Назгул страны Рун (гет)

Эрэндис никогда не думала, что возможно физически почувствовать, как замедляет свой ход время, однако на этот раз все выглядит так, будто она падает на дно огромных песочных часов размером с целый замок, и песчинки, подвластные неведомой магии, замирают над ее головой, готовые в любую секунду сорваться вниз неукротимой пыльной лавиной. Она забывает, как двигаться, даже дышать, — мир сужается до размеров игольного ушка, и все теряет значение, кроме холодного, ничего не выражающего взгляда человека напротив.

Впрочем, нельзя позволить привлекательной внешности себя запутать. Создание, что стоит перед ней, много больше, чем просто человек. И несоизмеримо опаснее.

Арменелос, особенно накануне праздников, притягивает разномастную публику. Встречаются личности нестабильные и даже откровенно безумные. Толпа, охваченная религиозной эйфорией, подхватывает всякие идеи — неудивительно, что зачастую в городе объявляются доморощенные пророки, уверяющие, будто бы они напрямую общаются с валар и даже самим Эру. Конечно, Эрэндис не воспринимает их откровения всерьез, однако и ей приходят в голову мысли о том, как она повела бы себя, повстречайся ей на жизненном пути нечто абсолютно нереальное, то, что она привыкла воспринимать, как полувымышленный сакральный образ.

Сейчас принцессе представляется такая возможность, и с уверенностью она может заявить лишь о том, что пророки все врут. Что бы ни происходило после, о таком не рассказывают.

Изображать и дальше летучую мышь бессмысленно и попросту глупо. Саурон не предпринимает никаких действий, очевидно, ожидая ее превращения. Эрэндис снова безуспешно пытается сосредоточиться, но довольно трудно сделать это, стоит только задуматься о неизбежных объяснениях. Что за невообразимая глупость — так неосторожно последовать совету Иштар! Извиняет принцессу только одно — она и представить себе не могла, что из этого что-то получится.

Саурон, верно истолковав ситуацию, вскидывает руку в повелительном жесте, и голову Эрэндис сдавливают невидимые тиски, будто пространство вокруг резко сжимается, а время возвращается в привычное русло, и замершие мгновения обрушиваются на нее с двойной скоростью, сбивающей с ног волной. Эрэндис закашливается от неожиданности и не сразу понимает, что стоит на каменном полу, придерживаясь рукой за холодную стену. Саурон смотрит на нее изучающе, и сейчас ей снова хочется обернуться крылатой тварью и улететь прочь — или любым другим способом испариться из зловещей темницы.

— Распространенная ошибка, — невозмутимо обращается он к ней, словно только что не произошло ничего из ряда вон выходящего, и мирно беседовать по вечерам для них — обычная практика. — Накидка не предназначена для перевоплощения в человека. Вы используете ту же магию, что при изначальном превращении, впустую тратите силы, а должны сбрасывать с себя облик, как змея сбрасывает кожу. Сделайте это сами.

Эрэндис бы и рада последовать совету — в конце концов, не может же она покинуть эту комнату, позвав стражу, — но оцепенение упорно не желает ее покидать. Если темный майя, подтверждая ходящие о нем слухи, и впрямь умеет читать мысли, сейчас он, должно быть, весьма разочарован, не обнаружив ни единого проблеска разума в ее сознании. Только пустота и парализующий страх — чем, в таком случае, она отличается от его орков?

— Как минимум, тем, что мои орки не являются без приказа или острой необходимости, исключительно ради того, чтобы молча на меня посмотреть, — не упускает он случая заставить ее почувствовать себя еще более нелепо. — И не испытывают душевных метаний, не решаясь озвучить цель своего визита, в силу природного скудоумия. Не ожидал увидеть вас так скоро, принцесса.

— Я… — к Эрэндис, наконец, возвращается подобие голоса, и она нервно стискивает пальцами тонкую ткань плаща. — Я оказалась здесь ненамеренно, мне следует немедленно уйти. Я не должна разговаривать с вами. Как только эта дверь откроется, я покину ваши комнаты… — она запинается, не зная, как правильнее обратиться к собеседнику, и в итоге решает обойтись без имен и титулов, — … тем же способом, что и проникла сюда.

— Разумеется, ваше высочество, — и снова Саурон не выказывает и тени удивления, — лишь дайте мне знать, когда позвать стражу. Я ведь могу быть уверен, что вы знаете, куда лететь, если снова потерпите фиаско?

Эрэндис закусывает губу. Безусловно, он прав — позволить себе навсегда застрять в теле летучей мыши она не может, но брать уроки магии у самого опасного из заключенных Нуменорэ, рискуя в любой момент быть обнаруженной — невозможно даже вообразить, какие последствия это повлечет для нее, брата, Иштар и остатков того мира, что они стремятся защитить.

— Плащ мне дала леди Иштар, — произносит она, со значением глядя ему в глаза. — Она же объяснила, как им пользоваться.

Саурон медленно кивает, и Эрэндис смущенно отводит взгляд. Разумеется, ему известно о происхождении накидки. Тхурингветиль ведь сама говорила: много лет, что она пропадала невесть где, артефакт хранился среди ее прочих вещей в Барад-Дуре.

