Хроника капитана Себрастиана (джен)

Рейсы бывают разные. Бывают такие, которые пролетают незаметно и мирно. Бывают сложные, но увлекательные. Бывают нудные. А бывают такие, в которые бы и вовсе не ходить — так от них веет неприятностями. А бывают, как и обещал Нэду капитан, весьма интересные. Познавательные, как минимум.

Насколько Себрастиан не любил визиты на родину, настолько же Нэд с нетерпением ждал очередного перехода в Зебрику. Он радовался этой перспективе даже не потому, что капитан обещал ему вувузелу, а потому, что в прошлый раз он почти ничего не успел увидеть из-за срывов сроков и общего волнения команды, а потом еще и капитан ушел на рыбалку и чуть не пропал. На этот раз он планировал много ходить по совершенно удивительному побережью, где каменные дома соседствовали с плетеными хижинами и натянутыми палатками. Он вспоминал, как в первый визит ожидал увидеть голое плато, с красным, непременно красным, ну, или на худой конец, черным песком — выжженная земля же! А увидел джунгли, море и пестрые поселения на побережье, постоянно сменяющие друг друга, и зебры, не задерживающиеся надолго на одном месте. Возможно, это и послужило причиной тому, что капитан Себрастиан предпочитал не задерживаться в одном порту дольше, чем необходимо.

Нэд иногда смотрел путевые карты со следами курсов прошлых рейсов и удивлялся, какие же они получаются разные каждый раз. Где-то их застигнет шторм, и капитан примет решение укрыться в тихой бухте, а где-то вдруг выдастся засуха, обнажив острые рифы. Часть карт Нэд любил рассматривать особенно пристально, тихо радуясь нечасто выпадающей возможности. Эти карты экипаж «Иппотигра» составлял сам, если во время странствий им попадался неизвестный до этого момента остров или берег. Такие небольшие открытия совершались нечасто, но капитан Себрастиан всегда тщательно помечал новое место на путевой карте и затем обязательно возвращался, чтобы как следует изучить новое место. В первую очередь на наличие возможности укрыться в шторм, но и полазить по берегу иной раз бывало очень интересно. Со временем Нэд научился различать составителей и мог с уверенностью сказать, что вот до этого мыса на вахте стоял Гореб — он вел линию плавно и уверенно, сразу черной тушью, а вот здесь его сменил Мбици с его прерывистыми карандашными зарисовками. А потом это явно обводил капитан — резко, может даже сердито. Наверное, если расспросить зебр поподробнее, они смогут припомнить, как он тогда ругался на Мбици. А еще на корабле были очень старые карты, иногда с изображением всяких морских чудовищ на них. Или загадками, которые, как и положено, указывали путь к сокровищам. Их отдавала донна Маргарита, когда у нее пропадала в них надобность. А может быть, и на хранение, Нэд не был уверен в ее мотивах. В любом случае, эти карты можно было подолгу рассматривать, воображать себя искателем приключений и в целом совмещать полезное обучение с приятной игрой воображения.

Мбици говорил, что смотреть карты — занятие, конечно, полезное, но к поиску пути они имеют мало отношения. Нэд плохо понимал, что он имеет в виду под необходимостью «каждый раз рисовать новую» — зачем? Ведь мир не изменится за одну ночь. Мбици фыркал и загадочно отвечал, что мир может измениться не то что за ночь, а за миг, но объяснять подробнее отказывался.

