Лисье чадо (джен)

Потертые ступени, черная дверь с проплешинами и грузная змеиная голова — дверной молоток. Сириус прикасается к нему почти с отвращением, дважды опускает молоток на серую плешь. Шелест — от ударов старая краска ссыпается наземь.

— Внутри хуже, — мрачно предупреждает Сириус.

Ремусу незачем спрашивать, почему — и так ясно, что дом, покинутый на два десятилетия, едва ли встретит гостей натопленными каминами и горячим ужином. Пыль, паутина и сырость — вот что их ждет... Скрипит грубо распахнутая дверь, и Ремус шагает за порог вслед за хозяином дома. Что-то с грохотом падает и катится по серому ковру... Тут же приходится зажмуриться и закрыть нос ладонью — столпы пыли поднимаются чуть не до потолка.

— Погоди-ка, — откашливаясь, Ремус оглядывается по сторонам, — откуда столько пыли? Мне казалось, у вашей семьи были домовики...

— Надеюсь, этот паршивец давно сдох, — коротко отвечает Сириус. — А если нет, — на лице его появляется мрачная улыбка, — с радостью приложу к этому руку.

— Я забыл, как ты ненавидишь этот дом.

— Оглядись, Рем. Это же храм психопатов. Я съем свои носки, если ты найдешь здесь хоть один предмет не черного, серебряного или зеленого цвета. Но лучше не трать на это время, — он горько усмехается, — не найдешь. Возможно, в комнате, где я жил... Но не могу гарантировать, что мать не выжгла ее дотла.

Трудно не согласиться, думает Ремус, скользя взглядом по стенам. Змеи, змеи, тонкие, узорчатые — от потолка до пола вьются змеиные тела, посеревшие от пыли и старости. Волшебные светильники — изумрудные абажуры и изогнутые серебряные ножки. Ремус сильно проводит подошвой по темному ковру, соскребая слои пыли, и только хмыкает — ну конечно. Зеленое.

— Пошли, — зовет Сириус, — покажу тебе этот склеп.

...склеп — именно это и приходит на ум, когда стоишь посреди темной кухни,

поросшей плесенью по углам, одергиваешь, задев случайно изъеденные плесенью полотенца, и ежишься от замогильного холода.

— Кухня, — объявляет Сириус. — И кладовка, — он бесцеремонно распахивает невзрачную дверцу, предусмотрительно закрыв лицо рукавом от клубов пыли, и затем заглядывает внутрь. — Соленья, тьма огневиски и заплесневелый сыр... И паучье гнездо. Клянусь, если этот поганец еще здесь, он труп.

— В одиночку нелегко будет привести это место в порядок, — замечает Ремус, стряхивая с ботинка паука размером с блюдце. — Домовики в этом ловчее волшебников. Так что, если ты останешься здесь жить...

— Не гони метлу, Рем, — резко обрывает его Сириус, шумно захлопывая дверь кладовки. Он замирает, опустив голову, и медленно выдыхает. — Единственное, что я хочу сделать с этим домом — это наслать на него адское пламя. Я не намерен здесь оставаться. Я, знаешь ли, не избалован, — он оборачивается, невесело улыбаясь, и проходит мимо Ремуса в коридор, — мне хватит и комнаты в "Дырявом котле". Шикарные хоромы. А эта гнилая роскошь чистокровных извращенцев... Хочешь взглянуть на портрет моей мамаши?

Сириус смеется по-песьи заливисто и зло. Ремус молча следует за ним по коридору, вглядываясь в грязные, но — вот это да — без единой пылинки портреты. Маги на них смотрят исподлобья и ворчат, спящие недовольно шевелятся, когда воздух щекочет рамы.

— Наверное, висит в гостиной. Учти, у старухи скверный язык. Характер тоже. Да и душа, откровенно говоря, не чище...

Ядом сочится каждое слово — да таким крепким, что Ремус невольно морщится. Он и впрямь отвык. Но если вспомнить — да заговорил ли Сириус хоть раз о семье без этой лютой, ядовитой неприязни?.. Наверное, после тринадцати — ни разу.

Коридор приводит в огромную комнату — по громадному камину, тяжелым шторам и темно-зеленым кожаным диванам можно узнать гостиную. Наверх ведет деревянная лестница — слишком простая для этого дома. Над ней ровным рядком вывешены сухие, обтянутые смуглой кожей головы домовиков. Ремус вздрагивает и отворачивается. Он оглядывается, не цепляясь ни за что взглядом, и пытается представить, каково это — расти здесь? Взгляд невольно возвращается к жуткого вида домовикам. О, нет, нет, он бы не хотел вернуться сюда спустя хоть десять, хоть двадцать лет...

Сириус замечает его потрясение и ядовито ухмыляется.