— В голову не пришло другого быстрого способа тайно встретиться с ней, — с усилием заканчивает она свою мысль. — Леди Иштар слишком хорошо охраняют. Когда я увидела лорда Аланора, сочла, что после нашего недавнего разговора он решил снова ее допросить. Проскользнула в закрывающуюся дверь, не думая.

На мгновение Эрэндис чудится неуловимая вспышка эмоций на лице Саурона — откровенное недовольство, разбавленной толикой презрения.

— Она арестована? Что же, этого следовало ожидать. Я даже впечатлен — тем, что она продержалась так долго, при ее-то таланте обзаводиться врагами.

— Хотите сказать, вы не знали? — пораженно смотрит на него Эрэндис. — Разве вам не ведомо все, что происходит с вашими слугами?

Подспудно она начинает понимать, отчего общество Саурона оказывает на нее, да и многих других, парализующий эффект. Нечто подобное, пусть и в иной форме, она наблюдала, общаясь с немногочисленными знакомыми ей эльдар — ауру бесстрастной отстраненности, разбавленную мрачной иронией, от которой становится не по себе. Саурон выглядит так, словно его мысли давно уже не занимает этот мир, такой крошечный и незначительный, и Эрэндис даже чувствует себя виноватой, будто вопросами и сомнениями вторгается в иную, закрытую для простых смертных вселенную.

Все равно что бесцеремонно бродить по территории храма, открытой только служителям культа, возмущенно отметила бы ее бабушка. В былые времена в земле Рун такое каралось смертью. Маленькая Хинд, как и сотни девочек ее возраста, заслушивалась жутковатыми историями о временах правления Короля, что задолго до начала войн с Нуменором переступил грань между реальностью и миром теней. Кровавые жертвоприношения отжили свое, стоило смерти взяться за те земли всерьез, мрачная традиция пустила корни на Востоке, в Кханде, а нрав девы моря Рун значительно смягчился. И все же по сей день принцесса там и тут встречает подтверждения правдивости передающихся из поколения в поколении историй: помнится, ее глубоко впечатлили результаты одной из экспедиций Палландо, в которой тому удалось обнаружить заброшенный жертвенник, хранивший остатки тысяч раздробленных костей. Синий маг преподнес королю в дар выточенные из бивней мумакил кастаньеты, бронзовые сосуды для меда и вина, наподобие тех, что принято было наполненными до краев оставлять внутри курганов, и даже золотые монеты с выбитым на них чеканным профилем Тени Востока, но в глазах Эрэндис до сих пор стоят выполненные черной тушью зарисовки полуистлевших черепов вариагов, отдавших свою жизнь за веру.

— Тот, кто смеет беспокоить мертвых, будет навеки проклят, — зловещим голосом завершает бабушка свой рассказ, и Эрэндис кажется, что она может физически ощущать эту несмываемую печать: над Палландо, над глупцом Элендуром — а теперь еще и над Сауроном. И от того, что даже высшие силы не могут обмануть смерть, ей становится невообразимо грустно.

— Сомневаюсь, что сейчас могу позволить себе такую роскошь, как слуги, — между тем, насмешливо произносит Саурон. — Да и леди Иштар к их числу я никогда не относил. К тому же, у меня достает иных поводов для беспокойства, нежели ее очередное безумство. Она вообще не должна находиться в Арменелосе, это ее выбор. И только ее личная ответственность.

— Все считают иначе, — вырывается у Эрэндис. — Думают, что вы ее специально подослали, чтобы…

— Чтобы что? — весело интересуется Саурон. — Вызнать государственные тайны и использовать их из соображений выгоды или мести? Или сделать вас своей марионеткой — право, не могу придумать, какая мне от того польза? Леди Иштар отчего-то возомнила себя великой провидицей и решила, что без ее трогательной заботы меня в Нуменорэ ждут всевозможные беды. Пока что, вижу, дела у нее самой идут немногим лучше. Чем она умудрилась досадить королю?

— Ее обвиняют в покушении на мага Палландо, — отвечает Эрэндис и укоризненно хмурится в ответ на короткий смешок Саурона. — Вернее, в организации покушения. Схватили ее слугу, поэтому я здесь. Мальчик ни в чем не виноват, необходимо спасти его от виселицы!

Саурон недолго молчит, сосредоточенно что-то обдумывая.

— Я видел этого мальчишку. Он многого мог бы добиться, будь умен. Сын вождя, чье имя звучало не последним среди могучих воинов их народа, племянник влиятельного жреца… Если бы король догадывался, кому леди Иштар предоставила приют, мальчишка стал бы козырем в их игре, получил бы шанс навсегда забыть о своем рабском прошлом. Однако он этого не желает. Перед ним открывались разные возможности: получить свободу, обрести покровителей, власть, возможно, однажды самому стать правителем. Он отказался, как много лет назад это сделал его отец. Теперь я вижу, ради чего, и повторяю: он глуп.

— Чей племянник? — широко раскрывает глаза Эрэндис: наконец-то в ее голове начинает складываться паззл. — Я знаю лишь одного жреца, имя которого в последнее время звучит чаще, чем имена всех королей Средиземья, вместе взятых. Неужели вы имеете в виду магистра Шию?

