Назгул страны Рун (гет)

Огненная радуга рассекает облака жирным росчерком пушистого белоснежного пера над контуром горной гряды, словно Владыка ветров, со всем вниманием выслушав и обдумав вознесенные молитвы, вершит строгий суд над вселенной и выводит вердикт прямо поперек пасмурного неба, скрепляя подписью королевский указ. Причудливая игра солнечных лучей завораживает: разговоры в карете стихают сами собой, и лишь Эрэндис вынуждена прикрыть глаза в мнимом приступе головной боли, лишь бы не присоединяться к бурным восторгам Исилиэль и ее свиты.

Радуга в земле Рун почитается дурным предзнаменованием: некстати вспоминаются рассказы бабушки о неограниченном и разрушительном свете далеких и непостижимых миров и светил, отделенных от Арды лишь хрупкой, эфемерной завесой, сквозь прорехи в которой из небытия могут являться враждебно настроенные духи и опасные сущности. Человек, прошедший под радугой, соприкасается с вечно голодной пустотой, и та высасывает его силы, лишая тени и отражения, подобно тому, как паук выпивает попавшуюся в расставленные ловушки муху, и даже смотреть на это свидетельство недолговечности и иллюзорности всего сущего опасно.

Принцессам Нуменора мрачные пророчества бесконечно чужды; когда преувеличенные восторги вокруг диковинной радуги становятся им скучны, беседа возвращается в привычное русло — невеста не без тревоги представляет себе будни в княжеских владениях в Андуниэ, и подруги спешат уверить ее в том, что семья лорда Исилдура очаровательна сверх всякой меры.

— Все это так, все верно, милая моя, — отмечает вскользь вездесущая тетушка Иорет. Эрэндис затрудняется сказать, почему ее пригласили, каким образом эта преклонных лет женщина вообще затесалась в компанию незамужних девиц, однако каждое ее слово здесь ловят с почти священным восторгом. — Вот только делами в замке заправляет леди Морвен, да продлит Эру ее годы. Незамужняя сестрица твоего будущего свекра. Понравишься ей — и за свою будущую семейную жизнь можешь более не тревожиться. Не понравишься — уповай только на небеса и королеву.

— Почему она не замужем? — осторожно осведомляется кто-то из подруг Исилиэль. — Она ведь уже не молода, если мне позволено будет заметить.

— Морвен — служительница валар, — несколько пренебрежительно поясняет Иорет, явно наслаждаясь выгодами, что несет ее осведомленность. — В юные годы поклялась, что не вступит в брак, посвятив себя распространению учения о Едином Творце и его посланниках. Утверждает, что вера требует от нее полной самоотдачи, и быть хорошей супругой и матерью она все равно не сможет. До замужества Мириэль они были подругами, но с появлением на горизонте Фаразона все быстро разладилось…

— Мириэль? — непонимающе переспрашивает Исилиэль и тут же испуганно прижимает ладошку к губам. — Вы имеете в виду королеву Ар-Зимрафель?

— Морвен продолжает называть ее прежним именем, потрудитесь не выказывать удивления или недовольства, — предупреждает Иорет. — Исилдура она любит, как родного сына и, конечно, мечтает подобрать ему скромную и благочестивую жену. Тем любопытнее выбор ее величества, предложившей вам в компаньонки меня или, скажем, ее высочество принцессу Эрэндис.

Эрэндис вопросительно выгибает бровь: о несговорчивой княгине ее никто не предупреждал, а о служителях валар она хоть и была порядочно наслышана, в жизни никогда их не встречала — случаи принятия на себя обета безбрачия были весьма редки.

— Я успела вызвать чем-то недовольство леди Морвен? Не припоминаю, чтобы она появлялась при дворе.

— Неудивительно, в представлении Морвен двор — это сборище безбожников, второй Ангамандо, — смеется Иорет. — И все же это не мешает ей с неослабевающим вниманием следить за последними новостями. А вы, моя красавица, вызвали немало разговоров своим приятельством с недавно арестованной южанкой. Прибавить к этому ваш неординарный ум, яркую внешность, начитанность, знание иноземных традиций и покровительство государя... Морвен была бы дурой, если бы вам доверяла.

