История Тома Реддла (джен)

…Ноябрь 1938…

После того, как Блэк покинули Хогвартс, школу просто разорвало новостями.

Похороны Ирмы Блэк немедленно отошли на задний план. В конце концов, смерть от родов среди чистокровных была делом обыденным. Зато вовсю обсуждалось происшествие с Хельмутом Фальком, которого почти никто не знал, но слухи появлялись самые невероятные.

Кто-то говорил, что Хельмут отравился ядовитыми парами, кто-то грешил на то, что его задушили дьявольские силки, прочие рассказывали друг другу, что это был сам Грин-де-Вальд, выпивший Оборотное Зелье, и что он серьезно взялся за грязнокровок и начал со Слизерина. А кто-то говорил, что это так называемый Ужас Слизерина выбрался из Тайной Комнаты. Домыслов было так много, что Том затруднялся выбрать те, которые ему нравятся больше.

Он наблюдал за происходящим из-под своей личины пострадавшего и мужественно ходил на уроки, где над ним вздыхали преподаватели, а за спинами шушукались ученики. И лишь один единственный Альбус Дамблдор хранил нейтралитет. Его взгляды опутывали Тома, как ловчие сети, где бы он ни находился — в коридоре по дороге на завтрак, в Большом зале за ужином, у класса Трансфигурации, в библиотеке…

Было в Дамблдоре что-то темное… что-то скрытое.

Он так никому и не рассказал о том, что Том — змееуст. Не заикнулся он об этом и на всех допросах, которые нахлынувшие авроры устроили Реддлу. Реджи и Натана не трогали, и как бы обидно это ни было, Том на самом деле был рад. Натан не был дураком, но от Реджи можно было ожидать всего, что угодно. Дамблдор продолжал улыбаться Тому на уроках холодными глазами и обходительно с ним здороваться при встрече в коридорах школы. Он наблюдал за Томом, как за змеей в аквариуме, и, казалось, ему было наплевать, сколько пауков сожрет эта змея, пока она удовлетворяет его научный интерес.

А потом произошел целый ряд событий, и всем преподавателям стало резко не до того.

Во-первых, как писал Пророк, на первой странице которого двигалось обезображенное ужасом лицо Грегоровича, кто-то вломился в лавку мастера и ограбил его. Что именно было украдено, не сообщалось, но судя по лицу Грегоровича, он был до глубины души поражен происходящим и не мог представить, как будет дальше жить. Дамблдор, прочитав эту новость, и вовсе весь побледнел и загадочно бежал с завтрака.

Во-вторых, в школе, в одном из мужских туалетов на стене появился вырезанный знак — треугольник со вписанной в него окружностью, перечерченной линией напополам и подпись «Ради общего блага». Знак Грин-де-Вальда и его девиз.

В-третьих, — и это было самой ужасной вестью для многих учеников, — по всей Германии в ночь с девятого на десятое ноября произошли зверские погромы, в результате которых тысячи еврейских домов, школ, магазинов, синагог были уничтожены, сожжены и разграблены. Маггловские, а вслед за ними и волшебные газеты тут же именовали эту ночь «Хрустальной» из-за количества разбитых витрин, а в Ежедневном Пророке уже была статья о том, что на некоторых стенах уничтоженных жилищ свастика превращалась в знак Грин-де-Вальда, если воздействовать на нее магией. О том, что имена Гитлер и Геллерт ну очень уж похожи, не говорили теперь только немые, несмотря на то, что первое было вообще-то фамилией. Всю Европу охватил ужас, и лишь нынешний министр магии Гектор Фоули продолжал блеять о том, что Грин-де-Вальд никоим образом не связан с происходящим в мире магглов и что «если они друг друга перебьют на войне, всем станет легче».

За последнюю фразу на Фоули обрушилось массовое общественное порицание, его забросали гнилыми овощами прямо во время интервью и он ретировался в здание Министерства под защитой авроров. Его испуганное трусливое лицо было в Пророке как раз на следующей странице после новости о Грегоровиче.

В результате ученики притащили волшебные радио прямо на завтрак, таскали их за собой по всей школе на уроки, крутили ручки радиостанций и завороженно слушали последние новости из Германии. Некоторые учителя присоединялись к ним прямо на уроках, как например, Флитвик, и вместо изучения новых чар, все изучали политику.

Хогвартс наводнился немыслимым количеством авроров, и все они рыскали по школе и ее предместьям, пытаясь найти следы Грин-де-Вальда, вцепившись в мысль о том, что произошедшее с Хельмутом Фальком — это непременно темный знак, и Грин-де-Вальд наверняка прячется где-нибудь вот прямо тут. Старшекурсникам даже запретили Хогсмид, что, конечно, никому не добавило радости.

Конфликт подогревался еще и тем, что в Хогвартсе уже сейчас присутствовали беженцы из Германии, а большая часть Слизерина в открытую сравнивала евреев и грязнокровок, и с этим совершенно ничего нельзя было поделать. Под конец, когда невесть откуда взялась новость о том, что тех волшебников, кто сумел избежать своей участи в Хрустальную ночь, приютят в Хогвартсе, почти началась война факультетов. Но, слава Мерлину, новость быстро опровергли.

— Общественность находится в полнейшем смятении, на данный момент насчитывается не менее сотни пострадавших волшебников, которых Министерство Магии Великобритании обещало в кратчайшие сроки расселить по территории Англии и Шотландии. Мы опасаемся дальнейшего наплыва беженцев и развития беспорядков, вызываемых Геллертом Грин-де-Вальдом…

Радио затрещало, зафыркало, и Флитвик тут же принялся крутить ручки, настраивая волну.

— …алению, его настоящее местоположение совершенно неизвестно. Министерство Магии разводит руками, Магический Конгресс США, из-под заточения которого Геллерт Грин-де-Вальд бежал несколько лет назад, также не имеет никаких сведений. Совет Колдунов СССР опасается давать любые комментарии, но уверяет, что на территории СССР введен строжайший контроль за всеми приезжими волшебниками и полностью отключена вся трансгрессионная сеть…

— Ничего себе! — выдохнула Друэлла. — Они отключили сеть во всей стране?!

— Это глупо, — прошептал когтевранец Доминик Аббот. — Они же сами не смогут попасть в нужное место, если что-то случится!

— Но ведь есть порталы, — сказал Натан.

— Порталы очень сложно создавать.

— Меньшее из зол, — вздохнул Флитвик.

Он стоял на стуле в центре аудитории, рядом на парте было воздвигнуто радио, как на пьедестал, а ученики сгрудились вокруг него, с ногами залезая на стулья. Натан и Реджи изредка косились на Тома, чье лицо было совершенно невозмутимо, и тут же отворачивались. После известия о Хельмуте, они смотрели на Реддла удивленно, но трогать не смели. Может быть, боялись его, а может быть того, что их раскроют. В любом случае, все трое затаились, в том числе и друг от друга.

— …Мы призываем всех, кто располагает любой информацией о Грин-де-Вальде, отправить нам сову, либо же патронуса, если вы желаете дать устное интервью. Мы гарантируем вашу безопасность и обеспечим вам полное прикрытие согласно программы защиты свидетелей. С вами были «Единое радио» и наша срочная программа новостей. Мы обновляем информацию каждый час, не переклю…

Флитвик щелкнул тумблером, и радио смолкло.