Так или иначе, но курс до Зебрики был проложен, и на этот раз Себрастиан решил показать Нэду не только северное побережье, куда он обычно приходил в торговые дни, н и другие, не менее интересные части этого удивительного края. Нэд удивился и обрадовался одновременно — настолько исследовательские путешествия на «Иппотигре» он еще не совершал. Жаль, что нет времени написать Руби, они с Джейд и Аммонит точно подсказали бы, на что в первую очередь стоит обратить внимание. Хотя о некоторых обычаях и важных составляющих жизни зебр Нэд уже знал: о бераму, например, пусть и совсем немного, и еще — что простой хлеб считался ритуальной пищей… Ему очень хотелось теперь посмотреть, какие еще обычаи есть у зебр, у тех зебр, которые не живут в портах и не странствуют по морям. Да и не только традиции ему хотелось увидеть, взять, например, местные музыкальные инструменты — Нэд очень хотел себе барабан. По этому поводу Мбици говорил, что нет ничего лучше ашико , а вот Мангуа фыркал и настаивал на обычном бубне. Ну, вернее, не совсем обычном, конечно, а шаманском. В спор вмешался непривычно мечтательный Гореб и сказал, что сам он в юности играл на бата , и прошел весь путь от оконколо до йиа . Так что, возможно, он мог бы и вспомнить что-нибудь из традиционных зебриканских ритмов. Проходивший мимо капитан с ужасом в голосе заявил, что такие вещи появятся на «Иппотигре» только через его труп, а потом прибавил несколько очень красивых слов на своем родном наречии. Правда, когда Нэд спросил его, что они означают, он почему-то смущенно прижал уши и предпочел не вдаваться в особенности языка. Про себя юный матрос решил, что непременно выяснит это у местных зебр, как только они попадут в Зебрику. Гореб в ответ на замечание капитана только фыркнул и ехидно напомнил ему про то, как Себрастиан пообещал Нэду достать вувузелу, после чего вся команда ловила Мангуа, выпрыгнувшего за борт с громким воплем: «Верните меня в Зебриконию, не собираюсь я ходить в море с психами!» Пока его втаскивали обратно на палубу, он брыкался и тоже сыпал незнакомыми словами, некоторые из которых Мбици даже переводил Нэду на ухо. Успокаивать пришлось обоих — и Мангуа, и капитана — которые было поспорили между собой, что хуже: вувузела или барабан. Нэд, подумав, сообщил Мбици, что пока что не решил окончательно, чего он хочет больше из музыкальных инструментов, но вообще-то он был не прочь попробовать оба варианта. Спорщики обреченно махнули копытами, в один голос признали, что на «Иппотигре» творится предки-знают-что, и согласились дать музыке шанс. Радостный Нэд весь остаток дня скакал по палубе в нетерпении.

Не меньше Нэда интересовала и роспись всякими яркими красками прямо по шкуре — это уже матросы рассказали. Капитан Себрастиан в свое время делал Нэду нечто похожее, но только хной и простые полоски, а сейчас земнопони узнал, что бывает еще и ярче, и не просто рисунок, а всякие диковинные орнаменты, призванные усилить шаманство, благословить, защитить… Практически на каждое важное событие имелся свой символ или даже целая комбинация: они вырисовывались на разных частях тела, разными по цвету и составу красками, подновлялись регулярно или наоборот, смывались буквально через несколько часов. Рисовать такие узоры доверялось не всякому, обычно в племени было несколько мастеров с таким даром. В особых случаях за этим действием наблюдал шаман племени, оно сопровождалось ритуальным пением и танцами. Так отмечали рождение, инициацию, помолвку. В дни, когда заключались межплеменные перемирия и длительные союзы, все члены племени могли ходить расписанными вязью символов в честь столь важного события. Печальные же события наоборот, отмечались полным очищением от красок: считалось, что так быстрее восстанавливается естественное равновесие, чтобы ничто не помешало медитации и началу нового цикла жизни.

И таких удивительных вещей в Зебрике были сотни, даже тысячи! Скорее бы попасть туда и увидеть всё это своими глазами!

— Я смотрю, ты из него вознамерился зебру воспитать! — беззлобно фыркнул Мангуа, наблюдая за подпрыгивающим от нетерпения жеребенком.

— Не полоски делают зебру зеброй, ты же знаешь, — отозвался Себрастиан. — У донны Марго, например, в команде кого только не увидишь.

— Условие по-прежнему одно и всё то же?

— Два. Второе как раз — быть зеброй по духу. Что до первого… Ну, не уверен, на самом деле. С ней теперь ходит прекрасный рыжий кот, это считается исключением из этого негласного правила?

— Сочувствую несчастному зверю. Они же его затискают!

— В последнюю нашу встречу Симба вовсе не был толстым, хотя при этом выглядел абсолютно довольным жизнью. Не думаю, что донна разрешает его перекармливать, у нее не забалуешь, ну да ты и сам помнишь.

— Помню, да уж. Бегал тайком к мадам Какао за сладким…

— Бабулины полубоцманы всегда лояльнее относились к нам, — фыркнул капитан. — Хотя из них двоих лично я предпочитал мадам Куаху. Как-то полубоцман юта… не знаю, может, звучало… уютнее?

— Просто ты жил в каюте на корме, — флегматично предположил Мангуа. — А я жил на баке, чуть ли не в форпике. Ну, логично, такелаж-то хранился там. Так что и полубоцмана я любил… местного. Она обычно тихо покашливала перед тем, как обратиться, а не орала с порога. Они всё еще ходят с донной?

