозь стиснутые зубы, — ЗАБЕРИТЕ их! И как можно скорее! Министр должен передать их этим долбаным подросткам в течение часа!

Робертсон подпрыгнула от страха и закивала, метнувшись прочь из офиса своего начальника.

— Да, сэр, я сейчас, сэр, извините, мистер Шепард! Конечно!

Женщина сорвалась на бег в направлении зала временного хранилища с максимальной скоростью, с которой ей позволяли ее неуместные для работы каблуки.

Весь путь она сердито бормотала про себя:

— Дура, дура, дура-а-а, я уверена, что шла туда не зря. Мерлин, мне так повезет, если меня не уволят.

Бормотание стихло, когда она открыла хранилище и увидела не только набор безделушек, которые надо было передать Министру, но и невысокую женщину с длинной гривой кудрявых волос, одетую в простую мантию, напоминавшую ее собственную.

— Ах, с возвращением, — Гермиона улыбнулась, — мои искренние извинения, но, как видите, я ещё не все приготовила.

— Кто… — слова Робертсон были пресечены заклинанием, втянувшим ее в хранилище и швырнувшим, как тряпичную куклу, в стену напротив. Голова женщины впечаталась в каменные плиты, и она тут же потеряла сознание.

Взмахнув запястьем, Гермиона закрыла дверь, а затем осветила хранилище кольцом голубого пламени, которое странным образом прильнуло к подсвечникам, но не источало дыма. Она вернулась к книге, над которой колдовала в отсутствие секретаря, чтобы закончить удаление охранных чар, нанесенных ранее старым чудаком. Что ж, потребуется более тесная связь, чем она ожидала, но лишний момент наедине должен сработать на «ура». Спустя пару мгновений она завершила свои манипуляции над книгой: вместо защитных заклинаний она переплела на ней запутанные нити темнейшей магии. Теперь оставалась та самая пресловутая изюминка.

Повернувшись к обмякшему телу, она нахмурилась при виде стекающей по ее лбу крови.

— Я надеялась, что мой первый крестраж будет более существенным, но… — она пожала плечами, — на нет и суда нет.

Ни один мускул не дрогнул на лице, когда Гермиона направила палочку на женщину и спокойно произнесла:

— Авада Кедавра.

* * *

Дверь в кабинет Грегори Шепарда со скрипом распахнулась, впустив его нерадивую помощницу. Он взглянул на нее с презрительным хмыканьем, будучи так раздраженный ее опозданием, что не заметил неестественно прямую спину, замедленную походку и сбивающую с толку темноту во взгляде. Не обратил внимания на ту странную манеру, с которой она шла к нему, с палочкой наперевес и с пакетом подмышкой.

— Ну, и где тебя носило?

Усмехнувшись, мисс Робертсон обернулась и прошептала что-то в направлении входа, мгновенно заперев дверь. За один шаг она оказалась у стола и швырнула на него свой пакет. Мистер Шепард дернулся на своём кресле и ахнул от столь вопиющего обращения с хрупкими предметами. По-видимому, для него было обычной практикой ругать его помощницу, и он не ожидал ответной реакции. Она вскинула палочку и прижала наконечник к его горлу. Взгляд Шепарда опустился на древко, спина застыла, словно гранитная стена, когда он наконец всецело обратил на нее своё внимание, обнаружив стремительно меняющийся облик секретарши, полный головокружительных кудряшек, оживающих на месте гладких светлых прядей.

Гермиона наклонила голову к плечу.

— Ты очень похож на своего деда. Правда, тот был вежливее.

Это было все, что она сказала, прежде чем снова взмахнуть палочкой и подчинить его волю.

Гермиона уселась напротив Шепарда за массивный стол красного дерева и пробежалась взглядом по строкам завещания, дважды и трижды перепроверив слова Дамблдора, но содержание было таким же, каким она запомнила его многие годы назад.

Закончив осмотр, Гермиона кивнула в сторону пакета.

— Прикасайтесь к ним только снаружи, — приказала она, — и Министр тоже. Скажите ему, что это должно быть строго соблюдено. Гермиона Грейнджер должна первой коснуться страниц.

Младший, менее вежливый, мистер Шепард кивнул, потянувшись к пакету.

— Хорошо.

Гермиона цокнула языком и ударила его палочкой по руке.

— Хорошо, кто?

Он выглядел слегка озадаченным, прежде чем сверкнуть стеклянным взглядом в ее сторону и понимающе склонить голову.

— Хорошо, Госпожа.

— То, что нужно, — промурлыкала она, выпорхнув из-за стола, — помните, мистер Шепард, нет никакого оправдания плохим манерам.

— Да, Госпожа.

— Превосходно.

Апрель 1998.

Гермиона сидела на скалистом выступе, отвлекаясь от книги, лишь чтобы иногда пробежаться взглядом по выбеленным стенам миниатюрного коттеджа, стоявшего вдалеке у моря. Легкий ветерок и мерный шум волн были такими же успокаивающими, как и в ее воспоминаниях.

В очередной раз подняв взгляд на домик, она увидела горстку людей, аппарирующих в падении с громким хлопком. Как только четыре фигуры рухнули на песок пляжной полосы, до ее слуха донеслись отголоски отчаянных рыданий. Гермиона перевела внимание на коттедж и, как и прогнозировала, увидела очертания Билла и Флер Уизли, в панике бегущих в их сторону, и прыткое ковыляние раненой Луны Лавгуд, вскоре тоже присоединившейся к ним.

Сладко потянувшись, Гермиона вдохнула полные лёгкие солоноватого морского воздуха и начала собирать вещи.

Наконец-то пришла пора ДЕЙСТВОВАТЬ.

* * *

Прошло несколько дней с тех пор, как ее юная версия после пыток, измученная, аппарировала в коттедж вместе со своим неуклюжим отрядом. Было что-то чрезвычайно волнующее в том, чтобы смотреть со стороны на себя-подростка, бессознательно таскающуюся за стадом идиотов, которые едва ли могли достать палочки из своих задниц без посторонней помощи — без твоей помощи.

Солнце давно село, но Гермиона терпеливо ждала, расположившись на облюбованном ей скалистом выступе, подтянув ноги к груди и положив подбородок на колени. Она прикрыла веки и вслушивалась в успокаивающие морские приливы, пока шуршание травы не заставило ее открыть глаза.

Шум волн стих до еле слышимых помех, сродни умрающим на губах вздохам. Перестал дуть ветер, оставив их в звеняще пустой атмосфере, будто само время на мгновение остановилось. Гермиона улыбнулась своей молодой копии.

— Я хорошо сохранилась, — полнолуние светило на лицо говорившей семнадцатилетней девушки, но даже при таком скудном освещении были заметны глубокие синяки под ее глазами.

Судя по этому и тому факту, что она… спокойно стояла… перед своей более взрослой копией, предполагало, что чары крестража сработали более чем эффективно.

— Во всяком случае, я выгляжу лучше, — умудрённая опытом Гермиона безразлично пожала плечами.

Молодая Гермиона в ответ лишь высокомерно вздохнула и переложила книгу «Сказки о барде Бидле» из одной руки в другую.

— Твои колкости — пустая трата времени.

Хмыкнув, женщина поднялась, встав в полный рост.

— Неужели я действительно была такой занудой? — она отряхнула песок с платья и медленно зашагала вокруг своей копии. — Ты читала книгу?

— Каждый день, — ответила молодая Гермиона, не поворачиваясь к собеседнице, только смотря ей в глаза, когда та проходила мимо, — ты прекрасно знаешь, что я постоянно это делала. Теперь я полностью насыщена твоей магией, твоими способностями и воспоминаниями.

Гермиона захихикала, довольная этим забавным разговором со своим двойником.

— Замечательно.

Наконец, она прекратила наворачивать круги и остановилась напротив девчонки. Гермиона пару секунд восхищалась темной магией, бурлящей в карих зрачках напротив. Проклятие удерживало жертву под куда более мощным видом подчинения, чем мог надеяться какой-то Империо. Гермиона потянулась к ее щеке, и вдруг на них повеяло ледяным холодом, воздух сердито завибрировал, когда ее пальцы встретились с кожей двойника — время было крайне недовольно. Гермиона рассмеялась и отдернула руку, и аура между ними возобновила свою чуть менее раздраженную пульсацию.

— Превосходно!

— Ты закончила? — устало вздохнула девушка, закатив глаза под испытующим взглядом Гермионы. Та фыркнула и извлекла сверкающий Маховик Времени, припрятанный под корсажем.

— Я знаю, сейчас тяжелое время в наших жизнях — твоей жизни, — но тебе действительно стоит проще ко всему относиться, — промурлыкала Гермиона, набрасывая длинную золотую цепочку вокруг их шей, — мне будет еще хуже, зуб даю.

— Это, безусловно, вдохновит меня насладиться нынешним хаосом, да? 

Усмехнувшись, Гермиона покачала головой.

— Дерзишь? Оставь это. Там, куда мы отправляемся, это ценится даже меньше, чем сейчас, — молодая Гермиона поморщилась, но ничего не ответила, — держись крепко, золотце. Мы отправляемся к старому другу.

Апрель 1943.

Это случилось в предрассветный час, в конце апреля, вскоре после пасхального праздника, когда две фигуры внезапно материализовались на площади около парка. Атмосфера вокруг них злобно пульсировала от неестественности происходящего, а именно их совместного нахождения во времени и пространстве.

Видавшая виды фигура пошла в одном лишь ей известном направлении и жестом позвала более юную следовать за ней.

— Ты все запомнила, ты уверена? — спросила взрослая Гермиона, копаясь в сумке в поисках официального конверта.

— Да, каждую секунду твоих воспоминаний.

Гермиона кивнула в ответ и повела их к знакомой двери.

Дом почти не изменился, тем временем думалось ей, немного потрепан, возможно, понадобится перекрасить стены, но в целом все осталось таким же, как и раньше.

— Не прикасайся к письму, — предупредила она, протягивая конверт девушке, а затем и кожаную сумку.

— Да, я знаю, — Гермиона закатила глаза, словно выслушивала очередной совет от мамы. — У меня в голове находятся все твои мысли и планы, забыла? Я прекрасно понимаю, что в будущем мы все равно свихнемся, но, пожалуйста, можно лично со мной это произойдет не сегодня?

Взрослая Гермиона проигнорировала эту колкость.

— Позаботься о ней, мне она на самом деле нравится.

— Да, я помню, — раздраженно процедила Гермиона.

— Не наглей, — напомнила ведьма, прикасаясь пальцем к носу, — скоро увидимся.

Гермиона снова закатила глаза, но ее взрослая копия взяла Маховик Времени, отошла в сторону и завела крошечные кольца ошеломляющим количеством оборотов. Она исчезла с громким всасывающим хлопком, прежде чем увидеть этот легкомысленный жест. Время снова вернулось к своему нормальному течению. Гермиона обняла себя, прижавшись всем весом к перилам, когда почувствовала, как сердце забилось чаще, словно пыталось выпрыгнуть из груди в течение долгих… долгих секунд, прежде чем наконец вернулось к привычному ритму.

Гермиона глубоко дышала, стараясь восстановить дыхание, пока не удостоверилась, что поднимется без посторонней помощи. Она поколдовала над своей одеждой, чтобы та выглядела более смятой, а также подходящей для этого десятилетия, подняла руку и резко постучала в дверь.

Долгое время никто не открывал, и Гермиона подняла руку, чтобы снова постучать, когда услышала шарканье шагов, приглушенные возгласы о разбросанных туфлях, какой-то шум и странную серию звуков похожих на… кошачье мявканье?

Дверь распахнулась, и ее встретил взгляд усталых карих глаз, выглянувших из проема. Они были тусклыми, кожа вокруг была испещрена тонкими сеточками морщин, и все это безобразие гнездилось на вытянутом одутловатом лице с резко очерченными скулами. Кудрявая копна каштановых волос с проседью на висках была небрежно переброшена на тонкое плечо этой дамы лет сорока.

— Я могу вам помочь? — спросила она ворчливым голосом и очередным мявком, последовавшим за ее вопросом.

Гермиона перевела взгляд с ее лица в сторону — туда, откуда раздавалось мяуканье, и увидела мясистую кошачью морду с пушистой белой шерстью и пронзительно голубыми глазами. Он отдалённо напомнил ей ее прежнего питомца.

— Девочка, могу я тебе чем-то помочь? — более настойчиво спросила женщина, хотя и не совсем грубо.

Гермиона внутренне ухмыльнулась, но постаралась отразить на лице глубокое страдание, которое бы соответствовало ее робкому голосу.

— Мадам Свонсон? — Та в ответ прищурилась от странного обращения и чуть шире распахнула дверь, вышагнув из дверного проема.

— Да, — ответила настороженно.

Гермиона подняла конверт, губы задрожали, когда она произнесла свои следующие слова:

— Я… мне сказали, что вы будете ждать меня.

Выражение собеседницы смягчилось от более робкого, если не сказать ранимого тона ее голоса. Она на распашку открыла дверь и вышла на крыльцо, чтобы принять письмо.

— Жду тебя?.. — спросила Свонсон, все еще не проснувшись до конца и пытаясь понять, что делала эта девчушка у ее порога, когда кончиками пальцев сломала печать и коснулась записки внутри. Пергамент вспыхнул, превратившись в грязный, черный и прогорклый пепел, а затем взорвался прямо у ее лица.

Мадам Свонсон закашлялась, вдохнув пепел и захрипела, задыхаясь от нехватки воздуха, пока очередная, более противная кошка недовольно мяукала и наворачивала восьмерки вокруг ее ног. На последнем резком вздохе, пепел проник в легкие, вызывая ещё один приступ кашля.

Гермиона терпеливо ждала. Она ждала, пока этот жуткий кашель не пройдет, и, как только дыхание собеседницы восстановилось, она заговорила тем же беспокойным тоном, которым пользовалась раньше.

— Мадам Свонсон?

Взгляд женщины метнулся к Гермионе и сверкнул глянцевым блеском. Выражение на мгновение словно превратилось в мрамор, а потом довольно театрально исказилось, и она обратила на нее откровенно сочувствующий взгляд.

— Персефона? Персефона Каллаган?

Гермиона робко кивнула.

— О, дитя. Мне так жаль… заходи, заходи в дом. Я получила письмо с новостью о твоих родителях несколько дней назад. Я ожидала тебя раньше.

Волна удовлетворения пробежала по позвоночнику — слова мадам Свонсон подтвердили еще одно успешное заклинание. Гермиона с трудом сопротивлялась довольной ухмылке. Но вместо этого лишь кивнула, уронив взгляд себе под ноги и продолжив нервно кусать губы.

— Мое отправление… немного задержали… в Лондоне.

Свонсон кивнула и проворчала что-то о «чертовых американцах», прежде чем попятиться, чтобы впустить Гермиону внутрь.

— Заходи. Расскажешь мне все позже. Я покажу тебе твою комнату. А где твои чемоданы?

Гермиона стыдливо указала на свою маленькую кожаную сумку, и Свонсон чуть не расплакалась.

— Конечно, Эви всегда была хороша с расширяющими чарами. Когда мы были девочками, она… — Она внезапно ахнула и захлопнула ладонью рот. — Нет-нет, не обращай внимания, — и невольно поперхнулась, — входи, дитя, я покажу тебе твою комнату, и постараюсь помочь со всем, что тебе только потребуется.

Гермиона позволила провести себя внутрь.

— Да, мэм. Спасибо, мэм.

Ведьма снова прокашлялась, закрыла за собой дверь и отвела ее в комнату, которую Гермиона уже столько раз видела раньше.

— Зови меня Рути.

Гермиона цинично осклабилась.

— Конечно, тетя Рути.

Апрель 1943.

Наступило утро. Гермиона спала, закутавшись в одеяло, и солнечные лучи ласково светили на нее сквозь бессовестно большие окна ее новой спальни. Она проснулась от давления чего-то теплого и тяжёлого на груди, вдруг издавшего прямо ей в лицо отвратительное МЯ-Я-Я-ЯУ.

— МЕРЛИН ПОБЕРИ! — Гермиона резко села, рука тут же метнулась к палочке, лежавшей на подушке, и она ткнула наконечником в огромный мохнатый ком, который свалился с груди ей на колени.

Это оказался большой серый кот, который понюхал палочку и сразу начал вальяжно облизывать деревянную поверхность.

Гермиона, как в замедленной съемке, выпрямила спину и пристальней вгляделась в кота, который теперь вылизывал свою шерсть, но, быстро утомившись, свернулся в клубок, повернувшись к ней спиной. Она моргнула. А потом снова моргнула, заставив себя глубоко вдохнуть и успокоить дыхание, прежде чем осмотреть комнату. На ее коленях развалился кот, другая кошка загорала на подоконнике, а еще одна очень решительно запихнула все свое тельце в одну из ее туфель.

События минувших дней без ее воли всплыли в сознании.

Гермиона потерла кулаками глаза, сознание трещало по швам от воспоминаний о себе, Хогвартсе, зарождающейся войне и ее кошмарном исходе, а также множестве других неприятных вещей, которые ее взрослая копия сочла нужным внедрить в книгу и, соответственно, ей в голову.

Ее коварный план подразумевал перенесение в юную Гермиону частички разорванной души путем наложения множества темных проклятий на сборник сказок, дарующий ей утешение каждую ночь после смерти этого глупца-манипулятора.

С того момента, как ее рука коснулась обложки крестража, тот всецело подчинил ее сознание и начал вливать темную магию в молодое тело, внедряя воспоминания, мысли и желания ее двойника.

Понемногу, каждый день и каждую ночь, каждый раз, когда та открывала сборник для поиска советов по уничтожению Доктора Зло, каждый раз, когда она перепроверяла то, что, несомненно, пропустила раньше, или даже просто чтобы вспомнить о старике, отправившем их всех на верную смерть, каждый раз крестраж понемногу насыщал ее душу тьмой. Это было только вопросом времени, когда магия полностью овладеет ею и введёт в курс дела — «покажет истинную цель», как сказала бы ее взрослая версия.

Гениальнейшее заклинание.

Естественно, — подумала она, — это же я его создала.

Гермиона окончательно проснулась, когда Рути выглянула из-за дверного проема вместе с еще одной кошкой на руках — не той, что она отправила к выходу и явно отличавшейся от той, что храпела на ее коленях.

— Доброе утро, милая, — весело прощебетала она.

Гермиона еле сдержалась, чтобы не метнуть в нее свирепый взгляд… чисто из принципа. Вместо этого она заставила себя улыбнуться и, потянувшись, ответила заспанным голосом.

— Доброе утро, тетя.

— Я уж подумала, что ты никогда не… Воображуля? Воображуля, БРЫСЬ отсюда! Оставь ее в покое!

Рути влетела в комнату и возмущенно замахала рукой над мордой кота, свернувшегося в ногах Гермионы. Существо нехотя разомкнуло один глаз, не обращая внимания на негодование хозяйки, и снова мяукнуло.

Зашипев, Рут набросилась на него, схватив в тиски и скинув себе под ноги, выгоняя бедняжку с пригретого местечка. Глаза питомца выпучились от такой наглости, хвост распушился, но затем, как ни в чем не бывало, вернулся в свое прежнее состояние, и тот невозмутимо направился к двери, будто туда и направлялся.

Гермиона ощущала странную неловкость, пока наблюдала за действиями Рути. Она прекрасно помнила, как прокляла женщину венцом безбрачия, пророча удручающую жизнь старой девы за одним из их вечерних «разговоров», чтобы позже избежать досадных семейных неприятностей.

Но даже она не ожидала такого исхода.

— Прости, — Рут взяла в охапку другую кошку и бросила в направлении первой, а затем снова повернулась к племяннице, — они думают, что они тут главные и всем заправляют. В общем… как спалось, дитя?

— Давно так не высыпалась, — честно ответила Гермиона и пожала плечами, тут же услышав многозначительный хруст собственных суставов.

Рут добродушно улыбнулась, сев рядом и положив ладонь ей на руку. Гермиона все еще сжимала палочку в другой руке в надежде аппарировать от собеседницы.

— Приятно слышать, — Рут прочертила большим пальцем маленький кружок на кисти Гермионы, осторожно добавив, — как ты смотришь на то, чтобы прогуляться сегодня?

— Прогуляться? — Гермиона пыталась говорить спокойно и не обращать внимания на свою руку, будто играла жаркую партию в покер.

— Да, я подумала, ну, может быть, это поможет тебе почувствовать себя немного лучше… — она шумно сглотнула, — мы могли бы узнать друг друга поближе. Я представляю, как это ужасно, отправиться в дом, в котором ты никого не знаешь, к тете, которую ты никогда не встречала… но если ты ещё не готова к общению, то можешь просто остаться здесь. Ничего страшного, если ты захочешь побыть дома весь день. Только намекни, и я не скажу ни слова больше…

Женщина говорила, пытаясь подобрать правильные слова, чтобы успокоить свою новую подопечную. История из воспоминаний Гермионы описывала Персефону, как маленькую сиротку — племянницу Рути, судьба которой оказалась просто невыносимо тяжелой.

Сладкая малышка Персефона родилась в Лондоне в семье магглорожденной сводной сестры Рут и ее мужа, переехавшего вскоре за границу претворять свои мечты об открытии нового магазина «Книги и Свитки» в Америке. А затем вынужденная прилететь обратно в Великобританию к своей единственной оставшейся в живых родственнице после преждевременной кончины своих родителей от городских беспорядков, и вся эта полоса неудач, конечно, выглядела довольно трагично.

Мерлин, Рути, ты совсем не изменилась, — мимолетная улыбка Гермионы была совершенно искренней.

— Это прекрасная идея, тетя Рути, спасибо, — она застенчиво захлопала ресницами, — мне нужно купить кое-что, если… если это вас не затруднит, я привезла все, что могла, но… Американское Министерство позволило мне пройти через Международную Каминную Сеть только с минимальным набором вещей.

Рут нахмурилась, сжав руку Гермионы.

— Я позабочусь о тебе, — решительно пообещала она, — но только после завтрака.

* * *

— Мальсибер, ради Салазара, сосредоточься.

Здоровяк кивнул от стены, которую оккупировал за «Дырявым Котлом», похлопав Тарквина Нотта по плечу.

— Я сосредоточен, приятель. Я сосредоточен на восхитительной маленькой телочке прямо там.

Нотт приподнял бровь и проследил за неторопливым жестом собеседника в сторону лотка с мороженым.

— На ком? Где?

Мальсибер обхватил голову Тарквина и повернул, направляя его пристальный взгляд в сторону, куда сам смотрел минуту назад. Его глаза сузились, а затем красноречиво расширились, когда он увидел объект обсуждения — девушку, о которой шла речь.

— Посмотри на все эти волосы, — небрежно заметил Нотт, заставив своего друга фыркнуть в ответ.

— Ну это не совсем то, на что я смотрел, но да, их сложно не заметить.

Услышав, что болтовня двух бездельников переместилась на тему женщин, их белокурый друг отвлекся от разговора, посмотрев в сторону девушки, стоявшей поодаль. Он какое-то время изучал ее, а потом присоединился к обсуждению ее внешнего вида.

— Джентльмены, не уверен, что то, о чем вы тут подумали, когда-либо случится. Красотка вряд ли сможет выглядеть еще более чопорно, даже если станет носить транспарант с надписью «Я книжный червь». Ее трусики, скорее всего, заперты надежнее, чем Тайная Комната.

Мальсибер тоскливо вздохнул.

— Вот почему ты не разбираешься в женщинах, Абраксас. В тихом омуте черти водятся.

Нотт оживленно кивнул. Абраксас пожевал губу, явно сбитый с толку.

— О чем это ты?

 — Просто задумайся, друг, — понимающе проинформировал Тарквин Нотт, — подумай о том, как она расхаживает, заморачиваясь по всяким пустякам. Думает о запретах все время. «Надо быть хорошей! Надо быть прилежной! Нельзя нарушать правила!». Если получиться найти к ней лазейку… просто дать ей возможность почувствовать себя немножко плохой, тогда… — он замолк, шевеля бровями в ироничном намеке.

Сильвас Розье — брюнет, с которым Абраксас Малфой разговаривал до этого, фыркнул.

— Тогда она станет твоим величайшим кошмаром в постели.

Нотт дружески пожал плечами.

— Всего лишь допустимый риск, меркнущий на фоне столь сочного эксперимента. Тем более я не вижу очереди из желающих пройти это испытание, но… Полагаю, что смогу принести себя в жертву. С удовольствием отчитаюсь потом об успехах.

Мальсибер нахмурился и сжал плечо Нотта своей огромной, мясистой ладонью.

— Я первым приметил ее.

Нотт осклабился, сверкнув зубами и смахнул с себя его руку.

— Да, ты приметил! Но если бы хотел застолбить ее, то, вероятно, тебе не следовало заострять на цыпочке внимания. Приятель, в любви и сексе все средства хороши.

— Ну что, клоуны, закончили? — внезапно за их спинами раздался ровный тенор, и парни одновременно подпрыгнули, вытянувшись в ряд по стойке смирно. Том Риддл вышел из переулка, прилегающего к бару, тщательно вытирая руки клочком темной ткани. Рофелиус Лестрейндж, как цепной пес, тупо маячил за ним.

— Конечно, Том. Просто немного увлеклись осмотром достопримечательностей.

Том внимательно посмотрел на Мальсибера, потом мельком взглянул в направлении заинтересовавшего их объекта, потом обратно на него.

— Я не вижу ничего интересного в лотке с мороженым. Если только ты не на грани очередного срыва с диеты, Мальсибер. Я помню твое жгучее желание стать Охотником в этом году. Неужели я ослышался?

— Н-нет, Том, — запинаясь, затараторил Мальсибер, покрывшись румянцем и накрыв ладонью выпирающий живот, — ты не ослышался.

— Отлично. Может, тогда тебе следует перенести свое внимание на тренировки? Команда не примет тебя, если ты завалишь отборочные, — затем взгляд Риддла помрачнел, — и я не приму. Зачем мне идиоты в близком окружении. Хотя если на меня надавить, то я могу найти для тебя другое, более подходящее место.

Мальсибер побледнел, понурил голову и замотал ей в отрицании.

— В этом нет необходимости, Мой Лорд.

— Отлично, — Том растянулся в улыбке, которая, как известно, растопила сердца и трусики многих юных особ, а затем, похлопав Мальсибера по спине, продолжил: — Теперь, джентльмены, мы можем идти? Нам надо успеть еще в пару мест, желательно посетить их до того, как наступит вечер, все-таки осталось совсем мало времени. Я бы хотел разобраться с этим до отъезда.

— Да, Том, — их многоголосный ответ отозвался эхом в переулке, когда они последовали по пятам за своим лидером.

* * *

Том вышагнул из огороженной секции «Флориш и Блоттс» с парой книг подмышкой. Направив своих последователей выполнять финальные поручения, он сам отправился за необходимыми справочниками, которые пригодились бы ему после возвращения в школу.

В книгах находились последние уточнения, необходимые для нынешней стадии его личного проекта. В целом он был очень доволен ходом дел. Если забыть о мимолетном идиотизме своих школьных товарищей, то день прошел без эксцессов, как он и планировал.

Том взглянул на часы, ухмыльнулся, мысленно подтвердив себе то, что успел все сделать точно в срок и направился к кассе. Остановившись у прилавка, он поднял взгляд и нахмурился.

— Еще пять сиклей, мисс, — возмущенно заметил продавец, — серебряных монет.

— Да, подождите, пожалуйста, у меня есть мелочь, подождите чуть-чуть.

Виновницей его задержки оказалась девушка, рывшаяся перед торговцем в жуткого вида кожаной сумке, полностью окутанная густой копной кудрявых волос. Ее брови были плотно сведены на переносице, зубы впились в нижнюю губу, но, самое главное, она преградила ему дорогу.

Том наблюдал за тем, как она копалась внутри своей поклажи и тщательно анализировала содержимое — насколько велика эта чертова сумка? — он снова с нетерпением взглянул на часы.

Перевесившись через прилавок, продавец тоже нахмурился — судя по его раздражению, эти поиски продолжались довольно долгое время.

Девушке удалось выудить еще два сикля из своей бездонной сумки, прежде чем она снова отправилась на поиски, но к тому моменту Том уже окончательно потерял терпение.

Мерлин, это длится целую вечность.

Решив проявить галантность, он шагнул вперед и положил свои книги на прилавок, опустив их с глухим стуком. Оба, и торговец, и девушка, одновременно выпрямили спины и посмотрели на него.

— О, Том, — продавец выдавил напряженную улыбку, — прошу прощения, мой мальчик, это займет всего мгновение, — он даже не потрудился скрыть гневный тон, — у нас тут небольшая проблемка.

Том любезно улыбнулся и полез в карман, положив на прилавок остаток суммы за ведьмины книги, а также за свои собственные покупки.

— Вот, позвольте мне. И эти тоже, пожалуйста.

Торговец благодарно выдохнул и ослепительно улыбнулся в ответ, с радостью сгребая монеты. Прежде чем девушка успела возразить, Том собрал все книги и направился к выходу. Только когда они вышли из магазина, он передал ей фолиант, быстро взглянув на обложку — «Старинные и Забытые Заклинания и Чары».

— Держите, мисс.

Она взяла книгу, бегло смерив его фигуру взглядом своих карих глаз, прежде чем вернуться к его лицу.

— Спасибо, — поблагодарила она, и Том приоткрыл рот, чтобы завершить обмен любезностями, но девушка резко оборвала его, сказав, как ни в чем не бывало, — однако твоё рыцарство было лишним и совершенно неуместным.

Том почувствовал, как глаза раскрылись чуть шире, а уголок рта слегка дернулся.

— Простите?

— У меня есть деньги, — затем она приподняла свободную руку, сжатую в кулак, а затем сгрузила в его ладонь оставшиеся сикли. Он минуту сверлил их взглядом, словно это были самые оскорбительные предметы на этой, проклятой Мерлином, планете, — мне просто потребовалось время, чтобы достать их из сумки.

Том поморщился, все ещё не отводя взгляда от монет, и заметил краем глаза, как она отступила назад, обхватив книгу с явным намерением не позволить ему их вернуть. Не сдержавшись, он сухо ответил:

— Да, и пока тебе требовалось это самое время, ты благополучно тратила мое, — с невозмутимым видом он положил деньги в карман и скопировал ее недавний внимательный осмотр, пробежавшись взглядом по ее телу. Он смутно припомнил, что где-то уже видел эту особу — разве это не та ведьма, которую делили эти идиоты? — И это твоя благодарность за то, что я предотвратил перебранку с торговцем, несомненно, случившуюся на твоем маленьком развеселом пути?

— Ох, я бы поблагодарила тебя, если бы не смогла справиться с этим самостоятельно. Однако, как видишь, я вполне самодостаточна и сама могу расплатиться за себя, болван.

Ответ прозвучал незамедлительно, да так хлёстко и резко, что заставил Тома застыть в недоумении. Он сомневался, что кто-то вообще хоть раз в жизни обращался к нему подобным образом. Он почувствовал, как вскипела кровь, взбунтовавшись от вопиющей наглости, прозвучавшей из уст какой-то лахудры, и погрузился в раздумья. Рука, которую он так небрежно засунул в карман, сильней сжала монеты, пока Том взвешивал все плюсы и минусы задержки еще на несколько лишних минут. Он хотел прочитать ей нотацию о нормах подобающего поведения в обществе, а также детализировать место женщины в современном мире, но снова был прерван.

— Персефона… Персефона? Где ты, дитя?

Том слегка прищурился, услышав её имя за мгновение до того, как его спокойное, более вежливое выражение вернулось на место. Дама, вероятно, лет тридцати-сорока стояла в отдалении, оглядываясь по сторонам с плохо скрываемым беспокойством, пока не обнаружила подростков и поспешно направилась в их сторону.

Персефона?

Он перевёл взгляд на нахалку и не без интереса наблюдал, как ее наружность преображается прямо на глазах.

Персефона элегантно выгнула спину, став выше и будто величественнее, чем была до этого.

Грива волос, иначе и не назовешь, приподнялась у корней, волосы разлетелись словно на ветру и внезапно улеглись воздушным облачком кудрявых завитушек, романтично обрамивших ее спину и плечи. Она расторопно спрятала недавно приобретенный фолиант, но ее сумка внешне даже не изменилась, оставшись все такой же миниатюрной.

— Я здесь, тетя Рути, — позвала Персефона гораздо более приятным голосом, чем несколько секунд назад, когда обращалась к Тому. Отвернувшись от него, она помахала быстро приближающейся женщине.

Персефона. Он приподнял бровь и мысленно взял паузу, чтобы просто привыкнуть к стремительной перемене поведения этой девушки — этой Персефоны.

— Ах, вот ты где! Я искала тебя в книжном магазине, и торговец… — Рут замолкла на полуслове, когда заметила, что незнакомый ей брюнет стоял ну очень близко к ее племяннице и выражал явную заинтересованность в ней. Рут обхватила плечи Персефоны и ловко прижала к себе, отстранив от Тома, а затем и вовсе спрятав ее себе за спину. Она улыбнулась, но следующие слова были адресованы скорее Персефоне, — мои извинения, я не собиралась прерывать вас, — Рут бросила взгляд через плечо и увидела лишь едва заметную улыбку на её лице, — это твой новый друг?

Персефона вежливо кивнула и отошла от тети, чтобы представить их друг другу.

— Тетя Рути, это… Том.

Гермиона повернулась к нему с очаровательным выражением, которое напоминало лисицу… или волка… или, возможно, что-то более ехидное, подходящее ее гадкому лицемерию, притаившемуся за фасадом этой прекрасно сыгранной улыбки. Не тратя больше времени на эти сравнения, он взял руку Рут, чтобы, немного наклонившись, дотронуться губами до ее костяшек.

— Том Риддл, — ровным голосом представился он, прежде чем выпрямиться и, задержавшись на мгновение, отпустить ее руку, — рад знакомству с вами, мадам.

— Очень рада познакомиться, Том, — с нескрываемым удовольствием ответила Рути и пробормотала через плечо Персефоне, — какой очаровательный, не правда ли?

Персефона фыркнула, но ответила:

— Безусловно. Он мой рыцарь в сияющих доспехах. Помог мне решить небольшую проблемку с обменом валюты.

Том усмехнулся, наблюдая за этим довольно впечатляющим выступлением, и задумался, сможет ли она ещё сильней вздернуть свой нос.

— Ну что сказать? Я питаю слабость к красивым девушкам.

Он дерзко протянул руку, желая погладить Персефону по щеке, но лишь завис над ее кожей. Прежние мрачные мысли о дисциплине всплыли на поверхность, и опасное мерцание зарделось в его взгляде. Он ожидал, что Персефона дернется, чтобы уклониться от его жеста, но вместо этого, поймав ее взгляд, обнаружил, что она смотрит прямо на него, слегка поджав свои губы.

— Как мне повезло, что я не страдаю такими недугами в отношении противоположного пола, — практически промурлыкала она, так тихо, чтобы ее тетя ничего не поняла, и достаточно четко, чтобы он услышал каждый слог.

Том отдернул руку и прищурился. Не отводя взгляда от ее глаз, он привычным образом попытался проникнуть в ее мысли.

Что-то не так с этой ведьмой…

Эта мысль внезапно оборвалась, когда почти сразу после вторжения он врезался в прочные ментальные стены. Он немного потеснил и подтолкнул блоки, но все, что получил за свои усилия, — тревожное ощущение ходьбы по болоту, полному ила и грязи. На этот раз он не смог проконтролировать свои эмоции, и обе брови взметнулись вверх.

Персефона насмешливо склонила голову на бок, но ее собственное выражение не изменилось. Возможно, только самодовольная улыбка стала чуть шире.

— Пожалуйста, извините нас, Том. У нас есть еще кое-какие дела, мне было так приятно познакомиться с вами. Я еще раз благодарю вас за любезно оказанную помощь моей племяннице. Возможно, мы когда-нибудь снова увидимся.

Он чуть не пропустил свою реплику и спокойно кивнул.

— Конечно, всего хорошего, мадам… — он слишком долго смотрел на Персефону. — Мисс Персефона… — Она сладко улыбнулась и, отвернувшись, положила руку на поясницу тети, пробираясь сквозь размеренно бредущую праздничную толпу, оставив Тома наедине со своими мыслями.

* * *

Как только они отошли на достаточное расстояние от юноши, презрительный имидж Персефоны растаял под давлением Гермионы, и она вернулась мыслями к своей первой официальной встрече с Томом Марволо Риддлом.

Взрослый Волдеморт был безумным и хаотичным социопатом, одним из злейших темных волшебников всех времен, настоящим адом, стремящимся искоренить целую этническую группу по причинам, которые он, вероятно, уже и не помнил. С другой стороны, он был удивительно одаренным и, наверно, самым талантливым волшебником в мире — неважно, темным или нет.

Молодой же Том Риддл, по всеобщему мнению, был чрезвычайно харизматичным и выдающимся юношей с трагическим прошлым, которое, в итоге, и подтолкнуло его на путь безумия в будущем. Резюмируя их сегодняшнюю встречу, она могла частично понять, каким образом он обманул такое количество людей, другая ее часть чувствовала жгучее отвращение от такого очевидного заблуждения.

Как бы то ни было, Гермиона уже ощущала отчетливую темную ауру вокруг Тома даже в его шестнадцать, и это без единого крестража. Тот факт, что Дамблдор, однозначно мудрый и могущественный волшебник, будучи наиболее близким для Тома, кем-то вроде приемных родителей, не осознал его предназначения во время пребывания того в школе... о да, это испытывало ее терпение. А еще было любопытно, что сам Том не ощущал тьму, что пульсировала в ней, когда она спокойно ощущала его собственную темную магию.

Возможно, она чувствовала тьму из-за постоянного нахождения в том гребаном поместье, в котором ее пытали и насиловали в течение десятилетия. Может, именно это заставило ее настроиться на тьму? Хотя окклюменция, возможно, помогла в большей степени. По крайней мере, она знала, что та точно помогала подавлять досадные гриффиндорские наклонности, которые все время пытались вылезти наружу.

Гермиона усмехнулась этой мысли.

Подчинение своего юного «я», когда его воля была на самом пике, было действительно сложнейшей задачей из существующих. Было бы чудом оказаться хоть на минуту под его пытками, без возможности дотронуться до крестража, не владея на высоком уровне окклюменцией, и суметь удержать от уничтожения свои ментальные стены, сдерживающие сознание ее молодого альтер-эго.

В любом случае, после мимолетной встречи с Томом она поняла одно: если бы она появилась в этом году с намерением искупить его грехи, то оказалась бы крайне разочарована — он уже был полностью в курсе всех злых дел, которые ему предстояли. Мерлин, как же ей повезло, что она не отправилась в прошлое с этой идеей.

— Ты только сегодня познакомилась с этим мальчиком? — спросила Рут, возвращая Гермиону в реальность, и выглядя при этом отчасти любопытной и отчасти готовой броситься ей на защиту.

— Да, — Гермиона взглянула на нее краем глаза, — когда бы я еще успела?

Рут нахмурилась и покачала головой, поняв всю глупость своего вопроса, прежде чем поднять руки и потереть виски.

— Я… не знаю. Извини, это было глупо. Вы двое просто казались такими… близкими для людей, которые только-только познакомились.

Гермиона пожала плечами.

— Он мне напомнил моего старого знакомого.

Рут нахмурилась и пристальней вгляделась в Гермиону.

— Персефона, — нерешительно начала Рут, — я знаю, что тебе нелегко, несмотря на все эти перемены, но…

Гермиона непонимающе посмотрела на тетю, которая какое-то время запиналась в неоднократных попытках подобрать слова, к тому, черт возьми, что она хотела сказать дальше. Это было примерно на пятом или шестом напряженном-опасающемся-любящем лице, когда та окончательно утомилась.

— Да, тетя Рути? — подтолкнула она.

— Спасибо, — внезапно выпалила Рут. Округлив глаза, она покраснела перед тем, как покачать головой и захватить Персефону в крепкие, удушающие объятия, — за то, что погуляла со мной сегодня. Я не представляю, как это все тяжело для тебя, дитя, ты совсем не знаешь меня, только то, что я сестра твоей мамы, но я позабочусь о тебе. Я обещаю, хорошо?

Гермиона благодарила судьбу за то, что Рут не видела ее лица, пока баюкала ее на груди. Она приподняла руки, чтобы тоже обнять свою «тетушку», но с каждым пройденным сантиметром все больше колебалась… она довольно долго добровольно не касалась другого человека чем-то, кроме злобы, и, честно говоря, это было просто странно. Гермиона стиснула зубы, втянула воздух и все-таки обняла Рут, которая тут же взъерошила ее волосы прерывистым вздохом.

— Хорошо.

Неужели эта женщина плакала?

Плакала.

Конечно, она же потеряла свою поддельную сестру в каком-то ужасном поддельном несчастном случае.

Гермиона неловко очерчивала кривые овалы на спине Рути, а та неуклюже плакала. Когда показалось, что рыдания зазвучали громче, Гермиона догадалась согнуть пальцы и перейти от поглаживаний к слабому царапанью, часто используемому ей для успокоения Живоглота. Рыдания стихли, Рут сжала ее чуть крепче и шмыгнула носом.

Отлично. Мои заклинания превратили ее в незамужнюю постаревшую деву-кошатницу. Просто превосходно.

Апрель 1943.

Гермиона сидела во внутреннем дворике «Кондитерской Рут» (помимо старой кошатницы, она решила опробовать себя и на предпринимательском поприще), и с наслаждением смакуя забавный маленький круассан с апельсиновым джемом, когда Рути вылетела из здания, размахивая письмом.

— Пришло! Пришло, о Мерлин, это случилось! О Персефона, они тебя приняли!

Рука с вилкой замерла на полпути ко рту, и Гермиона вопросительно посмотрела на Рут.

— Куда приняли? Что пришло?

— Твое письмо! — Рут распахнула глаза, как будто та была абсолютно чокнутой, — твое письмо из Хогвартса! — когда в глазах Гермионы не отразилось ничего, кроме пустоты, Рут ахнула, — ты никогда не слышала о Хогвартсе?

Гермиона спрятала свое веселье за очередным кусочком круассана.

—Хог… Что?

Рут выглядела так, будто сейчас упадет в обморок. Она медленно подошла к столу и тяжело плюхнулась в кресло напротив Гермионы, обхватив ее руки своими — прямо с вилкой.

— Ох, дитя, Хогвартс! Это самая потрясающая волшебная школа. Каждая семья, в которой родились крохотная ведьма или маленький волшебник надеется, что их примут, когда придет время… и, Персефона, они тебя приняли! Наверняка у тебя было что-то похожее в твоей Америке!

— Конечно. Фактически я училась в нескольких школах. — Гермиона склонила голову к плечу.

— Значит, ты знаешь, о чем речь! О, это так захватывающе, правда? — ее эмоции били фонтаном, пока Рут восторженно сжимала руки Гермионы.

— Тетя Рути, — та одарила ее сентиментальной улыбкой, — как они «приняли» меня, если я не подавала заявку на обучение?

— Ой, — Рут смущенно потупила взгляд и сосредоточила его на их сомкнутых ладонях, — я послала письмо утром, сразу после твоего приезда.

— Что же вас подтолкнуло отправить его? — Гермиона усмехнулась, всматриваясь в ее лицо, чтобы оценить реакцию на свой вопрос.

Глаза Рут сверкнули, а зрачки странно расширились, когда она ответила.

— Я… не знаю. Я просто очень захотела сделать это для тебя. Такая молодая девушка, как ты, не должна сутки напролет сидеть в одной клетке со старой кошёлкой. Все-таки тебе надо как минимум еще пару лет отучиться, — остановившись на этих словах, серебристое мерцание в ее глазах исчезло, и она снова посмотрела на Гермиону, просияв своей веселой улыбкой, — ты влюбишься в это место! Мы с твоей мамой учились там, и это было просто замечательно!

— Несомненно, — наконец Гермиона высвободила свои руки от цепкой хватки тети и вернулась к выпечке, более чем удовлетворенная властью, которой обладала над ней ее магия, — когда я должна приступить?

— На следующей неделе, милая!

— На следующая неделе?! — Гермиона округлила глаза, изображая наигранное удивление.

— Да! Они сделали исключение ввиду твоего положения и пригласили тебя на оставшуюся часть семестра, чтобы ты немного привыкла, — Рути нахмурилась, подумав о чем-то, — технически ты попадаешь на конец пятого курса… Интересно, заставят ли тебя сдавать наш С.О.В… это было бы не очень справедливо, хотя… — она снова просияла так резко, что у Гермионы чуть не случился припадок от такой спонтанной смены эмоций, — о, но не волнуйся! Все будет хорошо! Мы отправимся обратно в Косой Переулок и купим тебе все, что нужно. Они прикрепили полный список требуемого, и, пока ты живешь под моей крышей, у тебя будет полный доступ к семейным кладовым для любых твоих нужд. Если ты такая же способная, как Эви, а я уверена, что ты просто выдающаяся ведьма, то ты пройдешь эти тесты с триумфом!

Гермиона искренне улыбнулась, хотя и не из-за причин, о которых подумала Рут, и потянулась, чтобы погладить ее волосы.

— Это звучит прекрасно, тетя Рути, это просто прекрасно.

Рут широко и лучезарно улыбнулась, не в состоянии скрыть странное удовлетворение, пульсирующее в каждой клеточке ее тела.

* * *

Абраксас и Мальсибер играли в взрывающиеся карты, в то время как Лестрейндж просто бездельничал на своем месте в купе. Том предпочел сесть через проход, откуда он все еще мог внимательно следить за своими приспешниками-идиотами, а также имел возможность заниматься делами. Кипы книг полностью загромоздили его стол, одна поверх другой, перекрывая нижние, и все поголовно были раскрыты на темах о перенесении волшебных потоков, зачаровании неодушевленных предметов, а также о сроке хранения магии при связывании объектов с чарами.

Прозвучал громкий, резкий гудок, заставивший всех студентов подняться со своих мест. Том тяжело вздохнул и начал последовательно закрывать каждую книгу.

— Пойдемте, пора переодеваться в школьную форму, надо успеть до прибытия.

Мальсибер собрал карты и торжественно провозгласил себя победителем этого раунда в связи с обстоятельствами — к великому недовольству Малфоя. Довольно осклабившись, он облачился в свою мантию со значком префекта. Абраксас нахмурился, но сделал то же самое. Собрав вещи, одев мантии и взяв палочки, все трое вышли в коридор и направились в следующие вагоны вместе с горсткой других префектов, проверяя кабинки и объявляя каждой группе учеников, что пора переодеваться в школьную форму.

Почти закончив проверку, Абраксас направился к очередному купе. Ему уже пришлось разрушить идиллию нескольких обжимающихся парочек суровой угрозой вычета баллов.

Все еще раздражаясь от нахального несоблюдения регламента в предыдущем отсеке, Абраксас резко дернул дверь последнего купе и привычно начал вещать о смене одежды, но тут же смолк на полуслове.

Миниатюрная девушка сидела к нему спиной, форменное платье-сарафан полностью скрывало бедра и округлые ягодицы, опускаясь на предписанную школьными правилами длину. Тонкая полоска загорелой кожи выглядывала из-под подола лишь на несколько сантиметров, прежде чем снова спрятаться, и его взгляд спустился ниже, на белоснежные гольфы на острых коленках, плотно обтягивающие длинные, идеально пропорциональные ноги. Она поправила воротник своей тщательно выглаженной рубашки, когда, наконец, повернулась.

— Я могу вам помочь? — спросила она строго, приглаживая руками переднюю часть своего серого платья, еще более аккуратно распределяя ткань. Взгляд карих глаз блуждал по Абракасу, стоящему в дверном проеме, пока его собственный — льдисто-серый — изучал ее фигуру. Она рассматривала его бледную кожу, пронзительные глаза и светлые тонкие волосы, а потом вздохнула про себя.

Что ж, он более красив, чем я предполагала.

Абраксас проследил взглядом за движением ее руки, наблюдая, как она скользит вниз по небольшой выпуклости груди, вдоль ее узкой талии и плоского живота, задевает бедро и затем медленно поднимается вверх, чтобы расправить свободно струящуюся, непокорную гриву кудрявых волос, образующую резкий контраст этой дикой свободы со строгостью надетой на ней одежды. Он так отвлекся на эти насыщенные золотисто-каштановые пряди, взлетавшие при движении, сворачивавшиеся в сумасшедшие завитки и образовавшие безумный ореол кудряшек вокруг ее лица, что полностью упустил заданный вопрос.

Девушка приподняла бровь и тихо кашлянула, наблюдая, как в его стеклянный взгляд возвращалась ясность, и он, наконец, полностью сосредоточился на ее лице.

— Я могу тебе чем-то помочь? — повторила она.

Абраксас пару раз раскрыл рот, прежде чем наконец промямлить:

— А-э-э… мантия, — она наклонила голову в сторону, моргнула, потом посмотрела на себя, потом снова на него. — Правильно. Смена. Твоя. Сейчас.

— Ты в порядке? Ты немного… — она показала рукой на свое лицо, — покраснел. Может, присядешь на минутку?

Он кашлянул и понурил голову.

— Нет, э-э… просто. Просто делаю обход. Чтобы убедиться, что все услышали предупреждение… о смене формы, — Абраксас наконец-то смог изобразить улыбку, — поторопись.

Она ослепительно улыбнулась в ответ, встав, чтобы пройти пару шагов до дверного проема и потянуться к его мантии, а затем провести рукой по блестящему значку. Мышцы на его груди напряглись, и она заметила, что он резко задержал дыхание.

— Интересно… — ее лицо склонилось ещё ближе, осматривая гравировку на значке, — пре-фект, — старательно прочитала она и спросила, — ты кто-то вроде старосты для школы?

Ему потребовалось мгновение, чтобы понять, что она задала еще один вопрос. Он открыл рот и запнулся, когда почувствовал, как ее пальцы потерли оправу, время от времени задевая ткань его мантии и невесомо очерчивая окружность вокруг его значка.

— П-пр-авильно. Что-то типа этого.

Когда он снова взял себя в руки, — примерно в то же время, когда она перестала тереть его значок и освободила еще немного пространства между ним и жаром ее хрупкого тела, — он ошалело вгляделся в ее взгляд. Казалось, что-то кружилось в водовороте этих карих омутов, не мигая смотревших на него сейчас, и ему было все труднее отвести от него свой собственный взгляд.

— Я не помню, чтобы видел тебя в коридорах школы. Ты перевелась откуда-то?

Она выпрямилась и кивнула с еще одной улыбкой.

— Да, странно, не так ли? Прямо посередине последнего семестра, — она вздохнула и втянула в себя уголок нижней губы, с лёгким беспокойством покусывая ту, пока говорила, — надеюсь, это будет не слишком страшно. Мне всегда нехорошо, когда дело доходит до встречи с новыми людьми, и я не думала, что перееду сюда, и это… — она сделала глубокий вдох, словно успокаивала себя, будто была сильно взволнована, — ну, это все просто очень отличается от школы, в которой я училась раньше.

Абраксас неотрывно смотрел, как нижняя губа освободилась от захвата зубов, мерцая влажностью, на то, как она говорила, хмурясь и как медленно выдыхала воздух — ох, у нее просто идеальные губы, которые прекрасно дополняют эти идеальные ноги, — он сглотнул и опять сосредоточился на ее лице.

— Шармбатон? — он рискнул отгадать.

Девушка рассмеялась, и купе заполнили звуки ее смеха, похожего на приятный перезвон маленьких колокольчиков. Она положила свою хрупкую руку на его рукав, всего на секунду, прежде чем вернулась к окну, чтобы переодеться. Он словно вакуумом, неосознанно был втянут внутрь, перешагнув порог и приблизившись к ней, достаточно, чтобы считать себя стоящим «в» купе, но оставив дверь открытой, чтобы не заострять внимания на умышленности своих действий. Она закуталась в свою мантию с вышитым гербом Хогвартса на груди, доходившую ей до щиколоток и начала застегивать пуговицы.

— Я приму это за комплимент. Даже я слышала об этой школе… нет, я переехала сюда всего неделю назад из-за рубежа, точнее из Америки.

— Ты американка? — удивленно выпалил Абраксас и его челюсть чуть не ударилась о пол, прежде чем он вернул себе самообладание.

Он не знал, следовало ли ему разочароваться или наоборот обрадоваться услышанному, но в попытках принять решение, увидел, как она замерла на одной из пуговиц и снова посмотрела ему в глаза. По коже пробежали мурашки, а внутренности совершили кульбит при мысли о том, что он оскорбил ее. Она сжала полы своей мантии, невольно собирав их в складки и позволив ему на мгновение увидеть проблеск крошечной полоски нагой кожи на бедре, и он понял, что не сможет разочароваться в ней даже под дулом пистолета.

Он попытался неуклюже оправдаться.

— Я… я имел в виду, что твой акцент безупречен, я бы никогда не догадался!

Она издала непонятный звук, что-то между смешком и фырканьем от такого бестактного комплимента и витиевато объяснила:

— Я родилась здесь. Как моя мама и папа, но мы переехали, когда я была совсем маленькой. Я ничего не помню о том времени, но… возникли некоторые обстоятельства, и если говорить коротко, то теперь я здесь, — она показала на себя с дерзкой улыбкой, — как там говорится? «Можно вывезти девушку из Англии, а вот Англию из девушки — никогда».

Во рту пересохло, когда его взгляд снова проследил за ее движением.

— Блестяще, — пробормотал Абраксас.

— Эй, Малфой! Поторопись! Прибытие ровно в пять!

Абраксас дёрнулся от звука своего имени, отступив в узкий проход между купе. Он сердито посмотрел направо, поймав взглядом Мальсибера, махавшего ему с другого конца вагона, и взволнованно выдохнул. Отправив извиняющийся взгляд странной новенькой, он, наконец-то, смог блеснуть фирменной ухмылкой Малфоя.

— Извини, долг зовет, понимаешь? — он мимоходом провел пальцами по значку, который раньше ласкала ее рука, и по чистому совпадению на него опустился луч солнца, заставив засиять его светлые волосы больше, чем обычно, — мы еще встретимся позже, я же префект — типа староста — и все такое. Если у тебя будут какие-то неприятности или нужна будет помощь в поиске нужного коридора…

— Я найду тебя, — промурлыкала она, и ее учтивая улыбка стала постепенно превращаться в широкую, скривившую губы, ухмылку.

— Ага…

— АБРАКСАС! Шевелись уже! ПРИ-БЫ-ТИЕ! Том будет в ярости, если ты выставишь Слизерин в плохом свете!

Последняя фраза, казалось, вытолкнула его из оцепенения, и, снова извинившись, он закрыл дверь и побежал в направлении вагона для старост и префектов.

Когда стало ясно, что Абраксас ушел и не вернется, Гермиона достала свою палочку из крепления в складках мантии и наколдовала Конфундус на выдвижную дверь купе. Как только ее временные охранные чары были обновлены, она откинулась назад, чтобы вытащить издание текущего десятилетия «Хогвартс: История» и скоротать время до прибытия за легким чтением.

* * *

Гермиона сидела в неудобном кресле напротив директора Армандо Диппета, делая все возможное, чтобы не заснуть под баюканье его монотонной речи. Ввиду достаточно непривычного зачисления он пригласил студентку на ужин в свой кабинет, чтобы пробежаться с ней по основным особенностям и правилам его школы при поступлении на второй семестр пятого курса. Разумеется, все было тщательно спланировано с ее стороны, а Диппет явно был менее сведущ в методах магического вероломства, чем его преемник, поэтому было не сложно обмануть этого очаровательного простофилю.

— Итак, мисс Каллаган, — Гермиона зажмурилась на мгновение, прогоняя сон и более сосредоточенно посмотрела на директора, — у вас остались какие-нибудь вопросы?

Не запомнив ни слова из его долгой речи, она покачала головой.

— Нет, директор. Все это… не требует пояснений. Я вас прекрасно поняла.

— Изумительно! — он хлопнул в ладоши и оживленно оттолкнулся от своего кресла. — Тогда у нас остается только одна нерешенная задача, прежде чем я вас отпущу, — директор тепло улыбнулся, увидев любопытство на ее лице, — сортировка, конечно!

— О, разумеется, распределение на факультеты, — любезно подтвердила Гермиона, как будто просто забыла об этом.

Она следила за тем, как он подошёл к одному из антикварных шкафов и достал из него поношенную Сортировочную Шляпу. Гермиона подметила, что та выглядит так же, как и в ее воспоминании, в мыслях всплыло ощущение того, как она шлепнулась на ее голову в первый год обучения. Что ж, сейчас будет интересно. Она размышляла, известны ли шляпе события, которые были известны Гермионе сейчас… интересно, как же этот сморщенный старый колпак оценит ее принадлежность на этот раз.

Темно-коричневая шляпа опустилась на лоб и брови, вплоть до носа, окутывая взгляд привычной темнотой.

— Персефона Каллаган. Я никогда не слышала о тебе… тебя не было в списке зачисленных.

В голове раздался знакомый тон. Приветствие удивило ее, и Гермиона ответила единственным способом, которым могла — мысленно:

— Я перевелась, госпожа Шляпа, я не могла быть в….

— Нет, нет, нет. Дело совсем не в этом. Тебе здесь вообще не место, разве не так?  — Гермиона стиснула зубы, не зная, что и сказать. — Нет. Ты чужая. Ты что-то задумала, «мисс Каллаган», что-то очень… запутанное.

— Я вообще не понимаю, о чем вы говорите! Мне нужно отдохнуть с дороги, прошу вас, давайте перейдём непосредственно к распределению… Я буду очень признательна, — поспешно возразила Гермиона этой проклятой «все-о-тебе-знаю» Шляпе.

Шляпа похихикала и что-то пропела ей в уши, потом вздохнула.

— Ну, ты хитрюга, это точно… хотя врунишка ты все равно посредственная. Все же фальшь и хитрость — вполне оправдывающая себя тактика. Слизерин подойдет тебе как нельзя лучше. Но впереди темные времена… слишком опасные, слишком опасные для магглорожденных…

Гермиона напряглась, слегка ошарашенная от способности Шляпы раскусить ее, видеть ее насквозь, вопреки тому, как легко она обдурила всех этих несомненно талантливых ведьм и волшебников. В основном, во всех источниках говорилось о магии и восприимчивости Сортировочной Шляпы, но ни капельки из этого не было по-настоящему полезно. И что в итоге? Во всей операции проклятая Шляпа оказалась той самой пресловутой темной лошадкой.

— Что ты знаешь? — прошипела она, скорее требуя, чем спрашивая.

Колпак снова засмеялся.

— Все и ничего, мисс Каллаган, — Гермиона с тревогой наморщила лоб, — ну, тогда все решено…

— КОГТЕВРАН! — прокричала Сортировочная Шляпа, слегка подпрыгнув на ее голове.

Директор Диппет похлопал в ладоши и сорвал шляпу с ее головы, чтобы вернуть на полку. Гермиона прищурилась и несколько раз моргнула, привыкая к яркому свету в кабинете.

Когтевран, с горечью подумала Гермиона, скорее всего это тот факультет, в котором я должна была быть с первых дней обучения. Возможно, будучи здесь изначально, я бы не встретила этих проклятых мальчишек, и не стала бы рабыней в будущем. Она нахмурилась. Или я бы просто умерла намного, намного раньше, потому что у Гарри было бы меньше подсказок. Гермиона проигнорировала тупую боль от угрызений совести, сжимающую сердце при мысли о прошлом… или будущем, и сосредоточилась на нынешней задаче.

— Блестяще! Я знал — знал — с тех самых пор, как получил ваш табель успеваемости, мисс Каллаган. Просто нет других мест, куда вы вписались бы лучше, чем Когтевран. Это просто восхитительно! — директор продолжал поток восхвалений, взяв палочку и взмахнув ей напротив ее мантии. Слева на груди появился гордо вышитый герб. — Ну же, я так задержал вас и наверняка утомил своими разговорами, мы в любом случае еще увидимся позже в башне…

— Башня, сэр? — небрежно спросила Гермиона, поправляя свою мантию и затягивая туже бронзово-синий галстук на шее. Она вышла за директором из кабинета, стряхивая пушинки со своей юбки и убедительно притворяясь заинтересованной в болтовне этого чудака.

— Ох да, дитя. Надеюсь, ты готова к небольшой прогулке. Башня Когтевран — одна из самых высоких во всей школе. У нее прекрасный вид на озеро и Запретный лес… — он повернулся, чтобы строго посмотреть на нее, — в который, если я не упомянул раньше…

— Запрещено входить, — закончила она так вежливо, как могла, — кажется, вы упомянули об этом, сэр, один раз.

Или пятьдесят раз. Господи, воскреси Мерлина!

* * *

Пир в честь окончания пасхальных каникул сменился первым днем занятий, полных шума и суеты. Зал привычно окунулся в громкий гвалт и смех десятка голосов, и, как водится, некогда веселая банда единомышленников Тома вернулась за свой стол.

Мерлин, как я буду рад, когда мне больше не придется тратить перерывы между занятиями за посиделками с этими идиотами. С другой стороны, это всяко лучше, чем приют. Том перевернул очередную страницу книги, пытаясь за чтением игнорировать тупорылую болтовню вокруг себя.

Напротив него сидели Розье и Малфой, спорившие о квиддиче и других совершенно неинтересных вещах, слева Нотт и Мальсибер, как обычно, обсуждавшие девушек, справа сидел Лестрейндж, тупо набивавший свою утробу едой, по-видимому, едва вспоминая, что ему так же требовался кислород для выживания, а не только горы картошки в его тарелке. Том вздохнул, еле сдерживаясь, чтобы не закатить глаза, но вместо этого отпил сок из своего кубка и вернулся к исследованиям.

