Маленькие трудности при написании великих книг (джен)

Просто удивительно, как по-разному можно воспринимать одну и ту же фразу в различные периоды жизни. Например, незабвенное «магическое сотрудничество». Осенью прошлого года, когда она прозвучала впервые, то воспринималась исключительно как насмешка. Грубая, циничная. Зимой эта фраза начала нагонять ужас, тем, что на неё можно было списать всё, что угодно, а летом, переждав холодную весну в образе куколки, она вылупилась прекрасной бабочкой, сулящей надежду.

И пусть сначала она звучала робко и неуверенно, в стенах одной небезызвестной школы магии уже совсем скоро эту фразу можно было услышать отовсюду. Да, пришло наконец её время. Время, когда эти слова стали лейтмотивом того лета.

Максим и Дамблдор выступили перед школьниками уже утром следующего дня после третьего испытания. Сказали о том, как важно сейчас быть всем вместе, поскольку наступают тяжёлые времена. Что старые обиды и давние конфликты должны утихнуть, а лучше — вообще сойти на нет, ибо только искренняя дружба и бескорыстная взаимовыручка смогут помочь победить лорда Волан-де-Морта.

В это же самое время Фадж обратился ко всему магическому сообществу примерно с той же речью: щедро сдобренной политическими лозунгами и заверениями в том, что лично он никак не мог помешать тёмному лорду вернуться, и потому его вины тут нет. Незачем тратить время на споры и призывы отправить его в отставку. Надо объединиться, и тогда… Ну, в этот раз мы уж точно одолеем тёмного лорда!

От этой вакханалии дружелюбия и призывов сплотиться не отставали и газеты: первые полосы обоих соперничающих изданий вышли с одинаковыми фотографиями и заголовками на первых полосах. Оба главных редакторов издательств пожимали друг другу руки, а дальше на пяти страницах шло долгое объяснение того, как здравый смысл остановил тщательно спланированную вражду. Ибо добро всегда побеждает зло.

Эти пять страниц были не только итогом работы лучших и, разумеется, кристально честных журналистов, но и являлись тем самым венцом магического сотрудничества. Пока честные граждане мирно спали в своих постелях и ни о чём ещё даже не подозревали, пока самый прекрасный герой магического мира с грустью в очередной раз прощался с Хогвартсом, уже даже не клянясь, что ноги его здесь более не будет, где-то далеко — в Лондоне — кипела работа. Официальная версия, красиво поданная и ловко отрицающая вину сильных мира сего, должна была попасть на первые полосы утренних газет, опередив всевозможные слухи и версии.

Она и вышла первой. Всё рассказала и всё объяснила. Про Министерство, которое только с виду похоже на неповоротливого бюрократического монстра, а на самом деле первым заметило мрачную тень, нависшую над миром, и послало знаменитого героя разобраться, в чём дело. Про героя, который стал жертвой заговора, но, несмотря на все трудности и опасности, снова вышел победителем: сразив врагов и вытащив из беды друзей. Про двух горящих желанием раскрыть правду журналистов, которые даже не заметили, как попались в хитрую ловушку.

Не забыли и про Министерство магии, чей вклад в победу сложно было недооценить и, упаси Мерлин, не упомянуть. Последние два листа составляли собой красочное описание того, как Фадж лично бросился всех спасать, придя на подмогу бесстрашному герою. На заднем плане и исключительно в роли массовки мелькали Дамблдор, Крауч, Максим, Грюм и какие-то люди из Министерства.

Про Мальчика-Который-Выжил в статье было всего три туманные строчки, в которых ни единым словом не была упомянута ни его связь с возвращением лорда, ни то, что вся история с турниром была устроена с целью похищения подростка.

Про Гарри Поттера вообще все старались забыть.

По слухам, дошедших до Гилдероя, Гарри, несмотря на все протесты Блэка, опять отправили к родственникам, у которых он должен был провести всё лето.

Один. Без охраны.

— Так сказал Дамблдор, — бросила Миранда, когда Локхарт осторожно поинтересовался о судьбе мальчика и окончательно оправданного маньяка. Как видно, девушку не сильно волновал этот вопрос. Но если агенту — в силу целого ряда причин — такое равнодушие можно было простить, то вот такое же поведение остальных Гилдероя слегка удивляло.

Пресса, как по команде, начисто забыла о Гарри, Блэке и лишь изредка вспоминала самого главного героя битвы на кладбищенском холме. Всё внимание журналистов — уж не известно, из чувства солидарности или чего иного — окончательно и бесповоротно принадлежало Мэтью Уэлшу и Рите Скитер.

Оба сейчас находились на лечении в Мунго, обоих охраняло Министерство, навещали директора их издательств и умоляли об интервью коллеги по перу. Все доступные подробности той страшной ночи уже были обнародованы и известны, как со слов Гарри и Гилдероя, так и прочих свидетелей, что пришли им впоследствии на помощь. Но вот то, что творилось в течение всего учебного года с двумя журналистами, было по-прежнему тайной, а тайны, как известно, — это то, без чего не может жить ни одна акула пера.

Однако им, как и прочим гражданам, приходилось довольствоваться фразой «следствие ведётся» и строчить собственные измышления на эту тему. И такое положение дел грозило затянуться, поскольку само Министерство ещё не оправилось от удара, а главные свидетели — от последствий заклятия.

Бодрые, вечно подвижные и готовые сорваться в любой момент на другой конец света ради громкого материала, Рита и Мэтью весь остаток июня безжизненно провалялись на больничных койках, производя на всех, кто их знал, самое что ни на есть печальное впечатление. Когда ушла контролирующая их магия, вместе с ней ушли все силы, что, казалось, поддерживали этих двоих.

