Червь (джен)

Никогда не думала, что буду благодарна за то, что Левиафан разрушил мой город. Цунами разбило почти все окна, и жители вставляли в них фанеру, пластик и доски, а это значило, что у Птицы-Хрусталь было меньше материала, способного причинить горожанам вред. Множество людей избежало смерти и травм от осколков стекла просто потому, что Левиафан добрался до нас раньше.

Но кроме стекла оставался ещё и песок.

Я уступила дорогу трём людям, которые из последних сил поддерживали друг друга. Все они пострадали от песка. Местами кожа висела лохмотьями. Там, где кожа не была содрана, виднелись тёмно-коричневые и фиолетовые синяки и ссадины, в других местах взгляду открывалась красная кровоточащая плоть. Один из людей, кажется, ослеп. На месте глаз у него запеклась кровь пополам с песком.

Две машины скорой помощи остановились всего в квартале от территории, на которую я заявила права. При беглом осмотре стало ясно, что в автомобилях не осталось ни стёклышка: ни на приборной панели, ни в окнах, ни в зеркалах. К машинам стягивались люди, покидая убежища. Пыль оседала на землю и висела в воздухе так густо, что я чувствовала её даже сквозь маску. Я подумала, что стоило бы раздать людям повязки — вряд ли эта пыль полезна для здоровья.

Когда я подошла, на меня стали оборачиваться. Я снова была в костюме, а вокруг роились насекомые, благодаря чему я выглядела внушительнее. Когда люди настолько избиты и напуганы, не нужно особо стараться, чтобы слегка припугнуть их, надавив на примитивные инстинкты.

Я оценила обстановку и поняла, что без неприятностей явно не обойдётся.

Сотни, тысячи пострадавших, многие в критическом или близком к критическому состоянии — и всего два медицинских фургона и переполненные больницы. Люди оказались на грани паники. До них дошло, что не каждому окажут помощь. Всех переполняла обида, готовая перерасти в гнев. И без того нестабильная ситуация грозила превратиться в настоящий хаос.

Я обещала защитить их, но не защитила.

Я была не в лучшей форме. Я думала об отце и Сплетнице, а не об этих людях и не о том, что должна о них заботиться. Но выбора у меня не оставалось.

Я приказала насекомым рассредоточиться и просочиться сквозь толпу. Моего роя было вполне достаточно, чтобы привлечь внимание окружающих. Я лишь надеялась, что польза от насекомых перевесит страх и дискомфорт, вызванный ими.

Мой голос, усиленный роем, разнёсся вокруг:

— Главное — сохраняйте спокойствие.

Ко мне повернулось ещё больше людей. Чувствуя себя шарлатанкой или самозванкой, я шагнула к машинам, где спасатели помогали самым тяжело раненным. Смесь страха и недоверия на лицах санитаров не очень-то помогала, но кто-то должен был взять управление толпой на себя, чтобы предотвратить взрыв насилия, пока городские герои, видимо, заняты в других местах.

— Я не причиню вам вреда, — успокоила я людей в толпе. — Здесь есть те, кто нуждается в вашей помощи. Если вы не пострадали и можете трудиться, сделайте шаг вперед, и я направлю вас к ним.

На несколько долгих секунд все вокруг замерли и затихли. Я видела как с виду вполне здоровые люди смотрят на меня и не спешат отвечать на призыв. Честно говоря, жители доков вообще не отличались добрососедством и не часто ставили нужды общества выше собственных.

Дура! О чём я вообще думала! На курсах первой помощи меня учили, что при чрезвычайной ситуации нужно давать прямые и ясные приказы. Если просто просить о помощи, люди будут сомневаться, стоит ли им вмешиваться, или будут надеяться, что всё сделает кто-то ещё. Вместо криков "Помогите!" нужно выделить кого-нибудь из толпы и дать ему чёткую задачу. Что-то вроде: "Эй, ты, в красной рубашке, звони девять-один-один!".

