Время толерантности (гет)

В холле пятизвёздочной магической гостиницы «Сирена» сидел привлекательный мужчина средних лет в дорогом костюме. Он читал газету, периодически задумчиво проводя рукой по чёрным волосам. Глаза быстро скользили по страницам «Пророка», пока не наткнулись на разворот, посвящённый финансам. Под заголовком помещался портрет шатенки в серо-голубом костюме. Минимум косметики, удлинённые глаза под совершенно прямыми, как стрелы, бровями, оценивающий, ироничный взгляд и слегка ассиметричные уголки губ. Мужчина углубился в текст статьи: «В ответ на агрессивную захватническую политику австралийского холдинга «Мёрквуд Индастриес», «Уизли Кеир» объявили о переходе на новую стадию развития. Как прокомментировала создавшуюся ситуацию генеральный директор компании Розалин Уизли, «наше преимущество всегда заключалось в способности быть на шаг впереди. Изобретения «Уизли Кеир» можно копировать, но нельзя превзойти». Сообщение было встречено оптимизмом на фондовом рынке и ростом котировок акций «Уизли Кеир» более чем на восемьдесят пунктов. Напомним, что «Уизли Кеир» является крупнейшей в Британии корпорацией, отвечающими за рынок медицинской техники, одежды и препаратов, а её дочернее общество «Уизли Бьюти» — законодатель тенденций на рынке декоративной и лечебной косметики. Собственностью Розалин Уизли являются также марка одежды и модный дом «Алхимия». По нашим сведениям...».

Однако «сведения» журналистов мужчину уже не волновали. Он небрежно сложил газету, встал, провёл рукой по лицу, словно пытаясь отогнать внезапно накатившую на него усталость, и направился в бар отеля.

Заказав себе стакан огневиски, он задумался. В памяти сами собой замелькали картинки далёкого прошлого.

Дом. Большой, шумный, туда можно было забежать и остаться надолго — на пару дней, недель, даже на месяц. Там всегда всем рады, постоянно приезжают гости, кто-то смеётся, что-то готовится. Можно было просто брести по коридору, и рано или поздно наткнуться на человека, который совсем не против твоего присутствия. И тогда всё равно, что ты делаешь: разбираешь старый магловский холодильник с дедом, смотришь, как быстро вяжет на шестнадцати зачарованных спицах бабушка, играешь в квиддич с кузиной или режешь капусту для тёти. Так важно, когда кто-то рад тому, что ты есть.

Дом. Родной. Чужой. Холодный. Не спасает ни вычищенная до блеска домовиком уютная кухонька, ни часы со стрелками, подписанными именами членов семьи, которые мать завела по примеру бабушки. Хочется говорить шёпотом, забиться куда-нибудь на чердак, взять на кухне еды и не показываться. Мать однажды в сердцах сказала, что дом проклят, и нормальные люди здесь жить не станут. Ненавистный особняк: тёмные портьеры, холодные простыни, скрипучие половицы... Усталые мамины глаза, ссоры, не до конца скрытые заглушающими заклинаниями, немой упрёк, подвешенный в воздухе, такой ощутимый, что мешает дышать.

Девушка. Он помнит её столько же, сколько себя и сестру. Маленькая хозяйка Большого Дома. Младше на три месяца, она всегда казалась взрослее: не слушалась или перечила, а просто придумывала свои правила. У неё было своё мнение, она ничего не боялась и почти никогда не врала — жуткая роскошь по его меркам, ведь он постоянно в чём-то виноват. Богиня порядка, эта девушка никогда не проходила мимо криво-стоящей вазы: обязательно поправляла. Сильная, смелая, гостеприимная. Всегда готовая помочь.

Сестра. Сидит на кухонном столе и качает ногой в тапке. Пируэт — и тапок летит куда-то под раковину. Девочка поминает Моргану, но с места не трогается. На дворе ночь, в кухню глядит луна, а он, скривившись, указывает на часы.

— Если бы мама догадалась пририсовать к ним отметку «с кем-то шляется», папина стрелка только туда бы и указывала.

— Следи за своей речью, братец!

— Нас всё равно никто не слышит, даже домовики, сестрёнка. А что, скажешь, нет?

— Не хочу так страдать, как мама.

— А я не хочу быть таким, как отец.

— А давай поклянёмся друг другу, что станем другими?