— А вам? — по мере приближения к городу Исилиэль все сильнее нервничает. — Чем ей не угодили вы?

Тетушка Иорет гадко ухмыляется.

— Я бы не задержалась так долго при дворе, моя дорогая, если бы не умела угождать. У леди Морвен ко мне претензии иного рода. Я воплощаю собой все, чем не стала она. Наслаждаться выбранным путем благочестия без точащего изнутри червячка сомнения можно, лишь если ты окружен сонмом таких же святых, в противном случае жизнь превращается в беспрерывную борьбу. Получать удовольствие от борьбы, в сущности, способны единицы. И Морвен не из их числа. Вот кому пришлась бы по душе жизнь среди эльфов, если бы она только могла насовсем оставить семью. Вечная любовь на все времена, клятвы верности и единство душ… Нерушимые законы, преступить которые противно самой сути души любого квенди, — не насилие над грешной натурой, а естественное продолжение самое себя. Впрочем, — с гадкой улыбкой завершает Иорет свою тираду, — Морвен сама расскажет вам, насколько мы скверные создания.

Эрэндис не сомневается, что стала свидетельницей первого серьезного разговора Исилиэль с кем бы то ни было по поводу предстоящей свадьбы, и начинает подозревать, что не все с этой помолвкой так гладко, как пытался преподнести король. Ар-Зимрафель по натуре была игроком, хитрым и опытным, и не стала бы стравливать племянницу с будущими родственниками, если бы это не несло выгод в долгосрочной перспективе. Попытавшись представить, каким резонансом может отозваться недовольство леди Морвен, и прийдя к неутешительному выводу о недостатке исходных данных, принцесса равнодушно отворачивается к окну, скользя взглядом по апельсиновым деревьям, высаженным вдоль дороги. Проклятая радуга не уступает завоеванных позиций, рея над их каретой зловещим знаменем.

Алласу удается перехватить Эрэндис за день до путешествия, по пути из библиотеки — в последнее время принцесса немало времени посвящает работе с судебными хрониками, во всех подробностях изучая дела о государственной измене. Параноидальный настрой предшественников Ар-Фаразона приводит к закономерному итогу: суровые приговоры отнюдь не редкость, хотя зачастую смертная казнь заменяется изгнанием. Сказать по правде, это вызывает в душе принцессы затаенную радость. Несмотря ни на что, она не стремится добиться освобождения Фада ценой чьей-либо гибели.

— Это случится во время вашей поездки в Андуниэ, — вполголоса сообщает стражник, убедившись, что поблизости нет нежелательных свидетелей их разговора. — Фада доставят на континент отбывать заключение в тюрьме Виньялондэ. Мне вряд ли удастся добиться разрешения его конвоировать. Его величество распорядился, чтобы лорд Аланор лично занялся вашим делом.

— На слово лорда Аланора можно положиться, — Эрэндис не удается скрыть бледность, хотя она и старается держаться бесстрастно. — Меня тревожит не путь через океан, а те долгие дни и ночи, что Фад проведет среди убийц и разбойников.

— Парень сумеет за себя постоять, он ведь не с золотой ложкой во рту родился, — замечает было Аллас, но вспышка ярости принцессы пресекает дальнейшие возражения.

— Ты не можешь оценивать Фада общими мерками, он не похож на других истерлингов! В своей осознанной жизни он не видел ничего, кроме дома Иштар, получал все самое лучшее, пусть и по стандартам Кханда. Его никогда не окружал всякий сброд. Стоит представить себе, кого только не сыщешь в этой тюрьме… — Эрэндис резко замолкает, пораженная внезапным озарением.

Аллас, уже успевший хорошо изучить поведение госпожи, обеспокоенно хмурится.

— Что у Вас на уме, Ваше высочество? — осторожно интересуется он. — Даже задействуй вы все свои знакомства, едва ли среди них найдутся те, кто способен помочь Фаду по ту сторону моря, за решеткой. Вам остается надеяться лишь на помощь свыше.

— Именно так я и собираюсь поступить, Аллас, — с загадочной улыбкой замечает она. — Аппелировать к высшему правосудию, какую бы цену мне не пришлось за это заплатить.

