Воспитывая монстра (гет)

Эта история стоит того, чтобы её поведали. Стоит того, чтобы о ней узнали, чтобы о ней спорили и решали — правдива она или лишь выдумка. Я не могу отвечать за правдивость, я лишь передаю на бумаге то, что витает в воздухе. Лишь пытаюсь запечатлеть историю, как фотограф — момент. Я лишь автор, вот и всё.

Есть такие истории, которые будоражат умы и заставляют стыть в жилах кровь, или сжиматься сердце, они есть во всех мирах, слава Богу. Магглы грешат на сверхъестественное, магию и религию (ну, что есть, на то и грешат). С волшебниками труднее, потому как почти всё объясняет мановение палочки и особая формула. Но бывают моменты... связанные с душой, любовью и магией, такой сложной и такой нематериальной, что невольно возникает вопрос... А чем мы лучше магглов?..

Радио ни на секунду не умолкало, и старшая медсестра, понурив голову, слушала, стараясь не уснуть.

«Знаменитая во всём мире путешественница во времени — Гермиона Грейнджер — отмечает свой двадцатый день рождения в этом месяце. Благодаря своим путешествиям, она вошла в книги по Истории магии и является самой молодой обладательницей не только всеобщего признания, но и Ордена Мерлина первой степени. Она защитила диссертацию на тему временных витков, а так же провела ряд экспериментов по вмешательству в важные исторические события. А сейчас интервью, которое мы записали на прошлой неделе! Наш специальный корреспондент — Виктория Грассман и Гермиона Джин Грейнджер!

Виктория: Гермиона, вы постоянно в прошлом, и в будущем. А что насчёт возраста? Говорят, вы старше, чем должны быть.

Гермиона: Да, это так. Мне сейчас примерно... Двадцать четыре, я думаю.

Виктория: Почему так выходит?

Гермиона: Скажем так, некоторые вещи нам не подвластны. Дата возвращения назад точна, известно даже время, но не всё и не всегда идёт по плану. Иногда на задание заложен месяц, а по факту необходимо два, но вернусь я все равно в тот день, который был назначен. Ради Мерлина, однажды я задержалась ради концерта U2! Я могу прожить там жизнь, но вернусь тогда, когда было назначено!

Виктория: А что с личной жизнью? Трудно устроить свою...»

Медсестра убавила звук и заставила стопку бумаг рассортироваться по датам и фамилиям. Изучив указания врача, она взяла те листики, которые были помечены десятью часами вечера, и отправилась к пациентам, шлёпая резиновыми тапочками по полу. За ней бодро катилась тележка с зельями и настойками, ловко огибая препятствия.

— Простите, мне кажется мои язвы совершенно не так должны выглядеть, — выглянула из-за угла тучная ведьма, будто только и поджидала хоть какого-нибудь сотрудника, чтобы пожаловаться.

— Я обязательно передам дежурному целителю, — устало кивнула медсестра и ещё быстрее двинулась по коридору пятого этажа. Она не любила отвлекаться от своих обязанностей, но стоит признать: доброе сердце и чуткий нрав всё время подводили, и она порой по четверти часа не отходила от пациентов в ущерб обязанностям.

Остановившись около одной из палат, она вздохнула и, пару раз стукнув, вошла.

— Мисс Грейнджер? — девушка в кровати обернулась и приподняла бровь. Худая, истончившаяся, с серым, покрытым пятнами лицом, и синими мешками под глазами. Она так не походила на особу, улыбающуюся с обложки увесистой книги Скитер: «Гермиона Гренджер! Путешественница или расхитительница?» Её голос не походил на то щебетание, что минутой раньше слушала медсестра.

Стоит отметить, что пребывание звезды такого масштаба в больнице вызвало ажиотаж, и каждый раз, входя в её палату, все волнительно повышали голос и старались ловить каждое её слово. Но теперь... Ловить-то нечего. Жалость даже не позволяла сплетничать. Тёмная палата, свет не зажжён специально. Серая ночная рубашка прилипла к спине, а волосы свисают спутанным каскадом на спину.

— Да, я слушаю вас! — она подала голос: хриплый, осипший и неживой.

— Ц... Целитель вас звал. Заключение... Всё. Идёмте! — выдохнула медсестра. Мисс Лидия Скотт всегда боялась сообщать плохие новости или звать больных к целителю, который их сообщит. Она пыталась в каждом больном видеть здорового и так и не свыклась с простой истиной — все умирают, все болеют и не все излечимы.

Гермиона ничего не сказала. Встала, поправила пижаму и обула тапки. Откинув влажные волосы за спину, она направилась было следом за Мисс Скотт, которая то и дело сжимала кулаки и нервничала, но та остановила её. Подняла палочку — из прикроватной тумбочки выехало и само собралось кресло-каталка, ударив Гермиону под колени, заставляя сесть.

Кабинет целителя был просторным и пустым, а от того казался таким же чистым, как операционная. Целитель высшей категории Тёрнер, полный мужчина с седой, ровно постриженной, бородой, занимался тем, что заполнял какие-то бланки и карточки. Он был из тех, кто любит бумажный порядок, считая, что лечение начинается с верно составленной карточки, а больница — с безукоризненного архива.

— Мисс Грейнджер, прошу! — он указал на свой стол, призвав кресло-каталку подъехать к нему. Они сидели друг напротив друга, и доктор внимательно изучал лицо девушки. — Вы так измучены...

— Ближе к делу, прошу вас.

— Простите... — мужчина опустил голову. Это было извинение не за то, что он отвлёкся на постороннюю тему, а извинение за что-то большее, — мы не смогли ничего... Штат целителей, лучший зельевар и ликвидатор заклятий — все были в вашем распоряжении. Мы испробовали всё что могли, но... нет. Ситуация была слишком сложной, он умер.

Гермиона кивнула и поджала губы. В ее глазах не отразилось вселенской скорби, не навернулись слёзы и, кажется, даже не дрогнул ни один мускул. Она лишь немногим чаще заморгала, прогоняя странную сухость в глазах, и незаметно сжала кулаки под столом. Ледяные пальцы не согревались уже который день, будто это она медленно умирает, даже странно было ходить и дышать теперь.

— И... это не всё.

— Я больше...

— Да, верно, — доктор кивнул с облегчением. Ему не придётся произносить это вслух, но, предвещая вопросы, он заговорил быстрее, будто от этого станет легче. — Увы, мы не смогли ничего поделать. У нас прекрасный восстановительный курс, мы обеспечим все возможные процедуры, дадим направление и... — слушать его было невыносимо, и Гермиона просто кивала, уносясь мыслями как можно дальше, чтобы не понимать ни слова. Она изучала скромную обстановку, заголовки бланков, сворачивающихся самостоятельно под строгим взглядом секретаря в лиловой мантии, следила за тем, как одна за другой мимо пролетают совы с посылками для выздоравливающих. Она хотела поскорее уйти отсюда и из Мунго вообще — нечего ей тут больше делать.

Гермиона выехала из кабинета в одиночестве и вернулась в палату. Разговор с целителем утомил её. Такие новости нужно получать быстро, парой фраз, а не терпеть целый разговор, прежде чем остаться одной. Она закрыла рот рукой и тихо заскулила, свернувшись под одеялом.

* * *

Утром нещадно жарило солнце и оно нагрело кровать так, что лежавшая под одеялом Гермиона вылезла из-под него вся мокрая. Больничная атмосфера, тяжёлые дни — она чувствовала себя грязной, ужасно грязной и противной. Вытерев со лба пот и завязав волосы, она встала и замерла, перебарывая головокружение. Дверь палаты была открыта — видимо кто-то приходил, пока она пребывала в тяжёлом беспокойном сне.

— Мисс Скотт?

— Ох, Мисс Грейнджер! Зачем же вы встали!

— Я в порядке! Я собираюсь выписаться сегодня, могу ли я отправить сову?

— Но вам нельзя! — темнокожая и темноволосая, с огромными глазами мисс Скотт стояла, сжав руки в кулаки, и с осуждением смотрела на девушку. Споры с больными были коньком Лидии, она по три раза в день убеждала, уговаривала, умоляла сделать что-либо или напротив не делать. Впихивала через силу спасительные зелья или напротив — изымала принесённые родственниками настои. Сил спорить со своенравной пациенткой к концу смены просто не было, и, заранее понимая, что битва будет проиграна, медсестра лишь сокрушённо качала головой.

— Можно! Я решила. Я отправлю сову?

— Мы уведомим ваших ближайших родственников, в карте указаны... — она склонилась над бланком, — Мистер и миссис Поттер, верно?

— Да, как скоро они смогут меня забрать?

— Мы немедленно отправим уведомление о выписке, ваши документы и рекомендации будут готовы в течении пары часов. Вам хватит этого, чтобы собраться? — Лидия смиренно рапортовала заученный текст, прогоняя жалость и желание вмешаться в судьбу Гермионы Грейнджер. Пациентка действительно имела право уйти когда пожелает, она не была заразна и жизни уже ничего не угрожало, но вид её не внушал спокойствия. Казалось, что девушка вот вот рассыплется прахом прямо в коридоре.

— Спасибо, я буду готова через два часа, — сухо поблагодарила девушка и вернулась в палату.

В душной комнате уже поменяли постель, проветрили помещение и сменили увядшие цветы. На пушистом больничном пледе сидел посетитель. Высокий, рыжий, смутно напомнивший о прошлом, которое казалось сейчас таким далёким, будто было десятки лет назад.

— Рон? — он вздрогнул и обернулся. В глазах за секунду до этого светилась радость встречи, теперь же они наполнились тревогой. Видеть это было неприятно, и Гермиона быстро пересекла палату, чтобы достать сумку и начать укладывать вещи.

— Гермиона, я пришёл...

— Рон, не нужно. Мы не вместе, ты не обязан!

— Но я хочу, чтобы мы были вместе! — он держал в руках букет цветов и старательно приглаживал непослушные вихры на голове. Он был милым, но далёким. Она помнила свою к нему любовь: первую, чистую, но забытую. Она понимала себя прежнюю, за что и почему полюбила его, но теперь сама мысль была ей чуждой.

— Рон! — Гермиона присела на кровать и привлекла его к себе, чтобы он сел рядом. — Я только что родила ребёнка, который умер. Ребёнка от другого человека, Рон! Я практически двое суток была в агонии, на грани, и не знала, есть у меня сын или нет, а он уже был мёртв, — слова казались жесткими и почти материальными, они больно били по сердцу, но она должна была их произнести. Она и сама не ожидала, что так легко сможет бить ими других, но этот потерянный взгляд Рона — обречённый, но смиренный, стоил этой боли. Он понимал насколько всё страшно и сложно, и не был уже так решителен, — я больше не смогу иметь детей! Прошу тебя, иди! Найди ту...

— Но мне нужна ты, пусть без детей, но... — он говорил тихо, уже понимая, что это бесполезно, просто последняя попытка.

— Ох, не глупи, Рон! Я. Родила. От. Другого! Как ты думаешь, могу я быть с тобой?

— Кто он? — Уизли был бледен и растерян. Он боялся услышать имя, узнать, откуда взялся этот человек, кем он приходится ему, Гарри или самой Гермионе. Там, в прошлом, это мог быть кто угодно. Пугающая правда сейчас была как никогда нужна, но в то же время, упади в эту секунду метеорит, помешавший Гермионе ответить, и Рон счёл бы это благословением.

Уже позже Гермиона безо всяких осуждений думала, что он прав, возможно, та пропасть, что отделяла её от него была на самом деле не так велика? Она ушла от него за неделю до задания, вернулась через два месяца. Да, она прожила там намного дольше, но для него не минула и весна. Он всё тот же Рон, не повзрослел и не изменился, всё так же болеет за «Пушки Педдл» и напевает «Уизли — наш король» по утрам. А она прошла большой путь, долгий. Она изменилась так, как не успела за всю жизнь, она полюбила. Полюбила жизнь, квиддич, мотоциклы и Его. Полюбила вставать поздно и ложиться под утро, терять дни напролёт в постели. Полюбила идиотские шуточки и встречать закат, стоя под пронизывающим ветром на обрыве. Она столько всего узнала, о чём даже не думала раньше, что весь мир теперь казался далёким и глупым, она считала себя мёртвой и уже прожившей лучшие годы. Старухой, которая ничего не ждёт и ни во что не верит.

Она вышла из здания Мунго спустя два часа, с увесистой папкой рекомендаций в сумке. Весна была в самом разгаре и чертовски напоминала ту весну семьдесят седьмого, когда Гермиона вышла из здания Министерства в лёгком платье с широким поясом, в лаковых туфельках и с красивым шарфиком в волосах. Она шла тогда по улицам старого Лондона и отчего-то ей казалось, что в этот раз всё будет иначе.

Так и случилось... иначе.

А сегодня все как прежде. Лишено вкуса, как недосоленный пирог, лишено цвета, как выгоревшее фото. Казалось, даже запахов больше нет в мире, они все слились в один: удушливую сладковатую вонь тоски.

Гарри и Джинни ждали у машины, тихо о чём-то беседуя. Гермиона тут же подавила желание заплакать, так знакома была ей эта картина — рыжеволосая, красивая женщина и мужчина в очках. Гарри... так похож на отца, только глаза мамины. Сколько раз она это слышала? Теперь она понимала, почему все это говорят. На руках у Гарри сидел черноволосый малыш, и это тоже заставило зажмуриться, прогоняя видение, будто отпечатавшееся на сетчатке, как яркий свет. Они были похожи на них: на Джеймса, Лили и малыша Гарри, — такие же они были там, в восьмидесятом, когда Гермиона видела их в последний раз.

— Привет! — кисло протянула Гермиона, протягивая Джинни сумку, — как вы?

— Дома расскажем, если захочешь, а так нормально, живём, — осторожно пожала плечами Джинни, обернулась к мужу и невольно улыбнулась. Маленький Джеймс дёрнул Гарри за волосы, отчего тот зашипел и хотел было рассмеяться какой-то семейной шутке про сына и дёрганье за волосы, но сдержался.

Джинни заняла место водителя и обернулась, проверяя, пристёгнут ли малыш Джеймс, который явно любил поездки на автомобиле и довольно дёргал ремни безопасности. Гермиону он помнил, но она была такой неузнаваемо — серой и печальной, что обращаться к ней со своими улыбками не спешил, а чтобы что-то спрашивать, нужно было ещё научиться говорить. Она внимательно посмотрела на мальчика, до этого момента она думала, что встретить ребёнка будет страшно, вдруг это разбудит что-то в душе, но Джеймс был хорошо знакомым, «другим» мальчиком. Он вызывал старое, тёплое чувство любви и привязанности, которое ощущаешь к чужим детям.

— Мы нашли тебе дом, — подал голос Гарри.

— Нет, Гарри. Не нужно! Я всё равно не буду там жить! — Гермиона немедленно приготовилась спорить, но в зеркало заднего вида увидела непререкаемый взгляд Джинни. Она была сосредоточена на дороге, но успевала контролировать и Гарри, который завёл трудный разговор, и Джеймса, который восхищённо бил по стеклу при виде машин и домов, и Гермиону, которая, как бомба замедленного действия, молчала на заднем сиденье.

— Прекрати! Это особняк на Гриммо. Мы купили в Годриковой впадине дом и уже переехали. Сейчас едем туда, а после ты можешь переселяться на Гриммо, если, конечно, захочешь! — Гарри говорил несколько резко, отрывисто, торопился выложить всё и сразу. Гермиона вздрогнула, она была уверена, что они едут на Гриммо, где Поттеры жили до её отъезда, готовилась к этой встрече. Теперь мысль о новом доме вселила надежду на спокойствие и возможность меньше думать. — Мы не выгоняем тебя из нашего дома и нашей семьи, можешь жить сколько захочешь, но знай, что у тебя есть дом. Это всё.

— Хорошо, я с радостью «поживу» там! Пару дней в году... — последнее она прошептала и откинулась на сиденье, благодарно закрыв глаза.

Дорога показалась бесконечно долгой, и когда за поворотом стали виднеться башенки церкви и флюгеры на крышах домов, Гермиона радостно выдохнула. Она и сама всегда мечтала жить в Годриковой впадине. Тихо, красиво. Старинная деревня, со своими тайнами и историями, величественная и прекрасная. Машина остановилась у большого особняка из белого кирпича. Так она и представляла жизнь Гарри, Джинни и их маленького сына. Так она могла представить свою жизнь.

* * *

Вещи Гермионы уже ждали её в новой спальне. Она была просторнее и светлее комнаты в доме на площади Гриммо: светлые стены и лёгкие занавески, так и только так могла всё устроить Джинни. Большая кровать, мягкая и манящая устроиться в ней на пару дней.

— Ну вот, тут ты можешь оставаться сколько захочешь, — улыбнулась Джинни, пересекая комнату и открывая настежь окна. — В соседней комнате детская, если Джеймс будет мешать спать наложи заклинание если хочешь, но сейчас он стал куда спокойнее по ночам.

— Всё хорошо, пусть шумит сколько угодно!

— Выглядишь усталой, — вздохнула Джинни, присаживаясь на кровать. — Эта поездка... Ты расскажешь?

— Возможно. Но не сегодня, если можно. Скажи, что я пропустила за два месяца? — это был стандартный уже вопрос: «Что я пропустила за...», а там уж самые разные даты — от недели до полугода, она любила слушать Джинни или Гарри после возвращения. Обычно это были долгие истории, преисполненные шокирующими новостями и сплетнями.

— Джордж и Анджелина назначили дату свадьбы. А Полумна, наконец представила, своего Рольфа, очень милый молодой человек, они придут на день рождения Джейми в следующую субботу, — Джинни смущённо опустила глаза и Гермиона поняла, что она что-то хочет сказать, но боится.

— Что, Джинни?

— Мы с Гарри... В общем-то, ты первая про это узнаешь, но...

— Ты беременна? — тихо спросила Гермиона и увидела как Джинни, краснея, кивнула. Мир не рухнул, только чуть-чуть кольнула зависть.

* * *

Гермиона проснулась среди ночи от тихого голоса Джеймса за стенкой. Он не плакал, просто что-то бормотал, но Гермиона всё-таки поднялась и вышла из комнаты. Просторная детская освещалась банками со светлячками и лунным светом, падающим в огромное окно, словно волшебный тюль. Джеймс стоял в кроватке и улыбался, протягивая к Гермионе ручки — узнал её. Темнота скрыла следы болезни, она не казалась такой пугающе далёкой.

— Здравствуй, Джеймс Сириус, — тихо поздоровалась Гермиона, гладя мальчика по голове, ероша его мягкие чёрные волосы. От знакомого имени по рукам побежали мурашки. — Что же ты не спишь? Неужели у такого крошки уже бывают кошмары?

Он сопел всё громче, устроив на плече Гермионы голову, пока не уснул, но она не хотела прощаться с ним. Села в кресло у окна, тихо покачивая ребёнка и глядя на его спокойное умиротворённое лицо.

— Ты похож на папу. И на дедушку. Может, ты вырастешь таким же смелым и сильным, как они. Таким же талантливым. Я буду надеяться на это, и мне очень жаль, что я этого не увижу. Но у тебя есть мама, папа. Есть дядя Рон. Есть такая большая, замечательная семья. Что бы с тобой не случилось, береги их, береги своего маленького братика или сестрёнку. Люби их. Как же жаль, что я не узнаю её или его. Но знаешь что, Джеймс Сириус? Я буду бороться для того, чтобы твоя семья стала ещё больше. Я верну тебе бабушку и дедушку. Верну Сириуса и Люпина. Верну дядю Фреда. Я сделаю всё, что от меня зависит, чтобы исправить мир, который так много потерял. Пожалуйста, вырасти умницей без меня, я так в тебя верю, — Гермиона вытерла слёзы свободной рукой, и уложила мальчика в кроватку, а потом обернулась и остановилась в двух шагах от Гарри, который смотрел на неё потерянно и испуганно.

— Гермиона. Что ты хочешь сделать?

Гарри и Гермиона сидели на полутёмной кухне за столом, Джинни присоединилась через пару минут. Она была ещё сонной, потерянной, но готовой слушать, и Гермиона мысленно благодарила Гарри за то, что он позвал жену. Дважды она бы всё не смогла объяснить. Джинни молча наколдовала Гермионе стакан воды, приготовила для себя и Гарри кофе и села за стол.

— Что это значит? — Гарри был спокоен и внимателен. Вспыльчивый и нетерпеливый когда-то, он усвоил с годами, что поспешные выводы не приносят добра, а немного терпения всегда окупиться сторицей.

— Это значит, что моё новое задание будет несколько дольше и труднее предыдущих.

— Год, два?

— Это зависит от того сколько я проживу, Гарри. Я всё-таки рассчитываю на несколько десятков лет, — Гермиона пыталась не доводить себя и друзей до панического, нервного состояния. Она говорила неторопливо и собиралась с мыслями, чтобы за пару минут придумать такую речь, чтобы убедить их и успокоить. — Это задание... Оно отличается от других. Но оно многое исправит, для всех нас... вас. Я не увижу результата и тем опасно всё то, что я буду делать. Это своего рода эксперимент. У него есть название, исследовательская база. Проект Министерства, который готовился долгие годы. Всё началось пару лет назад, когда стало очевидным, что магический мир идёт к развалу. Война прошла, зло повержено, но вот раны залечить всё не выходит. Наша семья, — Гермиона посмотрела на Гарри, подразумевая семьи Поттеров, Уизли, себя саму и близких друзей. Он понял, — потеряла многих, но мы живём дальше. Рожаем детей, женимся. Но есть семьи, потерявшие куда больше. Кроме того, люди всё ещё напуганы, многие покидают Англию, боятся открывать бизнес, магазины закрываются, родители не торопятся отправлять детей в Хогвартс. Знаете, сколько детей в этом году поступило на первый курс? Двадцать четыре! Это вдвое меньше, чем когда мы впервые поехали в школу! — Гарри и Джинни переглянулись. Джейми был ещё мал, они и не задумывались о том, что сейчас происходит в Хогвартсе и почему. — Такими темпами Британское магическое сообщество перестанет существовать. Это недопустимо, и только поэтому Министерство пошло на этот эксперимент. Я вернусь в тот день, когда Том Реддл родился...

— Ты хочешь сказать... — Джинни ахнула, но в глазах не было уверенности, догадка была слишком страшной.

— Нет, я не могу убить его или помешать ему родиться. Это категорически запрещено. Вмешательство должно быть косвенным, другими словами, я могу помешать ему убить кого-то, но не могу устранить первопричину. Тома убить нельзя, нельзя помешать Меропе забеременеть или даже встретиться с Томом Реддлом-старшим. Волан-де-Морт слишком важная личность в истории магии, такие следы не стираются так просто. Но я могу дать ему то, чего у него нет и никогда не было. Тепло, семью. Любовь. Вот зачем я должна вернуться к началу. Я заберу его из приюта, воспитаю. Увезу из Лондона, из Англии.

— Чтобы он никогда не стал наследником Слизерина, — тихо кивнул Гарри.

— Именно, — кивнула Гермиона. — Мы поселимся на юге Франции. Небольшая волшебная деревушка Ри Тельмер. Он будет жить в комфорте и достатке, общаться с детьми волшебников. Он никогда не пойдёт в Хогвартс и...

— И ты потратишь всю жизнь пытаясь воспитать его? Гермиона, но это же не просто ребёнок, это убийца! Убийца, который уничтожил родных тебе людей! — вспыхнула Джинни и хотела даже встать с места, но её руку поймал Гарри, покачав головой.

— Я не знаю, что именно я почувствую, встретив этого ребёнка, но он будет лишь младенцем, в конце концов. Я... я понимаю. И я стараюсь об этом не думать. И я... всё ещё... — она запнулась и потёрла лоб, снимая нервное напряжение, будто это была головная боль. — Словом, я всё ещё ощущаю себя связанной с кем-то, с сыном, с ребёнком. Во мне есть потребность быть матерью. Он просто заменит мне ребёнка... — она чуть было не сказала дорогое сердцу и уму имя. Спохватилась и замолчала. Джинни тактично не переспросила, Гарри ничего не понял. — Ну, что скажете?

— Убеждать тебя в чем-то бесполезно? — поинтересовался Гарри.

— Абсолютно!

— Тогда я могу только надеяться, что ты знаешь, что делаешь.

— Гермиона, — начала было Джинни, но замолчала, увидев решительное выражение подруги.

— Джинни. Я не могу больше иметь детей. А ещё я не могу представить рядом с собой кого-то. Я готова стать монахиней до конца жизни, и однажды я расскажу тебе почему. Веришь мне?

— Верю, — тихо кивнула Джинни и на этот раз сама сжала руку Гарри.

Разговор был окончен.

* * *

— Давайте же поздравим малыша Джейми с тем, что он прожил два славных года! — объявил Джордж под общее одобрение. Джеймс Сириус, в совершенно взрослом костюмчике, сидел на коленях у Флёр и увлечённо смотрел на окружающих его людей. Он был слишком мал для игр с Мари-Виктуар или Тедди и обычно был в стороне на взрослых праздниках, но теперь всё было иначе, и вокруг разворачивалось настоящее представление в его честь. Сидящая во главе стола Молли делила его внимание с Флёр, любимой тётушкой Джейми. Миссис Уизли была необычайно весела сегодня, хоть и вздыхала порой печально, глядя на Гермиону. Мечты о том, чтобы женить младшего сына рассыпались прахом, когда Гермиона решительно заявила, что всё кончено. Конечно, Молли не винила практически выросшую в её доме подругу сына, она понимала, что не всегда всё выходит так, как хочется, и порой самый верный выбор, кажется потерей. Глядя на худую и бледную, всё ещё осунувшуюся Гермиону, Молли понимала, что не испытывает ничего, кроме материнской жалости и желания покормить, обнять и согреть.

Оставив внука на полном попечении невестки, Молли подошла к сидящей в сторонке Гермионе и села рядом.

— Милая, — обратилась она и взяла руку девушки.

— Миссис Уизли, я всё не решалась подойти...

— И очень зря! Не думаешь же ты, что я не захочу обнять тебя, если ты не захотела до конца жизни обнимать моего сына. Я не считаю, что ты предала меня или даже его. Это только твоя жизнь, — Молли тепло улыбнулась и Гермиона задышала легче. Она боялась этого праздника не из-за встречи с Роном, который сидел теперь с угрюмым видом, а только из-за встречи с его матерью.

— Вы не представляете, как важно мне было это услышать, — вдруг прошептала Гермиона и тут же почувствовала, как тёплые руки Молли ложатся на её плечи. Она сразу ощутила себя дома. Быть бы сейчас в «Норе», сидеть за столом с Уизли, получить бы рождественский свитер. Сможет ли она создать такой же дом для Тома? Мысль о будущем заставила поёжиться, страшно было думать. Она действительно боялась, и старалась делать всё машинально, не пуская на самотёк, но и не планируя. Это было что-то неизведанное и страшное, как первый прыжок с парашютом. Только с ней не будет инструктора, и совсем не ясно, испытает ли она восторг или полное разочарование.

Молли сидела рядом какое-то время, потом её место заняла Джинни, потом Полумна, а потом к Гермионе собралось целое паломничество из старых друзей и родных. Избегая этого внимания, она тихонько скрылась на кухне, оставив праздник в руках Билла и Джорджа, которые развлекали Джейми и гостей какими-то волшебными фокусами.

— Гермиона? — густой бас Кингсли Брутсвера был таким знакомым и умиротворяющим, что девушка обернулась почти с облегчением.

— Здравствуйте, Министр, — лукаво улыбнулась она и протянула руки, чтобы обнять уже стареющего Кингсли.

— Ну что, не заглядываешь ко мне! Передумала?

— С силами собираюсь...

— Это хорошо. Это верно, я не рассчитываю увидеть тебя в Отделе до следующего месяца! Как думаешь, ты готова?

— Готова. Действительно готова, самой страшно от того, что я не вижу другого выхода для себя, — Гермиона достала кофе и две чашки, Кингсли согласно кивнул — он любил кофе за такими разговорами.

