Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Этот том — финальный, и я посчитала, что он заслуживает отдельного предисловия. Помимо этого, все, указанное перед первым и вторым томами, остается в силе.
Один из комментариев к концу второго тома звучал так (автор комментария — Механик35):
«Они такие живые… Никак не могу определиться даже для себя, чего же больше хотелось бы: хэппи-энда, даже притянутого за уши, ибо это хоть немного лечит нервы; или же грустной и местами трагичной реалистичности; или же адовых мук автора в стараниях поймать баланс между этими двумя краями».
Это очень глубокий комментарий, отлично воплощающий мою дилемму. Как автору, мне хотелось добиться той же реалистичности, к которой я стремилась в первых двух томах. Как человеку, мне хотелось, чтобы у всех героев все было хорошо. Я честно старалась совместить эти цели, и что из этого вышло, вы увидите, когда начнете читать. Однако из этого следует несколько важных моментов:
— Если вы хотите незамутненного хэппи-энда, очень хорошо подумайте, прежде чем продолжать чтение, — возможно, вам стоит остановиться сейчас. Напоминаю, что у нас попытка в реализм. Это значит, не все герои получат то, чего хотят, и не все, получившие то, что хотят, будут счастливы. Более того, не все выживут — да, мы попрощаемся с некоторыми героями, и я первая пролила на этот счет немало слез.
— Я много думала о том, каким будет конец, и в итоге пришла к тому, что открытый финал мне не подходит — а это значит, что мы узнаем endgame-пейринги. Вероятно, не все из ваших любимых пар будут вместе. Я готова поплакать над несбывшимся вместе с вами, но претензии принимать не буду.
— Соответственно, в этой части будет значительно больше гета. Все напряжение, копившееся в течение первых двух томов, получит свою закономерную разрядку. Джен остается моей канвой, но без гета в этом томе никуда. Если вы читали исключительно ради джена, рекомендую подумать, прежде чем продолжать чтение.
— В этой части будет много драмы, и некоторые читатели могут даже назвать ее «стеклом». Вся драма обоснована сюжетом и характерами героев, я не пишу «стекло» ради «стекла».
— Я честно старалась свести воедино все сюжетные линии и дать им достойное завершение, но некоторые из предложенных ответов на загадки могут вам не понравиться. Возможно, ваша отгадка была лучше и уместнее моей. Возможно, существовало более элегантное решение, которое я просмотрела. Тем не менее, я считаю своей задачей как автора быть честной с читателями и по возможности не менять отгадки на полпути.
— Мои жизненные обстоятельства изменились, и я не могу публиковаться так часто, как раньше (напоминаю, что оба предыдущих тома были написаны и опубликованы всего за год). Потому темп выкладки финальной части будет медленнее — думаю, каждое 1 и 15 число (за вычетом первой главы на Хэллоуин).
При этом, если 16-го числа главы еще нет — значит, в этот раз она будет только 1-го.
Надеюсь, вам понравится!
Примечания:
Я очень рада видеть здесь всех, кто решился на третий том!
Пожалуйста, если вы не прочли предисловие, вернитесь и прочтите — там содержатся важные предупреждения. Без ознакомления с ними вы продолжаете читать на свой страх и риск — претензии приниматься не будут :)
Как всегда, буду очень рада комментариям ❤️
Саундтрек к этой главе: https://www.youtube.com/watch?v=AWcEMNE-phQ
Северус готовился к этой поездке и примерно представлял себе, чего стоит ожидать, но реальность все равно застала его врасплох. К этому просто нельзя было подготовиться заранее: к сырости, пробиравшей насквозь, до самых костей, к свинцовому небу над головой и к тоскливым крикам буревестников, метавшихся среди низких и тяжелых туч.
Он плотнее закутался в плащ с меховым подбоем и кинул внимательный взгляд на замершую у носа Поликсену, всю натянутую, словно струна. Беспокойство перед важной миссией? Или что-то еще, что-то личное? Он мысленно перебрал азкабанских сидельцев, но никто так и не пришел на ум. За решеткой у Поликсены не было ни близких родственников, ни друзей… Северус мог бы грешить на жениха, но Блэк давно находился на свободе и теперь ждал их возвращения в Малфой-мэноре, не то утешая любимую кузину, не то позволяя ей утешить себя.
Поликсена повернулась к нему через плечо, будто мысли прочла, и Северус подивился тому, что видит ее настоящую даже сквозь искусную личину Нарциссы. Просто откуда-то знает, что это она, несмотря на белокурые локоны, растрепанные холодным ветром, и непривычно синие глаза.
Он покачал головой в ответ на невысказанный вопрос подруги, и та кивнула и отвернулась, снова прикипев взглядом к горизонту.
— Успеем проскочить до шторма? — через шум ветра и волн спросил Северус у стоящего слева тюремщика и едва заметно поморщился — слышать голос Люциуса, исходящий из собственного горла, было непривычно. «Мистер Джонсон», польстившийся на малфоевские галеоны, кинул на него косой взгляд, фыркнул и пригладил пышные седые усы левой рукой — правой он крепко держал штурвал.
— Так тут всегда темно, как в бочке, ваша милость, — снисходительно пояснил тюремщик и ткнул заскорузлым пальцем вперед — туда, где уже виднелись скалистые очертания острова. — Вроде как из-за дементоров, но я так сужу, остров наш и при Экриздисе был не курорт. Не боитесь, оно колобродит круглые сутки, но настоящие бури бывают редко — иначе обрыв давно бы подмыло, и крепости настал бы конец.
Он помолчал, пожевал губами, а затем доверительно понизил голос:
— Мы так мыслим, что остров того… заколдован.
— Экриздисом? — предположил Северус, и тюремщик кивнул и суеверно сплюнул через левое плечо. Северус пристально взглянул на него, и тот неловко переступил с ноги на ногу.
— Прошу прощеньица, ваша милость, мы люди маленькие, к высокому обхождению не привычные… А огрызок наш и правда заколдован им самым — Черным Монахом.
— Экриздис не был монахом, — автоматически заметил Северус и тут же пожалел о своем зазнайстве — тюремщик насупился и расправил плечи.
— На большой земле оно-то, конечно, виднее, кем старик Экриздис был и кем не был… Но я вам так скажу, ваша милость, — мы здесь сидим день через два, с утра до ночи, и видим всякое. И Черный Монах — он существует.
Этого стоило ожидать: в конце концов, как менталист Северус и сам активно использовал человеческую склонность к вымыслу — всегда проще строить защиту ума, если сам человек в нее верит. Он бросил взгляд вдаль, на каменистые уступы с редкими чахлыми сосенками и треугольной башней, чей черный камень, казалось, поглощал и так скудный свет. Не было ничего удивительного в том, что именно здесь, коротая вечера в сторожке на краю земли, тюремщики изобрели собственный мрачный фольклор.
— И что же Черный Монах? Это призрак Экриздиса? — уступил Северус, и «мистер Джонсон» довольно приосанился.
— Если бы призрак… Дементор он теперь самый настоящий.
— Разве человек может им стать? — усомнился Северус, и тюремщик покачал головой — видимо, сокрушался о прискорбной наивности людей с «большой земли».
— Перед моим первым дежурством, а это было годков с пятнадцать тому, нам говорили, что он пытал тут моряков. Министерский лекцию читал, такой весь толстый, важный, — «мистер Джонсон» скривился, а Северус впервые задумался о том, кем тот был до начала службы в Азкабане. Как вообще вербовали тюремщиков, чем их прельщали, чтобы те добровольно отправились на этот забытый богом остров? — Так и сказал: заманивал, значит, аки сирена. Ну это ж надо такое выдумать? Экриздис был старый хрен с бородой до пяток, а они тоже: сире-е-ена…
В голосе «мистера Джонсона» было слишком много презрения к министерским чиновникам, чтобы он был из числа законопослушных граждан. Контрабандист? Мелкий уголовник из Лютного? Это не имело ровным счетом никакого значения, но Северус привык во всем доходить до дна.
— Ну а мы так мыслим: не заманивал он никого, а подбирал жертв после кораблекрушений, — продолжил тот, понизив голос. — Опыты свои ставил. И дементоры — это те самые моряки. Ну а теперь и сам старик в их числе — переродился, значит, в Черного Монаха.
Северус честно задумался и вынужден был признать, что теория «мистера Джонсона» имела право на жизнь. Насколько было известно Северусу, никто по-настоящему не понимал природы дементоров: откуда те взялись, как размножались и сколько лет могли прожить. Даже блаженный энтузиаст Скамандер, братавшийся с волшебными тварями любого класса опасности, благоразумно обходил ребят в балахонах стороной.
Моряки, под влиянием черной магии переродившиеся в нечто странное, полуматериальное… Несмотря на весь скептицизм Северуса, привычного к гипотезам, доказательствам и прочим вехам научного мышления, в этой немудреной сказочке было что-то, цеплявшее за живое, бившее прямиком в сердце, обходя заслоны разума.
— А Мэттью говорит, дело в другом, — продолжил «мистер Джонсон» и скривился, словно съел пол-лимона, а его задубевшее, загорелое лицо пересекла сеть глубоких морщин. — Наш умненький мальчик считает, что никакие это не моряки, а клиенты Экриздиса. Те, мол, желали обрести бессмертие любой ценой, и старик подарил им новую жизнь, только неприглядную, а потом и сам стал дементором… Королем их, значит. Насчет короля он, допустим, прав, но не верю я, что люди могли желать себе такой доли. Знать, по себе меряет.
— Мэттью — это ваш коллега? — заинтересовался Северус: несмотря на всю извращенность и циничность, вторая теория была изящной и неординарной. Он попытался представить себе характер человека, чей ум ее породил, но быстро зашел в тупик. «Мистер Джонсон» тем временем шумно вздохнул и переложил штурвал.
— Мэттью Пибоди, мы с ним частенько попадаем в одну смену, — процедил он сквозь зубы и сплюнул себе под ноги. — Скользкий он, как угорь, наш американец. Вроде все чин по чину: еду покупает вскладчину, как годится, и нос не кривит… дрова заготавливает на совесть и всегда выходит за других, если попросить… но вот есть в нем гнильца. Я людей хорошо чую, ваша милость, и от Мэтти у меня просто дрожь по хребту идет. Мы вообще-то народ немногословный, но вечера тут долгие, делать нечего, да и компания одна и та же, вот и начинаешь откровенничать: у кого внучка родилась, кто домик купил… а Мэтью только отшучивается. Знать, ни семьи у него нет, ни друзей, ни жизни — один только Азкабан на уме. И, помяните мое слово, не нормально это. Так и свихнуться недолго… если не уже.
— Не уже? — мягко уточнил Северус, и тюремщик медленно кивнул, а на линии его челюсти под пегой клочковатой бородой резко обозначились желваки.
— Мы, ваша милость, люди крепкие, — пояснил он почти извиняясь. — Тут иначе никак — дементоры нас не трогают, с ними блюдется уговор, но вот сам Азкабан… заключенные едут крышей, плачут, воют… надо уметь не пускать это в душу. И мы не пускаем, как только можем, но вот Мэттью… я сам не видел и за руку не ловил, но ходят слухи, что Пибоди нравится Азкабан. Нравится, понимаете?
Он взглянул на Северуса в упор с какой-то смутной надеждой, словно хотел, чтобы его неприятные догадки подтвердил хоть кто-нибудь. Видимо, загадочный Пибоди настолько тревожил «мистера Джонсона», что тот был рад любому шансу поделиться сомнениями — Северус знал, что такой эффект бывает, если человеку очень долго твердить, что тот не должен верить собственным глазам. И он действительно начинал понимать, в чем тут дело.
— Пибоди издевается над заключенными? — предположил Северус, непроизвольно понизив голос, и «мистер Джонсон», поколебавшись, кивнул.
— Говорю же: сам не видел, но… говорят, он любит смотреть. И слушать. Закончит обход, встанет напротив камеры — и стоит себе, сложив ручки на груди. Любуется, значит. А порой разговаривает с ними — только тихо, чтобы никто больше не слышал, о чем он им толкует…
— Вам это не по душе, — заметил Северус, и «мистер Джонсон» шумно вздохнул и почесал бороду пятерней.
— Я так сужу: мы их охраняем, следим, значит, чтобы был порядок. Кормим, поим и чистим заклинаниями. Дементоров, опять же, выпускаем не просто так, как в голову взбредет, — а по расписанию… Не наша это задача заключенных мучить, а вот Пибоди… впрочем, со мной не все согласны, только потому «темную» ему и не устроили. Мэтти у нас мальчик обходительный и вежливый, при манерах… напел остальным, что в войну у него кто-то погиб, так некоторые развесили уши и теперь к нему со всем пониманием. К тому же, я ведь говорю: скользкий он… Спросишь бывает: где задержался после обхода? А этот умник знай себе улыбается — трещину, говорит, заметил и залатал, чтобы, значит, не дуло. И не приступишься…
— Почему вы на него не пожалуетесь? — вопрос вырвался быстрее, чем Северус успел прикусить язык, но «мистер Джонсон» не обиделся и только устало махнул обветренной рукой.
— Так кому жаловаться-то? — горько спросил он. — Я с собой честен, ваша милость, — сюда всех гребут без разбору, место ведь не сахар. Палочка есть, и в Азкабане не сидел? Ну вот и славно, добро пожаловать на борт. Всех гребут, да не все задерживаются… Мэттью вот задержался и пока не отчебучит что-то действительно серьезное, никто его на выход не попросит. Доказательства надо иметь, а прищучить его не на чем, разве что на взятках, — но у нас все берут, не за одну же зарплату тут сидеть, задницу морозить. К тому же, Мэтти берет по-хитрому: то оборотное, то трансфигурация, свою морду всяко не светит. Я вот ленюсь, только имя и скрываю, а он дотошный, что твой Мордред. И талантливый. Дементоры его не трогают, даже когда он дольше других в крепости задерживается — видать, родственную гниль чуют. А может, Мэтти с ними договорился… и знать бы еще, что именно им предложил.
— Сочувствую, — искренне сказал Северус вроде бы невпопад, но тюремщик понял его с полуслова, угрюмо кивнул и перевел взгляд на горизонт.
— Вот и ждем, пока не обнаглеет и не нарвется уже наконец… Предвкушаем, значит. Вы уж простите, ваша милость, что я так разоткровенничался. Располагаете вы к себе… На выборы не идете? Я бы за вас проголосовал.
— Увы, — усмехнулся Северус, представив себе неземную красу Люциуса на агитационных плакатах в фас и профиль. А что, домохозяйки магической Британии были бы вне себя от счастья.
— Жаль, жаль… болтают, наверх лезет Руфус Скримджер, и нашим ребятам это не по нраву. Жесткий он, Скримджер, как наждачка, и очень себе на уме, так что нам с ним не по пути. Вот при Фадже славно: он к нам не суется, а мы — к нему… Свобода, значит.
Неуступчивый глава аврората на посту Министра… Северус плохо разбирался в политике такого пошиба, но что-то подсказывало ему, что Люциус обрадуется новостям не больше скромного азкабанского служаки.
Он снова перевел взгляд на горизонт и на этот раз разглядел в густом тумане очертания пирса. Возле него была пришвартована пара небольших, но крепких яликов.
— Добро пожаловать в Азкабан, — «мистер Джонсон» обвел незамысловатую пристань рукой так, словно на ее месте раскинулся роскошный порт. В его светлых глазах горел огонек гордости, и Северус против воли почувствовал к тюремщику симпатию. — Мадам, не замочите ножки! Сейчас я спущу сходни, один момент…
Поликсена отступила от борта, давая ему пройти, и резко скрестила руки на груди. При невеликом росте Нарциссы это должно было выглядеть комично, но смотрелось ровным счетом наоборот.
— Шпионкой тебе не бывать, — шепнул Северус, подходя к «супруге». — Твоя настоящая суть просвечивает через любую личину.
— Ты просто слишком хорошо меня знаешь, — парировала Поликсена, и он задумался. Возможно, подруга была права, и Северус действительно подмечал детали, незаметные остальным, — не гулявшим с ней в Гайд-парке и не сидевшим напротив с бокалом вина, пока за окном сгущались тревожные сумерки… — Север, послушай… ты точно готов? Я помню, ты говорил, что не рискнешь лезть в мозги к сумасшедшему, а Белла…
Северус как можно хладнокровнее пожал плечами, но в глубине души он и сам не знал, как поступит, если Беллатрикс окажется совсем не в себе. Когда-то они с Рудольфусом были отменными менталистами, и он рассчитывал, что мастер такого уровня сумел бы удержать щиты в целости хотя бы пару лет… Шаткий план, почти на авось.
— У нас есть выбор? — риторически спросил Северус, и Поликсена кивнула с одобрительной усмешкой.
— Выбора у нас действительно нет. Но я все равно прихватила веритасерум — на всякий случай.
— Плохая идея, — неодобрительно покачал головой Северус, и подруга пожала плечами.
— Нужен реалистичный запасной план, у нас всего одна попытка. Мы и так нарушаем закон уже одним присутствием здесь, так чего мелочиться?.. Люций просто не любит риск, но он же первый станет заламывать руки, если вернемся ни с чем.
«Мистер Джонсон» продолжал возиться со сходнями, мурлыча себе под нос какую-то песенку, а Поликсена вскинула голову и пристальным взглядом проследила за летящей мимо чайкой. Она была похожа на гончую перед началом охоты, и Северус припомнил, что уже видел ее такой ночью после обыска в Паркинсон-мэноре — чуткой и собранной, готовой в любой момент сорваться с места и стрелой полететь к цели.
— Мне не нравится это место, — помолчав, тяжело промолвила Поликсена. — И Белла мне тоже не нравится, никогда не нравилась. С нее станется солгать нам в лицо, просто из чувства противоречия, но давай все-таки попробуем разговорить ее без легиллименции — в конце концов, они с Нарциссой прежде ладили…
Северус покачал головой — ему слабо верилось в то, что их немудреный балаган проведет Беллатрикс. Впрочем, если состояние старшей из сестер Блэк напоминало состояние ее кузена сразу после освобождения, она вполне могла проговориться, приняв их с Поликсеной за лихорадочное видение или приятный сон…
— Если не выйдет с ней, остаются еще братья Лестрейнджи, — напомнил он, и Поликсена едва ощутимо вздрогнула. Северус не обратил бы на это внимания, не стой они совсем рядом, плечо к плечу, но он все же заметил ее реакцию — и насторожился.
— Руди и Басти, — усмехнулась Поликсена краешком губ. Знакомая улыбка на чужих губах. — Надо воспользоваться оказией и прошерстить их воспоминания тоже, вдруг они что-то знают, — когда еще мы попадем в Азкабан?
— Действительно, — поддакнул Северус, не отрывая от нее взгляда. Рудольфус? Или все-таки Рабастан? Что могло связывать Поликсену с одним из братьев? Его мозг тут же дисциплинированно напомнил, как однажды младший Лестрейндж вытащил с поля боя раненого «Патрокла», — и Поликсена наверняка знала, кто именно спас ей жизнь. — Мне следует что-то знать?
Подруга нахмурилась и отвернулась, барабаня пальцами по перилам.
— Не понимаю, о чем ты, — наконец увильнула она, и Северус прищурился — неужели ошибся и дело вовсе не в благодарности за спасение? Он собирался было надавить, но «мистер Джонсон» замахал рукой, приглашая их спуститься, и Северус отступился.
Уже на первом уровне Азкабана он задумался о том, что не знает, может ли Поликсена вызвать Патронуса. Более того — он даже не был уверен, что сам на это способен. Раньше — да, безусловно да, потому что Северус был уверен, что любил Лили, и быстроногая серебристая лань раз за разом рождалась из его самовнушения и покорно отзывалась воле хозяина. Каким стал его Патронус теперь, после всех открытий и разочарований, — и есть ли он у Северуса вообще?
Он искоса взглянул на Поликсену, но не стал заводить досужий разговор — ее лицо в своей неподвижности напоминало погребальную маску. Рабастан Лестрейндж… Кроме того боя далекой зимней ночью, Северус не помнил ничего, что могло бы связывать того с Поликсеной, но это еще ни о чем не говорило. Очередной тайный друг? Или все-таки кто-то куда ближе и дороже?
— Что скажете, если мы попадемся кому-то на глаза? — спросила подруга мелодичным сопрано Нарциссы, и «мистер Джонсон» обернулся через плечо и лихо ей подмигнул.
— Не извольте волноваться, мадам, — тут все свои.
В доле, значит, — понял Северус. Это хорошо — ему очень хотелось, чтобы их маленькая экспедиция прошла без эксцессов.
— К тому же, в крепость мы заглядываем только по делу — на обход, даже Пибоди туда просто так не шастает. Так что никого мы не встретим, не боитесь, — продолжил тюремщик, уверенно ведя их по прямому, как стрела, коридору из грубо отесанного черного камня. В держателях тут и там горели факелы, выхватывая из тени то острый выступ, то коварную выбоину в полу. — У нас вообще-то теплая компания. Оно, с одной стороны, скучно, что одни и те же рожи, а с другой, и хорошо — раздолье, значит, и над душой никто не стоит… Начальство сюда нос не больно-то кажет. Вроде как доверяет, но это все ерунда — просто нету дураков мотаться сюда за здорово живешь… вот и приходится, гм, доверять.
Они резко повернули направо и принялись подниматься по узкой винтовой лестнице. Северус заметил, что с каждым шагом Поликсена все ниже опускает голову, словно у нее на плечах лежит неподъемный груз. Он почувствовал прилив знакомой холодной злости: на ее бесконечные тайны, на это место, исподволь вытягивающее из них все соки, и на запертого здесь младшего Лестрейнджа. Он плохо знал Рабастана — их почти ничего не объединяло, кроме участия в рейдах и Метки на руке. Прирожденный боец, но не задира; талантливый маг с родословной на три свитка, но не сноб. А еще вроде бы не дурак, насколько Северус помнил по редким часам досуга в Ставке. Ну и писаный красавец, чего уж там, — кисло добавил он после некоторого усилия над собой.
И, пожалуй, в такого вполне можно было влюбиться. Особенно Поликсене — Северус совсем не удивился бы, узнав, что той по нраву бравые бойцы. И судя по тому, как подруга вела себя в течение дня, их с Лестрейнджем объединяло куда большее, чем просто короткая интрижка, рожденная близостью смерти и выплеском адреналина…
Лестница закончилась, и они снова зашагали по коридору, но на этот раз по обеим сторонам прохода располагались пустые камеры. Толстые заколдованные прутья, сложные замки — и в каждой, словно в насмешку, маленькое окошечко без решетки, выходящее на воды убийственно холодного Северного моря далеко внизу. Северус присмотрелся: окно находилось как раз на уровне глаз взрослого мужчины и в него даже можно было просунуть руку. Он покачал головой, представив, сколькие из заключенных сходили с ума, неотрывно стоя у этого окна и глядя, глядя, глядя наружу, а затем обдирая кожу до мяса в попытках протиснуться еще хотя бы на сантиметр дальше…
Северус мог бы стать одним из них.
Он всерьез подозревал Дамблдора в том, что именно тот стер ему память, заменив ее сладкой ложью, но не мог не признавать, что своей свободой он обязан именно Альбусу. Знать бы еще зачем директору это понадобилось… С некоторой натяжкой Северус был ценен как шпион, хотя, сказать по правде, его перевербовка случилась слишком поздно для того, чтобы иметь хоть какое-то значение для исхода войны. И тем более это совсем не объясняло зачем Дамблдору понадобилось удерживать Северуса при себе после падения Лорда. Было бы так просто избавиться от ненужного инструмента… Северус не обманывался на этот счет: Альбус был более чем способен на такой шаг — он вообще был склонен к такой линии поведения. Тот же Люпин, отброшенный за ненадобностью, а затем снова вытащенный на свет божий, служил тому наглядным примером.
Дамблдор не озаботился судьбой своего ручного оборотня, но не забыл похлопотать о Северусе… Почему? Чем он так важен и ценен, что Альбус предпочел все эти годы держать его рядом с собой, на виду?
Северус с нажимом потер лоб — то ли от близости дементоров, то ли от тяжелых, тревожных мыслей у него начало ломить виски. Он кинул испытующий взгляд на идущую рядом Поликсену, но та выглядела неплохо — разве что выражение, застывшее на одолженном лице Нарциссы, было совершенно непривычным для них обеих: смесь глухой тоски, затаенной боли и одновременно решимости.
Если быть совсем уж честным с собой, то Северуса вовсе не должно было удивлять то, что его подруга детства кого-то любила. Она была взрослым человеком, и такое развитие событий было совершенно естественным, предсказуемым даже. Более того — было бы странно, если бы в ее возрасте Поликсена ни разу не влюблялась… И тем не менее Северус все равно удивился, причем неприятно, и теперь привычно пытался разобраться в причинах своей странной реакции.
Не то чтобы он не замечал, что Поликсена — красивая женщина: в конце концов, Северус был не слепой. Она притягивала его с самого начала, когда они снова встретились после долгой разлуки, почти незнакомцами. Затем Северуса закрутило вихрем воспоминаний и откровений, образы Поликсены-из-прошлого и этой, нынешней, постепенно слились воедино, и стало понятно, что между ними никогда и ничего не было и, скорее всего, уже не будет. Просто друзья.
Под Рождество на сцену вышел чертов Сириус Блэк, запутав все еще больше, но где-то в глубине души Северус по-прежнему полагал, что в жизни Поликсены ему отведено особое место, и не без причин — в конце концов, маггловские фильмы она смотрела именно с ним. И уток кормила. И готовила. И делилась новостями — правда, если считала нужным, но Северус подозревал, что и так знает больше ее законного мужа, а утром еще и получил прямое подтверждение: Сириус был не в курсе ни существования крестражей, ни визита в Азкабан. Это понимание рождало внутри теплое чувство удовлетворения и превосходства и позволяло смириться со своим странным, двусмысленным положением.
Потому признавать, что все это время существовал кто-то, кем Поликсена дорожила больше, чем им, кого не просто ценила как близкого друга, а по-настоящему любила, было… Северус точно знал, какое слово лучше всего отражает его ощущения, но впервые за много лет не стал добиваться точности в собственных мыслях.
Они поднялись еще на один пролет и внезапно оказались в аду. На нижних этажах было сыро и пахло плесенью и грибком, но здесь, где камеры не пустовали, добавлялись другие запахи, создавая ужасную какофонию, в которой солировали кислая вонь болезни, прелость лежалого сена и отчетливый крысиный душок. Немного придя в себя, Северус обратил внимание на звуки и немедленно пожалел об этом: по коридору скороговоркой лился чей-то едва слышный шепоток; в другой камере кто-то звал Лавинию, то жалобно, то с отчаянной злостью, а вдалеке надрывно плакала женщина.
«Мистер Джонсон» зашагал дальше, насвистывая себе под нос и проводя кончиком дубинки, которую он достал из-за пояса, по прутьям. Северус прищурился, глядя тому в широкую спину, но ярость схлынула, едва он понял: тюремщик не бравирует и не пытается быть жестоким. Он просто действительно не замечает, в каком кошмаре находится. Привык за столько лет.
— Ваша милость? — «мистер Джонсон» обернулся и удивленно поднял кустистые брови, увидев, что они замерли в начале коридора как вкопанные. — Тут уже недалеко, на следующем этаже.
Северус крепко взял Поликсену за локоть и через силу сделал шаг, а затем второй и третий. Подруга не возражала, но переступала с ноги на ногу деревянно, будто кукла. Вспомнилось, каким белым было лицо Блэка утром, когда тот нежданно-негаданно объявился в Малфой-мэноре и вмешался в планирование рейда, и против воли Северус почувствовал горячее сочувствие к школьному недругу. Провести здесь столько лет… Он не хотел испытывать благодарность к Альбусу за его покровительство — и все равно испытывал. Северус пошел бы на что угодно, лишь бы не оказаться в этом месте снова без возможности его покинуть. Низко и цинично, но о морали хорошо рассуждать в теплой комнате, у горящего камина и с бокалом вина, в то время как Азкабан обнажал всю суть, и не каждый готов был увидеть себя в его мутном зеркале без прикрас. Северус был на это способен.
Они поравнялись с первой камерой, и из-за решетки к ним тут же потянулись чьи-то скрюченные пальцы, похожие на ветви старого дерева, а в голове у Северуса на мотив заезженной пластинки зазвучала детская песенка:
«С розой водим хоровод,
А в руках у нас чабрец.
Апчхи! Апчхи!
Все упали наконец»(1).
Он поморщился и укрепил ментальные щиты — сумасшествие заключенных и их полная неспособность контролировать собственные мысли были куда коварнее честной легиллименции. Мозг просто не различал ментальную атаку — потому что за ней не стояла чужая воля, в ней отсутствовали мотив и смысл. И это еще случайность, а Северусу вот-вот предстояло заглянуть в спятивший разум по собственной воле — совершенно идиотская затея, порожденная растерянностью и отчаянием.
— Ваша милость? — позвал его кто-то справа. Этот заключенный звучал адекватно и доброжелательно, будто они столкнулись где-то в Косом, и Северус сжал зубы и ускорил шаг. — Ваша милость, вы видели Лавинию? Она так и не пришла, а я все жду и жду… Вы видели ее? Будьте любезны, передайте, что я жду у причала…
— Чтоб Лорду пусто было, — пробормотала Поликсена на грани слышимости. — Все из-за него. Не заигрывай он со смертью…
— Я не виновата! Скажите судьям, что я не виновата! — крикнула женщина из последней камеры, протягивая к ним руки сквозь решетку, и они с облегчением повернули направо и вышли к очередной лестнице. «Мистер Джонсон» поджидал их возле ступеней, вольготно оперевшись о стену.
— Прошу прощеньица, ваша милость, — пробормотал он, неловко почесывая щеку костяшками пальцев. — Я как-то не сообразил, что с непривычки вам придется несладко. Мадам Лестрейндж на следующем этаже — там держат политических. Вы как, справитесь?
— Все в порядке, — твердо сказала Поликсена и забрала у Северуса руку — только сейчас он заметил, что все это время продолжал крепко сжимать ее локоть. — Идемте. Чем раньше начнем, тем раньше закончим.
Вопреки ожиданиям, на этаже политических заключенных было не так громко, но Северус только дополнительно насторожился — было в этом что-то неестественное, словно в затишье перед бурей. Он принюхался: крысиный дух здесь стал еще отчетливее, но все перебивал запах сырости — крыша была совсем близко, и она текла, Северус слышал капли, мерно падающие где-то и сводящие своим стуком с ума.
— Нравные, — со смешком заметил «мистер Джонсон», обводя дубинкой камеры. — Упрямые, значит, из последних сил держатся. Оно, вроде, и уважение вызывает, но порой думаешь: как сам бы себя вел, окажись по ту сторону? Но у кого как, конечно, — я, значит, восхищаюсь, а вот Пибоди особенно любит этот этаж… Я так сужу, нравится нашему Мэтти их ломать.
Северус стиснул зубы — несмотря на все его хладнокровие и долгие годы ментальных практик, он находился опасно близко к утрате контроля над собой. Это место вытаскивало из человека худшее даже безо всяких дементоров… Снова вспомнился Блэк, увещевавший Нарциссу этим утром, и его совершенно безумные глаза на побелевшем лице. Сириус был так убедителен на контрасте связных и логичных аргументов и заразительного ужаса, который он все никак не мог обуздать, что упрямая как сотня гиппогрифов Нарцисса прониклась, отступила и осталась дома. Мудрая женщина, не то что они с Поликсеной.
— Где она? — твердо спросила подруга, и «мистер Джонсон» повел их дальше и остановился возле одной из камер слева.
— Я буду в конце коридора, — сказал он, неловко улыбаясь Поликсене. — Дам вам, значит, приватность.
Он двинулся обратно, с металлическим лязгом проводя по прутьям дубинкой, а Северус наложил заглушку и всмотрелся в густую тень. Сперва он ничего не видел, а затем различил в правом углу съежившуюся женскую фигуру, маленькую и неподвижную, и почему-то это потрясло его сильнее, чем все виденное и слышанное прежде, — он хорошо помнил Беллу до Азкабана, он знал ее и ожидал увидеть почти такой же, как раньше, только более безумной. Северус готовился к угрозам и оскорблениям, к попытке выцарапать глаза и к бессильной ярости, но никак не к этой смирной апатии.
— Белла? — тихо спросил он, и женщина нехотя подняла голову и прислушалась. — Белла, ты меня слышишь?
— А Беллы нет, — ответила она надорванным голосом и закашлялась. — Приходите завтра.
Поликсена подошла ближе к решетке и, поколебавшись, позвала снова:
— Белла, это я, Нарцисса. Ты помнишь меня?
После паузы, длившейся целую вечность, женщина тяжело встала и, шаркая, подошла к ним, остановившись в каком-то шаге. Она склонила голову к плечу, и Северус неожиданно почувствовал, как у него сжалось сердце, — это был очень знакомый жест, он видел его не раз, только в исполнении совсем другого человека. Поликсена тоже могла бы находиться здесь, за решеткой, — впервые осознал он. Если бы ее брата допрашивал кто-то поумнее, она сидела бы рядом с Беллатрикс и выглядела бы точно так же… Склоняла бы голову к острому плечу, а ее сухие волосы паклей ложились бы на пергаментную шею…
— Нарциссы — очень красивые цветы, — наконец строго сказала Белла и погрозила им тонким пальцем. — Вы принесли мне чашу? Я поставлю их туда.
— Чаша, — медленно повторила Поликсена, настораживаясь на глазах. — Она важна для тебя, правда? Где она, Белла? Я принесу ее тебе, если ты скажешь, где она спрятана.
— Нельзя, — равнодушно пожала плечами та и принялась изучать обкусанные до мяса ногти. В этом жесте было что-то от нее прежней — роковой красавицы, кружившей мужчинам головы, — и далеко не сентиментальный Северус почувствовал, как у него сдавило горло. — Во второй раз Том меня не простит. Нет, Реджи, нет, — и больше не проси.
— Я не Реджи, Белла, — мягко сказала Поликсена, подступая еще ближе. — Я Нарси, твоя младшая сестра. Ты ведь помнишь меня?
— А Сириус сдох, — заговорщически прошептала Беллатрикс, подаваясь вперед и прижимая руки по швам, как оловянный солдатик. Ее черные глаза были даже красивы в своем безумии — они горели темным и жутким, ничем не скованным пламенем. — Все скулил и звал Регулуса, а я ведь говорила: нужна чаша. Где чаша — там и Реджи. Но Сири не понял, а теперь вот все молчит…
Она недовольно цокнула языком, и Северус с холодком осознал, что несмотря на безумие, она помнит, что кузен прежде отзывался — а потом перестал. Помнит — и беспокоится о нем на свой странный манер…
— Где чаша — там и Реджи? — хмурясь, повторила Поликсена. — Что это значит, Белла? Ты отдала чашу ему?
— Я заплатила за это жизнью, — невпопад всхлипнула Беллатрикс. — Он был так зол. Мне нужна чаша! Отдай мне чашу, Реджи! Верни мне ее!
Она закрутилась вокруг своей оси в странном сомнамбулическом танце, высоко вскидывая худые костистые руки. В ее движениях было что-то гипнотическое, от них было сложно оторвать взгляд, как от кобры, следующей звукам флейты. В другом углу что-то зашевелилось, и Северус понял, что это Рудольфус.
— Белла, хватит, — прокашлял он, почти задыхаясь. — Довольно.
— Том обещал, что он будет вели-и-иким, — пропела Белла, склоняясь то в одну, то в другую сторону, словно тонкое деревце под сильным ветром. — Он говорил, что он будет при-и-инцем. Я не хотела — Реджи убедил меня. Регулус Блэк, ау-у! Где-е ты-ы?
Поликсена обернулась через плечо и категорично покачала головой, а Северус кивнул: от легиллименции действительно лучше было воздержаться — он не был уверен, что увидит в этом воспаленном мозгу, и тем более что после этого сохранит собственный разум в целости. Северус так надеялся на то, что Белла окажется более вменяемой… он поставил на ее выдающиеся способности к окклюменции, но все же неодооценил масштаб проблемы. Все они недооценили, ухватились за соломинку, чтобы только не признавать неприятную правду — они уже проиграли. Им ни за что не отыскать все крестражи.
Вдруг Белла с неожиданной ловкостью метнулась к решетке и, протянув руки через прутья, схватила Поликсену за грудки и притянула к себе, лицо к лицу. Это произошло настолько внезапно, что Северус едва ли не впервые в жизни растерялся. Он медленно потянул палочку, но Белла взглянула на него в упор и зацокала языком, как гремучая змея — трещоткой.
— Нарциссы — красивые цветы, — жарко пробормотала Белла куда-то Поликсене в щеку, почти целуя ее, — но ты вовсе не цветок, а бабочка. Это ты забрала мою чашу?
Поликсена молча вывернулась из захвата и отодрала от себя чужие пальцы — это было несложно, у Беллы давно не было прежней силы. Северус подошел ближе, потянул подругу за локоть, но она сбросила его руку и взялась за прутья так крепко, что побелели костяшки.
— Лонгботтомы, — с болью в голосе сказала Поликсена, искательно заглядывая Беллатрикс в лицо. — Зачем ты отправилась туда? Зачем потащила с собой Лестрейнджей?
— Мальчишке нужен был хороший урок, — назидательно сказала Белла, успокаиваясь на глазах. Она снова склонила голову к плечу, и в ее глазах промелькнул отголосок какого-то сложного чувства. — Почему он сумел выжить, а мой принц — нет?
Поликсена устало покачала головой и отошла от решетки, скрестила руки на груди.
— Где Регулус, Белла? Ты отдала ему чашу, а затем Лорд наказал его? Убил? Куда вы дели чашу потом?
— Чаша-чаша-чаша-чаша, — запричитала Беллатрикс, снова начиная кружиться и слепо биться об стены камеры, словно большая летучая мышь. — Реджи сохранит ее, он обещал. Маленький змееныш. Вы дадите мне из нее напиться?
— Дадим, — неожиданно мягко пообещала Поликсена, отступая еще на шаг и становясь рядом с Северусом, совсем близко. — Я дам тебе напиться, Белла. Честное слово.
Она повернулась к нему и позволила приобнять себя за плечи, ухватилась за него, словно тонула. Северус впервые видел ее такой разбитой.
— Попробуешь с Рудольфусом? — тихо спросила Поликсена через несколько ударов сердца. — Ему вроде бы лучше.
Северус заколебался, взглянул вглубь камеры поверх ее левого плеча. Риск был огромен, но игра стоила свеч, и он осторожно потянулся к разуму старшего Лестрейнджа, коснулся его мягко, будто кошачьей лапкой, готовясь в любой момент отступить, — и провалился с головой, как в омут.
…Белла вертится у трюмо — прихорашивается к балу, и он молча наблюдает за ней через щелку в двери. Бирюзовое платье с пышной юбкой очень ей идет, и он мог бы, пожалуй, влюбиться, будь она хоть чуточку податливее, чуточку нежнее, чуточку спокойнее — в общем, не Беллой. Он неслышно отступает от двери и идет дальше по коридору. За окном весна, и набухают почки на деревьях, и тает снег, срываясь каплями с крыши. Рудольфус любит весну…
…он так скучает по ней здесь, в Азкабане, где Белла сошла с ума — или еще нет? Понять бы, но она ускользает, как вода из горсти, эта невозможная женщина, никогда толком не принадлежавшая ему…
…— Адский огонь — вот ответ, — буднично говорит Басти и подзывает охотничью собаку, ласково треплет ее между ушей, а та виляет хвостом, переступает с лапы на лапу и повизгивает от счастья. Его младший брат, которого надо бы защитить, уберечь, но уже поздно, потому что они втроем уже увязли по уши…
…когда Белла входит в раж, когда у нее на губах вскипает пена, а глаза заволакивает пелена, с ней становится невозможно совладать — особенно если жалеть ее, такую красивую даже сейчас, в приступе безумной, нерассуждающей ярости, и Руди старается отвлечь ее на себя, а Басти до последнего сдерживает удар — и хотя для родителей уже слишком поздно, но ребенок все еще цел, агукает себе в манеже, а значит, они все-таки не совсем опоздали на этот праздник смерти…
…отец рассказывает им с Басти о Лорде, и в его голосе мешаются тоска, любовь и сожаление. Но больше всего гордости — отец всегда держит слово, и он велит им научиться окклюменции. У Рудольфуса получается куда лучше, чем у брата, и его это очень тревожит…
…маленький Руди старательно рисует на запотевшем стекле дракона, а получается ящерица-переросток, и он очень расстраивается. Мама подходит со спины, гладит по голове и помогает исправить рисунок парой удачных штрихов. Мамы не станет уже через шесть лет…
…Белла стоит на своем — снова, в очередной раз. Она как таран, эта странная женщина, так похожая на него самого, и у них совершенно точно нашла коса на камень, и нужно бы как-то это исправить, но Рудольфус успел устать от вечных скандалов, от боя не на жизнь, а на смерть — и из-за чего, из-за цвета сервиза? Он уходит в ночь, чтобы вернуться, когда Белла успокоится, но она ведь никогда не успокаивается, эта женщина-вулкан…
…они растут на рассказах о Лорде, и когда Руди впервые заглядывает в его холодные глаза, черные, как у обсидианового сфинкса, то наконец понимает, зачем нужна была окклюменция. Эти глаза — как колодец-сенот(2), как черная дыра, они затягивают в себя все живое. Эти глаза — как трясина, в которой они втроем увязли…
…он учит Беллу окклюменции, это его свадебный подарок, а она вертится в кресле и все время переходит в наступление. Ее любимая защита — нападение, и Руди почти влюбляется в эту страсть, в этот напор, но Белла ведь как самум, она любит подавлять, а Рудольфус слишком горд, чтобы ей поддаться, но недостаточно силен, чтобы раз и навсегда подавить ее саму…
…Рудольфус почему-то думает, что все как-нибудь наладится, срастется, сгладится: живут же люди, — но Белла не желает ждать и находит себе того, кто тоже считает, что ожидание ему не пристало… и Руди проглатывает это оскорбление, потому что на нем поводок, и концы этого поводка — в руках того, кто считает, что у вассала можно отобрать совершенно все и ничего не дать взамен. Но ожесточается, и не напрасно; он ведь и так делится всем: деньгами и силами, и влиянием своей семьи, — так неужели нужно отдать еще и жену? До поры до времени Рудольфус молчит, но однажды молчать становится больше нельзя — в этом вопросе компромиссы невозможны: во главе семьи должен стоять настоящий Лестрейндж, а никак не…
…его брат — его зеркало, его полная противоположность, боец и весельчак, но в любви им не везет совершенно одинаково. Рудольфус упорно ищет, потому что наследнику нужна невеста, которая войдет в их семью, а не уведет Басти за собой, как теперь придется Церере, и почти уже находит, но бесстыжие Блэки всегда путают приличным людям карты… впрочем, древние были правы, говоря «amicus meus, inimicus inimici mei»(3), и однажды леди Вальбурга распахивает перед ними двери дома на Гриммо и улыбается улыбкой Беллы, обещая скорую месть…
…Руди показывают сверток, из которого выглядывает рука младенца, и он хмурится, потому что она слишком уж хрупкая, почти игрушечная, а потому по ночам прокрадывается в детскую мимо спящей няньки — сторожить Басти от чудовища под кроватью…
…— Это уже чересчур, мы не можем этого допустить, — тяжело произносит он, и Басти отворачивается и молчит, а затем изо всей силы бьет кулаком в стену, до крови разбивая костяшки. Рудольфус знает, конечно же, он все знает, он видит Басти насквозь — и прощает, это ведь его брат, как его не простить? К тому же, уж в этом-то вопросе они точно на одной стороне…
…а в Азкабане — нет, между ними проклятая стена, и Рудольфус каждый вечер спрашивает, жив ли Басти, и только услышав ответ, может спокойно заснуть…
…но однажды тот не отзывается, и Рудольфус царапает стену и унижается перед тюремщиками, умоляя проверить, как там брат, — и ему говорят…
Он вынырнул и какую-то ужасную, бесконечно долгую минуту не мог понять, кто он — Рудольфус? Северус? С ним никогда еще не бывало такого, и это бесконтрольное падение в глубины чужого разума без возможности зацепиться хоть за что-то до чертиков его испугало. Северус всегда считал, что страх — признак ума и только дураки ничего не боятся, но сейчас он чувствовал себя именно что бесстрашным дураком. Не надо было лезть в разум к сумасшедшему — даже если он тихий, а не буйнопомешанный; даже чтобы узнать, где спрятаны крестражи Лорда.
— Ну что, рискнешь? — тихо спросила Поликсена, отстраняясь и заглядывая ему в глаза, и Северус с изумлением понял, что для нее не прошло и мгновения.
— Уже, — хрипло ответил он, проводя рукой по лицу, но только раздражая себя еще больше — ладони неведомо когда вспотели. Белла, забившаяся вглубь камеры, расхохоталась совершенно безумно, словно поняла, что только что произошло, и радовалась этому. — Пойдем отсюда. Пожалуйста.
— Остался еще Басти, — начала было Поликсена, оглядываясь через плечо, но заметив выражение лица Северуса, запнулась, словно налетев на каменную стену, а ее взгляд потух — резко, как задутая порывом ветра свеча. Затем подруга медленно повернулась, сделала плавный, осторожный шаг вправо и замерла. Даже не глядя, Северус догадывался, что она видит перед собой — безнадежно пустую камеру.
Он подошел и встал рядом, не зная, что тут можно сказать. Наконец Поликсена молча развернулась и зашагала навстречу «мистеру Джонсону» — очень ровно, будто по нитке. Тот встретил их в конце коридора с широкой улыбкой на лице, но та исчезла, стоило ему заметить их настроение.
— Плохие новости, ваша милость?.. А хотите рому? У меня с собой.
Северус покачал головой, отказываясь, в то время как Поликсена кивнула и, почти выхватив у тюремщика пузатую фляжку, сделала глубокий глоток и прикрыла глаза узкой рукой.
— Скажите, а Рабастан Лестрейндж… — прочистив горло, начал было Северус, но не договорил, потому что «мистер Джонсон» с сожалением покачал головой.
— Помер он, еще прошлой весной. В апреле, кажись. Или в мае? Жаль его, хороший был парень. Идешь, бывало, на обход, а он все шутит, своих развлекает, значит, — и сразу так настроение поднимается…
Подруга сделала еще один глоток, а затем — глубокий и короткий вдох, будто задыхалась.
— Знал бы, припас бы хорошего вина, — вздохнул «мистер Джонсон», разводя руками. — Эк вас разобрало… Видать, и впрямь плохие новости. Мадам, вы как, справитесь с обратной дорогой?
Поликсена молча кивнула, убирая ладонь с лихорадочно блестящих, абсолютно сухих глаз, и вернула ему фляжку. Тюремщик уважительно крякнул и потер подбородок.
— Повезло вам, значит, с супругой, ваша милость, уважаю сильных женщин, — подмигнул он, разворачиваясь к лестнице, и Северус растянул губы в улыбке: повезло. Конечно, повезло. Вот только не ему.
Примечания:
Да, ребята, я тоже плакала по Басти... ❤️
Отдельная благодарность Mirta Vyoly, в беседе с которой мы честно пытались его освободить, — и не наша вина, что не вышло.
PayPal, чтобы "Дамы" росли большими и кушали много каши: ossaya.art@gmail.com
Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️
Песенка-считалка, которую слышал Северус:
https://www.youtube.com/watch?si=-GR5e5wsCDP7ONiT&v=1Dt_vkgX8sc&feature=youtu.be
1) Мой перевод известной детской песенки: "Ring a ring of roses,
A pocket full of poses.
A-tishoo! A-tishoo!
We all fall down".
2) Вики: "Естественный провал, образованный при обрушении свода известняковой пещеры, в которой протекают подземные воды. Сеноты находятся на полуострове Юкатан в Мексике и близлежащих островах Карибского бассейна. В прошлом использовались древними индейцами майя в качестве водных источников и мест для жертвоприношений".
3) лат. Враг моего врага — мой друг
Примечания:
Пока что график публикации соблюдается, как и задумано, и меня это радует :)
Как всегда, буду рада комментариям ❤️
Саундтрек к главе: https://www.youtube.com/watch?v=8XkxjsiZoeo
Поликсена открыла дверь со второй попытки, едва не сломав ключ, — руки не то чтобы тряслись, но однозначно подрагивали, коварные предатели. Она вошла, закрыла дверь и прижалась лбом к холодной коже обивки, чутко прислушиваясь к тишине квартиры за спиной. Молчание, и ни звука, ни шороха — только уютное тиканье часов на стене в гостиной. Вот и славно, вот и хорошо — Севера нет, а значит, можно просто посидеть на низком подоконнике, глядя из окна наружу, собираясь с духом, а потом…
— По моему опыту в таком состоянии лучше лежать, чем стоять, — раздался знакомый голос, звучащий отвратительно спокойно, обыденно даже — так, словно ничего не случилось, — и Поликсена устало прикрыла глаза и почувствовала огромный соблазн побиться головой об дверь.
Не надо было давать ему второй ключ. Не надо было вообще возвращаться сюда, но что тут было придумать, если ей — удивительное дело — больше совсем некуда идти, чтобы побыть одной? В Паркинсон-мэноре, где она обычно зализывала раны, хозяйничала Розабелла, а домовики обязательно донесли бы Патроклу. На Гриммо затаились Сириус и его ушастый шпион… Надо было все-таки махнуть на виллу, — тоскливо укорила себя Поликсена и обернулась, старательно держа голову, но та все равно закружилась.
— Ты что, и правда пила? — недоверчиво уточнил Северус, и она, подумав, кивнула: пила, а как же. Правда, помогло как мертвому припарка, но Поликсена честно пыталась — и не ее вина, что не получилось.
— Когда после того, как мы причалили, ты молча аппарировала прямо с пристани, я чуть не рехнулся, — медленно и веско сказал друг, и ей стало обжигающе стыдно и одновременно приятно. — Хорошо хоть, Блэка с собой не взяли… Этот снова спятил бы, причем окончательно. Впрочем, ты недалеко от него ушла; это у вас что, семейное? Никогда больше так не делай, слышишь?
Сири, да… Сири было жаль, он все-таки был свой. Поликсена не хотела втягивать его, едва выкарабкавшегося из безумия, еще и в эту канитель, — раненых товарищей положено беречь и держать от боевых действий подальше, — но вышло как всегда. Пора было что-то придумать, как-то разобраться с тем, как им двоим дальше жить, но пока что у нее не хватало на это никаких моральных сил. Сириус после Азкабана, растерявший былые гонор, твердолобость и чувство собственного превосходства, оказался точь-в-точь как большой и ласковый пес, лижущий руки и доверчиво заглядывающий в глаза. Отталкивая такого, чувствуешь себя последней скотиной — и Поликсена чувствовала, а как же, и кому какое дело, что она никогда не любила собак?..
— Давай только без нотаций, один муж у меня уже есть, — попросила Поликсена и поморщилась: вышло не твердо, а жалобно. Северус помедлил, с видимым усилием беря под контроль свое раздражение, а потом молча кивнул и ощупал ее с ног до головы внимательным взглядом. Поликсена отвела глаза — она прекрасно представляла себе, как выглядит и какие выводы можно из этого сделать, причем наверняка неправильные. Стянула пальто, путаясь в рукавах, и с чувством выполненного долга повесила его на вешалку, кинула быстрый косой взгляд на Севера: оценил или нет?
— Ты купалась? — поколебавшись, с заметным сомнением предположил друг, когда Поликсена прошла мимо него в гостиную, стараясь идти очень прямо. — В марте и прямо в одежде?
И как только заметил, она же высушилась… А волосы-то мокрые, — глумливо хихикнул внутренний голосок и исчез. Еще один предатель.
— Это было недоразумение, — поспешила сказать Поликсена, садясь на подоконник, вытягивая ноги и прислоняя ноющий затылок к простенку. У нее вырвался довольный вздох, и Север подозрительно прищурился. Ну да, все тело ноет — посмотрела бы она на него после всего… — Эта, как ее… неудачная аппарация, вот.
— Ты аппарировала в таком состоянии? — скривился он, и Поликсена закатила глаза и захлопала по карманам, ища пачку. Мерлин, ну почему обязательно нужно быть таким правильным? Казалось бы, уже и гардероб сменен, в глазах появился огонек и распрямились плечи, а начинка все та же, прежняя, — на любителя…
Она наконец достала пачку и вытряхнула на колени сигарету — предпоследняя, ну надо же, какая жалость. И Севера за новой пачкой не пошлешь… или пошлешь? Если сказать честно, что это вопрос жизни и смерти и что без сигареты Поликсена точно выйдет в окно — вот прямо в это вот, рядышком, он ведь не откажет своей единственной живой подруге в ма-а-аленькой такой просьбе?
Она оценивающе взглянула на Северуса, стоящего посреди комнаты со скрещенными руками как памятник здравомыслию, и разочарованно покачала головой. Нет, все-таки не пойдет. Надо было все-таки выбирать Гриммо — вот Сири, тот точно бы понял… Они с дражайшим супругом слеплены из одного теста и горюют совершенно одинаково — самозабвенно творя всякую дичь… Они бы вдребезги напились, выкурили пачку на двоих, переспали бы, а наутро сделали бы вид, что так и было задумано и что это совсем ничего не значит. И беда в том, что это и правда ничего не значило бы, потому что так они горюют. Понимать надо.
Поликсена достала палочку, прикурила и глубоко затянулась. Выдохнула дым, позволяя ему застить себе глаза. Так лучше — ничего не видеть. Еще бы ничего не чувствовать — и было бы совсем отлично, но она никак не могла напиться, как ни старалась. Тело покорно пьянело, как по учебнику, но мозг словно обернули толстым слоем ваты, положили в воду и подключили к нему электричество: как иначе объяснить, что порой ее будто прошивало током? Поликсена с нажимом провела рукой себе по лицу, не чувствуя собственную кожу, — так, словно трогала кого-то другого. Странное чувство.
— Где была? — спросил Север, садясь напротив, и она пожала плечами и затянулась снова. Где-где… то тут, то там. Лучше спросить, где ее не было. Например, дома. Где вообще у нее дом? Там, где надо блюсти семейный очаг, где ее ждет дражайший супруг, неплохой, в общем-то мужик, — или тут, в маггловской квартире, где на полках стоят ее любимые книги, а в прихожей лежит любимый гребень для волос? — У тебя разбиты костяшки.
Поликсена послушно проследила за его взглядом и кивнула: действительно разбиты. Так бывает, когда бить кого-то по морде. Север должен бы знать, на рейдах бывало всякое, но все равно спрашивает — зачем?
— Расскажи, — предложил он, и она покачала головой. Во-первых, ее начало мутить. Во-вторых, что тут рассказывать? Ничего нового, обычные выходные, их таких было в ее жизни очень много, слишком много за последние десять лет. Ничего ведь не случилось, правда?..
Виски, бар, клуб, сначала бойцовский, подпольный, где так хорошо давать волю своим темным и дурным наклонностям, а потом обычный, где ты то ли охотник, то ли жертва… Танец, еще один, а потом снова виски — и побольше, чтобы задохнуться, перестать чувствовать вкус. И мост с арками, ее любимое место во всем Лондоне. Темная вода под ним, холодная и грязная — Поликсена хорошо знает, какова она, когда погружаешься с головой. Неудачная аппарация, скажут потом. Не могла ведь одна из дочек Паркинсона — а вы тоже думали, что у него только одна, да? — и вправду… Нет, невозможно. Хорошие, послушные девочки так не поступают.
Интересно, какую ей выберут траурную рамочку, — у Пандоры была очень красивая, но у сестры всегда было все самое лучшее…
— Все хорошо, честное слово, — сказала Поликсена и изо всех сил попыталась улыбнуться.
— Актриса из тебя паршивая, — с заметным разочарованием вздохнул Север и устало потер переносицу. Знакомый жест, она видела его столько раз, что уже не могла сосчитать.
— Тогда, может, расскажешь о нем? — тихо предложил друг, и Поликсена прикрыла глаза и снова прислонилась затылком к стене. Наблюдательный какой, ну надо же — прямо как Басти тогда, в Ставке, давным-давно… Надо было спросить «о ком?» и ресницами еще похлопать, но она так устала врать… Затянулась сигаретой — какой по счету за этот бесконечный день?
А потом поймала себя на том, что и правда рассказывает, причем все подряд, совершенно невпопад, вперемешку, хотя стоило бы придержать язык, а Север слушает очень внимательно. И наверняка запомнит, но впервые в жизни Поликсене было совершенно на это наплевать.
О том, как подхватила у Басти дурную привычку курить, потому что в их романе было куда больше от восхищения, чем от глубокой и зрелой взаимной любви. О том, как круто — да, круто! — Лестрейндж смотрелся с сигаретой в пальцах, такой взрослый и уверенный, и как Поликсена тянулась за ним, как подсолнух за солнцем, присваивая себе его привычки, переиначивая под себя, примеряя, словно ребенок — одежду старшего брата. Такого сильного, такого надежного. Бесстрашного. Способного справиться с чем угодно, отвести любую беду.
О том, что ей было всего восемнадцать. Тогда казалось, это так много… Взрослая и самостоятельная — впрочем, Север поймет, он ведь тоже прошел через это, правда? И о том, что Панси всего на пять лет младше ее тогдашней, и это совершенно не укладывается в голове. И что сама она никогда в жизни не позволила бы племяннице отправиться на передовую, но у нее — так уж вышло — не было своей Поликсены…
И о том, что Басти был единственным, кто прямо сказал, что в ее участии в рейдах было нечто вопиюще неправильное. Тогда Поликсена не согласилась, обиделась даже — слишком мечтала угодить отцу, что-то ему доказать и наконец заслужить хоть щепотку одобрения… но сейчас, спустя годы, была благодарна Рабастану за непрошеную, непонятую и неоцененную вовремя откровенность. Вчерашние выпускники не должны были сражаться в той войне вне зависимости от пола: в конце концов, какая разница, кто остается лежать на грязной мостовой — мальчики или девочки, только недавно снявшие факультетский галстук…
О том, как под его началом Поликсена научилась лучше сражаться, в том числе и в том самом клубе, куда он привел ее едва ли не за руку, — Басти очень хотел, чтобы она выжила любым путем — а еще — чаще смеяться; как выросла за то короткое время под его крылом, позволила ему вылепить из себя то, что Лестрейндж искал, — потому что сама не знала, какая она на самом деле.
О том, как предложила Басти себя — совершенно бесстыдно, между прочим, и с высоты его лет и опыта эта попытка соблазнения наверняка выглядела ужасно нелепо, — но Рабастан не посмеялся, а понял про нее что-то, чего сама о себе Поликсена тогда еще не понимала. И о том, что ей очень повезло, что именно Басти стал для нее первым. И что страх смерти, крепко державший за горло костяной рукой, рядом с ним отступал, и хотелось жить и сражаться дальше.
О том, как одиноко было скучать по нему после ареста, особенно после того, как на свет вышли все постыдные детали и стали понятны последствия: заточение Лонгботтомов в Мунго и сиротство их мальчишки — между прочим, ровесника Панси… как стыдно было продолжать любить его, потому что Басти ведь был в том доме… О том, как Поликсена все пыталась понять, что ее привязанность к Лестрейнджу говорит о ней самой. И о том, что не раз представляла на месте Невилла собственную племянницу — это было несложно представить, вообразить, как вместо особняка Лонгботтомов Белла врывается в Паркинсон-мэнор. На чью сторону встал бы Басти, кого из них двоих поддержал бы?..
О том, что братья Лестрейнджи пытались остановить Беллу, Север ведь сам говорил, и ей должно было стать легче, но почему-то не стало. Что уже ничего не исправить и что Басти навсегда запомнят как сумасшедшего фанатика. И о том, что ее проклятое второе имя, как у всех истинных Паркинсонов (Пандора не в счет), на «П», — это мордредова «Пенелопа», и она честно ждала, как та, другая(1), но, в отличие от той, другой, не дождалась и уже не дождется.
И о том, что они же мордредовы маги и обладают властью над материей, но почему-то умеют превращать чашки в крыс, а вот воскрешать мертвых — нет… И что Поликсена почему-то думала, что если с Басти что-то случится, она как-то это почувствует, но для нее день, когда он умер, был обычным днем, ровно таким же, как все остальные.
О том, что первым делом Лестрейндж научил ее вызывать Адский огонь, тот самый, который Север уловил в воспоминаниях Руди, и Поликсена послушно научилась — она готова была впитывать, как губка, что угодно, что исходило бы от него, такого взрослого, такого умного… но только сейчас начинала понимать, сколько всего Басти от нее скрывал. И хотя Поликсена была благодарна за подарок с того света, за шанс уничтожить крестражи, если они все-таки их отыщут, в то же время ей было обидно и горько. Не доверял — ни тогда, ни позже. Все-таки не доверял…
О том, что промотала почти все наследство, щедро раздавая взятки: сперва чтобы освободить Рабастана, а затем, когда не вышло, — чтобы облегчить ему жизнь в заключении. И о том, что Басти умер в апреле — или в мае, она даже дату не знает! — а последняя встреча Поликсены с «мистером Смитом» состоялась в августе. И это значит, тот лгал ей в глаза, наслаждался ее доверчивостью и беспомощностью, и за это Поликсена обязательно разыщет его, загонит в угол и тогда…
И снова о том, каким Басти был надежным. Каким он бывал веселым и каким мог быть серьезным, вдумчивым даже, совершенно незнакомым — будто снимал маску и допускал ее куда-то вглубь себя, куда не допускал больше никого, кроме…
И об этом тоже, сквозь зубы: о Беллатрикс, жене его брата. Поликсена же была не дура — ни тогда, ни тем более сейчас, в ее-то возрасте. О том, как Белле льстило внимание, как ей хотелось всего и сразу, и о том, как Басти пытался выбить клин клином, потому что Поликсена — так уж совпало — чем-то была похожа на ту, которую он никак не мог получить. Кровь не обманешь…
О том, как обидно было это осознать, и о том, как потом она его простила — потому что понимала куда лучше, чем ей хотелось бы. И о том, что Поликсена уже сама не знала, чего было больше в той короткой и яркой вспышке, которую они с Басти разделили на двоих: отчаяния или любви. Об изнанке их романа, всегда пролегавшей между ними лезвием меча, хотя следовало делать вид, что ее не существует, — таков уж был их негласный уговор. О том, как они цеплялись друг за друга, как умели, и о том, как Басти вырвали из ее жизни с корнем, и…
— …и самое мерзкое — это что я не знаю, как все повернулось бы, если б его не арестовали. Нам не дали проститься, он просто был — а потом исчез, понимаешь? С концами, — Поликсена затянулась давно прогоревшей сигаретой и позволила Северу вытащить окурок из своих пальцев, положить его в пепельницу. Она обняла колени руками и уткнулась в них лбом. — Наверное, рано или поздно мы расстались бы, но я никогда не буду в этом уверена. Я привыкла его любить. Или не любить… как называется, когда тебе не дали прожить что-то до конца?
— Заноза в сердце, — глухо подсказал Северус, и Поликсена, подняв голову от колен, кивнула и со значением покрутила рукой в воздухе, изображая зажатый стакан.
— Давай, Север, сегодня мне нельзя отказывать. Виски…
— Да знаю я, — отмахнулся друг и оторвался от подоконника. Поликсена проводила его долгим взглядом и вытащила последнюю сигарету, но закуривать не стала, задумчиво крутя ее в пальцах. Заноза, все верно. Именно так это и называется. А ее, Поликсены, глупое сердце — как плюшевая подушечка, только вместо иголок в ней занозы.
Почему она разрушает все, к чему осмелится прикоснуться? Может, на ней лежит проклятие? Хорошо бы, потому что иначе придется признать, что виной всему что-то в ней самой — в ее характере, в ее решениях. В том, кого она любит и кого ненавидит. И, если это действительно так, то нужно срочно найти кого-то надежного, кто мог бы позаботиться о Гарри и Панси, потому что Поликсена опасна для окружающих, как… что там есть у соседей за Барьером, плутоний? Уран? Криптонит?
Северус вернулся, протянул ей стакан, и Поликсена ухватилась за него, как утопающий — за буек. Друг смотрел неодобрительно, и она прикрыла глаза, чтобы спрятаться от этого пронзительного взгляда под веками, как ребенок прячется от своих кошмаров под одеялом. Наивно и глупо, потому что от голоса так просто не спрячешься.
— Помнишь свою записку — в самый первый раз, когда поделилась со мной воспоминаниями? — спросил Север, и Поликсена нахмурилась и открыла глаза, взглянула на него в упор. Совершенно разные ситуации, нечего и сравнивать. — Теперь моя очередь тебя спасать. Хватит себя убивать.
— Почему нет-то? — глухо спросила Поликсена и назло ему пригубила виски. — Я занимаюсь этим уже много лет подряд, ничего нового. Может, наконец получится.
Северус молча закатил глаза, но Поликсена легко поняла ход его мыслей, и вспыхнувшая в ответ злость окончательно отрезвила, заставила подобраться.
— У тебя есть ребенок, — скрипуче напомнил он. Проклятый голос совести. — Даже двое. Ты им нужна.
— Нужна ли? — горько усмехнулась Поликсена, но стакан отставила и сигарету отложила. — Зачем? Учить боевке? Ничего, разберутся как-нибудь: Патрокл наймет репетитора, а Сири тряхнет стариной сам.
— Никогда бы не подумал, что ты так низко себя ценишь, — недоверчиво и разочарованно покачал головой Северус, и Поликсена разозлилась еще больше и, собравшись с силами, встала с подоконника.
— Чья бы корова мычала! Мы с тобой два сапога пара — убили лучшие годы не пойми на что и теперь пытаемся сообразить, как так вышло и куда все подевалось… Мерлин, Север, не трави мне душу еще больше!
— Ты сама с этим прекрасно справляешься, — очень мягко сказал друг, и она поморщилась. Он продолжил совершенно без эмоций, словно читал лекцию — хотя нет, на уроке своего обожаемого Зельеварения Север выкладывался куда больше. — Ну что ты хочешь услышать? Если скажу, что ты нужна мне, тебе станет легче? Ну хорошо, ты мне нужна. Очень.
— Актер из тебя паршивый, — мстительно заявила Поликсена, скрестив руки на груди. — На троечку. Попробуешь еще разок?
— Сейчас исправлюсь. Смотри, так лучше? — Северус показательно прочистил горло, заглянул ей в глаза долгим, проникновенным взглядом и промурлыкал своим лучшим голосом: — Ты мне очень нужна.
Поликсена сжала зубы и отвела глаза. Нужна, конечно, — кто же еще будет настолько глуп, чтобы поделиться своими воспоминаниями, допустить в самую сердцевину, позволить посмотреть на мир своими глазами? Нет в природе таких дураков, только она одна — достойное дитя барсучьего факультета, по трагичной ошибке попавшее в дом Слизерина.
— Иди к Мордреду, — процедила Поликсена. — Или, еще лучше, к нему пойду я.
Она обошла Северуса по широкой дуге и направилась к двери, на ходу снимая пальто с вешалки.
— Не делай глупостей, — сказал он в спину, и Поликсена отмахнулась не глядя. Глупости — это ее образ жизни, нашел тоже чем пугать. — А впрочем, подожди-ка, я с тобой.
Поликсена остановилась, поколебалась, меряя взглядом расстояние до двери — такой близкой, руку протянуть, — но все же обернулась.
— Я иду снова окунаться в пучины разврата, — с нажимом предупредила она. — Твоя нежная натура не вынесет такого грехопадения.
— Я крепче, чем кажусь, — пообещал Север и, подойдя ближе, легонько подтолкнул ее к двери. — Идем уже, развратница.
* * *
Патрокл вернулся из Малфой-мэнора, после бесчисленных тревожных обсуждений и безумных теорий, уже за полночь, совершенно разбитым и дезориентированным, и какое-то время никак не мог понять, что ему делать: ложиться спать, набраться в хлам или…
Он медленно прошел по пустым залам и коридорам, мимо элегантных пейзажей и портретов в золоченых рамах, впервые за многие годы по-настоящему замечая хрупкую красоту, царящую вокруг, — результат труда бесчисленных предков, создавших и этот дом, и сад за окном, укоренившихся в Британии, чтобы… чтобы что? Исчезнуть в пламени пожара, который разожжет вернувшийся Лорд? А он точно вернется, и пора бы уже посмотреть неприятной правде в глаза — потому что Патрокл не имеет ни малейшего понятия, как отыскать все без исключения крестражи. У него и с одним-то возникли непреодолимые сложности…
Отец наверняка справился бы. И те, о ком Патрокл старался не думать, но все равно думал, особенно когда все валилось из рук, — они справились бы тоже, обязательно нашли бы выход, не посрамив прародителя Одиссея. Те трое за его плечом, неотступно глядящие мертвыми глазницами, терпеливо ждущие его следующей ошибки, — а она непременно наступит, потому что Патрокл не способен не ошибаться. Потому что он живой, а они — нет, и совершенно несправедливо было их сравнивать, но отцу ведь не объяснишь…
О них было не принято говорить, и Патрокл предпочел бы и вовсе о них не ведать, как не ведали младшие сестры, но однажды в гневе отец ударил этим знанием наотмашь, и с тех пор Патрокл не мог развидеть колючее сожаление в глазах Приама — потому что выжил и стал наследником именно Патрокл, а не те, трое, до него…
Он не любил вспоминать о них. Он очень старался вообще о них не думать, но когда все вокруг рушилось, именно мысль о братьях, сравнение с ними, раз за разом служила той хворостинкой, которая ломает верблюду хребет. Они не допустили бы ничего из того, что допустил он. Они были истинными наследниками их отца, не то что Патрокл — жалкая замена, невнятная черно-белая копия…
Еще утром у него была надежда. План действий, путеводная нить, оборвавшаяся в руках, оставившая с обожженными трением ладонями и с горьким привкусом пепла во рту. Белла отдала второй крестраж Регулусу — а новый хранитель взял и пропал без следа, да так, что даже леди Вальбурга, уж на что была упорная, не сумела отыскать концов. Регулус будто под землю провалился и загадочную чашу, вероятно, захватил с собой — вот только куда? Где младший Блэк погиб и кто именно его убил?.. И чаша… убийца забрал ее с собой или похоронил вместе с Регулусом? И мог ли за исчезновением Реджи стоять сам Лорд?
И эта обмолвка про Адский огонь… Неужели Лестрейнджи догадались, что имеют дело с крестражами, еще тогда? По всему выходило, что да, более того — что Рабастан нашел все-таки способ избавиться от них. Эх, Басти-Басти… жаль его почти до слез, Патроклу он импонировал — не так, как Рудольфус, конечно, но младший Лестрейндж тоже был неплохим парнем…
Следовало переговорить с Поликсеной — Патрокл доверял ее чутью, — но сестра так и не вернулась в Малфой-мэнор. Он хорошо понимал ее состояние — хоть Патрокл и провел в Азкабане всего ничего, но до сих пор иногда просыпался в тисках слепого ужаса, шаря по простыням руками, как шарил тогда по стенам и решетке, упрямо пытаясь найти выход из своей камеры… Вот ведь как бывает в жизни: он вышел на волю, а Лестрейндж — смелый и яркий, всеобщий любимец Лестрейндж, словно сошедший со страниц романа о рыцарях-разбойниках, — тот умер на безымянном острове посреди северного моря, бесчеловечно рано, и его тело сбросили в холодную воду, на корм рыбам. Но перед этим Рабастан сумел разгадать тайну Лорда и этим, возможно, спас жизни многих людей…
Адский огонь, ну надо же… Снейпу пришлось повторить все несколько раз, позволяя Патроклу и Люциусу изучить полученную информацию со всех сторон, и он даже ни разу не встал в позу — огромный прогресс по сравнению с тем, каким Патрокл помнил его в юности. Они впервые встретились лицом к лицу после многих лет холодной войны, и Патрокл ожидал привычной вспышки ненависти, разъедающей внутренности, но так и не дождался — видимо, действительно перегорел.