И теперь, облажавшись, я потеряла авторитет. Люди не настроены слушать суперзлодея. Мне потребуется вдвое больше усилий, чтобы расшевелить эту толпу.

Что ж, значит у меня есть три варианта, и все три неприятные. Первое. Я могу забить на план, остаться в их глазах мямлей и неудачницей. Второе. Могу попытаться ещё раз, взывая к гуманизму, просить, умолять, требовать и надеяться, что хоть кто-нибудь из толпы сделает шаг мне навстречу. Во втором варианте я буду выглядеть ещё слабее — минимальные шансы на успех.

Тишина стала звенящей. Прошло всего пять или шесть секунд, но мне казалось, что не меньше минуты.

Третий вариант? Заставить их слушать меня. Принудить угрозами и силой. Это могло спровоцировать те же хаос и насилие, с которыми я собиралась бороться, но такая вероятность казалась мне минимальной. Я могу заставить их делать то, что нужно мне. Возможно, так я заработаю уважение, а возможно — ненависть.

Но смогу ли я? Смогу ли действовать жёстко ради благой цели? Я возненавижу себя за то, что собираюсь сделать — но я уже бросила отца, чтобы быть здесь. И не для того, чтобы проиграть.

— Хорошо, — сказала я куда спокойнее, чем чувствовала. Сжала кулаки.

Я немного помедлила — кажется, кто-то приближался. Я чувствовала движение через рассредоточенных в толпе насекомых. Шарлотта.

— Ты без маски, — сказала я в тот миг, когда она подошла достаточно близко, чтобы больше никто не расслышал мой тихий голос, — и бумажный кубик исчез.

— Я случайно раздавила кубик, когда помогала людям. Рада, что ты не использовала свои силы, — сказала она, а затем добавила погромче, чтобы слышали окружающие, — что я могу сделать?

Я ей чертовски обязана.

Насекомые начали искать раненых в окрестных домах сразу, как только те попали в зону действия моих сил, и не переставали всё время, пока я была у отца. Они нашли несколько раненых: лежащий ничком мужчина, двое детей, прижавшихся к матери, чьё лицо заливала кровь, а дыхание было быстрым и неглубоким. Ещё один мужчина, прижав ладони к лицу, вслепую ковылял через то, что когда-то было его домом.

Я почти отправила Шарлотту позаботиться о слепом, но передумала, указала ей на склад и сказала достаточно громко, чтобы люди вокруг расслышали:

— Там женщина и двое маленьких детей. Ты не сможешь помочь им в одиночку.

Я решила начать с них, чтобы задействовать ещё кого-то из толпы.

Я заметила парня чуть старше двадцати, с густой бородой и без рубашки. За исключением ссадины на животе и нескольких участков стёртой песком кожи на спине, он выглядел здоровым.

— Ты. Помоги ей.

Парень оглянулся на пожилую женщину рядом. Его мать? Она сильно пострадала от песка, её рука была замотана в две или три футболки и напоминала руку мумии, только в крови. Предупреждая возможные возражения, я указала на ближайшую группу раненых и сказала:

— Они присмотрят за ней. Там люди, которые сильнее нуждаются в помощи. На втором этаже. Иди.

Парень наконец встретился взглядом с матерью и прочитал в её глазах ответ. Он отвёл женщину к группе, на которую я показала, и побежал вслед за Шарлоттой к складу, где укрылась пострадавшая с детьми.

Мне оставалось только не упустить инициативу.

— Ты и твой друг. В этом здании парень истекает кровью. Помогите ему, — сказала я двум мужчинам.

Прошла всего секунда прежде, чем они бросились исполнять приказ — но за эту секунду моё сердце забилось сильнее.

Я повернулась к следующему человеку и замерла. Он был из тех немногих, чьи раны закрывали настоящие бинты. Стоял со своей семьёй. Я узнала его даже с марлевыми тампонами на лице. Точнее, я узнала мальчика, Р.Д., и поняла, что этот человек — его отец, глава заражённого крысами дома, которым я занималась днём.

