Дамы семьи Поттер (гет)

Примечания:

С этой главы возвращается счетчик ожидающих, и при выкладке продолжения я буду ориентироваться на него.

Когда субботним утром Патроклу доложили о прибытии гостьи, он как раз находился в детской — просто стоял, прислонившись к стене и глядя на резную колыбельку под газовым пологом. В такие моменты он особенно остро чувствовал преемственность поколений, тонкой нитью протянувшуюся из незапамятных времен. Патрокл Паркинсон не появился на свет сам по себе. Он существует исключительно потому, что все его предки, все до единого, начиная от самого первого, безымянного, и заканчивая его, Патрокла, родным отцом, — все они пережили войны и эпидемии, совладали с человеческими коварством и подлостью. Каждый из них завел детей, и эти дети впоследствии выросли и тоже обзавелись потомством, и так продолжалось из века в век — а теперь на ожерелье из судеб нанижется новая сверкающая бусина.

Патрокл стоял и глядел на манежик рядом с колыбелькой, на подвешенные над ним погремушки: гиппогриф, химера и гарцующий пегас, — и на темно-синий потолок, усыпанный созвездиями, с которого нет-нет да срывалась в полет очередная комета… Он снова станет отцом — эта мысль успела улечься в голове, но пока что не проникла глубже, в сердце. Он снова станет отцом — но каким именно? Таким, каким знала его Панси? Или таким, каким он хотел быть всегда, каким был крестный для своих сыновей, которым Патрокл втайне завидовал?

Он продолжал думать об этом, шагая по пустым коридорам мэнора, идя на встречу с женщиной, которая тоже была частью этой неразрывной цепи. С матерью — впрочем, Патрокл не любил звать Кассиопею именно так. Слишком неуместными, чуждыми были ассоциации: тепло и нежность, мудрость и любовь… «Мать», а тем более «мама» — когда Патрокл называл ее так, то невольно смягчался: прощал больше, терпел дольше и чаще делал шаг навстречу… и очень зря. Кассиопея была из тех людей, кому протянешь палец — а они откусят всю руку и потребуют добавки, и потому Патрокл предпочитал звать ее «maman», одновременно признавая родство и подчеркивая дистанцию между ними…

— Патрокл, — царственно кивнула Кассиопея, дождавшись, пока сын поцелует ей руку, а затем повыше подняла подбородок и тут же рванула с места в карьер. — Я желаю воспитывать Персефону. Изволь отдать распоряжения на этот счет.

— Мерлин, я никогда к этому не привыкну, — усмехнулся Патрокл и подвел ее к дивану с геральдическими лилиями. То же место, где состоялся их первый разговор за много лет, совсем недавно, — а казалось, что успели пройти десятилетия, столько всего переменилось. И сам он тоже стал совсем другим… Лучше ли? Хуже? — Вы действительно свято верите в то, что стоит вам появиться и озвучить требования, как я ринусь их выполнять. Вы — не — получите — мою — дочь. А теперь… желаете кофе? Или, может, коньяк — запить горечь поражения?

— Наглец, — поморщилась maman, садясь и расправляя пышную юбку, — она наконец сняла лживый полутраур и щеголяла в зеленой парче. Патрокл уж и забыл, какой красивой Кассиопея бывала, когда не пряталась за темными, зимними цветами… — Твое воспитание оставляет желать лучшего, несмотря на то, сколько сил мы потратили… Одно радует: ты наконец отрастил зубки, и весьма острые. По крайней мере, можно не волноваться о будущем семьи Паркинсон — как-нибудь да выплывете. Впрочем, тебе следует запомнить, чью руку нельзя кусать. Есть враги, mon fils, — и есть семья.

— А еще есть вы, стоящая вне категорий, — мягко подсказал Патрокл, опираясь поясницей на подоконник и скрещивая руки на груди. — Maman, у меня много дел. Уверен, что у вас тоже, так что давайте к сути.

— Ну хорошо, — вздохнула Кассиопея и поправила прическу. Неужели волнуется? Было странно видеть этот нервный жест в ее исполнении. — Ты вынуждаешь меня пойти на крайние меры… Или ты передаешь Персефону под мою опеку — или я обнародую ваш маленький фокус с заменой бойца. Поглядим, как отреагирует электорат.

У Патрокла ушло время на то, чтобы понять, о чем она говорит, и еще больше времени — на то, чтобы поверить собственным ушам.

— Вы серьезно? — на всякий случай уточнил он, потому что это заявление переходило всяческие границы. — Если это дурная шутка, скажите прямо сейчас.

Кассиопея плотно сжала губы, и от них разом отлила кровь. Ее лицо приобрело неприступное выражение, словно мать была не живым человеком, а каменной статуей. Сфинксом из древних легенд, хтоническим зверем, смысл существования которого заключался в усложнении жизни другим.

— В кабинете Абраксаса я видела наброски для предвыборных плакатов, — сказала maman, немилосердно терзая перчатки. — Весьма эстетично, ваша команда постаралась на славу. Заметно, что вам позарез нужна победа Поликсены, — и чтобы вы получили желаемое, сперва желаемое должна получить я.

Патрокл потер лоб, пытаясь собраться с мыслями, но те разбегались в стороны. Невероятно. Просто невероятно.

— Я всегда знал, что нам не повезло с матерью, — наконец глухо сказал Патрокл и заметил, как Кассиопея вздрогнула. — Однако недооценивал масштаб бедствия. Вы хоть понимаете, что сейчас говорите? Вы действительно собираетесь обнародовать участие Поликсены в рейдах? Если это всплывет, ее допросят с веритасерумом. Она не сможет солгать и, в отличие от меня, так просто не отделается — потому что сестра действительно сражалась и, вероятнее всего, убивала. Их тоже убивали, все было по-честному — но нас судят победители, не забывайте.

Патрокл помолчал и тихо спросил, спонтанно и почти неосознанно переходя на «ты» — как не делал с дошкольного возраста:

— Мама, ты что, в самом деле хочешь отправить Поликсену в Азкабан? Родную дочь?

На красивом лице Кассиопеи проступило никогда не виденное Патроклом выражение. Он жадно всматривался в мать, пока наконец не понял, что это было — растерянность. Когда по настоянию отца наследник Паркинсон изучал уклад соседей за Барьером, то однажды узнал о штуке, остро напомнившей maman: железная махина звалась «танком», и ее основной функцией было переть на врага, накрывая его шквальным огнем. Танки не разбирали дороги и их было крайне сложно сбить с пути — и вот поди ж ты, сбили.

— Я… — начала Кассиопея не своим голосом и отвела глаза. Помолчала. — Нет, не хочу.

И с отчаянием добавила:

— Ты просто не понимаешь, что стоит на кону!

— Так объясните, — миролюбиво предложил Патрокл. — Объясните мне словами, напрямую, без угроз и посулов, — а я постараюсь понять, я ведь не совсем идиот.

— К моему сожалению — крутить идиотом намного легче, — фыркнула мать, и он усмехнулся, не принимая выпад близко к сердцу.

Кассиопея помолчала, а затем с вызовом спросила:

— Не возражаешь, если я закурю?

Патрокл пожал плечами, с интересом наблюдая за тем, как она достает из сумочки сигариллы и нервно закуривает. Молчит, выпуская дым, совсем непохожая на саму себя. Живая, порывистая и моложавая, а еще очень красивая — и, наверное, именно такой ее видел Абраксас Малфой и именно такую Кассиопею Абраксас Малфой любил.

— В восьмидесятом году родился ребенок, которому суждено стать великим магом, — наконец сказала мать, переводя на Патрокла тяжелый взгляд. — Или волшебницей. Известно, что в нем течет кровь Блэков, — и на этом все, пророчество было старым и запутанным. В том проклятом году наши семена взошли в пяти семьях. Из этих детей именно Персефона подает наибольшие надежды — в конце концов, твоя дочь как минимум змееуст.

Патрокл вздохнул: все-таки проведала о парселтанге, ну надо же. Когда и как? Впрочем, не все ли равно? Как-то да проведала, и он напрасно удивлялся, это следовало предвидеть: maman обладала удивительной способностью просочиться в любую щелку, а еще — несгибаемым упорством нюхлера, завидевшего золотую побрякушку. Родись она в другой семье, попроще, и из нее вышла бы изумительная журналистка, настоящий бич власть имущих… Однажды магическому миру крупно повезло, потому что сперва Блэки, а затем Паркинсоны приняли удар на себя; хоть бери и требуй Орден Мерлина за особые заслуги.