— Потрепало тебя последнее задание, верно? — он придвинул к себе чашку, источавшую ароматный пар.

— Ещё как, — грустно отметила Гермиона. — Ну, волноваться не о чем. Задание выполнено, а остальное только мои проблемы.

— Сириус? — вдруг спросил он, прямо и утвердительно.

— Откуда?

— Когда тебя достали из портала, ты всё время повторяла его имя. Сложить два и два было не трудно, сама понимаешь. Гермиона, как так вышло? — он взял её руку в свою большую и тёплую, и Гермиона ощутила слёзы, защипавшие глаза, верный знак близкой истерики.

— Я не знаю. Само как-то. Я выполнила всё что нужно, провела уроки, приняла тесты, побеседовала со всем. Уже хотела вернуться, а тут такое... Я правда хотела остаться там, знаешь? Может даже уберечь его от ошибки. Пусть бы Джеймс и Лили погибли, как и положено, это важно для истории, но Сириусу в Азкабан не обязательно было идти, верно? Я хотела удержать его от разборок с Питером, увести в людное место, подальше. Убедить отдать Гарри Дурслям. А потом на нас напали. Я поняла, что тут выхода нет, что всё идёт не так как нужно, и он сам затолкнул меня в портал, только ребёнок такого пережить не мог. Думаю, это еще один вопрос временных витков.

— Неужели хочешь изучить?

— Нет, — строго отреагировала она на шутку Кингсли. — Это был последний мой эксперимент. Теперь это задание и больше я не при делах.

— Хорошо, хорошо... Мы готовимся, настраиваем порталы, чтобы ты попала в нужный день, плюс минус неделя. Подыскиваем работу, которая бы обеспечила вам комфортную жизнь. Так далеко мы ещё не заходили, такое длительное проживание в другом веке это не просто. Я думаю, ты могла бы устроиться в Министерство? М? Скажем, контроль за магическими существами?

— Нет, не хочу в Министерство, да и Франция, тем более тысяча девятьсот двадцать шестой год. Если не ошибаюсь, Министр Ришар занял пост годом ранее, реформы, нововведения. Совершено другая политика, забастовки. Не самое простое время. Как насчёт небольшого дела?

— Книжный магазин? Зелья? — Кингсли развёл руками, давая Гермионе карт-бланш.

— Быть может бар? Кафе?

— Мы подумаем, возможно выйдет связаться с кем-то — мы довольно неплохо успели наладить связь с порталом двадцать шестого года, так что есть шанс, что нам помогут уже оттуда.

— Спасибо, Кингсли, — тихо кивнула Гермиона, он кажется не понял о чём она, но вслух повторять свою тайну не хотела. Она благодарила за Сириуса.

* * *

Гермиона привыкла к этому дому. Прожив в семье Гарри несколько дней, она убедилась, что не хотела бы ехать на Гриммо, чтобы её с ним не связывало. Она бродила по просторным комнатам, светлым, благоухающим цветами. Проводила время с Джеймсом, всё больше отмечая в нём сходство с дедушкой, часто говорила с Джинни. Подруга стала её личным экспертом в вопросах детей и детской психологии, она бесконечно рассказывала, как и что делать, как лучше себя вести. Демонстрировала на капризничающем Джейми способы укрощения, оставляла его на Гермиону «для тренировки». Оказалось, что Джинни знает сто тысяч полезных в хозяйстве и воспитании детей заклинаний, о которых Гермиона не только не слышала раньше, но даже не задумывалась. Хотелось по старой памяти взять тетрадку и начать строчить конспекты.

— Гермиона? — обратилась к ней Джинни одним особенно тёплым вечером, когда обе сидели на террасе. Джинни что-то вязала неумело держа спицы, а Гермиона углубилась в книгу с историей Франции за прошлый век.

— Мм?

— А могли бы мы как-то поддерживать связь? Ну, когда ты будешь там!

— Хм, — Гермиона огляделась по сторонам, — в общем-то это не трудно. Только вот я буду во Франции...

— Не трудно?

— Ну да. Если условиться о каком-то месте, существующем и тут, и там, и быть совершенно уверенными, что его никто не вздумает потревожить за сто лет существования, я могла бы оставлять там письма. Только вот ты ответить никак не сможешь. Только через официальное прошение в Министерство Магии того года, в который ты хочешь обратиться. Но это неточно, опасно и письмо может просто затеряться. Ты можешь не угадать, где я буду. И в какой-то момент, когда я кардинально изменю Тома... ты просто должна будешь меня забыть! Никто не знает, выйдет ли. В конце концов, быть может воспитание ничего не изменит.

— Ну, если и так, может и правда найдём такое место? — Джинни отложила спицы, будто только и искала повод это сделать.

— Я буду в другой стране... — Гермиона задумалась. — Знаешь, я могла бы иногда наведываться в Косой переулок. Может там что-то найти?

— А какое здание существовало сто лет назад? — хмуро спросила Джинни, но тут же её осенила догадка, — Гринготтс, конечно! Ты могла бы оставлять письма в банковской ячейке! На моё имя!

— Джинни, умница! Всё, что я там буду оставлять, попадёт к тебе, — восхищённо прошептала Гермиона и отложила книгу. — Меньше чем через неделю я собираюсь в путь, на следующий день иди в Гриннготс, а после проверяй ячейку раз в неделю!

— Так мне будет намного легче, если честно...

— Не грусти, Джинни. Я вам не буду так уж скоро нужна. У вас большая семья, дети. А я буду счастлива там, знаешь?

— Знаю, — тихо подтвердила Джинни. — Ты расскажешь мне про последнее задание?

— Я напишу. Когда буду готова, идёт?

— Идёт...

Гермиона прибыла в Министерство рано утром, в компании Поттеров. Все вместе они вошли в просторный атриум и поднялись в кабинет Министра, который ждал их, поглядывая на часы.

— Все в сборе, я смотрю, — улыбнулся он и подмигнул Джейми, который вертелся на руках у Гарри. — Ну-ка, давайте-ка мне этого парня! Что, пришли провожать?

— Не могли пропустить, — сказал Гарри и с сожалением и грустью посмотрел на немного взволнованную Гермиону. За прошедшие дни она посвежела, набралась сил, и будто сама мысль о предстоящем деле вселяла в неё невероятную силу. Она стремилась покинуть этот мир, но Гарри волновал один только вопрос, не постигнет ли её разочарование. — Кингсли, а вернуться в случае чего, она не сможет?

— Нет, увы, но в двадцать шестом году нет обратного портала. Мы можем поддержать связь, отправить к ним человека, но они отправить не могут никого и никуда.

— А что насчёт изменений? Если у неё всё получится, мы что, вдруг встретим всех, кому не придётся умирать?

— Мы ничего не поймём, Гарри. Изменения будут происходить так незаметно, что, приобретая погибших некогда родных, мы будет принимать это, как должное.

— Но если я однажды проснусь, а рядом нет Джинни и Джейми? — Гарри выглядел напряжённым. он пытался понять этот сложный механизм.

— Ты этого не поймёшь. Всё просто. Не волнуйся, Гарри. Если она всё сделает верно, катастрофы не будет, те, кому не суждено жить — умрут по другим причинам, а те, кто должен родиться — родятся. Выживут только случайные покойники. Скажем, твои родители, если их смерть была случайной, встретят вас дома, когда вы вернётесь. Но если им было суждено умереть, ты просто будешь знать, что они погибли от драконьей оспы или неудачно приготовленного зелья.

Гарри кивнул, чтобы не показаться совсем уж глупым, но вещи о которых говорил Кингсли не казались ему очевидными.

— Что дальше? — спросила Джинни, которую всё это очень интересовало и волновало, несмотря на скорую разлуку с подругой.

— Дальше Гермиона получит инструкции, деньги, новую одежду и рекомендации, войдёт в специально приготовленный для неё портал и выйдет в нужном году в одном из кабинетов Министерства Магии, — Кингсли говорил это, наблюдая, как Гермиона заполняет документы, склонившись над его столом. Она не участвовала в разговоре, слишком уж была сосредоточена на формальностях.

Наконец, она подняла голову и отдала Кингсли часть бумаг, остальное принялась раскладывать по папкам, пока перед ней не остался один конверт и ключ.

— Гарри, дом моих родителей в Австралии. Они оставили его мне, теперь он принадлежит Джейми, — она запечатала мановением палочки конверт. — У меня есть в Гринготтсе сейф, он пустой, но вот ключ, на всякий случай, может пригодится. Там лежат кое-какие документы, ничего особенного. Все мои вещи разобраны на две части. Одну я хочу, чтобы вы сохранили. Вторую — можете выбросить если не нужно. И вот это, — она достала из сумки увесистую пачку конвертов. — Это письма для всех. Включая Джейми и... его.

Она украдкой посмотрела на живот Джинни, и обе чуть не расплакались.

— Кажется всё, ребята. Я ещё загляну, когда получу все необходимые инструкции, если ещё не уедите — попрощаемся, хорошо?

— Мы подождём, — тихо шепнула Джинни, а Гарри кивнул.

Гермиона благодарно посмотрела на них. Её последняя настоящая семья.

— Ещё кое-что, — уже стоя в дверях сказала она. — Я попрошу, чтобы меня похоронили в Годриковой Впадине. Найдите меня там, хорошо?

Все трое кивнули в полном молчании и даже Джеймс, кажется, внимательно посмотрел на тётю. Он не понимал, конечно, но чувствовал, что прямо сейчас что-то свершается.

— Рассматривается дело Гермионы Джин Грейнджер, сотрудницы Отдела санкционированных перемещений во времени? — сухой, канцелярский голос Аманды Симпсон и без усиления разносился далеко по всему помещению, отражался от стен и окон, отчего привычная, рядовая ситуация казалась из ряда вон выходящей. — Принимаете ли вы во внимание, что согласно правилам санкционированных перемещений во времени, вам запрещено:

А) Прибегать к использованию одного из трёх непростительных заклинаний, даже при угрозе для жизни;

Б) Мешать жизни/рождению важных исторических личностей из списка «В», реестра вмешательства в частную жизнь;

В) Занимать руководящие должности в магических и маггловских учреждениях;

Г) Использовать знания, полученные в будущем, для получения прибыли.

— Принимаю, — привычно ответила Гермиона.

— Вы отправляетесь в тысяча девятьсот двадцать шестой год, в рамках эксперимента по изучению влияния воспитания детей с ярко выраженной генетической предрасположенностью к жестокости и асоциальному поведению. Изучаемый объект: Реддл Том, будет усыновлён в первую неделю после рождения и воспитан в несвойственной ему обстановке. Результаты эксперимента получат отражение в нашем мире и квалифицируются как опасные, — Аманда запнулась. Она зачитывала совершенно все протоколы путешествий Гермионы, но впервые не могла поверить в то, что читала. Недоуменно глядя на Гермиону со своего постамента, Аманда вопросительно посмотрела на девушку. — Гермиона, ты уверена, что тут...

— Нет ошибки, — уверенно перебила Гермиона и поставила подпись под протоколом.

Она вышла из зала заседаний и немедленно направилась в кабинет номер триста восемь. Стандартные процедуры, кроме прочего, включали в себя смену одежды, чтобы путешественник не выглядел инородно в новом мире. Двери были распахнуты и оттуда доносился ещё со школы знакомый голос Парвати Патил, которая уже несколько лет работала в Отделе и занималась тем, что изучала и заказывала наряды разных лет. Она так основательно углубилась в это дело, что была готова собрать полный гардероб за пять минут и ни в чем не ошибиться. Модные цвета, рюши и фасоны для любого десятилетия с точностью до года.

— Парвати?

— Гермиона! Как я рада тебя снова видеть, — Парвати, кажется, только что получила свои результаты СОВ, так мало над ней властвовало время. Она приветливо протянула руки, — в прошлый раз... Это был конец семидесятых? Стильная твидовая пара, оригинальная шляпка и, кажется, кремовые лодочки?

— Да, только теперь задача посложнее! — Гермиона протянула папку, и Парвати охотно протянула руку.

— Хм... Тысяча девятьсот двадцать шестой? Ммм... — она вернула Гермионе папку и прошла вдоль аккуратных стеллажей и вешалок. — Я получила уведомление, что нужно будет собрать женский гардероб для двадцать шестого, и уж поверь — я постаралась! Быть может, нежное платье в пол и широкополая шляпа? — она приложила к себе воздушное платье и состроила гримасу, будто неумелая модель на подиуме. Гермиона немедленно вспомнила Джулию Робертс и хихикнула, махнула рукой, отвергая наряд.

— Тогда может это? — Парвати сняла с вешалки розовое платье с тугим корсетом.

— Декабрь. Холодновато для платья, — покачала головой Гермиона, радуясь, впрочем, хорошей отговорке. Платье было слишком девчачьим и кружевным.

— Ах, зима... — Парвати растерялась, — мне говорили, что кто-то отправится в тридцатые в этом месяце, я так воодушевилась, но рассчитывала на весну. Сейчас же весна, как никак...

— Ну, не страшно, там тоже есть специалисты, которые меня переоденут, так?

— Так-то оно так, но я сама хотела. Так обидно, я так долго это подбирала...

Четверть часа спустя Гермиона вышла все в тех же джинсах, но с чемоданом и картонкой, Парвати собрала ей коллекцию «Весна-лето 1926».

* * *

Гарри и Джинни проводили Гермиону до портала. Порталами называли теперь не только никчемный хлам переносящий сквозь пространство, но и специальные комнаты, находящиеся вне времени.

После долгих объятий и даже слез, нагруженная рекомендациями, бумагами и вещами, Гермиона окинула взглядом провожающих. Весь её отдел. Все, даже Парвати и Аманда, украдкой вытирающая платочком слёзы, пришли прощаться с великой Гермионой Грейджер

— Пока, ребята, — пожала плечами она и вошла в портал.

Серая комната, с бетонными стенами и полом. Пустая и холодная. На столе расчёты, сделанные уже давно, именно они ориентир для комнаты, которая вот-вот отлучит ее от родного времени. Бесконечные лунные календари и небесные карты, схемы временных петель. Гермиона быстро просмотрела все, но как только начала углубляться испуганно отошла от стола. Страшно было найти ошибку за минуту до начала. Слишком много было взаимозависимых факторов, потому, просто понадеявшись на коллег, стукнула пару раз в дверь, давая Кингсли понять, что готова.

Само путешествие обычно длилось пару минут, но перемещение на восемьдесят лет назад — это все-таки не мало, и стрелки неумолимо крутились на большом серебряном циферблате часов. За дверью шумели голоса, сменяемых обстоятельств и людей. Там, в каком-то метре от Гермионы, время откатывалось всё дальше и дальше.

Голоса стихли и вместо гула послышалась спокойная беседа и лёгкое постукивание печатной машинки. Инструкция гласила, что после остановки стоит подождать минимум десять минут, и Гермиона покорно ждала, сгрызая ноготь за ногтем.

— Добро пожаловать, пожалуйста, сообщите из какого вы года, ваше имя и цель! — секретарша со светлыми волосами, обрамлявшими милое лицо мягкими волнами, смотрела на Гермиону из-под густо накрашенных ресниц. Министерская приёмная выглядела незнакомо, людей меньше, меньше крошечных столов, за которыми работали старомодно одетые дамы. Пахло французским парфюмом и отовсюду ухали совы — их тогда использовали для связи между отделами.

— Добрый день. Две тысячи пятый год. Гермиона Джин Грейнджер. Социальный эксперимент.

— Убийство? — спокойно спросила секретарша, печатая на магической машинке анкету.

— Исключается.

— Сколько планируете пробыть?

— Не покину это время.

— Направление Министерства или личные причины?

— Направление, — Гермиона протянула свою папку и секретарша удовлетворенно кивнула.

— Благодарю. Кабинет триста восемь.

— Спасибо! — Гермиона уже собиралась было уйти, но пытливый взгляд девушки, на бейдже которой значилось «Берта», заставил задержаться.

— А это... Это? — девушка с восторгом оценила наряд Гермионы.

— Да?

— Марлен! Смотри! Джинсы! — брюнетка с томным «модным» лицом и короткими волосами подкатила своё кресло, оставив мужчину в клетчатой кепи ждать, и оценивающе кивнула. И даже если ей было страшно интересно, она не показала этого, просто чтобы казаться безразличной, как звезда немого кино.

— Берта, а ты видела? Софи пришла сегодня в брюках! Как настоящий мужчина! Она такая современная! Я точно пока не решусь, хотя присмотрела одни у "Малкина"! — Марлен противно растягивала слова и постукивала кончиком длинного пера по подбородку.

— Ну, Софи вообще склонна... ко всему необычному, — фыркнула Берта, — на прошлой неделе она заявила, что хочет лететь в Париж на самолёте! Что может быть глупее?

— Самолёт? Боже, она совершенно не в своём уме! Говорят, Грэг из Отдела правопорядка летал в прошлом году, но клянусь, он потом не появлялся на работе месяц! Думаю, провёл его в Мунго, не иначе!

— Я думаю у Софи появился маггл!

Понимая, что разговор вполне протекает без её участия, Гермиона вырвалась из цепких взглядов девушек и направилась на третий этаж, дорога была хорошо знакома, четверть часа назад она шла по тем же коридорам от Парвати.

Она подняла было руку, но дверь открылась сама. Отдуваясь, оттуда вышла крупная женщина в комбинезоне и очках на макушке. Она откинула кудрявую прядь и подмигнула девушке.

— Эй? Ты сюда?

— Да.

— Идём!

Она принялась дёргать ящики и в одном из них обнаружила ту самую анкету, что заполняла Берта.

— Социальный эксперимент? Эт как?

— Долго рассказывать. Так что?

— Что?

— Ну...

— А-а! Да! Деньги! Будете менять? — дама быстро перешла на «вы», прочитав анкету.

— Вы меняете галлеоны по своему курсу?

— Да! — довольно протянула дама в комбинезоне и стукнула по большой таблице.

Гермиона нашла свой год.

2005 -> 1:5

— За мой галеон я получу пять ваших?

— Да, давай сюда свои жестянки, — дама протянула руку и Гермиона опустила туда мешочек с монетами. — Это сколько?

— Сто галлеонов ровно!

— У-ух! Я тебе пятьсот! — женщина открыла коробку, где были небрежно свалены разные мешочки с подписями, придирчиво рассмотрела несколько и, подобрав пять одинаковых, свалила их в кучу и ткнула пальцем. — Бери! Богатство! Небось дом купишь?

— Немного позже, сейчас мне бы снять небольшой коттедж на время. Не подскажете, где найти уютный дом, по приемлемой цене?

— А-а... Ну, это... Ну, наверное, самое вам лучшее эта... Как её. Ну, Гриффиндор!

— Годрикова впадина?

— Да! Я сама-то с Пуффендуя, мы не особо про Годрика вашего знаем! Но одно точно! Монах... — она подавила усмешку, видимо припомнив какую-то непристойную байку. — Хотя ладно. Не суть. Итак. Одежда?

— Мне бы просто переодеться, — она подняла свой чемодан, давая понять, что с одеждой проблем нет. — Но думаю мне понадобится тёплое пальто!

— Конечно! Комната вон, за моей спиной. А это... А пальто зачем? На полюс что ли собрались? — дама, со всем возможным для такого широкого и грубого лица смущением, обратилась к Гермионе. — А вы же Гермиона Грейнджер? Ну... Та самая, да?

— Вы имеете ввиду путешествия во времени?

— Ага!

— Да, это я. А что вы имеете ввиду? Разве на улице не холодно? — Гермиона быстро перевела тему и настороженно поискала глазами окна, коих к комнате не оказалось.

— В июле-то? Вы не из Лондона что ли?

— Нет-нет, все верно, — быстро мотнула головой Гермиона и спешно направилась переодеваться. Быстро вылезая из своей удобной, будто приросшей к коже одежды, она пыталась понять в чём дело. Июль. Это пол года, или до или после нужной даты. Только вот это было невозможно. Не могло произойти такой ошибки, что сдвинула бы дату на несколько месяцев. Тут или несколько дней, или несколько лет, по-другому никак.

Она быстро поправила на талии длинную синюю юбку, застегнула простую кремовую блузку и собрала волосы в подобие причёски парой шпилек. Некогда паниковать, нужно просто понять насколько всё плохо.

Гермиона Джин Грейнджер, тысяча девятьсот шестого года рождения, вдова. Она вышла из здания Министерства магии и побледнела, увидев, как ей и сказали, тёплый июльский день. Сомнений не было. Ошибка будет стоить дорого, но всего масштаба Гермиона пока не осознала. Было жарко, парило, небо было безоблачным и ничего общего ни с кануном нового года, ни с тысяча девятьсот двадцать шестым годом. В атриуме она успела взять свежий выпуск «Пророка», откуда узнала, что попала в тридцать первое июля тысяча девятьсот тридцатого. Тому Реддлу четыре с половиной.

— Такси, мэм? — обратился к ней паренёк в сером костюме и кепи, оценивающе глядя на девушку. — Всего три кната за милю! За лишние пять сиклей можно разогнать магглов заклинанием!

— Пожалуй, просто поедем к приюту Вула, знаете где это? — Гермиона спустилась к машине, вручила пареньку свой чемодан и устроилась на заднем сиденье.

— Разберёмся, — радостно потёр руки таксист.

* * *

— Добрый день! Меня зовут Гермиона Грейнджер, мне двадцать четыре, и я недавно овдовела и... потеряла ребёнка.

Оба факта Гермиона сообщила с одинаково искренним горем, чем немедленно вызвала реакцию миссис Коул, которая по-видимому побаивалась истерик и тут же покачала головой, произнеся что-то вроде: «Ну-ну-ну».

Заведующая была немногим старше Гермионы, но примерно одного возраста. Новость о том, что некая леди решила усыновить ребёнка, так взбудоражила её, что, бросив все дела, управляющая примчалась встречать посетительницу. Это очевидно был первый раз, когда за ребёнком приходили, а не оставляли на крыльце, как щенка.

— Так, вы хотите мальчика или...

— Да. Мальчика. Года четыре и... Не сочтите ненормальной, но я отметила одного малыша в коридоре, пока ждала вас. Тёмненький, красивый мальчик.

— Возможно вы говорите о Томе? Он часто... гуляет по коридорам в неположенное время. Я сейчас достану его дело! — миссис Коул так воодушевилась, что вскочив на ноги и чуть было не опрокинула стул. — Он то, что вам нужно. Его мать... Ох. Это ужасно. Она скончалась буквально сразу после родов.

— И у него нет никого? — Гермиона знала всё наперёд, но играла до конца.

— Нет, никого нет! Вот его личное дело, медицинская карта...

Гермиона изобразила живой интерес, но бумаги вызывали странное отвращение, будто она копается в грязном белье Тёмного Лорда. На коричневой бумажной папке значилось имя, год рождения и была прикреплена маленькая серая фотография, небывалая роскошь для такого места и времени. Красивый мальчик, без улыбки, смотрел в камеру, и даже мурашки пробирали от этого серьезного взгляда. Стало неприятно от мысли, что скоро нужно будет не только смотреть на него, но и общаться, воспитывать, любить...

— Хотите познакомиться?..

— Нет! — вдруг отреагировала Гермиона, чуть громче, чем нужно. Она тут же поняла, что сказала глупость и поспешила исправиться. — Он должно быть спит, уже так поздно...

На часах едва перевалило за восемь, и дети, конечно, не спали.

— Ну, что вы... Марта, — позвала миссис Коул и в комнату тут же просунулась девушка-помощница. Очевидно, что персонал не меньше заведующей интересовался персоной Гермионы. — Приведи Тома, пожалуйста!

— Дети пьют чай, миссис Коул, — пискнула Марта, но от холодного взгляда начальницы тут же приосанилась.

— Он попьёт чай позже, приведи!

Гермиона не стала хвататься за эту возможность отказаться от встречи, чтобы не вызвать подозрений, и просто промолчала. Через десять минут её сердце сжалось, когда дверь скрипнула и вошла Марта, за руку она вела мальчика. Бледного, темноволосого и какого-то мучительно идеального. Он был будто героем рекламы детского питания, где все совершенно красивы. Маленький принц из сказки, только вот ни улыбки, ни детской непосредственности, и очень тёмные глаза.

— Познакомься Том, это мисс Грейнджер!

— Здравствуйте! — спокойно ответил мальчик. Даже по одному этому слову было ясно, что у него идеальная речь, вряд ли он не выговаривает какие-то буквы или не знает необходимых для четырёхлетнего слов. Казалось, будь он картавым или путай "л" и "р", Гермионе стало бы легче, но перед ней стоял ребёнок-робот, невиданное идеальное существо.

— Здравствуй, Том, — Гермиона встала со своего стула и присела перед мальчиком на колени, не волнуясь о юбке. — Я бы хотела подружиться с тобой!

— Зачем? — с интересом спросил мальчик, а Гермиона про себя подумала: «Не знаю».

— Я думаю, нам это необходимо. Дело в том, что я хочу, чтобы ты жил теперь со мной. Ты не против?

Он задумался, совершенно не по-детски, потом оценивающе посмотрел на Гермиону.

— Зачем? — упрямо повторил он. Гермиона упрямо подумала: «Не знаю». Ей пришло в голову, что он это понимает: её страх и неуверенность.

— Я думаю, мы вместе это поймём, но я уверена, что со мной тебе понравится жить.

— Ты не будешь жить тут? Мы уедем?

— Да, Том, мы уедем, — Гермиона попыталась найти в мальчике испуг или радость, хоть что-то, но он кивнул.

— Хорошо.

Его увели, а миссис Коул подсунула Гермионе на подпись бумаги.

— Я думаю, через неделю вы сможете его забрать, — улыбнулась она притворно-вежливо.

— Да, этого хватит, чтобы всё подготовить к его переезду.

Облегчение на лице миссис Коул Гермиону не удивило, а вот сама она будто переняла её ношу.

* * *

Коттедж оказался небольшим, но комнаты просторные и полные света. Чем-то он напомнил «Ракушку» — обитель Билла и Флёр, уже давно перестроенную и увеличенную.

Две маленькие спальни с большими окнами, две ванных комнаты. Большая гостиная и примыкающая к ней столовая. Больше всего понравилась Гермионе кухня. Уютная, тёплая с камином, у которого можно сидеть зимой. Мысль о Франции была отложена в долгий ящик, всё позже, сейчас им с Томом нужно подружиться.

В Косом Переулке оказалось множество детских магазинов, о которых Гермиона раньше не знала или, скорее, не замечала за ненадобностью. Джинни и Флёр, конечно, посещали их, но она мало времени бывала дома, чтобы ходить с ними за покупками.

Во время своей собственной беременности в восьмидесятые, она не решалась что-то покупать, будто верила в дурные приметы.

— Это безопасно? — с сомнением поинтересовалась она, изучая детскую метлу.

— О, она не поднимается выше пары футов, мэм. Совершенно безопасно, но если ваш малыш непоседа есть вот такая модель, она оснащена страховкой. При падении срабатывает силовое поле. Убережет от синяков! — продавец взял чёрную метлу с лакированным древком и взвесил на руке. Магазин игрушек был переполнен детьми и мамами.

— Отличная модель, — вмешалась покупательница на руке которой вис светловолосый мальчик, — мы взяли Джерри такую в прошлом месяце, ни одной царапины. Раньше я только и успевала изводить на него растопырник! Сколько вашему?

— Четыре с половиной, — улыбнулась Гермиона. Ей было непривычно и ново говорить о Томе, как о «своём», тем более, что она его видела лишь однажды.

— Самое то! — вздохнула дама и попыталась усмирить Джерри.

Гермиона поверила даме и продавцу и вышла из магазина с метлой, парой детских книг со сказками и маленьким котлом в котором можно было сварить не опасные, но вполне настоящие зелья. В детстве она бы такому арсеналу порадовалась, но жизнь в мире магглов этого лишала, Тому же хотелось дать как можно больше волшебства, чтобы направить его в мирное русло.