Он с радостью отвлекся от чуши, которую пороли его сокурсники, позволяя себе погрузиться в простые радости зубрежки отрывков из книг, благодаря которым он направит последнюю серию заклятий в свой дневник и вдохнет в него частицу разума. Просто чудо, что во «Флориш и Блотц» была копия нужной ему книги, завершающая сбор информации.

Его концентрация на мгновение притупилась при воспоминании о той неприятной стычке со столь же неприятной девицей, и он усмехнулся над своей книгой. Базовый уровень манер современных подростков видимо сильно опустился без его внимания. Побывав в присутствии этой девушки — этой девчонки — всего десять минут, он получил оскорбление как минимум несколько раз.

Действительно, неужели никто больше не информирует женщин об их месте в иерархии этого мира?

Пустые беседы Нотта и Мальсибера внезапно прекратились. Эта риторика до бесконечности вокруг той или иной ведьмы стала обычным явлением и постоянным спутником каждого разговора, превращаясь для всех в белый шум. Случилась вещь, о которой даже не догадываешься, пока вдруг не приходит понимание. Отсутствие болтовни было настолько непривычно, что даже Лестрейндж перестал возиться со своей едой и поднял хмурый взгляд на парней — это было тем, что и привлекло внимание Тома.

Рофелиус Лестрейндж прищурился, когда понял, что эти двое не перестали трещать, а просто понизили голос до еле слышимых интонаций, перешептываясь и указывая в сторону преподавательского стола, как две возбужденные девочки.

— Ау! — рявкнул Рофелиус. — Хэй, вы двое! На что бы вы там не пялились, неженки, прекращайте! Не хватало еще, чтобы Дамблдор увидел, как вы тыкаете в его сторону и щебечете, нам не нужно его чертово внимание. У меня нет желания получать взыскание или снятие баллов, даже не услышав первый звонок.

— Нет правила, запрещающего смотреть и указывать туда, приятель. Ничего страшного не случится, даже если нас заметят, — парировал Нотт.

Лестрейндж, гораздо крупнее их вместе взятых, угрожающе усмехнулся и начал подниматься со своего места с явным намерением физической расправы, когда Том, умирающий со скуки от этого цирка, остановил его.

— Оставайся на месте, Рофелиус. Я осмелюсь предположить, что, протащив Нотта лицом по тарелкам, ты привлечешь гораздо больше внимания, чем эти барышни, хихикающие о каких-то своих секретиках.

Нахмурившись, слишком крупный для своих лет Рофелиус подарил Нотту последнюю презрительную насмешку, прежде чем рухнуть на свое место и вернуться к зверскому поглощению пищи.

Том успешно замаскировал свое собственное отвращение от Лестрейнджа, монотонно забрасывавшего еду в рот, и вернулся к своей книге, надеясь запомнить хоть что-то перед длинным походом на зелья.

Сплетники более алчно зашушукались, и их странная назойливая манера диалога зазвучала в тихом, но крайне досадном жужжании, которое, наконец, вывело его из себя.

— Ради Салазара, о чем вы тут тарахтите? — огрызнулся Том.

Его тон был неожиданно громким — во всяком случае для Тома, заставивший всю компанию замолчать и выпрямить спины. Двое из них решительно побледнели, а остальные забавно вытянулись, старательно уводя взгляды в сторону в надежде, что он обращался не к ним.

Взгляд Тарквина Нотта опять переместился на преподавательский стол, затем так же быстро вернулся к собеседникам. Его рот открылся и закрылся пару раз, прежде чем Том, наконец, услышал звук его голоса, пробормотавшего что-то невнятное. Нотт вздрогнул — Риддл ненавидел, когда люди бормотали.

— Ну-ка повтори, — Том сузил глаза.

Это было сказано достаточно вежливо, но Нотт знал, что это лишь видимость. Он согнулся без чьего-либо приказа, съёжившись на своём месте в попытке избежать еще большего внимания к своей персоне. Нотт не сводил глаз с пространства на столе перед ним и прочистил горло, прежде чем снова сказать.

— Девушка. Мы говорили о-о деву-ушке, Том.

— О девушке? — Том приподнял свою тёмную бровь без тени изумления. — Эти ваши с Мальсибером отвратительные перешептывания по-прежнему о девчонках?

— Об одной девчонке… Мой Лорд, — Нотт добавил формальное обращение в попытке получить хоть небольшую компенсацию за осечку, вызвавшую раздражение Риддла. Слизеринцы должны были сохранить настоящий титул волшебника в секрете как можно дольше. Но, пока рядом с ними никого не было и никто не мог этого расслышать, Нотт надеялся, что Том потешит свое самолюбие и сделает выговор менее суровым.

Том пробежался глазами по Тарквину Нотту и тому, как тот забавно съежился от его взгляда. Если бы он был собакой, то наверняка его хвост был бы крепко поджат и спрятан между ног, не давая тому сходить под себя. Мерлин, он бы наверняка валялся перед ним, барахтаясь в луже собственной мочи, моля о прощении. Последняя мысль заставила его поморщить нос.

Забавно, подумал Том, наконец, захлопывая книгу, которую он читал все это время. Болван раздражает меня за завтраком, и от этого так паникует, что даже заикается.

Легкая ухмылка скривила уголок его рта.

Это еще не то общество, но…

— Девчонка? — медленно повторил он после продолжительной паузы. В ответ слизеринцы еще больше заерзали на скамейке. Том раздосадованно вздохнул и переспросил: 

— Какая девчонка? Какой из этих тупых ведьм ты так увлечен сейчас? Какой из них…

— Том! О, Том! Вот ты где, мой мальчик! Мне бы хотелось, чтобы ты кое с кем познакомился.

Том замолчал, до хруста скрипнув челюстью, язык плотно прижался к небу и задней поверхности зубов — он также ненавидел быть прерванным. Сделав медленный вдох и выдох, он повернулся на скамейке, чтобы поприветствовать декана своего факультета, его выражение «образцового студента» вернулось на место и тут же грохнулось на пол.

Дородный профессор Слизнорт летел к их столу, его рука зависла в воздухе за спиной миниатюрной студентки, сопровождая ее на протяжении всего пути. Макушкой она едва доходила до подбородка преподавателя, и ее маленькая фигурка была облачена в полный комплект школьной формы: белоснежная идеально выглаженная рубашка, длинное серое плиссированное платье-сарафан с эмблемой Когтеврана, туго завязанный галстук-удавка в цветах своего факультета, у нее даже были вычищенные до глянцевого блеска, самые форменные и самые подходящие к правилам туфли, которые он когда-либо видел… все было четко подогнано по фигуре и соответствовало безупречно подобающему виду, который он никогда не думал увидеть на здешних студентах.

И все это было надето на этой девушке, на этой Персефоне.

Том в очередной раз скрыл свою реакцию, прежде чем они подошли слишком близко.

Конечно, эта отвратительная сучка тут. Почему бы нет? Я нигде никогда не видел ее до этой недели, так что ее присутствие здесь вполне объяснимо.

Том встал со своего места, когда подошла Персефона, заработав одобрительный кивок со стороны профессора.

— Том, — оживленно начал Слизнорт, — это Персефона Каллаган! Мисс Каллаган, это Том Риддл, тот юноша, о котором я упоминал.

Том начал протягивать руку девушке, пока не увидел, что та все еще смотрит на окружающие стены и волшебный потолок над головой. Глаз дернулся от вида такого легкомысленного поведения. Прочистив горло, он попробовал снова:

— Мисс Каллаган, очень приятно, — ровный тон его голоса ничего не выражал для подслушивающих, кроме удовлетворения от встречи, — как неожиданно встретить тебя вновь.

Персефона внезапно, резко, но все равно совершенно наивно обратила на него свое внимание. Взгляд блуждал по его лицу с плохо завуалированным безразличием, и она вежливо спросила, подарив ему очевидно снисходительную улыбку:

— Мы встречались раньше?

Если бы он был кем-то другим, несомненно, его бы сразила наповал эта безупречная улыбка. О, да… она выглядела милой, или безмятежной, или приятной на вид — для любого, но не для него — ни одно из этих описаний ему не подходило, только для него она сделала это снова.

Она повторила то же самое, что сделала в Косом Переулке, когда все ее поведение мгновенно переменилось от наглой маленькой шлюшки до приятной девушки с милой, прелестной улыбкой, заставляющей сиять каждый сантиметр ее личика — за исключением глаз. Пока ее образ выглядел довольным, и благодушным, и сиявшим несовершеннолетней наивностью, ее взгляд оставался невозмутимым, мрачным и холодным, будто имел полную осведомленность обо всем происходящем вокруг.

Том поймал этот холодный, мрачный взгляд, когда взял одну из ее ладоней и подошел навстречу, галантно поклонившись перед девушкой. Он наблюдал за этим взглядом достаточно долго, чтобы увидеть, как темнота в зрачках начала стекать в глубокие карие омуты ее радужной оболочки, постепенно возвращаясь в первоначальное состояние, прежде чем снова закружиться в вихре.

— Нет, конечно, нет. Наверное, я ошибся. Мне очень приятно… — он сделал паузу, увидев, что оттенок ее глаз снова слегка изменился, — познакомиться, мисс Каллаган.

Улыбка Персефоны стала ещё шире.

Вот оно снова.

Пиранья, — подумал он, — пиранья перед кормежкой. Неподвижная, тихая и устрашающая, прекрасно осознающая происходящее вокруг, но при этом ровным счетом не показывающая, что действительно смотрит или слушает.

— Нет-нет, мистер Риддл, приятно наконец познакомиться с тобой.

— Наконец?

По одной ей известной причине девушка выглядела еще более довольной, чем вызвала жгучее желание нахмуриться вопреки его непроницаемому выражению.

— О да, — ответила она, просияв и тепло взглянув на Слизнорта, — как упомянул профессор, он уже много чего рассказал о тебе. Так что, смею предположить, что уже прекрасно знаю тебя.

От последних слов он, наконец, нахмурился, хотя кратковременно и едва заметно для кого-либо, кроме той, кому это предназначалось. Том посмотрел на профессора, выражая лишь самодовольную усмешку.

— Надеюсь, только хорошее?

Профессор Слизнорт искренне рассмеялся и хлопнул его по спине.

— Безусловно, только хорошее! Мисс Каллаган будет учиться с нами в Хогвартсе до летних каникул, чтобы немного привыкнуть к местному укладу жизни и без проблем закончить последние два курса, необходимые для получения диплома! Как волнительно! Она была лучшей ученицей в предыдущей школе в соответствии с табелем успеваемости, и, естественно, я упомянул тебя! — Слизнорт наклонился к нему с заговорщической усмешкой: — Если бы она училась с нами с самого начала, мой мальчик, она бы составила тебе здоровую конкуренцию за твой статус.

— У меня в запасе еще два года, так что все вполне может измениться, профессор, — добродушно вставила Персефона, и Слизнорт рассмеялся ее упорству и наглости.

Пристальный взгляд Тома сузился с той же скоростью, с которой расширилась его натянутая улыбка.

— А знаешь, я рад, что ты решила назвать Хогвартс своим домом на ближайшие пару лет. Мне не хватает слов, чтобы передать, как приятно для разнообразия найти кого-то, хоть отдаленно способного догнать меня, — его внимание переключилось на своих последователей, которые крайне плохо скрывали свой явный интерес к их беседе… после этого все нашли что-то ужасно интригующее в своей каше.

— Замечательно! Вот это мой мальчик! — Слизнорт просиял и почему-то полностью проигнорировал последнее ехидное замечание. — Всегда приветствую новых учеников, даже если их ситуация немного… необычна.

— Я стараюсь, сэр.

— И тебе это удается! Вот почему, мой дорогой мальчик, этим прекрасным утром ты сможешь помочь мисс Каллаган.

Том перевел взгляд на Персефону, уверенный, что ее внимание снова будет блуждать по сторонам, и почти удивился, обнаружив, что та пристально смотрит на него, с лукавым видом наклонив голову к плечу.

— Конечно, профессор. Чем я могу помочь?

— Что ж, внезапность приезда мисс Каллаган поставила под угрозу ее присутствие на занятиях.

— Разве она не должна посещать уроки со студентами своего факультета и курса? Простите, я не понимаю, профессор, — Том поморщился, чувствуя, что прекрасно понимает, что услышит следом.

— Все в порядке, мой мальчик. Ответ на твой вопрос, конечно, и да, и нет, — под пытливым взглядом Тома, профессор Слизнорт сцепил пальцы по краям лацканов и перекатился с носков на пятки. — Как я уже сказал, у нее немного необычная ситуация. На вашем курсе многие аудитории переполнены — я уверен, что ты знаешь об этом — и там, где она может, мисс Каллаган, конечно, будет присутствовать с Когтевран. Но есть пара предметов, на которых присутствует гораздо больше желающих, чем на самом деле могут вместить аудитории, не теряя при этом эффективности процесса обучения. Несомненно, из лучших побуждений, мы — комитет по планированию — подумали, что будет лучше, если она будет присутствовать на этих уроках в группах с самой низкой посещаемостью, чтобы она смогла получить истинное удовольствие от пребывания в Хогвартсе. У нас будет достаточно времени для исправления этой неприятности в последующие годы, но сейчас это временное, но срочное решение проблемы вполне подойдет!

Том молчал несколько секунд, переваривая эту информацию. Слизнорт все время ссылался на «необычную ситуацию», и каждый раз от этого словосочетания волосы на затылке Тома вставали дыбом — если бы он еще больше сузил глаза, то они бы закрылись.

— Простите мои бесконечные вопросы, профессор, но чем именно я могу… «помочь»?

— О, прости, Том. Я был бы признателен, если ты присмотришь за мисс Каллаган сегодня на Зельях и Защите от Темных Искусств. Например, проводишь ее до подземелий, станешь напарником на занятиях, если потребуется. Расписание остальных занятий для нее останется прежним, однако именно эти аудитории по ее потоку уже переполнены. Это своего рода недосмотр с нашей стороны, — Слизнорт добавил последнюю деталь более застенчиво.

Том закусил щеку изнутри и старательно отводил взгляд от Персефоны, которая, как он чувствовал, неотрывно следила за его реакцией.

Конечно, он подтвердил свои прежние мысли, блядь, конечно. Два гребаных урока, которые меньше всего нуждаются в ее присутствии, я буду торчать, нянчась с этой грубой, высокомерной, стервозной…

— Профессор, я уверена, что прекрасно смогу найти дорогу самостоятельно.

Осторожный и кроткий голос Персефоны прорезался сквозь поток его растущей ярости. Том был уверен, что еще немного, и взорвется.

— Глупости, детка!

— Нет, все в порядке — я в порядке, — она переместила взгляд обратно к кипевшему от злости Тому, хотя, если не вглядываться, то можно было бы легко пропустить эти незначительные проявления чувств от возникшей ситуации, — я бы не хотела становиться обузой и беспокоить тебя по пустякам, Риддл. Это отнюдь не то, ради чего я приехала в Хогвартс. Пожалуйста, не чувствуй себя обязанным, я найду аудитории самостоятельно.

— Глупости! — повторил Слизнорт, неуверенно улыбнувшись.

— Конечно, глупости, — внезапно подтвердил Том с решительной ноткой в голосе, по-видимому, озадачившей девушку. Он убедился, что та смотрит на него этим своим странным взглядом, и вернул ей свой собственный, прежде чем продолжил: — Не смеши меня, Каллаган. Профессор был совершенно прав, когда решил поручить тебя мне. Я буду рад помочь тебе во время твоего пребывания в школе. И вряд ли ты найдешь более внимательного гида и всестороннего напарника, чем я. Да и мне было бы тяжело оставить тебя кому-то менее способному.

Выражение профессора Слизнорта вернулось к «лучезарному сиянию».

— Отлично, Том! Я знал, что могу положиться на тебя. Что ж, мне нужно подготовиться к утренним занятиям. Постарайся, чтобы вы добрались до них целыми и невредимыми, хорошо?

— Конечно, профессор, вы можете мне полностью доверять.

— Великолепно! — Слизнорт сверкнул удовлетворенной улыбкой и кивнул каждому из них по очереди. — Ну, мне пора. Скоро увидимся, мисс Каллаган, Том.

Оба подростка попрощались со Слизнортом, пристально изучая его спину, пока тот не скрылся из их поля зрения за дверями Большого зала. Том сделал глубокий вдох, как будто пытаясь внутренне смириться с неприятными обязанностями.

Персефона приподняла бровь от вида его напрягшейся в мгновение ока осанки.

После, казалось, векового ожидания, Том наконец повернулся к ней и указал рукой на стол Слизерина, за которым его последователи все еще активно притворялись, будто не слушают ни единого слова из разговора, происходящего всего в метре от них.

— Хочешь посидеть с нами оставшееся время перед занятиями, Каллаган? — спросил Том. — Если, конечно, ты не предпочитаешь завтракать со своим факультетом.

Она посмотрела на скамейку, посчитав про себя количество парней, сидевших вокруг свободного места Тома и улыбнулась.

— О да, с радостью. Это было бы великолепно.

Когда факт существования слизеренцев более-менее формально был признан Томом, на их стороне произошла какая-то неуклюжая возня. Все они, за исключением Лестрейнджа, взметнулись со своих мест, в ожидании знакомства с новенькой. Персефона нежно проворковала приветствие, узнав Абраксаса. Он покраснел, она взмахнула ресницами, Том сердито вздохнул.

Персефона наконец расположилась за столом, и только после того, как Том сел на скамью между ней и Рофелиусом, слизеринцы опустились на свои места.

Том потянулся за пустой тарелкой, которую никто из присутствующих не удосужился предложить гостье взамен своей праздной утренней болтовни, и поставил перед своей новоиспеченной, выводящей из себя обузы. Он собирался немного поухаживать за ней и предложить стандартные блюда: тосты, яйца, сосиски, все привычное для ранней трапезы, когда ее рука пролетела мимо него, чтобы сделать это самостоятельно. Он рассвирепел, почувствовав, как мышцы в уголках его глаз задергались.

* * *

Утренний завтрак как ни в чем не бывало продолжился, за исключением того, что большая часть окружения Тома сосредоточила свое внимание на новенькой.

Малфой приглушенно вздыхал, раздосадованный Розье, не впечатлившимся Персефоной в Косом Переулке, но так явно оказывавшим внимание теперь. Неудивительно, ведь сегодня она была даже более очаровательна, чем при их встрече в поезде. Он подавился соком, когда она протянула руку и коснулась его рукава, смеясь вместе со всеми над очередной кошмарной шуткой Нотта.

Нотт в свою очередь ухмыльнулся от своей удачно прозвучавшей колкости, и стал подсчитывать в уме фразы, в которые он вкладывал хоть что-то достаточно пикантное или со скрытым намеком, заставлявшее Персефону краснеть. Она глупо улыбалась, румянец мило покрывал ее щечки, она хлопала ресницами и отводила взгляд. Каждый раз, когда она делала так — уже четыре раза, если быть точным, — Нотт чувствовал приятную тяжесть в животе и то, как учащалось его сердцебиение. Он стал мысленно прикидывать, что бы сподвигло ее сделать это снова.

Том стрелял мрачными взглядами в своих приспешников, чтобы заставить тех прекратить весь этот подхалимаж к глупой девчонке, но по какой-то причине это не срабатывало. Он даже установил пристальный зрительный контакт с Ноттом, но тот оставил это практически без внимания. Это было странно. Необычно. И неправильно.

Том буквально краешком глаза взглянул на Персефону в попытке понять, как ее присутствие за столом внезапно превратило все его окружение в стайку идиотов, ещё более тупых, чем обычно. Было что-то не так с этой Каллаган.

Может быть, в ней текла кровь вейлы?

Это объяснило бы то, как они все практически тряслись над ней… в любом случае ему нужно время, чтобы обдумать эту мысль и выяснить причину.

Пока же…

Он решительно, даже слишком резко откусил яблоко, поскольку разговор вокруг сменился очередным брачным ритуалом его приспешников.

Мальсибер, так жадно впитывавший каждое слово, сказанное с тех пор, как Слизнорт подошел к их столу, заметил явные признаки раздражения, пробивавшиеся через обычно каменное выражение на лице Тома. Было чрезвычайно странно, не говоря уже о чем-то необычном, видеть Тома столь явно раздосадованным… в Мальсибере моментально проснулся страх за благополучие новенькой. Ведь с тех пор, как он увидел ее в переулке, он успел представить столько непристойных вещей с ее участием… и эти мысли резко усугубились, когда она действительно оказалась рядом. Но, к его великому сожалению, он не мог воплотить в реальность ни одну из своих фантазий, даже если бы она вдруг взяла и потеряла сознание. Ну не мог же?

Что ж, он полагал, что мог, но явно не за чашечкой чая.

С этой мыслью, почувствовав себя мужественным и доблестным героем, Мальсибер обратился к Персефоне, прежде чем та успела сказать что-то ещё, повергнувшее его Лорда в ещё большее раздражение.

— Я уверен, тебе здесь понравится, мисс Каллаган. Хоть Том и будет помогать тебе освоиться в нашей школе, но, пожалуйста, не стесняйся звать меня на помощь… в любое время.

Персефона в ответ застенчиво улыбнулась, прикрыв своими точеными пальчиками рот, пока не дожевала и не проглотила кусочек тоста.

— Пожалуйста, зови меня Персефона, а то формальное обращение заставляет меня чувствовать себя ужасно старой.

— Персефона, — повторил Мальсибер, — какое красивое имя. Как богиня, верно? Тебе очень идет.

Том фыркнул.

В мгновении ока весь стол затих, услышав такой грубый звук от человека, как правило, всегда действовавшего более чем уравновешенно и соблюдавшего все возможные приличия. Даже Персефона, которая «видела его впервые», заметила это и повернулась к нему лицом.

Том даже сам не поверил, что издал такой неприличный звук, пока не почувствовал на себе пристальные взгляды окружающих. Он изогнул бровь, а затем пожал плечами и еще раз откусил яблоко.

— Мальсибер, возможно, тебе стоит прекратить попытки ухаживать за Каллаган прежде, чем твои ноги не скрутили в бараний рог и не запихнули в твою же глотку.

Мальсибер замер, моментально побледнев, а затем залился ярко пунцовым румянцем, выглядя совершенно сбитым с толку.

— Что, не подходящее имя? — прозвучало от Лестрейнджа, который красноречиво молчал до этого момента.

Том снова пожал плечами, ухватившись за возможность смутить как Мальсибера, так и маленькую сучку:

— Я полагаю, все зависит от того, кем данная леди представляет себя. Если она наслаждается мыслью, что она — жестокая и коварная Королева Преисподней, испытывающая восторг от принятия на себя обязанностей Богини Смерти, некой Королевы Теней, насылающей все известные и неизвестные нам проклятия на души своих мертвых подданных, тогда я осмелюсь предположить, что она была бы очень польщена. Скажи мне, мисс Каллаган, — он официально обратился к ней, специально используя это раздражающее формальное обращение, — ты окажешься польщена такой инсинуацией?

Когда Том снова бегло посмотрел в ее сторону, в надежде узреть ведьму, ослепленную гневом — или по крайней мере переполненную раздражением, то вместо этого увидел, как на лице Персефоны медленно расползается самодовольная усмешка. Это было гораздо более искреннее выражение, чем она демонстрировала ему все утро, и, как бы сильно Том не хотел признавать, это удивило его.

Персефона поймала взгляд Тома и приподняла бровь. Она обвела пальчиком край своего кубка и впервые с тех пор, как села, сосредоточила на нем свое абсолютное внимание. Пробежавшись языком по кромке передних зубов, она растянулась в улыбке, которая на этот раз действительно достигла ее глаз.

— Полагаю, — неторопливо прошептала она, — это зависит от того, кто спрашивает.

Было бы слишком громко сказано, что он снова был удивлен этим изменением в ее поведении, «заинтригованный», возможно, подошло бы лучше. Том посмотрел на нее, но рядом с ним сидела уже совсем другая особа. Не сопливая ведьма, отказывающаяся от помощи в книжном магазине. И не наивная, тошнотворно глупая кокетка, висевшая у него на шее несчастным балластом и заставляющая таскаться с ней оставшуюся часть дня. С этой женщиной — и он действительно имел в виду «женщину» — внезапно возникла совсем другая атмосфера.

— Я. Что, если я спрошу? — Мальсибер бесцеремонно прервал этот странный обмен взглядами между Лордом и его мишенью, все еще ощущая неловкость от его предыдущего мимолетного замечания.

Взгляд Персефоны переметнулся к слизеринцу, и казалось, что в тот момент она почти забыла, что они с Томом были не наедине. Когда она снова заговорила, кокетливая нотка в ее голосе исчезла без следа, оставив лишь забавное сомнение.

— Ты Мальсибер, верно? — Он усмехнулся и расправил плечи, но прежде, чем успел ответить, она продолжила: — Мальсибер. Бог кузницы, огня, а в отдельных случаях мужской фертильности, — Персефона посмотрела на него так, будто впервые видела, — скажи мне, Мальсибер, твоё имя тебе тоже подходит?

Мальсибер побледнел и посмотрел на остальных с полным замешательством в глазах, но единственный, кто, казалось, понял, был Риддл. Неохотно он перевёл взгляд на Тома, который наполнял свой кубок и отпив, спрятал за ним едва заметную улыбку.

Затем он медленно отстранил кубок, чтобы приподнять его в сторону Персефоны в импровизированном тосте.

— Слаб и неуклюж с прекрасным полом? Ну, по крайней мере, с одной из них, если быть точным, — он усмехнулся Персефоне, подтверждая одобрение и наблюдал, как ее губы тронула легкая улыбка, как опустились ее веки, а щеки залились румянцем.

Интригующе, подумал Том, по-новому взглянув на эту уже совсем другую женщину.

Что ж, она была проблемой, но, несомненно, очень «интригующей».

Апрель 1943.

«Интригующая» — безусловно самое подходящее слово, наиболее чётко описывавшее эту странную девушку… но, конечно, оно было не единственным, всплывавшим в сознании, когда Том думал о Персефоне Каллаган.

Интригующая.

Властная.

Саркастичная.

Ехидная.

Грубая.

Выводящая из себя.

Все они неплохо описывали эту ведьму.

Озадаченный своей несчастной миссией — каждый день провожать ее туда и обратно с Зелий после завтрака, а затем на Защиту от Темных Искусств после обеда — Том подсчитал, что вынужден будет тратить абсолютно неоправданное количество своего времени на эту девчонку.

Поэтому на следующий день после пасхального праздника — следующий день после того, как они «повторно встретились впервые» — он попытался просто отправить ее своим ходом на ближайший урок после Зелий. Этот поступок тут же был встречен мягким выговором от профессора Слизнорта.

Кажется, следующий урок мисс Каллаган — Трансфигурация, Том, — сказал он, — разве тебе не по пути? Может ты проследишь за ней… убедишься, что она доберётся на урок вовремя. Как я понимаю, там, откуда она приехала, не было движущихся лестниц.

Нет, — разгневанно думал он, — нет, мне совсем не по пути. На самом деле, мой следующий урок — Гербология, а она в противоположном конце замка.

Естественно, Том не дал себя одурачить этой искренней заботой о девушке.

Слизнорт положил на нее глаз. Профессор хотел заполучить ее в свою маленькую коллекцию… но при этом он держался чего-то вроде внутреннего кодекса для осуществления своего плана. Он не показывал свою лояльность открыто, вознаграждая баллами или почестями, или чем-то ещё — в любом случае, не в традиционном смысле. К его замысловатому набору чокнутых намерений, оказывавших влияние на согласие Персефоны, был добавлен пункт «убедиться, что новенькая ученица действительно доберется до своего места назначения», и желательно прямо сейчас. Слизнорт мог совершенно, решительно, никоим образом, не влиять на свою следующую коллекционную фигурку.

Ведь он принудил Тома сделать это вместо себя.

И тот сделал. И опоздал на занятия.

Том презирал опоздания в любом виде.

На следующий день он перенаправил Каллаган в руки Абраксаса, по-видимому, очень желавшего помочь… к завистливой досаде Мальсибера и Нотта. Пусть сами ищут дорогу до своих аудиторий… пусть сами опаздывают на занятия. Все-таки ему нужно было поддерживать свой имидж. Том не мог записать все беспорядочные задержки только на свое имя из-за пустого места, имевшего лишь слегка привлекательное личико. Что уж говорить о том, что эта девушка, казалось, состояла из трех разных личностей, по крайней мере, в доброй половине случаев.

Отметки Персефоны наверно были и правда феноменальны, раз профессор так подлизывался к ней. Если бы кто-то сказал ему что-то подобное, он бы просто удивился.

Да, Том признавал, что она вполне прилично преуспела в Зельях, но ее магические навыки на ЗОТИ были абсолютно непримечательны. Тем не менее, Персефона была первой на курсе после него и явно достигла больших успехов, чем его собственные приспешники, имевшие значительно больше возможностей практиковаться в дуэлях, чем эти отведенные несколько часов в неделю.

Резюмируя, можно было сказать, что она не была такой уж великолепной.

Не по его мнению.

И, честно говоря, если бы Персефона тянула руку для ответа на вопросы чаще, чем сейчас, то скорее всего ее пальцы бы отсохли от отсутствия кровообращения. Ответа на вопросы, с которыми она всегда каким-то образом справлялась, даже когда ее выступление в классе не соответствовало привычному образу невыносимой всезнайки.

Так что, да, Персефона Каллаган, несомненно, была «интригующей», но не настолько, насколько была «раздражающей».

* * *

Где-то через неделю или около того Слизнорт заставил всех студентов разбиться на небольшие группы.

Типичная команда Тома по обыкновению состояла из одних парней, притворявшихся его ровней в течение всего учебного дня, и это занятие ничем не отличалось от остальных — конечно, за исключением его собственной личной занозы — Персефоны Каллаган.

Профессор Слизнорт всегда слегка эксцентрично выбирал темы для своей учебной программы. Перед выходом из аудитории он разъяснил, что данное задание станет своеобразным тестом для понимания, на каком именно этапе все завалят предстоящие экзамены в конце семестра. Том подозревал, что он попросту искал возможности для демонстрации способностей мисс Каллаган… чтобы та проявила себя. Он был уверен, что именно это заставило профессора назначить им столь сложную задачу — создать Глоток Спокойствия.

Я не буду ставить оценки, уверял Слизнорт, а только проверю ваши знания и умения перед предстоящими экзаменами.

В связи с этим Том, его команда и их прилипала собрались вокруг большого лабораторного стола. Перед каждым стоял котел, набор инструментов и набор ингредиентов. Большинство парней полностью сосредоточились на руководстве, в попытке запомнить сложный порядок добавления ингредиентов. Том небрежно опирался на свой стул, аккуратно сложив пиджак на школьную сумку неподалеку, рукава белой рубашки были плотно подвернуты до локтей, а взгляд был направлен на Персефону. Она даже не потрудилась открыть свою книгу, а вместо этого, наклонившись вперед с убранными от лица волосами, затянутыми платком в цветах Когтевран, была занята организацией своего рабочего места.

Он наблюдал, как она сначала аккуратно раскладывала по горсткам свои ингредиенты в центре своего рабочего пространства, потом по порядку инструменты для приготовления зелий, а затем оставшиеся письменные принадлежности на абсолютно верные, идеально параллельные расстояния друг от друга. Другие, похоже, не замечали и не заботились об этом. Том приподнял бровь.

— Каллаган, — с легким раздражением, она перевела на него взгляд, недовольная, что кто-то отвлёк ее от этого занятия, — профессор Слизнорт довольно сильно расхваливал тебя и бредил твоими достижениями… прости, откуда ты сказала, ты родом?

— Нью-Йорк, — вяло ответила она, перекатив укороченное перо между кончиками пальцев и постучав жестким оперением по подбородку, будто размышляла о своем собственном месте в системе параллелей этого мира.

— Точно, Нью-Йорк. Что ж, признаюсь, что, особенно после всей этой похвалы от профессора, я бы очень хотел увидеть воочию, какое образование ты получила там, — он снова взглянул на нее, — в Нью-Йорке. Не желаешь возглавить нашу группу в приготовлении этого зелья?

Пять пар растерянных глаз вытаращились в его сторону, атмосфера наполнилась странным напряжением — Том никогда не передавал контроль, никогда по-настоящему. Тот факт, что он просил Персефону встать у руля, хотя оценки были и неважны, был крайне подозрительным.

Давай посмотрим, Каллаган, какой паутиной лжи ты окутаешь нас на этот раз.

Персефона улыбнулась ему той самой улыбкой, которая никогда не доходила до глаз — той, что обычно получали его приспешники. Она выпрямилась и опустила перо, хотя рука слегка дернулась, когда задела одну из аккуратно разложенных преднадлежностей.

— Нет, — отчетливо ответила она.

Равнодушный отказ заставил пять пар глаз в изумлении переметнуться к ней.

Никто никогда не отказывал Тому Риддлу.

Затем взоры вернулись к Тому в очевидном ожидании его ответа.

Он откинул волосы со лба, ощущая подступившее к горлу, жгучее отвращение к этой невежественной девчонке.

— Но, Каллаган, я буквально сражен славой, восхваляющей твои способности… думаю, что нашей команде будут полезны твои знания. Я просто обязан настоять на этом.

Его приспешники глазели, раскрыв рты.

Персефона добродушно кивнула и возобновила сортировку своих принадлежностей, показывая всем своим видом, что разговор окончен.

— И, увы, я все равно откажусь.

Потрясение однокурсников было почти осязаемо, а Том буквально застыл на месте от этих слов.

Риддл пробежал кончиком языка по внутренней стороне зубов и наклонился чуть вперед, ухватившись за край стола так крепко, что его пальцы побелели. Собрав в кулак оставшееся самообладание и еле сдержавшись от колкости, Том открыл рот, чтобы ответить, когда Каллаган решила, что это просто идеальное мгновение для того, чтобы продолжить разговор.

— Полагаю, Риддл, это принесло бы пользу одному из остальных участников нашей группы… больше, чем мне… позволило бы ему эффективнее попрактиковаться в создании этого зелья, — Персефона снова села, подтолкнув кончик пера, чтобы тот оказался в точности параллелен поварешке, и улыбнулась Тому. — Хотя я очень ценю твое предложение, ведь все еще не известно, буду ли я вообще сдавать эти экзамены. — Затем, приняв строгий вид, она удобнее устроилась на табурете и аккуратно просунула палец между разделами учебника, открыв книгу прямиком на вводной странице приготовления Глотка Спокойствия. Небрежно взмахнув другой рукой, она задела юношу рядом с ней — Тарквина Нотта — и мило улыбнулась ему. Он усмехнулся, когда ресницы Персефоны затрепетали от его взгляда, — я совершенно не хочу лишать возможности любого из этих джентльменов проанализировать свои сильные и слабые стороны. Я полагаю, что это было бы слишком эгоистично с моей стороны, разве нет?

Том Риддл пристально сверлил ее переносицу, мысленно смакуя различные способы наказания за все ее выходки вплоть до этой минуты. Он не был уверен, сколько на самом деле прошло секунд, но он точно знал, что провел каждую из них, дыша очень методично — через нос, через… стиснутые зубы. Наконец, он сглотнул и подарил ей вид на свою очаровательную улыбку, а ровный тембр голоса не выдал ни капли внутреннего раздражения.

— Ладно, Каллаган. Твоя точка зрения вполне достойна внимания, — он повернулся к Розье с холодным, жестким взглядом, стараясь не обращать внимания на то, как Нотт продолжал по-идиотски ухмыляться под взглядом Персефоны, и громко скомандовал через все еще сжатые зубы: — Сильвас, возможно, ты окажешь честь вести наш проект сегодня?

Тот стушевался под гневным взглядом своего Лорда и понурил голову, неуклюже перелистывая страницы в начало раздела.

— К-конечно, Том.

Позже команда Тома — плюс Персефона — работала над своими индивидуальными зельями во главе с Сильвасом, диктующим порядок добавления ингредиентов. Они как раз приближались к финальному этапу, их котлы были наполнены мерцающей белесой жидкостью, в отличие от других столов, давно потерпевших полный провал в снопе зловещих разноцветных искр и едких испарений. Пока другие ученики уже вовсю трудились над очисткой своих рабочих мест, стол Тома совершал последние штрихи в приготовлении зелья. Недавнее напряжение среди участников сменилось отчетливым чувством полного сосредоточения — во всяком случае у слизеринцев.

Том и Персефона уже закончили свои зелья, и бирюзовая жидкость охлаждалась перед добавлением во флаконы.

Персефона расчищала свое рабочее пространство, подготавливая склянки, когда Том немного склонился над ее котлом и понюхал. Не отвлекаясь от своего занятия, она тихо прошептала, чтобы никто, кроме них, не услышал:

— Я могу чем-то помочь, Риддл?

Он помотал головой и начал очищать свое собственное рабочее место.

— По крайней мере, часть слухов верна, — прошептал он столь же тихо.

Она фыркнула.

— Слухи? Факт, — Персефона дернула плечом и начала разливать зелье по колбам, — иногда кажется удивительным, как много правды присутствует в слухах. Убедился, какая тонкая грань между этими понятиями?

Том взял черпак и стал разливать зелье, эта подозрительно знающая нотка в ее голосе заставила его сузить глаза.

— Возможно… — все, что он успел сказать.

Дальнейшие прения между ними отпали, когда торопливое ругательство Мальсибера пронеслось над столом, заменив его явными признаками растущей паники от Абраксаса Малфоя.

— Твою ж мать! Ты должен был уменьшить огонь, прежде чем добавлять чемерицу! Гребаное дерьмо!

В мгновение ока Персефона и Том оторвались от своих занятий, переключая свое внимание на яростно бурливший котел, стоящий перед Мальсибером. Персефона ахнула и начала в спешке отталкивать всех от стола.

— Убирайтесь прочь от котла!

Том глумился над Мальсибером, взволнованно смотревшим своими выпученными глазами на испорченное варево, угрожающе шипящее и бурлящее почти на грани взрыва.

— Сколько проклятых раз Розье повторял последние пункты, а ты так и не…— он прервал себя и это растущее разочарование от некомпетентности приспешника, чтобы найти нейтрализующее средство для котла, прежде чем вся эта каша не взорвалась фантастическим фейерверком из ожогов третьей степени и непредсказуемой шрапнели.

Аудитория загудела в растущем волнении… Взрывы за столом Тома Риддла были редкостью, и, хотя его соседи никогда бы не признались ему в глаза, они жаждали увидеть, как это произойдет. Никто из присутствующих не добрался так далеко в приготовлении Глотка, поэтому пагубные последствия порчи их зелий были менее впечатляющими. Но испортить жидкость прямо в конце… после того, как все ингредиенты прокипели и выварились, ну… всех просто трясло от нетерпения.

Группа Риддла в большинстве своем рассеялась, укрывшись от нестабильного зелья, в это время Розье убежал искать Слизнорта в другой конец лабораторий, где тот заперся, сортируя ингредиенты. Том и Персефона, однако, находились в лихорадочном поиске нейтрализатора, чтобы удержать варево от извержения расплавленного кипятка на всех, кто предпочел быть зрителем, а не предпринять что-то полезное.

Вдвоем они отчаянно и абсолютно безрезультатно прочесывали все близлежащие полки, когда старый добрый Слизнорт влетел в главный зал, требуя их внимания и размахивая бледным зеленовато-голубым куском камня.

Палочка Персефоны сверкнула мгновенным «Акцио, Бруцит», и кристалл понесся по комнате с головокружительной скоростью. Она схватила его в полете, а затем взмахнув над ним древком, наблюдала, как тот раскололся на множество мельчайших частей. Одним плавным движением она уронила крошащиеся осколки бруцита в котел, и жидкость моментально пожрала их в своих кипящих волнах. Они уменьшили неистовое бурление зелья, однако этого оказалось недостаточно, и Персефона издала смешной писк, прежде чем загородить себя совершенно незащищенной рукой.

С шумным БА-БАХ жидкость взорвалась и исторгнулась из котла, заливая свободную половину зала горящей зловонной зеленоватой жижей. Другая же половина комнаты, тем не менее, была благополучно защищена стеной из учебников по зельеварению, плавающих бок о бок в раскрытом виде. Их края соприкасались вдоль, создавая защитный, «водонепроницаемый» щит из обложек, поглотивший основную ударную волну вместо испуганных учеников.

Профессор Слизнорт, с палочкой наготове, явный виновник временного щита, широко распахнул глаза в сторону двух студентов, ближе всех находившихся к извержению.

— Мистер Риддл, мисс Каллаган, вы в порядке?

Персефона, еще слегка дрожавшая от неожиданного выброса адреналина, раскрыла глаза и обнаружила себя плотно прижатой к напряженной груди, одетой в безупречно белоснежную рубашку. Она сглотнула и приподняла голову, чувствуя на себе объятия Тома Марволо Риддла, впервые позволившего себе проявить свои подлинные эмоции, при чем так явно, что, если бы Гермиона не знала, кем он станет в будущем, то почувствовала бы странное волнение.

Мрачный, ядовитый, свирепый взгляд Тома был зафиксирован на плотной фигуре Мальсибера, казавшегося сейчас крайне смущенным от сотворенной глупости. Слизеринец выглядел по-настоящему напуганным. Не скрывая своего едва сдерживаемого бешенства, Том буквально вцепился в плечи Персефоны, его палочка врезалась в одно из них с такой силой, что это, несомненно, оставило глубокий синяк на ее коже.

— Похоже, мы в порядке, профессор, — неуверенно ответила она.

Гермиона — потому что это была именно Гермиона, а не другая ее личность — вдруг обнаружила, что увлеченно изучает юного Темного Лорда. Она пришла к выводу, что, несомненно, стала чересчур восприимчива к темной магии после стольких лет в плену, и там, в его удушающей, жесткой хватке, она могла чувствовать, как от экстремальной близости их тел поток злой энергии настойчиво облизывал ее кожу. Ей вдруг стало нечем дышать и что-то более приятное, покалывая и щекоча нервные окончания, пробежало вдоль всех ее конечностей.

Находясь в захвате его грубых рук, вглядываясь в мужественную, волевую линию его подбородка, в его мрачный ослепляющий взгляд, на губы, которые могли выплескивать и мед, и яд на одном дыхании, мгновенно превращаяя слова в насмешку, на его магию, так жестко контролируемую, но ненасытно дикую, она поняла в одно мгновение, почему так много людей с самого начала выполняли все его приказы.

Эта маленькая харизматическая загадка молодого Риддла была естественно противоестественной, что ж… она бы соврала, если бы сказала, что это не гипнотизировало.

Гермиона наблюдала, как его гнев по отношению к своему последователю сдувался, поселяясь за этими мрачными, угрюмыми глазами, оставив все на потом, и она не могла не заметить, что он, по крайней мере, имел гораздо больший контроль над собой в свои молодые годы, чем в том безумии, которое многие видели после его «перерождения». Она была в полной уверенности, что раскол души еще оставлял человека человеком, когда возрождение в совершенно новом теле из чана мерзости оставляло в нем… решительно меньше гуманизма.

— Том, мой мальчик, ты в порядке? —

Настойчивый голос Слизнорта наконец заставил Тома Риддла переключить внимание на своё ближайшее окружение — миниатюрную ведьму в его объятиях. Когда он посмотрел на нее, осознание их близости поразило их обоих. Он быстро убрал руки с ее плеч, и, при этом инстинктивный щит, который он вызвал перед собой, замигал и исчез в мельчайших проблесках света.

— Да, в порядке, профессор. Спасибо, — Том кивком головы заставил барьер из книг, наконец, подскочить обратно к своим местам на лабораторных столах. Он мельком взглянул на своих дружков, которые делали все возможное, чтобы как можно лучше рассмотреть, почему он стоял так близко к Персефоне Каллаган, и в то же время пытаясь раствориться в воздухе, или, по крайней мере, исчезнуть из его поля зрения. Он фыркнул, наградив Персефону настолько сдержанным взглядом, насколько вообще был способен, — может быть, в следующий раз ты подумаешь над тем, как защитить себя лучше, чем просто локтем и ангельским визгом в резерве, не доверяя себя лишь горстке раскрошенного камня.

Гермиона отступила на шаг и странно прищурилась, мучительно долго вглядываясь в его глаза, прежде чем захихикать в почти безумной манере. Он нахмурился от ее веселья, а затем еще сильнее, когда она направила свою палочку в сторону котла и взмахнула запястьем, тем самым отменив компактный магический полукупол, который она успела наколдовать, прежде чем все взорвалось.

Том Риддл наблюдал, как загустевшие капли зелья стекают со стола лаборатории на пол. Он наблюдал за тем, как более тонкий, гораздо более сконцентрированный вариант щита, чем он возвел вокруг них, рассеивается при ее «Фините». Его мрачное выражение усугубилось, когда он понял, что, пока защищал в основном себя, а также ее, Персефона заставила смесь вернуться назад с помощью волшебной «заглушки», давая Бруциту несколько лишних секунд, чтобы расплавиться и, как следствие, по крайней мере частично нейтрализовать летучую тягу.

— Дай этой горстке камней больше времени, чтобы раскрошиться и поглотить зелье, Том Риддл, и ты будешь удивлен результатом, — Гермиона сверкнула еще одной ухмылочкой, после чего призвала свои вещи с места под столом и перекинула через плечо свою сумку.

Том усмехнулся в ответ, заметив, как его притягивают завитки тьмы в этом надменном взгляде, меняющимся от звука ее голоса, и почувствовал, как холодок пробежал вниз по его спине в дразнящей ласке. Триумф ее магии шумел, размахивая руками, стуча в его двери, так тепло, дружелюбно и нетерпеливо — и вдруг все стерлось из памяти, как будто кто-то захлопнул ставни, заглушая их финальным грохотом фундамента. А с ним ворвался восхитительный цвет ее радужной оболочки, и он смотрел, как мрачные вихри темно-красного граната истекали кровью обратно в теплый, приятный шоколадный оттенок ее зрачков.

— Спасибо, — сказала она сухо, несколько раз моргнув, прежде чем с трудом отвести взгляд, — за этот жест.

Том Риддл следил, как она уходила, даже когда слизеринцы обступили его со всех сторон. Они собрались вокруг него, разговаривали с ним, либо лебезили перед его храбростью, либо просили о более легком наказании позже за то, что смутили его.

О чем бы, черт возьми, они ни говорили, он попытался сделать вид, что ему не наплевать.

Отвлекающая внимание, думал Том. «Отвлекающая» — тоже подходящее слово.

Май 1943.

Прошло несколько дней с момента взрыва на Зельях, в течении которых она усилила свои наблюдения за слизеринцами и Томом.

Гермиона заранее изучила каждую из родословных, с предками которых должна была столкнуться в своём путешествии, надеясь, что сбросит со счетов то, что ожидалось от некоторых из них, исходя из пережитого от их потомков, и все же была удивлена при встрече с ними во плоти. Было так странно видеть прародителей подростков, которых ты запомнил пихавшими тебя на лестницах или толкавшимися в переполненных коридорах школы в том же возрасте, что и ее бывшие тупые однокурснички.

С первых дней после прибытия она намеревалась влиться в студенческую жизнь — это был единственный способ обеспечить свою близость к чрезвычайно важным событиям, которые должны были произойти в ближайшие месяцы. И это оказалось чертовски легко с парнями. В отличие от намерения втереться в доверие своих соседок по комнате, которое она с треском провалила.

Несмотря на юное тело, она с успехом использовала воспоминания и умения своей взрослой копии. Обязанности, навязанные ей по указке Тёмного Лорда, развили в ней печальный, хоть и довольно полезный набор навыков в обращении с противоположным полом. Горькой правдой оставался тот факт, что независимо от возраста она все равно вела себя слишком грубо и резко с другими девушками.

Наступил вечер.

Гермиона расположилась в углу общей гостиной, утопая среди больших плюшевых подушек и опустив на колени одну из книг своего двойника.

Оставшиеся когтевранцы собиралась идти в Большой зал на ужин, и она наблюдала, как обычно замкнутые в себе подростки зависали по сторонам, разбившись на отдельные, избирательные группки — особенно девушки.

— Каллаган, ты идешь? — сказал довольно симпатичный парень, в котором Гермиона узнала Стефана Хиллиарда. Он остановился рядом, сверкнув кривой усмешкой.

Она подарила ему одну из улыбок, которыми снабжала всех, кто интересовался ей и покачала головой. Вытащив яблоко из сумочки, она поднесла его к губам.

— Стащила его за ланчем. Вообще, мне и здесь хорошо, но спасибо, Стефан.

Он усмехнулся и присел на корточки, чтобы оказаться на уровне ее глаз. Затем потянулся и выхватил фрукт из рук девушки, несколько раз подбросив его в воздух.

— Стащила его из пучка змей? Реально, Каллаган, я бы держался подальше от этих личностей. Знаю, директор и Слизнорт назначили Риддлушку сопровождать тебя, но я не вижу в этом необходимости. Ты уже хорошо знакома с расположением аудиторий, так что вполне можешь добраться до них сама. Хватит сидеть с ними, — он перекинул яблоко в другую руку и проговорил с гораздо более очаровательным видом и чуть менее пафосной улыбкой, — и, если вдруг заблудишься, я буду рад показать правильный путь.

Губы Гермионы растянулись в наполовину застенчивой и наполовину заинтересованной улыбке.

— Спасибо, Стефан, — она красноречиво покраснела и безупречно солгала, — мы с Томом напарники на поздних этапах кое-каких проектов, поэтому мне необходимо сидеть с ним. Иначе его невозможно поймать, и, может, я ненормальная, но я не думаю, что кому-то за нашим столом вообще есть до него дело.

Стефан закивал головой со слабой улыбкой.

— Ты права. Сожалею, что ты вообще связалась с ним. Он и ему подобные доставляют одни неприятности.

Она сверкнула глазами всего на миг, услышав выражение «ему подобные», и, хоть Стефан не заметил, все равно по привычке понурила голову, замаскировав вспыхнувшее раздражение более кроткой интонацией в голосе:

— Мне кажется, они нормальные. Том и ребята…

— Ребята?

Гермиона кивнула.

— Его друзья. Абраксас, Сильвас, Тарквин…

Стефан громко рассмеялся, вскочив на ноги и стряхнув со штанов невидимые пылинки.

— Я не уверен, что подружился бы хоть с кем-то из людишек, болтающихся вокруг Тома Риддла, как эти его «друзья». Будь осторожна, Каллаган, — последнее было сказано с искренней просьбой, — от этого факультета и этих типов не стоит ждать ничего хорошего.

После этого он попрощался с туманным обещанием, что вернет ей что-то более существенное, чем яблоко.

Гермиона подождала, пока он и отставшие студенты исчезнут в проходе, прежде чем отбросить свое фальшивое выражение и закатить глаза. Она захлопнула книгу и уселась поудобнее, не сводя взгляда с ускользающего за небосводом солнца, озарявшего природные красоты Шотландии.

«Ему подобные». «Эти типы». Невежественный тупица. Гермиона обнаружила, что ее совсем не заботило то, что замечание Хиллиарда безошибочно попало в цель — от Тома Риддла на самом деле были одни неприятности. Что, возможно, раздражало и привлекало ее гораздо больше, чем предубеждения от ассоциации в целом.

Все в порядке, подумала она. В моей жизни не будет места этим мыслям, когда я закончу здесь…

* * *

— Её опять не было, — пожаловался Абраксас парню, сидевшему сбоку.

Лестрейндж выглядел не особо заинтересованным и ничего не ответил, расположившись в одном из шикарных кресел общей гостиной.

— Она не приходит на ужин уже несколько дней! Я собирался спросить ее…

— Малфой, я надеюсь, ты не собираешься дать этой Каллаган еще больше поводов зависать с нами, — Том поднял взгляд от своей книги и степень его раздражения ясно читалась в его сузившихся глазах. Он тоже не пошел на ужин. Он был слишком близок к разгадке местонахождения Комнаты.

Абраксас, снедаемый жалостью к себе, не сразу заметил, что Том тоже сидел с ними и съежился от интонации своего Лорда. Он дождался пока студенты, вернувшиеся с ужина, ретируются из гостиной — все знали, что не стоит без приглашения находиться вне класса в том же пространстве, что и Том Риддл — и принес свои извинения.

Том отмахнулся и заставил Малфоя и остальных дождаться, пока дочитает отрывок и запишет несколько заметок в свой маленький кожаный дневник. Вся слизеринская компания застыла в неестественных позах — за исключением Лестрейнджа, довольно расслабленно растянувшегося на своем месте — ожидая, когда Том закончит дела и даст им понять, что можно продолжить разговор, или отпустит их прочь. Риддл задумчиво постучал пером по губам, прежде чем нацарапать еще несколько строк, а затем, наконец, закрыл дневник и поднял глаза.

— Должен признать, Абраксас, что я в замешательстве. Что такого ты нашел в этой Каллаган? — Том сложил свои записи на маленький столик рядом с собой и уперся подбородком в ладонь, скептически посмотрев на слизеринца. — Будь любезен, просвети меня.

Малфой побледнел. Так уж вышло, что все его мысли о Персефоне Каллаган в основном были более чем непристойны, а Том не любил, когда их разговоры о девушках становились чересчур… вульгарными. Он сомневался, что сможет ответить что-то вразумительное. Он так долго перебирал в голове ответы, что Том приподнял бровь.

— Ну же, — усмехнулся Том, — мисс Каллаган станет следующей миссис Малфой? Что такого восхитительного в этой девушке, что многие из вас стали тупоголовыми пресмыкающимися шутами? Давайте, скажите прямо. Что в ней такого, что вы все так стелитесь перед ней?

Абраксас съёжился еще сильнее, переходя от мертвенно-бледного до смущенного алого. Он искал подходящий ответ для своего Лорда, но ничего не приходило на ум. Все, что он мог представлять, — множество способов, которыми он хотел ее трахнуть.

Том вздохнул, но вдруг услышал тихий голос со стороны.

— Что? — спросил он, обращаясь к Тарквину Нотту.

Говоривший также съежился на диване.

— Ну… хорошие волосы, — повторил он, — у нее… хорошие волосы.

— Великолепные волосы, — согласился Мальсибер.

— Ровные зубы, — добавил Сильвас в унисон, больше для своих собратьев, чем для своего Лорда.

Лестрейндж фыркнул.

— Она что, животное?

Том внезапно рассмеялся, громко и пронзительно.

— Да, она та еще сучка.

От этих слов градус напряжения в комнате снизился, и все они засмеялись вместе со своим главарем, даже Малфой. Том оттолкнулся от своего кресла и собрал вещи, чтобы направиться к себе, но остановился в центре комнаты, не дойдя до лестницы.

— Волочитесь за ней, если так хочется, джентльмены. Я вам не надзиратель, и мы не в тюрьме. Но не позволяйте этому цирку досаждать или постоянно крутиться вокруг меня, чтобы я вас не кастрировал. Я слишком близок к Комнате, чтобы беспокоиться о длинноногой, заумной сучке с «великолепными волосами», «ровными зубами» и «красивой кожей».

Затем он развернулся и вышел, оставив слизеринцев проводить остаток дня без своего общества. Лестрейндж вскоре, как верный пёс, поплелся за ним.

Прошло несколько минут, прежде чем Абраксас снова обратился к своим товарищам.

— Кто-нибудь упоминал о ее коже?

Выражение Нотта изменилось с глубоко сосредоточенного до потрясенного, когда он прокрутил разговор в своей голове.

— Нет. Никто.

— Или о ее ногах? — Розье посмотрел на Мальсибера и нахмурился.

— Не-а.

* * *

Гермиона сидела за завтраком вместе со своим факультетом и по обыкновению погрузилась в чтение, когда неожиданно со всех сторон ее обступила стайка сокурсниц. Она незаметно для них напряглась, поддаваясь желанию выхватить палочку, но напомнила себе, что это было частью плана. Было немного неожиданно, что они подошли всей группой, но…

— Персефона, — начала одна по имени Сара, — я только что узнала, что ты работала в паре с Томом Риддлом в классе…

— Ты только что узнала? Где же ты была весь прошлый месяц? — сухо ответила Гермиона, не в силах сдержаться. Она поморщилась и напомнила себе, что ей нужны эти глупые дуры, чтобы привлечь его внимание.

— Какой он? — перебила Сара, делая вид, что не услышала издевку.

Гермиона заморгала.

— Ну…

— Мы слышали, что он спас тебя от взрыва котла! — сказала другая — Мишель.

— Это было на прошлой неделе.

— Он заслонил тебя своим телом! — снова Сара.

— На что это было похоже? — выпалила очередная — Ольга… нет, Офелия, Олинда? Гермиона не могла вспомнить.

«О», ее имя определенно начиналось с «О».

— Это было…

Вот мой шанс, уныло подумала она, переводя взгляд с одной одержимой шлюхи на другую. Подкинь им что-то пикантное, и они будут возвращаться к тебе снова и снова. Очевидно, студентки не видели в ней угрозу для своих тщетных попыток заманить будущего Темного Лорда в паучьи тиски, иначе они бы не были так дружелюбны — это было то немногое, что она действительно понимала в других ведьмах. Нет, они хотели использовать эту секретную информацию в своих собственных подленьких целях.

— Ну? — «О» подгоняла ее с широко раскрытыми глазами, нависая над ней.

Как хищник.

Мысль о том, что она может быть кем-то «не представляющим угрозы», заставила губы Гермионы дёрнуться в усмешке, но она быстро задушила этот порыв.

— На самом деле, это была я.

Сара смутилась.

— Что, ты?

— Это я спасла его.

«О» не могла поверить.

— Ты? Прости, но я сильно сомневаюсь в этом.

Ах. У нее есть когти?

— Все знают, что Том Риддл лучший на курсе — он вообще лучший в школе! Я сомневаюсь, что ты способна спасти его от чего-либо, — сказала «О» самодовольно.

— Может быть, это ты виновница взрыва? — хитроумно добавила Мишель, и все они прыснули со смеху.

— На самом деле, виноват Мальсибер, — хладнокровно процедила Гермиона, захлопнув свою книгу и спрятав ее подмышкой, прежде чем подняться, — запорол Глоток Спокойствия в самом конце приготовления и чуть не ошпарил весь класс кипятком. Я понимаю, вам трудно в это поверить, но я спасла Риддла от неприятных последствий в виде ожогов.

Гермиона отвернулась, намереваясь покинуть это приятное общество и, возможно, успеть забежать в библиотеку перед первым звонком, когда «О» фыркнула самым неженственным образом перед тем, как сказать:

— Твоя версия довольно нелепа, — наглая соплячка протянула руку и взяла несколько тостов из хлебной корзинки, стрельнув в Гермиону надменным и самодовольным взглядом, — это явно не похоже на то, что видела Лилиандра.

Гермиона замерла на полпути с книгой под мышкой, с сумкой, свисающей с плеча, и крепко зажатой палочкой от понимания, что ни одна из этих глупых девиц не догадывалась, как Гермиона может быть опасна. Она почувствовала вспышку магии в своих венах от этой обидной подростковой язвительности, с которой ей никогда не удавалось справиться, хотя она очень старалась научиться.

В этот момент она почувствовала на себе чье-то внимание. Кто-то пристально смотрел ей в затылок. Гермиона не удивилась, что Том Риддл поднял голову от книги и устремил подозрительный взгляд в ее сторону, как будто искал источник странного звука или запаха в воздухе. Она затолкала свою причастность к его поискам за надежные ментальные блоки, быстро сменив ярость на более благоприятные мысли.

А затем вернула свое внимание на ядовитую нахалку за столом.

— Ну… — она открыла рот и сильно нахмурилась, будто очень старалась вспомнить, как зовут ту, к кому обращалась.

— Оливия, — напомнила та обиженно.

— Ну, Оливия, возможно, тогда следует проконсультироваться с Лилиандрой, каково это быть рядом с Томом Риддлом, раз она знает ответы на все вопросы, — Гермиона подтянула сумку чуть выше и отправила ей приторную улыбку, прежде чем наклониться и прошептать ей на ухо: — Между прочим, у него более грубые объятия, чем кажется. Прямо мурашки по коже.

Гермиона выпрямилась, оставив Оливию в замешательстве, не способную ответить на обрушившиеся расспросы своих подружек, и направилась к слизеринскому столу.

Том с интересом следил за перепалкой и наблюдал за Персефоной на протяжении всего пути в их сторону. Когда она приблизилась, он вопросительно вскинул бровь, но встал со скамейки. Остальные парни тоже осознали, что девушка присоединилась к ним раньше обычного и подскочили вверх. Слизеринцы дождались, пока она займет место рядом с ними, прежде чем сесть, и Том привычно посмотрел на нее с тонко завуалированной неприязнью.

— Неприятности в раю? — он сделал глоток какао.

— Еле отбилась от твоего фан-клуба, Риддл, — недовольно нахмурилась Гермиона, потянувшись за огромным, крошащимся круассаном и оглядела стол в поисках апельсинового джема, — позволишь?

Том взял банку слева от себя и передал ей, заметив, что этим утром она более вежлива, чем обычно.

— От которой из них? — спросил он, и Гермиона пожала плечами, бормоча что-то о блондиночке.

Он не слишком заботился о том, с кем она говорила, его интересовал этот пульсирующий треск магии в воздухе. Он был уверен, что он исходил от Персефоны и был вызван ее яростью, но теперь, когда она сидела так близко, он ничего не чувствовал. Это было… странно. Она определенно была раздражена от стычки с другой студенткой, и теперь, находясь на расстоянии не больше метра, она продолжала злиться, но сам магический фон исчез.

Том кивнул головой в сторону стола Когтевран.