— Семейная традиция. А вот и мамочка, — он кивает на задернутые портьеры из темного бархата, покусанного молью. — Признаюсь, не скучал. — Он хватается за серебряные шнуры и, прежде чем потянуть, выплевывает: — С ней разберусь в первую очередь. Гарри с этой тварью не встретится.

* * *

* * *

После дождя стоит приятная свежесть. Пряно пахнет землей, цветами и влажной древесной корой, а дерево такое огромное, что ветви свисают до земли — золотисто-зеленое покрывало. Словно сидишь в просторном теплом коконе. На земле валяются огромные, похожие на драконьи яйца валуны. Специально их, что ли, свалили в кучу?

Гарри закрывает глаза и представляет, как зеленая, гладкокожая драконица одергивает лиственный полог и вперевалку заходит в уютную эту пещеру, склоняется над яйцами, вдыхает и выпускает клубы горячего пара — согревает.

— А, вот ты где!

Гарри разлепляет глаза и улыбается влетевшей под полог листвы "драконице" — вернее сказать, босоногому дракону в растянутой белой футболке. Рон, отфыркиваясь, стряхивает с волос капельки воды.

— Обыскались тебя, — он плюхается на землю рядом с Гарри. Скребет ногтями волдырь на лодыжке. — Дурацкие слепни... Фух. Мама чуть истерику не закатила — думала, ты опять куда-то делся. Отправила всех на поиски. Фред с Джорджем, правда, умотали к магглам в деревню — наверняка опять торгуют этими своими штуками... Гермиона говорит, это незаконно — продавать магглам магические предметы, но — ха, станут они ее слушать! Ох, зараза, — Рон выдирает из земли пучок травы и прикладывает влажные комья земли, повисшие на корнях, к волдырю. — Гермиона пошла к ручью, Джинни с Перси — в сторону Лавгудов... А ты чем тут занимаешься?

— Представляю, как моя жизнь превратится в ад, — честно отвечает Гарри.

— О, — Рон понимающе похлопывает его по коленке, — да, в самый настоящий ад, приятель. Я всегда думал, Дамблдор тебя любит, а он такую свинью подложил... А ты не можешь никак отмазаться?

В ответ Гарри только вздыхает.

— Никуда не деться, да? — тоскливо переспрашивает Рон, почесывая линяющий от солнца нос. — Паршиво. Не хотел бы я встречаться со Снейпом дополнительно. В кошмаре такое не приснится. Как называется эта ваша... чему он будет тебя учить?

— Окклюменция, Рональд! Пора запомнить!

Полог отодвигается, осыпая траву каплями дождя. Гермиона вытирает капли с щеки и садится по-турецки перед Гарри. Он мысленно стонет — о, нет, от Гермионы сочувствия не дождешься. Она искренне считает, что ему ужас как повезло. Что большего везения и придумать нельзя. Что это редкий шанс, прекрасная возможность и что, тьфу ты, очень хорошо со стороны "профессора Снейпа" согласиться его учить. Гермиона словно читает его мысли и недовольно морщится:

— Перестань так на меня смотреть! Я и не стану ничего говорить, если ты не хочешь меня слушать!

— У тебя жук в волосах, — кисло сообщает Рон, выдирая из земли еще один пучок травы.

— Гарри, но подумай сам! Это ведь такой шанс! — Гермиона игнорирует замечание и подается вперед, встряхивая копной волос. Глаза у нее лихорадочно блестят — верный признак того, что спорить с ней бесполезно. — Ты хоть знаешь, что только треть волшебников...

— ...способны к постижению ментальных искусств, — заканчивают хором Гарри с Роном.

Гермиона закатывает глаза и — удивительное дело! — умолкает, хотя весь ее вид говорит: "Ну и дураки!".

Некоторое время они сидят в тишине, вдыхая сладкие запахи и нежась в теплом воздухе, влажном до щекотки. Рон с непроницаемым лицом протягивает руку и вынимает у Гермионы из волос крупного жука с зеленой спинкой. "Бронзовка..." — бормочет он и щелчком отправляет жука в полет.

— Что там у тебя? — прищуривается вдруг Гермиона, заметив, что Гарри сжимает в ладони вчетверо сложенный листок.

— Письмо от Бродяги, — Гарри улыбается. — Оказывается, он учился со Снейпом на одном курсе, представляете? Они терпеть друг друга не могли. Сириус пишет, что

Дамблдор, наверное, не в своем уме, раз позволяет этому хмырю преподавать... Но советует не вешать нос и погромче хлопать, когда директор представит нового учителя Защиты... Говорит, мы везунчики. Не знаю, на что он намекает, но честное слово, после Локхарта я лично похлопаю кому угодно!