В классе было светло и тихо, пахло нагретым деревом, свежим пергаментом, и где-то под потолком счастливо свиристела залетевшая птичка. День выдался особенно солнечный, небо отливало ярким голубым цветом, от которого слепло в глазах и хотелось просто выбежать на улицу, чтобы с наслаждением вдохнуть полную грудь животворящего воздуха. Мир погружался в новую мировую войну, как тонущий корабль, но здесь, за стенами Хогвартса, в его высоких башнях, старых кабинетах и за партами, истертыми десятками предыдущих поколений, этого не чувствовалось совсем.

— Не бойтесь, — проскрипел Флитвик, оглядывая всполошенных студентов. — Весь мир занят проблемой Грин-де-Вальда, и Хогвартс — самое защищенная школа из всех возможных. Вам ничего не грозит.

Послышались скептические фырканья шармбатонских девушек, угодивших на Когтевран при распределении. Они всегда держались обособленной стайкой, смотрели косо и использовали любую возможность, чтобы недовольно фыркнуть. Их так и прозвали «фыркалками».

— А как Грин-де-Вальд сбежал из тюрьмы? — спросила какая-то когтевранка, и все глаза мигом обернулись к Флитвику.

— Боюсь, этого мы знать не можем.

— Но ведь все это — начало новой войны? Так, сэр? — Доминик настороженно уставился на Флитвика.

— Этого мы также не можем сказать, — замялся гоблин.

— Мои родители помнят, какой была война, — вздохнул Доминик, и все с интересом уставились на него. — Не было ни еды, ни денег, магглы умирали, но им никто не помогал.

— Здесь я не могу с вами согласиться, — покачал вихрастой головой Флитвик. — Тогдашний Министр Магии действительно запрещал любую помощь маггловскому сообществу, но, хочу сказать, немногие послушались его. Маги помогали, чем могли. Предоставляли дома для раненных, деньги, некоторые представлялись докторами и сиделками, чтобы помогать раненным в госпиталях. Конечно, они не могли творить настоящие чудеса, чтобы не выдать себя, но это все же была помощь…

Все притихли. Флитвик горестно оглядел своих учеников, в чьих глазах было много детского любопытства, но совершенно не было понимания того, что их может ждать на самом деле. Так и должно было быть, но Флитвик знал, как изменятся эти взгляды через пару месяцев или лет, и ему становилось от этого больно.

— Как война в мире магглов влияет на наш мир, профессор? — задал вопрос Том, и Флитвик невольно поежился от серьезности голоса этого молодого юноши.

— Эм-м-м… Сложно сказать, мистер Реддл. Магическому сообществу всегда есть чем заняться, благодаря многочисленным молодым магам с огромными амбициями и любовью к темной магии. Однако, могу сказать, что в неспокойные времена магам сложнее скрывать свое присутствие. Некоторые деревни и маленькие города, в которых проживают только волшебники, конечно, остаются вне подозрений, но те кварталы, что расположены в Лондоне, вызывают у магглов множество вопросов, так что департаменты, отвечающие за Статут Секретности, получают очень много работы.

— А что думает Министерство сейчас? Про Грин-де-Вальда? — спросила Друэлла.

— Министерство склоняется к мысли о том, что он опасен, — саркастично молвил Флитвик.

— Но мы снова ничего не будем делать? — Друэлла искренне ужаснулась, а вслед за ней ужаснулись и слизеринцы, не ожидавшие, что Друэлла Розье окажется не на той стороне. Они мигом облепили ее взволнованными взглядами, а Натан что-то тихо зашептал ей на ухо, но она от него только отмахнулась.

— Я надеюсь, что будем, мисс Розье, но боюсь, что я не могу говорить за все Министерство.

Флитвик глянул на Натана безо всяких эмоций, но Том видел неприязнь, мелькнувшую в глазах гоблина. Каждый знал, что сделал отец Натана, чтобы максимально усложнить жизнь всем полукровным расам, об этом ведь трещали все газеты. Но Флитвик, конечно, был слишком благороден, чтобы срывать свою обиду на ребенке и своем ученике.

Прозвенел звонок, все похватали свои сумки и бегом рванули прочь из класса. До теплиц было далеко, а перемены от этого длиннее не становились. Ученические потоки в главном холле смешались и перепутались, но каким-то причудливым образом все разобрались, куда им нужно, и через пару минут холл почти опустел.

Большие ворота отворились прежде, чем слизеринцы к ним подоспели. В огромном прямоугольном проеме стояли двое девушек и мальчик, которого одна из них держала за руку.

— Вальбурга! — через секунду промедления воскликнула Друэлла и побежала навстречу подруге.

Том ждал, что младшая Блэк возмутится, но ее безжизненное лицо даже не дрогнуло, когда Друэлла налетела на нее и по-детски крепко заключила в объятия. Вальбурга механически приобняла ее в ответ. Все они были в черных одеждах, на левой руке Альфарда — траурная повязка. Впрочем, это нисколько не цепляло взгляд, потому что половина Слизерина вынуждена была сейчас носить траур из-за дальнего, но имеющегося родства с Блэками или Крэббами. Даже бедняга Натан ходил с черной лентой, потому что его сестра была обещана Блэкам.

Тома эти истинно английские, но истинно маггловские традиции в чистокровных семьях поражали. Они кичились своим волшебным происхождением, но вели себя, как самая обыкновенная маггловская аристократия, может быть, даже чуть более старомодная.

Дорея потянула Альфарда за собой, благосклонно улыбнулась Друэлле и кивнула Вальбурге. Втроем они прошагали к коридору, ведущему в подземелья, и Том с интересом наблюдал за тремя совершенно разными спинами людей, выросших в одной семье.

Прямая и уверенная в себе — Дореи. Сжатая и напряженная — Вальбурги. Поникшая и ссутулившаяся — Альфарда.

— Пойдем, Том, — шепнула Друэлла. — Пялиться неприлично.

Эгберт только хмыкнул, расслышав это, но после произошедшего в Запретном Лесу к Тому никто не лез. Во-первых, все выпустили пар как следует. Во-вторых, Том теперь был окружен ореолом зловещей тайны, и все, кто участвовал в драке, желали ее разгадать первыми.

В теплицах было как всегда душно и жарко, все мигом покрылись потом под тяжелыми запахнутыми мантиями, а кое-кто раздраженно чихал, ухватив носом пыльцу. Герберт Бири, добродушный пончик с шутливым взглядом и подвижными маленькими глазками, стоял у одной из кадок, заложив руки в необъятные карманы своего одеяния. Он всегда выглядел очень карикатурно и все время улыбался, как будто надышался какими-то испарениями от собственных цветков. Нельзя сказать, что его не любили, но над ним очень часто подшучивали, а Том гадал, чем руководствовался тот, кто брал его на работу.

— Сегодня, — радостно воскликнул Бири и оглядел учеников с неизменной улыбкой королевского шута, — мы изучим растения, из-за которых нам нельзя ходить в Запретный Лес!

Натан рядом с Томом показательно закатил глаза.

После происшествия с немцем каждый урок начинался с какой-нибудь «отвлеченной» темы, которая неизменно сводилась к бесконечной опасности Запретного Леса. Это было особенно забавно, учитывая, что Гэри Грэй частенько водил туда провинившихся старшекурсников в качестве наказания.

— Итак, под этими стеклянными колпаками, — от ткнул в разноцветные растения, действительно огражденные прозрачными куполами, — вы можете увидеть самых опасных представителей Запретного Леса. Они способны вызвать аллергию, шок, потерю сознания и даже… — он выдержал драматическую паузу, а затем радостно воскликнул: — Смерть!

Эмилия Олливандер с зачесанными в куцый хвостик волосами подняла руку. Она выглядела жутко серьезной и совершенно очаровательной.

— Да, мисс Олливандер?

— Профессор, какое из этих растений убило Хельмута Фалька?

