Персефона (гет)

Июнь 1943.

Абраксас следил за Томом со своего места, сидя у самого края слизеринского стола. Персефона уже несколько дней лежала в Больничном крыле, выздоравливая, но Том так и не предложил ему вернуться на место рядом с собой — место, которое принадлежало его ведьме в течение последних нескольких недель.

Абраксас перевел взгляд на товарищей, украдкой поглядывавших на своего Лорда и на то, как тот что-то яростно записывал в ничем не примечательном черном дневнике с золотыми буквами на обложке. То, что он даже не старался скрыть раздражение, неистово строча свои заметки, беспокоило их всех.

Они не могли припомнить, когда видели его в настолько скверном расположении духа с тех самых пор, как тот впервые встал на путь зачистки волшебного мира.

Абраксас пребывал в полной уверенности, что сегодня будет очередное до боли молчаливое утро, пока Сильвас не решился обратиться к их лидеру, чтобы немного его успокоить.

— Мисс Каллаган скоро выпишут, Том. Я уверен, что с ней все будет…

Рука Тома застыла прямо на середине предложения, и он выстрелил в слизеринца убийственным взглядом поверх своего дневника, заставив Розье моментально заткнуться. Если бы он мог сжаться на своем месте еще больше, то точно бы попал за свои старания в книгу рекордов.

Именно в этот момент Том заметил, что большинство приспешников уставилось на него, и вместо прохладной, снисходительной мягкости, обычно сквозившей в голосе, когда он отчитывал их, его губы скривила насмешка, а во взгляде читалась кипящая ярость.

— Вы не настолько хитры, чтобы я поверил, будто вам нечего сказать. Так что покончим с этим прямо сейчас, — все сжались на своих местах и уставились в тарелки, пока взгляд Тома скользил по ним. — Лестрейндж, Нотт, Мальсибер… — глаза Тома сузились, когда взгляд достиг Абраксаса, и он прошипел едва сдерживаемым, ядовитым шепотом. — Малфой. Уж тебе-то есть, что сказать о состоянии мисс Каллаган, не так ли?

Слизеринец побледнел, и его фарфоровая кожа стала почти прозрачной.

— М-мой Лорд? — Абраксас прекрасно знал, что стоило с крайней осторожностью произносить титул на публике, но под сверлящим взглядом Тома, он попросту испугался не обратиться к нему в этот момент таким образом.

— Мисс Каллаган, — отчетливо повторил Том. — Разве ты не волнуешься о ее самочувствии? Помнится мне, вы были довольно дружны с момента вашего знакомства. Или я ошибся?

— Н-нет, сэр.

— Нет, ты не волнуешься о здоровье моей ведьмы? — Том совершенно не скрывал своей злости. — Или нет, я ошибся? Выразись конкретнее, Малфой… советую тщательно взвесить свой ответ, прежде чем мы снова встретимся в Выручай-комнате.

Абраксас уткнулся носом в тарелку, сдерживая подступившую дрожь — это разозлило бы Тома еще больше, что, в свою очередь, наверняка привлекло бы внимание преподавателей.

— П-прошу прощения. Я, конечно, беспокоюсь за мисс Каллаган и желаю ей скорейшего выздоровления. Я-я тоже не был бы настолько глуп, чтобы врать тебе… мой Лорд… и говорить, что я не равнодушен к ней, — он вздрогнул, когда Том сузил глаза. — Тем не менее, она твоя пара, мой Лорд. Мисс Каллаган подходит лишь тебе-е.

Совершенно другой, вначале подозрительный и, в конце концов, опасный огонек сверкнул во взгляде Тома. Рука сжала палочку под столом, и он, как бы невзначай потянувшись за банкой через стол, и тем самым сократив расстояние между собой и Абраксасом, зарычал тому прямо в ухо:

— И что ты хочешь этим сказать, Абраксас? Откуда такая уверенность, что мы с Персефоной так подходим друг другу? Какая информация была у тебя, а у меня — нет?