— Я хочу участвовать в жизни внучки, mon fils, — твердо сказала Кассиопея, ловя взгляд Патрокла. — Это — цель всего моего существования. Позволь мне вернуться, позволь остаться в памяти потомков хотя бы так, любимой бабушкой Персефоны Паркинсон, великой волшебницы. Ее воспитательницей и пестуньей. Я не желаю ей зла — напротив, я окружу внучку лаской и заботой, положу к ее ногам все, что у меня имеется: знания и умения, а еще свое приданое и даже вдовью долю… Только позволь мне вернуться в семью.

Кассиопея помолчала и добавила с заметным усилием:

— Пожалуйста.

— Ну ничего себе. Такими темпами вы вгоните меня в гроб, — помолчав, слабо усмехнулся Патрокл. — Неужели вам знакомо это слово?

— И это все, что тебя заинтересовало? — вскинулась мать, и он усмехнулся шире — в этот момент она до дрожи напоминала Поликсену.

— Помолвка Пандоры, — подумав, промолвил Патрокл, и Кассиопея сжала перчатки чуть крепче. — Вы полагали, что пророчество говорит о ней и ее будущем ребенке?

— Таков был мой расчет, — глухо подтвердила maman. — Ты ведь помнишь сестру… она была едва ли не лучшей из своего поколения. Собственные заклинания, смелые и глубокие эксперименты, удивительно тонкое понимание чар… Что еще мне оставалось думать? Я полагала, что брак Пандоры со старшим мальчишкой Вальбурги принесет желаемые плоды: Сириус тоже рос талантливым, хоть и безголовым, Вал страшно избаловала сына…

— И отец обо всем знал, — кивнул своим мыслям Патрокл. — Когда вы ему рассказали?

— Незадолго до твоего рождения, — призналась Кассиопея. — На то были веские причины, но о них я распространяться не стану, довольно и этого. Приам меня понял — он тоже хотел, чтобы великий маг был его потомком. Он по-настоящему заботился о будущем семьи…

— Ваши намеки неуместны, — оборвал мать Патрокл. — Сейчас вы выступаете в роли просительницы, так что оставьте критику при себе. Впрочем, раз вы подняли эту тему, я все-таки выскажусь в свою защиту: я тоже забочусь о семье — но не только об имени, о линии крови и о странице в родословной. В первую очередь я забочусь о людях, которые в эту семью входят. Возможно, из рук вон плохо — но лучше не научили.

В комнате повисла тревожная тишина, и прервал ее сам Патрокл — он и не ожидал, что мать согласится с ним вслух, это было бы уже слишком.

— Зато теперь ясно, почему вы так старательно меня обхаживали. Одного не пойму: откуда взялась уверенность в том, что моя Панси и есть искомый чудо-ребенок?

— Остальные еще невзрачнее, — разочарованно отмахнулась Кассиопея. — Лонгботтом — полусквиб, потолок шестого Уизли — Левиоса да Люмос…

— Есть еще Малфой и Поттер, если я правильно помню родословное древо, — любезно подсказал Патрокл, и мать скривилась так выразительно, словно ей под нос подсунули дуриан.

— Есть, — неохотно признала она и упрямо повторила: — Однако я все равно делаю ставку на Персефону.

— Именно внук вашей ненавистной сестры Дореи убил другого великого мага, пока еще играл в манеже, — напомнил Патрокл больше для того, чтобы подразнить ее, и Кассиопея закатила глаза.

И все-таки как же они с Поликсеной похожи, снова подумал он, внимательно наблюдая за матерью. Куда больше, чем с Пандорой, — просто надо смотреть не на внешность, а на суть… Как жаль, что maman так и не сумела это признать.

— Ну что годовалый Поттер мог сделать Тому? — скептически покачала головой Кассиопея. — Стукнуть его погремушкой? Нет, там произошло что-то еще — но видишь ли, мне совершенно наплевать, что именно. Риддл получил по заслугам. Я всегда подозревала, что он был замешан в гибели Приама, но доказательств не отыскала — Том умел прятать концы в воду. Патрокл… сынок… ты ведь удовлетворишь мою просьбу?

— Ну надо же, как вы запели, — он все-таки не удержался от мелочного ликования. — Уже не приказ, не требование, а просьба. Возможно, даже нижайшая.

— Это подло — пинать проигравших, — мать опасно подобралась, как змея перед броском.

— Ну дайте мне насладиться моментом триумфа, — миролюбиво сказал Патрокл. — Может, это максимум, которого я сумею добиться от вас за всю жизнь. Хоть будет что вспомнить на смертном одре.

— Так что же? — нетерпеливо спросила Кассиопея, игнорируя его слова. — Мне будет позволено общаться с внучкой? Я даже согласна делать это под присмотром — раз собственные дети настолько мне не доверяют.

Патрокл задумался, и мать в кои-то веки не перебивала, а сидела смирно и тихо, поглаживая перчатки, — так делал Абраксас, когда нервничал.

Они ведь пара, напомнил себе Патрокл. Панси выйдет за внука Абраксаса, а старший Малфой не даст ее в обиду никому, включая Кассиопею, — слишком многое стоит на кону. Конечно, можно снова ответить отказом, но мать ведь не успокоится — она будет искать любую лазейку, чтобы подобраться к внучке, потому что считает исполнение пророчества смыслом своей жизни…

Патрокл повернулся к Кассиопее спиной и выглянул в окно, за которым простирался цветущий сад, — его всегда успокаивал этот вид.

Очевидно, что пророчество было путаным, и Кассиопея продвигалась почти наощупь… Помолвка Пандоры, а затем и Поликсены служила как раз этой цели — мать пыталась свести воедино две линии. Или даже больше? Прежде он об этом не задумывался, но родители не спешили подыскать следующую леди Паркинсон — искали подходящую партию? Или желанная невеста нежданно-негаданно выскочила за другого? Лишь бы Люциус не проведал — проблем потом не оберешься…

И отец… Отец обо всем знал. Знал — и ни словом не обмолвился собственному наследнику… Не доверял? Полагал, что успеется?

Друзей нужно держать близко, а врагов — еще ближе. Что и говорить о матери, которая может дать фору любому врагу, хотя бы за счет того, что знает опасные фамильные тайны… Нет, ей точно нельзя отказывать. Кассиопея уже сломала себя прямо у сына на глазах, поделилась куда большим, чем изначально собиралась, — с учетом характера едва ли не распростерлась на полу. Оттолкнув мать сейчас, после такого унижения, Патрокл окончательно ее ожесточит, а она никогда не умела останавливаться вовремя. После нас хоть потоп — как же это по-блэковски…

— Ну хорошо, — наконец сказал он и повернулся к ней лицом. Уголок материнских губ слегка дернулся, а затем на них заиграла легкая, но болезненная улыбка — словно Кассиопея не могла поверить в то, что наконец добилась желаемого. — Однако у меня будет ряд условий. Во-первых, вы будете общаться с Панси исключительно в присутствии нас с Поликсеной. Никаких тайных встреч, никаких писем и сквозных зеркал — вы поклянетесь в этом.

— Я согласна, — кивнула Кассиопея, и Патрокл вскинул руку.

— Не так быстро. Во-вторых, вы поклянетесь, что никогда и никому не расскажете об участии дочери в рейдах. Я потребую Непреложный Обет.

— Договорились, — подумав, сказала maman, и Патрокл вздохнул и покачал головой: какая фантасмагорическая сцена! Потребовалась клятва на собственной жизни, чтобы удержать мать от немыслимого шага, запредельного в своем цинизме… Поликсене он об этом, пожалуй, не скажет — с таким знанием непросто жить дальше, а у сестры и так хватает печалей.

— Это еще не все, — предупредил Патрокл. — Мне нужно хорошо подумать. Возможно, в список добавится пара пунктов.

Кассиопея кивнула с показным смирением, а он все же не удержался и спросил:

— Стали бы вы искать встречи с Панси как таковой? С обычным ребенком, а не великой волшебницей?

И, увидев ответ в морозных серых глазах, разочарованно покачал головой:

— Вы многое потеряли, maman: она чудесная девочка.