Натан склонил голову, давя смешок. Реджинальд дернулся, но взглянув на друга, расслабился и заулыбался, как идиот. Друэлла с неприязнью посмотрела на них, но ничего не сказала. Том только хмыкнул, — похоже его новым «друзьям» нравилось быть причастным к чему-то зловещему и чувствовать себя единственными избранными, кто знает. Это тем больше веселило оттого, что они не знали и половины.

— Мисс Олливандер! — воскликнул Бири. — Я… Я… Мы совсем не об этом говорим! Я хотел лишь предупредить вас об опасности Леса по… по поручению директора!

Когда Бири волновался, он начинал заикаться. И чем страшнее ему было, тем непонятнее становилась его речь.

— То есть, его убило какое-то другое растение? Которого здесь нет? — продолжила допытываться Эмилия.

Ученики всколыхнулись смехом, Бири, кажется, проклял свою работу по меньшей мере дважды. Если бы вопрос задал кто угодно, кроме Эмилии, Том бы заподозрил, что девочка издевается, но она была вполне искренна и невинна в своем любопытстве.

— Мы… мы думаем, что вот это, — он ткнул пальцем наугад в один из колпаков, под которым спиралью заворачивался темно-синий стебель с маленькими пушистыми почками золотистого цвета. Одна из этих почек в ответ на обвинение Бири немедленно лопнула, и золотая пыльца осела на стекле. А затем начала взрываться.

Все тут же завизжали от неожиданности, отпрыгнули прочь от растения, а Бири присел перед ним и начал, поглаживая стекло, разговаривать с обиженной беднягой.

Со стороны стеклянных входных дверей послышался шум, и в теплицу ворвался отряд авроров с перекошенными лицами. Бири взглянул на них удивленно, как на идиотов, и даже не стал ни о чем спрашивать.

— Все ли в порядке, профессор?!

— Более чем, Патрик. Я смотрю, что тогда, что сейчас ты так и не научился справляться со своим страхом перед Травологией?

Авроры стушевались, посмотрели на главу отряда недовольно и ретировались из теплиц под насмешливым взглядом Герберта Бири.

— Дело в том, что они реагируют на резкие движения, — он коротко кивнул на своих разноцветных питомцев. — Поэтому по Запретному Лесу нельзя передвигаться быстро, бежать или прыгать, это лишь провоцирует его обитателей на защитную реакцию.

— Интересно, а как еще можно передвигаться по Запретному Лесу, — пробубнил себе под нос Натан.

— Вы можете знать про дьявольские силки, — продолжил Бири. — Чем больше им сопротивляешься, тем сильнее они сжимают захват. Поэтому лучшей политикой будет просто расслабиться.

Это ожидаемо вызвало волну смеха, и Бири, вопреки всему, заулыбался вместе с учениками.

— Там змея, — вдруг удивленно сказал Реджи и ткнул пальцем в темный плесневелый угол, где росла высокая мшистая трава.

— Что? — удивился Бири.

— Я видел змею. Кто-нибудь еще видел?

Все насторожились, девчонки попятились, а Бири с палочкой наперевес отправился осматривать провинившийся угол.

— Здесь ничего нет, мистер Лестрейндж, — озадаченно сказал он.

— Но я видел…

— Реджи, прекрати, — тут же зашептал Натан. — Не выставляй нас идиотами-слизеринцами, которые боятся змей!

Том хмыкнул и, скрываясь за кашлем, еле слышно шепнул в ладонь команду уходить.

Игра продолжалась.

Вальбурга сидела перед трюмо в своей спальне и вялой рукой наносила пудру на скулы. У нее совершенно не осталось сил бороться с этим миром после всего произошедшего и, наверное, если бы не преданный Кикимер, она бы уже давно сошла с ума и ее бы увезли в Мунго в истерическом припадке или похуже того.

— Вы читали газеты, госпожа? — с наигранной радостью молвил Кикимер, который стоял на стульчике за спиной Вальбурги и укладывал ей волосы.

— Конечно, Кикимер.

— Как вы думаете, что было украдено у мастера Грегоровича, госпожа?

— Бузинная палочка, я полагаю.

Кикимер очень искренне изобразил изумление, чем вызвал у Вальбурги подобие улыбки. Блэки первыми посетили Грегоровича после того, как он заявил об обладании Бузинной палочкой, но мастер оказался хитер. Он подсунул им подделку под нос, после чего был высмеян. Сейчас же, как понимала Вальбурга, он просто обхитрил их, не желая делиться.

— А что же с этими маггловскими погромами, госпожа?

— Приятно видеть, как магглы упрощают нам работу.

Кикимер закончил с волосами хозяйки, убрал стульчик и склонился в поклоне. Он, конечно, был не одним из обыкновенных жалких домовиков, а потому ходил не в тряпках, а во вполне приличной и даже почти новой атласной простыни, что придавало ему веса в глазах своей семьи.

— Может быть, чаю, госпожа?

Вальбурга посмотрела на его согбенную спину, отставила пудреницу и совершенно внезапно спросила:

— Ты знаешь, что mamá написала в своем письме?

Кикимер от удивления даже поднял ушастую голову и испуганно притих.

— Конечно же, нет, госпожа.

— Она написала, что любила меня, — сжатым, спружиненным голосом сказала Вальбурга.

Кикимер позабыл про манеры, разогнулся и с искренним удивлением сказал:

— Конечно же, госпожа Ирма любила госпожу Вальбургу.

Блэк уставилась на него во все глаза.

— Откуда ты знаешь? Тринадцать лет она молчала и только в своей предсмертной записке сказала мне это! — упрек в голосе Вальбурги раздулся от подступающих слез.

— Когда госпожа Ирма была на сносях, — тихо, будто по секрету зашептал Кикимер, чуть-чуть наклоняясь к хозяйке, — она каждую ночь читала госпоже Вальбурге книгу сказок. Господин Поллукс не должен был этого видеть. Он считал, что это разбалует будущего наследника, если это будет мальчик, поэтому госпожа Ирма дожидалась, когда он отойдет ко сну.

— Но как ты можешь знать об этом?..

— Кикимеру рассказывала его мать, а матушка Кикимера приглядывала за госпожой Ирмой с тех самых пор, как она стала называться госпожой Блэк. Кикимер не лжет! Кикимер клянется, что говорит правду! — он, кажется, почти оскорбился ее недоверием.

Вальбурга посмотрела на него, затем также шепотом спросила:

— Но почему она никогда не говорила мне об этом? Почему никогда не читала сказок, когда я родилась?

Кикимер поежился, проникновенно посмотрел на хозяйку, а когда заговорил, его голос зазвучал ласково:

— Госпожа Ирма хотела вырастить сильную и храбрую дочь. Госпожа Ирма боялась, что госпожа Вальбурга вырастет изнеженной и слабой, как… — в этот момент он в ужасе закрыл маленькими ручками рот и отступил, начиная трястись в истерике.

— Все в порядке, Кикимер.

Но он лишь затрясся сильнее и был близок к тому, чтобы разбить голову о стену. Ну или наоборот.

— Кикимер, успокойся! Я приказываю тебе сказать!

— Как… — Кикимер выталкивал слова из горла с таким трудом, словно задыхался. — Как… Как господин Альфард!.. — под конец его шепот превратился в едва слышный писк, и он коротко взвыл от ужаса.

Вальбурга медленно подняла голову и кивнула с гордостью:

— Я не сказала бы лучше, Кикимер.

Истерика была закончена в одно мгновение. Обезумевший от счастья домовик весь расцвел и прослезился, вытирая глаза простынью.

— А теперь я хочу чаю, Кикимер.