— В том кирпичном доме — ослепший мужчина. Помоги ему, — сказала я, глядя прямо в глаза отцу Р.Д.

— Почему я? Я ранен, а если отойду, то пропущу очередь к врачам, — дерзко и грубо ответил он, не отводя взгляд.

Мудак. Ни капли благодарности за то, что я сделала для него и его семьи. На мой взгляд, в очереди были люди, которые нуждались в помощи врачей куда больше. Я едва удержалась, чтобы не ударить его или не наслать на него насекомых.

Но хуже всего — я чувствовала, что он видит меня насквозь. Видит за маской девчонку, которая пытается притвориться, будто знает, что делает.

Я повернулась дальше, к коренастой женщине. Её лицо покрывали царапины и песчаные ожоги, а один глаз закрывал кусок гигиенического тампона.

— Ты тоже начнёшь ныть, как маленькая девочка, если я попрошу тебя кому-нибудь помочь? — не лучший ход, но я попыталась.

Она едва заметно улыбнулась и замотала головой.

— Хорошо. Иди. Левое крыло дома. Он ослеп, и никто больше ему не поможет. Кажется, песок попал ему в горло, он сильно кашляет. Не заставляй его двигаться быстро или долго. Приведи сюда, если кровотечение не слишком сильное.

Женщина размашистой походкой двинулась к указанному дому. Когда я обернулась, отец Р.Д. уже ушёл. Он грузно топал к машинам скорой помощи, держась так, чтобы толпа оставалась между нами, и волоча за собой жену. Р.Д. едва поспевал за ними. Кажется, папаша был чертовски зол. Надеюсь, он не выместит гнев на семье, не хочу быть даже косвенной причиной их неприятностей.

Нужно выбрать в толпе ещё множество людей, отдать им ещё множество приказов. Нужно дать им понять, что отказываясь, они выглядят плохо не только в своих глазах, но и в глазах соседей. Создать давление со стороны окружающих.

К тому моменту, когда я отправила ещё две группы, первые начали возвращаться. Я короткими приказами посылала их к другим раненым.

В итоге встала новая проблема. Как справиться с толпой пострадавших, которые ждут медицинской помощи? Они напуганы и взвинчены. Переживают за истекающих кровью друзей, родных и соседей. Боятся за себя и своих близких. Уже сейчас эти люди собирались вокруг медицинских машин, умоляя о помощи тех немногих, кто и так был по уши занят спасением жизней. Некоторые просто просили советов издалека, другие требовали немедленного вмешательства, потому что считали, что важнее помочь их близким, а не тем, кем медики занимались прямо сейчас. Врачи просто не успевали.

Стоявшие поблизости люди сплотились в группы. Скорее они вступятся за тех, кто им дорог, чем ответят на мой призыв о помощи. Я не верила, что они не начнут драку, если всё оставить как есть.

Что я должна со всем этим делать?

Несмотря на растерянность, мне удавалось выглядеть спокойной. Насекомые давали мне представление об обстановке. Я окинула взглядом толпу, оценивая настроение людей.

Я заметила, как мать копается в ране своего сына, и внезапно осознала, что она делает. Я поспешила остановить её:

— Что ты делаешь?

После всех эмоциональных скачков последней пары часов мой голос, возможно, звучал более сердито, чем я себя чувствовала. Женщина стушевалась.

— У него стекло в руке.

И правда. Из порезов торчали осколки стекла размером с булавочную головку.

— Эти, скорее всего, можно вытащить, — сказала я ей, — но не трогай ничего рядом с артериями: здесь, здесь и здесь.

— У него там нет порезов.

— Хорошо, — ответила я. — Учти это позже, когда будешь помогать остальным.