Превращение дается ей неожиданно тяжело: от волнения сознание будто перегружено лишними, обременительными мыслями и образами, тело сопротивляется противоестественной магии, а накидка будто обжигает кожу. Опьяняющую радость от полета практически сразу вытесняет усталость — с каждым взмахом крыльев невидимый груз, камнем лежащий на плечах, кажется Эрэндис все тяжелее. Запретив себе концентрироваться на малодушном страхе, она с трудом подавляет желание увидеться с леди Иштар и расплакаться у нее на коленях, дав, наконец, выход мучающим ее сомнениям и тревогам. Едва не столкнувшись с выходящим из камеры Саурона стражником, она занимает прежнее место в углу и терпеливо ждет, когда на нее соизволят обратить внимание.

Саурона, кажется, вовсе не подавляет вынужденное бездействие в заключении. На какую-то долю секунды Эрэндис даже завидует свойственному майар специфическому ощущению времени. Но затем она вспоминает о брате, подобными привилегиями не наделенном, и преисполняется немой яростью. Фад не сможет вернуть ни одной минуты жизни, проведенной в тюрьме, и она согласна умолять Саурона о милости, если никто другой не соглашается ее даже выслушать.

— Вижу, вы полностью пренебрегли советами, что я дал вам во время нашей последней встречи, — с усмешкой произнес майя, едва удостоив ее взглядом. — Любопытно вы понимаете принцип невмешательства, ваше высочество.

Прислушавшись к себе, Эрэндис с удивлением обнаруживает, что, в отличие от прошлого ее визита в темницы, непонятная эйфория, неизменно зарождающаяся в душе всякий раз, когда события вокруг начинают развиваться со стремительной скоростью, перевешивает сковывающий ее в присутствии Саурона почти сакральный ужас — и начинает говорить, ведомая этим необъяснимым вдохновением.

— Вы говорили, что не можете читать мысли. Но, я знаю, умеете кое-что получше — читать души. Мою вы видели насквозь, знаете, что я сделала ради того, чтобы сохранить хотя бы призрачную память о своей семье — и предвидите, что сделала бы — в других мирах, вселенных, назовите, как считаете правильным, я не слишком разбираюсь в этих теологических дебрях, о которых толковал Лангон, — она прерывисто вздохнула, переводя дыхание. — Тхурингветиль говорила, что вы ненавидите вариагские обычаи, их право на вопрос Владыке. Вастаки, в отличие от племен Кханда, не верят в вопросы. Моя… наша с Фадом бабушка говорила, что всякий вопрос уже заключает в себе ответ. У меня нет времени дожидаться Владыку, но я принесла ему жертв больше, чем любой житель Нуменорэ, и в Арде сейчас пребываете только вы. Единственный, кто может принимать решения от Его имени. Его именем.

Долгая речь выпивает все оставшиеся у нее силы — Эрэндис опустошенно прикрывает глаза и инстинктивно ищет опору, цепляясь рукой за резную спинку излишней и даже неуместной в этой комнате кровати. Сорвавшиеся с языка слова будто повисают в воздухе — неуместные, резкие, фальшивые ноты в мелодии мира, не способные принять совместимую с ним материальную форму. И все же в глубине души принцесса почти гордится собой — по губам Иштар непременно скользнула бы довольная полуулыбка, доведись ей ее услышать.

— Его именем? — отчего-то Саурон не гневается, впрочем, кем себя мнит Эрэндис, если считает хоть в какой бы то ни было мере заслуживающей его гнева? — Вы не знаете его истинного имени, принцесса. Слова ваши пусты, а требования ничего не стоят.

— У Него нет истинного имени, — взгляд не может остановиться ни на чем, способном хоть немного ободрить и успокоить, и Эрэндис неотрывно смотрит на трещину в стене за спиной Саурона. — Лишь то, что пребывает за гранью Арды, можно назвать и определить. Здесь же — мир лжи и иллюзий, где добро и зло ежеминутно меняются местами. Но я знаю его изначальное имя. Алкар.

— Вы внимательно слушали истории Тхури, но какая в том ценность? — ни один мускул не дергается на лице Саурона. — Опасно верить всему, что она говорит. Иначе в один прекрасный день вы не обнаружите в собственной голове ни единой оригинальной мысли.

