Персефона (гет)

Май 1943.

Ванны Префектов — восхитительны, несомненно восхитительны. Единственное, что делало их еще более приятными, — это возможность прибрать их к рукам в исключительно личное пользование.

Все Префекты хотели этого, но из-за характера должностей и относительной честности, которая, как правило, сквозила в венах этой касты студентов, немногие из них отмечали в своем графике такого рода времяпрепровождение. (Предполагающее шатание в ночи для собственных выгод). Была, на самом деле, только горстка слизеринцев и парочка студентов с других факультетов, кто, желая побаловать себя, все-таки появлялся в ваннах Префектов после комендантского часа. Это происходило без взысканий и жалоб только благодаря их общему, своего рода молчаливому соглашению, которое невозможно было нарушить без ведома других. По правде говоря, это было самое взаимовыгодное межфакультетское сотрудничество, которое знала школа с момента своего основания.

Сегодня была очередь Стефана, и он ждал эту ночь всю неделю, особенно в преддверии так быстро приближающихся экзаменов. Пора зубрежки маячила на горизонте и оставалось совсем мало времени до того, как когтевранцы выпустят наружу свои когти. Группы для совместных проектов формировались с учетом уже существующих отношений между старшекурсниками, к тому же внутренняя враждебность на факультете росла тревожными темпами — все хотели превзойти друг друга наиярчайшим образом. Стефан очень надеялся оказаться в группе с Персефоной Каллаган, наблюдая, как она в большинстве своем так и оставалась лучшей в классе, уступая, возможно, только Руфусу Вормвуду в Трансфигурации. Тем не менее, к его большому разочарованию, она держалась на расстоянии от своего собственного факультета и регулярно была замечена под руку с «юным гением» Томом Риддлом.

Развалившись с вытянутыми вперед ногами и откинув голову с влажным полотенцем на лице, Стефан прочесывал память, пытаясь вспомнить, с какого момента все начало рушиться. Он, если честно, думал, что завязал некое подобие отношений с девушкой, пока Риддл не начал проявлять к ней интерес. Во-первых, он и Персефона были магглорожденными, а во-вторых, после того эпизода в общей гостиной, а также еще одной истерики, о которой он слышал от других когтевранок, она стала изгоем для большей части своего факультета. Теперь едва ли нашелся бы когтевранец, парень или девушка, который хотел бы иметь с ней хоть какие-то дела, ссылаясь на ее случайные приступы агрессии и неуравновешенность, которые обычно проявлялись к неодушевленным предметам.

Да, они обсуждали ее и ее припадки.

Всегда обсуждали, но никогда не рассказывали об этом кому-либо за пределами своего гнезда.

Стефан был уверен, что смог бы привлечь внимание девушки — ее привязанность стала бы приятным бонусом, потому что она, конечно, не была непривлекательной, но все-таки более желанным было получить доступ к ее мозгам, выхватывающей ответы и знания из, казалось бы, бесконечных глубин своего разума. Он хотел этого больше всего на свете, и поэтому, как следствие, он хотел ее.

Стефан хотел ее, но видеть, как она спуталась с этой змеей… представляло собой этюд в тонах отчаяния.

Конечно, он все еще пытался. Он старался здороваться с ней и внедряться в ее распорядок дня больше, чем этот коварный, льстивый умник, которому он доверял, как кошка собаке. К сожалению для Стефана, оказалось, что этот лицемер тоже хотел быть рядом с ней, и он бы даже осмелился предположить, что Риддл влюблен в нее. Они были так близки, будто знали друг друга целую вечность.

Все это было очень необычно и очень загадочно.

Стефан тяжело вздохнул и сел, позволив полотенцу упасть с лица и плюхнуться в воду, открыв тем самым обзор на руки и их уровень схожести с черносливом. Нахмурившись, он осмотрел свои сморщенные пальцы и прокатил напряженными мышцами на плечах — он определится с этой Каллаган как-нибудь в другой раз.

Решив все-таки использовать Ванны по их прямому назначению, он стал тереть кожу намыленной мгновением ранее мочалкой, так увлекшись, что даже стал весело напевать себе под нос. Он старался особо не буянить и петь тихо, но, так как рядом в действительности никого не было, тем более в такой поздний час, его невнятные припевы вскоре превратились в настоящий концерт по заявкам, исполнявший на данный момент ту самую песню, что играла в его последний визит домой на пасхальных каникулах.

Решив обновить воду и добавить немного горячей с парком, Стефан во всей своей мыльной красе потянулся к кранам и открыл вентили. Вдруг помимо звука обжигающего душа вдалеке раздался отчетливый глухой скрип. Зажав рот рукой и закрутив вентили, Стефан загнанно огляделся, вытаращив глаза, ожидая обнаружить в любой момент входящего в ритме вальса преподавателя. Застыв от страха, совершенно не желая быть пойманным, Стефан ждал несколько действующих на нервы секунд, но на горизонте так никто и не появился. Глубоко вздохнув от облегчения, он покачал головой и начал рыться в своих вещах в поисках нужного флакона. Забравшись на кромку бассейна, он выдавил немного шампуня, чтобы наконец-то покончить с этим и выйти, прежде чем действительно попасться кому-либо за своим шумным внеурочным занятием.

Стефан мыл голову, когда скрип повторился снова, гораздо громче, и все вокруг вдруг сотряслось от внезапной дрожи, испугавшей настолько, что когтевранец дёрнулся и упал в воду, отчаянно барахтаясь и жмурясь от попавшего в глаза мыла.

— Дерьмо! — выругался он скорее из-за странного шума, чем из-за жжения в глазах. Пока сердце бешено стучало, Стефан плескал воду в лицо, пытаясь зачерпнуть как можно больше воды без пены, чтобы смыть шампунь, но ситуация только ухудшилась, заставив того выругаться снова. Фыркая и выплевывая воду, он тер одной рукой глаза, а другой шарил по краю ванны в поисках палочки.

Раздался еще один шум, и он понял, что это был не просто скрип, а скорее хруст от нагрузки на деревянные балки, затрещавшие от поддержки чего-то очень, очень тяжелого. Вода яростно забурлила, и то, что было тому причиной, неуклонно приближалось. Все загудело вокруг, напоминая оглушительные порывы ветра, которые без конца бились в бока, когда он пролетал через поле во время игры в Квиддич — сейчас же было даже хуже.