Если смотреть непредвзято, то на поверку «близкий друг» его сестры действительно оказался превосходным легиллиментом, Люций даже не приврал — Патрокл умел признавать чужие таланты, хотя по-прежнему едва терпел Северуса как личность. Надо было все-таки настоять тогда, на далеком пятом курсе Патрокла, и отвадить наглеца окончательно, но наследник Паркинсон решил, что одного сурового внушения маленькому полукровному оборванцу хватит с головой — и ошибся. Первая серьезная ошибка в его жизни, но далеко не последняя…
Патрокл устало потер лоб, чувствуя непреодолимое желание лечь прямо тут, на холодный мраморный пол, закрыть глаза и больше никогда их не открывать. Слабак — верно говорила maman. Тряпка и размазня… Но Патрокл, уж на что был слаб, родился и выжил, в отличие от тех, кто шел перед ним, и это должно было хоть что-то да значить. Он упрямо стиснул зубы и зашагал дальше, борясь с соблазном снова закрыться в кабинете, исчезнув для всего мира. Впрочем, почему бы и нет? Им всем будет лучше без него: Поликсена ведь прекрасно справлялась, да и дочка выросла на зависть прочим… Его семья выплывет и, возможно, куда успешнее, чем с ним у руля…
И подумалось, что отец был все-таки прав: он, Патрокл, никогда не станет достойной заменой ни ему самому, ни своим нерожденным братьям. Они, эти безымянные сыновья, так и не увидевшие дневной свет, жили в памяти Приама, в его воображении, высокие и сильные, красивые и умные, талантливые — куда лучше живого и несовершенного, такого уязвимого Патрокла. С мертвыми невозможно тягаться, как ни старайся. И все равно Патрокл старался, он очень, очень старался, но отцу всегда было мало…
Не такой умный, как Пандора. Не такой сильный, внешне и внутренне, как Поликсена. И это даже не говоря о них, о тех троих, тенью стоявших за его плечом с самого рождения. И кому пожалуешься, кому объяснишь, что это совершенно несправедливо? Ревновать к младшим сестрам и нерожденным братьям — это ли не признак слабости? Один Люциус понимал его, да и тот не до конца, потому что, несмотря на все фанаберии Абраксаса, все же был единственным и горячо любимым ребенком…
Патрокл повернул за угол и замер в нерешительности, заметив свет из-под двери в Зеленую гостиную. Розабелла… жена. Патрокл думал, что никогда не привыкнет, никогда до конца не примет, что жизнь можно разделить с кем-то, кроме Каролины, — и все же свыкся с переменами до постыдного быстро. Розабелла была совсем другой, и с ней можно было притвориться, что для них обоих это первый брак, дав ранам прошлого наконец затянуться, — позорный самообман, недостойный мужчины, но у Патрокла больше не было ни сил, ни желания стремиться и превозмогать, пытаясь доказать тени отца, что он все же достоин занять его опустевший трон.
Приам Паркинсон давно мертв, а Патрокл еще жив — большая разница.
Он подошел к двери, постучал и вошел. Розабелла с ногами сидела на диване, обитом зеленым плюшем, и смотрела в огонь камина. Блики пламени играли на ее черных волосах, золотили их, и у Патрокла на миг перехватило дыхание.
— Мессир мой муж, — насмешливо промурлыкала Розабелла, кивком приглашая его сесть рядом. — Как дела?
— Отвратительно, — внезапно для себя пожаловался Патрокл и сел напротив, ослабил галстук, расстегнул и вытащил запонки, положив их на низкий кофейный столик по правую руку. Розабелла улыбнулась так, как умела только она, самым краешком губ, и Патрокл поймал себя на том, что в груди разливается приятное тепло. Он совсем ничего не ждал от их союза, кроме прагматичных выгод, но все равно привязался к этой необычной женщине — и пожалуй, на ее вкус Патрокл был слишком холоден и рационален, но иначе он не умел…
За нее стоило сражаться. И за их нерожденного ребенка, в чье существование Патрокл до сих пор не мог до конца поверить, хотя умом понимал, что тот родится уже летом. И за Панси, с которой следовало бы объясниться, но он никак не мог подобрать нужных слов. И за Поликсену, его незаменимую, воинственную и такую ранимую сестру. За Люциуса со всем его семейством — вот уж кому повезло так повезло, причем с первого раза, всегда был удачливым… и, пожалуй, за Гарри Поттера тоже. Чисто по-человечески он Патроклу нравился, да и дамы семьи Паркинсон к нему очень привязались… хотелось расстараться и уберечь мальчишку хотя бы ради них.
Вот только как?..
— Странно, правда? — сказала Розабелла, глядя на языки пламени, и в ее голосе прозвучало насмешливое изумление. — У нас будет общий ребенок, а мы так плохо друг друга знаем. О чем станем говорить?
— С Маттео было иначе? — неожиданно для себя спросил Патрокл, и Розабелла кинула на него долгий взгляд из-под тени ресниц, от которого немедленно бросило в жар. — Прости, можешь не отвечать.
Уж лучше и вправду не отвечай, — подумал он, отводя глаза. Патрокл совсем не хотел слушать о первой любви своей нынешней супруги, как не желал делиться с ней собственными воспоминаниями о Каролине. Пускай прошлое похоронит уже своих мертвых, чтобы живые наконец могли провести приятный вечер вместе, в кои-то веки не чувствуя, как между ними роятся тени ушедших: первой жены и самого первого мужа, а еще его, Патрокла, отца и неродившихся братьев — тех самых, которые должны были быть хитроумнее и успешнее него, которые непременно привели бы род к славе. Неужели, ну неужели он просит слишком многого — просто минуту покоя?..
— С Маттео действительно было иначе, — промурлыкала Розабелла, и Патрокл недовольно поджал губы и отвел глаза. Он плохо помнил Забини: грива черных волос с проседью и вдовьим мыском на лбу, орлиный нос, дорогие костюмы и неизменные красные розы в петлице — видимо, в честь жены… Эксцентричный иностранец, которому Лорд благоволил — не иначе как Риддлу льстило, что у него в услужении оказался самозваный потомок римских патрициев. Мнил себя императором, что ли? — Я прекрасно знала Маттео… потому что выросла в его доме.
Патрокл повернулся к ней, удивленно подняв брови, и Розабелла фыркнула, как кошка.
— Меня прочили в невесты его старшему сыну, — пояснила она деловито, притворяясь, что не видит в своих словах ничего из ряда вон выходящего. — Когда мне исполнилось тринадцать, меня с компаньонкой отправили в дом Забини в Риме — это традиция, невеста растет вместе с женихом: учит местный язык и притирается к будущему супругу…
Патрокл слушал ее, а сам думал о дочери. Уже летом Панси исполнится тринадцать, и летом же следовало бы заключить помолвку. Люциус наверняка захочет устроить пышный праздник, но это будет пир во время чумы, а значит, надо его как-то переубедить…
— У меня была прекрасная комната с двумя балконами: один выходил в сад, а второй — на пьяцца Барберини(2)… и пони, гнедой в белых яблоках, а грива у него была седая, — продолжила Розабелла, и Патрокл внимательно взглянул на нее — он еще ни разу не слышал в голосе жены такой мечтательности. — А еще украшения: кулон с тюльпаном из александрита и серьги-подвески с рубинами. У меня никогда таких не было, и я чувствовала себя настоящей принцессой: наконец-то я жила жизнью, о которой мечтала, и все казалось таким радужным, таким воздушным… Я задыхалась от счастья. Угадаешь, что случилось дальше?
— Разрыв помолвки или ранняя кончина жениха, — цинично предположил Патрокл, облокачиваясь удобнее о спинку дивана. — Сколько тебе было?
— Семнадцать, — вздохнула Розабелла и накрутила на палец упругий смоляной локон. Патрокл никогда не мог понять, где заканчивается игра и начинается настоящая откровенность, — и вопреки доводам благоразумия ему даже нравилась эта неопределенность. — Джулиано вернулся из университета в Пизе с другой девушкой, простой магглорожденной без гроша в кармане. Разразился скандал, но Маттео всегда прощал своего наследника… Я помню, как после очередного объяснения с Джулиано будущий свекор пришел ко мне, чтобы поговорить, — от готов был сгореть от стыда. На правах главы семьи Маттео предложил мне щедрые отступные и пообещал, что моя репутация не пострадает, но это была ложь — все узнали бы, что меня бросили у алтаря, и ради кого?
— Этот Джулиано полный кретин, — проворчал Патрокл, и Розабелла усмехнулась краешком губ и погладила его руку кончиками пальцев — едва уловимое движение, похожее на взмах крыльев бабочки.
— Я совсем не хотела уезжать из Рима обратно в Испанию, в наш бедный дом в Эстремадуре, — от своего пони и из этой чудесной комнаты с двумя балконами… И тогда я предложила альтернативное решение, — скулы Розабеллы обозначились резче, а в глазах появилось что-то темное, непримиримое, и Патрокл поймал себя на том, что любуется ею. Странное, полузабытое чувство — восхищаться собственной женой. — Маттео давно овдовел, и я убедила его взять меня в супруги. Я должна была стать госпожой Забини и стала ею… Я всегда получаю то, что хочу.
— И тем не менее Джулиано до сих пор жив, разве нет? — разговор зашел на тонкий лед, но Патрокл впервые чувствовал себя настолько близко к Розабелле, и эта близость кружила ему голову. — Неужели ты не хотела бы, чтобы все досталось Блейзу?
— Овчинка не стоит выделки, — недрогнувшим голосом сказала она, но помолчав, добавила другим, опасно мягким тоном: — Мой Ромео несчастен со своей магглорожденной Джульеттой, и мне доставляет немалое удовольствие наблюдать за его страданиями… К тому же, после Джулиано наследство перешло бы к его братьям, а к ним я питаю сентиментальную привязанность — в конце концов, они росли у меня на глазах и ничего плохого мне не сделали.
Розабелла помолчала, глядя куда-то ему поверх плеча и добавила очень грустно — так, что у Патрокла защемило сердце, и он снова не понял, что видит на самом деле: талантливую актерскую игру или запредельную, притягательную откровенность.
— Я не чудовище, Патрокл, что бы обо мне ни говорили.
— Лукавишь, — укоризненно покачал головой он, и Розабелла снова улыбнулась — кошка, играющая с мышкой, то и дело поддевая ее то мягкой лапкой, то острым коготком. — Половина казны Ставки, которую ты принесла в приданое, и наследство твоих почивших мужей…
— Лучшие друзья девушки — галеоны, — вздохнула Розабелла и пошевелила пальцами на ногах. Это смотрелось так невинно, так трогательно, что Патрокл поймал себя на том, что хочет одновременно прикоснуться к ним и зааплодировать ее артистизму. — Когда Маттео отправили в Азкабан, он успел сообщить мне, где спрятана казна. В суматохе ареста он взял с меня клятву никому и ни за что не выдавать эту тайну — и когда в наш дом пришли и намекнули, что Маттео умрет, если я не стану сотрудничать, у меня не осталось выбора. В конце концов, мне надо было думать о Блейзе… Я сказала, что не знаю, где казна, и осталась вдовой всего в двадцать с хвостиком.
— Он был настолько предан Лорду? — поразился Патрокл, и Розабелла опустила голову, отчего на ее лицо упала тень.
— Маттео был отпетым романтиком, — тихо сказала она, глядя на свои руки с сомнением, словно опасалась увидеть на них проступившую кровь. — Он клялся Лорду во что бы то ни стало сохранить казну и верил, что вскоре тот вернется. За пару месяцев до падения Лорда мы крупно поссорились: я настаивала на том, чтобы уехать в Италию. Он отказался — сказал, его предки умирали, но не отступали. Цитировал по памяти стоиков: Марка Аврелия, Сенеку и Эпиктета… Наш лидер был тот еще плут и читал людей как открытую книгу — он очень удачно выбрал себе казначея…
— И тем не менее, вторую половину казны он доверил Малфоям, а не вам, — озвучил Патрокл свою давнюю догадку, и Розабелла, поколебавшись, кивнула.
— У нас хранился неприкосновенный запас, а Малфои занимались рутинными операциями и потому держали деньги в обороте. К тому же, Лорд никогда не положил бы все яйца в одну корзину, как бы ни доверял Маттео. Иногда мне казалось, что он считал моего мужа блаженным. Мордред, иногда Маттео казался блаженным даже мне…
— Зачем тебе понадобилось выходить замуж снова, да еще столько раз? — не удержался Патрокл, и Розабелла слегка прикрыла выдающийся живот ладонью, будто щитом. Ему стоило бы остановиться, но Патрокл чувствовал, что подобрался к чему-то важному. — В твоих руках было целое состояние. Я понимаю, что ты была еще очень молода, но повторные браки вроде бы не в твоем характере. Или я ошибаюсь?
— Во-первых, я не могла использовать эти деньги, потому что этим выдала бы себя, — сухо сказала Розабелла, отвернувшись к камину. — За казной по-прежнему шла охота, причем как со стороны Министерства, так и со стороны бывших соратников Маттео. Мне надо было на что-то жить и растить Блейза, причем в чужой стране, вдали от семьи. Ну а во-вторых… когда мне исполнился двадцать один год, кое-что случилось.
Патрокл словно наяву увидел эту грань — черту в их разговоре, переступив через которую они уже не смогут вернуться к прежним отношениям наутро. Что бы это ни было, оно давило на Розабеллу, разъедало ее изнутри. Патрокл мог бы отступить — сменить тему, отшутиться, сделать вид, что ничего не понял, — и она приняла бы подачу, но этот вечер с его откровенностью на грани фола больше никогда не повторился бы.
— И что это было? — решился он.
— Горькое наследство. Моя семья необычна даже по меркам волшебного мира, — криво усмехнулась Розабелла и зябко обхватила себя руками. — Мои предки были придворными магами Их Католических Величеств, Фердинанда и Изабеллы(3), и помогли им завершить Реконкисту(4). Маги-католики… странное сочетание, правда? Об этом умалчивали, чтобы не дразнить Святой Престол, но Фердинанд и Изабелла отлично понимали, что без лояльных волшебников они никогда не победили бы магов Гранадского эмирата(5).
— Я этого не знал, — с интересом заметил Патрокл, и Розабелла пожала плечами.
Британцы редко вникают в дела континента, тем более в такую седую древность.
Она замялась, но затем продолжила не своим голосом — деревянным, безжизненным:
— Когда испанцы начали колонизацию Нового Света, выяснилось, что коренные народы тоже не чужды колдовству. Тогда один из моих прародителей пересек океан, чтобы магией и сталью отстаивать интересы короны, как прежде. Ты даже мог слышать о нем.
— Только не говори, что это был Кортес(6), — нахмурился Патрокл, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Это было странное ощущение, что-то между предвкушением и опаской, словно он слушал страшную сказку. — Больше никого из конкистадоров я не знаю.
— Слава Мерлину, не он, — с невеселым смешком покачала головой Розабелла. — Мой предок был попроще, но все равно натворил дел. Эрнандо де Сото… ты совсем не слышал о нем, правда?
Патрокл покачал головой, и она продолжила:
— Ему было велено пригласить последнего императора инков, Атауальпу, на мирные переговоры. Но когда император явился, мой предок нарушил слово и захватил того в плен. Инков вынудили собрать выкуп — наполнить зал от пола до потолка серебром и золотом, — и долгие месяцы они свозили конкистадорам все, что у них было, чтобы спасти своего правителя. Тем временем Эрнандо и его пленник сдружились, и Атаульпа простил моего предка за подложное посольство… но когда зал был наконец заполнен, Эрнандо и его командир, Франсиско Писарро, снова нарушили слово — они решили казнить императора. Перед смертью Атауальпа раскаялся в своем добросердечии и проклял обоих.
Патрокл поймал себя на том, что задержал дыхание, и медленно выдохнул, повел затекшими от напряжения плечами. Перед глазами вставали кровавые отсветы давно отгоревшего костра.
— И что же Атауальпа пожелал твоему предку? — спросил он не своим голосом. Во рту пересохло, и Патрокл автоматически облизал губы.
— Потерять всех близких, — тихо сказала Розабелла. — Родителей, брата, жену и детей — всего их было шестеро, — и обязательно одного за другим. Похоронить их и остаться совсем одному, потому что по мнению императора Эрнандо больше не заслуживал чужого доверия.
— Де Сото как-то обманул проклятье, правда? — предположил Патрокл, всегда ожидавший самого худшего. Розабелла кивнула как-то совсем потерянно, и он на мгновение увидел на ее месте маленькую девочку — такую, какой она была, когда отец или мать рассказывали ей эту леденящую кровь историю в самый первый раз. — Что он сделал?
— Эрнандо был талантливым магом. Он сумел отложил действие проклятья, передав его по наследству. Вместо того, чтобы потерять всех близких, он обрек на это одного из своих потомков, первенца семьи.
— Шестеро, — внезапно понял Патрокл. — Твои мужья.
— Я росла, слыша эту легенду, — призналась Розабелла. — Никто до конца не понимал, как Эрнандо провернул этот трюк; мы надеялись, что за столько веков проклятие рассеялось или что оно было просто мифом. Но одной ночью я проснулась в холодном поту — во сне я слышала голос Атауальпы, твердящий одно и то же, раз за разом, и хотя он говорил на мертвом языке, я доподлинно понимала его слова. Я не могла рисковать Блейзом…
— И вышла замуж вторично, — подхватил Патрокл.
— Шестеро близких… Первым я выбрала пожилого мага, который уже одной ногой стоял в могиле, — сказала Розабелла, поджимая губы. — Я стала его женой — и это сработало раз и другой… А затем сезон охоты открыли уже на меня — аферисты всех мастей полагали, что я легкая добыча. Со смертью седьмого мужа(7) я выплатила долг убитому императору и смогла снова спокойно спать по ночам. Наверное, я ужасный человек, но я никак не могла позволить Блейзу пострадать.
— Он знает? — сочувственно спросил Патрокл.
— Нет, — быстро ответила Розабелла. — И никогда не узнает. Я и так слишком тряслась над ним, душа опекой, но это не дело — Блейз вырастет и будет мужем и отцом, а значит, ему пора учиться жить своим умом. Я сделала для него все, что могла: старый долг уплачен сполна, и проклятье его не коснется. И за его магию я совсем не переживаю — вы напрасно старались с тем ритуалом, я вовсе не собиралась никого травить…
— Как же так? — против воли развеселился Патрокл, и Розабелла хищно прищурилась, но в уголках ее губ играла понимающая улыбка. — О тебе идет такая слава… Полый перстень с кантареллой по рецепту Лукреции Борджиа(8)! Проявители ядов бессильны перед Черной Вдовой Забини!
— Люди искали приемлемое объяснение — и нашли его, — улыбнулась Розабелла уже в открытую. — Я не возражала: когда тебя опасаются, то думают дважды, прежде чем донимать. К тому же… я ведь действительно убила их, Патрокл, пускай и не добавляла яд в бокал.
Он молча накрыл ее руку своей. Охотники за приданым, попавшие в собственную ловушку, не вызывали у него особого сострадания.
— Но слышать эти сплетни было ужасно смешно, — добавила Розабелла, после секундного колебания все-таки переплетя с ним пальцы. — Рецепты Лукреции Борджиа… откуда им было взяться у простой девочки из испанской Эстремадуры, из обедневшего рода конкистадоров? Люди слышали итальянское имя, доставшееся мне от мужа, и выдумывали небылицы, но никто даже не вспомнил, что сама я не имею к Италии никакого отношения.
— Имя? Не фамилию? — уточнил Патрокл, и Розабелла хмыкнула.
— Проговорилась, ну надо же, — с заметным удивлением признала она. — Перед свадьбой Маттео переименовал меня. «Прекрасная роза» — очень романтично, как раз в его духе… но когда-то давно меня звали Химена. Химена де Сото Васкес. Англичане язык бы сломали — то ли дело звучное «Розабелла Забини»… Тайна и опасность, страсть и тревога. La Belle Dame sans Merci(9)…
Патрокл кивнул, примеряя старое-новое имя на женщину, сидящую напротив. И эта женщина — Химена из гористой Эстремадуры, из обедневшего рода конкистадоров, выгрызшая себе будущее зубами, старательно создавшая себя почти с нуля, — внезапно стала ему понятнее, проще и одновременно милее, чем ее изысканная маска.
— Пойдемте спать, миледи, — мягко сказал Патрокл, вставая и увлекая за собой Розабеллу — или Химену? — Мы с вами заслужили немного покоя.
Примечания:
PayPal, чтобы "Дамы" росли большими и кушали много каши: ossaya.art@gmail.com
Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️
История Атауальпы и Эрнандо де Сото основана на реальных событиях.
Кратко из вики: "В 1531 году принимал участие в походе Франсиско Писарро против инков. Писарро сделал де Сото одним из своих капитанов. Когда Писарро и его люди впервые столкнулись с армией Атауальпы у Кахамарки, Писарро послал де Сото с пятнадцатью людьми пригласить Атауальпу на встречу. Когда Писарро на другой день напал на Атауальпу, де Сото был во главе одной из трёх групп солдат. Испанцы захватили Атауальпу. Де Сото был послан в лагерь армии инков, где его люди разграбили палатки Атауальпы.
Испанцы держали Атауальпу в плену в Кахамарке в течение нескольких месяцев в то время, как комнату наполняло золото и серебро для его выкупа. В течение этого плена де Сото подружился с Атауальпой и научил его играть в шахматы. К тому времени, как выкуп был готов, испанцев встревожили слухи о наступлении армии инков на Кахамарку. Писарро послал де Сото с четырьмя солдатами на разведку. В отсутствие де Сото испанцы в Кахамарке решили убить Атауальпу, чтобы предотвратить его спасение армией инков. Де Сото вернулся позже сообщить, что он не мог найти признаков армии в этом районе. После казни Атауальпы Писарро и его люди направились в Куско, столицу империи инков".
1) Супруга Одиссея, ждала его двадцать лет
2) Вики: «площадь в историческом центре Рима, расположенная между Квиринальским холмом и Садами Саллюстия»
3) Вики: «свадьба Фердинанда и Изабеллы в 1469 году положила основу объединению королевств Арагона и Кастилии и Леона, которое в свою очередь привело к созданию современной Испании». Титул «католических королей» они получили от папы Александра VI, в миру Родриго Борджиа.
4) Вики: «Реконкиста — длительный процесс отвоевывания христианами земель на Пиренейском полуострове, занятых маврскими эмиратами, завершилась при Фердинанде и Изабелле в 1492 году».
5) Сдача Гранады ознаменовала собой конец Реконкисты
6) Один из самых известных конкистадоров, покоритель Мексики
7) Первым был Маттео, и он не входил в число жертв проклятия. Затем — шестеро мужей-однодневок, следовательно, последний из них был для Розы седьмым мужем.
8) Дочь того самого Родриго Борджиа, папы Александра VI. Ей, а также ее отцу и брату Чезаре, безосновательно приписывали изобретение и широкое использование яда «кантарелла».
9) фр. Безжалостная красавица — отсылка к героине из поэмы Джона Китса (https://ru.wikipedia.org/wiki/La_Belle_Dame_sans_Merci)
Примечания:
Ну что, после тяжелых первых глав у нас небольшая отдушина :)
Надеюсь, вам понравится, буду рада комментариям ❤️
Саундтрек к части Сири: https://www.youtube.com/watch?v=iSyN5ge0i2g
Сириус вскинулся рывком, загнанно дыша. Вытер пот со лба тыльной стороной ладони — пальцы дрожали, — затем откинулся обратно на подушки и какое-то время лежал, заложив руки за голову и глядя в почти невидный в темноте потолок. Из-за плотных штор не было ясно, наступило ли утро, но Сири подозревал, что еще нет, — после этого сна он всегда просыпался ровнехонько с первым лучом солнца.
Постепенно его глаза привыкли к полумраку, и Сириус прищурился, находя взглядом резную розу с отсутствующим лепестком, — он знал этот потолок как свои пять пальцев, потому что когда-то, еще мальчишкой, любил пробираться сюда и валяться на огромной родительской кровати, представляя ее пиратским фрегатом, а себя — бравым корсаром. Теперь эта спальня по праву принадлежала ему, и она могла снова стать супружеской, если на этот раз он все сделает правильно.
Буквально перед самым пробуждением Сири снова снился восхитительно приятный сон, тот самый, который он видел почти каждую ночь в своей азкабанской камере — в ее тишине, мраке и пробирающей до костей сырости. Он до сих пор чувствовал на своем лице невесомое прикосновение чужих пальцев.
Сон этот всегда развивался по одному и тому же сценарию, но никогда ему не приедался. В час волка к нему приходила женщина и открывала решетку без ключа, абсолютно беззвучно. Она опускалась рядом, прямо в грязную, свалявшуюся солому, укладывала его голову себе на колени и гладила Сири по волосам — да так ласково, что от сдавленных рыданий разрывалась грудь и впору было сдохнуть на месте, захлебнуться в этом безбрежном море счастья. Сири словно наяву ощущал мягкость ладоней и чуткость длинных пальцев и ловил их во сне губами, прижимался к ним заросшей щекой, безмолвно умоляя женщину побыть с ним хотя бы еще немного. Она оставалась рядом на всю долгую ночь, отгоняя бесчисленные кошмары одним своим присутствием, но растворялась в первых же лучах солнца — до следующей ночи.
Если бы Сириуса спросили, почему он сумел выжить в Азкабане, пока другие, крепче и умнее, покорно умирали, он ответил бы, что все дело в мести — но это была бы только половина правды. Была у него и вторая, очень личная, причина — этот невозможно прекрасный и дразнящий сон, который не удалось похитить даже дементорам.
Сперва Сири мнилось, что к нему приходит маменька, затем — что тетя Дорея, пока однажды ему не привиделись новые, неожиданные черты, и за эту сумасшедшую идею Сириус ухватился зубами и когтями.
С тех пор глаза у его отрады были с кошачьей зеленцой, а улыбка — та самая, которая в жестокой реальности доставалась кому угодно, только не ему. И хотелось верить, что вопреки всему — побегу из дома и отказу от брака, — невеста все-таки ждет его где-то там, в большом мире за ненавистной азкабанской стеной. Сириус не знал, когда и как он выйдет, да и настанет ли этот чудный денек вовсе, но продолжал упрямо цепляться за надежду вернуться и все-все исправить. Повиниться и объясниться, вымарать давнюю ошибку, стоившую ему безумно дорого. Получить второй шанс, возможность прожить жизнь, так бездарно отброшенную в сторону, — и чтобы обязательно вместе с Поликсеной.
Эти глупые мечты спасли Сириуса едва ли не больше аниформы — позволили бросить якорь на пути к окончательному безумию. Но когда Сири все-таки вышел на свободу и немного окреп, все оказалось куда сложнее, чем он представлял себе из азкабанской камеры. В этом незнакомом, совершенно чужом мире были физическое нездоровье и сложные интриги бывших врагов и бывших друзей, ну а финальной авадой в лоб — крестражи проклятого упыря, о которых его просветили заговорщики в Малфой-мэноре… Дурацкая все-таки у него судьба: если не тюрьма, так война…
По коже пробежали мурашки, и Сириус невольно поежился, невзирая на теплое одеяло. Какая же это должна быть дрянь, какая мерзость, если даже очарованный самозваным Лордом братец не просто отшатнулся — а пошел на предательство, костьми лег, чтобы только уничтожить своего кумира с концами. Со всякими темными делишками Блэки всегда были на «ты» — когда-то Сириус гордился тем, что и в этом вопросе тоже оказался белой вороной, а теперь вот остро жалел. Идиотом себя чувствовал — ну надо же было так не подфартить магической Британии, что проблему крестражей придется решать именно ему, самому никчемному из Блэков…
Конечно, до совершеннолетия ничему серьезному их толком и не учили — кроме техники безопасности разве что. Да и после вводили в курс дела постепенно, позволяя набраться опыта и набить шишек — в противном случае, род загнулся бы еще века назад, с их-то семейным темпераментом… И все равно это никак не могло послужить Сириусу оправданием. Он специально пренебрегал обучением, бравировал своей нарочитой безграмотностью — и теперь совсем не знал, как ему быть и куда бежать.
Крестражи… Вопиющее нарушение одного из основных законов природы. Даже вчерашний школьник Реджи проникся тем, насколько мерзкой штукой они были. Проникся — и безропотно взялся за гуж, молча и без жалоб, его умненький и обстоятельный младший братец… И может, маменька все же была права, передавая право наследования именно ему…
Сириус стиснул зубы, потому что при одной мысли о брате в горле зародился глухой и тоскливый скулеж. Реджи-Реджи… такой умный и такой глупый. Сири мог понять, почему тот не пришел за помощью к нему — они никогда толком не ладили, хотя в глубине души Сириус все-таки любил этого занудного засранца, — но почему маменькин сынок Регулус не обратился к Вальбурге? Почему не поставил в известность отца? Хотел сперва разобраться сам? Это было вполне в его стиле, Реджи всегда был тихушником с планами на все буквы алфавита…
Где теперь лежат его кости? И есть ли у его идеального младшего братишки могила — хотя бы маленький безымянный холмик в лесу?..
Тогда, чудным душистым летом 79-го, когда после пьяного спича Сириуса на свадьбе друзей терпение маменьки наконец лопнуло, Сири ужасно злился на брата. Он привык к тому, что любые его выходки заканчиваются пшиком: ну побесится маменька, ну кинет в него вазой, подумаешь… В глубине души Сириус всегда знал, что в любой момент сможет вернуться и что двери Гриммо распахнутся перед ним по первому слову, — а тут вдруг засомневался. Он по-прежнему оставался урожденным Блэком и старшим сыном своих родителей, но больше не был наследником и женихом Поликсены… не нужен был, в общем. И вроде бы все к тому шло, и именно этого Сири так упорно добивался, но когда оно все-таки случилось, вдруг остановился и крепко призадумался — занятие для него непривычное.
А затем Реджи пропал без вести незадолго до собственной свадьбы, назначенной на середину осени. Как в воду канул — и в поисках брата Сириус перевернул вверх тормашками весь Лондон. Он собирался даже явиться на Гриммо с повинной и объединить силы с родителями, но всюду опоздал: в декабре, в разгар эпидемии драконьей оспы, умер отец, а маменька подняла щиты и заперлась внутри. Теперь понятно, почему: готовилась к мести за Реджи, обхаживала братьев Лестрейнджей и старшего Малфоя, — а тогда не было понятно ни драккла. Так и вышло, что Сири потоптался на пороге дурак дураком и с поджатым хвостом возвратился в охотничий домик дяди Альфарда… Пить, кутить, сражаться — и все время, каждую дракклову секунду, думать, что стоило ему уйти, как все тут же рухнуло, как карточный домик. Регулус из его кошмаров был всюду прав: Сириус должен был остаться. Обязан был взять на себя ответственность… Вырасти уже наконец.
И вот он вырос — как дурацкий бонсай, перекособоченным, — и ставки выросли вместе с ним. И больше некуда бежать и свалить собственную ношу тоже больше не на кого…
Во всей этой безумной круговерти был только один несомненный плюс: невеста, к которой Сириус возвращался из небытия, его полумечта-полуявь, оказалась вовсе даже не невестой, а сразу законной женой. От всех этих перемен впору было рехнуться заново или и вовсе выйти в окно, но Азкабан, хотя и отобрал у него почти все, дал Сири кое-что взамен. Непривычное для него терпение. Чуточку мудрости. А еще готовность ждать — сколько понадобится, хоть целую вечность: ему больше некуда было торопиться.
Когда-то Сири спешил жить, любить и жадно искать все новые и новые удовольствия — и чтобы обязательно побольше, послаще, поярче, — но парадоксальным образом заточение научило его отличать наносное от по-настоящему важного.
И Поликсена совершенно точно относилась ко второму.
Он очень боялся напортачить с ней, как тогда, а значит, нужен был солидный план — еще одна штука, которой прежний Сири себя не утруждал. Потому перво-наперво он тщательно обдумал все, что произошло за годы его отсутствия и за месяцы после возвращения, и наконец пришел к выводу, что в мире оставались только три константы.
Во-первых, к его разочарованию, они с Паркинсон по-прежнему не могли найти общий язык. Тем не менее Сириус не спешил опускать руки: на этот раз у него могло все получиться как надо. На его стороне были обстоятельства и устои, те самые ветряные мельницы, с которыми Сири когда-то так упоенно сражался: они женаты и вместе воспитывают ребенка, который Поликсене дорог. Гарри она точно не оставит — уж это Сири успел прояснить. Он не до конца понимал, когда и как бывшая невеста успела прикипеть к его крестнику, но все равно был благодарен ей за заботу о парне — сыне людей, для Поликсены не важных и не особо приятных, но родных для него самого.
Из этого проистекал важный вопрос: зачем вообще ей понадобилось выходить за Сириуса замуж, да еще таким изощренным способом? Только ради права опеки над Гарри? С Поликсеной не бывало просто, и Сири полагал, что теперь знает полный ответ: дело было еще и в его собственности, как бы обидно это ни звучало. В свете возможного возрождения Волдеморта Поликсена хотела во что бы то ни стало сохранить Гарри жизнь, и проще всего было это провернуть, спрятав мальчишку на Гриммо. Сириус поступил бы так же, случись у него нужда, и было приятно осознавать, что хотя бы в этом их мысли совпадают. И, если он прав, это была еще одна причина для благодарности, хоть и с горьким привкусом: все-таки не ждала, какой бы наивной ни была такая надежда…
Помимо этого, оставалось еще кое-что — и, пожалуй, самое важное. Сири не был гением, как некоторые носатые, но и дураком не был тоже и вполне мог сложить два и два. Его торжественная амнистия случилась ровнехонько после свадьбы: видимо, кто-то в оппозиции к Паркинсонам потянул за нужные ниточки — и заживо похороненный Сириус Блэк внезапно вышел на волю. А это значит, он обязан Поликсене не только жизнью, но и долгожданной свободой…
Блэки платят свои долги, и он отплатит ей тем, что станет по-настоящему хорошим мужем, лучшим мужем, какого только можно пожелать. Впереди у них была долгая совместная жизнь, и Сириус намеревался постараться на славу и сделать эту жизнь счастливой — лишь бы Поликсена дала ему такую возможность. Впрочем, шанс был, и немалый…
Думать так было цинично, но Сири не понаслышке знал, что менять статус-кво — тяжелый труд; еще бы ему не знать, учитывая, что он потратил на это неблагодарное дело всю свою юность. Если у Поликсены не будет по-настоящему веской причины, чтобы взбрыкнуть, если лично он, Сири, не даст ей никакого повода — то она почти наверняка останется с ним. Такова уж человеческая натура, люди склонны к инерции… и Поликсена сперва останется, а затем постепенно оттает и привыкнет: и к нему, и к угрюмому колориту Гриммо, и к заботе Кричера, — как привык сам Сириус, а ведь он был упрямее гиппогрифа. К тому моменту Сири успеет узнать ее намного лучше и подобрать к ней ключик, сумеет воплотить в явь свою лихорадочную мечту…
К сожалению, существовало мордредово «во-вторых»: вокруг Поликсены по-прежнему увивался Снейп, и вот эта конкретная новость Сириуса совсем не порадовала. Опечалила, скажем прямо, и вздыбила шерсть на холке Бродяги, до поры до времени спящего внутри. Он уже видел Северуса вскоре после своего освобождения, но почему-то не придал его визиту на Гриммо особого значения. А теперь вот сопоставил пару фактов — и всерьез насторожился.
Сириус хорошо понимал, что с его заключением для всех остальных время не остановилось. Он догадывался, что у Поликсены было «прошлое» — в конце концов, с момента его побега из дома прошло ни много ни мало шестнадцать лет, одиннадцать из которых Сири провел за решеткой. Он совсем не ожидал, что невеста будет самоотверженно хранить целомудрие, — не та натура, на ее месте Сириус тоже не стал бы куковать за пяльцами. Он считал, что готов к паре-тройке скелетов в шкафу, и даже смирился с наличием в жизни Поликсены Гиппократа Сметвика — хотя в дружбу между мужчиной и женщиной никогда не верил.
Но Северус Снейп был случаем особым. Кто знает — может, Сири и сумел бы переступить через давнюю вражду и скрепя сердце принять еще одного приятеля своей супруги, если бы не проклятый запах. Раньше, обоняя свежий грозовой аромат, который Поликсена приносила на Гриммо после выходных, Сири просто недоумевал: не такая уж и дождливая выдалась весна. Но затем столкнулся нос к носу со Снейпом в интерьерах Малфой-мэнора — и все тут же встало на свои места. Как любой зельевар, тот не мыслил жизни без чистящих чар, а потому пахло от Снейпа точно так же, как с некоторых пор от Поликсены, — проклятым озоном…
Каждые выходные, ну надо же. Как по расписанию. Очень хотелось прижать старого недруга к стенке и потребовать держаться подальше от чужой жены, но Сириус собирался сыграть вдолгую. Лобовая атака тут никак не годилась — он понял свою давнюю ошибку и не собирался снова раздавать ультиматумы направо и налево. Нужно было найти способ, который позволил бы ему остаться в глазах Поликсены «хорошим парнем», — трюк, никак не дававшийся прямолинейному Сири в Хоге.
Потому что оставалось еще и «в-третьих»: Сириус уже достаточно пришел в себя, чтобы взглянуть на свои чувства пристально и непредвзято. Пора было признать, что за прошедшие годы в его отношении к Паркинсон ничего не изменилось. Еще тогда, до Азкабана, Сири всерьез подозревал, что его уход из дома — большая ошибка, но почему-то верил, что у него полно времени, чтобы разобраться в себе и все исправить. Считал себя бессмертным, всемогущим и незаменимым… Заточение расставило все по своим местам — и Сириус намеревался прожить свою новую жизнь совсем иначе, не теряя даром ни минуты. И уж точно не в гордом одиночестве.
Так что этот гордиев узел следовало распутывать постепенно, и начать нужно было именно с Поликсены. Если что Сири и понимал в своей жене, так это то, что та терпеть не могла принуждения — а потому грядущий разговор должен проходить без давления, в спокойной и расслабленной обстановке. Сириус — то ли по характеру, то ли из-за охотничьих инстинктов Бродяги, — привык к резким движениям, а с ней нужно было действовать совсем иначе: мягко и исподволь. Так знакомятся с кошкой — не хватают ее рывком, а сперва протягивают руку, чтобы та привыкла к новому запаху и расслабилась, а потом уже сама, по своей воле, запрыгнула на колени…
Снейп не зря числился мордредовым гением и понял эту простую истину давным-давно, но Сири не спешил унывать: даже огромная фора далеко не всегда приводит к победе.
* * *
К пасхальным каникулам Джинни уже почти смирилась с тем, что в Хогвартсе невозможно уединиться. В заброшенные классы просачивались привидения и забредали хихикающие парочки; в библиотеке постоянно шептались и обменивались записками, а с потеплением еще и снаружи стало не протолкнуться — все спешили помесить ногами весеннюю слякоть и пощеголять без шапок и шарфов. Дурацкая романтика — как будто от нее есть хоть какой-нибудь прок…
Потому, когда Джиневра завернула за третью теплицу, куда порой приходила подумать в тишине и спокойствии, и застала в узком коридоре между стеклянными стенами Лонгботтома, она даже не удивилась. Странно было другое: Невилл просто стоял, заложив руки за спину, и задумчиво, с прищуром, смотрел на деревянную решетку, прислоненную к одной из стен, — так, словно пытался ее загипнотизировать.
— Привет, — буркнула Джинни и вяло помахала ему рукой. Лонгботтом кинул на нее косой взгляд и, подумав, кивнул. Ей тут же стало не по себе: Невилл был единственным второкурсником, которого Джиневра ну вот совсем не могла раскусить — он вроде был совершенно безвредным, но иногда глядел так, будто прикидывал, под каким именно растением лучше всего закопать труп.
Однако Шляпа, видимо, не зря отправила Джинни на факультет храбрецов, потому что уже через секунду она поймала себя на том, что спрашивает:
— Что делаешь?
— Трасфигурирую решетку, — помедлив, пояснил Лонгботтом — и было заметно, что он не горит желанием общаться.
— Без палочки? — уважительно уточнила она, и он снова кивнул. Джинни задумалась, подбирая следующую фразу. Говорить с Невиллом было совершенно невыносимо, каждое слово нужно было тянуть клещами, но Джиневра слишком устала быть одна. Ее попытки уединиться проистекали вовсе не из желания ни с кем не общаться — просто она больше не могла наблюдать за чужими дружными компаниями. Наблюдать — и страстно им завидовать…
Все оказалось совсем иначе, чем Джинни намечтала себе в «Норе», — первый курс был почти на исходе, но она так и нашла себе товарищей, что же касается Драко… Думать о Малфое по-прежнему было неприятно, но уже не так, как прежде, и Джинни заставила себя посмотреть правде в глаза: о Драко давно пора было забыть. У них уже никогда не будет вальса в Большом зале, и стать Джиневрой Малфой ей тоже не светит…
Мама жестоко ошиблась: ее любимая дочка вовсе не была самой умной, самой красивой и самой талантливой девочкой на всем белом свете. Мама хотела как лучше, но тем сокрушительнее оказалось столкновение с реальностью, в которой Джинни никак не находилось места. Ее не хвалили на уроках, кроме разве что Полетов, и не искали ее компании. Просто седьмая Уизли, еще одна рыжая голова за факультетским столом, отличающаяся от братьев только полом и своими дурацкими овечьими кудряшками. Если завтра она возьмет и провалится сквозь землю — когда спохватятся, что Джинни больше нет, и спохватятся ли вообще?
Джиневра правда не хотела обвинять маму, но ей все равно было обидно и горько. Чистокровные смотрели на нее свысока («семья Предателей крови!»), а детям из-за Барьера быстро наскучили однообразные рассказы о «Норе» и об Оттери-Сент-Кэчпоул. Артуровские легенды, на которых она выросла, тоже не вызывали у магглокровных интереса; и наоборот — несмотря на должность и увлечения папы, Джинни по-прежнему путала телевизор и телефон…
Можно было как-то прибиться к Рону, но тот ни на шаг не отходил от своей белобрысой подружки из «воронов», и ему совсем было не до младшей сестры. С близнецами разница в возрасте была слишком уж велика, к тому же с ними Джинни чувствовала себя третьей лишней. Ну не с Перси же ей дружить, в самом деле!
Она очень надеялась пройти отборочные в команду и найти друзей там, но когда они еще будут, те отборочные… и пройдет ли их Джиневра? Одно дело — летать дома на старенькой метле, зная, что братья всегда уступят и поддадутся, боясь прогневать маму; и совсем другое — соревноваться всерьез, да еще если за плечами соперников будут частные уроки, и оседлают эти соперники вовсе не медлительные школьные «Чистометы», а те же «Нимбусы» или «Молнии»…
— Тоже не находишь себе места? — неожиданно проницательно спросил Лонгботтом, и Джинни вздрогнула и вынырнула из своих мрачных мыслей.
— Так заметно, да? — поколебавшись, спросила она, и Невилл пожал плечами. Вообще в его немногословности было что-то успокаивающее, и Джиневра даже приободрилась. — Не понимаю, что я делаю не так. У тебя тоже нет друзей?
Невилл задумался. Обычно Джинни не любила долгие паузы, они ужасно ее бесили, — но в этот раз после первого укола раздражения ей вдруг стало совершенно все равно. Ну нужно человеку хорошенько подумать, что ты тут будешь делать? Не хоровод же вокруг него водить… Она подошла ближе к стеклянной стене оранжереи, повернувшись к Невиллу спиной, и принялась рисовать в пыльных разводах человечка.
— У меня есть приятели, — наконец сообщил Невилл, и его интонация сказала Джиневре больше, чем слова. И вовсе он не тихоня, — подумала она. Просто надо обращать внимание не на то, что он говорит, а на то, о чем молчит.
— А у меня — братья, — в тон Лонгботтому отозвалась Джинни, не поворачивая головы. — Видимо, потому мы и торчим тут в одиночестве.
— Если мы торчим тут вдвоем, это уже не одиночество, — педантично поправил Невилл, и Джиневра спрятала улыбку в уголках губ.
— Зачем тебе трансфигурировать решетку? — она повернулась к нему, заложив руки за спину, и качнулась туда-сюда на пятках. — Да еще и без палочки?
— Я хорошо лажу с растениями, профессор Спраут очень меня хвалит, — зашел издалека Лонгботтом. Он говорил медленно и обстоятельно, и еще недавно Джинни не поверила бы, что может спокойно слушать такой неторопливый рассказ. — И мне пришло в голову, что дерево, даже мертвое, — это ведь тоже растение. А значит, в теории оно должно откликаться мне лучше, чем любые другие материалы.
— Допустим, но зачем тебе, чтобы оно откликалось? — переспросила Джинни. — Ну трансфигурируешь ты решетку… во что, кстати?
Внезапно Невилл широко улыбнулся, и она ошеломленно заморгала, потому что улыбка красила его просто невероятно, — словно в темной ночи загорался маяк. Неведомо куда исчезали пухлые щеки и лопоухость, и сразу становилось ясно, что Лонгботтом просто прячется за ними, когда не хочет, чтобы на него обращали внимания.
— Хочу устроить семье сюрприз, — безмятежно сказал он и, снова повернувшись к решетке, повел правой рукой. Прутья дрогнули и медленно поползли в стороны, раздвигаясь посредине. На лбу Невилла — между прочим, высоком лбу, и как Джинни раньше не замечала? — выступили мелкие капли пота. Наконец решетка снова застыла, разойдясь в стороны наподобие буквы «V». — Бабушка очень переживала, что я сквиб, так что на летних каникулах я покажу ей, чему научился. Пускай порадуется за меня.
— Ты — и сквиб? — удивилась Джиневра — и тут же отвела взгляд. Точно, Лестрейнджи и их печально известный налет… и Рон вроде бы упоминал, что Невиллу плохо дается Зельеварение и он даже берет уроки у Драко… Как ни странно, но впервые мысль о Малфое не задела внутри ни единой струнки. — Глупости! Ты кто угодно, но не сквиб. Беспалочковая трансфигурация — это же… это…
— Очень неожиданное умение для такого тюфяка, как я, — жестко сказал Невилл, снова становясь совсем незнакомым, и Джинни замолчала, глядя на Лонгботтома во все глаза. Так вот какой он на самом деле — как солнечный луч на острой кромке клинка… — Я тоже думаю, что мой сюрприз удастся на славу.
* * *
Деревенька была довольно неказистой: в лощине между двумя холмами пряталось с десяток извилистых улиц. К поросшим редкой травой склонам зябко жались однообразные домики, а у покрытой потемневшей брусчаткой площади вздымался шпиль церкви — единственного высокого здания на всю округу. Невеликие размеры деревни только подчеркивало то, что прямо напротив дома Божьего располагался паб «Висельник», с краю к площади примыкало отделение почты, и вместе эти три учреждения составляли весь центр здешней цивилизации. Даже больницы в деревне не было: приходилось обращаться к фельдшеру, а с чем-то посерьезнее — ездить в соседний городок Грейт-Хэнглтон. Школы не было тоже — расформировали за ненадобностью с десяток лет назад.
Все это Патрокл узнал, заняв в пабе стол у окна с видом на площадь и заказав себе кружку пива. Будь у него выбор, он выпил бы вина или вовсе чего покрепче, но в наличии было только пиво — накануне Литтл-Хэнглтон бурно отмечал какой-то местный праздник, и запасы бармена поиссякли. Пиво было темным, горьким и пенистым, а настроение паршивым, как раз под стать весенней слякоти снаружи, и оно ухудшалось с каждой минутой, проведенной в этой дыре.
Патрокл вздохнул, покачал головой и выпил еще. Перед ним расстилалась понурая жизнь по мотивам услышанного краем уха: кое-как отучиться в школе, затем найти работу в соседнем Грейт-Хэнглтоне, из года в год выращивать овощи в огородике, воскресным утром ходить в церковь, а сразу после службы пересекать площадь и заглядывать в паб. Там пить невкусное пиво и жаловаться на неурожай и подагру… а потом умереть от разрыва язвы, потому что фельдшер не сумел оказать помощь в нужном объеме, и упокоиться здесь же, на обветшавшем кладбище…
Ну а самым неприятным было то, что пока что Патрокл так и не сумел понять, почему Абраксас назначил ему встречу именно здесь — из всех возможных мест. Зачем вообще старшему Малфою понадобилось их рандеву? На ум приходило только одно объяснение, и Патрокл мысленно дал себе зарок больше никогда не доверять Люциусу в таких вопросах.
— Славный денек, — светски заметил наконец появившийся Абраксас, подойдя к столику Патрокла и величественно кивнув ему в знак приветствия. Судя по тому, что его эффектная мантия и длинные светлые волосы не привлекли ничьего внимания, на нем тоже были магглоотталкивающие чары. — Давно ждешь?
— Вам действительно это интересно? — скептически усмехнулся Патрокл, и Абраксас прищурил глаза и вернул усмешку.
— Нет, но я слишком хорошо воспитан, чтобы не спросить, — и благодушно добавил: — Тебе стоило бы взять с меня пример.
— Конечно, папа, — фыркнул Патрокл, и Абраксас снисходительно покачал головой, садясь по его левую руку: мол, дерзи-дерзи, мальчишка, тебе повезло, что сегодня я сыт. Пора было остановиться, но от усталости и отчаяния Патрокла несло по кочкам едва ли не впервые за много лет. — У вас с maman ведь все серьезно? Вы же не станете вероломно пользоваться ее женской слабостью?
— Когда ты лезешь на рожон, — сказал Абраксас очень ласково, и Патрокл почувствовал себя глупым маленьким щенком, задирающим матерого зверя, — то становишься очень похож на свою сестрицу. Хорошая девочка, искренняя. Такое в наше время редкость.
— Потому что дураков с душой нараспашку выбивают первыми, — понятливо подытожил Патрокл, усилием воли беря себя в руки. — Прошу прощения, Абраксас. Ваши отношения с моей матерью меня не касаются. Впрочем, если вы решите обвенчаться, я буду только рад укреплению нашего союза.
— Люций тоже будет вне себя от счастья, — саркастично заметил Абраксас, похлопывая себя по ладони сложенными перчатками и с интересом осматриваясь по сторонам. — Возможно, даже согласится поднести нам на свадьбе кольца. Скажи мне: мой сын ведь сам давно отец — так отчего он дуется на меня, как годовалый карапуз?
— Люциус вами очень дорожит, — дипломатично заметил Патрокл.
— Дерзким ты был куда забавнее, — разочарованно покачал головой Абраксас, и это почему-то укололо больнее, чем Патрокл ожидал. Он никогда всерьез не думал о том, какие части себя он безжалостно отсек, пойдя по ожидаемому от наследника пути самоконтроля и сдержанности. — Ты ведь уже понял, зачем мы здесь?
— С удовольствием позволю себя просветить, — съязвил Патрокл, злясь одновременно и на Малфоя, и на себя самого. Он стал главой семьи слишком рано и успел отвыкнуть от того, что кто-то может быть вправе поучать его. Дерзким он, видите ли, забавнее… — Но предположу, что все дело в том, что Люций оказался слишком уж Малфоем, и его Обливиейт был талантливой игрой на публику. Вы ведь все помните, верно?
— Вам крупно повезло, что для Люциуса слово «семья» — не пустой звук, — веско сказал Абраксас, а затем довольно улыбнулся, совсем как его внук, словно ему не терпелось потереть руки и закричать «ага!». — Ваша шайка-лейка зашла в тупик, и без моей помощи вы так и продолжите ходить по кругу.
— А говорили, что не слышали о крестражах, — укоризненно покачал головой Патрокл. — И я вам даже поверил. Как вы умудрились обойти веритасерум? Научите, что ли, — полезное умение.
— Я действительно ничего о них не знаю, — пожал широкими плечами Абраксас, и Патрокл внезапно позавидовал его молодцеватости. Ему самому тоже хотелось бы стареть точно так же, с небрежным шиком и элегантностью. Доживет ли он до возраста Абраксаса, если Лорд вернется? Вот уж вряд ли. — Но я знал Тома лучше, чем кто-либо еще, даже Натан Лестрейндж.
— Так и думал, что вы не случайно выбрали эту дыру, — понимающе кивнул Патрокл, поглаживая указательным пальцем ручку своей кружки. — И как Риддл с ней связан? Родился он в Лондоне, жил там же…
— Здесь он совершил одно из своих первых убийств, — просто и буднично сказал Абраксас, и Патрокл подобрался. — Однажды летом, перед шестым курсом, мой лучший друг связался со мной по сквозному зеркалу — я снабдил его специально, чтобы не гонять сов в этот ужасный приют, создавая Тому лишние проблемы с магглами…
Абраксас говорил тихо и глухо, словно вспоминая то далекое время, когда никакого Лорда и в помине не было, а был просто Том, обаятельный и подающий большие надежды староста Слизерина.
— Он разбудил меня посреди ночи и бормотал что-то бессвязное, что-то про семейную встречу, которая пошла не по плану. Впрочем, даже спросонья я понял главное: Том кого-то убил. Утром я связался с ним снова, чтобы протянуть руку помощи, но он посмеялся над моей наивностью. Сослался на неудачный розыгрыш… Риддл всегда меня недооценивал.
Губы Абраксаса болезненно искривились, словно ему до сих пор было обидно.
— Уже тогда между нами чувствовалась дистанция, и существовали вещи, о которых было безопаснее не говорить. Это был последний раз, когда Том проявил слабость, и было видно, что он этого стыдился. Тогда я притворился, что поверил и забыл, но лет через десять после выпуска все-таки начал копать. И нашел Литтл-Хэнглтон, где одной летней ночью в доме на холме погибли трое людей по фамилии Риддл. Мужчина, годившийся моему другу в отцы, и его собственные пожилые родители. Звали мужчину тоже Томом… хотя очевидно, что он был Томом-старшим.
— Опасное знание, — сказал Патрокл пересохшими губами. Выйди оно наружу до того, как Лорд подмял под себя старые семьи, — и политической карьере Риддла пришел бы конец. Азкабан его, может, и не ждал бы, но роль представителя чистокровных интересов ему точно не светила — нашли бы кого-то попроще, потусклее, но зато без скелетов в шкафу… Патрокл был уверен: пойми Риддл, что Абраксас все же раскопал его тайну, он не пощадил бы школьного приятеля. — Почему вы не оставили эту историю в покое?
— Уже тогда Том нацелился на большую политику, — отрешенно сказал Абраксас, невидяще глядя в окно в пыльных разводах. — Он просил представить его нашим с Натаном отцам, и было ясно, что рано или поздно его ждет успех. Видишь ли, тогда старые семьи всерьез обеспокоились изменением демографической ситуации: магглокровок становилось все больше, они все активнее лезли в бизнес и политику, толкались локтями и капали слюной, желая переделить наш экономический пирог заново, оттяпать себе кусочек пожирнее. Их не устраивало перекладывать бумажки в Министерстве — они хотели делать палочки, амулеты, заниматься ингредиентами… вытеснить нас из собственного мира, занять наше место. Перепахать все до основания и выкорчевать то, что не укладывалось у них в голове, — то есть, почти все. Чистокровных спасало только то, что выходцы из-за Барьера были разобщены, у них не было толкового лидера — и его появления никак нельзя было допустить.
Абраксас перевел взгляд на Патрокла и криво усмехнулся.
— Потому наши родители искали подходящую фигуру — харизматичного полукровку, способного объединить общество и исподволь направить события в нужное русло… Том попал в нужное место в нужное время и зашагал к успеху семимильными шагами. У него были интересные идеи: например, он полагал, что дети из-за Барьера попадают к нам слишком поздно для ассимиляции. Том предлагал оказывать помощь семьям и организовывать летние лагеря задолго до поступления в Хогвартс… Он хотел, чтобы пришлые дети считали настоящей родиной именно магический мир.
— Разве магглокровные пошли бы на такое? — скептически покачал головой Патрокл, и Абраксас с усмешкой кивнул.
— Пошли бы. Даже побежали бы — Том умел зацепить за живое. Никому не нравится оказываться в чуждой среде уже подростком и вечно попадать впросак — а после выпуска мыкаться и набивать шишки, не зная правил игры…
Он посерьезнел и сухо добавил:
— Впрочем, это совсем неважно — наши отцы держали Тома на коротком поводке и не давали его идеям ход: в какой-то момент стало ясно, что он хочет по-настоящему влиять на ход событий, а не просто улыбаться с трибуны. Сколько волка ни корми — все в лес смотрит, а с Томом получилось и того хуже: с течением времени его идеи становились все радикальнее, а тяга к безраздельной власти — все заметнее… Он совсем не умел ее скрывать. Теперь я думаю, что дело было не только в разочаровании и нереализованном потенциале, но и в крестражах.
Абраксас тяжело вздохнул и крепко, до белых костяшек, сжал перчатки.
— Я всерьез подозревал, что однажды Том сорвется с цепи, и припомнил его давнюю тайну. Отец учил меня, что информация ценнее золота: компромат карман не тянет, мало ли как повернется жизнь… не то чтобы я действительно собирался топить собственного друга, но так мне было спокойнее спать.
— Если бы он узнал…
— Я был слеп в отношении Риддла, — признал Абраксас и повесил голову. — Он был моим другом, лучшим другом — как Люциус для тебя, и даже ближе. Я никогда его не боялся, даже когда стало понятно, что Том из себя представляет, — я просто не умел его бояться. Я так и не пустил компромат в ход: когда он еще имел вес, я все сомневался и тянул, а когда конфронтация стала неизбежна, разыгрывать эту карту было слишком поздно. Слишком опасно. К тому моменту наши с Натаном отцы уже почили, а мы были слишком слабы и не удержали Риддла на привязи. К тому же, Люциус успел принять Метку нового образца, а разговаривать с Томом по-человечески стало невозможно даже мне.
— Нового образца? — недоуменно нахмурился Патрокл, и Абраксас перевел на него светлый взгляд и улыбнулся неожиданно по-доброму, без малейшей тени насмешки.
— Вы же не думали, что мы с Приамом хотели именно этого? Чтобы вы приняли Метку именно такой? — укоризненно и мягко спросил он, и Патрокл отвел взгляд: вообще-то, именно так они с Люциусом и думали. Особенности Метки оставляли мало простора для воображения, как и тот факт, что отцы привели их к Лорду чуть ли не за руку. Патрокл отлично все помнил, как будто это было вчера: закатанный до локтя рукав и тяжелую ладонь отца на плече… — Видишь ли, накануне Приам снова схлестнулся с Томом: Риддл хотел сам принимать решения, а не просто торговать лицом, а Приам, как и наши отцы до него, видел его исключительно в роли удобной марионетки, говорящей головы…
Патрокл слушал очень внимательно, почти затаив дыхание: хоть он и знал, что лагерь Лорда никогда не был идеологическим монолитом, в тайные интриги того времени его не посвящали. Слышать имя собственного отца в роли главного противовеса Лорду было тревожно, но одновременно захватывающе. Патрокл знал, что они с Риддлом на самом деле не ладили, но никогда не подозревал истинный масштаб их противоречий. В открытую указать Лорду на его место… против воли Патрокл почувствовал почти детские восхищение и гордость за отца, густо замешанные на запоздалом страхе за его жизнь.
— Это была идея Тома, — продолжал Абраксас, бездумно лаская одной рукой перчатки, которые крепко сжимал в побелевших пальцах другой руки, словно никак не мог решить, что с ними делать. — Он соглашался пойти на мировую, признать главенство старых семей, если в качестве ответного жеста доброй воли наследники примут Метку… Твой отец не доверял Лорду и пришел за советом ко мне. Приам представлял партию тех, кто никогда не принадлежал к старой гвардии Тома; они хотели сперва понять, что Метка представляла из себя… Я рассказал ему историю Вальпургиевых рыцарей и показал собственный знак. Убедил, что принятие Метки ничем эдаким не грозит, и даже подал личный пример, приведя к Тому Люциуса и велев сыну первым подставить предплечье…
— Я помню, — кивнул Патрокл — настороженный взгляд друга было невозможно забыть. — Я принял Метку через неделю после него.
— Так и было, — подтвердил Абраксас, старея на глазах. — А когда последним ее получил молодой Розье, Том показал нам, отцам, власть, которую обманом обрел над вами. Мой гениальный друг сумел втайне изменить природу Метки, оставив сам знак нетронутым… Понимаешь ли, Патрокл… та Темная Метка, которую приняли мы, его школьные друзья, и та, которой он заклеймил вас, не имеют ничего общего, кроме вида и названия. Наш знак служил для связи, не более, — по нему нельзя было ни отыскать, ни причинить боль. Перстень-печатка, только на коже… А ваш оказался рабским клеймом. Так Том получил себе ценных заложников.
— Он просто использовал вас втемную, — догадался Патрокл, и по его позвоночнику пробежал холодок понимания. — Лорд знал, что отец обратится к вам за консультацией, потому что мы с Люциусом дружили, — а вы его успокоите.
— Том меня поимел, — выплюнул Абраксас, и Патрокл удивленно распахнул глаза — прежде тот никогда не позволял себе таких выражений. Малфой продолжил резко и отрывисто, будто даже спустя столько лет горечь признания жгла ему губы: — Щегольнул мной как живой рекламой. Заклеймил моего сына, как скот. А потом как ни в чем ни бывало продолжил давать задания, ожидая прежней лояльности. Тогда я понял, что это конец, что нам больше не по пути, но было уже слишком поздно.
— И вы ввязались в заговор леди Вальбурги, — понял Патрокл: мозаика складывалась прямо на глазах.
— Не сразу, он зрел медленно и исподволь… Впрочем, я изначально знал, что это безнадежно, — обреченно махнул рукой Абраксас. — И жизнь показала, что я прав. После смерти Ориона я по-прежнему поддерживал с Вальбургой связь и даже тайно наведывался в Британию, но к тому моменту окончательно разочаровался. Том был помешан на контроле и никогда не подпустил бы к себе убийцу… Но мне нужно было заявить свое несогласие хоть как-то, иначе я потерял бы всякое самоуважение. Человеку нужно продолжать трепыхаться, даже когда никакой надежды нет.
Он взглянул в глаза Патроклу, и тот поежился от этого пронзительного взгляда в упор.
— Почему вы не сказали нам? — процедил он сквозь зубы. От всех этих откровений Патрокл чувствовал почти физическую боль, как от сильного удара в живот. — Почему ни вы, ни отец, ни дядюшка Ренар, ни один из вас, таких умных и взрослых, не объяснил, что на самом деле произошло? Мы ведь верили, что все идет по плану. Мы доверяли вашим решениям. Вы велели принять Метку — и мы приняли ее, потому что думали, что вы знаете, что делаете…
— Нам было стыдно, — просто сказал Абраксас, и жаркий гнев Патрокла сдулся, как проколотый воздушный шарик, оставив одно только глухое отчаяние и тоску. — Мы совершили непоправимую ошибку. Было бы так просто признаться, что Том обманул нас, как дошколят, — но война только начиналась. Война сразу на два фронта: с внешним врагом — и с внутренним, еще более опасным. Как бы ты поступил, признайся тебе Приам?
— Я… — начал было Патрокл, но слова, которые хотел сказать, выкрикнуть в лицо Абраксасу, не шли из горла — он знал, что это была просто сладкая ложь. И тогда сказал правду, тяжело роняя слова: — Я потерял бы к нему доверие. Стал бы проверять каждый его шаг.
— Раскол внутри семьи, — кивнул Абраксас, и каждое слово было как гвоздь, забитый в гроб. — Потеря времени и сил. Сомнения и недоверие… Том прекрасно знал, что делал. В тот момент, когда нам следовало встать единым фронтом, мы принялись бы грызться между собой. Взаимные обвинения, старые обиды, конфликт отцов и детей… Мы начинали войну против Тома, Патрокл, и нам нужно было точно знать, что в тылу не назревает бунт.
— Мы имели полное право бунтовать, — холодно отрезал Патрокл, и Абраксас склонил голову, соглашаясь. Почему-то этого простого жеста оказалось достаточно — к собственному удивлению Патрокл больше не злился. Совсем.
— Теперь ты сам отец, — после паузы сказал Абраксас. — И у тебя есть дочь. Представь на секунду, что твой лидер оказался худшим врагом, что он держит твою девочку в заложниках, а ты отдал ему Персефону своими руками — и скажи мне, хватило бы у тебя духу признаться ей и попросить прощения. Расписаться в своей беспомощности. Взвалить на дочку понимание того, что не имеешь ни малейшего понятия, как все это исправить, и что вы летите прямо на рифы.
— Я понимаю, — против воли признал Патрокл. Он уже был на месте Абраксаса, но не было ни Лорда, ни страшной ошибки, — всего лишь несколько лет, которые он мог, должен был провести с Панси, но не провел. Не смог совладать с самим собой, со своей слабостью… Патрокл не раз собирался вызвать ее на откровенный разговор и повиниться, но не мог. Просто не мог. Лучше пускай дочка будет считать его холодным и безразличным снобом, чем потерянным неудачником. Так она, по крайней мере, сохранит веру в то, что за ней стоит взрослый и ответственный человек, а не мальчишка, так и не разобравшийся ни в себе, ни в окружающем мире.
— Когда вы заговорили о крестражах, — тяжело промолвил Абраксас, — я не желал вас слушать. Я растерялся. Мне позволительно: я старый человек, и я заслуживаю дожить свой век в компании любимой женщины, в благословенной Франции, а не носиться по Островам, как бешеная собака.
Он помолчал, мягко постукивая пальцами по плохо отесанной столешнице, и Патрокл неожиданно посочувствовал ему. Будь на месте Лорда Люциус, превратившийся из ближайшего друга в злейшего врага, умерший и грозящий вернуться из мертвых, хватило бы у самого Патрокла силы воли признать, что кошмар вот-вот начнется снова? Или, — жестко продолжил он, бичуя себя от всей души, — он снова заперся бы в своем кабинете, наивно надеясь на то, что как-нибудь да пронесет?
— Но потом я представил себе, что Том все же воскреснет, — продолжил Абраксас. — Мы не знаем, каким человек возвращается с того света, но мне он не нужен никакой: ни вменяемый, ни сумасшедший. Даже хуже, вернись Том адекватным и молодым, в расцвете обаяния и сил, — мы не смогли справиться с ним тогда и уж точно не справимся сейчас, разрозненные и размякшие, а некоторые — еще и постаревшие…
— И тогда вы вспомнили о старой тайне, — вздохнул Патрокл и, поболтав в забытой кружке остатки выдохшегося пива, допил их залпом. Потер висок костяшкой пальца. — Вы ведь не думаете, что один из крестражей хранится в этой дыре?
— Я не знаю, — неуверенно пожал плечами Абраксас, и видеть его таким уязвимым и откровенным было непривычно. Навевало мысли о собственном отце — каким был Приам Паркинсон на самом деле, в тишине своего кабинета, когда Патрокл уходил после короткой аудиенции и оставлял отца наедине с самим собой? Испытывал ли тот сомнения, боялся ли ошибиться? Сожалел ли о принятых решениях и упущенных возможностях? — Но нам ведь сгодится любая зацепка, разве нет? Сначала проверим дом на холме, а затем еще одно местечко — там жила мать Тома со своим семейством.
— Если Лорд спрятал крестражи в спальнях родителей, я в нем очень разочаруюсь, — пробормотал себе под нос Патрокл, вставая. — Прямо сентиментальная барышня, а не великий маг.
— Тому было всего шестнадцать, когда он уничтожил всю свою семью, — печально промолвил Абраксас, глядя на Патрокла снизу вверх. — Еще и эти крестражи… Риддл всегда отличался от остальных, но я никогда не думал, что он зайдет так далеко. И погиб Том не от моей руки, как должен был, а при нападении на годовалого ребенка. Позор — и ему, и мне… Так что я никогда не обольщался, что хоть сколько-нибудь понимаю ход его мыслей.
Примечания:
PayPal, чтобы "Дамы" росли большими и кушали много каши: ossaya.art@gmail.com
Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️
Примечания:
Я очень люблю эту интерлюдию и надеюсь, что вам она тоже понравится.
Лично меня всегда поражает контраст между Сири в Хоге и Сири после Азкабана — и Поликсена со мной солидарна ?
Саундтрек: https://www.youtube.com/watch?v=jecQcgbyetw
Известию о наличии суженой Сири предсказуемо не обрадовался. Маменька изволила озадачить его в последний день каникул — видимо, чтобы не взбрыкнул и не сбежал к Джейми, под крылышко к тете Дорее.
Не то чтобы новость стала особым сюрпризом — его растили с осознанием того, что рано или поздно придется жениться на какой-нибудь чистокровной кобыле. Несмотря на это, в глубине души Сириус лелеял надежду гордо поднять подбородок и ответить решительным отказом. Видимо, маменька все же знала сына куда лучше, чем ему казалось: помолвку провели магическую, причем со всем родом, так что Сири на ритуал даже не позвали — за Блэков клятвы принес глава семьи.
— Как хоть зовут нашу новую рабыню? — небрежно поинтересовался Сириус, нарочито вызывающе стоя к матери спиной и собирая вещи в Хогвартс.
— Невесту, — поправила Вальбурга, и ее тон был холоднее январьской стужи в Сибири. — Изволь следить за языком, Паркинсоны не потерпят такого отношения к дочери.
— Потерпят-потерпят, — уверенно парировал Сири, закрывая чемодан и натягивая кожанку. Он повернулся к матери, и та незамедлительно скривилась — да-да, презренные маггловские шмотки, такой вот у него плебейский вкус. — Они отдали девчонку в род Блэк с концами, так что теперь у них прав вякать не больше, чем у Кричера.
Мать сжала кулаки, и Сириус загадал про себя, что и в этот раз она его не проклянет. Через пару секунд напряжения довольно ухмыльнулся — ну что же, снова обошлось. Замах на галеон, удар на кнат — все как всегда.
— Ты невыносим, — с горечью бросила через плечо Вальбурга, выходя из комнаты.
И уже на пороге добавила:
— Ты женишься на Поликсене, все уже решено. Смирись.
Он только фыркнул: ага, щас, бежит и падает. Ну уж нет — в новом статусе Поликсену Паркинсон ждали презабавные деньки.
* * *
Паркинсон, Паркинсон… что-то знакомое, на самом краешке сознания… неужто подружка Снейпа?
Осознание пришло внезапно, будто кто молотком по голове стукнул, и Сириус остановился как вкопанный, перегородив друзьям проход в купе.
— Сири, ну же, двигай ногами, — толкнул его в плечо Джейми. — Давай, за нами тут еще люди.
Сириус вошел в купе, забросил чемодан наверх и сел у окна, отворачиваясь от своей шумной компании. Ну и удружила маменька, нечего сказать! Разве не могла выбрать другую? Эта Паркинсон ведь облизывает Нюнчика с ног до головы, смотреть противно… Как ее потом целовать-то, фу!
Он озадаченно почесал в затылке и уставился в окно, где сновали шустрые первокурсники, до последнего прощаясь с семьями перед долгой разлукой.
Нюниус — так они прозвали Снейпа, потому что тот дружил с одними девчонками. Как еще назвать такого парня? Нытик, размазня, тряпка, нюня — вот и вышел Северус-Нюниус, почти в рифму. Они невзлюбили друг друга с самой первой поездки в Хогвартс: полукровный оборванец смел держаться с Сириусом и Джеймсом как равный и предлагать какое-то особое мнение насчет выбора факультета, а они этого так просто спустить не могли. Да еще и хорошенькая рыженькая Эванс заглядывала в рот именно Снейпу — хотя вообще-то ехала в одном купе с наследниками известных семей, талантливыми боевыми магами, ну и просто писаными красавцами.