Мать дернула уголком губ, и Патроклу почудилось, что он стоит перед клеткой с пантерой, которая даже в заточении шипит, прижимает уши и хлещет по бокам хвостом, а затем с силой бьет лапой по прутьям.

— И в самом деле, расскажи мне, что именно я пропустила, — ядовито предложила Кассиопея, склоняя голову к плечу. — Ты ведь известный образец родительской заботы. И как же жила твоя чудесная девочка после смерти матери? Кто растил ее, пока родной отец зализывал раны?

— Туше, — через силу улыбнулся Патрокл. — Впрочем, я все равно отвечу: Панси воспитана Поликсеной и души в ней не чает. Так что если хотите наладить отношения с внучкой, рекомендую начать с дочери — и уж точно не с угроз бросить ее за решетку.

Они помолчали, и Патрокл задал второй вопрос, который назойливо крутился на уме:

— Зачем вам все это? Я правда не понимаю. У вас есть средства, положение в обществе и целый Абраксас Малфой в амантах… Вы живете в Ницце, на берегу ласкового и теплого моря. Впереди минимум тридцать лет активной жизни, полной хоть удовольствий, хоть покоя — так зачем вам полуистлевшее пророчество?

— Ты единственный сын, — помолчав, тихо сказала Кассиопея, глядя куда-то в сторону, и Патрокл весь обратился в слух. — Тебе не понять, каково это: соперничать за все подряд и вечно приходить к финишу последней.

— О, я прекрасно это понимаю, — скрипнул зубами Патрокл. — Отец донес до моего сведения, какими изумительными наследниками стали бы мои нерожденные братья. Впрочем, мне неясно другое: вы ведь давным-давно победили. Ну с кем вы могли соревноваться — с леди Вальбургой? Один ее сын полжизни провел за решеткой, а другой пропал без вести. С Дореей Поттер? Единственный сын той погиб во цвете лет, а внуку не позавидуешь…

Он продолжил, невольно повышая голос, будто это помогло бы до нее докричаться:

— В то же время ваши дети не только уцелели в войне, но и сумели снова подняться на ноги. А теперь ваша дочь может стать Министром магии — если вы не станете ей мешать. К тому же, вы ведь живы — это ли не победа? Вальбурга и Дорея скончались — зато вы пережили обеих, здоровы, полны сил и даже любимы. Неужели этого не достаточно?

Кассиопея встала с дивана и улыбнулась. Патрокл помнил эту улыбку — мать улыбалась так когда-то давным-давно.

— Ты вырос очень славным, — сказала она непривычно мягким тоном. — Я не жалею о том, что именно ты родился первым. Я буду ждать список твоих условий.

Кассиопея пошла к выходу с идеально прямой спиной, а Патрокл проводил ее долгим взглядом и покачал головой: ну вот и ответ.

* * *

Услышав стук дверного молотка, Ренар медленно поднялся из кресла в гостиной и пошел открывать. По пути в прихожую он придирчиво осматривал все подряд: желтые обои в вертикальную кремовую полоску, ореховую мебель, хрустальные люстры с подвесками, — и внутри шевелился червячок неудовольствия. Вроде бы и чисто, и опрятно, но вот мебель… По-хорошему, мебель следовало заменить давным-давно — все в доме было родом из далеких семидесятых, когда интерьер еще имел значение…

Мир, застывший в янтаре, — совсем как его хозяин. Раньше он не рисковал из-за Норы — та очень расстраивалась, когда что-то менялось, но в последнее время любимая женщина Ренара совсем не замечала деталей, почти полностью переселившись в царство фантазий…

Завтра же сменю обои, твердо пообещал сам себе Розье. И вешалку тоже — чтобы начать хоть с чего-то…

Перед самой дверью он замялся и заглянул в ростовое зеркало на стене. Поправил бабочку, пригладил волосы, чтобы пробор был ровнее. Старательно растянул губы в улыбке — нечего его девочке переживать понапрасну.

— Ну наконец-то… — начал было Ренар, открывая, но тут же прикусил язык — Поликсена явилась не одна. — Ma chère?

— Сегодня мы с семейным визитом, — кисло улыбнулась крестница и решительно шагнула через порог. На красивом лице ее Блэка, напротив, сияла широкая и заразительная улыбка во все тридцать два, и Ренара вдруг потянуло улыбнуться в ответ.

Старший сынок Вальбурги бывал вредным и упрямым засранцем, доводившим мать до приступов падучей, зато он не был ни трусом, ни подлецом, а это Розье ценил. Он все равно относился к Сириусу настороженно — его появление в большом мире добавило Поликсене хлопот… однако в тот момент, глядя на молодцеватого Блэка, Ренар поймал себя на неожиданной симпатии.

— Конечно-конечно, детка, я очень рад вам обоим, — засуетился он, пропуская гостей в дом и в глубине души посмеиваясь над самим собой. Кто бы мог подумать, скажем, полвека назад, что любитель рискованных шуточек и дамский угодник Ренар Розье станет заботливой наседкой?

А вот стал же. Готов был вывернуться наизнанку, только бы чужой ребенок заглядывал почаще, даря ему тепло вместо родных сыновей. Любимые блюда? Жизненные советы? Уютное молчание на двоих? Ренар бросил бы к ногам крестницы все, что угодно, — лишь бы очередной визит затянулся, лишь бы не оставаться одному в этом печальном доме, обиталище призраков.

— Ужинать будете? — понадеялся он. За поздним ужином будет десерт, а за десертом — долгий разговор, а после разговора уставшие гости могли бы остаться на ночь — так что воскресным утром Ренару будет с кем позавтракать. Утром Ренар сможет нарушить собственные правила и всласть помечтать — представить, что он не один, что его семья снова рядом… что все так, как и должно было быть. — Утка с яблоками? Или ростбиф?

— Нет, крестный, спасибо, — Поликсена покачала головой и начала снимать пальто.

Ренар пожевал губами, пытаясь скрыть укол разочарования, но тут же отвлекся: Сириус подступил к жене и принялся помогать ей так уверенно и невозмутимо, словно делал это каждый день. Розье хмыкнул себе под нос, пряча улыбку в усах. Правила хорошего тона — очень удобный инструмент в умелых руках: например, после пальто можно поправить шарфик спутницы, словно невзначай коснувшись чувствительной шеи… Ренар знал эти трюки назубок — и было очевидно, что Блэк пошел по стопам порядочных волокит и вынес из Хога не только законы Гампа.

В отличие от него самого, Поликсена не спешила таять: пристальный взгляд через плечо и поджатые губы — тревожный признак для любого кавалера. Впрочем, возражать она не стала, и Ренар порадовался за Сириуса и даже слегка приободрился — как говорили во времена его молодости, вечер переставал быть томным. Когда собственная жизнь сводится к воспоминаниям о прошлом и ожиданию неизбежного конца, что остается? Только наблюдать, как живут и любят другие — молодые и красивые…

— Как поживает тетушка Нора? — спросила Поликсена, почти незаметно отстраняясь от Блэка, а затем сама стягивая шарф. Порывистость и резкость движений выдавала ее с головой. Очень, очень любопытно… Пожалуй, если они и останутся на ночь, то потребуется две спальни, мда…

— Все в порядке, детка. Просто в последнее время Нора много устает, — соврал Ренар и улыбнулся как можно убедительнее. Крестница смерила его полным сомнения взглядом, но настаивать не стала. Чуткая и отзывчивая девочка — кое-кому синеглазому страшно повезло… — Тогда, раз ужин отменяется, чай с пирогом? Не отказывайся, ma chère, мы оба знаем, что это дохлый номер: ты никогда не могла устоять перед соблазном. Ты же помнишь, какие пироги пекла Нора? Наша Липпи готовит по ее рецепту. Правда, все равно выходит не то — не хватает какой-то малости, уж не знаю, чего именно…

Конечно, Ренар прекрасно знал, в чем секрет. Нора любила готовить сообща, привлекая к этому делу всех подряд: и строптивых сыновей, и ленивого мужа, и его крестников, заглянувших в гости, и безотказных домовых эльфов… Ее пироги воплощали собой проведенные вместе часы; становились слаще от любви, которую Нора щедро вкладывала в выпечку…

Ренар отдал бы правую руку за то, чтобы еще раз попробовать такой пирог — потому что это значило бы, что его Эвридика еще не ускользнула навсегда, что она еще здесь, рядом…

— Ну конечно, я помню! — расцвела Поликсена — вот уж кого за уши было не оттащить. Ренар бросил быстрый взгляд на Блэка и едва удержался от ехидного покашливания: как и следовало ожидать, мальчишка замер соляным столбом. Розье ему даже посочувствовал: бывали моменты, когда от крестницы нельзя было отвести глаз. Даже Ренару это удавалось с трудом, хоть он никогда не видел в Поликсене женщину, — что и говорить об этом вот, молодом да резвом? — А с яблоком или с вишней?