Магазины зазывали яркими вывесками и хотелось купить весь Косой Переулок в новом статусе «мамы», который больно колол воспоминаниями о собственном сыне. В аптеках оказались целые стеллажи с зельями от ушибов, царапин, простуд и детских волшебных болезней, о которых Гермиона раньше не слышала. Она болела ветрянкой, ангиной или мучилась кашлем, который в Волшебном мире лечится одной микстурой. Дети волшебников же болели куда более разнообразными болезнями. Из яркой этикетки одного зелья выяснилось, что ребёнок может подхватить пустячковую лихорадку и страдать от то и дело подскакивающей на пару минут температуры. Или покрыться сыпью с перепелиное яйцо, или раздуться в три, а то и четыре раза от особенного вируса, которым болели все подряд дети заражаясь друг от друга.

Были зелья спасающие от краснухи, буквально делающей ребёнка малиновым. От приступов левитации, неконтролируемых всплесков магии.

Книжные магазины полнились литературой про и для детей. Там было куплено множество книг о воспитании и сказок для Тома, три романа и сборник с хозяйственными заклинаниями. Уже к обеду Гермиона добралась до магазинов одежды, тут же представив хорошенького Тома не в серой курточке «заключенного», а в одной из этих чудных мантий.

— Выбираете что-то для себя? — пухлый усатый мужчина показался из-за ряда бесконечных цветных тканей и Гермиона недоуменно посмотрела на него. Магазин всё так же назывался «Магазином мадам Малкин», по крайней мере так гласила вывеска, но приглядевшись на висящую над прилавком растяжку девушка убедилась, что в тридцатых это были просто «Мантии от Малкин», а владельцем был Теодор Малкин, очевидно отец седовласой мадам.

— Для сына, — Гермиона покраснела произнося это, она его так не называла раньше и не уверена была, что сможет повторить. Новое слово неприятно резануло слух.

— Где же сорванец? У нас отличный выбор детской одежды! Собирается в школу?

— Нет, ну что вы! Ему только четыре! — Гермиона покраснела ещё больше, а мистер Малкин добродушно улыбнулся. Конечно, такая молодая девушка не могла быть матерью школьника.

— Он не с вами?

— К сожалению, — уклончиво подтвердила Гермиона не вдаваясь в подробности.

— И правильно, с детьми походы по магазинам кажутся вечностью, а одна я управляюсь за пол дня! — заявила очередная дама, стоящая у полок с детскими брючками. Кажется, все друг друга знали, раз так легко вмешивались в беседы, но Гермионе на руку были такие контакты, она меньше всего хотела быть затворницей. — Стиви! Брось это! Ты же помнёшь ткань! — дама раздосадованно всплеснула руками и одарила Гермиону несчастным замученным взглядом.

— И то верно, — буркнул мистер Малкин поглядывая на девочку, сидящую на прилавке с куском серой ткани, очевидно, вот и будущая мадам Малкин собственной персоной. — Ну что же, подбираем повседневную или парадную мантию?

— И то и то, обновляем гардероб!

Домой Гермиона вернулась с кучей покупок и изрядно опустевшим кошельком. За статьи и публикации ей всё ещё начислялись кое-какие средства, но всё это было далеко в будущем, впрочем, Кингсли обещал решить вопрос с переводом средств, но пока, пятьсот галлеонов должны были обеспечить минимум год жизни, и это с учётом покупки домика во Франции.

Гермиона разложила новую одежду по ящикам светлого комода, книги расставила на новеньких, пахнущих деревом полках. Отправила игрушки в шкаф. Она купит какое-нибудь животное, какое только пожелает Том, и в комнате появится питомец. Том сам выберет что и где будет стоять и какого цвета будет плед на кровати. Он будет всё решать сам, чтобы позже не возникло желания решать чужие судьбы. У него не было выбора в приюте, но она даст ему всё, чего не давали раньше.

Комната казалась уютной, идеальной. Такую спальню она бы обустроила своему сыну. С мыслю о том, как же полюбить этого хмурого мальчишку, как назвать его «своим», Гермиона отправилась спать. Завтра она приведёт его домой. Завтра он должен узнать о мире Волшебников.

Они ехали в полном молчании, и Гермионе уже казалось, что так будет всегда. Молчаливое существование на общей территории, не больше. Том безучастно смотрел в окно автомобиля, а Гермиона всю дорогу придумывала, как бы мягко объяснить мальчику, что он волшебник.

— Я должен теперь называть вас мамой? — спросил мальчик. Он перешёл на «вы», как только миссис Коул представила Гермиону в ее новом статусе.

— Это вовсе не обязательно, но если захочешь, я не буду возражать.

Это было вовсе не то, что он ожидал услышать, но просто кивнул и снова вернулся к созерцанию видов Лондона.

Машина свернула с оживлённых улиц и выехала за город, теперь за окном было пустынно и скучно, Том с интересом обернулся к Гермионе.

— Куда мы едем?

— В Годрикову впадину, это небольшая деревушка, где мы будем жить какое-то время.

— Не всегда?

— Нет, я думаю, мы могли бы переехать в другую страну, но поговорим об этом позже?

— Хорошо, — кивнул он.

Наконец из-за холма показались домики Годриковой Впадины, как игрушки в наборе лего: они идеальным покрывалом лежали на вереске. У Тома дух перехватило от этого вида, и Гермиона ощутила капельку удовлетворения, от первой положительной эмоции на лице мальчика. Он всегда хотел дом, а не комнату в приюте. Хотел соседей и оживленную жизнь вокруг, а не одинокий приют на отшибе, она могла это понять. Она старалась выбрать домик, который бы окружали другие такие же — не хуже и не лучше, а Годрикову Впадину выбрала, чтобы Том сразу познакомился с волшебным сообществом, понял, что он не особенный, он такой же, как все волшебники.

Он во все глаза смотрел на улицы, по которым ехала машина, волшебники в мантиях, их дети на игрушечных лошадках, которые катятся сами, или на маленьких метёлках. Вот — женщина на детской площадке одним движением какой-то палочки, заставила светлые волосы дочери собраться в две косички, а там — сами собой вяжут спицы, пока их хозяйка возится с запачкавшимся малышом.

— Как это... — прошептал Том и уставился на Гермиону, а после сразу вернулся к окну.

— Это Волшебный мир, Том, и ты его часть. Вот и все!

Они вышли из машины и таксист уехал, а Гермиона взяла Тома за руку. Она специально попросила высадить их в начале улицы, чтобы прогуляться, и теперь они шли по мощеному камнем тротуару. Тому было непривычно идти с кем-то взрослым за руку, он никогда не ощущал тепла или защиты, и теперь то и дело поглядывал на Гермиону, будто ожидая подвоха. Слишком уж хорошо все было.

— Я буду жить в таком доме? — спросил он, указывая на один из домиков по правую руку.

— Да, почти в таком же!

— Сколько ещё человек там будет жить?

— Никого, только мы!

Они приблизились к дому и Гермиона отворила калитку, давая Тому войти. В саду были детские качели, маленький сарайчик и пара садовых кресел. Том удовлетворенно окинул это взглядом и снова посмотрел на Гермиону. Будто хотел спросить, его ли это, можно ли тут играть?

Она улыбнулась и даже погладила его по голове, в её душе пока царило спокойствие, она пыталась принять правила эксперимента, которые были будто выращивание диковинных ядовитых цветов. Заставляла себя думать о Томе, как о нуждающимся в заботе, а не спрашивать себя, заслуживает ли он её.

— Идём? Неплохо бы перекусить? — Том кивнул и пошёл следом, Гермиона достала палочку и расколдовала дверь, они вошли в прихожую. — Я покажу тебе твою комнату, ты можешь там устроить все так, как хочешь, а я пока приготовлю сэндвичи, идёт?

— Да, — он улыбнулся. Ему предоставили согласиться с чем-то, решить свой распорядок дня и что-то подсказывало, если бы он решил сделать что-то иначе, он мог бы так поступить.

Том долго ходил по комнате, которая была вдвое больше его приютской. В ней было больше света и тепла, чем во всем его прежнем жилище, больше мебели, больше удобных и таких простых вещей, как полки, ящики и даже ванна. Своя собственная. И метла. Том долго и восхищённое смотрел на неё, но пока побоялся садиться.

Когда Гермиона пришла, чтобы его позвать, мальчик уже переложил все по своему и удовлетворенно смотрел на результат своей работы. Однако появление пока ещё «не мамы» заставило обернуться и немного виновато на нее посмотреть.

— Мне нравится, как ты все переставил, — быстро уверила его Гермиона, глядя на книжные полки и игрушки, которые переехали на них из шкафа. — Идём пить чай?

— Идем, — согласился он и даже немного улыбнулся. Это было почти приветливо и почти по-детски.

Пить чай в столовой казалось как-то слишком строго и неуютно, потому горячие сэндвичи стояли на деревянном кухонном столе. Том вскарабкался на стул без помощи Гермионы, которая уже кинулась к нему чтобы помочь. Она задумалась о том, что его самостоятельность стоит поумерить, все-таки способность обратиться за помощью один из шагов к дружбе, а у её Тома должны быть друзья.

Мальчик с интересом смотрел на поджаренный хлеб и торчащие оттуда курицу и листья салата.

— Сэндвичи, Том. Это вкусно! Чай с сахаром?

— А он может быть без сахара? — Гермионе показалось это милым, она может научить его такой безделице. Конечно, в приюте давали просто чай, всем одинаковый, разлитый из больших железных чайников, по крайней мере, так она себе это представляла.

— Конечно! Он может быть с сахаром, может без. Ещё с мёдом, мятой или молоком! Мы можем налить туда сироп или бросить корицу! — она начала быстро доставать из шкафчиков все, что перечисляла и ставить перед Томом. Её радовало, что можно говорить про такую простую вещь, как чай.

Увидев такое многообразие диковинок, Том сразу начал наливать в дымящуюся чашку все подряд, отчего жидкость быстро помутнела и приобрела грязноватый оттенок. Он вылил добрую четверть шоколадного соуса из бутылочки, накидал мяты и с удовольствием размешал все ложкой. Его увлеченность и любознательность не могли оставить Гермиону равнодушной, но она помнила, кто это. Где-то в подсознании ещё хранились воспоминания о том, что перед ней страшный человек. Только маленький.

Том понюхал то, что вышло, улыбнулся и впервые поднял на Гермиону гордый взгляд.

— Не попробуешь? — спросила она. — Мне и самой интересно, что вышло!

В свою чашку она добавила только пару листиков мяты и одну ложку сахара.

Том сделал глоток, сморщился и засмеялся.

— Вкусно?

— Вкусно! — уверенно ответил он. В этот момент он снова стал похож на обычного малыша. Тедди Люпин мог бы сотворить нечто подобное, Мари все время пыталась готовить, пачкая идеальную кухню Флёр, но и тут Гермиона нехотя вспомнила, что в них было больше живости, шалости. Меньше жадного желания взять больше. Да, скорее всего, она просто додумывала несуществующее. Но никуда не денешься, не скоро она от этого избавится.

* * *

Том уже спал в своей первой настоящей спальне, когда Гермиона достала дневник. Она не вела раньше настоящих дневников, но ей очень хотелось попробовать. Гермиона с удивлением отметила, что чтобы ни делала — это было удивительно и ново для нее. Никогда раньше она не воспитывала детей, никогда не путешествовала так далеко, никогда не переживала таких сильных и противоречивых эмоций. Но больше всего смущала то, что у неё в голове был бардак: смесь из нынешних чувств и тех, что она испытала несколько месяцев назад. То путешествие никак не шло из головы, и у неё была потребность открыть хоть кому-то, пусть просто бумаге — дневнику, всю правду. А потом она отнесёт дневник в Гринготтс, в ячейку для Джинни Уизли. Она уже открыла её, уже оставила первое письмо, уже надеялась, что Джинни его прочитала. А сейчас, вполне возможно, в её мире что-то уже изменилось.

Гермиона открыла дневник в бархатной обложке и достала перо. Что же написать? С чего начать?

«Эту историю я пишу затем, чтобы она навсегда осталась со мной, не только в сердце, но и на бумаге. Я люблю тебя и надеюсь, что ты это знаешь. Я верю в то, что наше безумие, породившее эту историю, останется с тобой во всех мирах и временных петлях, как осталось оно со мной. Я люблю тебя, Сириус Блэк!»

Она вдруг выдохнула, закрыла дневник, затем резко швырнула его на кровать, и, скрыв лицо в ладонях, горько зарыдала.

Том проснулся в шесть утра и, не найдя Гермиону, вышел в сад. Он качался на качелях, когда из соседнего дома выбежал мальчик лет пяти и подбежал к изгороди, разделяющей их дворы.

— Привет! — поздоровался он.

— Привет, — ответил Том и тут же отвернувшись, оттолкнулся ногами и снова принялся раскачиваться.

— Ты волшебник? — спросил мальчик, а Том насторожился.

— Не знаю, наверное.

— Ну, твоя мама волшебница? Вот моя — волшебница! — Том нахмурился: Гермиона не была ему мамой, хоть миссис Коул и сказала, что теперь это так. Но она была волшебницей.

— Да, волшебница, — быстро ответил Том.

— Круто! Значит ты чистокровный?

— Н-не знаю, — Том не понимал, что говорит этот мальчик. Он явно был старше.

— Том? — Гермиона вышла на крыльцо и улыбнулась соседскому мальчишке. — Здравствуй!

— Здравствуйте! Вы волшебница? — любознательно поинтересовался мальчик.

— Конечно! — улыбнулась Гермиона и достала палочку. Она наколдовала стайку птичек и мальчик ухмыльнулся.

— Мама тоже так умеет!

— Все волшебники так умеют. И ты научишься!

— Я думаю, что я сквиб, — грустно опустил голову мальчик.

— Ну, что ты! Способности не проявляются так рано. Сколько тебе?

— Семь!

— Это не так много, подожди ещё, — Гермиона пожала плечами, отмечая, что мальчик выглядит младше своих лет, и тут же обернулась к Тому, — идём завтракать?

Он кивнул и молча пошёл следом.

Они не говорили. Том молчал, ничего не спрашивал, занимался своими делами, и эта холодная война и пугала, и успокаивала. Было так просто это принимать, просто существовать. А вот попытаться найти общий язык было трудно и страшно.

— Может ты хочешь пойти в Косой Переулок или просто в магазин? — Том покачал головой. — Может хочешь погулять? — Том покачал головой. — Может сходим на ярмарку в центр? — снова молчаливое «нет».

Вечером пошёл дождь, стало прохладно, и из открытых окон подул свежий ветерок. Грянул гром, Том вжался в кресло, где сидел с книжкой-раскраской, на которой живые картинки перемещались и уворачивались от карандаша.

Гермиона хмуро посмотрела на него и села рядом, решив, что лучшего шанса может и не представиться.

— Не бойся, я тут...

— Мне не страшно, — спокойно и холодно произнёс он. Убрал карандаши в коробку, раскраску на полку и ушёл спать.

Дневник дрогнул в руках Гермионы, она чуть не заплакала от досады. Трудно будет его полюбить, ох, как трудно...

Они всей семьёй отдыхали на большой, открытой террасе дома Поттеров-старших и пили холодный чай. Джинни сидела, на лужайке рядом с Флёр, откинув голову на встречу солнцу. Обе заявили, что на крыльце жарко и их будет непременно мутить, но все знали, что они, ссылаясь на свою беременность, просто не хотели быть в гуще событий. Гул голосов сливался в семейную теплую суматоху, все говорили о своём.

— Гарри, милый, возьми! — Лили протянула стакан чая со льдом и села рядом, на садовый стул. Гарри благодарно кивнул и неловко улыбнулся. Волосы мамы отливали золотом и медью на солнце, удивительно похожие на локоны Джинни. Неожиданно для всех, Лили тепло и обыденно улыбнулась и протянула руку в знак приветствия: — Гермиона, дорогая, проходи, пожалуйста!

— Здравствуй, Лили! — Гермиона Грейнджер в белом сарафане, с пучком на голове открыла калитку и вошла в сад.

— Это мой сын Гарри! Помнишь его?

— Да... Помню... Ты вырос, Гарри!

— Ох, ну столько лет прошло! — воскликнула Лили и с гордостью посмотрела на сына.

Гермиона Грейнджер стояла на лужайке и, улыбаясь, изучала окружающих. Она была куда старше Гарри — лет тридцать пять, не меньше. Серьёзная, но посвежевшая, здоровая и, кажется, очень счастливая.

— Гермиона, а Сириус с тобой? — щурясь на солнце спросила Лили.

— Сириус? О чём вы? — Гарри помотал головой и оглядел окружающих. Тут были все родные ему люди, кроме Сириуса. Даже Грозный Глаз сидел на ступеньках, с удовольствием глядя на играющего с другими детьми Тедди.

— Ну, Сириус Блэк, отец её сына! — Лили, как ни в чём не бывало, откусила от лимона и улыбнулась Гарри.

— Сириус... Отец? О чём вы...

— Гарри. Нам нужно поговорить! — Гермиона сделала шаг, другой, и с каждым новым, она будто молодела. И вот уже его сверстница, Гермиона Грейнджер стоит напротив и улыбается. — Я просто выполняла задание, Гарри! А потом поняла, что хочу остаться там, только вот война...

Она опустила голову и посмотрела вниз. Её живот сильно выпирал вперёд, она была беременна, но обнаженная, натянутая кожа странно чернела, как от сильного заклятия.

— Смотри... он умирает...

— Сириус! — Гермиона задохнулась своим криком и схватилась за обыкновенный плоский живот. Сны о будущем без тёмного Лорда стали посещать её не так давно и всё больше напоминали пугающие предзнаменования. А если там не так всё хорошо, а если все мертвы, а что станет с ней? Руки дрожали и быстро сотворив стакан воды, который она одним махом осушила.

— Вы?.. — Том вошёл в комнату и уставился на Гермиону. Он не был напуган или взволнован. Кажется, он скорее был раздосадован тем, что его разбудили.

* * *

— Три галеона и четыре кната, мэм, — улыбнулась девушка за стойкой. Гермиона быстро отсчитала деньги и обернулась в поисках Тома.

Мальчик стоял возле клетки с крысой, которая висела вниз головой перекинув хвост через прутья.

— Хочешь себе крысу? — Гермиона тронула его за плечо, и Том тут же увернулся, стремясь поправить яркую, красную курточку.

— Нет, спасибо.

— Может какое-то другое животное? — Гермиона взяла с прилавка свою покупку: сипуху в клетке.

— А сова? — Том с интересом изучал новую питомицу, но под любопытным взглядом Гермионы состроил равнодушное лицо.

— Ну, сова — это просто семейная птица, ты можешь завести собственное животное.

— Мне змеи нравятся, — пожал плечами мальчик и подошёл к террариуму.

Волшебные змеи всех мастей скручивались кольцами и шипели за стеклом.

«Я будто прочла пособие „Как воспитать Тёмного Лорда“!», — с раздражением подумала Гермиона, сетуя об очередном промахе.

В Томе просыпался Мракс, и с каждым днём она это отмечала. Прошло почти два месяца с того момента, как они перешагнули вместе порог нового дома, и не проходило и дня, чтобы Гермиона не разглядела очередной изъян в идеальном ребёнке. Заплакавший на площадке малыш — Том виноват. Кошка соседей умерла — наверняка Том что-то сделал.

Он не плакал, не капризничал, не пугался. Он был до ужаса спокоен, как ребёнок из фильма ужасов, и Гермиона жила в каком-то кошмаре, день за днём пугаясь всё больше и больше. Все мысли её сосредоточились на Томе и его поведении. Но он был мил. С другими. На улице, в магазинах, в гостях. Они приходили к соседям, и пока Гермиона пила чай с новыми подругами, Том послушно играл с их детьми. В магазинах вежливо отвечал сколько ему лет, пойдёт ли он в Хогвартс и как его зовут. Все были в восторге от него, все обожали эту милую семью. Мама и сын. Она молода и красива, он — здоровый идеальный ребёнок.

— Змею, Том?

— Нельзя? — почти разочарованно поинтересовался он. Гермиона напряжённо кивнула. Она почему-то не могла отказать. Будто с каждым её "нет" становилась тоньше связывающая их ниточка.

— Давай, давай возьмём её...

Когда Гермиона, Том, сова Флоренс и королевская кобра Фрида вернулись домой, на крыльце уже ждали письма. Было модно и популярно приглашать соседей на чаепития, это могли быть семейные посиделки по вечерам или дневной кофе на террасе чьего-то дома. Гермиона часто соглашалась, она была рада заводить знакомства, хоть и знала, что скоро будет необходимо уехать. Жизнь в Годриковой Впадине казалась проверкой на прочность для неё и Тома, она смотрела насколько трудно будет научить его дружить.

Иногда, когда плохие мысли покидали голову, она начинала смотреть на мальчика совершенно другими глазами, становилось ясно, что в общем-то дети интересны ему. Вероятно, всё дело было в том, что и он мог что-то им предложить, и они ему. У него было чем хвастаться, как это ни ужасно, но важно для почти пятилетнего мальчика. У него была хорошая метла, была своя комната с книгами и крутая куртка с зайчихой из сказки. А у Стиви Томпсона был журнал с волшебными наклейками, собака с раздвоенным хвостом и он умел свистеть. Мисти Доннован приехала из Америки, она грезила об Ильверморни и знала наизусть пол сотни заклинаний. У неё была волшебная жвачка с мятой и набор шоколадок из особой серии, с картинками внутри.

Всего этого, личного, раньше у Тома не было, всё общее, ценные вещи почти одинаковые, нечем (да и нельзя) хвастаться, нечем меняться. Не о чем рассказать и нечего слушать. Эти дети, волшебные дети, были другими. Они были равны, они хотели дружить и он хотел тоже. Дружба была и выгодной, и интересной. Если он защищал их — они защищали его. Всё это было сложной арифметикой, постигать которую было в новинку.

Том мечтал о волшебной школе, особенно, когда про неё рассказал Бо, старший брат Стиви. Он явно хотел просить Гермиону рассказать ему о Хогвартсе, но боялся. Он вообще взрослым не доверял, это было заметно. Под его добрыми улыбками, вежливостью и учтивостью ещё не крылись злоба, ненависть или лесть, он хотел идти на контакт, но он не доверял. Ему казалось, быть может из-за приюта и мысли, что его оставили там, что взрослый непременно обманет. Если даже мать и отец могут бросить, разве не поступит так же эта новая «мама» Гермона?

Для самой Гермионы — это стало открытием и уронило с её души огромный, тяжкий камень. Вот он первый раз, когда дорожка завела измученную душу Тома не туда. Недоверие, неравенство породило первые детские травмы, которые сделали его Тёмным Лордом.

С того момента девушка увидела повод оправдывать его и жалеть. А это всё-таки лучше страха и неприязни.

* * *

Обеды практически окончательно переехали на кухню, столовая оказалась не в почёте, лишь иногда за большим столом Том рисовал или читал большие волшебные книги.

Они ужинали и наблюдали в окно за умирающим августом, который сбрасывал листья, как мокрый пёс, чихал изредка мелькавшей грозой и хмурился тяжелыми тучами.

— Вы снова слушали рассказы Бо о школе? — Гермиона обратилась к Тому, который тут же немного насторожился. Разговаривали они мало, но он всё чаще забывался в этих беседах и иногда подходил с какими-то мелочами сам.

— Да, он едет в школу через две недели, — Том уткнулся в свою тарелку и принялся увлечённо гонять фасолины по тарелке. Его совсем слабые, но уверенные способности стали проявляться в телекинезе. Он не мог поднять что-то, но лёгкие предметы легко подчинялись его взгляду и передвигались.

— Я тоже училась в школе, знаешь? — она отломила кусочек бриоша и макнула его в соус.

— Да, наверное, — он не поднял глаз, но она знала, что ему интересно. Его фасоль перестала шевелиться, значит он отвлёкся.

— Я училась на факультете храбрых! Гриффиндоре! — с гордостью сказала Гермиона, в надежде захватить внимание Тома ещё больше.

— Факультет?

— Да, в нашей школе было четыре факультета. На Гриффиндоре учились храбрые и благородные. На Пуффендуе — добрые и честные. На Когтевране — умные, а на Слизерине — хитрые и амбициозные.

— Ты умная, почему ты не пошла на Когтевран? — Том, наконец, поднял глаза.

— Вероятно, я более храбрая, нежели умная, — пожала плечами Гермиона. — На факультеты распределяет волшебная шляпа, выбрать их нельзя, как и перейти на другой факультет.

— Но если шляпа ошибётся?

— Шляпа не ошибется, в итоге мы всё-таки те, кто мы есть. Никто не мешает пуффендуйцу быть умным, но если в первую очередь он подумает о том, как помочь другому, он на верном факультете.

— А там есть уроки? Бо говорил там учат заклинаниям и дают палочки!

— Палочки не дают, их нужно просто купить перед первым курсом.

— А почему не сейчас?

— Пока ты не получишь диплом и не станешь совершеннолетним, колдовать вне школы нельзя.

— А-а-а... — расстроился Том.

— Ну, в школе ты проведёшь большую часть жизни с одиннадцати и до совершеннолетия, так что это не такая уж и проблема.

— А какие уроки? Заклинания? — он совсем отвлёкся от еды и даже не пил свой жуткий приторный чай.

— Не только. Есть ещё трансфигурация, на ней учат превращать одно в другое: предметы, животных. Ещё есть зельеварение, где учат варить всевозможные снадобья, противоядия и эликсиры. Защита от тёмных искусств, где волшебников учат защитной магии и вообще куче полезных вещей, необходимых. И травология...

— Волшебные растения? — наперёд предположил Том и довольно улыбнулся, увидев согласный взгляд Гермионы.

— И уход за магическими существами. И астрономия, и нумерология, и ещё много много всего!

— А метла? Там можно летать?

— Конечно, и не только летать! Можно играть в квиддич!

— К... квид... Квиддич? — Том нахмурился и вопросительно посмотрел на Гермиону.

— Да, это такая волшебная игра, все летают на мётлах и забивают в ворота соперника голы. Я думаю, мы сходим на матч! Хочешь?

— Да! — Том даже подскочил и Гермиона в последнюю секунду помешала фасоли рассыпаться по столу.

Они говорили до самой ночи. На сотню вопросов Тома Гермиона отвечала сотней ответов и всё больше углублялась в прошлое. История за историей, она рассказала на три тома увлекательных приключений. Мальчик то благодарно смотрел, то вдруг подозрительно щурился, будто не верил до конца, так оно может и было, но новые факты, новые интересные детали заставляли его глаза снова заблестеть. Он интересовался, а она почему-то поняла, что все эти часы, пролетевшие как один момент, она не думала о том, кто перед ней. В её сердце было спокойствие. Укрывая его одеялом под историю про Почти Безголового Ника, она даже хотела поцеловать его лоб, но остановилась так и не решившись, воображение нарисовало ей, как он уворачивается и снова уходит в себя.

— Спасибо, — услышала она уже закрывая дверь.

«Он мог быть моим сыном. Его бы звали иначе, он был бы таким же тёмненьким, красивым. Я бы рассказывала ему истории о школе и непременно поцеловала бы в лоб перед сном. Он мог быть. Но он не мой сын».

Они ссорились уже не первый раз за день, будто специально выпуская пар за недели молчания. Все, конечно, началось с ерунды. Том пролил на ковёр чай и попытался свалить все на змею Фриду, которая совершенно точно сидела в террариуме. За чай его бы не наказали, но враньё это другое. К наказанию он отнёсся более чем прохладно и не стал отказывать себе в развлечениях и прогулке. Когда же был на этом пойман, ответил грубо и панибратски, капризничал и говорил обидные вещи. Заявил, что Гермиона ему не мать, и он не должен её слушать. Она напомнила ему в пылу ссоры о том, что дала ему дом. Они ссорились и ссорились, будто нечего больше делать. Гермиона нервничала и думала про себя о том, какой Том неблагодарный, и должен же он в неполные пять уже понимать такие вещи. Том был в настроении "мне все должны", которое с блеском исполняют только дети и недалекие женщины. Он молча смотрел на Гермиону и делал по-своему, считая, что она несправедлива и скоро сама все поймёт.