Сириус покачал головой, невидяще глядя наружу: непостижимым для него образом угрюмый и злоязыкий Нюниус притягивал девчонок как магнит. Да каких! Если тихую американку Стивенсон Сири еще мог бы понять — за океаном они там все с прибабахом, — то дружба Паркинсон и Снейпа не поддавалась никакому разумному объяснению. Ну не амортенцией же он их поит!
Поезд качнулся и тронулся, набирая ход, а Сириус все размышлял, и внутри него начинала потихоньку закипать привычная жгучая ярость. «Проклятие берсерков, — качал головой отец, узнав об очередной драке наследника — до пены на губах, до ран и сломанных костей, своих и чужих. — Черная, густая кровь Блэков толкает на безумства… Ну что поделать, за все в этом мире надо платить».
А ведь его невестушка даже гардероб Нюнчику обеспечила! Сириус прекрасно помнил, что Снейп приоделся как раз на третьем курсе, когда они сдружились. Внезапно откуда ни возьмись у него появились хорошие костюмы, лаковые туфли и качественные рубашки, да еще и с — Годрик, помоги! — серебряными запонками. К возмущению и негодованию Бродяги и Сохатого, со стороны ненавистный слизеринец стал выглядеть почти неотличимо от потомка хорошего рода, да и вел себя соответствующе — как принц, с этими своими высокомерными замашками и снисходительными улыбочками.
Хотя вообще-то всем известно, что принцами магического мира являются Блэки в целом и конкретно он сам, несравненный Сириус Орион Третий.
Сири скрипнул зубами, и сидящий рядом Ремус встревоженно коснулся его плеча.
— Что-то случилось? — тихо спросил он. Люпин всегда был чутким и внимательным — не будь Рем их другом, они с Джейми не давали бы ему проходу («нежнее девчонки, ха!»), а так Сири даже ценил его участие. Приятно было знать, что кто-то всегда заметит, каково ему на самом деле и что именно прячется за широкой улыбкой во все тридцать два… — Ты какой-то взъерошенный.
— Да ничего такого, в самом-то деле, — криво ухмыльнулся Сириус и потер бровь костяшкой большого пальца. — Так, мелочи. Просто родители взяли — и без меня меня женили.
— Женили?!
— Да тише ты, — шикнул на него Сири и незаметно пошевелил пальцами, колдуя «заглушку». Делиться счастливыми вестями с общественностью он пока не спешил — у него было несколько подружек, которые не пошли бы ночью под трибуны, прознай они о помолвке. — Пока что всего лишь сговорили, зато поводок крепче некуда.
— И кто же эта счастливица? — с интересом прошептал Ремус, и его желтовато-карие глаза загорелись волчьим азартным огоньком.
— Паркинсон, — скривился Сириус.
— Младшая? — нахмурился Ремус. — Когтевранка, любимица Флитвика?
— Если бы, — тяжело вздохнул Сири и снова потер бровь. — Она вроде тихая и в целом ничего так, есть с чем работать. Но нет, не с моим счастьем — мне досталась именно старшая сестрица. Та слизеринка — ну знаешь, которая везде таскается с Нюнчиком в обнимку. Небось пропиталась его ядом до самых печенок, прикоснусь — и сразу загремлю в Больничное крыло!
Обычно Ремус ценил его чувство юмора, а тут почему-то замолчал и притих. Ковырнул сидение ногтем и наконец сказал ровным голосом:
— Ну что же, поздравляю. Ты рад?
— Вот еще, — фыркнул себе под нос Сири. — Целоваться с подружкой Нюниуса — фу, меня же стошнит сейчас!
— Зато ты здорово насолишь Снейпу, — философски заметил Рем и, наклонившись прямо к уху друга, прошептал: — С гарантией.
— Да? — усомнился Сириус. — Откуда дровишки?
Ремус безразлично пожал плечами.
— Ну они же не разлей вода, сам подумай. Разумеется, Снейп не обрадуется новостям: вы ведь на дух друг друга не переносите.
И с печальной усмешкой добавил:
— К тому же, пушистая проблема дает мне некоторые ценные преимущества.
Он придвинулся ближе и прошептал Сири на ухо еще несколько слов — маленьких таких словечек, которые внезапно вцепились в мозг хуже клещей, не отцепить. Ремус мягко улыбнулся и пересел на диванчик напротив, к Джеймсу с Лили, а Сириус продолжал думать, катать их в уме туда-сюда, а потом предсказуемо вскипел и до боли сжал кулаки. Огромный злой пес внутри него вздыбил холку и зарычал низко и угрожающе.
— Пойду проветрюсь, что ли, — сказал он, и Ремус кивнул и проводил друга внимательным взглядом, а остальные и вовсе не заметили его ухода.
То, что произошло позже, Сириус вспоминать не любил: каким-то загадочным образом Снейп умудрился его едва не прикончить. За Нюнчиком добавился очень значимый должок — Блэк ненавидел проигрывать, тем более когда в крови кипело боевое безумие.
Уже сидя у мадам Помфри и глотая лечебные зелья, он никак не мог избавиться от изумления и… Сири ненавидел слово «страх», но умел быть с собой честным. Короткая и яростная схватка со Снейпом испугала его. Даже черный пес внутри — который обычно не боялся никого и ничего — смущенно отводил глаза, поджимал хвост и прятал нос под лапу.
Сириус даже Рема так не боялся, хотя в полнолуние тот терял всякий контроль над собой и запросто мог если не сожрать, то здорово покалечить. Однако при необходимости Сири смело вступал в бой с огромным оборотнем… а Нюнчика вот испугался. Просто в какой-то момент отчетливо понял: Снейп готов убить его здесь и сейчас. Сам готов сдохнуть, лишь бы дотянуться и добить последним отчаянным рывком. А еще он оставался в своем уме — Сири отлично различал в его взгляде холодный расчет. Человека, при полном рассудке готового проститься с жизнью, чтобы только утащить за собой врага, стоило опасаться.
Но, как и многие другие Блэки, Сириус не смыслил жизни без риска и обожал дергать тигров за усы. Поэтому уже на следующий день он подкатил к Паркинсон на глазах у Снейпа, почему-то сидевшего отдельно от своих подружек.
— Воу, детка, ты прекрасна, как рассвет. Прогуляемся сегодня под трибуны? По некоторым веским причинам, — он выразительно указал глазами на фамильный ониксовый перстень у нее на пальце, — ты обязана удовлетворять все-все мои капризы. Ты ведь у нас послушная девочка?
Поликсена подняла на него глаза и медленно, внимательно осмотрела жениха с головы до ног. Сири поежился: так откровенно его еще не рассматривали, и он почувствовал себя куском мяса на прилавке, причем судя по скептической складке у губ невесты — мяса уцененного. С эдаким подозрительным душком.
— Сириус Орион Блэк Третий, — с расстановкой произнесла Паркинсон, будто пробуя его имя на вкус. — Изволь следовать за мной.
И он изволил, сам не понимая, почему подчиняется. За спиной заулюлюкали однокурсники, а Снейп — Сири специально проверил — даже глаз на них не поднял, будто и не слышал.
Уже в коридоре Поликсена резко развернулась и с неожиданной силой прижала его к стене. В ее руке не пойми откуда взялась палочка, и Сириус почувствовал, как острый кончик уперся ему между ребер. По спине пробежала предательская капелька пота.
— Мне пришлось согласиться на этот брак по причинам, которые твоя чахлая извилина не осилит, — процедила Поликсена, с прищуром глядя на него. Его кобелиная натура не преминула отметить, что невеста ему досталась ничего так, с кошачьим разрезом темно-зеленых глаз. — Так что даже не напрягайся. Однако то, что я вынуждена тебя терпеть, еще не значит, что тебе все позволено, особенно на людях. Никаких больше «деток», «трибун» и прочей ереси. Никаких шлепков по заду и щипков за щечки. Я не одна из твоих безмозглых фанаток, Блэк. Кивни, если понял.
Сириус медленно кивнул и к своему изумлению почувствовал, что вся эта ситуация начинает его интриговать и даже — о Мордред! — заводить. Обычно Сири предпочитал большегрудых глупышек, которые заглядывали ему в рот и смеялись над шутками про «тук-тук, кто там?», но во всей этой сцене было что-то… эммм, пикантное, вот. Он понадеялся, что Паркинсон не станет опускать взгляд вниз — почему-то был уверен, что если она поймет, что Сири получает удовольствие от процесса, то это больше никогда не повторится.
— Ты можешь попробовать наладить со мной отношения, — с сомнением сказала Поликсена, кривясь так, будто съела целый лимон. — Но предупреждаю сразу: отныне не дай тебе Мерлин хоть словом задеть моих друзей. Я превращу твою семейную жизнь в ад, Сириус Орион Третий. А если у нас когда-нибудь будут дети, настрою их против тебя — всех до единого. Кивни, если понял, жених.
Последнее слово она почти выплюнула, и красивые губы презрительно искривились.
Сири кивнул и против воли расплылся в широкой улыбке, но тут же спохватился и состроил серьезное лицо. Вдумчивое такое, с пониманием. Поликсена бросила на него последний подозрительный взгляд и убрала палочку, нервно пригладила волосы.
— Иди первым.
Заходя в класс, Сириус кинул победный взгляд на Снейпа, но тот так и сидел, уткнувшись в учебник, будто ничего вокруг себя не видел. А жаль.
* * *
Сири сидел на трибуне сразу за Паркинсон и чуть наискосок, и пытался незаметно коснуться ее темных волос, отливавших на солнечном свету медью. Невеста хмурилась и бросала через плечо далекие от симпатии взгляды.
— Ты странный, — наконец припечатала она, поджав губы. — Все Блэки с придурью, но ты, Сириус Орион Третий, особенно. Видно, именно на тебе расчеты совместимости все-таки дали сбой.
Сири беззлобно хмыкнул, пожал плечами и повернулся к полю, якобы наслаждаясь матчем, — но едва бдительность невесты была усыплена, принялся снова любоваться игрой света в каштановых волосах. Ну надо же, как красиво…
— Прекрати на меня пялиться, — по-кошачьи прошипела Поликсена и отодвинулась по скамье к своей американской подружке, а Стивенсон закатила глаза и приобняла ее за плечи. — Имей совесть, я и так согласилась посидеть на вашей трибуне, хотя вообще-то болею совсем за другую команду.
Сириус довольно ухмыльнулся и выразительно постучал себя пальцем по костяшкам — намекнул на помолвочный перстень. Невеста прищурила глаза и фыркнула.
— Хватит пускать на меня слюни, Сири, все вилами по воде писано. Может, ты еще убьешься до выпуска — с твоими наклонностями немудрено, — и я пойду под венец с Регулусом. По крайней мере, твой брат отлично понимает, что такое договорной брак, и не строит себе иллюзий. Поженимся, исполним свой долг — и разойдемся как в море корабли.
— А может, у нас с тобой все будет по любви, — загадал Сириус и принялся преувеличенно внимательно следить за игроками на поле.
— Ну да, ну да, — с обидным скепсисом протянула Паркинсон. — По большой и страстной. Сири, ты не в моем вкусе, мне нравятся умные парни. И верные.
А ты, Сириус Орион Третий, тот еще кобель, — понятливо добавил про себя он и взгрустнул: вообще-то Поликсена была права, ничего не попишешь — весь Хог был в курсе его альковных приключений, Сири напропалую хвастался своими победами…
— И вообще, — продолжила невеста, с какой-то озлобленностью кутаясь в пушистый зеленый шарф, — ты же меня ненавидишь, меня же твоя маменька выбрала. Неужто сможешь полюбить избранницу леди Вал? Не верю. Чистокровная, слизеринка, приверженка традиций, да еще и…
Она осеклась, но Сири понял и так: «подруга Снейпа». Точнее, бывшая подруга, потому что с самого сентября Нюниус упорно избегал компании своих приятельниц и даже на подначки Сириуса не велся — а ведь он так старался!
— Может быть, я лучше, чем кажусь, — с придыханием сказал Сири, проникновенно заглядывая ей в глаза, но Поликсена только покачала головой. Он разочарованно отвернулся: почему-то на Паркинсон, единственную из девушек, совсем не действовал его знаменитый животный магнетизм. Даже наоборот — казалось, что чем усерднее Сириус пытался найти общий язык, тем больше невеста настораживалась. Он вздохнул и пригорюнился: точь-в-точь как кошка с собакой, ну вот что ты будешь делать… Удружила маменька, нечего сказать.
— Обломится Регулусу, — проворчал Сири себе под нос, находя ревнивым взглядом брата, как раз пикирующего вниз за снитчем. Ловкач, тоже мне… — И Нюниусу тоже.
— Не смей его оскорблять, — угрожающе прошипела Поликсена. — Не забывай наш уговор, жених: ни одного дурного слова о моих друзьях!
— Да понял я, понял, — он примирительно поднял вверх руки, в глубине души сожалея, что Паркинсон не приставила ему палочку к горлу — ну хоть какой-то физический контакт!
— Я начинаю думать, что зря сюда пришла, — Поликсена резко встала и потянула за руку безропотную Стивенсон. — Я в замок, а ты продолжай морозить задницу.
— Я провожу, — с готовностью встал Сириус, но невеста неуступчиво выставила вперед руку, упираясь ладонью ему в грудь — как раз на уровне сердца. — Мерлин, Паркинсон, нам еще жить вместе, а ты даже не стараешься!
Поликсена тяжело вздохнула, убирая руку, и взглянула на него с хорошо различимым сомнением. Затем подумала и сказала:
— Хогсмид в эти выходные, «Чайный пакетик Розы Ли». Мы пойдем туда в сопровождении Каролины и твоих дружков, выпьем чаю за отдельным столиком, а потом разойдемся каждый по своим делам.
— Заметано, — обрадовался Сириус и улыбнулся ей своей лучшей улыбкой, обычно валившей девушек с ног и укладывавшей их в аккуратные штабеля. Поликсена закатила глаза — но увы, отнюдь не от восторга. — С меня цветы.
— Не советую, — тихо, но уверенно посоветовала Стивенсон из-за плеча подруги. — Ну или что-то без шипов.
— Понято! Так точно, мэм!
Он уселся обратно на скамейку и внимательно проследил за ними взглядом, пока две тонкие фигурки не скрылись из поля зрения. Розы, пожалуй, дохлый номер — еще и вправду прилетит по морде. Может, лилии? Нет, это все-таки цветы Эванс, да и пахнут мерзко. Что вообще распускается поздней осенью?..
Сири так крепко задумался, что даже не заметил, как матч закончился и трибуны почти опустели. Усмехнулся сам себе: какая же сладкая медовая ловушка, Мерлин всеблагой! Все-таки маменька умная женщина: пока что помолвка — ее лучшая попытка образумить старшего сына и вернуть его на путь истинный…
* * *
Поликсена сосредоточенно размазывала по тарелке кремовое пирожное, а Сириус прикидывал, как бы половчее ее поцеловать и при этом не слишком больно получить по морде.
Неожиданно для себя самого он не на шутку разволновался и неверяще покачал головой: кому сказать — не поверят, ловелас Сири Блэк тревожится, будто нецелованный подросток. Это он-то — для которого никаких тайн во взаимоотношениях полов не осталось уже с четвертого курса!
— Как десерт? — невинно спросил Сириус, отвлекая невесту, и словно невзначай положил ладонь возле ее тонких пальцев. Поликсена вскинула на него глаза, опасно прищурилась и руку убрала. Сири недовольно поджал губы и зашел с другой стороны. — Может, позже полюбуемся на звезды? До подземелий потом провожу.
И одеялко тоже подоткну — только попроси, — хотел добавить он, но вовремя прикусил язык.
Обычно звезды работали безотказно: девицы велись на романтику, как мотыльки, летящие на свет лампы… но то ли Сири подрастерял свой шарм, то ли Поликсена отличалась от других.
— Дай угадаю, — сладко улыбнулась невеста, откладывая приборы и скрещивая руки на груди фирменным снейповским жестом. Сириус медленно вдохнул и выдохнул, потому что от ревности его перекосило. — Астрономическая башня, полночь. Мороз, и ты накидываешь мне на плечи куртку, пахнущую твоим одеколоном, а затем обнимаешь со спины. Шепчешь на ухо всякую ласковую ерунду, разворачиваешь к себе и целуешь так, будто мы живем на земле последний день.
Сири выдохнул сквозь сжатые зубы: картинка выходила что надо, но что-то в тоне Поликсены подсказывало, что чуда можно не ждать.
— Мерлин, Паркинсон, ну что с тобой не так, в самом деле? — раздраженно спросил он, откидываясь на спинку стула. — Ты сидишь на очень плотном крючке. Можешь упираться до победного конца, но после выпуска родители приведут нас к алтарю за ручку. Вариантов всего два: или мы продолжаем враждовать, или пробуем наладить отношения. В том числе, тренируемся целоваться. Можем начать прямо сейчас, я готов.
— Сири, ты безнадежный эгоист, — усмехнулась Поликсена, убирая с колен салфетку. — Ты правда веришь, что можешь получить абсолютно все, причем по первому щелчку пальцев? Детка, тебя разбаловали домовики. Обычным людям приходится трудиться, чтобы достичь желаемого.
Вообще-то, именно так Сириус и думал, и не без оснований: ему почти все давалось легко — но словно в насмешку, симпатия собственной невесты в этот список не входила. Ощущение было непривычное и неприятное, и вспышка раздражения всколыхнула внутри черную муть, обычно скрывавшуюся на самом дне.
— Я могу написать твоим родителям, Паркинсон, — процедил он сквозь зубы. — И пожаловаться: чинишь, мол, нашему союзу всяческие препятствия. Я даже могу передать тебя Реджи, а сам взять в жены другую — для твоей семьи это будет позором. Хочешь так? Или все-таки попробуем по-хорошему?
Долгую минуту Поликсена молча смотрела на него, и Сири видел, как ей не терпится достать палочку. Затем горько произнесла:
— Один-один, Сириус Орион Третий.
Сири просиял, пытаясь подавить неуместные угрызения совести, и потянулся к ней через стол: ковать железо, пока горячо. Целовать ее было приятно — так приятно, как еще никого и никогда, он даже не ожидал от себя такого накала страстей… однако Поликсена совсем не отвечала на поцелуй, и Сириус почувствовал себя насильником. Оторвавшись от губ невесты, он перевел дыхание и с тревогой взглянул на нее. Глаза Поликсены ничего не выражали.
— Нет, я так не хочу, — пробормотал Сири и неловко поднялся, задев ножку стула. — Извини меня, Паркинсон. Прости, прости, пожалуйста.
— Иди к дракклам, Блэк, — тихо сказала она. — Мордредов шантажист.
— Ну почему я тебе не нравлюсь? — не выдержал Сириус, и Поликсена удивленно подняла брови.
— Давай-ка подумаем вместе, — обманчиво ласково предложила она, глядя на него в упор. — Ты — самовлюбленный павлин, который сколотил себе банду и издевается над слабыми. Ты ненавидишь и презираешь все, что уважаю и ценю я. А еще с первого курса враждуешь с моим лучшим другом, который, между прочим, со мной уже семестр не разговаривает. Я — твой подарок к совершеннолетию, золотой мальчик, но у меня тоже есть мысли и чувства. Наша помолвка, Сириус Орион Третий, стоила мне дружбы, а я эту дружбу очень ценила.
— Опять Снейп, да что же это такое! — в сердцах громыхнул он, и Поликсена немедленно вскинулась:
— Мерлин, ну неужели из всего, что я сказала, ты услышал только это?! Вот тебе и ответ, Сири. И знаешь что? Ты действительно получишь меня после выпуска, и я ни слова не скажу против. Но до этого момента подыгрывать тебе не стану. Я не рада этой помолвке, Блэк. Кто угодно — только не ты, ясно?
Сириус наклонился, галантно поцеловал невесте руку и молча вышел. Он и представить себе не мог, что отказ может настолько сильно задеть… На мгновение мелькнула мысль сдаться, как он делал всегда, когда сталкивался с трудностями, но Сири только крепче стиснул зубы: ну-ну, еще посмотрим, кто кого.
* * *
К середине декабря Сириус решил сменить тактику. Вообще-то он совсем не умел ухаживать и завоевывать неприступные крепости — обычно девушки сами вешались на красавца-бунтаря. Однако тут нашла коса на камень, и Сири честно пытался научиться.
Пока что выходило через пень-колоду: цветы Поликсену не прельщали, подарки она не принимала — «Не пытайся меня подкупить, Блэк!», — а их редкие походы в «Чайный пакетик», особенно после того злосчастного поцелуя, больше напоминали похоронную процессию, чем веселую компанию старшекурсников. Сириус нервничал, срывал злость на безотказном Петтигрю и про себя клял непокорную невесту и хитроумную маменьку — вот уж не было печали.
Пораскинув мозгами и посоветовавшись с Сохатым, он решил вызвать у Паркинсон ревность — принялся внаглую, у всех на глазах, ухлестывать за Марлин МакКиннон с Хаффлпаффа, причем специально подгадывал так, чтобы невеста оказывалась неподалеку. Однако Поликсена будто обрадовалась их страстным поцелуям, и Сири озадачился: по всему выходило, что ей нравится кто-то другой, вот только кто? Кто в Хоге мог составить конкуренцию ему, великолепному Сириусу Блэку, да еще и в роли законного жениха?
Он принялся исподтишка наблюдать за Паркинсон, но та ни на ком не останавливала свой взгляд, и Сири утешился и даже слегка приободрился: он не привык к конкуренции и искренне считал, что проще растопить ледяное сердце, чем выкорчевать из этого сердца интерес к кому-то другому. Уезжая домой на Рождество, Сириус твердо пообещал себе больше не тратить время на завоевание собственной невесты. Поликсена и так рано или поздно станет его женой, так что вольна крутить носом сколько угодно — конец этой сказочки уже написан, можно даже не переживать.
Маменька приняла Сири настороженно и первым делом спросила:
— Надеюсь, ты нашел с невестой общий язык?
— Найду, — огрызнулся Сириус. — Не извольте беспокоиться.
— Щенок, — укоризненно покачала головой Вальбурга. — Ты ничего не понимаешь. Это дело крайней важности.
Каникулы растянулись, казалось, на пару веков, и сразу после Рождества он с огромным удовольствием сбежал в гости к Джейми, дяде Карлусу и тете Дорее. Та расцеловала Сири в обе щеки, усадила за стол, велев домовикам приготовить его любимые блюда, и тоже принялась расспрашивать о школьном житье-бытье. Узнав о помолвке, нахмурилась и принялась молча выписывать тонким пальцем узоры по скатерти.
— Тетя, — он с нежностью накрыл ее руку своей и попытался поймать взгляд. — Я знаю, что вы так делаете, когда хотите высказаться. Давайте, ну же — я готов.
Дорея подняла на него глаза, до оторопи похожие на глаза Вальбурги, тепло улыбнулась и взъерошила ему волосы.
— Смешной ты мальчишка, Сири, — со вздохом сказала она. — И потому мне жаль видеть, как ты страдаешь. Да и Поликсена… я не поддерживаю связь с ее матерью, но мы ведь все-таки не чужие друг другу. Послушай, сынок…
Сириус натурально млел, когда Дорея так его называла: ему нравилось представлять, что он родился именно в семье Поттеров, братом не правильного и скучного Реджи, а своего в доску Джейми.
— Брак по договоренности подходит далеко не всем, — взвешенно и спокойно продолжила тетя. — Я Блэк и уважаю традиции, но времена изменились, и надо к ним приспосабливаться. Я пойму, если ты решишь жениться на ком-то, кто тебе по-настоящему нравится. И если родители будут против, запомни: ты всегда можешь перебраться к нам с Карлусом, наш дом — твой дом.
Сириус благодарно улыбнулся и подставился под нехитрую ласку — маменька никогда до такого не снисходила.
— Вообще-то Паркинсон мне по душе, — признался он Дорее. — Крепкий орешек, но думаю, мы сможем поладить. Надо просто найти к ней правильный подход.
Тетя поджала губы и с сомнением покачала головой, увенчанной тяжелой короной черных волос.
— Я не сомневаюсь в том, что Поликсена — хорошая девочка… и это все только усложняет. Она выйдет за тебя из чувства долга, ты женишься на ней, надеясь, что стерпится и слюбится… а если нет, что тогда? Мне заранее жаль вас обоих. Посмотри-ка на Джейми, — промолвила Дорея и указала на сына, который как раз показался в окне — довольный и уверенный в себе. — Знаешь, почему он такой? Потому что нам с Карлусом очень повезло и родители согласились поженить нас, прислушались к тому, чего хотели именно мы. Благодаря этому в нашем доме тепло и светло, и ты, несчастный ребенок, тянешься к нам, как подсолнух — к солнцу. А теперь загляни в себя и скажи честно: будешь ли ты счастлив с Поликсеной так же, как я счастлива с Карлусом?
Сириус насупился: он-то, может, и будет, а вот она с ним — вряд ли…
— Ну вот видишь, — с улыбкой заметила Дорея, и Сири с благодарностью поцеловал ей руку. — Если не хочешь, чтобы ваши дети жили в тотальной нелюбви, повторили твою судьбу, остановись и хорошенько подумай. Готов ли ты платить за одобрение Вальбурги настолько высокую цену?
Симпатии маменьки не стоили ни кната, это Сириус и так отлично знал. Он ярко представил себе стылое презрение в глазах Паркинсон, их траурные семейные ужины, одиночество и тоску будущего сына или дочери — и понял, что готов на все, чтобы этого не допустить. Его ребенок будет расти в любящей семье, и точка.
— Я вас понял, тетя, — покорно склонил голову Сири. — Я оставлю попытки понравиться Поликсене и выберу себе хорошую девушку, с которой у меня будут любовь и согласие.
— Ну вот и славно, — Дорея ласково потрепала его по макушке и встала. — Вот и хороший мальчик.
* * *
В школу он вернулся, вырвав свои смешные надежды на взаимность с корнем. Теперь Сири проходил мимо невесты, как мимо пустого места, но ему все равно было горько: Поликсену такая холодность вполне устраивала. Чем, ну вот чем он ей не угодил?
Впрочем, совсем отказаться от прав жениха Сириус не смог (он с детства не терпел делиться) и потому потратил немало времени, гоняя приободрившихся кавалеров Паркинсон. Вместе с верными друзьями он подлавливал тех в темных местах и успокоился, только когда вокруг Поликсены осталась выжженная земля — теперь другие парни опасались даже глаза на нее поднять.
На какое-то время в Хоге стало тихо и скучно, как на поминках, и Сири даже приуныл, однако вскоре снова воспрял духом: Снейп, весь предыдущий семестр проведший по уши в книгах, неожиданно стряхнул с себя апатию и принялся сторицей мстить Мародерам за свое прошлогоднее унижение. Вскоре Джейми загремел в Мунго со сложным переломом шеи, Пит перестал выходить из башни кроме как на уроки, а Рем отравился до кровавой рвоты и провел целую неделю в Больничном крыле, балансируя на тонкой грани между жизнью и смертью.
Мудрый человек на месте Блэка сбавил бы обороты, но Сири полез на рожон с удвоенной силой: ему хотелось отвлечься от тяжелых мыслей и выплеснуть свою бессильную злость. Снейп подходил для этого просто великолепно: дракклов заморыш оказался отличным боевым магом, с огоньком и выдумкой, и они превосходным образом вытирали друг другом пыль в дальних коридорах.
Сириус не уставал изумляться: его заклятый враг не должен был уметь того, что умел, ему не должны были даваться ни ритм боя, навязанный урожденным Блэком, ни заковыристые заклинания. Однако вот давались, причем с легкостью, будто проклятый слизеринец родился с палочкой в руках… Почти весь второй семестр они с упоением калечили друг друга, причем Снейп частенько побеждал, и на летние каникулы Сириус поехал, сам себе напоминая побитого пса: он не привык проигрывать в схватке.
Первый месяц прошел как в аду: маменька цвела и пахла, заранее планируя пышную свадьбу, а Сириус поскучал-поскучал, да и задумался о собственном будущем — дальше тянуть было некуда. Тетя Дорея была права: уже через год ему предстоял брак без любви, новый виток их семейной драмы, почти как в «Сто лет одиночества», любимой книге Сири. И видимо, именно ему выпало разорвать порочный круг…
— Я не женюсь на Паркинсон, — наконец бухнул Сириус прямо за завтраком. Отец осуждающе покачал головой и уткнулся обратно в газету, а мать медленно поставила на стол чашку, и ее синие глаза заледенели.
— С какой это стати?
— А вот не хочу, — покривил душой Сири и вызывающе скрестил руки на груди. — Сами на ней женитесь, раз она вам так дорога. А я приведу в дом девушку, которая будет по-настоящему меня любить.
Под самый конец проклятый голос все-таки дрогнул, и мать сощурила глаза и вся подобралась — словно акула, почуявшая запах крови.
— Любить? — процедила она, вставая и нависая над столом. — В нашем мире любовь ничего не значит! Зато в нем есть понятие долга. Я вышла замуж из чувства долга, и ты ничем не лучше меня, молокосос!
Отец поглубже зарылся в газету, Регулус принялся бесшумно размазывать кашу по тарелке, мудро не поднимая глаз, а Сириус почувствовал, как внутри закипает удушающий гнев. Он подвигал челюстью, а затем тоже вскочил и уперся кулаками в столешницу, оказавшись с матерью нос к носу.
— Да пошел он к дракклам, этот ваш сраный долг! И пошел к дракклам ваш драгоценный род! Я живой человек, а не кукла-марионетка!
— Не смей мне дерзить! — закричала в ответ мать, и ее черные пряди выбились из прически и зазмеились по плечам. — Все уже решено: ты женишься на дочке Кассиопеи, даже если придется взять тебя под Империо!
— Да что вам так уперлась эта свадьба? — озадачился Сириус, от удивления даже немного успокаиваясь. — Что в ней такого ценного, в этой Паркинсон?
— Великий маг родится от крови Блэков! — завопила Вальбурга ему прямо в лицо, меча глазами молнии. — Столько лет труда, стараний и жертв, чтобы свести наши линии воедино! Ты женишься на Поликсене — и ваш сын станет вторым Мерлином. Так было предсказано многие столетия назад — и не тебе, подлец, срывать мои планы! Я не смогла стать матерью великого мага, нашего обещанного принца, но стану его бабушкой, воспитаю как подобает и останусь в веках, как осталась леди Игрейн(1)!
Сириус аж опешил — выглядела маменька как заправская сумасшедшая и несла отборнейший бред, но что-то больно толкнулось в грудную клетку: это правда, она наконец-то говорит чистую правду. Его хотят случить с Паркинсон исключительно ради потомства, как породистого пса. Счастье Сириуса Блэка и сам он по себе вообще никого не волнуют. А Сири ведь до последнего надеялся, что вся история с женитьбой придумана, чтобы привязать его к семье покрепче, что все затеяно ради него, просто в маменькиной извращенной манере…
Но на Сириуса ей наплевать. Он — всего лишь носитель нужной крови, средство, которое приблизит Вальбургу к искомому результату — маленькому синеглазому мальчику, которого она искалечит, испортит, отравит точно так же, как собственных сыновей…
— Да пошли вы к Мордреду со своим пророчеством! — зло рявкнул Сириус и, рванул на себя скатерть: разлились кофе и молоко, взлетели в воздух крошащиеся печенья, брызнул желток из яичницы-глазуньи. Вальбурга только беззвучно хватала ртом воздух и держалась за сердце, а он мимоходом подумал, что ее вот-вот хватит удар.
— Не смей так разговаривать с матерью!
Отец невозмутимо встал из-за стола, но Сири уже не слушал: метнулся в спальню, наскоро похватал самые важные вещи, а потом дал деру прямо через окно — к Джейми и к тете Дорее, в дом, где всегда тепло и светло.
Примечания:
PayPal, чтобы "Дамы" росли большими и кушали много каши: ossaya.art@gmail.com
Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️
Мой Сири времен Хога: https://ibb.co/9ZDDTQb
Поликсена времен Хога: https://ibb.co/ctsVXTJ
1) Мать короля Артура
Примечания:
Поздравляю всех с Новым годом!
Очень странно понимать, что ровно год назад вышла 33-я глава первого тома, и за это время был написан второй том и начат третий, финальный :)
Я уже традиционно желаю нам всем, чтобы год 2024 оказался намного лучше уходящего года; чтобы каждый из нас нашел то, что ему нужно, и чтобы осуществление желаний нас не разочаровало ❤️
Подперев щеку левой рукой, Лаванда глядела в окно поезда, за которым мелькали холмы да перелески, и вовсю предавалась тоске и унынию. Прямо перед началом пасхальных каникул ее угораздило сильно простудиться, и даже Бодроперцовое не особо помогло, придется пить вторую порцию уже дома: хоть Венди больше и не чихала каждые пять минут, но легкие все равно болели при вдохе, и горло саднило, да еще и в голове поселился вязкий туман. Ему Лаванда была даже рада — мысли ворочались медленно и неповоротливо, как грузные рыбины в слишком тесном прудике, и благодаря этому она почти даже не злилась. Вот еще, злиться! Больно надо тратить время и нервы на этих вот… этих…
— А хочешь шоколадную лягушку? Смотри, какая красивая и вкусная!
Венди взяла пакетик у подсевшей к ней Парвати, но открывать не стала — так и продолжила бездумно крутить его в руках. Лягушка внутри прозрачной упаковки раздувала горлышко и поочередно мигала круглыми глазами навыкате, и внезапно для себя Лаванда ее пожалела. Если выпустить шоколадную лягушку на свободу, что та станет делать? Упрыгает в ближайший прудик, чтобы там растаять и вознестись на лягушачьи небеса? Или, подобно самой Венди, останется сидеть на месте и будет печально лупать глазами и ждать, пока за ней хоть кто-нибудь вернется?
Глупая, глупая лягушка! Как будто она вообще кому-то нужна сама по себе!
Лаванда быстро разорвала пакетик, засунула шоколадку в рот целиком и проглотила, почти не чувствуя вкуса. Так ей и надо, наивной, — будет знать, как полагаться на других!..
— А я к тебе подлизываюсь, — смущенно призналась Парвати, и Лаванда повернулась к ней и пригляделась внимательнее. Ага, глазки бегают, щеки покраснели, а смуглые руки в золотых браслетах теребят подол юбки… все ясно. Венди вздохнула и закатила глаза. Патил оказалась той еще ветреницей — на позапрошлой неделе она вздыхала по Томасу («он такой сильный и веселый!»), до этого — по Лонгботтому («он такой загадочный и так хорошо танцует!»), а теперь вот настал черед новой жертвы.
— Он весь твой, но советую хорошенько подумать, надо ли тебе такое счастье, — честно предупредила Венди и снова отвернулась к окну: разговаривать не хотелось, особенно на эту тему. Парвати рядом завозилась и шумно завздыхала, и Лаванда сжала зубы и раздраженно прикрыла глаза. Ну почему люди не могут понять все с первого раза и отстать уже наконец? Она успела выслушать столько выражений сочувствия и обещаний поддержки, что ее уже тошнило, — к тому же, Венди хотелось услышать совсем не то и от совсем других людей…
— Мне правда все равно, честное гриффиндорское, — с чувством сказала она, снова поворачиваясь к приятельнице. — Мы с Гарри разошлись еще две недели назад — и между прочим, остались друзьями.
Вообще-то, не две недели, а целых семнадцать дней назад, — Лаванда никогда не призналась бы в этом вслух, но она считала их почти против собственной воли. Это было первое в ее жизни расставание, и само по себе оно не слишком ее расстроило — Венди изначально знала, что этим все и закончится, и даже испытала облегчение, — однако она наивно ожидала, что предложение «остаться друзьями» значит чуточку больше.
Лаванда и сама не знала, на что надеялась, но почему-то рассчитывала, что ей будут по-прежнему рады в их тесной компании, что она нужна им сама по себе, даже если больше не ходит с Поттером за ручку… Вначале они вчетвером еще продолжали общаться, как раньше, — и довольно тепло, Лаванде не на что было жаловаться… но все-таки что-то неуловимо изменилось.
На поверхности все оставалось точно так же — однако Венди постоянно чувствовала подспудное напряжение. Быстрые взгляды, которыми эти трое то и дело обменивались, обмолвки и недоговорки, а еще — вымученные разговоры о погоде и природе в то время, когда им так очевидно хотелось обсудить что-то куда более важное… Приятели смущенно улыбались Лаванде, внимательно следили за языком, а под столом оттаптывали друг другу ноги — словно Венди была слепая и ничего не замечала. Это было бы унизительно, если бы не было так смешно, — но она даже посмеяться не могла, настолько сильно ее задело это внезапное недоверие.
Эти трое явно что-то скрывали и никак не могли выбрать между непринужденным общением с Венди и сохранностью своих дурацких секретов, — и в конце концов Лаванда сжалилась над ними и оставила их в покое.
Вопреки доводам рассудка ей все равно было обидно. Вот прямо очень.
Венди не ожидала, что за эти несчастные несколько месяцев успеет так сильно привязаться к Гарри и его друзьям. А вот поди ж ты, привязалась — и теперь отчаянно скучала по всем троим. Могли бы и поделиться своей страшной тайной… Разве она не доказала, что ей тоже можно доверять? Лаванда умела быть полезной, а у бывших приятелей вовсю кипела тщательно скрываемая, но бурная деятельность: постоянные отлучки и странные книги, которые они изучали, выглядели очень подозрительно. Лаванду ужасно тянуло вмешаться, раскритиковать планы Драко в пух и прах (а чьи еще — авантюрист там был только один), а потом великодушно взять командование на себя, — но она все-таки удержалась. Набиваться в компанию, которой Венди больше не нужна, — одна из самых жалких вещей на свете…
Во всем виноват Малфой, — в который раз с ожесточением подумала она. Бабуля была сто раз права: от этой семейки следовало не просто держаться подальше, а обходить буквально за милю… Лаванда ей не поверила, сошла с тропинки, очарованная сладкими обещаниями, — и тут же с головой ухнула в трясину. А Драко, из-за хитроумных идей которого она пострадала, даже не остановился, чтобы протянуть соучастнице руку помощи, — бодро пошагал дальше в свое светлое будущее… Спасибо, что дополнительно не притопил. И вправду, что за дело Малфою до скромной девицы Браун, раз теперь она бесполезна для его планов?
Лаванда поймала себя на том, что снова тяжело вздыхает, и крепче стиснула зубы. Кошмар какой-то, это никуда не годится! Надо срочно приходить в себя — Тесс обязательно заметит ее состояние, а той ни один аврор и в подметки не годится: расколет внучку за полчаса и все-все доподлинно разузнает…
— …и глаза у него ну прямо очень красивые… Настоящие изумруды! Нет, хризолиты! И ресницы такие длинные… А какой волевой подбородок! «Парвати Поттер» — хорошо звучит, правда?
Лаванда прислушалась краем уха и тут же пожалела — содержание романчика, ею давно забытое, намертво отпечаталось в памяти приятельницы и совершенно точно не пошло ей на пользу. Права была Панси, — машинально подумала Венди и только пуще разозлилась. Да что ты будешь делать, она теперь что, до конца жизни станет вспоминать этих троих? Шагу без них уже ступить нельзя!
— А почему вы расстались? Хотя знаю, это все из-за Паркинсон, правда? — заговорщически понизила голос Парвати, хотя они были совсем одни. И ехали тоже каждая к себе, в отличие от неразлучной троицы — те явно не собирались расставаться даже на каникулах. И Драко совсем не возражал — хотя буквально недавно костьми бы лег, да вклинился между Гарри и Панси… Что-то произошло, что-то совершенно точно изменилось, но Лаванду в это не посвятили — и по-хорошему, она не имела права обижаться и злиться, потому что чего-чего, а настоящей дружбы ей никогда не обещали… но все равно злилась. И обижалась тоже, да.
Как же ты станешь выкручиваться без моей помощи? — хотелось спросить у Малфоя. Ну вот просто по-человечески интересно было. — Заменишь меня кем-то другим? Там, где потерпела поражение я, мало кто сумеет победить — так что же ты станешь делать, если Гарри снова примется за старое?
Но Драко не спешил делиться с ней своими новыми планами, а сама Венди на поклон не пойдет, больно надо! Тем более, что сейчас эти трое тоже ехали вместе — Лаванда видела, как они заходили в другое купе, в начале вагона… и наверняка пригрели у себя когтевранку Лавгуд, кузину Панси, — а где Луна, там и шестой Уизли, с некоторых пор тот ходил за ней как привязанный. И у них там сейчас тесно, но весело, и можно было бы показать свое истинное лицо, а не маску прелестной дурочки Лав — оказалось, что Венди успела напрочь отвыкнуть от этой роли…
— Мы просто не сошлись характерами, — пожала плечами Лаванда, когда пауза совсем уж затянулась. — Говорю тебе прямо: Поттер сухарь сухарем, и ты с ним еще намучаешься.
— А я точно не нарушу девичий кодекс? — неуверенно пробормотала Патил, пряча глаза.
Еще как нарушишь, — угрюмо подумала Венди. — Встречаться с бывшими своих подруг — одно из самых строгих табу в мире девчонок, однако же…
— Конечно, нет, — твердо пообещала она вслух. — И знаешь что? Пойдем-ка поглядим на героя в непринужденной обстановке, пока у тебя мало конкуренток. Вот прямо сейчас.
Венди решительно встала и потянула Парвати за собой. А что, отличный повод заявиться в чужое купе и при этом остаться в сторонке: Патил полюбуется на Поттера, отвлекая на себя внимание остальных, а Лаванда в это время посмотрит в глаза одному бесстыжему интригану — если у того хватит наглости встретить ее взгляд. Пускай скажет прямо: так и так, девица Браун, для моих планов ты теперь бесполезна, а доверия заслужить не успела, так что больше не мешайся у нас под ногами, — и тогда Венди отстанет от них раз и навсегда…
Человек предполагает, а Мерлин располагает, — когда они уже дошли до последнего купе и собирались постучаться, из соседнего вагона, как чертик из табакерки, выскочил Маклагген, разодетый не хуже модели «Ведьмополитена». Он поздоровался, а затем поймал и удержал взгляд Венди, и она догадалась, что Кормак явился по ее душу. Это должно было стать моментом ее триумфа, но почему-то не стало.
— Не жди меня, — скрепя сердце сказала Лаванда подруге, и та нырнула в купе. Дверная створка плавно и бесшумно въехала в пазы и отсекла Венди от остальных. В прозрачном окошечке она заметила Панси и Гарри, сидевших в самой глубине купе, у окна, а затем перевела взляд на Кормака и, помедлив, улыбнулась ему. Улыбка появилась на губах как по заказу — все же тренировки не прошли даром, хотя при этом у Венди на душе скребли не просто кошки, а целые тигры. — Тоже едешь на каникулы домой?
— Так точно, — неловко усмехнулся Маклагген и пригладил рукой густые и волнистые темные волосы.
Переживает, ну надо же, — слабо подивилась Лаванда, отворачиваясь к окну, за которым как раз расстилались бескрайние заливные луга. — Как полтора года глядеть на меня свысока, так не переживал. Неужели и вправду все так просто? Примазываешься к геройской славе — и сразу выбиваешься в завидные невесты…
И не этого ли Венди хотела? Она поставила на зеро — и ставка сыграла, так отчего же теперь так тошно, когда один из фаворитов личного списка Лаванды стоит рядом и ищет ее внимания?
— А я писал о тебе домой, — с места в карьер рванул Кормак, и Венди прикусила губу и продолжила упрямо смотреть вдаль — туда, где беззаботно паслись овечки и распускались первые цветы.
Романтика — прибежище для дураков, — твердо повторила она про себя. Для магглорожденных вроде Кэти Белл, которым лишь бы бабочки в животе порхали, да для Парвати, любимицы своей семьи, которую обещали выдать за кого попросится — хоть за сквиба, хоть за маггла…
Маклагген помялся и продолжил:
— Папа приглашает вас на ужин. Ничего официального… пока.
Примелькаться, значит, — с ноющим чувством под ложечкой поняла Лаванда. Проявить себя перед папочкой Кормака, похвалить убранство дома и жемчуга его мамочки, блеснуть приметной ямочкой на щеке — и может, именно на скромной, но милой мисс Браун Маклаггены и остановят свой выбор. А может, покрутят носом и предпочтут ей другую — и тогда Лаванда вернется домой ни с чем и навсегда вычеркнет Кормака из своего и так короткого списка. Кто там следующий на очереди, Олли Вуд?.. На ужин к Маклаггенам наверняка явятся сразу несколько семей, и все с дочурками ее возраста, так что придется попотеть, отсеивая соперниц… Отец Кормака основательно подошел к вопросу. Мог бы ограничиться просто портретиками — Лаванда на них ну очень удачно получалась…
Она с нажимом, до красноты, потерла щеку, собрала себя в кулак и наконец повернулась к Кормаку. Постаралась приглядеться к нему взвешенно и непредвзято. Красивый, статный мальчишка — и вырастет красивым, статным мужчиной. И пальто это серое с меховым воротником ему очень идет, солидно смотрится. Не дурак, это Венди уже знает — не зря ведь столько времени за ним наблюдала. Характер неуступчивый, и по правде сказать, Кормак слишком много о себе мнит, зато обладает лидерскими задатками и точно выбьется в люди. И семья его близка к самому Скримджеру… а что Маклагген берет быка за рога — так это даже хорошо, потому что из-за этой дурацкой игры в дружбу Лаванда совсем расклеилась и размечталась, а ей нельзя… Вот же он, целый номер два, стоит и переваливается с ноги на ногу, — а значит, тут нечего и думать, надо срочно подсекать, пока рыбка не уплыла.
— Ну конечно же, мы обязательно там будем, — пообещала она и улыбнулась, стратегически повернувшись в полупрофиль — так ресницы казались длиннее, а прыщик на носу был незаметен, зато играла ямочка на щеке. — Семья Браун очень ценит такую возможность, и…
— Ах вот ты где!
Лаванда медленно повернула голову вправо — в дверном проеме стоял недовольный Драко. Он бесшумно задвинул за собой створку — в глубине купе мелькнула рыжая макушка Уизли, — и остался торчать в узком и тесном коридоре третьим лишним. Венди кинула взгляд на Кормака — тот дернул щекой, но промолчал: задираться с Малфоем было опасно… и впервые Лаванда только порадовалась этому обстоятельству.
— Простите, что помешал, — легкомысленно отмахнулся Драко, и было очевидно, что на самом деле ему ни чуточки не жаль. — Венди, ну сколько можно тебя ждать, в самом деле? Идем скорее! Вы ведь уже закончили, не так ли?
Он нетерпеливо протянул ей руку, и Лаванда кожей ощутила внимательный взгляд Кормака. Малфой не двигался с места, и лицо у него было самое невозмутимое — словно они действительно о чем-то договаривались. Венди в красках представила, что выскажет ей бабуля Тесс, когда все узнает, но все-таки сделала маленький шажок к Драко и вложила пальцы в его ладонь.
— Я буду с нетерпением ожидать приглашения на ужин, — напоследок прощебетала она Кормаку, и тот кивнул, смерил их долгим нечитаемым взглядом и ушел в свой вагон. А что, может, оно и к лучшему, — безразлично подумала Лаванда, глядя ему вслед. В конце концов, немного конкуренции Маклаггену не помешает, а приз тем привлекательнее, чем больше соперников, да еще такого ранга… Даже если Малфой просто мимо проходил и уже традиционно влез не в свое дело. Хобби у него такое — мешать Лаванде строить личную жизнь.
Она повернулась к Драко, немедленно отняла у него ладонь и на всякий случай скрестила руки на груди.
— Ты совсем не вовремя, — мстительно заявила Венди, но Малфой только фыркнул и покрутил на пальце свой амулет-заглушку, обеспечивая им приватность, — как будто им вообще есть что обсуждать!
— Ну да, ну да, я заметил… Браун, с таким лицом не воркуют с кавалерами, а плетутся на эшафот, — ядовито припечатал он, подошел к окну и выглянул наружу с таким живым интересом, словно впервые ехал на Хогвартс-экспрессе. — И вообще, могла бы поблагодарить за спасение.
— Благодарю, — передразнила Лаванда. — Благодарю, о храбрый рыцарь, что спас меня… постой, а от кого именно ты меня спас? От прекрасного принца, который почти уже упал на одно колено?
— Это Маклагген-то — прекрасный принц? — хохотнул Драко, поворачиваясь к ней и небрежно прислоняясь к стенке. — Мерлин, Браун, с твоим вкусом срочно нужно что-то делать! И с самооценкой, кстати, тоже. Надо бы взять этот вопрос на личный контроль…
— Ты и так уже сделал предостаточно, — отрезала Лаванда. — Нет, ну правда, зачем ты вмешался? Что за привычка вечно влезать, когда я разговариваю с другими?
— Мне что, пойти и догнать Маклаггена? — неожиданно посерьезнел Драко. — Если он и правда тебе так нужен, я могу. Извинюсь и поясню, что свалял дурака и что твои гримасы — это от большого восторга, а вовсе не крик о помощи. Если что, со стороны было неясно.
Венди медленно вдохнула и выдохнула, потому что вплотную подошла к порогу, за которым могла ляпнуть лишнее. Ну вот что за невыносимый тип!
— Малфой, еще сегодня утром тебе ничего и нигде не жало, — светским тоном заметила она, когда наконец взяла себя в руки. Ну сколько можно, в самом-то деле? Лаванда ведь тоже живой человек, а не просто удобный инструмент: захотел — взял с полки, надоело — вернул обратно… — Ты наверняка заметил, что я оставила вас в покое, — но ничего не предпринял, а значит, тоже понял, что дружба не клеится. У вас есть секреты на троих, и делиться ими вы не готовы. Я это уважаю — но раз мы больше не друзья и даже не деловые партнеры, не надо играть в благородство и лезть куда не просят. Ты покуражишься и снова уйдешь по своим важным делам, о которых мне знать не по чину, а меня оставишь разбирать завалы.
Драко промолчал, ожесточенно и как-то пристыженно потирая висок, а Венди прикусила губу: все ясно, у него просто случился порыв души, свойственный полу-Блэкам, — вот он и вмешался, не подумав о последствиях. Интересно только, это был приступ щедрости — или вредности? С Драко никогда не было понятно, да и какая разница, по большому-то счету…
Малфой не спешил уходить, хотя точки над «i» уже были расставлены: у него с друзьями действительно есть тайны, и они втроем действительно не доверяют Венди. И ей бы отступить и вернуться к себе — а то и вовсе напроситься к Кормаку, — но Лаванде вот просто до дрожи хотелось войти в это дурацкое купе. По праву стать в их сплоченной компании четвертой — хотя в этом больше не было никакой прямой выгоды. Во всем виноват Малфой, — печально подумала она. Испортил умненькой девице Браун всю стратегию, показал самым краешком, как оно может быть, — и этим сломал что-то у нее внутри… Дружбу показал — такую, как в книжках, и когда Венди ее распробовала, то поняла, что та ей просто позарез нужна. Вот уж не было печали…
— Знаешь что? — наконец решительно сказала Лаванда, нарушая хрупкую тишину. Пора было брать дело в свои руки — они не смогут вечно торчать в этом коридоре, как приклеенные, и ждать, что случится чудо. Рано или поздно придется что-то придумать — или неловко спрятать глаза и разойтись уже каждый по своим мирам. — Пожалуй, я готова опуститься до грязного шантажа.
— Да? — Драко оживился и даже слегка воодушевился, что вообще-то было подозрительно, но Венди было не до того, чтобы разбираться.
— Да, — твердо кивнула она. — Я не расскажу Поттеру о том, что прибилась к вам не случайно, а ты взамен обеспечишь нам дружбу вчетвером. Только учти, полумеры меня не устраивают: я хочу стать своей без оговорок. И мне все равно, как ты это провернешь и как убедишь остальных, — отныне это твоя проблема.
— Шантаж… вот оно, значит, как, — усмехнулся Драко, и Лаванда с удивлением поняла, что он совсем не злится. — Ну ладно, твоя взяла. Я никак не могу допустить, чтобы Гарри обо всем проведал… так что ты уложила меня на лопатки, поздравляю. Я что-нибудь придумаю, а пока что пойдем уже к нам.
— Вот так вот просто? — насторожилась Венди. — И даже не поломаешься для порядка?
Малфой закатил глаза, прихватил ее за локоть и решительно потянул дверь в купе.
Туда и правда набилось полным-полно народу: справа, у двери, полыхала щеками Парвати, не отрывая взгляда от сидящего наискосок Гарри; Панси устроилась прямо напротив Поттера и задумчиво глядела в окно. Рядом с ней Лавгуд и шестой Уизли о чем-то увлеченно шептались, — на фоне верзилы Рона и так миниатюрная Луна смотрелась совсем уж хрупким воробушком. Они должны были выглядеть вместе комично, но почему-то тянуло не посмеяться, а завистливо вздохнуть.
Появлению Лаванды обрадовались: Панси отвлеклась от окна и приветливо помахала ей рукой, а Гарри тепло улыбнулся. Венди оглянулась на Драко, и тот легонько подтолкнул ее к свободным местам справа от Гарри и сам сел рядом, у выхода.
— Куда попадают крысы после смерти? — подняв голову, очень серьезно спросила сидящая прямо напротив Луна, и Лаванда прикусила губу, чтобы не фыркнуть. У нее вообще резко улучшилось настроение, и даже неизбежные нотации Тесс уже не казались такими уж страшными. — Мы переживаем за Коросту.
Венди взглянула на Рона — тот не казался взволнованным, но прислушивался к своей подружке очень внимательно, и выражение лица у него было самое что ни на есть серьезное. Возвышенное даже, и Лаванда покачала головой — ну надо же, что делают с людьми нежные чувства… И это Уизли, самый приземленный человек из всех ее знакомых, — так что же творится с теми, у кого эмоциональный диапазон побогаче?
— Я думаю, Короста будет счастлива, где бы ни оказалась, — мягко заверила кузину Панси, и Гарри тут же кивнул, придавая словам подруги дополнительный вес.
Ну вот, окончательно спелись, — с веселой злостью подумала Лаванда и покосилась на безмятежного Драко. — И тебя это устраивает? Что же с тобой случилось, Малфой, что за странные метаморфозы? Или твой внезапный приступ щедрости распространился на всех подряд, без разбору?..
— Мы похоронили ее на берегу Черного озера, — мечтательно продолжила Луна, глядя куда-то вдаль, что в условиях тесного купе было непростой задачей. — Под кустом бузины, он очень красиво цветет по весне. Я надеюсь, Короста переродится вороном. Летать должно быть очень здорово.
Лаванда немедленно представила облезлую крысу Уизли с легкомысленными розовыми крылышками и плотнее сжала губы. Драко рядом завозился и тихо засопел, и Венди догадалась, что ему тоже смешно, но он не хочет обижать Луну — девчонка была неплохая и безобидная, хоть и со своими странностями. К тому же, целая кузина невесты, а в семье, как известно, важен мир…
— Гарри, а ты куда едешь на каникулы? — звенящим от напряжения голосом спросила Парвати, теребя свои браслеты, и Лаванда повернулась к сидящему слева Поттеру.
— Действительно, — присоединилась она. — Я готова была поставить галеон на то, что вы втроем останетесь в школе.
Потому что у вас совершенно точно был какой-то план, а любую авантюру проще всего провернуть, когда никто не заглядывает через плечо… И теперь вам придется меня во все посвятить, хоть пока что вы об этом ни сном ни духом.
— Леди Блэк настояла на нашем обязательном возвращении, — признался Гарри, подбираясь на глазах. Ага, значит, все-таки Лаванда была права: что бы ни затевалось, это пришлось отложить из-за форс-мажора. Венди поморщилась: ей катастрофически не хватало информации, и из-за этого она чувствовала себя не в своей тарелке. Неприятное ощущение.
— Что-то со здоровьем опекуна? — предположила Лаванда, и Гарри моргнул, словно пытался сообразить, о ком речь. — Ну, Сириуса?
— Да нет, с ним-то как раз все в порядке, — сухо сказал Гарри, и глаза у него неуловимо потемнели. Все ясно, грядет скандал в благородном семействе, — решила Лаванда. Она знала, что Блэк пытался наладить контакт с крестником, а тот отделывался короткими отписками, — и вот, видимо, решился поговорить с непутевым опекуном начистоту. — А ты куда едешь, Венди?
Гарри перевел тему довольно топорно, но Лаванда не стала вредничать и покладисто заглотила наживку.
— Домой, конечно.
Вы-то меня с собой не позвали… И менять планы уже слишком поздно, но уж на летних каникулах вы точно от меня не отделаетесь! Лаванда спрятала улыбку в уголках губ и сделала мысленную пометку заранее отпроситься у бабули Тесс — та наверняка уже строила планы на лето своей любимицы.
— Родители, бабушка и младший брат уже ждут не дождутся, — с нарочитым подъемом в голосе продолжила она и добавила со значением: — А еще меня пригласил к себе Кормак, представляете? Я все-таки допущена к конкурсу.
— Маклагген? — ахнула Парвати, моментально забыв о своей неземной любви к Поттеру. Ну вот, что и требовалось доказать… Интересно, кто привлечет ее внимание следующим? — Серьезно? И ты поедешь? А ты уже придумала, что наденешь? Тебе обязательно надо там блеснуть, чтобы Маклаггены выбрали именно тебя!
— Действительно, Браун, — поддержал вопрос Драко, поигрывая запонкой на манжете и лениво тяня гласные. — Зачем тебе понадобилось туда ехать, да еще и блистать? Тебе не противно участвовать в смотре невест, будто ты товар на витрине магазина?
— Конечно, противно, — согласилась Лаванда, демонстративно не поворачиваясь к нему и глядя поверх голов Луны и Рона. — Но надо, и тебе это хорошо известно — не всем же поднесли удачную партию на серебряном блюдечке. Другим людям, попроще, приходится крутиться, чтобы добиться желаемого. В том числе, красоваться, как товар на витрине магазина.
На мгновение в купе воцарилась неловкая тишина, но хрупкий ледок между ними с грацией взрывопотама разбил Уизли.
— А меня пригласил мистер Лавгуд, — важно сообщил он, и Луна кивнула и солнечно улыбнулась. — Правда, мы и так оказались соседями, так что жить я буду в «Норе», а к Лавгудам просто заглядывать в гости…
— Если хотите, можете тоже приходить, — радушно предложила Луна, и Рон тут же надулся, как мышь на крупу. Лаванда хмыкнула про себя: ну да, всего пара слов — и приглашение перестало быть эксклюзивным, и уже неясно, что оно вообще значило, и значило ли хоть что-то. — Панси, тебя ждать?
— Я бы очень хотела у вас побывать, — со вздохом сказала та, и Венди пригляделась к Паркинсон внимательнее. Приятельница (бывшая или нынешняя?) выглядела неважно — было заметно, что она чем-то не на шутку встревожена. — Но тетя сказала ясно, что все наше время будет забито, так что в этот раз вряд ли выйдет… но на летних каникулах я обязательно постараюсь к вам вырваться.
Время будет забито… и чем же это, интересно знать? Лаванда покосилась на Драко, но по его лицу было невозможно что-то понять, и она на время отступилась. Ничего, главное — терпение, рано или поздно, но они останутся без лишних ушей, и тогда Малфою придется сдержать слово и все-все ей рассказать.
* * *
Люциус закинул ногу за ногу и, старательно удерживая интеллигентное и немного скучающее выражение лица, дорисовал фениксу хохолок. Он автоматически прислушался к прениям, но тема была исключительно занудная, и Люций со спокойной душой продолжил рисовать в блокноте. Феникс получался так себе, на троечку, и больше походил на удивленную куропатку с павлиньим хвостом, но Люциус не спешил унывать.
Он заштриховал левое крыло и задумался, припоминая, как выглядят лапки. Когти у фениксов вроде имелись, и Люций прилежно дорисовал их и полюбовался на творение своих рук. У сына наверняка получилось бы достовернее — Драко вообще во всем превосходил обоих родителей, и сперва Люциус переживал, что станет ревновать к успехам наследника, но по счастью испытывал одну только гордость. Это же здорово, когда следующее поколение удается лучше предыдущего… Так оно и должно быть — иначе зачем все это?
Люциус вздохнул и потер висок. Заложил блокнот карандашом, отложил его на скамью рядом с собой, сцепил руки на колене в замок и крепко задумался. Единственным минусом того, что Драко уродился таким талантливым, было то, что с возрастом его становилось все сложнее и сложнее контролировать. Люций вовсе не собирался ломать собственного наследника — невозможно вырастить сильную личность, если диктовать этой самой личности каждый шаг, — однако в мире существовали вещи принципиальной важности, и в них компромиссы были недопустимы.
И одной из таких исключительно важных вещей была помолвка с дочкой Патрокла. Сказать по правде, Люциус совершил ошибку, не отменив данное Драко задание, когда стало ясно, что вскоре у Панси появится брат или сестра. Закрутился, увлекся поиском крестражей и рекламой нового магазина палочек — и совсем упустил из виду кипящие в Хоге страсти.
В свое оправдание Люций мог сказать только одно: он как-то не учел, что мальчики и девочки в тринадцать лет — уже далеко не трогательные и смешные малыши. Эта избирательная слепота была тем удивительнее, если учесть, что сам он впервые положил глаз на девочку примерно в том же возрасте и даже расплевался из-за нее с Патроклом — правда, ненадолго, уже через пару недель они с другом снова были не разлей вода. Но одно дело — здоровые лбы Люций и Патрокл, и совсем другое — его, Люциуса, собственная кровиночка… Казалось, еще вчера Драко учился ходить, упорно цепляясь за штанину отца, еще буквально накануне Люций подсаживал его на первого пони — и вот, пожалуйста, сын вырос. Ну или только начал вырастать, но Малфой все равно пребывал в ужасе — так сказать, авансом.
Оказалось, что Драко в его расчетах, которого можно — и нужно! — было сговорить с Персефоной, и Драко в его сердце, с огромными серыми глазищами и смешной белой челочкой, совершенно не пересекались. Правда, только у Люция — когда, пораженный письмом сына в самое сердце, он пришел жаловаться Нарциссе, жена только улыбнулась и погладила его по голове.
«Драко почти тринадцать, милый, он уже подросток, — мягко напомнила Нарси и, хмурясь, пробежала глазами по строчкам. — Люций, что еще за задание и почему я о нем не знаю?»
Тогда Малфой как-то выкрутился, но внутри по-прежнему досадовал на собственную близорукость. Нарси была права: Драко был не ребенком, а подростком — и значит, точно таким же подростком был и Гарри Поттер. Невыносимый, нахальный и дерзкий Гарри Поттер, которому, как выяснилось, вынь да положь не кого-нибудь, а именно Персефону Паркинсон!
Люций резко вдохнул через нос и медленно выдохнул, пытаясь успокоиться. Подростки, ну надо же… как, ну как у него вообще может быть сын-подросток? Для этого Люциус слишком молод и привлекателен! Сыновья-подростки могут быть у Нотта или Шеклболта, и это легко заметить по благородным сединам обоих — но никак не у Люция! У него ведь даже морщин еще нет — а те, которые в уголках глаз, не в счет, они совершенно точно мимические!
Люциус задумчиво покрутил большими пальцами и, расцепив руки, потер лоб. Сперва он рвался обсудить все с Патроклом, но потом, когда горячая волна сочувствия к сыну схлынула, стало ясно, что на самом деле ничего не ясно, — а вовсе даже наоборот. Увы, но каждое последующее письмо Драко расстраивало Люция все больше и больше: сын был уверен, что его лучший друг действительно души не чает в Персефоне. Цугцванг.
Люциус смущенно почесал нос — они с Патроклом как-то не учли, что Поттер может настолько высоко замахнуться. Наверное, с их стороны это было снобизмом, но они исходили из того, что мальчишка будет рад одной уже дружбе с наследниками старых семей. Однако Гарри Поттера они об этом не оповестили — и этим выкопали себе ловчую яму.
Теперь вместо того, чтобы просто провести с Драко время — а Люций скучал по сыну просто невыносимо, — придется усадить его в кабинете и вплотную заняться делами семьи. Еще и Поликсена настояла на том, чтобы потом Драко отправился в «Соцветие» до самого конца каникул, — и Люциус покорно согласился, потому что сестра друга была на диво убедительной… но в глубине души очень расстроился.
Разумеется, помолвка останется в силе — ну мало ли кто и кому нравится в тринадцать лет! Сегодня Поттер уверен, что жить не может без Персефоны, а завтра увлечется другой девочкой — и не хватало еще Малфоям и Паркинсонам крутиться флюгером, пытаясь поспеть за геройскими симпатиями. Договор между семьями будет заключен в срок, такой шанс выпадает нечасто, — просто до поры до времени младшее поколение будет пребывать в неведении, нечего им тревожиться попусту. Люций и так дал маху со своим заданием, будь оно неладно, и не собирался повторять ошибку.
Пускай они дружат, как и нынче, втроем. Играют и учатся, влюбляются и разочаровываются, ссорятся и мирятся. До ЖАБА еще полно времени — и слава Мерлину, Люций пока не готов стать отцом выпускника! — а там можно будет и вернуться к вопросу, помолвка ведь еще не свадьба…
И если к этого моменту Поттер не излечится от своих фанаберий, придется что-то придумать — но Люциус ставил на то, что геройская блажь долго не продлится. Однолюбы встречаются редко, и это хорошо — того же Северуса было бы очень жаль, не будь приятель таким вредным и ядовитым. Малфой совсем не желал подобной одинокой судьбы лучшему другу сына — он вообще ничего не имел против Гарри, особенно когда тот не посягал на Персефону…
— Голосуем!
Люциус встрепенулся и бдительно огляделся по сторонам. Ага, голосование началось — и Люций был против. Он проголосовал и принялся собираться домой — вечером они с Патроклом и отцом собирались обсудить поиск крестражей на свежую голову. Литтл-Хэнглтон, на который их вывел papa, немало разочаровал: ни в особняке Риддлов, ни в доме Гонтов не сыскалось ничего подозрительного. Хорошо все-таки, что Абраксас одумался и взялся за гуж — благодаря этому Люциус почти не испытывал угрызений совести за свой обман. Обливиейтить родного отца — ну надо же было додуматься предлагать такое урожденному Малфою!..
Ну ничего — зато теперь papa полностью на их стороне. Теперь все точно пойдет как надо, Абраксас со всем разберется…
На его ряду уже почти никого не осталось, когда к нему вальяжно и неторопливо, словно огромный боа-констриктор, подплыл Кадмус Шеклболт.
— Хорошо выглядите, Люциус, — сказал он и, помедлив, скупо улыбнулся. Старик всегда улыбался именно так — словно за каждую улыбку ему полагался полновесный галеон. Даже позднее рождение законного наследника не сделало лицо Кадмуса менее кислым, хотя на его месте Люций улыбался бы как идиот, круглые сутки напролет. — Как поживает семья? Супруга, сын?
— Все здоровы, слава Мерлину, — протянул Люциус, беря в руки трость — с ней он выглядел взрослее и величественнее, хотя сразу появлялся соблазн кого-нибудь ею стукнуть. — Надеюсь, у вас тоже все в порядке. Слышал, что Кингсли обещали пост главы аврората, — если, конечно, наш старый знакомец Руфус выгрызет себе кресло министра. Мои поздравления.
— Обещали, — породистое лицо Кадмуса скривилось еще больше, хотя Люцию никогда не удавалось понять, как Шеклболт это проделывает. Кингсли был совсем не похож на темно-русого, светлоглазого и белокожего отца — весь удался в маменьку… — Но видите ли, в чем загвоздка… Пост главы аврората только один, да вот претендентов на него целых два — и соперник Кингсли оказался куда зубастее моего мальчика.
«Мальчику» было хорошо за тридцать, и со своими неполными двумя метрами роста это был тот еще шкаф из эбенового дерева. Признанный бастард рода Шеклболт, он пошел по аврорской линии и сумел-таки дослужиться до высоких чинов — в том числе, благодаря поддержке любящего отца. Люциус всегда подозревал, что Кадмус хотел сделать наследником именно Кингсли, но все-таки не решился на этот шаг и теперь испытывал перед старшим сыном вину — а еще всячески пытался ее загладить.
— Это кто же у нас такой ловкий? — удивился Люциус, стискивая ладонью рукоять трости. И что такого мог предложить этот пройдоха Руфусу, чтобы тот выбрал в преемники именно его, а не Кингсли, за которым стояли Шеклболты?
— А вон, кстати, и он сам — на ловца и зверь бежит, — процедил Кадмус и, прищурившись, указал на нижние ряды амфитеатра. Люциус проследил взглядом за его рукой и крепко сжал зубы — окруженный толпой депутатов, там корабельной сосной возвышался Крис Олливандер. Он расточал улыбки, разводил своими лопатообразными ручищами и понимающе кивал — а Люций думал о том, что на такого медведя лучше всего ходить с зачарованной рогатиной. Нет, ну вот откуда что берется? Папаша Олли был сухоньким и маленьким, да и матушка у Криса тоже была невысокой, — так откуда же у их наследника взялась эдакая богатырская стать?
Вопрос был не праздный — с некоторых пор Люциус всерьез раздумывал над тем, чтобы вызвать Кристофера на дуэль, и останавливало его только врожденное здравомыслие. Патрокл, которому Люций все-таки доверился, припомнил, что Олливандер проявлял к Нарциссе нездоровый интерес, — и теперь Малфой никак не мог понять, что вообще происходит.
Он мог допустить, что своими подарками Крис пытался замысловато отомстить за отца: вывести Люциуса из себя и рассорить его с лучшим другом, — но в преддверии политической грызни на выборах это было как-то недальновидно. С другой стороны, если всю интригу затеял кто-то третий, чтобы подставить Олливандера и стравить его с Малфоями и Паркинсонами, то этот третий должен был знать, на что давить, — а значит, Кристофер полоскал имя Нарциссы в присутствии не того человека, что тоже выставляло его не в лучшем свете. Что так, что иначе Олливандер заслуживал хорошей трепки — но явно не в дуэльном зале, Люциус не собирался оставлять Нарси вдовой…
— И почему Руфус предпочел его? — спросил он у Кадмуса, и тот сделал большие глаза: сам, мол, догадайся, не маленький. Люций подумал еще минутку — и действительно догадался.
— Вот-вот, — кивнул Шеклболт. — Не знаю, как именно вы с Паркинсоном устранили старшего Олливандера, но его место в Визенгамоте перешло к младшему — а тот развернулся на полную. Видите, Люциус, как они заглядывают ему в рот? Это все потому, что прямо на наших глазах Кристофер нагло окучивает старые семьи, агитируя тех поддержать своего шефа на выборах. Ходят слухи, что Скримджер снюхался ни много ни мало, а с самим Дамблдором, — и вот теперь при помощи Кристофера подминает под себя и Визенгамот тоже. А мы с вами вроде как и не у дел — моего мальчика обошли в должности, чтобы заплатить Олливандеру за лоббирование, а уж вы-то у новой власти и вовсе будете не в фаворе… Вас, насколько я помню, арестовывал Скримджер лично — тогда, в ноябре восемьдесят первого?
Люциус поймал себя на том, что бездумно трет запястья, словно они до сих пор в наручниках, и сладко улыбнулся Кадмусу.
— Было дело, — признал он. — Сразу после войны, в которой мы с Кингсли сражались по разные стороны баррикад.