— Вижу, вы понимаете, о ком речь, — подтверждает Саурон. — Да, подопечный леди Иштар — тот самый ребенок, считающийся погибшим. За возвращение его магистр, не торгуясь, продаст половину Умбара, поскольку сильнее страха перед нашим Повелителем в нем лишь чувство долга перед семьей, которую он не смог спасти, — он разводит руками. — Вы можете использовать эту информацию, ваше высочество. Я с уважением отнесся к просьбе леди Иштар не рассказывать о происхождении мальчишки королю. А вот вас ничто не связывает. Полагаю, после таких известий Ар-Фаразон выдумает любой невероятный предлог, лишь бы его не казнить.

— Но Фад не пожелал освобождения такой ценой, — качает головой Эрэндис. — Если они узнают правду, никогда уже не оставят его в покое. Я не сомневаюсь в благородстве государя, но его окружение… Фад не рос здесь, он не готов к такой жизни. Даже не представляя, что его ждет, он инстинктивно стремится держаться подальше. Будь все иначе, Иштар рассказала бы мне раньше… или написала в той записке, что передала из заточения.

Она думает о магистре Шие. Пока что сознанию трудно вместить мысль о том, что жрец — тот самый потерянный дядя, что являлся из ниоткуда странником в темных одеждах, приносил забавные безделушки и играл в шахматы с ее отцом. Не просто первенец и законный наследник, единственный выживший, старейшина — но и тот, в чьих жилах, по словам Тхурингветиль, течет кровь одного из улаири, кровь, объясняющая унаследованный ими магический дар. Эрэндис с трудом сдерживает истерический смех. В прошлом она сочувственно размышляла о судьбе Иштар, а жалеть следовало саму себя, происходившую из рода отступника.

Случись государю узнать о том, кто такой Фад, исход суда будет предрешен. Палландо и сам не пожелает безвременной гибели того, кто может помочь им завладеть Единым Кольцом и уничтожить его. Только что Саурон фактически подсказал ей способ навсегда покончить даже с самыми маловероятными перспективами восстановления его власти над Средиземьем. И она категорически отказывается понимать, чего тот рассчитывает этим добиться.

— Записка? — Саурон недоверчиво выгибает бровь. — Сомневаюсь, что она бы так поступила. Кто передал вам ее?

— Странный человек в городе… он напугал меня, — тихо отзывается Эрэндис — воспоминания о безликом существе на рыночной площади до сих пор заставляют холодеть от ужаса. — Вот же она, эта записка, — она достает из кармана платья знакомый измятый листок и протягивает его Саурону.

Майя бросает беглый взгляд на бумагу, а затем переводит его на Эрэндис, и та понимает, что снова не угадала с ответом.

— Это карта дворцовых подземелий.

Эрэндис непонимающе хмурится и на всякий случай еще раз обшаривает карманы. Нет, сомнений быть не может, в руках Саурона тот самый листок с оторванным уголком, который еще этим утром был испещрен необычным и узнаваемым почерком Тхурингветиль — писала та так, словно уже много десятилетий ей не приходилось прикасаться к перу.

— Но мне же не могло это почудиться… человек в капюшоне… письмо… Я уверена, что видела его, — совершенно убитым голосом шепчет она. — Я ведь не схожу с ума, правда?

— Вы обладаете даром, принцесса, глупо отрицать, — отвечает Саурон. — Остается только удивляться, как при всем этом вы не восстановили против себя половину населения острова. Возможно, подсознательно вы сами желали встретиться с леди Иштар. Вы хотели найти способ помочь вашему другу. Магия всего лишь подсказала способ.

— Мне все равно не воспользоваться тем, что я узнала, — справляется с собой Эрэндис. — Отец… его отец не хотел быть правителем, и не Фаду пересматривать решения, которые принимал глава клана. Я не могу превратить его в чиновника на службе у государя или разменную монету в интригах умбарского жречества. Для него такая жизнь будет хуже смерти. Магистр Шия… я не знаю, какой он, и будет ли он к нему добр. К тому же, Фад привязан к леди Иштар, как к родной матери, и наивно рассчитывать, что ему позволят остаться при ней.

— Даже если это поможет его спасти? — вкрадчиво интересуется Саурон, но Эрэндис остается непреклонной.

— Должно быть другое решение. У Палландо много недоброжелателей. Далеко не все харадрим в восторге от его попыток перекроить карту Востока. Если Фад виновен, зачем ему оставлять у себя арбалет, да еще и там, где его с легкостью могут обнаружить? Я надеялась найти хоть одну зацепку, которая убедит лорда Аланора провести нормальное расследование!

— Опасность беспристрастного расследования, ваше высочество, — отмечает Саурон, — в том, что оно может привести совсем не к тем результатам, которые вы ожидаете. Влиятельные враги Палландо, если вы их и найдете, не оставят мальчишке никаких шансов. Ваши благие намерения только сделают его смерть неизбежной.

Эрэндис и сама не понимает, как решается выложить все карты на стол — она будто видит себя со стороны, голова непривычно легкая, ответы на незаданные вопросы сами собой срываются с языка. От Него ничего невозможно скрыть. Ему нельзя говорить неправду.

— Я догадываюсь, кто может стоять за покушением, — сдается она. — Я слышала, как Лангон угрожал леди Тхурингветиль. Да, мне известно ее настоящее имя. И я не единственная. Все так легко поверили в ее причастность, потому что знали, что Палландо может ее разоблачить и изгнать или выдать эльфам. Я уверена, что Лангон убедил в этом и королевскую чету.

На миг ей становится жаль Тхурингветиль — во всем облике Саурона не читается ничего, кроме вежливого внимания, подобающего при беседе с высокопоставленной особой.