— Давай. И всегда будем вместе!

Тогда у них не было ни палочек, ни свидетелей. Только горячее желание выполнить клятву. А теперь он заставил сестру принести другой обет, а сам нарушил первый, самый важный — обещание всегда быть вместе. Мужчина допивает огневиски и жестом подзывает бармена.

— Запиши на мой счёт.

— Да, господин Мёрквуд.

* * *

— Откуда он только выискался этот Мёрквуд?! — Роза гневно пнула край ковра носком туфли. — Этот австралийский выскочка считает, что британский рынок должен лечь к его ногам?

— Успокойся, милая, — Скорпиус зашёл жене за спину и начал массировать ей плечи, напряжённые, как струна.

— Не он первый, не он последний. Ты же понимаешь, — он уткнулся носом в ямочку за её ухом и поцеловал мочку, — что у него просто нет шансов... Ему не отвоевать наших крупных клиентов, кем бы он ни был, — последние слова Скорпиус не прошептал, а промурлыкал.

— Скорпиус, — Роза обернулась и встретилась с ним глазами. — Но ты же понимаешь, что все мелкие клиники, которые не могут позволить себе наше новое оборудование, с удовольствием перейдут на товары Мёрквуда? — её глаза искали в его лице понимания, и удивлённое, почти испуганное выражение лица делало Розу Уизли похожей вовсе не на «генерального директора», а на девчонку, волнующуюся перед сдачей СОВ. Скорпиус улыбнулся от пришедшей ему в голову ассоциации и ласково провёл рукой по её волосам, всё ещё приглаженным магией. Волосы моментально свернулись в кольца и облаком встали вокруг лица. — Мерлин, Скорпиус, что ты делаешь? А если кто-то свяжется со мной через каминную сеть?

— Ничего. Увидят тебя в твоём естественном облике. А вообще-то рабочий день давно закончился, — Скорпиус притянул её к себе и поцеловал. Она обвила рукой его шею, а его рука, скользнув с талии на бедро, медленно начала двигаться ниже, к краю юбки...

* * *

Лилиан Поттер стояла с бокалом красного вина и скучала. Несносный приём, скучный, как все предыдущие. Миланская неделя волшебной моды, заключительный показ, гул голосов, неизбежный, как головная боль на утро. На ней чёрное вечернее платье со слишком узкой юбкой и дизайнерское колье из осколков хрустального шара, подаренное крёстной «на счастье». Будущее, разбитое на тысячу осколков — это, оказывается, «на счастье»...

Ей тридцать пять, скоро тридцать шесть. Год-два и она сможет сниматься только для магловских модных журналов и только под магическим макияжем. Нет, надо было всё-таки идти заниматься травологией. Мандрагоре всё равно, сколько у тебя морщинок. Что ж, есть вариант, что идея с линией парфюма выгорит, у других получается, значит, получится и у неё.

— Господин Даниэль Мёрквуд с супругой, — громко возвестила входная дверь, пропуская на приём очередную пару. Лили обернулась и застыла на месте. Она вцепилась в свой бокал так, что раздавила бы его пальцами, если бы вся посуда на приёме не была предварительно зачарована от разбивания.

Спустя нескольку часов мистер Мёрквуд отлучился в туалетную комнату — и пропал. Его «супруга», забеспокоившись, отправилась его искать и застала весьма своеобразную картину. В двух шагах от двери, ведущей в мужской туалет, её муж ругался с абсолютно незнакомой ей рыжеволосой женщиной. Вернее, он скорее оправдывался и повторял что-то вроде «Лили, я всё объясню», а она наступала на него, шипя, как рассерженная кошка. До Мари, а именно так звали жену Мёрквуда, долетали обрывки её речи, но смысл упорно ускользал:

«... значит, «Мёрквуд», Моргана тебя подери?»

«... из-за тебя мы все...»

«... Ты оставил меня в этом склепе на Гриммо...»

«... Сколько лет прошло, мерзавец? А сейчас ты решил вернуться?»

Между спорщиками в воздухе висел бокал вина, окутанный облаком красных капель, видимо, брошенный и подвешенный заклинанием левитации. Глаза у женщины горели зелёным огнём, под стать непростительному заклятию. Мари не привыкла чему-либо удивляться. Но и жить в дефиците информации не любила. Поэтому она решительной походкой приблизилась к мужу и громко поинтересовалась, что происходит.