— Меня это совсем не смущает, — величественно отмахнулся Шеклболт. — И моего сына тоже. Пришла пора новых коалиций, Люциус, — и с Руфусом вам точно не по пути. При нем Олливандер станет главой аврората и не последним человеком в кабинете — а вы как раз перешли Крису дорожку.
— И что предлагаете? — прищурился Люций, и Кадмус улыбнулся — впервые на его памяти нормальной, человеческой улыбкой.
— Как вы смотрите на то, чтобы испортить Руфусу и Кристоферу всю игру? — провокационно спросил Шеклболт.
— Вы же не прочите меня в Министры? — недоверчиво хмыкнул Люций. Не то чтобы он не представлял себя на агитационных плакатах — Люциус чудно смотрелся бы на них, например, в зеленой гамме, — но он отдавал себе отчет в послевоенном положении дел. Пока еще Поттер вырастет, пока приобретет хоть какой-нибудь вес…
— Увы, но нет, — покачал головой Кадмус, опираясь на свою трость — и не для вида. Совсем сдал, ну надо же, и виски поседели… — И, предваряя следующий вопрос, себя я на этом высоком посту тоже не вижу. Однако же в кругу ваших близких есть одно лицо, которое в последнее время очень популярно среди электората. Свеженькое такое личико, и история за ним ну очень трогательная. Люди знают эту сказку назубок — и это хорошо, тем проще будет ее капитализировать.
— Поттер еще слишком мал… — начал было Люциус, но Шеклболт покачал головой, и он замолчал.
— Поликсена Блэк, — очень нежно, почти ласково произнес Кадмус, и Люций нахмурился. — Красивая молодая женщина с трагической судьбой, символ примирения враждебных лагерей после декады отчуждения. Символ прочного мира и надежды на новое начало. Она чудесно смотрелась на колдофото со своим подопечным — уверен, что за нее проголосуют. Люди любят новые и харизматичные лица, а Руфус слишком долго крутится в политике и слишком жестко стелет — он никак не сможет угодить всем подряд, хоть и очень старается. За ним пойдут те, кто мечтает о твердой руке, — но таковы далеко не все. Многие хотят просто спокойно жить и растить детей, как это делает леди Блэк, — а не ходить строем и под лозунги, как это будет при Скримждере.
— Поликсена не политик, — на всякий случай предупредил Люциус, хотя перед его внутренним взором уже расстилались блестящие перспективы. Ошеломляющие, прямо скажем, — Шеклболт знал, что предложить.
— Оно и к лучшему, — отмахнулся Кадмус. — Ей и не надо — за вашу родственницу будем думать мы, а леди Блэк нужно будет просто улыбаться — уж это у нее получается просто прекрасно. Даже жаль, что такая интересная женщина уже замужем, — я с удовольствием посватал бы ее за своего мальчика… И кстати говоря, о муже. У них ведь все в порядке, как твердит колонка светской хроники? Мадам Министр не может позволить себе развод — тем более, с жертвой судебной ошибки и опекуном Гарри Поттера в одном лице. Конечно, горячо любимый супруг может внезапно отправиться на воды — но это нам тоже совсем не подходит: люди ведь не дураки, уж два и два они сложить сумеют.
Люциус задумчиво пожевал губу. В отношениях четы Блэк мог сломать ногу сам Мордред, но одно для Люция было предельно ясно — Поликсена держалась от Сириуса на расстоянии вытянутой руки. Еще и Северус назойливо крутился на орбите — «близкий друг», как звала его насмешница Нарси… Малфой полагал, что в этом вопросе Нарцисса дала лишку, но эта странная дружба все равно выглядела очень подозрительно. Нежелательно, прямо скажем, — особенно если…
— Я возьму это на себя, — пообещал он, и Кадмус кивнул и протянул ему сухую и узкую ладонь.
— Не спешите давать обещания, Люциус. Первым делом обсудите мое предложение с леди Блэк, — посоветовал Шеклболт после крепкого рукопожатия. — Чужая душа — потемки, особенно если это душа женщины, а уж после трех браков я на этом собаку съел… Мы с вами отчетливо видим выгоду от такого шага, но для вашей родственницы она может быть не так очевидна. Поговорите с Поликсеной начистоту, выясните, какую именно грязь можно на нее накопать, — скелеты в шкафу есть у всех, но у некоторых людей они гремят костями особенно выразительно. Если мы выдвинем кандидатуру леди Блэк и потратим на нее время и силы, переобуваться будет уже поздно. Вы же не хотите жить под пятой Железного Скримджера? Вот и я не хочу…
Примечания:
PayPal, чтобы "Дамы" росли большими и кушали много каши: ossaya.art@gmail.com
Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️
Отдельное спасибо Irina Zimno за взгляд художника :)
Кадмус Шеклболт: https://ibb.co/kDgWBjz
И, если кто еще не видел, наше младшее поколение:
Венди: https://ibb.co/JtpKZD5
Драко: https://ibb.co/1ncNYm7
Рон: https://ibb.co/Sv3YB1n
Луна: https://ibb.co/YXRcgC7
Гарри: https://ibb.co/cXDZZkq
Панси: https://ibb.co/myM2t2p
Примечания:
Глава вышла просто-таки огромной; пока что это одна из моих любимых частей.
Надеюсь, вам она тоже придется по душе ❤️
Саундтрек к отрывку Гарри: https://www.youtube.com/watch?v=4k4towEUqj0
— А теперь еще кружок, — невозмутимо сказала Поликсена, и Гарри покрепче сжал зубы и выпрямился. Они с Драко нарезали вокруг виллы и прилегающих полей уже пять таких кругов, и в любое другое время, с любым другим человеком он обязательно принялся бы спорить до хрипоты — но только не с ней и не сейчас. Поликсене было виднее, что и как им следовало делать, чтобы выжить.
— Да ладно, серьезно? Шестой? — тихо простонал Драко, стоя рядом и опираясь о колени, а затем вытер выступившие на лбу капли пота. — А вот крестный всегда останавливается на пяти!
— Разговорчики в строю? — нахмурилась Поликсена. Драко покачал головой и плотно, до белизны, сжал губы. — Наследник Малфой, вашего крестного здесь нет, так что наябедничаете ему позже.
Она помолчала и добавила очень тихо, себе под нос, но они все равно услышали:
— Спорим, Лорд не станет считать круги?
Они переглянулись и побежали, как Поликсена учила, — ровно и плавно, не ускоряясь и не останавливаясь, — и Гарри, хоть и мог бежать куда быстрее, пытался не слишком отрываться от Панси, начавшей свой второй круг. Подруга очень старалась держать заданный ритм, но все равно значительно уступала ему и Драко — несмотря на периодическое нытье, бегал Малфой просто на загляденье. Вот и сейчас — разогнался, взял темп и совершенно очевидно наслаждался процессом: со стороны казалось, что он вот-вот оторвется от земли и взлетит, исчезнет в ослепительно синем небе.
Гарри неодобрительно покачал головой и подстроился под Панси, кинул на нее быстрый взгляд искоса: вроде ничего, хорошо держится…
— Ты как? — шепнул он краем губ, чтобы не сбивать дыхание, и подруга отрывисто кивнула: в порядке, мол. И, конечно же, бессовестно врала — Гарри прекрасно видел, что с непривычки физические упражнения ее выматывали, но в отличие от дурашливого Драко Панси никогда не жаловалась даже в шутку и просто продолжала двигаться вперед — упрямо и молча, не отрывая глаз от цели. Участие подруги в тренировках было единственным, в чем Гарри был категорически не согласен с Поликсеной, даже несмотря на разницу в нагрузках.
Накануне, после ужина, он как раз подловил ее в саду и попросил полностью освободить Панси от этой повинности. Затея с треском провалилась: Поликсена тяжело вздохнула, а затем оперлась спиной о ствол дерева, под которым тайком курила, — как будто Гарри не знал, куда и зачем она ускользала по вечерам!
«Твое желание защитить подругу понятно и очень похвально, — мягко сказала она, глядя куда-то вдаль — туда, где догорала оранжевая полоса заката, а силуэты деревьев казались нарисованными углем. — Гарри, послушай меня очень внимательно, ладно?.. Если Лорд вернется, он не станет делать различия между Панси и вами с Драко. Или ты думаешь, он поступит как джентльмен и благородно даст ей фору? Сметвик ведь осмотрел Панси и дал добро… станем спорить с лучшим колдомедиком Британии?»
Тогда Гарри не нашелся с ответом и сейчас тоже не мог подобрать нужных слов, однако он по-прежнему был решительно не согласен. Да, тяжело в учении — легко в бою; да, Лорд может возродиться, потому что надежда найти все крестражи тает с каждым днем… но при чем тут вообще Панси? Ей совсем не нужно ни бегать, ни сражаться, потому что для этого у нее имеются Гарри и Драко — и это правильно, что бы там Поликсена ни говорила. Есть бойцы, а есть все остальные, и нет ничего постыдного в том, чтобы оставаться в надежно защищенном тылу…
Пыльная дорога, обрамленная тополями, сама стелилась под ноги, с обеих сторон расстилалось золотое море зрелой пшеницы, Драко стрелой летел впереди, а Гарри старательно держал дыхание и напряженно размышлял. Ему совсем не нравились взгляды, которые Поликсена кидала на Панси — оценивающие и пристальные, — и их тайные переговоры ему не нравились тоже. А особенно ему не нравилось то, что все чаще и чаще после бесед с племянницей Поликсена не качала головой, а серьезно кивала — словно наконец признала правоту Панси и что-то ей обещала…
Лишь бы не боевку, ну пожалуйста! — с отчаянием взмолился Гарри неведомо кому. Невдалеке уже виднелись ворота с грифонами — возле них они поворачивали влево и бежали вдоль поля и сада аж до самой виллы. Гарри прикипел к ним взглядом, чтобы не смотреть на подругу, — опасался, что выражение лица выдаст его с головой.
Он понятия не имел, что станет делать, если после обеда Поликсена объявит первое практическое занятие и велит Панси присоединиться к нему и Драко. Гарри покорно принял ее участие в уроках доктора Сметвика накануне: тот учил их перевязывать раны, останавливать кровотечение и делать лубки. Колдомедицина — штука полезная и может пригодиться где угодно, даже в безопасном убежище на Гриммо… Гарри также не возражал, когда Панси слушала о тактике городского боя наравне с ними, — Поликсена очень интересно рассказывала, почему бы подруге и не послушать?
Однако настоящий спарринг стоял особняком, даже если он проходил на уровне Экспеллиармус-Инкарцеро.
Гарри точно не сможет поднять на подругу палочку — и стоять в стороне, пока она защищается от Драко, он не сможет тоже. Нет, Гарри обязательно вмешается, потому что… ну потому что его хоть немного да учили, а Панси — совсем нет, и она же девочка, она не должна страдать даже временно — а бой это больно и опасно, и грязно, и очень обидно, особенно если упасть на колени или проехаться носом по земле… Конечно, их арсенал будет ограничен чем-то безвредным, но это понимание ничуть не успокаивало.
В чем дело, герой? Когда Поликсена только начинала, она была точно такой же девочкой, — глумливо шепнул внутренний голос, и Гарри раздраженно фыркнул через нос. Бегущая слева Панси кинула на него удивленный взгляд, но промолчала — берегла дыхание. — Поликсена упорно тренировалась и стала бойцом на зависть многим парням — и ее ты не пытаешься задвинуть за спину. Неужели ты не хочешь для Панси такой же уверенности в себе?
Просто они совсем разные, — туманно пояснил Гарри сам себе и, наконец поравнявшись с воротами, хлопнул ладонью по мраморной колонне — водилась за ним такая новая привычка. Он повернул налево и слегка замедлил бег, дожидаясь уставшую подругу. Ну конечно же, Поликсена не нуждается в защите Гарри — это от нее надо защищать других!.. Тянуло ускориться, догнать Малфоя и полететь с ним наперегонки, оставив тяжелые мысли далеко за спиной, но он сдержал порыв и продолжил бежать в том же размеренном темпе.
Когда-то давно Поликсена была просто девочкой — это не укладывалось в голове, но она же не родилась с палочкой в руках! Когда-то давно она была похожа на Панси, была такой же хрупкой и нежной, но из нее выковали булатный клинок. Благодаря этому она уцелела в костре предыдущей войны, и Гарри следовало бы радоваться, что теперь шансы подруги тоже пойдут в гору, но что-то внутри продолжало упорно протестовать.
Он совсем не хотел увидеть Панси в бою: ни в тренировочном, ни тем более в настоящем… Не хотел, чтобы у нее появились шрамы, как у ее тети, и чтобы изменилась повадка, стала плавной и хищной… Панси заслуживала мирной жизни, спокойствия и безопасности — но из-за дружбы с ним очутилась в самом эпицентре грядущего шторма. Это была очень горькая мысль, но Гарри никак не мог выбить ее из головы — вся эта канитель завертелась из-за него…
Если бы Лорд не запнулся о годовалого ребенка (а в мыслях он видел свою великую «победу» именно так, карикатурно) — то в гражданской войне победили бы совсем другие люди. И Панси просто училась бы и дружила с кем-то попроще, с тем же Невиллом или Луной, и помолвка с Малфоем осталась бы в силе. В будущем она вышла бы замуж за Драко и стала жить в доме, похожем на шкатулку с жемчугами, среди роз и ирисов, которые обязательно посадила бы в память о своей маме. «Персефона Малфой» — а ведь и правда отлично звучит…
Но вместо этого бежала рядом с ним, и Гарри только и мог, что поглядывать на Панси, чтобы вовремя заметить, когда она совсем устанет…
Теперь они оказались с другой стороны поля, и вдалеке уже виднелись белые колонны и красная крыша виллы в обрамлении олив и апельсинов. У Гарри на мгновение перехватило дыхание — еще недавно он и не подозревал, что такая красота существует не только на картинках.
Как только они сошли с поезда в Лондоне, Поликсена сразу же забрала их с Панси с собой, а Драко переночевал дома и присоединился к ним наутро — и Гарри знал, что до самой смерти не забудет свой первый вечер в «Соцветии». Уют и спокойствие, легкий ужин под кронами деревьев, прямо на густой траве, потом долгий разговор с Поликсеной обо всем на свете, а позже, когда село солнце и под окнами застрекотали цикады, посиделки в открытом дворике с колоннами, у бассейна с теплой водой…
Гарри очень нравился дом на Гриммо 12, но именно «Соцветие» он полюбил с первого взгляда и всей душой. Если Том вернется и тронет здесь хоть камешек, я сотру его в порошок, — с ожесточением подумал он и поймал себя на том, что невольно ускорился, словно Риддл уже шел на приступ.
Его опасения имели под собой почву: Поликсена старалась не подавать виду, но ее тревога все равно просачивалась в жестах и взглядах. Было отчего переживать — пока что взрослые заполучили только один крестраж и по-прежнему не знали ни их конечное число, ни имена хранителей, ни адреса тайников… Ниточки обрывались одна за другой, и выслушав короткий и безрадостный отчет, Гарри понял, почему Поликсена так настаивала на их возвращении.
Она готовила их к войне.
В свой первый вечер на вилле Гарри сидел на подоконнике спальни, глядел в ночной сад, слушал цикад и думал о том, что на месте названной матери — с некоторых пор он мысленно звал Поликсену мамой и почти даже не стеснялся — Гарри поступил бы точно так же. Она попыталась втиснуть в пасхальные каникулы как можно больше теоретических знаний и умений, заложить фундамент, чтобы хоть немного подготовить их к самому плохому исходу. И «преподавателей» подобрала сообразно задаче: бывший аврор, колдомедик и зельевар… Гарри казалось, что он понимает план: Поликсена исподволь готовила из них слаженную команду, способную спастись бегством и зализать раны в укромном месте. Способную не победить, а выжить.
И Гарри ни капли не возражал бы, будь это двойка, а не тройка. Пара удалых приятелей-бойцов — он сам и Драко, — и тот же Малфой штатным колдомедиком на пол-ставки…
Но Панси все чаще хмурилась и кусала губы, и упрямо отводила Поликсену в сторону, в чем-то убеждая и на чем-то настаивая, а Гарри с замиранием сердца готовился услышать неприятные новости.
Самым обидным было то, что не существовало ничего, что он мог сказать или сделать, чтобы остановить подругу. Более того — умом Гарри понимал, что если их с Драко не окажется рядом, Панси должна уметь постоять за себя и дождаться помощи… но все равно переживал до тошноты. Он никогда не боялся за себя, Гарри вообще не привык бояться — у него почти сразу включалась другая передача: ослиное упрямство. Однако в последние дни он с удивлением обнаружил, что вполне подвержен страху — просто когда речь идет о ком-то другом и очень важном…
Они наконец добежали до сада и нырнули под прохладную сень олив и яблонь. Драко наверняка ждал у бассейна, валяясь на животе и по локоть засунув руки в воду, и Гарри с раздражением подумал, что тот не поймет его переживаний. В этом конкретном вопросе они никогда не сходились: Малфой считал, что ведьмы ничем не уступают волшебникам, и относился к «геройству» Гарри с обидным скепсисом.
Посмотрю же я на тебя, когда Поликсена велит атаковать Панси. Что станешь делать? Проломишь щит и выбьешь палочку у нее из рук? — угрюмо подумал Гарри, отшвыривая в сторону подвернувшееся под ноги яблоко. — И если Панси упадет на колени, стесывая их до крови, — неужели у тебя поднимется рука ее добить?
Они замедлились у входа в дом и, попетляв по узким коридорам, уже шагом вышли к бассейну во внутреннем дворе. Подруга была очень бледной, но по-прежнему решительной, и Гарри тяжело вздохнул и потер лоб: видимо, все безнадежно.
— Иногда Поликсена перебрасывает палочку из руки в руку, — тихо сказал он, придерживая Панси за локоть и увлекая ее в увитый плющом угол, подальше от отдыхающего Драко. — И не жди, пока она встанет в стойку, Поликсена почти никогда этого не делает. Бей первой.
Панси повернулась к Гарри и взглянула на него в упор.
— Все-таки догадался, — со вздохом подытожила она. — Ну ладно, это даже хорошо. И что же, станешь меня отговаривать?
Гарри через силу покачал головой, один за другим разжал побелевшие пальцы на ее локте и перевел взгляд на бассейн — от воды во все стороны били солнечные зайчики, да так резво, что даже слезились глаза.
— Драко любит стремительные атаки. Он очень быстро думает и движется, а еще у него всегда есть туз в рукаве, — предупредил Гарри, и внимательно слушавшая Панси кивнула. — Если заметишь ухмылку, держи щиты как можно крепче.
— А ты? Чего мне ожидать от тебя? — помолчав, спросила подруга, и он засунул руки в карманы и качнулся на пятках туда-сюда.
— А я против тебя вообще не встану, — нарочито небрежно пообещал Гарри, и Панси нахмурилась, но возражать не стала.
— Мне только одно интересно, — помолчав, продолжил он, до боли потирая шрам. — Зачем тебе это надо? Даже если Лорд вернется, ты всегда сможешь спрятаться на Гриммо…
И я предпочел бы именно такой план, — с отчаянием подумал Гарри. — Я хотел бы, чтобы ты спряталась там, где тебя точно никто не достанет, и выжила — причем с гарантией. Как прикажешь уносить ноги от Тома, если я все время буду думать о твоей безопасности?
Какое-то время Панси тоже молчала, а затем сказала ровным голосом:
— Если Лорд вернется, то рано или поздно он обязательно придет за тобой, не может не прийти… Я много думала об этом и все для себя решила. Если он придет, я не собираюсь просто стоять в стороне и заламывать руки. Вместо этого я куплю тебе время. Грозного бойца из меня не выйдет, но уж пару секунд форы я тебе обеспечу.
Она похлопала его по плечу, ободряюще улыбнулась и ушла к бассейну, спокойная и собранная, а Гарри только и смог, что стоять столбом…
…А потом молча смотреть, как Поликсена раз за разом выбивает палочку из руки Панси, а та упрямо трясет головой и продолжает отрабатывать связку Протего-Экспеллиармус-Петрификус. Крепко, до боли обхватив себя руками, чтобы не сорваться на выручку, он стоял рядом с бледным Драко и дышал на счет. Смотреть на тренировку было невыносимо — а отвести взгляд невозможно, — и потому Гарри все стоял и смотрел, а потом молча сидел обок на бортике бассейна, пока Малфой лечил ушибленное колено Панси.
Мозгами он понимал, что ничего ужасного не случилось. Сметвик был прав: подруга хорошо себя чувствовала, и нагрузку ей Поликсена дала самую щадящую… однако внутри все равно все кипело и грозило вот-вот захлестнуть его с головой.
— Почему мы не отрабатываем боевые заклинания? — спросила вымотавшаяся Панси.
— Против Лорда у нас нет шансов, глупо и мечтать. Впрочем, против другого взрослого — тоже, — отрывисто и жестко, совсем не похоже на свою обычную манеру речи, пояснил Драко.
Неужели тоже проникся, увидев вместо гипотетической волшебницы настоящего человека — домашнюю девочку Панси Паркинсон? — устало подумал Гарри. Драко помолчал, поводил ладонью в воде, а потом добавил уже другим тоном:
— Наша задача — ослепить, отвлечь и выгадать время… а еще, при доле везения, — обезоружить. И потом унести ноги как можно дальше, желательно под дезиллюминационным. Вчера Поликсена не зря акцентировала на нем внимание — уверен, мы еще сыграем в прятки…
Когда Панси прилегла отдохнуть, а задумчивый Драко принялся отрабатывать на себе Ферулу, Гарри отправился на поиски названной мамы. Что-то подсказывало ему, что ей нужна компания, — и чутье не подвело.
Она сидела в дальней части сада, под расколотым молнией гранатовым деревом, обняв колени и уткнувшись в них лбом. В этой позе было столько обреченности, что у Гарри перехватило горло, потому он просто сел рядом и без слов положил ладонь ей на плечо.
Какое-то время они сидели молча, а потом Поликсена глухо сказала:
— Пускай лучше это буду я, а не Лорд…
— Он вернется, да? — с тоской спросил Гарри, убирая ладонь, и Поликсена подняла голову и пожала плечами.
— Взрослые должны делать умные лица и излучать уверенность, но я поставлю на искренность. Я понятия не имею.
Именно в такие моменты он особенно остро осознавал, как ему с ней повезло. В вопросах жизни и смерти Гарри вообще высоко ценил чужую прямоту.
— Мы не знаем, у кого хранятся крестражи и какие у этих людей мотивы, — принялась монотонно перечислять Поликсена, и он понял, что подобные мысли уже не первый день крутились у нее в голове на повторе. — Мы не знаем, каким Лорд вернется с того света. Я даже не знаю, к чему именно вас готовить… но не готовить вовсе не могу — я не прощу себе, если потеряю время зря. Вы и так теряете его в Хоге — и я всерьез думала забрать вас из школы, но это будет выглядеть подозрительно. К тому же, если Лорд не вернется или вернется намного позже, я лишу вас важного опыта. Юность на осадном положении — то еще удовольствие…
— Я понимаю, — сказал Гарри и замялся. — Просто, ну… Панси…
— Сначала ей будет обидно и больно, но это ненадолго, — твердо сказала Поликсена. — Протего и Экспеллиармус, Петрификус и Инкарцеро. Они должны отскакивать у вас от зубов — и у нее тоже, в этом Панси права, она вообще очень трезво смотрит на вещи… Я не жду от вас ничего больше. Более того — я не желаю, чтобы вы отрабатывали что-то еще. Если планируете вызвать Лорда на дуэль, забудьте об этом прямо сейчас.
— Я понимаю, — снова сказал Гарри, и названная мама подняла голову, усмехнулась самым краешком губ и потрепала его по голове.
— Мне жаль, что ты меня понимаешь, — серьезно и немного грустно заметила Поликсена, убирая руку и снова обнимая колени. — Я предпочла бы, чтобы не понимал. Чтобы опять потребовал избавить Панси от тренировок — потому что если ты меня понимаешь и соглашаешься с ее доводами сам, это очень плохой признак. Это значит, что ваше детство все-таки закончилось и что мы, взрослые, не справились со своей задачей. Мне правда очень жаль…
Где-то в глубине сада гулко упало яблоко, и вспугнутая птица спорхнула с ветки и улетела, суматошно хлопая крыльями. Гарри проследил за ней взглядом, а Поликсена сжала зубы, выпрямилась и встала.
— Сегодня вечером будем отрабатывать связки. Скучно и однообразно, но именно так нарабатывается автоматизм, — нарочито деловито сказала мама, но усталость в ее голосе никуда не делась.
— Лучше отдохни, — попросил Гарри, глядя на нее снизу вверх, но Поликсена покачала головой и слабо улыбнулась.
— Завтра, герой. Завтра прибудет Сири и я отдам его вам на растерзание, а сама с удовольствием полюбуюсь, как он станет отбиваться.
Гарри поколебался, а потом упрямо двинул челюстью и все-таки спросил:
— Ты счастлива с ним?
Потому что если нет, то Блэку лучше здесь вообще не появляться, — ожесточенно подумал он, но вслух говорить не стал, потому что начал понимать всю нелепость таких заявлений. Эти каникулы вообще отрезвили куда лучше холодного душа — нет ничего, что Гарри может противопоставить взрослому магу, даже если еще недавно этот самый маг не отличался от зомби.
Темные брови Поликсены взмыли вверх, и она задумалась, отвела взгляд. Пауза затянулась — и это сказало Гарри намного больше любых слов.
— Мои родители сказали бы, что отношения между взрослыми детей не касаются, и отослали бы тебя в спальню без ужина, — наконец мягко сказала Поликсена. — Я тоже считаю, что тебе ни к чему это знать, но скажу кое-что другое. Что бы ни происходило между мной и Сириусом, это никак не должно повлиять на ваши с ним отношения. И я точно знаю: Сири очень хочет их наладить. Узнать тебя получше и по возможности подружиться.
— А вот я с ним дружить не хочу, — зло огрызнулся Гарри, и Поликсена укоризненно покачала головой. — Он появился в нашей жизни незваным — и с порога добавил тебе хлопот. Ты снова стала много курить, и ты с ним даже не счастлива, а еще…
— …а еще это никак не отменяет того факта, что Сириус неплохой человек, — вклинилась Поликсена, и Гарри задохнулся от обиды и непонимания. — Не удивляйся, герой, это приходит с возрастом. В какой-то момент понимаешь, что мир не делится на черное и белое и что хорошие люди находятся по обе стороны баррикад. И в этой войне — если она все-таки начнется, — будет именно так и даже хуже, вот увидишь. Что же касается Сири… Гарри, ты об этом пока не думал, но все мои права проистекают из нашего брака. От доброй воли Сириуса будет зависеть, сможете ли вы спрятаться на Гриммо 12. Именно Сири — твой законный опекун, а еще он не связан с Лордом — а значит, у вас будет поддержка и помощь независимого взрослого… Гарри, ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Понимаю. И что мне делать, вилять перед ним хвостом? — угрюмо спросил Гарри, не поднимая на нее глаз. Поликсена вздохнула, и ему стало стыдно за свое упрямство.
— Для начала попробуй его просто узнать, — устало сказала она. — Вдруг он сумеет понравиться тебе по-настоящему?
* * *
Сириус аппарировал на назначенное место ровно в срок и ни минутой позже — для безалаберного Блэка это уже был подвиг, тянущий на орден Мерлина. Поликсена за руку провела его через ворота — грифоны недовольно били мраморными хвостами и щурили бирюзовые глаза, но не атаковали, — и изучающе поглядывала на Блэка все то время, пока они шли к вилле.
Вообще-то Сири напросился в гости сам, чем немало ее озадачил. Не желая пороть горячку, Поликсена даже взяла паузу на подумать, но так ничего умного и не надумала. Ее привычный напарник по делам подрастающего поколения обещал вырваться под самый конец каникул — провести спецкурс по зельям для полевой аптечки, — а лавры многодетной матери-одиночки Поликсену никогда не прельщали. К тому же, чем больше учителей, тем лучше, а Сири все-таки был выпускником аврорской академии… Так что она похмыкала, покрутила носом, да и согласилась — и теперь дражайший супруг бодро шагал по дороге между полей и то и дело оглядывался по сторонам.
— Красиво как, — восхищенно заметил он, и Поликсена довольно кивнула: похвала была заслуженная, «Соцветие» и правда было ужасно красивым. И хорошо, что у нее все-таки дошли руки, Поликсена очень любила виллу. И младшим это место тоже приглянулось, особенно Гарри…
— Предупреждаю сразу: ты спишь отдельно, — строго сказала она, и Сириус торжественно кивнул.
Такая покладистость выглядела подозрительно, но Поликсена была настроена на благодушный лад. Вчерашняя тренировка с Панси выбила ее из колеи, подняла изнутри какую-то тоскливую муть, — и теперь ей просто хотелось тишины и покоя. Посидеть в плетеном кресле тети Полидамии с бокалом лимонада, глядя, как Сириус гоняет детей — или они его, это уж как пойдет. Поплавать в бассейне, и чтобы обязательно на спине и с закрытыми глазами, растворяясь между водой и небом, а потом все-таки открыть глаза — и опрокинуться в безоблачную летнюю синь. А вечером закатить в атриуме пирушку и дать добро на бой подушками — пока сражение еще остается просто игрой…
— И чему мне их учить? — уточнил Сириус, и Поликсена вздрогнула и вернулась из своих сладких мечтаний в настоящее. Все-таки устала, совсем расклеилась…
— Всему, — коротко ответила она, глядя на него в упор, и Сири, помедлив, кивнул.
Поликсена почти ничего не ожидала от Блэка — откуда там взяться преподавательским талантам? — но тот приятно удивил. Дети, изначально настроенные настороженно и прохладно, уже к концу первого часа расслабились, а потом и вовсе обступили его со всех сторон. Даже Гарри, изо всех сил старавшийся держаться от Сири подальше, — и тот не устоял перед обаянием своего крестного.
Она валялась на лежанке у бассейна, сразу под мозаикой, наблюдала за тем, как Сириус травит аврорские байки, и втайне ревновала своих подопечных: ну вот, стоило блистательному Блэку разок улыбнуться, как он тут же стал Самым Крутым Взрослым! Поликсена раздраженно фыркнула и надвинула на глаза широкополую соломенную шляпу, отчего под веками разлилось блаженное оранжевое тепло.
— Тетя, смотри, как здорово!
Она нехотя приподняла полу шляпы и кинула взгляд через бассейн. Сириус стоял, небрежно привалившись к колонне, а вокруг него и восхищенных младших роились тропические бабочки с невозможно синими крыльями. Цвет электрик, — угрюмо подумала Поликсена, ловя лукавую улыбку Сири, и покачала головой. Как был позером, так и остался…
— Давай лучше что-нибудь полезное, — проворчала, повышая голос — так, чтобы ее услышали на другом конце атриума. — Лорд ценил широкие жесты, но бабочками его не проймешь.
— Но это же не просто бабочка, — укоризненно заметил Сириус, позволяя одной из них сесть себе на широкую ладонь. — Паркинсон, неужто не признала собственных тезок?
Поликсена нахмурилась, и он пояснил со смесью снисхождения и затаенной гордости — смотри-ка, небось специально готовился:
— Представляю вашему вниманию Eryphanis polyxena — между прочим, эта красотка питается бамбуком, прямо как панда!
«Нарциссы — красивые цветы, — прошелестело в ушах, — но ты вовсе не цветок, а бабочка»...
Видимо, Поликсена все-таки изменилась в лице, потому что Сириус нахмурился и отменил заклинание. Он невозмутимо продолжил свою тренировку вперемешку с анекдотами и житейскими советами — «у меня такой стиль, Паркинсон, не мешай!» — а Поликсена снова надвинула на лицо шляпу и откинулась на кушетку. Несмотря на жаркий день, ее зазнобило.
После обеда дети отправились в сад, и она велела домовикам вынести туда кресло. Какое-то время Поликсена просто сидела, кутаясь в шаль, и отстраненно наблюдала за тем, как по ветвям яблони прыгает стайка синиц, но уже через пару минут у нее появился новый объект для изучения — Сириус нахально уселся справа от ее кресла, на расстоянии руки. Шмякнулся прямо на траву, вытянул длинные ноги и откинулся назад, опираясь на руки. Подумал пару секунд — и блаженно прикрыл глаза, подставляя лицо лучам теплого солнца, не иначе истосковался по нему в Азкабане… Поликсена не стала возражать против его соседства: на таком расстоянии за мужем было очень удобно наблюдать, причем не подавая виду.
Ну надо же, и вправду целый муж… — с недоверчивым изумлением подумала она, потирая бровь. Казалось бы, столько времени прошло, а Поликсена никак не могла привыкнуть к этому факту — и решить, что им делать дальше, тоже. Хорошо хоть, в хозяйстве пригодился — учитель из Сириуса вышел на удивление приличный… Сейчас, после нескольких месяцев на воле, да еще и под бдительной опекой Иппи и Кричера, Сири уверенными шагами шел на поправку: он отъелся, похорошел и, помогай Мерлин, даже помолодел. Седина на висках, правда, останется навсегда, как и морщинки у глаз и на щеках, но даже несмотря на все это, Блэк по-прежнему был просто неприлично красив — слишком красив, спроси кто-то мнение Поликсены. Она бы предпочла (и втайне надеялась), чтобы после Азкабана Сириус оказался попроще и потусклее — но видимо, не с ее счастьем…
— Хорошие у тебя дети, — умиротворенным тоном заметил он, и Поликсена внимательно взглянула на троицу своих подопечных, сидевших в отдалении, под низкими кронами олив. Панси хмурилась и старательно плела венок, Гарри терпеливо подавал ей все новые цветы, а Драко блаженствовал в сторонке — причем в позе, до мелочей сходной с позой своего дядюшки. Она пригляделась: Малфой еще и под шумок обрывал абрикосы и ел их прямо с дерева, как будто его не накормили до отвала. Ну да, трофейное всяко вкуснее, чем поднесенное на блюдечке… Поликсена весело покачала головой: действительно, кровь не обманешь, как ни старайся.
— Не просто хорошие, а самые лучшие дети на свете, — ревниво уточнила она, поворачиваясь обратно к Блэку. — Так что учи их на совесть, понял? Сири, я не шучу: они просто обязаны выжить.
— Так точно, мэм, есть учить на совесть, — усмехнулся Сириус, нехотя открывая глаза и тоже бросая взгляд на своего крестника и его друзей.
Поликсена запахнула шаль поплотнее и поджала губы: на свету глаза у дражайшего супруга были синие-пресиние, почти как крылья у тех бабочек, — и она болезненно поморщилась. В ушах снова зазвучал шуршащий шепоток Беллы — все-таки узнала даже под чужой личиной, ну надо же! — а за ним на ум пришла проклятая чаша, о которой Беллатрикс все время твердила.
Как она хоть выглядит, эта чаша? И почему Лорд выбрал именно этот предмет? На его месте Поликсена назначала бы себе крестражи наугад, методом тыка, но она никогда не понимала, как варит котелок у гениев, — даже учитывая, что в их число входили младшая сестра и лучший друг…
Поликсена подумала еще немного и все-таки храбро ступила на тонкий лед:
— Сири, ты хоть что-нибудь знаешь о судьбе Регулуса? Только давай честно, это очень важно.
Тот помолчал, а затем подтянул колени к груди и крепко обнял их руками, словно пытался спрятаться в «домике». Тут же потянуло потрепать его по голове, будто большого пса, но Поликсена сдержалась и даже слегка отодвинулась в кресле от греха подальше: начать жалеть легко, а продолжать — весьма приятно, но это очень скользкая дорожка. Сперва Поликсена поддержит Сири чисто по-дружески, потом проникнется его горестями, подпустит близко, еще ближе, — законный супруг ведь — затем, наконец, впустит в сердце и сама не заметит, как с головой ухнет в омут по имени «Сириус Блэк». Утонет в нем и никогда больше не выплывет… Ну уж нет.
— Я же его искал, — с глухой тоской в голосе признал Сири после долгого и натянутого молчания. — Заглянул под каждую корягу, проверил каждую канаву — но все впустую, Реджи будто испарился… и про чашу эту проклятую я тоже ничего не слышал. Может, останься я на Гриммо, что-то да заметил бы, но я был занят — нянчил свои обиды в доме дяди Альфарда…
Он помолчал, видимо, бичуя себя за давние ошибки, а затем спросил как-то очень ласково и светло:
— Кстати, ты не знаешь, что стало с тем домом? Еще не развалился по бревнышку?
— Цел и невредим, — заверила Поликсена, и Сириус слегка повеселел и повел напряженными плечами. Это он зря, расслабляться было рано — Поликсена еще не рассталась с надеждой на то, что Сири переселится туда в гордом одиночестве. Ну или с Кричером, тот ни за что не оставил бы своего любимца без пригляда…
В последнее время она много размышляла о своей личной жизни и была вынуждена признать, что ситуация сложилась патовая. Было бы намного проще, если бы Сириус сам изъявил желание разъехаться — но пока что дражайший супруг то ли не задумывался о таком варианте, то ли в целом его не рассматривал. Будь у Блэков действующий глава, можно было бы договориться с ним полюбовно, не вынося сор из избы, он мог не только согласиться на разъезд, но и разорвать брак одной своей волей… однако даже думать об этом было бесполезно, так как семья оставалась обезглавленной — до своего заключения Сириус был наследником второй очереди, а Регулус по-прежнему числился пропавшим без вести…
Еще можно было пойти на скандал и выбить развод через суд, обеспечив магическую Британию сплетнями на годы вперед, но это ничего не решало, а только усложняло: по закону Гарри остался бы со своим опекуном… к тому же, для развода в обход главы нужна была веская причина, а Поликсене не хотелось трясти грязным бельем перед общественностью — и топить Сириуса не хотелось тоже. Она представила себе, как просит Иппи дать медицинское заключение о сумасшествии, импотенции или бесплодии Блэка, как приятель смотрит на нее с плохо скрываемым отвращением и как потом диагноз зачитывают в суде и печатают в «Пророке» — и ей захотелось вымыться до скрипа. От отчаяния Поликсена действительно могла бы пойти на такое, но это была бы крайняя мера. Изваляться в грязи сама, а заодно изгваздать и Сириуса, и Гарри, бросая на будущее подопечного длинную тень, она успеет всегда, — но сначала стоит попробовать найти с супругом общий язык.
Все-таки жаль, что он не перебрался в вотчину Альфарда Блэка по собственному желанию — Поликсена искренне считала, что Сири было бы куда лучше там, чем на Гриммо. Она наведывалась туда сразу после свадьбы с топором — проводила ревизию имущества семьи. Охотничий домик среди вековечных дубов произвел на нее тягостное впечатление — но отнюдь не из-за толстого слоя пыли и засиженных мухами окон. Просто он изумительно подходил своему последнему непутевому хозяину: уютные деревянные стены и широкие лестницы, тяжелые и мягкие ковры на весь пол, бутылки виски в шкафу, лосиные рога над камином и удобное кресло сразу обок… Все время, которое Поликсена там провела, ей упорно казалось, что дверь вот-вот распахнется во всю ширь, и Сири вернется, шагнет через порог, отряхнется всем телом, разбрасывая вокруг дождевые капли, а потом усядется у камина — греть замерзшие руки…
И вот, пожалуйста, и правда вернулся — и что с ним теперь делать? Рада ли ты, Поликсена? Встречай же супруга, о вернейшая из жен…
— А ты сама что-нибудь знаешь о Реджи? — очень ровно и спокойно спросил Сириус, глядя куда-то вдаль, и она поняла, что в глубине души он по-прежнему надеется на лучшее. Еще один оптимист, точь-в-точь, как сама Поликсена… кто подметил это сходство, уж не «мистер Смит» ли? Тюремщик бил не в бровь, а в глаз — и при следующей встрече она с удовольствием повторит эти слова, выбивая ему глаза один за другим…
Увы, но порадовать супруга было нечем — судьба Реджи оставалась тайной. Ее запасной суженый исчез почти перед самой свадьбой, и несмотря на облегчение, Поликсене все равно было и обидно, и смешно — уже второй жених ушел из дома в чем был, лишь бы не вести девицу Паркинсон под венец!
А потом стало ясно, что Реджи не сбежал куда-нибудь за Пиренеи, а пропал без вести, по-настоящему исчез с лица земли, и обида отгорела и утихла, оставив одну только горечь. Какое-то время Поликсена даже хранила свадебное платье, под настроение доставала его с дальней полки и прикладывала к себе перед зеркалом… пока однажды не плюнула и не избавилась от наряда. Жемчуг с лифа пошел на продажу, а роскошную юбку Поликсена отдала под пижаму для Панси. Пижамка вышла просто загляденье, племянница спала в ней почти два года, пока окончательно из нее не выросла…
— Значит, тоже по нулям, — вздохнул Сириус и бездумно почесал себя за ухом. Это был очень характерный жест, и Поликсена все-таки решилась:
— Слабо ответить мне на опасный вопрос?
— Не слабо, — лукаво улыбнулся Сири, искоса поглядывая на нее, и Поликсена покачала головой, но все равно не сумела сдержать ответную улыбку.
Ну надо же, не Азкабан, а прямо школа жизни какая-то, — в который раз подивилась она. Или это только Сириуса заключение обтесало и изменило в лучшую сторону? Каким вышел бы Басти — таким же повзрослевшим и помудревшим или окончательно сломленным, забывшим самого себя? Думать об этом по-прежнему было больно — но Поликсена никак не могла прекратить и упорно расчесывала начавшую заживать рану.
— Ты ведь анимаг, верно? — спросила она, наклоняясь к Сири через поручень кресла и понижая голос. — И, конечно же, незарегистрированный.
Сириус помолчал, подумал — еще одна новая черта характера, раньше Блэк не утруждал себя такими мелочами, — и медленно кивнул.
— Ну в реестр меня должны были внести, — неуверенно добавил он. — Я старался оборачиваться после обхода, но за столько лет хоть разок да прокололся…
— Ясно. Ну тогда я даже знаю, какой ты зверь, — тяжело вздохнула Поликсена, отодвигаясь обратно. — Кобель ты, Сири, самый настоящий.
Сириус рассмеялся, запрокидывая голову, искренне и самозабвенно, — и ее собственные губы предательски дрогнули в ответ. Он все смеялся и смеялся, хрипло дыша и почти всхлипывая, и в конце концов Поликсене пришлось символически пихнуть его в бок носком туфли — на них уже начали коситься дети.
— Возьми себя в лапы, чудовище, — беззлобно проворчала она, и Сириус глубоко вдохнул и выдохнул, скалясь во всю пасть и утирая выступившие от смеха слезы. — Дай угадаю: ты стал анимагом еще в Хоге, и подбил тебя на это наш общий придурок-кузен. Ничего удивительного, всякие бредовые затеи рождались в голове именно у Поттера — а ты и рад был плясать под его дудку.
Сири взглянул на нее поверх ладони в упор, неожиданно проникновенно и укоризненно, и на мгновение Поликсене стало стыдно за собственные злые слова. Она фыркнула, скрестила руки на груди и отвернулась — а потом подумала пару секунд и решительно повернулась обратно.
— Послушай, я не стану притворяться, что была от Джейми в восторге, — с нажимом сказала Поликсена, подаваясь вперед, и Сириус кивнул и поднял руки вверх, словно сдавался на ее милость. Можно было замять вопрос, но она продолжила: не хотела возвращаться к этому в будущем. Не хватало еще и здесь ходить на цыпочках, опасаясь сказать лишнего… — Поттер был тем еще фруктом, и ты знаешь это не хуже меня. Я всегда считала, что именно он сбил тебя с пути истинного, да и мне попортил немало крови, — однако я совсем не хотела для Джеймса такой судьбы. Они с Эванс не должны были погибнуть, тем более так рано.
Сири помолчал, глядя куда-то поверх ее плеча, а потом вздохнул и примирительно склонил голову:
— У Джейми были свои недостатки, — и Поликсена потеряла дар речи — потому что раньше за один косой взгляд в адрес Поттера Сириус объявлял войну до победного конца.
Она медленно вдохнула и выдохнула, пытаясь снова обрести равновесие, из которого Сири раз за разом ее выбивал. Недостатки у него имелись, видите ли… Главным недостатком Поттера было его злое чувство юмора, замешанное на чувстве собственного превосходства, и ей было что сказать на этот счет, причем с красочными примерами из жизни, — но Поликсена оценила жест Сириуса по достоинству и не стала лезть в бутылку. О мертвых либо хорошо, либо ничего.
— И в какую же скотину превращался наш Джейми? — светским тоном осведомилась она, и Сири пожевал губами и потянул себя за отросшие волосы.
— Я скажу, но ты только не смейся, — предупредил он, и заинтригованная Поликсена кивнула и устроилась поудобнее. Неужели что-то неприглядное? Да ну, не может быть, это был бы слишком щедрый подарок судьбы. — Он был… ну-у-у… в общем, он был оленем.
— С рогами? — сдерживая смех, уточнила Поликсена, и Сириус обреченно кивнул, не отрывая от нее подозрительного взгляда.
— Мерлин, — полузадушенно пробормотала она и все-таки спрятала лицо в ладонях.
Джейми Поттер — и вдруг олень, ну надо же… эта аниформа подходила ему куда лучше человеческого обличья. Явно был мордатый, с горделивым изгибом шеи и трогательным белым хвостиком. Кататься на таком, наверно, просто сказка… это ведь олени тянут сани Санта-Клауса? Салазар-заступник, еще и травоядное… Джейми наверняка бесился, что оказался вовсе не хищником, а жертвой. Еще и рога… должно быть, развесистые и отлично смотрелись бы над камином. Нет, все-таки хорошо, что Поликсена не прознала об этом еще в школе, иначе кузену точно не стало бы житья. Ну и Эванс тоже, за компанию.
— А обещала, что не будешь смеяться, — поддел Сириус, и она убрала ладони от лица, усилием воли беря себя в руки.
— Это выше моих сил, — с чувством сказала Поликсена и заметила, что несмотря на серьезный и укоризненный тон, взгляд у Сири был лукавым. — А Люпин и Петтигрю? Или те не осилили превращение? Да нет, ерунда, Ремус точно справился бы. Он среди вас был самый адекватный и воспитанный, так что ставлю на что-то дружелюбное. Может, кролик? Такой пушистый и серенький, с висячими ушками?
— Кое-что покрупнее и позубастее, — увильнул Сириус, и Поликсена уловила намек и не стала давить. Какая, в конце концов, разница? Блэку наверняка было неприятно вспоминать о бывших друзьях, а она предпочитала не топтаться по чужим мозолям без острой нужды.
— Ты недолюбливала Джейми, — задумчиво сказал Сири после паузы, снова находя взглядом Гарри, словно стрелка компаса — Северный полюс. Поликсена тоже взглянула на воспитанника — тот как раз опустил голову, позволяя нахлобучить на себя готовый венок, неказистый и съезжавший на ухо, — и что-то внутри болезненно защемило. — Однако приняла его сына и растишь Гарри как родного, не жалея ни сил, ни времени, ни денег. Спасибо.
Поликсена только отмахнулась, потому что подходящие слова как-то не находились. Ну да, приняла и растит. И это еще большой вопрос, кому из них двоих нужнее — потому что она уже не могла представить свою жизнь, в которой не было бы Гарри. Привязалась намертво, — для Поликсены это всегда было делом нехитрым, и даже жизненный опыт, набивший ей шишек почти везде, пощадил именно это дурацкое качество.
— Твой крестник совсем не похож на родителей, — заметила она, в упор глядя на Сири и ожидая горячего возмущения и отпора, но тот только молча кивнул. Да кто же ты, таинственный незнакомец, и куда подевал Сириуса Блэка? — Ни на Джеймса, ни на Эванс — но даже если бы он походил на них как две капли воды, я запрещаю навязывать Гарри чужие роли. Он личность в своем праве — именно Гарри, а не Джейми-младший, — и заслуживает того, чтобы его любили самого по себе. Мы друг друга поняли?
— Да поняли, поняли, — пристыженно усмехнулся Блэк и пригладил темные волосы, отвел глаза. Ясно, не удержался, искал в крестнике черты погибшего приятеля… и несмотря на браваду, у Поликсены язык не поворачивался его винить. Чья бы корова мычала… — А знаешь, на кого Гарри и правда похож?
— На Реджи, — бездумно ответила Поликсена и осеклась, присмотрелась к воспитаннику уже осознанно. А ведь и правда похож, причем чем-то неуловимым — не то скулы, не то подбородок, не то разрез глаз… Или все-таки профиль? Так, с наскока, и не понять…
Регулус был интересным парнем, хоть и не таким ярким, как его старший брат, но это было даже к лучшему: в расцвете ослепительной юности на Сири было попросту больно смотреть — вот Поликсена и не смотрела. Если, взрослея, Гарри не растеряет блэковское наследство, то вырастет завидным женихом — и даже интересно, кому достанется такое счастье… Поликсена уже приготовилась ревновать к будущей невестке и даже великодушно простила леди Вал: еще надо поглядеть, какая свекровь выйдет из нее самой.
— Реджи — это само собой, — отмахнулся Сириус и испытующе взглянул на нее. — Но это обертка, а я говорю про начинку. И вот ею Гарри очень смахивает на твоего школьного приятеля.
Поликсена устало потерла переносицу двумя пальцами — и оборвала жест на середине. Ну почему ей вечно приходится становиться между лучшим другом и прочими важными мужчинами в ее жизни: сперва братом, теперь вот дражайшим супругом… Будь жив отец, — угрюмо подумала Поликсена, — Север наверняка насолил бы и Приаму тоже. Талант у него такой, один из многих. Вот нет бы что-то полезное…
— Порочишь светлую память Лили Эванс? — вкрадчиво спросила она. — Уверяю, несмотря на роскошные рога твоего дружка, Гарри — совершенно точно сын Джеймса и внук Дореи. Сири, не глупи, ты ведь сам видишь сходство — оно заметно невооруженным глазом. Учти: Иппи докладывал, что со зрением у тебя все в порядке.
— Фамильное сходство я и правда вижу, — криво усмехнулся Сириус. — И Лили ни в чем не подозреваю, как и твоего приятеля… Но делать из меня дурака — Паркинсон, для тебя это слишком низко. Ну давай же, признайся честно: они со Снейпом и правда похожи характером. Ты поэтому взяла Гарри под свое крыло?
— Ну ладно, в чем-то они похожи, — уступила Поликсена. — Спешу сообщить, что у твоего крестника есть любимый предмет. Угадаешь, кто именно его ведет? Так что нет ничего удивительного в том, что Гарри подсознательно копирует своего преподавателя.
Это была только половина правды — Поликсена заметила, что у этих двоих было много общего, задолго до того, как Гарри увлекся Зельеварением. В них обоих была какая-то хищная готовность к прыжку, а еще мертвая хватка и склонность зло ерошить загривок, чуть что не по нраву, — и в свое время именно эти знакомые качества побудили Поликсену присмотреться к другу Панси повнимательнее. В итоге она прикипела душой именно к нему самому — однако факт оставался фактом, хоть Поликсена и не собиралась в этом признаваться: слепая ревность Сириуса всегда била без разбору, по площадям.
— Давай сменим тему, — устало предложила она, и Блэк снова удивил ее тем, что не стал возражать.
Поликсена нахмурилась: в его компании она постоянно чувствовала себя не в своей тарелке, потому что реакции, которых привыкла ожидать, никак не наступали, и этот бой с тенью очень выматывал. Интересно, понимает ли это Сири? Это что, новая тактика такая — взять измором?
— Почему ты не стала анимагом? Могла ведь, — польстил ей Блэк и улыбнулся краешком губ. — Только давай честно.
— Непрактично, — перебрав в уме свои тогдашние размышления, подытожила Поликсена, и он обиженно фыркнул. — Да-да, Сириус Орион Третий, не все грезят романтикой анимагии. К тому же, заранее неясно, чем именно ты окажешься, можешь и свиньей, и морской звездой, и тараканом… Но даже если нет — все мечтают о тиграх и медведях, да только что с такими тушами делать? Для мирного времени полезнее что-то незаметное и скучное: голубь, божья коровка…
— …кошка, — с намеком добавил Сири.
— Кошка, — не стала спорить Поликсена. — Кстати, это тоже был один из аргументов «против».
— Почему? — заинтересовался Сириус, и Поликсена нахмурилась — ну надо же, а ведь ему действительно интересно… Это был почти первый их нормальный, человеческий разговор едва ли не со дня знакомства, и ее тянуло хорошенько протереть глаза.
— Потому что МакГонагалл, — все-таки призналась Поликсена и потупилась. Сири подумал-подумал, а потом неверяще хмыкнул: ага, дошло. — Я подозревала, что у нас одна аниформа на двоих, и совсем не хотела столкнуться нос к носу. Мы с ней друг друга едва терпели, и я точно задала бы ей трепку, а МакКошка потом завалила бы меня на ЖАБА… Ну и вообще, она надолго отвратила меня от котов — те вообще-то красивые и ловкие звери, а у Минервы даже во второй ипостаси были ма-а-аленькие такие очочки… И хватит уже ржать!
— Очень тонкий расчет, — отсмеявшись, заметил Сириус и взглянул на нее искоса. — Но аниформа — это не только разведка или бой.
— Ну да, еще это блохи, — поддакнула Поликсена, и Сири тут же возмущенно вскинулся. — Ладно, шучу, я знаю, что на вас ни одна блоха не приживается, дохнет на подлете.
— Анимаги выносливее остальных, — принялся соблазнять Блэк незнакомым вкрадчивым тоном. — Мы меньше болеем и быстрее восстанавливаемся. Нам не так страшны ментальные фокусы, даже… даже дементоры. У нас лучше реакция. Я уже не говорю о слухе… или о нюхе.
Он криво усмехнулся и отвел глаза, и Поликсена насторожилась, но так и не поняла, что именно его расстроило, — может, упоминание Азкабана?
— Мерлин, ты сразил меня наповал, — она театрально заломила руки, и Сириуса отпустило: он разулыбался и едва ли не хвостом завилял. — Все, я убеждена — именно острого нюха мне и не хватало! Срочно начинаю жевать мандрагору — или что там надо было делать?
— Я тебя всему научу, — важно пообещал Сири, и Поликсена покивала с понимающим прищуром: ага, конечно, научит он… Все-все покажет и еще несколько раз повторит, чтоб уж точно запомнила.
Блэк посерьезнел и склонил голову к плечу, точь-в-точь как озадаченный лабрадор.
— Слушай, ну неужели ты совсем не жалеешь, что не попробовала?
— Нет, — быстро открестилась Поликсена. — Не хватало еще трястись из-за нарушения закона. Я точно не стала бы регистрироваться — так все плюсы аниформы коту под хвост… И знаешь что? Не забивай мозги детям — тот же Драко вполне потянет превращение, у него к трансфигурации талант. Люций нам не простит, если его драгоценный наследник пострадает.
— Сын Нарциссы, — неверяще промолвил Сириус, качая головой. — Не могу поверить, что все они уже такие взрослые…
— Я тоже, — неожиданно для себя призналась Поликсена и по интимному и доверительному молчанию, наступившему между ними, поняла, что с этими исповедями пора заканчивать. Она встала, остро чувствуя на себе пристальный взгляд Сириуса, и помахала детям — наступало время для вечерней тренировки. Сири помедлил и тоже встал следом, отряхивая брюки от налипших травинок, — и теперь Поликсена почти наяву видела на его месте большого черного пса.
А ведь она и вправду совсем не жалела о том, что не стала анимагом. Сириус обрел аниформу вместе с друзьями, но у Поликсены была совсем другая ситуация: ни Каро, ни Север не блистали в этом разделе магии, а одиноко бродить по окрестностям Хога — то еще удовольствие… Оно и к лучшему — Северус и так почти во всем превосходил обеих подруг, кроме предвидения и трансфигурации, и было бы совсем обидно, обскачи он их еще и в этом.
Впрочем… если бы так все же случилось, то кем они втроем стали бы? Поликсена была почти уверена, что ей достались бы именно лапы, а не крылья или плавники. Все-таки кошка? Вероятно, но не факт. Может, лиса или рысь? Наверное, что-то хищное, но не слишком грозное, средних таких размеров. Хоть бы не барсук — потом позора не оберешься, свои же и засмеют… Каро могла бы стать чем-то красивым и грациозным: лебедем, белочкой, ласточкой? Ну а Север — вороном или волком…
Мысли сами скакнули в сторону, и Поликсена поморщилась, вспоминая их последнюю встречу: ну что ей стоило получше следить за языком? После ее неуместных откровений они с Северусом и правда отправились в даунтаун — однако кутить под пристальным взглядом приятеля совсем не тянуло, так что в конце концов они оказались на пустой набережной. По-братски поделили рыбу и картошку из единственного работающего магазинчика, щедро угостили наглых белокрылых чаек и встретили рассвет в компании редких бегунов… а затем пожали друг другу руки и разошлись по своим делам, потому что долгие разговоры о войне, о страхе и азарте, и о тех, кого они потеряли во время и после, — это нужно и важно, но взрослый мир работает совсем иначе.
В этом жестоком мире нужно являться в мэнор, делиться воспоминаниями с бледной Нарциссой, утешать приятельницу и предлагать решение, за которое Нарси едва не отвесила ей пощечину, — а потом расплакалась и все-таки пообещала подумать. В этом мире нужно все расчитывать наперед, а не в пылу момента, — и получалось у Поликсены паршиво…
С того самого вечера квартира за Барьером зарастала пылью: им обоим было о чем поразмыслить, причем по отдельности, и если быть совсем уж честной, Поликсена боялась услышать выводы, к которым мог прийти Север.
* * *
Когда дети принялись зевать в кулак и пихать друг друга локтями, Сириус понял, что настал час его главного экзамена.
— Пора на боковую, — безапелляционно объявил он, опередив Поликсену, и супруга прищурилась, но промолчала. Ее подопечные заворчали, повозмущались для приличия, но все-таки потянулись в дом, и они с Паркинсон остались в атриуме совсем одни.
— Ладно, признаю — ты не совсем безнадежен, — тяжело вздохнув, сказала она и встала с кушетки. — Идем, покажу твою комнату.
Сириус галантно пропустил ее вперед, чем заслужил еще один косой взгляд, и уже оказавшись в маленькой уютной спаленке, сладко потянулся, раскинув руки в стороны.
— Диван, — угрюмо и торжественно объявила Поликсена, указывая на спальное место так, словно это была главная достопримечательность всего поместья. — Одноместный, как и обещала. Подушки и одеяло трансфигурируешь сам.
— Так точно, — весело согласился Сириус.
— И все, так просто? Неужто не напросишься под бочок — чутко оберегать мой сон? — недоверчиво прищурилась Поликсена, и Сири оскорбленно вскинул ладони вверх и помотал головой: дескать, что за гнусная клевета, за кого ты меня принимаешь?!
Супруга тяжело вздохнула и поджала губы. Скрестила руки на груди — и Сириус улыбнулся шире, чтобы не выдать своей перекошенной миной, как сильно его бесит этот жест, виденный несчетное количество раз в чужом исполнении.
— Честное слово, ты меня прямо пугаешь, — наконец сказала Поликсена после долгой и напряженной паузы. — Ей-Мерлин, я уже совсем не знаю, чего от тебя ожидать… Что, и на жалость давить не станешь? Мол, несчастный страдалец нуждается в женской ласке?
— Ну ты же не сестра милосердия, — пожал плечами Сириус, изо всех сил отгоняя от себя эту сладкую картину. А жаль, в самом деле, — Паркинсон ну очень пошел бы чепчик медиведьмы… и фартучек еще такой, с игривыми оборочками, Сири видел такой на девочках, когда порой заглядывал в Мунго — давно, в прошлой, курсантской жизни.
А еще под ее присмотром можно было бы просто лежать с закрытыми глазами и чувствовать, как на лоб ложатся тонкие холодные пальцы, прогоняя боль и дурные мысли — все до единой…
Поликсена из плоти и крови только сильнее нахмурилась и уточнила с заметным удивлением:
— Что, и ультиматум не поставишь? Не глупи, у тебя же на руках все козыри наперечет. Встань в позу и заяви, что на моем счету накапал супружеский долг — причем с процентами.
— Ну я же не гоблин, — снова пожал плечами Сириус, и она усмехнулась — оценила шутку. И тем не менее предприняла последнюю попытку выбить из колеи — и эта попытка уколола неожиданно больно, потому что раньше Сири именно так и поступал… Дурак был, что тут поделаешь.
— Неужели даже не скажешь, что надо сотрудничать по-хорошему, — не то отнимешь у меня Гарри?
— Неа, не скажу, — Сириус напоказ зевнул, отвернулся и принялся старательно трансфигурировать себе подушки: несмотря на выдающиеся успехи в анимагии, бытовые приемчики давались ему ни шатко ни валко. Какое-то время Поликсена молча наблюдала за его потугами, а потом решительно отодвинула Сири в сторону и закончила сама. Красивая вышла постель, все-таки у него очень талантливая жена…
— Ты значительно все усложняешь, Сириус Орион Третий, — заметила Поликсена под конец, остановившись в дверях и взглянув на него с пристальным прищуром — словно всерьез ожидала, что он примется ловить ее за руки. Не дождалась и, с сомнением покачав головой, ушла к себе — и Сири хотелось думать, что в глубине зеленых глаз мелькнуло легкое разочарование.
Он проследил за Поликсеной взглядом и устроился на диване, заложив руки за голову и глядя в невысокий потолок с росписью: кто-то кого-то похищает, причем судя по выражению лица пленницы, та была совсем не прочь оказаться похищенной. Хорошие люди были древние греки, простые и без затей — уж там Сири был бы на своем месте…
Ну конечно, он все усложняет. В том и задумка — и, по всей видимости, она работает, как часы. Сириус уже не прежний горячий дурак, уверенный в том, что все его прихоти должны выполняться по первому требованию. Теперь он понимающий и надежный, готовый в любой момент подставить плечо — и отойти в сторону тоже, — а еще за свои надежность и понимание Сири совсем, ну вот совсем ничего не просит взамен…
От такого сложно уйти. Такого сложно опасаться и ненавидеть. И Поликсена это прекрасно поняла — Сириус никогда не сомневался в ее мозгах, но получить еще одно подтверждение было приятно: все-таки хоть немного он да знает собственную жену…
А там, глядишь, Сири и носатого переплюнет — почему бы и нет, в самом-то деле? Снейп человек занятой и ответственный, к тому же он накрепко привязан к школе, а у Сири только и есть забот, что благополучие Поликсены и Гарри. В отличие от Северуса, у него на руках куча свободного времени, а еще имеется новообретенное терпение — хорошая оказалась штука, очень полезная…
Тот, кто удовольствуется меньшим сегодня, неминуемо упустит большой приз завтра. Игра такая, и без терпения в ней никуда: Сириус сумел выдержать самый первый раунд, но сколько их еще впереди… Отец вечно твердил, что чем тише едешь, тем дальше будешь — да только Сири не слушал, презирал отца, считал его тряпкой и трусом… Кто бы сказал ему тогда, что тишайший Орион был умнее всех прочих Блэков вместе взятых.
Примечания:
PayPal, чтобы "Дамы" росли большими и кушали много каши: ossaya.art@gmail.com
Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️
1. Сири слегка заблуждается: правильное название упомянутой им бабочки — Eryphanis automedon. Тем не менее это частая ошибка в таксономии, так что простим ему ))
Сама бабочка: https://breedingbutterflies.files.wordpress.com/2015/12/eryphanis.jpg
2. Название главы отсылает к разделению на эпохи развития мира у Гесиода: «символ упадочной современности в противоположность героическим прошедшим векам, железа не знавшим».
3. Большое спасибо Алирон за ценное исправление!
Как всегда, буду рада адекватным комментариям — кроме тех, в которых спрашивают, когда третий том будет закончен, или обещают прочитать его после окончания. Такие комментарии не вдохновляют меня, а угнетают. Спасибо ❤️
Примечания:
В некотором роде эта глава является водоразделом, после которого уже нельзя вернуться к прежнему состоянию вещей.
Напоминаю, что герои тоже люди, и прошу о понимании: пишем комментарии в мягкой форме ?
Саундтрек к отрывку Северуса: https://www.youtube.com/watch?v=zslGmkDnejQ
Саундтрек к разговору Северуса и Поликсены: https://www.youtube.com/watch?v=BH8pv4Iht8g
Гарри вроде бы крался очень тихо — но его все равно заметили.
— Рано встаешь, — хрипло сказал Сириус и вышел из-за колонны. Он был заспанным и каким-то взъерошенным, но все равно выглядел уютно и дружелюбно — и Гарри вроде бы и не стремился искать с ним общий язык, но Поликсена оказалась права: Блэк все-таки сумел понравиться ему сам по себе, безо всяких подспудных мотивов. — Кофе хочешь?
— Мне вроде как рано его пить, — неуверенно сказал Гарри и кинул долгий тоскливый взгляд через двор — туда, где белела дверь наружу.
Вообще-то, пока все сладко спали, он собирался прогуляться по окрестностям и хорошенько подумать в одиночестве, а потом тайком попрактиковаться в боевых заклинаниях, на которые Поликсена наложила строгий запрет. Теперь же придется пить кофе с крестным, да еще и говорить с ним — ну вот о чем? Все-таки надо было выходить через сад…
— Глупости, — фыркнул Сириус и щедрым жестом протянул ему свою кружку. — Бери, я не успел отхлебнуть. Правда, он черный и с сахаром… ты же любишь сахар? Мерлин, что я несу, в самом деле, — все дети любят сладкое…
— Никакой я не ребенок, — нахмурился Гарри, подходя и беря в руки кружку, и Сириус очень серьезно кивнул.
— И правда уже не ребенок, а совсем взрослый парень, — сказал он и вздохнул, неуверенно пригладил волосы пятерней. Привалился плечом к колонне. — Знал бы ты, как мне жаль, что я пропустил все твое детство… Слушай, а у тебя была лошадка? Такая, знаешь, деревянная, в яблоках. Лучше всего волшебная, способная гарцевать и бить копытом, — но маггловская тоже сойдет…
Гарри помотал головой и с интересом пригубил горячий кофе, а Сириус вздохнул еще тяжелее и сгорбил широкие плечи.
— Ну вот, лошадки у тебя не было. Обидно, конечно, — у всех детей должна быть лошадка… И солдатиков тоже не было? Таких, чтобы маршировали и отдавали честь?
— Не было, — кивнул Гарри и внезапно расслабился. Это был странный разговор — в звенящей рассветной тишине, пока мир еще не проснулся, — и тем не менее, общаться с Сириусом оказалось на удивление легко. Естественно, словно они знали друг друга всю жизнь. Крестный очень отличался от того полузверя, каким был сразу после возвращения из Азкабана, и от себя в юности — тоже: тот улыбчивый парень в бандане совершенно точно не спрашивал бы об игрушечных лошадках.
И кофе Гарри тоже понравился.
— А что у тебя вообще было? — тихо уточнил Сириус, глядя куда-то в сторону.
Гарри вернул крестному кружку, за которую тот ухватился так крепко, словно это был буек в самый разгар шторма, и честно задумался.
— Чулан под лестницей, — наконец с кривой усмешкой сказал он. — Вообще, если так подумать, чулан был не такой уж и плохой — туда даже помещались кровать и шкаф. И он был полностью мой, не приходилось делить его с Дадли… Знаешь, пока я жил у Дурслей, это казалось мне совершенно нормальным, но… это же был чулан. Туда обычно прячут метлы и швабры, а не ребенка. И вообще лично я предпочел бы чердак — оттуда хоть вид был красивый.
— Ага, — ровным тоном сказал Сириус и потер лоб с такой силой, будто пытался вытащить из черепа свои мозги и хорошенько рассмотреть их на свету. — Чулан, значит. Кровать и шкаф, ну надо же… А на Гриммо все это время пустовали чудесные спальни, в которых можно было танцевать вальс — настолько большими они были. И кровати там просто огромные, под роскошными балдахинами. А столбики у них резные…
— Я знаю, — невежливо перебил Гарри. — Я ведь тоже там живу. И кровать у меня действительно под балдахином. Зеленым, — зачем-то добавил он.
— Ага, — снова сказал Сириус и криво усмехнулся. — Это очень хорошо, что под зеленым… И тоже совсем не моя заслуга — за то, что ты живешь на Гриммо, а не у магглов, надо благодарить вовсе не меня, а Поликсену…
— Она классная, — сквозь зубы сказал Гарри и пристально, исподлобья взглянул на Сириуса. — Она очень, очень хорошая, понятно?
— О, вот в этом вопросе наши мнения полностью совпадают, — против всякого ожидания повеселел крестный и залпом допил кофе, поставил кружку на пол у колонны и обхватил себя руками. — Поликсена у нас и правда молодец, и я перед ней в неоплатном долгу… Послушай, Гарри… я перед тобой очень, ну просто ужасно виноват. Я никогда не смогу исправить свою ошибку и вернуть тебе детство, которое должен был обеспечить как твой опекун. Я был тем еще дураком… Первым делом нужно было позаботиться о тебе, а я не удержался, пошел на поводу у своих инстинктов, очертя голову бросился в погоню и…
Гарри испытал огромный соблазн вклиниться в эту исповедь и добить Блэка, сказать что-нибудь обидное и злое, что останется с Сириусом еще надолго, накрепко вгрызется ему в память… но все-таки сдержался и не стал: пинать лежачего низко.
— Все повернулось к лучшему, — великодушно сказал он и заложил руки в карманы, качнулся туда-сюда на пятках. — У меня есть друзья и мама — считай, почти настоящая семья. Ну и ты тоже, как выясняется… Знаешь, это очень хорошо, что ты почти выздоровел, — так ей будет намного проще. Может, даже бросит курить…
— Мама? — Сириус недоуменно нахмурился, подумал минутку, а потом просветлел лицом и почему-то доверительно понизил голос: — Поликсена? Ты… ты зовешь ее мамой?
— Пока только про себя, — смутился Гарри и ковырнул мраморную плитку носком туфли. — Только ей не говори. И тебя я папой звать не стану, ясно?
— Ясно, — усмехнулся Сириус и вскинул руки. — Я пока не заслужил, чего уж там. Слушай… а ты хоть разок бывал на могиле своих настоящих родителей? Ну, Лили и Джейми?
Гарри покачал головой, и Блэк расстроился, хоть и попытался не подать виду.
— А хочешь, я тебя туда отведу? — предложил он и заискивающе заглянул крестнику в глаза снизу вверх, что из-за разницы в росте было непростой задачей. — Говорят, им поставили очень красивый памятник, мраморный такой…
Гарри вздохнул и снова медленно покачал головой, а Сириус нахмурился.
— Я не против, ты в своем праве… но все-таки: почему? Тебе совсем не интересно больше о них узнать? — с глухой тоской в голосе спросил он.
— Про Поттеров как героев войны я читал в книжках, — твердо ответил Гарри. Он не хотел причинять крестному боль — но и подыгрывать тому, наступая на горло собственной песне, тоже не собирался. Сириус желает познакомиться с ним получше? Тогда он может начать прямо сейчас, прислушавшись к тому, чего Гарри хочет и не хочет на самом деле, а не придумав за крестника греющие душу ответы. — И памятник я тоже видел в этих самых книжках — он красивый, но совсем не про них. Ты хочешь, чтобы я больше узнал о родителях? Расскажи мне о них, только своими словами, как о живых людях, ты же с ними дружил… Что им нравилось, что их бесило, что они любили готовить на обед… Вот, например, меня давно интересует: зачем вообще отец играл в квиддич?
— В смысле? — опешил Сириус. На мгновение Гарри стало жаль Блэка, и он заколебался, но все равно продолжил — когда-то этот момент должен был настать.
