Лисье чадо (джен)

— Ну ладно.

* * *

* * *

Жди — легко сказать! Часов в палате нет, а вид из окна обманчив — пока Гарри бродит по палате, пытаясь хоть как-то скоротать время, снежные шапки успевают вырасти на черепичных крышах, утонуть в темноте и появиться вновь. Палата словно намеренно сводит с ума — эти пчелы, это дурацкое окно, эта, черт возьми, запертая дверь!

Гарри останавливается у постели, с отвращением косится на нетронутую еду. Овсянка с джемом, тосты и какао — за все это время овсянка ничуть не заветрилась, тосты не остыли, какао так и дымится. Все заколдовано. Может, и дверь зачарована — не откроется, пока он не съест все это?

Фу. Неужели непонятно — ему не до еды! Что тосты жевать, что кусок простыни — все одно. Где этот... доктор Виллоу?

От нечего делать Гарри подходит к двери снова — дергает ручку, зная заранее, что смысла в этом нет.

— Вот же дерьмо! — он со злостью пинает дверь ногой — и чуть не получает дверью по лбу.

Он отскакивает к стене. В палату входит, покашливая, человек — желтая мантия и прямоугольные очки с заляпанным точно чернилами правым стеклышком. У человека короткая и пышная, кустистая какая-то борода — Гарри мигом понимает, кто перед ним. Вот черт.

— Простите, — бормочет он.

Человек хмыкает и закрывает дверь — Гарри успевает разглядеть только мозаичную цветную плитку и возящихся у ног медсестры малышей. Доктор подходит к постели и снимает карту со спинки.

— Как самочувствие... Гарри? — как-то рассеянно читает он. Рассеянность эта — во всем, начиная от выражения лица и пятна на очках и заканчивая измятой, натянутой словно в спешке мантии. Наверняка у него еще и крошки в бороде. Или фантики. Гарри подходит ближе.

— Я в порядке. Вы же доктор Виллоу?

Будет неудивительно, если этот доктор и имя свое не вспомнит, думает Гарри, но доктор — черт... — отзывается довольно живо:

— Ну разумеется! Забыл представиться. Когда мы виделись в последний раз, Гарри, ты был без сознания. Это даже нельзя назвать "виделись", на самом-то деле, ха! Это я тебя видел. Так ты говоришь, ты в порядке? Это просто прекрасно. Расскажи-ка, что тебе снилось?

Снилось? Разве это обычно спрашивают у пациентов? Гарри в недоумении топчется на месте. Но, в конце концов, это не маггловская больница, верно? Здесь все немного... нетипичное.

— Э-э... — Он честно пытается припомнить хоть что-то. — Не знаю. Ничего не помню. Это важно?

— Ну разумеется, это важно! С какой стати мне иначе интересоваться твоими сновидениями, скажи-ка на милость?

— Хм... из вежливости?

— А ты очень часто начинаешь разговор с вопроса "что тебе снилось?"

— Никогда не начинал, — честно отвечает Гарри.

Доктор не поднимает глаз от карты, выражение растерянности на смешном его лице уступает место сосредоточенности — теперь он не выглядит человеком, натянувшим спросонья мантию колдомедика.

— И правильно. Иногда это весьма личный вопрос, поверь мне. — Вздохнув, доктор снимает очки и вытирает стекло рукавом — точно только теперь заметил, что слеп на один глаз. — Но в нашем случае, Гарри, утаивать сновидения даже самого интимного характера — плохое решение. Ты и без того поставил в тупик десятку лучших британских колдомедиков.

— Я? — тупо переспрашивает Гарри. Доктор только кивает и, водрузив очки на нос, продолжает читать. Любопытство жжет язык — смолчать просто невозможно: — О чем вы, сэр? В какой еще тупик?