— С вишней, — довольно подтвердил Розье, галантно подставляя локоть и бросая насмешливый взгляд на Сириуса. — Идемте, мистер Блэк. Нельзя заставлять даму ждать.

Уже в гостиной Ренар спрятался за чашкой, внимательно поглядывая то на Поликсену, мешавшую чай без сахара так сосредоточенно, словно это было капризное зелье, то на Сириуса, с интересом крутившего головой. Когда под Рождество Розье выпало быть незадачливым гонцом, он ожидал наихудшего, однако стоило признать: в кои-то веки Ренар ошибся, причем во всем сразу.

Во-первых, он ожидал, что Блэк окажется на последнем издыхании — десяток лет в Азкабане не мог пройти бесследно. Правда, Поликсена не жаловалась, но она вообще не любила откровенничать — пожалуй, кроме того, единственного раза… Впрочем, ему не требовались вести с полей: он и так слишком хорошо представлял себе, чего следует ждать…

Но мужчина, сидевший напротив, по правую руку от Поликсены, ни капли не походил на безумца. Более того, Сириус выглядел просто прекрасно, даже подозрительно хорошо — Ренар нюхом чуял какой-то подвох, но не мог понять, откуда взялось это скребущее ощущение. Может, не вовремя проснулась память о прежних временах? При взгляде на Блэка как-то очень живо вспоминалась его мать, первая красавица магической Британии, и Розье почувствовал стеснение в груди: куда ускользнула молодость? Где сейчас люди, с которыми молодой и отчаянный Ренар сиживал за одним столом?..

Во-вторых, он нисколько не обманывался сопливыми статейками в прессе: из них за версту торчали уши младшего Малфоя. Нет, брак Поликсены точно был фиктивным… однако что если только для нее самой? Розье умел отличить мужской интерес — и взгляды Сириуса трактовал совершенно однозначно.

Мда, ну и задачка, с воодушевлением подумал он, отпивая чай и не чувствуя его вкуса. Понимал ли Паук, что делает, вытаскивая полузабытую фигуру на свет? И если да, то в чем состоял хитрый план (а иных у Альбуса не водилось)? Ренар не любил блуждать в потемках, но иначе не выходило — для надежных выводов недоставало сведений.

Сири Блэк, безответно влюбленный в собственную супругу, медленно, со вкусом произнес он про себя, поглядывая на Поликсену, вопреки обыкновению не поднимавшую глаз от чашки. Бедная, бедная моя девочка… Поневоле задумаешься, под какой звездой родила ее Кассиопея — разве что Марс был особенно ярок?

Если что и отличало Блэков от других семей, так это способность прошибать лбом крепостные стены. Конечно, бывали приятные исключения, вроде светлой памяти Ориона или его младшего сына — но по мнению Ренара они только подтверждали общее правило. Упрямство и боевое безумие — то самое, свойственное берсеркам седой древности, до пены на губах, до изгрызенного в щепу щита — так себе сочетание для удачной семейной жизни. По всем признакам любимчик Вальбурги пошел именно в эту породу — судя по рассказам Эвана мальчишка еще в школе был оторви и выбрось. Как он переживет отказ — а Поликсена точно откажет, уже отказывает? Поведет себя достойно или начнет бесноваться и крушить все подряд, без разбору?

С другой стороны, крестница была не лыком шита — если кто и мог поставить разошедшегося Блэка на место, так именно она. Было и еще кое-что: клин вышибают клином, а одного непростого мужчину забывают с другим…

Зато теперь ей точно будет чем заняться и с кем забыться, жестко сказал он сам себе. Останется меньше времени на всякие неуместные мысли о всяких неподходящих людях, от которых хоть на стену лезь, хоть волком вой…

— Нора к нам присоединится? — с заметным напряжением спросила крестница, и Ренар встрепенулся и покачал головой. Поликсена кивнула, а затем метнула быстрый взгляд в сторону Сириуса и чуть расслабила линию плеч. Опасалась, что мальчишка наломает дров? Ренар не удивился бы, узнав, что Поликсена строго предупредила супруга о состоянии Норы, — он никогда не сомневался в ее дочерней почтительности.

— Добавки? — радушно предложил Ренар, когда крестница доела свою порцию как положено, целиком, а Сириус закончил выковыривать начинку. Лицо у него при этом было самое вдумчивое, с претензией на интеллигентность: дескать, сам не знаю, что творят мои руки — слишком занят мыслями о чистом и высоком.

Дрянной мальчишка, с беззлобной усмешкой подумал Розье. Кое-кого разбаловали домовики. Эван на его месте не перебирал бы… Он привычно оборвал эту мысль и, прищурившись, искоса взглянул на Поликсену.

— Добавка — это хорошо… Может, позже, — сказала та, с видимым сожалением отодвигая от себя тарелку. — Вечер будет долгим, дядюшка Ренар, уж простите за вторжение.

Нашла чем пугать — долгим вечером! Розье был готов и на затянувшийся допоздна вечер, и на бессонную ночь, и на раннее утро — короче, на что угодно, лишь бы снова не подниматься наверх, останавливаясь у полуоткрытой двери. Лишь бы не прислоняться к этой двери лбом и не слушать, как жена сперва разговаривает с колдографией сына, а затем снова засыпает, даже во сне дыша неровно, будто сдерживая рыдание…

— Детка, — фыркнул он, — я догадывался, что ты пришла поговорить — и явно не о пирогах.

— О ваших пирогах не грех и поговорить, — криво усмехнулась Поликсена, поднимая на него глаза. — Но у меня действительно есть важный вопрос, и мне нужен совет.

Она помялась, подбирая слова, но тут же запнулась, с тревогой глядя Ренару за спину. Он обернулся и вскочил: у подножия лестницы, удивленно озираясь по сторонам, стояла Нора в домашнем фланелевом платье.

— У нас гости, дорогая, — очень спокойно пояснил Ренар, в два шага преодолевая расстояние до жены и беря ее холодные ладони в свои руки. Отогреть бы их дыханием, отогреть бы ее всю, отогнать эти вечные заморозки… — Поликсена с…

Он замялся, прикидывая, что именно сказать Норе, чтобы та не всполошилась, — и тут в разговор встрял сам Сириус.

— С женихом, мадам, — безукоризненно вежливо сказал он, вставая со стула, и после секундного размышления сделал легкий поклон. Вальбурга прослезилась бы от счастья, подумал Ренар, но насмешка вышла беззубой — мальчишка порадовал своей расторопностью.

Нора присмотрелась к гостю, чуть тяня шею, и как-то испуганно уточнила, до боли стискивая ладонь мужа:

— Реджи?

— Его старший брат, мадам, — безмятежно поправил тот, и не думая обижаться. — Сириус Блэк, к вашим услугам.

— Ах, Сириус! — Нора обрадовалась ему как родному, и Ренар незаметно перевел дух. — И в самом деле, как я тебя не узнала? Поликсена, детка, так вы все же нашли общий язык! Тебе следовало предупредить — в честь такого события я испекла бы твой любимый пирог!

— Ты уже испекла его, дорогая. Детям очень понравилось, — покривил душой Розье, осторожно направляя жену к столу, отодвигая ей стул и занимая свое прежнее место обок. Нора села и суетливым движением пригладила юбку. Как вспугнутая птичка, печально подумал Ренар.

— Испекла, да? — жена мимолетно нахмурилась, поколебалась, но возражать не стала. — Я рада.

Она с некоторым сомнением поглядела на начатый пирог и перевела взгляд на Сириуса. Лукаво улыбнулась и сказала с нарочитой строгостью:

— Ну что же, к делу! Сириус Блэк, жених нашей крестницы… когда вы изволите повести ее под венец? И не юлите, молодой человек! Нельзя играть с сердцем девушки.

