Назгул страны Рун (гет)

Дорога до Вусты, самопровозглашенной столицы Харадвейта, лежит вглубь континента, и с каждым днем Эрэндис все более явно чувствует в воздухе обжигающее дыхание пустыни. Свирепствующий на востоке суховей не в силах обрушиться на наиболее плодородные земли потомков беглецов из Хитлума со всей присущей ему первородной яростью, однако небо над городом уже успело подернуться песчаной дымкой языков его неукротимого медного пламени, в водовороте крошечных песчинок скрывающего солнце не хуже ядовитого черного дыма, некогда клубившегося над Тангородримом. Южные тракты многолюдны: от побережья до крупных городов то и дело курсируют торговые обозы, а жители окрестных деревень выносят на дорогу лучшие из выращенных плодов или изготовленных товаров, — разительный контаст с описанием торжественно-мрачного в своем молчании Севера, где несколько дней можно скакать без надежды встретить хоть одну живую душу. И хотя из услышанных разговоров харадрим Эрэндис, кажется, узнает о Вусте все, от вида вырастающих из-за горизонта городских стен и башен, окутанных нежно-голубым сиянием окрашенного особым составом камня, у нее перехватывает дыхание. И еще сильнее хочется увидеть Умбар — ведь по словам леди Иштар, Вуста в сравнении с древним оплотом жречества лишь провинциальный пригород.

— Они все-таки построили новую водонапорную башню, — будничным тоном замечает Тхурингветиль, равнодушная к обаянию ожившей сказки, и поправляет полупрозрачную вуаль, призванную защищать дыхательные пути от все кругом пропитавшей пыли. — Это кто же раскошелился, неужели верховный правитель?

— О башне только начали поговаривать в момент моего отъезда, — с усмешкой отвечает Лангон. — Дочери падишаха помогли увидеть сон. Видно, при дворе ее откровение произвело определенное впечатление.

— Из снов пока что не научились получать золото, даже их великий отступник на том поражение потерпел, — веселится майэ. — Сдается мне, кто-то снова начал приторговывать реликвиями из Ангбанда, как тогда, накануне обновления фасада амфитеатра.

— Реликвии из Ангбанда? — изумленно повторяет принцесса. — Разве из затопленной крепости удалось хоть что-то спасти?

— Как же, — ухмыляется Лангон. — Сразу видно, что ее высочество не частный гость на местных базарах. Если бы я собрал вместе все камни, что по словам их владельцев, были вынуты из основания трона Повелителя, я бы мог возвести самую величественную крепость из всех, что когда-либо знало Средиземье.

— На самом деле, именно так мы и строили Лугбурз, только смотрите не проговоритесь, — подмигивает Тхурингветиль. — Оружие валинорских нолдор, загадочным образом уцелевшее со времен Войны Гнева, по-прежнему в большой цене, и я бы не хотела, чтобы в один прекрасный день его обратили против нас.

— Только вы можете шутить подобными вещами, — качает головой принцесса, снова обращая взор на Вусту. Приближаясь к городу, она может рассмотреть тонкие шпили и округлые купола дворцов и храмов, все, как один, окрашенных в неповторимый оттенок синего, словно сошедших с ее, Эрэндис, детских рисунков. Очерки путешественников и скупые гравюры не могли передать этого калейдоскопа красок, запахов и ощущений, припорошенных скрипящим на зубах песком, — иначе она давно бы уже влюбилась в этот город окончательно и бесповоротно.

Краем глаза Эрэндис следит за Лангоном — по мере приближения к цели их путешествия он становится все более настороженным и внимательным. Несколько ночей назад майа застает ее на берегу пересыхающего ручья: в сезон дождей его русло снова наполнится водой, которая, возможно, затопит всю долину, теперь же его течение неохотно уносит окровавленный трупик полевой мыши — нехитрой жертвы, повоевать за которую принцессе пришлось с кошкой трактирщика. Лангон ничем не выдает удивления или несогласия, лишь с легкой брезгливостью замечает:

— Если ее высочество желает совершить жертвоприношение, она может сделать это неузнанной в одном из святилищ Вусты. Избрать для этих целей рекомендую нормальное здоровое животное, а не грязную крысу.