— Я знаю это не от Тхурингветиль, — с толикой обиды возражает Эрэндис. — Дядя говорил об этом, когда племя впервые на моей памяти сделало остановку на западе. Тогда я узнала о том, что солнце, уходя за горизонт, тонет не в море Рун, а над затопленными землями Таргелиона, что Арда — это диск, и как долго бы путешественник ни плыл на восток, он никогда не доберется до Стен мира и Вайя, великого океана, где странствует Ульмо. А еще я узнала, что Владыка единственный из валар многократно преодолевал этот рубеж, из-за которого явились и души эдайн, и услышала Его истинное имя. Единственный раз в своей жизни.

Кажется, ей удается заинтересовать Саурона — тот, хотя и продолжает держать в руках книгу, уже не посвящает чтению все свое внимание и давно не перелистывает страницы; это одновременно льстит и пугает.

— Самонадеянно настолько полагаться на память, — свистящим шепотом произносит он. — Возможно ли, чтобы ребенок, переживший много потерь и печали, сохранил воспоминания о прошлом в таких подробностях? Люди чаще стремятся забыть, потому что боятся боли...

— Вы сами подчеркнули, что у меня есть дар, — Эрэндис находит в себе силы слабо улыбнуться. — Не исключено, что мой единственный дар — моя память.

— И как же вам удалось добиться таких впечатляющих результатов? — пристально смотрит на нее Саурон. — Вы вели записи?

— Никогда! — Эрэндис оскорбляется подобному предположению. — Все, что записано, рискует уже в следующий миг обратиться в ложь. Я повторяла. Изо дня в день, просыпаясь утром и готовясь ко сну вечером, в дороге и в ожидании, как верующий человек повторяет слова молитвы. Я не могла позволить себе роскоши забыть. Сначала я много плакала. Потом, видимо, разучилась. Случившееся стало для меня частью истории. Я рассказывала себе сказки. Наши легенды, традиции, во всех деталях описывала, какие травы и в какой последовательности собирать для оберега в дорогу, как просеивать воду в поисках золотого песка, какого цвета сапоги были у дочери кузнеца, а какие — у женщины, что пекла лепешки на горячих камнях, как звали лошадей в табуне моего отца и сколько у каждой было жеребят. Я запрещала себе засыпать, пока не проговаривала вслух имена всего клана, каждого, кто погиб в ту ночь.

Саурон склоняет голову набок, будто размышляя, что делать с назойливой, но весьма любопытной гостьей, и принцессе хочется обхватить себя руками и отшатнуться в ужасе — столь нереальным ей кажется этот никоим образом не запланированный разговор. Кажется, она не сказала ни слова из тех заготовок, что отрепетировала перед зеркалом, прежде чем лететь в подземелья — Саурон снова, ни приложив ни единого видимого усилия, вытянул из нее море невероятных признаний, даже сотая часть которых может стоит ей жизни.

— Лорд Аланор, мой уважаемый надзиратель, однажды говорил о вас, — неожиданно меняет он тему. — Одна из самых завидных невест Средиземья, так он выразился, — и в этот момент Эрэндис особенно остро хочется провалиться сквозь землю, прихватив заодно и своего спасителя, так неудачно выбравшего слушателя для подобных рассуждений. — Ар-Фаразон строит на ваш счет большие планы.

— Государь желает устроить мой брак, — не поднимая взгляда, отзывается она. — С кем-то из высокопоставленных истерлингов, лояльных короне. Тем, кого впоследствии можно будет назначить наместником в присягнувших нам землях.

— Ее высочество в совершенстве изучило курс дипломатии, — ухмыляется Саурон. — Однако после всего, что уже прозвучало в стенах этой темницы, глупо ходить вокруг да около. Короля интересует Мордор, а поскольку добровольно присягать Нуменору Хаук не станет, Ар-Фаразон может лишь бросить армию на завоевание юга. Я уже не имею власти вмешиваться в дела южан. В их глазах я побежденный правитель, потерпевший поражение не единожды, и никто не станет меня слушать. А вот вам хорошо известно, как дорого Нуменору обойдется эта война.