Целители печально разводили руками и говорили, что делают всё, что в их силах. Подтверждали, что Империо, в целом, не должно было дать таких скверных последствий, но вполне возможно, причина в том, что оно было совмещено с применённой легилименцией и банальной работой на износ. Заканчивали тем, что они все должны будут радоваться, если эти двое после всего произошедшего не поедут на этаж с неизлечимыми.

Опасения, к счастью, не подтвердились. Квалифицированные специалисты, уход, поддержка друзей и отдых дали положительный результат. К сожалению, радость была недолгой, едва целители сообщили, что состоянию пациентов ничего не угрожает, и они находятся в состоянии более чем пригодном для допроса, в Мунго наведалась комиссия из Министерства.

Просто поговорить.

Гилдерой присутствовал на этой беседе, с тоской понимая, что это не обещанное дружеское общение, а самое настоящее заседание Визенгамота. В просторной палате, рассчитанной на восьмерых, но занимаемой только двумя журналистами, было яблоку некуда упасть. Сразу смекнув, к чему может привести подобный разговор, мистер Хэтэуэй не стал долго раздумывать, вызвав адвоката издательства и Гилдероя. Его коллега по цеху также не отставал, но в качестве специалиста по тёмным искусствам он пригласил ни много ни мало, а самого Аластора Грюма.

Знаменитый мракоборец, как подозревал Гилдерой, не сильно жаловал журналистов, а тех, что присутствовали здесь, — особенно, но и работников Министерства он, очевидно, тоже не сильно любил. Если Мэтью и Рита ещё вызывали в нём хоть какие-то эмоции, близкие к дружелюбным, то бывшие коллеги пробуждали чувства, колеблющиеся между презрением и недоверием.

От Министерства присутствовали Фадж с двумя помощниками, одним из которых была Рэйчел, а вторым — незнакомая Локхарту женщина. Далее — Крауч, начальник аврората с двумя не то заместителями, не то просто сотрудниками и ещё пара незнакомых Гилдерою волшебников. У двери, скрестив руки на груди и недовольно поглядывая на собравшихся, стоял главный колдомедик Мунго. Лечащий целитель и старшая медсестра до появления в них необходимости расположились по бокам от своих пациентов. Не спуская с них глаз, готовые сразу же броситься им на помощь, если возникнет такая необходимость.

Разговор был долгим, несмотря на протесты колдомедиков, которые тщетно пытались доказать собравшимся, что подобное вредно для недостаточно окрепших больных. Больные же для себя, как видно, уже всё решили, устало заявив, что лучше со всем этим не тянуть.

Говорили они медленно, лишь изредка перебивая друг друга. Их самих никто не прерывал, хотя главный аврор иногда просил описать поподробней некоторые моменты или уточнить кое-какие детали.

В основном это была всё та же история, со смехом рассказанная лордом своим подельникам. Ослеплённая яростью журналистка, которая просто хотела достать материал. Взломщик чужих секретов, нашедший, как ему казалось, ключ от шкафа со скелетами журналистки.

Оба получили то, что хотели, но цена за это оказалась слишком велика.

Слушая эту незамысловатую историю, Гилдерой невольно поражался, до чего же всё было просто. Банально. Как сказал тогда Волан, «Ну не могло же так два раза повезти». Ему повезло не два раза, а, судя по всему, гораздо больше.

Когда Мэтью рассказывал, как сначала добыл карту, а потом сдал лорду все следящие и стоящие на знаменитом писателе и его амулетах заклинания, Локхарт прямо-таки чувствовал на себе полный насмешки взгляд старого мракоборца.

Под этим взглядом гордость и самомнение впервые на его памяти заключили союз со здравым смыслом, заявив, что лучшая тактика — это сделать вид, что он ничего не заметил. Напыщенный старик вообще проглядел опасность и на поле боя явился под самый конец. Да! Метался по лабиринту, в то время как он — Гилдерой Локхарт — дрался как лев! Как истинный герой — один против сотни вооружённых пожирателей. И победил бы. Несомненно, победил единолично, если бы вся эта компания во главе с директорами издательств не заявились под конец, навязав свою помощь. А Грюм, придёт день, и он оценит его по достоинству! Оглянется назад и поймёт, как он был слеп, что не замечал такого храброго, такого умного, такого…

Память, не состоявшая в союзе, мерзко подговорила воображение, и то вместо картины прозрения старого мракоборца сначала показало сценку у могилы павшего героя, а после подленько напомнило, что Грюм был единственным, кто не подошёл поздравить его с победой над пожирателями. Тёрся возле котла, памятника, даже оглушённого василиска пару раз стукнул палкой — на Гилдероя даже не посмотрел!

Локхарт демонстративно сложил руки на груди, уставившись на журналистов так, будто ничего интересней отродясь не видывал.

К сожалению, показать всю степень своего презрения к миру не удалось. Рассказ уже и так подходил к концу, и аврор в данный момент просто уточнял, что именно было в заготовках статей, которые были написаны заранее. Согласно плану тёмного лорда, оба представителя прессы после спасения героя и Мальчика-Который-В-Этот-Раз-Увы-Не-Выжил должны были через какое-то время предоставить своим издательствам и Министерству статьи, в которых не только описывали произошедшее, но и показывали всё с точки зрения, выгодной Волан-де-Морту.

Да, вскрылась ужасная, просто-таки кошмарная, по мнению Локхарта, правда. Писать что-либо под Империо оказалось не так уж и просто. Точнее не безопасно. Именно поэтому знаменитое прытко пишущее перо Риты Скитер было отправлено под замок при первой же возможности. Этот маленький, юркий и совершенно незаменимый магический помощник журналистки, мягко говоря, не следил за тем, что он пишет. Точнее попросту плевал на Хвоста, а тёмный лорд был слишком слаб, чтобы вправлять мозг свободолюбивой вещи, которая по привычке вместо сказанных пяти слов писала все сто двадцать пять. Причём немаловажной деталью было то, что, описывая свою хозяйку, оно неизменно добавляло «…несчастная, взятая под контроль Империо» или «…одинокая, но не сломленная». В общем, было бы подозрительно, если бы кто-то увидел подобное. Ещё больше ненужных вопросов вызвало бы простое исчезновение пера, а потому и была провёрнута вся эта афера с проигранным на пустом месте судом. Рита просто саботировала всю работу адвокатов. Разыграла гордость, швырнув своё перо и заявив, что отныне к нему не прикоснётся.