Кикимер со хлопком тут же ринулся исполнять поручение.

Вальбурга осталась сидеть перед трюмо в одиночестве, и ее лицо множилось в трех зеркалах, глядя на нее со всех сторон. Тихо тикали часы у кровати, за дубовыми дверьми едва слышалась возня пришедших с занятий однокурсников, и мир вращался вокруг, как шестеренка в исправном часовом механизме. А может быть, это Вальбурга была той самой шестеренкой. Только, кажется, один зубец в ней сломался, а она и не заметила этого.

Она все смотрела на свое лицо, чувствуя странное дикое отвращение к этой выбеленной коже, к этим пестуемым из поколения в поколения чертам лица, а потом… что-то случилось. Она не поняла, что именно, лишь почувствовала, как незнакомой судорогой свело горло. Вальбурга обхватила шею холодной рукой и задрожала, впервые не в силах справиться с собственным телом.

Кикимер нашел ее через несколько минут на полу. Маленького рыдающего человечка, чьи больные стоны были похожи на крик раненного животного. Она свернулась на ковре, сжимая его руками, словно в попытке разорвать, и поджав к животу колени, а вокруг белым прахом рассыпалась пудра.

Кикимер страшился наказания за свою фамильярность, но не смог стоять поодаль и просто смотреть на то, как страдает та, кого он любил больше всех в этом мире. Он пытался поднять Вальбургу с пола, обнимал ее за локти своими желтоватыми ручками, тянул на себя, умолял подняться и наконец смог кое-как уложить ее в кровать. Пришлось потрудиться, чтобы стянуть мятое платье и переодеть ее ко сну, но и с этим Кикимер справился. Он был хорошим домовиком.

Но ее рыдания, такие жуткие и режуще громкие, которые он слышал первый раз в своей жизни, становились только хуже. Он боялся, что она погибнет, ведь Кикимер слышал, что иногда волшебники умирают от разбитого сердца! А он точно знал, что это оно. Нежное, уставшее сердце Вальбурги Блэк, и пусть все вокруг смеются и говорят, что у нее его нет. Кикимер знает, что есть! Только он это знает!

Он собрался с духом, приказал себе не трусить и сделал то, чего жутко боялся. Кикимер достал из чемодана припрятанную там детскую книгу сказок, которую Ирма Блэк вручила домовику без объяснений вместе с запиской перед отъездом Вальбурги в Хогвартс. Теперь-то Кикимер понял, зачем.

Он встал у кровати хозяйки и начал читать какие-то глупости, написанные в книжке, писклявым срывающимся голосом.

Вальбурга затихла.

Она не шевелилась долгое время, пряча заплаканное красное лицо в подушке, а потом ее руки и ноги расслабились, и она обмякла, больше став похожей на мертвеца, чем на живого человека. Она всегда выглядела так, когда спала. Это Кикимер тоже знал. Он продолжал читать, пока сказка не закончилась, а затем тихонько сел в уголке хозяйской спальни, обняв книгу руками и принялся ждать того страшного и одновременно прекрасного момента, когда она проснется. Быть может, за ту наглость, что он позволил себе сегодня, она выпорет и выгонит его прочь из дома, но он знал, что сделал то, что должен. И сделал бы это еще раз.

Он отдал бы все, только чтобы не видеть больше слез на лице хозяйки.

Он бы убил за нее.

Удивительно теплым ноябрьским утром Том привычно рано пришел в залитый светом Большой Зал. Как всегда одет аккуратно, мантия выглажена, все учебники и конспекты уложены в сумку так, чтобы ничего не помялось, корешок к корешку.

Он сел с краю стола, положил себе немного овсянки, налил чай, уже привычно взмахивая волшебной палочкой, и принялся ждать.

За столом с ним сидели старшекурсники и одинокая Вальбурга, чье лицо последние дни было сложно отличить от серых простыней, которыми укрывали кровати в приюте. Она была все так же выхолена, ухожена и сидела удивительно горделиво, но что-то в ней с каждым днем чахло все быстрее, и глаза девочки тухли. Том никогда не отличался особым альтруизмом, но Вальбурга очаровывала его, и иногда — очень редко, — ему хотелось приободрить ее.

К половине девятого подтянулись остальные.

Весело переговариваясь, устроились за скамьями, нахватали еды и принялись за дело.

Реджинальд, от которого сегодня просто невыносимо несло духами, смотрел на Друэллу через весь стол и покрывался румянцем. Что он там себе надумал, было неясно, но выглядело все так, будто сам Салазар Слизерин лично явился к нему во сне и поведал, что они с Друэллой обручатся через сутки и будут жить долго и счастливо до конца своих дней. Друэлла от этих взглядов мило розовела, отворачивалась, закрываясь рукой и пыталась что-то обсуждать с новыми подружками со второго курса.

Наконец Реджинальд вспомнил про еду и еще минута ему понадобилась, чтобы понять, что в Хогвартсе домовиков нет и потому все придется делать самому. Так происходило ровно каждое утро, и Том этому совсем не удивлялся. Ему рассказывали, что волшебная аристократия до сих пор не избавилась от привычки одеваться с помощью слуг, накладывать еду с помощью слуг и мыться с помощью слуг. Только вместо камердинеров, горничных, камеристок и дворецких были эльфы.

Реджи потянулся к своей любимой белой фасоли в томате, взял чашку одной рукой, поднес ее к себе…

Том, делая вид, что промакивает губы салфеткой, тихо прошептал что-то в свою собственную ладонь.

Далее произошли две вещи.

Фасоль взметнулась в воздух, словно подброшенная вверх картечь и разлетелась во все стороны, оседая на одеждах слизеринцев кровавыми кляксами.

А потом Реджинальд завизжал, как укушенная за хвост собачонка, и бросил миску с фасолью прочь от себя, потому что из нее на него, извиваясь и покачиваясь, шипела самая настоящая змея.

Миска со змеей прилетела аккурат в лоб Николасу Гринграссу. Он рефлекторно отшатнулся, но это его не спасло, так что змея приземлилась ему на лицо и грудь, и теперь заорал уже он, вскакивая из-за стола и бешено отряхиваясь. По пути он сшиб кучу тарелок, так что все вокруг было в ошметках бекона, растекшемся желтке, давленных помидорах и подтеках сока.

Сидевшая рядом с ним Дороти, немедленно заверещала, как только змея искривленной буквой S упала прямо в ее тарелку. Следом из-за стола, как пробки из шампанского, повылетали все остальные, перемазанные и с перепуганными глазами, и было непонятно, что слизеринцам претит больше всего — склизкая рептилия на утренней трапезе или их испачканная одежда.

Реддл не отставал и пытался не путать смех с ужасом.

Наконец, до кого-то из старшекурсников дошло, что это самый обыкновенный уж и что они-то здесь все вообще-то волшебники, так что без проблем справятся с одной несчастной рептилией, которая к тому же выглядела перепуганной поболее всех прочих. Мелина Селвин что-то тихонько произнесла, взмахивая дрожащей рукой, и змея оказалась закрыта в круглой стеклянной чаше с крышечкой.

К ним уже подбежали преподаватели, среди которых были Гораций Слизнорт и Галатея Меррифоут, затем авроры. Поднялся жуткий переполох, посреди которого стоял взволнованный Слизнорт и осматривал каждого ученика на предмет укусов и ран. Галатея размахивала палочкой, как мечом, проверяя еду на наличие темной магии, но ее здесь не было и быть не могло.

Том ничего не наколдовал.

Он просто попросил.