— Я имею в виду, зачем Джеймс тратил время на то, у чего не было никакого практического применения? — терпеливо пояснил он. — Тренировки отнимают просто вагон времени, а выхлопа у них ноль. Он же не собирался идти в профессиональные спортсмены? Отец был наследником своей семьи и должен был стать артефактором после деда Карлуса.
Сириус подумал, а затем усмехнулся и потер лицо обеими руками, с нажимом, проводя от щек к вискам.
— Пожалуй, мне пора присесть, — слабо сказал он и заоглядывался по сторонам. — Ага, смотри, какая там удобная лежанка! Идем-ка со мной.
Гарри послушно последовал за ним и терпеливо подождал, пока Сириус усядется, поерзает, тяжело вздохнет и обреченно поднимет на него глаза.
— Квиддич, значит… — повторил Блэк и крепко задумался. — Слушай, а я толком и не знаю. Это просто было почетно и очень круто, особенно если играть на позиции ловца. Все девчонки были твоими — со стопроцентной гарантией… Хотя ты меня не слушай, для Джейми это было совсем не важно. Я тебе точно говорю: он любил только твою маму.
— Да? — усомнился Гарри, чувствуя себя последней скотиной. Он потер лоб, а потом упрямо наклонил голову и все-таки продолжил: — А что у них было общего?
На этот раз Сириус задумался еще крепче, и Гарри даже пожалел, что спросил, когда крестный все-таки криво усмехнулся и сказал странным тоном:
— Ты очень умный парень и задаешь очень глубокие вопросы. И так сильно мне кое-кого напоминаешь…
— Уходишь от ответа, — покачал головой Гарри и сочувственно вздохнул. — Но я тебя понимаю: я сам много об этом думал и тоже ни к чему не пришел… Ну вот что могло связывать наследника уважаемой семьи и магглорожденную девушку? Сам посмотри: у Лили была сестра, а Джеймс был единственным поздним сыном. До Хогвартса Лили ходила в маггловскую школу, а Джеймс занимался с репетиторами. Он играл в квиддич и хулиганил — между прочим, в твоей компании, — а она училась не поднимая головы…
— Но ты тоже был воспитан за Барьером, а подружился не с магглорожденными, а с Малфоем и Паркинсон, — заметил внимательно слушавший его Сириус и тут же поправил себя: — То есть, с Драко и Панси.
— Это совсем не то, — отмахнулся Гарри. — Мы не разлей вода с первого дня Хога, а Лили и Джеймс сблизились только на старших курсах. К тому моменту они уже почти выросли, сформировались как личности — и наверняка были очень разными, понимаешь? Разные приоритеты и интересы, разное все… Но они все-таки друг друга полюбили — так за счет чего?
— Говорят, противоположности притягиваются, — слабо усмехнулся Сириус, и Гарри раздраженно вздохнул.
— Ну хорошо, ну притянулись они… а дальше-то что? — устало возразил он. — А дальше надо как-то уживаться вместе. Они же не просто повстречались недельку и разбежались кто куда — они поженились! И завели ребенка — то есть, меня! О чем родители говорили за ужином? Как собирались воспитывать меня вместе, если их самих воспитывали совершенно по-разному? Джеймс вообще умел мыть посуду? Уверен, что за него это делали домовики, правда? У них просто не было общих тем, ни единой точки соприкосновения!
— Это не так, — тихо заметил Сириус. — У них был ты.
— Отлично, — еще больше разозлился Гарри. — Просто прекрасно! Ты сам-то хоть понимаешь, что говоришь, а, крестный? Это значит, что они не были счастливы как муж и жена, что оставались вместе только ради меня. Не пара, а так… напарники-воспитатели.
Гарри и сам не знал, что хотел услышать от Блэка, но в глубине души он все равно надеялся на какое-то внезапное откровение, которое расставит все по своим местам. Он правда ожидал, что Сириус возьмет — и откроет ему тайну, скрытую от остальных, на правах друга семьи укажет на что-то, что Гарри просмотрел. Назовет хоть одну общую черту Джеймса Поттера и Лили Эванс…
Потому что сам Гарри искал ее — и никак не мог найти. Все вокруг взахлеб твердили о великой любви, о современной Золушке, покорившей принца умом, скромностью и обаянием, а Гарри угрюмо думал, что в сказки он, пожалуй, не верит. Для такой любви нужен был какой-то фундамент, а в этой пересказанной сотнями уст истории не было ни следа настоящих людей: талантливой девочки, открывшей для себя новый мир, и мальчика, выросшего с этим миром у своих ног.
И чем больше Гарри об этом думал — а во время размолвки с друзьями у него был целый месяц свободного времени, — тем сильнее убеждался в том, что эта история была печальной. У него перед глазами был пример Гермионы, во многом похожей на Лили Эванс: обе были умными и целеустремленными, — и Гарри подозревал, что его мама во многом вела себя как Грейнджер. Золушка, попавшая на бал и обнаружившая, что хрустальными туфельками никого не удивишь. Волшебный ребенок в мире магглов и маггловский ребенок в мире волшебников. Везде чужая…
Допустим, на пятом курсе Драко влюбился бы в Гермиону и предложил ей руку и сердце — в мире бывают и не такие чудеса, но эти отношения вскоре зачахли бы. Ну или одному из них пришлось бы вывернуться наизнанку, переиначить и вылепить самого себя заново почти с нуля — тогда появлялся хотя бы небольшой шанс на счастливый конец…
— Поликсена говорила, ты любишь Зельеварение, — невпопад заметил Блэк, вырывая Гарри из раздумий, и он, помедлив, кивнул. — Это интересно… Лили очень хорошо варила зелья. Ты знал, что она дружила с вашим преподавателем, Снейпом?
— Что-то такое слышал, — припомнил Гарри. — Но тогда и с Поликсеной тоже? И с мамой Панси, Каролиной Стивенсон?
— Нет, там была отдельная история, — задумчиво сказал Сириус, глядя куда-то вдаль. — Снейп умудрялся как-то держать своих подружек по разным углам ринга. Не знаю, как это у него выходило, лично я никогда не умел развести собственных приятелей по разным компаниям. Я вообще считал, что чем больше народу — тем веселее… Ну и поплатился за это… А со Снейпом мы и вовсе враждовали. Я, твой папа, Ремус Люпин и еще один тип…
— Четверо на одного? — нахмурился Гарри, и Сириус вздохнул и пристыженно потер бровь.
— Когда ты говоришь это вслух, да еще таким инквизиторским тоном, и правда звучит не очень. Прямо скажем: мерзко звучит, — признал он и поспешно добавил: — Но ты не думай, Нюниус вполне справлялся и в одиночку, всем бы так справляться… Талантливый был, подлец.
— Нюниус? — неодобрительно скривился Гарри, и Блэк криво усмехнулся.
— Что-то я все говорю невпопад, — со смешком сказал он. — Но из песни слов не выкинешь: Гарри, это были жестокие времена, а мы были жестокими детьми. Все без исключения — и Северус тоже. Мы звали его Нюниусом, потому что он дружил с одними девчонками, а себя величали Мародерами. Не кривись, сейчас-то я умею пользоваться словарем, а тогда нам просто понравилось звучание… Знаешь, теперь я думаю, что Снейп был прозорливее нас всех, раз не тратил время зря и с первых курсов окружил себя таким пышным цветником. Рано начал, понимаешь ли… а у тебя как, есть девчонка?
— Это слишком личный вопрос, — холодно отрезал Гарри, и Сириус вздохнул и поднял руки.
— В общем, если понадобится мужской взгляд со стороны, я к твоим услугам. Не смотри, что я на столько лет выпал из жизни, — в школе у меня проходу не было от девиц…
— Я учту, — пообещал Гарри. — Сириус, где находится Поттер-холл?
Блэк нахмурился и поковырял ногтем джинсовую штанину.
— Он закрыт. Перед смертью твои дед и бабка запечатали его, — тяжело сказал крестный. — И, Гарри… я не уверен, что дом тебя впустит. Понимаешь, тетя Дорея…
Сириус помолчал, катая желваки, а затем сказал очень мягко:
— Когда-то я ужасно ее любил. Твоя бабушка всегда прекрасно ко мне относилась, особенно на контрасте с моей маменькой. Я прислушивался к ней больше, чем к любому другому человеку… и однажды на старших курсах тетя Дорея дала мне один мудрый совет: жениться, дескать, надо по любви… Я последовал ему и даже ушел из дома — и совершил огромную ошибку. Я начал подозревать неладное, когда заметил, что она невзлюбила будущую невестку. Тетя не показывала свою неприязнь напрямую и на словах не возражала против брака Джеймса и Лили, но скрыть свои чувства полностью не могла. Тогда я просто насторожился — а как же брак по любви? — но решил, что ошибся, чего-то не учел или не понял… А потом, когда они с Карлусом умерли, мы с Джейми попытались войти в дом — и не сумели. Наверное, именно тогда я догадался, что тетя Дорея так и не смирилась с браком сына, что все ее советы были вредными, но было уже слишком поздно исправлять хоть что-то…
— Ага, — глупо сказал Гарри, пытаясь справиться с удушающей обидой, которая неожиданно поднялась откуда-то изнутри. — То есть, родители Джеймса тоже не были в восторге от его выбора, и от Поттеров у меня одна лишь фамилия. Ну ладно, не больно и надо было… Тогда вопрос закрыт.
— Мы все равно можем попытаться, — неуверенно предложил Сириус. — Правда, Джейми не сумел пройти дальше ворот…
— Уверен, что сыну Лили даже это не светит, — отмахнулся Гарри. — Зато теперь понятно, почему родители жили отдельно, в Годриковой лощине.
— Кстати, насчет этого, — посерьезнел Сириус. — Я их не предавал, могу поклясться на чем хочешь.
— Верю, — подумав, сказал Гарри. — Это был тот, четвертый в вашей компании?
— Да, — сквозь зубы подтвердил крестный и криво усмехнулся. — И клянусь тебе, однажды я его разыщу.
* * *
Северус почти никогда не забирал уже данное слово — но проснувшись в четверг, за четыре дня до конца пасхальных каникул, он испытал огромный соблазн нарушить собственное обещание. Отправить Поликсене сову, ссылаясь на неожиданную занятость в Хоге или на недописанный черновик новой статьи, или… на самом деле, неважно на что, буквально на что угодно, и чем менее правдоподобной будет отговорка — тем лучше.
Еще можно было взять — и просто не явиться, рубануть сплеча без предупреждения и объяснений, чтобы наверняка положить конец этой странной дружбе… Если поступить вот так, по-хамски проигнорировав приглашение, Поликсена ведь обидится?.. Должна бы.
Северус почти уже решился на такой шаг. Он очень медленно умылся и нарочно не стал одеваться — так и остался в халате. Не спеша выпил чашку кофе и внес изменения в учебный план для четвертого курса. Посидел у камина, отвлеченно глядя, как пламя лениво лижет поленья. Последняя идея была откровенно лишней, потому что повлекла за собой неуместные ассоциации, так что Северус встал и полистал взятую наугад книгу, не замечая за буквами смысла.
Он даже собирался сжечь записку с координатами аппарации, чтобы уж точно никуда не пойти, но все-таки не сжег. Вместо этого Северус еще немного пометался по гостиной, безуспешно пытаясь возвести между своим сознанием и тиканьем часов окклюментивный барьер, — а потом плюнул и принялся одеваться. В конце концов, его ждут дети, — и что бы там ни происходило между взрослыми, Северус не может подвести Драко, Гарри и Панси…
У его нежелания видеться с подругой были веские причины. В последние дни он очень много думал обо всем сразу — как-то незаметно вышло, что разрозненных фактов накопилась целая гора, но Северус никак не мог улучить минутку, чтобы остановиться и разложить все по полочкам.
Вернее, не хотел, если быть совсем уж честным. Северус ведь был не железный, а некоторые выводы — пока еще смутные, на границе сознания, — ему заранее не нравились. Смотреть в глаза правде неприятно и страшно, и надо быть к себе совершенно безжалостным, чтобы снова и снова брать самого себя за шкирку и тыкать в эту правду носом, превратить пытку в часть рутины — как душ или, скажем, завтрак…
Потому он старательно затягивал, оправдываясь то тем, то этим… однако наступление каникул приперло его к стенке и крепко взяло за горло — так что на второй день покоя Северус привычно собрал себя в кулак и принялся за дело.
Он был почти уверен, что Сивилла тоже пострадала от Обливиейта с заменой воспоминаний — ее симптоматика была очень похожа на его собственную. И там, и там отчетливо прослеживался modus operandi, но чей почерк это был? Первым на ум приходил Альбус — в конце концов, именно Дамблдор нанял Трелони и долгие годы удерживал в Хоге, несмотря на подозрения коллег и попечителей в ее профнепригодности.
Вторым подозреваемым был сам Северус — и вот эту горькую пилюлю оказалось очень сложно проглотить. Он ведь читал книгу за авторством Лорда, он узнавал ее целыми абзацами — а значит, некогда обладал нужными знаниями и вполне мог подменить воспоминания и себе, и Сивилле. Загвоздка была только в мотиве — и у Северуса имелась на этот счет пара соображений.
Пока было совершенно ясно только одно: Трелони не произносила пророчество об Избранном. Просто не могла его произнести — потому что не обладала ни каплей дара. Это могло означать две вещи: или пророчество было выдумано от начала и до конца (например, тем же Альбусом — как ход в шахматной партии с живыми людьми вместо фигурок), или оно все-таки было произнесено, но совсем другим человеком.
Например, Каролиной.
Северус помнил, что та все-таки изрекла свое истинное предсказание, хоть и не успел услышать его содержание… Прорицание было очень редким даром, и ее кандидатура напрашивалась сама собой. Что если именно Каро предрекла появление ребенка, рожденного на исходе седьмого месяца? И, разумеется, не в «Кабаньей голове», а в доме Северуса в Коукворте? И вовсе не на глазах у Дамблдора, а в компании своих лучших друзей, за бутылкой легкого вина?
Северусу не нравилась эта идея, но он не мог закрыть глаза на все совпадения и списать ее в утиль — согласно бритве Оккама, самое простое объяснение чаще всего являлось верным. Пророчество исполнилось до мелочей, и этот факт говорил о том, что оно было истинным. Каролина действительно что-то предрекла, а их общая подруга невольно подтвердила это своей попыткой спрятать концы в воду; в то время как Сивилла точно не могла прозреть будущее. И Северус был связующим звеном, он присутствовал на месте действия в обоих вариантах прошлого. А еще обладал нужными навыками, чтобы изменить память и себе самому, и Трелони, старательно скрывая… что именно?
Явно не сам факт изречения пророчества и даже не его содержание — потому что в итоге с ним были знакомы все важные фигуры той войны. Но, может быть, саму личность прорицательницы? Что если Северус пытался отвести удар от любимой, подставив под него другого невинного человека — девчонку курсом младше, наследницу знаменитой Кассандры Трелони?
Это решение было крайне циничным, но эффективным — и Северусу хотелось верить, что на него это совсем не похоже, но это было неправдой, к тому же они с Сивиллой припомнили, что слышали друг о друге в школе — мельком, краем уха, но все-таки слышали. И Северус знал, что встань он перед выбором: безопасность любимой девушки или малознакомой когтевранки — он не сомневался бы ни минуты. Северус подставил бы Трелони, он недрогнувшей рукой нарисовал бы на ее спине мишень, отводя беду от близкого человека, — и полагал бы при этом, что цель полностью оправдывает средства.
Если его выкладки были верны, это значило, что все последствия для Сивиллы: отдаление от жениха и разрыв помолвки, одинокие годы в Хогвартсе и попытки пробудить несуществующий дар — все это было виной Северуса. Он и раньше не собирался продолжать их «роман», но теперь подозревал, что дружба между ними тоже не сложится — как теперь вообще смотреть Сивилле в глаза?
У этой версии имелся еще один весьма неприятный вывод. Если пророчество об Избранном изрекла именно Каро и именно тогда, в присутствии Северуса и Поликсены, это значило, что о нем знали только трое. До поры до времени — потому что в итоге и Лорд, и Дамблдор обо всем проведали… А значит, тайну раскрыл кто-то из них.
И Поликсена об этом знала.
Северус не забыл, как она вся напряглась, словно струна, стоило ему упомянуть тот вечер. Подруга отчаянно не желала говорить о пророчестве, она сделала все, чтобы сбить его со следа, — почему? Защищала себя, боялась признаться в давней вине?
Могла ли Поликсена и вправду проболтаться? Поделиться тяжелой ношей с кем-то близким… например, с Рабастаном Лестрейнджем, своим первым мужчиной — и, возможно, первой любовью? Она ведь любила его, несмотря на все «но» и «однако», на то, что даже не была первым выбором Басти, и на то, что заслуживала намного большего, чем короткая связь без обязательств. Это было своеобразное чувство, отчасти восхищенное, отчасти потерянное и совершенно точно горькое, но Поликсена действительно любила Рабастана как умела — Северус достаточно хорошо знал подругу, чтобы понять это по ее сумбурному рассказу.
Она его любила и она с ним спала, делила с Лестрейнджем и бой, и покой, пока сам Северус занимался — чем именно? Попытками свести личные счеты под прикрытием общей схватки? Страданиями по неразделенной любви? Что такого важного он делал, что проморгал роман одной из своих подруг, развернувшийся у него прямо под носом?
Разумеется, Поликсена была вольна делать что хочет и с кем хочет, но Северус должен был хоть что-то да заметить и присмотреться к ее кавалеру сам, непредвзято — и может быть, разглядеть в чужом характере какой-то надлом или изъян… предупредить подругу и уберечь от ошибки… но Северус ничего не заметил. Он был слишком занят собственной войной.
А эти двое просто спешили жить и наверняка о чем-то да говорили, когда наконец выдыхались. А во время интимной беседы, повернувшись друг к другу лицом и спрятавшись от всего мира под одним одеялом, можно рассказать что угодно, в том числе и поделиться случайно услышанным предсказанием…
Что если Басти донес пророчество до слуха старшего брата — или сразу до Лорда? Это было знание стратегической важности, и его утаивание было по-настоящему опасным делом, граничило с изменой. К тому же, Северус помнил, как чувствовал себя на месте Лестрейнджа. Храбрый разведчик, добывший ценные сведения, совершивший настоящий подвиг, единолично переломивший ход войны… Эти воспоминания были ложными, но Рабастан тоже мог купаться в пьянящем коктейле из гордости и восторга — разве что с маленькой, почти неощутимой щепоткой вины. Джентльмены ведь не делятся тем, что услышали в будуаре дамы, — даже если услышанное оказалось важным военным секретом…
Было бы так легко остановиться именно на этом. Сказать себе: ну конечно, во всем виноват Басти Лестрейндж! Очень удобно, даже если на самом деле все было иначе… Во всем виноват умерший в Азкабане Лестрейндж; Лестрейндж, который уже никогда не защитит свое доброе имя; Лестрейндж, на которого можно спихнуть что угодно — и дальше спать спокойно. Этот соблазн был очень сладок — и тем слаще, что можно было укорить Поликсену: она ошиблась, сперва остановившись на Рабастане, а потом доверив ему опасную тайну…
Выбрала совсем не того человека.
Ревновать к мертвому — идиотская затея, чудовищно неблагодарное дело. С мертвым невозможно соперничать, его невозможно победить. Он навсегда застыл на пьедестале, окруженный ностальгическим ореолом, словно муха в янтаре, светящийся и недостижимый, едва ли не мироточащий. Мертвый не станет спорить и настаивать на своем, у него никогда не будет плохого настроения и неудачного дня, он никогда не наломает дров, идеальный и непогрешимый. Любить мертвого куда проще и удобнее, чем живого и несовершенного, — память сгладит ссоры и обиды, старательно заметет их под коврик, оставив на виду только самое лучшее, будто в музее.
Ревновать к мертвому — худшая из пыток, особенно если одновременно благодаришь его за спасение чужой и очень важной жизни… вот только Северус все равно ревновал, отчаянно и безнадежно. И, к сожалению, отнюдь не по-дружески.
Наверное, что-то с ним было сильно не так, если он постоянно влюблялся в собственных подруг. Психологическая травма? Врожденные особенности характера? Редкая сексуальная патология? Нормальные люди стремятся не смешивать дружбу и любовь, чтобы не усложнять себе жизнь еще больше, — но, видимо, Северус не был нормальным, раз с удручающим постоянством наступал на одни и те же грабли.
После Азкабана — и тем более, после разговора с Поликсеной тем же вечером — в нем что-то сдвинулось, и как Северус ни старался натянуть шоры обратно, у него никак не выходило. Он все-таки взглянул правде в глаза и теперь точно знал, что кроется под дружбой с его стороны. И потому продолжать их общение как прежде тоже не выйдет, потому что он обязательно выдаст себя словом или жестом… Надо было что-то придумать, найти какой-то способ, — но Северуса отвлекла новая идея, и эта идея же окончательно его добила.
Иногда он даже жалел, что привык доводить свои рассуждения до конца. Однако привычка — вторая натура, и в какой-то момент Северус понял, что у всех странностей существует еще одно объяснение. Понял — и уже не сумел об этом забыть.
Поликсена могла защищать вовсе не себя и Басти, а своего школьного друга — по давно укоренившейся дурацкой привычке. Вся эта история с пророчеством до боли напоминала другую, с дуэлью и ее трагичными последствиями, — и тогда подруга вела себя точно так же, до последнего отказываясь обсуждать с ним эту тему.
Мог ли Северус сам предать доверие Каролины и поделиться ее предсказанием с Лордом? Снова хотелось защититься, выкрикнуть, что это совершенно невозможно, и даже закрыть уши руками, как в детстве, — но он не имел права так поступить. Он не знал. Каким был тот Снейп десятилетней давности? На что готов был пойти ради своих туманных целей?
В его лживой, проклятой памяти Северус ставил Лорда в известность легко и непринужденно — безо всяких Круцио и Империо, без угроз и посулов, за одно только скупое «спасибо». Может, в настоящем прошлом у него и вырвали тайну Каролины силой… но что если нет? Что если Северус выложил все сам, по собственному желанию?
Неужели именно эта часть его прошлого была истинной — обнародование пророчества, толкающее любимую девушку к краю пропасти? Только вместо Лили была Каролина — но эта рокировка ничего не меняла в сути произошедшего. Если эта версия была верна, особенно если он рассказал все без принуждения, то выходила очень печальная картина: в любой из версий своей жизни Северус Снейп оказывался предателем… Рано или поздно он подводил под монастырь всех дорогих ему женщин.
У Северуса было три подруги детства, и две их них умерли в самом расцвете лет, причем не без его участия, — так себе статистика, скажем прямо. И лучше бы Северусу держаться подальше от последней из них, единственной, кто пока сумел уцелеть… но ведь еще не вечер…
Тем более, учитывая то, что он все-таки умудрился влюбиться в нее незаметно для себя самого, — история гласила, что все проблемы в жизни его подруг начинались именно с этого.
Как вообще он допустил это двусмысленное сближение? Вдали от Поликсены, в тишине деканских покоев все выглядело совсем иначе, чем в пылу момента, и Северус не мог понять, когда и как он потерял контроль над ситуацией. Что это за дружеские встречи наедине, в самом деле? Поликсена вообще-то замужем, а магическая Британия — очень консервативное место… так какого черта они таскаются за Барьер каждые выходные?
Ну хорошо, когда все только начиналось, подруге было одиноко и тоскливо, у нее на руках был больной муж и еще сотня других проблем и бед, от которых хотелось убежать куда глаза глядят, — а Северус просто привык брать, что дают, и не задавать лишних вопросов. Но все-таки задал — и теперь его тянуло побиться головой об стену, чтобы размякшие мозги наконец встали на место.
Поликсена слишком устала, чтобы принимать взвешенные решения, ей просто хотелось забыть о реальности и вернуться в школьные годы, где все было намного проще, чем во взрослой жизни. В моменты душевного раздрая люди склонны искать утешения в беззаботном прошлом и в знакомых лицах — это желание было очень человеческим, и Северус хорошо его понимал. С подруги взятки гладки, она действовала в состоянии аффекта… но когда Северус принимал из ее рук запасной ключ, он-то находился в здравом уме!
Или нет? Куда он вообще смотрел и чем думал?
И чем именно было его позднее чувство — что если отголоском другой, давней истории, эхом, появившимся на фоне постепенного возврата воспоминаний? Северус ведь любил Каролину, он даже сражался за руку Каро на дуэли, а Поликсена заслуживала намного большего, чем стать удобной заменой его потерянной любви. Видимо, он подсознательно перенес черты одной своей подруги на другую, с умершей и недоступной на живую и близкую, — и это было той еще подлостью.
К тому же, Северус все еще не разобрался ни в себе, ни в загадках своего запутанного прошлого, ни в собственной памяти — и в этой мозаике неожиданная любовь была откровенно лишней. Неудобной и несвоевременной, способной напрочь испортить то хорошее, что уже есть.
Не исключено, что улови он хоть намек на взаимность, то сумел бы убедить себя в том, что гонка не проиграна еще до старта, — однако поведение Поликсены строго удерживалось в рамках дружбы… Пускай странной и необычной, но все-таки дружбы. Она была замужем за одним человеком и любила совсем другого, а с Северусом — что? Готовила? Ностальгировала о прошлом и смотрела маггловские фильмы? Проигрывала ему в покер за бутылкой вина?
Проблемы утопающего — дело рук самого утопающего, а никак не водоворота, в который его случайно затянуло, и Северус прекрасно знал, как следует поступить. Иногда лучший подарок близкому человеку — это молча отойти в сторону, односторонне увеличивая дистанцию, и таким образом защитить его, в том числе от самого себя и собственных эгоистичных желаний. Почему-то все вокруг восхваляли обратное, как будто чистосердечное признание что-то меняло: смелее, сделай первый шаг навстречу! Северус считал такой оптимизм наивным и лицемерным: признаваться легко и приятно, это позволяет с чистой совестью умыть руки и переложить муки выбора на плечи другого, — но что потом делать этому самому другому?
Чего Северус точно не хотел, так это дополнительно усложнить подруге жизнь.
Более того: что если, в конце концов вспомнив все, он изменится до неузнаваемости — и этот, новый Северус, не разделит его нынешние чувства? В таких условиях предлагать подруге изменить ради него всю жизнь — все равно что пытаться построить дом на зыбучих песках… Даже если бы она и в самом деле того хотела — вот только Поликсена не хотела. Она просто дружила как умела, и не ее вина, что Северус увлекся и понял все превратно…
Так что очень удачно, что отныне у Поликсены имелись законный муж и приемный сын — своя собственная семья, дорогие ей люди, которые легко заполнят вакуум, когда их странная дружба потеряет интенсивность. Блэк стремительно пошел на поправку; ну вот и отлично, подруге следовало проводить с мужем значительно больше времени — например, не только будни, но и каждые выходные без исключения. Когда-то Сириус славился чувством юмора, обаянием и авантюризмом — и Северус надеялся, что Блэк додумается проявить эти качества и сделает жизнь супруги яркой и увлекательной, чтобы той больше не требовался эмоциональный костыль на стороне. Гарри тоже не помешает полная и счастливая семья — и надо бы донести эту мысль до Поликсены, причем так, чтобы та остановилась и прислушалась, а не сразу встала на дыбы…
В конце концов Северус даже подобрал подходящий ключик: нужно просто сослаться на благополучие Поттера. В далеком будущем Паркинсоны и Малфои прочат мальчику кресло Министра? Магическая Британия голосует за людей с безупречной семейной историей. И в нее, в эту самую историю, плохо вписывается то, что приемная мать Поттера постоянно сбегает за Барьер, чтобы тайком повидаться со своим школьным другом и отдохнуть в его компании от утомительных будней. Достаточно одного слуха, одной случайной встречи в парке, одной заказной статьи, чтобы люди начали болтать — и уже никогда не прекратили…
Дружба дружбой, а семья всегда идет первой — сам Северус не разделял эту идею, но Поликсена была чистокровной волшебницей, а значит, должна была все понять. Для них обоих общение было глотком свежего воздуха, но они жили в реальном мире, и в этом мире у всего была цена, а Северус совсем не хотел, чтобы эту цену платила Поликсена — ну или Гарри, если уж на то пошло…
Все это было очень взвешенным и очень правильным, и даже, помогай Мерлин, высокоморальным — хотя Северус никогда не претендовал на особую чистоту помыслов. Умом он понимал, что так будет лучше для всех, — но никак не мог перестать ревновать. Даже окклюменция — и та не помогала, только вдобавок ко всему подарила ноющую головную боль на грани мигрени.
Он был уверен, что Сириус не упустил своего, — тот был законным супругом Поликсены и, несмотря на пошатнувшееся здоровье, сохранил свой дурацкий животный магнетизм в неприкосновенности. Северус отлично помнил, как девицы вешались Блэку на шею, теряя при этом всякую связь с реальностью, — а Поликсена, несмотря на упрямство и независимый характер, была живой женщиной из плоти и крови…
И он, Северус, сам, своими руками передал ее Блэку и разве что ленточкой не повязал. Поддался на уговоры подруги, прислушался к доводам разума — потому что тогда продолжал цепляться за соломинки, хотя земля уже начала уходить у него из-под ног. Тогда Северус еще наивно верил в то, что способен просто дружить с женщиной, к которой его тянуло, как магнитом. В глубине души он даже немного обрадовался: ну вот, теперь между ними появится еще один барьер, за которым можно будет спрятаться от своих смутных желаний, полных изломанных теней и острых углов…
От этих тяжелых и темных раздумий ужасно хотелось напиться, чтобы забыть обо всем хоть ненадолго, — и ему потребовалась вся сила воли, чтобы не пойти у этого желания на поводу. Какая-то часть Северуса остро сожалела об его изысканиях, — но вторая продолжала свои археологические раскопки с безжалостной методичностью. От правды никуда не денешься: можно стереть память, сбежать на другой край света или врать самому себе, каждый день, ежечасно — но правда остается неизменной и с ней надо как-то уживаться. Как получится.
Например, можно аппарировать к мраморным воротам с двумя грифонами и терпеливо ожидать появления Поликсены, спрятавшись в тень от арки. И, когда подруга наконец появится, улыбнуться как ни в чем ни бывало и кивнуть ей в знак приветствия. Позволить себе ненадолго поверить, что все оставалось по-прежнему.
Северус ведь не железный… Пасхальные каникулы вот-вот закончатся, а затем он вернется в Хогвартс и вышлет свой ключ от квартиры с совой, чтобы тот не жег ему руки. Их встречи наедине закончатся тоже, но сама дружба продолжится, хоть и в совсем другом формате: Поликсена могла бы заглядывать в гости в сопровождении Нарциссы или мужа, и это было бы вполне пристойно — не то что ужины на двоих или прогулки по парку в поисках голодных уток… Конечно, фривольные шуточки при Блэке уже не пошутишь, но можно ведь обойтись и без них… что там обычно делают друзья? Пьют чай? Обсуждают погоду?..
— Это и есть твоя летняя одежда, серьезно? Костюм-тройка? — с обидной жалостью фыркнула подруга, выходя из ворот, и скептически оглядела его с ног до головы. Северус закатил глаза и расстегнул воротник рубашки ровно на одну пуговку. — Мерлин, Север, тебе срочно пора в отпуск — хоть поглядишь, в чем ходят нормальные люди. Напомни мне позже, подкину тебе пару идей.
— Ну я же без пиджака — а значит, это уже никакая не тройка, — парировал он и тут же перешел в атаку. — И вообще, какая разница, что на мне надето? На мою компетенцию это никак не повлияет, честное слизеринское.
— Беспокоюсь за детей: еще получишь солнечный удар и отдашь концы прямо у них на глазах, — проворчала ничуть не убежденная Поликсена и поправила тяжелый узел волос, стянутый легкомысленной золотой ленточкой. Непривычная прическа очень красила подругу, но одновременно делала чужой и далекой, словно принадлежащей другому времени и месту. Все правильно, так и надо — и чем дальше, тем лучше. — Учти, колдомедик из меня паршивый, так что вся надежда на твоего драгоценного крестничка.
Она подошла и протянула Северусу руку ладонью вверх, а в ответ на удивленный взгляд пояснила:
— Никак иначе ты на виллу не попадешь — наши грифоны не любят чужаков. Но сначала небольшая проверка. Взгляни-ка наверх и улыбнись своей лучшей улыбкой.
— Необычная защита, — заметил Северус, с интересом встречая взгляд правого стража. Каменный грифон сидел на выступе мраморной арки, трогательно поджав под себя лапы, и пристально смотрел на него — но уже через секунду душераздирающе зевнул, щелкнул орлиным клювом и спрятал его под крыло, а затем и вовсе свернулся клубком — только кисточку на хвосте и видно.
— Ну надо же, какое поразительное доверие, — удивилась Поликсена, поглядывая на задремавшего стража, и строго на него шикнула: — Это так ты защищаешь поместье, а, лодырь? Ну вот, всегда был лентяем… Все-таки левый побойчее.
Северус послушно перевел взгляд влево: второй грифон глядел на него с опасным прищуром, сложив крылья за спиной и замерев, словно кот перед прыжком, — но несмотря на это, не вызывал ни капли страха, одно лишь уважительное восхищение. Словно уловив его настрой, страж потоптался на месте, плюхнулся на каменный зад и принялся сосредоточенно вылизывать лапу.
Поликсена почему-то обрадовалась, а затем цепко ухватила приятеля за руку и провела под тенью ворот. В момент перехода стало темно и холодно, виски сдавило, словно кто-то исполинский поднял его на ладонь и заглянул в самую сердцевину, — но неприятное ощущение быстро пропало, когда они сделали шаг наружу, из слякотной весны в душистое лето.
— «Соцветие», — провозгласила Поликсена и широким жестом, похожим на объятие, обвела сразу все: и пыльные дороги, делящие золото полей на три неравных сектора, и белеющий вдалеке дом, и примыкающий к стенам виллы сад. В этом коротком слове уместилось столько нежности и гордости, что Северус немедленно приревновал к этому месту и сам себе поразился — отлично, не хватало еще соперничать с неодушевленными предметами! — Я гостила здесь каждый год и говорю тебе на правах аборигена: в своем костюме ты сваришься заживо. Предлагаю свои услуги по экстренной трансфигурации.
Северус потер бровь и неодобрительно покачал головой.
— Послушай, у тебя на попечении целых трое детей, — вкрадчиво заметил он. — Тебе что, больше не о ком заботиться? Может, еще слюнявчик мне повяжешь и примешься кормить с ложечки?
— Ну как знаешь, — не стала настаивать подруга. — У каждого свой способ самоубийства… Пойдем уже скорее, распугаем твоим грачиным нарядом всех воробьев.
Воробьев Северус не впечатлил, им вообще было не до него — они воодушевленно копошились в сухой земле, спеша насладиться солнечными ваннами. Где-то журчал ручей; тени от гигантских тополей, обрамлявших дорогу, то и дело пересекали их путь, даря краткий миг прохлады. Северус прикрыл глаза и прислушался: вдалеке звонко пел жаворонок, а совсем рядом шелестели колосья пшеницы и шумели деревья, словно шепотом обсуждали нового гостя.
Каждый год… Знал ли он об этом месте, когда учился в Хоге? Он никогда об этом не задумывался, но ведь они действительно разъезжались на каникулы кто куда: и пока сам Северус добирался до Коукворта на перекладных, чтобы там запереться в тесной и темной спальне, Поликсену аппарировали сюда, в царство вечного лета, блаженного покоя и тишины. Два менее похожих мира тяжело и представить…
— Чему станешь учить младших? — поинтересовалась подруга, носком туфли откидывая с дороги подвернувшийся камешек.
— Кроветворное, — подумав, сказал Северус и после секундного колебания принялся как можно незаметнее подворачивать левый рукав рубашки. — Противоожоговая мазь. Тонизирующий глоток мандрагоры — он отменяет трансфигурацию и проклятья, полезная вещь. Еще повторим рябиновый отвар, там два в одном: залечивает раны и восстанавливает силы… Ну и все, хватит с них. И не хмыкай — больше в их мозги никак не влезет, остальное доберем уже в Хогвартсе, факультативами.
— А костерост? — нахмурилась Поликсена, и Северус покачал головой и так же невозмутимо принялся за правый рукав.
Ну ладно, с жилетом он и правда погорячился — привык выглядеть профессионально и ходить застегнутым на все пуговицы. И темные брюки тоже явно были лишними, особенно на контрасте с легким белым платьем Поликсены — той только корзинки для пикника и не хватало.
С другой стороны, что вообще носят люди, когда просто отдыхают в такой вот пасторальной сказке? Северус никогда толком и не бывал в отпуске, не считая своих унылых визитов в Коукворт и коротких променадов по Малфой-мэнору… В голову настойчиво лезли шорты с кучей карманов, как у рыбаков, да еще и почему-то цвета хаки, и Северус прикусил щеку изнутри, чтобы не рассмеяться.
— Костерост проще купить, чем возиться самим, — тот есть в любой приличной аптеке. Бодроперцовое и обезболивающее тоже, — ровным тоном сказал он, стараясь не привлекать внимание Поликсены к своим маневрам. Наконец оба рукава оказались должным образом закатаны, и руки обдул свежий ветерок.
А что если взять — и изобрести заклинание для легкого охлаждения? Есть ведь согревающие чары, а значит, можно пойти по тому же принципу, только от обратного, и… Северус даже замедлил шаг, удивленный неожиданным творческим зудом. Он не изобретал заклинаний целую вечность — но ведь мог… точно мог и делал это раньше, и не единожды!
Он помнил это, но как-то очень смутно, словно скучный факт в энциклопедии, однако теперь остро переживал сопутствующие чувства: гордость и ощущение всемогущества, власти над материей и законами природы, а еще — завершенность, словно миру не хватало именно этого маленького кирпичика, придуманного Северусом заклинания, чтобы наконец-то стать цельным…
Вслух он продолжил:
— Я думал добавить в программу зелье невидимости, но решил, что им будет проще освоить дезиллюминационное. А в качестве практики можно устроить прятки, ландшафт как раз располагает.
— Может, покажешь Укрепляющий раствор(1)? — неуверенно предложила Поликсена, и Северус заинтригованно вскинул бровь: рецепт был довольно редким. — Что? Не надо так на меня смотреть — в отличие от Каро, я варила зелья почти самостоятельно!
— Да нет, сама по себе идея отличная, — поспешил сказать он, и Поликсена приободрилась. — Но дети его не потянут, это же уровень СОВ. К тому же, Раствор — еще одна штука, которая хороша на экзамене, потому что в приготовлении есть масса тонкостей, но варить его в реальных условиях замаешься: там минимум два этапа, и между ними должно пройти по несколько дней…
К своему удивлению, Северус поймал себя на том, что впервые за долгое время потерял самоконтроль и позволил себе увлечься любимой темой. Он раздраженно потер висок и лаконично довел мысль до конца:
— В общем, овчинка выделки не стоит, уж поверь на слово эксперту.
— Ну ладно, — легко уступила Поликсена и тут же азартно выдвинула новую идею: — А эти, как их там… бадьян(2) и растопырник(3)?
— Все, все, пять баллов Слизерину, — беззлобно поддел ее Северус. — Ты уже доказала, что школьную программу помнишь назубок, хватит блистать познаниями. Настойки мы и правда сделаем, там нечего делать — берешь и настаиваешь. И больше твоим детям ничего не нужно — кроме того, что я и так для них приготовил.
— Ну Драко, положим, не мой, а твой, — парировала Поликсена и добавила со смешком: — Или и вовсе общий, а, совсем как дитя полка? Я уже почти забыла, чей он на самом деле, — Люций вечно норовит спихнуть своего кукушонка всем подряд… И берем же! Еще и горячо благодарим — твой крестник жутко харизматичный!..
Она помолчала, а потом добавила уже серьезно, не отрывая взгляда от пыльной дороги:
— Иногда мне кажется, что они действительно мои, все трое… И, Север… мне за них очень страшно. Я утешаю себя тем, что пасхальные — это ведь не последние каникулы в жизни, что будет еще лето, и можно будет научить их намного большему… а потом думаю: что если летом им некуда будет возвращаться? Некуда и не к кому, потому что из-за Метки Драко и Панси не смогут доверять собственным отцам…
— Значит, они вернутся именно к тебе, — твердо сказал Северус, и Поликсена, помедлив, кивнула и бездумно заправила за ухо выбившуюся прядь волос.
Он помолчал и едко добавил:
— И ты заберешь их на Гриммо, к мужу. Вооружишь Блэка и этого вашего вредного домовика — и станешь держать круговую оборону. Враг не пройдет!
— Дурак, — Поликсена со смешком пихнула его в бок, но заметно расслабилась. — Вот возьму — и в самом деле вооружу! Дам Сири ни много ни мало, а целый фамильный топор — пускай применяет его по назначению.
Северус усмехнулся, но шутку не поддержал. Воображение отказывалось рисовать Блэка с воинственным оскалом и топором наперевес — вместо этого оно настойчиво напоминало о чернильном море вокруг двуспальной кровати, о холодных пальцах в его ладони, а еще почему-то о цветущих яблонях…
— А и в самом деле, где он? — помедлив, спросил Северус — пора было начинать претворять свой план в жизнь, как бы ни хотелось отсрочить этот момент.
— Топор? — не поняла Поликсена, и что-то внутри встрепенулось и робко прошептало: а может, все-таки отложим на потом? Скажем, вернемся к неприятному разговору вечером, после ужина? Или и вовсе завтра? Есть ведь еще пятница, суббота и воскресенье… — Неужто приглянулся? Я так и знала, а еще клеветал на чистокровные традиции! Топор на Гриммо, лежит себе на подставочке ровно там, где ты его оставил. Если переживаешь за его сохранность, то можешь расслабиться: Кричер полирует его два раза в день, строго по расписанию…
— Да нет же, — терпеливо дождавшись окончания бенефиса, поправил Северус. — Муж твой где?
Поликсена кинула на него косой взгляд и выше подняла подбородок. В профиль она смотрелась важной римской матроной — и, собственно, ею и была. Замужняя дама, почтенная мать семейства — и внезапная беззаботность и дурашливость никак не отменяла этот факт.
— Муж, говоришь? Муж там же, на Гриммо, — помолчав, сказала Поликсена и с усмешкой потерла бровь. — Правда, не на подставке, а где-то еще: в кабинете? В спальне? В отличие от топора, Сириус способен появляться в самых неожиданных местах. И не волнуйся, о нем Кричер тоже не забывает — у этой сладкой парочки вообще любовь и согласие, я даже ревную… Север, это все, что ты хотел узнать о моей личной жизни? Или есть еще какой-то наболевший вопрос?
— Не все, — покачал головой Северус. — И вопрос у меня действительно есть. Почему твой супруг скучает на Гриммо, а не сопровождает тебя на виллу?
— Видимо, потому, что там он уже побывал, — небрежно отмахнулась Поликсена и остановилась, приложила руку к глазам наподобие козырька. — Ну что, я вижу встречающую делегацию! Сразу предупреждаю: твой крестник на меня наябедничает, но даже не думай встать на его сторону — это первое правило воспитания, решения напарника не отменяются. Ты же помнишь, кто у нас «злой аврор», а кто — «добрый колдомедик»? Или, если тебе надоело, можем поменяться ролями, мне не принципиально…
Северус устало потер переносицу, но не стал возвращать разговор в прежнее русло — он и так чувствовал себя измотанным, словно весь день не отходил от котлов сразу с несколькими капризными зельями.
Блэка здесь нет — ну и отлично, пока что Северус не был готов к тесному общению, хотя это придется исправить и как-то наладить с бывшим неприятелем контакт… Блэк здесь уже побывал — ну что же, вполне терпимо и в некотором роде даже ожидаемо, на вилле наверняка очень живописные ночи. Стрекот цикад, сладкий аромат цветов… Настоящая идиллия, а Сириус знал толк в романтике и не упустил бы возможность увлечь супругу в сад — поглядеть на звезды… Особенно хорошо их видно, если лежать на земле, — и Северус понадеялся, что безалаберный Блэк не забыл запастись пледом, потому что ночью земля бывает очень холодной, а трава — колючей, и еще ведь есть насекомые…
— Крестный!
Драко радостно помахал сразу двумя руками, словно потерпевший кораблекрушение при виде мелькнувшего на горизонте паруса, и припустил навстречу. Всего за две недели он умудрился загореть с ног до головы и издалека казался позолоченной статуэткой — Северус видел такие в научном журнале по археологии. Он вяло махнул рукой в ответ и перевел взгляд на дом — Гарри и Панси стояли на пороге, о чем-то переговаривались и тоже выглядели вполне довольными жизнью.
— А Поликсена… — начал было Драко, как только приблизился, и Северус нахмурился и едва заметно качнул головой. Крестник понятливо закрыл рот и тут же обаятельно улыбнулся. — А Поликсена учит нас дезиллюминационному, и у нас почти уже получается.
— Правильно, наследник Малфой, быстро соображаешь — папенька бы гордился, — важно кивнула подруга, и ее глаза смеялись. — Нельзя кусать кормящую руку, даже если очень-очень хочется.
— Я и не собирался! — очень натурально возмутился Драко, но все-таки не выдержал и отвел глаза. Это хорошо, что Северус еще может его раскусить, но долго ли продлится эта чудная пора? С каждым годом крестника становилось все сложнее поймать на горячем… Это тревожило — Северус предпочитал понимать мотивы других и предугадывать их действия наперед, особенно если речь шла о дорогих ему людях.
Они приблизились к вилле, и ему впервые пришло в голову, что у Принцев мог быть похожий дом, — те кичились своим прошлым, и его собственное имя было тому доказательством. Северус никогда не сожалел о том, что семья матери игнорировала его существование, но стоило только войти в открытый двор с бассейном и встретить взгляд богини на живой мозаике, как он неожиданно почувствовал себя дома. Спокойно и умиротворенно — так, как никогда не чувствовал себя в Коукворте. Хотелось просто лечь у бассейна, заложив руки за голову, и глядеть на проплывающие облака, узнавая в них то замки, то фантастических зверей…
Но вместо этого Северус встряхнулся и твердой рукой направил троицу своих учеников в дом — пора было приниматься за дело. Сколько тех каникул им всем осталось… Слишком мало.
Примечания:
PayPal, чтобы "Дамы" росли большими и кушали много каши: ossaya.art@gmail.com
Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️
Огромное спасибо Некроскопу и Миледи V: ребята, вы прямо воплощение Sense и Sensibility ? С вашей разноплановой помощью глава стала намного лучше ❤️
Также отдельное спасибо Irina Zimno и chaton за мнение со стороны; а также Механик35 — за интересную дискуссию о любви к мертвому, вдохновившую меня на один из моих любимых абзацев.
Немного иллюстраций для ценителей:
Сюжет развивается, герои меняются, а с ними меняются и коллажи:
https://ibb.co/kQm7jG1 (Северус, третий том)
https://ibb.co/2kF0DdC (Лили)
https://ibb.co/RhCYTLm (Поликсена, третий том)
https://ibb.co/pZxpFBH (Дорея)
Иллюстрации Миледи V:
https://fanfics.me/fanart70473
https://fanfics.me/fanart70474
Как всегда, буду рада адекватным комментариям — кроме тех, в которых спрашивают, когда третий том будет закончен, или обещают прочитать его после окончания. Такие комментарии не вдохновляют меня, а угнетают. Спасибо ❤️
1) Вики: "сложный в приготовлении напиток, способствующий исцелению незначительных ранений, как физических, так и полученных под воздействием проклятий".
2) Вики: "зелье, позволяющее быстро залечивать раны, не оставляя даже следов, шрамов. Способствует быстрому срастанию кожи на ране человека".
3) Вики: "настой из процеженных и замаринованных щупалец растопырника. Зелье защищает от заклинаний и проклятий и помогает в заживлении ран от них".
Примечания:
Пока что это одна из любимых моих глав — знаю, знаю, я часто это говорю, но что я могу поделать, если она классная ?
— А теперь сюрприз, — объявила Поликсена утром в субботу — причем таким тоном, что Панси сразу поняла: сюрпризы бывают разные и конкретно этот им совсем не понравится.
Однако даже зловещее предупреждение не сумело испортить ей хорошее настроение — между прочим, посетившее Панси впервые за все каникулы. Накануне они с друзьями до самой ночи играли в прятки под дезиллюминационным, и Панси неожиданно оказалась в своей стихии — очень быстро выяснилось, что у нее отлично выходило затаиваться и выжидать подходящий момент для Ступефая, а потом скрываться быстро и незаметно.
Мальчишки били куда метче и сильнее, зато им редко удавалось находить ее укрытия. К тому же, оба плохо прятались: Драко подводил избыток энергии, подначивавший менять даже самую удачную позицию, а Гарри — то, что защите друг предпочитал нападение и пренебрегал мелочами; его Панси вычисляла по треснувшим веткам и примятой траве… В итоге основные бои проходили между мальчишками, и по итогам игры победила Панси, причем с отрывом, — в отличие от приятелей, собравших на двоих под дюжину Ступефаев, ей самой прилетело всего трижды: дважды от Драко и один раз от Гарри, и то по ошибке.
Панси никак не могла понять, как ей относиться к заботе друга. С одной стороны, ее расстраивало то, что из-за своей рыцарственности Гарри лишился полезной практики. С другой, Панси было ужасно приятно знать, что кто-то по-настоящему о ней заботится, — это понимание грело изнутри, словно маленькое и яркое солнце.
Эта двойственность не нравилась ей очень многим — и в первую очередь, своей нелогичностью. Панси считала себя прагматичным человеком, а голос разума твердил, что своими попытками уберечь подругу во время тренировок Гарри подкладывает свинью им обоим. Следовало поговорить с ним начистоту, но Панси не решалась — все аргументы таяли, как февральский снег, под лучами солнца, поселившегося у нее внутри.
Как она сможет переубедить Гарри, если сама себя не слушает?
Они попетляли по коридорам дома и вышли во внутренний двор. Драко привалился к колонне, попинывая ногой камешек, Гарри сел на лежанку справа, уперев локти в колени, а Панси осталась перетаптываться с ноги на ногу между ними. Поликсена не спешила присоединяться — видимо, готовила тот самый подозрительный «сюрприз». Что это могло бы быть? Вряд ли что-то опасное, но опасность тоже бывает разной — уж это Панси успела усвоить…
Однако вышедший из дома Люциус Малфой все равно сумел застать ее врасплох.
— Доброе утро всем присутствующим! А я за сыном, — сообщил он, тепло улыбаясь, и шагнул к замершему у колонны Драко. — Ну что, прощайся с друзьями, мама нас уже заждалась.
Панси кинула быстрый взгляд на приятеля — тот пристально всматривался в отца и не спешил ему навстречу.
— Ты рано… я думал, ты заберешь меня только завтра, — удивленно заметил Драко и отлепился от колонны. — Что-то случилось?
— Просто изменились планы, — легкомысленно пожал плечами Люциус и еще раз улыбнулся — широко и светло.
Он перевел ясный взгляд куда-то в сторону и вверх, и у Панси заныло под ложечкой — она поняла, что происходит, за долю секунды до того, как в Драко полетел невербальный Ступефай. Гарри подхватился с лежанки, каким-то неуловимым движением оказался рядом и задвинул ее себе за спину, а Панси — вот позорище! — только и успела, что разок-другой хлопнуть глазами. К тому моменту, когда она пришла в себя, Драко успел прикрыться Протего и достать палочку, но Панси испугалась за него даже пуще прежнего — в лице друга не осталось ни кровинки.
— Поднимешь руку на собственного отца? — попенял «Люциус», лениво похлопывая палочкой себе по плечу. Какая-то часть Панси слабо восхитилась талантом Поликсены в трансфигурации — а в том, что под личиной старшего Малфоя была именно тетя, уже не оставалось никаких сомнений. Драко тоже наверняка догадался, но это вряд ли помогло: сейчас против него ополчились собственные глаза и уши. — Мы ведь одна семья, ты должен мне доверять… Все это ради твоего же блага, так что изволь слушать отца. Палочку на пол, живо!
Драко сжал зубы так крепко, что показались желваки. Он поднял палочку — ужасно медленно, слишком медленно, — но Поликсена не спешила воспользоваться своим преимуществом. Просто стояла и сочувственно смотрела, как правая рука Драко ходит ходуном, — а затем легко отбила его Ступефай и устало сказала:
— Все, все, отбой… Вижу, что проняло, — значит, урок усвоен.
Панси и сама не поняла, как они оказались рядом с Драко. Гарри вытащил из его сведенных пальцев палочку и засунул себе в карман, а Панси обняла Малфоя и с силой прислонила его голову к своему плечу. Для этого пришлось привстать на цыпочки, и она отстраненно этому удивилась — и когда только приятель успел пойти в рост?
Драко стоял как истукан, и Панси встревоженно отстранилась и заглянула ему в лицо: друг держал глаза крепко зажмуренными, а кулаки — сжатыми до белизны, и был весь натянутый, как струна за миг до разрыва. Панси почувствовала, как внутри нарастает горячая волна гнева. Она резко повернулась к двери — но стоило ей разглядеть тетю, как злость тут же схлынула, оставив ее опустошенной.
Уже отменившая трансфигурацию Поликсена сидела на мраморном полу ровно там же, где до этого стояла. Правую ногу она согнула в колене, левую поджала под себя и с отрешенным видом хлопала по карманам — искала пачку. Панси точно знала, что Поликсена ничего не найдет, потому что накануне тетя ворчала себе под нос, что сигареты кончились весьма некстати, — и то, что она напрочь об этом забыла, сказало Панси больше, чем любые слова.
— Очень жестко, — укоризненно заметил декан, становясь в дверях и прислоняясь к косяку плечом. В белой рубашке с закатанными рукавами он смотрелся лихо и совсем молодо, но казался почти незнакомцем. С левого предплечья Снейпа скалился череп Метки, и Панси пробрала неконтролируемая дрожь. — Однако действенно, ничего не скажу. С меня Умиротворяющий бальзам всем пострадавшим.
— Мне налей первой, — фыркнула тетя, не оборачиваясь к нему. — И не лезь под руку, сейчас будет важная лекция.
— Вообще-то теория должна идти до практики, — с усмешкой покачал головой декан, но спорить не стал и скрылся в доме — видимо, отправился за обещанным бальзамом.
Поликсена тяжело вздохнула, подняла голову и поманила их троих пальцем. Дождалась, пока они рассядутся тесным кружком напротив нее, тоже прямо на полу, и сказала, потирая бровь большим пальцем:
— Мы не знаем, каким именно Лорд вернется, но очень вероятно, что Метка будет ему подвластна. Это значит, что вы не сможете доверять никому из меченых: ни Люциусу, ни Патроклу, ни Абраксасу… и Северусу, кстати, тоже — так что не смотрите, что он к вам подмазывается. По Панси и Гарри это, конечно, ударит, но значительно меньше, а вот Драко…
Она взглянула на него в упор, но тон выбрала, напротив, очень мягкий и проникновенный, и этот контраст бил в самое сердце:
— Скажу честно, наследник Малфой: за тебя я переживаю больше всего.
Драко коротко кивнул, не поднимая на Поликсену глаз, и Гарри положил руку ему на плечо, пытаясь приободрить. Панси прижалась с другой стороны и взяла друга под локоть, боком ощущая, как тяжело и рвано он дышит, а затем еще и переплела с ним пальцы и накрыла их правой ладонью, словно спрятала в «домик».
— Никто до конца не знает, какие возможности давала Метка своему создателю, — продолжила Поликсена, отводя глаза от этой картины и обнимая руками колено. — В прошлом Лорд держался в приемлемых рамках, потому что существовали противовесы: Абраксас, леди Вальбурга и другие… но в этот раз ему будет нечего терять. Я подозреваю, что с помощью Метки можно причинять боль. И точно знаю, что через нее можно призвать меченого к себе. Взять его тепленьким.
— Папа никогда мне не навредит, — твердо возразил Драко, поднимая голову, и Поликсена перевела на него взгляд и слабо улыбнулась.
— О, я не сомневаюсь в родительской любви Люция… но он будет на коротком поводке у очень непредсказуемого человека — да и человека ли? Мы не знаем наверняка, кто или что возвращается с того света. Сколько Круцио выдержит твой папа, прежде чем сломается? Все ломаются, Драко, рано или поздно — ты ведь знаешь, что случилось с Лонгботтомами… А если под прицелом палочки Лорда будет вовсе не Люциус, а Нарцисса?
Драко убито молчал, а Панси крепко зажмурилась, спряталась в оранжевое тепло под веками, — но вкрадчивый голос тети легко проник в это хлипкое укрытие, ядом полился в уши.
— Если Лорд вернется, ты одним махом лишишься всех взрослых, на которых привык полагаться. Отец, дед и крестный… на что ты готов пойти ради безопасности семьи, а, наследник Малфой?
На все, — печально подумала Панси, вспоминая полуночный разговор в гостиной Гриффиндора. Она открыла глаза и почувствовала, как пальцы Драко до боли сжали ее собственные — машинально, будто его с ног до головы прошила судорога.
Поликсена не стала заканчивать мысль, но Панси и так поняла, к чему та вела. Если Лорд получит ценных заложников и велит предать лучшего друга в обмен на безопасность родных, что Драко станет делать? Кого предпочтет — настоящих Малфоев или почетных?
И еще мелькнуло горькое осознание правоты тети: возвращение Лорда действительно ударит по Панси не так сильно — потому что, в отличие от Драко, она-то как раз и не привыкла полагаться на своего отца.
Если бы в дверном проеме стоял Патрокл Паркинсон, дрогнула бы рука Панси хоть немного?
* * *
Когда успокоенные и по уши накачанные бальзамом дети ушли в дом, Северус устало сел на бортик, опустил в бассейн левую ладонь и плавно подвигал ею туда-сюда, чувствуя упругое сопротивление воды. Наблюдать за последней тренировкой было невыносимо — однако, несмотря на всю жесткость и этическую сомнительность ее методов, Поликсена была права. Если Лорд вернется, Драко больше не сможет доверять ни собственному отцу, ни крестному — и для ребенка, в котором души не чает вся семья, это будет неожиданный и по-настоящему сокрушительный удар…
— Ты как? — тихо спросил он у подошедшей подруги.
Поликсена села рядом, только на пол, прислонившись к бортику спиной и подтянув колени к груди. С самого утра четверга ее энтузиазм и беззаботность постепенно таяли, утекали по капле, и к субботе от них не осталось и следа. Это неожиданно расстроило Северуса, хотя так ему было намного легче — оказалось, что от довольной жизнью и улыбчивой Поликсены было почти невозможно оторвать взгляд…
— Терпимо, — сухо ответила подруга и тут же, без паузы, спросила: — Север, что с тобой происходит?
— Ничего, — автоматически солгал Северус и только после этого осознал суть вопроса. — Ты о чем?
— Что-то совершенно точно происходит, меня ты не проведешь, — уверенно отрезала Поликсена и повернулась к нему, оперлась правой рукой о бортик и пригвоздила приятеля к месту своим фирменным взглядом. Северус усмехнулся краешком губ, дивясь сам себе: его этот взгляд не пугал, а наоборот, притягивал. — И знаешь что? Мне жутко любопытно, что творится в твоей умной голове. Ну же, давай начистоту. Мне не следовало откровенничать о Басти? Прости, я не должна была вываливать на тебя все это… В любой дружбе есть негласные границы, а личная жизнь на то и личная, чтобы о ней не трепаться, даже если мы знакомы столько лет…
Северус прикрыл глаза и медленно, основательно потер переносицу, пряча лицо за рукой и покупая себе время этим нехитрым трюком.
Одна его часть действительно желала повернуть время вспять и заставить Поликсену замолчать, пока не поздно. Закрыть ей рот до того, как она начнет свою исповедь, — можно ладонью, но надежнее всего, конечно, поцелуем… Даже если после него прилетит пощечина — и если бы ею все и ограничилось, Северус готов был заплатить такую цену сотню раз. Беда была в следующем: он подозревал, что дело закончилось бы не только пощечиной, а еще и хлопнувшей дверью…
С другой стороны, Северус очень ценил эту неожиданную откровенность, сблизившую их еще больше, — даже несмотря на то, что этот, последний шаг навстречу стал роковым. Поликсену хотелось узнавать. Он засмотрел ее воспоминания до дыр не только потому, что с каждым немного вспоминал самого себя, — дополнительно он все лучше узнавал ее…
С третьей стороны (у всей этой ситуации вообще было слишком много сторон и острых углов) — Северус прекрасно жил бы дальше, не зная о роли Басти в истории своей школьной подруги. Он как-то смирился с тем, что Поликсена выскочила замуж за Блэка: в конце концов, это был брак по расчету, — но ее отношения с Лестрейнджем были чем-то совсем иным. Поликсена выбрала Басти просто так, потому что он ей понравился… Ее откровения о том, какой Рабастан был веселый, надежный и со всех сторон удивительный, засели в мозгу ядовитой иглой и теперь методично отравляли Северусу ночь за ночью — и то, что удачливый соперник навсегда выбыл из соревнования, ничуть не помогало. Слава и богу, и Мерлину, что Поликсена не вдавалась в интимные подробности, но дело было не в самих словах, а в тоне и в чем-то еще, пронзительном и неуловимом, от чего тянуло завыть…
С четвертой стороны — именно благодаря этой откровенности Северус и поймал себя на обжигающей ревности, на том, что хотел бы оказаться на месте Басти, — и чтобы именно о нем Поликсена говорила с такой нежностью и тоской.
С пятой и вроде бы последней — поняв это, Северус больше не мог притворяться, что не претендует ни на что, кроме просто дружбы. А потому ему было заранее жаль их совместных выходных и фривольных шуточек, а еще уток, которые отныне будут грустно крякать на голодный желудок…
Все эти мысли пронеслись у него в голове быстрее молнии — потому что Северус успел передумать их вдоль и поперек. Он препарировал все проведенное вместе время чуть ли не до атомов, пытаясь найти хоть какой-то намек на взаимность — и опасаясь действительно его отыскать.
Шутки на грани фола? Поликсена шутила их со всеми без разбору — и на месте Блэка Северус давно бы сделал супруге строгое внушение… но к сожалению, на месте Сириуса он не был и никогда уже не будет.
Друг-мужчина? В этом Северус был не уникален. Помимо него в рядах приятелей Поликсены числился чертов Иппи Сметвик со своими музыкальными пальцами и удобными кушетками. Еще, разумеется, у Поликсены имелся законный муж, и Северус никак не мог решить, следует ли причислять Блэка к полку ее друзей — как будто вся эта бюрократия хоть что-то меняла…
Уикенды вдвоем? Поликсене позарез требовалось сбежать от реальности и развеяться — и то, что их встречи сошли на нет одновременно с выздоровлением супруга, говорило само за себя.
К тому же, ничем предосудительным они, к сожалению, не занимались: разговаривали и гуляли, читали и готовили — в общем, делали ровно то же самое, что и раньше, в компании Каро… Вся нынешняя двусмысленность проистекала из того, что из спаянной троицы друзей в живых осталось всего двое, да еще и разного пола, — но стоило добавить в уравнение Каролину, как все становилось куда пристойнее. Обыденнее даже — и только влюбленный идиот стал бы искать в этом двойное дно…
Оказалось, что подобный полуавтоматический анализ давался Северусу очень естественно: он не замирал посреди разговора и не баррикадировался в спальне, чтобы там угрюмо пялиться в стену и бить подушку, пока из той не полезет пух. Поликсена могла сколько угодно дразнить его байроническим героем, но Северус был намного деятельнее и прагматичнее любого из них. Нет, вместо живописных терзаний в одиночестве он учил детей и занимался еще сотней привычных дел, старательно держа при этом лицо, — и получалось ведь! Видимо, сказывалась недолгая шпионская жизнь — навыки хоть и заржавели, но никуда не делись…
А еще Северус врал. В эти дни он правда очень много врал и даже почти смирился с тем, что теперь ему придется делать это постоянно. На пробу подергавшись в трясине, в которой он незаметно для себя очутился, Северус начал понимать, что решительного рывка будет недостаточно — но пока он не был готов принять то, что увяз намертво. Отныне дружить с Поликсеной, и тем более проводить с ней дни напролет вдали от чужих глаз, было бы настоящей пыткой — но и оттолкнуть, обидеть и этим лишиться ее насовсем Северус тоже не мог.
Оставался вариант с приятельством, и еще недавно он казался почти идеальным выходом — но нынче Северус мыслил куда более трезво. Перейти от глубокого и откровенного общения к скучным чаепитиям под чужим приглядом? Молча наблюдать за тем, как Сириус берет супругу за руку и целует ее в щеку — а то и не в щеку, черт его знает, этого Блэка, он же всегда творил что хотел…
— Тебе было плохо и нужно было кому-то выговориться, — мягко сказал Северус, убирая ладонь от лица. Скорее всего, будь жива Каро, Поликсена поделилась бы горем именно с ней — но Каролины больше не было, а на безрыбье… — Для того и существуют друзья.
— Ну хорошо, — с заметным облегчением кивнула Поликсена, но настороженность из ее взгляда никуда не делась. — Тогда что не так? Не юли, я же не слепая.
— Устал, — не моргнув глазом солгал Северус. Ложь давалась ему почти без усилий, словно дыхание, — в отличие от правды, с той было намного сложнее. Это многое о нем говорило — и не то, чтобы очень хорошее. — Азкабан меня все-таки подкосил. Не надо было лезть Рудольфусу в мозги — теперь вот плачу за свою неосторожность.
— Может, ты болен? — нахмурилась Поликсена, склоняя голову к плечу. — А хочешь, я покажу тебя Иппи по знакомству?
Конечно, я болен. Тобой, — тоскливо подумал Северус. — Вот Сметвик посмеется! Мало ему твоего законного супруга — теперь еще и школьный друг поехал крышей… настоящая эпидемия.
— Все в порядке, честное слово, — своим самым уверенным тоном заявил он, старательно улыбнулся и встал с бортика. — Пропью курс Умиротворяющего бальзама — и буду как новенький.
— Ты точно ничего не задумал? — напоследок спросила Поликсена, и Северус остановился на полушаге. — Что-нибудь самоубийственное, в твоих лучших традициях? Север, я ведь обязательно все узнаю. И когда я узнаю, тебе не поздоровится — так что не играй с огнем и признайся прямо сейчас.
— Ничего самоубийственного я не затеваю, — покачал головой Северус, поворачиваясь к ней и скрещивая руки на груди. Для разнообразия это было чистой правдой: его планы по отдалению от Поликсены — смутные и, похоже, обреченные на провал, — хоть и причиняли боль, но жизни никак не угрожали. — Могу даже поклясться, если ты настолько мне не доверяешь.
Поликсена поколебалась, а затем криво усмехнулась.
— Ну почему же, доверяю, — тяжело сказала она. — И иногда думаю, что зря, но как-то привыкла за столько лет… Ну хорошо, я рада, что мы поговорили начистоту и все прояснили.
— Я тоже очень рад, — усмехнулся Северус и пошел в дом, чувствуя, как спину между лопаток жжет ее пристальный взгляд. Все-таки не поверила. И правильно — он бы тоже не поверил.
* * *
— У кого самый маленький козырь? — строго спросила Панси, и Драко тут же сделал вид, что его этот вопрос никоим образом не касался. — Малфой, признавайся, что у тебя там?
— У меня там карты, ничего интересного, — фыркнул Драко, дополнительно прикрывая свой веер правой рукой, словно Панси могла поднапрячься и разглядеть их прямо сквозь клетчатую «рубашку». После тяжелой утренней тренировки они много разговаривали, делясь всем подряд, — но еще больше просто молчали…
Иногда Панси не на шутку тревожило то, насколько они втроем близки, — как хоть кто-нибудь со стороны сумеет между ними втиснуться? А втискиваться придется, потому что рано или поздно, но они вырастут, и каждый из них заведет собственную семью… Думать об этом не хотелось, но Панси все равно думала — и заранее тосковала.
— Ну ладно, ладно, не смотри на меня так… — тем временем проворчал Драко. — Восьмерка у меня. У вас-то самих что?
— У меня семь, — лениво сказал Гарри. Он полулежал на кровати, опираясь на левый локоть, и пристально изучал свою сдачу. — Так что, я хожу, правильно?
— Ну давай, коварный предатель, покажи, на что горазд, — подначил Драко — ход был по часовой стрелке, а значит, на него. Малфой сидел по-турецки, спиной к окну, да еще и накинул себе на плечи намоченную простыню, чтобы не было так жарко. В ней он походил на римского генерала в тоге, и для полноты образа ему не хватало только лаврового венка. — Вот так и познается настоящая сущность человека — беспардонно атаковать своего лучшего друга! Почему, ну почему я родился таким добросердечным? Взял и пригрел на груди змею — да не одну, а целый хвостатый выводок!
Панси закатила глаза, откинулась на стул, на котором сидела, и замахала сложенными вместе картами, словно настоящим веером, — несмотря на распахнутое во всю ширь окно, в тесной комнате было душновато. Уже совсем скоро снаружи начнет смеркаться, а с сумерками придет и долгожданная прохлада, — но до этого надо еще дожить… Она шлепнула карты на кровать, бдительно следя за тем, чтобы они легли «рубашкой» вверх, стянула повязанную на запястье черную ленту и принялась поднимать отросшие волосы повыше, чтобы те не кололи вспотевшую шею.
Драко тут же начал приманивать карты к себе, причем без палочки и невербально, — успел навостриться за пару дней. Те послушно поползли по одеялу, шевеля краями, и Панси быстро накрыла их рукой.
С четверга, когда декан показал им эту игру, чтобы занять долгие вечера, Малфой только и делал, что напропалую жульничал, — и она подозревала, что дело было вовсе не в победе, просто это позволяло отвлечься от тяжелых мыслей. Порой Драко переходил всякие границы, но друзья уловили его настрой и не возражали, даже подыгрывали — и особенно старались сегодня. Это принесло свои плоды: к вечеру Драко окончательно успокоился и снова пришел в хорошее расположение духа.
— Мог бы просто перевернуть и посмотреть, — проворчала она, снова беря карты в руки. — Или спросить, что у меня за сдача, я бы тебе даже ответила.
— Вот еще, это неспортивно, — беззастенчиво отмахнулся Малфой и повернулся к Гарри. — Ну что, ты уже готов, о великий стратег?
Гарри молча шлепнул на одеяло две семерки, одну из них козырную. Драко поколебался и хищно пошевелил над ними пальцами, но все-таки взял, теряя ход. Нечем бить или позарился на козырь? В самом начале игры никогда не бывало ясно, к тому же Панси было попросту лень думать и что-то просчитывать или запоминать — она никогда не была азартным человеком, для нее игра со смешным названием «дурак» была средством, а не самоцелью.
Панси не призналась бы в этом вслух, но ей просто нравилось сидеть с ними вот так, в тишине и спокойствии, а кто при этом выигрывает — дело десятое. Просто приятный вечер, и им хорошо и весело, и до конца каникул еще целое воскресенье, а из окна вот-вот подует свежий ветерок… потом можно будет прокрасться на кухню, выпросить у няни Элси сандвичей и молока и сесть рядком прямо на пороге двери, выходящей в сад. Молча съесть все до крошки, устроившись между друзьями — локоть к локтю, плечо в плечо — и совершенно иррационально чувствуя себя в полной безопасности, — так, словно пока они рядом, не может приключиться совсем ничего плохого…
И, конечно же, это неправда. Может — и, вполне вероятно, еще приключится…
— Твой ход, — подсказал Гарри, и Панси встрепенулась и бегло просмотрела свои карты.
— Восемь, — на одеяло легла бубновая восьмерка, и Гарри лихо побил ее десяткой, подождал, не станут ли ему подбрасывать, и сбросил карты в отбой.
