Воспитывая монстра (гет)

Письма от Тома, невиданная раньше забава. Гермиона их ждала как Рождества, а после того как прочтет, появлялась послерождественская грусть от того, что до следующего раза ещё так долго ждать. Письма были смешными, остроумными и так походили на Тома. Иногда он писал две три строчки, иногда три страницы и постскриптум на конверте.

"Мы в Орландо! Все хорошо! Оскар передаёт привет!"

И только через месяц длиннющее описание скучнейшего похода в какой-то богом забытый лес. Гермиону смешили такие письма: ни о чем, а короткие расстраивали почти до слез.

А ещё её глодала изнутри паранойя — страшная и неведомая сила, заставляющая думать, что Том делает крестражи, попадает под дурное влияние или увлекается в неизведанную ему тёмную магию. Месяц от месяца все труднее было сидеть сложа руки и сообщив, Тому новый адрес, Гермиона вернулась во Францию. Сменила там управляющего, который уже давно жаловался, что ему тяжело справляться с отелем, и начала ждать возвращения сына.

В начале сезона приехала Коррин, чтобы отдохнуть перед началом стажировки в Ежедневном пророке, где она должна была занять должность фотографа. Подолгу они гуляли по пляжу, как когда-то Гермиона гуляла с маленьким Томом, а теперь под руку с ней шла "невеста сына". И снова все смотрели с завистью. Стареющие бывшие соседки были поражены, как хорошо и молодо выглядит мать взрослого сына. Она не скрывала средину в волосах, морщин у глаз и ушедшую уже стройность и подтянутость. Может от этого она и казалась моложе? А в Марселе любили казаться моложе, чем есть.

Завидовали, кроме прочего, и невестке. Красавица Коррин покорила общество, дамы шикали на своих не таких симпатичных невесток и разочарованно поджимали губы, а Гермиона старательно делала вид, что не понимает, в чем дело. Тем временем стоило выйти на прогулку, Коррин в белом летнем наряде с фотокамерой, Гермиона в её льняных платьях и с платком на кудрявых волосах, и тут же выходили следом соседки с дочерьми и невестками, будто рыбки, которым кинули в аквариум еду.

Коррин получала от Тома почти такие же письма, то короткие, то длинные. И если Гермиона опасалась, что сын увлёкся темными искусствами, то Коррин вовсю страдала от подозрений насчёт вейл и иностранок-ведьм. Стоило ей узнать о новом месте его путешествия, как она принималась расхваливать качества девушек из этой страны во всех деталях и подробностях. У этих такие чудные волосы, а у тех глаза, а эти прирожденные певицы. "Ах, зачем я ему? " — восклицала она порой и мчалась в свою комнату, под недоуменным взглядом горничных.

Гермиона почему-то точно была уверена: Коррин не о чем переживать. Том её любит. Но сама убедить себя в том же не могла, как это, впрочем, часто бывает у людей. Учила Коррин как не страдать, а самой и двух дней не хватало, чтобы не уйти в одиночку на берег, чтобы там предаваться своим пугающим раздумьям.

— Гермиона? — Коррин встала в дверях комнаты, где Гермиона, сидя на постели, почти в голос рыдала. — Можем мы поговорить?

Снова пришло два письма. Одно Коррин, одно Гермионе. У Коррин что-то милое и короткое, а у Гермионы:

"Мы в порядке. Не волнуйся. В Албании! "

— Коррин, я немного... Не в настроении.

— Я вижу, что с вами. Можем мы поговорить?

— Что ты видишь?..

— Вы боитесь. И читаете между строк.

Коррин милая, сообразительная, но проницательной её Гермиона никогда не считала. Девочка, как девочка, а тут чудеса такие.

— Коррин, это не страшно, я просто...

— Я вижу, что вам куда хуже, чем мне, — она вошла, наконец, в комнату и села на край кровати. — Вы же думаете, что он делает там что-то плохое? Да? Я знаю, что вы так думаете, и я хочу спросить вас. Если так, то что же вы ему не доверяете? Вы же знаете его как никто другой!

— Я знаю.