Они смеются — все втроем, хотя Гермиона и выглядит смущенной. Она прижимает к щекам ладони, пряча румянец, и упирается локтями в коленки, пытаясь выглядеть естественно. Рон принимается усиленно тереть нос, пряча ухмылку.

— Как у него дела? — осторожно спрашивает Гермиона, нарочно не смотря на Рона. — Колдомедики так и не установили, откуда взялась ваша связь?

— Точно не знают, — Гарри пожимает плечами. — Говорят, это из-за того... Шока, который Сириус испытал, когда... увидел меня. И моих мертвых родителей. — Рон с Гермионой смущенно переглядываются, и Гарри нарочно торопливо продолжает — не нужны ему никакие извинения, не трепетная же он девчонка! — Они — ну, доктора говорят, сильные эмоциональные переживания могли создать... кратковременную связь. Но они не понимают, почему она сохранилась. Так что там наверняка есть что-то еще. Черт, хорошо, что хотя бы это не попало в газеты, — фыркает он.

Гермиона живо кивает — свежие газеты она штудирует каждое утро, искренне негодуя на нелепые слухи, и у стены в их с Джинни комнате высится незавидная стопища всевозможных газет.

— В газетах такая шумиха... Ему, наверное, не по себе.

— Он не пишет ничего такого. Думаю, ему нет дела до газет. Его ведь официально оправдали, верно? А все эти разговоры — что он, мол, подкупил министра и околдовал судей... Глупости, нельзя долго нести такую чушь!

— Ты прав, — уверенно кивает Гермиона, — им всем скоро надоест.

— Ага, — подхватывает Рон, — подожди, вот решит папаша Малфоя выпендриться и пожертвовать миллион галлеонов на развитие британской квиддичной сборной, так все эти газетчики мигом забудут про какого-то Блэка. Радуйся, друг — когда вы с ним встретитесь, вас не попытаются сожрать репортеры. Сейчас от вас бы мокрого пятна не оставили... Эй? Гарри?

Внутри светлого кокона становится невыносимо душно. Гарри неопределенно дергает

головой, избегая смотреть на друзей, и поднимается на ноги. Черт возьми, ну как же это все глупо! Он поспешно засовывает письмо в карман шорт и прислоняется спиной к стволу. Что-то щекочет спину — наверное, заполз под футболку муравей...

— Гарри, — тихо зовет Гермиона. — В чем дело?

Гарри думает отмахнуться — жестом, шуткой, улыбкой, но вместо этого вздрагивает — муравей кусает под лопатку — и признается:

— Дело во всем! Во всей этой... истории. В Сириусе и Снейпе! Я же... — Отчаяние захлестывает, сбивая дыхание. — Он ни разу не дал мне сварить нормальное зелье! И теперь выясняется, что он ненавидел Сириуса! Да он нарочно не даст мне ничему научиться — чтобы я никогда не смог с ним встретиться по-настоящему! Он все испортит, — тихо заканчивает он. — Я знаю. Это... это все так несправедливо. Они не хотят, чтобы мы пользовались связью, и хотят уничтожить ее насовсем — с помощью этой окклюменции... И черт бы с ним! Хуже будет, если ничего не выйдет, а Снейп постарается, чтоб ничего не вышло! Он же... Снейп.

— Справедливо, — отзывается Рон, но Гермиона перебивает его так яростно, что он вздрагивает:

— Ничего не справедливо, Рональд! Гарри, Снейп — учитель и должен подчиняться Дамблдору! Если он не захочет учить тебя, ты сможешь сказать директору, вот и все!

— Ну конечно, и тогда Снейп точно меня сожрет, — с горечью выплевывает Гарри. — Не хватало еще жаловаться!

— Но если ты боишься, что иначе не сможешь...

— Я смогу! — взрывается он. — Гермиона, если не веришь, то хотя бы не говори это мне в лицо, ладно?!

Гермиона открывает рот — и закрывает, так ничего и не сказав. Лицо у нее вытягивается — недоуменное, ошарашенное, словно перед ней поставили котел с незнакомым зельем и попросили назвать пяток ингредиентов. Секунда-другая — и до Гарри доходит нелепость его вспышки. Он чувствует, как к лицу приливает краска, и растерянно потирает ладонью шею.

— Извини меня, — выходит скомкано.

— Ничего, — Гермиона — что?! — улыбается и бодро поднимается на ноги. — Конечно, ты справишься. Правда, Рональд?

Рон с кислой миной тыкает пальцем в волдырь, который никак не желает уменьшаться, и почти отмахивается:

— Плевое дело. Снейп гад, но не страшнее василиска. Прекращай прибедняться, приятель... Ладно, давайте двигаться в сторону дома. — Он тоже встает и сладко потягивается, задевая руками низкие ветки и отпрыгивая — за шиворот капает. — Тьфу ты... Пока мама не объявила награду за твою голову.