Поликсена открыла рот — и тут же закрыла, поджала губы и молча потянулась за добавкой. Набросилась на пирог с волчьим остервенением, словно пытаясь выместить на нем бессильную злость.

— Мадам, — горячо заверил Блэк, подаваясь вперед и ловя взгляд Норы. Все-таки Вальбурга хорошо натаскала наследничка: со стороны и не скажешь, что это только фасад для отвода глаз. — Ничего на свете я не хотел бы больше, чем составить счастье мисс Паркинсон. Вы мне верите?

— Верю, — подумав, благосклонно согласилась жена и взглянула на Ренара с таким щемящим восторгом, что он прикусил губу. — Ну наконец-то, дорогой! Теперь я всем довольна. У всех моих близких все хорошо — чего еще желать матери? Разве что… детка, ты ведь пригласишь нас на свадьбу?

Поликсена вдохнула через нос и деревянно кивнула, откладывая вилку в сторону.

— Я могла бы одолжить тебе тиару, в которой выходила замуж сама. Знаю, знаю: у Паркинсонов есть собственная⁽¹⁾, да и Вальбурга настоит на блэковской… но мне было бы так приятно! Просто подумай, ладно? Она очень красивая, с крупным жемчугом в стиле Тюдоров. Мое приданое, между прочим, — оно принесло удачу мне, и тебе тоже принесет.

Крестница старательно улыбнулась и тяжело встала из-за стола.

— Я… — начала она и тут же замолчала. Сглотнула с заметным усилием и снова улыбнулась самыми краешками губ. — Конечно, тетушка Нора. Я обязательно надену вашу тиару, когда соберусь замуж. А пока… пока я побуду на крыльце. Подышу свежим воздухом. Сири…

— Все будет в наилучшем виде, — заверил Блэк и подсел ближе к Норе — весь воплощение хороших манер. Крестница окинула их цепким взглядом и испарилась из столовой так быстро, словно аппарировала с места. — Мадам, ваш пирог — это нечто удивительное. Поделитесь рецептом? Передам домовику, пускай берет пример.

Ренар поймал себя на том, что задержал дыхание, и теперь медленно, осторожно выдохнул. Он еще немного полюбовался женой — радостной, спокойной и разговорчивой женой, проникшейся к гостю немедленной симпатией, — а затем встал и поманил пальцем Блэка. Тот поцеловал руку растаявшей Норе, пробормотал извинения и послушно подошел к Ренару.

— Нам с Поликсеной нужно поговорить, — понизив голос, сказал Розье, искоса поглядывая на входную дверь. — Нору я оставляю на тебя, не подведи. Если увидишь, что она… в общем, ты поймешь, когда это произойдет… так вот — наложи Конфундус и сразу же позови меня. Справишься?

— Справлюсь, — твердо пообещал Сириус и неловко почесал себя за ухом, словно нашкодивший пес. — Может, баш на баш? Поликсена слишком много курит, и я волнуюсь. Повлияли бы на нее, а? Вас она точно послушает.

— Это все от нервов, — строго сообщил Ренар, окидывая мальчишку прищуренным взглядом. Заботливый, ишь ты… — Ты их исправно мотаешь — вот она и сбрасывает напряжение как умеет, а умеет она плохо, не научили вовремя… Ладно, так и быть, поговорю с ней — но не ради тебя, а ради самой Поликсены: легкие и вправду только одни.

Уже выйдя на темное крыльцо, он заметил крестницу не сразу — та неподвижно сидела на широких перилах, откинувшись затылком на резной столб, поджав левую ногу к груди и безвольно опустив руки вдоль тела. Вопреки опасениям супруга, она не курила, а зря — от ее безжизненной позы веяло таким отчаянием, что Ренар замер на пороге, не осмеливаясь нарушить чужое уединение.

— Не бойтесь, я не кусаюсь, — глухо сказала Поликсена, и Розье усмехнулся и подошел ближе, встал напротив, прислонившись плечом к другому столбу. — А я тут собралась в Министры. Хотела спросить вашего совета, а теперь думаю: к чему тратить время зря? Я и так знаю, что это то, что нужно, то, что правильно, — и вы скажете то же самое, правда?

Ренар подумал, прикидывая все «за» и «против», и наконец медленно кивнул. Идея действительно была богатой — а главное, выгодной для Паркинсонов в целом и самой Поликсены в частности. Второй Министр Магии в семье — это вам не фестрал чихнул.

— Я всегда ставил твои интересы на первое место, — тихо заметил он, и крестница кивнула, но так и не подняла голову обратно, повесила ее, отчего лицо почти полностью скрылось за пологом длинных темных волос. — Возможно, в своем рвении я дал маху. Прости меня, ma chère.

— Вы сделали все возможное, — твердо ответила Поликсена, но глаза на него так и не подняла. — Вы и сами так жили — а значит, не могли посоветовать ничего другого. Я все понимаю.

Ренар тяжело вздохнул, прикрывая глаза ладонью. Сложный разговор, который должен был состояться давным-давно и которого он и ждал, и боялся: потому что в глубине души подозревал, что все-таки ошибся. Промахнулся. Сказал не то и не так, в самый темный час отправил потерянную Поликсену не по той дорожке. Она ведь доверилась, принесла свое сердце как на ладони и протянула его Ренару, прося помочь и наставить на путь истинный, а что сделал он? Не нашел ничего лучше, кроме как посоветовать то же лекарство, которым травился сам, — вот только что магглу хорошо, то волшебнику смерть…

Следовало выслушать крестницу внимательнее, взять время на подумать, в конце концов поставить себя на ее место — место молодой девушки, скованной долгом и воспитанием, влюбленной отчаянно и безнадежно, — но Ренар был настолько занят собственными горестями, настолько разбит и дезориентирован, что у него просто не осталось сил вживаться в чужую шкуру.

Возможно, своей поспешностью он предал Поликсену. В тот единственный раз, когда крестница приоткрылась, поделилась с другим человеком потаенными мыслями, Ренар отмахнулся, отделался от нее за один короткий вечер и ни разу — ни разу! — не спросил, как она применила сомнительные советы на практике. Слишком боялся узнать, что случайно, мимоходом сломал своей девочке жизнь.

— Ты… — он убрал руку от сухих глаз, понимая, что не может подобрать нужные слова. Как спросить то, что на самом деле нужно спросить?

Счастье? Ренар был не слепой: пожалуй, Поликсена не была несчастна, но уж точно не была счастлива.

Любовь? «Будто мне не хватает этой» — вспомнился ее тогдашний ответ, зацепивший Розье за живое, на мгновение затмивший даже тоску по сыну, даже тревогу о Норе…

— Не переживайте, крестный, — усмехнулась нынешняя Поликсена, наконец поднимая голову и смело встречая его взгляд. — Я по-прежнему благодарна: тогда мне нужно было услышать именно это. Правда, в итоге я все равно наломала дров — но это было осознанное решение взрослого человека, а не порыв души. Так что все в порядке. Честное слово.

— Врешь ведь, — со вздохом покачал головой Ренар, и крестница улыбнулась и легко призналась:

— Вру. Я пока не знаю, как быть дальше, но что-нибудь да придумаю. Мне пора жить своим умом, не оглядываясь на других — в том числе, и на вас. И с Сири тоже как-нибудь наладится — через пень-колоду, но наладится обязательно.

— Что между вами происходит? — заинтересовался Ренар, и Поликсена пожала плечами и снова откинулась затылком на столб.

— На словах у нас взаимовыгодное сотрудничество, — как по писаному сообщила она, пристально глядя куда-то вдаль, за пределы утонувшего в сумерках сада — туда, где белели цветущие вишни и яблони. Ренар глубоко вдохнул вечерний воздух, впервые за эту весну замечая, как сладко и свежо он пахнет. — У нас есть общий план, стратегия и подробные правила. Мы их даже торжественно записали и повесили на стене в столовой. В рамочке.

— Правила? Да еще и в рамочке? — фыркнул Ренар, потому что преображение Сири Блэка в ярого бюрократа не укладывалось в голове.

— Знаю, звучит глупо, — кисло сказала Поликсена, с нажимом потирая бровь. — Кому расскажешь — засмеют, вот я и не рассказываю. Для посторонних у нас все взаправду, дядюшка Ренар. Так нужно, вы же сами понимаете.