— Я не хочу есть! — заявил он, когда уже окончательно разладившийся вечер подошёл к концу. Гермиона замерла у плиты сжимая в руке сковороду с пастой. Снова пронеслось: "Он что, не понимает, как это было трудно готовить в такую жару?"

Да, он не должен понимать; да, жара не помеха, когда ты волшебница; да, паста готовилась парой взмахов палочки. Гермиона просто была на пределе терпения, а Том все делал на зло. ”Зло, зло, зло! Будь это любой другой ребёнок, такого бы не было!”.

Том вертелся на стуле, скручивая салфетку и разрывая её после, будто это рулет.

— Хочу мясной рулет!

— Том, на ужин паста.

— А я хочу рулет!

— Мы будем есть пасту! Рулет будет завтра, если ты так хочешь!

— Но я хочу сейчас! — настойчиво повторил он, глядя на Гермиону чуть сощурившись.

— А я хочу тишины!

Том вышел из-за стола, а Гермиона швырнула сковороду в мойку. Послышался хлопок закрывшейся двери. "Иди, если дом тебе не нужен!" — подумала Гермиона, опустила руки на столешницу и скрыла лицо за волосами. Ей была нужна минута. Только минута, и она пойдёт его искать. Вернёт его, попросит прощения, сделает рулет, уложит спать. Только минута.

Как же она ненавидела его в эту минуту, ей казалось, что в доме стало больше воздуха, когда он вышел. А потом накатила жуткая тоска. И показалось, что без него в доме хуже.

На улице уже было совсем холодно, Гермиона накинула кофту и вышла. Стемнело, вокруг была тишина — абсолютная и пугающая, и Том где-то в ней.

— Том? — голос гулко прокатился по саду. Она позвала снова. И ещё раз. — Том, пожалуйста, сейчас холодно, а ты в одной футболке!

Она пыталась приманить его чарами, определить местонахождение, но все что-то не давало чарам подействовать. Начавшаяся паника быстро лишила рассудка.

— Том?.. — всхлипнула она и потёрла лоб, уже воспалённый нервной горячкой.

* * *

Том сидел в соседском сарае тихонько посмеиваясь, ему казалось, что шутка ужасно удачная. Пускай она мучается, пускай поймёт, как ему обидно! Вот она расстроится, заплачет, наверное. Он представил, как она плачет, как сидит в слезах на его кровати. На мягком пледе, в хорошей комнате.

Он вдруг вспомнил другую комнату, другую кровать. И как порой часами где-то прятался в приюте, но никто не сидел потом в слезах, не искал и не ждал. Ему казалось, что всем становится легче, когда его нет, а вдруг и ей тоже?

Ему стало неприятно. Он замёрз. Хотел домой, хотел к ней. Его насторожило то, что, когда он вошёл в сарай, дверь захлопнулась и защелкнулась. В волшебных замках он не разбирался, но кажется этот закрылся сам собой. Том дёрнул дверь, ручку, покрутил щеколду.

— Гермиона? — тихонько позвал он, но, конечно, она не смогла бы услышать. Это был большой шаг для него — позвать кого-то на помощь. Пока ещё возможный, но невероятно трудный шаг. Этот пятилетний Том ещё мог бояться и просить защиты, в отличии от Тёмного Лорда, который имел только один страх — страх смерти.

* * *

— Мэм? — обратился к Гермионе пожилой сосед. Он стоял за оградой в сером жилете с множеством карманов и парой склянок в руках. — Вы что-то потеряли?

"Да, да! Я потеряла сына!" — прокричала про себя Гермиона, но с ужасом поняла, что не может произнести ни слова вслух. Оцепенение сковало её будто заклятием, она смотрела на соседа и пыталась без слов донести ему свою проблему.

— Мэм? — повторил он и убрал свои склянки. — Я собирался удобрить тентакулу, в полночь самое время это сделать, но думаю полезнее мне все таки вас послушать. На вас же лица нет!

— Прос... Простите. Я... Я понимаете?.. Мой сын, он потерялся. Вышел из дома около часа назад! Но я тут уже не меньше, ищу его, но его нет...

Гермиона испуганно посмотрела на свои руки, на пальцы упало что-то холодное и мокрое. Слезы. Она плакала, плакала по Тому, будущему Темному Лорду Воландеморту. Плакала от того, что до ужаса боялась больше его не увидеть.

— Том, его зовут Том, — всхлипнула она, и сосед с усмешкой покачал головой.

— Меня зовут Оскар, — он тепло улыбнулся, и от этого будто умиротворяющее зелье разлилось по венам. Она ощутила, что может ему доверять и тут же немного собралась.

— Я... Меня зовут Гермиона.

Оскар показал Гермионе маленькую калитку, которая соединяла их сады, и отметил, что кто-то наверняка её открывал. Плющ, крепко сковавший забор, был нещадно оторван, но сил у беглеца явно не доставало и калитка открывалась лишь немного — ровно настолько, чтобы мог пройти ребёнок.

— Он наверняка тут, никто больше этой калиткой не пользуется, — заключил Оскар после критического осмотра места преступления.

Старик достал палочку и одно за другим стал применять обнаруживающие заклинания, но ни одно не срабатывало.

— Что это может значить? — насторожилось Гермиона. После каждого заклинания внутри копилось отчаяние.

— Ничего, кроме того, что он где-то, где заклинания не достают.

— У вас что, есть защищённые от заклинаний места в саду? — с подозрением обернулась Гермиона. Они обошли уже весь сад, всё ещё надеясь, что Том не убежал за пределы двора.

— Нет, ничего такого! Мне нечего скрывать.

— Что же он сам себя как-то защитил? — в отчаянии заломила руки Гермиона. Она чувствовала, что он рядом, ей казалось, что вот-вот они заглянут за очередной угол и увидят его, испуганного и замёрзшего, хоть это и не вязалось с образом ребёнка-робота, которым он являл себя уже несколько месяцев.

— А он уже проявлял свои волшебные способности?

— Да, он неплохо владеет телекинезом, ничего особенного. Ладит с животными больше, чем другие, — Гермиона с болью перечисляла это. Ещё немного и мальчик заговорит со змеями. Мурашки пробежали, когда она осознала сколько всего проявится с возрастом, и что все нынешние проблемы будут только мелочами.

— Может он так сильно хотел спрятаться, что защитил себя? — Оскар оглядел территорию. Его двор был больше и просторнее. Там был и домик на дереве, на который Том часто смотрел с завистью, и маленькие постройки: сарайчики и совятня, где ухали в разнобой несколько сипух.

— Тогда мы должны проверить всё, я полагаю... — Гермиона остановилась на полуслове и обернулась. За её спиной дрожал ветхий сарайчик, внутри что-то ломалось и гремело.

* * *

Том тихонько скулил, но не плакал. Он смотрел по сторонам, искал что-то, чтобы освободиться, но среди старых метел, дырявых котлов и пучков с сушеными травами, не было ничего полезного. Он хотел добраться до маленького окошка сарайчика, но ни лестницы, ни более менее устойчивых ящиков, чтобы лестницу соорудить, он не нашёл.

Он боялся, кроме прочего, старого соседа. Стиви говорил, что старик прожил двадцать лет в лесу, с оборотнями и вейлами, и совсем обезумел. Том, вообще-то, и не хотел идти в этот двор, но дождь, прошедший минувшей ночью, разлил целое озеро на тропинке к дому Стиви, так что выбора не оказалось.

— Гермиона? — снова позвал он и вздохнул, глотая ком в горле. Он вообще не плакал, и не хотел когда-то позволять это себе. Гермиона придёт — он так решил и принялся тихонько стучать в дверь сарайчика. Она точно придёт и услышит.

"Найди меня, найди меня!" — требовал он про себя, пока не понял, что от его желания что-то меняется. Сарайчик приходил в движение, будто его трясли снаружи, да не люди, а как минимум тролли или великаны.

Каждая досточка постройки трепетала, и Том испуганно забился в угол. Повалились с полок старые деревяшки и мётлы. Упал прямо перед носом мальчика котёл, туда, где за секунду до этого была нога. Страх липко окатил по спине будто ушат воды. Он заперт в месте, где всё вот-вот рухнет, он не может это остановить

— Том? Том!

— Гермиона! — завопил он и тут же бросился к двери, но одна из полок не выдержала и упала прямо перед ним, заблокировав выход. — Что это? Всё дрожит, прекратите это!

— Это не мы, Том. Это ты делаешь! Постарайся успокоиться! — он слышал её громкий голос, она кричала на пределе возможности, но не паниковала. Он чувствовал, как, быть может, из последних сил она держится, и это дало маленькую надежду. Это он! Он всё делает. — Том?

— Я не могу выйти!

— Ты сам закрыл дверь?

— Я не знаю...

— Похоже, он закрыл как-то дверь, — Оскар снова достал палочку, но заклинания не срабатывали, дверь оставалась заперта. — Сильный парнишка! Он был, видимо, очень уж зол. Что не поделили?

— Ох, может позже? Простите, но он там... — Гермиона была и зла на старика, который пытался неловко разрядить обстановку, и благодарна ему.

— Да понимаю я, давайте успокоимся, — Оскар поскрёб щетину и оглядел Гермиону с ног до головы. — Нельзя разносить стену, его может завалить. Я левитирую вас к окошку. Стекло нужно будет выбить и попасть туда.

— Да, да! Я поняла! — Гермиона снова прижалась к двери. — Том, уйди как можно дальше от окна и прикройся чем-нибудь, я его выбью!

— Хорошо! — он не плакал, и это должно было успокоить, но стало отчего-то только хуже. Лучше бы он, как простой мальчик, рыдал и звал её.

Гермиона скинула кофту и кивнула, приготовившись к полёту.

— Вингардиум Левиоса! — взмахом палочки Оскар поднял Гермиону над землёй и подвёл к самому окну, которое она быстро выбила заклинанием.

— Том?

В тёмном сарае ничего не было видно, но в углу, за кучей обрушившихся предметов, вдруг блеснула пара испуганных глаз. Он сидел прикрывшись старым котлом, и... улыбнулся, когда увидел, как в окно влетает Гермиона, путаясь волосами в узкой раме.

Она протиснулась в окошко, пискнув, когда порезалась об острый край торчащего из остатков рамы стекла, на руке появилась яркая красная полоса.

— Всё хорошо, Том. Я сейчас тебя вытащу!

Он выдохнул. Теперь всё будет хорошо.

Впервые с момента встречи, Гермиона рассмотрела Оскара: он был седовласым, крупным, но не полным мужчиной за семьдесят и не напоминал ей никого из знакомых стариков — ни живостью, ни остротой ума, ни поразительной простотой. Он, как ребёнок, был весь на ладони, но главное — его трудно было испугать. Это она поняла в тот момент, когда Том вдруг пробормотал, что ему нехорошо и упал на руки Гермионы совсем бледный. Оскар вздохнул, покачал головой и, кажется, даже посмотрел на луну с интересом. Потом отправил патронуса, взял Гермиону за руку и без лишних слов трансгрессировал ко входу в Мунго.

— Папа! Что с тобой теперь случилось? — по коридору уверенно шагала высокая красивая женщина, даже девушка, скорее. Она была в форме младшего целителя, в глазах читалось беспокойство и какая-то досада. Видимо, Оскар был частым гостем в больнице.

— Гвен, дорогая! Сын этой милой девушки попал в больницу, не я! — Гвен изменилась в лице и даже, кажется, немного порозовела.

— Не в обиду, мэм, но слава Мерлину это не ты! — она смерила отца сердитым взглядом и обернулась к Гермионе, — каждую неделю он попадает в какие-то переделки!

Будто заметив слишком уж обеспокоенное лицо Гермионы, Гвен махнула рукой в сторону Оскара и достала лиловый планшет с прикреплёнными к нему чистыми листами бумаги. Она стукнула по нему палочкой и изучила.

— Хм... Том... Четыре года. Идём к нему! — скомандовала она и немедля направилась к палате. Гермиона со всех ног бросилась следом.

Мальчик лежал совсем бледный, с закрытыми глазами. Он будто успел похудеть и осунуться.

— Том, — выдохнула Гермиона и тут же взяла его за руку. Она даже не поняла, что не думает как обычно про Темного Лорда или своего родного сына. Она просто была напугана и не могла прогнать из мыслей ни испуганные глаза в темноте сарая, ни бледное лицо упавшего без чувств Тома.

— Он просто спит, — спокойно ответила на все немые вопросы Гвен и изучила листочки на лиловом планшете.

— А что с ним было? Его увезли в палату, а мне сказали ждать, и он всё ещё не в сознании, и я... даже не слышала, он не говорил и...

— Организм так отреагировал на первый всплеск магии, я полагаю. Судя по записям медсестры, мальчик поступил после всплеска магии. Это так?

— Да, он запер сам себя в сарае вашего... отца, — Гермиона неловко поёжилась. По виду Гвен годилась Оскару во внучки, но никак не в дочери. — Мы не могли отыскать его никакими заклятиями. А потом он видимо испугался или вроде того, и сарайчик начал разрушаться.

— Раньше Том проявлял способности?

— Немного владеет телекинезом, — пожала плечами Гермиона. — Довольно уверенно, вообще-то. Для своего возраста.

— Ну, теперь вы можете быть точно уверены, что он получит письмо из Хогвартса, — беззаботно заключила Гвен и села на краешек кровати Тома. — Он испугался, это просто переутомление, так что возьмите себя в руки, когда он очнётся, вы ему будете нужны. Ему дали зелье, и он проспит ещё какое-то время, это нужно, чтобы организм отдохнул. В течение следующего месяца будете давать ему вот... это, — Гвен записала что-то в розовом бланке. — Это немого укротит его магический всплеск, такое может повториться. За месяц он немного освоится, и проблема отпадёт сама собой.

— Спасибо, — тихо прошептала Гермиона.

Том очнулся через пару часов, сонно открыл глаза и прошептал "мама", чего Гермиона, спящая сложив голову на руки, не услышала.

* * *

— Том! Собирай вещи, а не болтай со Стивом! — крикнула Гермиона, и Том тут же встал с кровати, где они с другом смотрели наклейки с игроками сборной Британии. Он принялся сгребать все из комода, то и дело отвлекаясь на изучение какой-то вещи.

— И что, вы больше не вернётесь? — спросил Стив, откладывая карточки, на которых носились игроки, перелетая друг к другу.

— Ну, мы точно приедем навестить мистера Оскара, я думаю, — Том называл старика "мистер Оскар", поскольку фамилия у его была слишком длинная и сложная.

— И как, тебе не страшно? — Стив широко раскрыл глаза и покачал головой. Слухи про "старика по соседству" всё ещё неотступно следовали за Оскаром, несмотря на его дружбу с Грейнджерами.

— Это всё неправда, что про него говорят! На самом деле он работал в Румынии, с драконами! И изучал вейл в Болгарии! А ещё спускался под воду и там говорил с русалками!

— Под воду... Круто! — восхищённо протянул Стив. — А я час под водой просижу! — Том посмотрел на друга с уважением. Сомнений слова не вызывали, уж больно уверенно Стив это сказал.

— А я наверное два! Я тренировался! — вздохнул Том, и Стив пожал плечами. Он безоговорочно верил.

— В квиддич решил играть! Вот думаю: ловцом или охотником! — Стив с важным видом взвесил на руке метлу Тома. — Форму куплю, а как в сборную попаду брошу школу!

— Да, это правильно!

— Ага, — кивнул Стив. — А ты?

— Не знаю пока, не решил, — протянул Том. — Вообще, хочу целителем стать! Поеду в Румынию, как Оскар, а ещё буду русалок лечить!

— Круто! А я ещё хочу преподавать!

— В школе?

— Да, когда не смогу больше играть, когда состарюсь!

— Лет в двадцать пять? — серьёзно спросил Том.

— Наверное...

— Мальчики? — Гермиона постучала в дверь. Том улыбнулся, отвернувшись. Ему было приятно, что она стучит, а не входит просто так. Это давало ему иллюзию личного пространства и личной собственности. Он уважал Гермиону за это. — Я приготовила сэндвичи, и Стив, мама придёт через час!

Стив кивнул, а Гермиона потрепала его волосы. Том тем временем залез в сумку и натянул ручки, раскачиваясь из стороны в сторону, будто вот-вот взлетит, просто потянув их вверх.

— Том, упаковать нужно вещи, а не себя! Марш на кухню!

Том засмеялся и вылез из сумки. Гермиона одним взмахом палочки заставила стопки, которые сложил Том, улечься в одну крошечную коробку, аккуратно заняв её едва ли наполовину, мальчики восхищённо вздохнули: волшебство вызывало у них удивление, хоть оба и видели его всё время.

Гермиона оглядела комнату. Основная часть вещей уже была упакована, мебель отправлена. Они были готовы переехать, и Том даже воодушевился этим. Он ещё не понимал, что будет скучать, не понимал, как далеко Франция, и что там будут нужны новые друзья, и идея адаптировать его к волшебному сообществу так долго уже не казалась хорошей, ведь он привык. Завёл друзей.

— Гермиона? — голос Гвен донёсся с первого этажа, и Гермиона вышла из комнаты.

— Что? — она перегнулась через перила. Гвен, с красными от холодного осеннего ветра щеками, стояла на пороге.

— Сегодня провожаем вас?

— Провожаете!

— Придём с папашей в пять! — Гвен прищурилась и тепло улыбнулась. — Где пацан?

— Обедает!

— Ладно, до вечера! — она отсалютовала и вышла.

Гвен стала часто появляться у них в течении этого месяца, пока Том лечился и приходил в себя, а Гермиона принимала своё новое к нему отношение. Она вдруг резко осознала, что привязана к нему. Это было так же неожиданно, как узнай она, что произошла из древнего рода троллей. Глядя на него теперь другими глазами, она понемногу отказывалась видеть в мальчике плохое, училась развивать его положительные, человеческие стороны. Искала любые признаки того, что и он к ней тянется. И многое она черпала из общения Гвен с Оскаром.

Для старика Гвен была единственным, поздним и очень желанным ребёнком. Мать её умерла и оставила уже отчаявшемуся завести семью Оскару маленькую девочку, в которой жизни было на пятерых. Она превратила путешественника-учёного в домоседа, выращивающего тентакулу, стала целителем Мунго и прекрасным человеком, но, кажется, и сама теперь не торопилась выходить замуж и рожать детей.

Оскар и Гвен друг друга понимали. Они договаривали друг за друга фразы, спорили как дети и безмерно друг друга любили. Том восхищался этой семьёй, Гермиона видела, как он порой смотрит на них, а после подолгу не отходит от неё, будто хочет сказать что-то или сделать. А ещё дважды она слышала, как он говорит ей "мама". Тихо, почти не слышно, когда она спит или точнее делает вид, что спит.

* * *

В полупустой столовой накрыли стол — впервые с того времени, как Гермиона сняла дом. Гвен и Оскар рассказывали увлекательную историю о том, как путешествовали по какой-то богом забытой деревушке в Африке, и где Оскар подцепил местную маггловскую болезнь. Том и Гермиона хохотали, пока рассказчики пантомимой демонстрировали, как из-за инфекции Оскара стошнило прямо на вождя племени, а Гвен попыталась всё исправить, но оглушила вождя, и после их чуть было не сожгли, но они трансгрессировали и теперь им поклоняются в этом племени. Том не понимал половину, но глядя на смеющуюся Гермиону не мог удержаться.

— Ну что, Том? Не забудешь меня? — спросил Оскар, когда они закончили свой рассказ, и Гермиона, вытирая слёзы, отправилась разливать всем чай.

— Нет, мистер Оскар! Вы как будто дедушка! — улыбаясь, ответил Том и смущённо опустил голову.

— Так я и есть дедушка, парень! — хохотнул старик и пихнул Гвен, которая начала хихикать и умилённо завывать.

— Ну нет, как будто мой дедушка, — хмыкнул Том, который уже успел покраснеть, что Гермионе понравилось. Раньше из равновесия его вывести было практически невозможно, а теперь он явно стеснялся, и щёки его пылали.

— Нет чужих дедушек, парень! Если хочешь, я буду приёмным дедушкой!

— А я тогда приёмная тётя? — Гвен повисла на руке отца и положила голову ему на плечо.

Том не ответил. Улыбнулся и посмотрел на Гермиону, которая впервые ощутила какую-то почти материнскую гордость. Её мальчик нравился другим, они хотели стать частью его семьи, и приятно было думать, что этот путь Том бы не прошёл в одиночку.

Страшно было смотреть вперёд. Всё было шатко, нестабильно. Сегодня он улыбается, почти показывает свои привязанности, говорит и спрашивает. Завтра он замыкается в себе, подолгу хмурится и сидит в своей комнате. То он помогает по дому, то снова капризничает из-за еды. Всё это напоминало простого ребёнка, но страшно было порой видеть разницу. Он — не простой, как его не оправдывай. Но он не так и отличается от других, сколько не придумывай и не ищи повод.

— Пора прощаться? — спросил Оскар, когда они вчетвером вышли на крыльцо дома, уже пустого, готового вернуться в полное владение настоящей хозяйки. — Я буду скучать, парень!

— Я тоже, мистер Оскар!

— Удачи тебе там, не болей! — Гвен расцеловала его в обе щеки, и Том, как ни старался, не смог не увернуться. — Какой же ты ёжик! До встречи, Гермиона!

— До встречи, Гвен! Спасибо тебе за Тома!

— Да ну, брось! Пиши если что, обязательно!

— Конечно, в первую очередь!

Они сели в машину, и Том ещё долго смотрел на удаляющиеся точки. Гвен и Оскар стояли у ворот и смотрели им вслед.

1977 год. Хогвартс

Или весна была влюблена в Гермиону, или Гермиона в эту зеленую нежную весну. Черничные облака плыли по пронзительному синему небу, каждый кустик и каждое дерево впитывали живительные лучи солнца, жадно и ненасытно. Тропинка к главным воротам школы была в те времена длинной и извилистой и пролегала в тени деревьев.

Вернуться в старые места всегда приятно, но особенно это интересно, когда на дворе другой год, в школе другое поколение, и большинство из тех, кто сейчас сидит за партой, дали свои имена тем, кто сидел за партой с Гермионой.

— Мисс Грейнджер? — Минерва Макгонагалл окликнула девушку в коридоре. — Мы ждали вас только завтра!

— Да, знаю, — Гермиона с приветливой улыбкой обернулась к относительно молодой ещё декану факультета Гриффиндор. — Путешествия штука сложная, день-два это ещё не страшно!

— Ну, значит, у вас будет день отдыха, чтобы устроиться в комнате и разобраться в нашей запутанной архитектуре! — Макгонагалл с гордостью оглядела уходящие вдаль владения школы, видимые из окна. За горизонтом скрывалось озеро, раскинувшееся по поросшим вереском холмам.

— Со школой я неплохо знакома, я же училась в ней, — Гермиона и Макгонагалл неспешно двинулись по коридору. Впитывая родной и незнакомый Хогвартс, Гермиона почти хотела плакать. Скребло в горле. Это школа снова пробралась в самое сердце. А может, Гарри и Рон выбегут сейчас из-за угла и позовут к Хагриду. Может она опаздывает на трансфигурацию?

— Все-таки это удивительно и с трудом укладывается в голове, — вздохнула Макгонагалл. Гермиона отогнала опасные грустные мысли. Она взрослая и теперь будет тут профессором, пусть и всего пару месяцев, — я преподавала у вас?

— Да, вы были деканом моего факультета и преподавали трансфигурацию, — Минерва улыбнулась Гермионе, будто старой знакомой. Видеть подобное приходилось часто, молодые копии старых друзей зачастую проникались доверием быстрее других. — Могу я попросить вас? Не стоит говорить студентам, из какого я года. Просто сотрудница министерства. Некоторые доходят до крайностей, желая узнать будущее из первых рук!

— Конечно, я понимаю, — Макгонагалл согласно кивнула. Они шли к спальням преподавателей, где Гермионе раньше бывать не приходилось, если не считать пары раз под мантией-невидимкой.

Макгонагалл своим будущим тактично не интересовалась, а Гермиона особенно не хотела говорить.

Она была восторженна и уничтожена одновременно в эту минуту. Чувства разнились, буквально терзали изнутри, будто живые. Она решила порвать с Роном, то, что тяготило долгое время, и теперь ощущала, как становится свободной, и как одновременно больно ей за него. Но никогда ещё она не была так хороша, и это окрыляло. Ей было едва за двадцать, она ощущала себя на семнадцать, выглядела прекрасной и отдохнувшей. Впервые она отдохнула перед путешествием, не было привычных синяков под глазами. Переезд к Поттерам вообще пошёл на пользу. Джинни привела в порядок её пострадавшие от долгой и напряженной работы волосы, заставила обновить гардероб, опоила какими-то зельями красоты, вроде тех, что избавляют кожу от всех возможных недостатков. Гермиона сейчас жила, как никогда, как некогда восторгалась окружающим её миром, была готова ко всему и воодушевлена своей миссией.

В семьдесят шестой её привела программа набора новых сотрудников в Отдел контроля за путешествиями. Первые сотрудники появились в двухтысячном, отдел развивался, к нему присоединилась Гермиона. Позже появилась необходимость в «своём» человеке и в восьмидесятых годах, и им стал ещё молодой на тот момент Джим Джеффрис, сотрудник охраны. Гермиона завербовала его, и он начал работать, пропуская людей из прошлого, но отправлять ему было некого. Так было решено открыть в министерстве небольшой отдел, набрать туда выпускников семьдесят седьмого года и ускоренно обучить необходимой программе.

Примерно с этой речью Гермиона обратилась к студентам седьмого курса, сидящим в аудитории с восхищенными лицами.

— И мы можем стать путешественниками?

— Если сдадите необходимые экзамены, — кивнула Гермиона и смущенно отвела глаза. Вопрос задала Лили Эванс, мать Гарри. С интересом и сомнением она слушала Гермиону. Тема была увлекательна, но довольно опасна. Про отдел, связанный с путешествиями, знали очень немногие, и теперь можно было задать сколько угодно вопросов, но всё вылетело из головы, как на зло.

— Какие экзамены необходимы для поступления? — бледный, осунувшийся мальчик, явно страдающий от скорого полнолуния, Римус Люпин.

— История магии, история мира магглов, маггловедение, заклинания, защита от тёмных искусств. Тесты на эмоциональную и физическую выносливость, теория временных петель. Плюс собеседование и анкетирование.

— О, это самое сложное, конечно! — вполголоса выпалил Сириус Блэк.

— Да-а... Ваше имя, пожалуйста? — важно вопрошал Джеймс.

— Хм... Марс... Северус... Что-то похожее на... Ах, Сириус! Кажется Браун или Уайт...

— Быть может Блэк? — важно насупился Джеймс.

— Ну, конечно, Блэк! Ах, мои куриные мозги, не быть мне путешественником.

Петтигрю тихонько засмеялся, а Джеймс и Сириус обратили внимание на Гермиону, которая терпеливо ждала, когда закончится их спектакль.

— И это все? — разочарованно спросила она.

— У тебя есть ещё что-то, Джеймс?

— Никак нет, Сириус.

— Всё, — хором заявили они, обращаясь к Гермионе.

— Видите ли, трудно держать себя в руках, когда профессор выглядит как шестикурсница, — с ехидной улыбкой протянул Сириус и расслабленно вытянулся на стуле, будто это было самое удобное кресло.

— Видите ли, способность к преподаванию определяет не возраст, а багаж знаний. Хорошо сможет донести предмет — специалист в своём деле, а я — специалист!