...идти легко — земляная тропа точно пружинит под ногами. Они идут неспешно, не заводя больше речь ни о чем серьезном. Гермиона рассказывает о каникулах в какой-то французской деревушке — как гуляли по скалам, таким горячим, что руку положишь — обожжешься, как катались на ослах — на редкость глупые животные!.. Рон подтрунивает, Гермиона злится — их голоса звенят в не успевшем загустеть, прохладном еще воздухе.

Гарри замирает на полушаге — знакомое ощущение касается затылка. Ох, черт.

— ...что за чушь ты городишь, Рональд! Конечно, я не могла заколдовать осла, я же не в школе!

— А может, ты просто не знаешь нужное заклинание, Гермиона?

— Я знаю — это из учебника четвертого курса!.. Гарри?

Гермиона оглядывается на него непонимающе, и Гарри заставляет себя улыбнуться и ускорить шаг. Его тянет туда, внутрь, на другую сторону — взглянуть чужими глазами, заговорить, показать что-то свое...

— Так что... — он догоняет друзей и толкает в бок довольного Рона. — Что это за заклинание, о котором вы говорите? Ты заколдовала осла, Гермиона?..

— Ну разумеется, нет! Господи, какие вы глупые!

— Ага, мы глупые, а сама не смогла с животным справиться...

— Замолчи ты, Рональд!

* * *

...от толкотни через пять минут начинает идти кругом голова. Гарри вежливо теснит к окну двух хихикающих девочек, крепко прижимая к груди клетку с Буклей. Букля отчаянно пытается дремать, не обращая внимания на визг, толчки и свист готового тронуться поезда.

— Простите, да подвиньтесь вы, клуши! — Рон не сильно беспокоится о вежливости и распихивает высыпавших в коридор поезда студентов локтями. Глядя на встрепанного, заметно не выспавшегося Рона студенты смеются и отпускают незлые шутки. — Эй, заткнись, ты! Ох, черт... Сколько же вас здесь... Эй, Джин, Гермиона, проверьте вон то купе! — кричит он, подпрыгивая над толпой.

Джинни оглядывается и показывает большой палец. Гарри не может сдержать улыбку — в последнее время она становится все живее... Или, как говорят близнецы, "перестает походить на умирающую поганку".

...или нет. Протолкавшись сквозь толпу к девчонкам, Гарри застает странную картину. Белая, как мел, Джинни стоит, прижавшись спиной к двери купе, и умоляюще смотрит на Гермиону.

— Нет, — шепчет она, — нет-нет-нет, мы не пойдем сюда. Здесь занято.

— Но там же... — Гермиона пытается заглянуть в окошко, но Джинни как раз заслоняет его головой. — Джинни, там свободно, точно!

— Нет, — упрямо настаивает Джинни. — Идемте дальше.

— Что? — Рон возникает рядом с Гарри, раскрасневшийся и недовольный. — В чем дело? Долго мы будем стоять тут, как толпа придурков? Он решительно оттесняет Джинни плечом и распахивает дверь. Лицо его вытягивается. — Ой. Это же вы. Хм... Здесь занято?

Изнутри доносится тихий смех и вежливое приглашение:

— Располагайтесь.

Джинни проскальзывает в купе следом за Гермионой, кажется, с трудом сдерживая то ли смех, то ли плач. Да в чем дело, черт возьми?!

Гарри заходит в купе последним — со своего места у окна, улыбаясь, на него смотрит Лунатик. Он старше и серьезнее, чем в воспоминаниях Сириуса, но Гарри узнает его легко — то же узкое, изможденное лицо, тот же прищур, даже манера склонять к плечу голову — та же...

Гермиона переводит взгляд с потертого коричневого чемодана на багажной полке на Лунатика и обратно — ей явно не терпится озвучить вывод, но она чего-то ждет. Гарри глупо улыбается, почесывая затылок, и наконец-то выдавливает:

— Хм, здравствуйте...

— Профессор Люпин! — торжествующе заканчивает за него Гермиона. — Вы — профессор Люпин! Преподаватель по Защите, правда?

Лунатик не сводит глаз с Гарри.

— Правда, — мягко отвечает он. — Здравствуй, Гарри. Рад тебя видеть.

Будущий год проносится перед мысленным взором — от осенних вечеров у камина до летних экзаменов. Утренние и послеобеденные уроки, контрольные, отработки... Дополнительные занятия — ненавистный Снейп, тьма насмешек и колкостей...

И Лунатик — человек из лихих, не стершихся за годы заточения воспоминаний! Друг отца. Друг Сириуса. "Ты же едва его знаешь!" — возражает внутренний голос, но Гарри отмахивается. Ерунда! Лунатик — не чужой, и это неожиданно... Греет?

— Я вас тоже, — потрясенно признается Гарри. — Рад.