Повисла тишина. Мари неспешно забрала из воздуха бокал и стянула в него капли вина, после чего поставила несостоявшееся оружие на стоявший поблизости столик. Всё это она проделала, не отрывая вопросительного взгляда от мужа. Даниэль постоянно давал ей повод усомниться в своей верности, но что бы в Италии, где он никогда раньше не был, да ещё и с... Мари отказалась от попыток как-то идентифицировать эту женщину. Недостаточно лоска для кинозвезды, недостаточно элегантности для бизнес-леди, недостаточно манящей загадки во взгляде для «девушки лёгкого поведения». Такие неопределённые женщины чаще всего попадали на приёмы случайно, по недосмотру охраны. Ситуация усложнялась тем, что Мари Мёрквуд, в девичестве Лэфей, знала точно: муж предпочитал тёмноволосых, а вовсе не рыжих, тем более рыжих до такой степени.

Даниэль ослабил ворот и произнёс тоном человека, только что пробежавшего длинную дистанцию:

— Мари, это моя сестра, — он сделал неопределённый жест в сторону Лили. Та только сложила руки на груди с выражением оскорблённого достоинства, продолжая упорно смотреть куда-то в сторону. Мари переводила взгляд то на него, то на неё.

— Но... — она позволила своим бровям самую чуточку подняться. Мари умела сохранять хладнокровие. — Ты никогда не говорил, что у тебя есть сестра.

— Как видишь, — он указал на женщину, глаза которой продолжали метать молнии, — мы очень давно не общались. И она на меня обижена за это. Сильно, — он скосил глаза на бокал. — Если хочешь, я тебе покажу наши детские фото, — Даниэль примирительно сложил ладони и умоляюще посмотрел на жену, которая балансировала на грани смертельной обиды, истерики и подозрения, хотя разглядеть это на безупречном личике мог только тот, кто хорошо её знал.

— У тебя же нет детских фото, не так ли? — брови Мари поднялись ещё выше. — И об этом ты тоже говорил.

— Зато у неё есть, — кивнул он на Лили. — Может, пойдём отсюда, дамы?

* * *

Часы давно пробили полночь, но в личном люксе Мёрквудов по-прежнему горел свет. Лили сидела на подлокотнике дивана и нервно курила, смахивая пепел мимо пепельницы. Её собеседник периодически морщился и убирал серые завитки с ковра взмахом палочки.

— Зачем ты вернулся? — хрипловатый голос Лили был печальным и тихим. Казалось, весь запас её душевных сил ушёл на тот скандал, который она устроила на приёме.

— Ты не рада меня видеть? — повёл бровями он. — Не ожидал.

— А чего ты ожидал? — Лили повысила голос и закашлялась. Рука, державшая сигарету, предательски дрожала.

Это была бледная, тонкая, хрупко-костистая рука, чем-то похожая на японского бумажного журавлика. На сигарету в такой руке смотреть было страшно, как будто огонёк легко мог её прожечь. — Почему? Почему ты никогда не писал мне? Что за дурацкий спектакль, Альбус?

Альбус Северус Поттер шумно вздохнул и закрыл лицо ладонями. Что он мог ей ответить? Двадцать лет разлуки — это слишком много, чтобы просто попросить прощения. А потом начал говорить. Про всё, что с ним происходило, начиная с того слишком солнечного летнего дня, когда их поток сдал последний экзамен СОВ, а Альбус Поттер исчез, оставив после себя только одно письмо. Про холодный и мрачный Дурмстранг, про то, как он не смог стать ликвидатором заклятий, недобрав всего пять баллов до необходимых ста пятидесяти, про то, как ему пришлось устроиться в магазин к каким-то чешским некромантам, чтобы платить за учёбу, потому что к родителям он твёрдо решил не обращаться. И о своей первой лавочке, которую он выкупил и открыл снова через месяц после совершеннолетия. Как он сразу после этого связался с камином на площади Гриммо, но застал дома только маму. Как они долго плакали, смеялись и клялись больше не расставаться. Моргана его подери, в этот момент он был уверен, что его изгнание подошло к концу. Но на следующий день...