— Остаюсь я, — глухо продолжает Эрэндис. — Прямая наследница последнего Короля Рун. Племянница жреца Владыки. При всем уважении, обладающая правами большими, чем наместник, поставленный вами, отошедшим от дел. Его величество, конечно, не знает о том, кто я такая. Зато, подозреваю, догадывается лорд Лангон. Ведь это он подкинул королю мысль о моей помолвке. Каким-то чудом леди Иштар удалось сохранить историю Фада в тайне, но если в окружении государя о чем-то догадаются, мой брат станет разменной картой в этой игре. Марионеткой Нуменора на юге. Отец отрекся бы от него, если бы дожил до этого дня.

Саурон слушает ее не слишком внимательно, нетерпеливо что-то обдумывая, и принцесса вовремя останавливает себя — не пристало жаловаться, когда цель ее посещения — вовсе не сожаления об участи, которой уже не изменить. Пусть темный майя, если верить Тхурингветиль, и считает иначе, полагая, будто из книги судеб ничего не стоит вырвать страницу, чтобы заново вписать удобную в данный момент историю, вряд ли великие станут таким образом заботиться о ее, Хинд, персональном счастье.

— Скажите, ваше высочество, — вдруг интересуется он, — как родные отнеслись к выбору, сделанному вашим дядей? Первенец, законный наследник, вдруг решает посвятить себя служению, причем не самому распространенному культу в Рун, да даже и в Умбаре. Я неоднократно бывал в вашей стране. Все эти морские девы, духи природы, жены энтов, — он делает неопределенный жест рукой. — Скорый конец света и подношения земле и стихиям, все это существовало и в первую эпоху, когда Мелькор для большинства истерлингов был скорее историческим персонажем, вождем, нежели богом. В глазах ваших старейшин выбор магистра Шии должен был выглядеть сродни некоей ереси.

— Только не в нашем клане, — быстро поправляет его Эрэндис. — Мои предки приняли на себя обязательства перед Владыкой. Вот племена по соседству, особенно те, что ушли дальше на восток и не ограничивали свои путешествия землями у моря, сохранили древние верования, но я в них, признаться, не сильно сведуща. Бабушка дядей всегда гордилась, говорила, что он поднимется выше других. К тому же, у нее были и другие сыновья. Оставалось, кому продолжить род и взять на себя руководство кланом.

— Ваша бабушка была, несомненно, мудрой женщиной, — склоняет голову Саурон. — И весьма образованной для жительницы степей. Скажите, принцесса, что вам известно о законах о наследовании в соответствии со старой верой?

— По старшинству, — растерянно отвечает Эрэндис, не в силах уследить за логикой собеседника. — По мужской линии. Допустимы случаи, когда женщина временно руководит кланом — до совершеннолетия наследника, но на практике такого почти не случалось. В древнем королевстве… — что-то очень важное вертится на уме, но принцессе никак не удается сосредоточиться на этой мысли: — Нет, не могу вспомнить. В древнем королевстве, бывало, правили женщины. Регентство?

— Нет, — качает головой Саурон. — Не регентство. В Рун серьезно относились к кандидатуре наследника... или наследницы. В частности, к их обучению. История древнего королевства насчитывает восемь правящих королев — и только шестерых королей, лорд Кхамул — последний из них. Однако все имело свою цену. Женщина могла взойти на престол, если разбиралась в законах старой веры, иными словами, становилась одной из жриц. Разумеется, это имело силу, если у нее оставались младшие братья или сестры, способные произвести на свет следующего наследника. Жрицу никто не мог обязать заключить брак.

Несколько секунд Эрэндис непонимающе смотрит на Саурона, прежде чем смысл его слов обрушивается на нее со страшной силой.

— Вы же не всерьез предлагаете мне…

— Я? — с притворным изумлением прерывает ее Саурон. — Я всего лишь лишенный прав и власти пленник правителя Нуменорэ. Мордор ныне — практически полностью завоеванные вами земли, небольшой участок вокруг Нурнен не в счет, Лугбурз уже давно под контролем королевской армии. Однако, подумайте: зачем Ар-Фаразону вручать власть над югом истерлингу, что в любой момент может возжелать большего или, еще того хуже, переметнуться на сторону Врага? Куда дальновиднее, действуя в полном соответствии с местным законом, передать эти полномочия собственной воспитаннице. Если верить словам все того же Аланора, Ар-Фаразон любит вас. Могу представить, как его тяготит невозможность сделать вас наследной принцессой. Вы сохраните инкогнито и, возможно, восстановите справедливость для своего народа.