Абраксас вспотел, совершенно не зная, как следует вести себя дальше. До сих пор ни один его ответ не попал в яблочко. Казалось, единственное, что спасало его от того, чтобы стать гущей крови и кишок, размазанных по каменным плитам, — это образ, который Том поддерживал на публике.

Прежде чем Абраксас успел ответить, чрезвычайно гордый собой профессор Слизнорт подошел к их краю стола.

— Том! Вот ты где, мой мальчик!

Плечи Тома незаметно напряглись, прежде чем расправиться в более привычной позе образцового студента. Он выпрямился рядом с Абраксасом и развернулся к своему декану, поприветствовав того улыбкой.

— Доброе утро, профессор, — сказал Том без малейшего намека на кипящий внутри гнев. — Что привело вас к нам сегодня утром? У вас есть какое-то поручение для меня перед занятиями?

Слизнорт покачал головой, пренебрежительно отмахнувшись, прежде чем сердечно опустить руку на плечо Тома. Он наклонился к нему с кривой, заговорщической ухмылочкой.

— Ничего подобного, Том. Я просто подумал, что ты должен знать, мисс Каллаган сегодня выписывают!

Глаза Тома и уголки его рта дернулись при звуке ее имени, но он заставил себя улыбнуться и выглядеть настолько влюбленным, насколько позволяла гремучая смесь эмоций, кипевшая внутри.

— Сегодня, профессор? Это замечательно!

Слизнорт растянулся в широкой лучезарной улыбке и слегка поправил сюртук, самодовольно погладив пальцами лацканы.

— Я подумал, что ты обрадуешься этой новости. Ты первый, кто об этом узнал! — сказал он, нахмурив брови. — Ну… конечно, кроме колдомедика и меня… и директора… ну и… — Слизнорт отмахнулся от дальнейших перечислений. — Не обращай внимания. Ты один из первых, кто узнал! Кстати, у меня есть и другие новости для тебя.

То, как его декан слегка наклонился, дергано посматривая по сторонам, в этой своей жуткой манере — будто должен держать язык за зубами — заставило Тома ощутить привкус кислоты на языке.

— Прошу вас просветить меня, профессор.

Слизнорт усмехнулся, сердечно похлопав Тома по спине, прежде чем снова положить руку на свой лацкан.

— Я договорился, что ты будешь сопровождать её после выписки!

— Я… что? — спросил Том, чья снисходительная интонация моментально улетучилась, высвобождая так тщательно скрываемое презрение.

Но профессор Слизнорт, похоже, этого не заметил, полностью погрузившись в свою эйфорию.

— О да, и, прежде чем ты что-нибудь скажешь, это не было проблемой, мой милый мальчик. Я видел, как ты смотришь на нее… а она на тебя, — Слизнорт сделал небольшую паузу, толкнув Тома локтем с улыбкой на лице. — Я подумал, что это поможет ей почувствовать себя лучше… ну, после всего произошедшего.

Том изо всех сил старался поддерживать нейтральное выражение, чтобы не вызвать подозрений у своего декана, наполнившись чем-то близким к энтузиазму, насколько это вообще было возможно в его состоянии.

— Блестяще… профессор… просто блестяще. Спасибо.

Слизнорт кивнул и снова хлопнул Тома по спине.

— Ну что, мальчики, возвращайтесь к завтраку. Я всего лишь хотел сообщить эту новость!

С натянутой улыбкой Том попрощался, дождавшись, пока тот скроется из виду, прежде чем нахмурившись, вернуться к столу.

Сопровождать Персефону.

Мерзкую.

Грязную.

ЛЖИВУЮ.

ГРЯЗНОКРОВКУ.

Рычание сорвалось с губ, и Том сердито намазал маслом свой тост, пока его последователи мудро отводили взгляды, смотря куда угодно, но только не в его сторону.