— Обыкновенный тупик, — невозмутимо поясняет доктор. — Теоретическая медицина волшебного мира не знает из него выхода — ну, на данный момент. Ты — уникальный случай. — Он на секунду отрывается от чтения и подмигивает: — Но тебе не привыкать, а?

Не очень-то это смешно! А ведь он и не подумал удивиться тому, что ни медсестра Грин, ни этот доктор и бровью не повели, прочитав в карте его фамилию. Дурак. И разглядеть шрам они не пытались... А теперь — ему не привыкать, видите ли! Начали делать вид, что Гарри — самый обычный пациент, вот и продолжали бы! Так нет...

Руки чешутся взять с подноса кружку и швырнуть в дурацкую стену. Гарри только плюхается на кровать и раздраженно предлагает:

— Может, тогда вы скажете, что со мной произошло?

Доктор наконец-то откладывает карту.

— Ну разумеется. Не вдаваясь в подробности — ты потерял сознание, Гарри. Ты, наверное, помнишь и сам, как это случилось.

Зеленое пламя, вспоминает он. Пламя, запах пыли и пепла — и толчок вон, тяжелая волна... Но мало ли, что может случиться, когда путешествуешь по каминной сети! Неужели из-за этого его доставили в Мунго?

— Я... хотел попасть в одно место, — Гарри косится на доктора — уточнит? Переспросит? Но доктор молчит. — Через камин. И там... Может, было слишком далеко, я не знаю. Там меня словно откинуло. Камин не хотел меня выпускать.

— Ерунда, — спокойно говорит доктор. Он садится рядом — от пронзительного взгляда Гарри делается не по себе, и он отворачивается. Доктор вздыхает, кажется, с

сожалением. — Камин не может не выпустить путешественника ни с того ни с сего. Перекрыть сеть не так легко — даже аврорам требуется личное разрешение министра. Тебя, действительно, "откинуло", как ты выражаешься — но не физически, а ментально...

— Ах, так вы уже перешли к самому интересному, доктор? — доносится от двери. Гарри вскидывает голову и тут же вскакивает на ноги.

— Профессор!

— А, директор, — доктор кивает в знак приветствия и вежливо приподнимается с постели — на несколько сантиметров, и вновь садится. — Ждал вас. Есть успехи?

— Да, Билл. Все в порядке, можешь не опасаться за свою лицензию, — директор лукаво подмигивает и переводит взгляд на Гарри. — Здравствуй, мальчик мой. Рад видеть тебя в сознании. Я принес тебе кое-что, погоди-ка... Ах, вот, — из складок пурпурной мантии директор выуживает свернутую в трубочку газету. — Полли сказала, ты интересовался свежим выпуском.

Свежим... Ноги становятся как ватные. Гарри машинально берет газету и разворачивает. Буквы расплываются, зато во всю полосу — лицо, которое он узнает сразу же. Конечно, узнает, хоть и не видел в живую ни разу. Вот только что-то кажется странным, но что...

Гарри пытается сглотнуть, но во рту слишком сухо. Буквы под снимком замедляют пляску и складываются на мгновение в короткое "Сириус Блэк. 1977г." — и только тогда Гарри понимает, почему человек на снимке выглядит странно — он молод и... счастлив. В последних выпусках "Пророка" — их показывал Рон, тыча пальцем в крупное "ОПАСНЫЙ ПРЕСТУПНИК" — печатался, конечно, другой снимок. Там Сириус Блэк скалится и встряхивает грязными, ссохшимися в комья волосами, и глаз его почти не видно — он точно сумасшедший. А здесь... Здесь у него вздрагивают плечи — от смеха.

Гарри поднимает глаза от снимка и, встретив понимающую улыбку директора, неуверенно говорит:

— Спасибо.

Пугаться поздно, понимает он. И отрицать поздно, и удивляться — все возможности притвориться, что он вовсе не интересуется Сириусом Блэком, он прошляпил. Да и

есть ли в этом смысл? Если Бродяга почти оправдан... Нет — это вопрос, "почти" или нет. Рон ведь пишет, что в министерстве шумят, что неизвестно, чем кончится история. Но ведь и Петтигрю, выходит, пойман, так за чем встало дело...