На этом моменте Грюм, осклабившись в кресле, довольно бросил то ли министру, то ли начальнику авроров, что ещё пятнадцать лет назад предлагал ввести обязательную проверку всех предстающих перед судом на контролирующие чары и обязательное принятие сыворотки правды перед заседанием.

Его проигнорировали, предпочтя, как и Гилдерой парой минут ранее, показать просто-таки неуёмный интерес к дальнейшим сложностям контроля над журналистами.

А их оказалось ещё не мало.

Журналисты — люди, как ни крути, публичные, а значит, держать их под контролем не самое простое дело, тем более учитывая не самые выдающиеся магические способности Хвоста. Его Империо вызывало большие сомнения у Волан-де-Морта, особенно после истории с черепом, а потому приходилось придумывать разные причины, по которым эти двое не могли появляться часто на людях.

Но особенно сложно давалось написание статей. Отобранное перо по-прежнему не решало проблем с тем, что журналисты могли в какой-то момент сорваться и написать что-то лишнее, а то и хитро замаскировать в одной из статей призыв о помощи.

Тёмный лорд не был бы тёмным лордом, если бы не нашёл выход из этой ситуации.

Он придумал воистину нечто ужасное. Все, абсолютно все статьи и отчёты, что писали оба журналиста, читал и корректировал Хвост. В обязанности бедняги входило читать, вычёркивать то, что хоть отдалённо походило на лишнюю информацию, и втолковывать несчастным, что именно от них нужно подчеркнуть в той или иной статье.

Рита не без содрогания сообщила, как сидящий в кресле лорд любил напоминать: журналисты — четвёртая власть. То, что написали газеты, — правда. Контролируешь СМИ — считай, контролируешь, что думают окружающие.

— Он называл это улучшенной версией Империо, — криво ухмыльнувшись, подытожил Уэлш.

Гилдерой пришёл к выводу, что если следовать этой логике, то если миру досталось Империо, то незадачливому предателю выпало Круцио. Читать все статьи Скитер и все те сплетни, что отправлял Чарльзу Мэтью? Да страшнее пытки и придумать нельзя!

Оказалось, что можно. Отрезать себе руку?! В газетах писали про какой-то сложный ритуал, и Гарри в тот вечер что-то сбивчиво бормотал. Локхарт тогда, признаться, мало обратил на это внимания. В голове звенело, а Поттер помимо слов о возрождении лорда только и успел, что сказать о том, что Мэтью и Скитер были под Империо, да и то, что Петтигрю был одним из участников. По возвращении в замок на вопросы отвечал только Гилдерой, а мальчика взрослые отправили отсыпаться и приходить в себя после стресса. Свидетелей произошедшему и так было слишком много, а значит, показания гриффиндорца могли подождать до утра.

Слушая это, Гилдерой только успел подумать, что хуже уже не будет, когда разговор опять плавно вернулся к его персоне. Точнее даже не к нему, а к некому предмету, которым он обладал и на основании неправильного пользования которым и строилась финальная часть плана тёмного лорда. Обладание этим предметом, а уж тем паче его использование, тянуло на статью. Причём статью, не имеющую ничего общего со своими журналистскими тёзками, зато слишком много общего с сидельцами Азкабана.

Повисшая в палате неловкая тишина была прервана голосом адвоката. Который, словно аккомпанируя себе, мягко отстукивал какой-то ритм указательным пальцем по трепетно прижимаемому к груди чемоданчику:

— Это всего лишь слова мистера Уэлша. Если кто-нибудь из аврората захочет обыскать дом или допросить мистера Локхарта, то я бы хотел для начала увидеть все постановления и ордер на обыск в доме столь выдающегося человека. Который, смею напомнить, дважды бросал вызов тёмному лорду, — глядя куда-то перед собой и не обращаясь ни к кому конкретно, заметил адвокат.

Скрипучий голос Грюма также обратился куда-то в пустоту:

— Если кому-нибудь интересно, то я знаю отличного зельевара. Варит такой Веритасерум, что никакие чары, заклинания и амулеты не позволят солгать на допросе.

— Но сразу прошу учесть, какие репутационные потери понесёт Министерство, — отозвался Чарльз.

— Это странная ситуация. — Кивнул один из авроров. — Да ещё и мисс Скитер. Сокрытие способностей анимага — это не рядовое правонарушение.

— И всё это на фоне начинающегося конфликта, — мигом встрепенулся адвокат Пророка. — Не будет ли это расценено — простите за магловский каламбур — как охота на ведьм? Или ещё хуже, попытка заставить прессу замолчать?

Оба присутствующих редактора синхронно сложили руки на груди, мрачно посмотрев на министра магии.

Не известно, чем бы это закончилось, но тут Дамблдор вспомнил о магическом сотрудничестве, а также о том, что в текущей ситуации и ради всеобщего блага надо проявить определённую долю терпимости и понимания.

— Героев не судят, — примирительно закончил свою речь председатель Визенгамота. — К тому же у нас есть ещё пара вопросов, которые надо выяснить.

— Разве осталось что-то ещё? — удивлённо переспросил Фадж, уже пожимающий на прощание руки борцам за свободу слова.