Он решил, что позволит Персефоне раскрыть свои коварные секреты, прежде чем убьёт ее. Все-таки она была слишком полна кружащейся в ее маленьком теле силы, чтобы избавиться от нее, так и не узнав хотя бы этого. Она была такой многообещающей. Она была первой ведьмой, которая привлекла его внимание. Исполненная хитрости, и таланта, и…

— УФ! — откусив свой тост, Том, скривившись, отдернул руку ото рта.

Уставившись на кусок хлеба, он вдруг понял, что там вообще не было масла, вместо этого он намазал его апельсиновым мармеладом. С гортанным рычанием он отбросил хлеб в сторону и, схватив свои вещи, оттолкнулся от стола, направляясь в сторону подземелий, чтобы снова не опоздать на Зелья.

С отвисшей челюстью от такой неожиданной вспышки гнева, Мальсибер удивленно уставился ему в спину.

— Следует ли нам…

— Нет.

Все вздрогнули от тихого, однозначного ответа Рофелиуса Лестрейнджа, так же пристально смотревшего, как их лидер покинул завтрак. Они одновременно нахмурились от столь внезапного исчезновения Тома и неловко вернулись к еде.

* * *

Том сидел в библиотеке, подчеркнуто избегая того укромного уголка, который он неоднократно делил с этой грязнокровкой. Он коротал время за перечитыванием учебников в ожидании выписки Персефоны. Том уже поглотил больше информации, чем требовалось для получения «Превосходно» по всем предметам, поэтому в основном читал, чтобы хоть чем-то занять себя, лишь бы не представлять то, каким образом задушит ведьму, когда доберётся до нее.

Вероломная шлюха.

Если она пришла из будущего, в котором он преуспел, то знала — она знала — с самого начала о его миссии.

Она знала…

Он оторвался от книги, когда в голову пришла следующая мысль.

Как много она знала?

Судя по горечи в её словах, и по факту того, что у нее были хозяева, которых он мельком видел в ее будущем, она была врагом… так что, возможно, она не знала так уж много.

Пальцы непроизвольно сжались вокруг пера, когда он заострил внимание на воспоминаниях о ее хозяине. Когда он подумал о нем — вернее, о неузнаваемом куске разорванной плоти и сломанных костей, который Персефона позволила ему увидеть — яростное отвращение к другим действиям, которые она скрыла от его глаз, накрыло его вперемешку с очередным всплеском гнева. Том снова и снова воспроизводил в уме то немногое, что действительно знал, в попытках расставить все на свои места.

Она была врагом — да, определенно, она была им.

Мертвой — очевидно, что нет.

Значит, она была настоящей рабыней? Его рабыней?

Нет… конечно, не его… его сторонников.

Принадлежали ли эти люди — ее хозяева — ему? Они что-то значили для него?

Вряд ли.

Люди, как правило, ничего не значили. Были сильные и были слабые. Слабые — в большинстве своем магглы и им подобные — были созданы, чтобы ими управляли. Сильные же — волшебники — должны были сражаться друг с другом, пока лучшие из них не забрали бы силой свои законные места.

Том вдруг вспомнил о разрезанных трупах мужчины и женщины, которые он подглядел в её сознании…

Персефона — враг и грязнокровка — совершенно не вписывалась в придуманную им систему.

Не принимать в расчет ее силу и посчитать одной из слабых?

Том нахмурился, пытаясь привести ведьму в соответствие со своим миром и найти ей место в нем.

Почему она пришла за ним? Она сказала, что пришла помочь ему… с чем? Чтобы стать лучше?

Воспоминание её довольной улыбки, когда он злорадствовал по поводу василиска, память об издаваемых ей более чем приятных звуках, неповторимые интонации которых заставляли его упиваться своими достижениями, проскользнули в голову. Реакция Персефны была так сладка, когда он поглаживал ее ухо языком, заставляя маленькие пальцы впиваться в его плоть.

Оскалившись и прорычав, Том резко заблокировал эти предательские мысли.

Нет. Не лучше.