— А ты онанист, — тихо вторил Гермионе Джеймс, обращаясь к Сириусу. Вся троица засмеялась, а Сириус принялся демонстративно биться головой о стол, проклиная судьбу за идиотов друзей.

Гермиона с какой-то обречённой, но самоуверенной улыбкой опустила голову.

— Вы же понимаете, что на правах преподавателя, хоть и временного, я могу вас оставлять после уроков?

— Вы же понимаете... — начал было Сириус, но Гермиона мягко покачала головой, прикусив губу и внимательно глядя на его нахальное выражение лица. Уверенность в безнаказанности плохого поведения, так укоренилась в Блэке, что сама мысль о подчинении девчонке пугала его. А Гермиона была всё-таки девчонкой в его глазах.

— Если вы не выполняете мои условия, наказание автоматически назначит профессор Макгонагалл, — Сириус изменился в лице и немного напрягся.

— Давайте в качестве профилактики устроим проверку? — с напускным энтузиазмом обратилась к студентам Гермиона. — Мистер Блэк придёт сегодня в восемь на отработку, исключительно ради эксперимента, м?

Гермиону передёрнуло от того, как своим ласковым тоном она напомнила Амридж, но спустить сейчас всё, а потом ещё два месяца мучиться от непослушания Мародёров было хуже пытки.

По классу пронёсся шепоток: «сегодня же последняя тренировка», — а потом более равнодушное: «сам виноват».

* * *

Гермиона сидела в своём кабинете, закинув ноги на стол и от души хохотала над зеркалом, которое держала в руках. Стекляшка скрипучим голосом сообщала, как Гермиона прекрасна, отмечая все подряд в её внешности. Девушка подсовывала зеркалу вместо себя изображения почтенных старцев с обложек книг, и зеркало хвалило их пышные бороды и проникновенный взгляд прекрасных глаз.

— Мужественные плечи, удивительно красивые руки! — провозгласило зеркало, и Гермиона уставилась на собственное изображение, никаких плеч, тем более мужественных. Да и какой же это комплимент?

Она поняла в чем подвох и обернулась, Сириус Блэк стоял за её спиной. Он беззвучно смеялся, чуть не кусая руку, чтобы себя не выдать, но судя по тому, что даже дыхания слышно не было, он поставил заглушающие чары.

— А можно мне? — весело поинтересовался он. В улыбке и горящих огоньках глаз еле угадывался тот Сириус, которого Гермиона знала, но ощущение, что перед ней взрослый и опытный волшебник, не отпускало. Она как-то пересилила себя смотреть на него свысока.

— Можно вам... что? — холодно поинтересовалась она.

— Хвалить вас, профессор! — он упал на колени и возвёл руки к потолку: — Прекрасные волосы, удивительные глаза. Чудный голос, подобный звону колокольчиков...

Гермиона уже хохотала, а Сириус всё продолжал воспевать её красоту в самых лестных выражениях. «Вы прекрасны, прекрасны, прекрасны!»

— Ну перестань, — сквозь смех выдавила Гермиона и попыталась закрыть Сириусу рот ладонью. Называть студента на «ты», в общем-то, нельзя, но с какой-то поразительной легкостью смешались в голове образы Сириуса «старого» и «нового». «Старого» можно было звать на «вы», но «новый» был слишком уж молод для такого, язык не поворачивался.

— Не могу, — пожал плечами Сириус, — никак не выходит!

— Я не зачту отработку, если мы будем просто смеяться! Идём!

— Куда? — Сириус уже начал доставать пергамент и перо, чтобы писать строчки, но Гермиона встала с места.

Они вышли к полю для квиддича и Сириус хмуро дёрнул подбородком.

— Я буду писать строчки, глядя, как товарищи играют? Это подло! — воскликнул он и строго посмотрел на Гермиону, будто это она была провинившейся студенткой.

— Если хочешь — можешь писать строчки, но я, вообще-то, пришла посмотреть, как тренируется команда, — пожала плечами Гермиона и как ни в чём не бывало направилась к трибунам.

— Трени... что? То есть я не пропускаю тренировку? — восхищённо спросил он.

— Нет, мне нужно было убедиться только в том, что ты объявишься! Иди! — великодушно объявила она, глядя, как Сириус, закинув руку за голову, взъерошил волосы.

— Так, профессор! Ни слова больше! — он бросился к трибунам спиной вперёд, потрясая в воздухе руками, чтобы Гермионе не отрывала от него глаз. — Гриффиндорцы! — неожиданно громко прокричал он, усилив голос магией. Гермиона замерла, глядя, как болельщики в красных шарфах собираются на центральной трибуны с разных сторон. Все они рассаживались по местам, повинуясь Сириусу, который что-то объяснял. Гермиона могла поклясться, что в толпе фанатов Гриффиндора были и когтевранцы, и пуффендуйцы, все как один были в красно золотом и внимательно слушали Блэка, который активно жестикулировал, стоя перед ними.

— Гриф-фин-дор! ГРИФ-ФИН-ДОР! — дирижировал Сириус. Трибуну разрывал дружный рёв доброй сотни голосов. — А теперь, по моему знаку! Начиная с дальних рядов...

Гермиона с восторгом смотрела на происходящее, ей хотелось и самой поучаствовать и разглядев место в первом ряду, где тесно жались друг к другу первокурсницы.

— Профессор? — чуть склонился Сириус в приветственном поклоне и подмигнул. Девочки-первокурсницы с удивлением и восхищением смотрели на Гермиону. Они уже видели её за преподавательским столом, но не рассчитывали, что эта красивая молодая учительница станет участницей этого представления наравне с ними.

— По моему знаку... Раз... ДВА... ТРИ!

— Что нужно делать? — быстро зашептала Гермиона девочке, сидящей справа.

— Красные искры, — ответила она взволнованно, явно боялась сделать что-то не так.

Гермиона обернулась, за её спиной ряд за рядом студенты пускали из палочек искры. Когда фанаты на третьем ряду вскинули вверх руки, Гермиона поняла, что происходит. Алая светящаяся волна прокатилась вниз и, став её частью, первый ряд также выпустил сноп искр. Сириус поднял вверх кулак и победно выкрикнул что-то, но за ответным рёвом фанатов Гермиона не разобрала ни слова.

— Это потрясающе! — воскликнула она, когда Сириус приблизился. — Потрясающе, правда!

— Что же вы раньше не болели за своих?

— Так... никогда!

— Научим, профессор! — решительно заявил он, откинул голову и глядя в небо, где метались игроки, и выкрикнул: — Гони, Сохатый!

Все поддержали этот клич, пока Гермиона с каким-то трепетом следила за игроками в алой форме. Она вернулась в школу. Только что, по-настоящему. Вернулась в молодость, даже детство. И память шагнула назад, за войну, за потери и смерти. Исправить всё однажды? Но ничего же ещё не случилось...

— Гони, Сохатый! — вместе со всеми кричала она, глядя на Сириуса.

«Спасибо, Бродяга!»

Первое, что услышала Гермиона, когда вышла из камина профессора Макгонагалл, были восторженные крики гриффиндорцев, восхваляющих самих себя.

— Взяли Кубок школы? — с улыбкой поинтересовалась Гермиона у профессора, которая сидела за столом словно в той же позе, что и утром, когда девушка покидала школу через её камин.

— Да, и, кажется, мистер Блэк и мистер Поттер считают, что обязаны отметить свой последний кубок намного более шумно, чем обычно! — Макгонагалл сняла очки и отложила длинный свиток пергамента. — Как ваши министерские дела?

— Все хорошо, спасибо! Соберу вещи и утром вместе с учениками поеду в Лондон на поезде!

— На поезде?

— Хочу сделать это ещё раз, — Гермиона мечтательно посмотрела на окрестности школы сквозь открытое окно в кабинете Макгонагалл. — Так красиво, не правда ли?

— Особенно в вот такие летние ночи, — согласно кивнула Минерва, собирая перья и закрывая чернильницы. — Вернетесь снова в будущем году?

— Не думаю, — покачала головой Гермиона. — Это был своего рода эксперимент. Он прошёл успешно, и я тут больше не нужна.

— Жаль, работать с вами было приятно, Гермиона, — обратилась она необычно тихо. — Могу я вас спросить?

— Конечно, о чем угодно! -Гермиона давно ждала вопросов, но Макгонагалл видимо долго собиралась с силами.

— Я переживу войну?

— Да. И эту, и ту, что будет через двадцать лет. Вы правда достойная волшебница и по праву заслужите все, чего вас удостоят в будущем. Эта школа будет обязана вам многим!

— Спасибо. Я не должна была спрашивать, — она снова взялась за свои очки, давая понять, что больше слушать не хочет.

— В этом нет ничего такого. Что бы я вам не сказала, вы не станете вести себя иначе. И однажды вы поверите маленькой волшебнице и дадите ей маховик времени. Возможно потому, что будете уверены, что она что-то да понимает в перемещениях во времени! — с улыбкой отметила Гермиона. Макгонагалл выглядела удивлённой и смущённой одновременно.

Гермиона уже застегивала чемодан, когда услышала настойчивый стук камешков по окну комнаты. Кто-то левитировал мелкий гравий с дорожки, добиваясь внимания.

— Блэк?

— Привет, профессор!

— Почему в окно? — Гермиона перегнулась через подоконник, чтобы не кричать слишком громко. Под её окном, прямо на красиво выстреженной живой изгороди сидел Сириус Блэк.

— Да, со стороны двери вид сейчас наверняка круче, — задумчиво почесал он подбородок, игнорируя возмущение Гермионы. — Идем к нам!

— Куда к вам?

— Праздновать, конечно!

Она не устояла. Шла вместе с Блэком и понимала, что дорожка ведёт к Гремучей Иве, а это плохо.

— Не боитесь Ивы, профессор?

— Я уже не профессор и не боюсь!

Она самоуверенно подняла палочку и левитировала ветку, чтобы нажать на нарост, парализующий Иву.

В визжащей хижине было битком народу. Все семикурсники собрались, чтобы как следует отметить выпуск без лишних ушей, и Гермиона с какой-то завистью на это смотрела. Их седьмой курс не прервала война, их война впереди. Гермиона хоть выглядела как они, но пережила уже сто жизней, решила сто бед и обзавелась сотней шрамов. Каждый в этой комнате оставил в её будущем своё слово. Мамы и папы друзей, мудрые старшие товарищи. Кто-то стал автором книг и справочников, занял пост в министерстве или создал что-то значимое, вроде зелий или заклинаний.

— Добрый вечер, профессор Грейнджер! — проскандировал седьмой курс под руководством Блэка.

— Просто Гермиона, хорошо?

— Так и быть, — согласился Джеймс Поттер и протянул бутылку сливочного пива.

Гермиона быстро влилась в коллектив, тем более что у неё было столько увлекательных историй, а по пятам за ней следовал Сириус, наставляя на правильное веселье. Огневиски, пиво и даже шампанское, какой-то старой волшебной марки, лилось рекой, и Гермиона перепробовала все, наелась до отвала и, когда все уже разбились на группы по интересам за своими беседами, примкнула к Мародерам. Джеймс и Лили липли друг к другу в тесном кресле, парень активно жестикулируя рассказывал что-то Римусу, а девушка клевала носом, прижавшись к его спине. Гермиона привыкла к её присутствию за два месяца, так и не нарушив преподавательской дистанции. Лили уравновешивала темпераментного Поттера — тёплым взглядом зелёных глаз, улыбкой и рукой, лежащей на плече.

Напротив Джеймса сидел Люпин, алкоголь развязывал его язык, но он все-таки был слишком уж зажат. Общество давило, и должно быть хижина тоже. Тут он страдал от боли превращения, драл в клочья мебель и выл, а теперь его сокурсники превращали остатки бедной обстановки в хлам в беспечном веселье. Гермиона понимала, глядя на него, почему так долго он был одинок. Интересный и симпатичный, но такой скрытый в своём горе, как в коконе, сразу видно. Девочки, сидящие рядом, не обращались к нему, хотя могли бы, парней было меньше, а он не занудствовал и был вполне интересным, но и не зная его мохнатой тайны, они чего-то опасались, была граница, которую кажется могла перейти только такая, как Тонкс.

— Что там? В будущем? — вдруг спросил Сириус чуть прищурившись. За шумом музыки и болтовней его слов никто и не расслышал, только Питер навострил уши. Гермиона задумалась, что сказать?

— Волдеморт.

— Не победим? — он решил, что в одно это слово она уместила все, что ждёт впереди ещё два десятка лет.

— Смотря какой промежуток времени тебя интересует...

— Да ладно тебе, я знаю из какого ты года! Подслушал Макгонагалл. Ты из будущего, — он настойчиво продолжал смотреть прямо в глаза. Это обращение на "ты" Гермиону не смутило, это же Сириус. За два месяца она так и не привыкла ни к нему, ни к Люпину. Старалась держаться с ними, как с учениками, но видела лишь взрослых и мудрых.

— Он будет повержен, но возродится. После его побьют окончательно.

— А мы? Мы поможем? — воодушевился Сириус, в его представлении никакая заварушка невозможна без Мародёров.

— Как никто другой, — улыбнулась она. Это же правда. В итоге все Мародёры помогут, каждый по своему. Джеймс станет отцом того, кто поверг зло. Римус погибнет в самом пекле. Сириус падет во время одной из важнейших битв. И даже Питер, не желая того, пожертвует собой в порыве последнего благородства. — Я хочу кое-что тебе показать, идём!

Она встала и зачем-то протянула ему руку. Сириус послушно пошёл следом, и окружающие проводили их взглядом. Девочки запищали друг другу о том, что: "Так и думали", — а парни с завистью переглянулись.

— И что ты хочешь показать? — он нахально сверкнул в её сторону глазами, но Гермиона лишь покачала головой. Он тут же стал серьезнее.

— Смотри, — она достала из кармана сложённую пополам фотографию. — Не знаю почему показываю тебе ее, может оттого, что завтра уеду, может... Не знаю. Но это твой крестник, Сириус!

Она протянула фото: Гарри и Тэдди. Синеволосый мальчик дергает Гарри за ухо и машет флажком сборной Ирландии по квиддичу. Теду около двух лет, Джеймс Сириус ещё не родился.

— Это Джеймс... — восхищенно прошептал Сириус, — только... Что с его глазами? Это...

— Это их сын. А на руках он держит сына Римуса. — улыбнулась Гермиона, фотография была одной из любимых, они тогда все вместе ходили на игру.

— Сын Джеймса и Лили? Сын... И этот мальчик… поздновато Люпин решил заводить детей. Он же этому парню в сыновья годится!

— Да, старший сын Гарри не намного младше, — кивнула Гермиона и прикусила язык. Никаких имён, она и так совершает грубую ошибку.

— Гарри... — мечтательно прошептал Сириус, — так, подожди, ты сказала крестник? Я буду...

— Тише! Никому не говори, забудь это имя! Они сами должны его придумать! И фото отдай!

— Эй! Покажи ещё! Есть? Пожалуйста! — он нетерпеливо перевернул фото, будто надеялся, что на обороте будет что-то ещё. — А я? Мои дети?

— Больше ни слова, — уверенно заявила Гермиона. Упоминание детей Сириуса неприятно кольнуло, как сказать ему, что смерть придёт раньше собственной семьи.

— Спасибо, Гермиона, — искренне и тепло сказал он. — Это невероятно, то, что я сейчас увидел... Это... Клянусь своим мотоциклом, если бы этот парень не был вылитым Джеймсом, я бы не поверил тебе! А почему волосы у маленького Люпина синие?

— Он метаморф, в мать. Оборотнем не стал, просто обычный хороший мальчишка.

— Да, Люпин воспитает его крутым парнем. А я излечу от занудства! — Гермиону снова кольнуло. Не воспитает. Не излечишь.

Болтать до утра, гулять по территории Хогвартса и неловко прощаться у двери куда веселее, когда твой спутник Сириус Блэк, на тебя не распространяется комендантский час и ты давно знаешь результаты ЖАБА. Но тем не менее утром снова ехать на станцию, снова в толкотне и гомоне тащиться к вагону с сумками на перевес и снова искать свободное купе.

— Так значит, до завтра? — спросил Сириус, когда они уже трижды обошли все мыслимые коридоры, удлиняя путь до спален преподавателей.

— Да, до завтра, — тихим, усталым голосом ответила Гермиона, но улыбнуться не смогла, широко зевнув, она закрыла рот рукой и тихо засмеялась в каком-то бреду, как обычно после долгой бессонной ночи.

— Не верится, что ты уедешь. Как так может быть, что уже завтра ты будешь не просто далеко, а на двадцать лет позже меня. Как... Это даже сформулировать невозможно!

— У тебя есть ещё завтра, — она коснулась его плеча и оба, вздрогнув, отшатнулись.

— Я женат? Ну, там...

— Ты... Зачем тебе? — замялась Гермиона. Не сказать же, что "там" его уже нет?

— Просто, если нет... Ты могла бы!..

— Для меня это будет одно и то же. Так! Иди уже, иначе завтра я просто не проснусь и не сяду в поезд!

— Поезд? Значит ты едешь с нами в Лондон?

— Да, вообще-то. Я не говорила?

— Иди спать, иначе проспишь и не сядешь завтра на поезд, — уверенно заявил он, развернулся и, не оборачиваясь, ушёл по темному коридору. Через секунду его силуэт уже растаял в темноте.

* * *

Купе, одинокое и пустое, манило прилечь и не открывать глаза до самого Лондона, но это же последняя поездка, хоть она и могла в любой момент купить до Хогсмида билет — это не то, это настоящий путь домой. Когда станцию заволокло паром, студенты, задержавшиеся на платформе, вскочили на ступени вагонов, и поезд медленно тронулся. Гермиона ощутила это. Прощание. Она будто снова прощалась с детством и школой. Эти беззаботные семидесятые закончатся сегодня, счастливые и полные открытий. Она так молода тут и так многое может. Может влюбиться, не думая о чувствах Рона, потому что его просто ещё нет. Может снять квартирку в Лондоне и зарабатывать на жизнь чем угодно, что только придумает, благо голова на плечах есть. Дерзкое желание свободы топило, как опасная тёмная озерная вода, но даже мысли о том, какая большая это ошибка, не возникало. А что там? Она вернётся старенькой бабушкой всего через пару дней после того, как покинула Министерство, расскажет все, попрощается и просто тихо умрет. А миссия? Как же её миссия?

И где, черт бы его побрал, Сириус Блэк?

Она ему многое не сказала. Они все обсудили, все темы затронули, но столькие осталось неохваченным. Она всю ночь, эти два несчастных часа, маялась в ожидании, представляла, как ещё долгие минуты они просидят в купе. Как она что-то сделает или скажет, и он сделает или скажет в ответ, а он тратил эти минуты своим отсутствием, расточал их впустую. Он не появился. Конечно, он прощается с друзьями. Она была в его жизни два месяца, а они семь лет, нечего ждать такого от мальчишки. Она просто странная новая преподавательница, интересная собеседница и...

Она уснула. Только собиралась в пылу внутреннего монолога пойти его искать, как немедленно заняла особенно удобную позу и закрыла глаза.

Проносились мимо пейзажи, пока Гермона Грейнджер безмятежно сопела, укутавшись в дорожную мантию, а из открытого окошка её волосы ласково целовал июльский ветер.

Она проснулась уже на вокзале Кингс Кросс, помятая, с сухими, обветренными губами и настырно растрепавшимися волосами, которые путались и лезли в глаза. Такой она была в школе, когда за день пыталась пройти трехдневное расписание, когда до истерики готовилась к экзаменам, не спала ночи по вине Поттера и Уизли, но нынче это почти взрослая дама, которая от своего вида будто на пять лет помолодела.

Сириус так и не появился, и она с обречённой грустью поняла, что он то и есть единственное, от чего она хотела этой свободы. Только она сказала себе "так даже лучше", как немедленно захотела домой.

— Всего доброго, мэм! — попрощался носильщик, принимая чаевые, через секунду его место занял таксист, готовый везти в любом направлении, а ещё через секунду знакомый голос окликнул со стороны парковки.

— Мои вещи забрали Поттеры, твои заберут они же. Я предлагаю взять самое маленькое и необходимое и сесть уже на мотоцикл. Я лучше, чем такси!

— Сириус? — Гермиона не верила в его исключительную изобретательность. Весь день он избегал её, чтобы выловить на платформе и свалить в одно мгновение на неё все невысказанное за этот последний день, и, надо сказать, эффект был ошеломляющим. Сейчас она была готова хоть на край света, возможно, всего на один день, а может и на год, так ли важно когда она прибудет в Министерство?

Сириус шёл спиной вперёд по пляжу, наблюдая за Гермионой, которая по ходу успевала пальцами ног рисовать на песке какие-то рисунки, похожие на руны в перемешку с чёртиками и сердечками. Её белое летнее платье путалось в ногах от ветра, волосы из-за беременности хоть и стали меньше виться и теперь спадали ниже лопаток, но это была все ещё такая же лохматая копна. Она улыбалась, глядя на горизонт, уходящий далеко под воду, и подставляла соленому ветру обветренные губы.

— Вообще-то, мы пришли сюда придумывать! — крикнул Сириус так, чтобы сквозь шум воды, ветра и чаек Гермиона его услышала.

— Твои предложения? — она наконец обернулась к нему, на губах заиграла улыбка и, обняв живот, она поплелась ему навстречу. Сириус продолжил свой путь все так же спиной вперед.

— Боно!

— Ты хочешь назвать сына в честь солиста U2? И его зовут Пол, если я не ошибаюсь!

— А мне нравится, как он себя называет! Как ты там пела?

С тобой или без тебя

С тобой или без тебя

Я не могу жить

С тобой или без тебя!

Пел он скверно, но от души. Мотив, воспроизведённый Гермионой по памяти, Сириус уловил с трудом, но текст ему понравился, как и сама идея, что дублинские парни будут ужасно популярны скоро. Ему казалось каким-то чудом, что она знает их ещё не вышедшие хиты, ровно как и когда какая группа распадётся, кто умрет и что за музыка будет популярна через десять или двадцать лет.

Он щурился от солнца и ветра, глядя как она придерживая одной рукой непослушную юбку платья, а второй такие же непослушные волосы, медленно идя вдоль самой кромки воды. Он с замиранием сердца ждал, когда очередной порыв бесстыжего ветра поднимет её юбку и покажутся чудные загорелые ножки, будто раньше он их никогда не видел.

Они часто выбирались на пляж, чтобы вот так бродить, слушать шум умиротворяющей природы, быть наедине. Совершенно вместе.

— Нам пора? — спросила она, приглядывая подходящий валун, чтобы сесть и вытянуть ноги. Пальцы тут же скрылись в песке, и она с наслаждением выдохнула, будто после долгого трудного дня.

— Можем ещё немного погулять, — он с разбегу упал на колени у её ног и поцеловал обнаженные коленки, прижавшись после к ним щекой.

— Я как будто на другой планете, — с наслаждением заметил он.

— На какой?

— Грейнджерландии!

— Так себе название для планеты, скорее для города или деревеньки.

— Ты зануда, Грейнджер.

Она не ответила, протянула руку и погладила его волосы.

— Почему ты просто не можешь сказать, что любишь меня? — хитро сощурилась и пихнула его босой ступней под рёбра.

— Слишком просто! — улыбнулся он, снова поцеловал коленку, сжал на секунду бедро и встал раскинув руки.

— Летишь?

— Ага!..

Они медленно шли по каменной дорожке к дому Поттеров, приветливому, с распахнутой настежь входной дверью. Гермиона склонила голову на плечо Сириуса, отчего шаг был медленный и неловкий, но оба терпели с наслаждением, пытались ловить этот кособокий ритм.

— Боно Блэк? — вдруг спросила она.

— Да, — обыденно пожал плечами он.

— И больше никаких вариантов?

— Не-а!

— А если девочка?

— Ты не говорила, что так бывает, — подозрительно повысил голос Сириус и приостановился. — Ты всегда называешь то, что там, — он неопределенно указал на живот, под насмешливым взглядом Гермионы, — человек. А человек разве не мужчина?

— А женщина не человек?

— Давай не будем углубляться в тему, а?

На пороге показался Джеймс с черноволосым мальчиком на руках. Очки съехали набок из-за активных движений Гарри, который тянулся ко всему без разбору.

— Пришли! Лили, они пришли!

— Пусть идут во двор!

Уже давно смеркалось, над кустами в саду кружили светлячки, которых наколдовала под внимательным взглядом Гарри Гермиона. Она выпускала из палочки ленты и шары, которые повисали в воздухе и парили над головами. Воздух переполняла жаркая июльская нега, день будто размазали тонким слоем, как масло, и теперь он лежал отголоском на траве, деревьях и садовой мебели. День был душным, а к вечеру пришла прохлада, которой все наслаждались, сидя за праздничным столом в скромном, но шумном веселье. День рождения Гарри. Лили вынесла торт, Сириус задул свечи вместо крестника, и их зажгли снова, чтобы их задул Джеймс.

Гермиона все забыла. Забыла про скорую смерть друзей, про Азкабан и годы мучений, про свою миссию и свою жизнь. Забыла про взрослого Гарри, Джинни, Джейми. Забыла Рона. Пара лет перечеркнула долгие годы, и ей уже казалось, что это сказка из прошлого. Ну как позвольте спросить, может что-то случиться с Лили и Джеймсом, они под защитой. Сириус их не выдаст, конечно, он хранитель, она его спрашивала, и он подтвердил. А как же Гарри станет сиротой? Есть она, и есть Сириус. Она не пустит его к Питеру. Ему может и вовсе незачем предавать кого-то. Все исправится, обязательно.

— Дамблдор писал пару дней назад, — завёл разговор Люпин.

— Предлагает должность? — с интересом обернулась Гермиона. Она ужасно хотела спать, и хваталась за любую возможность завести с кем-то разговор и отвлечься.

— Да. Я думаю пока. С одной стороны, я наконец нужен ордену, а с другой — я, возможно, чем-то помогу детям?

— Как это чем-то, Римус? Мне кажется, ты отличный учитель! — она улыбнулась и пожала его руку. Сириус нахмурился.

— Да ты же спать хочешь! — выдал он, будто поймал её на обмане.

— Да с чего ты взял? — как по сигналу началась шумиха, и для Сириуса и Гермионы стали собирать с собой остатки торта.

— Глаза слезятся, ты еле давишь зевки и говоришь ересь! Пошли уже!

Он без лишних объяснений стал со всеми прощаться сетуя на глупость Гермионы, она успела перекинуться парой слов с Лили, договариваясь о скорой встрече. Глаза присутствующих, а их было человек десять, обратились к небу. Защитный купол плотно обступал их, как пузырь, и все, что было за ним, виделось мутным.

— Пожиратели, — тихо выдохнула Лили.

— Они нас не видят, конечно, но давайте-ка зайдём в дом. — Джеймс погасил все огни в саду, подхватил клевавшего носом на руках Батильды Бэгшот Гарри и, пропустив всех вперёд, вошёл следом.

— Я через камин, дорогие! — вздохнула старушка Батильда и взяла банку с летучим порохом. Лили протянула ей пакет с угощением, протянула Гарри для прощального поцелуя, и мисс Бэгшот скрылась в всполохе пламени.

— У вас открыта сеть? — удивлённо поинтересовался Люпин. Он был не частым гостем Поттеров с тех пор, как они поселились в убежище. Им не советовали привечать гостей, опасно.

— Каждый дом в Годриковой впадине связан с каким-то одним из соседних. Мы можем легко переместиться к Батильде. Она к Стоунам, они живут по ту сторону от церкви. Так все дома членов «Ордена» и их друзей связаны на случай нападений, и камин можно быстро запечатать, — пояснил Джеймс и напряжённо вгляделся в потухший уже зеленоватый отблеск перемещения Батильды.

— Так ты кого-то ждёшь теперь? — это Фрэнк Долгопупс присоединился к стоящим у камина. Алиса и Невилл сидели в кресле и выглядели испуганными. Маленький Невилл был готов плакать, но хохочущий Гарри, сон которого прошёл, слишком активно вертелся на руках Сириуса и привлекал внимание Долгопупса.