— Мой отец делал это лишь однажды, — запинаясь, зачем-то рассказывает она. — Должно быть, на кону тогда стояло что-то важное. Не только для него — для всех. Отец убил козу, и кровь ее смешалась с водами Рун. А мясо потом пожарили на углях и раздали всему клану.

— Отчего-то я уверен, что в Вусте нет недостатка в козах, — губы Лангона трогает едва заметная улыбка. — И уж точно подобного не скажешь о храмах. Этот город по восточным меркам слишком молод, и падишах отлично знает, что ему не сравниться по значимости с Умбаром и уж тем более с тенью воспоминаний о Лоргане, но он очень старается укрепить свою мощь. Оттого храмов тут на единицу площади едва ли не больше, чем в самом Умбаре. У каждой богатой семьи, а таковых тут большинство, есть свое святилище. Я не стал исключением и буду счастлив, если принцесса воспользуется моим гостеприимством.

Эрэндис никогда в жизни не доводилось убивать животное крупнее кролика, потому, превозмогая неловкость, она обращается за помощью к Тхурингветиль. Майэ в городе чувствует себя, как рыба в воде, на каждом шагу сталкиваясь со старыми знакомыми, и хотя ее нуменорские разноцветные одежды смотрелись бы в обрамлении небесно-голубых зданий и мостовых невероятно органично, при первой же возможности она облачается в черное — и потому ее присутствие в домашнем храме Лангона представляется принцессе едва ли не неотъемлемой частью ритуала.

Горло жертвенной козе Тхурингветиль перерезает одним молниеносным движением, с дьявольским спокойствием, и Эрэндис невольно вздрагивает, представляя, как часто в путешествии она беспечно засыпала рядом с той, что десятки раз могла оборвать ее жизнь одним мановением руки и едва ли оплакивала бы ее больше, чем это невезучее животное.

— Еще одной козочке прямая дорога на звездные поля, — замечает Тхурингветиль. — Все лучше, чем несколько лет кормить своим молоком бестолковых отпрысков какого-нибудь фермера и закончить жизнь в качестве жаркого на его же столе. Оставляю вас наедине с вашей молитвой, моя дорогая, и пусть они будут приняты и услышаны во всех мирах.

Прежде Эрэндис не заготавливала предварительного текста молитвы — с Девой моря Рун она привыкла беседовать, словно с доброй, внимательной ко всем мелочам тетушкой, всегда готовой прийти на помощь, — но в родовом святилище лорда Лангона бесхитростные просьбы будто прилипают к гортани, не смея сорваться с языка. Эрэндис не знает, кому поклоняются в этом леденящем душу храме, в противовес вычурным молельным домам харадрим, отделанным сусальным золотом, из предметов мебели содержащем лишь темно-фиолетовый алтарь с мерцающими пурпурными прожилками, она вообще сомневается в том, что применительно к майар, лично знакомым со стихиями и творцами миров, возможно говорить о вере, как таковой, однако одно она чувствует наверняка: незримому хозяину этого места едва ли придутся по душе ее мелочные тревоги. Лангон полагает, что накануне знакомства с высшим светом Харадвейта и предполагаемыми женихами дозволительно обратиться к высшим силам с молитвой; Эрэндис же почти беззвучно просит Владыку принять ее служение и помочь в принесении необходимых обетов и встрече с магистром Шией.

Марафон, что начинается в жизни принцессы на следующий же день, становится одним из пренеприятнейших ее воспоминаний: знакомства с молодыми и амбициозными князьями и вождями кланов, коротающими дни за развлечениями, значимое место среди которых занимают интриги и междуусобная вражда, лишь отвлекают ее от завораживающей красоты Вусты и очарования ее менее влиятельных, но куда более симпатичных жителей. Эрэндис чувствует небывалую свободу, перемещаясь по городу без кареты или паланкина, она с нетерпением дожидается каждой мимолетной, но рождающей улыбку на лице беседы с торговкой фруктами или парфюмером, поставляющим благовония ко двору. По лицу Ангры не определить его точного возраста, а от одежд его исходит запах сотен ингредиентов самых необыкновенных ароматических масел. Именно он совершенно неожиданно наводит принцессу на исключительно удачную мысль.