Разве она не упоминала, что хотела большего? Стать чем-то большим, чем грязнокровной рабыней…

Том обдумал эту концепцию.

Он думал о том, как она убивала и разрушала в тех нескольких, разделенных с ним видениях.

Он думал о ее таланте, о том, как он рос изо дня в день там, в ее времени, о том, сколько она всего сделала, чтобы приблизиться к нему во времени и пространстве. Только количество расчетов и цифр, которые ей пришлось сделать, чтобы приземлиться в тот же конкретный промежуток времени, в котором был он…

Том достал из сумки свой дневник и снова начал писать.

Теперь, когда он понял, с кем имеет дело, он не мог по-настоящему назвать ее своей, но, возможно, смог бы приручить ее, как домашнее животное. Она станет прекрасным трофеем, как только будет приведена в соответствие с остальным его живым имуществом.

Да. Есть места, более подходящие для таких, как Персефона Каллаган, решил он, и могила не была одним из них.

* * *

— Вот, дорогая, — мягко сказала колдомедик, — мистер Риддл скоро придет, надо, чтобы ты успела привести себя в порядок к его приходу.

Гермиона вежливо улыбнулась, позволяя целительнице накинуть на себя халат поверх пижамы, в которой она томилась последние несколько дней.

— Благодарю вас, мадам, — сладко пропела Гермиона, кутаясь в плюшевую ткань и продолжая улыбаться. Дождавшись, когда колдомедик скроется с поля зрения, она сразу сбросила одну из этих своего рода потакающих улыбочек. Еще раз осмотрев палату и убедившись, что, как и с момента ее появления здесь после «нападения», комната все так же безлюдна, Гермиона стала возиться с повязками на левой руке.

Появившиеся на ней раны почти полностью исцелились, только «искусная» работа Беллатрисы навсегда останется вопиющим пятном ужасающего произведения искусства, нацарапанного на коже. Гермиона тяжело вздохнула, проводя пальцами по жуткому шраму, и ее чуть не вывернуло от воспоминания пережитой тогда боли, даже несмотря на то, что темная ведьма, сделавшая это, умерла от ее собственной руки. Тело, которым она теперь владела, этот недавно полученный образец юной себя, до сих пор хранил ободранные, рельефные каракули, вырезанного на живую слова. Когда она смотрела на него, то вспоминала, сколько времени потребовалось на лечение, чтобы рубец стал похож на любой другой шрам. Шрам, от которого ей впервые пришлось так страдать. И боль, которую ей пришлось пережить еще один раз… что ж, в конце концов, цель оправдывает средства.

Гермиона нахмурилась, разглядывая рану и немного неохотно вернула маскирующие чары. Если честно, это было довольно расслабляюще: лежать в кровати со стопками своих книг, коротать время за чтением и не беспокоиться о том, как бы удержать такие заклинания на месте. Нести свое нацарапанное оскорбление как знамя хотелось так же, как и быть сбитой Хогвартс-Экспрессом, но пришедшая вместе с маскирующими чарами пульсирующая головная боль была не лучше.

Гермиона закончила снимать бинты, успев расправить одежду, чтобы выглядеть как можно менее провокационно, как раз к тому моменту, когда пришел Том.

Колдомедик сообщила о его прибытии с тем знающим блеском в глазах, от которого Гермиона уже успела устать на собственном факультете, и, спустя мгновение, оставила их наедине.

— Том, — сказала Гермиона с улыбкой, чувствуя сухость в горле. — Я так рада тебя видеть.

Том ответил на это милое приветствие жестким собственным, не зная точно, показалась ли ему тоскливая интонация в голосе Персефоны или нет. Он не навещал ее с того самого момента, как был впервые предупрежден о её травмах, и для профессоров, считавших себя столь умными, было странно, что ни один из них никак не высказался по этому поводу. Том решил не думать о причинах, все еще ужасно злясь за хранимые Персефоной секреты, но, когда она взглянула на него с выражением так редко замеченной на ее лице нежности, когда голос из слабого, усталого превратился во что-то с оттенком волнения, это вдруг стало всем, о чем он мог думать.