— Жду… Связь односторонняя, к нам может прийти через камин только один человек, и если над Годриковой Впадиной пожиратели — он придёт.

Негромкий треск в камине возвестил, что тот, кого ждал Джеймс, все-таки пришёл. Аластор Грюм, хмуро уставился на окружающих.

— Грюм, дружище, — начал было Сириус, но Гермиона коснулась его руки.

— Попраздновали, друзья мои, — сипло отозвался он на молчание собравшихся. — Пожиратели не совсем уж дурочки, черт бы их побрал. Засекли. Не знаю как, но засекли. Видимо, столько гостей это все-таки перебор! — почти злобно отозвался он.

Гарри не смог найти что-то радостное в такой атмосфере и, склонив голову на плечо Сириуса, уснул, а Невилл, потеряв источник смелости, немедленно захныкал, и Алиса сорвалась с места, чтобы его где-нибудь успокоить. Она вернулась совсем бледная уже через секунду и тихо прошептала: «Пожиратели!»

За кухонным окном, в чернильном густом сумраке отчётливо рисовалось, будто подсвеченное, улыбающееся лицо Беллатрисы Лестрейндж.

Защита дала слабину. Не понятно как или кто виноват. Но это случилось, и прямо сейчас, намного раньше намеченного срока, пожиратели пришли в дом Поттеров, но Лорда не было, только его верные псы, и надежда ещё была.

— Гермиона, держи палочку на готове, но я прошу тебя — ничего не делай сама! Только защита! И я буду готов сделать это за тебя, просто…

— Я поняла! Поняла!

У них была секунда на эту беседу, потом двери открылись.

— Где порох? Быстро! — рявкнул Грюм, пихая Лили и Алисе банку, но громкий крик Беллатрисы: «нам нужна грязнокровка Грейнджер!» — заставил его изменить направление. Он вручил порох Гермионе и почти силой втолкнул в камин.

— Улица святого Павла, дом пять. Это адрес Батильды, скорее! — шепнула Лили через плечо Сириуса, загородившего собой камин.

Последнее, что она увидела, были ничего не понимающие, полные ужаса и злобы глаза Сириуса. Он стоял в пол оборота с палочкой наготове, когда открылась дверь. Следующий миг, и сквозь зеленое пламя мелькнула вспышка заклятия.

* * *

Он нёс её в министерство на дрожащих ногах. Все в том же белом платье, что и днём на пляже. Прекрасную и родную. Это как руку оторвать или ногу. Милая, милая Гермиона, целый океан, вся его жизнь. Он захлёбывался и ничего не видел, он хотел с ней — в крошечный кабинет Маргарет Коттон, прошедшей все тесты и ставшей сотрудницей Отдела регулировки путешествий во времени.

— Верни её… Назад…

— Назад? Что с ней? Какой год?

— Не знаю, две тысячи пятый наверное. Не знаю. Она умирает, ей тут не помогут, ребёнок, я не знаю, что с ним. Я тебя очень прошу. Просто сделай так, чтобы она вернулась домой. Что-то пошло не так, понимаешь?

Маргарет Коттон начала составлять какие-то таблицы и спешно что-то писать на длинных свитках.

— Это долго, да?

— Я не знаю. Нет. Мы не так давно составляли карты на две тысячи четвёртый.

— Пусть он. Просто переноси её!

Он уложил Гермиону на стол в комнате, которая вот-вот окажется далеко в будущем. Поцеловал её жаркий, липкий лоб. Руки. Прикоснулся к животу и с болью ощутил, что все закончилось только что. Его будущее, его семья, сын. Его Гермиона. Нежная, весёлая, любительница нарушать правила.

Он вышел на улицу.

— Кто? — взревел он. К коленям вдруг приблизился асфальт. Это он упал на колени, сдирая кожу.

Дамблдор пожал плечами. Он правда не знал.

— Я полагаю, изменив тебя, она изменила что-то важное. И это кому-то не понравилось. Значит, не в этом её миссия.

— Мы ещё… Мы ещё встретимся? — дрожащим голосом спросил Сириус.

— Тебе ничего не стоит увидеть её без всяких перемещений. Она уже родилась, Сириус. Если ты не встретишь кого-то или не потеряешь себя, у тебя будет шанс лет через двадцать. Так ли важен возраст? Она была старше тебя, в конце концов…

Сириус с силой натянул волосы на висках, собрал их в кулак и дёрнул. Он выл, как животное, прямо у министерства. Стоя на коленях.

Утро выдалось ярким, почти осенним и каким-то печально-прощальным. Гости покидали курорт, оставляя одинокие домики и номера. Машины одна за одной выезжали на трассу, отдаляясь от песчаных пляжей, солнца и беглого французского.

Том и Гермиона брели по обедневшему пляжу, находя то там, то тут на своём пути брошенные полотенца и забытые шезлонги. Конец сезона всегда был событием почти печальным. Живой улей, которым были эти места только вчера, вдруг разлетелся, будто от вылитого на него ведра воды. Туристы любили французскую ривьеру, с радостью оставляли свои деньги, выписывали чек за чеком, но это ничто, по сравнению с магической частью населения.

Галеоны лились рекой, волшебники со всего мира с радостью раскошеливались на апартаменты, изысканные ужины и лучшие места под французским солнышком на пляже. Расселяясь в небольших отелях для волшебников, которые по каким-то своим причинам обходили стороной магглы, волшебники из всех стран Европы отдыхали от суеты города, от работы и обязанностей.

— Мистер Грейнджер! — воскликнула белокурая волшебница, направляясь к Гермионе и Тому, которые только и успели что переступить порог отеля. — Вам письмо, мистер Грейнджер!

Она с торжественной улыбкой протянула Тому конверт из голубого эфалина и почти пискнула от удовольствия, что предоставляет маленькому хозяину такую важную новость.

— Это же оно!.. — с восторгом выдохнул он, читая своё имя на конверте. — Меня приглашают на собеседование в Шармбатон!

— Конечно, Том! Так и должно быть! — с гордостью протянула к нему руки Гермиона. Он нехотя ступил к ней, но тут же вывернулся и принялся распечатывать конверт.

— Мистер Грейнджер, вам письмо! — ещё одна сотрудница отеля приблизилась к Тому с крошечным подносом для почты. — Письмо сэр, из Хог-вар-т-ца!

Гермиона ахнула. В холле уже собрались зрители — сотрудники отеля, небольшая команда, уже давно ожидающая, когда этот торжественный момент наступит. Тома — красивого и воспитанного мальчика все любили. Сын молодой хозяйки, очаровательный и такой умный не по годам. Золото.

— Хогвартс? — он поднял голову на Гермиону, не понимая, к чему два письма. Он же должен учиться во Франции, на Англию даже не было расчёта. Только в самых тайных мыслях он представлял, как получает заветное письмо.

— Это вероятно недоразумение. С рождения ты записан в Хогвартс, так происходит со всеми волшебниками. А Шармбатон школа, в которую нужно подавать заявку, проходить собеседование.

— И в какую же школу мне идти?

— Шармбатон, конечно! — вмешалась одна из служащих отеля. Обе девушки, наблюдающие за муками выбора, закончили Шармбатон.

— Мы приехали, чтобы ты получил образование в Шармбатоне, Том, — спокойно, подбирая слова, сказала Гермиона и тут же увидела протест в глазах мальчика. Он хотел выбирать. Сам.

* * *

Приезд во Францию оказался верным решением, как казалось Гермионе все эти годы. На кое-какие сбережения она могла бы купить дом и прожить какое-то время безбедно в новой стране, но неожиданно она купила маленький старый отель. Он пустовал не один год, был ужасно дорогим для её бюджета, в нем не было персонала, а у неё — опыта. Гермиона отдала все до последнего кната и на «честном слове» наняла пожилого управляющего, взяла в повара его жену и нашла двух волшебниц-француженок, которые были готовы работать чуть ли не бесплатно, зная, какие обеспеченные постояльцы посещают эти края.

Она знала французский почти пристойно, а с Томом начала заниматься в Англии, но как и все дети (что просто невероятным казалось бы ещё пол года назад), он быстро нашёл общий язык с девочкой-соседкой и её старшим братом. Уже через неделю он говорил на жуткой смеси английского и французского, через две начал и в разговоре с Гермионой использовать иностранные слова, а через месяц щебетал с явным акцентом, но вполне понятно.

Они успели открыть отель к самому курортному сезону в первый же год, привели в порядок комнаты. Гермиона взяла кредиты у поставщиков, расплачиваясь своим «честным словом», и к маю создала в старом отеле новую модную среду, в которой захочет существовать любой гость.

Первый доход позволил рассчитаться и с кредиторами, и с работниками, нанять новых поставщиков более качественных и дорогих продуктов в будущем сезоне и сделать в зимний период небольшой ремонт.

Каждое утро мисс Грейнджер, или как звали её соседи «маленькая хозяйка», выходила на долгую прогулку. Иногда одна, иногда в сопровождении хорошенького сына, всегда прилично одетого, вежливого. Эта прогулка была гарантией тому, что о них заговорят. Сама того не зная, Гермиона не допустила слухов о себе как о гордой затворнице, что непременно прилипало ко всем «новеньким».

После завтрака на открытой террасе их отеля, Гермиона обыкновенно отпускала Тома на пляж в сопровождении соседского мальчика, его сестры и двух эльфов. Эльфы были обычным делом на части пляжа предназначенной для волшебников: дети под их чутким присмотром, старушки, которым требовалась их помощь, молодые дамы, которые не могли и шагу ступить без поддержки своей «маленькой помощницы», как модно было называть эльфиек.

В отеле уже были два эльфа, они остались в здании ещё когда оно принадлежало предыдущим хозяевам, но после их смерти перейти по наследству оказалось некому и домовики достались после покупки Гермионе. Её небывалая доброта покорила их, домовики охотно выполняли все задания новой хозяйки, убирали комнаты, помогали на кухне, а ко второму сезону появилось ещё два эльфа. Во Франции права на эльфа можно купить в министерстве, дорого, но навсегда. Так Домина и Ри, отельные домовики, принадлежали любому владельцу отеля, а Кука и Мико принадлежали уже Гермионе. Именно на них она потратила остаток дохода от первого сезона, снова оставшись без гроша.

Как раз Кука и была главным сопровождающим при Томе, а компанию ей составлял домовик соседей.

Пока Том нежился на пляже, Гермиона занималась делами отеля, сама уезжала на рынок за свежими овощами в сопровождении Мико, провожала особенно почетных постояльцев и проверяла бухгалтерию.

После обеда она занималась с Томом арифметикой и правописанием, они вместе читали художественные книги и учебники по заклинаниям и истории магии.

Вечера во всех отелях проходили похоже и должны были иметь успех, чтобы принести доход. Это была вечеринка. Шумная или томная, интересная или изысканная. Каждый отель славился своими вечеринками, постояльцев у Гермионы было едва ли пятьдесят, включая стандартные номера на первом этаже. Проживание стоило не дёшево, и вечеринки были и изысканными, и интересными одновременно. Она приглашала каждый вечер «персонажа», как это быстро назвали в округе. «Персонажем», был музыкант, певец, актёр или писатель, в тон которому задавалась вечеринка. То это были танцы, то вечер джаза, то литературные беседы с кофе. Её вечера имели успех, а Том с удовольствием влился в эту богемную компанию волшебников, и как маленький ангел присутствовал почетным гостем на каждой вечеринке.

Том и Гермиона не стали настоящей семьей. Они находили друг в друге поддержку, но он не был всегда с ней честен, не зависел от её мнения, но появилось что-то новое, он знал, что может ей доверять. Это не была дружба, это был мир. Они выстроили за прошедшие шесть лет то, что и в полноценных семьях создавалось трудом и терпением, а именно — уважение. Может Том и не любил Гермиону, но, кажется, научился слушать её.

Установившийся мир, хоть и по большей части внешний, все же рухнул в тот день, когда пришли письма, сообщающие Тому, что он будет учиться волшебству.

* * *

— Том! — Гермиона не смогла его догнать, он захлопнул дверь в свою комнату. Гермиона выдохнула и терпеливо открыла дверь, он её не запирал, но стучать она сейчас совершенно не собиралась. — Это неприлично! Ты же знаешь, что так нельзя себя вести!

— Почему я не могу выбрать?

— Потому что это…

— ...несправедливо! Я хочу в Англию! — неведомая сила его тянула на Родину, но Гермиону это ещё больше пугало. Она знала, что ничего хорошего это не сулит.

— Том… Теперь наш дом тут. Нет никакого выбора, понимаешь? Нет! Неужели тебе до сих пор не ясно, что все это…

Она хотела в сердцах заявить, как она старается, как много делает на самом деле, но вовремя поняла, что нельзя так с ребёнком, он этого не просил. Но как же объяснить, обосновать. Он не глупый, ему нужны доводы.

— Ясно! — с обидой выдавил он и сел читать свою книгу.

«Неблагодарный. Ничего не понимает! Не понимает! Не любит меня, и с чего я вообще взяла, что это возможно?» — Гермиона пыталась прогнать эти мысли, но получалось только хуже. Больше воспоминаний о его неправоте и непонимании.

Она снова заснула нервно и поздно, провалявшись допоздна без сна. А в четвёртом часу пришёл он.

Том приоткрыл дверь и проверил, спит ли она. Он был ещё обижен, но все равно пришёл. Поправил её одеяло, прикрыл окно, чтобы сквозняк не был таким сильным. Её рука свисала, касаясь пальцами пола — поднял и положил поверх одеяла.

Буквально минуту он смотрел на неё.

«Не умеет о себе заботиться!» — подумал он, так же тихо покидая её комнату. Всегда он так. Таскал бутерброды и подкладывал ей в сумку контейнер, чтобы пообедала. Вся его любовь проявлялась в этом. Прийти, поправить одеяло пока она спит и поскорее убежать. Иногда она звала во сне Сириуса, он давно привык к этому незнакомому имени. Тогда Том гладил ее по голове. Все его желание заботиться и любить сосредоточилось в ней, в Гермионе, но он ни за что ей не мог это показать. Когда она болела, он чаще просыпался, приходил по два или три раза. Когда она много работала, подсовывал восстанавливающее зелье. Такая вот забота.

Как только он ушёл, Гермиона проснулась. Хотела прикрыть окно, но оно было уже прикрыто, а штора заправлена. Руки замёрзли от прохладного ночного сквозняка, но одеяло не сползло и полностью укрывало даже замёрзшие пальцы.

* * *

Они брели по пустеющему курорту. Некоторые отели уже закрылись и понемногу стали начинать ремонт. Жара сходила на нет, грозили скорые дожди.

— Поговорим? — она тронула его аккуратно уложенные волосы.

— Ага, — сухо ответил он, поглубже засунув руки в карманы светлых летних брюк.

— Ты злишься? — она сразу задала дружелюбный тон беседе.

— Нет, — почти равнодушно бросил он. Тропинка вывела к набережной, открылся вид на знаменитый Лазурный Берег, который стал пугающе обыденным видом для маленькой семьи Грейнджер.

— Том, наша жизнь… — она готовила какие-то аргументы, но теперь просто не нашлась, что сказать. Прогулка уже казалась долгой из-за повисшего молчания. Он хочет, у него есть свои желания и мотивы. Он мечтал об этом с того момента, как услышал о Хогвартсе. Он ждал письма и страшно его боялся. Пойти в Шармбатон — значит, никогда уже не попасть в Хогвартс. Он ребёнок, а значит, он не так уж и много может решить сам. Он хочет. Но пойти на поводу? А чего хочет она? Может, увезти его неверное решение, может, вся соль не в этом? Может, шанс ещё впереди? Гермиона зажмурилась и выдавила: «Хорошо!».

Так Том во второй раз совершил путешествие по Европе, а ещё вдруг понял не по годам мудрую вещь: Гермиона совершила ради него невероятный и безрассудный поступок, только по его желанию, ведь доводов возвращению в Англию было так же мало, как и тому, чтобы остаться. Она сделала для него то, чего он даже ждать не смел. Просто каприз и обида, но как же важно это оказалось для него.

Она обещала, что они пробудут в Англии по крайней мере до конца августа. Она обещала, что всерьёз подумает. Она обещала, что они поговорят ещё раз, через неделю.

Он обещал, что если она скажет в конце августа вернуться — он её услышит.

— Кто эта дама? Она так изящна! — спрашивает дама в изумрудно-зеленом.

— О, милочка, вы, кажется, совершенно не осведомлены? Это же Гермиона Грейнджер! У неё собственный отель в Сан-Тропе! Ходят слухи, что она в родстве то ли с Блэками, то ли с Малфоями, я, право, не знаю, но её сын само совершенство! Видели его? Он за столом с другими детьми! — отвечает статная Брюнетка в кремовом.

— Ну что вы, какие Блэки? И уж тем более речи не идёт о Малфоях! Я слышала, что она никак из семьи Певереллов! Мужская линия прервалась, но в девичестве она точно Певерелл! Наверняка вдова какого-то толстосума-чистокровки! — блондинка в голубом давно хотела вступить в разговор, но никак не могла вспомнить, что именно слышала о таинственной даме, занявшей небольшой особняк в предместье Лондона.

Это был один из тех вечеров, когда нет определённой цели и темы для разговора, значит, и обсуждается все подряд. Сплетни подают одну за другой, как пирожки, и их охотно подхватывают в дамском кругу. Гермиона Грейнджер была ярким примером тому, как можно создать «шум из ничего», она так скромно и не эксцентрично появилась в обществе с лицом полным уверенности в собственной принадлежности этому кругу, что остальным осталось только развести руками.

Приём уже шёл к ужину, и темы себя исчерпали, когда хозяйка вечера, Мелания Блэк, завела разговор которого все ждали, пока Гермиона беседовала с пожилой миссис Книксен, невзначай упомянула такую незначительную деталь в наряде Грейнджер, как бантик на шелковой туфельке.

— Ха! Он — иностранец! Думаете, откуда у неё отель? — брюнетка придвинулась ближе, нетерпеливо подергала пальчиками. — Говорят, она владеет чуть ли не половиной курорта! Волшебные отели галлеоны гребут! А Мистер Паркинсон останавливался в её отеле, к слову!

— Мисси? Это так?

— Ну, вообще, да, он сказал, что это очень изысканное место! Там останавливается не много людей, может, она не всех принимает у себя в отеле?

— Ну конечно, так и есть! Вы что, не слышали об этом раньше? Только чистокровные волшебники, и только очень и очень обеспеченные!

— Ах, как жаль, что сезон закончился, — блондинка закусила ноготок на правой руке. — Я слышала, её сын будет учиться в Хогвартсе!

— Вообще-то, он получил оба письма!

— Шутите? Да за него, говорят, борются несколько школ!

— Ну, Хогвартс безусловно лучше! Она верно поступила, что привезла мальчика в Англию!

— Да, да! Верно! Ах, какое чудное у неё платье!

— А причёска! Такие дивные кудри! Это точно от этого новомодного средства! Жутко дорогое!

— Мне кажется, её мальчик так на неё похож!

— О, вы правы! Просто одно лицо!

— Слышала, что у неё три счета в Гринготтсе! Ячейка с деньгами, реликвиями и с какими-то важными документами, — в полголоса произнесла присоединившаяся к беседе полнеющая женщина с лицом неприятно-желтоватого оттенка.

Гермиона слышала почти всю беседу от начала до конца. Она стояла немного в стороне, то присоединяясь к неспешной беседе с престарелой Книксен, то выглядывала среди детей Тома, то принимала комплименты от жадных до новых лиц холостяков.

Обсуждался сплетницами и вид Гермионы в целом, и мельчайшие детали образа. Французские кружева, индийский шёлк и тончайшие переплетения драгоценных нитей, составляющие её платье, украшения и макияж. Даже длина палочки оказалась деталью существенной и немаловажной — и говорила о новой персоне, как о сдержанном и мудром человеке, принадлежащем исключительно к высшему обществу. Гермиона радовалась лишь тому, что в лжи этой не было и доли правды, что жизни её и спокойствию это не угрожало, и что никак не мешало Тому освоиться в непростом лондонском обществе.

Они прибыли в Лондон всего неделю назад, но прибытие их успело наделать шуму. Общество лондонских аристократов чтило и берегло традиции, магическая часть населения Англии немного отставала в прогрессе, техническом прорыве и моде, потому среди высших слоёв волшебного населения в ходу были приемы, импровизированные балы без музыкантов и изысканные фуршеты. Если в обычной жизни дамы выглядели более менее современно, то для таких вечеров будто откапывали наряды бабушек и одевались максимально чопорно. Примкнуть к аристократии, конечно, не было целью Гермионы, вышло это случайно. По совету Мистера Оскара она наняла особняк, просторный для их семьи, но небольшой по меркам соседей. Это был особняк старого приятеля Оскара, Грэга Лори, вредного целителя со скверным характером, который решил переехать к дочери в Шотландию и сдал дом за бесценок. Многие могли подумать, что жильё в таком районе должно обходиться, по меньшей мере, в сотню галеонов в месяц, а учитывая, как одевались и какие мероприятия посещали мисс Грейнджер с сыном, это составляло о ней мнение весьма не дурное, как о приличной обеспеченной женщине.

На самом деле, дом она снимала за уборку и мелкий ремонт, которого все время требовал особняк. Старик, не без оснований, боялся, что дом без постоянного ухода просто не выдержит. Его стены чинились с помощью заклятий, мебель бесцеремонно левитировалась и трансфигурировалась. Все это не шло на пользу старинному особняку, и Гермиона была призвана привести все это в порядок, а потом, быть может, выкупить и дом, и участок.

Так соседями Гермионы стали богатейшие и благороднейшие представители волшебного сообщества, а в этом кругу было принято ходить друг к другу на приемы.

* * *

Стол был накрыт в большой столовой поместья Блэков, невиданном особняке, где великолепные гобелены и портреты чередовались с жутким и безвкусным достоянием чистокровного рода. Всевозможный волшебный хлам покоился за прозрачными дверцами шкафов и привлекал всеобщее внимание. Гермиона видела большую часть и интереса не проявляла, оттого все решили, что она ещё богаче, чем Блэки. Том оставался также равнодушен к безделушкам, не ходил открыв рот по дому, не устраивал забеги по длинным коридорам с другими благородными детьми.

Арктурус и Мелания Блэк проводили приём по случаю окончания летнего сезона. Событие настолько рядовое, что никто даже не сомневался, какого числа это произойдёт, что подадут на ужин и о чем будет застольная беседа. Говорили о политике, новом министре, пожертвованиях и орденах за заслуги.

Том не видел прежде таких семей, таких домов и столько красивых богатых людей. Представители древних европейских родов часто останавливались в отеле Гермионы, но по-одному они мало отличались от простых людей. Собравшись же вместе, они представляли совершенно удивительное зрелище, каждый будто становился в десять раз важнее и сильнее. Это Английское общество отличалось от привычного французского. Все тут были невероятно красивы, но до ужаса скучны и молчаливы. Орион и Лукреция, дети хозяев, не пускали играть в свои комнаты, предоставляя для этого гостевую детскую, где почти не было игрушек. Другие дети даже молча играя с принесенными из дома волшебными палочками, говорящими плюшевыми собаками и радужными мыльными пузырями. Когда же кто-то из них громко смеялся или, заигравшись, пускался в обыкновенную погоню по коридору, остальные осаждали хулигана холодным взглядом и задирали носы. Они будто повторяли повадки родителей, у которых в головах кипели сплетни и мысли о благородстве и чистоте крови.

Том не понимал как присоединиться к этой молчаливой игре, ему было невероятно скучно, и дети показались скучными. Блестящее английское общество разочаровало. Том тосковал по походам с Кукой и соседскими детьми на пляж, по катанию на самокате по мощёным дорожкам Сан-Тропе до рынка, где старый волшебник Этьен непременно угощал сладкими грушами, по играм в квиддич, неловким, на детских мётлах, но все-таки играм.

Все дети в гостевой, мало помалу, пересаживались поближе друг к другу и вступали в диалог. Том быстро понял, что как и взрослые, дети будут хвастаться и сплетничать, он видел, что не хуже, чем другие одет и играет не в самые дешёвые игрушки, потому без страха присоединился к беседе. Дети невзначай упоминали о загородных домах, стоимости своих школьных мантий и сумок. Каждый, будто теряя меру, хотел сильнее кольнуть другого.

Том, давно забыл о жизни в приюте, привык быть частью семьи и обладать собственностью, но он не хвастался раньше. Теперь же ему нужно было продемонстрировать, что у него есть и, кажется, впервые он понял, как ему повезло с Гермионой. Его детская волшебная палочка могла обезоружить противника, зажечь свет и не трескалась от манящих чар. Его костюм был французским, дорогим. Его метла летала без отдыха дольше, чем у других, и поднималась на пять дюймов выше. Он был горд и доволен, это было впервые за вечер, когда он получил от нахождения тут удовольствие.

— А у тебя уже есть своя ячейка в Гринготтсе? — спросил Орион, упорно делая вид, что страшно увлечён своей книжкой с живыми картинками.

— В Гринготтсе? Но мы храним деньги во французских банках! Как можно доверять гоблинами? Говорят, им ничего не стоит предать волшебников! — Том со знающим видом посмотрел на Ориона и тут же будто потерял интерес. Он стучал по своей книжке палочкой, и волшебник на обложке менял цвет.

— А-а-а, вот оно что, — понимающе протянул Орион. Он был впечатлён тем, что новенький не нищий, на что все в тайне надеялись. Вот бы разоблачить этого мальчишку, о котором столько говорят.

— А ты в Хогвартс пойдёшь учиться? — Вальпурга, тощая темноволосая девочка, откинула длинную прядь и высокомерно окинула взглядом окружающих.

— Не знаю, мы пока не решили!

— Вы слышали, в школе снова нет учителя заклинаний! Ах, этот Хогвартс, — покачала головой незнакомая блондинка и выпятила нижнюю губу, тонкую и бесцветную.

Дети пустились во всю обсуждать школу, припоминая все позорные оплошности руководства, хоть и заявили потом, что она самая лучшая и без сомнений в неё нужно идти учиться Тому. Сам мальчик так и не понял: хорош Хогвартс или плох, и решил, что непременно уточнит все у Гермионы.

Том всю дорогу думал про этих новых детей. И хочется и колется, как магглы говорят. Он хотел в Хогвартс. Хотел быть частью этого общества, хотел нравиться будущим одноклассникам, но какие же эти дети неприятные, а Англия такая холодная и неприветливая. Жизнь в Марселе была лёгкой, весёлой, а Лондон казался, при всём своём лоске благородства, ужасно скучным.

— Как ты находишь Лондон? — они шли по защищённой от трансгрессии придомовой территории, и тишину до этого момента нарушал только шелест платья Гермионы.

— Не знаю. Мне понравилось, наверное. Дети в школе будут такими же?

— Вовсе нет! Такими будут только слизеринцы и то — в большинстве своём.

— Понятно, а как они тебе?

— Сплетничали про нас все время, но безобидно, в общем-то!

— Я все ещё хочу в Хогвартс…

— Я понимаю, — призналась Гермиона, у которой сердце сжалось от этого. Она видела, как трудно Тому, воспитанному иначе, чем другие дети, найти к ним подход, видела, как он перебарывает себя. Но все равно он хотел в Хогвартс, и становилось все яснее, что судьбу не обмануть.

— Слушай, — он остановился уже на пороге и дёрнул её за рукав.

— Что? Может войдём сначала?

— А если ты поедешь со мной? — Тома осенило так неожиданно, что Гермиону он даже не слушал. — Я не знаю, чего ты боишься, но тебе же станет легче, если ты будешь со мной? В школу нужен преподаватель заклинаний!

— Том…

— Я очень этого хочу! — выпалил он и покраснел, а после сам открыл дверь. Он побежал к себе так быстро, как мог, чтобы Гермиона не успела ничего спросить.