— А что за травы вы держите в этом маленьком бочонке? — указывает она на глиняный сосуд, заботливо укрытый куском ткани. — Какой-то диковинный цветок?

— Госпоже они не пригодятся, — уклончиво отвечает Ангра. — Для умащения эти травы не используют, лишь для воскурения. Умбарские жрецы заплатят за них много золота.

Эрэндис моментально настораживается, но вида не подает.

— Зачем же умбарским жрецам заказывать травы для службы у тебя? Разве в Гавани нет своих торговцев? Или твоя смесь какая-то особенная?

— Война пожгла много славных полей, — мрачнеет Ангра. — С тех, как Нуменор пришел на юг, ветер из Гавани приносит лишь запах пожаров. Немногие знают особые места, где еще можно найти правильные травы для смеси. У Ангры все записано и сохранено у поверенного. В день, когда Ангра отправится на аудиенцию к Владыке Тьмы, это знание перейдет к его наследникам, если, увы, до тех пор все еще не случится Последней Битвы.

— Но, Ангра, — лукаво улыбается Эрэндис, — если Последняя Битва все же случится, твои наследники не смогут больше торговать благовониями, разве это хорошо?

— Когда отгремит Дагор Дагорат, и Владыка снова воцарится на Черном престоле, не понадобится больше совершать воскурения, — Ангра возмущается ее мнимой неосведомленности. — Аромат самых удивительных благовоний будет разлит в воздухе, а каждое животное на земле будет пригодны для жертвы. Да простит меня госпожа, но разве ее родители ничему ее не научили? Разве в доме госпожи не читали откровение королевы Зейры, оставленное той для потомков?

— Я рано потеряла родителей, Ангра, — вздыхает Эрэндис. — Меня воспитывали чужие люди. Мой дядя… он жрец, и он не мог позволить себе взять меня в Умбар.

— Так госпожа происходит из благородных семьи служителей Храма? — оживляется Ангра. — Я сразу догадался, что вы прибыли издалека. Ваша речь слишком правильна для местной уроженки.

— Мои близкие — из истерлингов Рун, — позволяет себе небольшую откровенность Эрэндис и невольно косится на Замин, увлеченно рассматривающую ткани на другой стороне улице. — Дядя стал первым жрецом в семье. Как вы думаете, Ангра, — неожиданно озаряет ее шальная идея, — если я куплю бочонок этой смеси для него, станет ли она достойным подарком после долгой разлуки?

Глаза Ангры пораженно округляются.

— Бочонок? Одна щепотка этих редких трав стоит пять золотых монет! Или госпожа богаче самого падишаха, или попросту не понимает, о чем толкует.

Эрэндис сомневается недолго и расстегивает скрытое под плащом алмазное ожерелье, некогда — по ощущениям, будто в прошлой жизни — подаренное государем.

— Если вы поможете мне найти хорошего оценщика, — мягко отвечает она предельно изумленному Ангре, — возможно, мы и сторгуемся.

Замин находит ее поступок непозволительным расточительством и всю дорогу до дома лорда Лангона едва сдерживает возмущение. Эрэндис прижимает сосуд к груди, словно драгоценный дар, — не то что бы она надеялась снискать расположение дяди дорогими подарками, но все же просить об ученичестве, явившись с пустыми руками, казалось вопиющей дерзостью, а золото и драгоценные камни, в отличие от торговца Ангры, магистр Шия едва ли оценил бы. Спрятав восхитительную смесь среди личных вещей, принцесса приводит себя в порядок и спускается во внутренний двор особняка — с утра до вечера там можно лицезреть не меньше дюжины женщин, помогающих Лангону по хозяйству. Признаться, Эрэндис с трудом представляет себе, зачем одинокому мужчине, по сути, способному ограничиваться минимумом пищи или вовсе обходиться без таковой, немыслимое количество шумной и болтливой прислуги. Леди Иштар эта стая заметно побаивается, хоть та почти не покидает своих покоев, — а вот с принцессой, к вящему недовольству Замин, они держатся почти на равных, развлекая ее забавными историями, песнями и танцами.