— Повторяю, Тхури по собственной воле отправилась на остров, полный майар. У нее всегда оставалась возможность его покинуть. И уж тем более ей не следовало привозить мальчишку. У него на лице написана самоубийственная глупость, проще простого было просчитать его намерения. Что бы ни происходило между Тхури и Лангоном, я не стану вмешиваться. Да и не имею возможности.

— Но она здесь ради вас! — забывшись, Эрэндис повышает голос и тут же испуганно оглядывается на дверь. Однако стражи безмолвствуют, из коридора не доносится ни звука — явно не обошлось без чар. Где-то на краю сознания вертится отчаянная мысль о том, что сейчас Саурону ничего не стоит обратить ее в прах за наглость, и во дворце никто не узнает о печальной судьбе принцессы. Не говоря уже о том, что никакими жертвами не смягчить незавидную участь ее души после такой бесславной гибели. Тем не менее, неведомая сила вытягивает из нее все более дерзкие слова, будто на время в нее вселяется злокозненный дух с дурным чувством юмора.

— Я ни за что не поверю, что вы намерены сидеть здесь, сложа руки! Естественно, Фад для вас ничего не значит, вы считаете ниже своего достоинства даже называть его по имени, но если леди Тхурингветиль все эти столетия беспокоилась о вас так же, как те несколько месяцев, что я ее знаю, значит, у нее невероятное терпение, а в вас нет ни грамма благодарности! И вы ничему не научились у своего Повелителя, потому что он никогда не поступал так по отношению к тем, кто был ему верен!..

Боль приходит с опозданием, и сначала Эрэндис чувствует лишь пробивающийся даже сквозь деревянную обивку холод стены, о которую ударяется затылком. От силы удара ей кажется, что она вот-вот потеряет сознание, однако рука Саурона стальной хваткой держит ее за горло, а глаза его горят пугающим металлическим блеском.

— Вижу, Тхури так и не начала учиться на своих ошибках, — непонятно чему скалится он и продолжает убийственно спокойным голосом: — Ты ничего не знаешь о Мелькоре, чтобы сметь приводить мне его в пример, ничтожное существо. Ты даже о верности представления не имеешь, иначе тебя бы здесь не было. Советники Ар-Фаразона напрасно наперебой убеждают его в том, как опасен я. Им бы поискать врага поближе.

Саурон с брезгливостью отдергивает руку, и Эрэндис стоит колоссальных усилий сохранить после этого равновесие. С трудом сдерживая подступающие к глазам слезы, она все же понимает, что многие из вызвавших неудовольствие Саурона лишились жизни и за меньшие оплошности. А вот ее, похоже, он теперь считает немногим умнее Фада, и по справедливости: ярость укладывается в ней, подобно колдовством погруженному в сон зверю, и место ее занимает суеверный ужас. Маленькая Хинд уже бы в панике косилась на небо в ожидании готовых поразить ее молний. Принцесса Эрэндис знает, что принцип воздаяния за подобные выходки работает иначе, а потому лишь тихо выдыхает, прежде чем последняя надежда в ее душе будет похоронена под грузом бесконечной усталости:

— Он мой родной брат. Вы можете понять, как много это значит?

Судя по взгляду Саурона, аргумент Эрэндис не кажется ему таким уж убедительным. Он знает, разумеется, с досадой думает она. И Тхурингветиль знала все это время. Знала и не потребовала ничего, кроме расплывчатого обещания спасти ее жизнь, и даже его Эрэндис не может выполнить.

— Вы жили без него все эти годы. Разве королевская семья не стала для вас родной?

— Моих близких уничтожили, а с теми, кто уцелел, меня разлучили, — тихо продолжает она. — Со всеми, кого я любила. И я до сих пор помню их лица.

— Это чувство мне хорошо знакомо, — в искренности Саурона принцесса имеет все основания усомниться, но решает оставить в стороне свой сарказм.

— Я пообещала себе, что никогда не забуду, кто я и кем были мои родители. Я люблю государя всем сердцем, никаких слов не хватит, чтобы выразить благодарность за все, что он для меня сделал, но я не смогу стоять в стороне, если речь идет о жизни единственного родного мне человека. Лорд Майрон, я не знаю, что мне делать, — кажется, она все-таки плачет с полной уверенностью в том, что после такого позорного представления ей только и остается, что утопиться в Сириле, предварительно помолившись о том, чтобы не встретить в посмертии бабушку и других родичей.

Саурон рассматривает ее, как редкое насекомое, и в какой-то момент Эрэндис кажется, что сейчас он ее ударит. Но вместо этого он вдруг осторожно помогает ей усестся в кресло — ей, наконец-то удается рассмотреть иллюстрации в трактате, что он читал до ее появления — как ни странно, тот связан с травами и целительством.

— В таком состоянии ничего нельзя предпринимать, леди Хинд, — отвечает он ей в тон. — Для начала восстановите мир в своей душе. Вы жалуетесь на галлюцинации, ваше настроение меняется каждые несколько минут, сегодня вы использовали магию и пережили свое первое превращение, а до рассвета вам предстоят еще несколько. Лучшее, что вы можете сделать — это вернуться к себе и отрешиться ото всех тревог.