— Сядь, мальчик мой, — директор ободряюще сжимает его плечо. — Нам есть о чем поговорить, верно?

Гарри садится на кровать. Мысли носятся и путаются, в памяти вспыхивает то предупреждение Сириуса опасаться легилименции, то — какая глупость! — надпись под портретом директора в карточке от шоколадных лягушек: "...величайший маг современности...". Гарри вздыхает и опускает взгляд на снимок. Нет, он не может больше сомневаться — слишком запутался. Он складывает газету пополам и оставляет лежать на коленях.

* * *

— И все-таки это круто! Тут пишут, что обвинение настаивало на каком-то "поцелуе дементора", но суд решил иначе. Этот "поцелуй" звучит жутковато... Ну, ладно, пока, Сириус.

* * *

...словно смотришь на солнце — так и тянет зажмуриться или потереть глаза, но голос предупреждает:

— Держи глаза открытыми, Гарри.

— Хорошо, сэр, — трудно понять, говорит он это вслух или только думает. Мысли такие

плотные — ужасно похожи на слова.

Ужасно странно и ужасно скучно — вот каково это. Гарри честно пытается ни о чем не думать, надеется даже задремать — может, тогда время пролетит незаметно? Но дремота не накатывает — он, кажется, выспался на десять лет вперед! — и мысли начинают шуметь все громче.

Да как это — не думать? Не думать — это ведь не то же самое, что думать о том, чтобы ни о чем не думать! Гарри старается дышать медленнее, сосредотачивается на вдохах и выдохах. От дыхания его раскачивает, словно он сам — и ветер, дующий в паруса, и хлипкая лодка на волнах. Он моргает — вокруг вода, пестрые пятна и темные сощуренные глаза. Какие огромные у него зрачки, ух ты! Как у Живоглота в темноте.

— А вам обязательно было снимать очки, сэр? — снова то ли думает, то ли говорит Гарри.

— Тихо, тихо, мальчик. А впрочем, нет, скажи мне лучше, чувствуешь что-то?

— Скучно, — честно отвечает он. — И... все... такое мягкое. Немного странно. Знаете, сэр, как сон наяву.

— Какие-то неприятные ощущения?

— Да нет, сэр. Ну, мне хотелось бы, чтобы вы перестали... это делать. Но это ничего, я потерплю.

— Хорошо, хорошо... Полагаю, на этом можно закончить. Мда, ну и задачку вы нам подкинули, директор... — Гарри словно выныривает на поверхность — мир становится ярче и четче, и даже негромкая речь доктора Виллоу бьет по ушам. — Имею сказать следующее, — он делано весело подмигивает Гарри и поворачивается к директору, надевая очки. — Все по-прежнему. Сознание защищено, и очень хорошо. Но это, конечно, не выучка окклюментиста, сами понимаете. Да и какой мальчишка в... сколько тебе, Гарри, двенадцать? Мало кто в возрасте двенадцати лет способен выставить столь качественный внешний блок. Его, разумеется, можно сломать, но это... неоправданный риск. Такого моя лицензия точно не переживет, — хмыкает он и откидывается на спину стула, скрестив на животе руки. — Ваша беда не в этом, директор. Ментальная защита — приятное следствие магической метаморфозы, которая случилась с этим мальчиком.

Гарри старается не шевелиться, не ерзать на кровати, несмотря на затекшие ноги. Он ловит каждое слово. Доктор окидывает его взглядом.

— Ты счастливец, Гарри. Взрослые волшебники годами пыхтят и мучаются кошмарами, чтобы сотворить жалкое подобие того блока, которым защищено твое сознание.

— Но это не моя заслуга, — хмурится Гарри.