— Если бы на кухне дворца в Арменелосе прислуга позволяла себе часами трепать языками в парке, госпожа Адэнель пинками выставила бы нас на улицу, — ядовито замечает Замин. — А эти нахалки вовсю пользуются своим положением. Если бы мне достался такой добрый господин, как лорд Лангон, я бы день и ночь возносила благодарности валар.

— Слышал бы он тебя, — возводит взгляд Эрэндис. — Иногда мне кажется, что я готова раздать этим девам свои лучшие украшения, лишь бы только они доставляли нашему лорду как можно больше неприятностей. От женихов, что он так настойчиво мне сватает, у меня уже голова кругом идет.

— Немудрено, — осторожно подмечает Замин. — Сложно остановиться на простом истерлинге, пусть даже и принце, с кем-то вроде лорда Лангона поблизости.

— Снова глупости болтаешь, — от неожиданности Эрэндис даже забывает рассердиться. — Хорошенькая перспектива — нестареющий супруг, перешедший дорожку самому Саурону.

— Властелин Мордора в плену у нашего короля, забыли? — возражает Замин. — А лорд Лангон при дворе падишаха в почете. Все эти вельможи, что сейчас смотрят на нас, задрав нос, низко кланяться да заверять в преданности будут.

— А в кармане при этом прятать шелковую удавку да яд, — парирует Эрэндис. — К тому же, плен Саурона не вечен. Это мы не молодеем, а они вот уже тысячи лет нисколько не меняются. Смертные сходили с ума от горя, полюбив эльфов, а ты предлагаешь мне думать о майар? Слышала бы нас с тобой леди Морвен, провозгласила бы прислужницами Врага.

— А вы предпочитаете, чтобы вас выдали замуж за старика? — резонно отвечает служанка. — Впрочем, верно вы говорите, не мне вас жизни учить. Вот только в доме лорда Лангона вы выглядите счастливее, чем за все годы, что я знала вас в Нуменорэ, а поди узнай, будет ли оно так же с кем-то из этих напыщенных принцев, — она фыркает. — Вот если бы у нас при дворе было столько принцев, каждый из которых какой-то там по счету наследник, они бы давным-давно все друг друга поубивали, никакой темный властелин бы не понадобился.

— Просто в Вусте за столько лет научились с этим жить, — пожимает плечами Эрэндис, прежде чем отпустить Замин. — Позволь мне не напоминать тебе о противостоянии верных и людей короля. Или о недавнем покушении на мага.

Замин качает головой и удаляется на кухню — ее обязанностью является следить за приготовлением всех блюд, что попадают на стол к принцессе. Эрэндис провожает ее рассеянным взглядом, попутно отмечая, что только невероятное вмешательство судьбы могло навсегда разделить Фада и Тхурингветиль, помешав этой ушлой девице строить на него матримониальные планы, и за одно это она должна быть благодарна неведомому злоумышленнику. Погруженная в собственные мысли, она сама не замечает, как погружается в глубокий сон.

Место, где оказывается Эрэндис, совершенно не похоже ни на живописные пейзажи Нуменора, ни на охваченный песчаной бурей Харадвейт, — по-минималистски скупой каменистый склон с едва заметными следами растительности обволакивает странный, будто проникающий из других измерений свет неизвестного происхождения. Ей не нужно оборачиваться, чтобы почувствовать приближение Лангона, хотя тот появляется неслышно, словно соткав очередной образ прямо из воздуха.

— Пришли меня проводить, дорогой друг? — вкрадчиво произносит она чужим голосом. — Или все же переменили мнение?

— Пришел попытаться вас удержать, моя леди, — в тон ей отвечает майа, и Эрэндис, наконец, поворачивается. Лангон выглядит… не то что бы моложе, но значительно менее изнуренным и уставшим от груза прожитых лет, словно разговор этот происходит в совершенно ином отрезке времени. — Вам незачем пока возвращаться в Ангбанд, вы и сами это прекрасно понимаете.