— Отдыхать, позволив Палландо снова лишить меня семьи? Пока Иштар в тюрьме, а Лангон плетет замыслы, как бы использовать меня, чтобы усилить влияние на короля?

— При всем сочувствии, принцесса, — усмехается Саурон, — пока не произошло ничего необратимого. Больше всего вы поможете Тхури, если будете следить за собой и держаться подальше от неприятностей. На примере брата вы уже убедились, что бороться с такими, как Палландо, прибегая к силе, бессмысленно.

— Но как еще с ним можно бороться? — разочарованно вздыхает Эрэндис. Она внезапно осознает всю смехотворность своих требований. Если даже она не готова рискнуть с таким трудом обретенным благополучием ради того, чтобы вызволить Фада, с какой стати Саурону о них заботиться? Одно только молчание о ее происхождении — уже милость, которой она совершенно не заслуживает.

— Королю нужен преступник, — пожимает плечами Саурон. — Так дайте ему преступника.

Второе превращение проходит намного легче, чем занявшее долгие часы первое, а вот над возвращением в человеческий облик приходится работать. Когда Эрэндис, наконец, добирается до своих покоев и обессиленно падает, как есть, в накидке и платье, поперек кровати, ей кажется, что комната вокруг свивается в воронку и вертится колесом, увлекая и ее в безумный и безудержный танец.

Она сама не помнит, как проваливается в крепкий сон. Вероятно, в иных мирах ей на этот раз все же довольны — впервые за долгое время она не видит ни одного сновидения.

Эрэндис просыпается на рассвете и долго лежит неподвижно, меланхолично созерцая потолок. Ощущения такие, словно за непродолжительную встречу с Сауроном она повзрослела сразу на несколько жизней. Удивительно, как от вчерашних полетов болят несуществующие крылья. С трудом поднявшись, она прячет накидку в шкаф и неодобрительно поджимает губы, едва завидев свое отражение в зеркале. Право, даже явившаяся с того света Тхурингветиль, должно быть, выглядела лучше.

Ведь она так и не спросила у Саурона о том, что на самом деле случилось тогда после войны. Хотя что-то подсказывает ей, что темный майя никогда не стал бы говорить с ней об этом. А вот упущенной возможности узнать больше о дяде, обстоятельствах гибели их клана, слабых местах синих магов, периодически являющихся ей видениях о Мордоре, было жаль. Не могла же она, в самом деле, снова заявиться в его темницу с надоедливыми замечаниями?

Или могла?

— Все это глупости, — Эрэндис плескает в лицо пригоршней ледяной воды и отрешенно наблюдает, как капли сбегают вниз по волосам, оставляя темные пятна на измятом платье. — Нужно переодеться, пока Замин не проснулась. А потом подумать, как спасти Фада. Лорд Майрон не мог не дать мне подсказки. Я ее просто не увидела. Я должна сообразить…

Если Замин и удивляется подавленному виду госпожи, то не подает виду; в последнее время на ней и самой лица нет, что Эрэндис порядком раздражает. Не хватало еще, чтобы Фад, освободившись, прельстился лицемерными переживаниями служанки. Лично она в великую любовь Замин не верит: девчонка хитра и вперед всех смекнула, что слишком много важных персон готово оказывать Фаду свое покровительство.

— Ее величество напоминает, что вы вместе ужинаете в особняке лорда Амандила, — услужливо сообщает Замин, и Эрэндис морщится, как от зубной боли. — Да, она произнесла это с таким же выражением лица, но сегодня леди Исилиэль впервые посещает дом своего жениха, и этикет требует, чтобы вы ее сопровождали.

— Бесполезная трата времени, — шипит Эрэндис, отодвигая тарелку с фруктами: после ночных приключений желудок сжимается от одних только мыслей о еде. — Исилиэль миллион раз бывала в их доме до своей помолвки, и я не представляю, что с тех пор поменялось. Она мне даже не подруга!

— Но государь так расстроится, если вы откажетесь, — бескомпромиссно заявляет Замин. — Или, не приведи Эру, решит, что вы еще не оправились после болезни, и вернет вас в больничное крыло. Кстати, эта идея не лишена смысла. Вы выглядите…

— Тебя это не касается, — отрезает Эрэндис. — Пригласи сюда Алласа, и срочно! Раз уж я потеряю целый вечер в доме Исилдура, пусть хоть кто-то займется делом.

Аллас выглядит еще более мрачно, чем обычно: их прошлый разговор вселил в его душу нехорошие подозрения, и решительный вид принцессы их лишь подтверждает.

— Если нам удастся привести лорда Аланора к преступнику, Фада освободят, — повторяет она слова Саурона. — А того, кто содействует восстановлению справедливости, наградят и, возможно, даже повысят в должности. Государь высоко ценит свою репутацию.

— Ваше высочество, ну опять вы за свое, — умоляюще воздевает руки Аллас. — Я понятия не имею, кто за этим стоит! Ну не ворвусь же я с обыском в покои лорда Лангона! Он только посмеется надо мной!

— Ты меня не понял, Аллас, — Эрэндис сцепляет руки перед собой и выдерживает паузу. — Меня не интересует, кто стрелял. Не интересует, кто приказал стрелять. Я хочу видеть Фада на свободе. Кто-то должен занять его место.

— Вы отправите на казнь невиновного? — Алласу не удается сдержать изумления, и Эрэндис его не винит. До встречи с братом она и сама не могла представить, что решится на такое.