— На следующий день, я опять вызвал камин на Гриммо. Джин улыбнулась мне как-то фальшиво, натянуто, вполуха меня слушала, всё время смотрела на часы и нервничала. А потом сказала... — голос Альбуса сел, а лазорево-зелёные глаза заблестели, как будто в них стояли слёзы. — Клянусь, я до сих пор это помню Лили! Она сказала: «Извини, Альбус, мне одна знакомая намекнула, что твой непутёвый отец в семь часов будет у любовницы на Ривер-стрит. Я хочу его перехватить. Ты прости, но я не хочу пропустить этот момент. Ты ведь можешь зайти в другой раз, правда?» И всё, — Альбус беспомощно развёл руками. — Я не знал, что сказать. Знаешь... я сбежал, конечно, не из-за родителей. Из-за дурацкого Хогвартса и всей этой слизеринской банды, которая не давала мне прохода. Но... я ведь был совсем подростком, и... Нам хочется, правда хочется в этом возрасте, что бы... Вот мы сбежали, а родители нас ищут, беспокоятся. Мы рисуем картинки, как вернёмся, а нам обрадуются, — на губах у Альбуса застыла нервная, горькая улыбка, а нижняя губа предательски задрожала, — но мы не нужны. Мы никому не нужны.

Что бы подумали сотрудники «Мёрквуд Индастриес», хотя бы мельком увидев эту картину? Всегда такой холёный, уверенный в себе, похожий на наглого породистого сиамского кота, сейчас он снова стал тем Альбусом Поттером, который мёрз в далёкой Чехии и мечтал вернуться к семье. Как будто прежнее имя, названное сестрой, прекратило действие оборотного зелья под названием «успешный предприниматель Даниэль Мёрквуд». Лили села рядом с братом и обняла его за плечи, гладя блестящие чёрные волосы. Братец Альбус, что здесь ещё скажешь? Совсем не изменился, несмотря на весь свой австралийский лоск. Да, жизнь на Гриммо не сахар, она-то знает... Внезапно, от этой мысли Лили застыла и отстранилась. Она знает. Потому что он сбежал и оставил её там. Он почувствовал её настроение и взял себя в руки, высвобождаясь из объятий сестры. Сейчас он скорее напоминал кота, оставленного хозяевами на холодном балконе: хмурый, презрительный, недовольный, скрывающий внутреннюю дрожь за преувеличенным равнодушием.

— Почему ты не нашёл хотя бы меня, Альбус? — Лили вопросительно посмотрела на него. Сигареты закончились, и она растеряно крутила пустую пачку в руках, не в силах сосредоточиться. — И почему перестал общаться с родителями потом, когда вырос? Они же с года твоего выпуска больше о тебе не слышали...

— К родителям вернуться я просто не смог... — Альбус устало потёр переносицу и прикрыл глаза. — Ты понимаешь, физически. Когда у меня дела не складывались, я прогорал, меня подставляли партнёры... я старался ни с кем не общаться, потому что мне было стыдно. Я сказал себе, что вернусь только успешным человеком, и никак иначе! — зелёные глаза недобро сузились, на скулах заходили желваки. — А потом... когда у меня стало получаться, я... — он снова развёл руками, — просто побоялся. Мне хватило тогда увидеть кусочек этого дома в камине, чтобы вспомнить всё. Я как будто боялся заразиться, прикоснуться снова к этому холоду и отчаянию. К этой безнадёжности... — Альбус нервно усмехнулся и закусил губу. — Ты знаешь, я в Австралию уехал только потому, что там всегда солнце!

— А меня ты оставил им в заложниках! — рассердилась Лили, на которую нахлынула волна собственных воспоминай и жалости к себе. — Ты думаешь, что мне было легче? Я... даже не знала, где ты!

— Но я написал об этом родителям в прощальном письме! Я писал, что поступаю в Дурмстранг и...

— «Он написал», — перекривила его Лили. — Альбус, ты правда такой наивный или пытаешься выкрутиться? Конечно, мама мне об этом не рассказала, «чтобы не травмировать психику ребёнка». То есть чтобы я не отправилась тебя искать. А я бы отправилась, если бы знала куда! Ты ведь мог взять меня с собой, в конце концов, — она с укоризной посмотрела на брата. Альбус не выдержал и отвёл глаза. — Неужели ты думаешь, что они бы сошли с ума от горя, вырвали бы себе все волосы или вернули нас домой? — она истерически расхохоталась. — Это пара собак на сене: ни себе, ни другим. Как они друг друга мучают... Могли бы развестись и быть счастливы, как крёстная Луна. Но нет... — в голосе Лили звучала уже почти ненависть, — они предпочитают изменять, возвращать друг друга, бить посуду, насылать сглаз. Зачем им дети с такими мексиканскими страстями? Просто, потому что семья — не семья без детей?..