— Мои аргументы вы нашли неубедительными? — она полунасмешливо изгибает бровь. — Как же полные праведного гнева речи о верности, о том, чтобы продолжить дело Мелькора, пока он находится в Валиноре с важнейшей миссией? Или всего вашего боевого задора хватило лишь на то, чтобы покрасоваться перед валар в роли глашатая?

— Тхури, это же самоубийственная глупость, — раздраженно взмахивает руками Лангон, а Эрэндис остается лишь с недоумением отметить, что ее почему-то совершенно не смущает неверное обращение. — Для Повелителя должно подготовить тайное убежище, а не возлагать все надежды на Ангбанд, один раз уже не выдержавший осаду! — он переводит дыхание и добавляет уже спокойнее: — Я знаю, почему ты так стремишься снова оказаться там. Ты надеешься встретить там этого негодяя, эту трусливую крысу.

— Если под трусливой крысой ты подразумеваешь Майрона, — усмехается она, — знай, что я никогда не позволяла пустым надеждам руководить моими действиями. Мне нет нужды на что-то надеяться, его магию, его стиль я ни с чем не перепутаю. К тому же, не тебе упрекать его в недостатке мужества. Из всех нас лишь Оссэ вернулся под крылышко валар, изображая искреннее раскаяние, и не могу сказать, что я преисполнена уважения к этому его решению.

— Однако никто из нас не поспешил занять освободившееся место Повелителя, собирая силы под своими знаменами, — презрительно отзывается Лангон. — И все же не о Майроне я пришел говорить. Вы нужны мне, моя леди. Едва ли это речи, достойные преданного слуги Владыки, но ваше, а не Его благополучие составляло все мои мысли во время Битвы Могуществ. Я не могу теперь отпустить вас на верную гибель.

— Для этого, по-твоему, я покинула Альмарен? — лицо Эрэндис искривляется в несвойственной ей гримасе. — Прятаться, подобно орку, в этих подземных чертогах, скрашивая твою повседневность, денно и нощно ожидая возвращения Мелькора, чтобы не преподнести ему ничего, кроме разрушенной крепости, одичавших орков и утративших всякое чувство трепета и почтения эльдар, расплодившихся по всему Белерианду? В таком случае, даже в свите Ваны я бы принесла больше пользы. Я искренне ценю твою дружбу, Лангон, но мое будущее — вопрос решенный. Энгма Хму Ло.

— Ты так решила, — отчужденно отзывается Лангон. — Мы еще встретимся, когда вернется Повелитель. Не может быть и речи о том, чтобы я присягнул на верность его самопровозглашенному наследнику.

— Я и не смела просить вас о таком, мой дорогой друг, — медовым голосом отвечает Эрэндис… точнее, Тхурингветиль, каким-то образом оказавшаяся в ее голове. — Едва ли я смогла бы высоко оценить подобный поступок. Более того, согласись Майрон принять вашу присягу, он бы меня до крайности разочаровал.

Эрэндис нехотя открывает глаза, несколько минут бессмысленно разглядывая просвечивающее сквозь резную крышу дворика желтое небо. Странно, что расписная плитка на полу не покрыта толстым слоем песка, ведь уже который день не утихает буря. Душа ее пребывает в полнейшем смятении: среди череды странных снов этот кажется наиболее реалистичным, а от того — пугающим.

— Госпоже нехорошо? — склоняется к ней одна из служанок. — Воды принести? Фруктов? Или госпожа желает отужинать?

— Не сейчас, — придерживаясь рукой за спинку дивана, Эрэндис с трудом приподнимается. — Ничего особенного, всего лишь дурной сон.

Служанка, впрочем, ее беспечности отнюдь не разделяет.

— Дурной сон — это очень нехорошо, — обеспокоенно изрекает она. — Госпоже должно побеседовать с фонтаном. В другой день Симин проводила бы ее до источника, но сейчас нельзя. Злой ветер, порождение магии отступников. Третьего дня жрец говорил на площади, запретил выходить за городскую черту, пока суховей не отступит.

— Побеседовать с фонтаном? — непонимающе смотрит на нее Эрэндис. — Это что еще за новости?

