Свой выбор (джен)

Не снимая халата, зельевар завалился на смятую постель и уткнулся лицом в подушку. Наволочка оказалась чуть влажной и отдавала запахом пота. Снейп скривился и перевернул ее другой стороной, вяло думая о том, как подобное могло произойти.

Из-за постоянного контакта с испарениями волосы Северуса круглый год выглядели жирными и грязными, но мало кто знал, что зельевар, в немалой степени из-за собственной работы, был патологическим чистюлей. Он не мог уснуть, не приняв душ. Он мыл руки после варки зелий так тщательно, что лишь по чуть желтоватому цвету ногтей удалось бы опознать род его деятельности. Не мог спать на одном и том же белье более трех дней. А уж одежду менял полностью каждый день, пусть одна его черная мантия ничем не отличалась от другой.

«Сон, мне приснился странный сон…» — сообразил Снейп.

Болезненно застонав, мужчина поднялся и вновь направился в гостиную. Там он устроился у камина с бокалом бренди. Прикрыв глаза, зельевар попытался припомнить детали, но они постоянно ускользали. Сосредоточившись, менталист скользнул в собственную память, точно зная, что сумеет отыскать неясное видение.

Это был дом. Его собственный дом, но тех времен, когда Северус еще не переделал его под собственные нужды. Строение и сейчас оставалось убогой лачугой в два этажа. Но тогда на первом еще не было библиотеки, в которую зельевар превратил крохотную гостиную, а кухонная мебель еще не рассохлась, не пожелтели от времени старые дверцы, покрытые неровными слоями белой краски.

Но и тогда для семьи Снейп это крохотный дом — кухня, гостиная, санузел, две крошечные спальни наверху — был верхом роскоши. Мать не работала, но и вести хозяйство не умела, отец с утра и до ночи торчал на фабрике, а после шатался по серому городку под серым небом в компании своих бесцветных приятелей, ища местечко, чтобы в очередной раз напиться дешевого вина.

Если он возвращался до того, как мать загоняла Северуса в кровать, будущий зельевар с болью и отвращением наблюдал за тем, как Тобиас Снейп переползает порог и с рычанием устремляется к креслу в гостиной. Если же отец добирался до дома позже, то мальчик в страхе замирал на своей узкой жесткой кровати под комковатым одеялом — крики отца и плач матери пугали его гораздо больше, когда он не видел происходящего.

В своем сне Северус видел один из таких вечеров. В крохотной спальне, больше похожей на бывшую кладовку, места хватало лишь на кровать, стол и стул у окна, но мальчик жалел лишь о том, что некуда пристроить еще больше книг, и так занимавших и столешницу, и подоконник, и место под кроватью рядом с сундуком, где юный Снейп держал свою немногочисленную одежду.

Сундук был еще мамин, некогда дорогой и невероятно удобный, но большая часть его чар давно выветрилась, превратив потертый короб в увесистую махину, куда помещалось гораздо меньше вещей, чем хотелось бы. В сундуке Северус хранил самое ценное: взятые почитать книги, учебники, форму и записки Лили.

Снизу раздался грохот, вскрик матери, и зельевар вздрогнул, отодвигаясь в самый угол, прижимаясь спиной к холодной стене. Крохотная лампа почти не разгоняла тьму, лишь отбрасывала желтоватые тени на потолок. Донесся яростный рев отца, что-то упало. Мать громко и протяжно вскрикнула. Ее голос на миг потонул в вопле Тобиаса Снейпа. А потом наступила тишина.

Этой тишины Северус всегда боялся больше всего. Она давила на уши, обволакивала холодом и беззвучно хохотала на ухо, заставляя мальчика дрожать и закутываться в одеяло так плотно, что наружу торчал лишь покрасневший от сдерживаемых слез кончик носа.

До поступления в школу Северус почти всегда спускался вниз, нередко подворачиваясь под горячую руку отцу. Потом пришло осознание, что он ничем не может помочь матери, лишь раз за разом нарывается на побои, которых ему и в школе не удавалось избежать.

Страх и осознание собственной беспомощности загоняли юного зельевара в угол. Ему казалось, что никогда больше он не будет так несчастен, как в годы своего детства. Пока… Пока он не потерял все, чем дорожил.

— Северус, — позвал его кто-то. Голос казался бесцветным и ломким, как прошлогодние листья.

Трясущийся мальчик выглянул из своего укрытия, обнаружив на пороге спальни мать. Она была такой, какой Снейп запомнил волшебницу в последний год ее жизни — худая изможденная женщина, постаревшая гораздо раньше срока. Черное платье висело на ней мешком, спутанные черные волосы, бледная кожа и черные провалы глаз делали ее похожей на инфери.

— Ты должен уйти, — тем же бесцветным голосом сказала Эйлин Снейп. — Ты должен оставить меня. Ты разве не понимаешь? Если бы не ты, я могла бы вернуться!.. Вернуться домой.

При жизни мать никогда не пеняла Северусу чем-то подобным, но порой ему чудилось, что он видит эти слова в потухшем взгляде изможденной невзгодами женщины. Видит и чувствует свою вину, свою ненужность.

— Я от всего отказалась! — вскрикнула Эйлин. — Я предала свою семью. Предала род. И ради чего? Ради чего? Ради тебя? Жалкий мальчишка! Это мне за мое предательство, да? Я предала семью, и мой сын тоже предатель?

— Мама? — задыхаясь от жгучих слез, выдохнул мальчик.

— Ты не должен ее слушать, — раздался рядом мягкий мелодичный голос, и Северус обернулся, увидев, что на постель рядом с ним присела Лили. В его сне она была уже взрослой, почти вдвое старше самого мальчика. Ее длинные рыжие волосы коснулись лица юного зельевара, когда волшебница потянула его к себе, обнимая в кульке одеяла, как маленького. — Не слушай. Она никогда не говорила тебе подобного.