На секунду он поднял взгляд и мимолетно посмотрел на преподавательский стол, где растревоженный Армандо Диппет привстал с кресла и, прищурившись, глядел на действия Галатеи. Альбус Дамблдор сидел левее и внимательно смотрел на Тома.

Сначала Том просто хотел разыграть Реджи, и совершенно не собирался устраивать целое представление перед всей школой. Но потом понял, что есть кое-что поинтереснее. Реакция Альбуса Дамблдора.

Реакция, которой не было.

Все, как Том и ожидал.

Когда ученики приблизились к жуткому «чудовищу», чтобы разглядеть его поближе, Эгберт Эйвери наконец-то распознал в нем своего питомца, невесть как оказавшегося на завтраке.

— Это мой уж! — праведно возмутился он и тут же пожалел об этом.

— Значит, это ты подстроил! — завопил Реджи и уже выхватил свою трость и палочку.

Эгберт не отставал, и только присутствие всего преподавательского штата как-то сдерживало двоих драчунов.

— Это точно ваш питомец, мистер Эйвери? — вымученно уточнил Слизнорт.

— Да, сэр! Но я понятия не имею, что он здесь делает!

— Вы уверены, что закрыли аквариум, когда уходили из комнаты?

Эйвери полоснул Слизнорта взглядом и коротко кивнул.

— Уверен, сэр.

— Но ведь ни у кого другого нет доступа в ваши спальни, поэтому каким именно образом ваш уж…

— Бенджамин, сэр!

— Ваш уж… Бенджамин… — Слизнорт сморщился, — оказался здесь?

— Я не знаю, сэр, но я уверен, что не открывал аквариума.

Смысл был в том, что Эгберт никогда не закрывал аквариум, и об этом знал весь Слизерин. Эгберт держал змею под контролем с помощи магии и хвастался об этом на каждом углу, но он понятия не имел, что никакая магия не может быть сильнее прямого призыва змееуста.

Допрос мог бы длиться еще дольше, но тут, — Том ждал этого уже минуты три, — Моника МакМиллан наконец решила вспомнить, как Эйвери любит выгуливать змею на магическом поводке по гостиной, рассказывая всем о бесконечно дальнем родстве с Салазаром Слизерином.

В результате Бенджамин был конфискован за ненадлежащее обращение, а Эгберт отправлен на отработку. Кроме того, Слизнорт освободил добрую треть факультета от первого урока и отправил их на осмотр в Больничное крыло.

Гриффиндор, конечно, мигом сообразил, что к чему и теперь оттуда раздавались довольные выкрики:

— Слизеринцы испугались змееныша! Слизеринцы боятся сами себя!

В общем-то, Том был в чем-то с ними солидарен.

Его от занятий никто не освобождал, так что он поплелся на невероятно унылую Историю Магии, которую преподавал о-о-очень старый профессор Бинс, и все в буквальном смысле ожидали, что через год-другой он все-таки испустит дух.

Да, привидением он бы был еще более унылым, чем есть сейчас, подумал Том.

За ужином Лестрейндж тыкал вилкой в каждую миску, суп открывать вообще не стал и в итоге больше промучался, чем поел. Успокоившись и поверив было, что все в порядке, он ушел вместе с друзьями в гостиную, а там уже в спальню.

Два дня стояла тишина. Все забыли про потешный инцидент с ужом, за исключением, пожалуй, гриффиндорцев.

Утром четвертого дня истошно голосящий Лестрейндж выбежал из своей спальни в пижаме и с чепцом на голове. Он орал что-то громкое про страшную змею в его комнате, невероятно ядовитую и немыслимо опасную. Когда целый отряд слизеринцев во главе с Гербертом Кэрроу ворвался на место происшествия, змеи уже не было.

Естественно, никто не сказал этого вслух, но каждый подумал, что Реджи немного двинулся на почве страха. На уроке Травологии тот же злосчастный уж, с коим Лестрейндж проснулся в одной кровати этим утром, то и дело мелькал то там, то сям, искусно прячась за высокими растениями, как только Реджи начинал орать, что «снова увидел его!» и тыкать в ужа пальцем. Иногда он видел его даже тогда, когда ужа не было.

В результате его повторно отправили к мисс Шерман, где по мнению Тома ему можно было поставить только один диагноз — дебилизм.

Мисс Шерман проверила Реджи еще раз, очень убедительно объяснила ему, что все в порядке, на нем нет никаких укусов и ему вероятно просто мерещится, так как первая встреча со змеей оказала на него сильное впечатление. Реджи ушел к себе, побоявшись упомянуть, что змеи начали мерещиться ему повсюду еще до того, как он обнаружил их в своем завтраке.

После этого Том взял отгул на неделю.

От сломанного страхом Реджи никакого толку не было. Он бы просто вызвал родителей, и его бы увезли в Мунго. А еще, Том хотел понять, нащупать грань терпения Дамблдора, но с каждым разом она все отдалялась и отдалялась. Том понимал, что играет с огнем, но он должен был понять, как далеко он может зайти.

От остальных преподавателей не было смысла ждать подвоха. После того инцидента все носились с ним, Натаном и Реджи, как с фарфоровым сервизом, лебезили и чуть ли не гладили по головке просто за то, что они правильно записали свое имя на листе с контрольной работой.

Через неделю Реджи, сидя в библиотеке, открыл книгу по Трансфигурации и с уже знакомым воплем отбросил ее в сторону. Мисс Белл назначила ему отработку длиной в неделю.

Жизнь Реджи стала кошмаром.

Ему было страшно. Абсолютно все время.

Он боялся, что змея вылезет из унитаза или из ванной. Боялся, что она прячется под кроватью и только и ждет, как он ляжет спать. Он представлял, как она ползает по нему во сне и проводил бесконечные ночи в кошмарах или же вовсе без сна. Нигде не было спасения, и никто ему не верил. Его репутация была серьезно подточена инцидентом в Хогвартс-Экспрессе, затем заминкой Распределяющий Шляпы, а после и тем, что большая часть заклинаний у него просто не получалась. Не говоря уже о Круцио, о котором его отец столько ему рассказывал.

Всякий раз, когда Реджи видел змею, он оказывался один, и вот это вот было подозрительно. Ко всему прочему у него начинала развиваться паранойя и галлюцинации, потому что порой он осознавал, что видит лишь мираж собственного страха.

Реджи долго думал о том, кто может такое подстроить и тут его озарило.

Вальбурга!

Именно в тот день, когда она вернулась в Хогвартс, Реджи увидел первую змею в теплицах. Конечно же, это она. Наверняка Вальбурга как-то прознала о недавних успехах отца Реджи в Министерстве и подумала, что Розье пересмотрят брак дочери в пользу Лестрейнджа. А Вальбурга слишком любит Друэллу, чтобы отдать ее такому растяпе, как Реджинальд.

Но открыто идти против Блэков он не может! Не такой уж он и дурак.

Реджи закусил костяшки своего большого кулака, исподлобья глядя на слизеринских девчонок, собравшихся у стены, словно стая голубей, налетевших на хлебные крошки. Друэлла была среди них, и ее искренняя, настоящая красота влекла Реджи, да так сильно, что он даже попытался написать стих!

От большой перемены оставался изрядный кусок, и весь этот кусок Реджи собирался просидеть здесь, пялясь на Друэллу, как на единственный луч света в своей жизни.

Неподалеку раздались шаги и рядом на парапет опустился Натан.

Они вдвоем сидели во внутреннем дворе Хогвартса, в галерее, где Лестрейндж последнее время любил прятаться от змей и сокурсников.

— Я подумал о том, что с тобой происходит, — вздохнул Натан. — И я думаю, что знаю, кто за этим стоит.