— Разумеется! Донна говорит, что это ее самое важное оружие психологического давления. Представь — в бою за тобой тихо появляется окапи и скромненько покашливает, чтобы привлечь внимание перед тем, как вырубить одним точным ударом. Мадам Какао всегда ратовала за честные бои и никогда не нападала со спины. И не била лежачих. А вот командор Дженкерс был в свое время больше впечатлен видом мадам Куахи… И имел неосторожность обозвать прекрасную чистокровную кваггу «портовым бастардом»… Я до сих пор не понимаю, каким чудом он тогда остался жив и даже не оглох.

— Представляю, как она вопила. Я прекрасно помню, как подскакивал весь экипаж, когда мадам Куаха кого-нибудь начинала отчитывать. А уж если ей выпадало нести вахту впередсмотрящей… Зато, надо признать, лучше нее и правда никто не мог заметить ни опасность, ни… добычу.

Они улыбнулись друг другу, синхронно фыркнув — вспоминать «старые добрые времена» вдвоем было куда веселее.

Нэда в этом переходе занимали исключительно сведения о зебрах. В любой удобный момент он стремился выловить кого-нибудь из матросов, чтобы задать вопрос. Их у него было великое множество: как зебры кочуют в пустыне, не портятся ли у них продукты, зачем им полоски и какого они бывают цвета. Себрастиан опасался повторения той ситуации, когда зебры сбегали от любопытного жеребенка, везде сующего свой нос, но, кажется, на этот раз его интерес был воспринят с куда большим энтузиазмом. То ли повлияла возможность рассказать кому-нибудь о своей родине, то ли просто сказывалось то, как долго Нэд ходил с ними. Теперь вечером свободные от вахты зебры стекались на бак, чтобы рассказывать истории внимающему жеребенку. Нэд слушал и иногда очень жалел, что записи по обычаям Зебрики в свое время сгорели в портовой гадальне, едва он успел их набросать, а новых он так и не завел. Слишком уж много информации нужно было понять, принять и запомнить. Хотя он был в первую очередь просто благодарен за то, что зебры не отказывались отвечать ему и находили время на то, чтобы рассказать ему что-нибудь интересное. И еще — было немного стыдно, что он так мало спрашивал раньше. Сначала он стеснялся, потом почти не было времени и повода… Если бы не тот случай в порту Паломино на день рождения капитана да вот этот удачно совпавший рейс в Зебрику, он бы, может, и вовсе бы не решился на расспросы, стыд-то какой!

Вопрос о бераму и шаманстве был ключевым, но внятно ответить на него не мог никто. Матросы задумчиво хмыкали и прикрывали глаза, но в итоге сходились на том, что это надо просто почувствовать. Иначе никак, в том и секрет. Нэд было возразил, что ему это уж точно не дано почувствовать, он-то ведь не шаман зебр, но Гореб объяснил, что бераму — это призвание. Понимание собственного призвания и вступление на этот путь — ключевой элемент внутренней гармонии. Просто зебры чуть лучше это чувствовали, с детства обучаясь практике медитаций, чтобы услышать зов, увидеть тропинку или нащупать путеводную нить — у всех это случается по-разному. Нэд бросал косые взгляды на капитана, не решаясь задать ему прямой вопрос насчет шаманов-стихийников, и мудрый боцман, заметив это, избавил их обоих от необходимости мучительно подбирать слова. Он рассказал, что стихийным шаман не рождается, а становится. Запечатление происходит спонтанно, обычно в раннем возрасте. Красота и мощь стихии пленяют душу шамана, и с этого момента он ведет себя подобным образом, хотя внешне это отследить очень непросто. Запечатленного невероятно сложно привести в состояние устойчивого равновесия, даже если в душе он знает и чувствует этот зов своей стихии.

— Почему? — удивился Нэд. — Ведь если он знает, то…

— Потому что «знать» и «принимать» — далеко не одно и то же, бесполосый… — тихо заметил Себрастиан, подойдя ближе. — Я — знал. И всеми силами подсознания сопротивлялся. Долго. Упорно…

— Почему, капитан? Ведь море — это же так прекрасно!

Себрастиан вздохнул и грустно улыбнулся уголками губ — да уж, будь Нэд зеброй, он бы и сам всё понял, вот уж верно — бывают совершенно очевидные для одних вещи, которые другие — абсолютно не понимают. Откровенничать… с одной стороны очень не хотелось, но было понятно, что отговорки для Нэда не пройдут, да и дать возможность развиться недопониманию в дальнейшем было нельзя. Ну и, будем откровенны — придумывать правдоподобные враки у Себрастиана всегда получалось плохо. Лучше уж бесполосому расскажет он, чем его просветит кто-нибудь еще.