Она показала на ногу. Песок содрал кожу со ступни и икры, видневшаяся плоть была грязно-коричневого цвета.

— Я не могу ходить.

— Тебе не придётся.

У меня созревал план. Как дать людям чем-нибудь себя занять и показать, что помощь в конце концов придёт к ним? Проблема в том, что мне нужны материалы, а их здесь было мало. Значит, мне надо принести их из своего логова, но покидать это место я не собиралась. Шарлотта тоже была нужна здесь.

Придётся использовать насекомых. Это непросто, когда нужно доставить что-то крупное.

В моей комнате лежала коробка с ручками и маркерами — рисовать наброски костюмов. Наборы первой помощи: наверху, в прикроватной тумбочке, и на первом этаже, в ванной комнате. Чтобы принести всё это, придётся открыть коробки, вытащить нужное и протащить на волне ползущих насекомых через лужи и затопленные улицы.

Я собрала маркеры, ручки, бинты, мази, йод, свечи и иглы. Особенно иглы. Пузырьки с перекисью водорода. По крайней мере, я надеялась, что это йод и перекись, надписи я прочесть не могла и ориентировалась по форме пузырьков.

Всё больше людей возвращалось с ранеными. Я управляла работой жуков и давала новые указания спасательным командам.

Принести предметы на ковре из насекомых не получится. Ползучие не смогут пересечь воду, а летучие много не поднимут — большинство предметов слишком тяжёлые: даже если насекомые будут сидеть на каждом свободном участке поверхности и работать все вместе, они не смогут взлететь.

Шли минуты, пока я пробовала новые и новые конфигурации роя, пытаясь приподнять пузырёк с перекисью.

А потом я увидела, как женщина с глазной повязкой из прокладки и мужчина — её ровесник — тащат кого-то к машине скорой помощи на носилках из одеяла, прикреплённого к двум черенкам от мётел.

Ведь можно сделать так же! Я позвала чёрных вдов — выпустила из террариумов, где они жили. Осы перенесли пауков в нужные места, и я заставила их сплести паутину вокруг нужных предметов и привязать её к специально выбранным насекомым. Паутина вокруг маркера, потом вокруг группы тараканов, которым позже помогут и другие насекомые. То же самое я сделала с йодом, маркерами, ручками, свечами и остальным.

Когда всё было закончено, я призвала рой к себе.

Я обратила внимание на раненых, которые собрались вокруг скорой.

— Слушайте, — крикнула я, используя насекомых для усиления голоса, — некоторые сейчас вытаскивают стекло из ран. Я понимаю, что оно мешает, но вы всех тормозите!

На меня стали бросать растерянные и злые взгляды. Я подняла руку, чтобы подавить все возражения и комментарии.

— Любой санитар, медсестра или врач, которые помогают вам, должны быть абсолютно уверены в том, что не осталось стекла глубоко в ране. Не думаю, что рентген сможет обнаружить стекло...

Я замолчала, поскольку санитар дернул головой, взглянув на меня. Ладно, я ошиблась. Лучше бы он всё же не показывал, что я не права. Люди следили за медиками, они заметили это, но в данной ситуации быть точной в деталях не столь важно. Хотя, если бы санитар не отреагировал, всё прошло бы более гладко.

— ...по крайней мере, такие мелкие осколки, как те, что достались вам, — поправилась я.

Пожимание плечами и кивок от медика. Я собралась с духом и продолжила:

— Если вы вытащите стекло из порезов и ран и не будете знать, какие раны вы уже обработали, врачам придётся исследовать каждую рану, и направлять вас на рентген, и, возможно, делать разрезы позднее, когда кожа срастётся, чтобы вытащить каждый осколок, который они проглядели.

Я заметила волнение в толпе и подняла руку как раз в тот момент, когда прибыл мой рой, чтобы выхватить ручку, которую облако летающих насекомых поднесло мне. Рой рассеялся, оставив ручку.