— А у вас какой в этом интерес? — прищуривается Эрэндис. — Вы же не рассчитываете всерьез, что я предам государя и стану исполнять вашу волю в качестве наместницы в землях востока и юга?

— Это было бы слишком примитивно, — тихо смеется Саурон. — Устроит ли вас версия, согласно которой я рассчитываю таким образом сохранить своих людей и орков? Хаук, конечно, не может быть убит, а его упрямства хватит и на вечную осаду, но, что бы обо мне ни говорили, я не стремлюсь к перманентной войне. Войны, знаете ли, удивительным образом дезорганизуют. И после их окончания народы чрезвычайно сложно приучить к порядку.

— Но за мной нет ни армии, ни покровителей, ни талантов к чародейству, — встряхивает головой Эрэндис. — Кто поверит, что я вообще справлюсь? Государь посмеется над моими притязаниями — а поведать ему все детали я ни за что не соглашусь! Я не могу следовать пути дяди, а о старой вере не знаю ничего, кроме детских сказок... да и моим убеждениям она противна.

Саурон, однако, вовсе не торопится давать ей подсказки.

— Не далее, как четверть часа назад вы сообщили мне, ваше высочество, что всякий вопрос содержит в себе ответ. Следовательно, вы не нуждаетесь в том, чтобы я повторял очевидное. Вы лучше меня знаете Ар-Фаразона. Довольно неплохо помните дядю, а теперь еще и осведомлены о своих правах. Если такой вариант развития будущего вас интересует, не вижу причин считать его невозможным. А вот как вы этого добьетесь — меня интересовать не должно, — он ядовито скалится. — Должно быть, я утомил ваше высочество разговорами. Вы ведь пришли сюда по делу, леди Хинд.

Для Эрэндис, все еще ошарашенной немыслимым предложением, даже собственное имя в данный момент звучит чужеродно и дико, однако она не позволяет себе проявлять слабость — в первую очередь, сейчас следует думать о Фаде.

— Моего брата переводят в тюрьму Виньялондэ, — отвечает она. — Он не справится один. Ему нужен друг. Человек, который сможет подставить ему плечо, заступиться… и поможет бежать, если представится подходящий случай, а я к тому времени все еще не смогу оправдать его перед королевским правосудием.

Неизвестно, что ожидал услышать от нее Саурон, но в ответ на просьбу он смеется.

— Что же заставило миледи предположить, будто у меня обширные знакомства в нуменорской тюрьме? У вашего короля есть прескверная привычка — казнить всех, кто сослужил мне более или менее значимую службу. Смею заверить, преступники, что собрались в Виньялондэ, — все сплошь сторонники Света, так что мальчишка Тхури окажется в хорошей компании.

— Не смейтесь, это очень серьезно, — Эрэндис упрямо вздергивает подбородок. — Фад — единственная надежда моего рода, какое бы решение касательно своего будущего я ни приняла. Я, конечно, не ваших знакомых имела в виду. Но мне известно, что лорд Ангмар по-прежнему имеет некоторое влияние в той провинции.

— Я не могу общаться с улаири, находясь за решеткой, — разводит руками Саурон. — К тому же, местонахождение лорда Ангмара не известно даже ищейкам короля, а они хорошо знают свое ремесло.

— Я не верю в ту версию, что вы рассказываете королю, — не сдается Эрэндис. — Я не верю, что все эти месяцы вы смиренно читали тут книги и размышляли о мироустройстве. Не верю, что записка от Иштар мне померещилась. У вас — или у Иштар, — есть свои люди в городе, значит, должен быть способ связаться с ними. Я не успокоюсь, пока Фад не будет в безопасности. Хотя бы той хрупкой иллюзии безопасности, что я могу ему обеспечить.

Саурон рассматривает ее, словно диковинное насекомое, — Эрэндис уверена, что майя уже не раз подумал о том, как ошибочно было даже в шутку представить ее в качестве правящей жрицы.