Северус оглянулся на мать, но в дверном проеме уже никого не было.

— Лили…

— Отпусти это, Сев, — попросила рыжеволосая девушка. — Не вспоминай.

Она улыбалась ему мягкой улыбкой, обнимала за плечи и чуть раскачивалась из стороны в сторону.

— Лили… Я так виноват.

Северус был маленьким в своем сне, но он помнил все, что случилось потом, годы спустя.

— Никто не виноват, — без горечи и без обиды сказала Лили, взглянув на мальчика своими бездонными зелеными глазами. — Так случилось. Так просто случилось. И ты виноват в чем-либо не больше, чем я сама. Но все же не стоит жить лишь прошлым, Сев. У тебя в душе зияет дыра. И она никогда не затянется, если ты не простишь себя.

— Я не могу… — прошептал он.

— Почему?

— Из-за меня…

— Это не так, — перебила она, но Северус не поверил. Он знал, что именно он виноват во всем, что случилось.

— Лили…

— Ты погубишь себя, Сев, — с болью сказала девушка. — Мне не хотелось бы. Я не хочу, чтобы ты жил так.

— Но…

— Позволь своей боли уйти. Ты был дорог ей. Ты знаешь. И ты был дорог мне, даже когда нашей дружбы не стало. Я знала… Я всегда знала, что ты был моим другом. И ты им остался.

Снейп мотнул головой. Он не желал слушать призрак из своих снов.

Внезапно откуда-то донесся тихий всхлип и неясный шепот. Секунду спустя Северус понял, что слышит далекий и приглушенный стенами плач ребенка.

— Это Гарри плачет, — прошептала Лили, но в ее голосе не было страха или отчаяния. — Единственное, о чем я жалею, что не могу быть рядом с ним и как-то утешить.

— Лили…

— Прости себя, Сев, — прошептала рыжеволосая волшебница.

— Я не могу. Твой сын… Из-за меня он потерял тебя. И я тоже… я тоже потерял тебя.

— Ты никогда не терял меня, — с улыбкой сказала Лили. — Я всегда была рядом, в твоем сердце.

— Но как же он…

— Я ничего не могу для него сделать, — со вздохом признала девушка. — Но ты можешь.

— Я?

— Ты ведь мой лучший друг, — с мягкой улыбкой напомнила Лили. — Мне жаль, что ты все еще живешь этой болью. Я не могу заполнить пустоту в твоей душе. Ты не позволяешь времени и воспоминаниям о нашей дружбе излечить тебя. Тебе нужен кто-то, кто сумеет помочь. Заполнит прорехи… И ты тоже можешь помочь. Ему.

— Я не смогу, — в ужасе выдохнул Северус, ощутив, как резко изменился в своем сне — рядом с Лили сидел уже не одиннадцатилетний мальчик, а взрослый мужчина, смотревшийся почти стариком рядом с двадцатилетней рыжеволосой волшебницей. — Я не посмею даже приблизиться к нему. Разве ты не понимаешь?

— Пожалуйста, Северус… — прошелестел голос Лили у самого уха зельевара. — Ты не желаешь простить себя. И я не могу помочь тебе, раз ты не хочешь слушать. Но тогда помоги ему… У него в душе тоже дыра. Я не хочу, чтобы он страдал.

— Я не посмею…

— Это нужно тебе, это нужно ему, — ответила Лили.

— Это невозможно.

— Ты всегда был упрямым, — усмехнулась волшебница и мягко поцеловала его в щеку, — Северус.

Открыв глаза, зельевар долго бездумно пялился в потухший камин, выискивая смысл в своем сне, но не находил его. Сумбурный разговор разбередил старые кровоточащие раны, и мысли о видении лишь еще больше выворачивали наизнанку душу.

— Я не могу… — прошептал Снейп. — Это невозможно.

Но мужчина знал, что лжет себе. Он ждал приезда мальчишки в школу едва ли не больше, чем Дамблдор. Ждал и боялся. Он хотел его увидеть, хотел увидеть сына Лили. Увидеть то единственное, что жизнь оставила ему, никчемному зельевару, от той, кого он любил. Любил больше, чем женщину или друга. Больше, чем мать. Лили стала для Северуса семьей, пусть он не мог назвать ее ни сестрой, ни возлюбленной. Она была тем немногим в жизни, что Снейп был готов защищать. Его душой, его болью. Его радостью. Его слабостью.

А теперь Лили не было. Был лишь мальчик, которому рыжеволосая волшебница подарила жизнь. Частичка ее самой.

Вот только Северус не посмеет дотронуться, не посмеет позволить себе привязаться. Не посмеет позволить хоть кому-то заподозрить, что уже сейчас, ни разу не видя, готов защищать и оберегать от любых невзгод ребенка, которому даже не был отцом. Защищать не потому, что Снейпа опутали Непреложными Обетами, сковав по рукам без права раскрыть истину. Защищать, хоть этот мальчишка и носит фамилию человека, которого зельевар презирает и теперь, годы спустя.

Наступит сентябрь — и Снейп закутается в свои щиты, как в мантию, запрет глубоко внутри все свои чувства и даже мальчишке не позволит узнать правду.

Никто не должен знать.

Никто не должен видеть раскуроченное, как Бомбардой, сердце.

Даже Дамблдор.

Особенно Дамблдор.

Пусть будет гнев, ярость и ненависть. Они скроют боль, ведь Северус не сможет смотреть на сына Лили без страданий.

Но это не помешает следить, следить как коршуну, чтобы не допустить хоть малейшей травмы у этого ребенка.

— Я не смогу… — обдумывая решение, которое принял давно, прошептал Снейп, но ответить ему было некому.