— Да, я ожидал, что мистер Уэлш или мисс Скитер прольют свет на загадку появления в небе чёрной метки. Однако я не услышал даже намёка на это. У Хвоста было алиби, мисс Скитер в тот момент была с мистером Локхартом, — на этом моменте Гилдероя передёрнуло. Он дёрнулся было сказать, что «были вместе» — понятие слишком расплывчатое. Их отделяло никак не меньше пятидесяти метров, и они не сказали друг другу ни слова. Но строгий взгляд мистера Хэтэуэя охладил его пыл.

— А мистер Уэлш на тот момент ещё не был взят под контроль.

— Те пожиратели, что были на поле, исчезли за пару мгновений до того, как она была запущена. Убегали в панике — это был кто-то не из их числа, — подтвердил один из авроров.

— Да мало ли кто мог её запустить? Мало, что ли, разных психов на свете, — брезгливо заметил молчавший до этого Крауч.

— Да, обвинить в этом действительно можно кого угодно. Но я рад, что, по крайней мере, вы признали, что это сделал какой-то посторонний псих и простили своего домашнего эльфа, — мягко усмехнувшись только уголками рта, ответил Дамблдор.

Мистер Крауч чуть побледнел, но не отвёл взгляд.

* * *

Мэтью выздоравливал куда быстрее, чем предполагали, и вскоре колдомедики клялись, что он сможет вернуться в строй уже к октябрю, но Гилдерой был уверен, что Уэлш выберется из-под опеки раньше. Молодой организм быстро брал верх над болезнью, и уже в начале августа стало ясно, что для того, чтоб удержать журналиста в стенах больницы, понадобится очередное империо. Но на его применение, пусть даже и в лечебных целях, целители бы никогда не согласились, а потому смотрели на происходящее сквозь пальцы. С успехом делая вид, что не замечают игнорирование постельного режима и тот факт, что в палате постоянно находятся посторонние.

Просто удивительно, как сближает людей близость смерти, опасность да и просто то, что знакомый тебе человек оказывается на больничной койке. Ещё вчера презираемые всеми специалисты по копанию в чужом грязном белье стали всеобщим любимцами.

Мэтью и Рите в одночасье простили если не всё, то многое. Едва их состояние было признано удовлетворительным, как началось настоящее паломничество в Мунго — все хотели увидеть героев.

Те люди, что с презрением глядели на статьи Риты, обзывая их дешёвой халтурой, сейчас сидели возле её постели, наперебой утверждая, что сразу заметили разницу в её статьях. Ибо разве мог Петтигрю в своих жалких потугах дописывания и переписывания её статей сравниться с истинным гением пера в её прекрасном лице.

Те, кто в правительственных коридорах с отвращением поглядывали на Мэтью, утверждая, что это унизительно, когда волшебник из хорошей семьи выбирает себе подобную профессию, и отныне ему никто не пожмёт руку и не примет в приличном доме, теперь наперебой жали ему руку, уверяя, что тоскуют по тем временам, когда он вместе с родителями захаживал к ним на обед.

Их простили если не все, то почти все. Палата утопала в цветах, из-за обилия которых порой казалось, что посетители приходят не в медучреждение, а в оранжерею. Многочисленные букеты, корзины, отдельные цветы и даже пару кадок с экзотическими растениями считали своим долгом принести все те, кто ещё пару месяцев назад с пеной у рта клялись, что принесут цветы и скажут пару хороших слов об этих двоих только в случае их преждевременной и крайне мучительной кончины.

Гилдерой не поверил своим глазам, когда, заскочив на пять минуточек к Мэтью, узрел сидящую возле него Селистину Уорлок. Ту самую Селистину, что объявила награду за поимку её таинственного преследователя. Ту самую Уорлок, которая, обнаружив, что кто-то рылся в её гримёрке в поисках компромата, в сердцах кричала, что лично придушит этого негодяя.

Не забывала про них и подруга миссис Маккой, которая оказалась кладезем знаний, сплетен и того, о чём ей знать не стоило. Например, она точно знала, о чём именно хотела с ним поговорить Рэйчел тем вечером перед третьим испытанием. Это была грандиозная новость. Секрет, о котором никому-никому нельзя было говорить, но только ему — и всем, кто находился в палате, — она, так и быть, о нём расскажет.

В общем, в семействе Маккоев ожидалось прибавление. Правда, как именно это связанно с дружбой с Гилдероем, она, увы, не знала, а сам он, как ни пытался, не смог придумать ничего подходящего, под конец просто решив, что его наверное позовут на крестины. Попозировать на семейных фото с младенцем.

Возможно, пролить свет на этот вопрос смогла бы сама Рэйчел, но сейчас у неё было слишком много дел.

Одно из них и заставило её появиться в доме величайшего героя магического мира в начале августа.

Появление младшего помощника министра магии из камина в его гостиной в ярко-красном пламени незадолго до полуночи сложно было истолковать неправильно. Гилдерой лишь равнодушно-обречённо осведомился:

— Гарри? — И, не дожидаясь ответа потянулся к бутылке коньяка, который Чарльз предпочитал огневиски, а потому приходилось его держать на полке для гостей. Хороший напиток, хоть и излишне крепкий. Как раз для подобных моментов.

— Надо просто поговорить.

Гилдерой молча кивнул.

Всё всегда так и начинается. Надо просто поговорить. Надо просто подменить профессора на полставки. Надо просто посидеть на трибуне для почётных гостей.

В этот раз надо было просто появиться в доме опекунов Гарри и поговорить с ними о непростой жизни волшебника в современном мире и опасностях, которые его подстерегают. Одной из этих опасностей был Лорд-Который-Всё-Никак-Не-Угомонится и его друзья. Друзей у него было много, а сам тёмный лорд всё ещё горел желанием поставить свой знаменитый спектакль. В первоначальный сюжет которого были внесены некоторые правки, которые возможно допускали замену блистательного героя, на куда менее блистательных, но зато куда более беззащитных маглов.