— Я тоже! — пылко выдал Лестрейндж, забрался на каменную скамью с ногами и уставился на друга лихорадочным взглядом. — Я знаю, что это…

А потом они одновременно молвили:

— Вальбурга!

— Реддл!

И уставились друг на друга, как на идиотов.

— Причем здесь Реддл? — удивленно спросил Реджи. — Этот маггл?

— Причем здесь Вальбурга? Ты в своем уме?

— Подожди! Я все просчитал! — Реджи был страшно, страшно доволен собой. Впервые, он нашел разгадку быстрее Натана. — Как только Друэлла начала на меня смотреть, начали происходить все эти…

— То есть, ты все-таки влюблен в мою сестру? — хитро заулыбался Натан.

— Нет!

— Нет?

— Немножко…

Натан вздохнул.

Никто не мог понять, почему смышленый хитроумный тощий паренек из четы Розье водится с откровенной «ошибкой природы — Реджинальдом», как часто его называла матушка Натана. На самом деле причина была, просто Натан предпочитал не вспоминать о ней и уж тем более никому не говорить.

— Реджи, поверь мне, у тебя нет с ней никаких шансов, — сказал Натан. — Я знаю от отца, что помолвка будет объявлена в Рождество. Это дело решенное.

— Он сказал тебе это?

— Да. И просил приглядеть, чтобы Друэлла вела себя достойно и ничем не скомпро… скормо… Ничем не запятнала себя!

— Запятнала?! — обиженно воскликнул Реджи. — Я, что, по-твоему, пятно?

Натан закатил глаза, вцепился своей тонкой рукой в бульдогоподобного Реджи, но того было уже не удержать.

— Реджи, никто в здравом уме не откажется от брака с Блэками! — громко зашептал он.

— Но Блэки могут отказаться от нее!

— Ты сошел с ума?! — теперь уже Натан завелся и вскочил со скамьи. — Хочешь как-то опозорить ее?!

— Я всего лишь предложу ей руку и сердце! — напыщенно воскликнул Реджи.

— Руку и сердце?! Ты видел себя в зеркале? Не смей подходить к моей сестре, слышишь! Даже не думай об этом! Я не позволю тебе разрушить ее жизнь! Отец столько работал ради этого брака!

— Значит, я — просто отброс?! Значит, я недостоин великой Друэллы Розье?! Может, я и тебя недостоин?

Теперь они уже кричали на весь двор, и весь двор смотрел на них с живейшим интересом. Зоуи Гаррет показательно жевала кукурузные чипсы, усевшись на скамью по-ковбойски и расставив по обе ее стороны ноги в тяжелых ботинках. Чарлус у дальней стены придерживал Мелиссу за талию одной рукой, курил и показательно наслаждался представлением. Слизеринцы шушукались, но никому и в голову не приходило прекратить спор, просто потому, что было до жути интересно, что произойдет дальше.

— Причем здесь это?! Я просто не хочу, чтобы ты стал посмешищем!

— Посмешищем?!

Реджи побагровел и раздулся, словно жаба. На глазах его проступили слезы обиды.

— Ну и черт с тобой! — выкрикнул он наконец. — Чертов франт!

Реджи подхватил сумку и помчался к выходу из дворика, бухая ногами, как тролль.

— Сам иди к черту! — надрывался Натан ему вслед. — И не подходи к моей сестре! И с Томом разбирайся сам, — уже тихо добавил он себе под нос.

— Вот это да, — констатировала Натали Холкхэм с Гриффиндора.

— Самое настоящее, — фыркнула Зоуи. — Никогда не знаешь, чего ждать от наших аристократов. — Она сплюнула на каменный пол и положила в рот еще одну чипсу, громко ею захрустев.

Когда после войны маггловский мир аристократии начал рушиться, простые люди стали видеть гораздо больше возможностей в своей жизни. А учитывая, что половина Гриффиндора происходила из маггловских или полукровных семей, противостояние между ними и слизеринцами, не желавшими отпускать былые времена, становилось все более кровавым.

— Кто бы мог подумать, что они способны так орать, — вздохнул Дэвид и покровительственно посмотрел на маленькую Натали: — Ты не испугалась?

Та смерила его таким взглядом, что Зоуи зашлась грубым смехом.

— Конечно, нет, Дэвид. Малышка Натали не боится даже нашего блядского Роули, а он-то будет пострашнее двух слизеринских ужей.

— Но о чем они спорили? — спросила Натали.

— Ну… Подожди, надо спросить эксперта, — Зоуи повернулась назад. — Эй, Чарли-я-типа-не-с-Гриффиндора, поднеси сюда свою задницу и расскажи Натали, как все устроено в вашем мире!

Поттер изволил оторваться от стены и, схватив за руку Мелиссу, потащил ее прямо в львиный кружок. Зоуи смерила Кэрроу взглядом, потом вздохнула, протянула руку и похлопала ее где-то по талии.

— Соболезную, что твои родители такие уроды.

Мелисса приподняла брови и повернулась к Поттеру:

— Серьезно? Кому ты еще не рассказал про то, что я выхожу за Герберта?

Чарлус довольно улыбнулся и начал загибать пальцы:

— Я рассказал Зоуи…

— Всему Гриффиндору!

— …Гаррику…

— ...и всем тем, кто когда-либо купит у него палочку? Просто повесил бы объявление в Косом переулке!

— …случайно проговорился Лилии, когда мы с ней… делали домашнее задание в классе Трансфигурации…

— Это еще кто?

— Она с Пуффендуя.

— На Пуффендуе нет никаких Лилий, — протянула Зоуи, вытаскивая из зубов застрявший кусочек.

Чарлус пронзительно и едко глянул на Зоуи, та довольно осклабилась.

— Лилия Лакруа из Шармбатона. Перевелась в этом году.

— Ах, эта Лилия!..

— Очаровательно, Чарлус, — отчеканила Мелисса. — Просто очаровательно. Теперь половина Хогвартса будет бегать от меня, как от огня.

— Глупости. Хогвартс любит тебя, — он довольно засверкал глазами и по-хозяйски приобнял Мелиссу за шею правой рукой. — Потому что Хогвартс любит меня.

Мелисса лишь показательно вывернулась и мстительно произнесла:

— А еще он рассказал Дорее.

Это, конечно, произвело разгромный эффект.

— Стоило отпустить тебя в этот террариум на пару выходных, и ты уже воркуешь со своей давней пассией? — изумилась Зоуи.

— Я что, не могу разговаривать, с кем хочу?

— Конечно, можешь! С людьми, совами, фестралами, да хоть с нюхлерами! Но не с Блэками.

— Я просто хотела узнать, что произошло, — невозмутимо напомнила всем Натали. — Вы можете трахаться с кем угодно, я привыкла к этому в приюте.

Ее серьезная размеренная речь произвела нужный эффект.

— Ну разве наша Натали не очаровательна?.. — тут же переключился Чарлус.

— Ей одиннадцать, Поттер, — беззлобно сказала Зоуи.

— За кого ты меня принимаешь?.. На самом деле, все дело именно в том, кто и с кем спит. Видишь ли, милая, Блэки заключили альянс с Розье, потому что Розье провели закон об унижении всех полукровных рас, а Блэкам это, как валериана для котов. Но Реджи Лестрейндж влюблен в маленькую Розье и хочет все испортить. Хотя сам себе он кажется очень благородным. Но Натан, надо отдать ему честь, тоже любит свою сестру, но разумеется, только, как сестру, по крайней мере, я надеюсь на это после последних событий, а то вдруг они, как и Кэрроу… Кстати, Мелисса, а ты уже со своим братом...