— Конечно, но все-таки — редкое везение. Однако на этом оно оканчивается, — доктор заметно серьезнеет. — И далее мы имеем дело с двумя серьезными проблемами — с неконтролируемой трансфузией магической силы и с ментальной несовместимостью.

Они с директором сидят друг напротив друга — похожие позы, одинаково задумчивые лица. Они, наверное, старые знакомые, ведь профессор Дамблдор называл этого доктора по имени... И конечно, они понимают друг друга с полуслова! А Гарри мотает головой, как вылезший из пруда пес.

— Я не понимаю! Что... о чем вы? — выходит почти жалобно. Он умоляюще смотрит на директора, и тот быстро кивает.

— Извини нас, Гарри. Меньше терминологии, Билл. Гарри должен понять, в чем дело. В конце концов, ему предстоит столкнуться с некоторыми вынужденными ограничениями.

Гарри совсем не нравится, как это звучит. Вынужденные ограничения? Директор ловит его взгляд и мягко кивает — "слушай". Газетные листки хрустят — в волнении Гарри мнет их вспотевшими пальцами. Черно-белое лицо теперь все в складках.

— Что ж... — доктор поправляет очки и, посмеиваясь, извиняется: — Прости, Гарри, нелегко это — то жужжи как пчела и не смей слова длиннее трех слогов сказать, то не говори с подростком как с младенцем, то изволь на чистом научном выражаться — "у нас консилиум, сэр!", представляешь? Хм, так о чем я... Страшное слово на "т" — это всего лишь перетекание одного в другое. Слышал о сообщающихся сосудах? — Гарри неопределенно качает головой, но доктор, кажется, и не ждет иного. — Нет? Ничего страшного. Ну так вот — это такая система, Гарри, в которой две емкости соединены — и жидкость по, хм, мостику может перетекать из одного сосуда в другой. Выравнивая уровень. Но важно другое — если мы говорим о двух магах, Гарри, то эти "сосуды" никогда не должны быть соединены. Понимаешь? Эта твоя связь, головная боль британской колдомедицины, — это, как ни крути, патология. И знаешь, почему? Такое

соединение не страшно для стеклянной емкости с зельем, но когда вместо стекла — человеческая плоть, когда мостик то закупорен, то нет, а вместо зелья — магическая энергия, мы сталкиваемся с опасностью. Согласен?

— Не знаю, — только и отвечает Гарри.

Как жалко, что они с Дамблдором здесь не одни! Выходит, этот доктор все знает — все до конца, и про связь, и про это "перетекание"... Есть ли что-то, что нужно от него утаивать?.. Дамблдор, кажется, читает его мысли, потому что наклоняет голову и, глядя поверх очков, спокойно говорит:

— Не переживай, Гарри. Пока ты спал, мы узнали очень многое. Хагрид показал твое письмо — надеюсь, ты не станешь на него злиться, потому что это письмо нам по-настоящему помогло. А твой крестный — ты, полагаю, уже знаешь, что Сириус Блэк твой крестный? — попытался как можно подробнее рассказать обо всем, что с вами происходило. Доктор Виллоу предлагает вспомнить ту историю с собаками — вот один из примеров трансфузии, или перетекания, как тебе угодно. Но ты, Гарри, можешь привести и другие примеры, не правда ли?

Сглотнув, Гарри кивает. От стыда во рту становится сухо. Директор не упрекает открыто, но в тоне голоса, в склоненной голове, в самом взгляде его — осуждение. Гарри сцепляет пальцы в замок — вспоминается, как на занятиях хрустят пальцами некоторые студенты, нервничая или скучая. Как же глупо! Ему нечего сказать в свое оправдание — он, конечно, должен был сразу рассказать директору о происходящем... Или тогда, когда директор пришел на Тисовую и просил у тети Петуньи чай с травами... или когда написал письмо... Ох!