— Я дам некоторым из вас ручки и маркеры. Мы организуем всё так, чтобы врачам было проще. Пунктир вокруг тех ран, где стекло торчит наружу. Сплошная линия вокруг ран, где стекло могло проникнуть глубже.

Медбрат махнул мне. Я быстро прошла через толпу к носилкам.

— Столбняк, — сказал он, когда я подошла. — Нужно знать, делали ли они прививки.

— Наверняка нет, — ответила я, усилив свой голос, но не настолько, чтобы услышали в толпе.

— Нужно знать точно, а время, которое мы тратим на вопросы — это время, за которое мы можем помочь кому-то ещё.

Я взяла за руку неопрятного старика, который стоял рядом со мной, и вытянула ее:

— Вы делали прививки?

Он отрицательно покачал головой.

Я нарисовала ручкой букву “С” на тыльной стороне его руки, обвела её и перечеркнула. Вручив старику ручку, я сказала:

— Идите и задавайте людям тот же вопрос. Если они не делали прививки, рисуйте то же самое. Если делали, то просто рисуйте “С”.

Я заметила, как смущение мелькнуло в его глазах. Он неграмотный? Я повернула его руку и нарисовала С на ладони.

— Вот так, если они делали прививки, — сказала я, подняв старческую руку, чтобы было видно людям вокруг, затем повернула, — вот так, если не делали.

Он кивнул и взял ручку, поворачиваясь к людям помоложе, стоявшим за ним.

Я обратилась к толпе:

— Напоминаю: пунктир вокруг ран, если вы видите стекло или вы абсолютно уверены, что стекла там нет, сплошной круг, если вы не знаете. Когда вы или кто-то другой нарисовали пунктирную линию, то вы можете вытащить стекло, если оно меньше, чем ваш ноготь. Если больше — не трогайте.

— Нам нужно больше места, — сказал медик в окровавленных синих перчатках. Люди теснились вокруг него, внимательно следя за его работой, чтобы успеть занять место следующего пациента, как только он закончит.

А ведь это ещё не все нуждающиеся в помощи: скоро Шарлотта и другие помощники приведут новых раненных, а некоторые вообще не могут передвигаться.

— Мы перемещаемся, — крикнула я. Я заметила, что людям эта мысль не понравилась. — Если вы можете стоять, то не скоро получите помощь, в которой нуждаетесь, ведь многие люди пострадали куда серьёзнее. Поймите это!

Я подождала возражений. Ни одного.

— Если будете слушать меня и помогать друг другу, то получите помощь быстрее. Мы переберёмся внутрь фабрики, там нет пыли, сухо и достаточно места для всех.

Не сразу, но толпа зашевелилась и двинулась к фабрике. Насекомые принесли мне свечи и зажигалки, и я начала раздавать их вместе с ручками и маркерами. Я шла за толпой к заброшенной фабрике, позади машин скорой помощи.

Мы сняли ткань со станков и расстелили поверх ящиков и на земле, чтобы людям было где сесть и лечь. Постепенно все втянулись в процесс пометки типов ран.

— А дезинфекция? — спросили сзади.

Я повернулась к пожилой женщине с измученным лицом, примерно моего роста.

— В смысле?

— Ты вытащила эти вещи из тучи мух, — сказала она. — Можешь достать средства для дезинфекции, или у тебя есть только наборы для рисования и свечи?

Она создавала впечатление строгой учительницы, которой побаиваются даже отличники, а хулиганы считают смертельным врагом.

Я вытянула руку, и рой пронёсся над ладонью. К счастью, пузырёк несло достаточно насекомых, чтобы я смогла одним точно рассчитанным движением выхватить его. Насекомые улетели, а пузырёк остался у меня в руке.

Моё представление, похоже, не впечатлило женщину. Пренебрежительным тоном она заявила:

— Никто сейчас не пользуется перекисью водорода. Она замедляет регенерацию тканей.