Хорошая игра, простая как дважды два, Панси она понравилась. В ней было достаточно вариаций, чтобы процесс не приедался, но при этом можно было почти не думать, особенно когда они набили руку. Самым сложным правилом было то, что при атаке масть не играла особой роли, но при защите ее соблюдение было обязательным. Вначале они постоянно пытались побить трефового валета бубновой дамой, но декан и Поликсена неустанно их поправляли — и вскоре привычка взяла свое.
К необычной игре Пожирателей пристрастил один из доверенных людей Лорда, Антонин Долохов, — он был из семьи белых эмигрантов. Из сухого, но все равно интересного рассказа декана стало известно, что чай без молока, русская рулетка и цыганские романсы в Ставке не прижились, зато игра в карты, позволявшая скоротать время и занять голову, но при этом не слишком напрягаться, пришлась как раз ко двору. Тетя и декан сообща припомнили, что сперва Долохов научил «дураку» Руквуда, затем втянул в свой кружок энтузиастов Мальсибера и кого-то еще — ни Поликсена, ни Снейп уже не помнили кого именно… впрочем, это было и неважно: в какой-то момент игра распространилась среди Пожирателей как моровое поветрие.
«Еще бы, — фыркала Поликсена в четверг вечером, зорко поглядывая на стол поверх своих карт, — ждала момента подкинуть. — Правила выучиваются за десять минут — и выжигаются при этом на подкорке. Казалось бы, я не играла столько лет, а все равно помню их назубок — страшное дело!»
«Тот же вист требует усилий, — согласился декан, коварно подкидывая козырную десятку, и Гарри принялся уныло сгребать карты со стола — бить было нечем. — После рейдов это было лишним. "Дурак" куда проще — он не требует особой концентрации, за партией можно даже вести светскую беседу. К тому же, многим нравился экзотический антураж, а на него Долохов не скупился».
Поликсена кивнула и передразнила, понижая голос и добавляя в него рычащих ноток:
«Это, детка, — тебе на "погоны"! Два туза у меня осталось, видишь ли, как раз на твои хрррупкие плечики… Генеральские погоны, не просто так! Слыхала хоть про ррреволюцию? А про императорскую семью? И чему вас только учат в этом Хогваррртсе…»
«Меня он упорно звал Пиковым королем, — кисло добавил декан, с силой потирая переносицу, словно у него разболелась голова. — А мадам Лестрейндж — Пиковой дамой… Вообще именно с Беллатрикс все и началось, это уже потом Антонин раздал похожие прозвища всем остальным. И очень при этом веселился — это какая-то отсылка к тамошним классикам, но в русской литературе я не силен, а Долохов никогда не утруждал себя объяснениями…»
«Да скажи ты прямо: ржал он над нами, — хмыкнула Поликсена и шлепнула на стол валета, вынуждая Драко надолго задуматься — тратить козырь или взять? — Натурально ржал фестралом, и плевать ему было, что никто не понимает соль шутки. А еще подкручивал усы, у Долохова они были пышные такие — он их звал гусарскими… А еще однажды напоил беднягу Мальсибера, так тот чуть концы не отдал. Впрочем, сам виноват — нашел тоже, с кем пить! Все умные люди держались от Долохова подальше, к нему подсаживались только те, кому жизнь стала не мила…»
На лице тети промелькнула неуловимая тень — Панси заметила это только потому, что сидела напротив. Видимо, несмотря на беззаботный тон, Поликсена все-таки не одобряла долоховские кутежи.
«Колоритный был тип, ничего не скажешь, — продолжила тетя почти без паузы. — Меня назначил в Дамы треф — в Ставке девиц было мало, по пальцам можно пересчитать. Кстати, Драко, Нарси появлялась там очень редко, но ей тоже досталось — твоя мама была Червовой дамой, нашей "королевой сердец". Люциус от ревности все локти искусал… Его Антонин и вовсе разжаловал в Бубновые валеты — Королем у нас значился твой дед».
«Люций, как всегда, зря трепал себе нервы, — хладнокровно пожал плечами декан и пробежался пальцами по колоде, оценивая, много ли карт осталось. — Долохов расточал комплименты всем дамам без разбору, но правила приличия соблюдал свято, так что репутации Нарциссы ничто не угрожало. Антонину просто нравилось мутить воду, мы для него были слишком скучные».
«А вот это действительно было обидно, — фыркнула Поликсена и принялась азартно отбиваться. — Да хватит уже подбрасывать! Север, побойся Мерлина, ну откуда у тебя девятка, мы же сбросили их все еще пару ходов назад!..»
Панси вздохнула, возвращаясь в настоящее, и к своему удивлению заметила, что они с друзьями уже почти доиграли собственную партию. И правда, можно думать о своем или разговаривать — и параллельно играть и даже выигрывать: Гарри собрал на руках четверть колоды, и было непохоже, что он успеет взять реванш.
— Все-таки декан классный, — сказала Панси вроде бы невпопад, но друзья ни чуточки не удивились, и на душе потеплело. Порой она забывала о том, насколько ей с ними повезло… — Я даже завидую: у вас обоих по-настоящему крутые крестные.
— Но-но, — вскинулся Драко, приосаниваясь в своей самодельной тоге. — У тебя крестный еще лучше, самый лучший на свете!
— Это отец он самый лучший, — со вздохом покачала головой Панси. — И, возможно, свекор. А как крестный он…
— Ну ладно, согласен, — сдулся Драко. — Папа очень жалеет, что все вышло так по-дурацки… просто Паркинсон-мэнор тогда закрылся наглухо, и связь с вами полностью оборвалась… А до этого ты у нас постоянно бывала, честное слово.
— Я помню, — покривила душой Панси, убирая за ухо выбившуюся прядку волос.
На самом деле она не помнила почти ничего, лет до шести ее память пестрела провалами — и очень жаль, потому что именно те годы были для их семьи самыми счастливыми: еще была жива мама, и Малфои приглашали к себе, а отец… Патрокла Панси и вовсе помнила из рук вон плохо, едва ли не хуже Каролины. Смутными отрывками без начала и конца — и уже неясно было, настоящие это воспоминания или рассказанные самой себе истории…
Например, приходило на ум, как однажды отец откуда-то вернулся (она даже не знала, откуда именно), и Панси встретила его у порога и кинулась Патроклу на шею, а тот подхватил ее на руки — тогда казалось, что отец был ужасно высоким и сильным…
Еще Панси помнила, как кто-то большой посадил ее себе на плечи, помогая прикрепить ангела на верхушку огромной ели, — уж не отец ли?
И как она бежала к кому-то через весь сад, неуклюже путаясь в собственных ногах, падая и сбивая коленки, а этот кто-то смеялся, щекотно дул на ссадины и нажимал Панси на нос, словно на кнопку, и это было смешно и совсем не обидно, и даже колени переставали болеть…
Еще ей смутно припоминалось ощущение спокойствия и тепла, словно мир вокруг источал неяркий свет, и казалось, что все точно будет хорошо: и сегодня, и завтра — всегда, до самого конца времен… Когда-то она любила отца, а Патрокл вроде бы любил ее, свою единственную дочь от любимой же женщины… Так много любви — и куда она вся подевалась потом? Мог ли отец хорошо относиться к Панси только ради Каролины, только пока та была жива, — а когда умерла, то и любовь его иссякла? Или все-таки дело было именно в Панси: в ее характере или привычках, в том, что она была совсем не похожа на мать, — или наоборот, была похожа даже чересчур?
И когда именно она перестала называть Патрокла «папой» даже в мыслях, заменив это теплое и трогательное слово холодным и чопорным «отец»?
— Что-то случилось? — тихо спросил Гарри, и Панси поймала себя на том, что друзья больше не играют, а встревоженно смотрят на нее.
— Пришло кое-что в голову, — увильнула она, а затем все-таки решилась и призналась: — Ну ладно, я думала о своем отце. Драко, ты хоть немного его помнишь? Я имею в виду, таким, каким Патрокл был раньше, давным-давно?
Малфой крепко задумался. Тем временем Гарри сел по-турецки, осторожно вытащил у Панси из рук карты, сгреб в кучу ее, свои, сброшенные в отбой и принадлежавшие Драко, перемешал карты на одеяле, собрал их вместе и принялся тасовать колоду.
— Что-то припоминаю, — наконец сказал Драко, и на его лице появилась легкая улыбка, а Панси невольно позавидовала тому, что друг помнит то, что от нее самой упорно ускользало. — Кажется, именно твой папа учил нас запускать в пруд кораблики из листьев. И классно рассказывал сказки — ты совсем не помнишь, да? О, еще кое-что: однажды Патрокл трансфигурировал тыкву в маленькую карету и запряг туда одного из павлинов, уж не знаю как… мы гонялись за ним по всему двору, было здорово. А с моим папой они устроили шуточный бой: отцы были «конями», а мы с тобой — храбрыми «рыцарями»… Слушай, я никогда не задумывался о том, что ты можешь всего этого не помнить. Хочешь, поделюсь воспоминаниями?
— Спасибо, — с чувством сказала Панси, приободряясь. — Может, позовем на следующую партию взрослых? Впятером играть как-то веселее.
— Позовем, — важно кивнул Драко. — Но сначала у меня небольшое объявление. Итак, барабанная дробь… Я собираюсь рассказать Лаванде о Тайной комнате.
Панси склонила голову к плечу, внимательно изучая друга, а затем быстро переглянулась с удивленным Гарри.
— Тебе придется рассказать не только о Комнате, — веско сказала она, собравшись с мыслями. — Лаванда ведь не дура, она обязательно спросит, как мы собираемся туда попасть, — а значит, придется рассказать ей о парселтанге. А если она спросит зачем мы туда лезем? Расскажешь еще и о крестражах? Драко… мне тоже нравится Венди, но ты точно уверен, что мы можем ей доверять? На кону стоит слишком многое.
— Возьмем клятву, — нахмурился Драко, глядя куда-то в сторону, и потер висок. — А еще я раздобуду ей амулет от чтения мыслей. Ну, что скажете?
Панси тяжело вздохнула, заложила ногу за ногу и крепко задумалась, глядя поверх плеча Малфоя в окно, за которым уже совсем потемнело. Дружба под клятвой… чего-чего, а вот этого у Панси еще не бывало — как-то так выходило, что даже самые страшные тайны они втроем хранили безо всяких обетов, на одном лишь доверии. Но то они, а вот Венди — совсем другое дело… Панси действительно хорошо к ней относилась — но в то же время трезво оценивала умную и расчетливую девицу Браун.
С другой стороны, Панси действительно скучала по Лаванде. Драко и Гарри были ее лучшими друзьями, но иногда ей очень не хватало общения с другой девочкой, а с Венди было весело и уютно. К тому же, ей было противно думать, что они просто возьмут и выкинут Браун за борт: разве можно так поступать, в самом деле? Дружили-дружили — и все, прощай, ты нам больше не нужна?
И Драко… Он никогда не подавал виду, но Панси ведь была не слепая: порой Малфою не хватало в их тесной компании кого-то ему под стать — такого же энергичного и непоседливого человека, с которым он мог бы вдоволь оттачивать свое остроумие. И, наверное, Драко бывало одиноко и скучно, особенно когда они с Гарри просто сидели и молчали каждый о своем, не замечая хода времени…
— Ну хорошо, — сдалась Панси и встала со стула. — Я не против. Гарри, что думаешь?
— Если текст клятвы будет хорошо составлен, я тоже за, — пожал плечами тот, и Малфой довольно кивнул и потер руки.
— Вот и договорились… Пойду позову взрослых, сыграем вместе, — сказала Панси, подходя к двери и берясь за ручку. — Им там, наверное, ужасно скучно…
* * *
Лежавшую на пледе Поликсену он заметил не сразу — потому что если бы увидел ее раньше, то пошел бы в другую сторону, от греха подальше. Однако ему не повезло: Северус слишком увлекся своими мыслями, а еще — мнимыми спокойствием и одиночеством, а потому спохватился уже тогда, когда резкий поворот выглядел бы крайне подозрительно.
— О, и ты здесь, — угрюмо констатировала Поликсена, не вставая с пледа. — Ну садись, что ли… Вино будешь? Присоединяйся: сегодня у меня философское настроение, а для него нужно топливо. Оливки и сыр где-то в корзине, можешь поискать.
Северус покачал головой и сел с краю, согнув левую ногу и сцепив руки в замок на колене. Вместе пить — только этого и не хватало… Алкоголь развязывает язык куда лучше легиллименции, тем более в такой вот двусмысленной обстановке: цветы и цикады, луна и звезды, влажный запах земли и резкий, вяжущий — примятой травы… Он понадеялся, что Поликсена не станет интересоваться причинами его внезапной абстиненции — раньше Северус не отказывался от вина, но тогда было тогда, а сейчас было сейчас, и между этими двумя мирами пролегла настоящая пропасть.
— Тебе налить? — предложил он.
— Ну раз ты не будешь, я тебя поддержу, — ответила Поликсена, глядя на звезды с прищуром, так, словно у нее были к ним личные счеты. — Из дружеской солидарности. Слушай, ты хоть что-то там различаешь?
Северус покладисто взглянул на потемневшее небо, где уже проклюнулись первые звезды. В астрономии он разбирался из рук вон плохо, но за годы обучения закрома памяти чем-то да пополнились, почти незаметно для него самого, — и сейчас он с удивлением понял, что узнает некоторые созвездия.
— Вон там — Большая Медведица, — поколебавшись, сказал Северус и указал рукой на хорошо заметный ковш. Поликсена перекатилась головой по пледу и нашла созвездие взглядом. — По ней можно отыскать Полярную звезду.
— Полезная штука, — одобрительно кивнула подруга. — И где она прячется?
— Сейчас найду, — пообещал Северус и через несколько секунд действительно ее нашел — к своему немалому удивлению. — Теперь слушай внимательно: Малая Медведица — она похожа на ковш, так? И у него есть «ручка». А напротив «ручки» в Малой расположены две звезды, ты их видишь? Отлично, надо провести линию…
— Просто покажи.
Северус закатил глаза и подсел ближе, наклонился и указал рукой так, чтобы Поликсена сумела проследить за ней взглядом.
— Ага, — воодушевилась подруга. — Теперь нашла. Продолжай.
Северус выпрямился, как можно незаметнее отодвинулся обратно и подумал еще.
— Полярная звезда входит в состав Малой Медведицы, и… И это все, что я помню о звездном небе. А нет, есть еще кое-что. Видишь в сторонке три звезды одной линией? Это пояс Ориона, — неуверенно добавил он. — Или Лебедь? Хотя нет, у того вроде бы были «крылья». Черт, всегда их путаю…
— Ничего, профессор Снейп, на моем фоне вы все равно солидный эксперт, — подбодрила его Поликсена, но вышло как-то невесело. — Из всех точек на небе я различаю только Венеру — на астрономии мне ставили оценки из жалости. Надо было учиться лучше, не пришлось бы сейчас позориться — моя сестрица умела отыскать и назвать кучу созвездий, а еще их альфы и беты…
— Сириус — альфа Большого Пса. Вон он, кстати, прямо возле пояса Ориона, — с намеком ввернул Северус, и Поликсена едва слышно вздохнула.
— Невероятно, но да — именно Пса. Север, скрытная ты личность, признавайся как на духу: ты ведь знал, что Сири у нас анимаг и стал им еще в школе?
— Знал, — помедлив, признался он, и Поликсена устало прикрыла глаза.
— Почему не сказал? — с укоризной спросила подруга, и Северус честно задумался. А и правда, почему?
— Я не помню, — произнести это вслух оказалось неожиданно горько. — Но подозреваю, что просто не хотел втягивать вас с Каролиной в эту грязь. Опасался, что вы пострадаете из-за моих раздоров, — я бы себе не простил.
— Похоже на то: ты всегда твердил, что это твоя личная война, — согласилась Поликсена, открыла глаза и сладко потянулась всем телом, а затем приподнялась на локтях. В темноте ее лица почти не было видно — и это было огромной удачей, потому что с некоторых пор Северусу было просто физически тяжело на нее смотреть. — Зато это хоть немного да объясняет, почему Сири не совсем слетел с катушек в Азкабане. Правда, по-прежнему не ясно, почему он так быстро восстанавливается — Люций грешит на вмешательство Дамблдора, а Иппи свято верит, что это заслуга реабилитации. Может, хоть конференция расставит все по своим местам — там будет целая толпа специалистов…
— Что еще за конференция? — насторожился Северус.
— В Париже, через пару недель, — скучающим тоном пояснила Поликсена. — Иппи везет туда Сириуса — будет показывать своего звездного пациента коллегам и хвастаться прогрессом.
Северус помолчал, обдумывая эту информацию со всех сторон, а затем сказал как можно непринужденнее:
— Захвати мне из Франции пару ингредиентов, в долгу не останусь. В Париже есть хорошая лавка, я напишу тебе адрес.
— Это тебе к моему супругу, — отмахнулась подруга и снова легла на плед, заложив руки за голову. — Он у меня взрослый мальчик и едет один.
— Почему? Составь ему компанию, хоть развеешься, — небрежно предложил Северус, стараясь не слишком откровенно гнуть свою линию. — После конференции наверняка будет устроен прием, а на него пригласят прессу. Вам с Сириусом будет полезно показаться журналистам вместе, одной крепкой и дружной семьей.
— Ну ладно, уговорил, — после небольшой паузы усмехнулась Поликсена — он понял это по голосу, потому что как-то незаметно стало совсем темно. — Если все так хотят, чтобы я поехала, я и правда возьму и поеду — а что, мне несложно… Париж весной — это же почти как в дамских романах, ужасно романтично. Сирень и прогулки по набережной, Эйфелева башня и Лувр, кофе и круассаны в постель… Еще и в компании двух шикарных мужиков, я прямо сама себе завидую. Пришлю потом совместное колдофото с автографом — на долгую память.
Северус порадовался тому, что если он не видит ее лица, то и Поликсена не видит, как сильно перекосило его самого. Раньше он почему-то считал, что поздней любви взрослого и умного человека полагается гореть ровно и неярко, как уютному пламени в камине, — но то, что Северус испытывал, больше смахивало на бушующий лесной пожар.
Он хорошенько подумал и предпринял еще одну, почти безнадежную попытку выбраться из этого капкана — даже ценой отгрызенной лапы.
— Ну раз ты все-таки поедешь, оставь сначала все воспоминания, у меня как раз закончились за пятый курс, — непринужденно попросил Северус, и по напряженному молчанию подруги понял, что очередной план отдаления провалился еще в зародыше.
— Мне не нравится твоя просьба, — тяжело сказала Поликсена. — Зачем столько сразу?
— Просто так, — пожал плечами он и нарочито нахмурился. — Почему бы и нет? Надо же мне чем-то заняться в твое отсутствие.
— Как всегда темнишь, — со вздохом заметила подруга и зажгла Люмос без палочки. Сразу стало светло и неуютно, как под яркой лампой в допросной. — Знал бы ты, как мне надоели твои фокусы… И знаешь что, Север? Мой ответ — нет. Если опять увлечешься и сломаешь что-то в своей голове, мир мне этого не простит. Ты ведь еще не создал свой философский камень? Ну вот и все, вопрос закрыт.
— Тогда давай хотя бы за шестой курс, — сдал одну из позиций Северус и сразу же перешел в наступление. — И хватит уже надо мной трястись, ничего я себе не сломаю!
— Так и быть, что-то оставлю, — уступила Поликсена и, поерзав, села по-турецки лицом к нему. — Но только не за шестой, а сразу за седьмой. За шестой там и оставлять нечего — мы были в ссоре и не перемолвились ни словом, шли каждый своей дорогой. Если что, виноват был ты.
— Целый год? — неприятно удивился Северус.
— Ну ты же тогда пошел на принцип, — небрежно пояснила подруга и все-таки подтянула к себе бутылку и бокал и принялась наливать вино. — Не простил мне помолвки с Сири, посчитал переходом на сторону врага — и так показал свое отношение к чистокровным традициям в целом и к моему выбору в частности. Получилось наглядно, я прониклась.
— Но потом мы ведь все-таки помирились, — нахмурился Северус, и Поликсена кивнула и пригубила вино. Северус вроде бы и видел, как она пьет, и даже пил в ее компании сам, — но прежде как-то не замечал, что красное вино окрашивает ее губы, дополнительно притягивая к ним взгляд. Он отвел глаза, упрямо глядя куда-то в темноту сада, в котором на все лады стрекотали неутомимые цикады.
— Помирились, а как же, — вздохнула Поликсена. — Но уже когда вернулись на седьмой: видимо, ты сообразил, что школа вот-вот закончится, а с ней — и эта дурацкая вражда между тобой и Мародерами. Что начинается взрослая жизнь, а в ней надо учиться идти на компромиссы и наступать себе на горло…
Она помолчала и продолжила уже другим, сухим и деловым тоном:
— Кстати говоря, о взрослой жизни. Давно хотела спросить, почему ты не уйдешь из Хога — и не ври, что тебе там интересно, ни за что не поверю. Одни и те же лица, задания, знакомые до последней буквы…
— Не интересно, — подтвердил Северус и выпрямил гудящие ноги. — Вот дети выпустятся — и уйду со спокойной душой.
Это была только часть правды — тогда, в конце восемьдесят первого, в тисках отчаяния, вины и страха Северус клялся присматривать за сыном Лили Эванс с момента его возвращения в магический мир и до самого выпуска. Его даже угораздило дать Обет, и хорошо, что только один и только такой — без обещаний спасти ценой жизни, таскаться следом до гробовой доски и прочих сентиментальных идей, которые могли прийти в голову Альбусу Дамблдору в порыве вдохновения.
Тогда формулировка Обета казалась милостью и снисхождением — ради спасения Лили Северус готов был пообещать еще и не то… Сейчас, особенно с учетом Обливиейта, все виделось в совсем ином свете, но поспешно данная клятва висела над ним дамокловым мечом — и будет висеть впредь, пока Северус наконец не разберется в собственном прошлом.
Присматривать за Поттером было довольно легко — мальчишка явно пошел не в отца и не пытался найти себе приключений на ровном месте. К тому же, дело очень упрощало то, что на правах преподавателя и декана одного из факультетов Северус всегда находился неподалеку. Если он уйдет из Хога, этот путь будет закрыт. Придется идти на поклон к Поликсене и каяться в своей давней ошибке, — а значит, об отдалении от нее и ее семейства можно будет забыть…
— И зачем столько ждать? — возмутительно легкомысленно предложила подруга и снова пригубила вино. Смотреть на нее, такую красивую даже в тусклом свете Люмоса, было совершенно невыносимо, и Северус принялся поправлять и так хорошо лежащую манжету. — Я серьезно. Если тебя удерживает только забота о наших подопечных, то забудь, благородство — не твой конек. Север, послушай меня внимательно: ты никогда не хотел преподавать. Тебя спрятал в Хоге Лорд, а потом удержал Дамблдор… но прошло уже много лет, и в Азкабан больше не тащат за одну только Метку на предплечье. Когда собираешься жить по-настоящему — когда убелишься благородными сединами?
— Звучит очень соблазнительно, но мне нужна еда хотя бы раз в пару дней, — ядовито отозвался Северус. Не говорить же правду: он не может уйти из Хога, потому что тогда между ним и Поликсеной протянется не просто еще одна ниточка, а настоящий корабельный канат… — Если сейчас уволюсь в никуда, это будет не жизнь, а выживание. Кто меня возьмет на работу, учитывая Метку и послужной список из целого одного пункта, — твой ненаглядный Сметвик из жалости? Побираться я пока морально не готов.
— Побираться, скажешь тоже… Не прибедняйся, тебя везде с руками оторвут, — с греющей душу уверенностью отрезала подруга. — Займешься исследованиями, как всегда мечтал. Патенты, конференции, научные статьи… или коммерческое зельеварение, а? Да что я тебя уговариваю, как маленького!
— Чтобы снова заявить о себе, сначала нужно обустроить лабораторию и напечататься хотя бы пару раз. Для этого нужны ингредиенты и хороший инструментарий — и на какие деньги будет этот праздник жизни? — скептически спросил Северус и мысленно покачал головой, поражаясь сам себе: обсуждение все-таки сумело его увлечь.
— Чтоб ты знал, род Блэк издавна покровительствует молодым талантам, — важно заявила Поликсена и криво усмехнулась. — Приятно, правда? В школе вы с Сири друг друга ненавидели, а теперь мы с ним выпишем тебе грант на открытие своего дела. Это называется «репарации», можешь потом посмотреть в словаре.
— Я не возьму у тебя ни кната, — обманчиво ласково сообщил ей Северус. — А у твоего Блэка — и подавно.
— Ну и дурак, — тяжело вздохнула Поликсена и встала, взмахом руки потушив свой Люмос. — Бутылку оставлю тут — думаю, тебе пригодится.
Поликсена ушла в дом, а Северус наконец позволил себе расслабиться и лечь на плед, а затем, поколебавшись, протянул руку вправо — туда, где шерсть еще хранила чужое тепло. Звезды на небе горели, как сотни зачарованных свечей, и на мгновение ему показалось, что они вот-вот начнут падать вниз подобно золотистому конфетти — совсем как тогда, на далеком выпускном…
— Я верю в тебя, — говорит Поликсена и улыбается краешками губ. — Север, не смей зарывать свой талант в землю. И если нужна будет помощь, обязательно пиши — я постараюсь помочь.
Северус кивает, но в глубине души знает точно: у нее он не попросит ни кната…
И ведь до сих пор не нарушил свое слово — приятно знать, хоть что-то в его жизни и характере осталось неизменным…
— Профессор? — раздался неуверенный голосок откуда-то издалека, и Северус вздохнул и сел, а затем встал с пледа.
— Я здесь, — устало отозвался он и пошел навстречу Панси, на ходу наколдовывая Люмос. — Что-то случилось?
— Хотите сыграть с нами в карты перед сном? — дружелюбно предложила девочка. В густых сумерках и неверном свете Люмоса она казалась похожей одновременно на всех своих родственников: на отца, которого Северус не выносил, на мать, которую когда-то любил… ну и, конечно, на Поликсену. Особенно на нее. — Тетя тоже играет, я уже спросила.
Северус зашагал в сторону дома, увлекая девочку за собой. Невеста Драко, ну надо же… у него до сих пор плохо укладывалось в голове, что в его возрасте у крестника в принципе может быть невеста, — однако какая-то полузабытая его часть только философски пожимала плечами: ну да, ну да, чья бы корова мычала…
— Одну-единственную партию, — строго предупредил Северус, пропуская ее в дом первой, и Панси лукаво улыбнулась и кивнула. И, конечно же, была права: ему следовало догадаться, что одной партией дело ну никак не ограничится…
…— И в «дураках» снова остается самый талантливый маг своего поколения, — нарочито печально провозгласила Поликсена, одну за другой открывая свои карты: козырный туз, козырный король и скромная трефовая дама. — Север, в чем дело, иссяк порох в пороховницах? Какой пример ты подаешь поклонникам своего таланта?
«Поклонники» зафыркали, переглядываясь, а Северус беззлобно закатил глаза и принялся собирать карты. Они специально вытащили стол из кабинета во двор, к бассейну. На колоннах желтели светлячки Люмосов, на небе горели низкие и яркие звезды, воздух одуряюще пах душистым табаком и матиолой, и все вокруг казалось удивительно праздничным. Чудесный вечер, в его жизни таких было слишком мало, по пальцам можно пересчитать…
— Ну что, сдаю на всех? — уточнил Северус, тасуя колоду, и Поликсена покачала головой.
— Младшему поколению пора спать, — с нажимом сказала она, и дети повздыхали, но возражать не стали. Потянулись в дом один за другим — и Северус с Поликсеной снова остались одни. Черт.
Подруга огляделась вокруг с какой-то неуловимой улыбкой, словно видела совсем не то, что было доступно его глазам.
— Это хорошо, что ты вспомнил о «дураке», — мягко сказала она. — Так и дети развеялись, и я припомнила, как по вечерам играла тут с тетей Полидамией и своей сестрицей… правда, мы играли в бридж на желания. Знаешь, Пандора вечно изобретала свои правила: к примеру, пиковый король означал пять карт на руки и вдобавок пропуск хода. Самая зловредная карта в колоде… Сестрица как в воду глядела.
Северус усмехнулся — укус вышел почти беззубым, зато благодаря этому он внезапно увидел Поликсену еще совсем девчонкой. Ее — и гениальную Пандору, которой старшая сестра завидовала и которую все равно упрямо любила даже сейчас…
— Никогда не думала, что склонна к ностальгии… — удивленно проворчала Поликсена себе под нос. — Пора садиться за мемуары по примеру Абраксаса. А ты сдавай, Север, сдавай, не отвлекайся… Мы с тобой сыграем еще разок.
— Вдвоем? — удивился он, и подруга отрывисто кивнула и побарабанила пальцами по столешнице. Она выглядела подозрительно собранной, словно ей предстоял настоящий бой, а не карточная игра.
— Повышаем ставки — играем на желание, как завещала тетушка Полидамия, — вкрадчиво предложила Поликсена и улыбнулась. — Или тебе слабо?
— Кое-кто стремительно впадает в детство, — поддел ее Северус, но карты все же раздал. — Ну что, у меня шестерка, мой ход…
К середине колоды стало ясно, что подруге везет — ну или она очень хорошо мухлюет. За всю игру Северусу пришло всего-то три козыря, причем ни один не был выше десятки, и он начал жалеть о том, что поддался соблазну провести еще немного времени вместе. Долохов бы весь изоржался: ну ведь действительно дурак дураком…
Когда до конца колоды осталось всего пять карт, надежда и вовсе помахала ручкой — Поликсена отбивалась очень скупо, предпочитая сперва брать, а потом скидывать лишнее, и это говорило о том, что она собрала почти все стоящие козыри. Северус расстегнул воротник рубашки, откинулся на спинку стула и почти перестал следить за ходом игры — вместо этого он начал лениво прикидывать, какое желание Поликсена могла бы загадать. Воображение, как назло, подсовывало какие-то совершенно невообразимые картины и в целом мешало рассуждать здраво. Нет, это наверняка будет что-то, что ему не понравится, — и надо бы придумать, как выкрутиться. В конце концов, Северус мог просто отказаться, они же взрослые люди, — но что-то внутри протестовало против такой идеи…
Наконец Поликсена торжественно вручила ему два туза — козырный и червовый — и невесело улыбнулась.
— Как говаривал старина Антонин, держи «на погоны». А помнишь, что еще он любил говорить?
— Много чего, — хмыкнул Северус, нехотя собирая карты. — И мало что из этого было по делу. Не измывайся над проигравшим — добивай уже скорее.
— Он говорил, что карточный долг — это долг чести, — посерьезнела Поликсена. — Север, ты ведь у нас честный человек?
— Никак нет, — покачал головой Северус, формируя колоду и постукивая ею об стол. — Я — самый настоящий бессовестный проходимец, на мне клейма ставить негде. Что там за страшное желание, что ты заходишь настолько издалека?
— О, оно очень простое и для тебя со всех сторон выгодное, — усмехнулась Поликсена и встала, оперлась ладонью о стол и заглянула Северусу в лицо. — Оставь ключи от квартиры у себя. Я ведь вижу, что тебе не терпится от них избавиться, но ты уж повремени, сделай милость. О том месте никто не знает, к тому же оно за Барьером… мало ли как сложится жизнь — вдруг нужно будет где-то пересидеть? Не беспокойся, без предупреждения я там не появлюсь.
Поликсена подступила ближе, мимолетно потрепала его по плечу, пересекла двор и скрылась в доме — а Северус впервые в жизни пожалел о том, что не курит. Ему совсем не помешало бы: прикосновение обожгло прямо сквозь рубашку и осталось гореть на коже, не давая о себе забыть.
Без предупреждения она в квартире не появится… Если быть совсем честным, то хотелось совершенно обратного: чтобы Поликсена нарушила данное слово — и появилась там внезапно, безо всякого предупреждения, — как раз когда Северус наберется достаточно, чтобы дать волю языку. И чтобы в своей обычной манере сообщила, что видит его насквозь, что его нельзя оставлять одного, что без ее чуткого руководства Северус совсем сопьется, а ведь он еще не открыл свой философский камень…
И чтоб и правда не оставила. Осталась с ним — сперва на вечер, потом на ночь, а потом и на всю жизнь, и это обязательное условие, потому что минутная слабость Северуса решительно не устраивает, тогда он точно рехнется… И чтобы осталась не потому, что пожалела, — только этого не хватало! — а потому что вдруг случится настоящее чудо и окажется, что Поликсене нужен вовсе не красавец Сири Блэк с его крепостью на Гриммо и бездонными сейфами; и не обаятельный Иппи Сметвик с безупречной репутацией, научной славой и музыкальными пальцами; а просто друг Северус — с Меткой и Обливиейтом, с куцым резюме и развалюхой в Коукворте. Нужен так же, как она ему — до полной потери здравого смысла…
И потеря эта прогрессирует не по дням, а по часам — потому что мечтать о таком бесполезно, но несмотря на весь свой опыт в окклюменции, Северус никак не мог взять себя в руки. Он с нажимом потер переносицу, борясь с иррациональным желанием последовать за Поликсеной. Постучать в дверь ее комнаты, уж на это его решимости точно хватит, — а там будь что будет…
Вот только беда в том, что в этом мире чудеса не случаются — несмотря на магию, они живут отнюдь не в волшебной сказке. Так что лучше он просто посидит во дворе и подышит свежим воздухом, вдыхая его полной грудью, до боли в легких. Северус подождет десять минут, двадцать — столько, сколько нужно, чтобы дверь в спальню Поликсены наверняка закрылась, — затем неспешно заберет из сада плед с корзиной и только после этого вернется в дом.
Впрочем, ключи от квартиры все-таки оставит у себя — долги чести нужно соблюдать даже бессовестным проходимцам, должно же в них оставаться хоть что-то человеческое…
Примечания:
PayPal, чтобы "Дамы" росли большими и кушали много каши: ossaya.art@gmail.com
Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️
Отдельное спасибо Некроскопу за допиливание частей Северуса — особенно последнего отрывка. Благодаря тебе они определенно стали ярче и глубже —можно сказать, ты вложил в Севера частичку себя.
Вся история с "дураком" основана на реальных событиях, как бы фантасмагорично она ни выглядела ?
Роскошная иллюстрация от Irina Zimno:
https://fanfics.me/fanart70600
Как всегда, буду рада адекватным комментариям — кроме тех, в которых спрашивают, когда третий том будет закончен, или обещают прочитать его после окончания. Такие комментарии не вдохновляют меня, а угнетают. Спасибо ❤️
Примечания:
Небольшое лирическое отступление от лица Минервы МакГонагалл, которую я прежде незаслуженно обделяла вниманием )) Посвящается читателю, наведшему меня на эту идею, — hexx.
Напоминаю, что у меня АУ и ООС, — а значит, характер моей Минервы отличается от характера канонной МакГонагалл. При этом отмечу, что очень многие события в интерлюдии основаны на канонных источниках.
Профессор Минерва МакГонагалл издавна считала себя авторитетом сразу в двух сферах. Одной из них, разумеется, была трансфигурация; однако ровно так же Минерва гордилась познаниями в другой, ничуть не менее, а то и более важной области — и этой областью было альтернативное слизериноведение.
К сожалению, в Хогвартсе отсутствовала данная дисциплина, хотя Минерва полагала, что ее изучение было бы очень полезным для любого юного волшебника — потому что так уж сложилось, что магическим миром почти сплошь заправляли проклятые слизеринцы.
Они занимали самые значимые посты и самые привлекательные синекуры, по протекции устраивали на них сыновей, племянников и крестников друг друга, решали важные государственные вопросы кулуарно, за сигарой и виски, а еще — прикрывали проштрафившихся однокашников, беззастенчиво пользуясь круговой порукой. Куда ни ткни: в Министерстве, в Мунго и даже в аврорате — везде кишмя кишели чертовы «змеи». Стоило просочиться в щелку хотя бы одной, как та сразу же звала к себе хвостатых подружек — и вскоре любое учреждение превращалось в настоящий серпентарий. Даже в личной жизни слизеринцы держались особняком, следуя своим причудливым понятиям о логике и морали, не имевшим ничего общего с логикой и моралью нормальных людей. В число их близких невозможно было попасть, если сами они того не желали, — и как Минерва ни старалась, вычислить критерии отбора ей никак не удавалось.
Впервые она задалась вопросом о странностях слизеринцев, когда ее нежная и грустная мать рассказала о размолвке с собственными родителями, выпускниками дома Салазара. Десятилетняя Минни внимательно слушала, сжимала и разжимала острые кулачки и бурно негодовала. Мистер и миссис Росс — а она звала никогда не виденных бабку и деда именно так, подчеркнуто отстраненно — вычеркнули Изабель из своей жизни и ни разу не навестили ни ее саму, ни родных внуков. От них не было ни писем, ни подарков, ни визитов. Была дочь — и не стало, подумаешь! И все из-за чего — всего лишь из-за брака с магглом?
Втайне от матери Минерва даже написала им обличительное письмо, в котором высказала все, что думала об эдакой узколобости, но толкового ответа так и не получила. Послание, в которое Минни вложила все свое горячее сердце, вернулось нераспечатанным, с ремаркой издевательским летящим почерком: «Прошу нас более не беспокоить».
Эта безразличная отписка, которой от нее отмахнулись, как от назойливой мухи, попросту ошеломила Минерву. Она ожидала увидеть вдумчивое объяснение, а может, даже строки извинения, робкое приглашение на чай или просьбу выслать новенькую колдографию — однако мистер и миссис Росс не удосужились даже прочесть послание собственной внучки.
«Ты зря это сделала, — покачала головой мать, когда Минни пришла к ней с жалобой на бабку и деда. — А может, это я ошиблась и зря тебе все рассказала… Понимаешь, мои родители думали наперед, они полагали, что за Барьером мне делать нечего — чистокровной волшебнице нелегко привыкнуть к жизни среди людей, не знающих о магии. Они предупреждали меня, твердили, что мне придется вечно скрываться, прятать палочку и плотно задергивать шторы, чтобы никто ничего не заметил, — и это еще до рождения детей, а что будет, когда у них начнутся выбросы? К тому же, дорогая, их очень тревожило, что твой отец — священник. Ты ведь знаешь, что на наш счет сказано в Библии…»
«Конечно, — бодро отрапортовала Минни и процитировала по памяти: — «Ворожеи не оставляй в живых». Но все ведь в порядке! Папа прекрасно знает о твоем даре и о том, что мы с братьями волшебники — тоже. И все у вас хорошо! Правда ведь?»
Тогда Изабель только улыбнулась краешком губ и ушла к себе, а Минни осталась сидеть на кухне, нехотя допивая остывший несладкий чай, — потому что поняла, что именно мать пыталась донести своим молчанием. Мистер и миссис Росс оказались правы: Изабель действительно нечего было делать за Барьером, да еще и замужем за пресвитерианским пастором… И в их браке совершенно точно не было «все хорошо».
«Мужчина ли или женщина, если будут они вызывать мертвых или волхвовать, да будут преданы смерти: камнями должно побить их, кровь их на них»…
Скрепя сердце, Минни все-таки признала правоту бабки и деда — но не простила их за такое открытое пренебрежение ее чувствами. Могли бы и ответить, не переломились бы! Это все потому, что они слизеринцы, — думала она по ночам, когда ежевечерняя молитва отца наконец утихала, а за окном начинал стрекотать вездесущий сверчок. — Холодные и равнодушные, скользкие существа, совсем как настоящие змеи, фу!
Когда Минерва поступила в Хогвартс и ожидаемо попала на Гриффиндор, ее неприязнь к детям Салазара только усугубилась. Почти сплошь чистокровные и состоятельные, напыщенные и замкнутые, они бесили одним своим прилизанным видом. Как-то сразу становилось ясно, что нечего и пытаться попасть в их круг: слизеринцы умудрялись оценить перспективы мисс Минервы МакГонагалл за один-единственный беглый взгляд — положить ее всю, с талантами и недостатками, надеждами и чаяниями на чашу невидимых весов, молниеносно взвесить и счесть непригодной для своих целей. Лишней в этом хрупком и сияющем мире красивых платьев, дорогих вещей, изысканных манер и безоблачного, комфортабельного будущего.
Слизеринцы вроде бы и учились в Хогвартсе наравне с другими факультетами и по такой же программе, однако жили при этом своей параллельной жизнью, куда посторонние не допускались. За обедом они судачили об общих знакомых, о волшебных мэнорах, в которых проводили лето сплоченными компаниями, подружившимися задолго до Хога; а еще о том, какое именно теплое местечко приготовлено каждому после выпуска — если вообще случится нужда в работе, потому что многие рассчитывали на трастовые фонды или фамильные состояния… И весь этот обособленный анклав, подгребший под себя почти все богатства магической Британии, и не думал открывать свои двери для остальных: деловые договоренности и помолвки заключались преимущественно в его узких границах. Да что там — даже крестных отцов еще нерожденным детям «змеи» выбирали в первую очередь из числа однокашников…
Талант к трансфигурации, недюжинная усидчивость и острый ум? В магической Британии того времени с такими качествами можно было стать секретарем у одного из слизеринских зазнаек. Минни могла бы подавать ему кофе, смеяться над плоскими остротами, превращать салфетки в галстук нужной расцветки, а еще — напоминать о встречах с другими богатенькими лентяями. И кому какое дело, что не они, а именно Минерва стала лауреатом премии «Трансфигурация сегодня»…
Минни скорее спрыгнула бы с Астрономической башни, чем пошла в услужение к одному из слизеринцев. Потому она позарез нуждалась в протекции, и к шестому курсу ей наконец удалось заручиться поддержкой единственного неравнодушного профессора: преподаватель Трансфигурации — а также целый герой войны и победитель Гриндевальда! — разглядел таланты Минни, взял ее под свое крыло и даже помог стать анимагом. Более того, профессор Дамблдор твердо пообещал ей место в отделе магического правопорядка, и Минерва наконец-то ощутила уверенность в завтрашнем дне.
Тогда же, на шестом курсе, она впервые влюбилась — и, к своему ужасу, как раз в слизеринца. Долгие недели Минни тщетно боролась с собой, ужасаясь собственному моральному падению, но ее ноги подкашивались при одном взгляде на зеленый стол. Наверное, влюбленность угасла бы сама по себе, но так сложилось, что алеющие щеки гриффиндорской отличницы все-таки заметили — и сделали соответствующие выводы.
Сперва был столик в библиотеке — один на двоих, потому что остальные оказались уж очень удачно заняты.
Затем последовали взятая взаймы книга, остроумный комплимент и предложенный носовой платок с монограммой — его Минерва не вернула, просто не нашла сил с ним расстаться.
Наконец наступила кульминация — совместная подготовка к зачету по Чарам, затянувшаяся до закрытия читального зала, и жаркое пламя, родившееся где-то под сердцем Минни и охватившее ее всю целиком, с ног до головы.
Поцелуй, украденный на лестничной площадке между вторым и третьим этажами.
Головокружительные перспективы — леди Минерва Берк, а ведь звучит! — и стыд за то, что она гребла всех слизеринцев под одну гребенку, а ведь среди них встречаются весьма приличные люди…
И предложение полюбоваться на звезды на берегу Черного озера — как раз после отбоя, почти как в романах, которые Минни украдкой почитывала, пряча яркие томики среди учебников…
«Не ходи, — очень серьезно и настойчиво посоветовала соседка по комнате, Поппи Помфри, с которой Минерва поделилась жгущей язык тайной. — Я не шучу. Не ходи».
«Да что он мне сделает? — удивилась и насторожилась Минни, бережно откладывая на кровать серое муслиновое платье. — Чего именно ты боишься?»
Поппи только вздохнула и покачала головой. Ее тугая русая коса змеей свилась на коленях, и соседка поколебалась, а затем принялась расплетаться, как всегда делала перед сном.
«Берк ничего тебе не сделает — кроме того, о чем ты сама его попросишь, — гладя пальцами полотно своих шелковистых волос, медленно промолвила Поппи и улыбнулась очень невесело. — А ты попросишь — потому что Юстас прекрасно умеет крутить девицами. Мерлин, Минерва, подумай хотя бы о своей репутации! Ты и он вдвоем после отбоя, совсем одни и без лишних глаз… может, ничего и не случится, но о ваших похождениях обязательно узнают — и тогда будет совершенно неважно, что вы там делали, да хоть гербарий собирали!»
Она помолчала и искательно, снизу вверх, заглянула Минерве в глаза:
«Ты ведь не думаешь, что ты первая, кого Юстас Берк пригласил полюбоваться на звезды?»
«Все совершенно не так, — Минни наконец отмерла и воинственно подбоченилась. — Он собирается сделать мне предложение!»
«Неужели так и сказал? — усомнилась Поппи, и Минерва замялась и отвела взгляд. — Люблю, женюсь, срочно пишу отцу?»
«Юстас действительно написал своему отцу и со дня на день ожидает получить ответ», — с гордостью подтвердила Минни.
«Ну мало ли, что он ему написал! Может, спрашивал, какие ЖАБА следует сдавать! — возмутилась зануда Помфри и принялась бить по живому: — Ты сама придумала сказку со счастливым концом — Берк тебя обнадежил, но пока что не сделал ни единого конкретного шага. И не сделает: он наверняка помолвлен — а если еще нет, это обязательно случится в ближайшее время. И невестой станешь не ты, дочь маггловского пастора из шотландской деревни, а девушка его круга. Минни, не ходи, не надо. Присмотрись к кому-нибудь другому, попроще, — вот, например, Дерек Вуд — он ведь глаз с тебя не сводит! Его сестра намекала, что Дерек хочет к тебе посвататься — так что лучше не пори горячку и взгляни на свою ситуацию трезво и непредвзято».
Однако Минерва к соседке не прислушалась, и даже любимое слово «непредвзято» не сподвигло ее хоть немного задуматься. Вместо этого она надела свое красивое платье с рукавами-фонариками, уложила волосы волнами, как в модном журнале, накрасила губы новой красной помадой и кошкой прошмыгнула по пустым коридорам, спеша на заветную встречу.
А через два месяца счастья, промелькнувших мимо, словно один день, рыдала на плече у Поппи и клялась, что никогда в жизни больше не поверит ни единому слизеринцу с их проклятыми раздвоенными языками. И Помфри даже не укоряла и не стыдила — просто молча гладила соседку по черным волосам и вздыхала, совсем как мать когда-то давным-давно, когда маленькая и наивная Минни тайком написала мистеру и миссис Росс.
А Дерек Вуд, хоть и продолжал пожирать мисс МакГонагалл глазами, так к ней в итоге и не посватался — слухи все-таки разлетелись, обрастая все новыми и новыми пикантными подробностями…
Впрочем, Минни совсем не переживала на этот счет — она никогда не видела себя замужем (кроме как за Юстасом Берком, но то было временное помрачение рассудка). Вернувшись на седьмой курс, она снова стала летать по школе, как на крыльях. Все наконец-то налаживалось: Минерву нежданно-негаданно назначили старостой школы, она пробилась в квиддичную команду на роль охотницы, ну и, самое главное, после выпуска ее ждал пост в Министерстве, — а значит, можно было дать себе волю! Наконец-то говорить все, что на самом деле думаешь, и смело штрафовать слизеринцев (особенно Берка с его противной невестой) — без опасения, что «змеи» затаят злобу и в будущем испортят ей карьеру…
Много позже Минерва сумела признаться сама себе, что слишком уж увлеклась праведным мщением. Почувствовала себя всемогущей, защищенной от любых нападок — и получила ценный урок, который окончательно зацементировал ее отношение к дому Салазара.
Шел матч за Кубок школы — последний школьный матч Минервы и один из самых сложных за год: вскоре после старта начался страшный ливень. Она как раз пыталась перехватить мяч, когда некто, пользуясь плохой видимостью с трибун, грубо протаранил ее метлу и сломал прутья, а затем птицей взмыл в небо.
Минни падала так долго, что ей казалось: она вовсе не падает, а летит. Она даже успела подумать, что ей стоило оказаться не кошкой, а какой-нибудь птицей — может быть, чайкой или буревестником? Как ни удивительно, но страха совсем не было — одно лишь гнетущее недоумение, разочарование даже. Не может ведь ее судьба оборваться именно так — внезапно, глупо и нелепо, на самом пороге взрослой жизни?
Память не сохранила удар об землю, зато Минни отлично запомнила пробуждение и то, как болело абсолютно все: голова (сотрясение мозга), сломанные ребра (сразу несколько) и сильно поврежденный хребет… Еще она запомнила, как профессор Дамблдор убито разводил руками: никто не заметил момент столкновения, даже игроки из ее собственной команды — слишком увлеклись напряженным матчем, слишком плотной была завеса дождя, — а слизеринцы хором уверяли, что это был просто несчастный случай…
Круговая порука в ее худшем проявлении, — так горько думала Минерва, проводя одинокие вечера в Больничном крыле, пока обидчики продолжали учиться, веселиться, готовиться к выпускному балу и наслаждаться последней цветущей весной. А еще наверняка обсуждали то, как здорово они проучили выскочку МакГонанагалл, поставили зарвавшуюся полумагглу на место — и как им ничего, ну вот совершенно ничего за это не было.
Больше всего Минни тогда боялась, что обещанная должность достанется кому-то другому, но профессор Дамблдор заверил любимую ученицу, что Министерство дождется ее выздоровления. Минерва поверила, и только это помогло ей встать на ноги как раз к экзаменам и выпускному балу… Впрочем, лучше бы она вовсе туда не пошла, а осталась в тишине и покое Больничного крыла — у нее почти сразу же ужасно разболелась спина. Выпускной превратился в настоящую пытку: танцевать Минни толком не могла, а вести досужие беседы не желала, к тому же ей постоянно мерещились тонкие улыбочки и смешки из толпы слизеринцев — даже тогда, в день всеобщего братания, «змеи» сплелись в тугой клубок и шипели себе в унисон.
«Как самочувствие?» — спросил Ахилл Эйвери, когда они столкнулись у столика с пуншем, и Минни крепче сжала зубы — его тон был безукоризненно вежливым, а сопереживание казалось искренним, но к тому моменту она уже не верила собственным ушам и глазам.
«Здорово, что ты поправилась, — якобы дружелюбно улыбнулась Фелиция Флинт, пудрившая носик в дамской комнате. — Говорили, ты навсегда прикована к постели, и я рада, что слухи не подтвердились».
Финальным аккордом стал тур вальса с вероломным Берком. Они танцевали, и Юстас сокрушался насчет ее травмы, уверял, что это был несчастный случай и что, несмотря на свою репутацию, Слизерин всегда играет честно… Минерва кивала, а про себя думала, что больше никогда не поверит ни единому слову воспитанников Салазара. Ложь, софистика и грязные приемчики — вот и все, что прячется за красивым фасадом.
И когда уже в Министерстве за ней начал ухаживать много старший начальник, Эльфинстоун Ургхарт, Минни первым делом поинтересовалась, какой факультет тот окончил — а когда узнала, что Слизерин, то стала методично пресекать любые авансы. Она, Минерва МакГонагалл, самостоятельная и независимая молодая женщина, и она не нуждается ни в цветах, ни в конфетах, ни в билетах в театр — в конце концов, это просто-напросто неуместно…
Ургхарт согласился со всеми доводами, он поступил как настоящий джентльмен, — и именно этим втайне ее подкупил. Несмотря на то, что сердце Минни дрогнуло, до поры до времени они с Эльфинстоуном оставались просто друзьями: там чинная прогулка в людном месте, тут чашечка кофе за обедом… Параллельно Минерва присмотрелась к соседу родителей, простому магглу, но вскоре поняла, что не желает повторить судьбу матери, — и так их пути с крепким шотландским парнем Дугалом МакГрегором навсегда разошлись.
Какое-то время она продолжала жить жизнью свободной городской девушки, сотрудницы Министерства, и эта жизнь ей ужасно нравилась — однако через пару лет Минни заметила, что карьера застопорилась: Министерство стагнировало, и все привлекательные посты были давно и прочно заняты. Когда вакансия наконец появилась, Минерва немедленно подала заявку и уже готовилась к переводу… и тем сокрушительнее было разочарование, когда должность отдали вчерашнему выпускнику, папиному сыночку с проклятого Слизерина. Она снова проиграла непотической машине…
Уже через пару недель, прохладным летним вечером, сидя в маленькой съемной квартирке в Четверном переулке, Минни собралась с мыслями и написала Альбусу Дамблдору, на тот момент уже директору Хогвартса. И ее покровитель ответил, пригласил Минерву преподавать Трансфигурацию — и даже без собеседования и конкурса, потому что лично знал мисс МакГонагалл и не сомневался в ее таланте. Более того, директор доверил ей лучший факультет в школе, их общую альма матер, непревзойденный Гриффиндор, обитель храбрецов и героев, — и Минерва пообещала себе ни за что не подвести любимого учителя.
В Хогвартсе она оказалась на своем месте. Что уроки, что забота о «львином» доме давались ей легко: ало-золотые никогда не нуждались в наставлениях и чрезмерной опеке, — и вскоре Минни поймала себя на пристальном интересе к совсем другому факультету, во всем противоположному Гриффиндору…
Минерва честно старалась быть непредвзятой, но ей было совершенно ясно, что за прошедшие годы слизеринцы ни капли не изменились. Ей очень хотелось переломить ход событий и сделать то, что не удалось Основателям, — вылепить из выкормышей Салазара нормальных людей, избавить их от ярма круговой поруки и непотизма. Это оказался настоящий сизифов труд: она предупреждала и увещевала, предлагала помощь и поддержку, а также всячески пыталась сдружить «змей» со своими «львами» — однако ее усилия пропадали втуне.
Слизеринцев все и так устраивало.
За годы в Хогвартсе разочарованная Минерва составила собственную классификацию детей Салазара. Те делились на «скользких», «злобных» и «коварных» — и если с первыми двумя подвидами все было более-менее понятно, то именно «коварные» слизеринцы добавили ей немало седых волос. Это были дети, а затем и подростки, при беглом взгляде на которых было совершенно неясно, что они позабыли на «змеином» факультете. Эти слизеринцы не кичились своим состоянием и фамильной историей. Все они как на подбор были умными, искренними и талантливыми. Некоторые — добрыми и дружелюбными, как сама Хельга. Часть из них могла посрамить смелостью любого «льва». Они изумительно смотрелись бы в цветах любого другого дома и именно этим были опасны — таким слизеринцам хотелось доверять и к ним хотелось прислушиваться. Совсем как к Юстасу Берку когда-то давным-давно…
Такой была и Поликсена Паркинсон.
Минерва обратила на нее внимание еще на первом курсе девочки, когда та, выполнив обязательное задание, продолжила цепочку превращений. Сложное преобразование вышло у нее играючи, будто это было интересное развлечение, что-то вроде кроссворда. МакГонагалл проявила интерес и настойчивость, она хотела помочь Паркинсон и достойно огранить ее талант, но сотрудничество не задалось: упрямая девчонка не желала следовать правилам и вечно изобретала что-то свое…
К третьему курсу Минерва смирилась с тем, что нового лауреата премии «Трансфигурация сегодня» из Поликсены не выйдет. Это было тем обиднее, что в отличие от других детей, которые усердно грызли гранит науки, Паркинсон даже не старалась. Ей действительно нравилось трансфигурировать — но не ради оценок, не ради карьеры и не ради славы, ее будущее и так было устроено задолго до рождения. Поликсене нравилось трансфигурировать просто так, исключительно из любви к искусству.
Этого Минерва принять не могла. То, что далось самой МакГонагалл потом и кровью, упало в руки Паркинсон спелым яблоком, — и это при том, что такой талант ей был совершенно ни к чему! Минерва знала точно: после выпуска Поликсена выйдет замуж и займется… чем вообще занимаются слизеринки ее круга? Вышивкой и благотворительностью? Что она станет превращать: брошки да вазы?
На пятом курсе их взаимная неприязнь только усугубилась: Паркинсон молниеносно и безукоризненно, с элегантностью прирожденного трансфигуратора выполняла все задания на урок, а затем тайком перекрашивала себе ногти или рисовала вульгарные татуировки волшебным пером. Минерву разрывало на части от одновременного восхищения чужим талантом и жгучего желания поставить нахалку на место. Если бы только Поликсена желала учиться… если бы только пошла на контакт…
Окончательно их отношения испортились на шестом курсе — тогда закадычный приятель Паркинсон и любимец Слагхорна, Северус Снейп, отравил одного из учеников Минервы, Ремуса Люпина. Недолго думая, возмущенная МакГонагалл вызвала к себе Каролину Стивенсон: она полагала, что тихая и ласковая девочка ужаснется содеянному и расскажет все, что ей известно, как на духу — однако в назначенное время вместо Каролины объявилась Поликсена Паркинсон.
«Добрый день, профессор МакГонагалл! А Каро нездоровится, — подхватывая сумку и спрыгивая с подоконника, объявила Поликсена, а затем широко улыбнулась: — Я за нее».
Ну да, конечно же, нездоровится, — угрюмо подумала Минерва, приглашая нахальную девицу к себе в кабинет. Паркинсон просто задвинула слабохарактерную подружку за спину и тем самым умело спрятала концы в воду — МакГонагалл уже знала, что вот-вот услышит типично слизеринскую скороговорку: ничего не видела, ничего не знаю, но это точно был не он.
«Я сама ничего не видела, — дружелюбно и вдумчиво сообщила Поликсена, едва усевшись в гостевом кресле, и смело встретила взгляд Минервы. — Однако уверена, что Север тут ни при чем».
«Возможно, ваша подруга знает больше», — намекнула МакГонагалл, и Поликсена покачала головой.
«Она бы обязательно со мной поделилась. Нет, Каро ничего не знает, в точности, как и я сама».
«Разве можно с такой уверенностью говорить за другого человека?» — усмехнулась Минерва, и Поликсена с готовностью кивнула:
«Конечно! Она ведь невеста моего брата, почти часть семьи».
Семья, ну надо же… еще одно слово, которое для «змей» означало что-то совсем иное, чем для всех остальных людей. Девушка, сидевшая напротив, склонявшая голову к плечу и улыбавшаяся открыто и доброжелательно, легко употребляла это слово, но понимала ли она его настоящий смысл? Иногда МакГонагалл казалось, что чистокровные слизеринцы — это не вполне люди, а что-то другое, чуждое и существующее по своим собственным законам, что-то куда ближе к хозяевам холмов, чем ко всем остальным волшебникам…
«Мальчик может погибнуть, — скрипнула зубами Минерва. — Вы это понимаете, мисс Паркинсон? Ремус Люпин может погибнуть или навсегда остаться калекой — неужели вам совсем безразлична его судьба?»
Поликсена посерьезнела, но взгляд не отвела — с виду воплощение открытости и полной готовности к сотрудничеству.
«Мне очень жаль, — без капли смущения соврала она и снова пошла в атаку: — Однако я уверена, что Северус тут ни при чем. Неясно ведь, чем именно Люпин отравился — возможно, стоит провести инспекцию на кухне».
«Зачем вы так усердно его покрываете? — поразилась Минерва, и Паркинсон нехорошо прищурилась. — Мистер Снейп знал, что делал: вам прекрасно известно, что он выдающийся зельевар, настоящий самородок, а за гриффиндорским столом отравился один только Ремус. Они враждуют, это известно всем — а значит, у вашего приятеля имелся весомый мотив. Мотив, умения и возможность — все сходится одно к одному, не хватает только доказательств или признания — но рано или поздно все обязательно вскроется».
Минерва помолчала, покрутила в руках ручку, привезенную из последней поездки к родителям за Барьер, и продолжила своим самым проникновенным тоном:
«Послушайте меня очень внимательно, мисс Паркинсон… Мадам Помфри бьется над Ремусом уже третий день и никак не может стабилизировать его состояние. Вы понимаете, что Северус Снейп пойдет по наклонной дорожке, не может не пойти? У вашего дружка полностью отсутствует чувство меры. Сегодня это отравление — а завтра что? Непростительные прямо в Большом зале?»
Поликсена снова улыбнулась, но на этот раз улыбка совсем не затронула глаз.
«Мадам МакГонагалл, — с чувством сказала она, выпрямляясь в кресле и в этот момент остро напоминая Минерве всех «коварных» слизеринцев скопом: и проклятого Берка, и Эльфинстоуна Ургхарта, сперва все-таки окрутившего Минерву, а потом беспардонно скончавшегося… К Паркинсон хотелось прислушиваться и ей хотелось верить, даже если было совершенно очевидно, что делать этого нельзя. — Так вам известно об их вражде? Тогда для вас не будет новостью, что гриффиндорцы атакуют Северуса вчетвером. Вчетвером на одного, вы это понимаете? Если кто и пойдет по наклонной дорожке, то вовсе не Север, а мой горе-жених с его сворой. Добавить мне нечего. Разрешите идти?»
«Ваш жених?» — удивилась Минерва, и Поликсена едва заметно стиснула челюсти, словно их свело, и кисло усмехнулась.
«Краса и гордость Гриффиндора, Сириус Орион Третий Блэк», — почти пропела она, и МакГонагалл почувствовала, как между ними снова вырастает невидимая ледяная стена — ну надо же, даже в этой, самой человечной и эмоциональной из сфер жизни у слизеринцев все было иначе, чем у других людей…
Любовь и страсть? Тоска и томление? У «змей» все было решено заранее и обсосано до мельчайших деталей. Возможно, даже выбраны имена будущих детей… хотя перед Минервой сидел точно такой же ребенок — сколько там Поликсене Паркинсон, шестнадцать? Семнадцать? Разве в таком возрасте можно делать выбор? Сама Минерва только под сорок поняла, что именно она ценит в мужчинах, — например, готовность ждать столько, сколько потребуется, как это делал проклятый Эльфинстоун… Все-таки нужно было отказать ему снова, в шестой раз: Минерва ужасно скучала по мужу и до сих пор обходила их домик в Хогсмиде десятой дорогой…
«И все же, зная, что ваш друг враждует с вашим же женихом, вы выгораживаете именно друга, да еще с таким пылом… Знаете, мисс Паркинсон, а ведь вам изумительно подошли бы алый и золотой, — посетовала Минерва, откидываясь в кресле и изучая Поликсену поверх очков. У нее снова ужасно разболелась спина, и это не прибавило ей благодушия. — Вы также отлично смотрелись бы на Хаффлпаффе — там очень ценится дружба… Однако к моему прискорбию, вас занесло на Слизерин — и теперь вы по уши замазаны в круговой поруке. Вам самой не противно?»
«Мы зовем это чувством локтя, — светски улыбнулась Поликсена и встала без разрешения. — Простите, мне пора: перед отбоем хотелось бы успеть в Больничное крыло».
«Зачем?» — удивилась Минерва. Паркинсон вскинула брови, немного подумала и легко пожала плечами.
«Проведаю Люпина. Мне действительно жаль Ремуса, а на его безголовых приятелей надежды нет».
Она вежливо попрощалась и покинула кабинет, а Минерва еще долго сидела за столом, тщетно пытаясь постичь логику «коварных» слизеринцев. Паркинсон жаль Люпина — но его обидчика она ни за что не выдаст и Стивенсон тоже запретит. А еще подучит Каролину, и никто и никогда не докопается до правды — если только Ремус не умрет, и делом не займутся авроры. Своя рубашка слизеринцу всегда ближе к телу… даже, а может быть, и особенно — слизеринцу «коварному». Извращенная, варварская, вывернутая наизнанку мораль…
Прошло время, однако холодная война Минервы МакГонагалл со «змеиным» факультетом продолжалась как прежде. У нее бывали успехи, но бывали и поражения — например, так и не сбылась часть ее предсказаний насчет судьбы отдельных выпускников...
Впрочем, Минерва не спешила расстраиваться — слизеринцы умели затаиться, но рано или поздно их естественные дурные наклонности обязательно давали о себе знать. Взять, к примеру, Северуса Снейпа: вопреки ее мрачным прогнозам, подлый отравитель все-таки не пошел по наклонной — напротив, остепенился и стал походить на обычного человека, а не на неуправляемую силу природы. Минерва даже гордилась своим участием в его судьбе, — не зря она била тревогу в самом начале карьеры Северуса, когда тот пристрастился к алкоголю! В целом, они по-прежнему друг друга недолюбливали, но с этим Снейпом хотя бы можно было найти общий язык…
И что же в итоге? Минерва снова, в который раз, оказалась права: с поступлением в Хогвартс Гарри Поттера, сына Лили и Джейми, Северус сбросил невзрачную шкурку и вскоре стал почти прежним — типом несносным, самоуверенным и совершенно беспринципным.
Они и прежде редко сходились во мнениях, но особенным камнем преткновения стала судьба детей, которых Минерве подбросили, как прожорливых кукушат в гнездо к голубке. Сама МакГонагалл считала перевод отвратительной профанацией и наотрез отказывалась принять решение Альбуса — между прочим, впервые за много лет полной солидарности. Однако племянница Поликсены Паркинсон и сын Люциуса Малфоя сумели правдами и неправдами закрепиться в «львином» доме, и Минерве пришлось пересмотреть свою классификацию. Отныне у «коварных» слизеринцев появился подтип «особо коварные»: те, кому удалось обмануть даже Шляпу, даже Дамблдора и нахально спрятаться на самом виду, мимикрировать под студентов другого факультета. Впрочем, чего-то подобного стоило ожидать — воспитание Поликсены Паркинсон давало свои отравленные плоды…
И когда Минерва узнала о том, что новоиспеченная леди Блэк взялась еще и за Гарри Поттера, она твердо решила, что сделает все возможное, чтобы спасти мальчика, не дать ему пропитаться этим сладким ядом и потерять все точки соприкосновения с нормальными людьми. Закон находился на стороне Паркинсон, но МакГонагалл не собиралась умывать руки: в конце концов, она была в неоплатном долгу перед Джеймсом и Лили… все они были перед Поттерами в неоплатном долгу.
Примечания:
PayPal, чтобы "Дамы" росли большими и кушали много каши: ossaya.art@gmail.com
Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️
История МакГонагалл в каноне менялась как минимум один раз, и мне ближе изначальная — та, где она 1935-го года рождения.
Коллаж Минервы: https://ibb.co/WkDRWFc
Как всегда, буду рада адекватным комментариям ❤️
Примечания:
Одна из самых сложных глав — ее и писать-то было тяжело, а уж сколько раз я ее перерабатывала...
Надеюсь, итоговый результат вас порадует!
Люциус появился за час до обеда. До хруста в костях обнял сына, подарил Панси красивую заколку-бабочку с лондонскими топазами и пожал руку Гарри, пристально глядя тому в глаза. А еще очень удивился, заметив на лежанке у бассейна разомлевшего Севера, — нахмурился и притих, изредка бросая в сторону приятеля нечитаемые взгляды. Потом вполне дружелюбно переговорил с ним о том о сем, с виду бесцельно пошатался по вилле и задумался еще крепче. Когда Поликсена была маленькой, то называла это состояние «уходом в тину»: в такое время мозг Люция работал на износ, выстраивая сложные теории, — и далеко не все проходили последующую проверку практикой.
Сперва Поликсена не поняла, что именно так озаботило Малфоя, — неужто позавидовал, что кто-то другой получает удовольствие от жизни? Однако вскоре все встало на свои места: вместо того, чтобы чинно проследовать в столовую, Люциус замешкался, аккуратно взял Поликсену под локоток и отвел ее в сторонку.
— Мне нужно срочно с тобой переговорить, — заявил он и со значением заглянул ей в глаза. Спасибо хоть, бровями не подвигал для пущей загадочности. — Причем наедине.
— И что это за жуткий секрет, что нужно обязательно прятаться от Севера? — спросила она уже в кабинете, дождавшись, пока Люциус примет достаточно торжественную позу в гостевом кресле. Сама Поликсена оперлась поясницей о край бюро — она чуяла подвох и предпочитала иметь пространство для маневра. — Как шпионы, ей-Мерлин, лишь паролей и явок не хватает.
— Вот-вот, — оживился Люций, элегантно закидывая ногу на ногу и кладя левую ладонь на голень. — Очень удачно, что ты сама о нем заговорила — не выходит из мыслей, правда? Наш общий приятель Северус Снейп… До сих пор не могу поверить, что вы с ним школьные друзья. Или не только? Что между вами происходит на самом деле, хотелось бы знать?
— Никакой тайны здесь нет: между нами происходит дружба, — процедила Поликсена, скрещивая руки на груди. — Это когда взрослые люди общаются на социально приемлемые темы — например, как ты с моим братом.
— Ну не скажи, — обидно фыркнул Люциус. — Наша с Патроклом дружба и ваше, прости Салазар, общение с Северусом — две совершенно разные вещи.
— Да неужели? — развеселилась Поликсена. — И в чем принципиальная разница?
— Хватит строить из себя дурочку, — усовестил Люций и отчеканил тоном, словно созданным для срыва покровов: — Северус — холостой мужчина, а ты — замужняя женщина.
— Не может быть! — ужаснулась Поликсена. — Серьезно? Большое спасибо, ты раскрыл мне глаза. Пойду скажу, что многолетней дружбе настал конец, пускай срочно выметается… Малфой, ну нельзя же быть таким узколобым! К тому же, это не твое дело — слава Мерлину, ты мне не муж и не брат, а Патрокл претензий не предъявлял.
— Зато Сириус предъявлял, правда? — встрепенулся Люций, начисто игнорируя все остальное. Его вообще несло по кочкам, и, помимо прочих причин, Поликсена поддерживала разговор из тревожного любопытства: у нее было стойкое ощущение, что мир перевернулся с ног на голову и начал жить по новым, неизвестным правилам. Была и другая мотивация: больно хотелось поглядеть, насколько далеко Малфой способен зайти. — И вообще, почему у бассейна прохлаждается не Блэк, а твой «школьный друг»? Разлегся, понимаешь ли, только эльфов с опахалами не хватает, ни дать ни взять владелец латифундии… как их там звали…
— Латифундатор, — сладким голоском подсказала Поликсена, и Люциус нахмурился, уловив насмешку. — Малфой, да отстань ты от человека! Может, это его первый отпуск за много лет — кстати, я бы совсем не удивилась. Ну лежит Север у бассейна, отдыхает — тебе что, завидно? Ну ложись рядышком, опахала я организую, раз тебя на них заклинило. Могу даже сама ими помахать, лишь бы ты угомонился.
— Да ладно бы Северус просто лежал, — скривился Люциус, нервно перебирая пальцами по подлокотнику кресла. — Так он тут еще и ночует, я уже все узнал — причем ты уступила самую большую спальню, словно хозяин виллы именно Снейп! Что это за разврат, в конце концов, да еще и на глазах у детей? И не надо морочить мне голову своим «прогрессом» — мы не за Барьером, изволь следовать правилам приличия! Говорила же Нарси, предупреждала — а я не верил, заступался за вас…
И, Мерлин помогай, хлопнул ладонью по подлокотнику — словно строгий, но любящий папаша, чье доверие оскорбила кокетка-дочь.
— Да что со всеми такое — весна в голову ударила? — озадаченно спросила Поликсена и с силой надавила ладонями на острое ребро стола — боль отрезвляла и помогала собраться с мыслями. Этот возмутительный допрос полностью выходил за рамки приличия, и от изумления даже не выходило толком разозлиться. Только внутри что-то привычно ныло, снова и снова пытаясь привлечь внимание, — но Поликсена не собиралась потакать своим слабостям, да еще и при Люциусе. Поводья нужно держать крепко, как учил Ренар, иначе сам не заметишь, как окажешься под копытами понесшего коня. — Почему все подряд лоббируют интересы Блэка, причем начали именно сейчас и скопом? Он вам заплатил, что ли?.. Послушай внимательно, Малфой: у меня есть два друга, и так сложилось, что оба мужчины — ну не везет мне со своим полом… но почему-то вас волнует именно Снейп! Почему он, а не Иппи Сметвик?