— Нотт, с кем она разговаривала? — он указал в направлении пространства, где состоялась беседа. — Где-то там.

Не прошло и секунды, как тот ответил:

— Оливия Хорнби?

Импульс схожей магии, что и прежде, вспыхнул от произнесенного имени. Появилась мимолетная, слегка дразнящая пульсация, а затем снова растворилась в воздухе, отчего Том Риддл и Рофелиус Лестрейндж с внезапным интересом посмотрели на Каллаган.

— Хорнби? — спросила Гермиона, продолжая сосредоточенно размазывать мармелад по круассану. — Ты сказал Хорнби?

— Ага, — при неодобрительном взгляде Тома, Тарквин прочистил горло и сказал более четко, — да, в смысле, ДА.

Том наблюдал, как ее губы дергаются в ухмылке, переходя в улыбку, которая затем исчезает за притворной заинтересованностью в своем отвратительно сладком завтраке. Он почувствовал любопытство, но выбрал менее очевидный вопрос:

— И что ты сказала мисс Хорнби? — Том наблюдал, как взгляд Персефоны скользит по нему, заметив, как темные всполохи то и дело сменяют друг дружку, закручиваясь причудливыми вихрями в ее зрачках.

— Я сказала, что твои объятия слишком грубые.

Удивление абсолютно не отразилось на его лице, он так устал от любых слухов, которые другие девушки распространяли о них двоих — Мерлин побери, они поползут дальше, если он не раздавит их в зародыше.

— В каком контексте?

Гермиона услышала угрозу в его словах и улыбнулась редким видом улыбки, достигшей глаз.

— Я оставила это на усмотрение ее воображения.

Слизеринцы замерли, широко раскрыв глаза от осознания, что Персефона Каллаган осмелилась намекнуть на связь между ней и их Лордом, без его явного разрешения — или еще менее вероятный сценарий, что на самом деле было на что намекать. Они затаили дыхание в ожидании неизбежного приказа избавиться от нее после того, как она намеренно осквернила его доброе имя.

— Может, поэтому эта сплетница почти задыхалась, треща своим длинным языком, когда я отошла от нее.

Когда Том лишь фыркнул, подняв чашку и продолжив потягивать свое какао, страх с их стороны стола превратился во что-то менее взрывоопасное, но более подозрительное.

* * *

Прошел почти месяц с тех пор, как Том стал изображать проводника для Персефоны Каллаган, и к тому времени он был уже готов послать все к чертям.

Задача была настолько сложной, что сначала он попытался превратить это в игру: угождать Слизнорту, но при этом максимально избегать ее общества. Но, к сожалению, этот план с треском провалился за исключением той части, в которой он сплавлял ее на своих приспешников, отчаянно стремившихся выполнить это задание вместо него.

Их постоянный восторг от нахождения рядом с ней начинал трепать нервы.

К счастью, они боялись его намного больше, чем были очарованы Персефоной, поэтому по вечерам все дискуссии о ее красотах сразу прекращались. Это давало ему достаточно времени для спокойного поиска входа в Тайную Комнату, хотя их натянутый интерес к квиддичу и уклончивые обсуждения прочих девушек выдавали, что им тяжело найти другие темы для разговора.

Ну, серьезно, подумал Том, не так уж она и привлекательна.

Он мысленно поставил себе галочку, чтобы позже изучить западню, в которую эта сирена заманила его людей, но только после того, как найдет расположение входа. Пока ее чары были вполне невинны, но у него закрались подозрения, что все выглядело слишком неестественно — как и сама источник интриги. Персефона Каллаган была необычной девушкой с необычной ситуацией, однако, он заметил, что та все еще избегала подробностей, касательно причин своего приезда, ну и вообще просто не было другого объяснения, почему она так легко захватила его дружков в свое рабство.

Сам Том был уверен, что невосприимчив к ее чарам, так как будучи вне класса, она почти не занимала его мысли.

* * *

Следующим утром Том сидел на своем месте и привычно делал заметки в дневнике, но безмятежное утро от отсутствия Персефоны за завтраком было прервано раньше времени, когда она вдруг снова решила присоединиться к ним.

— Доброе утро, Персефона! — восхищенно воскликнул Абраксас.

— Доброе утро, — ответила она с одной из своих безумно фальшивых улыбок.

Эти льстивые улыбочки беспокоили Тома. Как кто-то, кто имел свой личный набор поддельных выражений, предназначенных сверстникам и профессорам, он был более чем обеспокоен. Он не знал, что его беспокоит больше всего, но то, что его последователи, съели их, не моргнув и глазом, было, несомненно, одним из факторов.

Все еще улыбаясь, она потерла глаза и поприветствовала каждого по очереди, чтобы затем, наконец, повернуться к нему. Улыбка исчезла, и он получил другой взгляд, полный неприязни, которым обычно одаривал сам.

— Доброе утро, Риддл.

— Это утро, Каллаган, еще не стало «добрым».

— Это утро стало более ярким от того, что ты решила присоединиться к нам, — весело произнес Сильвас.

Том контролировал свой ледяной взгляд, но почувствовал, как тот перепрыгивает с Сильваса на Персефону и ее лживое хихиканье.

— Для этого еще рановато, тебе не кажется? — возразил Нотт. — Пусть сначала съест что-нибудь, чтобы проснуться.

Персефона коснулась Нотта так же, как и тогда, на зельях, и легонько толкнула его плечо.

— Тарквин, он просто вежлив. Черта, которой тебе следовало бы поучиться.

Тот криво ухмыльнулся ей, но прежде, чем ответить, услышал надрывное шипение Абраксаса. Гермиона подпрыгнула на своем месте и посмотрела в его сторону, обнаружив, как тот прижимает льняную салфетку к руке.

— Абраксас! Что, черт возьми…

Он снова зашипел, когда она приподняла ткань и увидела пятна крови.

— Не волнуйся, всего лишь порезался.

Гермиона цокнула языком и потянулась за кувшином с водой, принявшись очищать порез от крови и крошек смоченной в нем салфеткой, в том месте на ладони, где, по-видимому, он разрезал пополам кусочек хрустящего хлеба.

— Порезать, прекрати, себя самого? ПРОЧЬ! Честно говоря, не понимаю, как ты можешь быть настолько, черт возьми, блестящим в зельях и таким отвратительно неуклюжим с хлебом?

Потягивая свой утренний напиток, Том наблюдал, как Абраксас послал Нотту триумфальный оскал над головой Гермионы, пока она ухаживала за его рукой. Он следил с праздным любопытством, как она латала его вручную, а не волшебным образом, и от этого зрелища его раздражение усиливалось.

Слизеринцы изо всех сил старались придумать все новые и новые способы проникнуть в ее трусики или переключить ее кокетливое внимание на себя, которое, как он заметил, никогда не включало его — с каждым разом это все больше нервировало. Если бы он не был так известен тем, что заставлял течь почти всех школьных ведьм, например таких, как Оливия Хорнби и ее компания, можно было бы подумать, что он ревновал к отсутствию интереса.

Но, конечно, это было не так.

Он совершенно не хотел ее внимания.

И его трясло от одной только мысли, что он мог стать частью этих амурных дел.

Просто он не мог найти объяснения, почему она продолжала бросаться на шеи его приспешников, заходя так далеко, что даже иногда пыталась привлечь внимание Лестрейнджа, но вряд ли приступала к беседе, не включающей что-либо, кроме обсуждения школьной программы, с ним.

Естественно, он бы предпочел, чтобы так все и оставалось, хотя не мог отрицать своё искреннее любопытство по поводу вычеркивания себя из списка охоты. Все-таки он всегда был желанной добычей для девушек, но никогда не интересовался ни одной из них, оставаясь недоступным и недостижимым школьным красавчиком. С момента поступления в Хогвартс он был увлечён лишь своими внеклассными исследованиями…

Том привык, что периодически привлекал полчища дамочек, особенно после информации о его сиротском статусе. Казалось, что многие играли с концепцией его исправления, как будто у него была сломана нога или рука. Это обращало на него внимание почти всей женской половины школы, поэтому он не был уверен, почему полностью игнорировался Персефоной Каллаган.

Конечно, Том был совсем не заинтересован в ней, но это же никогда никого не останавливало.

Почему с ней все было по-другому?

Эти мысли раздражали его, заставляли злиться и хмурить брови.

Это отразилось на его лице?

Он был уверен, что нет.

Но что, если что-то все-таки проскользнуло?

Раз она все еще спокойно сидела рядом, значит не заметила и не испугалась — пока.

Неужели явное отсутствие ее интереса так ему мешало?

Если вдруг кто-то заметит ее лживое и компрометирующее отношение к нему, если она каким-то образом действительно запятнает его образ, свергнув с пьедестала, который он сам для себя воздвигнул, это повлечет за собой последствия более серьезные, чем приход без приглашения на одну из глупых вечеринок Слизнорта.

Том не мог позволить испортить такую важную часть плана, как его личина образцового студента. Он был так близок к реализации первого этапа… нет, он просто не мог этого позволить.

С этого момента он повернет ситуацию в нужное ему русло.

— Каллаган, ты выглядишь как-то иначе этим утром.

Персефона почти успела перевязать ладонь Абраксаса своим платком для волос, когда он обратился к ней. Яростный взгляд метнулся в его сторону из-под ее легкомысленного выражения — подозрительный свирепый взгляд, полностью сосредоточенный на нем.

— О?

Холодный, откровенно настороженный возглас заставил его глаз кратковременно дернуться, но он лишь улыбнулся — одной из своих самых добродушных улыбок — и отыскал в воспоминаниях слова, которыми часто обменивались девушки друг с другом.

— Ты что-то сделала с прической? — он круговым жестом указал на свою голову, намекая на ее буйную гриву. — Возможно, со своей кожей? Она сияет этим утром.

Над столом повисла гробовая тишина.

Если бы это сказал Нотт или Мальсибер, черт возьми, если бы даже Рофелиус сказал такое, то атмосфера вряд ли бы стала такой напряженной. Они все уставились на него с шоком и страхом. Реакция же Персефоны — сузившийся и все еще ледяной взгляд.

Каждый раз, когда она так открыто смотрела на него, он видел водоворот теней в глубине ее глаз.

Она смотрела так, будто разрывала его в клочья прямо за их столом, и, более того, она делала это довольно неприкрыто и нагло, специально для него И его последователей. Если бы он был кротким человеком, не имея наготове плана, он бы, возможно, стушевался. Будучи Томом Риддлом, он просто смотрел на нее в ожидании ответа. Он хотел уничтожить эту дешевку, но это нужно было делать планомерно — он должен был начать игру так, чтобы у нее был повод для препирания, прежде чем он сделает свой следующий ход.

— Скажи мне, Риддл, — категорично произнесла Персефона, — неужели такие девчонки, как Оливия Хорнби, сразу бросаются на тебя от восхищения их «кожей» или тебе нужно поднажать и похвалить их зубы, а может прокомментировать степень привлекательности их сарафанов?

Розье съежился и стиснул зубы. Если бы другие последователи не были так хорошо натренированы, подумал он, то, наверняка, над их столом прокатился бы нервный вздох. К тому времени Том как раз дождался нужной реакции от Персефоны и сумел сдержать свое раздражение. Он еще раз отпил из своего кубка и, пожав плечами, отрезал ровный кусочек ветчины.

— Я не общаюсь с девчонками, Каллаган, только с женщинами. Тем не менее, если я скажу, что считаю твои зубы ровными и белоснежными, а твой сарафан более привлекательным для меня, чем у однокурсниц, в дополнение к твоей «сияющей» этим утром коже, заставит ли это тебя «броситься на меня», как ты говоришь? — он поднёс кусочек ветчины ко рту и невозмутимо сьел, молча жуя и не нарушая зрительного контакта с девушкой, каким-то лишь ему ведомым образом умудрившись выглядеть совершенно не впечатленным любой ее реакцией.

Персефона выглядела удивленной таким комплиментом, с явно чересчур льстивым подтекстом за ним. Она пробежала языком по губам, облизывая их, и отвернулась, чтобы продолжить завязывать платок вокруг ладони Малфоя. Том был уверен, что увидел румянец, тронувший ее щеки, когда она пробормотала:

— Нет. Я думаю, моя реакция будет совсем иной.

Том наблюдал, как она избегает его взгляда, концентрируясь на своем занятии и ухмыльнулся от удовольствия. Так-так, возможно, мисс Каллаган не была так уж неуязвима к его обаянию, как он изначально подумал.

Хорошо. Будешь получать пряник, мисс Каллаган. Но только до тех пор, пока я не решу свою первостепенную задачу. Тогда у меня появится больше времени, чтобы лично разобраться с тобой.

Тревожная тишина сгустилась над ними, повиснув в воздухе. Закончив перевязывать Малфоя, Персефона стала наполнять свою тарелку. Том обнаружил гораздо большее облегчение от отсутствия флирта с ее стороны по отношению к его последователям и умиротворенно продолжил доедать оставшуюся часть своего завтрака.

Конечно, он просто не заметил, как коварная улыбка расползлась на ее лице при проявлении его самодовольства.

Май 1943.

Присутствие Персефоны за столом Слизерина стало частью их повседневной рутины. Слизеринцы были в полном восторге, не считая Лестрейнджа, ну а Том просто свыкся с этим.

Он льстил ей по крайней мере один раз в день, что имело два положительных эффекта: первый — она прекратила откровенный флирт с его приспешниками спустя всего несколько дней после «привлечения» его внимания, и второй — он практически перестал слышать что-либо об этой назойливой девчонке от самих слизеринцев. В конечном итоге, он был удовлетворен происходящим, не принимал каких-либо действий для смягчения неловкости этой ситуации и практически забавлялся влиянию, которое она оказывала на всех ее участников.

Это была именно та власть, которую вскоре он будет иметь над всем миром. Всего одно слово Темного Лорда — и все вокруг будут дрожать, или заискивать, или поднимать народные восстания. Это было опьяняюще.

Том решил, что может поэкспериментировать и сделать комплимент пораньше, чтобы еще раз проверить его эффективность. Черт, он был в таком блестящем настроении этим утром после того, как накануне вечером сузил предполагаемое расположение входа в Тайную Комнату до трех точек, что решил одарить ее даже двумя.

Проблема заключалась в том, что она все еще не появилась на завтраке.

Том бросил взгляд на стол Когтеврана, чтобы убедиться — вдруг пропустил ее приход, но когда большая лохматая голова нигде не обнаружилась, он нахмурился.

Как и сам Том, она никогда никуда не опаздывала. Каждое утро, обед и ужин она была именно там, где и должна была быть, и именно в то время, в которое должна была быть. Тот факт, что она опоздала, заставил промелькнуть назойливой мысли — что именно заставило ее задержаться? Но быстро отмахнувшись от этих дум, он вернулся к чтению книги, которую «одолжил» из Запретной секции, чтобы поскорее перейти ко второму этапу своего плана.

Это случилось незадолго до первого звонка, когда Персефона наконец присоединилась к ним.

Она тяжело плюхнулась на свободное место рядом с Томом, да так неожиданно, что застигла его врасплох. У него даже не было времени, чтобы как минимум встать, прежде чем она окажется так близко.

Том прищурился, обескураженный тем, как незаметно подкралась эта девушка и пристально посмотрел на нее. Персефона, как обычно, облачилась в свою школьную форму, хотя ее волосы были уложены элементарными прижимающими чарами, а галстук был ослаблен до выреза сарафана, впрочем, как и блузка, расстегнутая так же низко. Она кривилась и потирала шею, время от времени издавая приглушенные болезненные стоны.

Мимолетно оглядевшись вокруг себя, Том увидел, как остальные смотрели на нее отчасти шокировано, отчасти похотливо. Он нашел это более раздражающим, чем обычно. Не хватало еще, чтобы девчонка отвлекала их от занятий.

— Выглядишь потрепанно, Каллаган, — никакого комплимента тебе сегодня… чертова ведьма.

Персефона даже не повернулась, лишь сверкнув на него краем глаза, что, несомненно, зажгло в нем искорку любопытства.

В ее взгляде промелькнуло предупреждение, а также что-то более мрачное, что-то, что она никогда не демонстрировала раньше. Стало еще интересней, когда после его слов он почувствовал пульсацию магии, наполнившую воздух вокруг них. Судя по шороху и движениям за столом, он был не единственным, кто ощущал это.

— Бурная ночка, — прохрипела Персефона. От приподнятой брови Тома она поправилась: — Отключилась в общей гостиной. Куча плюшевых подушек кажется прекрасной идеей, пока не заснешь на них без адекватной поддержки спины и шеи.

Малфой поморщился.

— Никто тебя не разбудил? Ни один из префектов твоего факультета? Это же их обязанности…

— Что ж, когтевранцы, может, и умные, но в основном мудаки, — резко выдохнула она, сваливая яичницу на тарелку, чтобы перехватить хоть что-то перед длинным походом на Зелья.

Том ухмыльнулся этой формулировке, остальные же разинули рты. Он легонько подтолкнул локтем хлебную корзинку в ее сторону, несмотря на то, что та потянулась к ней — как всегда самостоятельно.

— Приятно знать, что Слизерин не единственный, кто несет этот крест.

Персефона фыркнула, размазывая апельсиновый джем по всему, что ела, сильно наморщив лоб.

— Хитрые, амбициозные, вдохновляющие, — вот, что присуще вашему факультету. Мудаки? Отлично подходит этим тупицам. Они поднимут свою задницу только в случае, если это улучшит их успеваемость на занятиях.

Он слушал ее ворчание с нарастающим весельем, подпирая подбородок рукой и наблюдая, как она сердито ест. Она поджимала губы от возмущения в перерывах между едой, злилась, полностью погрузившись в свои мрачные мысли.

Его ухмылка стала шире.

— И что, скажи на милость, дорогая мисс Каллаган, ты натворила, чтобы привлечь их гнев?

Она дожевала, а затем невинно пожала плечами.

— Думаю, я обошла их, заняв место лучшей в классе.

Том Риддл рассмеялся.

— Кто бы сомневался!

Персефона уставилась на него, широко раскрыв глаза, изумляясь его громкому смеху и тому, как Том смотрел — с искренним и неприкрытым озорством. Она слегка покраснела и при звуке звонка поднялась, застегивая пуговицы на воротнике и поправляя галстук.

Он тоже поправил галстук, прежде чем решительным жестом пригласить ее в привычное путешествие до подземелий.

— Думаю, их можно понять. Если пренебрежение к твоему присутствию в гостиной после отбоя и усердное игнорирование твоего сна перед утренними занятиями гарантировало бы мне то, что я обойду тебя на занятиях, я бы этим воспользовался.

Она фыркнула, подняв нос и поспешила вниз, через множество движущихся лестниц.

— Нет, не воспользовался бы. Ты бы доказал, что лучше меня у всех на глазах вместо того, чтобы прибегать к подлой тактике, компенсируя этим свою лень или недостаток навыков.

Что-то сверкнуло в его взгляде от услышанных слов.

— Верно, Каллаган, — тихо согласился он, хотя она была слишком поглощена своими мыслями, решительно направившись в сторону аудитории, — совершенно верно.

* * *

Стрелки часов показывали двенадцать, но настроение Персефоны не стало лучше.

Она очень тщательно пережевывала свой сэндвич с огурцом, поджав губы, рука с резкой точностью перелистывала страницы книги. Сегодня девушка не флиртовала, просто ела, исправляла ошибки или делала записи между уроками. Сегодня она ни разу не набросилась на него со своими нахальными колкостями.

Это отчасти беспокоило Тома Риддла — но только отчасти. В большей степени он был заинтересован тем, что же так сильно ее рассердило. Он не верил, что причиной был поздний подъем перед завтраком.

Том задумчиво дожевал собственный бутерброд, прежде чем проглотить и, наконец, спросить:

— Каллаган, извини, конечно, но — как говорится — какая муха тебя укусила?

Персефона перестала жевать и взглянула на него, не совсем уверенная, что правильно расслышала.

— Что, прости?

Он потянулся к столу и захлопнул книгу с такой силой, что чуть не отсек ей пальцы, после чего с удовольствием поймал ее свирепый взгляд.

— Это… — он указал на нее рукой, — что это?

Она поморщилась, убрав свою книгу из зоны его досягаемости и открыла ее там же, где и раньше.

— Я понятия не имею, о чем ты.

— Правда? А по-моему, прекрасно понимаешь. Где весь твой привычный сарказм? Признаюсь, мне любопытно, что же повергло тебя в такое «прекрасное» расположение духа.

— Твои комплименты сегодня отменяются, Риддл, — холодно огрызнулась она.

Брови Тома взметнулись вверх от очевидной язвительности ее слов. Обычно любой, кто говорил с ним с таким пренебрежением, оказывался в Больничном крыле из-за досадного несчастного случая на дуэлях по ЗОТИ, но он продолжал находить эту манеру Персефоны Каллаган интригующей.

Персефона не была глупой, он убедился в этом — по крайней мере не в смысле начитанная — нет… ее действия совершенно точно не были лишены здравого смысла. Тот факт, что она так часто огрызалась ему, означал, что, либо она была действительно безмозглой, либо просто не боялась его. У него закралось подозрение, что скорее последнее, и это предположение заинтриговало его ещё больше.

Он еще раз потянулся к книге и, когда она отшатнулась, встал со своего места и просто выхватил ту из ее рук, положив на своей стороне стола вне зоны ее досягаемости. Персефона в мгновение ока вскочила со своего места, и он увидел, как она дернулась к палочке, но затем резко остановилась. Вместо этого она лишь протянула руку, ладонью верх, застыв в слишком напряженной позе. Недобрый огонёк вспыхнул в ее глазах, и он склонил голову на бок, наблюдая, как всполохи пламени кружатся и ведут битву с вихрями тьмы в ее карих зрачках.

— Моя. Книга.

Том заметил, как она задрожала, процедив эти слова сквозь стиснутые зубы, и вновь — та знакомая вспышка магии запульсировала вокруг, прокатившись волной по его коже. Он ощутил покалывания по всему телу, как иголками — такое же, как при открытии новой книги из самых глубоких тайников библиотеки — не неприятно.

Он держал ее взгляд на мгновение дольше, прежде чем кивнул и улыбнулся.

— Извини, Каллаган. — Он протянул тяжеленную книгу корешком вперед и опустил ее в маленькую ладонь, обхватив руку девушки своей, чтобы та не упала. Он намеренно провел пальцами по ее запястью, скользя вдоль костяшек и наблюдая, как у неё перехватило дыхание, а вспыхнувшая было ярость начала таять. — Это была попытка уменьшить твои страдания, а не усилить их.

Персефона тихо ответила, но все также сквозь зубы:

— Ты не разбираешься в женщинах, если это было твоей целью, Том Риддл.

Он ухмыльнулся.

— Возможно, тогда ты поможешь мне разобрать мои ошибки ближе к ночи?

Она округлила глаза и выдернула руку вместе с фолиантом, прежде чем отвернуться и в бешенстве вылететь из зала, впервые не дождавшись конца обеденного перерыва.

Том подождал, пока она исчезнет из виду, прежде чем сесть и возобновить свою трапезу.

— Мой Лорд?..

Он мотнул головой в ответ на беспокойство Тарквина Нотта, ждавшего команды после ее столь нахального поведения.

— Оставьте ее в покое.

* * *

Атака, атака, парирование, парирование, блок.

Блок, блок, атака, атака, атака.

И по новой.

Тренировка «практической дуэли» была умопомрачительно скучна для всех участников, но в особенности для Тома Риддла. Он изображал заинтересованность. Он кружился и взмахивал своей палочкой. Он отчаянно пытался не дремать, особенно когда преподаватель отлучилась из аудитории, чтобы избавить его от своего раздражающего голоса.

Том парировал еще одну серию безобидных проклятий, посланных его покорным, хотя и бездарным партнером. Несомненно, подумал Том, он должен быть наказан за то, что назвался слизеринцем.

Он фантазировал о том, с каким бы удовольствием использовал весь спектр проклятий на живом человеке. У него было несколько неприятных заклинаний, которые он пытался превратить во что-то более мрачное, но ему нужна была практика. Он хотел объединить между собой атакующие проклятия и связующие чары. Когда он найдет и откроет Комнату, ему нужен будет козырь на случай, если легендарное существо окажется более несговорчивым, чем ожидалось. У него были идеи. У него были теории. Но сначала он должен был максимально подготовиться для своей же собственной безопасности — самосохранение превыше всего.

Блок, блок, атака, атака, атака.

Конечно, он практиковался иногда. Он был одним из немногих, кто имел четкое представление о том, что из себя представляла Выручай-комната, но даже его приспешники оставляли желать лучшего. Ни один из них не бросал серьезного вызова его навыкам, только его терпению. С другой стороны, они больше других преуспели в Темных Искусствах, находясь на верхних строчках успеваемости. Лестрейндж был самым талантливым в темной магии, а также был ближе всего к его собственным показателям, причём довольно долгое время — пока эта ошеломляющая Персефона Каллаган не присоединилась к ним и каким-то образом не сместила Лестрейнджа, выбив того из гонки, а теперь и вовсе шагая за ним самим практически по пятам.

Персефона Каллаган.

Том наблюдал за ней, пока сражался со своим сокурсником. Сегодня она была более энергичной, даже не смотря на подорванное настроение от произошедшего прошлым вечером. Студенты разбились на пары, сменяясь на звук таймера, который профессор установил в начале занятия, и на данный момент все были примерно на полпути. Том с самого начала наблюдал за ее дуэлями и с нетерпением ждал своей очереди.

Она была безупречна в исполнении на этот раз, ее действия были синхронными и сбалансированными, что далеко не соответствовало другим практическим урокам, в которых она участвовала. Обычно Персефона стеснялась или оступалась на протяжении почти всей тренировки, и он был абсолютно не впечатлен ее боевыми навыками. Но сегодня, именно сегодня она вышла на тропу войны.

Полностью погружённая в свои мысли, она смотрела прямо, но сквозь соперника. Студенты, имевшие неудачный статус «не попавших» в его близкое окружение с их убогим пониманием Темных Искусств, дрожали позади своих щитов и содрогались от каждого парирования грубой властной силы ее атак. Когда дело дошло до следующего соперника — его приближенного, он с удовлетворением отметил схожее удивление от свирепости ее заклинаний.

Таймер снова загудел, Том сменил партнера, наблюдая с повышенным интересом за ослепительной дуэлью Персефоны, на этот раз схлестнувшейся с Рофелиусом Лестрейнджем.

Тот всегда открыто насмехался над ней, и это не была редкостью в их дуэлях, но сегодня… сегодня она заставила атмосферу пылать.

Они поклонились друг другу, и на полпути к защитной стойке Лестрейндж бросил свое первое проклятье. Персефона взмахнула запястьем и заклинание разбилось о ярко мерцающий купол.

Затем снова, но в тот момент, когда заклинание Рофелиуса попало в щит, Персефона шагнула вперед и сделала то, что потрясло всех — ее щит и его заклинание все еще слабо шипели, растворяясь в воздухе, когда Персефона перешла в яростное наступление.

Изменение было настолько стремительным, что Лестрейндж не успел отреагировать и был вынужден создать свой собственный щит, нарушив привычный шаблон их тренировок.

Том с увлечением наблюдал, как миниатюрная девушка теснила громилу Лестрейнджа. Она нападала так бешено, как будто действительно находилась на поле битвы, так лихо рассекая воздух и нанося удары по противнику, что древко ее палочки свистело в движении. Он пристальнее вгляделся в ее образ и поклялся бы, что кудрявые волосы вздымались в стороны, наэлектризованные от энергии, скопившейся вокруг ее изящного тела. Рофелиус едва стоял у черты, горбатясь за своим защитным куполом, пока проклятье за проклятьем обрушивалось на него с чем-то большим, чем игривое упорство.

А потом прозвучал таймер.

Персефона застыла, откинув руку назад, готовая к новой атаке, но после гонга ее решимость исчезла, запретив телу выпустить последнее заклятие. Она передернула плечами, замотала головой и сфокусировала взгляд на Рофелиусе и на том немалом расстоянии, разделявшем их. Том увидел, как она сглотнула, пробормотав что-то, похожее на извинения.

Остальная часть класса сменила партнеров, но вместо этого Том увидел, как Рофелиус направился к Персефоне.

Он встал перед ней, возвышаясь на добрых две головы, а может и больше, и вдруг сделал что-то совершенно немыслимое — он улыбнулся и протянул руку, чтобы заправить один из выбившихся завитков ей за ухо.

Том подумал, что, наверное, уронил челюсть на пол, услышав, как стучит собственная кровь в ушах. Он наблюдал, как Персефона напряглась от чужого прикосновения, видел, как Лестрейндж заметил это, но проигнорировал. А затем громила сказал что-то, что заставило собеседницу задорно взглянуть на него… и рассмеяться.

Взгляд Тома метался между ними, он заметил, как Персефона перенесла вес тела на другую ногу, продолжая улыбаться сопернику, несмотря на защитную стойку, в которой так и осталась стоять. Лестрейндж не отходил, продолжая говорить вещи, которые ее веселили, но мускул на ее лице дрогнул, когда его рука нагло потянулась к ее щеке. Она резко вцепилась в его ладонь, прежде чем та успела коснуться лица, и накрыла второй, отвлекая его этим прикосновением и ухмыляясь из-под ресниц взглядом, который так глубоко увлек других слизеринцев… теперь, по-видимому, обольстив и этого.

Наблюдая, как она изящно баюкала большую ручищу в захвате своих миниатюрных ладошек, и почувствовав, как что-то щелкнуло в голове, Том, сам того не замечая, направился вперед.

То, что он пристально следил за их разговором, ловил каждое слово — должно было стать для него тревожным сигналом, но он не осознавал этого, пока действительно не вторгся в пространство между ними.

Персефона с недоумением повернула голову. Он не знал, что было написано на его лице, но, судя по тому, что Рофелиус молниеносно выпрямился, выдернув руку из ее ладоней и отведя глаза, взгляд Риддла был отнюдь не дружелюбным.

— Пора, Лестрейндж, — сказал Том голосом, который сам бы посчитал «жизнерадостным», — меняй партнера.

Лестрейндж немного ссутулился и вжал голову в плечи.

— Да, Том.

Это все, что он сказал, прежде чем избавить их от своего присутствия с плохо завуалированной спешкой. После ухода Лестрейнджа к ним подошел другой студент — следующий партнер Персефоны, но похожий взгляд Тома Риддла отправил его в то же дружелюбное путешествие, что и громилу.

К тому моменту, как Том вернул свое внимание к Персефоне, та смотрела на него с приподнятой бровью, поджав губы и еле сдерживая смешок. Он смерил взглядом ее позу и скрещенные руки, задержавшись на том, как она перенесла свой вес на длинную, стройную ножку с выступающей линией бедра, и смог с уверенностью сказать, что ее настроение улучшилось. Она определённо выглядела более довольной, чем была большую часть дня.

Персефона прочистила горло, и он снова вернулся к ее лицу.

— Я бы никогда не подумала, что великий Том Риддл может влезть без очереди.

Том усмехнулся и решил не отвечать, вместо этого отступив на несколько шагов для надлежащего дуэльного расстояния, и с одобрением глядя на то, как она осторожно сделала то же самое.

— Готова, Каллаган?

Персефона не ответила, внимательно рассматривая Тома с головы до ног.

* * *

Гермиона изучала его издалека, намеренно растягивая время перед кивком, означающим начало поединка. Том Риддл, будущий Темный Лорд, с палочкой наготове и жадностью во взгляде, ждал момента, когда она опустит голову, чтобы начать дуэль. Если бы она хоть на миг представила, что однажды в своей никчемной маленькой жизни сможет заявить, будто сам Темный Лорд был взволнован перед дуэлью с ней, она бы рассмеялась.

Вожделение в его взгляде было не таким, с каким мужчина смотрит на женщину — она насмотрелась на такие предостаточно, чтобы почувствовать разницу — нет… он смотрел на нее так же, как на множество книг, штудируемых им в зале, пока пытался игнорировать ее существование. Наконец-то, она привлекла его внимание, и все, что для этого понадобилось — один скверный денек.

Как удачно получилось, что тот тоскливый вечер превратился в такой прекрасный день.

— Каллаган? — в этом голосе не было волнения и тем более терпения. Это была та командная интонация, с которой он отдавал приказы своим приспешниками — она была обязана подчиниться.

Вдруг в голове промурлыкал довольный голос, принадлежавший ее более взрослой, гораздо более измотанной версии.

Он ожидает, что ты подчинишься.

Он ожидает, что ты выполнишь его команду.

Кто ты такая — пред лицом Лорда Волдеморта — чтобы игнорировать его приказы?

Гермиона поклонилась, увидев, как соперник облизал губы в предвкушении и его первое заклинание полетело в цель.

И так же быстро их дуэль закончилась.

Гермиона взмахнула рукой, вычерчивая широкую дугу и поднимая свой щит слишком поздно. Проклятье Тома уничтожило тот хрупкий блок, который она выставила для защиты, получая ряд глубоких порезов на плече и отлетела назад в стопку стульев.

После этого произошло три вещи: их преподаватель вернулась в класс и встала как вкопанная от увиденного, раздался звонок, и Том Риддл, замерший на месте в полном шоке, разинул рот.

— Мистер Риддл! — воскликнула преподаватель и побежала с несколькими другими студентами, чтобы помочь вытащить Персефону из завалов обрушившейся мебели, — вы остаетесь на отработку, молодой человек! Это заклинание НЕ БЫЛО разрешено на нашем занятии. О, о Боже, о Боже мой! Персефона, дорогая, ты в порядке?

Гермиона издала болезненный стон, когда кто-то помог ей принять вертикальное положение. Она схватилась за свою кровоточащую руку, побледнела от этого зрелища и выглядела так, будто вот-вот потеряет сознание.

— О, о, дорогая! Мистер Малфой, сюда, идите сюда! Отведите мисс Каллаган в Больничное крыло — ЖИВО!

Абраксас Малфой, будучи префектом, вылетел вперед всех и кивнул, показав свою молчаливую готовность преподавателю, все время представляя те ужасные пугающие последствия, с которыми он столкнется от рук Тома Риддла позже за заботу о Персефоне, из-за которой ему пришлось вляпаться в неприятности.

Том продолжал стоять в полном недоумении, вероятно, снова и снова прокручивая в уме, какими досадными последствиями обернулось их столкновение, когда Гермиона поймала его взгляд.

Она с трудом опиралась на Абраксаса, волосы практически полностью закрывали ее лицо, пока тот поддерживал ее за неповрежденную руку. Она бросила все еще смущенный взгляд на Тома Риддла, а затем, лишь на секунду, ее губы изогнулись в усмешке, предназначенной лишь ему.

В одно мгновение осознание затопило каждый сантиметр его плоти, и он перешел от замешательства к ослепляющей ярости.

Кто она такая, чтобы бросать вызов Темному Лорду?

Ее звали Гермиона Грейнджер.

И здесь у нее не было хозяина.

Май 1943

Было бы слишком мягко сказано, что Том Риддл был в ярости от инцидента на ЗОТИ. Абраксас сопроводил Персефону в Больничное крыло, но сразу же был прогнан медсестрой после беглого осмотра пациентки. Когда Малфой вернулся в подземелья Слизерина, не имея ничего, кроме новости, что пострадавшую благополучно поместили в медотсек и кого-то из когтевранцев обязательно уведомят, чтобы забрать ту после перевязки, Том впал в бешенство.

На следующее утро Абраксас все еще не оправился от вспыльчивого нрава Тома Риддла и его наказания.

Том, как обычно, сидел за длинным столом в Большом зале, фолиант, который он изучал в течение нескольких недель, лежал открытым на новой, так и не начатой главе, значительный кусок ветчины, нарезанный идеальными порционными кусочками, разделенными между собой, также был нетронут. Его глаза сосредоточились на пустом месте, где обычно сидела Персефона, и, когда стало очевидно, что она не собирается приходить, он перевел взгляд на стол Когтеврана в поисках кудрявой головы.

— Сэр?..

Взгляд Тома метнулся к Фрэнкфорту Мальсиберу, который говорил ему что-то, не слишком важное. Тот сразу стушевался.

— Не берите в голову, сэр.

Риддл снова посмотрел на когтевранцев в поисках хорошо знакомой фигуры. Когда раздался предупреждающий звонок, он усмехнулся, затем, поморщившись, недовольно фыркнул и схватил свою книгу со стола. Он оставил своих приспешников, направляясь прямиком к скопищу ворон. Возвышаясь над единственной группой студенток, которых Том хотя бы отдаленно знал, он процедил:

— Персефона Каллаган, — без преамбулы, тоном, не терпящим возражений, — где она?

Блондиночка, на которую он смотрел, густо покраснела под этим пристальным взглядом. Ее рот открылся несколько раз, не издавая никаких звуков, кроме прерывающихся сдавленных хрипов.

Том сузил глаза, не желая тратить на нее свое время.

— Оливия Хорнби, верно?

Очередной хрип вылетел из ее рта, но она хотя бы кивнула.

— Мисс Хорнби, я ищу Персефону Каллаган, она на вашем факультете. Вот такого роста. Кудрявая, волосы примерно до сюда. Вы знаете ее, вы говорили с ней на днях.

Оливия подавилась собственной слюной.

Его терпение лопнуло и он рявкнул:

— ГДЕ ОНА?

Девушка рядом с Оливией, обнимающая одной рукой ее трясущиеся плечи, промямлила, заикаясь.

— П-по-постельный ре-режим, мистер Риддл. Распоряжение медсестры. Она освобождена от занятий на несколько дней после вашего…

Его глаза сузились еще больше.

— По-после не-несчастного случа-ая.

Том поджал губы, раздувая ноздри от гнева, но кивнул им обеим.

— Спасибо, дамы.

Уходя, он слышал, как Оливия чуть не рухнула со скамейки, бросаясь на своих подружек и восхищенно всхлипывая.

— О-о-о-о-он говорил со мной!

Другая студентка ахнула:

— Он знает твое ИМЯ!

Оливия упала в обморок.

* * *

Следующие несколько дней Том разбирался с неприятностями, возникшими вследствие недавнего инцидента. Он успешно сумел избежать взысканий милой болтовней, полной любезностей с преподавателем по ЗОТИ, но ему было поручено, как минимум, дополнительное патрулирование. Он предполагал, что такого рода наказание направлено на уменьшение «внеклассной» деятельности, часто ассоциировавшейся с юными подростками. Но лично для него такое наказание повлекло лишь сокращение времени на проверку его теорий о расположении входа в Тайную Комнату.

Это, хотя и не только это, повергло Тома в еще более дикую ярость по поводу проблемы под названием Персефона Каллаган.

Он попытался пройти в башню Когтевран, чтобы поговорить с ней, но их пафосный страж на двери с бронзовым молотком в форме орла, даже не спросил у него пароль. Казалось, факультетские предубеждения существовали не только среди студентов. Когда-нибудь, когда он окончит эту проклятую школу, то удостоверится, чтобы всех этих волшебных обитателей принудительно перевоспитали. А пока у него не было возможности увидеться с ней или хотя бы заставить кого-то передать сообщение. Он однажды даже попытался уговорить этих дрожавших девиц позвать коварную ведьму, но они просто продолжали выходить из себя в его присутствии. Тогда он бросил эту пустую затею и продолжил вечернее патрулирование.

Усмехнувшись своим мыслям, Том шел по коридорам, свет на кончике палочки резко освещал темные каморки и углубления ниш. Он уже отправил парочку обжимавшихся гриффиндорцев обратно в гостиную, но даже снятие баллов не улучшило его настроение.

Он прибыл в библиотеку где-то в середине своего патрулирования, как всегда, в первую очередь поздоровавшись с мадам Пинс. Он знал, что та обожала его, часто задерживая дольше, чем студенту хотелось находиться в присутствии этой женщины. Он поболтал с ней немного, как это обычно было принято, прежде чем позволил ей заполнить вкладыши в формуляры, сгружая стопки просроченных книг и тщательно убеждаясь, что отдал все.

Библиотека оказалась ожидаемо пустовавшей. До экзаменов было еще достаточно времени, чтобы быть заполненной под завязку студентами, высиживающими последние минуты за зубрежкой перед зачетами. Именно в этот момент, когда он переступил границу Запретной секции, Том почувствовал знакомую вибрацию волшебной пляски на своей коже и наконец-то обнаружил первого человека, которого хотел увидеть, в последнем месте, которое думал осмотреть.

— Каллаган, — Том выплюнул ее имя тоном, громкость которого в мгновение ока должна была вызвать обеспокоенную мадам Пинс. Когда библиотекарь не показалась, он сузил глаза и осмотрел Персефону и волшебный купол ее заглушающих чар.

— Риддл, — Персефона весело промурлыкала его имя, не отрываясь от книг, которые разложила на столе.

Он зарычал, угрожающе подняв палочку и направился прямо к ней.

— Я не люблю, когда меня выставляют дураком, Каллаган.

Она пожала плечами, перелистывая страницу раненой рукой. Вся конечность была туго забинтована, начиная от запястья и вплоть до плеча, на белых тканевых повязках тут и там виднелись пятна от крови и заживляющей мази.

— Я, как правило, не жажду быть разрезанной на куски. Каждый из нас несет свой крест, имеет препятствия, которые нужно преодолеть, и прочую чепуху, — она взмахнула рукой в воздухе.

Том в несколько шагов преодолел расстояние между ними и резко выдернул книгу из ее рук, убирая ту за пределы досягаемости.

Медленно подняв злобно вспыхнувший взгляд, она откинулась на спинку кресла.

— Прекрати отбирать мои книги.

Он проигнорировал ее слова.

— Похоже, я слишком долго позволял тебе думать, будто ты контролируешь ситуацию. Тебе стало комфортно вести себя так неуважительно и…

— Прошу прощения, — решительно перебила она, — я полагаю, ты принял меня за одного из своих дружков, которым я, увы, не являюсь. Возможно, тебе действительно нужна инструкция по общению с женщинами…

Палочка Тома сверкнула в воздухе, мгновенно обезболив нахалку, а его лицо покраснело больше, чем когда-либо. Свободной рукой он обхватил ее израненное плечо, большой палец нашел зазор между бинтами и стал планомерно давить на открытую рану, погружаясь в один из кровоточащих порезов. Персефона раскрыла рот и закричала от боли, но ее голос был заглушен заклинанием, что заставило Тома злобно оскалиться, испытывая просто потрясающее удовлетворение. Он прижался к ней, грубо вдавливая ее тело в спинку кресла и неистово прорычал ей в лицо:

— Ты БУДЕШЬ подчиняться мне, проклятая ведьма! Возможно, единожды ты и застала меня врасплох, но этого больше никогда не повторится. Я просто выжидал, чтобы заценить твои потуги, эти нелепые представления о манипуляциях, которые ты вбила себе в голову, Каллаган, но в действительности тебе не удалось одурачить меня! Ты уже создала предостаточно проблем для моего окружения, а также вокруг моего имени. Настало время показать мне в точности, какую интригу ты плетешь — ЛЕГИЛИМЕНС!

* * *

Гермиона, считавшая себя настоящим мастером в окклюменции, закричала в безмолвной агонии от силы заклинания Тома Риддла. Она вспомнила, как тот выискивал брешь в ее разуме в Косом Переулке, пытаясь быть ловким, хитрым и незаметным… То, что он вытворял сейчас ощущалось совершенно иначе.

Осторожная магия, деликатно направленная на нее при первой встрече, была лишь признаком любопытства Тома Марволо Риддла — дразнившим, пробовавшим, изучавшим свою добычу. Это мощное давление гнева и ярости, пульсировавшее в голове в первые мучительные секунды его вторжения, было гораздо жестче, чем она могла себе представить. Когда его магия проникла в нее, распространяясь и разрывая разум, сметая ее стены, как бумагу, она поняла, что это была не просто магия Тома Риддла… это была магия Темного Лорда.

Это была отрезвляющая мысль.

Это была мысль, в которой она нуждалась.

* * *

Том никогда раньше не проникал в разум, подобный этому.

Мысли человека никогда не были линейными, всего лишь снимками воспоминаний или мимолетных желаний. Для обычных мыслей было не редкостью лететь в него наугад, предлагая красочное разнообразие сцен, оставляя ему возможность лишь вникать и выбирать нужное. Том этого и ожидал.

То, чего он точно не ожидал, так это оглушительную какофонию из множества воспоминаний, одновременно давивших на него со всех сторон, заставлявших чувствовать приступы удушья. Он полностью контролировал процесс всего несколько мгновений назад, но как только он прошел сквозь ее барьеры, то будто сам превратился в утопленника.

Будучи бестелесным, он все равно чувствовал, как, вырывая с корнем почву из-под ног, ее магия прорывается к нему, будто цунами, хватая и протаскивая сквозь зазубренные кристаллы своих воспоминаний.

* * *

Знакомая люстра качалась и мерцала в утреннем свете.

Длинноволосая брюнетка прижалась к его груди. Из ее рта сквозь стиснутые гниющие зубы капала слюна. Она оскалилась в безумном восторге, заходясь хриплым смехом.

Порыв прогорклого дыхания скользнул по щеке, когда она зашептала что-то невнятное, и невыносимо обжигающее острие клинка стало вырезать неровные узоры на его руке.

* * *

Плитка на полу была холодной и влажной под руками там, где он упал, — там, куда его толкнули.

Он поднял глаза и увидел, как тварь с алыми как кровь глазами с интересом наблюдает за ним.

Оно ухмыльнулось и повернулось, чтобы что-то сказать фигуре, стоящей позади трона.

Оно рассмеялось.

Они рассмеялись.

* * *

Кулак в волосах держал его голову на весу, чтобы он мог смотреть на улицу, вдоль которой пылали горящие дома.

Магглы.

Маггловские дома?

Брюнетка снова была здесь. Она резвилась, носясь по кварталу, сжигая заклинаниями деревья, здания, людей.

Вокруг валялись трупы, которые она, нагромоздив друг на друга, сбросила в центр дороги, позволив им лежать вывернутыми наизнанку, бездыханными и истекающими кровью.

Еще двое живых стояли на коленях перед кучей этих тел.

Он боролся с жесткой хваткой человека, державшего его.

Женщина одним движением разрезала тех людей от подбородка до бедра каким-то проклятием, которого он никогда не слышал прежде, их рты раскрылись, застывшие от ужаса и боли, даже когда жизнь покинула их глаза.

Тела грузно упали на землю.

Он закричал — тело, в котором он находился, закричало — диким, первобытным голосом, от которого костры вокруг загорелись ярче.

Мерзкая женщина резко прекратила свои забавы, посмотрев на него с ненавистью и отвращением.

Она направила на него свою палочку, и мир потух.

* * *

Заблокировать мысли.

Заблокировать.

Забаррикадироваться.

* * *

Темно. Он ничего не видел.

Кровь стучала в висках.

Его глаза… ослепли.

Он закричал, когда ощущение пальцев, погрузившихся в глазницы, стало практически реальным и нервные окончания обострились до предела.

Его нервные окончания, по которым теперь струилась БОЛЬ.

Звук, похожий на голос Персефоны, сладко промурлыкал ему на ухо:

— Вытесни свою боль…

Он был в чьем-то теле?

Он почувствовал прикосновение губ на виске, и сцена снова сменилась — любой контроль, который он имел до этого, упал в пучину сознания этой ведьмы.

* * *

Теперь он смотрел на Персефону.

Нависшую над ним, лицо напротив, достаточно близко, чтобы почувствовать, как она тяжело дышит в его раскрытый рот.

Его пальцы проследили путь вдоль ее плеч, привычно скользя вниз по рукам, как будто делали это не впервые.

Она улыбнулась, глаза пылали красным, но вдруг затянулись странной серебристой поволокой.

— Тебе лучше держаться подальше оттуда…

Персефона отстранилась, запрокинув голову, встряхнув волосами, и он увидел ее тело, обнаженное, качающееся на нем.

Его руки двигались против воли, скользя по голому животу, и вверх, накрывая грудь, прокатывая большие пальцы по дерзким соскам, как вдруг ее жаждущий стон направил волны наслаждения в эфемерную версию его бесплотного тела.

— Каллаган, — он услышал свой хриплый голос, голос, который на самом деле не принадлежал ему, — что ты такое…

Настойчивое трение бедер прервало вопрос, превращая остальные слова в бессвязное шипение. Она накрыла своей ладонью одну из его рук на своей груди, направляя другую в сторону своего влажного рта.

— Отвлекаю тебя, — выдохнула Персефона, когда ее самодовольство захлебнулось очередной волной наслаждения.

Ее веки были опущены, ее голос звучал в сознании.

— Том! Мой Лорд…

* * *

Том вышвырнул себя на свободу, отшатнувшись на книжные полки и уставившись на Персефону с гремучей смесью эмоций.

Дыхание было затруднено, глаза широко открыты, покрывшийся потом, он чувствовал, как школьная форма неприятно липла к каждому сантиметру разгоряченного тела. Штаны давили на плоть, намекая на другой вид влаги, пропитавший его брюки. Том вздрогнул от картины, все еще ярко и томительно мелькавшей за веками, и не смог унять дрожь, когда уговорил себя отойти подальше, прежде чем потерять последний контроль над ситуацией.

Хриплое хихиканье Персефоны привлекло его гневный взгляд. Магия рассеялась, и ее голос был слышен, судя по ее очевидно тяжелому дыханию.

Персефона провела ладонью по щекам, смахивая влагу с одной, а затем с другой скулы. Она посмотрела на свои пальцы — на слезы, которые просочились от его непрошенного вторжения. И фыркнула, почувствовав консистенцию чего-то более тяжелого, чем вода, капающего на приоткрытые губы. Язык выскользнул, облизав их и ощутив металлический привкус. Она снова рассмеялась и вытерла кровь, струившуюся из носа.

— Там немного мрачно, — тихо сказала она. Постучав по виску, она как бы уточнила, о чем говорит, медленно и осторожно двигаясь, чтобы подняться с мягкого стула, к которому была так жестко прижата мгновением раньше. Ноги дрожали, когда она встала в полный рост, в голосе звучали грубые и опасные нотки, и ему совсем не понравилось, как она одобряла то, что только что произошло, — лучше просто попросить в следующий раз.

Том Риддл шире распахнул глаза и, возможно, в первый раз в своей жизни, почувствовал растерянность. Он все еще обдумывал ответ, когда появилась мадам Пинс, с пунцовым лицом, лишенным терпения, которого, по-видимому, у нее никогда и не было — наверно, заглушающие чары тоже рассеялись.

— ЧТО это за шумиха, Том? — Пинс ахнула. — Мисс Каллаган? Комендантский час уже прошел, что вы здесь делаете? Да еще и в Запретной секции!

Персефона незаметно вытерла нос, шепча заклинание, остановившее льющуюся кровь, прежде чем взметнула воспаленные глаза на сердитую библиотекаршу.

— Прошу прощения, мадам. Я заснула, прежде чем мистер Риддл нашел меня… Сейчас я вернусь в башню.

— Совершенно верно! Поспешите, или мне придется вычесть очки за ваше пренебрежение к школьным правилам! И не позволяйте мне снова поймать вас в этих стеллажах без письменного разрешения!

— Да, мадам, — Персефона склонила голову, перекинув сумку через здоровое плечо, и, проскользнув мимо них, направилась к выходу.

Пинс повернулась, осматривая оставленные книги, все еще валяющиеся на столе, и раздраженно фыркнула.

— Я приберу здесь, мадам.

Она испуганно вздрогнула, видимо уже забыв о его присутствии. Раздражение на лице лишь слегка смягчилось, и Пинс одарила его напряженной улыбкой, не обращая внимания на потрепанное состояние самого юноши.

— Спасибо, Том.

Как только фигура повернула за угол, Том направился к столу и тяжело опустился напротив раскрытых книг. Он провел все еще влажной ладонью по лицу в попытке собрать в памяти все, что видел в сознании Персефоны. Он попытался соединить воедино то, что помнил, но это смахивало на попытку собрать пазл без изображения, напечатанного на поверхности. Каждая деталь была важна и должна была непосредственно подходить к другой, но он понятия не имел, как выглядит финальная картинка.

Он взмахнул палочкой поверх книг на столе, возвращая те на книжные стеллажи, пока размышлял об этом.

Том был прав насчет нее. Персефона Каллаган была проблемой. Она была гораздо большей проблемой, чем он предполагал изначально… а еще она была гораздо умнее и могущественнее, чем показалась при их первом знакомстве.

Он протянул руку, чтобы закрыть последний фолиант, оставшийся на столе, но его страницы самостоятельно захлопнулись перед ним с довольно гулким стуком. Том поднял книгу, чтобы проверить название и поставить на подходящую полку… и задержал дыхание.

«Тайны наитемнейшего искусства».

Это был фолиант, который Том искал с тех пор, как узнал о существовании крестражей и способах их создания. Другие издания просто вскользь упоминали о них, делая смутные выводы о вместилищах души. Он нашел всего лишь одну или две отсылки к книге, которую сейчас держал в руке — книге, которая отсутствовала в библиотеке Хогвартса, согласно личным записям в каталоге мадам Пинс.

Он облизал пересохшие губы.

Это был следующий пункт его плана.

Его взгляд привлек свежий след крови на старой, потрескавшейся коже обложки. Он подумал о Персефоне, девушке, которую заставил кричать, рыдать и истекать кровью в темном, заглушенном чарами углу библиотеки, девушке, которая выгнала его из собственного разума, как будто это была всего лишь игра.

Он снова провел пальцами по потертой коже, прослеживая путь вдоль рельефных букв… почти благоговейно. Том тихо прошептал заклинание, и книга зависла в воздухе, перевернув обширную массу страниц на место, где она была открыта непосредственно перед его приходом. Губы тронула улыбка.

Том задержал взгляд на проходе между стеллажей, за которыми скрылась Персефона, его ноздри раздулись, пульс участился, рот вдруг снова пересох. Он прикрыл глаза, вслушиваясь в поток крови, стучащий в ушах, и вспомнил, как ее голос звучал в наслаждении, меньше концентрируясь на вздохах вожделения и гораздо больше на произносимых словах.

Персефона Каллаган была проблемой, но, как и у него, у нее был план. Более того, у нее был план, в котором она хотела, чтобы он принял непосредственное участие, сыграл определенную, одной ей известную роль.

Он наклонился, чтобы привести себя в порядок, стряхивая настойчивые воспоминания о том, как она взывала к нему и, благодаря своей магии, заманила в ловушку собственного сознания. Том Риддл позволил себе еле заметную ухмылку, поняв, что, как и его план, ее игра уже началась, заставив его совершать определенные действия и следовать придуманным ею правилам.

Чтобы поймать Тома Марволо Риддла на крючок, — подумал он, — она оказалась слишком умна для своего возраста.

* * *

Время до утра тянулось мучительно долго. Каждый раз, когда Том закрывал глаза, вернувшись в подземелья после патрулирования, он видел, как сцены из сознания Персефоны, будто поставленные на повтор, разворачиваются снова и снова в бесконечном водовороте видений. Некоторые были размытыми, некоторые были такими же четкими, как если бы он проживал их в данную секунду. Тем не менее то, что продолжало терроризировать его мысли, был ее образ, обнаженной, запрокинувшей голову, кричавшей в экстазе его имя — его титул — на который ему только предстояло претендовать.

Он хотел верить, что на самом деле задерживался на этом воспоминании только в попытке разобрать, как она узнала… каким образом ей стало известно столько, чтобы все это знать.

Однако правда заключалась в том, что он не мог перестать зацикливаться на своих ощущениях внутри ее разума, пульсировавшего, сжимавшегося, заставлявшего задыхаться под давлением ее стен, гладких, влажных и дрожащих только для него — благодаря ему. Она точно знала, что делает, когда перехватила контроль, пока он пытался проштудировать ее мысли.

Персефона Каллаган обнажилась перед ним, внедряя ощущения в его заимствованное, бесплотное тело, ощущения, такие откровенные и интимные, которые чувствовала когда-то сама. Каждый всплеск наслаждения, который омывал его, был ничем иным, как воспоминанием ее собственного удовольствия, тщательно сформированным в фантазию для сдерживания его от просмотра своих воспоминаний.

По крайней мере, он полагал, что она создала эти видения только с этой целью.

Дальнейший анализ других целей заставил его тяжело застонать, перекатываясь на живот, задыхаясь лицом в подушку — так же, как и своим возбуждением — в матрац.

Том проснулся задолго до времени подъема, на которое была заведена его палочка. Каждая попытка уснуть влекла за собой один единственный эффект — заставляла его член пульсировать сильнее, настаивая на том, что ему все равно придется каким-то образом разрешить эту проблему при следующем пробуждении. У него оставалось больше часа до будильника, душа и школьной формы, но чем дольше он лежал в своей, укрытой за балдахином, кровати, тем громче ее дыхание проникало в его голову.

В конце концов, его терпение кончилось, и Том тяжело перевернулся на спину, опять. Но даже такая относительно незначительная смена положения заставила глаза закатиться от ощущения пижамы, трущейся о кожу. Он закрыл их, облизав губы, и провел рукой по животу, сосредоточившись только на ощущении подушечек пальцев, имитирующих путь ее собственных, скользящих вдоль линии пупка, а затем вниз. Он ослабил завязки брюк, и его пальцы играючи спустились ниже, только на этот раз не хватало влажности пота или другого вида смазки.

Том покрылся мурашками, вспоминая, какой мягкой она была, как настойчиво прижимала его пальцы к себе, по обе стороны от чувствительного бугорка плоти, направляя его пальцы ритмичными круговыми движениями вокруг своего соска. Несмотря на то, что он вторгся в ее голову, принуждая подчиниться своим прихотям и обнажить мысли, она превратила это в забаву.

Ему следовало разозлиться.

Ему следовало разорвать ее на части, потому что она точно догадывалась о нем и о его действиях.

Но вместо этого он испытал всю тяжесть ее магии — мстительной, вкусной и мрачной, обжигавшей своей интенсивностью, но не проявлявшей себя за пределами ее сознания… магии, окутавшей его разум, подчинившей своей воле — своему удовольствию, — а потом трахнувшей его в собственноручно созданной тюрьме.

Ладонь опустилась ниже, обхватывая ствол, пока другая рука пыталась приспустить пижамные штаны. Он потер большим пальцем головку, распределяя по коже скопившуюся влагу.

Он думал о том, какими мягкими и маленькими казались ее руки в его руках.

Он вспомнил то, как она усмехнулась, сказав, что его объятия были грубыми.

Он хмыкнул, сдвинув бедра и освободив одну ногу от пижамы, а затем слегка раздвинул их.

Том задвигал рукой, грубо и жестко скользя по всей длине, пока вспоминал, каким застенчивым образом Персефона села на него, а затем как стала умело насаживаться, плотно сжимая его член между бедрами.

Он вспоминал, как ее губы раскрывались в самых сладких вздохах, которые он когда-либо слышал, когда его плоть из раза в раз погружалась в неё. Нижняя губа распухла и блестела, она теребила ее зубами и хныкала, чувствуя толчки в свое тело, пока он плотно сжимал ее грудь.

Он сдвинул бедра.

Согнул свободную ногу.

Он не был ни чьей забавой, ни чьей игрушкой, но она взяла его так беспощадно, оседлав сверху, встряхнув своими буйными волосами, возбуждая, крича его имя, пророча его будущее правление в столь сладострастной мольбе.

Звуки ее стонов заполняли голову, ее тяжелого дыхания, ее криков, гребаного самодовольного смеха.

Этой опасной дрожи в ее голосе, всегда приходящей под руку с вспышками магии.

Его пальцы перешли от сильных толчков к более отрывистым, сконцентрированным, слегка задерживавшимся у головки. С каждым движением он прокатывал по ней большим пальцем в таких же невесомых, круговых ласках, которыми дразнил ее сосок, чувствуя покалывающие волны удовольствия, накрывающие его нутро, плечи, руки, пальцы ног…

Том закусил губу, нога, которая была согнута в колене, опустилась в сторону, когда неуклонно нарастающий ритм усилился, а бедра начали толкаться навстречу отрывистому трению его ладони. Он повернул голову к подушке и характерный, гортанный рык вырвался из его горла.

Образ Персефоны, сверкнувшей нахальным взглядом из-под завесы кудрявых волос, пронесся сквозь его мысли.

Тот момент, когда эта самодовольная улыбка действительно достигла глаз — таких манящих, сверкающих кровавым блеском, воспевавших его власть и силу, приветствовавших в своем сознании, где она отдавалась ему без остатка, падая в пучину преисподней и взлетая обратно на небеса.

Задушенный стон, затерявшийся между хрипом и рычанием, вырвался из груди, когда он почувствовал судороги разрядки, прежде чем успел заглушить свой голос в подушке.

Его рука хаотично задвигалась в смутной имитации той чудесной пульсации мышц, так отчетливо сжимавшей его плоть несколько часов назад, пока он решительно не провел задней частью костяшек вдоль всей длины, а затем к тазобедренному суставу. Его член пульсировал в ослабевшей хватке, казалось бы, бесконечное количество раз, пока опустошал себя, заставляя его дыхание сбиться, а пальцы ног онеметь. Это было, возможно, самым длительным послевкусием с тех пор, как он впервые испытал удовольствие от мастурбации.

Том лежал на простынях в течение нескольких долгих мгновений, влажный от собственного пота и спермы, прежде чем мышцы ног не стали затекать. Он стиснул зубы, усмехнувшись и проклиная низменную слабость своей плоти, пока посторгазмическая дымка не позволила ему наконец потянуться к палочке и очистить себя.

Примерно в то же время он понял, что тяжелые вдохи, подстрекающие его импровизированное занятие, не прекратились.