— Тогда просто послушайте меня. Никогда в жизни я не видела, чтобы так уважали мать. Он не предаст вас. Я убеждена.

— Но ты сама переживаешь, что он кого-то найдёт. А я, между прочим, тоже не видела, чтобы он так смотрел на кого-то.

— Ну, это другое... Таких, как я, много, а вы мать и...

— Но я ему не родная. Я его не родила, — просто пожала плечами Гермиона.

— Как? А он... Он знает?

— Конечно! Ему было уже четыре, когда это случилось. Его мать была волшебницей из древнего рода. Семья жестокая, обозлённая, а она очень несчастная.

— А отец? — красивое лицо Коррин было преисполнено интереса и сочувствия. Она хотела слушать и дальше, но боялась, что Гермиона не захочет рассказывать. Она налила чай в две красивые чашки и протянула одну Гермионе.

— А отец его был очень красивым магглом. Только он бросил мать Тома беременную и без гроша в кармане!

— Какой подлец!.. — прошептала Коррин.

— Не думаю, что можно его винить, она его опоила амортенцией. А когда действие прошло, он ушёл.

— От неё! Но при чем тут сын? — всплеснула руками Коррин. Она по молодости и наивности делила все на белое и чёрное.

— Я даже не уверена, что он знал про сына. А если и так... Я думаю, обида была сильнее!

— И вы дали ему дом?

— Да. Дала дом. И с того самого момента сомневалась и в правильности решения, и в том, что я все делаю правильно.

— Сомневаетесь? Но вы же любите его!

— Конечно люблю. Но не всегда это было так просто...

— Он вас очень любит, Гермиона. Это правда. Я думаю, вы верно все сделали. Знаете, я понимаю, чего вы боитесь. Его характер... Я помню его на первом курсе, на втором. И сейчас он порой становится немного... закрытым. Как обиженный ребёнок. С ним порой сложно. Но я думаю, вам не о чем волноваться. Его письма странные. Но он решает сейчас главную проблему в жизни. И наверное впервые он это делает без вас. Ему это нужно. Стать самостоятельным. Принять это решение. Вот и все. Ничего страшного не случится.

— Спасибо. Мне легче.

— Правда? — она просияла.

— Правда. Идём, прогуляемся?

* * *

В мае Том и Оскар вернулись. Загорелые, будто после долгого отдыха, счастливые и полные идей. Оскар заявил, что займётся производством ковров-самолетов. Приволок какой-то ткацкий станок и установил в сарае. Том же был молчалив и загадочен, он решил что-то, но не раскрывал карты, а мнительность Гермионы достигла своего пика, ей казалось, что он непременно станет продавцом в "Горбине и Бэрксе".

Семейный ужин объединил три праздничных события. Возвращение Тома и Оскара, помолвку Тома с Коррин и самое главное — Том собирался озвучить, кем хочет стать. Он носился весь день по каким-то делам в Лондоне, получал сов и отправлял записки.

"Только не этот проклятый магазин, что угодно, только не это!"

Гермиона накрыла на стол не без помощи Коррин, надела красивое платье и спустилась к столу, где шумно что-то рассказывал Оскар.

— А вот и она! Ну что? Пора?

— Что пора? — попыталась как можно более беззаботно улыбнуться Гермиона.

— Пора мне объявить своё решение!

Сердце чаще забилось, захотелось немедленно встать и уйти. Коррин прижала сложённые ладошки к губам, она знала ответ, и лицо её было торжественным. А вдруг радуется, что он будет работать недалёко от неё? Она стажируется в "Пророке", это недалёко от "Горбина". Вдруг они представляют уже, как станут вместе обедать?

Том прокашлялся, а Оскар одобрительно улыбнулся. И Оскар знает, одобряет. Мог бы он одобрить такое место? Там столько диковинок из разных стран. Столько реликвий, пусть и тёмных.

— Мама, Гвэн. Похоже, только вы не знаете. Я решил стать целителем. Мунго берут меня на обучение с сентября! Я стану врачом!

— Ох, Том...

Гермиона обняла его и поблагодарила всех, кто пришёл на ум из почтенных святых старцев, за то, что не видать Горбину и Бэрксу ее сына.