— Но ты сама говоришь: бюрократия у вас только на словах. А на деле-то что? — спросил Розье, примерно догадываясь, каким будет ответ.

— А на деле у нас игра в кошки-мышки, — упавшим голосом признала Поликсена. — И я пока не знаю, кто в роли кошки. Мы пытаемся подружиться, но что толку? Сири клянется, что его устроит фиктивный брак, а я делаю вид, что верю, потому что боюсь выводить его на чистую воду… Вы ведь видите то же, что и я, правда? Ну то, как он на меня смотрит. Как старается мне понравиться, угадывает мои желания с полуслова… Или мне все-таки кажется?

В ее голосе было столько затаенной надежды, что Ренар только и смог, что вздохнуть. Все ясно, трубить победу Блэка рано — а жаль, у них действительно могло бы получиться. Была бы такая красивая пара, ай-яй-яй… Даже красивее, чем с Басти Лестрейнджем, — когда-то Ренар недолюбливал Рабастана, потому что Приам выбрал в зятья именно его, а не Эвана, но быстро перегорел.

Хороший был парень, вполне способный сделать Поликсену счастливой — а потому Ренар предпочитал не рассказывать крестнице о том, что сейчас она могла быть замужем за совсем другим человеком. В конце концов, все сложилось так, как сложилось: Пандора взбрыкнула, переговоры с Лестрейнджами сорвались, и судьбы нескольких человек вильнули, сменили русло и потекли совсем иначе… так что толку переливать из пустого в порожнее и горевать о несбывшемся?

— Я не стану снова лезть с советами, — медленно, осторожно проговорил он. — Ты права: это твоя жизнь и давно пора набивать собственные шишки, а не полагаться на чужой опыт. Единственное, что скажу: я всегда буду рад тебе, детка. С Блэком или одной, замужней или разведенной. Любой — и даже с выводком вредных линяющих книззлов. И мне плевать, что скажет твой брат и как тебя ославят в газетах. Здесь тебя всегда будет ждать пирог с вишней и мое стариковское ворчание — до самого конца, пока я жив. А когда меня не станет, ты сможешь положиться на Феликса.

— Лекс, да… — светло улыбнулась Поликсена, легко поднимаясь с перил. — Как он там, наш укротитель драконов? Не собрался еще домой? Сколько можно сидеть в этом Мерлином забытом Перу?

— Обещал приехать на день рождения брата, — с гордостью сообщил Ренар. — Сказал, готовит подарок. Нора обрадуется…

Или испугается, с печалью подумал он. Для жены младший сын так навсегда и остался беззаботным десятилеткой со светлым взглядом… тот славный ребенок давно исчез, а вместо него был молодой мужчина с широкими плечами, красочными татуировками на бицепсах и скупой, холодной улыбкой. Как отреагирует Нора, увидев его? Узнает ли своего любимого мальчика?

— Интересно будет с ним повидаться, — задумчиво сказала крестница. — Ничего, если я тоже загляну? Я ненадолго.

— Конечно, ну что ты! — отмахнулся Ренар. — Лекс будет очень рад тебя видеть. А пока… пойдем-ка обратно в дом, ma chère. Твой Блэк очень старается, но у любого усилия есть предел…

Розье галантно отворил дверь в дом, пропуская Поликсену вперед, но мыслями он был далеко. Ренар думал о том, что в какой-то момент размяк и начал жалеть сразу всех: и своих, и чужих. И крестницу, заменившую ему родных детей, и ее нелюбимого супруга, так отчаянно стремившегося исправить ошибки молодости и наверстать упущенное. А еще — того, о ком Ренар только слышал, чьего имени он не знал, но кого представлял себе даже слишком хорошо.

Знал бы, где будешь падать, подстелил бы соломки — но Розье с горечью понимал, что от всего на свете не убережешься. Когда-то дорогая его сердцу девочка встретила не того человека — ну или того самого, это как посмотреть. Знай Ренар заранее, где подстережет ее опасность, он костьми бы лег, но предотвратил это роковое знакомство, уберег бы Поликсену от грядущей боли… однако Розье не был провидцем. Он ничего не знал наперед и никого не сумел спасти.

И подумалось еще — впервые в жизни — что, возможно, желание уберечь и было главной ошибкой. Возможно, не стоило загонять Поликсену в рамки — даже ради ее же блага. Он думал, что понимает, что нужно крестнице… но что если Ренар ошибся еще и в этом — причем самом важном и самом главном?

* * *

— Что читаешь?

Гарри поднял глаза на подругу и поймал себя на том, что улыбается как идиот. Наверное, со стороны это выглядело странно, но его это мало волновало: в присутствии Панси все словно становилось на свои места. Гарри помнил, как однажды еще до Хога ему на плечо уселась бабочка удивительной красоты — с синими глазками и тигровыми полосками на красных крылышках. Бабочка не спешила улетать, и казалось, что мир вокруг замер и время замедлилось. Секунды тянулись как столетия, и было просто хорошо и спокойно, будто это маленькое чудо готово было остаться с ним навсегда…

В итоге бабочка, конечно, улетела — но перед этим подарила умиротворение, которого Гарри — упрямому и бескомпромиссному, склонному к резким суждениям и стремительным атакам — очень не хватало.

В присутствии Панси происходило ровно то же самое.

— Я готовлюсь к походу в Тайную, — тихо сказал он, оглядываясь по сторонам. Уже был поздний вечер, и в гостиной почти никого не осталось — только несгибаемый Лонгботтом в дальнем кресле уже который час не отрывался от справочника по гербологии. Подруга медленно кивнула и, поколебавшись, села на противоположный диванчик.

Вообще-то они с Драко собирались отправиться в экспедицию на рассвете, но ночной визит близнецов затянулся и этим спутал все планы. В итоге командир Малфой постановил выдвинуться в следующие выходные, и хотя Гарри и признавал правоту друга, он все равно не находил себе места от досады.

Ему не нравилось быть липовым рыцарем Годрика.

Тогда, глубокой ночью, они долго спорили, но все-таки договорились с близнецами о взаимозачете: Рону засчитали за подвиг то, что он уцелел несмотря на все усилия братьев-экспериментаторов, Невиллу — жизнь с его странной родней, Драко — взбудораживший всю школу переход на Гриффиндор, ну а Гарри… и так понятно, что засчитали ему, и тогда он кивнул и принял условия игры, но внутри так и не смирился. Ему было просто-напросто стыдно смотреть соседям по комнате в глаза. Парни сделали хоть что-то — тот же Малфой пошел на конфронтацию с обоими факультетами вполне сознательно, — ну а Гарри оказался не в том месте и не в то время и до сих пор пожинал плоды.

Так что теперь он рвался в Тайную комнату едва ли не пуще друга-авантюриста — хотел доказать самому себе, что стал рыцарем Годрика не просто так. Драко фыркал и посмеивался, но он не понимал главного: потешное рыцарство было не причиной, а поводом — Гарри уже давно хотел посмотреть, из какого теста он слеплен на самом деле.

— Даже если вы туда и попадете, цель ведь не в этом, — погруженная в раздумья Панси нахмурилась, и по ее лицу бродили тревожные тени от камина. — Как ты собираешься отыскать крестраж? Мы ничего о нем не знаем: ни размера, ни формы… мы даже не уверены, что он действительно там хранится.

— Конкретного плана у меня нет, — признался Гарри и принялся по привычке левитировать перо над столом. То взмыло вверх свечой, а затем принялось выписывать плавные круги и спирали, то ускоряясь, то замедляясь. — Я надеюсь его… почувствовать, что ли? Вспомнить что-то или ощутить притяжение… хоть что-нибудь. Если я — немного Том, то должен заметить, что с вещью что-то неладно. Ощутить собственный след, понимаешь? Скрытое родство.

— Будь ты живым крестражем — возможно, по принципу подобного, — Панси прикусила губу, упрямо наклонила голову и продолжила с нажимом: — Но ты ведь не крестраж. Ты сам рассказывал: Сметвик полагает, что когда Лорд погиб, остатки его души слились с… с ребенком, который… который был до тебя.