— Это случайно вышло, — тихо говорит он, — еще в самом начале. Сириус потом кричал... "Кто тебя просил" и всякое такое... Ну, я помог ему. Как будто... Сильное заклинание послал куда-то далеко.

— И что ты чувствовал после? — нетерпеливо наклоняется вперед доктор. — Усталость, истощение? Или, может, прилив сил? Или что-то, похожее на опьянение?

— Наверное, истощение, сэр, — неохотно признается Гарри. Да ведь его загоняют в ловушку! — Но с собаками было не так!..

— Ну разумеется, — доктор останавливает его жестом, — ведь в тот раз убыло не в твоем сосуде, Гарри. Сила, которая пришла тебе на помощь, перетекла от твоего... крестного.

— Он не специально...

— О том и речь, верно? Опасность, — многозначительная пауза, — определена именно тем, что вы "не специально".

Гарри вскидывает голову. Так вот, зачем это все! Так вот какие "ограничения"! Уверенность заполняет его целиком, горькая, кипящая, и вырывается глухим криком:

— Вы хотите это убрать!

— Гарри... — мягко начинает директор, но Гарри протестующе мотает головой:

— Нет! Я не хочу! Я... Мне нравится эта связь — нравится говорить с Бродягой... и что он есть! И... — Он захлебывается словами, быстро выдыхает и вскакивает на ноги. Злость и отчаяние затапливают его, словно он и впрямь сосуд со стеклянными стенками. Но нет, нет, так нельзя — они не послушают! Гарри замолкает на полуслове и проговаривает неожиданно напористо: — Откуда мне знать, может, в нашей школе заведется еще парочка василисков! Или Том Реддл решит вернуться! Или... да мало, что ли, может приключиться! Разве не полезно это окажется, ну? Я не хочу больше сталкиваться с этим... один!

"Сириус! — мысленно зовет он, заранее чувствуя, что ответа не дождется. Связи нет — точно провод оборван. Может, это просто так вышло, а может, это доктор с директором уже что-то сделали!.. — Сириус! Сириус, пожалуйста! Бродяга!.."

Доктор поднимается со стула и кладет руку Гарри на плечо. Тяжелая, мягкая рука — Гарри выворачивается из-под нее, чуть не падая на кровать.

— Ну, ну, Гарри! — доктор удивленно разводит руками. — Не стоит так волноваться.

— Вы не уберете это, — упрямо повторяет Гарри. — Профессор! Пожалуйста!

Они переглядываются — доктор в отвратительно-лимонной мантии и директор в своих пурпурных одеждах, смотрят друг на друга — и словно разговаривают. Да какое там "словно" — Гарри с ужасом замечает, как доктор кивает, соглашаясь с тишиной, и, напоследок тронув Гарри за плечо, выходит из палаты.

— Гарри, сядь, пожалуйста, — невозмутимо просит директор. Не подчиниться не выходит — Гарри, стиснув зубы, опускается на кровать, ощущая, как дрожат колени. — Я хочу, чтобы ты ответил мне на один вопрос, Гарри. Хорошо?

— Да, сэр!

— Скажи, Гарри. Чего ты хочешь — встретиться со своим крестным в жизни или же никогда его и не увидеть? Подумай хорошо — и тогда, — Дамблдор выдерживает паузу, пристально глядя на Гарри, — мы сможем поговорить о вашей связи.

Гарри опускает глаза и долго разглядывает свои руки — тонкие шрамы, царапинки, грязь под отросшими ногтями... Он не думает — понимание приходит неожиданно легко — он набирается смелости произнести очевидное вслух.

— Ментальная несовместимость, — выдавливает он едва слышно. — Вы же об этом, да? Я не смогу увидеть его, пока есть эта связь. Это из-за нее я потерял сознание тогда, в камине? А не из-за того, что далеко.

Ему не нужно смотреть на директора, чтобы увидеть подтверждение, и не надо слышать негромкое и мягкое до отвратительного:

— Верно, мальчик мой.

* * *