— Чтобы дурной сон силы над госпожой не имел, нужно льющейся воде его рассказать, — таинственным голосом сообщает Симин. — Разве родители госпожи ничему ее не научили?

— Я рано потеряла родителей, — металлическим голосом повторяет принцесса набившую оскомину фразу. — Впрочем, раньше я никогда не видела снов. В моем родном краю их считали проклятием, уж не припомню почему. А недавно один умный человек сказал мне, что иногда сны — это просто сны, и не стоит воспринимать их всерьез. Сегодня я, как никогда, склонна прислушаться к его мнению.

— Значит, ничего этот ваш человек не смыслит в магии, — авторитетно заявляет Симин. — Что до родного края, то уж простите, госпожа, но, видно, жили там люди простые и неученые. В Вусте каждый младенец знает, что Владыка даровал нам сон, чтобы защитить от колдовства отступников из-за Великого Моря, и опаснейший из них сотворил сновидения, чтобы не позволить нашим душам подняться на звездные поля Владыки, а вынудить их блуждать между небом и землей.

— Это вы… о Владыке садов Лориэна сейчас говорите? — уточняет Эрэндис. — О вале Ирмо?

— Не знаю я, что там за сады, — хмурится Симин, — но имени его мы не произносим, чтобы не накликать кошмаров. Матушка Симин рассказывала, что есть у него слуги с длинными когтями, что ночами выцарапывают неведомые письмена прямо на теле человека, и так внушают ему чужие мысли, которых он раньше и думать не думал. А еще пустынные духи, что заставляют тебя видеть прекрасные сады и финиковые пальмы в пустыне и так уводят далеко от города, прямо во власть суховея. А от старой Дэрьи я слышала об огромных котах, которые на деле и не коты вовсе, а злые духи, под песни которых путник засыпает, а они подкрадываются поближе и пожирают его. И есть еще много демонов у него на службе, что душат младенцев в колыбели, да посещают девиц в ночь перед свадьбой, и потом у тех рождаются маленькие демонята… Так что если хочешь отвадить от себя духов, ступай к фонтану и расскажи ему о своих снах, да ничего не утаивай, и пусть вода унесет их прочь.

— Сдается мне, половины этих существ никогда и не существовало, — смеется Эрэндис. — А другую половину истребили еще в Первую Эпоху.

— Госпожа напрасно насмехается, — обиженно отвечает Симин. — Чем ближе поколение к дню Последней Битвы, тем более оно беззащитно перед отступниками, ведь немногих из нас оберегают заслуги предков. Рассказывают, что когда эльфы затонувшей земли появились на берегу Великого озера, всех их погрузили в заколдованный сон. И потом явился к ним Черный Всадник, и сильнейшие из эльфов пробудились раньше собратьев и сражались под знаменами Владыки, а слабейшие еще долго пребывали во сне, некоторые — до самого конца Великой войны богов, и повелитель снов полностью поработил их разум. С тех пор они не умели различить между иллюзией и реальностью, и многие из них восстали против Владыки.

— Какая интересная трактовка Битвы Стихий, — качает головой Эрэндис. — Мне следует начать записывать эти легенды, слишком уж они разняться от места к месту. В Мордоре, я слышала, их рассказывают совсем иначе.

— Властелин Мордора сам живет под властью иллюзий, — пренебрежительно фыркает Симин. — Иначе он бы не отправился к этому западному корольку. Известное дело — до возвращения настоящего Владыки воевать с отступниками — дело гиблое. Надобно затаиться и переждать, время уже почти настало.

— Энгма Хму Ло, — наугад отвечает Эрэндис, и лицо служанки каменеет, а поведение ее вмиг преисполняется почтительности.

— Прекрасную госпожу не поймешь, — разводит она руками. — То она задает чудные вопросы, словно потерянное дитя, то на языке мудрости речи ведет. Симин не станет вмешиваться. Симин будет наблюдать. И все же не стоит шутить со снами. Когда повелитель снов хочет сыграть с человеком злую шутку, он уводит его в несуществующие миры, ведь в отличие от Владыки он может творить лишь фантазии. А чем больше человек погружается в эти фантазии, тем дальше он от предопределения. Если бы не эти сны да глупости, день Последней битвы настал бы много быстрее.