— Аналогично, — соврал он. Сделав вид, что не заметил, как дернулся уголок ее губ от его короткого ответа, он сократил расстояние между ним и кроватью девушки, предложив ей руку. Когда изящная ладонь коснулась его собственной, Том попытался сосредоточиться на отдельном касании каждого точеного пальчика, чтобы не дернуться и не провести рукой по брюкам, стирая грязь этих прикосновений.

— Ну что, пойдем? Уверен, тебе не терпится вернуться к себе и наконец-то полноценно отдохнуть.

Гермиона лежала на кровати и пристально следила за Томом, как тот говорил, как молча отводил взгляд — он был так уверен, что она не замечает, что она чуть не рассмеялась. Все эти попытки юного Лорда быть проницательным и хитрым манипулятором меркли по сравнению с тем, кем он станет, как сильно будет вынужден вырасти, чтобы добиться тех высот… это было удивительно. Подозрительно, что ему вообще удалось обмануть кого-либо в этом возрасте. Хотя, справедливости ради, в плену у своих хозяев ей просто пришлось стать довольно искусной в чтении мельчайших нюансов, которые могли бы привести ее к пыткам и мучениям. Возможно, у него получалось это гораздо лучше со всеми остальными… возможно.

— Отдых… настоящий отдых мне бы не помешал.

Позволив Тому помочь себе встать на ноги, Гермиона не выдержала внезапного давления на суставы после пребывания в горизонтальном положении в течение нескольких дней, тем самым только частично подстроив свое падение. Том рефлекторно вскинул руки, поймав Персефону в объятия, и она сразу почувствовала, как напряглись его мышцы, когда он понял, с каким большим количеством ее тела только что соприкоснулся. Гермиона прислонилась макушкой к его подбородку, положив руки на плечи и нежно прошептала извинение, тяжело дыша на открытый участок шеи, заставив Тома напрячься еще сильнее. Она улыбнулась от удовольствия, скрытая от его взора, заметив его попытки удержать самообладание. Гермиона чувствовала, как мышцы под ее руками дергаются, сражаясь между тем, чтобы оттолкнуть ее и тем, чтобы действовать как положено слепо преданному поклоннику, коим он нарек себя однажды, заставив ее лишь мысленно посмеяться над ним.

Том покачал головой, дожидаясь, пока она выпрямится и сможет держаться самостоятельно.

— Давай, пойдем к башне. По крайней мере, это недалеко.

Гермиона кивнула, наблюдая, как он берет книги с тумбочки и призывает их в ее сумку, прежде чем взвалить ремешок на плечо свободной руки.

Прогулка до входа в башню была действительно недолгой. Гермиона заперла свое удовольствие на замок, наблюдая за сиюминутной суетой Тома, когда они подошли к подножию лестницы. Том понял, что не может просто бросить недавно раненую ведьму у основания башни, и что ему действительно придется подняться с ней по спиральной лестнице наверх. Она была уверена, что по крайней мере на секунду он дал волю чувствам и скривился, прежде чем вернул лицу прежнее вежливое выражение.

— Уверена, что смогу подняться самостоятельно, если тебя это беспокоит, — мягко заметила Гермиона, убедившись, что слова прозвучали надрывно в середине предложения. Том перевел свой пристальный взгляд с Гермионы наверх, проверяя высоту до самой вершины — и до двери с бронзовым молотком в форме орла, к которому испытывал такое отвращение — и нахмурился, будто оскорбленный этим предложением.

— Глупости, Каллаган. Мне поручили сопровождать тебя, что я и сделаю.

Гермиона улыбнулась, продемонстрировав надлежащий румянец, который, казалось, выбил его еще больше из колеи, прежде чем они стали подниматься по ступенькам.