На самом деле, дыхание зазвучало немного сильнее, становясь громче, и явно исходило откуда-то слева.

Осторожно и тихо Том отодвинул край одной из тяжелых бархатных драпировок в сторону и взглянул на комнату, наблюдая, как свет от утренних предрассветных лучей уже просачивался сквозь водную гладь озера за окном и раскрашивал стены множеством ярких оттенков. Дыхание определенно становилось громче, и, посмотрев на источник, Том понял почему.

Он увидел Абраксаса Малфоя, лежавшего в постели, волшебные чары, удерживавшие занавес и заглушавшие звуки вокруг него, были слегка ослаблены — достаточно ослаблены из-за его довольно интенсивного занятия.

Взгляд Тома задержался ровно настолько, чтобы осознать происходящее, и достаточно, чтобы в груди появилось забавное чувство ярости от зрелища сокурсника, удовлетворявшего себя знакомым сине-бронзовым платком для волос, все еще завязанным вокруг кулака.

Оскал Тома исказился во что-то гораздо более опасное и злое, зубы заскрежетали, издав ужасный клацающий звук, когда его челюсть сжалась, но он заставил себя откинуться на подушки и плотнее задернуть шторы, чтобы заглушить тяжелое дыхание Абраксаса.

Он лежал там, уставившись на полог и прилагал все усилия, чтобы раздавить импульсивно зарождавшееся собственническое чувство, которое побуждало вломиться и кастрировать Малфоя прямо посреди процесса.

Персефона Каллаган, возможно, и была проблемой, но теперь это была его проблема.

Май 1943.

Гермиона терла глаза, пока плелась следующим утром на завтрак. В последнее время ее ночи становились все более опустошающими, за исключением последнего занимательного вечера с Томом Риддлом, пытавшимся погрузиться в беспорядок, именуемый ее башкой.

Та ночь в библиотеке воодушевила ее, а также заставила задуматься об ужесточении контроля над своим юным «я», заключенным в темницу собственного разума. Неудивительно, что в путешествиях во времени сроки определяли все. Гермиона тщательно спланировала, проанализировала и рассчитала любые исторические события, которые могли случиться в магической Англии и непосредственно в Хогвартсе в течение всей миссии, и четко определила нужное количество времени, требуемое для реализации ее плана.

Два года.

Столько времени продержится ее связь с этим телом и так искусно сотворенные заклинания.

Столько времени отведено для завязки отношений, которые обеспечат ей спокойное будущее.

Столько времени пройдет, прежде чем власть над ее юным «я», растянутая во времени и пространстве, разрушится, и у нее возникнет очередной ворох неприятностей, но уже совершенно другого характера.

Каждый день она ощущала дух молодой безрассудной гриффиндорки, пытавшейся взбеситься и вырваться из своей тюрьмы. И каждую ночь для борьбы со своим справедливейшим альтер эго, Гермиона доставала сборник сказок и читала, позволяя темным чарам крестража наполнять ее вновь. Каждый вечер она боролась, чтобы не дать сраженному, но вновь и вновь восстающему молодому сознанию сбросить проклятья и оковы, державшие ее Великий план на плаву. Иногда этими ночами она задавалась вопросом, почему все-таки не попала в Слизерин, учитывая то, как эта упертая девчонка из более невинного времени могла так умело подставляться, дожидаясь наилучшего момента для собственной атаки.

Поскольку она явно недолюбливала яростное противоборство личностей внутри своей головы, то было иронично, что ярость львицы — то, что наконец-то выманило змею.

Она так устала от постоянной поддержки ментальных стен, отделявших прошлое юной Гермионы от прошлого взрослой — прошлого, еще не случившегося для этой физической оболочки — наряду с сохранением неизменности событий нынешних дней, пока находилась во времени, в котором могла существовать лишь в рамках лжи, внедренной годами ранее… Что ж, все это было настолько запутано и изнурительно, но при этом так тщательно и так совершенно спланировано, что заставляло терять связь с реальностью.

Это также дало возможность ее юной и наивной копии завладеть сознанием, создавая ненужные проблемы среди когтевранцев, бесконтрольно беснуясь в течение нескольких ночных часов в их общей гостиной.

Невинная Гермиона, наконец-то вырвавшаяся на волю, выяснила, что это ненадолго и сделала все возможное, чтобы привлечь всеобщее внимание, заставляя так тщательно созданный образ Персефоны Каллаган носиться полночи, как слабоумную, в надежде, что ее заметит нужный человек. Она так устала от построения и удержания изо дня в день извилистых границ внутри своего разума, проваливаясь в сон, пока не приходило время укреплять их вновь, против бомбы замедленного действия Невинной Гермионы-блядь-Грейнджер, что та в конце концов все-таки сумела вытеснить ее и успеть распространить свои толки безумия среди соседей по факультету. В итоге почти все когтевранцы теперь смотрели на нее, будто она и правда выжила из ума.

Если бы эта глупая, наивная девчонка понимала, если бы только выслушала… то сразу бы поняла, что так действительно лучше! Что она создает новую жизнь для нее… для них обеих… для нее ВСЕЙ! Она бы прекратила свои попытки все испортить!

Взрослая Гермиона смогла восстановить контроль над сознанием и скрыть, как могла, бред, исторгшийся из собственных уст, но теперь почти все когтевранцы обходили ее стороной, держась подальше, как на занятиях, так и в коридорах школы. Досадная ночь заставила потерять самообладание, проявив истинные оттенки ее ярости, того самого праведного поведения, которое всегда привлекало тьму и которое в итоге привлекло внимание самого Тома Риддла, позволяя наконец-то вовлечь его в свой план.

Теперь, чтобы закрепить его интерес к такой необычной и талантливой находке — к ней самой — достаточно было исчезнуть из вида на пару дней. Основываясь на знаниях о существе, которым он станет с возрастом, она была уверена, что тот взбесится. Потому что он не любил, когда что-то было ему неподвластно или не делало так, как ему хочется. И его молодая версия не была исключением.

То, чего она точно не ожидала — это как охотно его подростковое «я» будет поглощать хлебные крошки, рассыпанные на пути к ней всеми возможными способами.

Тем опаснее было проиграть ему — как накануне вечером, даже на секунду позволив пробить блоки, а тем более позволить кому-то его калибра рыться в ее голове… Что ж, это стало самым пугающим проникновением и самым окрыляющим освобождением за последние годы.

Даже в столь юном возрасте он был слишком силен для маленькой «Невинной Гермионы», не смевшей противостоять силе, терзавшей ее сознание, но она — темное воплощение ее безумного взрослого «я» — была более чем счастлива встретить его у порога. И он ни капли не разочаровал.

Прошлая ночь была потрясающей — подумала Гермиона, с кислым видом подтолкнув к себе тарелку с яичницей, — но, увы, наступил рассвет.

Сегодня она вернулась к занятиям с довольно милой, аккуратненькой стопкой письменных работ, накопившихся за дни отдыха, предоставленного ей одураченным Юным Лордом. Она выполнила все задания, как только получила их, что дало возможность провести остаток отдыха за исследованием дополнительных способов сдерживания своей маленькой проблемки от отравления ее планов. Гермиона узнала несколько новых возможностей, но все равно продолжала внеклассное чтение, и, Мерлин, наверное, впервые в жизни она так устала от этого занятия.

— Боже, Персефона, ты выглядишь просто кошмарно.

Она подняла взгляд от своей тарелки и посмотрела на кроткую девушку с черными волосами, стянутыми в жиденькие косички, большие круглые глазищи пялились на нее с ее мышиного личика. Гермиона попыталась улыбнуться, но была уверена, что это не выглядело так дружелюбно, как хотелось бы, судя по ответному взгляду сокурсницы.

— Я в порядке, Миртл, спасибо.

— Значит, ты… чувствуешь себя лучше, чем…

Во взгляде Гермионы вспыхнуло пламя, и если бы она тут же не уткнулась в свою тарелку, пытаясь сконцентрироваться на медленном пережевывании ее содержимого, то точно бы прожгла дыру в черепе Миртл.

Чем в ту ночь, когда ты, похоже, слетела с катушек в общей гостиной, крича о волшебной войне и убийствах?

Она знала, что имела в виду Миртл. А также знала, что хотела сделать с каждым студентом, не способствующим ее планам, но ставшим свидетелем этого странного расстройства… как жаль, что многих из них нужно было оставить в живых, чтобы позволить воспроизвести следующие поколения когтевранских тупиц. Она смогла обыграть произошедшее, как посттравматический стресс после неожиданных воспоминаний о случившемся с ее поддельными магглорожденными родителями и немного сгладить этот бардак точечными Обливиэйтами, но все равно слишком многие видели и слышали ее срыв.

Гермиона была удивлена количеством когтевранцев, теперь одаривавших ее вновь вспыхнувшим черствым отношением после раскрытия ее происхождения. Когда-то она предполагала, что предубеждение о чистоте крови — прерогатива группы волшебных снобов, относящихся только к одному из четырех факультетов. Она ошибалась. Она предполагала, что, оказавшись в прошлом, не удивится ничему… и тоже ошиблась.

Вот почему немногие, кто беспокоился о ней сейчас, были магглорожденными, хотя те все равно недолюбливали ее и, возможно, не стали бы менять свое отношение, пока она оставалась лучшей в классе.

Тем хуже для них. В конце концов, это было не то, с чем она была готова мириться.

Гермионе повезло, что ей не объявили бойкот, тем более она была достаточно взрослой, чтобы не заботиться о такой ерунде. Главной проблемой оставались сведения о ее происхождении, которые Том Риддл мог узнать от когтевранцев в самое неподходящее время, спуская все под откос. Она, как могла, наводила порядок среди своих соседей по факультету, изменяя их воспоминания, но риск все равно был велик. По крайней мере, она впервые благодарила Мерлина за своеобразие когтевранок, считавших свои сплетни слишком эксклюзивными для других факультетов.

А пока…

Гермиона опустила вилку и потерла глаза.

— Я в порядке, Миртл.

Та вздрогнула, но кивнула и вернулась к своему завтраку, старательно отводя взгляд от девушки, сидевшей напротив.

Гермиона изо всех сил старалась игнорировать пристальные взгляды, нацеленные на верхушку ее головы, а также неуклонно растущую ярость, когда немного странный вдох удивления пронесся сбоку. Она устало посмотрела влево, наблюдая, как Оливия Хорнби и ее компашка закопошились, бледнея и хватая друг друга за руки. Она изогнула бровь, смотря на необычное поведение когтевранок, но не пришлось ждать и секунды, чтобы понять причину.

— Каллаган, — произнес Том Риддл неожиданно напряженным голосом, — я вижу, ты, наконец, добралась до завтрака.

Голова Гермионы очень медленно повернулась, посмотрев в сторону источника этого мягкого, всегда слегка дерзкого голоса. На первый взгляд его внешний вид ничем не отличался от повседневного — такая же идеально подогнанная школьная форма, гладко выглаженный лацкан, завязанный строго по центру галстук — но было что-то еще.

То, как он смотрел на нее, теперь ощущалось иначе, теперь она чувствовала жар в его взгляде. Его интерес, его внимание было полностью сосредоточено на ней, и она могла чувствовать, как потоки темной магии облизывают границы ее разума, шагая по краям, будто хищник, вдоль решетки своей клетки. Казалось, что он не торопился пресекать эти стены вновь, эта мысль заставила ее ухмыльнуться.

— Доброе утро, Риддл, извини, я не признала тебя без направленной на меня палочки, — она была так измотана, что голос вышел немного хриплым и рваным, прозвучав практически похотливо. Гермиона наблюдала, как его плечи напрягались: — Как ты поживал во время моего вынужденного отсутствия?

Взгляд Тома метнулся к губам, наблюдая за формой произносимых ими слов и мгновенно погружаясь в воспоминание, в котором они взывали к его имени. Он снова встретил ее взгляд, отметив, что разочарован, не обнаружив там вспыхнувших оттенков тех приглушенных красных теней.

— Прошу прощения, Каллаган. Я пытался извиниться, но тебя, похоже, изолировали. Судя по тому, что ты не получила мое сообщение.

Гермиона пожала плечами, резко вздрогнув от боли в перевязанной руке.

— Ничего, Том… — его глаз дернулся от звука собственного имени. Она с любопытством наклонила голову, но не стала заострять на этом внимания, — знаешь, всякое случается.

— Да, верно.

Том натянуто улыбнулся, делая все возможное, чтобы взгляд оставался на лице и не соскальзывал на ее руку, массирующую напряженные мышцы вокруг шеи.

Она так твердо держала зрительный контакт, с такой непоколебимой самоуверенностью, что он почувствовал покалывание легкого возбуждения в паху. Вдруг стало безопаснее не смотреть ей в глаза. Том прочистил горло, но не отвел взгляд, лишь поправив галстук и застегнув пару пуговиц на пиджаке, чтобы край ткани аккуратно затенил бедро, спрятав свидетельство его растущего… интереса.

— Я все равно извиняюсь и уверяю, что эта случайность больше не повторится — не от моей руки.

Гермиона ухмыльнулась, почти рассмеявшись вслух, понимая, какую именно случайность тот имел в виду, и, приложив усилия, встала и собрала свои вещи.

— Никогда не говори никогда, Риддл.

— Уже уходишь? — Том наблюдал за ее телодвижениями более чем заинтересованно. — Ты же только что пришла.

— Ты что, следишь за мной? — дразняще. Он слегка напрягся, но на этот раз Персефона не заметила.

— Что ж, мне же поручено сопровождать тебя. Куда ты идешь?

Гермиона перекинула сумку через плечо и искренне улыбнулась ему, сразу почувствовав тепло на коже, спускавшееся вниз по шее к спине. В одно мгновение что-то голодное промелькнуло в его взгляде, и она снова почувствовала, как он надавливает на ее ментальные стены.

Он был там, не решаясь, выжидая, но все еще так настойчиво подталкивая. Его магия терлась о ее границы в ритме, который Гермиона показала накануне, и ее веки задрожали, он просит вежливо, — промурлыкало внутри. Том Риддл, казалось, быстро учился.

— Я хотела отправить письмо перед Зельями, но могу добраться туда самостоятельно, мистер Риддл, — Гермиона облизала губы, но во рту все равно пересохло, когда она опять запретила вскрыть свой череп. Его настойчивое присутствие дразнило, оно проявляло себя твердо и ласково, жестко и сладко, пульсируя прямо на границах ее сознания. Она оттолкнула его своим собственным, почти кокетливым толчком: — Я увижу тебя на уроке, но, возможно, ты присоединишься ко мне сегодня у озера? Я надеялась, что ты поможешь мне наверстать упущенное.

Она произнесла это более взволнованно, чем раньше, но он не стал комментировать. Присутствие чужой магии оставило ее границы, и она чуть не задохнулась от внезапной потери, не понимая, как восхитительно наполнялась ей, пока та не исчезла.

— Конечно… Персефона. Увидимся на уроке, — казалось, он пробовал на вкус звук ее имени, улыбаясь так обаятельно и многообещающе.

Грохочущие нотки в его голосе вызвали пульсацию меж ее бедер, а ментальные блоки слегка задрожали от жаркого гула его слов. Его взгляд помрачнел в ответ на колебание ее ауры, но он просто снова кивнул и вежливо откланялся. Гермиона следила за его фигурой, следовавшей сквозь утреннюю толпу, отметив, что он не остановился у стола своего факультета. Она праздно размышляла, сидел ли он там вообще или просто ждал в сторонке, пока она не придет.

Гермиона вернулась в реальность очередным презентом из серии нелепых звуков. Она повернулась, чтобы увидеть, как Оливия Хорнби фыркнула и побледнела, пока они вместе с ее подружками перешептывались о Томе Риддле. Когда их глаза встретились, Оливия одарила ее самым грязным взглядом, который она видела за последние десятилетия. Гермиона лишь приподняла тонкую бровь, прежде чем развернуться и отправиться в совятню.

* * *

Гермиона лежала на солнечной полянке у самой дальней стороны озера, совсем недалеко от Запретного леса, когда он появился. Она не заметила, как он приблизился к растущей рядом лесной роще, пока не почувствовала, как покалывающий легкий ветерок его магии скользит вдоль ее спины к шее.

Гермиона лежала животом на мантии, заменившей покрывало, согнув ноги в коленках и лениво раскачивая лодыжками, пока листала страницы своей книги.

— Я уж начала думать, что ты не придешь.

Том остановился на холме, наблюдая за босыми ногами, качающимися в такт легкой, незнакомой ему мелодии. Он просканировал каждую вещь рядом с Гермионой: сумку, обувь, галстук, палочку. Лежавшая в беспорядке груда ее вещей, вместе с причудливой сценой загорания прямо на траве, заставила его больше насторожиться, чем расслабиться. Том осторожно подошел к ней, держа палочку наготове, но когда увидел книгу, которую та читала, вопросительно посмотрел на нее.

— Зайчиха-Шутиха?

Она пожала плечами и с улыбкой ответила:

— Иногда бывают дни, когда нуждаешься в парочке сказок.

Он ухмыльнулся и сел рядом, с правой стороны от ее плеч.

— Меня никогда не волновали эти… детские рассказы, — Том потянулся к книге, чтобы рассмотреть ее поближе.

Концепция, запрещавшая брать интересующие, но не принадлежавшие ему вещи, была неуместна, непонятна и абсолютно чужда Тому Риддлу. Он дотянулся на расстояние вытянутой руки до края обложки, когда ее собственная рука метнулась вперед, остановив его запястье поразительно сильной хваткой. Палочка Тома мгновенно нацелилась ей в лоб, но резкое прекращение заигрывания и полное отсутствие беззаботного тона в следующих словах, заставило непроизнесенное заклинание замереть на языке.

— Эту не трогай, — ее голос был мрачным, сулившим угрозу, и она зло повернулась, чтобы взглянуть в его глаза.

Треск магии защекотал его кожу, и эти соблазнительные оттенки красного вновь закружились в свирепом взгляде. Она смотрела на него с противоположного конца палочки, казалось, лишенная всякого страха, как будто была более чем готова ответить на невысказанную угрозу, несмотря на свое невыгодное положение.

Он не поддался искушению и отстранился, хотя другое запястье все еще держало палочку в ее направлении. Когда стало понятно, что он не тронет крестраж, она сразу ослабила хватку, отпуская его.

— Ну теперь, когда любезности закончились, мисс Каллаган, может, сразу перейдем к делу или хочешь продолжить разыгрывать эту, — Том махнул освободившейся рукой между ними, — комедию.

Суровое выражение на лице Гермионы смягчилось, и, захлопнув книгу и перекатившись на спину, она снова улыбнулась ему.

— Это снова «мисс Каллаган»? После вчерашней ночи у меня сложилось впечатление, что мы перешли в царство имен. В конце концов, ты видел меня голой.

— Я считаю факт нашей встречи подтверждением готовности отвечать. Зачем ты сюда явилась? — общая поза Тома была расслабленной и непринужденной, как и тон его голоса. Единственным признаком того, что он все еще оценивал уровень угрозы от Гермионы, лежавшей рядом, были жесткость хватки на палочке и тот факт, что она все еще находилась на сомнительном расстоянии от ее лба.

— Что случится, если попросить вежливо? Мне бы это больше понравилось, — она вздохнула с раздражением.

Насмешливый оскал исказил его черты, он не понимал, что его больше злило: ее постоянные увертки или то, что она казалась совершенно невозмутимой при виде палочки, практически проткнувшей ее череп.

— Я уже спрашиваю вежливо, или мне надо вырвать сведения силой из этой милой маленькой головы?

Нахальный взгляд Гермионы мгновенно прояснился, и она медленно, осторожно потянулась к руке, чтобы обхватить его запястье, до белизны сжимающее палочку. Она наблюдала, как его взгляд яростно метнулся к ее руке, потом обратно к лицу, затем задержался где-то между ними, сосредотачивая все внимание на рубашке, расстегнутой до выреза сарафана.

Гермиона ждала, пока его взгляд вернется к лицу, и его бурлящее недовольство было почти осязаемо, прежде чем она спросила без шуток:

— Ты действительно думаешь, что я милая?

Том почувствовал, как его артериальное давление взлетело до небес от этой издевки, и Круцио выстрелило с кончика палочки, прежде чем он осознал, что забыл заглушить и замаскировать пространство. Рука Гермионы моментально сжалась, вцепившись в него мертвой хваткой, по пальцам пробежала судорога, а спина выгнулась от земли. Когда она раскрыла рот, чтобы закричать, он встал на колени, зажимая свободной ладонью ее губы, чтобы приглушить крик.

Правда, оказалось, что это был не крик, а смех.

Глаза Тома широко раскрылись от этого, и от того, что, пока его проклятие пронзало ее, заставляя тело дергаться и извиваться от боли, эта наглая рука продолжала ползти вдоль ладони к палочке. Факт того, что она сопротивляется, насмехаясь над ним, подстрекая его терпение, при этом продолжая быть физически и магически сдержанной, заставил его ухмылку превратиться в разъяренное рычание, мгновенно ликвидировав все самообладание. Необходимость подчинить ее вдруг стала ошеломляющей. Ее пальцы обхватили палочку, будто пытаясь оттолкнуть, но он удвоил свои усилия, и еще один ядовитый Круцио сорвался с языка.

Том Риддл не получил возможности завершить бросок своего проклятья из-за вспышки красных искр, окутавших ладонь и отправивших его лететь на расстояние нескольких метров от Персефоны.

Развалившись в траве, он пытался заново вспомнить, как дышать после столь неожиданного удара. Перед глазами все еще взрывались звездные вспышки, когда он почувствовал летящее в его сторону, отчетливо жужжащее проклятие. Его правая рука сжалась, чтобы поднять щит и — ничего не произошло.

У Тома было мгновение, чтобы понять, что у него больше не было палочки. Он резко перекатился в сторону, избегая удара магии, врезавшегося в поросль травы, где секунду назад находилась его голова. Оказавшись без палочки впервые за многие годы, Том принял защитную позицию, насколько позволяли плотные брюки и накрахмаленная рубашка и посмотрел на нападавшую.

— Я не… — плечи Персефоны дернулись в быстрой, но сильной судороге, прокатившейся от попыток девушки подняться на ноги, — очень люблю это заклинание. Из-з-звини, — она снова дернулась, но смогла продолжить фразу, — за то, что чуть не лишила тебя головы. Рефле-екс, знаешь ли.

Тело Персефоны дрожало от угасающих следов темной магии, ее школьная форма испачкалась и окрасилась травой, а дикая грива волос торчала в разные стороны, вместе с листьями, веточками и почвой, оказавшимися там, пока она корчилась на земле. Но это было абсолютно неважно и меркло пред лицом того факта, что она держала в руке его палочку.

Там, в частично забинтованной ладони, абсолютно безошибочно было зажато резное тисовое древко, которое он не выпускал с самого первого дня официального знакомства с миром магии.

Крайнее замешательство на лице Тома было очевидно, его глаза отправились на поиски объяснения, в итоге скользнув к левой руке Персефоны, державшей собственную палочку в более уверенной хватке, чем его. Том пришел к выводу, что, должно быть, она достала ее, пока он сам был сосредоточен на проклятии. Она умудрилась забрать свою и его палочку, не говоря уже о произнесении собственного заклинания, во время разрывающих волн его магии, бегущих по ее венам — невербально.

Она не должна была этого сделать.

Не должна была мыслить за пределами криков — за пределами боли.

НЕ должна была обезоружить его под гнетом Непростительного.

Резкий вздох от последней мысли заставил остальные исчезнуть, повергая в глухой ступор.

Она обезоружила его.

Она обезоружила ЕГО.

ОБЕЗОРУЖИЛА его.

Независимо от количества повторений, значение было неизменно.

Он тяжело и прерывисто задышал, стиснув зубы от бешенства и абсолютной невозможности происходящего.

Его руки — его ПУСТЫЕ руки — сжались в кулаки, давно забытое чувство уязвимости с поразительной скоростью заполняло сознание. Конечно, он все еще мог использовать беспалочковую магию, но это было бы не так целенаправленно, не так чисто, не так четко, не так опасно, как ведьма, державшая их обе — это не лезло ни в какие ворота.

Гермиона почувствовала рассеянную пульсацию в воздухе и прикосновение его неконтролируемой магии, стремившейся создать что-то материальное вокруг нее, вызвав дрожь во всем теле.

— Прекрати, — сказала она тихо, сознательно, гораздо более разумно, чем следовало безумной ведьме, только что обезоружившей человека, который вскоре станет правящим Темным Властелином Мира.

— Ах ты, поганая сука… — его рык прозвучал по-звериному дико, будучи полной противоположностью так тщательно созданного им публичного образа.

Том вскочил на обе ноги, едва сдерживая себя, чтобы не применить совершенно не-магическое наказание, быстро преодолевая расстояние между ними. Его плечи вздымались в чрезвычайном внутреннем напряжении, взгляд был убийственным и полным решимости.

Кудрявая голова Гермионы наклонилась вбок, колени все еще тряслись под остаточной рябью от проклятия, и она протянула его палочку, тихо заметив:

— Я надеялась, что мы сможем поговорить как цивилизованные люди.

Взгляд Тома зафиксировался на своей палочке в чужой ладони, и он практически ослеп от гнева.

Прорастающие чувства слабости и бессилия были подавлены и забыты на волне чистой ярости. Магия Тома набросилась на нее с внезапной, грубой мощью, на этот раз отправляя ее саму в полет. Не имея возможности быть достаточно сфокусированным, заклинание не отбросило Персефону далеко, но все равно имело нужный эффект, швырнув ее с силой и громким треском в ближайшее дерево, заставив рухнуть в траву.

Он навис над ней быстрее, чем она успела сказать «Мерлин», вырвав свою палочку из ее рук и зажав грубой хваткой горло, одновременно нацелив кончик тиса прямо в тонкую скулу.

— Поговорить? — прошипел Том. — Назови мне хоть одну причину, почему я не должен прикончить тебя прямо здесь и сейчас, Каллаган!

Гермиона сглотнула, горло с трудом качнулось под давлением его ладони, и она ответила ему напряженной улыбкой, перетекающей в легкий смех. Слова скорее смахивали на хрипы, но они были также сладки для нее, как ее любимейший мармелад.

— Было бы неразумно… — кашель, — использовать такие неблокируемые заклинания, когда твоя палочка теперь… не верна, мистер Риддл, я видела проклятия, темнейшие из темных, отскакивающие рикошетом. Возможный эффект… — она долго и упорно рассматривала его нос со скрытой усмешкой, распространяющейся по лицу, прежде чем снова поймать его взгляд, — крайне неприятен.

— Не верна? — прорычал он, брови сдвинулись на лбу в попытке понять ее бормотание, когда вдруг осознание накрыло его с головой.

Том с изумлением уставился на палочку в своей руке. Желание убить Персефону и избавиться от любого, кто смеет угрожать ему так же, как она, кричало в его сознании. Это была его воля — выполнить то, чего он жаждал сейчас даже больше, чем воздух, наполняющий его легкие, и все же палочка лихорадочно звенела, сопротивляясь его настоянию.

Палочка бунтовала против желания прикончить обезоружившую его ведьму, ведь та фактически вырвала ее из его рук, технически выиграв их дуэль.

Сама мысль, собирающая магию от острого желания убить ее, заставляли тис дрожать в протесте.

Он, должно быть, смотрел на нее, потому что заметил, как ее губы расползаются в ухмылке Чеширского кота.

На его скулах заиграли желваки, и его рука сильнее надавила на хрупкую шейку, заставляя ведьму раскрыть рот и начать ловить воздух.

Она заставила его.

Она провоцировала его.

Она не только выгнала его из собственного сознания, но и менее чем через день выдержала всю силу Непростительного, а затем обезоружила на дуэли, заставив его палочку колебаться при мысли об убийстве.

Теперь она дрожала в попытках вдохнуть под его ладонью, губы раскрывались, пытаясь глотнуть хоть немного кислорода. И ее палочка впивалась в его грудную клетку в немом ожидании его следующего шага. Персефона смотрела на него, глаза, переполненные бордовыми всполохами, были ничем иным, как бесконечными омутами секретов и молчаливой насмешки.

Та сила духа, ментальная и физическая, которую она проявила… все эти хитрые уловки и манипуляции… тот факт, что в этот миг она ждала его решения, будто у нее было все время на земле… это было…

Абсолютно чертовски захватывающе.

Ее трясло от физической потребности в воздухе, но это был всего лишь рефлекс. Она ждала, когда он разберется, потому что знала, — она точно знала — что он поймет игру, которую она вела. Она поставила все на то, что он поймет и что он… что? Захочет поиграть?

Том усилил хватку на шее и почувствовал, как в ответ палочка Персефоны еще сильнее надавила на его ребра. Начало ее заклинания вспыхнуло между ними, привлекая внимание к ее лицу, но также быстро, как появилось, исчезло, когда она снова поймала его взгляд. Ее язык облизал пересохшие губы, и она наклонила голову в ожидании.

Эта ведьма, женщина, преодолевшая столько усилий, чтобы привлечь его внимание с такой непоколебимой уверенностью в своих силах, в своем уме и способностях, и добившаяся успеха — была настоящим феноменом. Попытаться уничтожить ее, если это вообще было возможно, было бы сродни преступлению.

Использовать такую силу в своих целях, однако…

Рука Тома немного ослабла, но не отпустила полностью ее горло. Он смотрел, как дрожат ее веки, пока она пыталась изящно избежать удушающего кашля от внезапного прилива воздуха в легкие. Давление ее палочки не ослабло и не сместилось, но он ощутил, как кончики пальцев ее свободной руки, оставляя пылающие следы на коже, скользнули по его руке вверх, через запястье, пробираясь сквозь пальцы, сжимающие ее шею.

— Хочешь выпить со мной чаю, мистер Риддл?

Слова прозвучали хрипло, вылетев из ее саднящего, недавно задушенного горла, но так обнадеживающе и безупречно вежливо, как будто это не она сейчас звала на чай и, возможно, печенье человека, только что пытавшегося убить ее.

Наконец, он отпустил ее шею, переместив ладонь на ее собственную, чтобы переплестись пальцами над ее ключицей у распахнутого воротника рубашки. Он внимательно изучал этот упоительный взгляд вблизи, — по-настоящему изучал — впервые исследуя так, будто ночное небо вдруг обнаружило, что почти бесконечно. Он полностью погрузился в эти беснующиеся темные глаза.

Радужная оболочка искрилась изменчивыми всполохами красного, фиолетового, золотого, черного — целого мира оттенков, врывавшихся и исчезавших из вида, как сами звезды. Они сулили обещания, темные и горьковато-сладкие, как самый греховный шоколад, и взывали к нему так же, как и отвратительное мурлыкание ее единственной в своем роде волшебной пляски.

И он жаждал больше всего в тот момент завладеть этой тьмой.

— Называй меня Том, — пробормотал он гораздо ближе к ее лицу, чем был мгновения назад. — В конце концов, я видел тебя голой, — его палочка оставила ее щеку.

Гермиона улыбнулась, морщинки собрались в уголках ее глаз, а лицо покрылось румянцем, прежде чем она убрала в сторону свою палочку.

— Том, не хочешь ли выпить со мной чаю? Думаю, нам есть, что обсудить.

Май 1943.

— Реально, Миртл, как ты умудряешься не прожечь свой пергамент?

Девушка с мышиным личиком подпрыгнула от громкого звука со стороны Оливии Хорнби, хлопнувшей поочередно каждую из поднятых ладоней подружек, сидящих по обе стороны от неё, забавляясь над этой своей утренней колкостью.

— Прошу п-п-прощения? — удивилась Миртл, которая всегда старалась не смотреть дальше своего носа и послушно завтракала. Она подняла взгляд на легкомысленную Оливию, чья вселенная, как часовой механизм, вращалась вокруг швыряния по сторонам насмешек, подколов и бесконечного презрения.

— Когда ты читаешь, — Оливия хмыкнула, как будто это было более, чем очевидно, а затем показала ей на нос. — Честно говоря, линзы на дужках такие огромные, что удивительно, как твои свитки не загораются при повороте в их сторону.

Миртл вспыхнула, сгорбившись и максимально вжимая голову в плечи, пока дружная свора этой ханжи каталась со смеху. Окруженная гогочущими гарпиями, она размышляла над ответом, пытаясь не обращать внимания на оглушающий стук сердца в ушах, когда другой голос вдруг присоединился к этому гулу.

— Честно говоря, Оливия, — заметил он спокойно, с долей насмешки, откуда-то из-за спины Миртл, — судя по тому близкому знакомству с неодушевленными предметами, которое ты усвоила на сегодняшний день, ты бы лучше думала, как мало значит размер объекта и как много то, как тот используется.

Миртл осторожно обернулась, ожидая, что очередное оскорбление будет брошено и в ее сторону. Но когда она увидела как обычно странноватую Персефону Каллаган, стоявшую позади нее, с аккуратной бежевой коробкой кондитерских изделий, смело опиравшуюся на переднюю ногу с выступающей линией бедра, вся поза которой кричала об «отношении» ко всему происходящему, а пристальный взгляд сосредоточился через стол строго на Оливии, она поняла, что Персефона не была настроена враждебно — не к ней, во всяком случае.

Гермиона растянулась в усмешке, которую скорее использовала бы ее взрослая, а не юная версия. Она получила искреннее удовольствие от того, с какой скоростью Оливия Хорнби покраснела, громко фыркнув. Студентки, сидевшие напротив Миртл, бросали взгляды то на их лидершу, то на нахалку Каллаган в попытке понять, как себя вести после так резко прозвучавшего и тонко завуалированного оскорбления.

Гермиона проигнорировала эти взгляды, повернувшись к Миртл, с улыбкой протягивая открытую коробку.

— Булочку?

Миртл прищурилась. Затем посмотрела на Оливию и Ко. Робкая, почти озорная улыбка промелькнула на ее личике, и она застенчиво потянулась к коробочке, чтобы взять выпечку.

— С-спасибо, Персефона, — и это было больше, чем благодарность за сладкое.

Гермиона кивнула.

— А-а тебе- то откуда знать? — внезапно выпалила Оливия, чересчур громко и визгливо. — Если ты такой эксперт по «размерам», — этот глупый сарказм заставил Гермиону закатить глаза, — то как это характеризует ТЕБЯ?

Оливия выглядела самодовольно, сложив руки на груди и усевшись с упрямым, победоносным видом.

Гермиона склонила голову в сторону и с интересом посмотрела на Оливию:

— Если ты намекаешь, что я шлюха, то боюсь, что разочарую тебя. Это тело ужасно неопытное, особенно с теми странными предметами причудливой формы, которые ты держишь в прикроватной тумбочке, — рот Оливии распахнулся, и она чуть не лопнула от гнева, снова краснея, как рак. — Я бы сказала, что я больше по части «полевых испытаний». И скорее отдаю предпочтение качеству, а не количеству.

Именно в этот момент Том Риддл приблизился самоуверенной походкой к Персефоне и положил свою обжигающую руку на нижнюю часть ее спины.

— Простите меня, леди. Персефона, идем на урок?

Она улыбнулась и хотела ответить, когда одна из подружек Оливии выпалила последнее безумное оскорбление в отчаянной попытке отомстить за свою предводительницу.

— Кондитерская Рути? В чем дело, Каллаган? Твоя семья не может позволить себе что-то поприличнее? Да там выпечка просто отвратительная, а хозяйка — чокнутая деревенщина.

И Том, и Гермиона одновременно повернулись к язвящей студентке. Глаза Гермионы потемнели, а мышцы спины застыли, но только Том был достаточно близко, чтобы отметить это напряжение под своей рукой.

— Ты… — она сморщила нос в раздумьях, — Мэри Энн Кроуфорд, правильно?

— Д-да, — нерешительно сказала та, не понимая, как еще ответить на этот, кажущийся выбранным наугад, вопрос.

Гермиона ухмыльнулась, отложив эти сведения на потом.

— Спасибо.

Не обращая внимание на озадаченное выражение Мэри Энн, Персефона обхватила руку Тома своей так, что это объятие было на волосок от «не предписанного правилами».

— Я готова, Том.

Том положил ладонь сверху на ее запястье, лежавшее теперь на сгибе его локтя и вежливо улыбнулся когтевранкам перед уходом.

— Дамы, прекрасного вам дня.

Миртл наблюдала, как они уходят, весело жуя свою булочку и чувствуя удовлетворение от вида пунцовой Оливии Хорнби, пялившейся на Персефону Каллаган и Тома Риддла, открыто идущих рука об руку через Большой зал.

* * *

— Косолапый, одолжишь мне свой нож? Мне нужно нашинковать стебли, но мой, похоже, пропал без вести.

— Конечно, Персефона. С большим удовольствием!

Том поднял глаза от своей разделочной доски и равномерно нарезанных ингредиентов. Мальсибер глупо ухмыльнулся Тарквину Нотту, потянувшись за ножом для Персефоны, лежавшим на соседнем столе. Она называла его «Косолапым» прямо в лицо, а он лишь улыбался, как идиот, думая, что та дразнит его с любовью.

Если бы он понимал, что она, на самом деле, издевается над ним, то, скорее всего, не был бы так воодушевлен.

Том вернулся к шинковке ингредиентов чуть более активно, чем раньше.

— Возможно, тебе не следует быть настолько рассеянной с вещами, Каллаган.

Улыбка Мальсибера пропала, когда они с Гермионой повернули головы к Тому. Она посмотрела на него с вызовом.

— Прости, Риддл, но по-моему, я разговаривала не с тобой.

Мальсибер и Нотт резко напряглись.

Том позволил приятной улыбке тронуть губы, и, наверно, чересчур громко и резко нарезал последний из нужных крысиных хвостов. Он взял тряпку со стола, чтобы протереть нож, и, удерживая его за лезвие, протянул Персефоне рукояткой вперед.

— Нет. Однако мне было поручено заботиться о тебе на совместных занятиях до конца семестра, так что моя обязанность… — его глаза блуждали по ее лицу, задержавшись на том, как она теребила краешек губы, — удовлетворять любые потребности, которые могут у тебя возникнуть.

Гермиона протянула руку, чтобы взять нож, чувствуя, как кончики его освободившейся руки поглаживают выступающие костяшки пальцев, обхвативших рукоять. Она отправила ему одну из наиболее вкрадчивых улыбок, и сам воздух между ними, казалось, накалился.

— Значит, мои потребности в Защите от Темных Искусств — быть порезанной, как хвосты от этих крыс, а затем отброшенной в сторону?

Мальсибер побледнел. Он выглядел так, будто собирался удержать Персефону от дальнейших подстрекательств — в конце концов, Том был в таком плохом настроении во время ее отсутствия.

— Несомненно, — губы Тома дрогнули от легкой усмешки, прежде чем он ее передразнил: — В тот день ты выглядела так, будто тебе нужен перерыв. Ты хорошо отдохнула, не так ли?

На мгновение она прищурилась, прежде чем рассмеяться от души — искренне и звонко. Было так странно видеть столь смелое поведение в присутствии конкретно этого слизеринца — это привлекло несколько взглядов с разных частей аудитории.

Наконец, разомкнув их руки и возвращаясь к столу, Гермиона опустила глаза вниз на свое рабочее пространство, собирая горки ингредиентов, чтобы разрезать и нашинковать их, после чего взглянула на него из-под ресниц.

— Последние ночи были особенно приятными, Риддл. Я бы сказала, они были довольно… расслабляющими.

Том не сразу ответил, но она чувствовала, как он смотрит на нее. Все это время она нарезала свои стебли, затем перешла к основаниям крысиных хвостов, и только тогда он заговорил. Она почувствовала легкое касание к своему виску, пронесшееся ветерком у ее уха и задевшее локоны.

— Мисс Каллаган… — он сказал это тихо, только для них двоих.

— М-м-м?

— Не потеряй мой нож, хорошо?

— А что будет, если потеряю?

— Тебе пришлось бы это как-то возместить. Тем более после того, как я наглядно проиллюстрировал, что происходит с теми, кто забирает принадлежащие мне вещи.

Гермиона остановила шинковку и снова посмотрела на него из-под ресниц, обнаружив того начинающим варить свое зелье.

— Очаровательно. Ты такой собственник со всеми вещами, которыми, по твоему разумению, ты владеешь?

Том услышал что-то помимо праздного любопытства и искренне ухмыльнулся.

— Я, как известно, немного вспыльчив в отношении того, что принадлежит мне.

— Буду знать, — она закончила приготовления ингредиентов, очистив лезвие и резко бросив нож сбоку от его разделочной доски, — на случай, если я столкнусь с чем-то еще, принадлежащим тебе, то буду знать, чего ожидать.

Что-то очень близкое к удивлению промелькнуло на его лице, но Том быстро скрыл это, стреляя в Гермиону недовольным взглядом. Хмурые глаза задержались на ее профиле, изучая, как та грациозно добавляла порошок и стебли в свой котел с легкой, почти незаметной улыбкой, послужившей для него еще большим раздражителем. Он открыл рот, чтобы ответить, но почувствовал взгляды своих приспешников на затылке и остановился, резко клацнув челюстью. Отвернувшись, он смотрел на свое рабочее место так, что пылающий взгляд мог прожечь все вокруг.

Мальсибер все еще стоял, неуклюже держа свой нож в протянутой руке. Его беспокойный взгляд бегал между Персефоной и Томом с выражением, напоминавшим замешательство, удивление, разочарование и целый ворох других эмоций.

Нотт наконец очнулся, чтобы спасти друга от дальнейшего смущения и толкнул Мальсибера, чтобы тот вернулся к столу.

— Опусти руку, косолапый.

* * *

— А я все размышлял, когда же ты появишься, — вежливо заметил Том, начиная подниматься, но Персефона положила руку ему на плечо, останавливая. Он был недоволен этим жестом, но остался сидеть, когда та положила свои вещи рядом с ним.

— Беспокоишься обо мне, Том?

Услышав, как теперь обращалась к нему Персефона, что она так легко назвала его по имени, слизеринцы испуганно заерзали за столом, не имея понятия об их недавней договоренности.

Но Том лишь продолжил свой обед, не обращая внимания на невесомое давление ее пальцев, оставляющее жаркий след на его плече.

— Беспокоился только о том, куда пропал камень с моей шеи. Ты опоздала.

— Не думаю, — усмехнулась она, в который раз за день завязывая платком свои крайне непослушные волосы, — я прихожу именно тогда, когда хочу — ни минутой раньше, ни минутой позже.

— Кто бы сомневался, — он обернулся, но увидел, что она все еще стоит и нахмурился, — садись. — Том перевел взгляд на Абраксаса, который уже освободил стандартное место между ними двумя, и подвинулся к Малфою: — Абраксас, пересядь.

Абраксас был удивлен приказу, практически ошеломлен, и ему потребовалось какое-то время, чтобы понять смысл услышанного. Он посмотрел в сторону, куда указал Том, и увидел свободное место у самого края, на дальней стороне стола, сбоку от Розье. Он был почти поражен идиотизму этой команды и спросил «почему», но Гермиона его перебила.

— Спасибо, я постою. На данный момент мне так удобнее, — она потерла свою спину, как будто та неприятно саднила, — спина болит со вчерашнего дня, — Гермиона бросила в Риддла колкий взгляд.

— Возможно, ты опять не там заснула, — ответил Том с кислым выражением лица, очевидно, недовольный отказом. Он кивнул и вернулся к своей трапезе, несмотря на дальнюю сторону стола, куда переместился побледневший Абраксас. Он почувствовал толику облегчения, когда тот отсел на достаточное расстояние от Каллаган.

— Персефона!

Гермиона повернула голову на звук своего псевдоимени и ее глаза расширились при виде соседа по факультету, быстро пересекавшего Большой Зал.

Том тоже посмотрел на него, проконтролировав хмурый взгляд, угрожавший выйти наружу.

— Стефан. Привет.

Том наблюдал, как когтевранец присоединился к ним, вторгаясь в пространство Персефоны больше, чем она или он одобрили бы. Стефан улыбнулся ей, и это послало пульсацию… чего-то по его позвоночнику, заставив пальцы сжаться вокруг своих столовых приборов.

Прежде чем Стефан успел ответить, Том встал и поприветствовал когтевранца протянутой рукой, значительно возвышаясь над Персефоной и на несколько сантиметров над Стефаном.

— Стефан, не так ли? Добрый день. Боюсь, нас не представили…

Стефан улыбнулся, но это больше походило на оскал, полный сомнительного мужского позерства.

— Я знаю, кто ты такой, Риддл. Все знают, кто ты.

Гермиона почувствовала, как атмосфера накаляется и положила руку на грудь Тома, на секунду скользнув кончиками пальцев под край лацкана, привлекая внимание. Его мрачный взгляд опустился на место, к которому прикоснулась Персефона, вынудив напрячь резко очерченную мышцу на шее.

— Чем я могу помочь, Стефан? — осторожно спросила она, убирая руку.

Стефан заметил, как она дотронулась до Тома Риддла и как тот позволил это прикосновение, задержавшись взглядом на том, как неохотно ее рука отстранилась, и поморщился.

— У меня есть посылка для тебя, — сказал он, передавая небольшую коробку с выпечкой, которую он держал подмышкой, — она не попала в утреннюю почту, но директор Диппет отдал мне ее только сейчас, чтобы я передал тебе. Он просил извиниться за «отсутствие свежести», так как не догадался до этого раньше.

Гермиона приняла коробку с приподнятой бровью, но за нее ответил Том, продолжавший стоять за ее спиной.

— Как так получилось, что ты стал ответственным за посылки для мисс Каллаган? Ты же не Префект, — сказал он с явным презрением, заостряя внимание на последнем слове.

Улыбка Стефана дрогнула, и он взглянул на Персефону так же, как смотрело большинство когтевранцев с той самой незабываемой ночи.

— Префекты, наверно, не смогли.

Гермиона нахмурилась, ее спина напряглась, а глаза на мгновение замерли, когда Стефан посмотрел этим взглядом. Том не преминул отметить эту странную реакцию, мгновенно почувствовав любопытство с примесью раздражения от того, что кто-то знал о ней что-то, чего не знал он.

— Спасибо, Стефан, — сказала Гермиона натянуто, — только почему она не попала в утреннюю почту?

Он пожал плечами.

— Входящую почту всегда обыскивают и иногда конфискуют. Это чаще встречается с необычными новинками или едой…

— Говорят, Диппет имеет привычку в первую очередь конфисковать вполне определенные продукты питания, — сказал Том. — Несомненно, директор тоже имеет определенную страсть к сладкому.

Гермиона прищурилась.

— Как ты думаешь, он… — ее вопрос прервался на полуслове, когда та открыла коробку и заглянула, увидев, что парочка пирожных без вести пропала из типичной дюжины Рути.

Том не упустил этот довольный взгляд от вида пропавших пирожных, а также то, как поза Гермионы расслабилась, когда та заметила их отсутствие.

— Ну, тогда хорошо, — наконец сказала она. Гермиона снова вежливо улыбнулась своему соседу по факультету и протянула коробку, — хочешь?

Стефан просиял от предложения.

— О да, спасибо, я обожаю выпечку Рути. Спасибо, Персефона.

Она снова кивнула ему, когда когтевранец взял пирожное, осторожно подглядывая за тем, как тот кусает. Стефан снова улыбнулся, и Гермиона подарила ему столь же теплую улыбку, прежде чем попрощаться. Он задержался лишь на мгновение, пока несколько немых взглядов было переброшено над головой Гермионы между ним, слизеринцами и Томом, возвышавшимся за ее спиной.

Удивленное фырканье раздалось со стороны Розье.

— Кондитерская Рути? Разве хозяйка не чокнутая кошатница?

Внимание Гермионы скользнуло к тому, который даже не потрудился поднять взгляд от тарелки, обращаясь к ним.

— Я ничего не слышала об этом.

— Разве? — это был Нотт, подключившийся к разговору. — Скорее всего, потому что ты здесь недавно.

Малфой кивнул.

— Я слышал, что с тех пор, как ее отец скончался, она начала медленно сходить с ума. Хотя выпечка довольно хороша.

Пока каждый из приспешников высказывался касательно хозяйки кондитерской, Том наблюдал, как взгляд на лице миниатюрной когтевранки мрачнел с каждой новой фразой. Это было трудно заметить со стороны, так как она держала себя в руках более уверенно, чем при предыдущих вспышках, но он все равно чувствовал пробуждение яростной ауры вокруг нее. На этот раз именно он протянул руку, чтобы ладонь идеально вписалась в прогиб ее поясницы.

Голова Персефоны метнулась в его сторону, и он поймал этот взгляд, успокаивающе рисуя большим пальцем маленькие кружки вокруг ее позвонков.

— Господа, давайте не будем распространять ужасные сплетни о женщине, которую даже не знаем. Я уверен, что хозяйка — приятная и милая дама.

Зубы Гермионы разжались от намеренного контакта их глаз, и она напряженно выдохнула.

— Да, верно, — она повернулась к парням с одной из своих наиболее любезных улыбок, — вы бы все не отказались от сладкого, м-м-м?

Несмотря на те глупости, высказанные секунду назад о хозяйке кондитерской, слизеринцы оживились, соглашаясь на предложение и разбирая выпечку. Забрав коробку и повернувшись к Тому, который все еще стоял рядом, незаметно очерчивая кончиками пальцев узоры на ее бедре, тихо прошептала только для них двоих.

— Извини, Том, тебе не хватило.

Том посмотрел на открытую коробку и оставшуюся выпечку, прежде чем вопросительно взглянуть на нее. Гермиона покачала головой и закрыла крышку.

— Я попрошу тетю Рути прислать свежеприготовленные, только для нас с тобой.

— Отлично. Надеюсь, у нее все в порядке. Пожалуйста, передай ей мои приветствия, когда в следующий раз пойдешь в совятню.

Она обвила маленькой рукой его пальцы, украдкой потянув их в сторону от своей мантии, чтобы последователи не заметили его прикосновений, и немного сжав, прежде чем отпустить.

— Конечно, хотя она может попросить у меня твой автограф, судя по тому, как восторженно отозвалась о твоей улыбке после вашего знакомства.

— Легко улыбаться, когда кто-то действительно приятен, мисс Каллаган. Возможно, тебе следует взять урок у своей прекрасной тети.

Гермиона фыркнула и провела пальцами по декоративному тиснению на коробке, чуть более ласково, чем должна была.

— Может быть.

* * *

— Хорошо, класс, время для практики!

Преподавательница закрыла свой учебник, дожидаясь, пока студенты соберут свои вещи, прежде чем взмахнуть палочкой над рядами столов и стульев, очищая пространство. Мебель аккуратно переместилась по краям комнаты, и студенты собрались в центре.

— Выбирайте партнера, и начинаем!

Ледяной взгляд Рофелиуса был зафиксирован на Персефоне задолго до того, как был отдан приказ разбиться на пары. Несколько дней назад он уже продегустировал ее мастерство и силу, и приятный комок опасной энергии, исходящей от нее и гудящей по его позвоночнику, заставлял сжиматься от нетерпения что-то глубоко внизу живота.

В прошлый раз у Персефоны был такой неконтролируемый беспорядок в душе во время их поединка, что он не переставал предвкушать, как сладко будет ощущать ее магию на своей коже. Или если она будет в более сосредоточенном состоянии — ему все равно нравилось, как она отбивала его атаки. Несмотря на неудачное окончание последней дуэли, Лестрейндж не обманулся этим шоу, с его Лордом в главной роли. Он знал, что Риддл всего лишь хотел попробовать свои силы, благодаря своему патологически болезненному любопытству, и ничего больше.

Рофелиус имел кое-какие представления о том, что ему могла предложить Персефона. А также знал, что его господин выше таких незатейливых вещей, как плотские утехи, поэтому надеялся заграбастать и воспользоваться тем, что останется от «чисто академических» интересов его Лорда — как сказал бы Слизнорт.

Именно с этой мыслью, все еще мелькавшей на вершине его сознания, с явным нетерпением в глазах Лестрейндж направился в ее сторону.

К сожалению, он не был свидетелем тех обжигающих прикосновений, случившихся между Томом и Гермионой в тот день, находясь всегда вне поля досягаемости любых разговоров и взглядов.

Гермиона бросила сумку рядом с вещами других студентов и повернулась, заметив ожидавшего ее гиганта. Она сопротивлялась сарказму, с удивительным успехом угрожавшему вырваться на свободу.

— Не хочешь продолжить с того места, где мы остановились в прошлый раз, Каллаган?

Она заставила себя улыбнуться, чувствуя, как кожу покалывает аура Лестрейнджа, пожиравшего ее своими глазами.

— Боюсь, я уже выбрала себе другого партнера, Рофелиус.

Он усмехнулся и все равно приблизился.

— Кто? Малфой? Он позволит тебе высечь его собственным хером, лишь бы ты дотронулась до него своим пальчиком. Он не проблема для тебя. Давай, ведьма, дай мне…

— Уступаешь свои позиции кому-то еще? Блестящий план, Лестрейндж, — Том ворвался в эту приватную беседу без лишнего шума, пройдя мимо здоровяка Лестрейнджа прямиком к Персефоне, с которой тот общался, и, встав позади, начал собирать ее волосы, которые та успела распустить между уроком и обедом, в высокий хвост.

Лестрейндж был поражен открывшемся зрелищем, наблюдая, как его хозяин заправлял вьющиеся локоны Персефоны назад с ее лба.

Гермиона повернула голову в сторону, чтобы сфокусировать на Томе свирепый взгляд от этих смелых прикосновений без ее согласия, но он только сильнее потянул за волосы, прошептав на ухо с низким, грохочущим предостережением:

— Доверься мне.

Она тихо вздохнула, но повернулась обратно к Лестрейнджу.

— Рофелиус, — глаза Лестрейнджа вернулись к лицу Тома с выражением вспыхнувшей надежды, которая тут же растворилась под мрачным злым взглядом, отправленным ему своим Лордом, — будь добр, иди поиграйся с Малфоем.

Он отступил назад, рука сжалась на палочке, но он лишь кивнул, быстро разворачиваясь и уходя.

— Хорошо, Том.

— И, Рофелиус, — надменно позвал Том, останавливая его, пока тот не ушел слишком далеко, — сегодня Абраксас сидел слишком близко к мисс Каллаган за обедом. Пожалуйста, реши эту проблему за меня.

— Да, Том.

Гермиона смотрела, как Лестрейндж подошел к Малфою и встал с ним в пару, даже когда к пальцам Тома присоединилась его магия, танцуя над ее сознанием сквозь завитки кудрявых локонов. Должно быть, он заколдовал свои руки, либо ее волосы, но то, как он провел пальцами, собирая их так аккуратно, легко и туго, не дернув ни одного завитка или запутавшейся пряди в густой копне ее волос, заставило ее дрожать — не неприятно — от этих прикосновений. Качнувшись назад под давлением его рук и неосознанно соприкоснувшись с ним спиной, она ни на секунду не сводила пристального взгляда с громоздкой фигуры Рофелиуса Лестрейнджа.

Том внимательно наблюдал за ней.

— Ты презираешь его, — произнес он наконец, завязав волосы, вместо резинки, одним из своих шелковых платков, закрепляя хвост прочными прижимающими чарами.

Гермиона подождала, пока он закончит, прежде чем покачала головой.

— Кого-то очень похожего на него.

— Вернулась в «Нью-Йорк»? — он наклонился, прежде чем она отошла и незаметно вдохнул притягательный аромат цветов, пергамента и чего-то пьянящего, уникального, принадлежащего только ей одной.

— Не в Нью-Йорк, — сказала она с ухмылкой, начиная отходить дальше, чем линия, обозначающая границы их поединка.

Том нахмурился, следуя за ней и схватив ту за запястье, прежде чем она успела отойти.

— Куда ты уходишь?

— Я сказала, что у меня уже есть партнер.

Неприязнь и отвращение, должно быть, все-таки отразились на его лице, потому что Гермиона повернулась и обхватила рукой его запястье, поддразнивая кончиками пальцев стучащий пульс.

— Это Розье, — сказала она. Когда он ничего не ответил, лишь сжав зубы и практически взорвавшись от гнева, Гермиона подошла к нему и промурлыкала, — я попросила его… после обеда.

Том все еще собирался выйти из себя, когда заметил ее расслабленный и такой невинный взгляд, смотревший на него в ожидании…

Розье… Розье… тот, кто первым отозвался плохо о…

И бровь, и уголок его губ приподнялись от понимания, и напряжение в его плечах исчезло. Он убрал свою руку, не пропустив то, как Гермиона позволила ненадолго, как в прошлый раз, задержаться прикосновению на его коже.

— Не переусердствуй.

Гермиона лишь небрежно пожала плечами.

* * *

Том пропустил ужин и успел собрать необходимые вещи в сумку, когда все вернулись из Большого зала. Он ждал, пока другие студенты разойдутся по своим комнатам, прежде чем перекинуть ее через плечо и обратиться к ним.

— Сегодня я буду в Выручай-комнате, джентльмены. Примите необходимые меры предосторожности. Однако если вопросы о моем местонахождении все-таки возникнут, то скажете, что я был в своей комнате всю ночь. Понятно?

Горстка слизеринцев — минус Розье, который поймал неудачный рикошет от заклинания на ЗОТИ, оказавшись в Больничном крыле на неделю, — кивнули с шумным «да, Том».

Том дошел до дальнего края общей гостиной, когда слишком заметное ерзание Мальсибера вывело его из себя достаточно, чтобы остановиться в шаге от выхода.

— Мальсибер, тебя что-то явно беспокоит. Вместо того, чтобы прожигать дыру в полу, как насчет того, чтобы просветить нас?

Мальсибер поморщился, его плечи напряглись почти раздраженно, прежде чем снова тяжело упасть побежденными. Ответ был очевиден, но в то же время он мучил его весь день, и тот больше не мог сдерживаться.

— Она ваша, мой Лорд?

Том наклонил голову вбок, молча повернувшись к Мальсиберу. И молчал так долго, что парень начал съеживаться под его пристальным взглядом. Том изучал его и то, как тот, казалось, сопротивлялся оседанию на пол. Что было более интересно, он увидел, как все они теперь переминались с ноги на ногу, пытаясь не выглядеть так, будто ожидали ответа.

Том фыркнул.

— Вы все действительно попались на ее крючок, не так ли? Даже ты, — он пристально посмотрел на Лестрейнджа, который смотрел в ответ лишь секунду, прежде чем отвести взгляд.

Он раздраженно покачал головой и вышел из гостиной, не чувствуя необходимости отвечать.

* * *

Когда Гермиона подошла к Выручай-комнате, Том уже был там и ждал.

Войдя, она обнаружила, что пространство выглядит очень просторно, все равно каким-то образом оставаясь уютным. В большом камине напротив дверного проема ревел огонь. Том сидел перед ним в одном из двух удобных кресел с высокой спинкой, читая книгу, которую Персефона оставила накануне. Причудливый миниатюрный чайный сервиз стоял на маленьком круглом столике рядом. Комната была щедро обставлена множеством шикарных, дорого выглядевших диванов, шкафов и стеллажей наряду с изящными коваными бра, висящими на стенах.

При звуке открывшейся двери Том взглянул в ее сторону.

— Вижу, ты нашла вход, правда, немного позже, чем я ожидал.

— Как я уже говорила, — начала она, подходя к пустому креслу и положив сумку, — я именно там, где хочу быть, именно тогда, когда хочу быть.

— Конечно, — Том отметил абзац, на котором остановился в заимствованной книге, закрыв ее, и положил рядом с собой, — в любом случае, какой чай ты предпочитаешь, Каллаган?

Гермиона скептически посмотрела на него.

— Мы будем просто пить чай?

— Если только ты не предпочитаешь что-то еще.

— Нет, нет… просто, ну, после наших последних двух встреч я почему-то ожидала чего-то…

— Менее цивилизованного?

— Типа того.

Том усмехнулся и жестом указал на кресло напротив него, на этот раз не вставая, просто проследив глазами, как она подошла и села.

Гермиона взглянула на него, потом посмотрела на поднос и промурлыкала.

— Есть печенье?

— Боюсь, что нет.

Гермиона невозмутимо смотрела на него со своего кресла, а он смотрел в ответ. Между ними повисло длительное молчание, казалось, они оба ждали, когда кто-то другой скажет… что-нибудь. Наконец, Гермиона, пытаясь скрыть усмешку за бескомпромиссно сжатыми губами, спросила:

— Мы будем сидеть и пялиться друг на друга весь вечер?

Том покачал головой и усмехнулся.

— Я ждал, когда ты начнешь. Это же ты пригласила меня на чай, разве нет? Нам есть, что обсудить и все такое.

Ее настороженное, слегка веселое настроение немного дрогнуло от этого жесткого голоса.

— Ты выглядишь сердито, — кольнула она, внимательно наблюдая за ним, — я думала, мы наконец-то начали ладить.

Он усмехнулся.

Гермиона пожала плечами.

— Прежде всего, есть некоторые моменты, которые ты бы хотел уточнить.

Это был не вопрос.

— Есть, — Том встал, плавно взяв со стола книгу, которую она оставила тогда в библиотеке, и подошел к ней. Он заметил, как ее поза напряглась от его близости и позволил себе медленную, томную улыбку. — Возможно, чтобы начать наш занимательный вечер, ты бы ответила на некоторые мои вопросы?

Она обдумывала это предложение, пока брала из его рук протянутую книгу. Гермиона подняла бровь и посмотрела ему прямо в глаза.

— Учитывая, что в этом состоит весь смысл нашей встречи, я бы подумала, что…

— Мисс Каллаган, — перебил Том, открывая книгу в ее руках, — что ты здесь делаешь?

Гермиона в замешательстве прищурилась, начиная медленно раздражаться от идиотизма заданного вопроса.