Стефан жалобно захныкал, осознав, что оно, скорее всего, появилось здесь из-за него. С усилившейся паникой, жмурясь от постоянной жгучей боли в глазах, он шарил по кафелю в поисках своих вещей. Наконец-то нащупав сумку, Стефан, дыша через рот и пыхтя от тяжелой одышки, стал рыться в ней в поисках палочки. Рука сомкнулась вокруг знакомого древка, но он успел лишь вытащить ту из ранца и направить в сторону грохота, когда оглушительный звук утробного шипения наполнил уши.

Его пронзила внезапная, мучительная боль, когда существо врезалось в него с силой, достаточной для того, чтобы несколько ребер глухо треснули, будто веточки, отправив тело Стефана обратно в воду. Он закричал, но рот мгновенно наполнился водой, заставив зайтись кашлем, делая все возможное, чтобы исторгнуть воду из легких, наблюдая, как та выходит из него, окрашенная в розовый цвет. Стефан барахтался и хрипел, игнорируя раздробленные кости, должно быть, пронзившие легкие, зная, что если он остановится, то существо наверняка разорвет его в клочья, как медведь свою жертву. Погрузившись с головой под воду, он поплыл, вынырнув в дальнем конце ванны, но теперь шум был везде.

Его окружил грохот, гул, дребезг, шипение, звучавшие теперь со всех сторон — тварь явно играла с ним.

Стефан из последних сил попытался выбраться из бассейна, вода сочилась сквозь зубы вместе с булькающими гортанными стонами, полными отчаяния.

Вдруг вода поднялась до уровня шеи, хлынув прочь из бассейна, затопив плитку вокруг, вырвав крик страха из его горла, когда он услышал за своей спиной как существо, ускоряясь, стало нестись прямо на него.

Стефану хватило времени, чтобы повернуться, еще раз направить палочку и, захлебываясь, произнести заклинание, прежде чем монстр нанес свой удар, отправляя когтевранца под воду.

Выпущенное заклинание Кошачьего ора* стихло в его ушах.

* * *

— Как самочувствие мальчика, мадам?

— Плохо, директор. Совсем плохо. Мы делаем все возможное, чтобы стабилизировать состояние, пока не доставим его в Мунго. Вся ванна была красной от его…

— С родителями уже связались?

— Что? Да! Да, конечно! Боже мой, боже мой, Армандо! Если бы он не произнес это заклинание, если бы он не забил тревогу, он бы… — она остановилась, взглянув на кровать, у которой домашние эльфы суетились над Стефаном, и повернулась к директору Диппету, прошипев, — он был бы мертв. Плавая там, захлебнувшись собственной кровью! Эта травма…

— Вы установили, что стало причиной?

Колдомедик нахмурилась, медля с ответом.

Осунувшееся лицо директора стало еще более изможденным, взгляд сквозил внутренним напряжением, а губы поджались от страха узнать ответ.

— Мадам?

Женщина ответила шепотом, заранее зная, что он не расслышит.

— Простите, сударыня, что вы сказали? — переспросил он.

Она прочистила горло и выпрямилась.

— Невозможно определить, что конкретно, но… рука была пробита насквозь и… на грани полного окаменения от весьма специфического яда к тому времени, как я добралась до него. Я должна была отрезать конечность, чтобы остановить распространение… насколько я могу судить, есть только одно существо с настолько сильным ядом.

Диппет выдохнул сквозь зубы и тоже резко выпрямился, не желая слышать название виновной в этом твари, произнесенное вслух.

* * *

Он нашел Гермиону, укрывшуюся в том же самом, скрытом от чужих глаз уголке, где застал ее дремлющей за несколько дней до этого. Она читала под мерцающим синим пламенем, не источающим дыма и освещающим небольшое пространство вокруг. Свет подчеркивал изгибы и плавные линии ее лица, заставляя глаза выглядеть темнее, чем он помнил, не считая вихря магии, который, казалось, всегда танцевал внутри их радужки. До обнаружения Гермионы Том как раз думал о ее силе, о ее коварных замыслах и почувствовал, что расплывается в улыбке, когда приблизился к ней.

— Добрый вечер, Каллаган, — сказал он тихо, положив свои вещи на пол напротив, сняв пиджак и аккуратно сложив его сверху, прежде чем встать на колени перед ней.

Гермиона подняла взгляд от книги, почти незаметно улыбнувшись, и перевернула страницу, прежде чем вернуть свое внимание обратно на текст.

— Добрый вечер, Том. Ты выглядишь, как кошка, поймавшая канарейку, — намеренно поддразнила она, — можно рассчитывать на затейливую историю с твоей стороны?

Том медленно, очень медленно обхватил книгу и осторожно потянул на себя. Она снова взглянула на него, но уже более понимающе, соответствуя такой же понимающей улыбке, и позволила ему забрать фолиант из своих рук.

— Ничего личного, моя леди, просто что-то, что я слышал во время патрулирования коридоров.

— О? — спросила она, откинувшись на спинку кресла с притворным удивлением.

Взгляд Персефоны скользнул по его чертам, также освещенным синим, но выглядевшим гораздо жестче, чем нежные, мягкие изгибы ее собственного лица. Скулы и впадины под ними выглядели пугающе в сочетании с глазами и улыбкой, переполненными мстительного удовлетворения, так что Гермиона вполне могла принять Тома за самого дьявола. Он осторожно наклонился ближе, контролируя свой темп, будто она была гнедой лошадью, которую было легко спугнуть такой близостью, заставив ее непроизвольно хихикнуть. Когда Том придвинулся совсем близко, Гермиона поприветствовала его, слегка прижав свою руку к его груди и заскользив ей вверх к плечу, а потом еще выше — задерживаясь на шее и поигрывая короткими волосами на затылке.

— Скажи мне, Том, какие слухи дошли до любимчика Хогвартса?

Риддл не смог сдержать усмешку — не после того, как потратил столько времени на изучение, на попытки сблизиться, не после того, как сражался в тяжелой дуэли с этой никому не принадлежащей ведьмой, гудевшей от силы каждую секунду каждого дня. Под давлением лежавшей на шее руки, Том приблизился ближе, соприкоснувшись с ней носами, и его улыбка стала еще шире, когда Гермиона в свою очередь обнадеживающе потерлась кончиком своего носа об его нос.