— Эй! Том Бомбадил! Чего копаешься?

— Иду я, иду! — Том перелез через опору и спрыгнул на землю. В столь поздний час главные ворота были закрыты, но на галерею попасть было не трудно. — Готово!

— Молодец! Проспал что-ли?

— Прятался от завхоза! Стал караулить по ночам подземелья, старику миллион лет, а всё шляется по ночам!

— А ты-то не шляешься, конечно! — хохотнула Гермиона и накинула на голову капюшон мантии. — Скорее, все пропустим!

— Эй, погоди! — он дёрнул её рукав, это прямо вошло в привычку. Всегда, когда он что-то хотел сказать, остановить её, непременно дергал рукав мантии, как маленький.

— Чего? Хочешь, чтобы нас поймали? — она развела руками и покачала головой. — Боже, кого я воспитала! Ты не умеешь нарушать правила!

Он вдруг сделал два шага и крепко её обнял, уже маленькую для него, рослого шестнадцатилетнего старосты.

— С днём рождения, мам! — она замерла уткнувшись в его плечо и тяжело вздохнула. — Идем, пока ты не разревелась!

Она послушно кивнула и пошла следом за сыном, который стремился скрыть лицо в темноте.

Шесть лет прошло с тех пор, как маленький красивый мальчик сел в "Хогвартс-Экспресс", приехал в школу и начал учиться тому, чтобы быть достойным волшебником и человеком. Гермиона всё-таки держалась в стороне, не опекала, не следила и не ходила следом, как мама-утка. Она добилась невероятного, чтобы он сам приходил к ней за советом и помощью. Шли годы его школьной, счастливой жизни. Он скучал по друзьям, проводил праздники с Оскаром, а по вечерам, когда на душе скребли кошки, оценка не была достаточно высокой или с друзьями выходила ссора, он шёл в её комнату, она делала чай с сиропами и пряностями, отвратительный на вкус, и они говорили.

Сейчас они углублялись в запретный лес, уходя все дальше от замка. Том давно привык, что Гермиона прекрасно знает все тропинки. Ещё на первом курсе, когда обнаружив его во время вылазки с сокурсниками, она шёпотом подсказала ему верное направление, не заругала. Тогда же она показала ему все короткие пути, почти никому не известные коридоры и настоящее чудо: выручай-комнату.

Шагая сейчас вслед за её тонкой почти детской все ещё фигурой, он с теплотой думал о прожитом и пережитом, а сердце щемило от воспоминаний. Она всему его в итоге научила. Его друг, соратник, сестра, мама. Она соединила в себе всё, что ему было необходимо, стоило ему подпустить её ближе.

В начале осени в Запретном Лесу случалось порой волшебное и невероятное, по сути своей, событие: это были ночи, когда единороги танцевали в полную луну. С каждым шагом чувствовалось, что заветная поляна совсем близко, весь лес затих, замер и слетелся наблюдать за удивительными животными. Вдали уже виднелись фигуры наблюдателей, когда Гермиона и Том приблизились к нужному месту, она поежилась и приостановилась с опаской, но не пропускать же из-за наказания такую ночь?

Одна фигура, непомерно большая для тринадцатилетнего подростка, косматая, отдалённо напоминающая доброго друга Хагрида. Рядом два кентавра, скрестивших на груди руки, а по правую руку от них высокий, но ещё не такой почтенный старец, как в школьные годы Гермионы, Дамблдор. Гермиона обняла плечи Тома и, пытаясь подавить улыбку смущения, подошла к преподавателю трансфигурации.

— Профессор Грейнджер! Нарушаете правила?

— Говорят, сегодня будут единороги. Мы не могли пропустить! — Гермиона кивнула Тому, давая понять, что не нужно бояться профессора. Он скинул сумку и достал оттуда карты звездного неба и тетрадку с записями. Кентавры прошептали что-то вроде: «Людишки!»

— Похвально, похвально... Я не должен, конечно поощрять, но он же тут с вами, можно закрыть глаза. А вот что с вами делать, Хагрид?

— Так что ж, профессор? Это ж единороги, да они быть может и в последний раз в этом году выйдут!

— И правда... Только третий год, как танцуют! — Дамблдор посмотрел на небо, где большая, идеально круглая луна, как большой добрый глаз, наблюдала за лесом и школой.

— Во время моей учёбы такого не было, — покачала головой Гермиона. — Я и не знала о таком раньше!

— Единороги танцуют только в мирное время. Ни за десять лет до того, ни через десять после... Я думаю, нас ждёт мир? — он смотрел так, будто все понимает и знает. Гермионе стало не по себе. Они часто беседовали за прошедшие годы, но никогда она не делилась с профессором своей миссией, не рассказывала, как это бывало раньше, всю подноготную и даже избегала вопросов. Стоило переступить порог школы шесть лет назад, как стало ясно: она всё делает правильно. Пережить бы одну проблему, и других уже не будет.

— Смотрите, началось... — Том отложил свои карты, подошёл к Гермионе и Дамблдору. На поляну из-за деревьев пробивался серебристый свет. Это небольшое стадо единорогов, разных возрастов, приближалось к скрытому чарами месту в лесу. Единороги не видели зрителей, не ощущали опасность, редкими были такие минуты. На расстоянии вытянутой руки были их серебряные гривы, отливающие всеми цветами радуги в лунном свете. Они вставали на дыбы, били копытами и ржали. Маленькие жеребята резвились рядом, глядя, как родители высекают разноцветные искры, и неловко были своими копытцами. Заворожённые зрелищем, наблюдатели не замечали, как понемногу на поляне появляются новые люди. Преподаватели здоровались с Гермионой, жали друг другу руки и негромко перешёптывались.

— Прекрасно, правда?

— Прекрасно, — ответил Гермионе Том, на его красивом лице было то выражение благородного, тёплого счастья, от которого нельзя было не заразиться.

Спустя час они уже брели назад, зевая и мечтательно поглядывая на небо, которое заволакивали тучи. Том держал Гермиону под руку, перед ними следовала процессия преподавателей, все молчали, заворожённые только что увиденным.

— К слову, ты должна лишить меня десяти баллов! — шепнул Том.

— За побег?

— За побег!

— Лишаю! А теперь беги спать, завтра контрольная работа по трансфигурации.

— Я готов! — немедленно выпалил он и весело выбежал вперёд, раскинув руки, Гермиона засмеялась. — Ты же знаешь, я молодец!

— Знаю, но уже поздно, я должна следить за тобой, ну хоть немного!

— Сначала я тебя провожу, потом пойду спать!

— Думаешь меня украдут по дороге?

— Думаю, что это не единственная причина, по которой маму стоит проводить до двери комнаты.

Слышащие это преподавательницы завистливо вздохнули, хоть и делали вид, что увлечены собственной беседой.

Через четверть часа Гермиона скинула мантию, умылась и упала на кровать. Почти счастлива. Том умница, не хватает одного только — Сириуса не хватает до боли внутри. Боли о потерянном времени и не растраченном счастье. Он там будет жив. Он там её узнает. Там они может что-то построят без войны? Единороги танцуют, значит, ещё десять лет будет счастье!

Она перевернулась на бок и услышала хруст бумаги, письмо в кармане, Том подложил.

Его аккуратный почерк испещрял лист с обеих сторон и в глаза бросились слова «мама», «люблю», «спасибо». Сердце забилось быстрее от ожидания новых и новых слов нежности от сына, которые она так редко слышала. Читать ещё не начала, а слезы уже покатились из глаз.

* * *

«Мама. Никогда так не говорю, и это первое, о чем я сожалею и прошу меня простить.

Мама. Я благодарен тебе потому, что ты меня создала. Не родила, не важно. Ты меня создала, по крупице вложила то, чего никто не смог бы. Я — это ты, лучшее, что есть во мне — это ты.

Я расскажу тебе. Просто вспомни. Мальчик в приюте, злой и завистливый. Мне не нужно объяснять тебе, кем я был. Ты сама знаешь, что мир мне был "должен", начиная с тебя. Ты же могла не стать частью моего мира, не взять мальчика из приюта или взять другого, другую. И я считал, что ты мне должна. Ты показала мне бескорыстие. Дала мне дом, детство и любовь. Не думай, что я тебя не любил, очень любил, всегда. Но мне казалось, что я все испорчу, я жил на тонкой грани, старался быть не слишком ужасным для тебя и не очень показывать, как мне важно, все что даёшь. Вдруг все закончится и будет больно. Ты дала мне больше, чем я заслужил. Ты заслужила лучшего сына, любящего и не скрывающего этого, способного сказать это в глаза, а не написать письмо. Ты заслужила многое, и я потрачу остаток жизни, чтобы это дать.

Потом ты подарила беззаботное детство в Марселе. Обеспеченное и уютное. А я продолжал быть злобным и завистливым, хоть и сдерживал это из последних сил, потому был так холоден порой, скован и груб. Не беззаботный ребёнок, а монстр. За это я себя корил, был от этого ещё злее, и на тебя, за то что ты заставляешь меня ощущать это. Я не подхожу тебе настолько, что видя, как просто быть тебе правильной, я не понимал, почему со мной это не так. Мама. Была бы ты злобной и зацикленной на какой-то ерунде, я был бы в своей тарелке, не стыдился себя. Но ты права, я всегда боролся с собой. Сначала неосознанно, потом щелчок, и я всё понял, стало даже труднее, но эффективнее.

Ты дала мне Хогвартс. И это тоже была моя завистливость и эгоизм, конечно. Я хотел к богатым детям, но больше того, я хотел показать, что ты у меня есть, что ты мне даёшь, какая ты прекрасная. Я так гордился, но не по-доброму, я хотел хвастаться. Каждый твой урок был моим звёздным часом. Ты шутила, устраивала дуэли, соревнования, твои уроки были всегда самыми интересными, и я выходил с улыбкой, потому что знал — это МОЯ мама.

Знаешь, когда я этому устыдился? Когда чуть не погибла та девочка, Миртл, и когда ты пришла на помощь. Ты одна могла понять. Ты знала, что я говорю со змеями, знала, что я попаду на Слизерин и знала, что мне может и не хватить сил победить желание управлять Василиском. Ты пришла. Посмотрела на меня, и как же стыдно мне за себя стало. Тебя я не винил, я понял, что не за это ты боролась все эти годы, и не эту жизнь мне готовила. Моя красивая, умная, понимающая мама. Не Василиск моя сила, а ты. Страшно представить, кем я мог стать. Помнишь меня? Испуганного "голосом" в стенах, впервые, кажется, в слеза. И как ты протянула ко мне руки и всё объяснила. Ты не заставила прогнать чудовище, ты предложила выбор. "Прогони его, победи, Том. Ты можешь. Если ты хочешь этого — сделай. Если ты хочешь поступить иначе — я даже не прошу говорить мне, просто поверь, правильный ответ можешь дать только ты сам!" — это ты сказала. И я выбрал борьбу и победу. Не ради тебя, ради себя.

Спасибо за то, что ты всё мне объяснила, что всё мне дала, все, что могла. Даже больше, чем могла. Была рядом каждую минуту. Я знаю, сотня школьников прожила без матерей в школе, но я признаю. Я бы не смог. Я слаб. Я не могу без тебя, но ты научила и этому. Я научился спрашивать себя: "А что бы она сказала?" Научился слышать не только себя,но и тебя, а главное — своё сердце.

Ты искоренила самое плохое, ты научила быть лучшим человеком, и я прошу ещё об одной услуге: сказать мне правду, когда ты поймёшь, что я снова не прав. Больше я этого скрывать не стану. Ты создала человека, и тебе даже не пришлось его рожать. На каждую книгу о тёмной магии ты отвечала книгой о спасении. На каждую злую мысль — терпеливым добром. Ты — моё терпение. Я почти уверен, что ни одна мать не дала сыну столько, сколько смогла ты, потому что не у каждой матери был такой сын, как я. Гордись мной, очень прошу, это все что мне нужно.

Спасибо.

Люблю тебя.

Твой сын.

Она крепко спала, сжимая в руке письмо. Давно она так легко не засыпала, без снов и тревог, он сразу это заметил. Том вошёл в её спальню, закрыл окно, все-таки уже сентябрь. Поправил одеяло и убрал книгу из-под подушки, чтобы у неё не затекла шея. Она выглядела такой расслабленной, он будто никогда раньше ее такой не видел. Он посмотрел на письмо в её руке и умиротворенно улыбнулся, наверное, он и правда осёл, раз не сказал ей все это раньше?

— Ну что? Кажется, последнее занятие в этом году для вас, и совсем последнее для меня! — объявил Том, и дети удрученно завыли. Из-за каждой парты на него смотрела пара восхищённый глаз от первого до седьмого курса. — На моем месте остаётся Чейз, приветствуем нового...

— Преподавателя! — подсказала девочка-второкурсница и покраснела. Том улыбнулся, так он себя никогда не называл и, в общем-то, никто и не назвал, его негласная "должность" умалчивалась.

— Чейз только на четвёртом курсе, а значит, впереди целых три года с вами! Я уверен, он станет хорошей заменой! — Том подмигнул светловолосому гриффиндорцу, который выглядел смущённым, но не терял торжественного выражения лица. — Ну, пожелайте мне удачи!

Вся шумная толпа бросилась обнимать Тома и поздравлять с окончанием школы, пока он напоследок что-то продолжал говорить, обещать и уточнять.

— А профессор Грейнджер тоже уходит?

— Да, уходит, — ответил Том, и девочка очевидно очень огорчилась. Гермиону очень любили и прощаться с ней не хотели ни преподаватели, ни студенты. В последние годы она занималась двумя исследовательскими группами со студентами, вела факультативы и дуэльный клуб, устраивала собрания наравне с "Клубом Слизней", которые пользовались не меньшей популярностью.

Том вышел из их кабинета, заброшенного когда-то, но отмытого и приведённого в порядок им и первым десятком детей, которых он взялся готовить к СОВ. Это было ещё на пятом курсе по совету Гермионы и с её протекцией. Уже к Хеллоуину на занятия приходили и второклашки, и студенты шестого и седьмого курсов, и чем старше становился Том, тем больше детей желали учиться у самого блестящего студента после Альбуса Дамблдора.

Теперь ЖАБА сданы, хоть результаты пока и не известны, последнее занятие проведено и пост сдан, что осталось? Заглянуть к маме и собрать чемодан.

В комнате Гермионы пахло пирогом с патокой, эльфы расстарались, как всегда. Она заключила с ними какую-то странную сделку, всех условий которой Том не знал, но в комнате её всегда пахло кофе и была свежая выпечка. Маленький столик был накрыт, и за ним сидела самая красивая в мире девушка — Коррин Марш. Она то и дело откидывала за спину густые, медовые волосы, которыми можно было любоваться сутками напролёт.

— А вот и Том Бом...

— Эй! Ну мне же не двенадцать лет! — перебил он и присоединился к чаепитию. Гермиона с притворным ужасом воззрилась на него.

— Не двенадцать? Но... Я же видела вчера на дне твоего чемодана... Это! — она театрально пожала плечами, будто самый растерянный в мире человек, а Коррин от души хохотала, по воздуху к ним плыл плюшевый белый мишка. — Мистер Кокос, кажется?

— Это мой мистер Кокос! — Том схватил игрушку и спрятал под мантию. Коррин умиленно сложила ладошки у самых губ и полезла доставать мишку, который за долгие годы уже не был таким мягким и пушистым как раньше.

— Как последнее занятие? — поинтересовалась Гермиона, наливая в его чашку уже седьмой вид сиропа.

— Отлично, но я думаю, ребята расстроились. Кстати, а почему у Генри Слейтера тройка по заклинаниям?

— Это пуффендуец, третий курс?

— Да, он не так уж безнадёжен, я думаю. Сначала был немного рассеян, но он переживает из-за сестры.

— Глория Слейтер?

— Да, близнецы. Она намного увереннее, думаю, его это тормозит.

— Не безнадёжен он, конечно, но напрочь все перепутал. Прекрасно исполнил разрушающие чары, только я просила отталкивающие. Завхоза завалило с головой пенобетонными блоками.

Коррин и Том засмеялись и незаметно взялись за руки под столом. Гермиона знала это, но была спокойна, Коррин ей нравилась, была Тому под стать, понимала его. Милая девочка с Когтеврана, не такая блестящая ученица, как Том, но одна из лучших на своём курсе.

— Немного жаль его, ему нужен какой-то стимул, — вздохнула Коррин.

— Перерастёт, — ответила Гермиона. — Он молодец, просто девочки взрослеют раньше. Он догонит и обгонит, не сомневайтесь!

— М-да… Ладно, мне пора бежать, я и так засиделась. Взяла вот эти две книги, — Коррин подняла учебники, Гермиона кивнула в ответ, и девушка ушла, оставив Тому на прощание нежный влюблённый взгляд.

— Том Бомбадил, убери-ка со стола? — Гермиона демонстративно вытянула ноги, отодвигая от себя чашку.

Том знал, что это его обязанность, потому принялся быстренько убираться. Гермиона тем временем достала пачку эссе, которые предстояло просмотреть. Это было не на оценку, скорее — прощальные письма к ней от учеников. На длинных свитках они расписывали, чему научились и чего хотят дальше, летом Гермиона обещала каждому выслать рекомендации по книгам трудам и журналам, которые полезно читать.

Спрятав в шкафчик последнюю чашку, Том растянулся на диванчике и достал из сумки пачку писем.

— Предложения на стажировку? — поинтересовалась Гермиона, усаживаясь у него в ногах.

— Да, утром пришли, — Том не читая откинул письма из министерства, а два оставшихся с интересом рассмотрел. — Смотри, Мунго и Гринготтс.

— Заинтересовался?

— Не знаю, возможно…

Ему все время приходили предложения. Том — идеальный кандидат на любую должность. Умный, активный, отличные оценки по всем предметам, добровольные занятия заклинаниями, трансфигурацией и защитой от тёмных искусств с младшими студентами в течении последних трёх лет, исследовательская работа, опубликованная в двух журналах. А он так и не решил, чего хочет в жизни. Все дороги открыты. А он бы вечно пил чай с мамой, любовался волосами Коррин и беседовал с мистером Оскаром. Он запутался в жизни.

— Скоро придут результаты и нужно будет что-то решать, — осторожно заметила Гермиона, Том раздраженно на неё посмотрел. Устал от этих разговоров.

— У меня есть к тебе вопрос, — спокойно произнёс он, глядя на неё внимательно и задумчиво. Она кивнула. — А что если я никуда не пойду?

"Только не Горбин и Бэрк", — подумала она и нервно сжала руки.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что поеду в путешествие по Европе, — он пожал плечами, а она успокоенно выдохнула. Европа, ну конечно!

Ей было очень страшно последние дни. Решалась его судьба. Вот сейчас он сделает шаг, который перепишет историю будущего. В страшных снах ей виделось, как её мальчик идёт работать к Горбину, находит чашу и медальон, делает крестражи и пропадает для неё навсегда. Но заставить его? Она на многое повлияла в его жизни, многое ему навязала, опасаясь его неверного шага. Сейчас пришло время смотреть со стороны и ждать. Это результат всех её трудов.

— Путешествие? Это неплохо, Том, я думаю мы можем себе позволить, чтобы ты год путешествовал по миру.

— Год?.. По... По миру? — удивлённо переспросил он. Том хотел только пару месяцев и только Европу, но мир — много больше.

— Да, потом ты определишься с будущим, это же не к спеху! — она хоть это и говорила, держалась немного скованно. — Год это не так много, и я уверена, что предложения не иссякнут через год! Может, во время путешествия, ты опубликуешь ещё статью или напишешь работу. Ты можешь задержаться в Африке и ликвидировать проклятия в бедных районах, можешь изучать вечные льды или руны в Египте.

— Ты это серьёзно?

— Ты не об этом думал?

— Я об этом и не мечтал... Ты думаешь, я смогу?

— Уверена, — она это сказала, а у самой упало сердце. Год, среди других, разных волшебников. Не все они будут добрыми. Он увидел её выражение.

— Боишься? — спросил он.

— Да, боюсь. Но это ничего не значит, Том Бомбадил, все боятся отпускать от себя то, что годами воспитывали!

— Я — "то"! — закатил он глаза и оба засмеялись. — Не бойся, я молодец, да?

— Да, молодец! Взрослый мальчик! Сколько тебе там? Восемнадцать, нет?

— Ну эй! Не бойся! Ты всегда меня держала немного в стороне от проблем и важных решений. Я благодарен, конечно, но мне пора становиться самостоятельным, ты права, я смогу! — его тон стал совсем серьёзным, а Гермиона испуганно промотала в голове всю их жизнь, неужели она его делала каким-то маменькиным сынком? — Наверное, ты видела, что мне это необходимо, но пора бы уже мне доверять со спокойным сердцем!

— Да... Да, конечно, Том.

— Почему ты меня так опекала всегда? Чего ты боялась? — он выпрямился и посмотрел на неё внимательно. — Всегда было интересно, это не было похоже на... других.

— Ничего. Иди, собирай вещи, мне тоже нужно, Оскар будет ждать нас на вокзале!

Том не задал больше ни одного вопроса, вышел, а ей стало ещё страшнее, о чем он думает? Неужели его это давно уже гложет

На вокзале их действительно ждал Оскар, рядом нетерпеливо крутила ключи от машины Гвэн.

— А вот и выпускник! — Оскар протянул к Тому руки и крепко обнял. — Горжусь тобой, парень!

— Как твоя рассада, мистер Оскар?

— Спросишь тоже! У меня теперь новое увлечение, дома расскажу!

— Поздравляю, Том, — улыбнулась Гвэн обнимая его в свою очередь, она выглядела значительно старше, как будто даже выше, но все-таки казалась внучкой старику Оскару, а не поздней, долгожданной дочерью.

Вместе они покинули Кингс-Кросс и, вжавшись в сиденье, в страхе от слишком уж экстремального вождения Гвэн, направились домой, в старый особняк Грэга Лори.

— Что с будущим, Том? — поинтересовался Оскар, когда они уже сидели за столом и поедали праздничный ужин на четверых.

— Мы решили, что я мог бы отправиться в путешествие на год, — спокойно ответил Том и украдкой глянул на Гермиону. Всю дорогу они молчали, теперь казалось, что тема снова может всплыть за праздничным столом.

Услышав о путешествии, Оскар встрепенулся и со странным выражением интереса и зависит обернулся к Тому, а потом к Гвэн.

— В чем дело, мистер Оскар? — Тому пришла в голову идея, но он решил подождать, когда старик сам это скажет, и если скажет.

— Так это, путешествие, значит? — таким растерянным его ещё не видели, как ребёнок, который боится попросить конфету, лежащую на видном месте.

— Да, путешествие.

— На целый год?

— Да, на год, — Том прекрасно понял, мистер Оскар очень и очень хочет присоединиться к нему, но боится, что молодому энергичному выпускнику пожилой учёный не нужен в этом интересном предприятии.

Вечная проблема стариков, они боятся, что докучают, не интересны и не нужны молодым.

— Мистер Оскар, — наконец, не выдержал Том.

— Да?..

— Вы опытный путешественник и...

— Ох, Том, я уже совсем не тот! Зачем тебе это и... — он замер, Том лукаво улыбался. — Конечно, Том, конечно...

— Спасибо, — искренне ответил Том, и путешествие стало чуть реальнее.

Ранним утром Гвэн и Гермиона вышли провожать Тома и Оскара. Старик будто последние пятнадцать лет ждал повода, держал в шкафу дорожную сумку и удобную одежду. Том не скрывал улыбки, глядя, как старательно завязывает на плечах лямки устаревшего уже рюкзака Оскар. Его сумка едва ли была полна на треть и походила на школьный рюкзак, только уместилась в нем чуть не вся обстановка его спальни.

Над пригородом висел густой молочный туман, когда молодой человек и старик вышли за пределы двора и трансгрессировали.

Письма от Тома, невиданная раньше забава. Гермиона их ждала как Рождества, а после того как прочтет, появлялась послерождественская грусть от того, что до следующего раза ещё так долго ждать. Письма были смешными, остроумными и так походили на Тома. Иногда он писал две три строчки, иногда три страницы и постскриптум на конверте.

"Мы в Орландо! Все хорошо! Оскар передаёт привет!"

И только через месяц длиннющее описание скучнейшего похода в какой-то богом забытый лес. Гермиону смешили такие письма: ни о чем, а короткие расстраивали почти до слез.

А ещё её глодала изнутри паранойя — страшная и неведомая сила, заставляющая думать, что Том делает крестражи, попадает под дурное влияние или увлекается в неизведанную ему тёмную магию. Месяц от месяца все труднее было сидеть сложа руки и сообщив, Тому новый адрес, Гермиона вернулась во Францию. Сменила там управляющего, который уже давно жаловался, что ему тяжело справляться с отелем, и начала ждать возвращения сына.

В начале сезона приехала Коррин, чтобы отдохнуть перед началом стажировки в Ежедневном пророке, где она должна была занять должность фотографа. Подолгу они гуляли по пляжу, как когда-то Гермиона гуляла с маленьким Томом, а теперь под руку с ней шла "невеста сына". И снова все смотрели с завистью. Стареющие бывшие соседки были поражены, как хорошо и молодо выглядит мать взрослого сына. Она не скрывала средину в волосах, морщин у глаз и ушедшую уже стройность и подтянутость. Может от этого она и казалась моложе? А в Марселе любили казаться моложе, чем есть.

Завидовали, кроме прочего, и невестке. Красавица Коррин покорила общество, дамы шикали на своих не таких симпатичных невесток и разочарованно поджимали губы, а Гермиона старательно делала вид, что не понимает, в чем дело. Тем временем стоило выйти на прогулку, Коррин в белом летнем наряде с фотокамерой, Гермиона в её льняных платьях и с платком на кудрявых волосах, и тут же выходили следом соседки с дочерьми и невестками, будто рыбки, которым кинули в аквариум еду.

Коррин получала от Тома почти такие же письма, то короткие, то длинные. И если Гермиона опасалась, что сын увлёкся темными искусствами, то Коррин вовсю страдала от подозрений насчёт вейл и иностранок-ведьм. Стоило ей узнать о новом месте его путешествия, как она принималась расхваливать качества девушек из этой страны во всех деталях и подробностях. У этих такие чудные волосы, а у тех глаза, а эти прирожденные певицы. "Ах, зачем я ему? " — восклицала она порой и мчалась в свою комнату, под недоуменным взглядом горничных.

Гермиона почему-то точно была уверена: Коррин не о чем переживать. Том её любит. Но сама убедить себя в том же не могла, как это, впрочем, часто бывает у людей. Учила Коррин как не страдать, а самой и двух дней не хватало, чтобы не уйти в одиночку на берег, чтобы там предаваться своим пугающим раздумьям.

— Гермиона? — Коррин встала в дверях комнаты, где Гермиона, сидя на постели, почти в голос рыдала. — Можем мы поговорить?

Снова пришло два письма. Одно Коррин, одно Гермионе. У Коррин что-то милое и короткое, а у Гермионы:

"Мы в порядке. Не волнуйся. В Албании! "

— Коррин, я немного... Не в настроении.

— Я вижу, что с вами. Можем мы поговорить?

— Что ты видишь?..

— Вы боитесь. И читаете между строк.

Коррин милая, сообразительная, но проницательной её Гермиона никогда не считала. Девочка, как девочка, а тут чудеса такие.

— Коррин, это не страшно, я просто...

— Я вижу, что вам куда хуже, чем мне, — она вошла, наконец, в комнату и села на край кровати. — Вы же думаете, что он делает там что-то плохое? Да? Я знаю, что вы так думаете, и я хочу спросить вас. Если так, то что же вы ему не доверяете? Вы же знаете его как никто другой!

— Я знаю.

— Тогда просто послушайте меня. Никогда в жизни я не видела, чтобы так уважали мать. Он не предаст вас. Я убеждена.