— Я абсолютно уверена, что в какой-то степени мы пришли к обоюдному согласию о цели…

— Нет, — перебил он жестким, ровным ледяным тоном, который он никогда не использовал непосредственно с ней, но с которым хорошо были знакомы его приспешники, — я хотел бы знать, как ты сюда попала и что ты собираешься делать.

— Боюсь, я не… — угрюмый взгляд Гермионы и соответствующий тон исчезли, когда она проследила за его пристальным взглядом на страницы книги. Она уставилась на черно-белую строчку в нижней части пергамента, где кончики пальцев касались ее, и внезапно железные тиски страха скрутили ее внутренности в мертвой хватке.

Тайны Наитемнейшего Искусства, под редакцией Оула Баллока, год переиздания:

1973.

Гермиона застыла, моргая в ужасе от такой вопиющей оплошности, когда к этому вспыхнувшему испугу присоединилось мрачное, сердитое изумление.

Она пыталась вспомнить и переосмыслить все свои тщательные приготовления.

Нет.

Нет, нет, нет, нет.

НЕТ.

Она была уверена, что проверила все подобное, отправляясь в прошлое.

Она помнила, как прочесывала свои вещи — довольно тщательно, — чтобы избавиться от любых компрометирующих доказательств, подобных этому.

Совершить такую ошибку, такой промах! Это было совершенно не в ее стиле.

Если бы эта книга попала в руки не тех людей…

Ворох противоречивых эмоций тошнотворно воевал внутри нее. Страх, от которого она давно отреклась, заползал в горло, на язык, обжигал глаза. У Гермионы был миллион мыслей, идей, планов на случай любых непредвиденных обстоятельств, врывающихся в жизнь внутри ее запутанного сознания, но в данный момент она едва ли могла мыслить за пределами всепоглощающей злости на себя за этот ужасный просчет.

Ее руки била мелкая дрожь, фолиант едва держался в крохотных ладонях, и она практически почувствовала злую улыбку на лице Тома, прежде чем он произнес свои следующие слова:

— Итак, Персефона, я спрошу еще раз: откуда и… из какого времени ты пришла?

— Давно ты знаешь?

Том внимательно рассматривал девушку, с большим интересом исследуя каждую черту, находившуюся в поле его зрения. В последнее время они хорошо ладили, и, хотя он никогда не шел на компромисс, все равно понимал, что в свете появившейся информации о Персефоне Каллаган, было достаточно опасно поступаться своими принципами.

Однако, было любопытно, почему она нацелилась на него.

Если, думал он, его планы преуспели — или, по крайней мере, значительно повлияли на волшебный мир, то тогда это многое объясняло. Она вернулась в прошлое, чтобы остановить его? Если да, то зачем отдавать книгу? И почему, будучи до этого момента такой сообразительной, она раскрыла настолько вопиющий знак своего происхождения? Это ошибка? Ловушка?

Так много вопросов…

Все это было чрезвычайно любопытно.

— Ты, видимо, из будущего? Недалекого. Что ж, так как ты… — он замолчал, наклонив голову вбок, невозмутимо наблюдая, как она смотрит на него из-под ресниц. Этот взгляд был скорее убийственным, чем милым, и он обнаружил, что тоже предпочёл бы первый вариант, — сильно отличаешься от той девушки, которую я встретил в Косом Переулке, то должна понимать, что, пока я не получу ответы на беспокоящие меня вопросы, у меня будут определённые сомнения в возможности этой подающей надежды зарождающейся… тесной дружбы с моими подчиненными.

— У нас была подающая надежды тесная дружба? — огрызнулась она, но в голосе проскользнула лёгкая тень разочарования.

— Не прикидывайся дурой, Каллаган, это тебя не красит, — парировал он, — каждый раз, когда ты старалась потакать этим идиотам, хлопая ресницами и сверкая своими кокетливыми улыбками — каждый раз меня выворачивало наизнанку.

— Успокойся, душа моя, это что, ревность? — Гермиона подняла свой сарказм, как щит, пока сознание билось в попытках придумать свой следующий шаг. Она не сильно продвинулась в переделке своего плана, когда чужая палочка больно кольнула шею, запрокинув подбородок вверх, чтобы та встретила его взгляд.

— Ревность? Это не те эмоции, что я испытываю. И так понятно, что ты принадлежишь мне…

— Я никому не принадлежу.

— И зная, что ты принадлежишь мне, ты будешь делать то, что я прикажу, и ответишь на любые мои вопросы.

Язык Гермионы скользнул по внутренней стороне зубов, когда её самообладание пошатнулось. Она напомнила себе, что должна оставаться невозмутимой, напомнила, что ей нужно держать голову на уровне его глаз, что, хотя его палочка скорее всего не согласится на команду убить ее, существовало множество проклятий, которые могли навредить.

Смотря на него, такого дерзкого и самоуверенного, убежденного, что на этот раз загнал её в тупик в ее же собственной игре, заставляло волосы вздыматься дыбом от злости. Она уже пережила все, что только могло навредить ей в этой жизни…

Голос в сознании, полный безумия и озорного лукавства, ласково пропел:

Разве что-то могло быть хуже?

— У меня есть условия, Том.

Том лишь фыркнул и сильнее надавил палочкой на челюсть ведьмы.

— Мне кажется, ты не в том положении, чтобы ставить условия, Персефона. Если я ввёл тебя в заблуждение, то я сожалею, и раз тебе тяжело с этим справиться самостоятельно, то позволь мне пояснить: я угрожаю тебе. Учитывая, откуда ты пришла, ты наверняка знаешь, что праздные угрозы — не синоним моего имени. Я боюсь, что, если ты не подчинишься, то у меня не останется другого выбора, кроме как заставить тебя досконально осознать последствия твоих действий.

— Ты всем своим девушкам так говоришь? — безмятежно улыбалась Гермиона, сквозь голос, напевающий внутри:

«Подчинишься…»

Подчиниться?

Хорошо, давай подчиняться…

Голос в её сознании сочился пережитками мрачных перешёптываний, свистов и шипений, исходящих от всех темно-магических томов, с которыми ведьма успела порезвиться в преддверии этого долгожданного момента, относя слова Тома куда-то далеко, в тихое, приглушенное место, где едва ли можно было их разобрать, чувствуя лишь постоянные, неуклонные толчки его магии.

— Ты мне нравишься, Каллаган. Ты меня интригуешь. Но я решил заявить на тебя права, поэтому придётся привести тебя в соответствие с остальным моим живым имуществом. Я извиняюсь, поскольку это не типично для меня — пытать женщин, но я уверен, что ты сможешь понять.

Гермиона снова почувствовала настойчивое давление его палочки, подталкивавшее подняться. Она подумала, что идея подвергнуться пыткам, став извивающимся, бессвязным месивом на ковре, была забавной.

Она сразу вспомнила, как ее последний раз пытали на ковре.

Она была уверена, что кровь никогда не вернётся обратно в вены.

Она пропитала его навсегда.

Испачкала плитку.

Испачкала камень под ней.

Испортила весь грёбаный дом.

Настойчивый стук пульса в ушах подскочил, и она закрыла книгу, отложив ту в сторону. Гермиона поднялась на ноги, следуя направляющему давлению древка в чужой руке. Когда он остановил её в центре этого слишком шикарного ковра, она протянула ладонь, чтобы осторожно провести ей по груди Тома, не удивляясь, что тот позволил.

— Я никому не принадлежу, Том Риддл, — сказала она легко, голос не дрогнул, и оставался ледяным под его пристальным вниманием и очевидным весельем, — я отвечу на твои вопросы, если ты ответишь на мои.

— Ты снова заблуждаешься, — хмыкнул Том, на этот раз более раздражённо. Он поймал ее запястье на полпути, ослабив давление палочки — только из-за неудобного положения руки, сказал он себе, — ты ответишь на мои вопросы. Точка. Или я…

— Или ты — что? — глаза Гермионы свирепо блестели, — какую власть ты на самом деле имеешь надо мной, Том? Ты подсмотришь ответы в моей голове? Я думаю, мы уже выяснили, что ты ничего не добьёшься без моего ведома. Ты заберешь их силой? Ну… ты можешь попробовать. Я думаю, ты обнаружишь, что у меня на удивление большая выдержка, благодаря в значительной степени тебе, — она сильнее прижала шею к его палочке, практически с издёвкой, наклонив голову в сторону, лицо стало серьёзным, почти послушным, когда голос ведьмы опустился до низкого, страстного мурчания, — я знаю твой вкус. Я знаю твой стиль. Я знаю твои способы принуждения, заставляющие подчиняться, корчиться в агонии или кричать для тебя. Я терпела это довольно долгое время, находясь в руках женщины, действительно полностью принадлежавшей тебе. Твои пытки сейчас, в столь юном возрасте, имеют ограниченный потенциал и недостаточны для того, чтобы действительно напугать меня.

Гермиона слегка отклонилась, наблюдая, как его внимание перемещалось с её глаз к губам и обратно, и невинно сжала пальцы вокруг его лацкана.

— Ты убьёшь меня? — ухмылка, игравшая на её губах, была полна порочности и злобы. — Это приведёт к обратному результату.

Том сжал челюсть, проскрежетав зубами. Ведьма была либо полностью лишена страха, либо абсолютно безумна — он не был до конца убеждён, что это исключало друг друга.

— Я разоблачу тебя.

— Абсолютно ничего обо мне не узнав, — она заметила, что он, казалось, еле сдерживался, чтобы не взорваться от гнева, и протянула вторую руку, дотронувшись и погладив его грудь рядом с местом, где другое запястье было остановлено, — нет, ты ничего не сделаешь. Вместо этого ты сыграешь со мной в игру.

Предположив, что разорвал в клочья и бросил к ногам все её преимущества, Том зарычал, вцепившись грубой хваткой в подбородок Гермионы, сжав пальцы в ярости и разочаровании.

— У меня нет времени на твои игры, Каллаган!

Она лишь красиво рассмеялась.

— А у меня есть всё время на земле, Том.

Возмутившись почти буквальной истине этих слов, он отпустил её, практически оттолкнул, закипая, фыркая и хмурясь, как древний, пышущий огнём дракон. Она хихикала, когда он зашагал по кругу в попытках охладить свой пыл.

— Что еще за игра, женщина?

Гермиона приподняла сарафан, вытаскивая палочку из кобуры, застёгнутой на бедре под юбкой, и, лаская тёмное древко, мило пропела:

— Игра вопросов, — разъяснила она, как будто это было очевидно, — у меня есть ответы, которые ты хочешь получить, как и у тебя есть кое-какие для меня. Будет весело. Обещаю.

Том взглянул на неё с очевидным вопросом на лице — «ты серьёзно?». Когда Персефона просто улыбнулась, он выгнул бровь, повернувшись к ней всем корпусом, и выпустил самый длинный, самый раздражённый выдох во всей своей жизни.

— Правила?

— Мы установим таймер на десять — нет, пятнадцать минут. Вопросы могут быть о чём угодно… и мы оба должны говорить правду. За каждый твой удар по мне…

— Удар?

— Да, попадание. Разве я не говорила? Это будет дуэль.

Ярость медленно покинула напряжённую осанку Тома, и он оживился от идеи, наконец-то, проклясть ведьму — особенно после абсолютного разочарования по всем фронтам, в которых участвовало это глупое, проклятое личико… и прочие части тела.

— Дуэль? Условия для заклинаний?

Она покачала головой.

— Что угодно, — Гермиона почти фыркнула от мрачного блеска в его глазах, — хотя я должна напомнить, что попытка убить меня, если палочка, конечно, позволит, в первую очередь может иметь обратный эффект.

— Принял к сведению.

Гермиона скептически усмехнулась.

— Как я уже говорила, за каждый удар по мне, я отвечу на вопрос. За каждый удар, который я сделаю по тебе, ты будешь отвечать на мой.

Том посмеялся над второй частью условий, но кивнул.

— И что я получу, если выиграю?

— Выиграешь?

— Если заставлю тебя признать поражение задолго до того, как закончится таймер.

— М-м… — Гермиона обняла себя за плечи и медленно прошла небольшой круг в раздумьях, — чего ты хочешь?

— Тебя, — ответил Том без запинки. От вида её вздернутых бровей, он ухмыльнулся, — твоё послушание. Ты будешь моей. Публично. Ты придёшь, когда я позову. Будешь подчиняться должным образом. Ты станешь одной из моих приближённых… — он осмотрел её с головы до ног, оценивая с улыбкой на губах, — хотя и самая красивая из группы.

Она лишь немного покраснела, съязвив:

— Только не повторяй этого при Малфое.

Собственнический блеск промелькнул во взгляде Тома.

— Ты будешь только моей во ВСЕХ отношениях.

Гермиона вслушалась в этот жаждущий, нетерпеливый гул его требования, взяв длинную паузу, заставившую Тома выпрямить спину и сильнее сжать палочку. Наконец, она кивнула.

— Хорошо. Договорились.

Продолжив плавное движение, как будто не был до конца доволен её согласием, Том лениво спросил:

— А ты? Что хочешь за победу?

— Услугу. Ты окажешь мне услугу, которую выполнишь в любое удобное для меня время.

— Какая услуга? — осторожность сквозила и в его голосе, и во взгляде.

— Любая услуга. Я могу попросить тебя угостить меня чаем. Или сделать массаж ног. Убить человека, вырезав ему язык, позволяя истечь кровью до смерти, — она пожала плечами, — всё, что угодно.

Теперь была очередь Тома прощупать намерения Персефоны за этими условиями. Когда всё, что он обнаружил, — невозмутимый, почти безмятежный взгляд — он усмехнулся.

— Договорились, — в любом случае, она не сможет выиграть.

— Прекрасно, — Гермиона весело хлопнула в ладоши и трансфигурировала какую-то блестящую безделушку с одной из заполненных доверху книжных полок в аккуратный маленький будильник, прикрепив тот на свою мантию. С быстрым щелчком запястья она расслабила руки.

Том занял обманчиво спокойную дуэльную позицию, тёмные глаза наблюдали за каждым резким движением Персефоны с нескрываемым интересом.

Гермиона заняла собственную дуэльную позицию и кивнула.

— Таймер готов, Том, так что, как только ты будешь готов…

— Диффиндо! — выплюнул тот с яростью, после быстрого взмаха своей палочки к циферблату, начав обратный отсчёт.

Глаза широко распахнулись от внезапности его атаки, и Гермиона едва успела увернуться, почувствовав, как режущее заклятье зацепило здоровую руку. Девушка возвела щит, перед этим мельком взглянув на разрез, сочащийся кровью и пропитавший одну из её идеально выглаженных, накрахмаленных рубашек. Глаза метнулись к Тому и сузились:

— Это жульничество.

Том лишь безмятежно пожал плечами.

— Это не моя вина, что ты не воспользовалась ситуацией, мисс Каллаган. Итак, откуда ты родом?

Гермиона, не сводя глаз с волшебника, позволила прохладной, хитрой улыбке распространиться по лицу.

— Из будущего.

— А конкретнее? — зарычал он, угрожающе перекатывая палочку в ладони.

— Это уже два вопроса, Том. И я боюсь, что ты ещё не заработал второй, — она, хихикая, бросила в его сторону проклятье ватных ног.

Том отклонил заклинание незначительным движением запястья.

— Не усложняй правила.

Она пожала плечами и парировала его следующее заклинание тонким росчерком древка.

— Я не виновата, что ты не уточнил условия перед началом дуэли.

Гермиона быстро послала ещё три проклятья в последовательности: мышиный сглаз, рост рогов, проклятие косноязычия, все они изучались в начальных классах и легко блокировались, хотя с каждым из них Том, казалось, становился всё более и более раздражённым.

— Хватит валять дурака! — Том сердито взмахнул палочкой в Гермиону. — Эверте Статум!

Заклинание ударило в щит и мощной волной оттолкнуло её. Слабый белый барьер разлетелся тысячей осколков, когда атака Тома достигла цели, отправив Гермиону назад в довольно древние доспехи.

— Арресто моментум! — закричала Гермиона с забавным весельем в голосе. Ее идеальные, вычищенные до блеска школьные туфли громко скользили по каменным плиткам комнаты, ноги дрожали от силы движения, но заклинание успело остановить её как раз перед столкновением с пикой и щитом железной брони.

— Каким колдовством ты очаровала моих приближённых, Каллаган?

Она ухмыльнулась на более конкретную формулировку вопроса.

— Умы твоего близкого окружения просты и примитивны, я встречала такие раньше. Подчинение их моей воле не было «колдовством», — усмехнулась Гермиона, — просто детская игра.

Теперь она атаковала его, послав ещё несколько лёгких сглазов, которые заставили его фыркать и раздражаться от возмущения.

Том парировал седьмое детское проклятье, когда наконец взорвался:

— НЕ издевайся надо мной, Каллаган! Не трать моё время!

— Флипендо! — Гермиона улыбнулась и резко вскинула свою палочку на стулья, стол и чайный сервиз, где они беседовали раньше. Мебель была отправлена к Тому, дрожа в полёте на предельных скоростях.

Но это ещё больше разозлило его, он поднял палочку, чтобы прорычать еще один диффиндо, разрезая каждый предмет по центру и отправляя их со свистом мимо себя, как волна, разбивающаяся о скалу.

— Я говорил тебе…

— Облитератус!

Гермиона дождалась, пока куски кресла, обивки, дерева и фарфора пролетят мимо Тома, окружив того со всех сторон, прежде чем вызвать своё заклинание. Комната задрожала от силы магии, и разрезанная мебель разорвалась на миллионы частичек. Щепки от мебели и осколки тонкой посуды летели в Тома быстрее, чем пули из пистолета. На нём уже было множество царапин, осколки порезали школьную форму и лицо, когда он призвал порыв ветра, чтобы отбросить оставшиеся.

Том пошатнулся, прижимая свободную ладонь к противоположной руке, где зарождался леденящий и влажный, но каким-то образом всё равно обжигающий ожог. Он заглянул под ладонь и увидел, что та истекает кровью. Его недавний порыв ярости временно сменился изумлением.

— Мне кажется, это похоже на попадание, — она кивнула в сторону порезов на его руке.

Слова плохо распознавались после пережитого шока, когда Том в полном замешательстве посмотрел на резкую смену поведения Гермионы. Она заговорила странным, мрачным тоном, вынуждающим обратить на себя внимание, и он тут же осознал, что её действия были совершенно преднамеренны. Он корил себя за это растянувшееся увлечение проклятой ведьмой, но не мог не повернуться в изумлении, когда та задала свой вопрос.

— Lasciate ogne speranza, voi ch'intrate*, если наш дорогой Абраксас окажется брошенным в Ад из-за плотского намерения в отношении того, что ты утверждаешь, как своё… — она ухмыльнулась, и её брови подвигались с намеком, — где он окажется?

— Что? — он отвлёкся от раздумий, услышав имя приближённого, — какое отношение Абраксас имеет ко всему этому?

Гермиона облизала губы и швырнула проклятье щекотки, которое он играючи отбил.

— Сейчас ещё не твоя очередь, Том. Ты должен сначала ответить на мой вопрос! — при смене оттенков на его лице, она промурлыкала: — Где твоя красивая игрушка обнаружит себя?

Глаза Тома сузились, когда она перефразировала вопрос, отслеживая движение её ладони по рту, задерживаясь взглядом на паре пальцев, чувственно скользивших между губ, задевая нижнюю, сминая пухлую плоть достаточно, чтобы та обиженно выскочила на место. Эти же пальцы проследили путь по подбородку и шее, очерчивая воротник рубашки, пока не упёрлись в узел галстука, ослабив его, пока тот не опустился низко, очень низко.

Образ Абраксаса Малфоя, дрочившего её шарфом для волос, на мгновение ослепил Тома, и, когда видение рассеялось, оставило лишь сердитый румянец на его скулах.

— Во втором, — слова походили больше на рык, чем на что-либо ещё. Том стиснул зубы и снова атаковал её, — во втором круге.

Похотливый маленький паршивец…

— Очень хорошо, Том.

Блок.

— Я не услышал от тебя ничего, кроме загадок, Каллаган!

Атака, атака, парирование, блок.

— Я не говорила, что загадки запрещены.

Парирование, парирование, блок, блок, атака.

Проклятая ВЕДЬМА!

— КАЛЛАГАН!

Атака, атака, атака, атака, атака.

— Я же когтевранка, в конце концов.

— КРУЦИО!

Палочка Гермионы взлетела вверх, чтобы защититься от его Непростительного, и глаза сверкнули чистейшим, диким, смертоносным пламенем. Воздух в Комнате внезапно разрядился, как будто вспышка её магии вобрала в себя сам кислород из атмосферы вокруг.

— Не используй это заклинание, — голос был низким, предельно серьёзным, с совершенно очевидной угрозой за произнесёнными словами.

Том не упустил из вида пошатнувшееся самообладание девушки и позволил себе жестокую, дерзкую ухмылку.

— Ты сама говорила: «никаких ограничений на заклинания», не так ли? Я не нарушил «правила», использовав Непростительное.

Оскал, медленно исказивший губы Гермионы, был совсем не дружелюбным, хищно обнажив ряд ровных белых зубов.

— О, это так. Тем не менее, именно это заклинание имеет тенденцию заставлять меня… чрезвычайно… сердиться.

— Я видел твой гнев, — усмехнулся Том, хотя они продолжали осторожно кружить друг напротив друга. Он помнил, как её надменная поза растаяла пред лицом этого проклятия, и после всех её издевательств он вцепился в эту возможность мёртвой хваткой, — не впечатляет.

Смешок, прозвучавший следом, был слишком низким и протяжным, наравне с сверлящим его злобным взглядом. Лживость и пустота, сквозившая в этом смехе, вынудила его на мгновение засомневаться в собственных суждениях.

— О, Том. Ты даже не догадываешься, как выглядит мой гнев. Никто не дожил, чтобы поделиться этим, — голова наклонилась в сторону, и воронки тёмной магии во взгляде закрутились в беспорядочной пляске, когда она щёлкнула в него другим проклятьем, но тот увернулся. Гермиона усмехнулась, — напомни мне показать воспоминания о том, что случилось с последней парой, пытавшейся «владеть» мной.

Его челюсть сильнее сжалась, но надменный облик не дрогнул. Очевидный подтекст за словами чертовски заинтриговал — упаси его Салазар. Женщина оказалась намного сложнее, чем он ожидал, пробудив в груди странные вихри эмоций. Она оказалась чем-то большим, чем просто интригующей, гораздо большим, и, когда он увидел её, там, в другом конце зала, прогнувшейся в предвкушении, с напряжением в плечах, улыбкой на губах, замершей, как хищница перед прыжком, собиравшейся опустошить его всей тёмной магией, что накопилась внутри и просачивалась сквозь её тонкую кожу, он просто захотел ещё…

Том вернул ей насмешку и взмахнул палочкой поверх наиболее глубоких порезов, заставляя их затянуться, прежде чем снова занять боевую стойку.

— Прошу прощения, но теперь мне трудно поверить во все твои сказки, мисс Каллаган. У тебя отнюдь не выдающийся послужной список в проявлении честности, — он снова щёлкнул палочкой, — КРУЦИ…

— ФУНДТИО ЧИЗМЕ! ДЕВОВАРЕ!

За секунду магия Тома собралась на кончике палочки, ожидая, когда окончание заклинания и последний слог слетят с языка, и в следующий миг камень на полу разорвал себя на части прямо под его ногами. У него не было времени отреагировать, прежде чем каменные плиты сомкнулись вокруг лодыжек, зажимая их в тиски, как зубы железной ловушки, глубоко погружаясь в плоть.

Крик изумления и боли всё ещё звенел в атмосфере, когда ледяное шипение следующего вопроса просочилось из её уст.

— От бессердечия тех воронов, что ставят её ниже остальных. Взгляни на место, бывшее убежищем, скрывающим ее от глаз людских, — она повернула руку, приказывая плитам ещё больше сжаться, сверкнув смертоносным взглядом, — о чём я говорю?

Том собрал свои чувства в кулак, вытеснив их за пределы оглушающей боли, простреливающей ноги, и прорычал своё собственное заклинание. Его магия вырвала куски камня и отправила их вперед с опасной скоростью, разрывающей воздух, из небольшого кратера, в котором он теперь стоял. Безумная ведьма едва уклонилась от одного из самых больших снарядов, когда он пошатнулся к ней на своих раненых конечностях.

Возмущение от того факта, что она действительно наносила по нему удары, быстро затмилось тем, что они не только достигли цели, но и причинили боль — довольно сильную.

Когда он пошатнулся вперед, обжигающая, саднящая, пульсирующая боль позволила Тому определить, что Персефоне Каллаган, возможно, удалось сломать ему пальцы на ногах.

Он, должно быть, молчал дольше, чем положено, находясь в дымке боли и смятения, потому что она улыбнулась ему довольно снисходительно и спросила:

— Вышел из игры, Том? Ну же, куда бежит эта штучка, когда сталкивается с чем-то, безумно пугающим — например, со своей тенью?

— Каллаган…

Рычание Тома прокатилось по её коже, — так мелодично для её слуха  — и она бросила ещё одно детское проклятье, которое тот парировал, приближаясь к ней со спёртым дыханием.

— Здесь я даже дам тебе подсказку, — Гермиона перекинула копну волос на бок и, использовав свободную руку, скруглила пальцы в колечко, расположив их над одним глазом. — Косички, очки, одиночка и всё время хныкает…

Атака, блок, атака, атака, парирование.

— Жалкое оправдание для Когтеврана.

Том едва мог мыслить за пределами боли в конечностях, когда к ушам прилила кровь.

Прошло довольно много лет с тех пор, как он был так ошеломляюще ранен, а тем более женщиной, да никогда в жизни!

Он истекал кровью.

Он хромал.

Он дышал так, будто пробежал пятьдесят марафонов подряд.

Он совершенно точно с самого начала недооценил её. Она подманивала его детскими уловками, и он попался на них, попался, как и на всё прочее, связанное с этой мисс Персефоной Каллаган. Он не воспринимал её ничем, кроме красивых глазок с амбициями, даже после того, как узнал, что та из будущего. Он был так озабочен и погряз в своем эго, что забыл увидеть настоящую опасность в этой ведьме.

Он — Том Марволо Риддл — оказался в чём-то не прав.

Сознание Тома было как в тумане, внимание и концентрация напряжены до предела перед лицом этой таинственной Персефоны. Он изо всех сил старался сохранить контроль над самообладанием, чтобы выразить что-то большее, чем бессвязное рычание и неконтролируемые, дикие жесты на каждый раздражающий изгиб брови, или насмешку на губах, или низкое, гортанное хихиканье.

Гермиона перестала бросать свои дразнящие проклятья и еле сдерживала ухмылку, когда он не сразу запустил ответную серию своих тёмных заклинаний. Он смотрел на неё настороженно, приподнятая рука держалась прямо и жёстко, пальцы сжимали палочку так сильно, что та дрожала.

— Где убежище девушки? Итак, позволь мне помочь тебе снова. Ее имя рифмуется с ирт…

— Туалет, — наконец прошипел Том сквозь стиснутые зубы, пока взгляд пылал от ярости, — девушка, о которой ты говоришь, это мисс Уоррен, а её убежище — туалет.

Как она СМЕЕТ смотреть на него свысока?!

Даже в разгар дуэли и всеобщего хаоса, наряду с быстро растущим разгромом в Комнате, он был достаточно умён, чтобы ответить на ее гребаные загадки.

— Отлично, Том!

Снисходительная нотка в голосе Гермионы окончательно взвинтила его нервы, и палочка стала всё настойчивее мелькать, направляя заклятье за заклятьем в её сторону между его надвигающимися, хромающими шагами. Однако каждый из её щитов был совершенно непроницаемым и служил только для того, чтобы румянец с его щёк распространился на остальное лицо.

— Я выжгу эту паршивую улыбку с твоего гребаного ЛИЦА! — Том отправил в неё ещё несколько заклинаний, которые она или заблокировала, или парировала, или от которых увернулась, и он накинулся на неё с удвоенной силой.

— Ты действительно должен их вылечить, Том. ЭПИСКЕЙ!

Персефона взмахнула палочкой, и он выставил защитный блок, только чтобы дружественное заклинание на полной скорости просвистело прямо сквозь щит и ударило в обе его ноги. Раненые и треснувшие кости вернулись в первоначальное состояние, посылая, казалось, сам огонь через каждую клетку его тела на пике болезненного рыка.

—  Тот дикий жеребец был приручен, свободный дух низвергнут, конец той бренной тишине, теперь пахать и сеять. 

— Это НЕ СЧИТАЕТСЯ! Это было исцеляющее заклинание! — взревел он между атаками.

— В правилах нет ничего, запрещающего определённые виды заклинаний, — прощебетала Гермиона, но менее провокационно, чем несколько минут назад.

— Они были сломаны! ТАК ЖЕ, КАК Я СЛОМАЮ ТЕБЯ!

Том повелел, чтобы все предметы, окружающие Персефону, загорелись и взорвались, осыпая её пылающими обломками, от которых та уворачивалась, отмахиваясь с помощью взмахов запястья. Он зажёг всё вокруг: все книги, все стеллажи, всю мебель — всё, что окружало её, — абсолютно всё  — и повелел всем этим обломкам лететь прямо в это ухмыляющееся лицо. Персефона подпрыгивала, периодически крутилась, приземлялась и ныряла между бросками своей магии, чтобы избежать обломков, летящих в её сторону. Она была красива и смертоносна, и так безумно опасна, но всё, что он мог видеть, было окрашено кровью, особенно эта, не сходящая ни на секунду, проклятая ухмылка.

Вырву её с твоего гребаного ЛИЦА.

Ещё несколько пылающих фрагментов рухнули вокруг неё, и Том направил толчок своей магии, подражая её недавнему облитератусу. Движение палочки не было точным, определенно было что-то ещё, что он, возможно, пропустил, но обломки взорвались в ливне пылающего дождя, который застал её врасплох, поджигая школьную форму и волосы — и он, наконец, заработал свой вопрос.

— Дерзкая ведьма! Неудивительно, что ты подверглась пыткам по моей воле, если ты всегда была такой невыносимой! Скажи мне, что ты сделала, чтобы заслужить мой гнев?

Гермиона тушила крошечные пожары в волосах и юбке, кашляя сквозь возникшую копоть, пыль и дым.

— Я пыталась остановить тебя.

Пыталась остановить меня.

Это означало, что он преуспел!

Она пришла изменить его планы.

Мысль заставляла его одновременно желать и возмущаться тому, что кто-то посмел остановить его. Он был на пике адреналина, когда бросил очередное проклятье в Персефону, пока та всё ещё приводила в порядок своё горящее тело.

— И как ты собираешься остановить меня сейчас, Каллаган?

— Ох, Том, э… — Гермиона разорвала на части следующие несколько фрагментов пылающего дерева, осыпавшихся золой, словно невесомо падающий снег. — Не знаю. Серпенсортиа!

Том наблюдал, как невероятно длинная черная гадюка выскользнула, освобождаясь из кончика палочки. Пресмыкающееся поднялось, отклонившись назад и распахивая капюшон, а затем резко дёрнулось вперёд, обнажая свои острые клыки. Он усмехнулся, почти захохотал при виде змеи, пытавшейся напасть на него.

— Для той, кто прибыл из будущего и страдал от моей руки, ведьма, ты ужасно неосведомленная, если думаешь, что это помешает мне!

Гадюка агрессивно заскользила к нему, голова была настороже и готова к удару, но Том просто зафиксировал её подчиняющим взглядом и зашипел, заставляя ту дёрнуться и остановиться, будто в удивлении.

— Стой, — проговорил Том на парселтанге, ровно и легко сорвавшемся с губ, — напади не на меня, но на нахалку, настолько глупую, что пыталась тобой командовать.

Остроконечная голова наклонилась в сторону, отдалённо напомнив ту, с которой он сражался. Том не мог не позабавиться от мысли, что волосы Персефоны были тоже чем-то сродни капюшона, распушив которые, как кошка свой хвост, и становясь выше, она предупреждала других существ о своём гневе. С этой забавной мыслью он подавил смешок, немного успокоившись. Он был уверен, что получил преимущество и теперь заставит её уступить позиции до того, как закончатся последние щекотливые минуты их таймера.

Несмотря на то, что он всё ещё чувствовал сердитое раздражение под кожей, оскорблённый таким продолжительным сопротивлением, поведение Персефоны усилило желание владеть ей в сто раз.

Гадюка особо не сопротивлялась предложенной возможности сменить своего временного магического хозяина и вместо этого развернулась, чтобы сосредоточиться на Каллаган.

— Давай, Каллаган, — уверенно сказал Том, — время для…

Он даже не успел закончить фразу, прежде чем серия громких хлопков прогремела в Комнате, и горстка толстых жёлтых канареек вырвалась из её палочки, чтобы молниеносно пролететь ударной волной прямо в прирученного фамильяра. Пухлые маленькие птички начали клевать змею, весело щебеча, прячась от змеиных глаз, ныряя за голову и пытаясь очистить всю её спину от чешуек.

Гермиона почти согнулась от смеха.

— Смотри, Том! Это же прямо, как мы с тобой.

— ДОВОЛЬНО уже твоих грёбаных игр! — взревел Том, возмущение от преднамеренности всех её действий и этих насмешек над ним, наконец, подавило внутри все остальные чувства. Он развоплотил змею и взорвал всех птиц, а затем щёлкнул палочкой в сторону камина. С шипящим заклинанием, от которого пламя в очаге громко затрещало, раздуваясь в стороны, Том взмахнул запястьем, заставляя огонь извергнуться вперед из своего каменного кратера прямо в направлении Персефоны. Ревущее пламя закружилось вихрем, закручиваясь в воздухе, сжигая этот слишком шикарный ковер под ногами, мебель, её обломки, все, что было достаточно глупым, чтобы оказаться на его пути.

Гермиона первой ахнула от свирепости его напора. Он был в ярости и на этот раз действительно вышел из себя — наконец-то! Она рассмеялась, слишком обрадовавшись проявлению его настоящего напряжённого до предела нрава и забаррикадировалась за щитом.

— Но я думала, что нам так весело, Том, — насмешка, сквозящая весельем, пробилась сквозь сжатые зубы, когда она напрягла ноги, встречая непрекращающийся поток его магии. Все её тело вибрировало от силы воли Тома, испытывая те острые ощущения тёмного волшебства, покалывающие плоть миллионом иголок.

— Ты ЗАПЛАТИШЬ за своё неуважение, девчонка! Я покажу тебе, что происходит, когда ты не воспринимаешь поединок с Томом Марволо Риддлом всерьёз!

Тридцать лет жизни.

Десять лет пыток, истязавших её тело всевозможными тёмными проклятьями, которые только могли придумать Лестрейнджи.

Бесконечные часы, потраченные вне времени, чтобы учиться, изучать, исследовать и готовиться к совершенно иной жизни, так не похожей на предыдущую.

Все против подрастающего, такого дерзкого и нахального шестнадцатилетнего Тёмного Лорда…

Это было почти несправедливо.

Её смех прозвучал мелодично.

Это было жутко и даже сюрреалистично.

Воздух опять разрядился, когда Персефона опустила свои тщательно возведённые стены, закрывающие те части разума, которые удерживали остатки тьмы, а также знания и способности её взрослого «Я».

— Тогда покажи мне. Если думаешь, что сможешь.

Том зарычал и удвоил напор огненного потока, направленного в барьер девушки. Он видел, как её тело задрожало от напряжения, пока она удерживала свой щит, что заставило его жадно увеличить свои усилия.

Именно тогда он увидел, как её губы зашевелились, хотя то, что она произнесла, затерялось в реве пламени, а затем Гермиона отозвала свой щит, позволяя огню прорваться сквозь него и проглотить её миниатюрное тело. Он застыл в потрясении, не веря своим глазам, на которых только что она так охотно подожгла себя… Но затем шок рассеялся, когда Том обнаружил, что она всё ещё стоит среди огненных всполохов, как сама Богиня Преисподней, обворожительно улыбаясь, защищённая заклинанием замораживания огня. Её рука атаковала быстрее, чем он отреагировал, отвлёкшись видом замершей в пламени, совершенно прекрасной, но всё ещё невыносимо бесящей ведьмы, и её следующее заклинание, пролетев свой путь до Тома, беспрепятственно попало в цель, заставив прочувствовать каждую из этих, наверно, самых долгих секунд в своей жизни.

Том рефлекторно вздрогнул, когда её магия прокатилась по нему, но затем обнаружил, что никакой боли не последовало. На самом деле, он заметил, что чувствует себя гораздо лучше, наконец-то дыша полной грудью. Именно тогда он увидел магически созданный пузырь, колеблющийся вокруг его головы. Гермиона смотрела на него прямо и открыто, все ещё не опуская палочку.

Злая улыбка на её лице заставила тяжёлый камень провалиться сквозь все его внутренности.

— ДИМИНУЭНДО!

Глаза Тома округлились, когда уровень зачарованного кислорода, держащий пузырь на лету, резко сократился, вобрав в себя весь драгоценный воздух вокруг. Он присосался плотно к голове, блокируя дыхательные пути, прижимаясь к черепу с силой, которую могла дать только магия, и он наконец отвлёкся от пламени вокруг Персефоны, резко прекращая своё огненное заклинание.

Он зацарапал скулы, обнаружив, что оболочка устойчива, эластична, как каучук и обманчиво прочна для какого-то проклятого пузыря.

Вспышки искр взорвались под веками, заглушая все мысли, кроме одной, посвящённой неистовому выживанию.

Он ловил ртом воздух и задыхался, но проклятый пузырь просто всасывался в горло, заставляя чувствовать удушье — Мерлин побери, она использовала чары четвертого, блядь, курса — чтобы УБИТЬ его.

И вдруг всё прекратилось.

И он тяжело дышал, стоя на коленях, пальцы сжимали щебень на разрушенном каменном полу.

И Комната была темной, холодной и оглушающе тихой.

Он мог чувствовать её силу, дрожащую, как неуклонно стучащая барабанная дробь, но не мог точно определить, где. Её магия была везде.

Том дрожал и кашлял, всё ещё пытаясь вернуть кислород в опустошенные лёгкие, чтобы свободно думать и двигаться. Наверно, это и стало тем, что отвлекло его, хотя, возможно, она всё ещё играла с ним — играла с ним всё это время — потому что вдруг его тело отбросил яростный толчок магии прямо в ближайшую стену.

Несколько оглушающих, дрожащих взрывов пронеслось от камина к подсвечникам вдоль стен. Свет залил комнату, ворвавшись в реальность, словно вспышки молнии, замирая у истоков неуклонно звенящих переливов колокольчика, объявляющего конец дуэли.

Глаза Тома сосредоточились на совершенно спокойном, безмятежном, расслабленном выражении Персефоны Каллаган, находившейся всего в паре сантиметров от его лица, и он почувствовал одну из её рук на горле и прикосновение палочки на виске.

— Я пришла сюда не для того, чтобы остановить тебя, Том. Я пришла сюда, чтобы помочь тебе. Я пришла сюда, чтобы обеспечить себе будущее как нечто большее, чем просто ценная рабыня.

Её голос заставил гудеть и пульсировать его нервные окончания.

— Я хочу, чтобы ты подумал о нашей игре…

Дыхание Персефоны танцевало на его коже, и казалось, будто её глаза освещались чем-то большим, чем блёклый свет комнаты.

— Ты уже думал об этом?

Том кивнул. Его рука двигалась сама по себе, непроизвольно ища источник тёмной магии, наполнившей Комнату, его чувства, ощущения, стремясь просто дотронуться до той силы, которая душила его таким простейшим заклинанием.

— А теперь… скажи мне, где вход в Тайную Комнату?

Его рука остановилась, застыла там, где начала проникать в её волосы, когда оцепенение пропало, зрение прояснилось, а понимание вдруг всплыло на поверхность.

Том вспомнил предполагаемые места, до которых он сузил координаты Комнаты.

Он вспомнил о местах, которые хотел исследовать, но был ужасно занят, благодаря отвлекающим факторам на подобии какой-то Персефоны Каллаган.

Он сделал то, что она попросила мгновением раньше, и подумал об их «игре».

…Я пришла сюда, чтобы помочь тебе…

Он вспомнил свои ответы на её, казалось бы, нелепые и случайные вопросы.

Он вспоминал всё это в течение нескольких сердцебиений, и наконец его вид, полный замешательства, растянулся в хитрой и понимающей ухмылке, наконец-то сложив воедино все детали — все подсказки — которые она дала ему, сравнив их с воспоминаниями своих записей.

Гермиона наблюдала, как напряжение в теле Тома улетучивалось, видела, как осознание промелькнуло во взгляде, когда он снова взглянул ей в глаза, и убрала палочку от его виска. Она поймала зубами край своей нижней губы и тихо заговорила тем дразнящим шепотом, который использовала весь этот вечер.

— Видишь? Я же сказала, будет весело.

Голодный, дикий, безошибочно собственнический рык вырвался из его груди, и мысли об «этой проклятой ВЕДЬМЕ» эхом повторялись в его голове, когда он накрыл её губы своими.

Май 1943.

Она оставила на губах привкус силы.

Ее волосы были такими мягкими и пахли ирисами — кто на самом деле пахнет, как ирисы?

Ее кожа тоже была мягкой, такой податливой под его настойчивыми прикосновениями.

Она была своего рода манящей жарой, в которую хотелось погрузиться, обернуть вокруг себя, обвиться каждой клеточкой ее тела и никогда не отпускать.

Она была абсолютно — чертовски — сводящей с ума.

Думая об этом, Том Риддл прислонился плечом к стене, скрестив руки, скрестив лодыжки, устремив выжидающий взгляд на лестницу, ведущую в башню Когтевран. Он отказался от попыток пройти через их идиотского стражника в форме орла и просто ждал, когда ведьма — его ведьма, решил он — спустится на завтрак. Он думал об их ночи в Комнате, о следах, которые она оставила на нем после дуэли… Но главным образом, думал о том, как сильно хотел овладеть ей у той стены после того, как эта дуэль закончилась.

Он блуждал в своих мыслях, но оживился под звуки шагов по спиральной лестнице, нахмурившись от своего собственного рвения. Том был почти сразу разочарован, увидев, как унылые, выцветшие комплекты школьных сарафанов появляются в поле зрения, зная задолго до того, как студентки обнаружат себя, что ни одна из них не была той, кого он так сильно ждал.

Как и ожидалось, появились две девушки, но ни одна из них не была Персефоной. Он оторвался от стены, будучи не вполне сдержанным в своем ожидании, заработав несколько насмешливых взглядов от когтевранок.

— Дамы, — он небрежно поздоровался, будто совершенно не прятался у основания орлиного гнезда.

Они пробормотали неловкие приветствия, проходя мимо и странно пялясь на него.

Том был уверен, что услышал слово «сумасшедший», прозвучавшее по крайней мере один раз, и, если не ошибался, то это относилось не к нему.

* * *

— Бесячее… крысиное гнездо — ох, эти лохмы — идиотская рубашка — эта гребаная рубашка!!! Аргх!

Гермиона сидела в углу своей комнаты и все еще возилась со своей повседневной одеждой. Обычно в это время она уже давно бы прогуливалась до завтрака, но она не могла — просто не могла привести свой внешний вид в хоть какой-то порядок.

Ладони приглаживали сарафан снова, снова и снова, и еще раз, затем еще, прежде чем яростно сжать пальцами юбку, сердито сминая складки плиссе. Когда терпение со школьной формой лопнуло, она снова попыталась укротить свою вечно буйную гриву.

Она дернула кудри.

Прочесала их пальцами, зацепив дюжину колтунов.

Она чуть не выдрала их.

Взяв один из широких зубчатых гребней, она провела им по волосам в попытках расчесать.

Снова зацепив колтуны, она зарычала, вырывая расческу из волос и сердито бросая в дальний угол комнаты, вынуждая оставшихся когтевранок издать в ответ несколько крикливых визгов.

* * *

Он обрушил свой рот, и она задохнулась.

Она знала, что делала, — заманивала его, как и планировала — но каким-то образом, реальное ощущение его поцелуя стало абсолютным шоком.

Темный Лорд.

Она целовалась с Лордом Волдемортом.

Он воспринял ее замешательство как возможность и скользнул языком мимо губ, чувственно поглаживая по внутренней стороне набухшей плоти, заставляя пугающий ворох ощущений пульсировать сквозь нее.

Наслаждение.

Похоть.

Страх.

Отвращение.

Кипящая, неподдельная ненависть.

* * *

Руки дрожали, когда она возилась с галстуком.

Вверх.

Вокруг.

Вниз.

Сквозь.

ЧЕРТ.

Ослабив его, она скорректировала длину слева и начала снова.

Вверх.

Вокруг.

Вниз — блядь.

Она сорвала удавку с шеи, натянув ту меж ладоней и запуская через всю комнату в противоположном направлении от гребня.

* * *

Это было частью плана, повторяла она себе.

Все это было частью плана.

Пальцы грубо обхватили буйные кудри, когда он сменил их позиции, с силой вжимая ее в каменную стену.

Бедра прижались к ней, и она сразу почувствовала его, плотно прилегающего, горячего и твёрдого, готового к ней, всего за несколькими тончайшими слоями ткани.

Все это часть плана.

Часть плана, Гермиона.

Он проследил руками вдоль ее крохотного тела, пробормотав что-то низким и хриплым голосом у ее уха.

Сила.

Дело всегда было в силе.

Он хотел эту силу, хотел владеть ей, владеть ею.

Дело было в ней и в том, как она пахла.

Как источала эту силу.

Как он хотел узнать, ощущает ли ОНА это.

Как хотел войти в нее и узнать.

Хотел услышать, как она кричит для него.

* * *

Она разгладила складки на своей школьной форме.

Коснулась руками волос.

Пальцы танцевали над пуговицами рубашки, задерживаясь на воротнике, дергая его, потому что он был чересчур, чертовски ТУГИМ.

* * *

Она обвила руками его шею, запустив пальцы в темные волосы, пока ее дыхание срывалось в прерывистой, тревожной одышке.

Как бы сильно он ни хотел погрузиться в нее, ее собственное сердце сокрушительно стучало в груди под давлением его темной ауры.

Он был своего рода греховным наслаждением с его личной, уникальной магией, гудящей в гармонии с той, что пульсировала по её венам.

Том мог не проникать в сознание, чтобы дать утонуть в ощущениях.

С того момента, как он сорвался, больше не сдерживая ничего, что имел — признаки, запах, пульсацию магии Темного Лорда, все то, что она когда-то знала, всплыло и угрожало уничтожить ее сущность так, как она никогда бы и не догадалась, пока не ощутила это здесь, сейчас, прямо на себе.

Он гладил ее кожу, поднимая волосы, посылая дрожь от желания и нужды через каждую клетку ее существа.

Это заставило предательски жаркой влаге появиться между ног, и, как будто он точно знал, что ей нужно, вдруг сильнее прижался к ее бедрам, двигаясь к ним в медленном, ревностном трении. Вырвавшись из хватки его губ, она ударилась головой о камень вместе со стоном его имени.

Том направил ее руки вверх над головой, скользя вдоль них, вверх, мимо локтей, вверх, над предплечьями, еще выше, к ее запястьям. Он украл ее дыхание в очередном поцелуе, всасывая нижнюю губу, пропуская ту меж зубов.

Оставив пухлую розовую плоть в пользу поцелуев и покусываний вдоль челюсти, он направился к ее уху, чтобы прорычать у виска.

— Я знал, — пробормотал он между легкими ухмылками и поцелуями, — с того момента, как ты выгнала меня из своего разума… я знал, что должен обладать тобой. Я слишком долго ждал этого.

Она напряглась при звуке этих слов.

Последние слова Рудольфуса Лестрейнджа звучали в ее ушах.

«Я так долго ждал этого…»

* * *

Гермиона так сильно потянула за воротник, что несколько пуговиц на рубашке отлетели в сторону.

Кожа блестела под тонким слоем пота, и это взбесило ее, окончательно разозлив.

Я так долго ждал этого…

Пальцы сжались, царапая кожу над ключицей.

Маленькая, непослушная дрянь, моя грязнокровка…

Непроизвольно дернув головой, она попыталась вытрясти из нее память о бывшем хозяине.

* * *

— Персефона…

Том очерчивал языком кожу на её шее, покусывая ту меж зубов.

— …раздражающая…

Стон слетел с ее губ.

— …невыносимая…

Он укусил сильнее.

— …блестящая маленькая ведьма…

Она не могла расслышать слов из-за собственного дыхания.

— Посмотри на все, что ты здесь натворила… резвилась и шалила, Мерлин, ты была прекрасна.

Изображение Тома в мерцающем синем свете было размыто за прикрытыми ресницами, одурманено похотью и возбуждением, но затем легкий ледяной холодок скользнул по ее позвоночнику и задержался.

— Я хочу.

Он зарылся лицом в волосы и в медленном цикличном трении стал прижиматься еще сильнее, плотно накрывая ее тело своим. Что-то темное стало кровоточить в сознании, ведь, чем больше он давил, тем сильнее принуждал, доминируя над ней физически.

— Я хочу этого, — бормотал он, — я признаю свое поражение, но я все еще хочу тебя, Персефона.

Руки Тома крепко вцепились в ее запястья.

— Я хочу, чтобы ты была моей.

* * *

Теперь ты моя.

Концентрация Гермионы треснула, и магия, удерживавшая маскирующие чары, рассеялась.

Она посмотрела на отражение в зеркале, наблюдая, как на шее вновь всплывают царапины и синяки.

Теперь только моя.

Она закрыла глаза от звука этого голоса, но увидела под веками лишь гнилую улыбку своего мертвого хозяина.

— Нет, — пробормотала она.

Голова снова дернулась в сторону.

Я тебя стерилизовал. Теперь ты полностью моя.

Руки проследили путь к животу.

Пальцы сжались на школьной форме, резкое давление ногтей скользило по каждому месту, где должны были быть шрамы.

Где они будут…

Кожа на животе зачесалась…

…она горела.

Моя маленькая грязнокровка.

— Прекрати, — зарычала она.

Каждую ночь ты будешь моей, моя маленькая грязнокровка.

Правая рука сжалась на левом запястье.

— Вон!

Она снова мотнула головой, больше сопротивляясь, чем пытаясь вернуть контроль.

Если ты не подчинишься, я позову Рабастана. Ты знаешь, как ОН любит играть.

Плечи дернулись в фантомной боли всех Круцио, которые когда-либо проходили сквозь ее нервные окончания.

— ПРОЧЬ…

…миленькая, маленькая грязнокровка…

Пальцы вцепились в шрам под левым рукавом, и, плотно сжав веки, она попыталась вернуть чары на место.

Зеркало перед ней задрожало.

— Вытеснить… — пробормотала она.

Грязнокровка.

Она чувствовала свой шрам под рукой.

Легкая трещинка звякнула на стекле.

— Закрыть мысли… — застонала жестко, почти безумно.

Грязнокровка.

Она могла слышать.

Грязнокровка.

…теперь ты моя…

Она могла слышать его.

Мерзкая маленькая грязнокровная блядь!  — кричала Госпожа.

Она могла слышать ее.

Маленькая, непослушная…

Могла слышать их ВСЕХ.

Зеркало затрещало.

Линии, образовавшиеся на стекле, расползлись в стороны, растягиваясь паутинообразными трещинами.

— За-закрыть мысли… — челюсть сжалась так сильно, что задрожала, она вся дрожала. Она тряслась.

Грязнокровка, грязнокровка, грязнокровка.

КРИЧАЛО в ушах.

Ее спина сгорбилась, наклонившись к коленям.

Стены в голове трещали.

Они рушились.

Она кричала вместе с ними.

Боже, там было так много КРИКОВ.

…Моя драгоценная, маленькая ведьма…

* * *

— Ты знаешь мои амбиции.

Дыхание Тома обожгло ей шею.

Но это было частью плана.

— Ты знаешь, что я выиграю.

Его близость душила.

Все это часть плана.

— Отдайся в мои руки.

Он держал ее запястья мертвой хваткой.

Придерживайся ПЛАНА, Гермиона.

— Принадлежи мне, и мы сможем опустошить этот мир.

Он был слишком близко.

Слишком.

Было слишком много всего.

Было слишком много ЕГО.

Это не сработало.

Эта часть плана не сработала.

Дыхание замерло, когда Том с нежностью, почти растерянно выдохнул в ее волосы:

— Персефона, моя драгоценная маленькая ведьма.

Голова Персефоны откинулась назад, и тьма полностью забрала над ней контроль, рот раскрылся в безумном рычании, когда ее магия взорвалась.

* * *

Зеркало перед ней разлетелось мириадой осколков.

Бесчисленные фрагменты неровного стекла обрушились ливнем вокруг тела, ловко огибая дрожащую осанку, когда разрушительная волна магии распознала свой источник, отводя их в стороны от девушки.

Гермиона дрожала вокруг бардака из одежды, осколков, мусора, грудь вздымалась, плечи тряслись. Взгляд застыл на болезненно бледном, потном, осунувшемся отражении, моргнувшем ей из нескольких оставшихся кусков стекла на разбитой раме.

Она загнанно, дико всматривалась в кудри, прилипшие к вспотевшим щекам.

И вдруг услышала слабый крик, доносившийся от остатков зеркала.

Взгляд Гермионы бросился к одному из больших осколков, все еще державшихся в раме, заметив движение. Она вытерла пот с лица, зажмурилась, так плотно закрыв глаза, что увидела звездочки за веками, а затем опять открыла их.

И увидела ее снова.

Приблизившись, Гермиона увидела свое отражение, но не только его, она увидела, как оно кричит. Ее юная личность корчилась в осколке, выла, плакала и стучала в стекло, как будто была в ловушке. Она кричала на нее. Отпусти меня! Рыдала она. ОТПУСТИ МЕНЯ! Она вопила диким криком. ВЫПУСТИ МЕНЯ!

Гермиона вонзила пальцы в свои волосы, сгорбившись, прячась от кричащей в зеркале девушки, пытаясь заглушить эту мольбу.

Но потом услышала смех.

Вопреки здравому смыслу, Гермиона взглянула из-под ресниц, проследив за звуком. Еще один осколок показал, опять же, ее отражение, но оно казалось более изможденным, более сумасшедшим. Темные круги красовались под глазами, и ее некогда буйные, блестящие кудри свисали болтающейся, безвольной и невероятно длинной гривой, будто их не стригли с самого рождения. Эта Гермиона засмеялась. Она смеялась, смеялась, смеялась…

Бесполезная.

Слабая.

Я должна была догадаться, что у тебя ничего не получится.

Даже не смогла…

ГЕРМИОНА.

Внимание метнулось в другой угол зеркала, ожидая увидеть очередную версию себя, очередные насмешки и издевки, но, когда взгляд достиг цели, все, что она увидела, было бурлящей, кружащейся мрачными вихрями тьмой. Этот осколок, самый большой из оставшихся в раме, мурлыкал и пел ей.

ГЕРМИОНА.

Она сглотнула.

Игнорируя прочие отражения, которые все еще кричали, все еще издевались, все еще смеялись над ней…

Мир станет твоим…

Она вытерла пот со лба и щек, хныкая от невыносимой, стреляющей боли, стучавшей в голове с каждым бешеным биением сердца.

Просто небольшая осечка…

Этот голос был гораздо приятнее остальных.

Ты испепелишь их одним лишь взглядом…

Остальные все равно звучали громко.

Они будут дрожать и падать на колени от твоего присутствия…

…слишком громко.

Просто осечка…

Гермиона прикрыла уши, прячась от обольстительного мурлыканья, но оно с оскорбительной легкостью просочилось сквозь барьер её ладоней.

Какой прекрасной Королевой ты станешь…

Сладкие слова облизывали путь вдоль позвоночника, распространяя тепло, и силу, и уверенность обратно во все ее тело.

…осечка…

Она открыла глаза и увидела, как из этой вьющейся вихрями тьмы на нее смотрела пара горящих слитков.

Смех, гораздо более мелодичный, менее насмешливый, зазвенел в голове.

Какая-то плотинка не остановит поток горной реки, моя Королева.

— Персефона?

Гермиона вскинулась вверх, резко повернувшись к Миртл и опустив руку на быстро стучавшее сердце.

Когтевранка обследовала состояние комнаты, ведьму, сидящую перед ней, и ахнула.

— Мерлин! Персефона, ты в порядке?

Миртл поспешила осторожно пройти мимо всех осколков стекла и мусора, чтобы прийти на помощь своей однокурснице, опуская ладони на ее руки и успокаивая.

Гермиона пристально посмотрела на руки девушки, и медленная хищная улыбка распространилась на ее лице.

— Да. Я в полном порядке, Миртл. Спасибо.

* * *

Его спина вновь оказалась у стены.

Тонкая рука Персефоны сжала его горло, в то время как другая обыденно держала свою палочку, насмешливо направленную в сторону. Она успела приказать сокрушительной силе прижать Тома к камню, поднимая на пару сантиметров от пола.

Она поднялась на носочки, прижавшись щекой к его скуле. Он почувствовал, как ее тело вытянулось, дрожа от напряжения, когда она горячо шептала ему на ухо. Слова сочились силой, которую он так отчаянно желал.

— Я никому не принадлежу, Том Риддл. Советую принять это близко к сердцу, — сказала она, когда кончик палочки нашел впадину между его ребрами, — пока я не вырезала его из твоей груди.

Голос, скользивший по его коже, казалось исходил от совершенно незнакомой женщины.

— Я помогла найти Комнату, но остерегайся наследия Салазара внутри. Тебе стоит найти способ подчинить существо, обитающее там, — она долго смотрела на него, прежде чем отойти, — я ответила на все твои вопросы. Не разговаривай со мной, пока не узнаешь, что скрывается там.

Выражение лица было жестким, уставшим, зрачки так расширились, что вытеснили всполохи теплых шоколадных оттенков, обычно кружащихся в радужке. Том был втянут в эти бездонные чернильные ямы, заметив странное свечение, каким-то образом исходившее из недр самых темных глубин ее взгляда. Он вспомнил об оковах ее магии, только когда попытался пошевелить челюстью, чтобы возразить. Она распознала эти попытки, устремив взгляд к его губам, а потом обратно, ее язык тут же выскользнул, чтобы разогреть свои собственные губы.

Том наблюдал за темной глазурью в течение каких-то мгновений, пока ее голова не дернулась в сторону. Ее веки затрепетали, а затем она вдруг резко отпрыгнула от него, отдернув руку от горла, будто ошпарилась. Сила, державшая его в оковах, исчезла, заставив Тома упасть на ноги, споткнувшись от соприкосновения с опорой. Плечи разошлись в стороны от внезапно восстановленной способности дышать полной грудью.

Персефона выглядела испуганной, открыв рот, будто собиралась добавить что-то еще, но вместо этого развернулась и побежала к выходу.

Крепко прижавшись плечом к стене, Том ошарашенно следил за этим побегом.

В один момент она бредила от желания, в другой рычала угрозы на ухо, будто они были какой-то бесценной сентиментальной чепухой, и, наконец, она смотрела на него с тем, что он так явно распознал как страх.

Том поморщился, оглядев то, что осталось от шикарной зоны отдыха, предусмотренной для их встречи. Осматривая масштабы разрушений, он взглянул на ее школьную сумку, лежавшую среди обломков.

Он найдет подходящий способ подчинить существо — несомненно, теперь этот пункт был включен в его план, хотя последнюю часть просьбы он не имел возможности выполнить.

Она забыла свои вещи.

Кем бы он был, будь настолько безответственен, что не вернул их хозяйке?

Тем более он никогда не воспринимал ничьи «приказы».

* * *

Не без помощи Миртл Гермиона, наконец, добралась до подножия спиральной лестницы.

Миртл помогла с уборкой беспорядка, вызванного всплеском магии, и провела с Гермионой необходимое количество времени, чтобы та пришла в себя. Без Миртл она, вероятно, так и оставалась бы дрожащей массой пота и замешательства.

Шатаясь, она сделала свой последний шаг вниз по винтовой лестнице, и вид, открывшийся перед ней там, был весьма некстати.

— Персефона, — мягко сказал Том со странным выражением на лице, — я уже начал волноваться.

Проигнорировав легкий протест своей соседки, Гермиона уговорила ту идти дальше без нее. Дождавшись, когда они останутся наедине, она повернулась к Тому и одарила его самым гнусным оскалом из имеющихся в ее коллекции.

— Ты специально ведёшь себя ТАК или, может, просто плохо меня расслышал? Я знаю, что ты гениален, но вряд ли поверю, что ты решил свою маленькую… проблему спустя те пять часов, что прошли с момента нашей последней встречи.

Он не находил себе места. Хотел прикоснуться к ней, разжечь пламя, которое, как теперь знал, скрывалось внутри. Проигнорировав ее гнев, Том почувствовал, как пальцы дернулись от искушения, но насильно сжал их в кулаки. Стянув с плеча ремень, он протянул ей сумку. Том поймал ее пристальный взгляд, метнувшийся к своим вещам, заметив, как ее глаза помрачнели ещё больше, и почувствовал, что спина покрывается мурашками.

— Ты забыла свою сумку, — слова прозвучали более низким голосом, вызвав секундное колебание с ее стороны.

Она неуверенно протянула руку и взяла у него сумку, чуть не вздрогнув от соприкосновения их пальцев.

— Ты заглядывал внутрь? — спросила она, хотя уже знала ответ. Том одарил ее улыбкой, напомнившей о более приятной части их недавнего вечера.

— Я бы никогда не осмелился так нагло красть дамские секреты.

Гермиона усмехнулась.

— Так я теперь дама, да? Последнее, что я слышала — что я невыносимая блядь. Кажется, пришла пора стремительных перемен?