— До меня дошли слухи о существе на свободе, Каллаган.

— Вот как? — спросила она, потрясенная. — Существо. И что же это такое?

— То, что нападает на студентов… — Том был близок, губы дотронулись до Персефоны так целомудренно, насколько позволяло еле сдерживаемое возбуждение, лаская и одновременно наблюдая за ее реакцией в поисках любых знаков, сигнализирующих о том, что ему следует остановиться.

— Мерлин, упаси, — промурлыкала Гермиона, когда легкие поцелуи достигли скулы прямо у ее уха. Дыхание Тома щекотало кожу, посылая тепло и дрожь по нервным окончаниям, усиливая прилив крови к чувствительным местам, но все равно продолжая вызывать прежние опасения, что всегда помогали ей сохранять здравый смысл. Напряжение в плечах Гермионы не ускользнуло от его внимания.

Губы Тома остановились, и он немного отстранился, все еще соприкасаясь с ней носами. Он глубоко вдохнул, утихомирив свое нарастающее возбуждение, и пробормотал низким рокочущим голосом:

— Боюсь, Каллаган, что твой однокурсник стал первой жертвой. Стефана перевезли в Мунго сегодня утром, и его состояние было просто… жутким.

Гермиона наслаждалась весельем и несомненным удовлетворением в его тоне. Обычно она считала такие пещероподобные заявления глупыми и ненужными, хотя, если честно, у нее почти не было в жизни возможности вкусить все прелести мужского бахвальства. С насмешливо-грустным вздохом Гермиона обвила руками шею Тома:

— Это вселяет беспокойство.

— Не волнуйся, моя леди… я позабочусь о тебе… прослежу, чтобы ни тебе, ни близким тебе людям не причинили вреда.

— Прими мою благодарность, Том Риддл.

— Не стоит, Каллаган. Несомненно, это то, что сделал бы любой хороший человек.

Она кивнула и ухмыльнулась. План по удержанию Темного Лорда постоянно мелькал в голове, но она все еще вздрагивала, когда чувствовала чужие прикосновения на своём теле. Руки, талия, бедра и их внутренняя сторона — все они были частью ужасных воспоминаний о времени, проведенном с Рудольфусом. Гермиона пыталась заглушить эти мысли и перейти к следующему этапу, но, к сожалению, не сильно преуспела, как, например, с блокировкой воспоминаний о пытках своей Госпожи.

Словно читая мысли, хотя она и не чувствовала магического давления, Том развернул ее руки на своей шее и направил их по бокам в стороны. Однако, не позволяя им упасть или болтаться, он обхватил их, переплетаясь пальцами в жесте, преисполненном такой нежности, которую она никогда раньше не получала от мужчины. Что-то неприятно кольнуло в груди, и Гермиона снова наклонила голову, прижимаясь к нему.

— Я тоже кое-что слышала, — тихо сказала она через некоторое время.

Том открыл глаза, забыв, когда успел их закрыть, спокойно принимая открывшийся вид на свою Персефону, расположившуюся в их тайной комнате, освещенной синим пламенем.

— И какие слухи дошли до моей леди? — Том смотрел, как она непроизвольно ухмыльнулась, услышав титул, которым он наделил ее недавно и теперь неустанно повторял.

— Я слышала, что наш бедный дорогой Стефан…

— М-м?

— …не выживет.

— Не выживет? — он повторил странную фразу. — И когда же ты успела услышать это, дорогая Персефона?

— В начале следующего года, — тихо пробормотала она у его губ.

Злая улыбка Тома вернулась с мстительным триумфом.

Она просто обязана принадлежать ему.

* * *

— Мадам?

— Еще одна жертва, директор. ДРУГАЯ. Мы должны что-то сделать, мы должны предупредить Министерство, мы должны…

— Мы должны сохранять спокойствие, мадам.

— Ч-что? Директор, мы должны что-то сделать! Нам повезло, в этот раз все было не так плохо, как в первый, но кто…

— Нам нельзя терять голову, мадам. Я… начну расследование утром, однако мы должны сохранять видимость спокойствия, будто все под контролем, пока не получим больше фактов.

— Фактов, Армандо? Факты таковы, что дети в опасности.

— Спасибо, что уделили мне время, мадам. Я верю, что вы позаботитесь о бедняжке, сохранив подробности произошедшего в тайне, тем самым уважая ее личную жизнь.

— Н-но—

— Я потерял ваше доверие?

— …нет, директор. Нет, конечно же, нет.

— Тогда до свидания, мадам.

— До свидания, директор…

* * *

— Слышала новости, Каллаган? — самодовольно спросил Том, отвлекая Гермиону от книги (сегодня вечером это был опять ее любимый сборник детских рассказов). В течение последних нескольких вечеров он находил ее в обнимку с ней, корешок был настолько истерт, что можно было предположить, будто Гермиона спит с этой штуковиной.

— Какие, Риддл? — слегка скучающе поинтересовалась она.

— В коридорах небезопасно. Всем студентам, независимо от возраста и курса запрещено покидать спальни после обновленного комендантского часа, чтобы предотвратить дальнейшие… несчастные случаи.

— Количество детей, падающих с лестниц, увеличилось? — чуть насмешливо и немного обеспокоенно спросила Гермиона, внутренне ухмыльнувшись тому, с каким нахальным видом он вторгся в ее личное пространство. То, что несколько дней назад нервировало — быть в такой непосредственной близости к нему — теперь становилось все более и более желанным.

Потоки его энергии были так привычны. Наверно, это прозвучало бы как что-то, что могла сказать только Луна, но в то время, как большинство из происходящего вокруг было чужим и странным, темная аура Тома — Лорда Волдеморта — была наоборот привычна, и неожиданно для себя она стала находить в ней утешение. Она успокаивала почти так же, как крестраж, как часть собственной души, которую Гермиона постоянно носила с собой в последнее время из-за непрерывной борьбы ее невинного «я» со своими оковами.

— Мне следует беспокоиться?