— Чарлус!

— Да-да. В общем, Натан не хочет, чтобы Лестрейндж мешал ее счастливому светлому будущему. Но Лестрейндж его лучший друг, и вот у нас на руках самая настоящая драма.

— Сложно, — вздохнула Натали.

Чарлус пожал плечами.

— Обычные пережитки прошлого. Маггловская аристократия вынуждена менять устои, чтобы выжить, но магической это необязательно. Поэтому пройдет еще немало лет, прежде представители старых семейств вымрут окончательно, но, боюсь, это мало что поменяет.

Издалека раздалось испуганное, едва слышное покашливание, и лицо Зоуи немедленно приобрело хищное выражение.

— Там твоя свита, — пояснила она Мелиссе. — Боятся подойти к нашему зверинцу и дрожат вдалеке. Или текут вдалеке. Или одновременно.

Мелисса обернулась, махнула им рукой и собралась уходить. Напоследок она фамильярно потрепала Поттера по щеке и сказала:

— Спасибо за поддержку, Чарлус. Ах да, после тебя спать даже с родным братом — это просто благословение.

Гриффиндор всколыхнулся смехом, кто-то засвистел, а Дэвид проводил взглядом удаляющуюся спину Мелиссы, чья походка была словно у лесной кошки.

— Я не понимаю, Чарлус, — наконец сказала Зоуи, когда Кэрроу ушла. — Мелисса вроде бы нормальная девчонка. Почему она водится с этими курицами?

Чарлус натурально поперхнулся, ошарашенно глянул на Зоуи и тряхнул головой:

— Ты назвала слизеринку нормальной девчонкой? О Мерлин, Зоуи, у тебя же хвост метлы отвалится, — он затянулся и отбросил окурок в сторону. — А если серьезно… Пожалуйста, никогда не называй Кэрроу нормальной девчонкой. Ни в моем присутствии. Потому что вы, мать вашу, даже не представляете, о ком говорите.

Ночью в Хогвартсе появилась вторая метка Грин-де-Вальда, и теперь весь штат преподавателей носился по замку, размахивая палочками в окружении авроров. У Слизерина появилась жесткая оппозиция в лице не только Гриффиндора, но и Пуффендуя, которые вбили себе в голову, что какой-нибудь Розье уж точно знает, кто все это сделал только потому, что он Розье.

Диппет назначал патрули среди старшекурсников, распределял сектора школы между преподавателями и сохранял совершенно каменное спокойствие. Однажды он уже провел фрегат под названием Хогвартс через бурю войны.

Кабинет Трансфигурации, светлый, пахнущий нагретым деревом, заливало солнце. Дверь была открыта, и пустые исцарапанные парты дружелюбно глядели в коридор из проема. Здесь было очень тихо, так тихо, как бывает после сытного полудня в летний субботний день.

Дамблдор был здесь же, в отдельной комнате, в которой он жил с момента вступления в свою должность. Его шаги и невнятный голос раздавались из-за стены, будто он беседовал с кем-то, и его голос звучал напряженно. Сонная солнечная тишина подслушивала Дамблдора, прикрыв подслеповатые глаза и тихонько вздыхая, когда голос Альбуса становился слишком громким.

Тишина обычно любила подслушивать скупой на эмоции, размеренный голос Дамблдора, когда он зачитывал лекции, готовясь к урокам или скрипел пером, выставляя оценки, но сегодня его спокойствие раскололось и треснуло, и за зеркальной гладью показалось что-то, тщательно скрываемое от мира.

— …Я умоляю тебя, Аберфорт, прекрати это, — сухо и устало говорил Дамблдор, расхаживая по комнате, как заколдованный. — Столько лет прошло. Они не могут найти его, почему ты считаешь…

— Ты должен, черт тебя подери! Должен! Ты читал новости о Грегоровиче? Это не могла не быть Бузинная палочка!

— Я устал преследовать его. Столько потраченных впустую лет. Геллерт неуловим.

— Если бы ты вызвал его на дуэль открыто, он бы пришел! Я бы вызвал его сам, но мне он не откликнется, а вот тебе…

Стало тихо. Дамблдор продолжал мерить шагами свою непримечательную маленькую комнату, похожую на келью, в которую он заточил себя почти сразу после смерти сестры.

— Пожалуйста, Альбус. Хотя бы ради нее, — голос Аберфорта треснул.

Эта фраза значила что-то ужасное, потому что вслед за ней послышался удар и звон разбитого стекла. Тишина поежилась и отползла от двери подальше.

— Все всегда было ради нее, — заговорил Альбус срывающимся тяжелым голосом. — Погибшая мать, отец, сгнивший в Азкабане, моя молодость. Все! — и снова что-то разбилось.

— Она была твоей сестрой! Я предлагал заменить тебя, но ты не захотел! Ты же герой, ты всем показывал, что можешь со всем справиться, а что в итоге?! — хриплый голос Аберфорта взлетел вверх и оборвался. — Делай, что хочешь Альбус. Но ты должен вызвать Геллерта на дуэль! И пока ты этого не сделаешь, я буду записывать всю пролитую им кровь на твой счет. Если мое мнение тебе неважно, пусть так. Пусть так тому и быть, но знай, пока он жив, я тебя не прощу.

Снова стало тихо, только на этот раз залитый солнцем кабинет начал казаться иллюзией, таящей в себе ночные кошмары.

Дамблдор опустился на свою узкую кровать. Сонное солнце за пыльным окном было блеклым и ненастоящим. Он любил сестру, но однажды она стала тем, чем он никогда не осмелился бы ее назвать. А Геллерт смог.

Обуза. Препятствие.

Он так и сказал. Удерживая Альбуса за плечо, вцепившись в него своими длинными белыми пальцами, он говорил и говорил, сверкая глазами, как любой фанатик, и в его голосе было столько энергии, что не подчиниться ему было невозможно. Он был близко, и его горячечное дыхание, как ядовитый пар, проникало в мозг Альбуса, и он не мог, никак не мог с ним справиться. Дамблдор протестовал, но он знал, черт побери, знал всегда, что Геллерт был прав.

Она не была ни человеком, ни волшебником. Просто отражением того, скольким Дамблдоры пожертвовали ради идеи семьи, почти до основания разрушив ее саму.

Ариана прекратила быть чьей-то дочерью и сестрой, когда превратилась в обскури. Никто не знает, когда это точно произошло, но, наверное, около семи, может быть, восьми лет.

Геллерт был жесток в своих словах, но он был прав.

Обскури, не Ариана, убило Кендру. Разрушило жизнь Аберфорта и Альбуса, их дружбу с Геллертом. И каждый раз, когда Альбус ощущал внутри это давящую энергию, что люди обычно называют нереализованным потенциалом, он чувствовал ненависть.

Тошнотворную ненависть, какой пропитывается человек, когда чувствует то, что считает для себя неприемлемым, отвратительным, жалким. Он ненавидел Ариану за то, что она стала обскури и себя за то, что ненавидел сестру, которую он так любил. А потом мир разорвало новостями о проделках Грин-де-Вальда в Америке, когда для своей цели он воспользовался мальчиком-обскури, и Аберфорт, казалось, и вовсе сошел с ума. Он везде и во всем видел Ариану.

Их редкие разговоры с Альбусом были короткими и злыми. Аберфорт обвинял Дамблдора в том, что он не остановил Геллерта, когда мог сделать это, а Дамблдор все чаще запирался в своей комнатушке за классом Трансфигурации и вместо блестящих исследований сочинял план занятий для первокурсников о том, как превратить ложку в вилку, и это было настолько отвратительно скучно и никчемно, что Дамблдор наслаждался каждой секундой своего самовольного наказания. Он мучал и выкупал прощение у самого себя, но ничего не выходило. Ненависть к себе только росла.