Лили окончательно выдохлась и уронила голову на руки. Она даже не плакала, просто вспоминала всё, что ей пришлось пережить. Она ушла из дома, как только закончила школу. Работала нянькой у Джеймса и Шиннед, потом — стала сниматься в журналах, участвовать в показах мод, ездить везде, только чтобы поменьше жить в Англии. Два неудачных брака, две попытки суицида, две «чистки» от наркотических препаратов: Лили почти три года сидела на порошке чешуи дракона, а алкоголь и сигареты вообще не считала привычкой. Всего по два, потому что «за двоих». За себя и брата. И каждый раз её мысли возвращались к Розе, которая разрушила их с братом гармонию. Плевать на Скорпиуса, она даже не вспоминала о своём детском увлечении, но Альбус... Он ругался из-за Розы, хулиганил из-за Розы и покинул Лили тоже из-за неё, разрушив то хрупкое равновесие, которое позволяло Лили чувствовать себя счастливой хотя бы в Хогвартсе. Один раз она даже хотела послать ей с совой проклятый артефакт, но побоялась: тогда она была ещё совсем молода и не хотела умирать из-за Обета, данного брату. Кто знает, удержало бы это её сейчас.

Теперь уже брат утешал её, слушая беззвучные сухие рыдания сестры, гладя по огненным волосам. Вообще-то он как раз собирался вернуться в Англию. Не просто победителем, а захватчиком и триумфатором. Чтобы показать всем, что он, Альбус Северус Поттер больше не слабак, который раз за разом проигрывал битву с Малфоем и — какая ирония! — собственной кузиной. «Мёрквуд Индастриез» захватит этот рынок, прижмёт «Уизли Кеир» к стенке и лишит возможности самостоятельно принимать решения. Альбус знал, что Скорпиус и Роза владеют этой компанией почти на равных, ещё около десяти процентов принадлежало родственникам, а двадцать пять процентов — частным акционерам. Вполне достаточно для манёвра. «О чём ты вообще думал, когда связывался с Малфоем? Тем более что я ему помогаю...» — эти слова кузины, врезавшиеся в память, раз за разом отдавались в его сердце болью и яростью. О чём я думаю? О том же, что и всегда: когда-нибудь Малфой ошибётся, а Роза поймёт, что её кузен совсем не так прост...

Альбус не заметил, как мысли увели его далеко от люкса миланской гостиницы, где он находился. Однако ночь была уже на исходе, к огонькам зачарованных светильников прибавлялся бледный утренний свет из окна, а он сидел на белом, засыпанном пеплом диване и гладил по волосам свою сестру-двойняшку Лили Луну Поттер, шепча что-то успокаивающее. Как в детстве. Как после Святочного Бала. Внезапно Альбус решился:

— Лили, а ты хочешь помочь мне отомстить Розе?

Она вскинула на него взгляд зелёных глаз. Лицо Лили осветилось робкой надеждой, которая постепенно разгоралась всё сильнее и сильнее, превращаясь в радость, почти в счастье. Она невероятно похорошела, и могла бы напомнить Альбусу ту, прежнюю Лили, которую он знал, пока не уехал, если бы... Если бы не нотка маниакального азарта, мрачного торжества, проглядывавшая в ослепительной улыбке сестры. Что-то слегка безумное почудилось ему в выражении лица этой женщины, но Альбус отогнал лёгкую тревогу и улыбнулся в ответ.

— Мы победим, Лили. Поверь мне!

— И ты больше никогда меня не бросишь? — Лили недоверчиво заглянула ему в глаза. — И не передумаешь, не пойдёшь на попятную?

— Ни-ког-да, обещаю, — произнёс Альбус и, обняв её спереди за плечи, прижал к себе: всё равно пятна от туши домовики счистят с костюма за пару секунд. — Только, пожалуйста, зови меня пока Мёрквудом, хорошо?