Том ухмыльнулся и скользнул костяшками пальцев вдоль щеки, незаметно прокрадываясь к густым, если не сказать буйным, каштановым волосам. Пальцы слегка сжались на ее затылке, и она напряглась, правда, всего на несколько секунд, с каждым разом все более спокойно принимая его прикосновения, прежде чем позволить осторожно притянуть себя вперед. Губы Тома деликатно, очень осторожно прижались к виску, затем к щеке, прокладывая свой путь вниз к челюсти, и, только когда медленно приблизились к уголку ее рта, лишь тогда он пробормотал:

— Уверяю тебя, ты можешь быть спокойна, моя дорогая леди Персефона. Я обеспечу тебе безопасность.

Гермиона тихо вздохнула, поддаваясь этим нежным поцелуям.

— Потому что такие добрые люди всегда ставят перед собой столь монументальные задачи? — весело поинтересовалась она.

— Потому что я повелеваю существом, — поправил он и поджал губы, дотрагиваясь целомудренным поцелуем до уголка ее рта. Гермиона шумно выдохнула, протестуя, когда он отстранился, чтобы что-то сказать, а не поцеловать ее снова. — Но никому не говори. Они могут меня вздернуть.

Гермиона прыснула от того, насколько коварно и хитро он выглядел, насколько был доволен собой, но в основном над тем, как он, казалось, хотел отпраздновать это именно с ней, только с ней одной.

«Будет сложно», — подумала она. — «Сделать то, что нужно, когда он выглядит так греховно, так самодовольно».

В последние дни бодрое настроение Тома было так заразительно, что, если бы не постоянный гул голосов в сознании, она могла бы даже насладиться этим.

«Будет сложно», — подумала она снова. — «Но не невозможно».

Том снова улыбнулся, горя желанием позлорадствовать, торжествуя от собственной гениальности, и она не успела подавить смешок от вида столь забавного мальчишеского энтузиазма. Гермиона покачала головой, убрав прядь с его лба, задержавшись кончиками пальцев на красивом разрезе челюсти. Она почувствовала легкое шероховатое покалывание щетины под своими подушечками и покрылась мурашками — впервые с тех пор, как освободилась, она покрылась мурашками не от страха.

Гермиона очень осторожно наклонилась, возвращая один из недавних невинных поцелуев в губы — больше щекоча кожу, чем целуя — и затем остановилась, прижавшись к нему лбом. Она ощутила, как голова Тома сместилась, и как нос потерся об ее нос в чем-то, по его мнению, абсолютно непреднамеренном, позволив своим пальцам танцевать вниз по ее рукам, пока те не достигли ладоней, сжав каждую из них в своих собственных.

Гермиона позволила успокаивающим умиротворяющим прикосновениям окутать ее чем-то теплым, и желанным, и… уютным.

— У меня есть кое-что для тебя, Том… — сказала она через некоторое время.

Гермиона практически почувствовала, как его сердечный ритм ускорился, когда он мысленно устремился к тем лакомым кусочкам, которыми она предположительно могла поделиться с ним. Она была впечатлена, когда он почти сразу успокоился:

— Тебе не нужно дарить мне подарки, моя леди.

Она усмехнулась, прежде чем вежливо отстраниться.

— Тетя Рути прислала нам посылку, о которой я говорила несколько дней назад.

— Ах, — сказал Том, дозируя уровень разочарования, сквозящий в голосе. Он наблюдал, как Гермиона потянулась к сумке, которая, как он теперь знал, была окутана довольно впечатляющими чарами расширения. Порывшись в ней, Персефона извлекла фирменную упаковку из Кондитерской Рути и только когда начала разворачивать тонкий бант, завязанный вокруг коробки, Том наконец обрел дар речи:

— И какие угощения прислала твоя дорогая тетя?

Гермиона подняла крышку и ухмыльнулась.

— Миндальное печенье, — сказала она.

Том изогнул бровь, наблюдая за тем, с какой интонацией она проговорила эти слова, как медлила, разглядывая выпечку внутри. Он наклонился, чтобы посмотреть на то, что так привлекло ее внимание, и фыркнул, потянувшись и извлекая затейливую банку домашнего апельсинового мармелада.

Она пожала плечами и добавила:

— Он действительно хорош.

* * *

Было поздно, слишком поздно, когда Том вернулся в подземелья. Ему сильно повезет, если он сможет поспать хотя бы несколько часов, однако сон был столь малой жертвой по сравнению с возможностью испытывать на прочность свой контроль над существом.

Сон был также малой жертвой по сравнению с продолжением своих ухаживаний за Персефоной Каллаган.

Он добился потрясающего прогресса со своей странной путешественницей во времени. Она пока не раскрыла весь масштаб своих целей, кроме как отыскать его и помочь занять трон будущего повелителя, повзрослевшую копию которого она, по-видимому, хорошо знала и ненавидела, но для этого еще было время. Том сильно привязался к той, с кем можно было вести беседу, кто на самом деле мог принимать участие в его планах и содействовать, но также он знал, что было еще что-то, нечто большее, чем тот образ, что она показывала ему до сих пор.

Он знал, что Персефона — нечто большее, чем просто последователь, способный найти покой и безопасность в его тени.

Он знал, что с ней будут проблемы, если не получится ее удержать.

Он знал это и добился значительного прогресса, помогая Персефоне сделать логический вывод о ее подлинном месте в их совместно переписанном будущем — в конце концов, ради Мерлина, она уже приносила ему выпечку!

Том пребывал в наилучшем расположения духа, размышляя о своей миссии, о приручении василиска, а также о коробке с оставшимися сладостями, которую Персефона отдала ему этой поздней ночью после их совместных «занятий», когда наткнулся на кое-кого, сильно испортившего его настроение.

Огромная, неспешно надвигающаяся фигура двигалась под сводами подземелий также незаметно, как что-то наполовину гигантское. Она держала нечто в своих больших лапах, непрерывно бормоча под нос повторяющееся «только тихо». Нахмурив брови и омрачив тем самым свои черты, Том предостерегающе позвал его низким, но суровым голосом:

— Хагрид, — сказал он, — что ты делаешь в подземельях в такое время? И что это у тебя в руках? — спросил он с подозрением, пресекая любые вопросы о своем собственном довольно помятом состоянии, переключая внимание на причинившего неудобства полугиганта. — Что у тебя там?