Когда они подошли к молотку, резной орлиный глаз сузился при виде Тома, задержавшись на нем достаточно долго, чтобы все увидели его недовольство. Том успел ухмыльнуться, прежде чем страж переключился на ведьму рядом с собой и произнес загадку:

— Ты стараешься догнать меня. Когда меня теряют, ты стараешься вернуть меня. Я прохожу, независимо от твоей воли, но в неволе лишаю жизни. Что я такое?

Гермиона фыркнула, и этот легкий смешок удивил как стража, так и Тома, хотя ответив на вопрос, он еле сдержался, чтобы тоже не фыркнуть в ответ.

— Время, — отчеканила она.

Дрогнув, дверь сбросила свою магическую печать и распахнулась, позволяя им обоим войти.

Гермиона захромала в проход, осматривая пустую гостиную, и оглянулась через плечо на задержавшегося у порога Тома. Он изучил то, что попало в поле зрения: богато вытканные шторы и ковры, украшающие внутреннее убранство круглой комнаты, когда глаза жадно задержались на буквальных горах книг в расставленных там толстых кленовых сундуках.

Гермиона потянулась к руке Тома, ухмыляясь, когда он отдернул кисть, будто забыл на мгновение, что она вообще здесь стоит.

— Войдешь?

Что-то промелькнуло в его взгляде, когда он услышал приглашение, и Персефона заметила, как он замер в нерешительности.

Время проверить твои намерения, Том Риддл. Давай посмотрим, насколько ты готов…

Гермиона позволила оттенку хмурости добраться до своих черт и отпустила руку, задержавшись пальцами на мгновение на его ладони. Она опустила взгляд на домашние тапочки, заправив за ухо прядь волос.

— Прошу прощения, Том, — тихо сказала она. — Боюсь, что немного изголодалась по общению, пока лежала в Больничном крыле. Я и не подозревала, что буду так сильно скучать по на-нашим… занятиям… в библиотеке, пока не провела все это время в тумане лечебных зелий и настоек, — она пригладила нижнюю часть своей пастельной хлопковой пижамы и подняла взгляд, представ перед ним со слабой улыбкой и позволив усталости от постоянной перестройки и укрепления ментальных стен проникнуть в складки в уголках глаз. — Спасибо… что нашел время в выходной день и проводил меня. Я не хочу задерживать тебя дольше, чем это необходимо.

Том смотрел, как она отворачивается, чтобы исчезнуть в проходе, и с каждым шатающимся шагом Персефоны все больше стискивал зубы.

Все равно им нужно было обсудить «инцидент».

Он только поговорит с ней, чтобы пролить немного света на нападение, прежде чем прийти позже для более серьезного обсуждения ее досадного происхождения, и, что более важно, того, зачем она скрыла это от него.

Это займет всего минуту, повторил он себе.

Дверь уже начала закрываться, когда Том вскинул руку на деревянную поверхность, распахнув ту под звуки негодования дверного стража. Ухмыльнувшись орлу, он прошел сквозь дверной проем и предстал пред Персефоной с очаровательной улыбкой.

— Это я должен извиниться, — настала очередь Тома повторно проверить общую гостиную на наличие слушателей, прежде чем подойти ближе. — Я обещал, что смогу обеспечить безопасность, не так ли? Я не смог выполнить свое обещание.

Оттенок горечи сошел с языка так легко, что он решил особо не рассуждать — почему. Том погладил кончиками пальцев ее руку, танцуя над повязками с мастерски сформированным раскаянием, не давая вспыхнуть свирепому взгляду, так и стремившемуся вернуться туда, где, как теперь он знал, находилось покрытое шрамами клеймо.

— Я слишком увлекся расследованиям причин потери своего контроля над существом, упустив из виду необходимость навестить тебя.

Гермиона пожала плечами, хотя знала, что Том не обращает внимания ни на что, кроме бинтов, скрывавших то, что он хотел видеть больше всего.