— Да потому что Гиппократ давно и счастливо женат, а еще старше тебя на полтора десятка лет, — с обидной снисходительностью, как маленькой, пояснил Люциус. — Дни он проводит в Мунго, а ночи — под боком у супруги, как положено примерному семьянину… И, между прочим, правильно делает: Сметвик заботится о твоей репутации! С Гиппократом ты видишься на глазах у общественности — и это правильно, это разумно. А вот с Северусом…
— Ну все, хватит, — решительно подняла руку Поликсена — ее и так не великое терпение подошло к концу. И ладно бы терпение, но выдержки тоже недоставало: на поверку филиппика Малфоя оказалась совершенно невыносимой, а Поликсена была не железная. Следовало прервать его еще в самом начале, но любопытство — штука опасная и губит не только кошек… — Я больше не намерена это выслушивать. Люций, это что, приступ твоей знаменитой ревности? И кого из нас ты приревновал? Дай угадаю: Севера, белая рубашка ему дивно идет. Зря убиваешься: ваша крепкая мужская дружба все еще вне конкуренции.
— Эти твои сомнительные шуточки, — скривился Малфой, отводя взгляд. Затем помолчал и продолжил неожиданно серьезно и веско: — Послушай, ну ты же взрослая женщина и должна понимать, как устроен мир. Вы давно не в школе, пора просчитывать последствия хотя бы на шаг вперед. Люди видят то, что хотят видеть, — и с вашей стороны глупо облегчать им задачу. Глупо, недальновидно и опасно!
— Люци, гнусный ты клеветник, побойся Мерлина! — фыркнула Поликсена. — Ты же не хочешь опорочить мое честное имя? Смотри, не ровен час договоримся до дуэли. Во-первых, ты проиграешь, а во-вторых, будет неловко перед детьми. Какой пример мы им подадим, а?
— Нууу… — Люциус спрятал глаза, в этот момент до дрожи напоминая собственного сына: тот вел себя точно так же, когда понимал, что перегнул палку. — Ладно, я действительно не с того начал — ужасно не люблю чувствовать себя дураком… Прости, я погорячился. Давай заново: недавно мне поступило очень любопытное предложение. Как ты относишься к тому, чтобы баллотироваться в Министры?
— Сугубо отрицательно, — отрезала Поликсена, снова скрещивая руки на груди. — Люций, ты сам-то себя слышишь? Салазар с тобой, ну какой из меня Министр? Тебе пора отдохнуть — налицо умственное перенапряжение. Это от ревности, точно тебе говорю. Попей травок, почитай газету, пересчитай павлинов…
— В том и дело, что, в отличие от некоторых, газеты я читаю, — фыркнул Люциус, откидываясь в кресле и изучая ее с отстраненным и холодным интересом — словно пытаясь навскидку оценить рентабельность инвестиции. — А еще общаюсь с умными людьми…
Не чета тебе, глупая сестра моего лучшего друга, — легко дополнила Поликсена и поджала губы.
— …и точно знаю, что на ближайших выборах Фаджа ждет крах — потому что Скримджеру он не конкурент. Ты ведь помнишь старого знакомца Руфуса? Этот подлец умеет обаять.
Поликсена помнила — и новостям совсем не обрадовалась. Когда-то давно она неплохо относилась к Скримджеру. Не то чтобы Поликсена считала, что тот на их стороне, — однако в ее сознании Руфус помещался где-то между своими и чужими, воспринимаясь как нейтральная и в целом доброжелательно настроенная фигура. Как-то раз они танцевали — и Скримджер оставил о себе самое благоприятное впечатление. Поликсена даже подивилась тому, как его занесло в аврорат…
И тем не менее именно светский лев Руфус арестовал Люция и Патрокла в ноябре 81-го — и этого ей хватило с головой, чтобы понять: она жестоко ошибалась. Этот человек не находился ни на чьей стороне, кроме своей собственной, и при этом абсолютно не стеснялся в средствах.
— Вижу, что помнишь, — кивнул пристально наблюдавший за ней Люциус. — А знаешь, кого Министр Скримджер поставит во главе аврората?
— Судя по нагнетанию интриги, самого Мордреда, — невесело пошутила Поликсена, и Люций насупился.
— С Мордредом еще можно было бы столковаться, — огрызнулся он. — А с Олливандером точно не выйдет.
— Ясно, — тяжело вздохнула она и потерла бровь. Только этого и не хватало для полного счастья: мало того, что Лорд может возродиться в любой момент, а Север втемяшил в свою умную голову очередную чушь… нет, для мироздания это слишком мелко — еще нужна активная грызня за пост Министра.
— И зачем тебе я? — обреченно спросила Поликсена, и Люциус просиял и заерзал в кресле: почувствовал перемену в настроении, как акула — пролитую кровь. — Давай честно: из меня глава правительства, как из пикси — гордый гиппогриф.
— Ты к себе слишком строга, — промурлыкал Малфой. — Твоя задача крайне проста: бери и улыбайся, уж это у тебя выходит на зависть. А еще читай программные речи, которые мы заранее напишем. Вот видишь: ничего сложного, ты точно справишься.
— Мы — это кто? — насторожилась Поликсена и все-таки зашла за бюро и тяжело опустилась в кресло.
Подумала и нахально вытянула ноги — частично из желания мелочно позлить Малфоя, а частично из-за гнетущей тоски: все и так потеряно, так зачем держать марку? Она уже догадалась, к чему Люциус клонил в самом начале: ну вот и появился еще один веский повод сдержать слово и больше никогда не появляться в квартире за Барьером. В одном Малфой прав: электорат не поймет дружбу леди Блэк с посторонним мужчиной, как не понимает ее и сам Люций, уж на что умен…
И что делать теперь? Более того — стоило ли заваривать эту кашу? Разум твердил, что нет, конечно же, не стоило, нужно было предвидеть, чем все закончится, — но с разумом Поликсена соглашалась далеко не всегда. У них вообще была перманентная холодная война.
— И с кем ты снюхался за моей спиной? — продолжила она вслух. — Обещаний не давал, я надеюсь?
— Ну вот что за лексикон… — поморщился приятель, и Поликсена остро пожалела, что сигареты кончились: она с удовольствием закурила бы, выпуская дым в сторону Малфоя, а потом вдавила бы окурок прямо в столешницу, при этом неотрывно глядя Люциусу в глаза. Бунтарские замашки, доставшиеся от maman, — отныне с ними тоже придется попрощаться.
— Над твоим имиджем нужно как следует поработать, — подумав, озабоченно добавил Малфой, и Поликсена закатила глаза. — Сменить гардероб, сделать хорошие колдофото…
— Так, может, выберешь другую марионетку? — вкрадчиво предложила она, склоняя голову к плечу. — Или возьми и баллотируйся сам — ты-то у нас со всех сторон красавец.
— Не могу, — с кривой усмешкой развел руками Люций. — Хотя врать не буду: хотел бы, и даже очень. Британия не понимает, что теряет в моем лице, — но для меня эта дверь пока закрыта. Так совпало, что из всего нашего круга самая приличная репутация именно у тебя — так что или выдвигаем Поликсену Блэк, или готовимся к диктату Скримджера. Уверен: сами не заметим, как он проведет пару-тройку законов, ограничивающих власть Визенгамота и старых семей. И не обольщайся его происхождением: Руфус умеет целовать ручки дамам и вести разговоры в курительной комнате, но это все обманка, красивый фасад. Внутри там тот же Железный Крауч — вот только Барти досталась харизма лукотруса, а Руфус умеет себя подать. Мягко стелет, да жестко спать — мы с ним еще наплачемся.
— А может, Фадж тряхнет стариной, — понадеялась Поликсена, сама зная, что хватается за соломинки. Люциус тоже это понял и благородно не стал возражать — однако вздохнул так утомленно, что Поликсена невольно устыдилась.
— А если выдвинуть Нарциссу? — предприняла она последний отчаянный рывок. — Нарси точно все сделает правильно, твоя жена рождена для подковерной возни.
— Люди ее совсем не знают, в отличие от вашего необычного семейства, — легко парировал Малфой и с интересом закрутил головой по сторонам, словно лишь сейчас заметил, где они находятся. — Красивый кабинет, хоть на мой вкус и темноват. Не хватает света и пространства. Перспективы, знаешь ли.
— И вовсе он не темный, а уютный, — возразила Поликсена почти машинально, потому что напряженно думала совсем о другом. Хорошая штука — Обливиейт, если использовать ее с умом и ценить полученный дар, сладкое забвение… Поликсена всегда считала этот шаг слабостью, но порой соблазн становился слишком сильным.
Вслух она привычно продолжила шутить, скрывая за иронией мысли, тяжелые, как надгробная плита:
— Не всем, знаешь ли, по нраву французские окна в пол. Зачем они в кабинете — высматривать врагов? Может, еще подзорную трубу заведешь? И парик в задорных кудряшках. Будешь прямо как адмирал на носу фрегата.
Люциус возвел очи горе — весь воплощение доброжелательного смирения, ни дать ни взять кот, которого утомили хозяйские дети.
— Ты настолько нам нужна, что я готов терпеть это дурацкое чувство юмора, — великодушно пообещал он. — Можешь вдоволь меня дразнить, критиковать мой вкус и даже посылать считать павлинов… если это обеспечит согласие — ну что же, я готов принести себя в жертву.
— Еще к дереву привяжись, невинный агнец, — ядовито посоветовала Поликсена. — И возрыдай о своей горькой судьбе.
Она помолчала, скользя взглядом по репродукциям картин на стенах — тете Полидамии нравилось собирать пейзажи мэноров, вон и малфоевский затесался среди других, — а затем перевела взгляд на приятеля и резко сменила тон.
— Люций, давай начистоту: я не хочу. Совсем. Я не жеманюсь, я правда не хочу в это лезть, честное слово. Я никогда не интересовалась политикой и мне не нужно кресло Министра. Я буду там не на своем месте. Ты же умный мужик, ну придумай что-то другое!
— Да думал я, — досадливо отмахнулся Люциус. — Думал-думал и ничего не придумал. Ну нет у нас другого кандидата, где я его возьму? Поттер твой когда еще вырастет… Хочешь начистоту? Ну давай!
Он азартно подался вперед и принялся напоказ загибать пальцы.
— Нас с Патроклом поднимут на смех — за меченых никто не проголосует. Нарцисса — темная лошадка, ее мы раскрутить не успеем. К тому же, Нарси замужем за Пожирателем, то есть, за мной… и хоть я очень обаятельный человек, электорат меня почему-то недолюбливает. По-хорошему, нам слишком рано возвращаться в большую политику, но ситуация сложилась такая, что тянуть нельзя. Нам обязательно нужен свой кандидат — и уже на этих выборах.
— Но почему именно я? Я ведь тоже сестра и дочь Пожирателей, — напомнила Поликсена и внутренне поморщилась: вышло слишком жалобно, пора брать себя в руки.
— О, на нашем фоне ты очень выгодно выделяешься! — оживился Люциус. — Метки у тебя нет, и в Азкабане ты не сидела ни дня… зато воспитываешь целого героя магической Британии, а тот души в тебе не чает. А еще ты замужем не за злобным Пожирателем, как моя Нарси, а за безвинной жертвой системы — и предплечья у Сириуса тоже чистые, как по заказу. Ну просто сказка, а не кандидат!
— Люди продолжают болтать, что именно Блэк сдал Поттеров, — слабо возразила Поликсена, и Люциус отмахнулся.
— Они уже не так уверены — а сомнения дают простор для трактовки. Главное — это то, что вас с Сириусом уже знают и — не кривись, а слушай внимательно! — вас любят, особенно тебя… хоть я ума не приложу почему. Ты нравишься людям, Паркинсон, — уж не знаю, чем именно ты их цепляешь, но за тебя они проголосуют, особенно на контрасте с Железным Руфусом и мямлей Корни. Ты — золотая середина, третий путь.
Поликсена потерла лоб, борясь с желанием по-детски закрыть уши руками и дополнительно нырнуть под стол. Вот только не поможет, потому что от взрослых проблем в «домик» не спрячешься… равно как и от воспоминаний, а жаль. Все-таки Север дурак, даром что признанный гений, — найти бы кого-то умелого и неболтливого, кто стер бы память самой Поликсене…
— И что из этого получу лично я? — спросила она больше для виду, чем всерьез набивая себе цену, и Люциус довольно усмехнулся. Спасибо, руки не потер.
— Вперед, Слизерин! При Министре Блэк мы получим несколько лет покоя и благоденствия, во время которого подготовим тебе достойную смену. Дети успеют вырасти и встать на ноги, не переживая о политической ситуации в стране, и забот у них будет намного меньше. Добавь сюда светлое будущее Поттера: ты точно не станешь цепляться за власть, а вот Скримджер и на пушечный выстрел не подпустит мальчишку к политике. Я вообще думаю, что Руфус не планирует переизбираться — думаю, к концу срока нас ожидает маааленький такой военный переворотец…
Люций помолчал, подумал и вдруг ухмыльнулся совершенно по-разбойничьи, снова остро напомнив Поликсене сына.
— Ну а если почета, славы и портрета в Министерстве тебе мало, могу еще подарить павлина — ты к ним явно неравнодушна. Или домовика в помощь вашему? Со старика уже песок сыплется, на него и смотреть-то страшно, не то что приказывать.
— Спасибо, о щедрый благодетель, — тоскливо промолвила Поликсена и села прямее. — Что требуется от меня? Заметь, согласия я пока не дала.
— Да-да, — приободрился Люциус, и его глаза заблестели, как у кота, поймавшего мышку. Поликсена знала, что не сумела его провести: в глубине души она действительно почти согласилась, и Малфой безошибочно это почуял. — Тогда возвращаемся к тому, с чего начинали: выкладывай пикантные секреты как на духу и не стесняйся. Что там кроется в бурном прошлом леди Блэк? Разбитые сердца? Внебрачные дети? Любовники в шкафу?
— Тебе нужно писать дамские романы, — криво усмехнулась Поликсена, бесцельно переставляя письменный прибор чуть влево и дополнительно меняя местами перо и чернильницу. — Неужто проведал о моем плоде любви? Правда, никак не могу выбрать счастливого папашу — может, замахнуться на Дамблдора? Вот это был бы фурор так фурор!.. А шкаф можешь проверить — он прискорбно пуст, как-то даже несолидно.
— Ну конечно, пуст — твой латифундатор нежится снаружи, у бассейна, — поморщился Люций, и Поликсена опасно прищурилась. — Больше так не шути: та же Скитер любит дословные цитаты, а люди анализировать не станут, у них недостает времени и терпения. Послушай, мне нужно точно знать, что на тебя имеется. Скримджер обязательно начнет копать — и что-то да накопает. Вопрос только в том, что именно и насколько оно опасно для репутации.
Разбитые сердца и бастарды — чего в жизни Поликсены не было, того не было, зато случились тайный роман с одиозным Пожирателем Смерти, личное участие в рейдах и роковая дуэль, погубившая лучшую подругу. Любая из этих историй могла поставить на политической карьере жирный крест, а доказанное военное прошлое — привести прямиком в Азкабан… а может, еще и приведет.
Секрет остается в безопасности, пока его хранит один, ну в крайнем случае двое, а у нее набралась целая толпа конфидентов. Каждому Поликсена доверяла (а некоторых уже и на свете не было), однако что если кто-то из них выдал тайну посторонним? Эти мысли отдавали горечью, думать так было противно, будто копаться в гнилом мясе, — однако деваться было некуда. В одном Люциус точно был прав: перед началом кампании следовало надежно прикрыть тылы…
Воспоминание о Басти тоже кольнуло тупой иглой, и она привычно запретила себе думать о нем, чтобы окончательно не расклеиться на глазах у Люция. Рана по-прежнему ныла, но почти зажила, — а когда Поликсена поквитается с «мистером Смитом», затянется окончательно… кстати, вот и еще один страшный секрет леди Блэк — подкуп должностного лица при исполнении. Просто удивительно, сколькими тайнами умудряется обрасти человек, и ведь это не полный список…
— Поговори с Патроклом, — тяжело промолвила она, вставая. — Если брат посчитает нужным, то все тебе расскажет.
— Значит, какая-то грязь и вправду имеется, — довольно закивал Люциус, игнорируя намек на окончание разговора. — Ну хорошо, с Патроклом я разберусь. А с Северусом что?
— Ничего, — отрезала Поликсена. — Мы дружим со школьной скамьи и ни в чем предосудительном не замечены. Ты сам знаешь, что Снейп всю жизнь сохнет по Лили Эванс, а у меня и вовсе есть муж.
— Точно? — скептически прищурился Люциус. — Совсем-совсем ничего? Белая рубашка ему и правда очень идет.
— Может, еще поклясться? — наконец вскипела Поликсена. — И вообще, чего ты от меня ждешь — чистосердечного признания? Да, Люций, ты все разгадал, поздравляю: люблю Северуса Снейпа, дышать без него не могу — это ты хочешь услышать? Малфой, не доводи до греха, моего слова более чем достаточно. И больше эту тему не поднимай — ни со мной, ни тем более с Севером.
И клятвенно пообещала самой себе: это был последний раз. Больше никаких дурацких поблажек, никаких бесцеремонных вторжений в ее личную жизнь — у всего есть граница, и оказалось, что ее граница пролегает именно здесь.
— Ну хорошо, — Люций повеселел и все же соизволил встать. — Я рассчитываю на ваше благоразумие: дружите на здоровье, но имейте в виду, что отныне за вами станут пристально наблюдать. Больше не давайте поводов для сплетен, договорились? И если нужна дуэнья, Нарси могла бы…
— Тебя заждался сын, — прервала Поликсена и взмахом руки открыла дверь.
— Ты не пожалеешь, — напоследок пообещал Малфой у самого порога, искательно заглядывая ей в глаза. — Так мы купим время детям, позволим им вырасти в благоприятной обстановке, не переживая хотя бы об этом… Они — это будущее, сама ведь знаешь.
— Конечно, знаю, — горько отозвалась Поликсена. — Я все-все знаю и все-все понимаю.
А было бы так здорово ничего не знать и не понимать — творить все, что только Мерлин на душу положит, и совсем не думать о последствиях… Блаженны магглокровные, не знающие своего счастья: приходящие в мир магии без груза на плечах, без имени и родословной, без унаследованных свар и союзов; способные начать все с чистого листа, без оглядки на воспитание и долг; лишенные предрассудков, плюющие на правила, живущие в свое удовольствие… Она редко завидовала выходцам из-за Барьера — однако порой, как сейчас…
Ну или взять, к примеру, хаффлпаффцев: Шляпа ведь предлагала, да Поликсена отказалась, потому что надеялась порадовать родителей, — и очень зря. Может, учись она на менее консервативном факультете, подальше от пригляда брата…
Малфой кивнул и уже шагнул через порог, как ей в голову пришла новая мысль.
— Люций, послушай… Разумно ли лезть в политику, раз неизвестно, что будет с Лордом? Он точно не поздравит меня с победой.
— Нельзя поставить жизнь на паузу, — помолчав, тяжело проронил стоящий в коридоре Люциус и потер висок. — Нам придется заняться этим параллельно. Патрокл отлично сработался с моим отцом, они взяли на себя крестражи, а я возглавлю предвыборный штаб. Из хороших новостей: пока что мы все успеваем… однако тебе позарез нужно наладить отношения с мужем. Это важно: люди станут голосовать не столько за тебя саму, сколько за то, что сулит ваша общая история.
— И что же она сулит? — вздохнула Поликсена.
— Надежду, — светло и мечтательно улыбнулся Люциус. — На то, что существует любовь, которой не помеха разлука, война и даже пожизненное в Азкабане. Люди любят сказки, а вы с Сириусом — современные Тристан и Изольда, только со счастливым концом. Так что никаких разводов, Поликсена, и никаких «отъездов на воды». Про охотничий домик тоже забудь — он вам больше не пригодится.
— Тогда тебя порадует, что я сопровождаю Сири на конференцию. Буду поддерживать его морально, — невесело сказала Поликсена, наконец выходя из кабинета и закрывая за собой дверь. Люциус галантно пропустил ее вперед, и, оказавшись в столовой первой, Поликсена подала знак хлопочущей Элси, прося накрыть на стол.
— Конференция — это чудесно, — просиял Люций, заходя следом и садясь на кушетку слева от стола. — Превосходные новости! Обязательно посетите вечерний фуршет, нам нужны совместные колдофото. И не забывай улыбаться, все должны думать, что вы друг от друга без ума. Можешь даже поцеловать Блэка в щечку — только так, чтобы не выглядело постановкой. Например, в саду или на балконе — как бы украдкой, словно не можешь дотерпеть до отеля. Как жаль, что ты не краснеешь, — вышло бы крайне пикантно…
— Так точно, мой генерал, — сладко улыбнулась Поликсена, вытягиваясь в струнку и салютуя. — Другие ценные указания? Может, сразу позвать в спальню колдографа? Вдруг оттуда тоже потребуются снимки.
— Ну с этим вы уж сами разберетесь, не маленькие, — величественно отмахнулся Люций и неуклюже облокотился на кушетку, пытаясь устроиться полулежа. Впрочем, кончики его ушей предательски порозовели, и это немного подняло Поликсене настроение: ну вот, Малфоя тоже можно пронять. — И как ты ешь в этой позе… Уверен: ты такая вредная из-за вечного несварения. О, Северус, и ты здесь, легок на помине!
Поликсена перевела взгляд на дверь и увидела друга, как раз вошедшего в дом из атриума. Ну вот и отлично, на ловца и зверь бежит.
— Тебе сообщаю первому: мне только что сделали непристойное предложение, — угрюмо сказала она, и Север заинтригованно вскинул левую бровь.
— Гнусная клевета, — возмутился Люциус, снова садясь прямо. — Очень даже пристойное, всем бы такие предложения делали! Вот мне никто не удосужился — а я бы согласился сразу, а не ломался.
— Люций видит меня Министром Магии, — пояснила Поликсена, садясь за стол, и Северус, помедлив, занял кушетку по правую руку от нее, напротив своего приятеля. — Я просто вне себя от счастья. Уже тренируюсь махать толпе с балкона.
— Хотите переиграть Скримджера? — подумав, уточнил Север.
— Ты знаешь, что Руфус идет на выборы? — приятно удивилась Поликсена — раньше она не замечала за Снейпом особого интереса к политике. — Собственно, да. Что посоветуешь?
Ну же, скажи, что это дурацкая идея, — взмолилась она про себя. — Давай, хоть разочек примени свои хваленые мозги для благого дела и разнеси задумку Малфоя в пух и прах — потому что у меня никак не выходит найти слабые места… Пожалуйста, подыграй, ну что тебе стоит, а?
Северус подумал еще минутку, а потом сухо усмехнулся.
— Советую соглашаться, такой шанс выпадает редко. К тому же, это отличный старт для Поттера — старые семьи ценят преемственность власти. Хочешь знать мое мнение? Я вижу одни плюсы, так всем будет лучше… Из тебя выйдет отличный Министр, а из Блэка — превосходная первая леди.
— Ясно, — помолчав, разочарованно подытожила Поликсена и встала из-за стола. — Ну что же, я тебя услышала. Люци, ответ дам после конференции.
— Я предлагаю ей высшую власть в стране, а она еще сомневается, — покачал головой Малфой, и Поликсена неодобрительно цокнула языком.
— Должна же я посоветоваться с супругом, — заметила она, обходя сидящего у двери друга по широкой дуге. — Обсудить все за и против, целуясь с ним за портьерой… Колдографа тоже спрошу, не переживай. Обедайте без меня — и детей позовите, они в саду.
Поликсена покинула столовую, быстрым шагом пересекла атриум и вышла из дома. На душе было мерзко — словно в детстве, когда были обещаны долгожданные блинчики с клубничным джемом, а на деле снова подали вареную морковь. Жутко полезную и нужную растущему организму, но отвратительную на вкус и лично Поликсене противную до оскомины…
Она откинула камешек с пыльной дороги, сама толком не зная, куда идет. Пожалуй, стоило заглянуть за советом к Розье, но уж точно не сегодня — не хотелось снова показываться там в полном раздрае. В прошлом Поликсена и так злоупотребила хорошим отношением к себе: есть темы, которые не обсуждают с крестными, будь те хоть трижды ближе собственных родителей… особенно когда тонешь в море тоски и хочешь одного: чтобы эта пытка наконец закончилась. Любой ценой.
Поликсена до сих пор не могла решить, был ли ошибкой тот редкий приступ откровенности. Тогда Ренар честно попытался помочь, и долгие годы его советы помогали держаться на плаву, как-то да существовать. Они и сейчас выручали снова и снова: без этих въевшихся в кровь привычек впору было рехнуться, а так Поликсена продолжала нащупывать новую дорогу. Правда, напоминала себе канатоходца, балансирующего между опасной правдой и прямой ложью, между долгом и соблазном, между близким человеком и остальным миром… Непростой путь, но что поделать, если альтернатива едва не завела в раннюю могилу? Уж лучше жить и набивать шишки, чем просто существовать или вовсе не выплыть после очередного прыжка с моста…
Так что, несмотря на потерянное время, Поликсена по-прежнему была благодарна крестному за помощь — вовсе не вина Ренара, что следовать мудрым советам у нее выходило из рук вон плохо. Предложенный им путь был правильным, он подошел бы любому человеку их воспитания — да вот на Поликсене дал сбой. Так уж сложилось, так сошлись звезды, и винить тут некого, даже себя. Вот только что прикажете делать дальше?..
Она зашагала вдоль обочины, задумчиво ведя рукой по ряду тугих пшеничных колосьев. Те щекотали пальцы длинными усиками и пригибались под тяжестью ладони. На какое-то мгновение потянуло свернуть с дороги и лечь на землю, спрятавшись в золотом море пшеницы, — так, чтобы никто и никогда больше не нашел… и лежать там год за годом, век за веком, считая облака в небе и слушая, как заливается жаворонок… однако нельзя.
Мадам Министр Поликсена Блэк… Даже в детстве она никогда не представляла себя на этом посту — ее воротило от политики. На заседаниях в Визенгамоте Поликсена скучала до зевоты, что уж и говорить о министерском кресле… Однако Люциус был прав: из их лагеря самый большой шанс на победу был именно у нее.
Конечно, можно отказаться, и никто по-настоящему не упрекнет, даже Люциус прикусит раздвоенный язык, — однако делу это не поможет: Скримджер продолжит лезть наверх, тяня за собой Криса Олливандера… А в условиях поиска крестражей враждебно настроенный глава аврората — это не досадная помеха, а серьезная проблема.
Так всем будет лучше… А ведь Север прав, действительно всем: и обеим семьям, и детям тоже, особенно Гарри… Интересно, обрадуется ли Сири — или спохватится и пожалеет? Характер у нее не сахар… Ну а лучше всего, видимо, будет самому Северусу — впрочем, Поликсена никак не могла понять причину.
С самой первой минуты на вилле лучший друг только и делал, что темнил. Поликсене не удавалось схватить его за руку, но она остро чувствовала произошедшую перемену. Пока каждый из них были занят своими делами, гениальный мозг Севера до чего-то додумался — и далеко не гениальной Поликсене оставалось терпеливо ждать развязки и скрипеть зубами. Она с тоской ощущала знакомый холодок под ложечкой, предвестник катастрофы: это был бы далеко не первый их разрыв. Должно быть, именно так чувствовала себя Каро перед проклятой дуэлью: Поликсела словно скользила по льду, цеплялась за него ногтями, но айсберг вставал на дыбы, а затем и вовсе опрокидывался, увлекая в холодную воду и накрывая сверху могильной плитой.
И самое паршивое — это было не предотвратить.
Предложение поехать на конференцию, попытка выманить оставшиеся воспоминания, намеки на дражайшего супруга, причем не ядовитые, а совсем наоборот, хвалебные… Казалось, Север решил одним выстрелом убить двух зайцев: максимально увеличить дистанцию и заодно наладить личную жизнь Поликсены — так сказать, пристроить в хорошие руки. Это было тем страннее, что прежний, знакомый до боли Северус Снейп скорее удавился бы собственным галстуком, чем толкнул подругу в объятия Блэка… Повзрослел и перегорел? Наконец отпустил дурацкую школьную вражду, попортившую всем немало крови? Было бы славно, да что-то не верилось.
Если на что поведение Севера и походило, то вовсе не на прозрение, а на прощание. Поликсена даже спросила, не задумал ли он опасную авантюру, а еще не болен ли — потому что чувствовала, что их пути вот-вот разойдутся, уже начали расходиться… И разрыв был не самым плохим исходом — чего она точно не собиралась делать, так это надевать черный креп.
Однако на оба вопроса Северус ответил легко и непринужденно — и вроде бы не соврал. Впрочем, пьянящее облегчение долго не продлилось — было очевидно, что каким бы ни был загадочный план, друг всерьез закусил удила.
К вечеру субботы Поликсена не удивилась бы, увидев на столе ключи от квартиры, а потому пошла ва-банк первой: карточный долг — так себе гарантия, но ей нужно было хоть немного оттянуть неизбежное. После выигрыша она позволила себе приободриться — и вот теперь, пожалуйста, новый ход в этих странных поддавках: совет баллотироваться, словно Север не понимал, какой будет цена… Было бы куда проще, возьми Снейп — и скажи все в лоб, но на откровенность он не шел, а редкие обмолвки не проясняли ситуацию. В итоге у нее осталось три теории, и ни одна из них Поликсене не нравилась.
Возможно, Северус проникся угрозой возвращения Лорда и пожелал сосредоточиться на главном, отложив школьную дружбу до лучших времен.
Или не простил Поликсене откровений о личной жизни — она тогда действительно дала маху…
А может, решил пожить для себя, на время забыв об Эванс? Это походило на правду. Какая женщина согласится куковать все выходные одна, пока кавалер гостит у лучшей подруги? Настолько самоотверженных дурочек в магической Британии не водилось, и такая версия действительно все объясняла. Молчание на этот счет тоже отлично укладывалось в характер Снейпа — даже в школе он держал подробности «романа» с Эванс при себе…
Поликсена почти надеялась, что последняя теория была верной: ей очень хотелось, чтобы Северу досталась хоть щепотка счастья, пускай и мимолетного, — к сожалению, она не верила в его способность полюбить снова. Поликсена с удовольствием поздравила бы Северуса, признайся он напрямую. Она безропотно отступила бы в сторону, позволяя строить отношения с той, другой, ну и проводить выходные именно с ней, привыкая и подстраиваясь — или что там делают люди, знакомясь уже взрослыми… Видит Мерлин, меньше всего Поликсена хотела усложнить Северу жизнь, случайно вызвав ревность его новой пассии — между прочим, едва ли не первой за много лет…
Она правда сделала бы все это — и намного, намного больше — стоило только намекнуть. Однако Север молчал, как на допросе, — и Поликсена не знала, что и думать.
Ей только и оставалось, что покупать время дурацкими отсрочками и не давать другу совершить что-то, о чем они горько пожалеют. Что-нибудь вроде разговора в зимнем Коукворте, разделившего жизнь Поликсены на «до» и «после». Она не собиралась прощаться еще на десяток лет.
* * *
Молли медленно подошла к прикроватному трюмо и, туго натянув на боках ночную рубашку, пристально всмотрелась в отражение. «Талии положено быть изгибом, а не выступом», — так пеняла матушка, с улыбкой глядя, как дочь тянется к эклеру. Тогда Мелинда смеялась: на заре юности ей все было впрок, — а теперь тянуло заплакать. Плотно зажмуриться, чтобы не видеть саму себя, чтобы на минутку притвориться, что пышнотелая женщина в зеркале — вовсе не она. Любая талия перестанет быть осиной, если выносить одного за другим семерых детей, причем двоих — одновременно…
Порой Молли не верилось, что их действительно столько. Порой, как сегодня, она просыпалась со светлой улыбкой на губах, с упоительным чувством облегчения — так бывает, когда выныриваешь из липкого кошмара. На какую-то прекрасную минуту на пороге между сном и явью Молли казалось, что ей снова семнадцать и что она снова дома, на летних каникулах. Отец в гостиной: читает утреннюю газету и фыркает в густые усы, — матушка напевает и подрезает розы, а смешливые братья толкаются у камина, созывая в гости товарищей — всех, как на подбор, высоких и атлетичных, и самой Мелинде ужасно, вот просто до дрожи интересных.
И она сладко потянется в огромной постели, вспорхнет певчей птичкой, прихорошится и слетит вниз по лестнице. Папа поцелует в лоб, матушка похвалит выбор платья, а братья начнут наперебой поддразнивать: чтобы без стрельбы глазками, как в прошлый раз, иначе они больше никого не пригласят…
И никаких детей у Мелинды, конечно же, нет!
Какое-то время ей удавалось цепляться за это видение, но постепенно оно тускнело и ускользало туманом сквозь пальцы, а взамен наваливалось гнетущее понимание: это все взаправду. То золотое время истаяло, сохранилось только во снах, а чужая жизнь, которую Мелинда тянула, как лямку, изо дня в день — это и есть реальность. Она жена и мать, и ей пора вставать и готовить завтрак Артуру: яичницу, колбаски и гренки — да пошустрее. Это позже она вызовет матушкиного домового эльфа, но первый прием пищи всегда был на Молли: потому что самолюбие Артура — вещь до смешного хрупкая, оно не выносит напоминаний о сословной разнице между ним и супругой…
Для Артура супруга и есть домовой эльф.
Раньше Молли готовила еще и на детей — но в последнее время «Нора» совсем опустела, и, как вода заполняет свободное пространство, на нее нахлынули мучительные сны, в которых Мелинда становилась прежней… Какое-то время она даже пила зелье сна без сновидений, но потом перестала: лучше пять минут незамутненной радости с горьким послевкусием, чем серое и унылое ничто.
Ее семеро детей разъехались кто куда: в Египет, в Румынию и в Шотландию, — а на память оставили матери ее собственное тело. Зеркало бессовестно врало, позволяя поверить, что все не так уж плохо, но Молли прекрасно знала, что зеркалам веры нет: она кажется привлекательной и подтянутой лишь себе, потому что в отражении видит не столько Молли Уизли, сколько девицу Прюэтт… ту Мелинду, которую наперебой приглашали на танцы, Мелинду, которой посвящали стихи, Мелинду, у которой не было ни морщинок у глаз, ни тусклого цвета кожи, ни потухшего взгляда…
Портновская лента была куда честнее. Она беспристрастно подтверждала подозрения Молли: ну вот и очередное прибавление в талии. Откуда бы, если она почти ничего не ест — нет аппетита, и уже давно? Видно, тело привыкло запасаться впрок на случай очередного прибавления в семействе: шутка ли, семь беременностей всего за десять с хвостиком лет… Тело пострадало и помаялось, а затем освоилось и приспособилось — и навсегда взяло безалаберную хозяйку в заложники, заперло в удушающей клетке из костей и плоти.
Молли положила руки на талию и вздохнула: а ведь было время, когда пальцы почти сходились. Конечно, не ее собственные — у Мелинды всегда были маленькие ладони, — но чужие, широкие и сильные, обхватывавшие во время танца, приподнимавшие над землей, кружившие и державшие на удивление крепко и уверенно — так, что перехватывало дух…
Она перекинула косу через плечо и прищурилась: а ведь седых волос снова прибавилось. Скоро придется их маскировать — впрочем, есть ли смысл? Артур давным-давно не смотрел на нее как на женщину, и одна часть Молли, рациональная и взвешенная, этому очень радовалась — однако другая, маленький осколочек прежней Мелинды, горячо негодовала и считала личным афронтом. Было время, когда никто не смел пренебречь мисс Прюэтт… Было — и давно прошло, потому что они с матушкой погнались за журавлем в небе и упустили всех синиц, всех до единой.
Все-таки стоило отказаться, — с ожесточением подумала Молли, садясь на кровать, а затем и вовсе ложась, потому что от мысли о том, чтобы спуститься вниз и снова надеть фартук, внутри все сжималось. — Нужно было сказать твердое «нет»…
Вот только ей было всего семнадцать, и ее воспитывали, заранее приучая к грядущей судьбе, — так кто кинет камень первым, осуждая слабохарактерность Мелинды и ее неспособность взбунтоваться?
Когда она попала в эти силки? Молли уже и не помнила. Возможно, так было всегда: ощущение отличности от братьев, своего превосходства, сопричастия к тайному и могущественному миру, куда мужчинам хода нет, — по праву рождения и по праву крови…
«Ты не только Прюэтт, моя дорогая, — шептала матушка, расчесывая дочери косы, пока маленькая Мелинда пила горячее какао и болтала ногами, не доставая до пола. — В первую очередь, ты — Блэк. Кровь куда важнее имени, а в тебе течет и моя кровь тоже. Твои братья были рождены, чтобы продолжить род своего отца, но у тебя… у тебя совсем другое предназначение. Ты — моя наследница, и точка. Запомни это хорошенько, милая. Запомни это накрепко».
И Мелинда запоминала — как тут было забыть, если это повторялось изо дня в день, как таинственный ритуал, полный смутного и дразнящего обещания? Каждый вечер перед сном, с раннего детства и до отъезда в школу: тонкие свечи, бросающие на стены изломанные тени, чашка какао в руках, старинный гребень, порхающий в руках матушки, и сладкий яд, льющийся в уши — сперва загадочный, а затем обретающий смысл и пускающий корни все глубже и глубже, и в итоге уже не ясно, чьи слова звучат в голове на самом деле: Лукреции или ее славной и такой послушной дочери…
«Ты Блэк, душа моя, а не Прюэтт. И ты станешь матерью нашего обещанного принца. Твой путь, дорогая, — это тернии, ведущие к блеску славы, и на нем придется проявить мудрость и терпение. Ты ведь сумеешь, правда? Ты ведь не подведешь меня?»
Мелинда кивала, болтала ногами, дула на какао и смотрела в окно, где плавало ее отражение, искаженное и расплывчатое, словно утопленница, глядящая из-под толщи воды. Очень похожее на Владычицу Озера(1) — именно Нимуэ была любимой героиней Мелинды, но матушка, заслышав это, болезненно морщилась.
«Ты станешь не неудачницей на страже меча, а новой леди Игрейн(2), дорогая, — с нажимом в голосе повторяла Лукреция. — Ты станешь матерью великого мага — такого, какие не рождались сотни лет… Немного чести в том, чтобы сидеть в луже и хранить чужую вещь, а потом снова кануть в глубину. Нет, твоя роль будет намного почетнее…»
Мелинда выросла на этих рассказах: Мерлин и его бравый воспитанник, Артур, — сын новоиспеченной вдовы от короля-убийцы, короля-обманщика(3)…
«Бедная леди Игрейн до конца не понимала, в чем состоит величие ее призвания, — увещевала матушка, ловя взгляд дочери в оконном отражении. — У тебя все будет иначе: ты с самого начала будешь управлять событиями. Послушай очень внимательно: однажды ты выйдешь замуж за совсем другого Артура, и ваш совместный сын будет давно обещанным принцем…»
Каждый год Лукреция показывала Мелинде новый портретик — изображенный мальчишка рос и менялся, вытягивался и раздавался в плечах, однако неизменным оставался взгляд, углями горящий из-под темно-рыжих бровей. Жадный, ненасытный взгляд человека, которому всегда и всего мало.
«Это даже хорошо, — в открытую любовалась Артуром Лукреция, а Мелинда морщилась, отодвигая портрет подальше: вредный мальчишка с королевским именем ей не больно-то нравился. — Кровь не обманешь, вот она и сказывается. Я видела старших сыновей Цедреллы, всех шестерых: ни рыба ни мясо, как на подбор снулые и скучные, точь-в-точь выводок флоббер-червей… Артур хотя бы оправдывает свое имя: в нем пылает наш огонь, пускай и с небольшим изъяном…»
«Но он же один из Уизли, — жаловалась Мелинда, и матушка поджимала губы и дергала за волосы особенно сильно. — Он же Предатель крови…»
«Никак иначе не выходило, — вздыхала Лукреция и снова бралась за гребень. — Дважды семь — так указала прорицательница, дополнившая старое пророчество. К сожалению, мало какая семья, кроме нашей, может похвастаться такой плодовитостью… Так что нам с Эллой пришлось пойти на жертвы. Моя кузина выполнила свою часть — а теперь и ты, душа моя, выполнишь свою…»
Подарки, похвалы и снова бесконечные рассказы, сплетавшиеся, как змеи в брачном танце: о Блэках и о древнем предсказании, о прежних великих магах, о леди Игрейн и короле Артуре… о ком угодно, но только не о Прюэттах.
«Ты вовсе не Прюэтт, Мелинда, ты ведь не забыла? Оставь вопросы наследования братьям — они кровь от крови и плоть от плоти своего отца. Пускай Гидеон становится главой семьи, а Фабиан — его правой рукой, мечом и щитом… в конце концов, оба склонят головы перед тобой и твоим сыном — как и все прочие. Абсолютно все до единого».
И Мелинда, хоть и любила братьев, привыкла поглядывать на близнецов свысока и неуклонно держать дистанцию…
«Видишь ли, дорогая, это мир мужчин, — начала твердить Лукреция, когда дочь немного подросла. — Я родилась первой, но оказалась девочкой, и потому все досталось моему младшему брату. Таковы законы, по которым мы вынуждены существовать — законы подлые и несправедливые. Можно ненавидеть статус-кво и положить всю жизнь на то, чтобы его изменить, — а можно обрести иную, мягкую и незаметную власть на изнанке, в мире женщин. Союзы там заключаются за чашечкой чая и со стороны могут показаться незначительными, но это вовсе не так. Твой отец близорук, как и все мужчины: имя для него значит больше крови, он не отдаст дочь за одного из Уизли, — а потому мы будем держать наши планы в секрете. Поклянись мне молчать — сейчас и впредь».
И Мелинда послушно клялась: матушке было виднее, они ведь были заодно, вдвоем против целого мира — в том числе, против родного отца и братьев… Хрупкие и одинокие женщины в мире, созданном для мужчин.
Уже накануне поступления в Хогвартс Лукреция велела дочери:
«Не спеши заводить с женихом знакомство — в этом возрасте мальчишкам не до девочек, у них в голове еще гуляет ветер. Пускай себе играет в плюй-камни и проходит отборочные в команду по квиддичу. Мы подождем, пока Артур не заинтересуется противоположным полом. Вот увидишь: придет срок, когда он осмотрится по сторонам и заметит тебя сам — и лишь тогда мы сделаем ответный ход».
«Но почему нельзя рассказать ему о помолвке?» — удивлялась Мелинда.
«Цедрелла подробно описала характер сына, — качала головой Лукреция. — Артур горяч, упрям и своеволен. Это хороший знак, так сказывается наша кровь, — но стоит ему заподозрить, что все устроено заранее и угодно Цедрелле, как он откажется просто из чувства противоречия. Нет, дорогая, тебе придется действовать исподволь — конечно, не сейчас, а намного, намного позже. Пока что постарайся изучить жениха, узнать, что Артур любит и что ненавидит… Я дам знать, когда настанет нужный момент».
И Мелинда жила своей жизнью: училась, дружила и влюблялась — в кого угодно, кроме собственного нареченного. Ничего такого: лишний танец, робкие взгляды, букеты цветов и стихи, посвященные волосам, «как осенние листья», и глазам, «как хрустальные родники»…
«Это даже хорошо, душа моя, — подумав, соглашалась матушка. — Если мы с Эллой хоть что-нибудь понимаем, нам это даже на руку — для Артура нет слаще победы, чем над превосходящим противником. Так что танцуй, дорогая, танцуй и веселись, сияй недостижимой звездой на небосклоне — и пускай мальчишка не сводит с тебя глаз».
И Мелинда послушно сияла. И Артур действительно следил за ней взглядом — неотступно и жадно. Ей это очень льстило — а еще то, что сама Мелинда, зная о происходящем куда больше Уизли, дергала жениха за невидимые ниточки. Ну надо же как приятно…
«Вот видишь, — улыбалась матушка, — ты наконец-то начинаешь все понимать. Осталось уже недолго — Элла убеждена, что Артур от тебя без ума. Запомни, Мелинда: нам нужны семеро. Сыновья или дочери — неважно, лишь бы их было семеро. Помимо этого, тебе нужно будет хорошо воспитать младшего ребенка, сделать все, чтобы он по-настоящему к тебе привязался. Не жалей для него ни сил, ни времени, ни денег — мы с Цедреллой оставим щедрое наследство. Основную сумму получишь, когда наш обещанный принц пойдет в школу, но и до того не останешься в обиде. Главное: не говори об этом Артуру — к сожалению, он из тех, кого унижает финансовая независимость супруги…»
Лукреция помолчала, а затем отложила гребень, встала и подошла к окну, повернувшись к дочери спиной. Мелинда отлично помнила тот далекий день, сверкавший багрянцем и золотом, ослеплявший голубизной неба — был шестой курс, и она как раз вернулась на осенние каникулы… И спину матери, вытянутую и напряженную, словно струна, она помнила тоже и то, как гулко стучало собственное сердце — неужели Лукреция передумала? Неужели они отступят?..
«Пора приниматься за дело, душа моя, — наконец глухо сказала мать. — Запомни: Артур должен думать, что ты без памяти влюблена. Конечно, придется совершить побег — отец никогда не даст согласия на этот брак, — но ты будешь не одинока, мы с Эллой поможем во всем. Ты умница, дорогая, и сделаешь все как надо…»
И Мелинда сделала.
А теперь, вот уже несколько лет кряду, пыталась уяснить, стоила ли рискованная игра свеч. Ее седьмой ребенок, чудесная Джиневра, росла талантливой и умной, яркой девочкой — но пока что так и не проявила особенного дара. Дважды семь — условие было соблюдено в точности, так в чем же дело?
Молли безумно устала.
Сперва все казалось увлекательной игрой: ей нравилось водить Артура за нос и очаровывать жениха, позволяя думать, что инициатива исходит от него самого. Мелинда чувствовала над ним сладкую власть, в ее груди скрывалось знание, недоступное Артуру, — и это ощущение пьянило и придавало сил. Она научилась играть на Уизли, как на музыкальном инструменте — расстроенном и фальшивом, но в умелых руках звучащем вполне пристойно. Подладилась под Артура, спрятала настоящий характер глубоко внутрь себя, вылепила душку Молли почти с нуля: кудряшки и вязаные свитерки, плиссированные юбки и ничего не значащий щебет. Его, Артура, личный идеал — милая Моллипусечка, глядящая на него глазами, полными слепого обожания, так, как не смотрел никто, кроме нее и родной матери. Седьмой сын небогатого семейства, он купался в этом теплом и ласковом море безусловной любви и жадно требовал все больше, и больше, и больше, и больше…
И Рон уродился точно таким же, — устало подумала Молли. — Весь в отца — ненасытный, как проклятый водоворот…
Она раздувала пламя амбиций жениха, улещивала его самолюбие, стала колонной, подпиравшей самооценку и уверенность в себе. Особенно Артуру льстило то, что ради него Молли сбежала из дома, пожертвовав буквально всем: положением в обществе, наследством и отношениями с семьей… За это Мелинда втайне его презирала.
Она научилась готовить, хотя прежде никогда не стояла у плиты; научилась вязать, вышивать и делать еще тысячу разных дел, к которым совсем не лежала душа. И спать с ним тоже научилась — это оказалось не сложно, если точно понять, что ему нравится.
Он был не так уж и плох, этот Артур Септимус Уизли, — к тому же, Молли давно привыкла к мысли о браке с ним… Первые лет десять все шло как нельзя лучше, и ей даже нравилась эта роль в пьесе, написанной специально для нее, — но все приедается, вот и Молли приелось. Она честно выполнила свою часть сделки и желала сойти с подмостков — так где же обещанная награда?
С каждым годом, с каждым днем, утекавшим мимо, Молли все острее чувствовала накопившееся раздражение, становилась все беспокойнее, теряла последние крохи терпения — так вода напирает на плотину, давит и ищет выход. Она никогда не любила Артура, но постепенно начала остро презирать его, ненавидеть в муже совершенно все: и увлечение маггловскими штучками, и малооплачиваемую работу, и дрянной характер. А существование его молчаливых и скучных братьей, этих шестерых тихонь и подкаблучников, лишь все усугубляло: с каждым было бы легче ужиться, да вот Молли достался именно этот, седьмой, — самый непрошибаемый…
Она сама не заметила, как начала показывать себя настоящую: сперва самым краешком, затем все чаще и чаще, — пока однажды они с Артуром не поссорились впервые за все годы брака. Муж хлопнул дверью, уходя к безотказному братцу Билиусу, а Мелинда выдохнула и, наконец оставшись одна (Джинни не в счет), посвятила весь день себе: понежилась в ванне, прочла не глупый дамский романчик, а солидный исторический детектив… еще она хотела надеть что-то из прежнего гардероба, что угодно, кроме ненавистных вязаных свитеров. Именно тогда и настигло понимание цены: ни одно платье не налезло…
«Я тебя не узнаю, — злился Артур, полыхая глазами и брезгливо морща нос. — Где та девушка, на которой я когда-то женился? Где моя Молли?»
Она никогда не существовала, — хотелось сказать Мелинде, но она вовремя прикусывала язык.
«Хватит баловать Джинни, она совсем не приспособлена к жизни!» — громыхал Артур, а Мелинда улыбалась, кивала — и продолжала растить своего чудесного ребенка так, как считала нужным. Великим волшебницам положено смотреть на других свысока — просто талант Джиневры не успел проявиться, но рано или поздно это обязательно случится. Джинни — любимая и ласковая мамина дочка, и даже второе имя у нее было по матери — правда, не «Мелинда», а «Молли». Так настоял Артур, ему не нравилось вспоминать о происхождении жены…
Последней каплей стало наследство, наконец-то полученное от матери и свекрови, — теперь оно не выходило из головы. С такими деньгами она могла бы начать новую жизнь в любой стране — забрать Джинни и «уехать на воды», чтобы потом, когда ее девочка обретет силу и окрепнет, триумфально вернуться в Британию… или не вернуться уже никогда — мир так велик…
Однако дочь не вернулась на пасхальные каникулы — буквально за неделю до них написала сумбурное письмо: что-то о новом друге и о том, что одиночество, о котором Мелинда слышала впервые, немного отступило… Молли строго допросила Рона, но тот ничего не прояснил: сидел, сгорбившись на стуле, отделывался общими фразочками и то и дело косился на входную дверь… Воистину вылитый отец.
— Мама? — услышав голос сына из-за закрытой двери, Молли поджала губы и прикрыла глаза. Ну что там еще? Она смертельно устала… — Мама, я к Лавгудам, хорошо?
— Иди, — помедлив, глухо отозвалась Молли.
Она уже заметила, что Рон целыми днями пропадал у соседей — и была даже рада, Ксенофилиус ни за что на свете не обидел бы ребенка. Конечно, Луна выросла со странностями, скажем прямо, однако девчонка явно нравилась Рону, а на безрыбье… Молли не собиралась запрещать их дружбу — для нее было облегчением знать, что о сыне кто-нибудь позаботится. Она вовсе не желала Рону зла.
Молли просто совсем его не любила.
Примечания:
PayPal, чтобы "Дамы" росли большими и кушали много каши: ossaya.art@gmail.com
Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️
Я очень благодарна за помощь с главой моим терпеливым и талантливым бетам.
Также отдельное спасибо Irina Zimno, Astra, Мерзкий Гусь и miiiiiss. Дамы, благодаря вам глава стала намного лучше.
(Если вы помогли мне с этой главой, но я вас не упомянула — пожалуйста, дайте знать, я обязательно это исправлю.)
Руфус Скримджер: https://ibb.co/Zc2YQyZ
Корнелиус Фадж: https://ibb.co/d5h1XkS
Плакат из параллельной реальности, где магБритания все-таки оценила потенциал Люция по достоинству (автор — Миледи V): https://ibb.co/GQc8QjG
Мелинда: https://ibb.co/cLZTyvR
Молодая Мелинда (автор — Миледи V): https://ibb.co/4V0RS65
Рон: https://ibb.co/Sv3YB1n
Как всегда, буду рада адекватным комментариям ❤️
1) Хранительница Экскалибура в артуровском цикле
2) Мать короля Артура
3) «Согласно британским мифам, [король] Утер до безумия полюбил прелестную Игрэйн, супругу герцога Горлойса. Волшебник Мерлин предложил Утеру свою помощь. Король сможет провести ночь с Игрэйн при условии, что отдаст Мерлину на воспитание родившегося ребёнка. Утер согласился и приняв с помощью магии Мерлина облик герцога Горлойса, овладел Игрэйн, после чего и родился будущий владыка Камелота король Артур. Вскоре Утер в сражении у замка Тинтагиль убил Горлойса и женился на герцогине Игрэйн, а младенца Артура согласно договору отдал магу Мерлину».
Примечания:
Мой реал нынче несколько напряжен, и мне нужно отдохнуть и набраться сил.
Потому следующая глава выйдет позже обычного, 1 мая.
Отдельно хочу отметить, что по количеству страниц третий том уже равен примерно половине первого или второго тома.
Я считаю, это успех ?
Надеюсь на ваше понимание и поддержку ?
— Ты вообще как после вчерашнего? Крепок и могуч, как баобаб посреди саванны? Ну или что там растет в вашей Африке…
Кингсли дружелюбно улыбнулся Крису и позволил хлопнуть себя по плечу, не дрогнув под медвежьим напором Олливандера, — тот никогда не соизмерял силу, а то и специально прилагал ее, прикрываясь мнимой неуклюжестью.
Вообще-то, как и всегда после попоек в аврорате, Кингу приходилось несладко: голова трещала, нещадно мутило, а мысли прыскали во все стороны, — однако он упрямо удерживал на лице добродушное и безмятежное выражение. В разговоре коллеги и приятели звали эту маску «завидным спокойствием», а за глаза — «мордой кирпичом». Его личная безотказная броня.
У Кингсли Шеклболта всегда и все в порядке, пора бы привыкнуть и отвязаться от меня, — с досадой подумал он. Кинг наполовину смирился с тем, что проверки на прочность будут продолжаться до того самого дня, когда он наконец признает поражение и поджав хвост покинет Британию. Одно время он всерьез раздумывал над тем, чтобы действительно уехать или сбежать от реальности еще дальше — туда, где его точно никто и никогда не достанет… Однако не теперь.
Олливандер сочувственно кивал и по своей дурацкой привычке сминал руками предметы, ехидно щурился и громогласно смеялся, запрокидывая голову, а в ушах Кинга звучал надтреснутый, сиплый голос деда:
«Твой папаша заигрался в рыцаря без страха и упрека. Когда вырастешь, мальчик, обязательно спроси с батюшки за прекраснодушие: отныне у тебя всего два пути. Или прямо сейчас, причем раз и навсегда, откажешься соперничать с другими — или все-таки не утерпишь, но тогда будь готов идти до конца и во всем превосходить остальных. Запомни, несчастный ребенок: там, где другому помогут подняться, с тобой утруждаться не станут — добьют лежачим».
Дед всегда звал его «мальчиком» — но никогда «внуком» и никогда по имени, которое дала Кингсли прекрасная и веселая, но поверхностная мать.
«У этой девицы плебейский вкус, а у моего сына — ни грана мозгов, раз он сподобился дать нашу фамилию, а имя не сменил, оставил как есть», — кряхтел дед поверх дымящей трубки и зорко посматривал на Кингсли. При этом он поворачивался то левым глазом, то правым, и прищуривал другой — словно если видел внука только одним глазом, тот выглядел менее чуждо.
«Довольно, — цедил папа сквозь зубы, а затем улыбался Кингу как можно более тепло и подбадривающе. — Ну зачем вы так? Разве есть разница?»
А оставшись с дедом наедине, отослав Кингсли играть в огромных и пустых комнатах почти незнакомого Шеклболт-холла, шипел (Кинг прекрасно все слышал, потому что еще тогда умел подкрадываться бесшумно, не хуже кота):
«Ну вот какая разница, что там за имя? Его происхождение и так понятно с первого взгляда. Можно подумать, этот секрет можно скрыть…»
«А что, скажешь, нельзя?! — взрывался дед и тут же начинал кашлять и бить себя по груди с такой силой, словно пытался проломить ребра. — Десять лет ты как-то умудрялся! Все придумано задолго до нас, да вот тебе, Кадмус, между ног натерло благородство! И не надо, не надо кривить морду! У тебя она и так не ахти — только эта однодневка и польстилась, тьфу ты…»
Он яростно пыхтел трубкой, и клубы дыма вились змеями и поднимались к высокому потолку. Они делали деда похожим на медиума, смазывали выражение сурового лица.
«Оставайся мальчишка Роджерсом, как его взбалмошная мамаша, я не сказал бы ни слова против: мало ли таких, неприкаянных, без году неделя в нашем мире? Ты мог бы его обеспечить, нанять гувернера и навещать по выходным… Для него так было бы лучше. Но ты…»
Дед сокрушенно качал головой и коротко, яростно тыкал в сына трубкой.
«Ты думал не о мальчике, а о своей больной совести: с барского плеча дал байстрюку фамилию, а затем приволок в мэнор, как беспородного щенка в корзинке. Теперь это не приблуда из-за Барьера. Официально это один из нас, и зовут молодого Шеклболта ни много ни мало, а, Мордред дери через колено, Кингсли! Ну чем не собачья кличка? Кингсли Шеклболт! На моей памяти смешнее звучало только «Гаррик Олливандер», вот только матушка Олли ходила с кольцом на пальце, и морда у него была нужного цвета… а по твоему отпрыску за версту видно — Шеклболт у нас контрафактный!.. Для тебя, наследничек, разжую особо. Вместе взятые, его имя, фамилия и цвет кожи криком кричат: «бастард»! «Ублюдок» кричат, это ты понимаешь, дубина?!»
Хриплый голос деда срывался на сип, и он фыркал, доставал изо рта трубку, крутил в руках, а затем упрямо совал обратно и прикусывал черенок не по-стариковски крепкими желтоватыми зубами.
«Выбирайте выражения», — опасно подбирался папа, меряясь со своим отцом взглядами, и тот ненадолго отступал — как он говорил, «ретировался на заранее заданные позиции».
«Я-то выберу, а вот как ты станешь защищать его от нападок в Хоге? Дети злы и жестоки, а мальчик и наша Элли попадут на один курс — и хорошо бы не на тот же факультет. Думаешь, никто не поймет, как это у брата и сестры Шеклболт один возраст, но разная масть? Станешь бегать по Хогу и грозить всем страшными карами? Ах-ох, детишки, не зовите моего ублюдка ублюдком, а не то… не то что? Ну давай, усложни мальчишке жизнь еще больше, вылепи из него сладкого папенькиного сыночка! Из вас, высокоморальные мои, не родители вышли, а настоящая чума!»
Дед ворчал и ворчал, для виду шумно копаясь в бумагах, но его зоркие глаза неотступно следили за сыном, улавливая каждое движение. Он похож на старого и вредного ястреба, злобного такого, с седым хохолком, — думал Кингсли, стараясь не шевелиться, чтобы не заметили из глубины кабинета.
«Добренькие, да? — продолжал дед, и его злая усмешка походила на оскал. — Великое чувство с вами приключилось? Ну хорошо, допустим… но при чем тут плод любви? Жил бы мальчик Кингсли за океаном, и ни одна скотина бы его не попрекнула… Ах да, у нас новое обострение блажи: твоей богемной барышне наскучило материнство, а в тебе взыграло благородство. Признал сына? Приволок жене подарочек? Теперь за твой приступ раскаяния будет платить сам мальчишка. Чего ты ожидал, Кадмус, — трогательного воссоединения семьи? Что Илейн примет его как родного? Что Элеонора обрадуется старшему брату-бастарду? Взял — и изгадил ребенку жизнь, обеспечил косые взгляды до самого гроба. Магглу с палочкой было бы непросто, кто спорит, — да только бастарду Шеклболту придется куда сложнее. Любой дурак сумеет ткнуть в эту рану и всласть в ней поковыряться — ну чем это лучше непыльного житья Кингсли Роджерса?»
«Он мой родной сын и имеет полное право на мою фамилию, — с болью говорил отец, но взгляд отводил — Кинг прекрасно видел это через щелку в двери. — Раз я не могу дать большего, того, чего он заслуживает на самом деле, по праву крови, как мой первенец…»
«А вот не можешь, — криво усмехался дед и нарочно громко, с каким-то затаенным наслаждением, стучал массивным яшмовым пресс-папье, словно представлял вместо стопки бумаги голову наследника. — Не хватало плеснуть масла в огонь! Селвины и так требуют виру за оскорбление, Илейн просит полюбовный развод, а Элли желает покинуть семью вместе с матерью… и я ничего не могу поделать! Ну не под Империо же их брать — невестку с родной-то внучкой! Я бы упал обеим в ноги, да что это даст…»
«А вы прикажите внучке остаться, — безразлично советовал папа и криво усмехался: — Элеонора не посмеет вас ослушаться. Вы же глава семьи, вам не впервой ломать окружающих… Привычка всяко имеется».
«А что, еще лет десять назад я бы приказал, — вздыхал дед, игнорируя насмешку, и снова стучал пресс-папье, но уже тише. — Так бы приказал, только стены бы дрожали! Да только насильно мил не будешь, тебе ли не знать? Ну удержу я Элли свой волей, и что это даст? Так есть хотя бы ма-а-ахонький шанс на то, что когда-нибудь она вернется… если сейчас запру ее в золотой клетке — пожну только ненависть».
Голос деда падал до хриплого, натужного шепота, и глухая боль в нем обжигала, словно кислота:
«Видишь, подлец, до чего ты довел собственную семью? Моя славная девочка не желает оставаться одной из нас, не желает носить эту фамилию — своим демаршем ты оскорбил Илейн, а Элли слишком любит мать… Теперь моя единственная внучка станет Элеонорой Селвин, тьфу ты, пропасть, стыд-то какой!.. Впрочем, Мерлин с ней, с фамилией, лишь бы счастлива была, моя черничка… но невестка может увезти ее во Францию. Что я стану делать, если Илейн заберет дочку за пролив, отдаст учиться в Шармбатон, а потом найдет себе зятя-жабоеда? Когда я увижу внучку в следующий раз — на собственных похоронах, всю с головы до ног офранцуженную?»
«Элеонора в вас души не чает, — сухо говорил папа и отвлеченно глядел куда-то в потолок. — Никуда она от вас не денется, скажете тоже».
Дед отмахивался и грыз зубами трубку с такой отчаянной и бессильной злостью, словно пытался вконец ее перекусить.
«Илейн — женщина гордая и злопамятная, а ты умудрился ударить по самому больному месту. Ты ведь знаешь, как она мечтала родить второго сына, как убивалась по Эдуарду, светлая ему память… и надо же было притащить ей под нос побочного мальчишку — как назло, здорового и мордатого! Нет, Илейн обязательно настроит дочку против тебя лично, да и против всех Шеклболтов заодно… Не будет у меня больше кукольных чаепитий…»
Дед затихал, а потом взрывался совершенно неожиданно, и его голос звучал набатом:
«Так что даже не думай, что сможешь праздновать на руинах моей спокойной старости! Ты женишься снова и подаришь мне законного внука — ну или внучку, а лучше нескольких. Этот твой мальчик станет наследником только через мой труп, а я еще очень бодр!»
«Сколько бы детей у меня ни было, все достанется именно Кингсли», — стоял на своем отец, а дед презрительно щурился и подкручивал седой ус.
«Сначала переживи меня, резвый ты мой, — приторно улыбался он и внезапно гаркал: — Мальчик, если много подслушивать, уши могут отсохнуть, им такое напряжение вредно!»
Сперва Кинг не понимал, что происходит и отчего папа и дед так спорят: ему, выросшему в маггловской части Нью-Йорка, была совершенно чужда вся эта заплесневелая драма. Ну да, родители не состояли в браке, подумаешь! Ну да, они принадлежали к разным расам, ну и что? В родном городе на Кингсли никто и никогда не смотрел косо, и он не мог взять в толк, почему в магической Британии все будет иначе.
Понимание приходило постепенно и неуклонно, но достигло пика на первом курсе Хогвартса, куда он отправился после полугода одинокого скитания по опустевшему и неуютному Шеклболт-холлу. Оказалось, это вовсе не шутки и не игра: двусмысленное положение не позволяло Кингсли найти подходящую компанию, как он ни старался, — для всех подряд неучтенный Шеклболт оказался чужим.
Потомки Священных Двадцати Восьми семей, к числу которых он принадлежал номинально, видели в темнокожем мальчике с маггловским именем в первую очередь бастарда, позор деда и отца, выскочку, на котором дорогие вещи смотрелись, как на корове седло. Чистокровные из волшебных семей попроще относились к Кингу с подчеркнутым уважением, но дружить не спешили — для них он был птицей слишком высокого полета, и при нем они чувствовали себя скованно. Ребята из-за Барьера с лету вычисляли в Кингсли золотого мальчика с устроенным будущим, сына, внука и правнука волшебников, и им просто не о чем было говорить: их ждала борьба за место под солнцем или возвращение к магглам, ну а Кинг…
И было бы полбеды, ограничивайся все только этим, но для британцев он оставался американцем, для белых — возмутительно темнокожим, а для темнокожих — почти что белым…
На долю Кингсли приходились такие же отщепенцы: полукровки, чистокровные особенно широких взглядов и пара-тройка детей из очень приличных маггловских семей. Не так уж и мало, но Кинг все равно расстраивался, остро чувствуя свою инаковость.
«Вот-вот, — вздыхал дед на первых в жизни Кингсли каникулах и, старательно не глядя в сторону внука, как бы невзначай подсовывал ему второй десерт. — Я говорил твоему папаше, мальчик, но Кадмус весь из себя умный и благородный, Кадмусу плевать на то, как на самом деле устроен мир… это все твоя матушка. Увлекла его фантазиями о свободе и равенстве — будто достаточно назвать черное белым, как все сразу согласятся!»
Он кряхтел и неожиданно виновато косился на внука.
«Это так, к слову пришлось… ты у нас, скорее, шоколадный, мда, точь-в-точь как этот кексик… Ты ешь, мальчик, ешь — тебе пригодится. Раз характером ты пошел в Шеклболтов и тихо сидеть не умеешь, придется соответствовать, такие дела… Конечно, никаким наследником тебе не бывать, можешь закатать губу обратно — но ты вроде бы парень умный и видишь то, что твой папаша видеть отказывается: ну не примут тебя в нашем кругу! Можешь извести на это кучу лет, выгрызть уважение зубами, сравняться с остальными и замереть в шатком равновесии, но это не жизнь, а вечное ожидание удара в спину — а тебе оно надо? Шепотки за спиной, взгляды со значением, бесконечные отказы невест? Да пошли они к Мордреду, эти худосочные невесты, правильно я говорю?»
Дед трепал Кингсли по волосам, будто случайно положив ладонь ему на макушку, и ворчал себе под нос, что шевелюра у внука больно непривычная, слишком курчавая, и пальцы в ней путаются…
«Ты пойдешь в аврорат, согласен? Испокон веков бастарды шли в солдаты, войне на происхождение плевать. Армии в Британии нынче нет, но есть авроры — и вот среди них ты, мальчик, станешь лучшим из лучших, тебе ясно? Выбьешься там в главные, чтобы больше ни одна скотина не посмела вывалять нашу фамилию в грязи. А на мечты папаши плюнь — лет через десять он тоже все поймет, до Кадмуса долго доходит…»
До отца и в самом деле дошло гораздо позже, вскоре после смерти деда, когда он сосватал Кингу очередную девицу, а ее семья ответила вежливым отказом — четвертым, пятым, шестым? Кингсли давно перестал считать. К тому моменту сам Кадмус был женат уже третьим браком, его новая супруга как раз находилась в тягости, а Кинг доучивался в аврорской академии и числился одним из лучших курсантов.
«Все-таки прав был старый пень, как в воду глядел, — отчаянно злился отец, меряя шагами кабинет, а сидевший в кресле Кингсли молча следил за ним взглядом и с легкой, светлой печалью вспоминал тот давний разговор. Действительно как в воду. — Не бывать тебе наследником — сожрут и костей не оставят… Прости, сын, я переоценил просвещенность магической Британии, будь она неладна».
«Ничего страшного не произошло. Вот увидишь, я сделаю блестящую карьеру — стану главой аврората, — спокойно и твердо пообещал отцу Кингсли. — У меня все будет в порядке».
Все и всегда.
«Я обязательно помогу, — кивнул отец и крепче сжал трость. — Пока я жив, мой мальчик, Шеклболты будут стоять за твоей спиной, можешь в этом не сомневаться».
Не то чтобы Кингсли и правда сомневался, но и расслабляться не спешил: Британию не на шутку лихорадило, гражданская война шла полным ходом, и он чувствовал, что это было отличное время, чтобы выковать судьбу своими руками. Выбор между Волдемортом и Дамблдором был легче легкого — полуподпольный Орден Феникса был особенно рад молодым аврорам и не смотрел на их происхождение. Кинг полагал, что после победы Дамблдор возвысит тех, кто сражался на его стороне, но крупно просчитался: после падения Волдеморта глава Ордена Феникса снова ушел в тень, и Кингсли понял, что подставлялся под авады за простое «спасибо».
Он с легким сердцем похоронил парамилитарное прошлое — по правде сказать, Кинга никогда не прельщала романтика тайных собраний, подпольных штаб-квартир, паролей и явок, — а затем сосредоточился на карьере в аврорате и быстро вырос в чине. Вскоре Кингсли стал частью крепко спаянной компании из таких же молодых и зубастых: в его приятелях числились Крис Олливандер, Таис Мэллори, а с некоторых пор — даже глава аврората Руфус Скримджер. «Лишние дети хороших семей», — смеялся Кристофер, но выходило не очень-то весело.
Все они были как пауки в банке, но именно с Олливандером у Шеклболта сложились самые напряженные отношения: во многом похожие до мелочей, «заклятые друзья» отличались в паре принципиальных вещей. Кинг с самого рождения и по сей день оставался любимым ребенком, и для Кристофера его железная уверенность в поддержке отца была как соль на рану. В то же время Кингсли не мог простить Олливандеру службы в аврорате — перед единственным законным сыном были открыты все дороги в Британии, в том числе и Визенгамот… Зачем же он позарился на вотчину Кинга?
Их беспощадная конкуренция скрывалась под тонким слоем показного товарищества — и Кингсли никогда не был уверен, понимал ли Кристофер истинную природу их отношений. Сколько в его шутках было тяжеловесного юмора, а сколько — сознательного желания уколоть побольнее? Но было кое-что, что интересовало Шеклболта даже больше: знал ли Олливандер, что Руфус обещал свой прежний пост именно Кингсли, а вовсе не Кристоферу?
Он рано понял, что отец ошибался, а дед и Шекспир были правы: как вещь ни назови, ее суть неизменна — «роза пахнет розой», а предательство остается предательством. Какая разница, обошел его Олливандер случайно или подсидел совершенно осознанно? И тем не менее Кингсли не мог выбросить это из головы, будто отсутствие злого умысла хоть что-нибудь меняло…
«Видишь ли, дружище, — виновато разводил руками Скримджер и не думая извиняться. — Сейчас мне позарез нужен кто-то энергичный и темпераментный. С живым воображением, свежими идеями… Давай начистоту, Кинг: это не твои сильные стороны. Ты берешь другим: спокойствием, хладнокровием и последовательностью. Из тебя выйдет идеальный глава аврората для мирного времени».