Хагрид глубоко вдохнул, останавливаясь и прокатываясь на каблуках, выпучив глаза в приступе неожиданной паники.

Он определенно не замышлял ничего хорошего.

— O-ох… это? Это ничего, Том, ничего такого…

Нахмурившись еще больше, Том подошел ближе, изучая, что же мог столь скверно скрывать Хагрид.

— Это… окаменелые крысы? Так вот куда подевались крысы Слизнорта! — Том окинул Хагрида очень серьезным взглядом. — Бродить по подземельям после комендантского часа… попасться с пропавшей школьной собственностью, — на все более растущее волнение Хагрида и его неуверенный шаг к вполне конкретной двери в кладовку, расположенной рядом с парой других дверей в чуланы на этаже, Том сузил глаза, едва сопротивляясь желанию выхватить свою палочку. — Еще и скрывая что-то. Хагрид, а ну отойди оттуда.

— О, нет! Нет, Том, пожалуйста! — Хагрид взмолился громким шепотом, усиливая любые подозрения, возникшие до этого.

— На самом деле, не думаю, что смогу закрыть на это глаза. Как школьный префект, я обязан сообщать о любом подозрительном поведении. Подойди и расскажи мне, что ты наделал, — безапелляционный тон, используемый им со своими последователями, имел более, чем ожидаемый эффект.

Несмотря на то, что Хагрид сильно возвышался над собеседником, он весь затрясся, руки дрожали так, что некоторые из крысиных хвостов выпали из его хватки, а остальные болтались в панически сжатых кулаках.

— Пожалуйста, Том! Он просто юнец! Он еще ничего не сделал! Он просто крошечный-прекрошечный малыш!

Том нахмурился.

— Он?

Хагрид покраснел, понимая, что сболтнул лишнего, и начал усиленно потеть. Он поднял одну из своих влажных мясистых лап, державших за хвосты бездыханных грызунов, и провел ей по своему лбу.

Том усмехнулся.

— Я-я… Я-я Н-не не… я имею в виду… он…

Хорошее настроение Тома от встречи со своей ведьмой быстро улетучивалось, как, впрочем, и его терпение.

— Что он, Хагрид? — процедил Том, пытаясь добавить как можно больше этого всегда выигрышного «идеального студента — образца для подражания» в свой тон, во избежание тупого освежевания стоявшего напротив полу-великана, мешающего погрузиться обратно в свои приятные мысли.

Хагрид пожевал губы, взгляд совершенно очевидно устремился к кладовке и обратно к Тому.

— Арагог, — Том лишь приподнял бровь. — Его зовут Арагог. Он акромантул. Э-это пау…

— Я знаю, кто такой акромантул, — раздраженно огрызнулся Том. Стиснув зубы, он перевел тяжелый взгляд на кладовку, глубоко дыша через ноздри и думая о последствиях того, как детеныш чудовищного паукообразного существа будет выращен и откормлен благодаря тупому громиле напротив. Это стало бы проблемой.

— Пожалуйста, Том, — снова взмолился Хагрид. — Я сделаю что угодно. Только никому не говори!

Том снова посмотрел на него.

Проблемой… или благоприятным стечением обстоятельств.

К тому моменту он уже начал обдумывать план, и последние слова Хагрида окончательно убедили его в принятом решении. Том вновь посмотрел на Хагрида и раздраженно выдохнул, словно в его случае не было места компромиссу.

— Хагрид, — резонно начал он, — ты знаешь, что я префект. И, опять же, я обязан сообщать о любом подозрительном поведении.

Лицо Хагрида вытянулось, и он с беспокойством посмотрел на кладовку.

— Однако…

Гигант сразу оживился, вернув взгляд на Тома и посмотрев широко раскрытыми глазами, полными надежды.

— Ты поймешь, что я вовсе не жесток. Я скорее хладнокровно убью человека, чем оставлю маленького детеныша — независимо от его вида — одного и без присмотра, — на этом заявлении Том улыбнулся, и это была улыбка акулы, но Хагрид выглядел так, будто с его плеч только что свалился огромный груз. — Я не буду ничего говорить…

— О, Том! Спасибо, спасибо!..

— Но, — он остановил благодарственное раболепие полугиганта поднятой рукой и добавил, — если это станет проблемой… у меня не будет выбора, кроме, как доложить об этом.

— О да, я все понимаю! Спасибо тебе, Том! Ты не пожалеешь, обещаю!

Том улыбнулся.

— Да. Я уверен, что не пожалею.

* * *

Альбус Дамблдор сидел среди коллег за длинным преподавательским столом, поглаживая бороду и как можно более непринужденно наблюдая за слизеринским столом. Главной целью его интереса являлась горстка подростков в дальнем конце Большого зала возле самого входа. Некоторое время он лениво наблюдал за ними, неотделимыми друг от друга, будто ребра, гнездившиеся на позвоночнике, или, если точнее, каждый был отдельной конечностью прекрасно функционирующего целого с Томом Марволо Риддлом во главе.

Том и компания не были теми, кто привлек внимание профессора в то утро, однако они в принципе не были теми, кто привлекал внимание Дамблдора в последние несколько дней.

Той, кто действительно привлекал его внимание последнее время, была новая девушка из Когтеврана, приехавшая из Америки на волне трагедии, связанной с войной. Девушку звали Персефона Каллаган, и она показывала просто блестящую успеваемость — неудивительно, что ее распределили на этот факультет. Однако она, похоже, испытывала некоторые трудности с его собственным предметом и, как он слышал, с арифмантикой. Одаренность мисс Персефоны восхвалялась всем преподавательским составом, но все же по большей части она была довольно непримечательной.

Именно из-за этого внимание Дамблдора было так сосредоточено на ней и на месте, где та сидела, а именно — рядом с Томом Риддлом. Он смотрел. Он наблюдал. Он изучал, как они ведут себя, и то, как Тому, казалось бы, она… нравилась. Наверно, это был первый раз, когда профессор заметил за ним такое.

— Та еще парочка, не правда ли, Альбус?

Дамблдор погладил бороду и перевел взгляд на своего коллегу.

— Правда-правда, Гораций. Это та студентка, которой ты так бурно восторгался, не так ли?