Дамблдор, конечно, упирал на то, что мальчику и его опекунам ничего не угрожает — беспокоиться не о чем. Но если директору школы беспокоитбся и было не о чем, то министру магии как раз-таки было о чём побеспокоиться. Сначала пособники тёмного лорда в школе, потом василиски, потом преступники, а потом и сам тёмный лорд собственной персоной. В общем, здраво оценив ситуацию — чему не мало способствовал призрак грядущей отставки в случае очередного школьного инцидента, — он путём нехитрых размышлений вышел на источник проблем. Поттер. Гарри Поттер — Мальчик-Который-Однажды-Выжил-Но-Все-Его-По-прежнему-Хотят-Убить.

Фадж уже ничему не верил, а потому слова Дамблдора о том, что беспокоиться де не о чем, наоборот заставили его беспокоиться. Что обуславливал ещё и тот факт, что директор школы отказался от охраны из лучших авроров Министерства, аргументируя это тем, что мальчика защищает какая-то магия и парочка его хороших знакомых, а авроры сейчас нужны для защиты прочих граждан.

Про магию министру ничего не сказали, красноречиво напомнив о летнем инциденте, который был явным пособием на тему «чем меньше людей знает о вашей защите, тем лучше». Но вот об охранниках Фадж на свою беду узнал.

Рэйчел, осторожно подбирая слова, объяснила, что господин министр, как и прочие представители Министерства, ничего не имеет против сквибов. Они полноправные члены общества, наделённые всеми правами и обязанностями. Но в данной ситуации не лучше ли усилить защиту, попутно поставив маглов в известность о том, в каком они находятся положении?

Гилдерой на этом моменте печально кивнул головой, сделав большой глоток янтарной жидкости, которая вопреки заверениям Чарльза хоть и согревала, но не дарила храбрости ни на грамм.

Заметив это, гостья осторожно подошла со спины, мягко забрав бокал.

— Мистер Фадж не сомневается в решениях председателя Визенгамота, но он хотел бы услышать мнение независимого специалиста.

— Только мнение?

— Только мнение и разговор с маглами.

Величайший герой магического мира не имел ни малейшего понятия, о какой магии именно идёт речь и если честно, будь на то его воля, не желал участвовать во всём этом далее. Но деваться, по большому счёту, ему было некуда. Он был связан по рукам и ногам с издательством, Гарри, поклонниками, которые ждали от него геройств, и обычными гражданами, которые верили в то, что он всех снова спасёт, а сам конфликт с тёмным лордом в этот раз будет не таким долгим и кровавым.

В последние он не верил, поклонников не мог подвести, от Гарри и издательства отделаться было в принципе не реально, да и он сам, наверное, уже не сильно этого хотел. Слишком уж крепко вся эта пёстрая компания вошла в его жизнь, став её неотъемлемой частью. Да и к тому же… Гилдерой умел читать между строк, слышать то, что люди по каким-то причинам не говорят вслух, и делать выводы.

На последнем приёме в Министерстве служащие разных департаментов, подходя к нему, говорили, что не боятся Того-Кого-Нельзя-Называть, потому что у них есть он — Гилдерой Локхарт. Авроры улыбаясь сообщили о том, что для них было бы честью, если бы им пришлось сражаться с силами зла плечом к плечу с ним. Главный аврор сдержанно отметил, что в это суровое время страна ждёт от своих граждан понимания и содействия.

Все улыбались, аплодировали и говорили о магическом сотрудничестве.

Интуиция подсказывала, что всё это неспроста.

Разум шептал, что отвертеться без потери статуса будет практически невозможно.

Тщеславие обречённо заметило, что если что, то орден Мерлина первой степени посмертно — это всё-таки орден Мерлина первой степени.

Инстинкт самосохранения утверждал, что он по жизни пацифист, а потому…

А потому Гилдерой Локхарт посмотрел на стоящую в двух шагах от него Рэйчел Маккой и в который раз в своей жизни понял, что всё гениальное просто.

Он же герой! Он тот, кто спасает мир, честных граждан и конкретно одного вечно влипающего во всякие истории мальчишку. Он именно тот человек, который может сжать узкие ладошки первого помощника министра магии. С надрывом в голосе и без подготовки толкнув речь о том, что в этот трагический момент, когда кажется, что тьма наступает со всех сторон, а продажные и недалёкие политические соперники грозят отставкой, он готов протянуть Корнелиусу Фаджу руку помощи.

Да, он, Гилдерой Локхарт, кавалер ордена Мерлина третьей степени, почётный член лиги защиты от тёмных искусств и просто именно тот самый человек, который дважды бросал вызов Волан-де-Морту (он не без удовольствия отметил, как вздрогнула на этом месте Рэйчел), готов исполнить свой долг перед Родиной, которая в опасности, даже ценой своей бесценной жизни.

Он не только поговорит с маглами и проверит, надёжна ли защита. Он готов взять всю эту историю с Поттером под свой личный контроль. Он будет рядом с мальчиком, и ни один приспешник сил зла не посмеет приблизиться к подростку!

Появление Фаджа в гостиной всего через пятнадцать минут после того, как её покинула миссис Маккой, было им воспринято как окончательная и безоговорочная победа.

Министр магии долго тряс его руку, интересовался о здоровье Мэтью и планах Чарльза. Говорил, что безмерно рад, что в стране всё ещё есть такие честные, бескорыстные, а главное, храбрые волшебники, готовые прийти на помощь по первому зову.

Фадж ещё много чего говорил, хвалил, сулил и, кажется, упоминал, что орден Мерлина третьей степени для столь великого человека, как Локхарт, это мелко.

Гилдерой кивал, подливал огневски, пришедшее на смену благополучно закончившемуся коньяку, и ненавязчиво описывал свои заслуги перед отечеством, которые не иначе как в результате происков тёмных сил не нашли отражения в наградном эквиваленте.

Инстинкт самосохранения и горький опыт взирали на это со смешанными чувствами.