— Я не выношу смертных приговоров, — кажется, спокойный тон Саурона каким-то волшебным образом перешел и к ней. — Это сделает король. По рекомендации лорда Аланора и других советников. А потому нам важно представить все очень убедительным.

— Но мы не можем просто выдумать историю из воздуха! — взывает к ее разуму Аллас. — Лорд Аланор, по-вашему, вчера на свет родился? Он не поверит!

— Поверит, если захочет, — возражает Эрэндис. — А в особенности — если пожелает государь. Всегда найдется, среди прислуги или стражи, некая сомнительная, гадкая личность, которую легко можно заподозрить в любой подлости. Если представить, что ее направляет некто, неприятный государю… успевший ему досадить… Ведь по сути леди Иштар не сделала ничего, чтобы впасть в немилость. А вот, скажем, тот же лорд Элендур… — она нехорошо ухмыляется, — я не могу помочь ему занять место Саурона, как он того желает, но вот обеспечить место рядом с ним готова с радостью.

— Ваше высочество, — Аллас выглядит совершенно несчастным. — Вы хоть представляете, что нас ждет, если обман раскроется? Я врагу не пожелаю перейти в чем-то дорогу леди Инзильмит.

— Тогда сделай вид, что этого разговора не было, — с притворным удивлением разводит руками Эрэндис. — Я уверена, в Нинданосе, в заведении твоей сестры, всегда найдется работа по плечу настоящему мужчине. Интересная, а главное — безопасная.

Аллас, бледнея, торопливо заверяет принцессу в том, как важно для него ее расположение, и обещает подумать над просьбой. Распрощавшись с ним, Эрэндис некоторое время бродит по балкону, глядя на сад и размышляя над тем, каким дорогим удовольствием оказалось возрождение семьи из небытия. А ведь она делает лишь первые шаги в этом направлении.

Дом лорда Амандила в точности повторяет княжеское родовое гнездо в Андуниэ — Эрэндис охотно понимает желание окружить себя знакомой обстановкой, но среди типичных для Арменелоса построек особняк напоминает белоснежный корабль, выброшенный на рифы приливом. В отличие от владений леди Инзильмит, здесь царит образцовый порядок, и отчего-то принцесса легко представляет Исилиэль хозяйкой этого места с его серебряными подсвечниками в человеческий рост, персиковыми атласными скатертями и резными рамами картин из светлого дерева.

Королева из уважения к Исилиэль скрывает неудовольствие и почти дружелюбно кивает в ответ на замечания Амандила и его домочадцев. Разговор вращается преимущественно вокруг воспоминаний о давно минувших днях, когда глава семейства был молод, его отец, лорд Нумендил, пребывал еще в добром здравии, дружба с королем и лордом Аланором казалась незыблемой и вечной, а лучшим способом времяпрепровождения представлялись морские путешествия.

— Что за бесценный багаж памяти! — улыбается Ар-Зимрафель. — Вы непременно должны написать мемуары, милорд, пережитые вами чудеса необходимо сохранить для потомков.

— Предпочитаю, чтобы внуки увидели мир своими глазами, — возражает Амандил. — Исилдур особенного интереса к мореходческому делу не проявляет, но я возлагаю большие надежды на Анариона.

— Если таково желание вашего внука, государю по силам найти его способностям применение на благо нашей родины, — кивает королева. — Умелые и опытные мореходы всегда были редкостью, как бы странно это ни звучало от исконной жительницы острова. С таким достойным примером перед глазами Анарион имеет все шансы стать гордостью нашего флота.

Эрэндис всерьез сомневается, что Анарион рассчитывает знакомиться с большим миром, стоя на борту королевской галеры, и, судя по его слегка разочарованному выдоху, юноша придерживается того же мнения. Будь он немного старше, вдруг проносится сторонняя мысль, составил бы куда лучшую пару Исилиэль. Эта романтически настроенная особа была бы очарована возможностью увидеть далекие края, а Эрэндис удалось бы, наконец, выслать ее куда подальше.

— Флоту вскоре предстоит колоссальная работа, — включается в разговор лорд Элендил, пожалуй, единственный из собравшейся компании вызывающий у принцессы некое подобие расположения, даже необъяснимой симпатии. — Я надеюсь, ваше величество, король всерьез воспринял мои слова о необходимости очистить южные моря от пиратов?

— Как бы ни так! — сварливо отзывается Амандил, и Эрэндис буквально чувствует нарастающее напряжение Ар-Зимрафель, которую тот посмел опередить. — Нынче Аланор — первый знаток кораблестроения, торговли, освоения океана! Аланор, ни разу в жизни не стоявший за штурвалом корабля!

— Лорд Аланор проявил доблесть и выдающийся талант полководца на недавней войне, — с нажимом произносит королева. — Да, это верно, что мы с ним принадлежим к противоборствующим лагерям, но… откровенно говоря, я уже ни в чем не уверена. Мысли сторонников иногда настораживают меня сильнее, чем возражения противников. К тому же, он верен Фаразону и никогда не предложит того, что может нанести ущерб интересам Нуменорэ.

— Разумеется, вы правы, ваше величество, — спешит согласиться с ней Элендил и укоризненно смотрит на отца. — И все же, договоренности с корсарами чреваты неприятными сюрпризами. Не мы первые сталкиваемся с похожей проблемой.