— Персефона Каллаган! — Слизнорт гордо раздулся, откинувшись на спинку стула, нетерпеливо кивнув и обхватив руками края лацканов. — Гениальная девушка. В следующем году она получит приглашение в очень эксклюзивный клуб.

Альбус приподнял густую, мохнатую бровь, взглянув на Горация, сиявшего, как новый галлеон. Он опять посмотрел на парочку.

— Кажется, они встречаются, не так ли?

Удивившись этому наблюдению, профессор Слизнорт снова взглянул на студентов. Он наблюдал, как они общаются, смотрел, как его наиболее ценный студент передает соседке банку мармелада, как подает порцию яичницы на тарелку, задержавшись, чтобы прошептать что-то на ухо, от чего девушка наклонила голову, скрывая короткий смешок за тыльной стороной ладони. Гораций просиял, широко улыбнувшись.

— Похоже на то! Посмотри на них, Альбус! — он раздулся ещё больше и пригладил руками свою мантию. — Я думаю, это наша общая заслуга, хотя это я познакомил их друг с другом… о, это чудесно, чудесно! Если спросите, то я отвечу, что их потомство, несомненно, будет впечатляющим.

Дамблдор поморщился, все еще поглаживая бороду.

— Не кажется ли тебе странным, что…

— О, Альбус, — перебил профессор Кеттлберн, — наш молодой талант наконец-то заинтересовался другим человеческим существом. Почему ты пытаешься подавить это чувство? Разве не ты постоянно твердишь о любви, судьбе и предназначении? Оставь бедняжек в покое.

Этого, казалось, было достаточно, чтобы перевести мысли в другое русло. Он сместился в бок, оперевшись на локоть, поглаживая свою длинную бороду, но все равно продолжая наблюдать за этой парочкой с неподдельным интересом.

* * *

Том блуждал пальцами по её телу, очерчивая путь вдоль одежды.

Каждый день он проверял границы дозволенного, но осторожно, методично и только с ее согласия.

Том скользил вниз по талии, по бедрам, забирался под юбку, но сразу останавливался в начале установленных на данный момент границ.

Он был возбужден. Она чувствовала его возбуждение. И постоянно повторяла себе, что все в порядке.

Все было хорошо.

Это было частью плана.

К тому же, это она командовала им.

— Стой, — просила она, когда пальцы волшебника непроизвольно прокрадывались слишком далеко.

Он не извинялся за свои действия. Никогда не извинялся. Но всегда останавливался.

ВСЕГДА.

И всегда точно тогда, когда она скажет. По молчаливому соглашению он убирал свои руки, и Гермиона перемещала их туда, куда ей хотелось. Тогда, и только тогда они могли продолжить.

Ей нравилось играть, ей — это Персефоне. Время от времени она останавливала ласки, заставляя замереть его рукам в воздухе над более провокационными местами, но никогда не разрешая прикоснуться, лишь слегка поддразнивая.

«Может, это и к лучшему», — думал он. — «Таким образом она восстановит свой потерянный дух».

«Может, это и к лучшему», — снова думал он. — «Это ещё сильней привяжет ее ко мне. После этого она станет спокойнее… и наконец сдастся».

В это время Гермиона внутренне ликовала, догадываясь о заговорщических мыслях, блуждавших в его сознании.

* * *

Гермиона осмотрела темную комнату, вслушиваясь в ровное дыхание других девочек. Она подождала несколько минут, убедившись, что все крепко спят, прежде чем начать собираться. Потянувшись к подушке, она схватила свою кривую палочку и произнесла заклинание, заглушившее пространство вокруг, прежде чем взять несколько вещей, подготовленных ранее этим вечером. Быстро и тихо выскользнув из комнаты, словно легкий ветерок, постоянно сквозивший по коридорам школы, Гермиона добралась до выхода из башни Когтевран раньше, чем кто-либо заметил, или, по крайней мере, до того, как кто-то вынудил ее остановиться.

— Персефона?

Гермиона резко развернулась на каблуках, рефлекторно выхватив палочку, но сразу опустила руку, распознав собеседника.

— Миртл, — прошептала она в ответ. — Почему ты не спишь?

— Что… что ты делаешь? — Миртл осмотрела гостиную, теребя подол пижамной рубашки, а затем поспешно зашаркала в сторону Персефоны. — Куда ты направляешься? Ты знаешь, что все говорят: снаружи опасно после наступления темноты!

Гермиона рассмеялась.

— Я могу о себе позаботиться, Миртл. Я просто иду в библиотеку. А не туда, где все эти вещи происходят.

— Н-но!

Гермиона терпеливо улыбнулась Миртл и протянула руку, чтобы убрать одну из косичек с ее плеча.

— Эй, доверься мне, хорошо? Со мной все будет в порядке.

Миртл закусила нижнюю губу, опять оглядывая гостиную, пока Персефона снова не привлекла ее внимание.

— Эй, — сказала она еще мягче. — Ты моя единственная подруга здесь… — Миртл чуть не ахнула от этой новости, — …могу ли я довериться тебе, чтобы ты сохранила это в тайне?

Миртл разрывалась между радостью от того, что кто-то признал дружбу с ней, и беспокойством о благополучии своей новоявленной подруги.

В конце концов, она кивнула, не переставая жевать собственные губы.

— Ты можешь довериться мне, подруга.

Гермиона улыбнулась.

— Блестяще.

* * *

Очередной день ознаменовал очередное задание для нового питомца, уже с нетерпением являвшегося на ночные призывы хозяина. Том не всегда приказывал именно нападать, иногда он повелевал лишь прочесывать школьные коридоры и давно забытые туннели, чтобы понять, в какие уголки Хогвартса при необходимости он с легкостью смог бы попасть. Том дозировал количество инцидентов, чтобы те происходили достаточно часто, чтобы почувствовать неладное, но не пересекая определенную планку, чтобы не навлечь на школу более серьезное расследование.

Грязнокровки, — говорил он зверю. — Охоться на грязнокровок, очисти эти коридоры от них.

И после стольких лет заколдованной спячки существо с радостью выполняло приказ, с наслаждением вкушая металлический привкус человеческой крови.