Гарри стиснул зубы и отвел глаза. Новость давно потеряла остроту, но он так и не привык к этому знанию и тому, что оно подразумевало. Самого по себе его никогда не существовало. Он — гремучая смесь из годовалого Гарри Поттера и эха Тома Риддла, отголосок, тень другого человека. Гарри с болезненной настойчивостью анализировал собственный характер: унаследовал ли он упрямство от отца или получил его в нежданный дар от убийцы Джеймса Поттера, как случилось с парселтангом?

Это была одна из тем, поднятых на пасхальных каникулах — в тот первый вечер на вилле, когда они сидели втроем и говорили обо всем сразу, наверстывая время, проведенное порознь: Поликсена — на Гриммо, а Панси и Гарри — в школе.

«Я думаю, Иппи прав, — задумчиво сказала мама тогда, стоя у окна и невидяще глядя наружу, в сгущавшиеся сумерки. — Больше всего Лорд хотел жить — это подтверждают его опыты с бессмертием. Если поспрашиваете призраков, то узнаете, что у большинства осталась незавершенная задача, привязавшая их к нашему миру, вот и у Лорда она имелась… Быть ему привидением, пугать магглов или младшекурсников Хога — не притяни его ритуальный порез».

«Откуда он вообще взялся, этот проклятый зигзаг? — процедил Гарри. Он как раз резал персик и слишком сильно надавил на нож, так что на рукоять брызнул сок, пачкая пальцы. — Чего именно Лорд пытался добиться?»

«Иппи сказал, ритуал не был завершен… — напомнила Поликсена. — Значит, что-то помешало довести его до конца. На ум приходят два варианта: или автором был Лорд, и тогда ритуал был прерван его смертью…»

Она с сожалением взглянула на Гарри, поколебалась и все-таки сказала:

«Или это был кто-то другой. Кто-то до него — и тогда ритуал прервался из-за прихода Лорда».

«Мои родители? — глухо спросил Гарри, опуская глаза на разрезанный персик, откладывая нож в сторону и садясь на стул. Он не забыл, как Сметвик сказал, что ритуалы не проводят над младенцами — так можно оставить ребенка сквибом… — Ну и зачем?»

«Это могла быть попытка защиты, — мягко сказала Поликсена, не отводя от него глаз. — Дело происходило на Хэллоуин — и очень в духе магглорожденной волшебницы положиться на это суеверие. Пик силы, врата за грань и прочая чепуха. Гарри, я уверена, что Эв… Лили желала тебе только добра. Она знала, что на тебя ведется охота, и могла пойти на риск, выбрать меньшее из двух зол».

Тогда он удивился тому, что хватило всего пары фраз, чтобы тяжелый груз, пригнувший голову к земле, исчез, и снова стало легко дышать.

«Допустим, мама Гарри пыталась его защитить, но что если это все-таки был Лорд? Какую цель он преследовал — создание живого крестража?» — спросила тогда Панси, сидевшая по другую сторону стола, и Гарри заметил, как она поежилась под пристальным взглядом тети.

Подруга поколебалась, но упрямо продолжила, и Гарри улыбнулся — он ценил в ней способность отступить, но еще больше любил готовность настоять на своем:

«Если крестраж можно сделать из предмета, почему бы не пойти дальше? Да, в книгах об этом не сказано, но они упоминали только один крестраж, а мы уже подозреваем, что их несколько… Ты сама говорила: Лорд любил двигать границы дозволенного».

Поликсена помолчала, а затем медленно покачала головой и перевела взгляд в окно.

«Любить-то он любил, — со вздохом сказала она. — Но куда больше он любил контроль. Ни за что не поверю, что Лорд доверил бы часть себя, своих знаний и умений живому существу — тем более, обладающему собственными умом и волей».

«Если он не собирался сделать живой крестраж, тогда что остается? Может, жертвоприношение? — предположила Панси, и Гарри сунул себе в рот дольку персика, чтобы унять горечь, вызванную этими словами. Роль жертвенного барашка, покорного и беззащитного, ему совсем не улыбалась, и от мысли о том, что подруга могла быть права, становилось тошно. — Ну чтобы использовать убийство для создания нового крестража».

Поликсена подумала, а затем снова покачала головой.

«Патрокл поделился со мной записями Герпия. В ритуалах я полный профан, но ясно одно: убийство там чистое и быстрое, без фигурного вырезания по коже».

«Все-таки маги заняты совсем не теми вещами, — высказал Гарри то, что уже давно крутилось на уме, и Панси нахмурилась, а мама фыркнула. — Нет бы изобрести машину времени — взяли бы и вернулись в тот вечер, увидели все своими глазами, и вопросов бы не осталось».

А то и изменили бы прошлое, вкрадчиво шепнуло что-то внутри. Ударили бы Лорду в спину, спасли родителей Гарри и подарили ему новое будущее… каким он стал бы в той, другой, реальности?

«Ты зря клевещешь на волшебное сообщество, — насмешливо сказала Поликсена, отрывая его от заманчивых мыслей. — Рано или поздно все задаются этим вопросом и приходят к одинаковым выводам: в один момент времени человек может существовать лишь в одном экземпляре. Так что, даже если бы путешествия во времени и были возможны, ты смог бы попасть в прошлое только до своего зачатия — и никак не позже. Еще есть временные ловушки, но там совсем другой принцип: ты выпадаешь из основного потока времени, а значит, парадокса нет».

«Я читала о хроноворотах, — добавила Панси. — Это такой артефакт, песочные часы. Как ты говоришь, Гарри, маленькая машина времени. Он существует только в теории — на практике эксперименты заканчивались плачевно, и в итоге эту линию исследований вовсе запретили. Ходят слухи, что в Отделе тайн хранится пара штук, но думаю, это просто конспирология — как инопланетяне за Барьером».

«Игры со временем слишком опасны, — кивнула мама, кривя губы. — Как бы ни хотелось вернуться в прошлое и все исправить, делать этого нельзя… Мы не знаем, к чему приведет такое вмешательство. Параллельные миры? Полное исчезновение нашей ветви реальности? Любое изменение прошлого чревато непредсказуемыми последствиями. У всего есть цена, дети…»

Тогда Гарри расстроился, но сейчас он сумел наконец признать правоту Поликсены: у всего есть цена. Какую цену он заплатил бы за то, чтобы жизнь пошла иначе, чтобы его родители остались живы, а сам он вырос под их опекой? Рискнул бы поставить под угрозу дружбу с Панси и Драко, заботу Поликсены, в конце концов, собственное существование — ведь тот, другой, Гарри Поттер и он сам были бы совсем разными людьми?

Он взглянул на Панси и раз и навсегда с легким сердцем отказался от этого соблазна. Гарри не стал бы менять ровным счетом ничего…

— Я тоже не думаю, что Том хотел сделать из меня крестраж, — согласился он, возвращаясь к разговору. — Думаешь, ритуал проводили мои родители?

Панси замялась, но потом все-таки кивнула.

— Скорее всего, да. Они сами или… кто-то ведь был в том доме, Гарри. Кто-то, кроме вас. Я давно думаю: кто покончил с Лордом, если это была не разрекламированная отраженная авада? Вряд ли Том осознал, что натворил, и заавадился в приступе стыда. Нет, кому-то пришлось его убить, а твоих родителей уже не было в живых…

— И этим героем совершенно точно был не я, — согласился Гарри, позволяя перу плавно опуститься на стол и замереть. — Если доктор прав, шрам был свежим, и дело было так: кто-то начал ритуал и прервался из-за Лорда. Затем Том погиб, и… и произошло то, что произошло. Прежнего Гарри Поттера не стало, и вместо него появился я.

Химера, подменыш, неестественный сплав убийцы и жертвы…

— Ты очень жесток к себе, — тихо, но убежденно сказала Панси, будто читала его горькие мысли как раскрытую книгу. — В тебе есть часть Тома Риддла, но ты — не он. Даже если Сметвик прав… ты вовсе не копия, а… допустим, реинкарнация. Гарри, ты совсем другой, даже не сомневайся. Том был холодным и расчетливым, а ты теплый и человечный. У тебя есть семья и друзья. Ты не станешь таким, каким был он, — одиноким и озлобившимся. Мы удержим тебя на нужной стороне. Не позволим сорваться.