— Моей семье… оказался не нужен mlaanifu. Проклятый, — пояснил он, наткнувшись на непонимающий взгляд. — Стихийники… считаются тёмными шаманами. Потому что, как полагают великие и мудрые старцы, — Себрастиан фыркнул, выражая сомнения в «величии и мудрости» древних мумий, — необучаемы и неспособны к созиданию, и вообще рушат всё на своем пути. Так что можешь всерьез задуматься над тем, что тебе сказали твои друзья из Паломино — ты ходишь с чудовищем. В полной власти морской стихии и ее чудовища, — он понизил голос и добавил шипящих ноток.

Нэд фыркнул и обнял Себрастиана — если капитан рассчитывал его этим напугать, он крупно просчитался.

— Ты — самое потрясающее чудовище всех морей…

— О, да! Конечно же. Вот если бы ты сказал это… — Себрастиан осекся, поняв, что сболтнул лишнего, но грустно фыркнул и договорил: — ему. Он бы ни за что не поверил.

Нэд вскинул голову, испуганно глядя на капитана. Неужели…

— Твой… папа?..

— Отчим, — бесстрастно поправил его Себрастиан. — К нашему всеобщему счастью, это был всего лишь отчим.

Нэд прижал уши и продолжать этот разговор не стал. За ужином задумчиво возил ложкой в миске и размышлял о своем. Интересно всё-таки, а эти письма, которые он пишет, доходят до отца или нет? А если доходят, почему он не отвечает? Не потому ли, что ему… не нужен Нэд, нарушивший все его запреты касательно зебр? Хоть бери и спрашивай напрямик, требуя ответа. Послать письмо на возвращаемом бланке, да, дорого, конечно, потому что это непросто — упаковать в особую печать язычок драконьего пламени, чтобы адресату не пришлось искать дракона, но для такого важного вопроса ведь можно найти эти деньги? Приложить огрызок карандаша, чтобы не смог отговориться тем, что ему нечем писать… Нэд вздохнул, с трудом проглотив еще ложку рагу: он осознавал, что ему не хватит стойкости остаться и посмотреть, улетит ли его письмо. Может, это была самая натуральная трусость и желание сбежать от проблем, но… пусть всё останется, как есть. Он продолжит писать отцу, а отец… у отца просто нет рядом дракона, чтобы ответить. И в этом — всё дело, он жив, и с радостью читает письма сына, и очень им гордится, иначе и не может быть.

Но в основном жизненные истории матросов были смешные и добрые, и Себрастиан надеялся, что этот неловкий эпизод быстро затеряется в калейдоскопе новых знаний и впечатлений. В принципе, расспроси Нэд поподробнее ту троицу в Паломино — и они бы ему описали стихийников еще и не в таких выражениях. Хотя у портовых зебр это выражено гораздо слабее. Может быть, среди них меньше стихийников, или другое восприятие шаманства, Себрастиан никогда не задумывался. В конце концов, община портовых зебр мало напоминала традиционное племя в Зебрике.

Удивительно, насколько сильно мог измениться уклад жизни народа, стоило им сменить условия обитания. Ушло безоговорочное следование за нерушимой, казалось бы, парой «вождь племени и его шаман», смягчилась иерархия, изменились многие традиции: часть исчезла совсем, часть сменилась новыми, часть адаптировалась к новой жизни. Огромные табуны-племена, объединявшие весь род, а то и несколько, сменились более привычными для пони семьями, разве что жеребят обычно бывало больше: не один-два, а как минимум пять. Неистребимым остался только этот вольный дух кочевья, эта вечная манящая дорога, призыв к странствиям, который так или иначе ощущает любая зебра. Пожалуй, в этом и заключается бераму. Бераму — это свобода. Вечная свобода — и вечный поиск. Что-то неуловимое, неудержимое, желанное и временами недосягаемое. Вот уж верно — всю полноту бераму нельзя объяснить словами, ее можно только почувствовать, вдохнуть на мгновение — и снова помчаться по следу.