— Это не обязательно плохо, — возразила я. — Если в зажившей ране останется стекло, будет намного хуже.

— Ты проходила медицинскую подготовку? — в её голосе сквозило неодобрение.

— Не совсем… — сказала я со вздохом. Насекомые снова пролетели над моей рукой, забрав перекись водорода, и оставили другую пластиковую бутылочку.

— Йод?

— Спасибо, — сказала дама скорее нетерпеливо, чем благодарно. — Нам потребуется ещё.

— Я посмотрю, что можно сделать, — сказала я, пытаясь скрыть раздражение.

Женщина направилась к толпе и склонилась над одним из раненых, который лежал на простыне. Я заметила, что выражение её лица смягчилось, когда она разговаривала с пострадавшим. Значит, дама ведет себя резко не со всеми людьми.

Пофиг. Совершая преступления, я была готова к тому, что меня начнут ненавидеть.

Я собрала всё, что принесли насекомые, и отправила их поискать ещё.

Я бы многое отдала за рабочий телефон, чтобы выяснить, как дела у Сплетницы или справиться об отце. Но сотовые телефоны содержат микросхемы, а микросхемы — это кремний.

Любые устройства сложнее тостера скорее всего уничтожены — за исключением тех, что сделаны Технарями.

Беспокойство о том, в каком состоянии двое самых дорогих мне людей, не имеет смысла. Я всё равно ничем не могу помочь им, а время, которое я трачу на это, лучше потратить, чтобы помочь людям..

Для защиты людей я рассеяла насекомых по всем поверхностям, чтобы потенциальная угроза не могла появиться, не наткнувшись хотя бы на одно из них. Вроде сигнализации на случай, если какой-нибудь член союза Крюковолка проникнет сюда, чтобы устроить неприятности. Я рассеяла часть летающих насекомых, чтобы обнаружить воздушные угрозы, вроде Руны, но большую часть всё же отправила исследовать постройки вокруг. Я искала аптечки первой помощи и материал для обработки ран. Заметив, что нечем накладывать швы, я приказала паукам начать вязать из шёлка длинные толстые и прочные нити и пропускать их через ушки иголок.

Это замедлит производство костюмов, но я справлюсь.

— Это выглядит не слишком стерильно, — сказала женщина за моей спиной, когда я проверяла длину сделанной пауками нити. Это была та самая измученная седая женщина, что и чуть раньше.

— Намного стерильнее, чем вам кажется. Я вырастила этих маленьких дамочек сама. Они живут в террариуме.

— Это не означает, что они достаточно чистые, чтобы зашивать чьи-то открытые раны.

— Не означает, — ответила я, испытывая раздражение, — но раз нет других вариантов, я буду использовать этот, а завтра все получат антибиотики. Скорее всего, они понадобятся в любом случае.

— Люди используют антибиотики слишком часто, — сказала женщина, — я в своей клинике пытаюсь убедить людей использовать их пореже.

Что, серьёзно?

— Думаю, в такой ситуации самое время использовать антибиотики. У людей открытые раны, они истощены, обезвожены, измучены, их иммунная система, вероятно, подкошена, они окружены грязью, и миллион других причин.

Женщина что-то сказала, ещё более раздражённо, чем прежде. Наверное, повторила вопрос насчёт моих познаний в медицине. Я не слушала.

Спасатели не выходили из машины уже несколько минут. С помощью насекомых я выяснила, что они лежат на полу в скорой. Крови, похоже, не было.

Не обращая внимания на женщину, я повернулась и поспешила к двери. Она бросила мне вслед какую-то ехидную фразу.

В полной боевой готовности я подошла к машине и осмотрелась. Никого.

Я забралась внутрь и проверила спасателей и пациента с кислородной подушкой на лице. Спасатели оказались мертвы. Их головы были вывернуты под неестественным углом. Пациента постигла иная участь. Я дотронулась до его горла и поняла, что он ещё теплый, но не дышит, а пульс отсутствует. Я сжала подушку, и кровь обильно запузырилась из маленького на первый взгляд разреза на груди. Пузыри означали, что воздух выходит из повреждённого легкого.