Завершить разговор с Симин на мирной ноте удается, лишь показательно проследовав к фонтану в центре дворика и демонстративно пошептав что-то воде. Впрочем, Эрэндис слишком хорошо понимает, что ни одна стихия не ответит ей на накопившиеся вопросы — во всем мире на это способно лишь одно существо.

Покои леди Иштар настолько темные и мрачные, что на какое-то мгновение она действительно напоминает принцессе огромную летучую мышь, притаившуюся в своем логове. Сквозь занавешенные окна почти не пробивается света, а тусклые свечи служат, скорее, источником ярких ароматов. Если бы Эрэндис пожелала прочесть книгу или написать письмо, вряд ли она смогла бы сделать это в комнате майэ.

— В последние дни я почти не вижу вас, — садится она подле подруги. — Вы ведет затворнический образ жизни, не думаю, что падишах в восторге.

— Не думаете? — усмехается Тхурингветиль. — Да он на радостях не знает, каким богам дары приносить. У нас с правителем Безартом давняя история вражды, вы тогда еще на свет не успели появиться. Когда он был четвертым в линии престолонаследования, Майрон его не поддержал. Вот он и злится. И боится меня. Считает, что я явилась его свергать. Ведь ставленник Мордора все еще жив и произвел на свет достаточно наследников, чтобы можно было не тревожиться за будущее его рода.

— А кто это? — с любопытством спрашивает Эрэндис. — Еще какой-то наследный принц?

— Илли, он сейчас один из генералов Хаука. Безарт — сын предыдущего падишаха от кхандской наложницы, а он — от рабыни с севера, которую привезли сюда чуть ли не с самих Мглистых гор. Красивые места. Ваш приятель Ангмар имеет на эти земли большие планы. Успел даже заложить там краеугольный камень своей будущей крепости, Карн Дум. Вот только строить ее пока что некому: жители предгорий упорствуют в своем невежестве, а возлагать надежды на орков… сами понимаете.

— Если мать падишаха была из Кханда, вряд ли ему по душе планы государя завоевать вашу страну, — замечает Эрэндис. — Так вот почему он послал Лангона в Нуменор....

— Вы и вправду думаете, что это падишах управляет Лангоном, а не наоборот? — усмехается Тхурингветиль. — Вы мыслите в пределах одной человеческой жизни, принцесса, а Лангон — майа, как ни крути. Я вас сильно удивлю, если скажу, что Безарт даже не родился бы, не спланируй это Лангон или кто-то вроде него еще до того, как прадед этой будущей кхандской рабыни впервые отправился на войну?

— Вы уже ничем меня не удивите, Иштар, — говорит Эрэндис. — Вероятно, это побочный эффект от избыточного общения с майар. Знаете, что? Расскажите мне о других последователях Владыки. Ведь на его сторону встало множество майар.

— И лишь единицы сохранили имена, — отвечает Тхурингветиль. — Не всем удалось подняться так высоко, как Лангону. Да и ему просто повезло.

— А Оссэ? — вдруг вспоминает принцесса давешний сон. — Вы ведь на него сердиты, верно?

— Сердита я на дракона, подпалившего мне мантию, — поджимает губы Тхурингветиль. — Об Оссэ я не в силах вспоминать без ярости. Всеми нашими идеалами он пожертвовал ради какой-то майэ. Непозволительная слабость. Майрон бы никогда не позволил личным привязанностям стать на пути его планов.

— Даже если бы в результате пострадали вы? — осмеливается спросить Эрэндис. Тхурингветиль отвечает не сразу.

— Если это нужно Мелькору, о каком страдании вообще может идти речь? Если же Мелькора дело не касается… — она встряхивает волосами, — нет, среди планов Майрона не может быть ничего подобного.

— А Умуйан? — принцесса спешит сменить тему, постепенно подбираясь к интересующему ее вопросу. — Какой была она?