Этим вечером он вновь выпустил своего питомца, поручая тому исследовать туннели и входы в них, тем самым освобождая Тома для «занятий» со своей ведьмой. Недавно она принесла ему выпечку, и, как джентльмен, чтобы отблагодарить девушку за её поступок, Том в свою очередь тоже приготовил подарок. Первая идея заключалась в том, чтобы изъять аннотированную копию «Волхование всех презлейшее» из личной библиотеки Малфоев специально для нее, но книга не дошла бы до него будучи отправленной с совиной почтой — не с Диппетом, сующим свой нос в чужие посылки.

Поэтому он попросил одного из своих приспешников заказать вместо книги коробку прекрасных шоколадных конфет из Сладкого Королевства. Посылку прислали этим утром, совершенно не тронутой сладкоежкой-директором, и Том из всех сил сдерживал свои порывы, пряча ее от любопытных глаз Персефоны, чтобы вручить ей подарок этим вечером, когда они останутся наедине.

Направляясь в их привычный уголок, где ведьма всегда его ждала, Том шел уверенной походкой, довольный собой, с аккуратно придерживаемой, красиво оформленной коробкой сладостей. Он еще не успел переступить порог, когда заметил странную обстановку вокруг.

Обычно освещенный теплым мерцающим синим пламенем (со стороны казавшимся морозным, а не согревающим), их тайный уголок был погружен в кромешную непроглядную тьму. Ни свеча, ни почти незаметный свет на кончике палочки не освещали пространство, было прохладно, а воздух был спертым, будто тут давно никто не появлялся.

И Персефоны здесь не было.

Прошептав заклинание, Том зажег свет на своем древке, протянув руку вперед, чтобы осветить крошечную нишу перед ним. Его встретило еще более странное зрелище: кое-какие из вещей Персефоны все же были там.

Он нахмурился, опустившись на колени, чтобы осмотреть оставшиеся пожитки.

Сумки не было, но несколько книг, нужных для подготовки к предстоящим экзаменам, были раскрыты и разложены на полу. Он более внимательно осмотрел открывшуюся сцену: казалось, будто Персефона уже была здесь, ждала его, читала и, возможно, отошла с намерением вернуться. Нахмурившись еще сильнее, он обратил свой взгляд на другие детали, заставившие почувствовать странный намек на… любопытство, это же было оно? Конечно, это было не беспокойство… это не оно скручивало в данный момент его внутренности.

Он решил остаться.

Он подождет её возвращения, ведь даже в этом скрытом от чужих глаз пространстве она бы никогда не оставила свои вещи разбросанными, если бы не хотела вернуться…

Том ждал несколько часов, но Персефона так и не пришла.

Только когда веки стали закрываться на промежуток дольше, чем он мог держать их открытыми, он сдался и вернулся в подземелья.

Он встретит свою Персефону утром и узнает, что же с ней произошло.

Той ночью он плохо спал.

* * *

На следующее утро, не выспавшись, в дурном расположении духа Том стоял, облокотившись о свою излюбленную стену за колоннами у основания башни Когтевран. Он прислонился плечом к каменной кладке, сложив руки на груди, и пристально смотрел вперед в направлении спиральной лестницы, по которой его Персефона могла спуститься в любой момент.

Только она все не появлялась.

Она не спускалась долго, очень долго.

Взглянув на свои карманные часы, Том обнаружил, что уже опаздывает на занятия. Нахмурившись, он бросил последний сомневающийся взгляд в сторону лестницы, ведущей в гостиную Когтевран, прежде чем повернуться и отправиться обратно вниз в подземелья на урок по Зельеварению.

Он был настолько занят своими мыслями о том, что хотел обсудить с Персефоной, когда они встретятся, что не заметил, что не только она не спустилась на занятия, но и ни один когтевранец не вышел из своего гнезда в то утро.

Том дошел до аудитории, почти ожидая увидеть там Персефону, находящуюся не в восторге от его опоздания, но с этой всегда украшавшей ее губы легкой ухмылкой и скучающим «Где ты был?».

Но мисс Каллаган, демонстрировавшей все эти эмоции, там тоже не оказалось.

Он вошел в аудиторию и направился к своему привычному столу, у которого его последователи уже успели расположиться, рассевшись на свои места. Том успел опустить свою сумку, прежде чем показался измотанный профессор Слизнорт с явным волнением на своем старом круглом лице. Взгляд преподавателя обрушился на своего любимчика, и Слизнорт решительно двинулся в его сторону.

— Профессор? — сказал вежливо Том. — Что-то случилось сегодня утром? Вы неважно выглядите…

— Том, Том, мой мальчик, да. Боюсь, здесь и правда что-то не так, я… боюсь, мне нужно, чтобы ты пошел со мной.

Том сделал все возможное, чтобы ни один мускул не дрогнул на лице от взволнованных слов своего декана. Его не могли раскрыть. Хоть атаки существа не всегда были утонченными, ничто не связывало его с ним. У них просто не было доказательств, у них не было…

Профессор наклонился к нему, когда Том не сразу отправился к выходу, понизив голос до шипящего шепота:

— Боюсь, это мисс Каллаган, Том. На нее было совершено нападение. Пойдем, я собираюсь отвести тебя к ней.

— Персефона? — имя неожиданно скатилось с губ, прежде чем Том успел собраться с мыслями. Это было невозможно. Он полностью контролировал существо! Оно не должно было приближаться к ней. Он велел ему искать, не нападать, не… убивать. Внимание Тома переключилось на декана своего факультета.

— Профессор, что?..

— Не здесь, Том, не здесь. Пойдем, я введу тебя в курс дела по пути.

Кивнув, Том последовал за профессором, остановившись, только когда Слизнорт поручал классу начать приготовление очередного зелья, оставляя одного из префектов присматривать за процессом. Он шел параллельно с запинавшимся и заикавшимся стариком, пытавшимся подготовить слизеринца к ожидавшему впереди зрелищу. Том без труда выносил жестокость, с которой существо нападало на своих жертв, но несмотря на крепкие нервы, что-то неприятное все же скручивалось внутри при мысли о Персефоне, лежавшей в Больничном крыле в том состоянии, на которое намекали слова заикающегося профессора.

Том уже однажды отправил Персефону в медотсек, но тогда они сражались и она преднамеренно проглотила его заклятие — она готовилась к этому! Но сейчас…

— Профессор! — зашипела колдомедик, как только они вошли в Больничное крыло. — Я довольно ясно выразилась, и не один раз, никаких посетителей!