— Но ты сама переживаешь, что он кого-то найдёт. А я, между прочим, тоже не видела, чтобы он так смотрел на кого-то.

— Ну, это другое... Таких, как я, много, а вы мать и...

— Но я ему не родная. Я его не родила, — просто пожала плечами Гермиона.

— Как? А он... Он знает?

— Конечно! Ему было уже четыре, когда это случилось. Его мать была волшебницей из древнего рода. Семья жестокая, обозлённая, а она очень несчастная.

— А отец? — красивое лицо Коррин было преисполнено интереса и сочувствия. Она хотела слушать и дальше, но боялась, что Гермиона не захочет рассказывать. Она налила чай в две красивые чашки и протянула одну Гермионе.

— А отец его был очень красивым магглом. Только он бросил мать Тома беременную и без гроша в кармане!

— Какой подлец!.. — прошептала Коррин.

— Не думаю, что можно его винить, она его опоила амортенцией. А когда действие прошло, он ушёл.

— От неё! Но при чем тут сын? — всплеснула руками Коррин. Она по молодости и наивности делила все на белое и чёрное.

— Я даже не уверена, что он знал про сына. А если и так... Я думаю, обида была сильнее!

— И вы дали ему дом?

— Да. Дала дом. И с того самого момента сомневалась и в правильности решения, и в том, что я все делаю правильно.

— Сомневаетесь? Но вы же любите его!

— Конечно люблю. Но не всегда это было так просто...

— Он вас очень любит, Гермиона. Это правда. Я думаю, вы верно все сделали. Знаете, я понимаю, чего вы боитесь. Его характер... Я помню его на первом курсе, на втором. И сейчас он порой становится немного... закрытым. Как обиженный ребёнок. С ним порой сложно. Но я думаю, вам не о чем волноваться. Его письма странные. Но он решает сейчас главную проблему в жизни. И наверное впервые он это делает без вас. Ему это нужно. Стать самостоятельным. Принять это решение. Вот и все. Ничего страшного не случится.

— Спасибо. Мне легче.

— Правда? — она просияла.

— Правда. Идём, прогуляемся?

* * *

В мае Том и Оскар вернулись. Загорелые, будто после долгого отдыха, счастливые и полные идей. Оскар заявил, что займётся производством ковров-самолетов. Приволок какой-то ткацкий станок и установил в сарае. Том же был молчалив и загадочен, он решил что-то, но не раскрывал карты, а мнительность Гермионы достигла своего пика, ей казалось, что он непременно станет продавцом в "Горбине и Бэрксе".

Семейный ужин объединил три праздничных события. Возвращение Тома и Оскара, помолвку Тома с Коррин и самое главное — Том собирался озвучить, кем хочет стать. Он носился весь день по каким-то делам в Лондоне, получал сов и отправлял записки.

"Только не этот проклятый магазин, что угодно, только не это!"

Гермиона накрыла на стол не без помощи Коррин, надела красивое платье и спустилась к столу, где шумно что-то рассказывал Оскар.

— А вот и она! Ну что? Пора?

— Что пора? — попыталась как можно более беззаботно улыбнуться Гермиона.

— Пора мне объявить своё решение!

Сердце чаще забилось, захотелось немедленно встать и уйти. Коррин прижала сложённые ладошки к губам, она знала ответ, и лицо её было торжественным. А вдруг радуется, что он будет работать недалёко от неё? Она стажируется в "Пророке", это недалёко от "Горбина". Вдруг они представляют уже, как станут вместе обедать?

Том прокашлялся, а Оскар одобрительно улыбнулся. И Оскар знает, одобряет. Мог бы он одобрить такое место? Там столько диковинок из разных стран. Столько реликвий, пусть и тёмных.

— Мама, Гвэн. Похоже, только вы не знаете. Я решил стать целителем. Мунго берут меня на обучение с сентября! Я стану врачом!

— Ох, Том...

Гермиона обняла его и поблагодарила всех, кто пришёл на ум из почтенных святых старцев, за то, что не видать Горбину и Бэрксу ее сына.

«Ненавижу твой запах. Он густой и мягкий, как фланелевая пеленка. Он яркий, сладкий и так часто встречается мне в больничных коридорах, на улице, на вечеринках друзей. Я уже и не сразу вспоминаю, откуда знаю его, а потом понимаю, что это он, мой верный друг, прошедший бок о бок двадцать шесть лет. Он бьет в самое сердце знакомым оттенком, ну неужели ты пользовался такой древней маркой парфюма, что в пятьдесят втором он уже популярен. Ты, школьник, призрак из семидесятых. Воровал у отца одеколон? Нет, я бы почувствовала, я его неплохо знаю. Твою мать знаю, бабушку. Беллатриса родилась. Ей уже год, и она скверная, задушить бы подушкой этот комок, но у неё ещё есть все шансы быть простой высокомерной теткой. Не хочу на это смотреть, как она взрослеет.

Вчера был праздник в доме Блэков, Вальпурга и Орион объявили о помолвке. А через семь лет родишься ты. Как же жить с этим? Как помнить тебя красивого, молодого мужчину в моей постели и видеть тебя — ребёнка? Невозможно. Решила уехать отсюда подальше. Они появляются на свет. Пожиратели, убийцы. Пискляво хохочут и шепелявят, я начинаю ненавидеть детей, мне нужно сменить обстановку, все перестроить.

Я ощущаю твоё присутствие до сих пор. Когда ложусь спать, когда просыпаюсь. Когда идёт дождь, мне кажется, ты выйдешь из него и постучишь в мою дверь. Но это только дождь и ветер. И проклятая лапа ели у крыльца, она стучит и раздражает. Я умру от скуки. Знаешь, что самое паршивое? Это не я пишу. Это ты, твои мысли. Прочитала бы это моя семья... Том, Коррин или Гвэн, да они бы ни за что не решили, что я могу так злобно и рвано думать.

Ты моя жизнь. Навсегда. Ничего не изменилось за двадцать шесть лет. Подожди немного, пожалуйста. Скоро все будет. Скоро».

— Луи, принеси плед, пожалуйста, — Гермиона закрыла дневник и трансфигурировала его в кулон на цепочке. Из дома послышался топот, и на террасу выбежала английская овчарка Луи, с пледом в зубах. — Спасибо, Луи. Холодно сегодня, верно?

Пёс опустил голову на колени Гермионы, пока она укутывала озябшие плечи и убирала в пучок седые локоны.

Она рано поседела, всего к пятидесяти годам. Не много же, но кажется измученный путешествиями организм сдавался раньше срока, и красивая некогда женщина, поражающая молодостью и живостью, теперь стремительно увядала. Руки её покрывались морщинами, шея выдавала куда больше лет, нежели документы, а лицо все чаще было усталым и будто немного болезненным от вечной простуды.

Она выполнила свою миссию и начался затянувшийся эпилог её жизни.

На подлокотник кресла-качалки спланировала сова с розовым листочком в клюве.

«Мистер Грейнджер спрашивает, не желаете ли вы присоединиться к нему за ланчем?

С уважением, секретарь старшего целителя больницы святого Мунго М.Э. Уоррен».

Гермиона посмотрела время на наручных часах и отправила Луи в дом. За пределами двора она трансгрессировала к больнице.

* * *

— Миртл, сколько раз тебе повторять? Если я даю бумаги их нужно СРАЗУ, относить по назначению. Не вечером, не утром следующего дня, а СРАЗУ. Мистер Притчет чуть было не лишился ноги из-за того, что ему вовремя не дали нужное зелье вместо костероста. Ты поняла то, что я говорю? Умоляю, скажи да?! — на красивое бледное лицо Тома упала прядь чёрных волос, оттеняя его мраморную кожу, и ещё ярче загорелись его тёмные глаза. Миртл чуть не пускала слюни, глядя на непосредственного начальника с обожанием. Гермиона тоже им залюбовалась, прислонившись к дверному проему, он напомнил ей Сириуса. Такой же вспыльчивый, красивый, тёмные волосы и гипнотические глаза. Она покачала головой, отругала саму себя за слишком частые мысли о старых ранах и пошла спасать бедняжку Миртл. Глаза девушки уже наполнились слезами, и она приготовилась истерично рыдать, отчего Том устало замахал на неё руками.

— Иди! И все поручения, что я дал, выполни! Сейчас! Не после обеда! Если бы было можно после, я и дал бы их после! И не ной! Ты пациентов пугаешь своим лицом! Они решат, что у нас эпидемия драконовой оспы!

Миртл ушла, а Гермиона заняла её место в кресле напротив Тома.

— Ты очень строгий начальник, — вкрадчиво и очень тихо сказала она и покачала головой, но Том успел увидеть усмешку на её лице.

— А она очень глупая сотрудница!

— Зачем тогда она тут?

— Если честно... Я просто не верю, что с пятого раза она все-таки сдаст тесты на помощницу целителя. Пока мне хватает сил, пусть носит документы и кофе. Потом я что-нибудь придумаю!

— Это ты такой добрый, или Коррин её пожалела? — Гермиона достала сэндвичи с курицей и подрумянила хлеб взмахом палочки.

— Отчасти Коррин, отчасти я. Мам. Ты точно решила с переездом? Дети будут скучать...

— Точно, мне там климат больше по душе, — улыбнулась она. — Да и кто будет скучать? Оскар ещё слишком мал, а Бонни сможет меня навещать довольно часто. Может отдадите её в Шармбатон?

— Хочешь преподавать у всех в семье? Вербуешь новых студентов?

— Вдруг французские дети совсем глупые... — рассудила Гермиона, притворно сокрушаясь о глупости французских детей.

Кабинет Тома украшало два вида достижений: Семейные фото и наградные плакетки. Семью он считал достижением главным, и всюду были изображения детей, Гермионы, родителей Коррин и её младших братьев. Висели и колдографии с Оскаром, фото Гвэн с щенком Луи на руках. Казалось, что стены кабинета живут и перемещаются, дышат.

Награды же за те или иные победы и профессиональные успехи занимали одну стену за его спиной и говорили о многом, чем особенно гордилась Гермиона. Трудолюбивый и усердный мальчик стал специалистом, целителем и «Самым горячим колдомедиком 1951 года по версии Ведьминого досуга».

Этот кабинет никогда не навевал тоску, он был будто спасительным островом для неё. Все надежды её будущего умещались в одном этом помещении в двадцать пять квадратов. Однажды она впервые сюда вошла и поняла — Том добился того, о чём мечтал.

— О чём задумалась?

— О кабинете. Хорошее место, да?

— Кабинет? Ну... он не плох, конечно. Сентиментальное настроение?

— Не важно. Вы приедете завтра?

— Да, я думаю в первой половине дня и останемся до утра воскресенья. Бонни уже ждёт не дождётся, она помешалась на Шармбатоне, — Том покачал головой и недовольно посмотрел на дверь, за ней явно стояла Миртл, желая что-то спросить.

— Ладно, родной, пойду вещи собирать.

— Ты даже не доела, куда так скоро?

— Хочу... Сентиментальное настроение...

Она вышла, а Том с тоской посмотрел вслед. Она уезжала, и ему казалось, что она отдаляется. Уходит в мысли о таинственном человеке по имени Сириус, своей грусти и какому-то бесконечному одиночеству, будто она живёт где-то ещё, но не в этом городе или планете.

* * *

— Безбожно постарела, — вздохнула Гермиона, глядя в зеркало.

— Не наговаривай, — покачала головой Гвэн. Она сидела на краю кровати Гермионы и лохматила голову Луи, приговаривая ему, какой он хороший мальчик. — Без тебя тут будет совсем грустно. Нас считали старыми лесбиянками, а теперь я буду одинокой тёткой с собакой. И как же Луи? Он без тебя станет грустить...

— Вы можете поехать со мной. В Шармбатоне нет целителя, они приглашают каждый раз кого-то из национального центра.

— И ты сейчас это предлагаешь? За десять минут до отъезда? — Гвэн расхохоталась.

Гвэн и Гермиона приняли решение жить вместе, когда Том и Коррин поженились. Гвэн часто заводила романы, но из страха, что они зайдут слишком далеко, приняла решение жить с соседкой по дому, чтобы не приводить никого к себе. Гермионе же это было на руку, меньше одиноких вечеров — меньше мыслей о осиротелом гнезде. Они сняли дом с двумя спальнями и купили собаку. Пару раз в году выезжали на отдых и считали, что «жизнь только начинается».

— Ну, я раньше не подумала, прости. Но это и правда возможно.

— Едь одна, отдохну от тебя. Мне это необходимо.

Луи заскулил, будто ощутил скорую разлуку с хозяйкой, и Гермиона с сожалением подумала, что очень будет скучать по этому лохматому парню.

— Ну что? Я готова, а ты? — она обернулась к Гвэн, которая исследовала своё стареющее лицо, будто собиралась найти где-то в мимической морщинке галеон.

— А я-то что? Провожать — не мешки ворочать. Идём уже. Всё взяла?

— Всё.

— Тогда обними меня напоследок и проваливай! А Том и Коррин?

— Они приедут ко мне завтра вместе с детьми. Посмотрят, как я устроилась и всё такое.

— А Оскар не слишком мал для таких прогулок? Может его со мной?.. — Гвэн, никогда детей не хотевшая, была ужасно тронута фактом существования Оскара, названного в честь её отца.

— Ну, это вы уж сами решите. Идём. Портал через пару минут оправится без меня.

Гермиона, Луи и Гвэн вышли на крыльцо, откуда уже виднелся синеющий за кустом малины старый дуршлаг. Гермиона путешествовала налегке, как всегда. Наученная опытом, она всё умещала в миниатюрный клатч, и с годами он не стал больше.

Секунда, и портал перенёс её на просторный луг, от которого начиналась прекрасная древняя школа Шармбатон, которую женщина уже именовала своим последним пристанищем.

— Ах, до`гогая! Вы п`гиехали! Мы так ждали, но где же ваши вещи?

— Всё тут, всё со мной! Гермиона Грейнджер, рада познакомиться!

— Шанделиз Флё`ги, уп`гавляющая этим чудным па`гком и школой. Идёмте, п`гошу вас!

Уютная спальня тут же была обжита и обставлена. С шеи снят кулон, который по мановению палочки становился дневником, кресло-качалка, уложенная с собой, встала на крошечном балконе, Гермиона вытянула ноги и достала перо и чернильницу.

«Я закончила свой путь. Кажется всё. Мне осталось дожить до смерти, а после — будет новая глава. Я так долго предана тебе. Я так долго жду конца. Я люблю тебя».

Мистер и миссис Гренджер очень ждали свою девочку. Сентябрь был невероятно жёлтым, красивым, и всё это казалось им хорошим знаком. По дороге в больницу они были настолько невероятно осторожны, что выехавший прямо перед ними из-за угла мотоциклист не вызвал ни аварии, ни сколь угодно пустячной проблемы, но мистер Грейнджер, тем не менее, выскочил из машины.

— Что вы творите, молодой человек?

— Простите, сэр! Не справился с управлением! — красивый темноволосый парнишка обворожительно улыбался, за его спиной сидела белокурая девушка и отчего-то не могла сдержать смешков.

— Вам стоит быть аккуратнее, на дороге может случиться всякое!

— Хью, дорогой, поехали же скорее, неужели это так важно? — взмолилась Джин и принялась обмахиваться папкой, утро набирало обороты, и становилось немного душно от прошедшего ночью дождя.

Мистер Грейнджер вернулся в машину и свернул к госпиталю Листер, а молодой мотоциклист укатил вместе со своей хохочущей подружкой.

— Ты совсем с ума сошёл, Блэк! — выкрикнула она, и голос её потерялся в рёве мотоцикла, взмывающего в небо.

* * *

Том сидел, склонившись над медицинской картой, и не мог сосредоточиться даже на паре слов. Его руки мелко дрожали, а к горлу подкатывала тошнота. Семьдесят семь. Ей семьдесят семь. Почему все выглядят так, будто ей "уже пора", и ничего нельзя поделать?

— Мистер... Грейнджер... сэр... ей хуже, — лицо Миртл, белое, как полотно, было ненавистным в эту минуту.

Он сорвался с места, хватая себя за горло, будто пытаясь унять бьющуюся жилку, и этим прекратить эту терзающую сердце боль.

— Том.... — прошептала Коррин. Её заплаканное лицо было хуже самой смерти.

Мама лежала на больничной койке, тихая, умиротворённая, и будто уже ничем не болеющая. Она и не болела ничем, просто девять месяцев назад почему-то стала хуже видеть, тише говорить. Вся съёжилась, усохла и начала непрерывно страдать от пустячных болячек, вроде простуды или мигрени. И вот она лежит тут, в свой день рождения, и она будто знала, что это будет именно этот день. Ей сегодня семьдесят семь и ни дня больше.

— Мама?..

Она улыбнулась, сжала его руку, и он почувствовал метал её талисмана.

— Мама?.. Не сейчас... Не сейчас?

— Сейчас... Я тебя очень люблю, Том Бомбадил...

Её глаза потухли, будто она выключилась. Всё перестало биться вокруг, замерли портреты на её прикроватном столике, замерли люди и время. Оскар сжал плечо отца, Бонни упала на кушетку где-то в коридоре, а Коррин её обняла.

Не важно всё это. Мамы не стало. Её руки ещё тёплые, волосы ещё мягкие, глаза ещё могут открыться, а губы сказать. Она ещё жива, почему он должен думать иначе? Мамы не стало. Сколько боли от одного её вида, она как-то и на себя не похожа. Нет в этой холодной маске мамы. Мамы не стало. И Том не верил в это, страшно было верить, что милая его мама, мягкая, весёлая, живая, как гитарная струна, теперь лежит тут на больничной койке, а все вокруг плачут.

Он вышел из больницы один. У детей есть Коррин, у Коррин дети и Гвэн, у Тома была мама. Он будет жить дальше, у него есть любимые, и ему не о чем сожалеть, просто перетерпеть эти пару минут, которые может затянутся на пару лет.

Он дошёл до чистого газона у нового госпиталя Лестер. Ограждения и ворота ещё не успели установить, открытая пустая территория так и манила. Даже дышалось тут легче. В такой поздний час рядом никого не оказалось, и в тишине слышалось собственное тяжёлое дыхание и стук сердца. Маггловские больницы отличались от волшебных, но Том раньше об этом даже не задумывался и, растянувшись на траве, просто слушал тишину и редкие сигналы подъезжающей скорой помощи или открывающихся дверей приемного отделения.

Он лежал бы так вечно, если бы не молодой мужчина, неаккуратно споткнувшийся о его ногу в темноте. Том вскочил на ноги и встретился со светящимися счастьем глазами мистера Грейнджера.

— Простите, сэр. Я так рассеян, дочь... У меня дочь родилась, представляете!

Тома так и подмывало выкрикнуть: "А у меня мамы не стало!"

— У вас есть дети? — незнакомцу хотелось говорить, а Тому молчать.

— Да... Дочь и сын... — "и мамы не стало!".

— Какое счастье! Какое это счастье, сэр! — молодой мужчина ничего вокруг не видел. Он был центром блаженства на земле в эту минуту. Он не видел полных от горя и потери глаз. Не видел этого осунувшегося человека, он видел ещё одного слушателя, которому можно сообщить радостную весть. — Я поверить не могу... Вчера никого, а сегодня человек! Новый человек, даже без имени!

— Без имени? — Том машинально повторил.

— Да имя... Мне же нужно имя... Жена спросила, моя Джин... — он запустил руку в волосы, будто что-то потерял, вспомнил о забытом деле и должен поторопиться.

— Гермиона. Так звали мою мать, — подсказал Том.

— Гермиона? Гермиона... — прошептал мужчина. — Гермиона! Спасибо, сэр. Вы правы, так её и зовут!

— Кого?

— Мою дочь! Моего нового человека! Нового большого человека!

Том кивнул, сжал в кармане холодный кулон матери и пнул зачем-то камень, лежащий под ногами. А потом, словно ребёнок, зарыдал от этой пустячной обидной боли.

— Сэр... Простите, я...

— Нет, нет... Вы ни при чем...

— Могу я чем-то?..

— Не думаю...

И Том снова упал на газон, будто припал к святыне. Мистер Грейнджер опустился рядом, ему казалось, он сможет разделить своё счастье с несчастным доктором. Он был беззащитен — молодой парень, полный жизни перед мудрым стареющим целителем. Он от всей души обнял его, похлопал по плечу.

— Я должен идти, — глухо прорычал Том, и мистер Грейнджер кивнул. Он не подумал облегченно, что сбрасывает бремя чужой, неизвестной боли, ему все казалось правильным и милым. Его только что выгнали из родильного отделения, где его Джин родила его Гермиону. Этот мужчина просто случайный прохожий, которому быть может нужна помощь, а может он уже помог.

Том скрылся от этого эпицентра благородного счастья на аллее, где ещё горели спутники ночных прохожих, фонари. Достал кулон и оглянулся. Мужчина вернулся в больницу, видимо выплеснув уже свою шумную радость и найдя ответ на вопрос. Том не думал о нем уже. Кулон.

Он достал волшебную палочку, шепнул первое пришедшее на ум заклинание, и металлическое сердечко стало дневником в кожаном переплёте. Её дневник, который столько лет он видел по ночам в её комнате. Может, уже третий или четвёртый такой, исписанный её мелким аккуратным почерком.

"Мамы не стало, но она должна быть где-то тут?"

Он пролистал первые страницы: на каждой неумелые эскизы, всюду одно и то же лицо не похожее ни на кого из знакомых. Эскизы не очень хорошие или точные, наивные скорее, а между рисунками текст, иногда три строчки, иногда длинные почти письма или даже главы романа. Тот самый Сириус? Открылось, наконец. Тот кого она любила...

— Мама... — шептал он, захлебываясь рыданиями. На каждой странице ее мученическая любовь. То ненависть за то, что он был, а теперь его нет. То благодарность за пережитые дни.

С каждой страницей слова все более сумасшедшие, маниакальные, будто любовь выжигала её до этого дня и с тех пор, как Том вырос и перестал в ней нуждаться. Она вся была закрыта от мира этим дневником и своей исступленной любовью.

Последние страницы уже неловкие, дрожащей рукой.

"Сегодня это случилось, из меня будто выкачали добрую половину сил. Я так устала, я так надеюсь, что ты жив. Немного осталось".

"Все, как в невероятно грустной, но прекрасной песне. Как в фортепианных мотивах бродячего цирка. Весело, но страшно. Подумать только, я знаю день, месяц, час".

"Отдам всю память о тебе Тому. Он должен знать".

"18 августа. Завтра она родится".

"Том. Здравствуй, родной! Прости, но мне пора. Я знаю это так же верно, как то, что ты меня не забудешь, даже когда меня не станет.

Я дошла до точки, которая станет последней, я не знала, как это будет, но что-то в этот день должно было произойти. Я тут, как цветок без почвы, стою в вазе и ничего не могу поделать, место новым цветам нужно освобождать.

В этом дневнике добрая сотня записей о человеке, которого я любила. Если интересно — прочти. Моя жизнь — это две половины. В одной он, в другой, большей, ты. Не ревнуй, он исчез ещё до тебя. Будь он со мной, я, может, сделала бы больше.

А теперь о главном. Ты все делаешь правильно, хоть я и боюсь всегда. Ты победил самое страшное зло — себя. Я для этого пришла за тобой. Ты же давно понял, кто я, а теперь нетрудно сложить два и два..."

На этом письмо оборвалось, судорога свела её руку. Хватило сил только что-бы снять кулон.

— Гермиона Грейнджер, — прошептал Том. Дневник в его руках дрожал, это его самого била дрожь. Мамы не стало, но она ещё тут.

Счастливого мужчину снова выгнали из родильного отделения, и он бросился покупать жене цветы. Том проводил его взглядом, встал и побрел к Мунго.

Большое спасибо всем, кто терпеливо ждал выхода новых глав, оставлял отзывы и следил за развитием сюжета. Это для вас и ради вас! Я надеюсь, что никого не разочаровала, я действительно старалась написать эту историю и сделать её особенной.

P.S. от беты.

Это невероятная история.

— Мистер Поттер? Мне сообщили, что Джейми Поттер снова у нас! — на ходу интересовался Том, входя в палату. За ним семенила Миртл.

— О нет, нет, это не Гарри привёз Джейми, это я! Он, кажется, заболел... — Том поднял глаза на девушку и обомлел. От одного голоса мурашки прошлись по всему телу и похолодело где-то внутри, а после горячая-горячая карамель в самом сердце ударила в голову. Он никогда не видел её такой. Взволнованное молодое лицо, маггловский свитер на тонком теле, обкусанные ногти. — Меня оставили с ним, и я... У него сыпь по всему телу, и он чешется и...

Гермиону Грейнджер била мелкая дрожь, а стоящий за её спиной мужчина переминался с ноги на ногу. Он никак не мог решиться, но опасливо, будто вор, взял её за руку.

— Ты не виновата, — строго сказал он. Его будто злило то, что она себя в чём-то может винить. А она обернулась к нему и вспыхнула. Щеки, будто от лихорадки, пунцовые.

Том прокашлялся, сцена была почти интимной, такая очевидная реакция, и такая грубая, собственническая забота.

— Что с ним?

— Ничего особенного. Простая маггловская ветрянка. Детская болезнь, одно зелье, и всё пройдёт. Получите своего чистого ребёнка. Простите, мне нужно... идти.

Через пару часов Том уже отдавал здорового ребёнка чете Поттеров и старался не смотреть на собственную мать, молодую и, кажется, по уши влюблённую в того самого Сириуса, о котором были когда-то все её мысли.

— Гермиона? Мы собираемся поужинать все вместе... — Джинни натягивала на сына ботинки, пока он выворачивался из последних сил. — Сириус сказал...

 — А... я уже не смогу, простите ребята. Я присоединюсь чуть позже, вы не против?

 — Конечно, конечно... Гермиона, у тебя тоже дела?

 — Кажется да, — будто во сне, ответила Гермиона.

* * *

Она шла по пляжу, придерживая платье и волосы, непослушные и дразнящие его. С упоением Сириус смотрел на эти ноги и эти волосы. Он почти ее и не знает, просто уже любит и ещё любит, одновременно. Видел пару раз во время зимних каникул в доме Поттеров, на свадьбе крестника и на последующих семейных встречах. Милая и невыносимо занудная.

Она приблизилась к валуну, на котором он сидел, якобы глядя на неспешно лижущие песок волны. Села перед ним, прижалась щекой к его колену и улыбнулась. От ответной улыбки пробежали и мурашки, и капельки пота по спине. Она ощутила, как краснеет.

— О чем? — спросила она, даже не замечая, что не договорила вопрос.

— Я стар для тебя, — тихо вздохнул он. Опустил на её голову руку, запустил пальцы в волосы и, скатившись с валуна, сел рядом. Она подалась вперёд в его руках, чтобы удобнее было обнимать. — Я поцелую тебя сейчас, если ты не поняла, — его лоб так и не расслабился, складка пролегла, будто сообщая его сомнения.

Она пискнула от перехватившего дыхание чувства. Страх и интерес, и безумная какая-то нежность.

Он поцеловал её. Почти целомудренно и терпеливо, а после мучительно выдохнул.

— Я будто сотню лет тебя знаю, — прохрипел он.

Она молча опустила голову на его плечо и умиротворённо закрыла глаза.

* * *

В глазах Тома стояли слёзы. Он смотрел на фото мамы.

На первом этаже шумели внуки, когда кто-то постучал в дверь, Том даже не понял. Коррин тихонько вошла в комнату и, подойдя ближе, положила голову на плечо мужа.

 — Скучаешь?

 — Встретил сегодня девушку, очень её напоминающую.

 — Такое бывает, ты встречаешь стольких людей каждый день.

 — Конечно, ты права.

 — Пойду к детям. Моя ваза под угрозой! — шепнула Коррин и вышла.

 — Ты нашла его, мама... — прошептал Том и снова обратился к фотографии. Улыбнулся, вытер кипящие в глазах слёзы и прислонил лоб к холодном стеклу.