— Кое-что вы унаследовали от Кхамула, — задумчиво произносит майя. — Судя по вашему дядюшке, это фамильная черта. Он тоже недостаток аргументов блестяще компенсирует настойчивостью, опасно граничащей с занудством. И это не комплимент, — в противовес своим словам он усмехается. — Будут еще какие-нибудь пожелания, принцесса?

— Да, — Эрэндис решает идти ва-банк, раз уж до сих пор, несмотря на проявленную дерзость, ее никто не убил и даже не проклял. — У меня бывают видения, расходящиеся с моими воспоминаниями. Тхурингветиль рассказывала о девочке, племяннице магистра Шии, которую тот принес в Лугбурз много лет назад. Но это я племянница магистра Шии — и я точно помню, что работорговцы напали на нас прежде, чем мы добрались до южных границ Рун. Я никогда не бывала в Мордоре. Как это объяснить?

На дне глаз Саурона играют опасные багровые огоньки — Эрэндис инстинктивно осознает, что переступила черту дозволенного, но отказаться от своих слов уже не может, слишком сильно желание докопаться до истины, пролить хоть крупицу света на тайны, кроющиеся в прошлом.

— У вас нет причин жаловаться на память, — сухо отзывается Саурон. — Иногда сны — это всего лишь сны. Я бы советовал вам скептически относиться ко всему, что исходит из Валинора.

— Но Тхурингветиль говорила…

— Тхурингветиль слишком много говорит, — а вот теперь в его голосе отчетливо читается угроза. — Если бы я имел честь принимать вас в своей крепости, леди Хинд, я бы точно этого не забыл. Вы никогда прежде не посещали Мордор, хотя, как я упоминал ранее, у вас есть все возможности это исправить, — выдержав значительную паузу, он добавляет: — Я не смею вас задерживать.

Когда Эрэндис, измученная и напуганная, наконец, возвращается в свои покои, она не может отделаться от впечатления, будто настоящий тронный зал дворца Арменелоса внезапно перекочевал в подземелья, и не она допрашивала преступника, а он милостиво согласился на аудиенцию.

Кучер не слишком внимательно следит за дорогой — карету ощутимо встряхивает, когда колесо проваливается в выбоину на сельской дороге. Принцессе быстро надоедает наблюдать за работающими в поле крестьянами — над идеей, высказанной Сауроном, она думала всю ночь, так и не сомкнув глаз, сожалея о невозможности обсудить ее хоть с кем-то кроме предположительно наблюдавших за ней со звездных полей Владыки предков. Впрочем, бабушка, скорее всего, слишком занята, чтобы тратить время на пустые разговоры там, где решение представляется очевидным.

В одном Саурон точно не ошибается: нужно хорошо знать короля, чтобы почувствовать, о чем в его присутствии не рекомендуется говорить прямо. Ар-Фаразон никогда не допустил бы ее встречи с магистром, не вытянув из нее всю историю рода со времен пробуждения эдайн, — но ведь совершенно необязательно во всеуслышанье объявлять о своих намерениях. Эрэндис нужно всего лишь добраться до Умбара, оставаясь при этом любимой воспитанницей короля, и только потом — встретиться с дядей... если магистр Шия все еще заинтересован в воссоединении семьи.

Пользуясь тем, что Исилиэль с подругами целиком и полностью поглощены разговорами о малоинтересной истории, произошедшей при дворе, принцесса обращается к дремлющей, но не пропускающей даже комариного жужжания тетушке Иорет.

— А вот скажите, — начинает она издалека, — как леди Морвен удалось стать служительницей валар? Разве для такого решения не нужно специального указа, подписанного королем?

— Строго говоря, дело добровольное, — оживляется Иорет, которой неизменно льстит выступать в роли единственного источника информации. — Но Фаразон любит быть при делах. И это правильно. Такие вещи нужно контролировать. Если спросите мое мнение, игры в жриц и волшебниц до добра не доводят, не люблю я эти сверхестественные штучки. Если бы Эру хотел обратного, он бы валар среди нас поселил, а не на далеком континенте за тридевять земель, куда не добраться ни одному кораблю. Есть праздники, есть государь, занявший трон волей Илуватора. Вырази уважение Единому, как заведено, в полагающиеся дни, на полагающемся месте, и живи себе, стоя обеими ногами на земле. Все эти жрицы не в своем уме, а безумие заразительно. Помяните мое слово, девочки, нет ничего страшнее свихнувшегося монарха.