Эта рана — её не могло быть, когда он попал в скорую. Она свежая. Все трое убиты уже здесь. Убиты хладнокровно, чисто, так что даже насекомые ничего не заметили.

Увиденное заставило меня задуматься о людях, которые остались в здании фабрики. Я выпрыгнула из скорой, осмотрелась и побежала через улицу.

В одном шаге от двери я увидела его. Высокий, безликий, керамические конечности на цепях и шаровых суставах. Он качал одним из пальцев на поднятой руке — из стороны в сторону, как метроном. Словно старомодный родитель, укоряющий заблудшее дитя.

Ладонь второй руки была отогнута, а из её основания торчал телескопический клинок, упираясь в шею седой женщины-врача. Ей приходилось стоять на цыпочках, потому что голова была прижата к груди Манекена.

Я не успела двинуться, заговорить или использовать свои силы, как он втянул лезвие. Оно скользнуло по горлу, врезаясь в кожу, и кровь из перерезанной артерии брызнула и залила землю между нами. Женщина рухнула наземь.

Рука Манекена с клинком свободно повисла. Вторая рука осталась в том же положении — палец качался, как бы укоряя меня за то, чем я занималась. Спасение людей от Девятки, уход за ранеными и напуганными были ему не по нраву.

Я должна была предвидеть это.

Я почти бездумно шагнула вперёд, и он опустил руку и в три больших шага отодвинулся от меня. Его движения были неловкими, он едва не падал на землю после каждого шага. Я поняла почему, когда увидела его ноги. "Пальцы" Манекена были развёрнуты к земле, а лезвия выдвинуты из пазов между ними. Он шагал прямо на лезвиях, шатко переваливаясь.

Я потянулась за спину и вытащила дубинку и нож. Сжалась в ответ на внезапное движение Манекена, сократившее расстояние между нами наполовину. Затем он дёрнулся на метр вправо. И снова назад.

Я сразу поняла. Манекен избегал насекомых, которые висели в воздухе между нами. Его ходули-ножи, выдвинутые из ступней, позволяли аккуратно избегать контакта с жуками на поверхности. Он мягко, вскользь, касался насекомых — будто порыв ветра. Я заметила это, только проследив за движениями Манекена.

Ему было ни к чему избегать моего роя. Он насмехался надо мной. Давал возможность понять, как подобрался ко мне так близко незамеченным.

Я разложила дубинку на полную длину. В ответ из его рук выскочили длинные и острые телескопические лезвия.

Не спуская с него глаз, я отследила других людей на складе при помощи насекомых и периферийного зрения. Слишком многие были не способны двигаться, а те, кто мог, отступили в углы и укрытия.

Поле боя было за ним. В его распоряжении слишком много заложников. Он быстрее меня, сильнее, выносливее.

Я была абсолютно уверена, что Манекен полностью защищен от всего, что я могу сделать своими суперспособностями. Любой, кто смотрел новости за последние пять лет, знал, кто такой Манекен, знал его историю. Манекен был когда-то Технарём, занимавшимся искусственными биосферами, террариумами и замкнутыми экосистемами. Он защищал живые организмы от внешних угроз, вроде воды, непогоды, вакуума... или насекомых.

Но теперь он использовал свою силу, чтобы защищать себя и только себя.

— Говнюк, — неосознанно я использовала рой, чтобы усилить свой голос. Его голова крутанулась вокруг, будто бы взглянув на роящихся насекомых, которые только что заговорили. Затем его "лицо" повернулось обратно ко мне.

— Понятия не имею, как, блядь, я это сделаю, — ярость и шум роя превратили слова в низкий рык, в котором едва можно было разобрать мой голос, — но я заставлю тебя пожалеть об этом.