Да, снова будет Гарри. Да, снова будет Хеллоуин. Да, опять-таки конец июня и те прелести, которые он с собой несёт. Но это же практически через год. Девять спокойных месяцев!

Девять месяцев, по истечении которых его ожидает…

Неприятные мысли вылетели у него из головы с очередным тостом. В конце-то концов, в Хеллоуин ещё никто не умирал и до июня масса времени. Он обязательно что-нибудь придумает — выкрутится. А сейчас главное, что все эти месяцы он будет в замке. Под защитой магии Хогвартса, Дамблдора, личных чар и любимого амбарного замка.

* * *

Семейство маглов было в большой опасности, и кто-то должен был им об этом хотя бы сказать, а ещё лучше подселить к ним парочку авроров. Проблема была в том, что волшебников те не любили и, судя по всему, после краткого описания перспектив полюбить не должны были в принципе.

Так что перед ними должен был появиться некто им хорошо знакомый и объяснить, что, возможно, они все умрут жестокой и крайне мучительной смертью, потому что много лет назад приютили у себя в доме несчастную сиротку.

И рассказать всё это надо было срочно — вот прямо сейчас, — поскольку иначе Министерству будет сложно оттереться в случае несчастного случая. А так — они предупредили, но маглы сами отказались.

Разговор на удивление прошёл гладко. Что тут помогло больше, природная харизма, врождённое красноречие, дар убеждения или письмо Дамблдора, которое в самый неожиданный момент было доставлено тётке Гарри, так и осталось тайной. А вот всё остальное пришлось рассказать: про то, что мальчика хотят убить, про то, что лорд воскрес, про то, что маги предлагают защиту, и наконец про то, что сам министр магии считает семейство Дурслей образцом ответственных граждан, а их самоотверженную помощь в защите Поттера — венцом магического сотрудничества.

Слова про самоотверженность и магическое сотрудничество — которое даже у ничего не знающих маглов вызвало подозрения — и были той брешью в неприятии всего магического. Мистер Дурсль милостиво разрешил приглядывать за ним самим и его семьёй, когда они находятся вне своего священного дома, к которому ни один волшебник ближе чем на сто шагов не подойдёт. При этом Гилдерою пришлось поклясться, что эти, которые будут приглядывать, будут выглядеть и вести себя прилично, обладать должными манерами и знаниями. И вообще будут совсем, как он — единственный нормальный волшебник.

Единственный и неповторимый, а главное, воспитанный и обладающий должными знаниями волшебник скромно улыбнулся своей знаменитой улыбкой. Мягко заметив, что таких, как он, они вряд ли найдут, но, несомненно, постараются.

Постараются они также не только не попадаться под бдительное око Вернона Дурсля, но и под взгляды других волшебников — не обязательно тёмных. Поскольку Корнелиус Фадж изо всех сил пытался подавить панику в зародыше, а вести с предоставлением охраны этому бы ничуть не помогли.

Гарри на своё вынужденное заточение в доме смотрел философски, ибо, как гласила одна из заповедей Грюма: понятие вынужденное бездействие придумали слабовольные лентяи! Ты прикован к кровати? Посажен под домашний арест? Вынужден скрываться в убежище? Всё живое на свете (если оно, конечно, не флоббер червь) дуреет и глупеет от бездействия. Раздражительность, чрезмерная мнительность, потеря знаний и концентрации — малая часть того, что грозит такому волшебнику. Так что используй каждую минуту с толком. Изучай. Наблюдай. Делай выводы. Даже если единственная книга в твоём доме посвящена вязанию крючком — никогда не знаешь, что может пригодиться в этой жизни.

Гилдерой не был уверен, что именно умение вязать крючком позволило знаменитому мракоборцу сплести буквально из подручных средств сеть и с помощью неё осуществить захват очередного порождения зла — событие, детально описанное через три главы, — но вот то, что Гарри впитывал знания как губка, проводя за книгой дни и ночи, сложно было не заметить.

Впрочем, чем было ему ещё заняться? Единственные доступные ему книги — собрание сочинений Локхарта он давно перечитал, а прочие от него держали под замком. Дурсли бы заперли и сочинение Грюма, если бы не записка о том, что знаменитый волшебник надеется, что мальчик ознакомится с содержимым данной книги.

Это уважение к его скромной персоне безмерно льстило Локхарту, оно же и позволило выбить для Поттера право получать раз в три дня магическую газету. Естественно, не Пророк, а проверенное временем и самим Гилдероем издание, которое будет доставлять личная сова Чарльза сразу после печати. То есть в районе пяти, максимум шести часов утра, когда этого не увидит ни один из соседей.

Благо терпеть подобное положение дел им оставалось немного. Крёстный, тот самый окончательно оправданный маньяк собирался забрать мальчика на последние полторы недели перед школой, и Поттер просто жил в предвкушении этого момента.

Искреннюю радость вызвала и весть о том, что Локхарт возвращается в качестве преподавателя ЗОТИ. Как ему не без улыбки было заявлено, «Вы сняли проклятие с этой должности. Уже четвёртый год будете преподавать, а с Вами до сих пор ничего не случилось!»

Гилдерой решил, что мальчик ошибся словами и на самом деле хотел сказать: «Посмотрите, профессор Локхарт преподаёт у нас уже четвёртый год и до сих пор ещё жив!» Потому как фраза «ничего не случилось» мало соответствовала реальности. Суровой реальности, в которой Гилдероя уже три года подряд хотели убить. То есть, конечно, хотели убить Гарри, но так получалось, что рядом оказывался непременно он.

Словом, общение с зеленоглазым магнитом для неприятностей и его официальными опекунами прошло легко и в более чем приятной атмосфере.