— Но его величество, видимо, с вами не согласен, — предполагает Эрэндис. — Он ведь разрешил леди Морвен…

— Когда Морвен связалась со своей престранной компанией, Фаразон еще пешком под стол ходил, — сварливо поясняет Иорет. — Хотя будь его воля, он бы весь княжеский дом Андуниэ на служение валар отписал и за море отправил. Решение принимал еще государь Тар-Палантир, и Морвен долго просить не пришлось. Предложение об ученичестве ей поступило, она дала обет, а от такого не отказываются. В древние времена можно было, испросив Эру и валар, да только сегодня с ними напрямую никто уже не общается, и в снах они не являются даже квенди. Не спрашивай, что за предложение, от кого, чего не знаю — того не знаю. По слухам, их эльфийские друзья постарались. Непроста твоя будущая родственница, Исилиэль, ох не проста. Вот доберемся до дворца — сами ее спросите, а еще лучше Алатара — вот кто знатное трепло, возможности посплетничать не упустит.

— Алатар? — Эрэндис не удается сдержать изумленного возгласа. — Синий маг? Он в Андуниэ?

— Он самый, он самый, — весело подтверждает Иорет, забавно тряся головой. — Ар-Зимрафель и об этом не упоминала? Алатар частенько гостит у лорда Амандила, а тут его компания и вовсе кстати придется, — она лукаво смотрит на принцессу. — Может быть, тебя вразумит? Какую замечательную партию он мог бы тебе подыскать при помощи лорда Лангона, а ты все недовольна…

— Зачем же заставлять беспокоиться таких людей, — мягко улыбается Эрэндис. — Я уже приняла решение и счастлива буду сообщить его господину Аланору. Если, конечно, вы считаете правильным известить его прежде государя.

— Приняла решение? — с лица Иорет слетают последние следы сонливости, и она жадно подается вперед, словно страждущий в пустыне в поисках глотка свежей воды. — Надеюсь, ты не натворишь глупостей? Завоевать доверие Фаразона — дело непростое, а вот потерять — ничего не стоит. Ты не принцесса крови, твое положение шаткое.

— Не волнуйтесь за меня, леди Иорет, — Эрэндис ласково накрывает ее ладони своими. — Королю нет нужды гневаться. Я решила принять помощь лорда Лангона и выйти замуж.

Лицо Исилиэль озаряется радостной улыбкой.

— Какие же прекрасные новости! — восклицает она. — Ты сделала правильный, очень правильный выбор, Эрэндис. Если поторопишься, мы даже можем сыграть свадьбы одновременно! Его величество будет очень рад, и королева, разумеется, тоже!

Эрэндис на миг прикрывает глаза — предложение Исилиэль, даже при всей маловероятности его исполнения, звучит в высшей степени раздражающе и абсурдно.

— Думаю, будет несправедливо заставлять тебя ждать так долго, милая, — отвечает она. — Дело в том, что у меня к лорду Лангону есть одно небольшое условие. Вы с Исилдуром выросли вместе и успели хорошо друг друга узнать, прежде чем решили пожениться. Я такой привилегии лишена, мой будущий муж, кем бы он ни был, — абсолютно посторонний человек. Прежде, чем дать согласие на помолку, я хочу увидеть моего жениха.

— Разумеется, ты его увидишь, — пожимает плечами Исилиэль. — Он предстанет перед государем и проведет некоторое время при дворе, чтобы ты могла свыкнуться с мыслью о замужестве. Это и обсуждать незачем.

— Все не так просто, — медово возражает Эрэндис. — При дворе можно надеть любую маску, изобразить из себя того, кем ты не являешься. Когда мы впервые увидели леди Иштар, разве кто-то мог подумать, что она, в конце концов, окажется в темнице по таким страшным обвинениям? Она выглядела такой милой и доброжелательной… Я хочу увидеть своего жениха там, где у него не будет возможностей притвориться и обмануть мое доверие. Я хочу поехать на юг. Таково мое условие.