Еще и этот мальчик из Дурмстранга.

Однажды Геллерт Грин-де-Вальд поставил опыт над одноклассником и был выгнан из школы. Исключен из единственного места, где профессора могли бы контролировать его, приглядывать за ним. Но они выбросили его на улицу, пожелали отвернуться и не иметь дела с угрозой. Они думали, что наказали его, но они лишь развязали Геллерту руки.

Если кто-то из Хогвартса повинен в произошедшем с Хельмутом, то ему лучше остаться здесь. Кто знает, во что превратиться этот ребенок, лишенный обучения и присмотра? В обскури? В еще одного темного волшебника? Дамблдор предпочитал игнорировать имя, всплывающее в его голове при мыслях об этом. Он не хотел быть предвзятым. Он вообще не хотел иметь дела ни с чем подобным, и его проклятие заключалось в том, что он слишком многое замечал из того, что другие не видели в упор.

В дверь постучали сухо и учтиво.

— Альбус, — на пороге стоял Диппет, и это было совершенно ему несвойственно — спускаться к своим подчиненным, пусть и друзьям.

— Армандо?

Дамблдор посторонился, и Диппет зашел внутрь, ступая аккуратно и тихо. Он помялся мгновение, окидывая взглядом скромное обиталище одного из лучших своих преподавателей, и наконец осторожно опустился на краешек кровати, словно сова на обветшалый насест.

— Ты знаешь… — просто и сразу начал он. — Мне пришлось улаживать эту неприятную ситуацию с Хельмутом, и Поллукс Блэк, конечно же, вновь весьма радушно оказал мне помощь, — Диппет поморщился. — Он сказал кое-что.

Диппет поднял пустые блеклые глаза на Альбуса. В моменты неприятных откровений он всегда чувствовал себя неловко, а потому глядел собеседнику прямо в душу, пытаясь почуять ту грань, которую нельзя переступать.

— Как ты знаешь, он занимает довольно высокую должность в Министерстве, через него проходит крайне конфиденциальная информация… Геллерт намеревается развернуть кампанию по пропаганде своих взглядов, и его основным посылом, конечно же, является принижение магглов. Их угроза магическому сообществу. Старые, как мир, идеи...

— Я не понимаю, к чему ты клонишь.

— Как ты думаешь, зачем ему нужен был тот мальчик-обскури? — Дамблдор передернул плечами, и Диппет покачал головой. — Не притворяйся, Альбус. Ты можешь не хотеть думать об этом, но не понять этого ты не мог. Он хочет показать волшебникам, во что превращаются порой их дети по вине магглов. Чем становятся юные маги, лишенные по вине магглов, возможности колдовать, презираемые за свой дар. Он хочет представить миру "истинных виновников".

— Он хочет использовать обскури, как свой флаг, — просто констатировал Дамблдор. — Странно, что он до сих пор не сделал этого.

— Чтобы использовать кого-то в качестве флага, было бы неплохо сначала найти такового. Его эксперимент с последним закончился длительным заключением, но теперь он, кажется, набрал целую армию.

— Включая обскури?

— Да, согласно сведениям. Я не удивлюсь, если он создает их самолично. Времени у него было предостаточно.

Еще один упрек.

— И?..

— Как ты сказал, он хочет использовать обскури, как свой флаг, — Диппет немного помолчал. — Всех известных ему обскури.

Альбус вскинулся. Его прозрачные, голубые до боли глаза смотрели на Диппета и пронизывали его ужасом. Он боялся.

— Он этого не сделает, — тихо и раздельно молвил Дамблдор, когда до него дошла вся суть сказанного.

— Я просто хочу, чтобы ты был готов, — ответил Диппет, поднимаясь. — Геллерт знает, кто его главный соперник, кто способен его одолеть, и он ударит по самому больному. Ты должен быть готов, Альбус.

— Это ложь! С чего Блэку, верному почитателю Грин-де-Вальда, говорить тебе об этом?

— С того, что пятью часами позже я получил письмо совершенно того же содержания от Эдварда Поттера. Ты ведь знаешь этих Блэков, они всегда хотят быть на шаг впереди. Они показали, что контролируют ситуацию, только и всего. Обычный кичливый жест.

Дамблдор закрыл глаза.

— Ты не знаешь Геллерта. Он не пойдет на такое, — Мерлин, как фальшиво и глупо это прозвучало...

— Возможно, он отступится ради тебя, Альбус, но, боюсь, ему стоит для начала вспомнить о твоем существовании.

Даже не упрек. Прямое обвинение.

— Ты тоже хочешь, чтобы я вызвал его на дуэль? — фыркнул Альбус. — Прекрати следить за моими разговорами.

Диппет склонил голову:

— Я старею, Альбус. Мое влияние в магическом сообществе огромно, но мое здоровье едва ли позволит мне пережить эту войну. И когда это произойдет, кто-то должен будет взять ответственность на себя.

— Я не подхожу. — Дамблдор отвернулся.

Как человек, что ненавидит себя и свою жизнь, и настолько жалкий, что ничего не может с этим сделать, может взять на себя правление целой школой?

— Может быть так, Альбус, но нам нужен символ, и я хочу, чтобы это был ты.

— Символ? Я?

— В любой войне нужен лидер, тебе ли не знать. Волшебник, бросающий вызов старому другу, с которым он когда-то пытался построить новый мир, звучит достаточно трагично и вдохновляюще. О вас с Геллертом ходят легенды, одна другой краше. Многие хотят понять, что случилось… Когда столь экстраординарное дарование, лауреат Премии Варнавы Финкли, международный медалист алхимической конференции, блестящий волшебник, получивший десятки предложений от лучших магических ВУЗов мира, отказывается от всего ради ничем непримечательного существования в качестве обычного преподавателя… Мне стоило огромных усилий, Альбус, убивать те бесчисленные статьи о твоей жизни, которые журналисты пытались периодически напечатать. Это безусловно стоило того, чтобы иметь тебя в качестве одного из профессоров школы, но ведь это можно использовать иначе.

Альбус продолжал молчать. Еще одно болезненное напоминание о том, сколькое он утратил и сколького мог бы достичь, не вызывало ни малейшей гордости.

— Ты сказал сам. Обо мне уже никто не помнит. Прошло более тридцати лет с того момента, как я "подавал надежды".

— Люди забывают столь же быстро, сколь и вспоминают. Если ты не захочешь использовать свою историю, ее использует Геллерт, и тогда мы останемся с пустыми руками.

— Есть десятки достойных.

— Но среди них нет ни одного, кто понимал бы мышление Грин-де-Вальда. Кто знал бы его лично. Кто начинал вмести с ним этот путь.

— Не стоит, — резко отозвался Дамблдор. — Не стоит напоминать мне о том, как мы были похожи однажды.

Диппет вздохнул.

— Дело за тобой. Но мы больше не можем отрицать этого, Альбус. Война будет. Геллерт не упустит шанс прикрыться маггловским бедами и фашистским движением, он использует это самым худшим из способов и тогда на его руках будет не только кровь твоей сестры, Альбус.

Диппет ушел, оставив Альбуса один на один с собой в его добровольной келье.

Тишина подкралась к запертой двери, просунула под нее нос и отпрянула.

Внутри маленькой комнатки со стоящим посреди опустошенным и серым человеком царил страх. И если бы только Геллерт Грин-де-Вальд знал о том, сколько его здесь, он бы не задумываясь выступил на Хогвартс прямо сейчас.