Миранда, так же не теряла зря времени, попивая чаёк с той самой «сверхнадёжной защитой», что обеспечил Гарри директор Хогвартса. О чём шла беседа, дамы стыдливо умолчали, поделившись лишь тем, что говорили о Гарри и других, куда менее интересных герою темах. Однако, покидая пропахший насквозь капустой и кошками дом, Гилдерой не мог не заметить улыбку на губах агента — впервые за последние без малого два месяца. Причём это была не просто улыбка, а её фирменная ухмылка, заставлявшая сердце героя судорожно сжаться от плохих предчувствий.

— Что? — вымученно спросил он, уже чуя, что это неспроста.

— Ты не заметил ничего интересного в её доме?

— Нет.

— А я — да, — ухмылка стала ещё шире.

— И что ты заметила?

— Она твоя очередная фанатка. На полках полное собрание сочинений, включая пару дополнительных биографических книг, выпущенных издательством. При всей своей кажущейся оторванности от магического мира она, надо признать, прекрасно осведомлена о тебе и твоей деятельности. Даже показала альбом с вырезками из газет, посвящённых исключительно твоей персоне. Причём первые заметки датируются ещё тем временем, когда ты был не сильно популярен. Явно одна из самых первых поклонниц.

— Не вижу в этом ничего удивительного. Сидит одна в своём доме, в окружении кошек и, — он внезапно понял, к чему ведёт этот нехитрый разговор. Самая первая поклонница. Этот негласный титул и неоспоримое первенство во всём, что казалось восторгания его скромной персоной, принадлежал бессменному президенту фан-клуба. — Ты что, опять?!

— Ну, может, это и не она, — миролюбиво отозвалась девушка, — но согласись, очень напоминает одну особу.

— Не припоминаю ни одной знакомой мне дамы с кучей кошек.

— Ты прекрасно знаешь, кого я имела в виду и… Можешь так ей и передать, я всё равно выясню, кто она такая. Ну, а пока скажу лишь одно: моё чутьё никогда ещё меня не подводило. Так что я буду сильно удивлена, если твоя драгоценная Сюзанна не окажется по итогу старой и безмерно одинокой кошатницей.

Гилдерой лишь пожал плечами. Эта идея фикс Миранды уже начинала ему надоедать. Однако в глубине души он был рад, что агент пришла к своему обычному состоянию. Путь даже толчком к этому стала одна из её самых несуразных идей.

Сюзанне он, естественно, ничего подобного не написал. В тех длинных письмах, что он прилежно строчил ей чуть ли не по три раза в неделю, не было места подобным глупостям.

* * *

Локхарт, в свете последних событий, решил изменить своим принципам, поставив во главе угла правило меньше знаешь — крепче спишь. Оно, по крайней мере, давало надежду на более-менее лишённые кошмаров сны, а также на то, что он не поседеет раньше времени. Поэтому он старался не заглядывать в газеты и не особо вслушиваться в болтовню окружающих. Чему, надо признать, не мало способствовала Хогвартская обстановка. Преподаватели не хотели пугать детей, дети куда больше интересовались оценками и своими собственными подростковыми проблемами, его поклонницы в письмах традиционно уделяли внимание исключительно ему одному, а агент и журналист в этот раз остались в Лондоне. Мэтью работал над каким-то очередным мегапроектом, подробности которого были сверх-сверхсекретны, Миранда же была погружена в привычные хлопоты с его новой книгой.

Словом, его спокойное уединение никто и ничто не нарушал, и жизнь в школе чародейства и волшебства шла своим чередом. Единственными новостями, что нарушали спокойное однообразие дней, были очередные известия о том, что кто-то свалился с лестницы, на кого-то напало растение в теплице, взорвался котёл, дали последствия неправильно наложенные чары и прочие мелкие неприятности, являвшиеся неотъемлемой частью учебного процесса.

Этот год вообще очень напоминал предыдущие три. Тихое, обманчиво мирное начало, серые учительские будни и стойкое предчувствие чего-то, что заявит о себе в Хэллоуин.

Пока это «что-то» проявляло себя лишь в обрывках новостей, что доходили до Хогвартса. Невольно узнав которые, Гилдерой в очередной раз радовался собственной гениальности и предусмотрительности, ибо за мощными стенами школы творился, по его мнению, настоящий ад. Дементоры перешли на сторону Волан-де-Морта, выпустив всех заключённых, а сам тёмный лорд лично объявился в Министерстве магии, учинив там разгром. О пострадавших не говорили, но упоминали храбро сражавшихся авроров, что приняли удар на себя.

Гилдерой, как и полагается истинному герою, на всякий случай послал пачку открыток в Мунго, в которых выражал искрению надежду на скорое выздоровление и свои не менее искренние извинения за то, что не может в столь трудный час быть с ними. Стоять плечом к плечу, так сказать. Ибо на войне у каждого своё место, у них — на передовой, а у него… Ну, тоже важное. Должен же кто-то защищать детей, пока они там сражаются. Не забыл он и их начальника, которому ко всему вышесказанному пожелал силы духа и много удачи. Главному аврору сейчас наверняка приходилось несладко, поскольку даже с учётом того, что на службу вызвали всех почётных пенсионеров — во главе с Аластром Грюмом, — ситуация была сложная. Требовавшая сил, внимания, времени и крепких нервов.

Силы, внимание, а главное, крепкие нервы вскорости потребовались самому герою, ибо Хэллоуин подкрался незаметно. Казалось, впереди ещё куча времени, а нет — вот он!

С тех пор как он стал преподавателем, Гилдерой присутствовал только на одном банкете по случаю дня всех святых. Тогда. Три года назад, когда сидел за этим столом и не имел ни малейшего понятия о милых традициях этого праздника. Он тогда, как и все, ел, пил и радовался жизни, которую на тот момент портил лишь зеленоглазый мальчишка, готовый на всё ради популярности.