Сегодня байки травил Мангуа. До встречи с донной Марго его мать жила где-то на границе с Зебриконией, на западном побережье Зебрики. Мангуа предпочитал говорить, что она сбежала из племени, чтобы ее не отдали в табун какого-то из эмиров Седельной Арабии, но как всё обстояло на самом деле, знала только она сама. Впрочем, донна не спрашивала о прошлом, она звала в будущее, требуя, однако, игры по своим правилам в настоящем. Иначе — можно было выбрать себе необитаемый остров по вкусу. Спутника жизни и будущего отца Мангуа она встретила там же: в те времена, когда дед Себрастиана был еще жив, их с донной экипаж был смешанный и пестрый.

Мангуа как раз рассказывал о том, как пытался подружиться с крысой, облюбовавшей себе форпик «Каллипсо», когда Себрастиан с усмешкой подошел к собравшимся на баке.

— Твой главный слушатель сейчас уснет прямо на канатной бухте. А наши корабельные коты изойдут слюнями от твоего рассказа. Брысь дрыхнуть… мыши полосатые. Завтра швартовка на Зембре, не вздумайте проспать!

Нэд попытался поспорить, но зевнул и со вздохом признал, что они и правда засиделись. Но рассказ всё равно был смешным и добрым, даже если там и не было ничего о традициях зебр. Ночью Нэду снились большие полосатые мыши. Почему-то зеленые, как Мбици, а глаза у них сверкали алым, как у Мангуа…

Забавно всё же иногда бывает понаблюдать со стороны за кем-то, для кого привычный тебе мир кажется новым и совершенно другим. Вот, например, тот же Нэд. Бесполосый стоял у трапа и не решался сделать шаг с палубы. А казалось бы, уже второй раз здесь… Внизу раскинулся порт Зембры, небольшого островка, который так удачно расположен в россыпи Пятнистого архипелага, что лучшей природной бухты и придумать сложно. Зембра входит в состав Зебрастана, а Зебрастан — это небольшое государство на севере Зебрики. И это, кажется, всё, что знают пони про этот огромный континент к югу от своих земель. Им, наверное, стоит посочувствовать — такой простор для новых открытий просто проходит незамеченным. Впрочем, да и к чему оно? Пожалуй, лучше и им и правда знать поменьше, а то ведь понабегут ещё… Ну да, климат править, к примеру. Себрастиан мысленно напомнил себе, что стоило бы узнать, как там продвигаются дела у пернатых, они как раз недавно буквально засыпали его письмами, и чего бы это их всех пробило именно сейчас?

Но почта может подождать, ничего срочного там всё равно нет — мельком он уже просмотрел все эти записки. А вот сводить Нэда на настоящий рынок пряностей следовало немедленно.

Нэд чихал еще добрых полчаса после того, как они с капитаном вернулись в порт. Он и представить себе не мог такое разнообразие запахов! Как только они не смешивались в сухом горячем воздухе в единую какофонию?

— Будь здесь повыше влажность — и точно бы перепутались. И воняли бы единым клубком, да так глухо, и при этом противно, что ты бы в жизни не подумал там что-то купить, честное полосатое! — пояснил Мбици, который еще у трапа нетерпеливо выхватил покупки и теперь увлеченно сортировал и смешивал что-то на камбузе. — Вот погоди, пройдем чуть южнее — сам почувствуешь. Зато пока что… можно готовить что-то традиционное и не бояться, что ты откажешься от ужина. Например, красный рис со смесью перцев. Или запеченный батат с корицей и шафраном. Нет, стоп. Это я увлекся, шафран — это уже нотки Пиндии. Но они здесь абсолютно уместны, я проверял!

Простые, но пряные блюда зебриканской кухни с непривычки хотелось запить кувшином воды, а то и двумя, но в какой-то момент острота внезапно перестала ощущаться так уж сильно, оставив после себя странное, неуловимое, очень легкое послевкусие. Прислушавшись к своим ощущениям, Нэд поразился, насколько точно традиционная кухня уловила, вобрала, а главное — сумела передать натуру южного континента и его обитателей. Яркие, пестрые, знойные, ускользающие оттенки — едва ли можно было желать иного.

Они зашли еще в несколько небольших портов, даже не портов, так — заливов, но, кажется, жизнь в них кипела только в определенное время, сейчас же там было пустынно и непривычно.

— На Зембре просто почти негде кочевать, разве что в море. Так что все, кто там живет, либо моряки, либо оседлые. Ну, насколько это вообще возможно для зебр, — пояснил Гореб, подойдя к стоявшему на палубе Нэду.