— Этим людям неведомо понятие чести, — горячо поддерживает его Исилдур. — Они нарушат соглашение в тот же момент, когда почуят выгоду!

— И чтобы избежать этого, ты предлагаешь лишить их самоуправления и запретить ходить под парусом? — не выдерживает Эрэндис. — Да ведь так они еще скорее пойдут за тем, кто пообещает им возврат к старым временам. Не говоря уже о том, что большинство только посмеется над вашими запретами.

— Что принцесса, много лет не покидавшая острова, может знать о борьбе с пиратами? — сердито смотрит на нее лорд Амандил, и Эрэндис может сполна насладиться внутренней борьбой в душе королевы в попытке выбрать, на сторону какого из двух зол становиться в этом споре.

— Эрэндис права, — наконец, нехотя признает Ар-Зимрафель. — Однако пристало ли утомлять леди Исилиэль и ее жениха? Я уверена, что можно найти более приятную, нежели пираты, тему для обсуждения за ее первым ужином в новом доме. О делах она еще наслушается, когда выйдет замуж.

Эрэндис прячет усмешку; уж ей, как никому другому, известны тайные надежды Ар-Зимрафель на то, что прислушиваться к этим разговорам о делах племянница будет весьма внимательно, чтобы затем передать любящей тетушке во всех подробностях. Она сомневается в том, что из Исилиэль получится хорошая шпионка — королева допускает ошибку, делая ставку на ту, что так похожа на нее саму в молодости. Лично принцесса не может представить себе ситуацию, в которой Ар-Зимрафель хоть в чем-то, по-настоящему значимом, пошла бы против воли Ар-Фаразона.

— В самом деле, расскажите еще о своих путешествиях, милорд, — с обезоруживающе милой улыбкой обращается к Амандилу Исилиэль. — За последние месяцы мне довелось узнать так много. Леди Иштар рассказывала о странах Востока и Юга, господин Лангон — о своих странствиях по землям Севера. Скажите, — ее глаза вдруг блеснули, — а приходилось ли вам когда-нибудь путешествовать на Запад?

— Зачем ты задаешь глупые вопросы, дорогая? — смеется королева. — Тебе хорошо известно, что корабли из Нуменорэ уже очень давно не отплывают в направлении Тол-Эрэссеа, да и гости оттуда много лет не являли своего присутствия в наши гавани. Если только лорд Амандил не волшебник и не нарушает прямого приказа короля, он никак не мог бывать там.

— Как по мне, это, должно быть, увлекательнейшее путешествие, — не сдается Исилиэль, и Эрэндис остается лишь в очередной раз подивиться ее самоуверенной и очаровательной наглости, позволяющей без особенных последствий для себя произносить вещи, недопустимые для других. — После всего, что я прочитала о благословенном крае, я загорелась идеей побывать там. Разве не было бы замечательно увидеть землю, в которой нет смерти, населенную созданиями древними и мудрыми, как сама вечность? Узреть, наконец, то знаменитое древо, от которого произошла наша гордость Нуменора?

Лорд Амандил добродушно посмеивается — кажется, своей жаждой познаний и приключений Исилиэль только что завоевала место в его сердце. И даже королеве нечего возразить племяннице на этот раз.

— Мой отец, государь Тар-Палантир, приложил много усилий к тому, чтобы возродить традицию ухаживать за Нимлотом, — подтверждает она. — Во времена правления его предшественника Древо чуть не погибло. Отец предсказывал, будто судьба королей нашего рода неразрывно связана с благополучием Нимлота.

Эрэндис терпеливо молчит, но ей вдруг отчетливо представляется Иштар — вот уж кто при беседе один на один ни за что бы не оставил без комментариев это сомнительное пророчество.

— Поклоняться дереву? — она окидывает Нимлот пренебрежительным взглядом, и в свете ее слов один из самых древних обычаев Арменелоса и Эрэндис начинает казаться лишь глупым пережитком старины. — Я всегда говорила, что эльфы исключительно умны. Даже не появляясь на острове, они продолжают контролировать ваше сознание, лишая свободы воли. Правители самой развитой из всех цивилизаций Средиземья — глупо было бы отрицать, Нуменор опережает все, что мне приходилось видеть до сих пор, — сохраняют и поддерживают очаг преклонения перед эльфийской культурой в самом центре своей столицы.

— Почему Он уничтожил древа? — задает Эрэндис давно волнующий ее вопрос, на который никто так и не дал ей убедительного ответа. — Я понимаю, невозможно знать наверняка Его замыслы, но, возможно, вы слышали когда-нибудь… от лорда Майрона…

— Майрон никогда не вспоминает о веке оков Мелькора, — чуть более резко, чем обычно, отзывается Иштар. — Он перенес этот период… довольно тяжело. Вы переоцениваете мои возможности, если полагаете, будто я могу спрашивать его обо всем, о чем мне заблагорассудится.

— Но вы никогда не рассказывали мне о причинах, — не сдается Эрэндис. — Ни вы, ни… те, кто был до вас. Вы говорили о том, что исчезновение Альмарена соответствовало замыслу Эру, но даже не пытались объяснить, почему это должно было произойти. Сейчас я смотрю на Нимлот и могу лишь приблизительно представить красоту Древ. Если то, что было в Валиноре, хотя бы наполовину соответствовало описаниям легенд, это было… великолепно.