— Ничего не изменилось, — спокойно ответил Том и был вознагражден скептическим взглядом. Он пожал плечами. — И не изменится. Скажем так, этим утром я более просвещен, чем предыдущим.

— Если не развиваться, то быстро сдохнешь, — сказала она в напряженной попытке перемирия.

Том усмехнулся и подошел ближе, его рука потянулась к ней, чтобы дотронуться до волос. Он заметил, как ведьма напряглась от его внезапного приближения — удивительный контраст с тем, как она извивалась под ним накануне вечером, — и отстранился, прежде чем дотронуться хоть до одного завитка. Он позволил своему взгляду пробежать по чертам и изгибам ее лица, задержавшись на том, как впали ее щеки. Вероятно, она втянула их, закусив одну изнутри, о чем свидетельствовали напряженные мышцы шеи.

Он практически ощущал исходивший от ее кожи аромат силы, которую до безумия хотел вкусить вновь. Том наклонился вперед, с трудом остановившись, прежде чем пробормотать:

— И мы оба знаем, что я не позволю последнему произойти.

Глубоко вздохнув, Гермиона нервно сглотнула.

Он терзался от воспоминаний, заставлявших снова и снова ощущать ее привкус на языке. Он тоже вздохнул, подавив приятную дрожь, вызванную характерным шлейфом ее хрустящей, электризующей магии, дополненную ее соблазнительным ароматом — теперь он мог, наконец, распознать и его.

— Я надеялся, — начал он, — что прошлая ночь не прервет наши рутинные дела…

Гермиона закрыла глаза, желая исследовать свое собственное отношение к тому, в каком свете он вдруг для неё открылся.

Я так долго ждал этого…

Вздрогнув, она отступила на несколько шагов назад. Взгляд ожесточился, когда она запихнула всплывшие было воспоминания обратно в разорванные уголки своего разума. Она взглянула на его руку, предложенную ей, и, ничего не сказав, прошла мимо, отправляясь на завтрак в Большой зал.

* * *

Тишина за столом нервировала.

Тарквин Нотт тихо жевал яичницу — более тихо и обходительно, чем обычно — наблюдая за своими сверстниками и негласно отмечая странное напряжение, сквозившее между ними.

Том и Персефона прибыли поздно, и с ними пришло мрачное настроение, которое, казалось, пронизывало любую нейтральную атмосферу, существовавшую между ними ранее. Том, как обычно, начал нарезать кусок ветчины на порционные кубики. Персефона, сидевшая рядом с ним, как обычно, наполняла яичницей свою тарелку, хотя и держала спину напряженно прямой. Нотт наблюдал, как она намазала несколько кусочков тоста маслом, и ее глаза обыденно просканировали стол, ища свою самую любимую сладкую начинку. Он наблюдал, как его Лорд хватает апельсиновый мармелад справа от себя, где его скрывал Абраксас, и передает его ведьме слева.

Рука Персефоны потянулась к этой слишком сладкой бурде, но резко остановилась. Пальцы дернулись и сжались в кулак, когда она вернула руку назад. Губы превратились в тонкую линию, и она даже не потрудилась вежливо улыбнуться, чтобы скрыть это. С холодным вздохом она отказалась от предложенной банки, застывшей в его руках.

— Нет, спасибо.

Том приподнял бровь от вида столь вызывающего поведения и так же холодно спросил:

— Какие-то проблемы?

— В мармеладе масло. Хоть я и наслаждаюсь обоими, я ненавижу есть чьи-то объедки. Возможно, твои «друзья» должны научиться правильно вести себя за столом, — за доли секунды ее глаза опустились на банку, затем вернулись обратно к его лицу.

— Извини, Персефона, — заговорил Абраксас с той же слабой улыбкой и мягким тоном, который всегда сохранял для нее, надеясь немного поднять ей настроение. — Наверно, это все из-за меня. Скорее всего, я плохо очистил нож после масла.

— Ты должен сосредоточиться на манерах за столом, а не на своих снисходительных извинениях, Малфой, — выплюнула она, — твое обаяние не принесет пользы, если ты даже не способен сдержаться, чтобы вести себя за завтраком достойно, а не как дикарь.

Слова хлестнули Абраксаса, как щелчок кнута. Строгий, резкий тон голоса заставил того вздрогнуть от выговора и опустить глаза на стол. На лице появилось выражение обиженного ребенка, и он снова пробормотал ей извинения, но та лишь отмахнулась от него. Мгновенно забыв о его существовании, она сосредоточилась на скрупулезном смазывании маслом нового кусочка хлеба.

Тарквин наблюдал, как Том продолжал смотреть на нее — немного бесцеремонно, на самом деле, — но она просто игнорировала этот взгляд. Его Лорд выглядел так, будто собирался что-то сказать, но снова вернулся к своей трапезе. Нотт продолжил жевать и глотать так тихо, как только мог, пытаясь не привлекать внимания пары, сидевшей напротив него. Он не мог не отметить, что что-то определенно было не так.

* * *

Странная напряженная атмосфера, которая царила во время завтрака, сохранялась на протяжении всего учебного дня. Профессор Слизнорт назначил их на очередной групповой проект тем утром, и последователи Тома были не очень довольны этим решением. Конечно, они все равно собрались вместе, никто и не ждал ничего другого. Что бы ни произошло между их Лордом и его ведьмой, это не должно было повлиять на их повседневную рутину — они все понимали это. Именно благодаря этому пониманию слизеринцы столпились, группируясь вокруг большого стола. Розье все еще лежал в Больничном крыле, выздоравливая, так что Нотт и Мальсибер взяли свой котел, Малфой и Лестрейндж следующий, а Персефона и Том последний.

Персефона отошла от стола, чтобы взять ингредиенты для их Напитка Живой Смерти — она была последней, так как остальные из их группы уже пополнили запасы. Мальсибер наблюдал, как она пересекает комнату в сторону кладовой. Еще с завтрака в Большом зале ее спина была натянута, как струна, она взволнованно подпрыгивала при каждом сделанном шаге. Он нахмурился, вернув внимание на свой дремоносный боб, который пытался разрезать. Тот катался по доске и подпрыгивал всякий раз, когда Фрэнкфорт опускал свой кинжал.

Мальсибер поднял свой нож для еще одной попытки и пробубнил своему партнеру:

— Кое-кому не помешает поучиться женственности.

Чей-то нож, нож Тома, вдруг появился в поле зрения, острие жестко вонзилось в мерзкий подпрыгивающий боб с такой силой, что пригвоздило крошечное зерно к разделочной доске. Слизеринцы, стоявшие за столом, шокировано ахнули, их глаза устремились вверх, к источнику, и так же быстро отскочили вниз, чтобы уставиться в обувь, встретив раскаленный взгляд Тома.

Том подарил всем приятную улыбку, голос был низким, но четким, полным мрачных обещаний.

— Это сложное зелье, господа. Скорее всего, вы не сможете сварить даже более-менее сносную версию напитка. Я считаю, вам нужно реально взглянуть на поставленную задачу, чтобы никто не был разочарован финальным результатом, — он оглянулся через плечо, увидев, что Персефона роется на полке в поисках последних ингредиентов, и повернулся к своим последователям. — Я также должен напомнить вам, что мисс Каллаган и я, напротив, продолжаем быть лучшими в классе. Мы должны продолжать варить более чем сносные, безупречно приготовленные зелья. Вместе. Такая талантливая ведьма не должна подвергаться глупым, невежественным замечаниям на каждом шагу.

— Да, Том, — ропот признания и извинения кружил вокруг стола.

Том вырвал лезвие из разделочной доски, с насаженной на нем фасолью, и стал капать, необходимый для зелья, драгоценный сок в свой котел. Вернувшись к праздному тону в голосе, он сосредоточил темные глаза на Мальсибере, стоявшем рядом с их с Персефоной рабочим пространством.

— Я также напомню вам, джентльмены, что слишком много этого безупречного зелья убьет вас.

Последняя фраза его господина заставила кожу Мальсибера покрыться холодным потом. Он не осмелился поднять глаза от своих ботинок, не получив на это разрешения Тома. Он не мог двигаться, однако его глаза выпучились, а руки стали липкими, когда он распознал отчетливую угрозу, впервые сделанную Томом Риддлом настолько публично.

* * *

Еще один напряженный день образцового студента со сводящей с ума ведьмой из будущего, увиливавшей от него на каждом шагу, прошел. Том понял, что должен держаться подальше от нее и от повседневных задач с ее участием, чтобы положить конец своим пугающим порывам увидеть ее, поговорить с ней, влезть в ее чертово сознание в поисках информации о ее будущем, о своем будущем, обо всем, что имело для него значение. Что, несомненно, заставило бы ее уползти в самый отдаленный уголок замка в попытке избежать его встречи даже больше, чем она уже это делала.

Пытаясь отвлечься от мыслей о Персефоне, он направил свое внимание на решение более стоящей задачи. Этот план, эта миссия по открытию Тайной Комнаты существовали еще задолго до ее прибытия. Теперь он знал, где она примерно находится, и все, что ему оставалось — по словам девушки, которая не будет названа — это найти способ обуздать то, что хранилось внутри.

Именно это заставило его вернуться к исследованиям… опять.

Том пролистал страницы очередного эпически громоздкого фолианта и, вновь не найдя ничего полезного, захлопнул обложку с чуть большим усилием, чем требовалось. Если бы не заглушающие чары у его стола в Запретной секции, Пинс нависла бы над ним уже через секунду.

…подчини существо, обитающее внизу…

Он взволнованно потер переносицу и громко выдохнул. Случались такие моменты в его жизни, когда он размышлял, каково это было бы — быть среднестатистическим волшебником, которому никогда не суждено возвыситься над остальными. Он мог бы наслаждаться теплой, солнечной субботой, прохлаждаться в перерывах между уроками, как плебей, и всласть обжиматься с ведьмами.

Он опустил голову на локти, размышляя об этом, и эти мятежные мысли неизбежно привели его к образу Персефоны Каллаган, ведьмы из его фантазий.

Ее вкус был гораздо лучше, чем в его мечтах, и для девушки, которая буквально вибрировала от темной магии, она, опустив свои стены, оказалась намного мягче, чем ожидалось.

Картина обладания Персефоной все еще оставалась в центре его мыслей. Хоть он и был разочарован, что позволил своему вниманию блуждать, это разочарование вскоре сменилось живописными воспоминаниями о ее дыхании и сладких звуках, которые издавала ее гортань, когда он вжимался в нее своими бедрами. Как будто он мог отчетливо слышать ее хныканье — нахальное, душистое и такое близкое.

Только когда эти всхлипы стали слышны более отчетливо, Том понял, что они звучали не в его голове.

Том нахмурился, убирая руки от лица, и огляделся. Лишь немногие были допущены в эту дальнюю секцию библиотеки, и еще меньше знали о скрытых укромных уголках — в конце концов, изучая темные искусства, было предпочтительно, чтобы вас не беспокоили. Достаточно было осмотреть окрестности, чтобы найти источник этих всхлипываний.

Он увидел свою чарующую ведьму, свернувшуюся вокруг книги волшебных сказок. Она держала ту в смертельной хватке, отчаянно, почти безумно бормоча себе под нос, голова крутилась из стороны в сторону, как в каком-то кошмаре. При этом виде недавние яркие фантазии Тома были заменены воспоминаниями об изменчивом поведении, что она демонстрировала предыдущим вечером.

В один момент она была такой манящей, а в следующий — фригидна и безумна, как будто воевала с чем-то внутри себя. Если бы ее магия не встала на пути, если бы он был слабее душой, он мог бы предпринять что-то, чтобы заставить Персефону воплотить в жизнь все его намерения.

Если бы он был более слабым, они бы не разошлись так полюбовно на следующее утро — однако изнасилование женщин и грабеж чужих вещей перечили его принципам.

Это просто было не то, что делали могущественные люди.

Слабый человек пытается забрать то, чего не заслужил.

К ногам сильного, могущественного человека люди бросались сами, просто потому что не могли иначе.

Том получил бы столь могущественную ведьму, как Персефона, не насильно, а потому, что та поняла бы, что ее место рядом с ним. Он просто должен был показать ей, на сколько выгодным являлся этот шаг. Хоть она и была странной, но все равно уже принадлежала ему. Она просто еще не знала этого.

Слабый мужчина заставит, сильный позволит осознать.

А Том Риддл считал себя сильнейшим из мужчин.

Он усмехнулся, глядя на ее дремлющий вид, и прокрался в читальный уголок. Том презирал саму мысль о том, чтобы прикоснуться к ней, спящей, без предупреждения, но Персефону явно лихорадило. Он был уверен, что с ней происходило что-то не слишком приятное.

Том легонько толкнул ее в плечо.

— Персефона, — прошептал он, — Персефона, проснись.

Потребовалась еще пара толчков, но, когда она все-таки проснулась, он увидел, как ее палочка резко взлетела, впиваясь кончиком в его щеку чуть ниже глаз. Он напрягся, не ожидая такой бурной реакции и снова прошипел ее имя.

— Персефона! — он наблюдал, как за считанные секунды странная серия эмоций хлынула сквозь ее взгляд.

Шок, удивление, неподдельный ужас, а затем жуткий свет, как тлеющие угли, вспыхнул сквозь радужку, прежде чем раствориться в изменчивом шоколадно-гранатовом оттенке, который был ему так привычен.

Персефона прижала книгу к груди, защищаясь, будто та была своего рода спасательным кругом.

— Ты меня напугал, — прорычала она, уменьшив давление палочки на его скулу.

Том приподнял бровь и заботливо опустил руку на ее лоб, посчитав это победой, когда та не отскочила, как в его прошлые попытки вступить с ней в минимальный физический контакт. Он наклонил голову и показал ей что-то, смахивавшее на теплую улыбку.

— Я понял это по палочке, вонзившейся в мою плоть.

Она сузила глаза, но затем убрала древко от его лица. Том позволил себе еще минуту изучить то, как она свернулась клубочком, выглядя безумной и измученной, рука, державшая книгу, слегка дрожала, а взгляд порхал по стеллажам, словно она все не могла собираться с мыслями. Он нахмурился, вновь сопротивляясь возникшему притяжению.

— Каллаган, ты хорошо себя чувствуешь?

Это обращение заставило ту засмеяться в голос, и она отстранилась от мягкой спинки кресла, на которой спала.

— Это была череда слишком долгих ночей, Том, — прошептала она, под конец мягко застонав.

Том нахмурился, когда она, прилагая усилия, чтоб не рухнуть, поднялась со своего места. Он подхватил ее за локоть, но она быстро отмахнулась от него, покачиваясь на дрожавших ногах.

— Тебя проводить до башни?

Гермиона усмехнулась и покачала головой. Опираясь рукой о стеллаж, она направилась в основную часть библиотеки, в которой он проводил свои изыскания, прежде чем найти ее. Она удовлетворенно осмотрела все книги, взятые им в рамках его исследования, и вздохнула.

— Я в порядке.

— Ты не кажешься…

— Я сказала, я в порядке! — огрызнулась она с треском той силы, дикой и порочной, что источало ее тело в конце их дуэли.

Том сдержал эмоции от вновь вспыхнувшего, волнующего ощущения этой силы, но лишь покачал головой и откашлялся. Он усилием воли выгнал из сознания всеобъемлющие картины, преследующие его с момента их первой встречи в библиотеке, перейдя в глухой тенор:

— Очень хорошо, Каллаган. Полагаю, тебе придется вернуться в общежитие и немного отдохнуть, чтобы развеяться, — он взмахнул рукой. — Что бы это ни было, оставь меня работать над… заданием, о котором мы говорили ранее… если, конечно, ты не хочешь присоединиться ко мне.

Том наблюдал, как Персефона качнулась к столу, проводя рукой по сложенным на нем книгам. Выглядело, будто она водит пальцами по обложкам от безделья, если бы глаза тщательно не сканировали все заголовки.

Она со вздохом провела пальцами по последним, выгравированным золотым тиснением, заголовкам. Тяжело облокотившись на стол, она подняла палочку и призвала фолиант «Самые жутчайшие чудовища», опустив тот напротив кресла. Персефона устало взглянула через плечо и пошатнулась, несмотря на то, что упиралась о столешницу.

— Поищи здесь, мой Лорд. Удели минутку, чтобы найти свое тотемное животное внутри.

Он сузил глаза, половина фразы заинтриговала, а половина вывела из себя, давая дополнительную — хоть и ужасно слабую — загадку.

— Если ты пришла помочь, разве не было бы более разумным просто сказать, что я ищу?

Персефона усмехнулась, пожала плечами и зашаркала к выходу.

— И что в этом интересного?

Том проследил суровым взглядом за тем, как слегка сгорбленная фигура покидала Запретную секцию библиотеки.

Гениальная? Да.

Умная? Да.

По-прежнему выводящая из себя?

Определенно, да.

* * *

Гермиона не пересекалась с Томом в течение еще одного дня до момента, пока ее мирные посиделки на озере все-таки не были прерваны. Конечно, она почувствовала темную ауру задолго до того, как он добрался до ее укрытия. Она подозревала, что Том не скрывал свою уникальную волшебную пульсацию абсолютно преднамеренно.

— Добрый день, Том, — она старалась изо всех сил придать голосу как можно больше дерзости, но усталость в тот момент была очевидна во всех аспектах ее бытия. Коварная мысль, что она не сможет продержаться необходимые два года, с каждым днем укоренялась в ее сознании. Растущее беспокойство от отсутствия возможности призвать свою взрослую версию для помощи, если операция провалится, душило.

— Каллаган, — ответил Том в знак приветствия и медленно опустился рядом.

Гермиона нахмурилась, сдвигаясь на самый край мантии, чтобы лучше наблюдать за каждым его движением. Она никогда раньше не видела Тома, развалившегося в столь непринужденной позе — так небрежно сидящего на мантии, облокотившегося на локти и расслабленно согнувшего в коленях ноги.

— Ты выглядишь сегодня чрезвычайно обыкновенным.

Том усмехнулся, потянувшись, чтобы достать что-то из своей мантии. Это движение заставило ее напрячься, рука дернулась к палочке, и пальцы уже зависли над древком, когда он понял, что своими действиями спровоцировал в ней защитную реакцию. Он сразу же убрал руку, приподнимая ладонь в жесте успокоения и удерживая ту на весу, пока плечи Персефоны не расслабились.

— Я собирался поделиться своими выводами, — объяснил он, вздохнув от вида ее подозрительного выражения. — Об укрощении василиска.

Напряжение в ее взгляде рассеялось, и она позволила своей руке, вместо того, чтобы схватить палочку, опуститься на траву рядом с собой.

— Ах, блестяще. Ты наконец разобрался самостоятельно?

Этот намек вызвал волну раздражения, заставив вырваться из горла подобию возмущенного вздоха.

— Как будто кто-то сомневался, что я справлюсь? — он добавил с едкой ухмылкой: — Ты здесь ни при чем.

Нелицеприятно фыркнув, она перекатилась на спину, прежде чем вытянуться стрункой, потянувшись ногами и руками в противоположных направлениях. Том позволил себе пробежаться глазами по скромным изгибам, почувствовав, как возбуждение настойчиво ударило ему в голову. Ее ноги продолжались за пределами юбки, наверное, целую вечность, и то, как она выгнула спину, только подчеркнуло выпуклость ее груди.

Гермиона наблюдала, как его зрачки потемнели, а ноздри раздулись. Заметила, как дернулись его пальцы, слегка сгребая траву, а пульс, судя по артерии на шее, участился. Лёжа под ясным небом, ощущая тепло солнца, расслабленно потягиваясь на полянке того местечка у лесной рощи, что так ей полюбилось, Гермионе было легче прогнать тьму Рудольфуса Лестрейнджа и его попытки сломить ее. Она не могла забыть — никогда — но, может быть…

Гермиона направила одну руку к мантии Тома в место, куда ранее направлялась его собственная рука.

— Думаю, тебе есть за что меня поблагодарить, Том Риддл.

Он приподнял бровь и подался чуть вперёд, чтобы ее пальцы коснулись его груди. Это был первый добровольный физический контакт, который она установила с ним с их последнего расставания той ночью в Комнате. Устойчивое тепло ее маленьких пальчиков обжигало, и он отчетливо ощущал каждую часть своего тела, к которой они прикасались. Том ещё потянулся вперёд, чтобы направить ее пальцы к складке кармана, но когда ее рука дернулась в противоположном направлении, то остановился, чтобы просто оттянуть полы своей мантии.

— В кармане пиджака, — сказал он более хриплым голосом.

Гермиона посмотрела на лицо Тома, заметив, как темные глаза изучали ее, и непроизвольно сжала пару раз пальцы, медля в нерешительности. Облизав губы, она увидела, что он все ещё невозмутимо ждёт, опираясь на локоть одной рукой и оттягивая полу мантии другой. Это дало новый стимул к действию, и ее ладонь возобновила путь по его груди к месту назначения. Опустив два пальца в его карман, она достала аккуратно сложенный квадратик пергамента. Когда бумажка оказалась в ее руках, но Том не набросился на неё следом, она почувствовала, как моментально расслабилось тело, выпуская странное напряжение, о котором она даже не догадывалась.

Том отпустил свою мантию, продолжая наблюдать за ней. Переместив вес на опорную руку, он позволил себе пристально изучать, как Персефона вначале раскрыла, потом развернула и наконец расправила листок своими пальчиками, продолжая разглядывать их, даже когда почувствовал, что карие глаза сосредоточились на его лице.

— Ты избегаешь меня, — наконец подытожил он.

— Да, — ответ не содержал фанфар или фантастических откровений.

Он медленно вернул свой взгляд к ее глазам и почти сразу потерялся в вихрях цвета. Он с трудом сопротивлялся желанию прикоснуться к ней, будто создание, на которое он смотрел и которым жаждал обладать уже принадлежало ему, и он сопротивлялся самому ходу вещей. Было трудно сдержаться… но он смог.

Гермиона наблюдала, как он сместился в ее направлении ещё на пару сантиметров. Он все еще не касался ее тела, но был значительно ближе. И чем ближе было его тело, тем сильнее ощущалось присущее только ему лучистое тепло. Его магия скатывалась вниз по ее плоти, и она хотела закутаться в нее и больше никогда не убегать. Том приподнялся, заслонив собой солнце, и все, что она теперь видела, — ореол света, обрамлявший его очертания, но отбрасывающий на него, а следом и на неё, тень от своего силуэта.

Привыкнув к свету, когда солнечные пятна исчезли из ее взора, она смогла лучше разглядеть гладкие черты его лица. Высокие скулы, впалые щеки, достаточно пухлые губы, создающие идеальный изгиб рта, полного усмешек и остроумия — невольно Гермиона потянулась, чтобы проследить пальцами по линии его рта, прежде чем поняла, что делает.

Том дернулся от этого жеста, но удержал себя в руках. Он слегка поджал губы вслед ее прикосновениям, чтобы поцеловать подушечки ее пальцев, а затем так озорно захватив один пальчик зубами, что Гермиона моментально очнулась от транса, вздрогнув и отдёрнув руку, прижав ее к своей груди.

— Почему? — произнес он гораздо ближе к ее губам, чем несколько секунд назад.

Рот Гермионы приоткрылся, когда она почувствовала на нем дуновение чужого дыхания. Тень, что он отбрасывал, эта темнота, притягивала воспоминания, тащила их наружу, вырывала их из глубин памяти. Зрачки снова забегали по его чертам, видя Тома… Тома Риддла, а не Рудольфуса… не Лестрейнджа, не его глаза… не его губы или… «не могу» вдруг екнуло в груди. Она закопошилась, стараясь поспешно выползти из-под нависшего над ней тела, секунду назад почти прижавшего ее к земле.

Том сразу отстранился, и тот момент — или что там у них было — улетучился. Девушка под ним выглядела безумной, даже несмотря на то, что изо всех сил пыталась скрыть это. Глаза метались по его фигуре, будто искали угрозу, сканируя его намерения, определяя его цель. Что-то обжигающее и собственническое поползло вдоль позвоночника, и он почувствовал, как стиснув зубы, снова поджимает губы, но теперь уже от презрения.

— Кого мне следует искать?

Гермиона нахмурила лоб от резкости и странности вопроса.

— Что?

Он поднял руку, легко и нежно касаясь волос, чтобы заправить выбившийся локон за ее ухо. Но она задрожала даже от этого совсем невесомого прикосновения, и кипевший внутри него гнев взорвался бешеной злобой.

— Тот, кто сделал это с тобой. Кого я должен наказать?

Гермиона вылупилась на него, осознав услышанное, уверенная, что ее ресницы шокировано взлетели по крайней мере дюжину раз. Том Риддл смотрел на нее, сжав зубы от злости, но почему-то эта ярость была направлена не на нее. Она уже видела этот взгляд в те несколько неудачных моментов, когда ее тащили в суд. Этот взгляд исходил от человека из ее собственного времени, когда кто-то не оправдывал его надежд. В те времена этот яростный взгляд сопровождался публичными проявлениями пыток или смерти — она подозревала, что именно такие намерения сейчас проносились в сознании этого еще юного Лорда.

Он хотел переспать с ней, Гермиона это понимала. Но несмотря на это, вид его гнева, вспыхнувшего из-за нее… вдруг это оказало на Гермиону неожиданное воздействие.

Осторожно она вновь потянулась к нему, прикоснувшись к скуле. Гермиона почувствовала, как дернулись мышцы под рукой, но сразу расслабились, стоило ей нежно погладить большым пальцем его щеку.

— Я не могу назвать тебе имя, — сказала она, наблюдая, как его взгляд теплеет.

Дернув головой, она пристально посмотрела на него, приглашая этим кивком и напряженным взглядом к действию. Осознание промелькнуло в его глазах, и она почувствовала, как он мягко прижался к ее сознанию своим. Гермиона достала из памяти свое самое любимое воспоминание о Рудольфусе: растянутое тело в фойе поместья Лестрейнджей, руки, согнутые под неестественными углами, голова, скрученная и оставленная в жутком положении, с неузнаваемым лицом, покрытым почерневшей, проклятой кровью, с множеством осколков стекла, вонзившимися в каждый участок его плоти, и под конец зияющее отверстие, оставленное в горле злобным лезвием кинжала.

Том вырвался из ее сознания, глотая ртом воздух, лицо покраснело от ощущения ее собственного эйфорического, возбужденного порыва внутри воспоминания. Он посмотрел на нее с гораздо большей жаждой, чем прежде.

— Ты…

— Он уже наказан, — шелковисто промурлыкала она.

Том больше не мог сопротивляться притяжению и бросился вперед, претендуя на ее губы. Вид мужчины, на десятилетия старше ее, яростно согнутый и окровавленный руками этой женщины — это было слишком.

У Гермионы перехватило дыхание, и она всхлипнула от нападения на свои губы. Это было так похоже на их первый поцелуй — горячий, страстный, пожирающий. Веки затрепетали, и она обхватила его шею, забыв на мгновение о своем задании и позволив опустошить свой рот. Гнетущие мысли о предыдущем хозяине пытались вырвать ее из пут удовольствия, которое поцелуи волной посылали вдоль ее тела… Но она цеплялась за то, что этот мужчина присоединялся к ней, чтобы упиваться смертью другого… когда-то пытавшегося ее сломить.

Она не была готова… не полностью… но начало было положено.

* * *

Решение, которое нашел Том, называлось «Зелье Отражения». Он нашел упоминание о нем, когда исследовал василисков и их родственниц — горгон. После употребления зелье давало выпившему час иммунитета к таким существам и, особенно, их смертоносным взглядам. Оказалось, что оно было впервые разработано в Греции и его использование умозрительно прослеживалось где-то до эпохи Персея. Схожесть историй не ускользнула от него, и Том не мог не думать о Персефоне, прокрадываясь по ночам в Выручай-комнату, где варил это зелье до его полной готовности.

Персефона отчасти помогла ему с зельеварением, но только для ускорения процесса. После их второй встречи у озера раздражающее напряжение между ними в течение дня и занятий, спало, но другой вид наоборот продолжал расти. Теперь он мог прикасаться к ней и обнаружил, что это успокаивало то покалывающее вдоль позвоночника волнение, что возникало, когда он находился в ее присутствии. Нежное прикосновение ее ладони, поглаживание спины, она даже позволила ему затащить себя несколько раз в укромные ниши в коридорах между занятиями, чтобы поцеловаться один или два раза.

Она начала подпускать его к себе, хоть и не так быстро. Том хотел большего, ведь для него было просто немыслимо — не получать то, чего хочется. Но надо было заставить ее понять, где ее место…

И вот они стояли в женском туалете, держа флакон с зельем в руках, в полной готовности сразиться с Великим зверем внизу.

Гермиона с весельем наблюдала за Томом, как он изо всех сил старался оставаться невозмутимым в отношении открытия некогда забытого запретного места.

— У тебя есть час на все про все, — сказала Гермиона с кивком на флакон, который он держал. — Возможно, лучше подождать, пока ты не доберешься до самой Комнаты, чтобы выпить его.

Он повернулся к ней, с любопытством склонив голову.

— Не присоединишься ко мне, Персефона?

Она преодолела небольшое пространство между ними, блуждая по его лицу взглядом какое-то время. Поднеся руку к его волосам, она убрала несколько волнистых прядей со лба, наблюдая, как те тут же вернулись на место.

Свободная рука Тома схватила ее запястье, и он поцеловал ладонь, внимательно наблюдая за ее реакцией. Когда она просто перенесла свое внимание обратно на его лицо и ухмыльнулась, он поцеловал снова.

— О, нет. С меня хватит этого существа на всю жизнь.

Он задумчиво посмотрел на нее, но девушка вырвалась из его объятий и развернулась, чтобы уйти, не давая возможности возразить.

Том наблюдал, как она уходит, и, когда убедился, что ее больше нет в туалете, подошел к старой разбитой раковине.

Смотря на кран, он сделал вдох и позволил гладким, шипящим слогам скатиться с языка, приказывая створкам раковины открыться и позволить пройти внутрь.

Был момент, когда в тускло освещенном туалете не было ничего, кроме оглушающей тишины. Длительность ожидания заставила стучащий пульс громыхать в его ушах.

Только после того, как фарфоровые стенки дернулись и донесся тихий скрипящий звук, означающий движение, Том позволил злой ухмылке искривить его черты.

Май 1943.

Ванны Префектов — восхитительны, несомненно восхитительны. Единственное, что делало их еще более приятными, — это возможность прибрать их к рукам в исключительно личное пользование.

Все Префекты хотели этого, но из-за характера должностей и относительной честности, которая, как правило, сквозила в венах этой касты студентов, немногие из них отмечали в своем графике такого рода времяпрепровождение. (Предполагающее шатание в ночи для собственных выгод). Была, на самом деле, только горстка слизеринцев и парочка студентов с других факультетов, кто, желая побаловать себя, все-таки появлялся в ваннах Префектов после комендантского часа. Это происходило без взысканий и жалоб только благодаря их общему, своего рода молчаливому соглашению, которое невозможно было нарушить без ведома других. По правде говоря, это было самое взаимовыгодное межфакультетское сотрудничество, которое знала школа с момента своего основания.

Сегодня была очередь Стефана, и он ждал эту ночь всю неделю, особенно в преддверии так быстро приближающихся экзаменов. Пора зубрежки маячила на горизонте и оставалось совсем мало времени до того, как когтевранцы выпустят наружу свои когти. Группы для совместных проектов формировались с учетом уже существующих отношений между старшекурсниками, к тому же внутренняя враждебность на факультете росла тревожными темпами — все хотели превзойти друг друга наиярчайшим образом. Стефан очень надеялся оказаться в группе с Персефоной Каллаган, наблюдая, как она в большинстве своем так и оставалась лучшей в классе, уступая, возможно, только Руфусу Вормвуду в Трансфигурации. Тем не менее, к его большому разочарованию, она держалась на расстоянии от своего собственного факультета и регулярно была замечена под руку с «юным гением» Томом Риддлом.

Развалившись с вытянутыми вперед ногами и откинув голову с влажным полотенцем на лице, Стефан прочесывал память, пытаясь вспомнить, с какого момента все начало рушиться. Он, если честно, думал, что завязал некое подобие отношений с девушкой, пока Риддл не начал проявлять к ней интерес. Во-первых, он и Персефона были магглорожденными, а во-вторых, после того эпизода в общей гостиной, а также еще одной истерики, о которой он слышал от других когтевранок, она стала изгоем для большей части своего факультета. Теперь едва ли нашелся бы когтевранец, парень или девушка, который хотел бы иметь с ней хоть какие-то дела, ссылаясь на ее случайные приступы агрессии и неуравновешенность, которые обычно проявлялись к неодушевленным предметам.

Да, они обсуждали ее и ее припадки.

Всегда обсуждали, но никогда не рассказывали об этом кому-либо за пределами своего гнезда.

Стефан был уверен, что смог бы привлечь внимание девушки — ее привязанность стала бы приятным бонусом, потому что она, конечно, не была непривлекательной, но все-таки более желанным было получить доступ к ее мозгам, выхватывающей ответы и знания из, казалось бы, бесконечных глубин своего разума. Он хотел этого больше всего на свете, и поэтому, как следствие, он хотел ее.

Стефан хотел ее, но видеть, как она спуталась с этой змеей… представляло собой этюд в тонах отчаяния.

Конечно, он все еще пытался. Он старался здороваться с ней и внедряться в ее распорядок дня больше, чем этот коварный, льстивый умник, которому он доверял, как кошка собаке. К сожалению для Стефана, оказалось, что этот лицемер тоже хотел быть рядом с ней, и он бы даже осмелился предположить, что Риддл влюблен в нее. Они были так близки, будто знали друг друга целую вечность.

Все это было очень необычно и очень загадочно.

Стефан тяжело вздохнул и сел, позволив полотенцу упасть с лица и плюхнуться в воду, открыв тем самым обзор на руки и их уровень схожести с черносливом. Нахмурившись, он осмотрел свои сморщенные пальцы и прокатил напряженными мышцами на плечах — он определится с этой Каллаган как-нибудь в другой раз.

Решив все-таки использовать Ванны по их прямому назначению, он стал тереть кожу намыленной мгновением ранее мочалкой, так увлекшись, что даже стал весело напевать себе под нос. Он старался особо не буянить и петь тихо, но, так как рядом в действительности никого не было, тем более в такой поздний час, его невнятные припевы вскоре превратились в настоящий концерт по заявкам, исполнявший на данный момент ту самую песню, что играла в его последний визит домой на пасхальных каникулах.

Решив обновить воду и добавить немного горячей с парком, Стефан во всей своей мыльной красе потянулся к кранам и открыл вентили. Вдруг помимо звука обжигающего душа вдалеке раздался отчетливый глухой скрип. Зажав рот рукой и закрутив вентили, Стефан загнанно огляделся, вытаращив глаза, ожидая обнаружить в любой момент входящего в ритме вальса преподавателя. Застыв от страха, совершенно не желая быть пойманным, Стефан ждал несколько действующих на нервы секунд, но на горизонте так никто и не появился. Глубоко вздохнув от облегчения, он покачал головой и начал рыться в своих вещах в поисках нужного флакона. Забравшись на кромку бассейна, он выдавил немного шампуня, чтобы наконец-то покончить с этим и выйти, прежде чем действительно попасться кому-либо за своим шумным внеурочным занятием.

Стефан мыл голову, когда скрип повторился снова, гораздо громче, и все вокруг вдруг сотряслось от внезапной дрожи, испугавшей настолько, что когтевранец дёрнулся и упал в воду, отчаянно барахтаясь и жмурясь от попавшего в глаза мыла.

— Дерьмо! — выругался он скорее из-за странного шума, чем из-за жжения в глазах. Пока сердце бешено стучало, Стефан плескал воду в лицо, пытаясь зачерпнуть как можно больше воды без пены, чтобы смыть шампунь, но ситуация только ухудшилась, заставив того выругаться снова. Фыркая и выплевывая воду, он тер одной рукой глаза, а другой шарил по краю ванны в поисках палочки.

Раздался еще один шум, и он понял, что это был не просто скрип, а скорее хруст от нагрузки на деревянные балки, затрещавшие от поддержки чего-то очень, очень тяжелого. Вода яростно забурлила, и то, что было тому причиной, неуклонно приближалось. Все загудело вокруг, напоминая оглушительные порывы ветра, которые без конца бились в бока, когда он пролетал через поле во время игры в Квиддич — сейчас же было даже хуже.

Стефан жалобно захныкал, осознав, что оно, скорее всего, появилось здесь из-за него. С усилившейся паникой, жмурясь от постоянной жгучей боли в глазах, он шарил по кафелю в поисках своих вещей. Наконец-то нащупав сумку, Стефан, дыша через рот и пыхтя от тяжелой одышки, стал рыться в ней в поисках палочки. Рука сомкнулась вокруг знакомого древка, но он успел лишь вытащить ту из ранца и направить в сторону грохота, когда оглушительный звук утробного шипения наполнил уши.

Его пронзила внезапная, мучительная боль, когда существо врезалось в него с силой, достаточной для того, чтобы несколько ребер глухо треснули, будто веточки, отправив тело Стефана обратно в воду. Он закричал, но рот мгновенно наполнился водой, заставив зайтись кашлем, делая все возможное, чтобы исторгнуть воду из легких, наблюдая, как та выходит из него, окрашенная в розовый цвет. Стефан барахтался и хрипел, игнорируя раздробленные кости, должно быть, пронзившие легкие, зная, что если он остановится, то существо наверняка разорвет его в клочья, как медведь свою жертву. Погрузившись с головой под воду, он поплыл, вынырнув в дальнем конце ванны, но теперь шум был везде.

Его окружил грохот, гул, дребезг, шипение, звучавшие теперь со всех сторон — тварь явно играла с ним.

Стефан из последних сил попытался выбраться из бассейна, вода сочилась сквозь зубы вместе с булькающими гортанными стонами, полными отчаяния.

Вдруг вода поднялась до уровня шеи, хлынув прочь из бассейна, затопив плитку вокруг, вырвав крик страха из его горла, когда он услышал за своей спиной как существо, ускоряясь, стало нестись прямо на него.

Стефану хватило времени, чтобы повернуться, еще раз направить палочку и, захлебываясь, произнести заклинание, прежде чем монстр нанес свой удар, отправляя когтевранца под воду.

Выпущенное заклинание Кошачьего ора* стихло в его ушах.

* * *

— Как самочувствие мальчика, мадам?

— Плохо, директор. Совсем плохо. Мы делаем все возможное, чтобы стабилизировать состояние, пока не доставим его в Мунго. Вся ванна была красной от его…

— С родителями уже связались?

— Что? Да! Да, конечно! Боже мой, боже мой, Армандо! Если бы он не произнес это заклинание, если бы он не забил тревогу, он бы… — она остановилась, взглянув на кровать, у которой домашние эльфы суетились над Стефаном, и повернулась к директору Диппету, прошипев, — он был бы мертв. Плавая там, захлебнувшись собственной кровью! Эта травма…

— Вы установили, что стало причиной?

Колдомедик нахмурилась, медля с ответом.

Осунувшееся лицо директора стало еще более изможденным, взгляд сквозил внутренним напряжением, а губы поджались от страха узнать ответ.

— Мадам?

Женщина ответила шепотом, заранее зная, что он не расслышит.

— Простите, сударыня, что вы сказали? — переспросил он.

Она прочистила горло и выпрямилась.

— Невозможно определить, что конкретно, но… рука была пробита насквозь и… на грани полного окаменения от весьма специфического яда к тому времени, как я добралась до него. Я должна была отрезать конечность, чтобы остановить распространение… насколько я могу судить, есть только одно существо с настолько сильным ядом.

Диппет выдохнул сквозь зубы и тоже резко выпрямился, не желая слышать название виновной в этом твари, произнесенное вслух.

* * *

Он нашел Гермиону, укрывшуюся в том же самом, скрытом от чужих глаз уголке, где застал ее дремлющей за несколько дней до этого. Она читала под мерцающим синим пламенем, не источающим дыма и освещающим небольшое пространство вокруг. Свет подчеркивал изгибы и плавные линии ее лица, заставляя глаза выглядеть темнее, чем он помнил, не считая вихря магии, который, казалось, всегда танцевал внутри их радужки. До обнаружения Гермионы Том как раз думал о ее силе, о ее коварных замыслах и почувствовал, что расплывается в улыбке, когда приблизился к ней.

— Добрый вечер, Каллаган, — сказал он тихо, положив свои вещи на пол напротив, сняв пиджак и аккуратно сложив его сверху, прежде чем встать на колени перед ней.

Гермиона подняла взгляд от книги, почти незаметно улыбнувшись, и перевернула страницу, прежде чем вернуть свое внимание обратно на текст.

— Добрый вечер, Том. Ты выглядишь, как кошка, поймавшая канарейку, — намеренно поддразнила она, — можно рассчитывать на затейливую историю с твоей стороны?

Том медленно, очень медленно обхватил книгу и осторожно потянул на себя. Она снова взглянула на него, но уже более понимающе, соответствуя такой же понимающей улыбке, и позволила ему забрать фолиант из своих рук.

— Ничего личного, моя леди, просто что-то, что я слышал во время патрулирования коридоров.

— О? — спросила она, откинувшись на спинку кресла с притворным удивлением.

Взгляд Персефоны скользнул по его чертам, также освещенным синим, но выглядевшим гораздо жестче, чем нежные, мягкие изгибы ее собственного лица. Скулы и впадины под ними выглядели пугающе в сочетании с глазами и улыбкой, переполненными мстительного удовлетворения, так что Гермиона вполне могла принять Тома за самого дьявола. Он осторожно наклонился ближе, контролируя свой темп, будто она была гнедой лошадью, которую было легко спугнуть такой близостью, заставив ее непроизвольно хихикнуть. Когда Том придвинулся совсем близко, Гермиона поприветствовала его, слегка прижав свою руку к его груди и заскользив ей вверх к плечу, а потом еще выше — задерживаясь на шее и поигрывая короткими волосами на затылке.

— Скажи мне, Том, какие слухи дошли до любимчика Хогвартса?

Риддл не смог сдержать усмешку — не после того, как потратил столько времени на изучение, на попытки сблизиться, не после того, как сражался в тяжелой дуэли с этой никому не принадлежащей ведьмой, гудевшей от силы каждую секунду каждого дня. Под давлением лежавшей на шее руки, Том приблизился ближе, соприкоснувшись с ней носами, и его улыбка стала еще шире, когда Гермиона в свою очередь обнадеживающе потерлась кончиком своего носа об его нос.

— До меня дошли слухи о существе на свободе, Каллаган.

— Вот как? — спросила она, потрясенная. — Существо. И что же это такое?

— То, что нападает на студентов… — Том был близок, губы дотронулись до Персефоны так целомудренно, насколько позволяло еле сдерживаемое возбуждение, лаская и одновременно наблюдая за ее реакцией в поисках любых знаков, сигнализирующих о том, что ему следует остановиться.

— Мерлин, упаси, — промурлыкала Гермиона, когда легкие поцелуи достигли скулы прямо у ее уха. Дыхание Тома щекотало кожу, посылая тепло и дрожь по нервным окончаниям, усиливая прилив крови к чувствительным местам, но все равно продолжая вызывать прежние опасения, что всегда помогали ей сохранять здравый смысл. Напряжение в плечах Гермионы не ускользнуло от его внимания.

Губы Тома остановились, и он немного отстранился, все еще соприкасаясь с ней носами. Он глубоко вдохнул, утихомирив свое нарастающее возбуждение, и пробормотал низким рокочущим голосом:

— Боюсь, Каллаган, что твой однокурсник стал первой жертвой. Стефана перевезли в Мунго сегодня утром, и его состояние было просто… жутким.

Гермиона наслаждалась весельем и несомненным удовлетворением в его тоне. Обычно она считала такие пещероподобные заявления глупыми и ненужными, хотя, если честно, у нее почти не было в жизни возможности вкусить все прелести мужского бахвальства. С насмешливо-грустным вздохом Гермиона обвила руками шею Тома:

— Это вселяет беспокойство.

— Не волнуйся, моя леди… я позабочусь о тебе… прослежу, чтобы ни тебе, ни близким тебе людям не причинили вреда.

— Прими мою благодарность, Том Риддл.

— Не стоит, Каллаган. Несомненно, это то, что сделал бы любой хороший человек.

Она кивнула и ухмыльнулась. План по удержанию Темного Лорда постоянно мелькал в голове, но она все еще вздрагивала, когда чувствовала чужие прикосновения на своём теле. Руки, талия, бедра и их внутренняя сторона — все они были частью ужасных воспоминаний о времени, проведенном с Рудольфусом. Гермиона пыталась заглушить эти мысли и перейти к следующему этапу, но, к сожалению, не сильно преуспела, как, например, с блокировкой воспоминаний о пытках своей Госпожи.

Словно читая мысли, хотя она и не чувствовала магического давления, Том развернул ее руки на своей шее и направил их по бокам в стороны. Однако, не позволяя им упасть или болтаться, он обхватил их, переплетаясь пальцами в жесте, преисполненном такой нежности, которую она никогда раньше не получала от мужчины. Что-то неприятно кольнуло в груди, и Гермиона снова наклонила голову, прижимаясь к нему.

— Я тоже кое-что слышала, — тихо сказала она через некоторое время.

Том открыл глаза, забыв, когда успел их закрыть, спокойно принимая открывшийся вид на свою Персефону, расположившуюся в их тайной комнате, освещенной синим пламенем.

— И какие слухи дошли до моей леди? — Том смотрел, как она непроизвольно ухмыльнулась, услышав титул, которым он наделил ее недавно и теперь неустанно повторял.

— Я слышала, что наш бедный дорогой Стефан…

— М-м?

— …не выживет.

— Не выживет? — он повторил странную фразу. — И когда же ты успела услышать это, дорогая Персефона?

— В начале следующего года, — тихо пробормотала она у его губ.

Злая улыбка Тома вернулась с мстительным триумфом.

Она просто обязана принадлежать ему.

* * *

— Мадам?

— Еще одна жертва, директор. ДРУГАЯ. Мы должны что-то сделать, мы должны предупредить Министерство, мы должны…

— Мы должны сохранять спокойствие, мадам.

— Ч-что? Директор, мы должны что-то сделать! Нам повезло, в этот раз все было не так плохо, как в первый, но кто…

— Нам нельзя терять голову, мадам. Я… начну расследование утром, однако мы должны сохранять видимость спокойствия, будто все под контролем, пока не получим больше фактов.

— Фактов, Армандо? Факты таковы, что дети в опасности.

— Спасибо, что уделили мне время, мадам. Я верю, что вы позаботитесь о бедняжке, сохранив подробности произошедшего в тайне, тем самым уважая ее личную жизнь.

— Н-но—

— Я потерял ваше доверие?

— …нет, директор. Нет, конечно же, нет.

— Тогда до свидания, мадам.

— До свидания, директор…

* * *

— Слышала новости, Каллаган? — самодовольно спросил Том, отвлекая Гермиону от книги (сегодня вечером это был опять ее любимый сборник детских рассказов). В течение последних нескольких вечеров он находил ее в обнимку с ней, корешок был настолько истерт, что можно было предположить, будто Гермиона спит с этой штуковиной.

— Какие, Риддл? — слегка скучающе поинтересовалась она.

— В коридорах небезопасно. Всем студентам, независимо от возраста и курса запрещено покидать спальни после обновленного комендантского часа, чтобы предотвратить дальнейшие… несчастные случаи.

— Количество детей, падающих с лестниц, увеличилось? — чуть насмешливо и немного обеспокоенно спросила Гермиона, внутренне ухмыльнувшись тому, с каким нахальным видом он вторгся в ее личное пространство. То, что несколько дней назад нервировало — быть в такой непосредственной близости к нему — теперь становилось все более и более желанным.

Потоки его энергии были так привычны. Наверно, это прозвучало бы как что-то, что могла сказать только Луна, но в то время, как большинство из происходящего вокруг было чужим и странным, темная аура Тома — Лорда Волдеморта — была наоборот привычна, и неожиданно для себя она стала находить в ней утешение. Она успокаивала почти так же, как крестраж, как часть собственной души, которую Гермиона постоянно носила с собой в последнее время из-за непрерывной борьбы ее невинного «я» со своими оковами.

— Мне следует беспокоиться?

Том ухмыльнулся и скользнул костяшками пальцев вдоль щеки, незаметно прокрадываясь к густым, если не сказать буйным, каштановым волосам. Пальцы слегка сжались на ее затылке, и она напряглась, правда, всего на несколько секунд, с каждым разом все более спокойно принимая его прикосновения, прежде чем позволить осторожно притянуть себя вперед. Губы Тома деликатно, очень осторожно прижались к виску, затем к щеке, прокладывая свой путь вниз к челюсти, и, только когда медленно приблизились к уголку ее рта, лишь тогда он пробормотал:

— Уверяю тебя, ты можешь быть спокойна, моя дорогая леди Персефона. Я обеспечу тебе безопасность.

Гермиона тихо вздохнула, поддаваясь этим нежным поцелуям.

— Потому что такие добрые люди всегда ставят перед собой столь монументальные задачи? — весело поинтересовалась она.

— Потому что я повелеваю существом, — поправил он и поджал губы, дотрагиваясь целомудренным поцелуем до уголка ее рта. Гермиона шумно выдохнула, протестуя, когда он отстранился, чтобы что-то сказать, а не поцеловать ее снова. — Но никому не говори. Они могут меня вздернуть.

Гермиона прыснула от того, насколько коварно и хитро он выглядел, насколько был доволен собой, но в основном над тем, как он, казалось, хотел отпраздновать это именно с ней, только с ней одной.

«Будет сложно», — подумала она. — «Сделать то, что нужно, когда он выглядит так греховно, так самодовольно».

В последние дни бодрое настроение Тома было так заразительно, что, если бы не постоянный гул голосов в сознании, она могла бы даже насладиться этим.

«Будет сложно», — подумала она снова. — «Но не невозможно».

Том снова улыбнулся, горя желанием позлорадствовать, торжествуя от собственной гениальности, и она не успела подавить смешок от вида столь забавного мальчишеского энтузиазма. Гермиона покачала головой, убрав прядь с его лба, задержавшись кончиками пальцев на красивом разрезе челюсти. Она почувствовала легкое шероховатое покалывание щетины под своими подушечками и покрылась мурашками — впервые с тех пор, как освободилась, она покрылась мурашками не от страха.

Гермиона очень осторожно наклонилась, возвращая один из недавних невинных поцелуев в губы — больше щекоча кожу, чем целуя — и затем остановилась, прижавшись к нему лбом. Она ощутила, как голова Тома сместилась, и как нос потерся об ее нос в чем-то, по его мнению, абсолютно непреднамеренном, позволив своим пальцам танцевать вниз по ее рукам, пока те не достигли ладоней, сжав каждую из них в своих собственных.

Гермиона позволила успокаивающим умиротворяющим прикосновениям окутать ее чем-то теплым, и желанным, и… уютным.

— У меня есть кое-что для тебя, Том… — сказала она через некоторое время.

Гермиона практически почувствовала, как его сердечный ритм ускорился, когда он мысленно устремился к тем лакомым кусочкам, которыми она предположительно могла поделиться с ним. Она была впечатлена, когда он почти сразу успокоился:

— Тебе не нужно дарить мне подарки, моя леди.

Она усмехнулась, прежде чем вежливо отстраниться.

— Тетя Рути прислала нам посылку, о которой я говорила несколько дней назад.

— Ах, — сказал Том, дозируя уровень разочарования, сквозящий в голосе. Он наблюдал, как Гермиона потянулась к сумке, которая, как он теперь знал, была окутана довольно впечатляющими чарами расширения. Порывшись в ней, Персефона извлекла фирменную упаковку из Кондитерской Рути и только когда начала разворачивать тонкий бант, завязанный вокруг коробки, Том наконец обрел дар речи:

— И какие угощения прислала твоя дорогая тетя?

Гермиона подняла крышку и ухмыльнулась.

— Миндальное печенье, — сказала она.

Том изогнул бровь, наблюдая за тем, с какой интонацией она проговорила эти слова, как медлила, разглядывая выпечку внутри. Он наклонился, чтобы посмотреть на то, что так привлекло ее внимание, и фыркнул, потянувшись и извлекая затейливую банку домашнего апельсинового мармелада.

Она пожала плечами и добавила:

— Он действительно хорош.

* * *

Было поздно, слишком поздно, когда Том вернулся в подземелья. Ему сильно повезет, если он сможет поспать хотя бы несколько часов, однако сон был столь малой жертвой по сравнению с возможностью испытывать на прочность свой контроль над существом.

Сон был также малой жертвой по сравнению с продолжением своих ухаживаний за Персефоной Каллаган.

Он добился потрясающего прогресса со своей странной путешественницей во времени. Она пока не раскрыла весь масштаб своих целей, кроме как отыскать его и помочь занять трон будущего повелителя, повзрослевшую копию которого она, по-видимому, хорошо знала и ненавидела, но для этого еще было время. Том сильно привязался к той, с кем можно было вести беседу, кто на самом деле мог принимать участие в его планах и содействовать, но также он знал, что было еще что-то, нечто большее, чем тот образ, что она показывала ему до сих пор.

Он знал, что Персефона — нечто большее, чем просто последователь, способный найти покой и безопасность в его тени.

Он знал, что с ней будут проблемы, если не получится ее удержать.

Он знал это и добился значительного прогресса, помогая Персефоне сделать логический вывод о ее подлинном месте в их совместно переписанном будущем — в конце концов, ради Мерлина, она уже приносила ему выпечку!

Том пребывал в наилучшем расположения духа, размышляя о своей миссии, о приручении василиска, а также о коробке с оставшимися сладостями, которую Персефона отдала ему этой поздней ночью после их совместных «занятий», когда наткнулся на кое-кого, сильно испортившего его настроение.

Огромная, неспешно надвигающаяся фигура двигалась под сводами подземелий также незаметно, как что-то наполовину гигантское. Она держала нечто в своих больших лапах, непрерывно бормоча под нос повторяющееся «только тихо». Нахмурив брови и омрачив тем самым свои черты, Том предостерегающе позвал его низким, но суровым голосом:

— Хагрид, — сказал он, — что ты делаешь в подземельях в такое время? И что это у тебя в руках? — спросил он с подозрением, пресекая любые вопросы о своем собственном довольно помятом состоянии, переключая внимание на причинившего неудобства полугиганта. — Что у тебя там?

Хагрид глубоко вдохнул, останавливаясь и прокатываясь на каблуках, выпучив глаза в приступе неожиданной паники.

Он определенно не замышлял ничего хорошего.

— O-ох… это? Это ничего, Том, ничего такого…

Нахмурившись еще больше, Том подошел ближе, изучая, что же мог столь скверно скрывать Хагрид.

— Это… окаменелые крысы? Так вот куда подевались крысы Слизнорта! — Том окинул Хагрида очень серьезным взглядом. — Бродить по подземельям после комендантского часа… попасться с пропавшей школьной собственностью, — на все более растущее волнение Хагрида и его неуверенный шаг к вполне конкретной двери в кладовку, расположенной рядом с парой других дверей в чуланы на этаже, Том сузил глаза, едва сопротивляясь желанию выхватить свою палочку. — Еще и скрывая что-то. Хагрид, а ну отойди оттуда.

— О, нет! Нет, Том, пожалуйста! — Хагрид взмолился громким шепотом, усиливая любые подозрения, возникшие до этого.

— На самом деле, не думаю, что смогу закрыть на это глаза. Как школьный префект, я обязан сообщать о любом подозрительном поведении. Подойди и расскажи мне, что ты наделал, — безапелляционный тон, используемый им со своими последователями, имел более, чем ожидаемый эффект.

Несмотря на то, что Хагрид сильно возвышался над собеседником, он весь затрясся, руки дрожали так, что некоторые из крысиных хвостов выпали из его хватки, а остальные болтались в панически сжатых кулаках.

— Пожалуйста, Том! Он просто юнец! Он еще ничего не сделал! Он просто крошечный-прекрошечный малыш!

Том нахмурился.

— Он?

Хагрид покраснел, понимая, что сболтнул лишнего, и начал усиленно потеть. Он поднял одну из своих влажных мясистых лап, державших за хвосты бездыханных грызунов, и провел ей по своему лбу.

Том усмехнулся.

— Я-я… Я-я Н-не не… я имею в виду… он…

Хорошее настроение Тома от встречи со своей ведьмой быстро улетучивалось, как, впрочем, и его терпение.

— Что он, Хагрид? — процедил Том, пытаясь добавить как можно больше этого всегда выигрышного «идеального студента — образца для подражания» в свой тон, во избежание тупого освежевания стоявшего напротив полу-великана, мешающего погрузиться обратно в свои приятные мысли.

Хагрид пожевал губы, взгляд совершенно очевидно устремился к кладовке и обратно к Тому.

— Арагог, — Том лишь приподнял бровь. — Его зовут Арагог. Он акромантул. Э-это пау…

— Я знаю, кто такой акромантул, — раздраженно огрызнулся Том. Стиснув зубы, он перевел тяжелый взгляд на кладовку, глубоко дыша через ноздри и думая о последствиях того, как детеныш чудовищного паукообразного существа будет выращен и откормлен благодаря тупому громиле напротив. Это стало бы проблемой.

— Пожалуйста, Том, — снова взмолился Хагрид. — Я сделаю что угодно. Только никому не говори!

Том снова посмотрел на него.

Проблемой… или благоприятным стечением обстоятельств.

К тому моменту он уже начал обдумывать план, и последние слова Хагрида окончательно убедили его в принятом решении. Том вновь посмотрел на Хагрида и раздраженно выдохнул, словно в его случае не было места компромиссу.

— Хагрид, — резонно начал он, — ты знаешь, что я префект. И, опять же, я обязан сообщать о любом подозрительном поведении.

Лицо Хагрида вытянулось, и он с беспокойством посмотрел на кладовку.

— Однако…

Гигант сразу оживился, вернув взгляд на Тома и посмотрев широко раскрытыми глазами, полными надежды.

— Ты поймешь, что я вовсе не жесток. Я скорее хладнокровно убью человека, чем оставлю маленького детеныша — независимо от его вида — одного и без присмотра, — на этом заявлении Том улыбнулся, и это была улыбка акулы, но Хагрид выглядел так, будто с его плеч только что свалился огромный груз. — Я не буду ничего говорить…

— О, Том! Спасибо, спасибо!..

— Но, — он остановил благодарственное раболепие полугиганта поднятой рукой и добавил, — если это станет проблемой… у меня не будет выбора, кроме, как доложить об этом.

— О да, я все понимаю! Спасибо тебе, Том! Ты не пожалеешь, обещаю!

Том улыбнулся.

— Да. Я уверен, что не пожалею.

* * *

Альбус Дамблдор сидел среди коллег за длинным преподавательским столом, поглаживая бороду и как можно более непринужденно наблюдая за слизеринским столом. Главной целью его интереса являлась горстка подростков в дальнем конце Большого зала возле самого входа. Некоторое время он лениво наблюдал за ними, неотделимыми друг от друга, будто ребра, гнездившиеся на позвоночнике, или, если точнее, каждый был отдельной конечностью прекрасно функционирующего целого с Томом Марволо Риддлом во главе.

Том и компания не были теми, кто привлек внимание профессора в то утро, однако они в принципе не были теми, кто привлекал внимание Дамблдора в последние несколько дней.

Той, кто действительно привлекал его внимание последнее время, была новая девушка из Когтеврана, приехавшая из Америки на волне трагедии, связанной с войной. Девушку звали Персефона Каллаган, и она показывала просто блестящую успеваемость — неудивительно, что ее распределили на этот факультет. Однако она, похоже, испытывала некоторые трудности с его собственным предметом и, как он слышал, с арифмантикой. Одаренность мисс Персефоны восхвалялась всем преподавательским составом, но все же по большей части она была довольно непримечательной.

Именно из-за этого внимание Дамблдора было так сосредоточено на ней и на месте, где та сидела, а именно — рядом с Томом Риддлом. Он смотрел. Он наблюдал. Он изучал, как они ведут себя, и то, как Тому, казалось бы, она… нравилась. Наверно, это был первый раз, когда профессор заметил за ним такое.

— Та еще парочка, не правда ли, Альбус?

Дамблдор погладил бороду и перевел взгляд на своего коллегу.

— Правда-правда, Гораций. Это та студентка, которой ты так бурно восторгался, не так ли?

— Персефона Каллаган! — Слизнорт гордо раздулся, откинувшись на спинку стула, нетерпеливо кивнув и обхватив руками края лацканов. — Гениальная девушка. В следующем году она получит приглашение в очень эксклюзивный клуб.

Альбус приподнял густую, мохнатую бровь, взглянув на Горация, сиявшего, как новый галлеон. Он опять посмотрел на парочку.

— Кажется, они встречаются, не так ли?

Удивившись этому наблюдению, профессор Слизнорт снова взглянул на студентов. Он наблюдал, как они общаются, смотрел, как его наиболее ценный студент передает соседке банку мармелада, как подает порцию яичницы на тарелку, задержавшись, чтобы прошептать что-то на ухо, от чего девушка наклонила голову, скрывая короткий смешок за тыльной стороной ладони. Гораций просиял, широко улыбнувшись.

— Похоже на то! Посмотри на них, Альбус! — он раздулся ещё больше и пригладил руками свою мантию. — Я думаю, это наша общая заслуга, хотя это я познакомил их друг с другом… о, это чудесно, чудесно! Если спросите, то я отвечу, что их потомство, несомненно, будет впечатляющим.

Дамблдор поморщился, все еще поглаживая бороду.