 — Я не виню тебя, Том, — он не заметил, как она сократила то небольшое расстояние, что было между ними. Риддл обнаружил, насколько близко стояла Персефона, когда встряхнул головой и кончики их носов соприкоснулись. — Но мне этого очень не хватало, — прошептала она, задев его губы своими.

Закрыв глаза, она почувствовала, как Том выпрямился, напрягая мышцы спины, и как резко сжал зубы от этих прикосновений. Потребовалась вся сила воли, чтобы не захихикать, так что в попытке отвлечься, она провела языком по линии его сомкнутых губ. Дразнящее поглаживание языка было тем, к чему Том проявлял особый интерес во время их занятий в библиотеке, и этот поздний вечер не был исключением. Словно щелкнув переключателем, ее действия выпустили напряжение, и он, расслабив плечи, позволил ей продолжить прощупывать свою выдержку. Она слегка всосала его нижнюю губу и отстранилась с шепотом:

— Я поняла, что скучаю по тебе, Том.

Не дав ему времени на ответ, Персефона снова наклонилась, хватая его губы своими. Она прижала его руки к своей талии под подолом рубашки у линии, где заканчивались брюки, и начиналась ее обнаженная кожа.

Он с силой сжал пальцы, желая оставить синяки на этой грязной, бледной коже.

Он грубо впился в ее губы, и с резким вдохом его легкие наполнились отвратительным ароматом прекрасных ирисов, солнца и пергамента.

И глупая грязнокровка издала этот звук, будто что-то попало ей в горло, что-то тяжелое и хриплое, что-то, что на самом деле могло быть только стоном.

Шлюха.

Том с горечью, настойчиво пытался вбить это себе в голову. Он подчеркнуто проигнорировал повисший на ее локтях халат и расстегнутые верхние пуговицы пижамной рубашки.

Потаскуха.

Персефона продолжала целовать Тома, заставляя его ответить на поцелуй, стонала, обводя языком его собственный, и всхлипывала от удовольствия. Он не обращал на это особого внимания — просто подыгрывал ее обслуживанию, пока не смог бы найти вескую причину отстраниться. Он впился зубами в пухлую плоть нижней губы.

Только чтобы успокоить ее подозрения, уверял он себя.

Он просто подыгрывал.

Том полностью контролировал свои действия…

… пока она не направила его руки вверх по гладкой линии живота под тканью пижамы, далеко за пределы их ранее установленных границ на линии подола и тому подобного. Она направляла его ладони вплоть до места, где большие пальцы вдруг коснулись груди.

Очень, очень голой груди.

Самый нежелательный образ первого проникновения в запутанный беспорядок ее сознания всплыл перед глазами.

За потяжелевшими веками ее взгляд сверкал глянцевым блеском.

Откинув голову назад, она невесомо задела копной своих волос внешнюю сторону его бедер.

Приоткрыв рот, соблазнительно провела языком по внутренней стороне зубов.

Прильнула к нему, застонав от удовольствия, когда он достиг пальцами груди, вызвав пелену возбуждения, накрывшую его с головой.

Реальность погрузилась в дикие краски, взгляд затуманился на момент достаточно долгий, чтобы бессознательно прижать ее тело к одному из широких книжных стеллажей. Она тут же обвила ногами его талию, и Том, поддерживая ее за ягодицы, сжал их, прокладывая путь по всей упругой длине покрытых тканью бедер. Впившись губами ей в шею, он расслышал одобрительный стон и позволил ей запустить пальцы в свои волосы.

Сцепив их в замок, Гермиона сильнее прижала его голову к себе, вынуждая того вдыхать восхитительные звуки своих горячих всхлипываний. Она не могла не зажмуриться от столь убедительных стонов, с легкостью слетающих с губ — Рудольфус давно бы кончил, если бы она поступала так же, будто…

Нет — Гермиона избавилась от этого имени, выбросив из головы, вычистив из собственного разума и вытирая остатки об ковер. Она не будет думать о нем. Не будет думать об этом старом мерзком отбросе. Если она хочет когда-нибудь получить истинный контроль над Темным Лордом, ей придется очистить сознание от этого противного, жалкого, кошмарного человека.