— Вы мыслите такими… земными категориями, — кажется, Иштар впервые рассержена, и Эрэндис отчасти рада ее гневу — в таком настроении она куда более откровенна и прямолинейна, нежели когда старается блюсти дворцовый этикет. — К юго-востоку от Мордора, за много километров от укрепленной границы, я встречала племена, никогда не поднимавшиеся севернее плато Литлад, темнокожих харадрим, за всю свою жизнь ни то что эльфов, даже самого обыкновенного моря в глаза не видевших. Никто, кроме лорда Майрона, ими не интересовался, если в их жилах и течет кровь людей севера, они давно забыли об этом родстве. В этих краях, вообразите себе, не умели обрабатывать металл, и местные женщины с радостью выменивали бесценные изделия из кости мумакил на грубые жестяные украшения, выкованные или чаще награбленные орками. Они тоже считали эту груду мусора великолепной, поскольку не могли воспроизвести ее самостоятельно.

— Вы клоните к тому, что древа имеют ценность лишь потому что они уникальны? — внимательно смотрит на нее Эрэндис. Иштар кривит губы в некрасивой усмешке, похожей на оскал.

— Древа имеют ценность, потому что они символичны. Эльфы привыкли идеализировать Валинор, хотя большая часть их народа родилась вдали от Амана и представляет его так же, как и вы, из красивых и поэтичных песен и преданий. Верить в сказочность Валинора легко и приятно, ведь эта вера ни к чему, в сущности, не обязывает. Квенди никогда не сражались за своих богов, вы не обращали внимания на это, принцесса? Все, что их интересовало — это земли, влияние, клятвы, собственное высокомерие, да хотя бы проклятые Сильмариллы, еще один символ, уничтожить который, к сожалению, оказалось невозможно. Попробуйте спросить хотя бы Фада, какие приоритеты прививались детям в его семье. Вы интересуетесь, в чем был смысл падения Великих Светильников, гибели древ? Никакой великой магии, никаких секретов, потрясающих мироздание, ваше высочество. Мелькор всего лишь оказался первым, кто решился показать всю ничтожность этих примитивных символов по сравнению с вечностью, с первозданным хаосом! В конечном счете, какие бы катаклизмы не происходили, мир от этого не рухнул. Если где что и менялось, так только в сознаниях — наших, квенди, даже эдайн, задолго до их пробуждения. И знаете что, — она бросает последний взгляд на будто потускневший в тени ее дерзких идей Нимлот, — ваш король может сколько угодно хвастаться своей независимостью от эльдар, на самом деле это древо утверждает их силу и влияние на вас каждую секунду своего существования.

Воспоминания об Иштар отступают на второй план, и Эрэндис продолжает рассеянно слушать Исилиэль, рассуждающую о красоте и завораживающей гармонии Валмара, куда с древнейших времен не ступала нога смертного. И где-то на краю сознания проскальзывает почти еретическая мысль о том, что и мифическая недоступность острова — не более, чем один из тех символов, что так презирал Владыка, над которыми смеялась Тхурингветиль. А еще — о том, что после всех глупостей, сказанных Саурону при их встрече, он бы нисколько не удивился вопросу о жизни Мелькора в Валиноре. А возможно, даже что-то бы ей ответил.

Леденящее молчание Ар-Зимрафель на протяжении всего обратного пути звучит почти траурно, и принцесса вздрагивает от неожиданности, когда королева все же заговаривает с ней, распрощавшись с племянницей.

— Этот человек не может продолжать дело моего отца, — глухо произносит она. — Он совершает ту же ошибку, что Алатар и Палландо.

— Ваше величество? — в присутствии королевы Эрэндис предпочитает изображать неосведомленность, в последнее время та и так поглядывает на нее с нескрываемым неодобрением.

— Вместо того, чтобы стоять на страже интересов династии, эти двое меряются силами, как бодливые быки, — раздраженно поясняет свою мысль Ар-Зимрафель. — Амандил и Аланор. Они стареют. Нет ничего ужаснее внутренней дряхлости. Их идеалы закладывались еще во времена правления государя Ар-Гимильзора. К какому будущему они могут привести Нуменор?

— Вы думаете о том, чтобы их отстранить? — если судьба князей Андуниэ принцессе, по большому счету, глубоко безразлична, сердце ее мгновенно наполняется тревогой за лорда Аланора. — Двух ближайших соратников нашего государя? Они ведь росли вместе, этой дружбе уже столько лет!

— Слишком много лет, — сузив глаза, подчеркивает Ар-Зимрафель. — Так много, что многоуважаемые лорды ошибочно начинают полагать, что их мнение равноценно взглядам представителей королевского дома. Не думайте, Эрэндис, что мной руководит ревность или желание повелевать, я действительно убеждена, что Фаразона должны окружать молодые, смотрящие в будущее военачальники. И нет, я не говорю о полном отстранении. Но если лорд Амандил не умерит свой пыл, очень скоро он не будет вызывать у нас ничего, кроме раздражения.

Эрэндис долго обдумывает слова королевы, возвращаясь в свои покои. Она не зажигает на веранде свечи, наслаждаясь ранними сумерками и едва уловимым ароматом утекающего за море лета.

— Найди мне Алласа, пусть явится, как только сможет вырваться, — отдает она распоряжение Замин. — Полагаю, есть смысл внести небольшие изменения в наши планы.