— Не кажется ли тебе странным, что…

— О, Альбус, — перебил профессор Кеттлберн, — наш молодой талант наконец-то заинтересовался другим человеческим существом. Почему ты пытаешься подавить это чувство? Разве не ты постоянно твердишь о любви, судьбе и предназначении? Оставь бедняжек в покое.

Этого, казалось, было достаточно, чтобы перевести мысли в другое русло. Он сместился в бок, оперевшись на локоть, поглаживая свою длинную бороду, но все равно продолжая наблюдать за этой парочкой с неподдельным интересом.

* * *

Том блуждал пальцами по её телу, очерчивая путь вдоль одежды.

Каждый день он проверял границы дозволенного, но осторожно, методично и только с ее согласия.

Том скользил вниз по талии, по бедрам, забирался под юбку, но сразу останавливался в начале установленных на данный момент границ.

Он был возбужден. Она чувствовала его возбуждение. И постоянно повторяла себе, что все в порядке.

Все было хорошо.

Это было частью плана.

К тому же, это она командовала им.

— Стой, — просила она, когда пальцы волшебника непроизвольно прокрадывались слишком далеко.

Он не извинялся за свои действия. Никогда не извинялся. Но всегда останавливался.

ВСЕГДА.

И всегда точно тогда, когда она скажет. По молчаливому соглашению он убирал свои руки, и Гермиона перемещала их туда, куда ей хотелось. Тогда, и только тогда они могли продолжить.

Ей нравилось играть, ей — это Персефоне. Время от времени она останавливала ласки, заставляя замереть его рукам в воздухе над более провокационными местами, но никогда не разрешая прикоснуться, лишь слегка поддразнивая.

«Может, это и к лучшему», — думал он. — «Таким образом она восстановит свой потерянный дух».

«Может, это и к лучшему», — снова думал он. — «Это ещё сильней привяжет ее ко мне. После этого она станет спокойнее… и наконец сдастся».

В это время Гермиона внутренне ликовала, догадываясь о заговорщических мыслях, блуждавших в его сознании.

* * *

Гермиона осмотрела темную комнату, вслушиваясь в ровное дыхание других девочек. Она подождала несколько минут, убедившись, что все крепко спят, прежде чем начать собираться. Потянувшись к подушке, она схватила свою кривую палочку и произнесла заклинание, заглушившее пространство вокруг, прежде чем взять несколько вещей, подготовленных ранее этим вечером. Быстро и тихо выскользнув из комнаты, словно легкий ветерок, постоянно сквозивший по коридорам школы, Гермиона добралась до выхода из башни Когтевран раньше, чем кто-либо заметил, или, по крайней мере, до того, как кто-то вынудил ее остановиться.

— Персефона?

Гермиона резко развернулась на каблуках, рефлекторно выхватив палочку, но сразу опустила руку, распознав собеседника.

— Миртл, — прошептала она в ответ. — Почему ты не спишь?

— Что… что ты делаешь? — Миртл осмотрела гостиную, теребя подол пижамной рубашки, а затем поспешно зашаркала в сторону Персефоны. — Куда ты направляешься? Ты знаешь, что все говорят: снаружи опасно после наступления темноты!

Гермиона рассмеялась.

— Я могу о себе позаботиться, Миртл. Я просто иду в библиотеку. А не туда, где все эти вещи происходят.

— Н-но!

Гермиона терпеливо улыбнулась Миртл и протянула руку, чтобы убрать одну из косичек с ее плеча.

— Эй, доверься мне, хорошо? Со мной все будет в порядке.

Миртл закусила нижнюю губу, опять оглядывая гостиную, пока Персефона снова не привлекла ее внимание.

— Эй, — сказала она еще мягче. — Ты моя единственная подруга здесь… — Миртл чуть не ахнула от этой новости, — …могу ли я довериться тебе, чтобы ты сохранила это в тайне?

Миртл разрывалась между радостью от того, что кто-то признал дружбу с ней, и беспокойством о благополучии своей новоявленной подруги.

В конце концов, она кивнула, не переставая жевать собственные губы.

— Ты можешь довериться мне, подруга.

Гермиона улыбнулась.

— Блестяще.

* * *

Очередной день ознаменовал очередное задание для нового питомца, уже с нетерпением являвшегося на ночные призывы хозяина. Том не всегда приказывал именно нападать, иногда он повелевал лишь прочесывать школьные коридоры и давно забытые туннели, чтобы понять, в какие уголки Хогвартса при необходимости он с легкостью смог бы попасть. Том дозировал количество инцидентов, чтобы те происходили достаточно часто, чтобы почувствовать неладное, но не пересекая определенную планку, чтобы не навлечь на школу более серьезное расследование.

Грязнокровки, — говорил он зверю. — Охоться на грязнокровок, очисти эти коридоры от них.

И после стольких лет заколдованной спячки существо с радостью выполняло приказ, с наслаждением вкушая металлический привкус человеческой крови.

Этим вечером он вновь выпустил своего питомца, поручая тому исследовать туннели и входы в них, тем самым освобождая Тома для «занятий» со своей ведьмой. Недавно она принесла ему выпечку, и, как джентльмен, чтобы отблагодарить девушку за её поступок, Том в свою очередь тоже приготовил подарок. Первая идея заключалась в том, чтобы изъять аннотированную копию «Волхование всех презлейшее» из личной библиотеки Малфоев специально для нее, но книга не дошла бы до него будучи отправленной с совиной почтой — не с Диппетом, сующим свой нос в чужие посылки.

Поэтому он попросил одного из своих приспешников заказать вместо книги коробку прекрасных шоколадных конфет из Сладкого Королевства. Посылку прислали этим утром, совершенно не тронутой сладкоежкой-директором, и Том из всех сил сдерживал свои порывы, пряча ее от любопытных глаз Персефоны, чтобы вручить ей подарок этим вечером, когда они останутся наедине.

Направляясь в их привычный уголок, где ведьма всегда его ждала, Том шел уверенной походкой, довольный собой, с аккуратно придерживаемой, красиво оформленной коробкой сладостей. Он еще не успел переступить порог, когда заметил странную обстановку вокруг.

Обычно освещенный теплым мерцающим синим пламенем (со стороны казавшимся морозным, а не согревающим), их тайный уголок был погружен в кромешную непроглядную тьму. Ни свеча, ни почти незаметный свет на кончике палочки не освещали пространство, было прохладно, а воздух был спертым, будто тут давно никто не появлялся.

И Персефоны здесь не было.

Прошептав заклинание, Том зажег свет на своем древке, протянув руку вперед, чтобы осветить крошечную нишу перед ним. Его встретило еще более странное зрелище: кое-какие из вещей Персефоны все же были там.

Он нахмурился, опустившись на колени, чтобы осмотреть оставшиеся пожитки.

Сумки не было, но несколько книг, нужных для подготовки к предстоящим экзаменам, были раскрыты и разложены на полу. Он более внимательно осмотрел открывшуюся сцену: казалось, будто Персефона уже была здесь, ждала его, читала и, возможно, отошла с намерением вернуться. Нахмурившись еще сильнее, он обратил свой взгляд на другие детали, заставившие почувствовать странный намек на… любопытство, это же было оно? Конечно, это было не беспокойство… это не оно скручивало в данный момент его внутренности.

Он решил остаться.

Он подождет её возвращения, ведь даже в этом скрытом от чужих глаз пространстве она бы никогда не оставила свои вещи разбросанными, если бы не хотела вернуться…

Том ждал несколько часов, но Персефона так и не пришла.

Только когда веки стали закрываться на промежуток дольше, чем он мог держать их открытыми, он сдался и вернулся в подземелья.

Он встретит свою Персефону утром и узнает, что же с ней произошло.

Той ночью он плохо спал.

* * *

На следующее утро, не выспавшись, в дурном расположении духа Том стоял, облокотившись о свою излюбленную стену за колоннами у основания башни Когтевран. Он прислонился плечом к каменной кладке, сложив руки на груди, и пристально смотрел вперед в направлении спиральной лестницы, по которой его Персефона могла спуститься в любой момент.

Только она все не появлялась.

Она не спускалась долго, очень долго.

Взглянув на свои карманные часы, Том обнаружил, что уже опаздывает на занятия. Нахмурившись, он бросил последний сомневающийся взгляд в сторону лестницы, ведущей в гостиную Когтевран, прежде чем повернуться и отправиться обратно вниз в подземелья на урок по Зельеварению.

Он был настолько занят своими мыслями о том, что хотел обсудить с Персефоной, когда они встретятся, что не заметил, что не только она не спустилась на занятия, но и ни один когтевранец не вышел из своего гнезда в то утро.

Том дошел до аудитории, почти ожидая увидеть там Персефону, находящуюся не в восторге от его опоздания, но с этой всегда украшавшей ее губы легкой ухмылкой и скучающим «Где ты был?».

Но мисс Каллаган, демонстрировавшей все эти эмоции, там тоже не оказалось.

Он вошел в аудиторию и направился к своему привычному столу, у которого его последователи уже успели расположиться, рассевшись на свои места. Том успел опустить свою сумку, прежде чем показался измотанный профессор Слизнорт с явным волнением на своем старом круглом лице. Взгляд преподавателя обрушился на своего любимчика, и Слизнорт решительно двинулся в его сторону.

— Профессор? — сказал вежливо Том. — Что-то случилось сегодня утром? Вы неважно выглядите…

— Том, Том, мой мальчик, да. Боюсь, здесь и правда что-то не так, я… боюсь, мне нужно, чтобы ты пошел со мной.

Том сделал все возможное, чтобы ни один мускул не дрогнул на лице от взволнованных слов своего декана. Его не могли раскрыть. Хоть атаки существа не всегда были утонченными, ничто не связывало его с ним. У них просто не было доказательств, у них не было…

Профессор наклонился к нему, когда Том не сразу отправился к выходу, понизив голос до шипящего шепота:

— Боюсь, это мисс Каллаган, Том. На нее было совершено нападение. Пойдем, я собираюсь отвести тебя к ней.

— Персефона? — имя неожиданно скатилось с губ, прежде чем Том успел собраться с мыслями. Это было невозможно. Он полностью контролировал существо! Оно не должно было приближаться к ней. Он велел ему искать, не нападать, не… убивать. Внимание Тома переключилось на декана своего факультета.

— Профессор, что?..

— Не здесь, Том, не здесь. Пойдем, я введу тебя в курс дела по пути.

Кивнув, Том последовал за профессором, остановившись, только когда Слизнорт поручал классу начать приготовление очередного зелья, оставляя одного из префектов присматривать за процессом. Он шел параллельно с запинавшимся и заикавшимся стариком, пытавшимся подготовить слизеринца к ожидавшему впереди зрелищу. Том без труда выносил жестокость, с которой существо нападало на своих жертв, но несмотря на крепкие нервы, что-то неприятное все же скручивалось внутри при мысли о Персефоне, лежавшей в Больничном крыле в том состоянии, на которое намекали слова заикающегося профессора.

Том уже однажды отправил Персефону в медотсек, но тогда они сражались и она преднамеренно проглотила его заклятие — она готовилась к этому! Но сейчас…

— Профессор! — зашипела колдомедик, как только они вошли в Больничное крыло. — Я довольно ясно выразилась, и не один раз, никаких посетителей!

— Мадам, — тут же вставил профессор Слизнорт, подходя ближе и указывая на Тома. — Это Том Риддл. Он — это ее… — он посмотрел на Тома, уставившегося на широкую занавешенную перегородку позади них.

Том сосредоточенно рассматривал следы от отпечатков окровавленных рук по краям занавески, где она, должно быть, была в спешке задернута. Сжав зубы, он переключил свое внимание обратно на взрослых, сделав несколько шагов вперед, чтобы сократить расстояние между ними.

— Поклонник, — закончил он за профессора и добавил в голос нотку рвения. — Клянусь не беспокоить ее, мадам, но, пожалуйста, могу ли я хотя бы взглянуть за занавеску? — он позволил своим глазам несколько раз взволнованно моргнуть, чтобы еще больше продемонстрировать свою тревогу.

Целительница глубоко вдохнула через нос, сжав зубы, раздувая ноздри, но потом взгляд смягчился, когда она обнаружила явное беспокойство молодого человека, стоявшего перед ней.

— Десять минут, мистер Риддл. Состояние мисс Каллаган стабильно, и вы можете взять ее за руку, но не трогайте повязки! Вы все поняли?

— Да, мадам.

Она кивнула и оглянулась на профессора Слизнорта.

— Мы будем здесь, у моего стола, позовите меня немедленно, если она проснется.

Том снова пристально посмотрел на занавеску.

— Она на самом деле спит? — спросил он печальным тоном, который предположительно еще больше бы смягчил реакцию колдомедика.

И у него это получилось, он услышал это в ее ответе.

— Она… — помедлила целительница. — Да, она спит, мистер Риддл. Она умудрилась… упасть с одной из движущихся лестниц и теперь спит.

Том оглянулся через плечо на колдомедика, кивнул и снова посмотрел вперед.

Какая скверная ложь.

Он осторожно подошел к занавеске, заглянув через край перегородки, прежде чем полностью зайти в огороженное пространство.

Том не знал, чего ожидать, но, увидев, понял, что это несомненно, была его Персефона. Он огляделся вокруг в поисках стула, чтобы поставить тот рядом, но ничего не нашел, так что просто молча сел на край кровати.

Стерильное белое покрывало на больничной койке было подтянуто аж до груди, аккуратно заправлено вокруг тела, и только руки свободно лежали по краям одеяла. Все они были обмотаны разносортными повязками от плеча и до запястья, большая квадратная прокладка из марли была прижата бинтами вокруг шеи, и еще несколько повязок намотаны вокруг лба. Они прижимали еще один большой кусок марли к голове Персефоны, на котором просвечивало пятно ржаво-коричневого цвета, где кровь просочилась сквозь бинт и засохла. Помимо этих, по его мнению, наиболее серьезных травм, у нее было множество синяков, расположенных между перевязанными частями тела. Особенно неприятный вид открывался на угол челюсти, начавший менять свой оттенок там, где нижняя губа была рассечена, опухла и успела посинеть.

От этого зрелища неприятно свело внутренности, а по горлу стала подниматься желчь.

Зверь не должен был нападать на Персефону, он вообще не должен был нападать прошлой ночью! Том полностью контролировал существо, и оно бы не ослушалось — это было просто невозможно!

Может, она встала у него на пути.

В противном случае у существа не оставалось бы выбора, кроме как напасть, — рассуждал он.

Загнанный василиск в любом случае стал бы атаковать, даже без согласия хозяина.

Но она же не была настолько глупа, чтобы загнать тварь в угол.

Том поморщился, когда в голову пришла другая тревожная мысль.

Что, если она получила эти ранения иначе?

Существо все-таки более склонно к парализации и убийству… а не к нанесению ушибов и синяков. Возможно, кто-то другой, возможно, некий студент наткнулся на нее в коридорах и сделал это.

В сознании всплыли разрозненные знания о травме, не дававшей Персефоне полностью отдаться ему. Он почувствовал, как поднимается температура в атмосфере от одной только мысли, что другой мужчина мог позволить подобное в коридорах Хогвартса. Том стиснул зубы от практически осязаемой ярости, угрожающей накрыть с головой и ему пришлось несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы успокоить собственное дыхание.

Персефона — более чем способная ведьма…

Когда терпение начало выходить из-под контроля, он более пристально взглянул на повязки.

…так что же на самом деле произошло…

Приняв решение, Том проверил взглядом противоположный конец комнаты, откуда доносилось приглушенное бормотание профессора Слизнорта с колдомедиком. Он достал палочку из кармана мантии и прошептал заклинание, ослабившее повязки на лежавшей рядом руке, пытаясь провести собственное расследование.

Нахмурившись еще сильнее, Том осмотрел покрывающие всю кожу ведьмы множественные рубцы и порезы, предположительно оставленные чьими-то острыми зубами. Он моментально осознал, как несказанно повезло ей, что монстр не прокусил руку насквозь, иначе ее постигла бы участь бывшего соседа по факультету. Том не мог найти оправдания такому глупому поведению — угрожать существу, чтобы то напало — пока не перевернул запястье, увидев раны с обратной стороны.

Отшатнувшись от кровати, он еле сдержал слетевший с губ шипящий свист.

Он сосредоточил все свое внимание на внутренней стороне ее руки.

Невозможно.

Тяжелый взгляд накалился до такой степени, что мог прожечь стены в больничной палате.

НЕВОЗМОЖНО.

Он почувствовал, как непроизвольно скривил губы от неприязни.

НЕВОЗМОЖНО.

И все же…

Том не мог оторваться от сморщенной плоти, от шрама, от слова, вырезанного на руке Персефоны, которую минуту назад нарекал принадлежащей ему. Он вернул повязки на место, успев затянуть их как раз к возвращению взрослых.

— Время, мистер Риддл, — позвала колдомедик. Она ожидала, что будет с трудом оттаскивать сопротивляющегося мальчишку от его спящей красавицы, и с удивлением обнаружила, что тот уже идет к ней, поспешно отдаляясь от кровати.

И она, и профессор удивленно смотрели вслед уходящему Тому, не замечая, как шевельнулась Персефона, как она приоткрыла глаза и уголки ее губ скривились в еле заметной ухмылке.

Июнь 1943.

Абраксас следил за Томом со своего места, сидя у самого края слизеринского стола. Персефона уже несколько дней лежала в Больничном крыле, выздоравливая, но Том так и не предложил ему вернуться на место рядом с собой — место, которое принадлежало его ведьме в течение последних нескольких недель.

Абраксас перевел взгляд на товарищей, украдкой поглядывавших на своего Лорда и на то, как тот что-то яростно записывал в ничем не примечательном черном дневнике с золотыми буквами на обложке. То, что он даже не старался скрыть раздражение, неистово строча свои заметки, беспокоило их всех.

Они не могли припомнить, когда видели его в настолько скверном расположении духа с тех самых пор, как тот впервые встал на путь зачистки волшебного мира.

Абраксас пребывал в полной уверенности, что сегодня будет очередное до боли молчаливое утро, пока Сильвас не решился обратиться к их лидеру, чтобы немного его успокоить.

— Мисс Каллаган скоро выпишут, Том. Я уверен, что с ней все будет…

Рука Тома застыла прямо на середине предложения, и он выстрелил в слизеринца убийственным взглядом поверх своего дневника, заставив Розье моментально заткнуться. Если бы он мог сжаться на своем месте еще больше, то точно бы попал за свои старания в книгу рекордов.

Именно в этот момент Том заметил, что большинство приспешников уставилось на него, и вместо прохладной, снисходительной мягкости, обычно сквозившей в голосе, когда он отчитывал их, его губы скривила насмешка, а во взгляде читалась кипящая ярость.

— Вы не настолько хитры, чтобы я поверил, будто вам нечего сказать. Так что покончим с этим прямо сейчас, — все сжались на своих местах и уставились в тарелки, пока взгляд Тома скользил по ним. — Лестрейндж, Нотт, Мальсибер… — глаза Тома сузились, когда взгляд достиг Абраксаса, и он прошипел едва сдерживаемым, ядовитым шепотом. — Малфой. Уж тебе-то есть, что сказать о состоянии мисс Каллаган, не так ли?

Слизеринец побледнел, и его фарфоровая кожа стала почти прозрачной.

— М-мой Лорд? — Абраксас прекрасно знал, что стоило с крайней осторожностью произносить титул на публике, но под сверлящим взглядом Тома, он попросту испугался не обратиться к нему в этот момент таким образом.

— Мисс Каллаган, — отчетливо повторил Том. — Разве ты не волнуешься о ее самочувствии? Помнится мне, вы были довольно дружны с момента вашего знакомства. Или я ошибся?

— Н-нет, сэр.

— Нет, ты не волнуешься о здоровье моей ведьмы? — Том совершенно не скрывал своей злости. — Или нет, я ошибся? Выразись конкретнее, Малфой… советую тщательно взвесить свой ответ, прежде чем мы снова встретимся в Выручай-комнате.

Абраксас уткнулся носом в тарелку, сдерживая подступившую дрожь — это разозлило бы Тома еще больше, что, в свою очередь, наверняка привлекло бы внимание преподавателей.

— П-прошу прощения. Я, конечно, беспокоюсь за мисс Каллаган и желаю ей скорейшего выздоровления. Я-я тоже не был бы настолько глуп, чтобы врать тебе… мой Лорд… и говорить, что я не равнодушен к ней, — он вздрогнул, когда Том сузил глаза. — Тем не менее, она твоя пара, мой Лорд. Мисс Каллаган подходит лишь тебе-е.

Совершенно другой, вначале подозрительный и, в конце концов, опасный огонек сверкнул во взгляде Тома. Рука сжала палочку под столом, и он, как бы невзначай потянувшись за банкой через стол, и тем самым сократив расстояние между собой и Абраксасом, зарычал тому прямо в ухо:

— И что ты хочешь этим сказать, Абраксас? Откуда такая уверенность, что мы с Персефоной так подходим друг другу? Какая информация была у тебя, а у меня — нет?

Абраксас вспотел, совершенно не зная, как следует вести себя дальше. До сих пор ни один его ответ не попал в яблочко. Казалось, единственное, что спасало его от того, чтобы стать гущей крови и кишок, размазанных по каменным плитам, — это образ, который Том поддерживал на публике.

Прежде чем Абраксас успел ответить, чрезвычайно гордый собой профессор Слизнорт подошел к их краю стола.

— Том! Вот ты где, мой мальчик!

Плечи Тома незаметно напряглись, прежде чем расправиться в более привычной позе образцового студента. Он выпрямился рядом с Абраксасом и развернулся к своему декану, поприветствовав того улыбкой.

— Доброе утро, профессор, — сказал Том без малейшего намека на кипящий внутри гнев. — Что привело вас к нам сегодня утром? У вас есть какое-то поручение для меня перед занятиями?

Слизнорт покачал головой, пренебрежительно отмахнувшись, прежде чем сердечно опустить руку на плечо Тома. Он наклонился к нему с кривой, заговорщической ухмылочкой.

— Ничего подобного, Том. Я просто подумал, что ты должен знать, мисс Каллаган сегодня выписывают!

Глаза Тома и уголки его рта дернулись при звуке ее имени, но он заставил себя улыбнуться и выглядеть настолько влюбленным, насколько позволяла гремучая смесь эмоций, кипевшая внутри.

— Сегодня, профессор? Это замечательно!

Слизнорт растянулся в широкой лучезарной улыбке и слегка поправил сюртук, самодовольно погладив пальцами лацканы.

— Я подумал, что ты обрадуешься этой новости. Ты первый, кто об этом узнал! — сказал он, нахмурив брови. — Ну… конечно, кроме колдомедика и меня… и директора… ну и… — Слизнорт отмахнулся от дальнейших перечислений. — Не обращай внимания. Ты один из первых, кто узнал! Кстати, у меня есть и другие новости для тебя.

То, как его декан слегка наклонился, дергано посматривая по сторонам, в этой своей жуткой манере — будто должен держать язык за зубами — заставило Тома ощутить привкус кислоты на языке.

— Прошу вас просветить меня, профессор.

Слизнорт усмехнулся, сердечно похлопав Тома по спине, прежде чем снова положить руку на свой лацкан.

— Я договорился, что ты будешь сопровождать её после выписки!

— Я… что? — спросил Том, чья снисходительная интонация моментально улетучилась, высвобождая так тщательно скрываемое презрение.

Но профессор Слизнорт, похоже, этого не заметил, полностью погрузившись в свою эйфорию.

— О да, и, прежде чем ты что-нибудь скажешь, это не было проблемой, мой милый мальчик. Я видел, как ты смотришь на нее… а она на тебя, — Слизнорт сделал небольшую паузу, толкнув Тома локтем с улыбкой на лице. — Я подумал, что это поможет ей почувствовать себя лучше… ну, после всего произошедшего.

Том изо всех сил старался поддерживать нейтральное выражение, чтобы не вызвать подозрений у своего декана, наполнившись чем-то близким к энтузиазму, насколько это вообще было возможно в его состоянии.

— Блестяще… профессор… просто блестяще. Спасибо.

Слизнорт кивнул и снова хлопнул Тома по спине.

— Ну что, мальчики, возвращайтесь к завтраку. Я всего лишь хотел сообщить эту новость!

С натянутой улыбкой Том попрощался, дождавшись, пока тот скроется из виду, прежде чем нахмурившись, вернуться к столу.

Сопровождать Персефону.

Мерзкую.

Грязную.

ЛЖИВУЮ.

ГРЯЗНОКРОВКУ.

Рычание сорвалось с губ, и Том сердито намазал маслом свой тост, пока его последователи мудро отводили взгляды, смотря куда угодно, но только не в его сторону.

Он решил, что позволит Персефоне раскрыть свои коварные секреты, прежде чем убьёт ее. Все-таки она была слишком полна кружащейся в ее маленьком теле силы, чтобы избавиться от нее, так и не узнав хотя бы этого. Она была такой многообещающей. Она была первой ведьмой, которая привлекла его внимание. Исполненная хитрости, и таланта, и…

— УФ! — откусив свой тост, Том, скривившись, отдернул руку ото рта.

Уставившись на кусок хлеба, он вдруг понял, что там вообще не было масла, вместо этого он намазал его апельсиновым мармеладом. С гортанным рычанием он отбросил хлеб в сторону и, схватив свои вещи, оттолкнулся от стола, направляясь в сторону подземелий, чтобы снова не опоздать на Зелья.

С отвисшей челюстью от такой неожиданной вспышки гнева, Мальсибер удивленно уставился ему в спину.

— Следует ли нам…

— Нет.

Все вздрогнули от тихого, однозначного ответа Рофелиуса Лестрейнджа, так же пристально смотревшего, как их лидер покинул завтрак. Они одновременно нахмурились от столь внезапного исчезновения Тома и неловко вернулись к еде.

* * *

Том сидел в библиотеке, подчеркнуто избегая того укромного уголка, который он неоднократно делил с этой грязнокровкой. Он коротал время за перечитыванием учебников в ожидании выписки Персефоны. Том уже поглотил больше информации, чем требовалось для получения «Превосходно» по всем предметам, поэтому в основном читал, чтобы хоть чем-то занять себя, лишь бы не представлять то, каким образом задушит ведьму, когда доберётся до нее.

Вероломная шлюха.

Если она пришла из будущего, в котором он преуспел, то знала — она знала — с самого начала о его миссии.

Она знала…

Он оторвался от книги, когда в голову пришла следующая мысль.

Как много она знала?

Судя по горечи в её словах, и по факту того, что у нее были хозяева, которых он мельком видел в ее будущем, она была врагом… так что, возможно, она не знала так уж много.

Пальцы непроизвольно сжались вокруг пера, когда он заострил внимание на воспоминаниях о ее хозяине. Когда он подумал о нем — вернее, о неузнаваемом куске разорванной плоти и сломанных костей, который Персефона позволила ему увидеть — яростное отвращение к другим действиям, которые она скрыла от его глаз, накрыло его вперемешку с очередным всплеском гнева. Том снова и снова воспроизводил в уме то немногое, что действительно знал, в попытках расставить все на свои места.

Она была врагом — да, определенно, она была им.

Мертвой — очевидно, что нет.

Значит, она была настоящей рабыней? Его рабыней?

Нет… конечно, не его… его сторонников.

Принадлежали ли эти люди — ее хозяева — ему? Они что-то значили для него?

Вряд ли.

Люди, как правило, ничего не значили. Были сильные и были слабые. Слабые — в большинстве своем магглы и им подобные — были созданы, чтобы ими управляли. Сильные же — волшебники — должны были сражаться друг с другом, пока лучшие из них не забрали бы силой свои законные места.

Том вдруг вспомнил о разрезанных трупах мужчины и женщины, которые он подглядел в её сознании…

Персефона — враг и грязнокровка — совершенно не вписывалась в придуманную им систему.

Не принимать в расчет ее силу и посчитать одной из слабых?

Том нахмурился, пытаясь привести ведьму в соответствие со своим миром и найти ей место в нем.

Почему она пришла за ним? Она сказала, что пришла помочь ему… с чем? Чтобы стать лучше?

Воспоминание её довольной улыбки, когда он злорадствовал по поводу василиска, память об издаваемых ей более чем приятных звуках, неповторимые интонации которых заставляли его упиваться своими достижениями, проскользнули в голову. Реакция Персефны была так сладка, когда он поглаживал ее ухо языком, заставляя маленькие пальцы впиваться в его плоть.

Оскалившись и прорычав, Том резко заблокировал эти предательские мысли.

Нет. Не лучше.

Разве она не упоминала, что хотела большего? Стать чем-то большим, чем грязнокровной рабыней…

Том обдумал эту концепцию.

Он думал о том, как она убивала и разрушала в тех нескольких, разделенных с ним видениях.

Он думал о ее таланте, о том, как он рос изо дня в день там, в ее времени, о том, сколько она всего сделала, чтобы приблизиться к нему во времени и пространстве. Только количество расчетов и цифр, которые ей пришлось сделать, чтобы приземлиться в тот же конкретный промежуток времени, в котором был он…

Том достал из сумки свой дневник и снова начал писать.

Теперь, когда он понял, с кем имеет дело, он не мог по-настоящему назвать ее своей, но, возможно, смог бы приручить ее, как домашнее животное. Она станет прекрасным трофеем, как только будет приведена в соответствие с остальным его живым имуществом.

Да. Есть места, более подходящие для таких, как Персефона Каллаган, решил он, и могила не была одним из них.

* * *

— Вот, дорогая, — мягко сказала колдомедик, — мистер Риддл скоро придет, надо, чтобы ты успела привести себя в порядок к его приходу.

Гермиона вежливо улыбнулась, позволяя целительнице накинуть на себя халат поверх пижамы, в которой она томилась последние несколько дней.

— Благодарю вас, мадам, — сладко пропела Гермиона, кутаясь в плюшевую ткань и продолжая улыбаться. Дождавшись, когда колдомедик скроется с поля зрения, она сразу сбросила одну из этих своего рода потакающих улыбочек. Еще раз осмотрев палату и убедившись, что, как и с момента ее появления здесь после «нападения», комната все так же безлюдна, Гермиона стала возиться с повязками на левой руке.

Появившиеся на ней раны почти полностью исцелились, только «искусная» работа Беллатрисы навсегда останется вопиющим пятном ужасающего произведения искусства, нацарапанного на коже. Гермиона тяжело вздохнула, проводя пальцами по жуткому шраму, и ее чуть не вывернуло от воспоминания пережитой тогда боли, даже несмотря на то, что темная ведьма, сделавшая это, умерла от ее собственной руки. Тело, которым она теперь владела, этот недавно полученный образец юной себя, до сих пор хранил ободранные, рельефные каракули, вырезанного на живую слова. Когда она смотрела на него, то вспоминала, сколько времени потребовалось на лечение, чтобы рубец стал похож на любой другой шрам. Шрам, от которого ей впервые пришлось так страдать. И боль, которую ей пришлось пережить еще один раз… что ж, в конце концов, цель оправдывает средства.

Гермиона нахмурилась, разглядывая рану и немного неохотно вернула маскирующие чары. Если честно, это было довольно расслабляюще: лежать в кровати со стопками своих книг, коротать время за чтением и не беспокоиться о том, как бы удержать такие заклинания на месте. Нести свое нацарапанное оскорбление как знамя хотелось так же, как и быть сбитой Хогвартс-Экспрессом, но пришедшая вместе с маскирующими чарами пульсирующая головная боль была не лучше.

Гермиона закончила снимать бинты, успев расправить одежду, чтобы выглядеть как можно менее провокационно, как раз к тому моменту, когда пришел Том.

Колдомедик сообщила о его прибытии с тем знающим блеском в глазах, от которого Гермиона уже успела устать на собственном факультете, и, спустя мгновение, оставила их наедине.

— Том, — сказала Гермиона с улыбкой, чувствуя сухость в горле. — Я так рада тебя видеть.

Том ответил на это милое приветствие жестким собственным, не зная точно, показалась ли ему тоскливая интонация в голосе Персефоны или нет. Он не навещал ее с того самого момента, как был впервые предупрежден о её травмах, и для профессоров, считавших себя столь умными, было странно, что ни один из них никак не высказался по этому поводу. Том решил не думать о причинах, все еще ужасно злясь за хранимые Персефоной секреты, но, когда она взглянула на него с выражением так редко замеченной на ее лице нежности, когда голос из слабого, усталого превратился во что-то с оттенком волнения, это вдруг стало всем, о чем он мог думать.

— Аналогично, — соврал он. Сделав вид, что не заметил, как дернулся уголок ее губ от его короткого ответа, он сократил расстояние между ним и кроватью девушки, предложив ей руку. Когда изящная ладонь коснулась его собственной, Том попытался сосредоточиться на отдельном касании каждого точеного пальчика, чтобы не дернуться и не провести рукой по брюкам, стирая грязь этих прикосновений.

— Ну что, пойдем? Уверен, тебе не терпится вернуться к себе и наконец-то полноценно отдохнуть.

Гермиона лежала на кровати и пристально следила за Томом, как тот говорил, как молча отводил взгляд — он был так уверен, что она не замечает, что она чуть не рассмеялась. Все эти попытки юного Лорда быть проницательным и хитрым манипулятором меркли по сравнению с тем, кем он станет, как сильно будет вынужден вырасти, чтобы добиться тех высот… это было удивительно. Подозрительно, что ему вообще удалось обмануть кого-либо в этом возрасте. Хотя, справедливости ради, в плену у своих хозяев ей просто пришлось стать довольно искусной в чтении мельчайших нюансов, которые могли бы привести ее к пыткам и мучениям. Возможно, у него получалось это гораздо лучше со всеми остальными… возможно.

— Отдых… настоящий отдых мне бы не помешал.

Позволив Тому помочь себе встать на ноги, Гермиона не выдержала внезапного давления на суставы после пребывания в горизонтальном положении в течение нескольких дней, тем самым только частично подстроив свое падение. Том рефлекторно вскинул руки, поймав Персефону в объятия, и она сразу почувствовала, как напряглись его мышцы, когда он понял, с каким большим количеством ее тела только что соприкоснулся. Гермиона прислонилась макушкой к его подбородку, положив руки на плечи и нежно прошептала извинение, тяжело дыша на открытый участок шеи, заставив Тома напрячься еще сильнее. Она улыбнулась от удовольствия, скрытая от его взора, заметив его попытки удержать самообладание. Гермиона чувствовала, как мышцы под ее руками дергаются, сражаясь между тем, чтобы оттолкнуть ее и тем, чтобы действовать как положено слепо преданному поклоннику, коим он нарек себя однажды, заставив ее лишь мысленно посмеяться над ним.

Том покачал головой, дожидаясь, пока она выпрямится и сможет держаться самостоятельно.

— Давай, пойдем к башне. По крайней мере, это недалеко.

Гермиона кивнула, наблюдая, как он берет книги с тумбочки и призывает их в ее сумку, прежде чем взвалить ремешок на плечо свободной руки.

Прогулка до входа в башню была действительно недолгой. Гермиона заперла свое удовольствие на замок, наблюдая за сиюминутной суетой Тома, когда они подошли к подножию лестницы. Том понял, что не может просто бросить недавно раненую ведьму у основания башни, и что ему действительно придется подняться с ней по спиральной лестнице наверх. Она была уверена, что по крайней мере на секунду он дал волю чувствам и скривился, прежде чем вернул лицу прежнее вежливое выражение.

— Уверена, что смогу подняться самостоятельно, если тебя это беспокоит, — мягко заметила Гермиона, убедившись, что слова прозвучали надрывно в середине предложения. Том перевел свой пристальный взгляд с Гермионы наверх, проверяя высоту до самой вершины — и до двери с бронзовым молотком в форме орла, к которому испытывал такое отвращение — и нахмурился, будто оскорбленный этим предложением.

— Глупости, Каллаган. Мне поручили сопровождать тебя, что я и сделаю.

Гермиона улыбнулась, продемонстрировав надлежащий румянец, который, казалось, выбил его еще больше из колеи, прежде чем они стали подниматься по ступенькам.

Когда они подошли к молотку, резной орлиный глаз сузился при виде Тома, задержавшись на нем достаточно долго, чтобы все увидели его недовольство. Том успел ухмыльнуться, прежде чем страж переключился на ведьму рядом с собой и произнес загадку:

— Ты стараешься догнать меня. Когда меня теряют, ты стараешься вернуть меня. Я прохожу, независимо от твоей воли, но в неволе лишаю жизни. Что я такое?

Гермиона фыркнула, и этот легкий смешок удивил как стража, так и Тома, хотя ответив на вопрос, он еле сдержался, чтобы тоже не фыркнуть в ответ.

— Время, — отчеканила она.

Дрогнув, дверь сбросила свою магическую печать и распахнулась, позволяя им обоим войти.

Гермиона захромала в проход, осматривая пустую гостиную, и оглянулась через плечо на задержавшегося у порога Тома. Он изучил то, что попало в поле зрения: богато вытканные шторы и ковры, украшающие внутреннее убранство круглой комнаты, когда глаза жадно задержались на буквальных горах книг в расставленных там толстых кленовых сундуках.

Гермиона потянулась к руке Тома, ухмыляясь, когда он отдернул кисть, будто забыл на мгновение, что она вообще здесь стоит.

— Войдешь?

Что-то промелькнуло в его взгляде, когда он услышал приглашение, и Персефона заметила, как он замер в нерешительности.

Время проверить твои намерения, Том Риддл. Давай посмотрим, насколько ты готов…

Гермиона позволила оттенку хмурости добраться до своих черт и отпустила руку, задержавшись пальцами на мгновение на его ладони. Она опустила взгляд на домашние тапочки, заправив за ухо прядь волос.

— Прошу прощения, Том, — тихо сказала она. — Боюсь, что немного изголодалась по общению, пока лежала в Больничном крыле. Я и не подозревала, что буду так сильно скучать по на-нашим… занятиям… в библиотеке, пока не провела все это время в тумане лечебных зелий и настоек, — она пригладила нижнюю часть своей пастельной хлопковой пижамы и подняла взгляд, представ перед ним со слабой улыбкой и позволив усталости от постоянной перестройки и укрепления ментальных стен проникнуть в складки в уголках глаз. — Спасибо… что нашел время в выходной день и проводил меня. Я не хочу задерживать тебя дольше, чем это необходимо.

Том смотрел, как она отворачивается, чтобы исчезнуть в проходе, и с каждым шатающимся шагом Персефоны все больше стискивал зубы.

Все равно им нужно было обсудить «инцидент».

Он только поговорит с ней, чтобы пролить немного света на нападение, прежде чем прийти позже для более серьезного обсуждения ее досадного происхождения, и, что более важно, того, зачем она скрыла это от него.

Это займет всего минуту, повторил он себе.

Дверь уже начала закрываться, когда Том вскинул руку на деревянную поверхность, распахнув ту под звуки негодования дверного стража. Ухмыльнувшись орлу, он прошел сквозь дверной проем и предстал пред Персефоной с очаровательной улыбкой.

— Это я должен извиниться, — настала очередь Тома повторно проверить общую гостиную на наличие слушателей, прежде чем подойти ближе. — Я обещал, что смогу обеспечить безопасность, не так ли? Я не смог выполнить свое обещание.

Оттенок горечи сошел с языка так легко, что он решил особо не рассуждать — почему. Том погладил кончиками пальцев ее руку, танцуя над повязками с мастерски сформированным раскаянием, не давая вспыхнуть свирепому взгляду, так и стремившемуся вернуться туда, где, как теперь он знал, находилось покрытое шрамами клеймо.

— Я слишком увлекся расследованиям причин потери своего контроля над существом, упустив из виду необходимость навестить тебя.

Гермиона пожала плечами, хотя знала, что Том не обращает внимания ни на что, кроме бинтов, скрывавших то, что он хотел видеть больше всего.

 — Я не виню тебя, Том, — он не заметил, как она сократила то небольшое расстояние, что было между ними. Риддл обнаружил, насколько близко стояла Персефона, когда встряхнул головой и кончики их носов соприкоснулись. — Но мне этого очень не хватало, — прошептала она, задев его губы своими.

Закрыв глаза, она почувствовала, как Том выпрямился, напрягая мышцы спины, и как резко сжал зубы от этих прикосновений. Потребовалась вся сила воли, чтобы не захихикать, так что в попытке отвлечься, она провела языком по линии его сомкнутых губ. Дразнящее поглаживание языка было тем, к чему Том проявлял особый интерес во время их занятий в библиотеке, и этот поздний вечер не был исключением. Словно щелкнув переключателем, ее действия выпустили напряжение, и он, расслабив плечи, позволил ей продолжить прощупывать свою выдержку. Она слегка всосала его нижнюю губу и отстранилась с шепотом:

— Я поняла, что скучаю по тебе, Том.

Не дав ему времени на ответ, Персефона снова наклонилась, хватая его губы своими. Она прижала его руки к своей талии под подолом рубашки у линии, где заканчивались брюки, и начиналась ее обнаженная кожа.

Он с силой сжал пальцы, желая оставить синяки на этой грязной, бледной коже.

Он грубо впился в ее губы, и с резким вдохом его легкие наполнились отвратительным ароматом прекрасных ирисов, солнца и пергамента.

И глупая грязнокровка издала этот звук, будто что-то попало ей в горло, что-то тяжелое и хриплое, что-то, что на самом деле могло быть только стоном.

Шлюха.

Том с горечью, настойчиво пытался вбить это себе в голову. Он подчеркнуто проигнорировал повисший на ее локтях халат и расстегнутые верхние пуговицы пижамной рубашки.

Потаскуха.

Персефона продолжала целовать Тома, заставляя его ответить на поцелуй, стонала, обводя языком его собственный, и всхлипывала от удовольствия. Он не обращал на это особого внимания — просто подыгрывал ее обслуживанию, пока не смог бы найти вескую причину отстраниться. Он впился зубами в пухлую плоть нижней губы.

Только чтобы успокоить ее подозрения, уверял он себя.

Он просто подыгрывал.

Том полностью контролировал свои действия…

… пока она не направила его руки вверх по гладкой линии живота под тканью пижамы, далеко за пределы их ранее установленных границ на линии подола и тому подобного. Она направляла его ладони вплоть до места, где большие пальцы вдруг коснулись груди.

Очень, очень голой груди.

Самый нежелательный образ первого проникновения в запутанный беспорядок ее сознания всплыл перед глазами.

За потяжелевшими веками ее взгляд сверкал глянцевым блеском.

Откинув голову назад, она невесомо задела копной своих волос внешнюю сторону его бедер.

Приоткрыв рот, соблазнительно провела языком по внутренней стороне зубов.

Прильнула к нему, застонав от удовольствия, когда он достиг пальцами груди, вызвав пелену возбуждения, накрывшую его с головой.

Реальность погрузилась в дикие краски, взгляд затуманился на момент достаточно долгий, чтобы бессознательно прижать ее тело к одному из широких книжных стеллажей. Она тут же обвила ногами его талию, и Том, поддерживая ее за ягодицы, сжал их, прокладывая путь по всей упругой длине покрытых тканью бедер. Впившись губами ей в шею, он расслышал одобрительный стон и позволил ей запустить пальцы в свои волосы.

Сцепив их в замок, Гермиона сильнее прижала его голову к себе, вынуждая того вдыхать восхитительные звуки своих горячих всхлипываний. Она не могла не зажмуриться от столь убедительных стонов, с легкостью слетающих с губ — Рудольфус давно бы кончил, если бы она поступала так же, будто…

Нет — Гермиона избавилась от этого имени, выбросив из головы, вычистив из собственного разума и вытирая остатки об ковер. Она не будет думать о нем. Не будет думать об этом старом мерзком отбросе. Если она хочет когда-нибудь получить истинный контроль над Темным Лордом, ей придется очистить сознание от этого противного, жалкого, кошмарного человека.

Том остановится.

Она наслаждалась тем, как его руки массировали ягодицы, едва слыша свое имя, которое он прогрохотал у ее ключицы.

Том всегда останавливается.

Она наслаждалась тем, как он прокладывал поцелуями влажный путь от ее шеи до уха и вниз по челюсти к губам — такого ни разу не…

Том всегда останавливается…

Она наслаждалась его прикосновениями, его ласками, всему, чему он научился. Неестественные, притворные стоны удовольствия вдруг сменились настоящими, вырвавшись из-под ее контроля. Сердце забилось — на самом деле забилось — ему в унисон. Давление прошлого, все тревоги продолжали сжимать сознание, но она вновь и вновь проигрывала в голове их общие встречи.

Она думала о Томе, а не о его взрослом кошмарном обличии.

Не о Рудольфусе.

Она думала о Томе.

Только о Томе.

Он остановится. Даже сейчас. Как и всегда, если она попросит. Все, что ей было нужно, это…

— Кто там внизу? О, МОЙ МЕРЛИН!

Сердце Тома чуть не выпрыгнуло из груди от прозвучавшего вдруг голоса.

Как бы то ни было, он очень постарался сразу не сбросить с себя ведьму прямо на пол в общей гостиной. Они оба вдруг отскочили друг от друга, вспотев и моментально покраснев от вида очевидного возбуждения Тома.

— Миртл, — прошипела Гермиона. — Почему ты не в постели?

— О, боги, Персефона, мистер Риддл, мне очень жаль. Я не… мне-ета-акжаль!

Лицо Миртл горело ярко-малиновым, и она изо всех сил старалась смотреть куда угодно, но только не на пойманную парочку, занимавшуюся этим.

С появлением постороннего Том быстро вернул самообладание и вдруг осознал, ЧТО только что хотел сделать с так призывно вздымающей грудью задыхающейся ведьмой, стоявшей всего в метре от него. Он провел потной ладонью по лицу и даже не потрудился вернуть себе спокойное выражение, прежде чем пробормотать поспешное прощание и покинуть комнату. Он услышал позади себя Персефону и взволнованный голос, начавший словесно сдирать кожу со своей идиотской одноклассницы, но обнаружил, что ему абсолютно все равно.

Он практически…

Он почти…

… с ГРЯЗНОКРОВКОЙ…

…добровольно.

Сглотнув, Том провел рукой по волосам, с прочно засевшей на лице насмешкой направляясь сквозь коридоры и лестницы. Поспешные шаги уносили его далеко от башни Когтевран, стремясь как можно быстрее попасть в безопасность сырых подземелий. Он стремительно стянул с себя всю одежду к тому времени, как добрался до душа, и открыл кран с безжалостным потоком ледяной воды.

Том повелел влаге сделать хоть что-нибудь для него. Он нуждался в этой воде, смывающей чувство прикосновений, звуки голоса, почти животную потребность погрузиться в эту ведьму, лишь стоило ей оказаться рядом. Он хотел избавиться от неутолимого желания погрязнуть в ее пьянящей магии, в беспощадных сладких изгибах, в этой дикой гриве, потрескивающей аурой силы… и он как никогда нуждался в том, чтобы это прекратилось.

Нужно избавиться от нее.

Он зарычал, хлопнув кулаками по мокрой кафельной плитке и прислонился лбом к стене с продолжительным воодушевленным ворчанием.

Ее вид неоднократно воспроизводился за веками, как и ее звук — в ушах, и он так хотел, чтобы вода смыла все это, стёрла из памяти, вычистила разум от воспоминаний и от того факта, что она постоянно проникала в его голову.

Увы, вода не сделала ничего из перечисленного.

Василиск послушно спал в своем логове.

Ночь прошла спокойно и без происшествий для всех учащихся.

Один Том Марволо Риддл так и не смог уснуть.

13 июня 1943

Когда Том снова увидел Персефону, время приближалось к ужину. Он провел большую часть воскресного дня за подготовкой к экзаменам, но, погрузившись в раздумья, зациклился на одной единственной мысли, гадая, что же следует сделать с лживой ведьмой — что он мог сделать с ней, кроме убийства.

Он обнаружил, что постоянно возвращается к одному и тому же — он не хотел смерти Персефоны Каллаган.

Наказать, да.

Приручить, да.

Овладеть, да.

Убить, к сожалению, нет.

Том думал об этом на протяжении всего пути по лестнице, пока поднимался в башню Когтевран. Страдая от возомнившего о себе невесть что стража в виде волшебной, отлитой в форме орла, головы, он постучал по деревянной поверхности. Прошло несколько напряженных минут, но, наконец, какой-то семикурсник устало выглянул за дверь.

Он осмотрел Тома с головы до пят и, конечно же, сразу узнал, но, кроме дернувшегося уголка губ, больше ничем не выдал своей осведомленности.

— Да?

— Персефона Каллаган, — прямо в лоб спросил Том. — Она здесь?

Выражение когтевранца сразу изменилось, выказывая явную неприязнь при упоминании ее имени, заставив Тома моментально ощетиниться.

Да в мизинце этой грязнокровки «остроумия сверх меры»* больше, чем у тебя, — ехидно подумал Том.

Он подавил возникшую мысль, как только понял, куда она может привести, и сдержал свой порыв вновь огрызнуться на студента. Резкая интонация в голосе смягчилась, и он немного расслабил плечи, прежде чем наклониться вперед и произнести с небольшой заговорщической улыбкой, слегка добавив теплоты и рассудительности в свой тон:

— Прости, я не хотел выглядеть грубым… прости еще раз, я не расслышал твоего имени.

— Стюарт, — сказал тот, прищурившись в раздумьях, будто подвергал сомнению все, что когда-либо слышал о Риддле.

— Ах! Стюарт. Прости, Стюарт, не хотел, чтобы ты оказался меж двух огней. Мы с моей благоверной немного поссорились, и я надеялся найти ее здесь… ну, знаешь, сопроводить на ужин и все уладить.

Стюарт смерил его взглядом, прежде чем фыркнуть и покачать головой.

— Это правда? — на вопросительный взгляд Тома, Стюарт лишь кивнул головой в сторону общежития для девочек. — Ты и Каллаган?

Том усмехнулся с утвердительным кивком, не заметив, как непроизвольно изогнулась собственная бровь в ответ на забавный вопрос когтевранца.

— Ну, желаю удачи, она… с приветом.

Том улыбнулся еще шире, склонив голову набок.

— Что ты имеешь в виду?

Вопрос, казалось, воодушевил Стюарта, и он, распахнув дверь и похлопав Тома по спине, провел его внутрь.

— Удачи, — повторил когтевранец, положив руку ему на плечо, прежде чем наклониться и прошептать, — потому что у Каллаган не все дома… если ты понимаешь, о чем я.

Сумасшедшая. Он назвал Персефону сумасшедшей.

Том почувствовал, как губы скривились в презрительной усмешке от мысли, что он, Том Риддл, будет вкладывать свое время и усилия — даже играя на публику — во что-то столь же бесполезное, как спятившая девушка. Персефона Каллаган не была сумасшедшей, она была блестящей, она была…

Том снова оборвал свои мысли, растянувшись в мальчишеской ухмылке. Он прошептал со смешком:

— Да… ну, ты знаешь, что говорят о сумасшедших, приятель.

Стюарт рассмеялся в ответ и закивал с энтузиазмом, пропустив опасный огонек, вспыхнувший во взгляде Тома, пока наслаждался его насмешкой.

— Чувак, да ты в порядке.

— Стараюсь, — Том подождал, пока когтевранец успокоится, прежде чем повторил, — извини еще раз, но как ты думаешь, не мог бы…

— А! Ладно, сейчас, я попрошу Мелоди привести ее.

Том улыбнулся, кивнул и поблагодарил Стюарта, наблюдая, как тот отошел к какой-то девушке, судя по всему его однокурснице. По фамильярности, сквозившей между ними во время краткого диалога, Том предположил, что эта парочка, должно быть, встречается — он вернется к этому позже, нужно будет изучить их родословную, когда появится свободная минутка. Девушка, Мелоди, исчезла, поднявшись по одной из лестниц и вскоре вернулась с все еще прихрамывающей Персефоной. Та выглядела довольно помято и не скрывала свою усталость, следуя за Мелоди в простой юбке и блузке. Нежный румянец тронул ее щеки, когда она заметила Тома, и, случайно споткнувшись, направилась к нему.

Стюарт заговорщицки подмигнул и сразу отвернулся. Другие в комнате, однако, продолжали откровенно пялиться, пока расстояние между Томом и Персефоной не сократилось.

— Том, — сказала Персефона, будто только что проснулась. — Что ты здесь делаешь? — она осмотрела гостиную с явным беспокойством.

Том взглянул на зрителей и, если кто-то из них все еще смотрел, когда он встречался с ними взглядом, то продолжал держать зрительный контакт, пока те не отвернутся, а некоторые и вовсе не съежатся. Как только самый любопытный из этого гнезда лишил их своего внимания, Том повернулся к Персефоне, заметив, как уголки ее губ приподнялись в лишь слегка заметной ухмылке, и потянулся, чтобы откинуть волосы с ее плеч.

— Пойдем со мной.

Персефона колебалась, наклонив ухо к плечу и продолжая ухмыляться, пока в конце концов не кивнула:

— Хорошо.

* * *

— Хочешь поужинать вместе?

Краем глаза она заметила какое-то уж слишком нейтральное выражение на лице Тома и посмотрела вперед.

— Я бы хотела, чтобы ты перестал тянуть время и рассказал, что тебя так беспокоит.

Том замедлился почти до полной остановки, и Гермиона прошла еще несколько шагов, прежде чем поняла, что тот остановился. Обернувшись, она обнаружила, что он стоял и скованно смотрел на нее, будто собирался опровергнуть какие-то подозрения, но потом, заметив в ее взгляде веселье, расслабился.

— Неужели это так бросается в глаза? — вздохнул Том с гримасой отвращения.

Она пожала плечами.

— Для меня, да. Для всех остальных? Вряд ли. Для твоих приспешников? Конечно, нет.

Том вздохнул.

— Я хотел бы обсудить… инцидент, произошедший с тобой.

— Ах, — Гермиона нахмурилась, оглянувшись через плечо и осмотрев пустынный коридор.

— Значит, в библиотеку?

— Я знаю место поближе, — сказал Том, качая головой. — Там внизу есть класс, который не использовался по назначению довольно давно. Кроме случайных студентов, прячущихся в нем и занимающихся всякими темными делишками во внеурочное время, туда больше никто не заходит.

Брови Персефоны приподнялись, когда она услышала сомнительный подтекст этого предложения.

Том, поддерживая образ любящего кавалера, ухмыльнулся и протянул руку, мысленно готовясь к прикосновению этих, покрытых цвелью, грязных рук.

— Только если ты не возражаешь оказаться в одной комнате с столь подлой и безнравственной особой, как я. — Гермиона, хихикая, обхватила его руку. — Я с нетерпением жду этого, если честно, — лукаво добавила она.

Так и было. О, с каким нетерпением она ждала этого…

Он сверкнул своей самой дьявольской ухмылкой, согнув руку и вложив ее кисть в сгиб своего локтя, прежде чем продолжить путь вдоль пустынных коридоров в заброшенный класс на первом этаже. Проверив помещение на пригодность для их предстоящего разговора и убедившись, что ни одного из вышеупомянутых студентов не было внутри, Том начал накладывать защитные и заглушающие чары.

Гермиона шла вдоль пустой комнаты, проводя кончиками пальцев по поверхности редкой мебели, скудно расставленной по периметру. Она медленно брела, тихо напевая себе под нос, пока Том накладывал маскировку. Персефона почувствовала резкий сдвиг в атмосфере, как только он, наконец, закончил с заклинаниями, основательно заблокировав пространство. Гермиона мысленно улыбнулась цепочке разномастных чар, щекочущих сознание. Обернувшись, она обнаружила, что Том выхватил свою палочку и навел ту на нее, и, притворившись шокированной, направила в ответ свою собственную, неотрывно смотря на него взглядом, полным обиды и боли.

— Что происходит, Том?

— Замолчи. Этим вечером я буду задавать вопросы. И больше никаких ИГР!

Гермиона закусила край нижней губы, теребя ту меж зубов и отчаянно пытаясь не усмехнуться. Это, казалось, только больше рассердило Риддла.

Сердито оскалив зубы, Том направился к ней тяжелой походкой, быстро сокращая расстояние между ними. Теперь тисовая палочка была направлена в лицо Гермионы, находясь лишь на расстоянии вытянутой руки.

— Ты подозревала, что я ничего не узнаю?

— О чем, Том? — ласково пропела она, заслужив в ответ очередное рычание. Гермиона почувствовала, как в нее врезалось брошенное им невербальное заклинание, приковывавшее ноги к полу. Хватило мгновения, чтобы оценить его силу, прежде чем Том вывернул Гермионе левую руку и снова прорычал:

— Об этом! — эффектным росчерком палочки, он выпустил очередное заклинание, разрезавшее как рукав, так и повязки на предплечье. Когда взгляд остановился на чистой коже Гермионы, Том взбесился.

— Убери, — потребовал он, — убери свою проклятую маскировку, ты, мерзость!

Ни один мускул на лице не дрогнул от его оскорбления, она лишь любезно прищурилась, снимая свои так прочно удерживаемые на месте чары и выставляя напоказ воспаленную, корявую надпись. Избавившись от бремени постоянной поддержки маскирующего заклинания, ее накрыла освобождающая волна облегчения, что-то схожее с хорошей, утренней разминкой перед началом нового дня. Дав волю довольному вздоху, она увидела, как пристальный взгляд Тома вернулся обратно к лицу, вместе с еще одной нежелательной реакцией, которую, как она догадалась, он попытался моментально подавить.

— Лучше? — спросила Гермиона.

Том отбросил ее руку, словно только что вспомнив о происхождении ее крови, и ткнул палочкой ей в горло.

— Как долго ты собиралась скрывать это от меня, Каллаган?

Она деликатно пожала плечами.

— Столько, сколько пожелаю.

Том фыркнул, закипая от ярости при виде Гермионы, даже не моргнувшей от близкого присутствия рядом с собой столь явной магической угрозы.

— Для путешественницы во времени, воображающей себя такой умной, ты кажется, упустила из виду мельчайшую деталь — фундамент всех моих планов! — кончик древка скользнул по шее к ямке под подбородком, приподнимая голову Гермионы выше и не оставляя ей выбора, кроме как расползтись в чеширской ухмылке и с насмешкой встретить его взгляд. — Или это не совсем то будущее, из которого ты явилась? — ехидно спросил он. — Судя по клейму на твоей руке, я как-то сомневаюсь, что твоя реальность сильно отличалась от этого.

Гермиона провела большим пальцем по нижней грани своей изогнутой палочки, заработав неприятный укол по подбородку. Том выглядел возмущенным тем, что она вообще не выпустила ту из рук, но, казалось, не хотел заострять на этом внимание, по крайней мере, на данный момент. Скользнув языком по внутренней стороне зубов, она ответила:

— Нет, не сильно отличалась. У тебя все получилось, я разве не говорила? Не могу припомнить… все сливается воедино… — После произнесённого вскользь заявления, Том заметно оживился, но постарался побыстрее подавить порыв своего самодовольства, заставив Гермиону усмехнуться. — Я пришла сюда помочь тебе добиться успеха еще раз, но… должна признать, что надеялась освободить тебя от предрассудков насчет маггловской крови, которую ты сдуру считаешь грязной.

Приподнятое настроение как ветром сдуло при упоминании магглов, и Том прорычал:

— Отвратительные существа! Их вид и разновидности! Невежественные идиоты!

Гермиона фыркнула от проявления его ядовитой ненависти, прежде чем повернуть голову в сторону и слегка вздохнуть.

— О, Том, — сказала она, — ты гораздо умнее, гораздо гениальнее того, чтобы по-настоящему придерживаться идеала, будто чрезмерное близкородственное скрещивание само по себе порождает силу. Посмотри на меня.

Несмотря на все желание не делать этого, взгляд все равно несколько секунд осматривал хрупкое тело, прежде чем Том стряхнул наваждение:

— Мерзость, — опять рявкнул он. — Какой вероломной ложью ты еще меня кормила?

Гермиона как в замедленной съемке эффектно взмахнула ресницами, расплываясь в безмятежной улыбке.

— Ну, например, что нападения не было.

Том прищурился.

— Нет… — он вновь ощетинился, и кончик палочки задрожал от едва сдерживаемого гнева.

Она подстроила все это?

Он вспомнил о словах, брошенных ей перед открытием Тайной Комнаты.

«О, нет. С меня хватит этого существа на всю жизнь».

Конечно, подстроила.

Он перевернул стол от осознания столь грубого недосмотра со своей стороны и снова прорычал:

— С какой целью ты открыла мне эту… жалкую правду, Персефона?

— Я же сказала, что надеялась развеять предубеждения и, тем самым, найти себе более достойное место, чем у ног твоих псов, — Гермиона говорила легко, почти доброжелательно… до последних слов — те прозвучали с отчетливой, очевидной ненавистью.

Том усмехнулся.

— Нет другого места для таких, как ты, кроме, как у ног моих последователей. Ты создана, чтобы барахтаться в грязи, в которой и была зачата!

Слетевшие с губ гулкие слова прозвучали так же бессвязно и грязно. Более того, он почувствовал в атмосфере растущий гнев Персефоны, полностью опровергающий демонстрируемое ей спокойное выражение на лице. Том стиснул зубы, усилив хватку и ощутив дрожь палочки, сопротивляющейся его намерениям в отношении ведьмы, частично завоевавшей лояльность тисового древка. Он не мог убить ее этим оружием… Как ни крути, оно было против ее смерти.

— А я только подумала, что нравлюсь тебе, Том, — скромно заметила Гермиона, и озорной огонек вновь вспыхнул в ее темных глазах.

Том крутанул запястьем, фокусируя свое внимание на Гермионе, будто было необходимо, чтобы они оставались на расстоянии не ближе вытянутой руки.

— Уверяю тебя, если бы я знал, что ты столь жалкого происхождения, я бы даже не взглянул на тебя, не говоря уж о том, чтобы прикоснуться.