Гарри благодарно кивнул и с удивлением заметил, что до боли сжал кулаки. Разжимались они с некоторым усилием. Он так старался не думать о том, что появился на основе Темного Лорда, но надолго забыть не удавалось — Гарри знал, что они с Томом похожи. Он чувствовал в себе горячее желание ударить сплеча, поменять все к черту и перекроить заново, так, чтобы больше не было несправедливости и жмущих горло правил, не было поводков и удавок, не было ничего, что стояло бы между ним и…

— Возьмите меня с собой, — тихо попросила Панси, и Гарри с упавшим сердцем понял, что она так и не сдалась, а отказывать Панси у него никогда не получалось. — Два змееуста — лучше одного. Если что-то случится с… в общем, я смогу вас вывести.

Если что-то случится с тобой, понял Гарри, и внутри действительно стало тепло, словно там зажглась свеча и ее робкий свет рассеял подступивший мрак.

Он хотел согласиться — для Панси ему ничего не было жалко, — но затем все-таки взял себя в руки и медленно, через силу покачал головой.

— Я не прощу себе, если ты пострадаешь, — честно сказал Гарри. — Мы не знаем, что там — но уж точно не прогулка по парку.

— Я способна на большее, чем прогулка по парку, — подруга стиснула зубы, и ее взгляд потемнел.

— Я в этом не сомневаюсь, — горячо заверил ее Гарри, и Панси улыбнулась краешком губ и благодарно прикрыла глаза. Он впервые заметил, какие длинные у нее были ресницы: они бросали тень на щеки, а потом взмывали вверх — совсем как крылья той бабочки из далекого и жаркого летнего дня на Тисовой.

Гарри собрался с мыслями и продолжил:

— Просто поставь себя на наше место. Мы с Драко будем постоянно оглядываться на тебя, а в сложной ситуации счет идет на доли секунды. Отвечать только за себя намного проще.

— За Драко ты не боишься, — укорила Панси, но вышло вполсилы.

Она была не совсем права — Гарри боялся, и еще как! Сумей он это провернуть, то пошел бы в Тайную в одиночку, но Малфоя было проще убить, чем удержать в стороне от наследия Слизерина. Да, Гарри не сомневался в том, что отдал бы за Драко жизнь, — вот только Панси была случаем особым.

Подруга помолчала, а потом взглянула на него в упор.

— Моя мама была потомком Салазара. Во мне течет его кровь, — без затей сказала она, и у него бухнуло в висках.

Она продолжила сперва медленно, но с каждым словом все больше распаляясь:

— Послушай… Гонты не зря роднились между собой. Они не желали отдавать дар на сторону — потому что парселтанг служил паролем к Тайной комнате. Но чтобы эти старания были оправданы, там должно что-то содержаться, понимаешь? Что-то очень важное или очень опасное. Что-то, к чему нельзя было подпускать чужаков. Ты надеешься, что одного знания змеиного языка хватит, и ты можешь быть прав — но что если нет? Что если нужно быть и змееустом, и потомком Салазара? Что если капля его крови послужит оберегом для всех нас?

Наследница Слизерина… В последнее время Гарри начинал понимать: одного лихого удальства, упрямства и напора будет совершенно недостаточно, чтобы построить жизнь в волшебном мире — такую жизнь, какую он действительно хотел бы прожить. То, что Гарри не дал прерваться многовековой традиции, заложенной еще Годриком, сдвинуло что-то у него внутри: он по-прежнему не отказывался от маггловских корней, но готов был признать, что не столько гордится ими, сколько бравирует.

Ему осточертело сидеть на заборе, толком не принадлежа ни к тем, ни к другим. Он хотел наконец стать своим среди волшебников — и не понарошку, а взаправду: чтобы понимать все хитрые намеки, на которые был горазд Драко, и чтобы Поликсене не приходилось разжевывать ему азбучные истины, понятные любому чистокровному ровеснику.

И чтобы через десяток лет Патрокл Паркинсон не смог просто взять — и отмахнуться, как от неудачной шутки, а затем указать выросшему недогерою на дверь. Чтобы выслушал как равного и рассмотрел его предложение непредвзято. Чтобы Гарри смог разбить любые отговорки Патрокла в пух и прах и доказать: он больше не чужак, не пришлый… и чтобы их с Панси объединяло намного большее, чем его собственных родителей, уроженцев совершенно разных миров.

— Если там хранится что-то опасное, я тем более против твоего участия, — тяжело промолвил Гарри, возвращаясь к разговору, и она поморщилась. — Даже если ты — наследница Слизерина, это ничего не меняет. Там может быть опасно для кого угодно.

— Вот именно! Если там опасно для меня, то опасно и для тебя, — парировала Панси и добавила: — Для вас обоих.

Она помолчала, а затем поймала его взгляд и склонила голову к плечу:

— Знаешь что? Предлагаю компромисс: не идет никто. Сдаемся декану — и оставляем опасные приключения взрослым, эта задача им по плечу.

— Драко не согласится, — слабо возразил Гарри, и по блеску глаз подруги понял, что это было лишним.

— Да какая разница, что думает Драко? — вспылила Панси, садясь прямее. — Он мечтает о славе первооткрывателя — но пора взглянуть правде в глаза: даже если Малфой проникнет в Тайную комнату, ну кому он сможет рассказать? Гарри, рано или поздно Драко спросят, как он ее открыл, и ответ здесь только один — парселтанг! Признаться во владении змеиным языком — значит поставить крест на репутации, на карьере и на…

Она осеклась, но Гарри не зря дружил с ней и с Малфоем столько времени: крест на брачных перспективах. Мало кто с распростертыми объятиями примет в семью змееуста — кроме, разве что, другого змееуста… это значит, что если общество узнает о парселтанге Панси, ей ничего не останется, кроме как…

Он отвел глаза и сжал кулаки, потому что соблазн был невыносимым. Маленькая подлость во благо — готов ли Гарри пойти на такой шаг?

— Признайся честно, — устало сказала Панси, и он едва не вздрогнул. — Признайся, что Драко отравил тебя своими фантазиями, и ты тоже загорелся Великим Приключением. Гарри, это авантюра чистой воды. Вы прикрываетесь важными вещами, но на самом деле просто хотите проверить себя на прочность. Почему именно таким способом? Устройте ночевку в Запретном лесу или прищемите хвост МакГонагалл… мало ли на свете опасных приключений?

— Признаюсь, — Гарри усмехнулся и развел руками. — Я хочу туда пойти.

Хочу увидеть, на что способен я сам, а не моя дутая слава и не отголосок силы Тома. Разве это так много?

— Если об этом пронюхает декан, то ни за что нас туда не пустит, но и сам открыть не сможет, — взвешенно продолжил он вслух. — Снейп еще упрямее моего: мы с ним будем бодаться до посинения, и никто никуда не пойдет, а крестраж так и останется в тайнике. Это пат.

— Если он вообще там, — тяжело промолвила Панси. Она помолчала, хмурясь, а затем внезапно пожала плечами. — Ну ладно. Ты действительно змееуст и из вас с Малфоем действительно выйдет хорошая команда. Как-нибудь да справитесь.

Гарри протянул руку через стол в знак примирения и подруга вложила пальцы в его ладонь и на мгновение прикрыла глаза. Затем открыла их и неуловимо усмехнулась, остро напомнив Поликсену.

— Когда вы идете туда? — спросила она. — Прикроем вас перед учителями, если кто заинтересуется.

— На следующих выходных.

— А конкретнее? — Панси поколебалась и вдруг переплела с ним пальцы, и Гарри замер, тая от неожиданной ласки.

— Утром в субботу, — признался он, пытаясь сосредоточиться на разговоре и отвлечься от того, какой мягкой оказалась ее кожа. — Так у нас будет целых два дня.

— Логично, — Панси кивнула и забрала ладонь, отчего сразу стало неуютно и тоскливо, словно исчез важный кусочек мозаики. — Ну что же, надеюсь, вы вернетесь в полной комплектации. Скажу сразу: если это будет провал, второго раунда не будет, Гарри. Я сама пойду к декану и все ему расскажу.

Примечания:

PayPal, чтобы скрасить мои суровые будни: ossaya.art@gmail.com

Карта для тех же целей: 2200700436248404

Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️

Варианты тиары Роули:

https://i.pinimg.com/474x/04/59/f9/0459f93328127c9ad79a083a593e9ca7.jpg

https://youtu.be/0aw3VpCAOxw?t=24

1) Частая штука в реальных аристократических семьях

Вернуться к тексту