Нэд задумчиво кивал, явно думая о каких-то своих ассоциациях с этими местами. Вид не то чтобы заброшенных, скорее — впавших в спячку деревушек вызывал у него смешанные чувства. Он оперся копытами на лакированный планширь и поймал себя на мысли, что ровно так же он когда-то опирался на парапет набережной и смотрел на море, ожидая возвращения рыбаков. Мысли об отце снова кольнули сердце. Интересно, как сложилась бы судьба Нэда, вернись отец с той рыбалки в срок, живым и невредимым? Вряд ли бы он одобрил желание сына уйти странствовать с зебрами. Или одобрил бы, если бы познакомился с капитаном Себрастианом лично? Нет, всё же — скорее нет. Отец… любил море, но вовсе не так страстно, и не такое большое. Куда больше он любил основательный Хувр, овощное рагу по вечерам в таверне дядюшки Пима и воскресную ярмарку, куда он неизменно ходил одной и той же дорогой по прямой улице между синим и оранжевым кварталами… Нэд удивленно потряс головой — как странно, еще недавно эта традиция казалась ему совершенно естественной, словно так и должно быть, так правильно и так положено. Сейчас… сейчас он только вздохнул и устроил подбородок на копытах. Отец говорил иногда, что настанет время, когда он перестанет понимать Нэда. Он называл это «подростковым бунтом» и часто обсуждал с тетушкой Маршмеллоу на кухне, думая, что Нэд давно спит. Наверное, это и есть этот самый «бунт», потому что Нэду всё больше казалось, что даже если отец и получает его письма, ответить ему на них решительно нечего. Интересно, когда это они заговорили на разных языках? Когда Нэд ушел в море или уже позже?

— Гореб?.. — негромко позвал он боцмана. Тот обернулся, ожидая вопроса. — А капитан Себрастиан… он всегда-всегда будет меня понимать?

— По-моему, он говорит не только на своем родном наречии? — усмехнулся Гореб, выпустив пару колечек серебристого дыма из-под усов.

— Нет, то есть, да, то есть… я не об этом, — Нэд вздохнул и посмотрел на горизонт. — Прости… Я сейчас подумал о каких-то глупостях. А у зебр бывает «подростковый бунт»?..

Если боцман и удивился, он ничем этого не выдал. Невозмутимо кивнул и докурил трубку. Пристально посмотрел на Нэда и чему-то улыбнулся. Но Нэд этого не заметил, он всматривался в горизонт, словно там можно было найти ответы на свои вопросы. Дорога. Странное ощущение пронзило тело от носа до кончика хвоста, и Нэд едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Глупо было бы думать, что там, за горизонтом его ждут ответы, но он вдруг ясно ощутил, что значит «зов бераму». Зебры, конечно, ему не поверят, ведь он же земнопони и не знает таинств медитации, но Нэд вдруг четко понял — это именно оно. То, что манит за недосягаемую черту, дразнит и вертит хвостом. Тревога отступила. Да, он может не знать ответы на некоторые вопросы. Даже на многие вопросы, если уж говорить честно. Но это стало неважно. Важно только то, что он сумеет их найти. Теперь он, кажется, понял, почему все переходы получались такими разными каждый раз. И что имел в виду Мбици, когда говорил, что карту надо каждый раз рисовать заново.

Нэд улыбнулся и всмотрелся в очертания берега. Пусть сейчас они и не встретили на побережье зебр, он всё равно узнал немало важного. Мысленно он порадовался, что так внимательно относился к вечерним рассказам зебр — иначе сейчас ему было бы очень стыдно. Кажется, Мбици говорил, что мир может измениться за один единственный миг? Вот он и изменился для Нэда. Подумать только, в детстве он так отчаянно желал стать взрослым, воображал, что одним прекрасным утром проснется совсем большим и поздоровается с отцом глубоким низким голосом, и покажет ему кьютимарку, конечно же. А теперь… Нэд скосил глаза на свой бок. Рисунок всё еще не спешил проявляться, но этот символ перестал быть для Нэда признаком взрослости.

Можно ли стать взрослым за один миг? Нэд не знал, но ясно чувствовал, как что-то изменилось в восприятии мира.

— Кажется, пришло время, да? — Гореб, видимо, тоже почувствовал изменения в мире. Не мог не почувствовать. — Это хорошо. Это правильно. Найти себя сможет только тот, кто себя принял. А ты — принял. Я знаю.

Нэд задумчиво кивнул, не сводя глаз с горизонта. Гореб стоял рядом с ним, раскуривая трубку. Серебристый дымок улетал в небо, теряясь в высоте, словно звал за собой в этот нескончаемый путь.

— Принял, — негромко подтвердил Нэд и улыбнулся.