— Ох, ты ранишь без пощады и жалости, — насмехалась она. — А как же эти поцелуи украдкой…

— Замолчи!

— Эти пылкие взгляды… 

— Предупреждаю тебя, Персефона! Еще одно слово и я…

— И я знаю, как ноет твой член с того самого дня, когда я впустила тебя в свое сознание!

Гермиона внезапно атаковала, поток силы отбросил их друг от друга, но Том быстро отскочил, и следом первое проклятие сорвалось с губ вместе с рыком:

— Я отрежу твой гнусный язык!

Она выставила блок.

— Но всего пару дней назад ты тосковал по нему!

Второе проклятье вырвалось из палочки лучом фиолетового света. Она уклонилась от основной части проклятья, попавшись лишь кончиками волос, отрезанных в процессе.

— Ты встанешь на колени вместе с остальными!

— Мы достигли такого прогресса в направлении ЭТОЙ фантазии…

Следующее заклинание Тома резануло прямо на середине предложения, и кисть Гермионы задрожала от силы парируемого взрывного потока его магии.

— ЗАМОЛЧИ!

Когда рука перестала трястись, Гермиона обнаружила, что часть проклятия все-таки задела ее, вновь открыв почти зажившие раны. Быстро оценив нанесенный урон, она вернулась к нему взглядом, наслаждаясь зрелищем разгоряченного, свирепого Тома Риддла. Он выглядел по-настоящему измотанным, находясь, мягко говоря, в противоречии от собственных неуемных желаний, даже несмотря на ее открывшееся происхождение. Хотя ей и не были присущи столь непристойные выпады, Гермиона не могла не заметить их фантастический результат. Развратные инсинуации оказались именно тем, что в итоге вывело Тома из себя.

Они стояли, глаза в глаза, друг напротив друга в самом центре расчищенного пространства классной комнаты. Том тяжело дышал, плечи вздымались от каждого разгневанного вздоха, Гермиона же слегка ссутулилась, немного запыхавшись и держа свои щиты наготове, но, главным образом, наблюдая хищным взглядом за каждым шагом Риддла.

— Ты поймешь… Том… что мы равны, ни больше, ни меньше. Из-за этого ты жаждешь моего общества. Помимо физических желаний, твою собственную магию тянет к моей, словно мотылька на свет.

Гермиона начала идти вперед, так медленно, что это было практически незаметно. Она не сводила с него взгляда, пристально наблюдая из-под упавших на лицо волос, и он, казалось, потерялся в мрачном хаосе, поселившимся, как она знала, в молодом теле сразу после ее вселения.

— Не так уж мы и отличаемся, Том Риддл, — скромно заметила Гермиона. — Мой вкус, который ты успел распробовать, сила, которую, как я знаю, ты отчаянно желаешь… это результат твоего успеха. Я — результат созданного тобой мира. И это лишь крупица того, что могло бы быть, что будет, если ты избавишься от своих предубеждений.

Манера ее походки не давала Тому покоя, вызывая в памяти то, как искусно Гермиона двигалась в Выручай-Комнате. Каждое движение — проявление плавности и предельной точности. Ни одного лишнего вдоха или потраченного впустую мышечного сокращения.

— Я думала, что мы поладим, Том, — тихо добавила она, наблюдая за тем, как слегка опустилась его рука при их сближении.

По-прежнему разгоряченный взгляд Тома был всецело сосредоточен на ней, но приобрел другой характер, когда она подошла ближе. Гермиона протянула свою свободную руку, дотронувшись до внутренней части его предплечья, невесомо рисуя линию от запястья до локтя и обратно. Том не набросился на нее следом, лишь качнул головой, бессознательно смещаясь ближе, и Гермиона начала втягиваться в кольцо его рук, смело касаясь носа своим. Гермиона улыбнулась, и вместе с этой улыбкой линия его плеч и спины заметно расслабилась, несмотря на внутреннюю борьбу за сохранность защитной позиции.

— Мы разделим бразды правления над этим миром… ты и я… — проговорила она на одном дыхании.

Том прикрыл глаза от медовых речей и нежных, плавных штрихов ногтей по своему рукаву. Ведьма, эта ведьма, была мерзостью и отбросом, она представляла собой все, что он ненавидел, все, что он поклялся ненавидеть и стереть с лица земли… но было тяжело опровергнуть ее слова.

В них был смысл.

В них было слишком много смысла.

И в то же время, они были слишком убедительны.

Сознание прояснилось, и Том открыл глаза. Он вскинул свободную руку, схватив Персефону за горло и с ревом негодования оттолкнул от себя.

— Как ты СМЕЕШЬ?!

Гермиона споткнулась, оскалив зубы вслед за своим неудавшимся Империо. Она знала, что ментальная защита Риддла слишком хороша, чтобы можно было так легко ее пробить, но обнаружила, что испытывает колоссальное удовлетворение от негодующей ярости, переполнявшей молодое тело Тома.

— Т-ты… — Том несколько раз провел рукой по волосам, с нажимом останавливаясь у виска, будто выталкивая ладонью что-то все более и более неприятное. Он покачал головой, прежде чем снова нажать на висок.

— Я скорее сгнию, чем запятнаю трон прикосновением твоей грязной, мутной крови!

В этот миг Гермиона была особенно довольна собой.

— В таком случае, мой Лорд, возможно, нам следует посоветоваться с твоим отцом по поводу твоей родословной, прежде чем продолжить обсуждать идеалы твоего драгоценного трона.

Упоминание об отце заставило чему-то тяжелому, кислому и страшному провалиться сквозь все его внутренности.

Она знала.

Единственный в своем роде страх нашел таки свое подтверждение.

Персефона знала.

Он не мог допустить, чтобы кто-то ЗНАЛ.

Его планы… планы!

Он не мог позволить, чтобы кто-то столь могущественный как она, ЗНАЛ, как впрочем и любой из ее ВИДА…

Том скривился от отвращения.

Вот почему нужно перерезать их всех, как скотину!

С мстительным рычанием с палочки сорвалось заклинание, слетая с губ разъяренным криком:

— КРУЦИО!

Поток красного света сотрясающей свирепостью ударил в грудь, заставив Гермиону почти мгновенно упасть на колени. Она почувствовала силу его магии, проникавшую сквозь кожу, сквозь нервные окончания, вплетающуюся в каждую клеточку, пробуждая и разжигая каждое из тех жутких ощущений, которые Гермиона успела испытывать в своей жизни, неважно — телом или душой. Она чувствовала ярость за его атакой, хотя Тому не хватало прожорливого рвения, которому Гермиона подвергалась в течение большей части десятилетия. По сравнению с полыхающим адом ненависти Беллатрисы Лестрейндж, подпитывающей каждое из проклятий, Том ощущался теплой рекой, струившейся по телу от корней волос до кончиков пальцев на ногах.

Но, так или иначе, она не ожидала от него этого проклятия.

Гермиона знала, как разозлить Тома, знала, как спровоцировать и пошатнуть его самообладание, но почему-то все равно ждала, что он использует что-то другое. Она была в полной уверенности, что он выместит свой гнев любым другим заклинанием, кроме, конечно же, присущей своей взрослой личности Авады. Без всецелой преданности своей палочки, Том не рискнул бы выпустить смертельное проклятие, которое в любой момент могло бы отскочить в него самого из-за непостоянства тисового древка. Но, учитывая свой значительный репертуар, он мог выбрать практически любое пыточное проклятие… Тот факт, что было выбрано именно это заклинание, означал, что Том сделал это преднамеренно.

Когда это до боли знакомое проклятье ворвалось в голову, в маленьком пространстве сознания предназначенного для здравомыслия, крутилась всего одна единственная мысль.

Только не это…

Гермиона рухнула перед ним, но этого все равно было мало. Том наблюдал, как ее лицо исказилось от боли, как она заскрипела зубами с пеной у рта, видел, как сопротивлялась падению на руки. Она смеялась над ним раньше, там на берегу озера. Теперь она не смеялась.

Теперь… ну, теперь игры закончились.

Не это…

Тело Персефоны свело судорогой, плечи тряслись, кровь текла изо рта от прокушенной губы и языка. Том вложил весь свой гнев в заклятие и наблюдал. Он смотрел, смотрел, смотрел, выжидая, когда она полностью склонится перед ним, покорившись вместе с криком ужаса там, где всем этим мерзким, грязным грязнокровкам и было место.

НЕ ЭТО…

— БОМБАРДА МАКСИМА!

Гермиона взревела, судорожно вскинув руку вверх, и рывком палочки сбила Тома с ног, отправив лететь через весь класс, чтобы врезаться в стену напротив. При столкновении с поверхностью его накрыл дождь из камней и деревянных обломков мебели и пола, разрушенных волной ее заклинания.

Дыхание сбилось, вырываясь судорожными вздохами из легких, и ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы выпрямиться. Искры все еще сверкали в глазах, когда он поднял голову и увидел дрожащую Гермиону, шагавшую к нему запинающейся походкой.

Волосы будто встали дыбом, растрепанными завитками откинувшись с затылка на лоб, наполовину закрывая лицо. То, что он смог увидеть из-под буйных золотисто-каштановых кудрей, было привычно спокойным или саркастичным выражением Персефоны, дополненное чудовищным рычанием. Она оскалила окровавленные зубы, и струйки красной крови стекали по лицу и шее. И глаза… глаза горели багряным пламенем, который мог бы посоперничать с очагом в Большом зале в самый разгар зимы. Магия, всегда кружившая темным вихрем, зажгла во взгляде что-то еще — вселяющее ужас — что-то доселе похороненное глубоко внутри.

Внезапно Том вспомнил, что все это время имел дело не со школьницей, а с женщиной, которая, судя по ее немногочисленным рассказам, прогрызла себе путь на поверхность с самого мирового дна, столь жуткого, что ей даже пришлось опустошить временной континуум, чтобы заново возродить свой мир.

Внезапно будоражащий вселенную ужас проник в его смертные кости.

— Я пе-переживаю за тебя-а, Том Риддл, — несмотря на запинавшуюся речь, голос был низким, порочным и полным смертоносного яда. — Моя-а Госпожа ненавидела м-меня гораздо-о больше, чем ты.

Во рту пересохло, и Том разомкнул губы в попытке вступить в переговоры, возможно, в попытке остановить ее следующие действия, однако просто не успел, врезавшись в стену еще раз, прежде чем рухнуть обратно на каменную плитку.

— Это не-е-не-вежливо… нарушить слово-о, данное ле-еди, Т-Т-Том…

Он хмыкнул, приподнявшись на руках и коленях, однако был остановлен множеством крошечных молний, образующих дуговые электрические разряды между ним, полом и близлежащей стеной, вызвав из глотки глухие, запинающиеся звуки боли. Прекратив действие проклятия, Гермиона позволила Тому снова упасть на пол, как раз когда шатающейся походкой достигла поля его зрения.

— Мы-ы… договаривались… используй лю-ю-ю-юбое…н-но не-е… любо-о-ое… кроме этого.

Том смотрел в оба, тело дрожало от электрических токов, все еще державших в напряжении и мешавших пропускать сигналы мозга к мышцам и обратно. В эти секунды он еще был в состоянии сознательно поднять взгляд и увидеть ее собственный, яркий, как жидкая сталь.

— И-и… в любо-о-ом случае… т-т-т-тебе придется УЯСНИТЬ это, — утробно прошипела она. — КРУЦИО!

Там, где Том швырнул свой Круциатус выстрелом красного света, заклинание Гермионы взорвалось от кончика палочки свирепым потоком. Магия с треском бросилась вперед, так быстро прорезав скудное пространство между ними, что Том, вяло вскинув руку, так и не успел сделать ничего для самозащиты.

Непростительное Гермионы врезалось с такой силой, что он моментально выгнулся назад, вжавшись спиной в пол аудитории и широко раскрыв рот вместе с ужасающим, леденящим душу воем агонии.

Внутренности словно жгло изнутри и резало ржавыми металлическими пилами. Каждая свирепая волна разрывалась с очередным жгучим скрежетом позвонков выгнувшегося под неестественным углом позвоночника.

Поток света посылал жаркие импульсы, пыль и обломки, дрожа и подпрыгивая от скорости заклинания летели вдоль того, что осталось от каменного пола, вспаханного яростью Гермионы. Она ухмылялась, взгляд пылал, когда-то тщательно контролируемая частичка взрослого «я» вырвалась на свободу и ожила, яростно подстрекая наконец вынести свой приговор. Крутанув запястьем, она закружила заклинание и Тома над землей — настолько уверенно, будто обучалась этому в интимном этюде с кем-то, непревзойденно владеющим «искусством» безжалостнейшего из заклинаний.

Намерения Гермионы все больше мрачнели, подвергаясь влиянию порочной злости непростительного проклятия. Она больше не видела и не слышала Тома, вместо этого вернувшись мыслями к женщине, таким же образом стоявшей над ней каждый божий день в течение последнего десятилетия.

Она вспомнила тот день, когда была подарена своей злобной Госпоже взрослой версией этого мальчишки. Она была трофеем войны, «грязнокровкой Поттера», и Белла с радостью приняла свою новую резиновую игрушку.

Каждый день.

Каждую ночь.

Десять… гребаных… лет…

Бешеное рычание сорвалось с губ сквозь ее стиснутые зубы, когда Гермиона увидела, как рука Тома дернулась к палочке. Его глаза сузились до щелок, и он изо всех сил боролся с прессом темной магии, лишь приводя своими действиями в еще большую ярость. Гермиона снова крутанула запястьем, вытягивая из его горла очередной внушающий ужас вопль, который, надломившись, превратился в немой крик из-за сорванного голоса.

Первое воспоминание о Беллатрисе всплыло в сознании, незаметно подкравшись тихой сапой из тщательно запертого, укрытого от вторжения пространства в голове.

Она вспомнила насмешливое, хихикающее безумие своей Госпожи, брызгавшей слюной и дышащей в ухо.

Вспомнила это мерзкое, прогорклое дыхание сквозь зубы, сгнившие за годы заточения в Северном море.

Но прежде всего, Гермиона досконально помнила ощущение каждого изгиба, каждого угла тех каракулей, что проклятый клинок Беллатрисы вырезал на руке, и то, как темная магия потрясла до глубины души, ранив в самую суть, выгравировав что-то более мрачное и гораздо более долгосрочное, чем какая-то рана на смертной плоти.

Она вспомнила и перенесла все это в толчок магии, направленный на еще не ставшего Лордом юношу, бившегося в агонии у ее ног.

Том мог слышать как скрипят собственные зубы. Он мог слышать, как трутся позвонки друг о друга, как вместе с тошнотворными звуками растягиваются и трещат связки по всему его телу. Он пытался зацепиться хоть за что-нибудь, пока корчился и царапал пол поверх череды беспорядочных волн ярости этой женщины. Она вливала каждую унцию своей ненависти в проклятие, и Том едва мог соображать между бьющим потоком темной магии и мучительной болью собственных внутренностей. Кости были сломаны, раздроблены, подожжены, заставляя ощущать такую нестерпимую боль, которой он никогда не одаривал никого из пытаемых им приспешников. Том дышал на грани потери сознания, сорвав голос от криков, на которые больше не хватало кислорода.

Вот так я и умру, — подумал он с пугающей ясностью.

В приступе отчаяния Том попытался в последнем упрямом рывке вытеснить свои ощущения так же, как защищал свой разум от пытливых легилиментов, вроде старого олуха Дамблдора. Он разорвал свои чувства на части, запер каждое в разные уголки сознания, разделил всю боль, ужас и страх вдобавок ко всему остальному, пока не смог сосредоточиться настолько, чтобы прорваться сквозь ужасную, заставлявшую трещать тело по швам, силу Персефоны. Он снова дернулся к палочке, отброшенной в сторону во время пытки, и, подняв древко, дрожащей рукой направил ту на Гермиону. За карательным потоком магии вместе со своими буйными, летящими в разные стороны волосами она напоминала Фурию из той самой легенды.

Том смог безнадежно прохрипеть лишь одно слово:

— Репульсо!

Гермиону отбросило назад волной его панической атаки. И сразу воздух хлынул обратно в легкие, давление ослабло, боль улетучилась, будто в тот роковой миг он тонул, но неожиданно смог спастись.

Том, однако, не стал праздновать свое второе рождение. Запинаясь, он расторопно произнес все восстанавливающие заклинания, которые знал, помогая себе подняться на ноги и избежать нешуточной угрозы, исходившей от этой ведьмы, этой богини подземного мира, только что полностью оправдавшей собственное имя.

Гермиона сгруппировалась, прижавшись руками к коленям и начала трясти головой, словно собака, стряхивающая грязь со своей шерсти. Если бы Том так не торопился снять охранные чары и покинуть комнату, то, возможно, увидел бы, как пламя медленно погасло в ее глазах, возвращая на место привычные вихри тьмы. Нахмурив брови, она попыталась определить свое местонахождение и понять, что произошло.

— Том, — смущенно прохрипела она вслед открытой двери, тихо захлопнувшейся за ним.

* * *

Пошатываясь, Том шел по коридору, тело до сих пор тряслось, несмотря на повышающие адреналин заклинания. В затуманенном сознании роились разрозненные мысли, и он с трудом сохранял равновесие, периодически вздрагивая от непроизвольных сокращений. К счастью для Тома, «переговоры» с Персефоной заняли гораздо больше времени, чем он ожидал, и коридоры уже пустовали. Студенты давно корпели над домашними заданиями в преддверии понедельника, в противном случае ему пришлось бы пораскинуть мозгами, объясняя, почему он пьяно ввалился в женский туалет.

Он рухнул у ближайшего ко входу умывальника, и когда смог принять вертикальное положение, перед глазами все поплыло и завращалось, а желудок чуть не вывернуло остатками обеда прямо на кафельный пол. Опершись о край раковины, Том протянул трясущуюся руку и включил кран, прежде чем плеснуть несколько пригоршней холодной воды в лицо, успокаивая взрывающийся мозг.

Она придет.

Она придет… она придет… придет… она придет… скоро будет здесь… она в любую секунду…

Он мельком взглянул на свое пропитанное потом и кровью, бледное отражение и заставил себя доковылять до неработающей раковины, но, споткнувшись о заплетающиеся ноги, упал на четвереньки прямо перед тайным проходом. Прошипев торопливую команду, открывающую вход и все еще пытаясь отогнать последствия проклятия Персефоны, он дождался, когда замолкнет скрежет плит и прошипел в туннель приказ на идеальном парселтанге, с поспешностью вызывая василиска.

Он не услышал, как от внезапно возникшего гула открылась кабинка позади него.

Не услышал вздоха всхлипывающей девушки из-за грохота вынырнувшего из своей норы василиска.

Он услышал крик, однако, в тот момент существо уже появилось, и сверкающие желтые глаза встретились с ее взглядом.

Том успел лишь оглянуться, когда когтевранка — подружка Персефоны — застыла, все органы окаменели, а глаза сверкнули, прежде чем мертвое тело рухнуло на пол. Том ударился головой о стену, с тошнотворным звуком расколов черепицу.

— БЛЯДЬ! — нехарактерное ругательство слетело с губ, когда его настиг шок от смерти, случившейся по его же собственной неосторожности. С еще одним бешеным взмахом руки и шипящей командой, он отослал существо прочь, заработав в свою сторону обиженный рык. Тем не менее зверь мгновенно повиновался приказу.

Все еще смотря на холодеющее тело Миртл, Том потряс головой, пытаясь сквозь ноющую боль сообразить, как избавиться от этого беспорядка. Обдумывая четвертый или возможно пятый вариант плана, Том упустил момент прибытия той самой женщины, на которую изначально и нацеливался.

— Ох, Том, — окликнула Персефона с порога, устремив серьезный взгляд на мертвую Миртл. — Только посмотри, что ты наделал.

— Ты, — прорычал Том, указав на ведьму трясущейся палочкой и, держась за сломанную раковину, приподнялся на шатающихся коленях. Оглядевшись вокруг, он понизил голос до шепота. — Ты спланировала это!

Гермиона смотрела на труп еще мгновение, прежде чем перевести взгляд на него.

— Конечно, — ласково ответила она, — и говори как обычно, я успела заглушить пространство, чтобы никто не услышал ее крик, — на вопросительный взгляд Тома, она лишь пожала плечами. — Я много чего спланировала, я же пришла из будущего, — а затем, нахмурившись, покачала головой. — Кроме того, что произошло… там. Я не хотела потерять контроль… прости меня за это. Я не ожидала от себя такой реакции. В мои планы не входило навредить тебе…

Том усмехнулся, найдя более прочную основу для собственного гнева.

— Извинения не приняты. Ты хотела убить меня!

Гермиона выглядела оскорбленной и кивком головы указала на вход в Тайную Комнату и девушку на полу.

— Как и ты. К тому же, ты нарушил слово, — прибавила она тоном, нотки которого напоминали ее голос на пике ярости.

Том почувствовал, как бегут мурашки по коже, но парировал:

— Я ничего не обещал.

— Ты обещал защитить меня, — игриво промурлыкала она. — На самом деле, ты довольно эффектно «сдержал» свое обещание, — маргинально ухмыльнувшись, Гермиона снова пожала плечами. — Теперь, по крайней мере, мы квиты.

Том не ответил, но его молчание говорило само за себя. Сомневаясь, сможет ли справиться с какими-либо другими заклинаниями, пока находился под действием остаточных явлений Круциатуса, он устало процедил:

— Неужели нельзя просто взять и сказать? Полагаю, тебе как никому другому известно, что когда я стану старше, то без колебаний покалечу или убью, чтобы получить желаемое. К чему весь этот драматизм?

— Ты любишь драматизм, — никто из них явно не ожидал, что ее слова прозвучат так ласково, с незнакомой доселе интонацией, пробудившей примиряющий отклик в них обоих. Они обменялись странным взглядом друг с другом, длившимся, казалось целую вечность, хотя прошла всего секунда, может — две.

Гермиона откашлялась, разрушая этот момент.

— Я слышала, что определенным событиям, независимо от того, каким путем к ним прийти, все равно суждено случиться. И проходя этот путь, следует придерживаться надлежащего временного отрезка.

Она замолчала, прежде чем направиться к нему, скользнув взглядом от Тома к трупу Миртл, потом на вход в туалет и обратно. Том напрягся с первых же шагов, но так и не атаковал и, когда Гермиона вошла в пределы досягаемости, слегка опустил палочку. Держа руки крепко прижатыми по бокам на талии, Гермиона сопротивлялась притяжению его магии… притяжению его присутствия.

— Если хочешь проложить новый путь, то нужно крайне осторожно вносить изменения… лучше всего быть как можно ближе к первоначальным событиям.

Том, после долгих колебаний, все-таки позволил своей руке закончить остаток пути до своего бедра.

— И, я так понимаю, что, по твоему мнению, это событие не настолько важно, чтобы его менять?

Гермиона покачала головой, приближаясь гораздо менее дерганной походкой, чем от непосредственных страданий после проклятия. Было любопытно то, как она держалась — осанка понемногу пришла в порядок, а взгляд стал куда более… вменяемым.

— Наоборот, очень важно. Это событие все равно было значительно изменено моим присутствием… но я должна была убедиться, что ты понял…

— Понял что? — раздраженно спросил Том, наконец оправившись настолько, что смог выпрямиться, хотя пока и не решился отойти от своей опоры.

— Как его создать, — просто ответила она, извлекая простенькую черную книжку из-за пояса.

Том уставился на дневник, и немедленно принялся рыться в карманах своей мантии.

Персефона хихикнула.

— Очевидно, что его там нет. Он выпал, когда ты был… скомпрометирован, — получив на последнее слово неодобрительный взгляд и удивившись, что он не набросился на нее следом, Гермиона преодолела оставшуюся часть дистанции и протянула книгу Тому.

— Я не читала, — добавила она с раздражением, увидев его сомнения, — это было бы невежливо.

— Так же невежливо, как заставить меня прокусить себе язык в момент пыток? — не сдержался Том.

— Так же невежливо, как продолжать испытывать мое терпение, — прошипела Гермиона. — Я пришла к тебе из будущего и, между прочим, была по-другую сторону баррикад, Том Риддл. Тогда я была опасной девушкой… сейчас я довольно опасная женщина. Я могла бы растерзать твое тело и душу ради собственного развлечения прямо в этом туалете. Могла бы воплотить все твои самые жуткие кошмары в реальность, но ты нужен мне живым. Я хочу, чтобы ты продолжил нести свой крест, просто с некоторыми «вариациями».

Том сглотнул комок в горле и сделал все возможное, чтобы сохранить спокойствие при возрождении темноты в тоне и малозаметном мерцании света, блеснувшем в зрачках. Он не мог и не хотел больше показывать слабость пред лицом этого монстра, спрятанного в обличие ведьмы.

— Ты хочешь, чтобы я оставил в покое твоих дражайших грязнокровок? — усмехнулся он. — И создал «лучший мир» для этих мерзких тварей?

Том потянулся за дневником, желая вырвать его из рук Гермионы, вдруг обнаружив, что расстроен такой резкой сменой поведения — от пленительной, талантливой когтевранки до коварной, умной и пугающей ведьмы. Когда он попытался забрать книгу, то обнаружил, что она не отпустила корешок, тем самым привлекая его внимание.

Гермиона на этот раз не сдержала скептической улыбки.

— Я покажу тебе твой трон, Том. Все, что мне нужно, — чтобы ты согласился держать меня рядом, как равную, — она почти рассмеялась над тем, как он боролся с презрением, стремившимся прокрасться в его бесстрастное выражение. — Тебе необязательно ухаживать за мной, душа моя. Но возьми книгу, прими мое условие, и я покажу тебе бессмертие.

Выражение лица Тома сменилось от плохо завуалированного отвращения к почти нескрываемой заинтересованности и даже волнению. Взгляд метнулся к дневнику, который они оба держали, и вернулся обратно к ее лицу.

— Ты имеешь в виду…

— Крестраж, — равнодушно подтвердила Гермиона. Она кивнула на тело Миртл: — Не пропадать же добру. Я помогу тебе создать его, и ты примешь меня в свои ряды, прислушаешься к моим советам, и мы будем восседать над столь желанным тобой миром. Поторопись, Том… часы тикают.

Том сглотнул, все еще крепко держась за край дневника, и уставился на мертвую девушку. Стеклянный взгляд отсутствующе устремился вдаль, задубевшее тело, упав, согнулось под жутким, неестественным углом. Тусклые, жидкие косички, в которые она всегда заплетала волосы, остались все такими же тусклыми и жидкими, только при этом еще и растрепались, прилипая волосинами к плечам и полу. Застывшая грудная клетка никогда больше не сможет дышать. Неподвижные зрачки ничего не увидят. Рот, открытый в немом крике, больше никому не ответит…

Том переосмыслил труп как свой собственный и почувствовал, как краски медленно сходят с его лица.

В ту же секунду он принял решение и, вернувшись взглядом к Персефоне, резко дернул дневник, на этот раз вырвав книгу из ее рук.

— Хорошо!

Гермиона ухмыльнулась.

— Что, и никаких условий?

— При всем уважении, мисс Каллаган, — ехидно заметил Том, — я верю твоим словам, что ты давно убила бы меня, и, как ты справедливо заметила — часы тикают. Если цена за бессмертие — провести его с гряз… магглорожденной под боком… то это небольшая плата.

Гермиона скривила свое прекрасное личико, почувствовав что-то еще, что-то плавающее на его языке.

— И?

Вместе с этим на поверхность всплыла ухмылка, так похожая на его прежнюю.

— И, по правде говоря, я слегка заинтригован тем, как ты собираешься остановить меня от расправы с тобой после подаренной мне вечности.

Она откинула голову назад, рассмеявшись в голос, пронизывая атмосферу слишком-вменяемым привкусом своей соблазнительной тьмы. Тот мрачный свет вернулся в ее взгляд, и взглянув на Тома, она не без радости отметила, что тот рефлекторно отступил.

— Все просто, Том, потому что… знаешь ли… из нас двоих, живущих вечно, я единственная, кто знает, как эту вечность… отменить.

Надменный взгляд Тома улетучился ввиду масштаба соглашения, на которое он только что подписался.

* * *

Вернувшись обратно в класс, с которого все и началось, они столкнулись с оставленным накануне беспорядком. Гермиона основательно заперла и заглушила пространство, прежде чем встать в центре комнаты напротив Тома, хоть и не слишком близко. Они стояли друг напротив друга, глаза в глаза — заинтересованный взгляд напротив уставшего.

— Ты прочитал книгу? Ту, что я оставляла, — спросила Гермиона без дальнейших предисловий.

— Конечно, — ответил Том.

— Значит, ты знаешь этапы.

— Да, — он не скрывал своего раздражения.

— Отлично, прежде чем мы начнем, я поясню…

— Как я уже говорил, я прочитал книгу, — нетерпеливо перебил Том. — Мне не нужна отрыжка текста, мисс Каллаган.

Гермиона опасно прищурилась, подарив не улыбку, а скорее, просто вид на свои зубы.

— Я понимаю, мистер Риддл, но кто из нас двоих уже создал крестраж, а кто прекрасно справился с тем, чтобы стать занозой в заднице?

— Почему ты…

Она вскинула палочку, угрожающе крутанув запястьем, когда волшебник сделал шаг вперед.

— Я понимаю, тебе невтерпеж, Том, однако в действительности процесс гораздо более…

— Сложен? — язвительно предположил Том.

— Мучителен, — поправила Гермиона. — Но, если ты выслушаешь, то добьешься успеха с гораздо меньшими потерями, нежели в первый раз.

— И как это понимать? — уточнил он с кислым выражением на лице.

— Это пока не относится к делу, — легкомысленно отмахнулась Гермиона. — Давай сосредоточимся на нынешней задаче.

— Хорошо, — процедил он, изображая заинтересованность. — Будь добра, «поясни мне».

Гермиона усмехнулась от оскорбительного высокомерия в тоне, но быстро выбросила это из головы.

— Этапы, хоть и просты, Том, но их выполнение гораздо сложнее, чем можно предположить, исходя из текста книги. Как только ты начнешь, я больше ничем не смогу помочь, — она осторожно шагнула к нему и, к его чести, он не отступил. — Преступное намерение и последующее убийство девушки раскололо твою душу… чувствуешь? Оно… корчится внутри тебя, рядом с сердцем, — Гермиона протянула руку и осторожно коснулась Тома подушечками пальцев, слегка склонив голову, когда почувствовала как дернулись мышцы под ними. — Прямо здесь?

Том ощутил покалывание ее магии на собственной груди, затронувшей расшатанный кусочек, и впрямь будто отколотый от остальной части души.

— Да, — хрипло выдохнул он, — да.

Гермиона кивнула.

— Ты нарушил естественный ход событий. Люди рождаются, живут, умирают, но только тогда, когда им суждено. Или, по крайней мере, когда должно быть суждено. Забрав чужую жизнь, ты обязан заплатить за нарушение предназначенного ей цикла. Таковы законы природы. В наказание твоя душа разрывается, раскалывается на осколки. Чем больше жизней ты заберешь, тем более раздробленной она станет, и тем опаснее для твоей сущности окажутся все эти разрозненные осколки человечности. Один, пять, дюжина, сотни, сотни тысяч отдельных лезвий будут пытаться пронзить тебя насквозь и разорвать изнутри. Боль расколотой души способна свести с ума, Том. Обычно так и происходит.

Он глубоко вздохнул, пытаясь натянуть привычную ухмылку, но не смог, отвлекшись на ее магию, дарившую утешение и ласку ноющему осколку его души. Это было похоже на массаж растянутой мышцы — болезненный, ужасный и одновременно необычайным образом расслабляющий.

— Но, — тихо добавила она, стряхивая с него оцепенение, — как я обычно говорю, не пропадать же добру.

Гермиона перенесла ладонь с груди на пальцы его правой руки, сжимая и тем самым усиливая его хватку на палочке. Том наблюдал за ее действиями со скептической осторожностью из-под прикрытых век. Слегка улыбнувшись, Гермиона направила кончик палочки к его груди.

— Тебе придется выудить его, Том. Вытащить на поверхность, вверх, и затем наружу… а затем сюда, — она положила свободную руку на дневник. — Фрагмент души сделает это вместилище почти неуязвимым, и если вдруг смерть настигнет твое бренное тело, даже если его уничтожат, книга не даст тебе «пересечь черту».

Гермиона потерла большим пальцем его кожу на месте соприкосновения их рук, и улыбнулась, когда он не отдернул свою ладонь от этой, как он сказал бы, «мерзкой грязнокровной» ласки. Немного осмелев, Гермиона наклонилась ближе, как и множество раз в библиотеке, чуть не коснувшись его носа своим. Вспомнив интимность тех моментов, она утешающе промурлыкала низким, порочным голосом:

— Это будет больно… это будет почти так же больно, как и сила моего проклятия часом ранее… но я гарантирую, что потом… потом будет восхитительно.

Тома захватила ее речь, не только из-за стоящих за ней сведений, но и из-за того, с какой страстью это было сказано. Несмотря на их ссоры, их дуэли, Том обнаружил легкий намек на облегчение от понимания того, что в конце концов ему придется оставить девушку при себе… и что расправа над ней, хоть он и не был уверен в осуществлении этого пункта, упала на несколько ступеней вниз в списке его приоритетов. Первым шагом все еще было получение бессмертия, и только после этого он подумает о том, как уклониться от своей части соглашения.

Он бросил последний взгляд на Персефону, заметив такой нетерпеливый, обнадеживающий, манящий свет внутри ее зрачков, и подавил собственную нервозность от предстоящей боли. Резко прошипев заклинание, он вызвал частичку души из глубин своего существа.

И закричал.

* * *

Персефона не обманула, по крайней мере, о боли.

Чувство души, даже самой крошечной её частички, вырванной из своей колыбели, было невыносимо.

Мозг отключился.

Глаза вдруг ослепли.

Он едва мог стоять, не говоря уж о том, чтобы держать палочку у груди и сконцентрироваться на выполнении заклинания.

Внушающее ужас чувство, что у тебя откололи твою собственную частицу и протащили сквозь все твои мышцы, ткани, даже сквозь кровь и кишки… будто соскребая по кусочкам яичную скорлупу, отделяя от живого зародыша, пока та не станет чистой и свободной от всего, включая внутреннюю плёночку… это было так же плохо, как она и говорила — возможно, даже хуже.

Сквозь дымку боли он чувствовал, как в руки вонзаются миллионы булавок — прямо под ногти.

Упав на колени в агонии, изнемогая от дикого напряжения, он мог слышать лишь ее голос, звучавший где-то рядом, но все равно слишком далеко.

— Она у тебя, Том. ТАЩИ ее наружу!

В ответ он пронзительно закричал, чувствуя, как ее пальцы сильнее сжали его собственные. Том не был уверен, возможно ему показалось, будто она заставила его крепче ухватиться за дневник, быстро расположив тот между ними.

— Вытесни боль! Заблокируй ее! Она у тебя, Том, веди ее сюда, — сквозь пелену перед глазами, он почувствовал вибрацию, когда Гермиона стукнула костяшками пальцев по книге, заставляя его вновь сконцентрироваться. — Сюда, Том, ДАВАЙ! НЕМЕДЛЕННО!

С еще одним зверским, внушающим ужас толчком, несмотря на обжигающую внутренности боль, Том отдернул палочку от груди, отбросив Гермиону прочь на волне этого усилия. Свирепо зарычав, он протолкнул свою частицу в дневник… и мир перевернулся, все закружилось перед глазами, но он давил, и давил, и давил, пока наконец не поместил свою душу в страницы.

* * *

Гермиона упала навзничь, вздрогнув с тихим хрипом от болезненного соприкосновения с каменным полом. Во второй раз за этот вечер ей пришлось вытряхнуть из головы смятение и взглянуть на Тома, стоявшего на коленях всего лишь в метре от нее — вспотевшего, задыхающегося, с палочкой наперевес и в обнимку с дневником. Гробовая тишина обволакивала пространство за исключением его запыхавшегося, тяжелого дыхания. И она довольно долгое время не решалась спросить, пока наконец не нарушила их покой:

— Том? — услышав свое имя, он резко вскинул голову, представ перед ней с мрачным, выразительным взглядом налитых кровью глаз. Он усмехнулся при виде Гермионы, лежавшей на полу и так дерзко улыбающейся в ответ.

— Поздравляю.

Хищно оскалившись, Том отбросил и палочку, и дневник, и схватив ее за лодыжку, резким рывком притянул ведьму к себе.

Гермиона удивленно вскрикнула от неожиданности, но Том быстро заглушил этот крик, впиваясь в ее губы и пресекая любые возражения. Запах озона, жар черной магии, темная аура, исходящая от Тома и омывающая ее нервные окончания — все это безвозвратно погружало в свой плен. Не сдержав стона, она обвила его тело ногами, обнимая за плечи и так отчаянно притягивая к себе.

Том отстранился лишь для того, чтобы хрипло пробормотать «восхитительно» у ее губ. А затем, склонившись к шее, яростно укусил податливую плоть, оттягивая, вгрызаясь и оставляя на своем пути очаровательную кроваво-синюю отметину. На этот раз Том был твёрд в своем намерении растерзать эту невыносимую всезнайку, эту слишком многословную, манящую, такую блестящую… чертову ведьму. Статус ее крови был самым последним, о чем он мог думать в тот момент. Заскользив руками по бедрам и наслаждаясь гладкой кожей под своими пальцами, он направил их вверх, рисуя дорожку по начавшей покрываться мурашками коже, пока не коснулся края ее трусиков. Если бы он не плыл на волне своих плотских желаний, одурманенный все еще кружившей в его организме черной магией, то, возможно, был бы способен на что-то другое, что-то кроме всеобъемлющего желания вытрахать всю душу из этой женщины.

Был бы способен, но не сейчас.

Услышав рык, она запустила пальцы в его волосы и резко дернула за пряди, притягивая Тома к себе. Он снова впился в ее губы, поглощая отчаянные всхлипы и отдаляясь лишь для того, чтобы вдохнуть немного воздуха, но даже тогда — неохотно.

— Всегда потом чувствуешь себя ТАК? — хрипло спросил он, последовательно, если не лихорадочно произнося каждое слово. — Если сделать больше… потом? И другие тоже? Ощущаются так же?

Застонав, Гермиона откинула назад голову, дыхание перехватило, когда он настойчиво вжался тазом в влажную ткань ее трусиков.

— Лучше. Лучше — с каждым разом все лучше. Менее болезненно, ЛУЧШЕ.

Том думал о них, о других, которые хотел создать, и, конечно, о количестве. Первый опыт был ужасным и совершенно сбивающим с толку, но он нуждался еще в шести. Только тогда он получит идеальное, магическое число… и эта ведьма, казалось, точно знала, каким образом создать такое количество. Это не заслуживающее доверия и опасное создание, казалось, очень много знало об этих вещах. Он хотел обладать этим знанием, хотел получить опыт из первых рук. Хотел, чтобы она снова показала, как обработать эти отколовшиеся частички его души и создать еще больше крестражей.

Ради Мерлина, он хотел ее.

— Я заставлю тебя кричать, — пообещал он, опустившись к ее шее и зарываясь носом в волосы. Вдохнув ее неповторимый аромат, он продолжил плавно толкаться бедрами в мокрый хлопок, скрывающий ее набухшую плоть и оставляющий влагу на его брюках.

Только когда Гермиона почувствовала, что пальцы Тома прокрались под край трусиков, она пришла в себя и оттолкнула его плечи, вглядываясь в лицо. Зрачки Риддла расширились, практически перекрыв налитые кровью глаза, он тяжело дышал, приоткрыв припухшие от лихорадочных поцелуев и терзания ее плоти губы.

— Персефона, — это было рычание. Только так можно было охарактеризовать звук, вырвавшийся из его горла. Звериное, грубое, рваное рычание.

Темная аура Тома запульсировала более энергично, страшным образом заставляя тело изнемогать от желания. Она пресекла его попытку вновь склониться к ней, сжав лацканы, и не разгибая локти, тем самым удерживая его на расстоянии вытянутых рук.

— Том, — смущенно выдохнула она, затаив дыхание. — Нет… Стой.

— Нет? — он был зол, даже взбешен, но все равно остановился.

Он всегда останавливался.

Властное давление его силы вперемешку с гневом не давало сопротивляться порочным вихрям темной магии, стремившейся обернуться вокруг нее, обволакивая, обещая подарить тепло, безопасность и совершенное наслаждение.

Он всегда останавливался…

Она не могла этого сделать.

Она все еще не была готова.

Просто не могла…

— Ты еще слишком молод для этого, — недовольно пробурчала Гермиона. Это прозвучало так неуклюже и абсолютно неуместно, даже для ее слуха.

Настолько абсурдно, что он рассмеялся — низким, совершенно лишенным какого-либо веселья смехом.

— Слишком МОЛОД? — недоверчиво переспросил Том, переосмысливая свою невысказанную потребность.

Гермиона по-прежнему была прижата к полу, ощущая остаточную пульсацию его ауры, согревающую словно жар от ревущего костра. И одурманенная его магическими потоками, она не могла наглядно представить и сравнить объятия Тома с объятиями своего мертвого хозяина. Но этот жар угасал, она ощущала его тление, привыкая к своему собственному, которое тоже могло потухнуть в любую секунду, и тогда…

Почувствовав, как Том меняет положение, нечаянно сместившись между ее ног, Гермиона застонала, из последних сил сопротивляясь и запирая свой разум на замок, в попытке остаться наедине со своими животными инстинктами.

Но раздирающий душу шёпот всё-таки проник в ее сознание.

…готова…

… давай… уничтожим… его…

…мерзкого…

…пусть… заплатит…

…ты готова…

Гермиона пыталась сосредоточиться, но голоса в голове все усиливались, превратившись в какофонию звуков.

Она будто застряла посреди бушующего моря, и все, что могла слышать, — лишь бесконечный грохот волн, бьющихся о скалы.

Она боролась с разногласиями в своей голове, а также с наконец всплывшими воспоминаниями о своем жестоком хозяине.

Том, должно быть, заметил что-то промелькнувшее в ее выражении, потому что перенес вес своего тела на руки и слегка приподнялся. Он протянул руку и вытер капельки пота со лба, отбрасывая буйные кудри назад, прочь от ее лица — и это было его первое сознательное прикосновение, дарящее спокойствие и умиротворение с тех пор, как они расстались в ночь перед фальшивым нападением на девушку.

— Что ты…

— Впусти меня, — успокаивающе, но настойчиво попросил он. Она видела, как гнев медленно покидал его взгляд, наблюдала, как он склоняется, чтобы соприкоснуться с ней кончиком носа, прежде чем легонько надавить лбом на ее собственный.

Учащенное дыхание заставляло грудную клетку вздыматься и падать, как у маленькой птички, предательски замедляясь лишь от легкого толчка его присутствия. Уникальная аура Тома обволакивала в такое сладкое, нежное тепло, лаская ее границы, как и в моменты их уединения в том скрытом от чужих глаз, секретном уголке. Том осмотрел линию ее ментальных стен, и мягко, очень осторожно попытался просочиться сквозь прочно выставленные блоки. Сначала Гермиона сомневалась, стоит ли пускать его в свою голову, но он упорствовал, подталкивая, поглаживая, сладко щекоча ее границы — так вежливо спрашивая ее разрешения.

— Персефона, — прошептал он, лаская ее губы. Он был полон обещаний, тепла и порочности, заставляя сжиматься бедрам и глубоко дышать через рот.

Гермиона не знала, когда он успел убрать ее руки со своего тела и прижать их по обе стороны от головы. Но как только заметила, то снова напряглась, вспоминая свой травмирующий опыт с Рудольфусом Лестрейнджем, столько раз насилующим ее тело.

Почувствовав, как снова участилось ее дыхание, Том убаюкал ее мягким, успокаивающим шипением, совершенно неподходящим грубому поведению, которое он демонстрировал несколько минут назад. Отпустив запястья, он переплелся с ней пальцами, сжав их так же нежно, как и другие ухаживающие движения, легонько погладив большим пальцем по кругу прямо над пульсирующей венкой.

Расслабив плечи от его мягкого «тшшш», она почувствовала как улетучивается злость, отдаляя ее от чуть не случившегося срыва, как в ту первую интимную встречу в Выручай-Комнате.

— Впусти меня, — повторил он.

Ощутив его губы на своем виске, она больше не стала сопротивляться.

* * *

Это было совершенно не похоже на его прошлое вторжение.

Том не был сметен потоком воспоминаний, но оказался стоящим в приятной интерпретации лабиринта, олицетворяющего ее разум.

Он какое-то время осматривался, ощупывая аккуратно сложенные кирпичные стены, простирающиеся аж до самого неба, но почему-то казавшиеся не такими монументальными, как следовало бы. Он не мог не удивиться столь разительным отличиям от своей первой прогулки.

— Покажи мне.

— Показать что?

Том резко обернулся, увидев образ «юной» Гермионы, с любопытством разглядывающей волшебника, стоявшего в лабиринте под светом солнечных лучей, каким-то образом пробивающихся сквозь высоченные каменные стены её сознания.

— Себя, — увидев вздернутые брови, он добавил: — Тебя, «слишком старую» для меня.

Призрак Персефоны ухмыльнулся, и как ее образ, так и мир вокруг них вдруг превратился в ничто.

Тома перевернуло на месте, вырывая из неизвестного ему безмятежного пространства и запихивая в мрачную, дождливую сцену, которая была ему смутно знакома. Он увидел двух женщин, одна из которых властвовала над другой с крупным неровным камнем в руке, изготовившаяся к жестокому удару, как вдруг мир снова завращался, и наконец остановил свою карусель. Теперь он находился в странной комнате вместе с стоявшей напротив женщиной — шатенкой, смотревшей на свое отражение в зеркале, и пытающейся очистить лицо от грязи аж до локтей измазанными засохшей кровью руками.

Он не видел себя в зеркале, но видел в нем тело мертвой женщины, распластавшееся на матрасе позади шатенки. Череп был раздробленным месивом из волос, осколков костей и крови, вытекающей наружу из того, что недавно было ее головой.

Том подошел к приводящей себя в порядок ведьме и протянул руку, удивившись, когда дотронулся пальцами до плеча и те не прошли сквозь казавшийся призрачным образ.

— Это ты, — с уверенностью подтвердил он.

— Да, — ответила взрослая Гермиона невидимому парню в зеркале.

Он обнаружил, что в этом видении ее голос казался сорванным и хриплым, будто она кричала без остановки в течение нескольких дней. Он посмотрел на отражение, прижавшись к ней сзади и обняв за талию, наблюдая, как трепещут ее веки, а тело покачивается от неотразившегося в зеркале присутствия Тома за своей спиной.

— Ты прекрасна, — пылко прошептал Том, очарованный видом женщины, пропитанной кровью и кишками поверженного врага.

Гермиона почувствовала прикосновение губ на своей коже, и всезнающая частичка ее разума догадалась, что он роется в ее голове, выкапывая сенсорные воспоминания, и тем самым позволяя ей ощущать все его действия в этом воображаемом пространстве. А еще она обнаружила, что печется лишь о том, что эти воображаемые губы стали какими-то уж слишком реальными. Они теребили, щипали и целовали ее, в конце концов заставляя чувствовать себя как угодно, но только НЕ плохо.

— Том, — прерывисто простонала она.

— Как я выгляжу в твое время, Персефона? Как я должен выглядеть, когда отправил тебя сюда? Когда я не «слишком молод»… покажи мне.

Услышав его просьбу, она распахнула глаза и разразилась безумным смехом, абсолютно непреднамеренно вырвавшимся из груди.

— О… Том… я уверена, что это ТО, чего ты не хотел бы видеть.

Отстранившись от ее плеча, Том скривился от чувства, отдаленно напоминающего беспокойство, заметив как исказились его черты в появившемся, благодаря женщине, отражении. Возможно, ему не стоило задавать этот вопрос.

— Ты станешь монстром, мистер Риддл. Больше монстром, чем мужчиной.

Он усмехнулся, остановив свои блуждающие по телу ведьмы руки между ее грудью и животом.

— Покажи мне, — потребовал он.

— Показать тебе? Здесь? Вот так просто? — не скрывая веселья, она кивнула на его руки.

— ПОКАЖИ.

Гермиона еще раз усмехнулась и покачала головой, разбрасывая в стороны капельки со своих влажных, спутанных прядей. А потом, когда все-таки замерла и сосредоточилась на зеркале, то увидела, что теперь ее грудь обхватывала не красивая ладонь молодого Тома Риддла, а бледные, тонкие пальцы, на каждом из которых красовался длинный острый коготь. Эта рука могла принадлежать лишь единственному в своем роде Тёмному Лорду, облик которого ей удалось воспроизвести из воспоминания их последней встречи. Восхищаясь своей работой в отражении, она дразняще промурлыкала:

— Прошу прощения, вы никогда раньше не касались меня таким образом… Лорд Волдеморт.

Облаченный в невесомый темный шелк лысый, змееподобный мужчина уставился на свое отражение, приоткрыв от изумления едва заметные губы и обнажая ряд заостренных зубов. Возвышаясь над миниатюрной фигуркой женщины, он смотрел в свои глянцевые, кроваво-красные глаза, блестящие на вытянутом, болезненном лице. И без того резкие скулы казались еще более острыми из-за глубоких впадин настолько исхудавших щек, что казалось, будто мышцы и сухожилия обтянуты лишь тончайшим слоем кожи. Отстранившись, он поднял руки и осмотрел их, обнаружив, что отражение было таким же реальным, как и все остальное в ее сознании.

— Что это ТАКОЕ? — прошипел Том, развернув женщину к себе лицом и прижав спиной к зеркалу. Он схватил ее за плечи и со всей силы сжал их, не осознавая, что от давления его когтей у неё появятся синяки.

С глухим стуком ударившись спиной о стекло, дыхание Гермионы сбилось с своего привычного ритма. Опасно прищурившись при угрожающем давлении на свои плечи, она заставила их сцену закружиться вновь, окуная мир во тьму.

Том почувствовал камень за спиной, прежде чем к нему вернулось зрение, и он смог обнаружить себя — свое более взрослое, более страшное обличие — прижатым к стене в неприлично роскошной, богато обставленной комнате. Попытавшись шагнуть вперед, он почувствовал давление магии, неустанно вжимающей его назад, так же, как и во время их первой дуэли.

Гермиона встала перед ним, в шаге от этого пригвожденного к стене змееподобного лица, и с любопытством протянула руку, дотронувшись до скулы. Это было что-то новенькое — держать Темного Лорда в своем разуме. Прослеживая кончиками пальцев его змеиные черты, сглаживая надбровные дуги и другие острые углы, она задержалась над наполовину сформировавшемся хрящом, где должен был быть его нос. Вздрогнув от появившейся в следствие его гнева такой знакомой пульсации магии, Гермиона рассеянно пробормотала:

— Ты попросил меня показать тебе себя, более… подходящего по возрасту. К сожалению, ты принял несколько сомнительных решений на предыдущем пути, поэтому теперь я могу показать тебя лишь таким.

Том хотел огрызнуться, услышав намек на насмешку в ее словах, но не стал. Чувство того, как ее ноготки прокладывали обжигающий путь по его коже, как эти блуждающие пальчики источали буквально просачивающуюся сквозь поры силу, было божественно. Волнующие ласки ее магии живо всплыли в его памяти, вместе с воспоминаниями о том, как Гермиона манипулировала им раньше, как резвилась и обводила вокруг пальца. А затем промелькнуло более свежее воспоминание о вспышке ее гнева. Она могла сломить его. Уничтожить. В тот момент она крутила им, как хотела. Могла сделать все, что угодно…

Да, она была опасной ведьмой — неважно, грязнокровной или нет — и, вспомнив это, он вспомнил и то, ПОЧЕМУ прежде всего начал тогда свои ухаживания.

— Персефона… — сурово прорычал он в интонациях настоящего Темного Лорда, которое Гермиона помнила еще со своих времен.

Она затрепетала, услышав такой знакомый тембр его голоса. Этот тон вызвал из глубин души чувства, которые она раньше ни при каком условии не желала бы связать с существом под своей ладонью. Она вспомнила, как однажды они с Томом запутались в беспорядочных сценах ее сознания, как она заставила себя вспомнить о своем бывшем хозяине, чтобы он не проник в другие укромные уголки ее воспоминаний, и как вышвырнул себя наружу перед апогеем ее возбуждения.

Она страстно желала этого, желала вновь оказаться там вместе с ним.

Том остановится, как он всегда останавливался при ее просьбе, даже внутри ее сознания — ВСЕГДА.

Зажмурившись, она облизала губы, желая перенести их в то воспоминание, намереваясь вновь изменить его и подстроить под их тела, но обстановка вокруг даже не дернулась. Гермиона сдвинула брови на пределе своей концентрации и подтолкнула, из всех сил пытаясь перенестись в то место, но все равно совершенно не преуспела в своих начинаниях.

— Позволь мне…

Дыхание перехватило от потока обжигающего воздуха у своего уха. Сбитая с толку, Гермиона в замешательстве распахнула глаза, пытаясь понять, когда и КАК он успел подойти к ней так близко. Она почувствовала, как другая его часть, горячая и твердая, прижалась к внутренней стороне её бедра, и перед глазами вдруг взорвалось головокружительное количество вспышек, но все, что она так хотела сказать ему, вырвалось на свободу одним лишь возгласом:

— Том, — пылко выдохнула она.

Она почувствовала его руки на своей груди, потом на бедрах, а затем ощутила, как он вплел свои пальцы в ее волосы, наклоняя голову в сторону.

Склонившись к шее, он укусил, оттянул и всосал ее кожу, перемещаясь к мочке уха, чтобы затем направиться вдоль челюсти к губам, впиваясь в них и поглощая ее стоны и всхлипы.

Она обняла одной рукой его обнаженную спину, дотронувшись другой до затылка, и мельком заметила, что должна была почувствовать густые завитки волнистых волос, но без возражений заменила это ощущением гладкой, поразительно теплой кожи.

— Том… — Гермиона снова простонала его имя, почувствовав, как он трется о бедро. Склонившись и приоткрыв рот, он вел своими острыми зубами по шее, оставляя по пути легкие царапины на верхнем слое кожи, и слыша, как очередной возглас отчаяния вырывается из ее горла. Она сжала шелковые простыни под собой — и вопрос о том, когда они успели добраться до этой роскошной кровати, исчез при звуке его напряженного голоса:

— Моя королева…

Она приоткрыла веки лишь для того, чтобы увидеть изображение «юного» Тома, промелькнувшее перед глазами, прежде чем вновь смениться пылающими алыми зрачками, теперь казавшимися не такими чужеродными, как были мгновения назад.

«...брошу мир к твоим ногам…»

Он что-то шептал, но она могла распознать лишь обрывки этих фраз.

«...богиня…»

— Том, — отчаянно захныкала она.

Кровать сдвинулась, когда он подтянул ее под колени, заставляя обхватить себя чуть выше бедер.

Гермиона впилась ногтями в его спину, почувствовав как головка толкнулась у ее входа.

Она откинула голову на матрас.

— Сейчас… пожалуйста, Том, сейчас…

С рычанием он стремительно вошел в нее, погружаясь на всю длину одним резким движением, наполнившим настолько, что это причинило ей боль.

Гермиона простонала его имя, с силой впиваясь ногтями в кожу, когда непроизвольно вскинула бедрами, пытаясь облегчить ощущение столь жесткого проникновения. Он замер в ожидании, все крепче прижимая к себе тело с каждым непроизвольным сокращением её внутренних мышц и настойчивей зарываясь в копну ее волос, пока она извивалась, сжимаясь вокруг него и бессвязно бормоча какую-то бессмыслицу.

Она захныкала, когда ноющая боль сменилась медленно нарастающим напряжением, требующим его немедленного внимания.

— Двигайся, м-мне нужно, чтобы ты двигался…

Он приподнялся, изучая ее лицо своим дьявольским взглядом, с каким-то хищным интересом впитывая задыхающийся от желания вид его ведьмы. Он нависал над ней какое-то время, шипя что-то манящее, что она так и не смогла распознать, прежде чем сомкнуть зубы на ее плече, удерживая кожу, будто она была добычей. Он медленно и томно выскользнул, отстраняясь под гул наслаждения, а затем, когда почти полностью вышел, резко вернулся, врезаясь в нее на всю длину.

Страстный стон, который она никогда не думала услышать от себя, отозвался гулким эхом в мысленно созданной комнате ее разума. Гермиона обнаружила, что прильнув к Тому, цепляется за него, за любое из его обличий, за саму его суть, будто таким образом сможет нарисовать волшебнику ясную картину своего удовольствия и заставит дать ей еще БОЛЬШЕ, может быть, даже окунет его в свой восторг.

Она почувствовала, как он вжался в нее всем своим телом, начав покачиваться бледными, узкими бедрами между ног, и тем самым распространяя по ее телу дразнящий озноб.

Она задерживала дыхание, всхлипывала его имя, давила ногтями на кожу спины, и с каждым движением Том шипел, шептал и рычал в ответ, посылая сладостную истому горячими потоками облизывать ее тело; она уже была достаточно мокрой, но он все равно не торопился, тяжело дыша и бормоча, как она прекрасна, какая тесная и как ему этого не хватало.

Этот шипящий голос возбуждал.

Возбудив настолько, что ей должно было быть стыдно.

После всего, через что она прошла, Гермиона должна была ненавидеть его, ненавидеть каждую секунду того, что сейчас происходило в ее сознании… но не могла.

Ресницы затрепетали, когда она почувствовала его ускоряющийся темп.

Обняв одной рукой за талию и перестав впиваться в плечо, Том потянулся к Гермионе, чтобы убрать с лица кудряшки и прижаться губами к ее уху.

Шипящие слова сливались воедино, смешиваясь в сплошной рычащий шум, но Гермионе хватало одной этой интонации, чтобы почувствовать, как сжимается ее грудная клетка.

Она раскрыла рот в немом крике при ускорении трения, чувствуя прерывистые толчки в свое тело, нахмурившись, будто могла разобрать, что он говорит, если хотя бы на миг попыталась вслушаться.

То, как он обходился с ней, отличалось от всего, что Гермиона когда-либо испытывала с Лестрейнджем.

Там, где ее хозяин был жестоким, жадным и жалким, доставляя удовольствие лишь себе одному, Том следил за ее реакцией; исследовал ее и старательно вытаскивал все это наружу.

На каждый стон, слетавший с ее губ, он приостанавливал темп.

Каждый раз, когда она впивалась ногтями в его спину, он издавал один из этих звуков, заставляющих становиться такой мокрой и совершенно безумной, в свою очередь подстрекая его своими гортанными вскриками начинать очередной порочный круг.

Он жадно вбивался, сразу выскальзывая, едва погрузившись в ее тело, и наслаждался тем, как с каждым толчком все сильнее выгибалась ее спина, а ноги поднимались все выше и выше, вверх по его талии.

Гермиона провела руками вдоль его плеч, опускаясь вниз по напряженным мышцам спины и обратно, прежде чем обвить их вокруг шеи. Вцепившись в Тома, она прижалась к нему на волне своей неистовой истомы, пронзительно всхлипывая на окончании каждого прерывистого вздоха.

Он тоже тяжело дышал, бормоча свои сладкозвучные глупости, поймав себя на мысли, что удваивает усилия в надежде услышать, как она снова кричит его имя.

Гермиона представляла, что он мог ей нашептывать.

Фантазировала, что заставляло его так пылко рычать, шипеть и бормотать.

Но, самое постыдное было то, что она представляла, как он тяжело дышал и как задыхался бы от звука ее имени — ее настоящего имени.

А она в свою очередь ловила бы ртом воздух и тяжело дышала его имя в ответ.

* * *

Гермиона выгнула спину, вонзившись своими ногтями в крепко державшие ее ладони, издав гортанный, задушенный крик удовольствия.

Задрожав от оргазма, она так сильно сжала свои ноги, прижимая к себе Тома, что почти задушила его своей хваткой, будто это могло погасить пульсирующие судороги, сотрясающие все ее тело.

Том тяжело дышал, уткнувшись в изгиб между ее шеей и плечом, капельки пота струились по лицу, а волосы прилипли к коже на лбу и щеках. Они оба были полностью одеты, только шея Гермионы была усеяна кровоподтеками от его засосов и укусов. Это выглядело довольно скверно, хотя, когда он коснулся этих отметин губами, она дернулась и, приглашая, повернула голову в бок. Том сглотнул и попытался подняться с придавленного им миниатюрного тела, но Гермиона лишь усилила свою хватку вокруг его бедер, заставив его зашипеть от ощущения трения ткани брюк о свою чувствительную, смягчающуюся длину. Он изменился в лице, осознав липкое, влажное свидетельство их не-совсем-связи.

Застонав, Том вел губами вверх по шее к челюсти и выше. Все еще находясь в своей посторгазмической дымке, он неразборчиво заворчал между своими нежными поцелуями, пока не достиг уголка ее губ. Гермиона слабо замычала от удовольствия и повернулась к нему лицом в надежде получить настоящий поцелуй.

Но он лишь опустился, накрыв своим телом и соприкоснувшись с ней лбами, не разрывая их переплетенные между собой пальцы. Гермиона почувствовала дыхание на своих губах, издав в ответ сонное, но довольное мурлыканье.

— Ты сведешь меня в могилу, Персефона Каллаган.

Гермиона расплылась в ухмылке и впилась в его нижнюю губу, слегка потеребив ее между зубов, прежде чем расслабленно откинуться на каменный пол. Наконец она опустила свои ноги, убрав их с Тома, и устало зевнула.

— Увы… это буду не я…