Мальчишка, к слову, за эти годы изрядно подрос. И не он один. Все его тогдашние ученики с тех пор сильно подросли, и если раньше Локхарт снисходительно глядел на детишек сверху вниз, то теперь большинство этих самых детишек уже было с него ростом, а некоторые индивидуумы даже повыше. Что, надо сказать, немного задевало его чувствительную к таким вещам натуру.

Впрочем, сегодня нежная натура была просто-таки образцом собранности и готовности к не пойми чему, что должно было произойти в ближайшие часы. Она не видела царящей вокруг радости, не слышала традиционного едкого комментария от Снейпа в адрес своего нового костюма и даже пропустила мимо ушей очередное пророчество Сивиллы Трелонни на тему «мы все умрём!»

Он ждал.

Новая волшебная палочка лежала в паре миллиметров от правой руки Гилдероя — он не собирался её убирать, даже не смотря на неодобрительный взгляд Минервы МакГонагал, — с левой стороны лежали маленькие подаренные Сюзанной на позапрошлый день рождения карманные часы.

Хеллоуинская теория была не единственной закономерностью. Путём долгих подсчётов и сравнений Локхарт вывел ещё одну, которая, по его мнению, могла помочь ему вычислить и примерное время нанесения «подлого удара в спину», который он на этот раз хотел всеми силами если не предотвратить, то хотя бы минимизировать последствия.

Она заключалась в том, что, несмотря на то, что всё происходило технически в этот праздник, время было всегда поздним и разным.

Когда Гарри был на первом курсе, всё случилось во время банкета. На втором курсе — сразу после. На третьем — поздней ночью, фактически уже первого ноября, на четвёртом курсе — через час после банкета. Значит, пустовало всего три времени: до банкета, за час перед полуночью и ровно в полночь.

Первое контрольное время уже миновало, а значит, можно было расслабится и приступить к празднованию, но у него кусок в горло не лез.

Всё шло хорошо. Слишком хорошо. А это уже пугало.

За столами уже начали пустеть места. Довольные школьники, шумно переговариваясь, начали расходиться.

Гилдерой ждал, украдкой поглядывая на стайку хаффлаффцев, что последними уходили из-за стола с сильно оттопыренными карманами.

Он ждал.

Можно было, конечно, пойти в свои комнаты и насладиться очередной барабанной дробью по двери, но он этого не хотел.

Гилдерой Локхарт — герой.

Гилдерой Локхарт не будет прятаться за дверями от неизбежного и встретит опасность лицом к лицу.

Гилдерой Локхарт… Ну, ему же ничего не угрожает, так ведь? И зал, зал вон какой большой — много места для манёвра.

Он решил точно — в этот раз его никто не поймает врасплох! В этот раз он сам застигнет врасплох желающего облагодетельствовать его очередным «добрым» утром!

Вместо толпы чудовищ, вместо жуткого крика невинной жертвы, которому и надлежало разрезать гнетущую тишину, над самым его ухом раздался деликатный голос директора школы:

— Я не помешал?

Гилдерой непонимающе посмотрел на Дамблдора, а потом быстро оглядел зал, которому надлежало стать свидетелем грандиознейшей битвы. Зал был совершенно пуст.

Стрелка на маленьких часиках показывала половину двенадцатого — второй рубеж миновал.

— Я ждал, — он замялся, не зная, как это сказать, что бы не выглядеть полным идиотом.

— Ждали того, что случается каждый Хеллоуин? — задумчиво осведомился директор, и Гилдерой запоздало вспомнил о том, что тот, как и все присутствовавшие во время разговора в больничной палате, знает о теории тридцать первого октября.

— До начала следующего дня осталось не так уж и много, — глядя на тоненькую золотую стрелочку, сказал он.

— Может, подождём в моём кабинете? Мне, как директору и председателю Визенгамота, сообщат первым, если что-то случится.

Единственное, что нравилось Гилдерою в кабинете директора школы, так это сидящая перед входом гаргулья. Огромная, каменная, она была явно понадёжней его массивного магловского замка, хотя, бесспорно, выполняла те же функции. Она и, возможно, феникс. Полезная в хозяйстве зверюшка этот феникс — прямо-таки переносной антидот ото всех ядов, известных науке, а его пение — прекрасное успокаивающее средство.

Сейчас, правда, Фоукс молчал. И кабинет наполняли звуки тихо тикающих часов да похрапывание портретов. Эти портреты и были тем, что Локхарту больше всего не нравилось в кабинете директора. Десятки директоров Хогвартса. Куча непонятных людей, чьи портреты должны висеть, а свой, видите ли, повесить нельзя. Только после того, как покинешь пост, здесь появится твоё изображение. Вот только нужно оно тебе тогда будет? Это же практически как орден Мерлина первой степени — посмертно.

При даже мысленном упоминании смерти Гилдерой невольно поёжился и бросил быстрый взгляд на часы. Без двадцати.

— Школа надёжно защищена, — тихо сказал заметивший это движение Дамблдор. — Не представляю, как кто-то сумеет сюда пробраться.

— В предыдущие разы это не помогло, — напомнил герой, — тем более, если уж это каждый раз так или иначе касается меня, то лучше быть готовым.

Директор понимающе кивнул, машинально погладив феникса.

Часики мерно тикали, отсчитывая минуты.

— Сколько ещё осталось?

— Пятнадцать минут.

— Да, пятнадцати минут, думаю, хватит.

— Для чего?

— Чтобы поговорить. Чтобы рассказать вам обо всём.

— Рассказать? — Сердце героя внезапно рухнуло в желудок, а по телу разлился смертельный холод. — О чём?

— О Гарри. Раз уж так получилось, что вы, как вы выразились, постоянно оказываетесь вовлечённым во все его приключения, многие из которых, должен признать, весьма опасны для жизни, то я считаю, что вы должны об этом знать. Дело в том…

Всё дело было в том, что Гилдерой Локхарт вполне заслуженно ненавидел Хеллоуин.