Том остановится.

Она наслаждалась тем, как его руки массировали ягодицы, едва слыша свое имя, которое он прогрохотал у ее ключицы.

Том всегда останавливается.

Она наслаждалась тем, как он прокладывал поцелуями влажный путь от ее шеи до уха и вниз по челюсти к губам — такого ни разу не…

Том всегда останавливается…

Она наслаждалась его прикосновениями, его ласками, всему, чему он научился. Неестественные, притворные стоны удовольствия вдруг сменились настоящими, вырвавшись из-под ее контроля. Сердце забилось — на самом деле забилось — ему в унисон. Давление прошлого, все тревоги продолжали сжимать сознание, но она вновь и вновь проигрывала в голове их общие встречи.

Она думала о Томе, а не о его взрослом кошмарном обличии.

Не о Рудольфусе.

Она думала о Томе.

Только о Томе.

Он остановится. Даже сейчас. Как и всегда, если она попросит. Все, что ей было нужно, это…

— Кто там внизу? О, МОЙ МЕРЛИН!

Сердце Тома чуть не выпрыгнуло из груди от прозвучавшего вдруг голоса.

Как бы то ни было, он очень постарался сразу не сбросить с себя ведьму прямо на пол в общей гостиной. Они оба вдруг отскочили друг от друга, вспотев и моментально покраснев от вида очевидного возбуждения Тома.

— Миртл, — прошипела Гермиона. — Почему ты не в постели?

— О, боги, Персефона, мистер Риддл, мне очень жаль. Я не… мне-ета-акжаль!

Лицо Миртл горело ярко-малиновым, и она изо всех сил старалась смотреть куда угодно, но только не на пойманную парочку, занимавшуюся этим.

С появлением постороннего Том быстро вернул самообладание и вдруг осознал, ЧТО только что хотел сделать с так призывно вздымающей грудью задыхающейся ведьмой, стоявшей всего в метре от него. Он провел потной ладонью по лицу и даже не потрудился вернуть себе спокойное выражение, прежде чем пробормотать поспешное прощание и покинуть комнату. Он услышал позади себя Персефону и взволнованный голос, начавший словесно сдирать кожу со своей идиотской одноклассницы, но обнаружил, что ему абсолютно все равно.

Он практически…

Он почти…

… с ГРЯЗНОКРОВКОЙ…

…добровольно.

Сглотнув, Том провел рукой по волосам, с прочно засевшей на лице насмешкой направляясь сквозь коридоры и лестницы. Поспешные шаги уносили его далеко от башни Когтевран, стремясь как можно быстрее попасть в безопасность сырых подземелий. Он стремительно стянул с себя всю одежду к тому времени, как добрался до душа, и открыл кран с безжалостным потоком ледяной воды.

Том повелел влаге сделать хоть что-нибудь для него. Он нуждался в этой воде, смывающей чувство прикосновений, звуки голоса, почти животную потребность погрузиться в эту ведьму, лишь стоило ей оказаться рядом. Он хотел избавиться от неутолимого желания погрязнуть в ее пьянящей магии, в беспощадных сладких изгибах, в этой дикой гриве, потрескивающей аурой силы… и он как никогда нуждался в том, чтобы это прекратилось.

Нужно избавиться от нее.

Он зарычал, хлопнув кулаками по мокрой кафельной плитке и прислонился лбом к стене с продолжительным воодушевленным ворчанием.

Ее вид неоднократно воспроизводился за веками, как и ее звук — в ушах, и он так хотел, чтобы вода смыла все это, стёрла из памяти, вычистила разум от воспоминаний и от того факта, что она постоянно проникала в его голову.

Увы, вода не сделала ничего из перечисленного.

Василиск послушно спал в своем логове.

Ночь прошла спокойно и без происшествий для всех учащихся.

Один Том Марволо Риддл так и не смог уснуть.