— Почему была? Есть. Повелительница иллюзий, — протягивает Тхурингветиль. — Безумная эльдиэ, таков ее излюбленный образ. Помню, как она в свадебном наряде эльдар бродила по болотам вблизи охотничьих угодий и поселений эльфов и наводила на всех ужас. Вплетала в волосы водоросли, паутину… собирала по лесам разную дрянь, чаще всего несъедобную... Я предпочитала держаться от нее подальше. Зато ее очень любили драконы, особенно бескрылые потомки Глаурунга. Возможно, потому что она тоже предпочитала укрываться в норах и пещерах, не случайно потом так сдружилась с авари.

— Алатар рассказывал мне о вашей встрече в Лоргане, — пристально смотрит на нее Эрэндис. — И о ваших других лице и имени. Даже Владыка не обладал запасом бесконечных перевоплощений, как же это удается вам?

— Вот к чему этот разговор, — Тхурингветиль посмеивается. — На службе у Ваны я научилась перевоплощаться и узнала секрет вечной молодости. Какой смертный познает в полной мере все способности айнур?

— И когда же вы состояли в свите Ваны? — прищуривается принцесса. — Разве не вы говорили мне, что от своей таинственной госпожи из высших сфер мироздания вы сразу же перешли на сторону Владыки?

— На сторону, но не под знамена, умей различать нюансы, — на губах Тхурингветиль змеится опасная ухмылка. — Мелькор никогда не приветствовал громких клятв и заверений в верности, это все же прерогатива нолдор. И я, и Майрон, и многие другие, уверившись в правильности выбранного Мелькором пути, еще очень долго оставались среди валар, добывая информацию, распознавая их замыслы. Согласись, очень полезно иметь верное существо в окружении супруги Оромэ. Многие наши подопечные пали от руки Охотника, но еще больше удалось спасти, потому что я оказалась в нужном месте в нужное время.

— Значит, даже если с вами что-то случится, вы сможете восстановить свое тело? — спрашивает Эрэндис.

— Не в нынешнем виде, эта внешность, боюсь, будет потеряна для меня навсегда. В данном способе перевоплощений есть одновременно весомое преимущество и существенный недостаток. Нельзя повторяться.

— И сейчас вы даже примерно не представляете, как будете выглядеть в будущем? — не сдается Эрэндис. Тхурингветиль, наконец, не выдерживает и смеется в голос.

— Еще немного, и я поверю, что ты задумала меня убить, чтобы это проверить. Одно я могу сказать тебе наверняка. Я буду очень, очень красива.

Эрэндис кивает, собираясь с мыслями. Дольше откладывать этот разговор невозможно, иначе майэ начнет подозревать невесть что.

— Иштар, при дворе и без меня достаточно желающих вас убить. Вы не можете дольше рисковать собой, здесь вам не свита очередной валиэ. Возвращаться в Нуменор вам нельзя.

— О чем вы говорите, ваше высочество? — удивленно смотрит на нее Тхурингветиль. — Я под охраной воинов государя, отобранных, между прочим, вами. Никто не станет спрашивать о моем желании, когда придет пора возвращаться.

— Я могу помочь вам бежать, — решается Эрэндис. — В Мордор, в Лорган, в Рун, куда вашей душе угодно.

— И зачем бы вам это делать? — склоняет голову набок Тхурингветиль. — Ведь наивно с моей стороны полагать, что вы ничего не попросите взамен?

— Попрошу, — голос Эрэндис звучит решительно и твердо. — Я никогда не скрывала от вас, что не желаю навязанного мне брака. Я хочу, чтобы вы помогли мне встретиться с моим дядей. Если мы обе хотим свободы, мы должны оказаться в Умбаре, Иштар. И вы должны придумать, как мы это сделаем, ибо мое воображение мне отказывает. Когда я встречусь с магистром Шией, я позволю вам уехать, и ни один из моих людей не посмеет вас преследовать.

Молчание длится так долго, что принцесса успевает забеспокоиться.

— Конечно, я помогу вам, — отзывается, наконец, Тхурингветиль. — Из дружеского расположения, не в рамках сделки. Я не стану убегать, ваше высочество. Несколько дней назад я сказала это Лангону, повторю и вам — моя судьба все еще в Нуменорэ. Или я покину остров рука об руку с Майроном, или все Средиземье станет для меня большой клеткой.