— Мадам, — тут же вставил профессор Слизнорт, подходя ближе и указывая на Тома. — Это Том Риддл. Он — это ее… — он посмотрел на Тома, уставившегося на широкую занавешенную перегородку позади них.

Том сосредоточенно рассматривал следы от отпечатков окровавленных рук по краям занавески, где она, должно быть, была в спешке задернута. Сжав зубы, он переключил свое внимание обратно на взрослых, сделав несколько шагов вперед, чтобы сократить расстояние между ними.

— Поклонник, — закончил он за профессора и добавил в голос нотку рвения. — Клянусь не беспокоить ее, мадам, но, пожалуйста, могу ли я хотя бы взглянуть за занавеску? — он позволил своим глазам несколько раз взволнованно моргнуть, чтобы еще больше продемонстрировать свою тревогу.

Целительница глубоко вдохнула через нос, сжав зубы, раздувая ноздри, но потом взгляд смягчился, когда она обнаружила явное беспокойство молодого человека, стоявшего перед ней.

— Десять минут, мистер Риддл. Состояние мисс Каллаган стабильно, и вы можете взять ее за руку, но не трогайте повязки! Вы все поняли?

— Да, мадам.

Она кивнула и оглянулась на профессора Слизнорта.

— Мы будем здесь, у моего стола, позовите меня немедленно, если она проснется.

Том снова пристально посмотрел на занавеску.

— Она на самом деле спит? — спросил он печальным тоном, который предположительно еще больше бы смягчил реакцию колдомедика.

И у него это получилось, он услышал это в ее ответе.

— Она… — помедлила целительница. — Да, она спит, мистер Риддл. Она умудрилась… упасть с одной из движущихся лестниц и теперь спит.

Том оглянулся через плечо на колдомедика, кивнул и снова посмотрел вперед.

Какая скверная ложь.

Он осторожно подошел к занавеске, заглянув через край перегородки, прежде чем полностью зайти в огороженное пространство.

Том не знал, чего ожидать, но, увидев, понял, что это несомненно, была его Персефона. Он огляделся вокруг в поисках стула, чтобы поставить тот рядом, но ничего не нашел, так что просто молча сел на край кровати.

Стерильное белое покрывало на больничной койке было подтянуто аж до груди, аккуратно заправлено вокруг тела, и только руки свободно лежали по краям одеяла. Все они были обмотаны разносортными повязками от плеча и до запястья, большая квадратная прокладка из марли была прижата бинтами вокруг шеи, и еще несколько повязок намотаны вокруг лба. Они прижимали еще один большой кусок марли к голове Персефоны, на котором просвечивало пятно ржаво-коричневого цвета, где кровь просочилась сквозь бинт и засохла. Помимо этих, по его мнению, наиболее серьезных травм, у нее было множество синяков, расположенных между перевязанными частями тела. Особенно неприятный вид открывался на угол челюсти, начавший менять свой оттенок там, где нижняя губа была рассечена, опухла и успела посинеть.

От этого зрелища неприятно свело внутренности, а по горлу стала подниматься желчь.

Зверь не должен был нападать на Персефону, он вообще не должен был нападать прошлой ночью! Том полностью контролировал существо, и оно бы не ослушалось — это было просто невозможно!

Может, она встала у него на пути.

В противном случае у существа не оставалось бы выбора, кроме как напасть, — рассуждал он.

Загнанный василиск в любом случае стал бы атаковать, даже без согласия хозяина.

Но она же не была настолько глупа, чтобы загнать тварь в угол.

Том поморщился, когда в голову пришла другая тревожная мысль.

Что, если она получила эти ранения иначе?

Существо все-таки более склонно к парализации и убийству… а не к нанесению ушибов и синяков. Возможно, кто-то другой, возможно, некий студент наткнулся на нее в коридорах и сделал это.

В сознании всплыли разрозненные знания о травме, не дававшей Персефоне полностью отдаться ему. Он почувствовал, как поднимается температура в атмосфере от одной только мысли, что другой мужчина мог позволить подобное в коридорах Хогвартса. Том стиснул зубы от практически осязаемой ярости, угрожающей накрыть с головой и ему пришлось несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы успокоить собственное дыхание.

Персефона — более чем способная ведьма…

Когда терпение начало выходить из-под контроля, он более пристально взглянул на повязки.

…так что же на самом деле произошло…

Приняв решение, Том проверил взглядом противоположный конец комнаты, откуда доносилось приглушенное бормотание профессора Слизнорта с колдомедиком. Он достал палочку из кармана мантии и прошептал заклинание, ослабившее повязки на лежавшей рядом руке, пытаясь провести собственное расследование.

Нахмурившись еще сильнее, Том осмотрел покрывающие всю кожу ведьмы множественные рубцы и порезы, предположительно оставленные чьими-то острыми зубами. Он моментально осознал, как несказанно повезло ей, что монстр не прокусил руку насквозь, иначе ее постигла бы участь бывшего соседа по факультету. Том не мог найти оправдания такому глупому поведению — угрожать существу, чтобы то напало — пока не перевернул запястье, увидев раны с обратной стороны.

Отшатнувшись от кровати, он еле сдержал слетевший с губ шипящий свист.

Он сосредоточил все свое внимание на внутренней стороне ее руки.

Невозможно.

Тяжелый взгляд накалился до такой степени, что мог прожечь стены в больничной палате.

НЕВОЗМОЖНО.

Он почувствовал, как непроизвольно скривил губы от неприязни.

НЕВОЗМОЖНО.

И все же…

Том не мог оторваться от сморщенной плоти, от шрама, от слова, вырезанного на руке Персефоны, которую минуту назад нарекал принадлежащей ему. Он вернул повязки на место, успев затянуть их как раз к возвращению взрослых.

— Время, мистер Риддл, — позвала колдомедик. Она ожидала, что будет с трудом оттаскивать сопротивляющегося мальчишку от его спящей красавицы, и с удивлением обнаружила, что тот уже идет к ней, поспешно отдаляясь от кровати.

И она, и профессор удивленно смотрели вслед уходящему Тому, не замечая, как шевельнулась Персефона, как она приоткрыла глаза и уголки ее губ скривились в еле заметной ухмылке.