«А у нас оно разве не мирное?» — улыбнулся тогда Кингсли — как всегда, мать его, спокойно и хладнокровно. Руфус ответил полной значения усмешкой и шутливо погрозил пальцем. Кинг не стал упорствовать: он и так представлял себе план Скримджера после выборов. Мирное время — птица пугливая, склонная вспархивать с ветки в самый неожиданный момент, а армии в магической Британии и правда нет…
«Твой срок еще придет, — на прощание пообещал Руфус и дружески потрепал Кингсли по плечу. — Вот увидишь».
Возможно, он смирился бы с поражением — в самом деле, какие его годы, к тому же, Кристоферу тоже потребуется заместитель, — если бы не Таис.
«Слышала, тебя обошли, — вкрадчиво шепнула она на ухо после очередной совместной ночи. — Крис все-таки нашел, где именно лизнуть Руфусу, чтобы тому понравилось».
Лежащий на спине Кингсли ничего не сказал, но внутри все заныло, как от удара в солнечное сплетение: а ведь и правда нашел. И лизнул, не переломился. А проклятому Скримджеру настолько понравилось, что он отдал Олливандеру то, что обещал Кингу Шеклболту — старательному, упорному и, как выяснилось, недопустимо наивному.
«Победитель получает все, — мурлыкнула Тай и села на кровати, принялась одеваться: сперва один невесомый чулочек, затем другой. Пламя камина подсвечивало густые рыжие волосы, делая их похожими на лисий мех — так и тянет снова зарыться пальцами. — Таковы ваши правила игры, сам знаешь».
«Чьи это — ваши?» — неприятно удивился Кингсли, и она повернулась в пол-оборота и пояснила тем же дружелюбным тоном, каким Руфус сообщал, что аврору Шеклболту повышение не светит:
«Тех, кто живет по эту сторону Барьера, конечно. Так у вас заведено. Я давно это поняла, еще в Хоге: или жрешь ты, или жрут тебя, третьего не дано. Ты меня понимаешь, правда?»
Кингсли промолчал — он вообще открывал рот только по делу, — а Таис вздохнула и потянулась за сброшенной на пол юбкой-карандашом.
«В следующий раз у тебя?» — наконец спросил он, когда Тай уже застегивала на блузке бесконечный ряд мелких резных пуговичек.
«Следующего раза не будет, Кинг, — буднично сказала она и слегка качнула головой, словно сокрушаясь о нерасторопности любовника. — Я ведь все объяснила, да ты не понял: меня заводят победители, а не аутсайдеры».
И на следующий день улыбалась Олливандеру особенно призывно, а тот вовсю пользовался благосклонностью Мэллори: то мимолетно сжимал хрупкое плечико, то задерживал лапищи возле длинных и чутких пальчиков…
Кинг не выказал разочарования в вероломных «друзьях» ни словом, ни жестом, — но с того момента принялся копать. Он искал любые зацепки, способные остановить чужой взлет к вершинам власти, и наконец нашел: хоть госпитализация отца и сыграла Крису на руку, он не утерпел и в узком мужском кругу хорошенько проехался по Малфоям и Паркинсонам — точнее, по сомнительной добродетели их супруг. И встречу в «Тупике алхимика» тоже упомянул, описал в красках, едва ли не разыграл как пантомиму — в отличие от немногословного Кинга, Крис был артистичным рассказчиком…
Идея зародилась одиноким вечером за бутылкой виски — второй или третьей? Она укоренилась во время очередной планерки, на которой Олливандер и Скримджер старательно дружили напоказ. Последние штрихи Кинг внес незадолго до сезона цветения нарциссов. Красивые цветы и красивая женщина — даже если ничего не выгорит, будет приятно ее порадовать…
По правде сказать, когда он отправлял леди Малфой первый анонимный подарок, у него не имелось особо хитроумного плана. К тому моменту Кинг настолько отчаялся барахтаться, что его тянуло сеять хаос ради хаоса, бессмысленно и беспощадно. Хотелось просто напоследок взбаламутить этот затхлый прудик — ну а если выйдет утопить Олливандера, это будет двойной удачей.
Кингсли Шеклболт скучен и предсказуем? Лишен воображения и мыслит по шаблону? Жалкий аутсайдер, у которого можно отнять что угодно, а он молча утрется и продолжит тянуть лямку, как его предки на плантациях? Ну что же, получите и распишитесь: план авантюрный и суматошный, для самого Кинга совершенно не характерный. Малфой еще в Хоге славился приступами ревности, и Кингсли надеялся, что, не будучи уверен в личности отправителя, Люциус примется бить по площадям и заденет Олливандера хотя бы краешком, на излете…
Нет худа без добра: когда в приступе особенного уныния, всерьез прикидывая, а не связать ли петлю покрепче, Кинг посвятил в тайну отца, сперва тот задумался, а потом улыбнулся так, как улыбался только сыну, тепло и одобрительно:
«Смело, глупо и совсем непохоже на моего осторожного и разумного мальчика… однако признаю, что свежо, неординарно и способно пощекотать нервишки. А главное: вполне в духе младшего Олливандера, тот склонен к широким жестам… Знаешь, сынок, я долго думал, кого можно стравить с Крисом, чтобы тот поменьше ухмылялся, но никак не мог определиться — ну а теперь есть прекрасный кандидат. Вот видишь, Кинг, отчаиваться рано: может, и на нашей улице будет праздник».
* * *
— С добрым утром, La Belle au bois dormant(1), — ехидно сказала бабушка, стоило Лаванде затрепетать ресницами и задышать самую чуточку глубже.
Венди с досадой фыркнула и открыла глаза: это была их давняя игра, и ей никогда не удавалось провести Тесс — та словно чуяла, когда внучка просыпалась и начинала притворяться. Лаванда села в постели, сладко потянулась, улыбнулась Терезе и отправилась умываться и причесываться; тем временем бабуля невозмутимо пила кофе в кресле, словно не замечая утренней суеты.
Наконец Венди села обратно на разобранную кровать, одернула пушистый васильковый халат и поджала под себя ноги: у нее была совсем маленькая комната и места для второго кресла не было. Тесс не глядя протянула внучке чашку с какао, и Лаванда пригубила точно так же, машинально, — это был их маленький ритуал. Игра в прятки за плотно сомкнутыми веками, затем быстрое умывание и, наконец, чашечка кофе для Терезы и какао для Венди под неторопливый, ленивый разговор: обмен впечатлениями, принятыми решениями и планами на будущее. Тесс нравилось спрашивать мнение внучки обо всем на свете, причем вразнобой: о политике Министерства на запрет ковров-самолетов, об учебной программе и ее применении в реальной жизни, о ценах на новую модель метел, о тонкостях взаимоотношений на курсе и даже о событиях за Барьером. Лаванде никогда не удавалось предвидеть очередной вопрос и подготовиться заранее: приходилось импровизировать, выкручиваться на ходу, а то и вовсе уводить разговор в сторону. Тереза усмехалась, видя ее уловки насквозь, но не возражала, а порой и подначивала.
День медленно разгорался снаружи, и солнце заглядывало в окна сквозь ветви старого дуба, как ребенок глядит сквозь пальцы. Брат вряд ли проснулся, а вот родители наверняка встали и пили кофе в столовой, не мешая матриарху семьи общаться со своей любимицей. «У нас утренний прием в будуаре», — фыркала Тереза, когда мама сетовала, что семье следует завтракать вместе, и как-то так поворачивала голову, что казалось: они с Лавандой и впрямь секретничают не в крошечной бело-розовой спальне, а в настоящей дамской опочивальне — с расписными ширмами, шелковыми шпалерами и прочими безумными роскошествами… на которые у Браунов денег отродясь не бывало. А жаль.
— Пирог, — кивнула бабуля на тарелку и отвернулась к окну — задумалась, против обыкновения не спеша приступать к блиц-опросу. Солнечный луч путался в высоко уложенных волосах: Тереза рано поседела и то же самое могло ждать и Лаванду. Вон, виски отца совсем белые, а ведь ему всего-то чуть за сорок…
Венди поманила тарелку с пирогом пальцем, и та величаво поднялась над столиком и поплыла к ней, напоминая груженную специями каравеллу. Пирог оказался яблочным, с карамелью и ворохом миндальной стружки. Вкусный — страсть… правда слишком сладкий — миссис Бишем всегда перебарщивала с сахаром, и тот въедливо хрустел на зубах. Впрочем, от этого недостатка пирог казался только вкуснее — бабушка традиционно покупала выпечку у соседки и никогда не становилась к плите сама, даже чтобы угодить внучке…
В задумчивой тишине Лаванда допила какао, покончила с пирогом, отставила чашку и тарелку на прикроватную тумбочку и смиренно потупилась, искоса, из-под ресниц, поглядывая на бабулю: пронесет или нет?
— И чем же не угодил Кормак, хотелось бы знать, — наконец сказала Тесс, и Венди с досадой затеребила косу: ну вот, все-таки не пронесло. — Вместе ведь выбирали, и тебе он нравился… Ну в самом деле, Ванда, чем не жених? Хорош собой, неглуп, прекрасная семья со связями в аврорате и в Министерстве… но что-то изменилось, правда? И что за журавель такой мелькнул в небе, раз ты пренебрегла славной синичкой?
Венди не удержалась и закатила глаза. Никем она не пренебрегала, Кормак наверняка списал все на смущение… впрочем, Тереза знала внучку как облупленную и поняла ее холодность правильно: в последнее время Лаванду воротило от Маклаггена.
На смотре невест не тянуло ни танцевать, ни шутить, ни улыбаться. Венди честно оттарабанила заученные комплименты и в целом показала себя достойно, однако в глубине души признавала: можно было справиться намного лучше. Скажем прямо: вышло без огонька. На фоне конкуренток она все равно смотрелась выгодно, и подготовленное бабулей лазурное платье тоже сыграло свою роль, но ужин прошел как в тумане. Терезе пришлось вытаскивать все на себе: под конец вечера старшие Маклаггены были полностью очарованы если не самой мисс Браун, так ее старшей родственницей.
«Порода видна издалека, — выйдя на балкон, Лаванда уловила благодушный бас потенциального свекра — дом у Маклаггенов был что надо, и разговор велся этажом выше. — И воспитание явно классическое: с бонной, музицированием и тремя языками».
Тогда Лаванда почувствовала горючую смесь из гордости за бабулю (знай наших!), снисходительной насмешки над Маклаггенами (ну какие гувернантки, у Браунов не водилось на это денег) и глухого раздражения (а хотелось, чтобы водилось, и это зависело именно от успехов Венди)…
Потому, вернувшись в зал, она сама отыскала Кормака и остаток вечера от него не отходила. Тем не менее Лаванду постоянно что-то царапало, все-то ей было не по нраву. Маклагген оказался настоящей каланчой — пришлось постоянно задирать голову. Волосы у Кормака были слишком темными, а плечи — слишком широкими; да и говорил он в основном о своем блестящем будущем… К тому же, как Венди ни гнала эти мысли, внутри легко узнаваемый голос зудел про товар на витрине и про то, что для полного сходства с этим товаром Лаванде не хватает одной лишь ленточки…
Она пыталась представить дружбу впятером и с отчаянием понимала, что картинка не складывалась. Как ни крути, Маклагген никак не впишется в компанию: Драко обязательно даст волю ядовитому языку, а Кормак не тот человек, чтобы молча сносить обиду. Самой Венди придется поддержать жениха… и хорошо бы не влез Поттер, не то и до дуэли недалеко…
Ну как же все не вовремя! — разозлилась она. У Лаванды были такие чудесные планы на остаток года: страшные секреты и настоящая дружба, а еще увлекательные приключения, прямо как в книжках… Вот только вслух этого не скажешь: дурацкая прихоть, глупость чистой воды, совсем неподобающая умненькой девице Браун…
— Вижу, я права: что-то действительно изменилось, причем совсем недавно, — проницательно заметила Тесс, поправляя единственное тонкое колечко, лавровый венок, — иных украшений бабуля не признавала. — Ставлю любимую шляпу на то, что виноват золотой мальчик — и я сейчас не о Поттере. Я угадала?
Лаванда затеребила косу активнее, пытаясь скрыть вспышку раздражения: она привыкла всем делиться с бабулей и обычно их мнение совпадало. Единственным — и важным! — отличием было отношение к Драко: если остальных приятелей внучки Тесс одобряла, то Малфоя едва терпела и даже не пыталась это скрыть. Она даже по имени его никогда не звала: отделывалась фамилией или парой-тройкой метких прозвищ, а то и вовсе скупым местоимением, причем произносила его так, будто оно жгло губы.
— Так-так, — тем временем фыркнула бабуля и, прищурившись, потерла подбородок большим пальцем — собиралась с мыслями. — И чем же он растравил тебе душу? Может… хотя нет…
Лаванда вздохнула и все-таки рассказала о разговоре в поезде, пытаясь сместить акценты так, чтобы не признаваться в главном: идея с продолжением дружбы принадлежала вовсе не Драко. Тесс помолчала еще, а затем подняла на внучку глаза и недоверчиво спросила:
— Ванда, и ты согласилась? Что за ребячество?
Лаванда пристыженно прикусила губу, и бабуля покачала головой — но не раздраженно, а расстроенно и устало.
— Дружба, ну надо же, — медленно, со вкусом произнесла Тереза, балансируя на тонкой грани между неудовольствием и насмешливым восхищением, как умела она одна. — Ай-да Малфой, ай да молодец… Все-таки сбил тебя с толку! Вот уж кто умеет совмещать приятное с полезным. Его Высочеству стало скучно без Лаванды Браун, и он придумал, как подцепить тебя на крючок и снова устроиться с комфортом? Впрочем, Малфой — он Малфой и есть, но ты… Ты, Ванда, меня удивляешь.
— Раньше ведь… — начала было Венди, но бабуля непререкаемо покачала головой.
— Я поддержала сближение с одним из Малфоев только потому, что видела выгоду для тебя, — веско сказала Тереза, откидываясь на спинку кресла. — И раз Маклагген встрепенулся и сделал первый шаг навстречу, расчет оказался верен. Однако теперь цель достигнута, и дальнейшая дружба с Поттером и его компанией не принесет ни капли пользы, один вред. Сама посуди: с Гарри вы разошлись на хорошей ноте, с Панси отношения и так ровные, ну а что касается Малфоя… От этого проклятого рода одни беды, Ванда. Чем дальше ты станешь держаться от их сладкоречивого мальчишки — тем лучше для тебя же.
Венди вроде бы и предвидела, что разговор закончится именно этим, но все равно почувствовала, как внутри острой льдинкой шевельнулось разочарование.
— Ты ведь уже поняла: придется выбирать, — заметила Тереза, бездумно потирая свое золотое колечко, — она всегда так делала, когда волновалась. — Его Высочество Малфой ни за что не поладит с Маклаггеном, можешь и не мечтать. Неужели близость к этой компании стоит обеспеченного будущего?
— Может, отложим смотрины хотя бы на годик? — все равно предложила Лаванда, почти не надеясь на согласие бабули. Тесс вздохнула, смешно наморщила нос и повернулась к забранному кружевными занавесками окну.
— Хотя бы на годик… Ванда, скажи честно: какая из меня вышла бабушка?
— Отличная, — обескураженно ответила та, вся подбираясь. Венди не просто любила Тесс — души в ней не чаяла: их объединяло глубокое сходство натур, позволявшее понимать друг друга с полуслова и создавшее крепкий союз из умудренной опытом женщины и смышленой девочки-подростка. Мама отчаянно ревновала к свекрови, но поделать ничего не могла: Венди с первого вдоха и поныне была копией Терезы.
«Она ведь моя дочь, а не ваша», — тихо жаловалась мама, когда думала, что маленькая Лаванда ничего не слышит и не понимает.
«Старший ребенок единственного сына, — беззлобно фыркала бабушка. — Ванда — моей крови, Браун до мозга костей. Как там сказано в твоей любимой книге: «ибо все первенцы — Мои»? Ну вот».
«Не кощунствуйте», — с укоризной просила мама, а бабуля только посмеивалась и под шумок утягивала лишний оладушек.
Этот разговор повторялся не раз и не два, и Лаванда его запомнила, но смысл сказанного уловила гораздо позже: Тесс нравилось дразнить невестку — богобоязненность талантливой чистокровной волшебницы ее одновременно раздражала и забавляла. Венди жалела маму, не способную дать отпор острой на язык свекрови, но в глубине души находилась полностью на стороне Терезы. С годами слепое обожание переродилось в осознанное восхищение, но одно осталось неизменным: их странная дружба, перебросившая между поколениями мостик взаимопонимания.
— И ты мне доверяешь? — продолжила бабушка, продолжая глядеть в окно. Невысокая и хрупкая, благодаря прямому развороту плеч и высоко поднятому подбородку она казалась сошедшей со старинной картины. Как-то раз Лаванда видела иллюстрации Зеркальной галереи Версаля — и Тесс смотрелась бы там как влитая.
— Конечно, — настороженно подтвердила Венди, не отрывая от нее взгляда. Еще бы не доверять: только Тереза могла понять и разделить смутное томление внучки. Мама была хорошей, но слишком мягкой и домашней, и папа был во всем под стать жене. Их интересовали будни магазина, воспитание сына и прочие радости и горести семьи среднего класса. Венди было бы ужасно скучно жить так изо дня в день, и она знала, что Тесс поддерживает ее амбиции: если кому из Браунов и по плечу тянуться к большему, так именно Лаванде.
«Не забивайте ей голову глупостями, — порой в сердцах просила мама. — Ну разве мы плохо живем? Все так живут, а то и хуже! Нужно испытывать благодарность за то, что имеешь, а не витать в облаках».
«Неплохо — еще не значит хорошо, — качала головой бабушка и насмешливо, нараспев продолжала: — Домик, садик, магазинчик… Разве сама не видишь: Ванде слишком тесно в вашем уютном прудике. Слава Мерлину, у нас растет акула, а не жалкая плотвичка!»
«Сама растет — или вы растите?» — поджимала губы мама и резче взмахивала палочкой, но надолго ее запала не хватало…
— Я рада, что ты по-прежнему видишь во мне союзника, — Тереза снова повернулась к внучке и поймала ее взгляд своими яркими голубыми глазами — точь-в-точь как у самой Венди. — Значит, что-то в этой жизни я сделала правильно… Мне казалось, я понимаю, чего ты хочешь от будущего, но ты растешь и меняешься. Порой я грешу тем, что вижу в тебе свое отражение — но ты другой человек, потому если решишь отказаться от нашего плана, я не буду настаивать. Однако запомни вот что, Ванда: ценой свободы является ответственность за принятые решения. Подросткам кажется, что впереди полно времени, но мир не стоит на месте: если сейчас не ухватишь удачу за хвост, пенять будет не на кого.
Лаванда хлопнула глазами раз и другой, пытаясь собраться с мыслями, — бабушка всегда умудрялась застать ее врасплох.
— Хоть я и замшелая старуха, но еще не все позабыла. В этом возрасте тянет на безумства, а думать о завтрашнем дне не хочется, — с беззлобной усмешкой продолжала Тереза. — К тому же, у вас подобралась славная компания, прекрасно тебя понимаю… Вот только есть одно «но», Ванда: каким бы демократичным и открытым ни казался Поттер, как бы тебя ни привечали Малфой и Паркинсон, вы родом из разных миров и условия игры у вас принципиально разные. Твои приятели могут жить сегодняшним днем — их светлое будущее устроят другие люди. К примеру, Гарри…
Бабуля едва заметно скривилась — так и не простила герою магической Британии того, что он пренебрег ее любимицей.
— Так вот, этого молодца ждет высший пост в стране — куда позже, конечно, но обязательно ждет. Его приведут туда за ручку, а тем временем согреют для него министерское кресло. Ну а Малфой и Панси Паркинсон…
Лаванда расстроенно кивнула: она и так все знала. Когда придет срок, послушный папин сын Драко женится на одобренной невесте и станет жить не тужить в сказочном Малфой-мэноре, который скромная девица Браун видела только в книжках. Будет заседать в Визенгамоте, мелькать на разворотах светской хроники, напропалую интриговать и вести семейный бизнес, совсем как папенька, а до него — дед, а до Абраксаса — бесчисленные поколения, мутившие в Британии воду еще при Вильгельме Завоевателе… Никакого сравнения с семьей самой Лаванды, осевшей на Островах буквально поколение назад.
— Все верно, Ванда. После выпуска верные друзья помашут ручкой, — печально подтвердила Тереза, осунувшись на глазах. В ее голосе звучала знакомая горькая нотка, всегда сопровождавшая такие разговоры. — Их семьи расстелют для наследников красную дорожку и для героя магической Британии тоже расстараются — по леди Блэк заметно, что Гарри ей нужен не только для красивых колдофото. А вот ты, моя дорогая…
Тереза взяла чашку, покрутила в руках, невидяще заглянула внутрь и отставила ее в сторону.
— Кто позаботится о тебе, детка, кроме тебя самой? Лаванде Браун не опереться ни на трастовый фонд, ни на щедрое наследство, ни на помощь родни, ни на громкое имя. Твои приятели с головой окунутся в чудный взрослый мир. Они будут перенимать дела, заводить полезные связи и пробовать себя в большой политике — а что будешь делать ты? — продолжила бабуля, и каждое слово отпечатывалось у Венди в уме, словно клеймо каленым железом. Правде не положено резать глаза — но у Лаванды они все равно пощипывали. — Как долго продлится ваша дружба во взрослой жизни — даже если вы не рассоритесь раньше, скажем, курсе на шестом, когда все подходящие партии будут заняты? О чем вы станете говорить после выпуска? Вспоминать Хогвартс быстро наскучит…
Тереза помолчала и добавила совсем тихо и сочувственно:
— Вот увидишь, Ванда: рано или поздно, но ваши пути разойдутся, и ты останешься лишь воспоминанием о шальной юности. Незадачливая школьная подружка, чье имя будет звучать только на очередную годовщину выпуска: а помните, была такая Лаванда Браун? Где же она нынче и чем занимается?
— И чем? — Венди почувствовала, что еще немного — и она разревется от пока не нанесенной, но неминуемой обиды.
— Скажи сама, — вкрадчиво предложила бабуля, допивая остывший кофе, а Лаванда не удержалась и все-таки хлюпнула носом. — Ванда, платок!
— Если не смогу удачно выйти замуж, придется устроиться к родителям в магазин, — пробурчала Венди, доставая платок из прикроватной тумбочки и пряча в него покрасневший нос — он всегда страдал от слез первым, становясь похожим на недозревшую сливу.
— Приход и расход, дебет и кредит… — скучающе перечислила бабуля. Она перебирала пальцами в воздухе, словно играя на невидимой арфе. — А еще вздорные покупатели с утра и до самой ночи: это вернуть, то упаковать, хочу такое же, но другое… Может, бывшие друзья и заглянут, купят мелочевку по старой памяти…
Лаванда скомкала в руке платок и крепко сжала зубы, очень ярко представив эту картину. Она сама с приклеенной к лицу услужливой улыбкой — и Малфой в поисках подарка невесте: шкатулки с речным жемчугом или красивого веера… А может, Панси или Гарри, желающие порадовать леди Блэк сюрпризом, ну или вся компания в полном составе.
Приятели станут мяться, совсем как сейчас, прятать глаза и подбирать слова, чтобы не задеть гордость Лаванды. Сама она будет улыбаться сквозь зубы, а проводив их, спрячется в подсобку, только ненадолго — чтобы не прозевать нового клиента…
— Ты возненавидишь магазин, — сочувственно кивнула Тереза, читая мысли внучки словно раскрытую книгу. — Захлебнешься собственным ядом — так случается, когда проживаешь чужую судьбу. Твоим родителям рутина дает ощущение безопасности, уверенности в завтрашнем дне… но мы обе знаем: тебе этого мало.
— Разве нет других вариантов? — с надеждой спросила Венди, хотя уже знала ответ. Тесс честно задумалась, и Лаванда была ей за это благодарна.
— Ты могла бы попросить Гарри о протекции… — с сомнением предположила бабушка. — Конечно, когда тот сам наберет обороты. Вот только кем он тебя устроит, Lavande? Личным секретарем министра Поттера: подавать кофе, встречать посетителей и вести календарь встреч?
Быть у школьного приятеля на посылках, день за днем наблюдая, как другие воплощают в жизнь ее собственные мечты, Лаванда не хотела — лучше и вправду тянуть лямку в магазине. С глаз долой — из сердца вон, и это правило применимо не только к людям, но и к амбициям…
— Конечно, можно сделать самостоятельную карьеру, — обстоятельно продолжила бабуля. Венди была знакома эта привычка: Тесс никогда не диктовала свою волю без объяснений. Вместо этого она подробно рассматривала спорный вопрос, пока согласие внучки не становилось неподдельным. — В современных реалиях карьера — отличный выбор, вот только чем ты можешь заняться, чтобы достичь высот? К чему у тебя лежит душа?
Венди и так знала: ни к чему. Ну не было в волшебном мире ни единой профессии, при мысли о которой у нее загорались бы глаза, а иначе в люди не выбиться: нужен или талант, или связи, а еще лучше — и то, и другое. В то же время Лаванду воротило от идеи таскаться на нелюбимую работу — причем куда сильнее, чем от плана стать миссис Кормак Маклагген. Или Оливер Вуд. И уж тем более…
— Взбивать подушки в Мунго? — продолжала раскладывать все по полочкам Тереза. — В тебе недостаточно жертвенности и сострадания, так что очень скоро ты возненавидишь и пациентов, и коллег. Перекладывать бумажки в Министерстве? Скучно, пыльно и однообразно; к тому же, ты слишком умна и любопытна. Инициатива без протекции там только во вред…
Бабуля снова потерла подбородок большим пальцем и сказала очень мягко, ловя взгляд Лаванды:
— Ты способная девочка, и будь этот мир чуточку справедливее и открытее, ты могла бы перевернуть его с ног на голову. Однако в нашем болоте все сытные места разобраны давным-давно. Было бы куда проще, умей ты довольствоваться малым, но у тебя есть амбиции…
Тереза помолчала и кисло предложила:
— На днях мне пришло в голову, что подошла бы журналистика — однако здесь, как и с помолвкой, требуется думать загодя, конкуренция слишком велика. Я могу найти выход на редакцию «Пророка» — но хочешь ли ты стать второй Ритой Скитер? Она ведь не зря ходит в девицах: вечные отлучки, сомнительные знакомства, интервью до поздней ночи… Кому такое понравится?
Лаванда прекратила терзать носовой платок и отложила его на тумбочку, свернув унылым треугольничком. Все верно, — с тоской подумала она, глядя, как колышутся занавески, бросая на стены кружевную тень. Конечно, можно махнуть за океан или уйти за Барьер, но есть ли смысл? Она знала об Америке и мире магглов не так уж и мало, но явно недостаточно, чтобы стать там своей… К тому же, от себя не убежишь: амбиции без таланта — так себе сочетание…
— Подумай хорошенько, Ванда, — напоследок посоветовала Тереза. — Нет хуже пытки, чем сожалеть о несбывшемся. Ну а пока ты думаешь… есть кое-что, о чем тебе как раз пора узнать.
Примечания:
PayPal, чтобы "Дамы" росли большими и кушали много каши: ossaya.art@gmail.com
Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️
Андердог — спортсмен или команда, обладающие наименьшими шансами на победу.
Кадмус Шеклболт: https://ibb.co/sydcp5c
Руфус Скримджер: https://ibb.co/Zc2YQyZ
Тереза Браун: https://ibb.co/xCn6LF0
Лаванда Браун: https://ibb.co/JtpKZD5
Как всегда, буду рада уместным комментариям ❤️
1) фр. Спящая красавица
Примечания:
Чем дальше в лес, тем тяжелее доводить главы до ума...
Впрочем, как по мне получилось здорово. Надеюсь, вам тоже понравится :)
Мой реал по-прежнему не оставляет пространства для маневра, так что следующая глава, скорее всего, будет 1 июня.
P.S. На всякий случай напоминаю, что герои — такие же люди, как мы, а потому совершают ошибки.
Саундтрек к части Поликсены: https://www.youtube.com/watch?v=uhXW7eqF_SQ
Венди ворвалась в спальню девочек за пять минут до отбоя: пританцовывающей походкой пронеслась по комнате и зачем-то пытливо заглянула в зеркало у окна, плотно прижав к щекам ладони. Постояла так пару минут, затем бесцельно перевесила мантию с места на место, взбила подушки, уселась на кровати по-турецки и принялась «читать», не замечая, что держит учебник вверх тормашками.
Сидевшая на корточках Панси оторвалась от наведения порядка в тумбочке и, оценив картину, спрятала улыбку: видимо, Драко взял быка за рога в первый же день учебы. Правда, на месте Малфоя она выбрала бы момент получше — по поведению Венди было очевидно, что сегодня сон обойдет ее стороной. Впрочем, возможно, замысел заключался именно в этом: растревожить любопытство подруги, а затем отправить ее в девичью спальню… где груз просвещения неминуемо ляжет на чужие плечи. Перспектива была так себе, и Панси твердо решила лечь как можно раньше — даже изнемогая от любопытства, Лаванда не осмелится будить ее посреди ночи.
— Браун, что-то ты слишком активная… У тебя жар? — с подозрением спросила лежавшая в постели Гермиона, высовывая нос из очередного конспекта. Иногда Панси казалось, что Грейнджер связана со своими записями неразрывно, совсем как черепаха с панцирем. Думать так было не очень красиво, но ассоциациям не прикажешь… — Только не говори, что снова заболела!
Поднявшаяся с корточек Панси вскинула брови: проявление заботы от толстокожей Грейнджер застало ее врасплох. Впрочем, приятное удивление быстро прошло, потому что однокурсница продолжила чеканить:
— Срочно ступай к мадам Помфри и без лекарства не возвращайся. В конце концов, это просто-напросто безответственно — подвергать опасности здоровье окружающих всего за два месяца до экзаменов. Ты и так заразила меня перед самыми каникулами.
— Ну извини, — небрежно отмахнулась Лаванда, даже не поднимая головы от учебника. — Не велика беда — разок выпить Бодроперцового!
— Вот именно что велика! — совсем разошлась Гермиона. — Сначала я приняла аспирин, а потом уже Бодроперцовое — ну кто же знал, что даже здесь у вас все не так, как в нормальном мире?! В итоге осложнения и целая неделя в Больничном крыле! А у нас ведь были такие грандиозные…
Панси не раз слышала фразу «как в рот воды набрал», но еще никогда не видела столь наглядного примера: Гермиона резко замолчала, плотно стиснула губы, отвела глаза и, к смятению соседок, страшно покраснела — едва ли не впервые за полтора года знакомства. Краска заливала ее медленно: сперва помидорно запунцовели высокие скулы, потом заалели уши и шея с ключицами… Панси переглянулась с застывшей у сундука Парвати и, прочистив горло, неловко спросила:
— Гермиона, тебе нехорошо? Что с тобой? Может, воды?
— Да влюбилась она, вы разве не видите? — звонко припечатала Лаванда. — Причем по уши! Все признаки налицо: новая прическа, обмолвки и загадочные улыбки, резкие перепады настроения, а ко всему в придачу — стыдливый румянец. Между прочим, мои поздравления: давно пора! Грейнджер, а Грейнджер, и кто же твой рыцарь на белом гиппогрифе? Кто там оставался в Хоге, Лонгботтом? И что за грандиозные планы у вас были на каникулы?
— Никаких планов у нас не было, — процедила Гермиона, поднимая конспект повыше и прячась за ним, словно за крепостной стеной. — И ни в кого я не влюблялась, вот еще!
— Прошу прощения, ошибка диагностики, — очень по-малфоевски усмехнулась Лаванда, все-таки поднимая взгляд от своего учебника и цепко ощупывая им соседку с головы до ног. — Ну тогда вариантов нет, это сердечный приступ. Срочно за Невиллом, нам нужен спасительный поцелуй!
Гермиона шумно выдохнула через нос, резким жестом отбросила одеяло, вскочила с кровати и, едва всунув ноги в тапочки, выбежала из спальни. Правда, тетрадь из рук не выпустила — и Панси впервые заподозрила, что это может быть не конспект. Неужто девичий дневник? Видение Грейнджер, строчащей всякие слюнявые глупости, окончательно выбило ее из колеи.
— Ого, какой резвый аллюр! — пробормотала себе под нос Лаванда, провожая Гермиону долгим взглядом. — Интересно, она помчалась к нему? Ну, знаете, припасть к широкой груди и пожаловаться на обидчиков? Надо было накинуть мантию, а то Невилл увидит ее в пижаме, сомлеет, и жаловаться станет некому.
— Зачем же так жестко? — вполсилы укорила ее Панси, и Венди небрежно пожала плечами, но хищный блеск глаз пригасить не сумела.
— Наша Мадам Инквизитор слишком правильная, у меня от нее нервы, — нехотя проворчала она, откладывая учебник в сторону и сладко потягиваясь. — Вообще-то я даже рада — Грейнджер хоть на человека стала похожа, не то что раньше: эссе на два метра длиннее, зато волосы по чужим тарелкам… Вы заметили, что она прихорошилась? Я ее едва узнала.
Панси нахмурилась, припоминая, и Венди закатила глаза и покачала головой.
— Ясно, вопрос снимается: Паркинсон в разведку не посылаем. Ну а ты, Парвати? Ты точно не могла пропустить.
Севшая на кровать Патил кивнула и снова машинально провела ладонью по собственным волосам — с каникул соседка вернулась с модной стрижкой до лопаток и задорной челкой. Панси видела, что она не могла нарадоваться на новую прическу, однако привыкание давалось Парвати с трудом.
— Гермиона стала собирать волосы, а еще чем-то мазаться, — заговорщически понизив голос, сказала она. — И оно сильно пахнет апельсином, я даже расчихалась. Сначала думала, духи, но запах исходит именно от волос. И они блестят — вообще-то даже красиво. Хм, Лонгботтом, ну надо же…
Парвати медленно моргнула и погрузилась в раздумья, а в темно-карих глазах появилась знакомая мечтательная поволока.
— Ты ведь уже перегорела Невиллом, — скрестив руки на груди, напомнила Панси. Порой она чувствовала себя циничной старой девой в окружении романтичных барышень, и чем дальше — тем больше.
Все словно с ума посходили с этой дурацкой любовью… и зачем она только нужна? Панси читала о ней в книгах и наблюдала симптомы у других, но понимала смысл только умом, отвлеченно. Раньше она не чувствовала себя ущербной, потому что была еще Грейнджер, но теперь… Теперь все изменилось. Быть последним оплотом здравомыслия, а то и вовсе отстающей в развитии, Панси не понравилось.
— Ну же, вспоминай, — с нажимом продолжила она, — ты еще перед каникулами поняла, что он тебе не пара, горько разочаровалась, несколько дней страдала и переключилась на — кого, кстати? На Томаса? Я уже сбилась со счета.
— Пффф, Томас — это прошлый век, — небрежно отмахнулась Лаванда вместо замявшейся подруги. Затем усмехнулась и поймала взгляд Панси, словно в прицел арбалета. — Бери выше, все намного интереснее! Теперь Парвати грезит не кем иным, как твоим собственным лучшим другом. У нее хороший вкус, правда?
— Драко? — ужаснулась Панси и тут же сочувственно покачала головой: ну что же, этого стоило ожидать. Обаянию Малфоя и раньше было сложно противостоять — а что будет, когда все они подрастут? Порой, как сейчас, Панси горячо радовалась тому, что помолвке конец: ей не улыбалось вечно отваживать конкуренток. — Честное слово, это очень плохая идея. Парвати, для тебя он слишком ядовит, да к тому же совершенно недоступен — ты ведь знаешь проблему его семьи. Лучше не трать время зря и присмотрись к кому-то попроще.
Патил слабо улыбнулась и кинула быстрый взгляд на Лаванду, словно прося о помощи.
— Да нет же, — с нажимом возразила Венди и криво усмехнулась. — Речь о другом твоем лучшем друге. О Гарри Поттере. Ты ведь не станешь возражать, правда? Потому что за каникулы бедняжка Парвати вся извелась — переживает, что заревнуешь и придушишь ее ночью подушкой. Ну и девичий кодекс нарушать не хочет — вы ведь не совсем чужие… Я твержу, что волноваться не о чем и что Поттер тебе не интересен, но почему-то Парвати не верит. Так как, даешь добро?
Панси поймала себя на том, что стоит столбом и по-совиному хлопает глазами, совсем как тогда, когда их атаковал лже-Люциус.
Гарри? При чем тут Гарри? Следующая мысль была еще глупее: разве в него можно влюбиться? Ну конечно, можно — чисто гипотетически, — тут же здраво рассудила Панси. Впрочем, обмануть себя не вышло: для нее понятия «Гарри Поттер» и «любовь» были двумя параллельными прямыми. Наверное, следовало задуматься раньше, еще когда друг начал встречаться с Лавандой, однако Панси не сочла нужным: это был чисто малфоевский прожект…
Ну надо же, оказывается, в Гарри можно влюбиться на самом деле, — недоверчиво повторила она про себя, потому что эта мысль не укладывалась в голове. Конечно, чисто гипотетически можно еще и не то — но вот нужно ли на практике? Гарри Поттер — это ведь не любой другой мальчишка, это человек со сложным характером и непростым будущим, опасными секретами и могущественным, да к тому же бессмертным врагом. Ему нужен кто-то, способный вовремя подставить плечо и сохранить бесчисленные тайны за семью замками, — а непостоянная папина дочка Парвати никак не подходила на эту роль. Нельзя втягивать ее в эту канитель, как уже втянули Лаванду, это может быть просто-напросто опасно: как для Гарри и его секретов, так и для самой Патил…
Впрочем, это решать не ей — кто в этой сказке Панси, верная помощница принца? Она мельком порадовалась тому, что много читала и сумела вынести из книг важный урок: всяким верным помощницам, девицам-побратимам и прочим лучшим подругам положено не мешаться у сладкой парочки под ногами и не вести себя как собака на сене. И уж точно им не положено ревновать! Вместо этого они должны проявить понимание, вовремя отойти в сторону и… дать добро, да. Благословить, сказать что-нибудь правильное… что-то, что никак не приходило в голову.
Она еще немного подумала и перевела взгляд на смущенную Патил. Обычно симпатии Парвати менялись трижды в неделю, но не в этот раз: еще до каникул соседка вела себя странно, но тогда Панси не придала этому значения… а зря. Удивительно, что ни Невиллу, ни Дину, ни остальным мальчишкам не удалось надолго захватить воображение Патил, а Гарри вот взял — и сумел, — поразилась Панси и снова покачала головой. Видимо, есть в нем что-то, чего сама она в упор не видит…
— Гарри, серьезно? — на всякий случай уточнила Панси, и Парвати едва заметно кивнула, не поднимая глаз и выписывая пальцем на коленях какие-то круги. Теперь нужно было как-то обозначить, что Панси совсем не против, причем сделать это не сходя с места, чтобы не осталось ни капли сомнений… однако все полезные мысли вдруг прыснули в стороны, и в голове стало пусто и гулко, как в бочке.
Но он же… — хотела сказать Панси, но никак не могла подобрать уместное окончание фразы. Он же что? Ее лучший друг? Это никак не мешает делу — их с Лавандой прогулки под ручку тому подтверждением…
Но что ты в нем нашла? — хотела спросить Панси, но даже в голове это прозвучало как-то неправильно и обидно. На самом деле она прекрасно понимала, что именно Парвати могла найти в Гарри. Если посмотреть непредвзято, со стороны, лучший друг Панси был женихом хоть куда, даже без блестящего политического будущего и полного галеонов сейфа. Так сказать, сам по себе, как личность. Конечно, Панси никогда не смотрела на него… в общем, Панси смотрела на него исключительно по делу, как на друга, но даже с учетом этого она не могла отрицать, что Гарри был… потому что это было бы нелогично, а Панси гордилась своей рациональностью, и…
Она поймала себя на том, что почти перестала дышать, и медленно, незаметно вдохнула через нос.
— Ну разумеется, я не против, — растянув губы в улыбке, промолвила Панси, и повеселевшая Парвати спорхнула с кровати и повисла у нее на шее. Панси неловко похлопала соседку по спине, взглянула поверх плеча Патил и заметила Лаванду. Та наблюдала за ними с пристальным интересом, и ее голубые глаза блестели лихорадочно и ярко, как у сиамской кошки — не хватало только расширенных зрачков и бьющего по бокам хвоста. Панси даже показалось, что Венди тоже ждала ответа затаив дыхание, хоть это никак ее не касалось, — может, переживала за подругу?..
— А пойдем-ка умываться! — предложила Лаванда, как только Парвати закончила восхищаться бескорыстием Панси и отправилась спать, задернув за собой полог. Тон у приятельницы был вкрадчивый и мягкий — таким можно зазывать детишек в пряничный домик. — Вот прямо сейчас. Одной мне скучно.
Да ну, серьезно? Панси стиснула зубы: она не любила вести сложные разговоры перед отбоем, потому что те были склонны затягиваться. Нужно было лечь пораньше, как и собиралась, — но как тут ляжешь, когда все дружно сошли с ума? Кроме того, Лаванда явно не собиралась отступать — ну не усыплять же ее при Парвати…
— Ну пойдем, — нехотя уступила Панси и снова вытащила из тумбочки пушистое белое полотенце — она успела умыться до прихода Браун. — Так и быть, составлю тебе компанию.
Что-что, а скучно Лаванде точно не было: в ванной она бдительно заглянула во все кабинки, затем подтащила Панси к стрельчатому окну, уселась на широкий подоконник и спросила, наклонившись к самому уху и дополнительно прикрывшись ладонью:
— Ну а теперь к делу. Драко ведь не соврал? Ты и правда змееуст?
В шепоте приятельницы звучал липкий ужас пополам с искрящимся восторгом — так бывает, когда накрываешься одеялом с головой и взахлеб читаешь страшные истории.
Надо научиться колдовать «заглушку», — между делом подумала Панси. — Нельзя вечно полагаться на Малфоя с амулетами на все случаи жизни.
— И каково это — обладать даром самого Салазара? — тем временем продолжила Венди, едва шевеля губами.
— Если честно, ничего интересного, — отстранившись, Панси пожала плечами и перевела взгляд на расплывчатое отражение в окне, чтобы не видеть, как энтузиазм Лаванды потухает прямо на глазах. Неприятное ощущение: будто отнимаешь у ребенка конфету, — но Панси полагала, что в некоторых вопросах нужно сразу расставлять все по своим местам. — Очень непрактичная штука, я с удовольствием махнулась бы на что-нибудь другое.
Она почти не кривила душой: пока что единственным плюсом парселтанга была возможность разговаривать с Гарри — впрочем, английский служил этой цели не хуже и при этом не привлекал нездорового внимания. В то же время огромным минусом парселтанга было то, что змееусты получали прямой доступ в закрома Слизерина — и чем больше Панси об этом думала, тем сильнее тревожилась. Ход в Тайную комнату обустроили Гонты — те самые Гонты, которые предпочли выродиться, но не заключать брачные союзы на стороне, — и вывод, что они пытались сохранить парселтанг внутри семьи, напрашивался сам собой.
Зачем так трястись над языком змей? Владение им ровным счетом ничего не давало: ни преимущества в бою, ни практической выгоды… В свое время Панси пыталась приспособить его в быту, но ничего толкового не придумала. Единственной логичной причиной для его сохранения было то, что парселтанг служил ключом к Тайной комнате… однако что там хранилось такого ценного и значимого, что Гонты из поколения в поколение шли на жертвы?
Панси совсем не тянуло узнать ответ. Впрочем, она была не против снова рассмотреть свои выкладки — в сравнении с подростковыми страстями обсуждение Тайной комнаты было чем-то простым и понятным. Панси вообще нравилось анализировать и докапываться до сути, и она предпочитала вопросы, на которые можно найти ответы, каким бы сложным ни был путь к разгадке. В человеческих отношениях, особенно романтических, все было с точностью до наоборот…
— Ясно, минус одна сказка, — помолчав, сказала Венди уже совсем другим, сухим и деловитым тоном. — Ну ладно, не больно и надо, на свете полно других чудес…
Пару минут она напряженно размышляла, а затем снова вскинулась с почти детской обидой:
— А что же Тайная комната? Или там тоже «ничего интересного», просто кладовка с хламом?
— Не исключено, — усмехнулась Панси, переводя на нее взгляд, и Лаванда разочарованно наморщила нос. В такие моменты Панси хорошо понимала, почему Драко так вцепился в Браун. Часто Венди казалась взрослее и прагматичнее окружающих, но была в ней и другая сторона: открытость к сюрпризам, вера в то, что мир красочнее и глубже, чем кажется, а еще — завидная легкость на подъем. — В любом случае, было бы лучше, останься Тайная просто легендой… Надо было промолчать, но я недооценила авантюризм Драко — теперь придется быть начеку, чтобы не прозевать, когда мальчишки туда полезут.
— Об этом Малфой умолчал, — Венди свела было брови, но затем тут же быстро расслабилась, как за ней водилось. Странная привычка.
— Это потому что оба спят и видят, как бы оставить нас в уюте, покое и безопасности, — пояснила Панси и снова тихонько вздохнула: идея звучала соблазнительно, но она знала, что не усидит в гостиной, пока лучшие друзья пропадают неизвестно где. Панси не отличалась особо живым воображением, но в этот раз оно разгулялось на славу: она представляла себе древние ловушки, непобедимых стражей, проклятые сокровища и прочие ужасы, поджидающие авантюристов.
В книгах о Тайной комнате содержалось преступно мало конкретики, однако в одном источники сходились: Слизерин обустроил ее на фоне спора с Гриффиндором и оставил там нечто, способное подложить Основателям свинью. Общие ценности, спрятанные без ведома и согласия остальных? Драко предпочитал именно эту версию, но Панси знала, что у шарады есть еще одна разгадка: оружие или существо, которое могло попортить обитателям замка немало крови. То самое Чудовище Слизерина, о котором авторы книг упоминали нехотя и вскользь, словно стыдясь своего невежества.
Прежде чем покинуть Хогвартс, Салазар оповестил бывших друзей о том, какой славный подарочек им оставлен, — вот только зачем? На его месте Панси молчала бы как рыба… В пылу спора не удержал язык за зубами? Или специально подначил Годрика, рассчитывая на то, что Гриффиндор костьми ляжет, но разыщет схрон и своими руками выпустит Ужас Слизерина на волю? История показала, что он просчитался: возможно, переоценил способности заклятого друга; а может, недооценил его мудрость — Годрик мог не искать Тайную комнату просто из принципа…
Пароль на парселтанге противоречил этой теории — ничто не указывало на то, что Гриффиндор владел змеиным языком. С другой стороны, пароль стоял на входе не в саму Тайную, а в коридор, созданный намного позже, — а значит, его автором мог быть не сам Салазар, а Гонты, исказившие замысел своего предка…
Вернее, их с Панси общего предка. Она поежилась: несмотря на то, что Гонты пошли вразнос не так уж и давно, а ветвь Сейров отделилась во времена «Мейфлауэра»(1), дальнее родство по-прежнему не радовало. Темная лошадка среди Священных семей, хрестоматийный пример погони за идеей фикс… что такого важного охраняли Гонты, не желая ни на шаг подпускать чужаков? Для чистокровных магов благополучие и процветание рода стояло на первом месте… так что могло быть настолько ценным — или настолько опасным, — чтобы они пошли на крайние меры?
От этих запутанных гипотез у нее кружилась голова и ныло под ложечкой, словно Панси снова стояла перед темным провалом и пыталась разглядеть что-то в его глубинах. Что-то огромное и смертоносное.
Ужас Слизерина… от одного названия стыла кровь. Что это — позднейшая вставка, призванная добавить легенде остроты, или искаженное зерно истины? В одном Драко был прав: ничто под солнцем не живет тысячу лет, к тому же никто и никогда не сталкивался с монстром нос к носу, — но Панси все равно было не по себе. Гонты обустроили тайный ход в восемнадцатом веке, а традицию внутрисемейных браков продолжали до начала двадцатого. Это значит, совсем недавно, по меркам истории буквально накануне, вся эта мерзость еще имела практический смысл…
Хоть бы там хранились сокровища, — горячо взмолилась Панси неведомо кому, потому что просить о заступничестве Салазара было как-то неуместно. — Хоть книги, хоть артефакты, что угодно неживое…
Потому что следом пришла совсем непрошеная мысль: если Гонты имели доступ в Тайную комнату, Чудовищу Слизерина не требовалось охотиться — его могли исправно кормить… Возможно, этому, чем бы оно ни было, достаточно редких приемов пищи — раз в год или, скажем, в десятилетие…
Но что может жить так долго? Или… или оно не одно, а, скажем, целая популяция?
Иногда Панси жалела, что не может просто взять — и закрыть глаза на неудобные вопросы. Было бы так легко отнестись к походу в Тайную как к увлекательному приключению…
— Не то чтобы я горела желанием туда лезть, — продолжила она вслух, — честное слово, там жутко уже у самого входа, — но я сойду с ума от тревоги. К тому же, два змееуста лучше одного…
Она мимолетно задумалась, стоит ли признаться в дальнем родстве со Слизерином, но решила придержать козырь для общего сбора: Панси по-прежнему надеялась убедить Гарри и Драко взять ее с собой по-хорошему. Она подозревала, что одного лишь парселтанга может быть недостаточно: кто знает, как одиозный Основатель заколдовал свой схрон? В жилах Панси текла хотя бы капля его крови… конечно, как книззл наплакал, но что если именно эта капля спасет их всех?
Таким преимуществом Панси не смела пренебречь, как бы отчаянно ни хотелось остаться в стороне.
Лаванда накрутила прядку волос на палец, позволила той соскользнуть золотистой ленточкой и накрутила снова. При этом выражение лица у нее было самое решительное, совершенно не вязавшееся с беззаботными жестами.
— Ну нет, так не пойдет, — наконец заявила она, поднимая глаза на Панси. — Драко и Гарри будут пожинать лавры, а что будем делать мы? Сидеть сиднем, как принцессы в башне? Я, может, тоже жажду подвигов!
Панси устало потерла лоб: с одной стороны, следовало донести до Лаванды опасность затеи; но с другой… сказать по правде, Панси не помешал бы лояльный авантюрист масштаба Драко.
— Вообще-то я знаю, где вход, — медленно произнесла она, борясь с собственной совестью. — И даже могу его открыть.
В глазах Лаванды загорелся опасный огонек.
— Тогда дело в шляпе! Мы очень вежливо попросим взять нас с собой, а если они откажут, мы для виду согласимся, а потом отправимся в Тайную комнату сами!
* * *
Едва войдя и закрыв за собой дверь, Поликсена замерла на пороге, чутко прислушиваясь к гулкой вечерней тишине. Она специально задержалась с возвращением в Лондон, хоть умом и понимала: вечные прятки — это не выход. Нужно было сперва уяснить самой, что ей нужно от Блэка, а затем доходчиво донести это до сведения супруга… однако Поликсена упорно хваталась за любые другие задачи. Ждала неведомо чего: капитуляции Сириуса и предложения разъехаться? Передышки в сонме забот? Здравого ума и твердой памяти всех участников? Луны в Козероге? Смерти главных действующих лиц от старости?
И дождалась, дотянула — после сегодняшней выволочки Малфоя половину вариантов можно было смело выбросить на свалку. Никуда они с Сири уже не разъедутся, а вместо этого — что именно? Упадут друг другу в объятия и возрыдают от счастья?
Что вообще предполагает успешная семейная жизнь Министра Магии? Жаль, никто не удосужился объяснить — она бы с удовольствием послушала, а может, даже и записала на будущее…
Потянуло накинуть дезиллюминационное, но эту идею Поликсена отмела: не хватало прятаться в собственном доме — несмотря на то, что настоящим домом это место пока не стало. Впрочем, если часто что-то повторять, начинаешь сам в это верить, — и она знала, что трюк работает, как часы. Пожалуй, по-настоящему Поликсена так и не поверит, но действительно привыкнет и станет говорить даже про себя: отныне она не Паркинсон, а Блэк, и ее дом вовсе не на вилле, затерянной в беззаботном безвременье, и даже не в Паркинсон-мэноре, а здесь, в гнетуще роскошном таунхаусе на Гриммо 12… Полезный навык: самое то для каверзных интервью и пресс-конференций.
А еще у Поликсены имеется законный муж — да-да, дамы и господа, тот самый, которого она верно ждала десяток лет. Разве вы не читали статьи в «Пророке»? Чета Блэк — истинное воплощение семейных ценностей, так что не ошибитесь и проголосуйте правильно!
Она медленно вдохнула и выдохнула, а затем двинулась по лестнице наверх, чувствуя, как спину жжет насмешливый взгляд леди Вал: та видела невестку насквозь. Вопреки ожиданиям Вальбурга молчала, ну и слава Мерлину: Поликсена не была настроена на общение. Прокрасться бы в спальню и посидеть там молча, бездумно глядя в распахнутое окно и вдыхая влажный весенний воздух до боли в легких… а потом провалиться в сон как в омут. Разве она многого просит?
Однако уже на лестничной площадке Поликсена с упавшим сердцем поняла: видимо, и вправду многого. Потому что есть в мире вещи, игнорировать которые себе дороже, — и одной из таких вещей является путеводная нить из лепестков, крупных, шелковистых и темно-красных, неприятно похожих на сгустки крови. Поликсена бросила тоскливый взгляд на следующий пролет, ведущий к спальням, поколебалась, а потом все-таки приняла подачу. Если это не знак, то что тогда? Перед смертью не надышишься — и перед сложным разговором тоже, так зачем оттягивать неизбежное?
А ведь ничто не предвещало беды, — хмыкала Поликсена про себя, идя в столовую и лениво распихивая ногами лепестки, словно осенние листья в парке. Еще и розы, ну надо же… Розы ей уже дарили: Эйвери втемяшил себе, что нет цветка благороднее, а посему перетаскал в дар половину хогсмидской оранжереи. Самой Поликсене нравились совсем другие цветы и совсем другие парни, вот только галантный кавалер плевать хотел на ее мнение. Сказано «розы» — значит, розы, бери и не выкаблучивайся…
Как и стоило ожидать, Блэк не стал мудрствовать и пошел проторенной дорожкой — и Поликсена подивилась своему глухому разочарованию. Все-таки купилась, понадеялась, что с Сири получится ужиться безо всех этих страстей: они ведь даже поговорили по-человечески, едва ли не впервые со дня знакомства… Только зря губу раскатала.
В столовой, куда Поликсена вошла так осторожно, словно снова была на рейде, уютно горели свечи. Тяжелые шторы из синего бархата плотно задернуты, стол накрыт на двоих, а в ведерке со льдом томится бутылка шампанского — романтический ужин как по учебнику. Не хватало только самого соблазнителя, и Поликсена почти решила развернуться и уйти, пока не поздно, — однако все-таки осталась. Села за стол, покрутила в руках вилку, положила ее обратно и качнулась на ножках стула, с интересом рассматривая сервированные блюда.
Спаржа под голландским соусом, устрицы с лимоном, какие-то неопознаваемые моллюски… а еще трюфели, финики и запеченные в раковинах улитки. И сельдерей, море сельдерея… Очень странный набор — и она гипнотизировала его пару минут, крутя и так, и эдак, пока не сообразила: да это же афродизиаки! Вернее, то, что ими считают, — Поликсена сомневалась, что устрицы или финики способны воспламенить ее до потери здравого смысла.
По-хорошему, следовало немедленно встать из-за стола и бойкотировать ужин в знак протеста, но вместо этого ей стало и горько, и смешно. Классический гордиев узел — Александр разрубил такой мечом, и Поликсена поймала себя на зависти к бравому македонскому царю. Решайся ее дилемма так просто, она не колебалась бы ни минуты — вот только что прикажете рубить, шею Блэка? Для Поликсены это был совсем не выход.
Она еще раз оглядела стол и сочувственно покачала головой. Бедный, бедный Сириус Орион Третий со своим романтическим ужином — совершенно неуместным и нелепым, но от этого вдвойне трогательным. Трудов Сири было жаль, но с этими играми пора было заканчивать, и поскорее. Разочарование наконец сменилось облегчением: все-таки прямодушный Блэк со своим неуклюжим коварством был куда привычнее Блэка, ведущего хитрую игру. Этого Сириуса она хоть немного да понимала…
— Ого, — раздался настороженный голос мужа, и Поликсена повернулась боком, глядя, как Сири заходит в столовую и останавливается на полушаге, словно налетев на невидимую стену. — Сегодня что, какой-то праздник?
— День взятия Бастилии, — с намеком поиграла бровями Поликсена. — В роли Бастилии, видимо, я. Доставай свое осадное орудие, не робей.
И, заметив его недоумение, вздохнула:
— Устрицы, серьезно? Сири, меня таким не проймешь. Налил бы уже амортенции, чего мелочиться? Только сам не вари, купи в аптеке — я не забыла твой позорный неуд по Зельям.
Сириус постоял еще минутку, подумал, цепко оглядывая сервировку, а потом стиснул кулаки и рявкнул так, что бокалы на столе мелко задрожали:
— Кричер! Быстро сюда, мерзавец!
Сперва Поликсена удивилась, а затем как-то разом все поняла — и вопреки здравому смыслу приободрилась. А может, они и найдут общий язык — бывает же так, что супруги просто дружат, правда? К примеру, ее собственные родители или, скажем, леди Вал с мужем… У обеих пар не случилось великой любви — ну и ничего, это даже к лучшему. Великая любовь только мешает жить, она толкает на безумства и вынимает душу — и Поликсена надеялась рано или поздно донести до Блэка эту простую истину.
Кричер не спешил являться на зов, и она внимательно присмотрелась к Сириусу: а ведь красивый до дрожи, особенно сейчас, с полыхающими глазами и играющими желваками… И что ей не так в самом деле? Поликсена склонила голову к плечу, нарочито облизывая супруга взглядом и при этом безжалостно высмеивая собственный интерес.
А ведь по сути все так, как надо, — признала она с неприятным удивлением. Хоть бери — и сама поднимай белый флаг! Можно хоть сейчас смести со стола эти дурацкие устрицы и рассчитаться по супружескому долгу не отходя от кассы… В конце концов, Поликсена не была святой отшельницей и пояс верности не носила, да и глупо было отрицать очевидное: за годы лишений Сири не растерял что-то неуловимое, но очень важное. Она успела соскучиться по хорошему сексу без обязательств, а Блэк был как раз в ее вкусе. Главное — договориться заранее, что это совсем ничего не значит и что они просто совмещают приятное с полезным…
Вот только случайным приятелям можно помахать ручкой и навсегда о них забыть, а с мужем так не выйдет, на то он и муж… Ну не стирать же наутро память и ему, и себе! До такого она пока не опускалась, но все бывает в первый раз…
Поликсена криво усмехнулась своим мыслям. Можно было смело хорохориться, заигрывая с собственным воображением, потому что в глубине души она знала наверняка: это будет огромной ошибкой. С Блэком ни в коем случае нельзя спать — и точка. С ним опасно даже жить под одной крышей, вот только как объяснишь это консервативному электорату?
И совсем из глубины души, оттуда, куда Поликсена предпочитала лишний раз не заглядывать, ядовитой змеей скользнула новая мысль: предательница. Мысль эта была нелогичной и оборванной, как и все мысли на этот счет, — но на долгий миг она выбила дыхание из груди. Разве это предательство? Разве Поликсена клялась хранить верность? Не было такого — потому что ее верность никому и даром не сдалась, никто и не думал на нее претендовать, а значит, можно делать все, что возжелается…
И все равно — предательница.
У всего есть предел, и у того, о чем можно не думать, — тоже. Даже во время близости их с Сири разделяли бы и стынь пустой азкабанской камеры, и презрительный взгляд черных глаз, и сытая усмешка maman, наконец добившейся своего… А потому Поликсена заранее знала, чем все закончится: вместо ожидаемого подъема она рухнет в пропасть, куда не достает солнечный луч, из чувственной, животной радости — в холодный и скользкий стыд.
А раз так, то зачем понапрасну издеваться над собой — а заодно и над ним? Сириус не заслуживал, чтобы его использовали втемную: очень обидно наутро увидеть в чужих глазах не благодарность за отличную ночь, а глухую тоску и сожаление о совершенной ошибке.
— Старый верный Кричер — негодный эльф.
Сперва послышался голос, бубнящий без малейшего проблеска сожаления, а затем появился и сам домовик — драматично соткался в воздухе, высоко держа седую голову и крепко сжимая в лапках каминные щипцы. Ни дать ни взять пламенный революционер перед лицом превосходящего противника.
— Верный Кричер не сумел угодить добрым хозяевам, да-да, он не сумел, хоть и очень, очень старался… Мудрые хозяева не оценили усилий глупого немощного Кричера… Потому сейчас он себя накажет!
Эльф осторожно зажал щипцами нос и легонько надавил, всем видом изображая великую муку. По морщинистой щеке скатилась одинокая крупная слеза.
— Теперь негодный Кричер наказан, — объявил он скорбно и гнусаво, от греха подальше пряча щипцы за спину. — Да-да, он сурово наказан за свою попытку помочь. Теперь он может подать основное блюдо — седло барашка со шпи…
— Какого к дракклам барашка?! — опомнился Сириус и навис над ним, как коршун над цыпленком. — Это что еще за балаган? Я тебя разве просил? Нет, ну разве я просил тебя лезть?!
— Добрый хозяин ничего не просил. Добрый хозяин вообще ничего не делал, — неодобрительно проскрипел Кричер, исподлобья глядя на Блэка. — Например, он не говорил хозяйке приятных слов. Не дарил цветы. Не приносил кофе в постель. Как славной хозяйке понять, что у хозяина на уме?
— И в самом деле, — поддакнула Поликсена и поймала удивленный взгляд Сириуса через плечо. — Хозяйке совершенно невдомек. Как насчет поговорить откровенно, а, хозяин? Или слабо?
— Мне? — как-то совсем незнакомо усмехнулся Сири. — Мне-то как раз не слабо.
И, снова повернувшись к эльфу, строго сказал:
— Кричер, этот разговор не закончен. Тебе ясно? Я спрашиваю: ясно тебе?
— Кричеру все-все ясно, — ни капли не смущаясь, проворчал тот и сделал семенящий шажок назад. — Да-да, верному Кричеру предельно ясно, что судьба Благороднейшего и древнейшего рода висит на волоске. Никто, никто не спросит глупого старого Кричера, почему же так вышло… А он бы честно ответил: все потому, что хозяева изволят разговаривать, а не…
Он поймал пристальный взгляд Поликсены, негодующе хрюкнул и исчез с громким хлопком — отправился нянчить свои обиды в гордом одиночестве.
— Совсем распоясался, — как-то очень по-домашнему пожаловался Сириус, подходя к другому концу стола и тяжело оседая на стул. — В одном он прав: старый уже, и котелок не варит. Сегодня весь день готовил любимые сладости Реджи, ты представляешь? Я прошу: мяса мне, — а он приносит безе с клубникой. И рыдает при этом в три ручья — говорит, мерещится, что Реджи вернулся домой… Голос его, мол, слышит. А вчера весь день бродил по прихожей — как ни спущусь, он тут как тут. Ходит туда-сюда, глядит на дверь, как побитый пес, и все зовет Регулуса, да так жалобно… И ладно бы только звал — под вечер начал простукивать стены. Насилу успокоил…
— Люциус обещал нового эльфа, — как бы невзначай вставила Поликсена, и супруг нахмурился.
— С чего такая щедрость?
— Банальная взятка — Малфой видит меня Министром, — решительно перешла к делу она. — Я собираюсь согласиться. Надеюсь, ты не против.
Сири отвел взгляд в сторону и крепко задумался. Нет, все-таки этот, новый Сириус нравился ей намного больше прежнего, хоть с ним и приходилось постоянно быть начеку. По-хорошему, полагалось сперва узнать его мнение, а не внаглую поставить перед фактом, но Поликсена считала низостью задавать вопросы с одним-единственным вариантом ответа.
— Я не только не против, — наконец осторожно, словно крадучись по минному полю, сказал Сири и перевел на нее взгляд, — но и очень даже за. Ты заслуживаешь этого, как никто другой. Как я могу помочь?
Этот простой вопрос настолько выбил Поликсену из колеи, что она только и смогла, что хлопнуть ресницами разок-другой. Затем неловко улыбнулась и потянулась за бокалом, чтобы выгадать немного времени. Новый номер в репертуаре Блэка до боли напоминал манеру совсем другого человека — помнится, Басти тоже брал быка за рога, но при этом оставлял последнее слово за Поликсеной… Казалось бы, эти двое ведь почти не знали друг друга, так откуда эти подкупающие интонации, откуда понимание, как отыскать к ней подход? Неужели просто удачное совпадение?
Она поймала себя на том, что мысли все-таки сорвались с привязи и понеслись по ставшему привычным маршруту. Как так получается, что один человек цепляется за жизнь зубами и когтями и в итоге выходит на волю, а другой, ничем не уступающий первому, остается в Азкабане навсегда? В чем секрет успеха? В том, что один обрел аниформу, а с ней и сверхчеловеческую выносливость? Что один понадобился Дамблдору, а другой был лишним для всех, кроме Поликсены, мечтавшей подарить ему свободу и право начать все заново? Или в том, что этого другого сломали особые условия заключения — за которые следовало благодарить не кого иного, как глупую девицу Паркинсон?
Всякий раз, когда ей казалось, что еще немного — и она наконец забудет, Сири говорил или делал что-то, что наводило на мысли об Азкабане, а заодно и о Басти. Удивительно, что тот же Север почти не ассоциировался с Каро — ну или закономерно, это уж как посмотреть…
Наверное, время вылечило бы и эту рану, но пока что Поликсена измучилась, не в силах предугадать очередной удар. Не отчитывать же Сириуса за то, что он топчется по больной мозоли! Maman — та не моргнула бы и глазом, но у ее глупой дочери просто не поворачивался язык. Обсуждать роман юности с нынешним супругом, даже с учетом того, что брак был фиктивным, — от одной мысли об этом тянуло аппарировать с места, причем прямиком за Канал.
Поликсена вообще не любила откровенничать и понапрасну бередить раны, а с вошедшим в раж Сириусом не вышло бы ни отмолчаться, ни отшутиться. Блэк ревнив, он захочет узнать доподлинно, что за тип был «близкий человек» его жены, а оттуда недолго и до имени, и до дат, и до причин, по которым Поликсена остановила свой выбор именно на Лестрейндже… Опасная дорожка. Ну уж нет, пускай прошлое остается в прошлом, — ну а она потерпит, не впервой. Нужно просто оборвать оставшиеся нити — и станет немного проще… Например, подарить Белле удар милосердия — Басти не хотел бы, чтобы женщина, которую он так любил, продолжала страдать в холоде и мраке Азкабана.
Закончить свои дни запертой, словно зверь в клетке… Поликсена никому не желала подобной судьбы — и особенно человеку того же склада характера, что у нее самой. Она не оправдывала мадам Лестрейндж: под конец войны той отказали последние тормоза, — но все равно невольно ее жалела. Даже больше, Поликсена понимала Беллатрикс — и куда лучше, чем готова была признать. Наверное, это многое говорило о ее моральном облике, и не то чтобы что-то хорошее. Так уж сложилось, что ее симпатии нередко шли вразрез и с общественным мнением, и просто со здравым смыслом… Черная овца в белорунной отаре — Поликсене до сих пор было горько думать о годах, которые ушли на то, чтобы принять это и смириться.
Нынешнюю Беллу было до боли жаль. Она совсем не походила на себя прежнюю — изможденная и потерянная, как ребенок, заплутавший в темном лесу. Видеть ее такой было невыносимо — даже Поликсене, хоть она никогда не была в особом восторге от Беллатрикс. В расцвете молодости, сил и красоты мадам Лестрейндж жаждала внимания без разбора и меры, а Поликсена презирала игры с чужими чувствами: в свое время она насмотрелась на такое с лихвой.
Если человек тебе не нужен — отступись и не будь собакой на сене. Объяснись с ним и отпусти, позволь ему переболеть тобой и устроить жизнь с кем-то другим, с кем-то, кто сумеет оценить его по достоинству… У чистокровной гордячки Беллы и магглокровной умницы Эванс было крайне мало точек пересечения, но в одном они были как родные сестры: обе наслаждались чужим поклонением, почти ничего не давая взамен. Королевы, снисходившие до своих пажей только по большим праздникам. Кукловоды, дергавшие за ниточки, стоило марионеткам проявить хоть каплю своеволия…
Да, она недолюбливала Беллатрикс — Поликсену душила горькая обида за Басти, чувство для нее весьма привычное и успевшее глубоко пустить корни. Это была обида за умного и верного парня, который заслуживал намного большего, чем случайные подачки, крошки с чужого стола. Относиться к нему так небрежно было все равно что забивать гвозди Старшей палочкой, и она не раз и не два порывалась вмешаться, — но все-таки не вмешивалась. Люди ведь не выбирают, кого любят… Так в свое время не выбирал Север — и Лестрейндж тоже. И уж точно не Поликсене было увещевать и объяснять, наставлять на путь истинный и умолять одуматься. Все и так все прекрасно знали — просто ничего не могли с этим поделать… В случае с Басти Поликсена хотя бы понимала, почему тот увяз так накрепко, и это немного приглушало обиду, недоумение и разочарование.
Несмотря на все их разногласия, Беллу было за что уважать: та была прирожденным бойцом, и мало кто мог справиться с ней один на один. Спарринги с ее участием стабильно собирали аншлаг, и только один человек не мог насладиться зрелищем наравне с остальными — сложно любоваться красивым боем, когда ежесекундно умираешь от страха. Порой Беллатрикс слишком увлекалась, и стоявшей в первых рядах Поликсене мерещилось, что еще немного — и та все-таки достанет своего противника, каким бы стремительным и изобретательным тот ни был, и на пол плеснет кровью, а колдомедик из Поликсены всегда был паршивый, на троечку… Даже хуже, чем актриса, — впрочем, любая маска слетит, когда держишь чужую голову на коленях и залечиваешь раны, а сама думаешь только о том, что ты же предупреждала, ты же просила, умоляла даже, ну почему, почему он не послушал…
Ей везло — Белла все-таки не дотягивалась. Она объявляла конец спарринга и ухмылялась так довольно, словно только что встала с постели после жаркой ночи. Затем убирала со лба влажные от пота черные кудри, театрально раскланивалась во все стороны и хвалила своего визави, — а в ее чувственном хриплом контральто звучала ревность к талантливому выскочке. Он же с легким раздражением пожимал плечами, словно не сражался на равных с одним из лучших бойцов Лорда, а гулял вокруг Черного озера, и, безошибочно найдя Поликсену взглядом, едва заметно кивал ей: ну вот видишь, я все еще жив.
А на следующий день все повторялось, как в проклятой временной петле, и Поликсена думала, что такими темпами она поседеет раньше срока — потому что не бывает так, чтобы вчерашний выпускник, даже самый незаурядный, мог раз за разом противостоять самой Белле. Рано или поздно, но полоса удачи закончится — и что прикажете делать тогда? А ведь были еще и настоящие бои. Слава Мерлину, все трое Лестрейнджей сражались по нужную сторону баррикад, — но на той, другой, стороне тоже имелись свои умельцы…
Для Поликсены Беллатрикс была костью в горле. Она выпивала все соки, а затем ломала людей как надоевших кукол. Ее было за что ненавидеть, но куда естественнее было любить — эту женщину жарче огня и ярче солнца. Решительная, раскованная и деятельная, взбалмошная и непостоянная, она естественным образом становилась заводилой в любой компании. Поликсена даже немного гордилась мимолетным сходством их характеров — тем самым сходством, которое когда-то заметил по уши влюбленный в невестку Рабастан…
Тем самым сходством, за которое по уши влюбленный Рабастан выбрал Поликсену в сообщницы.
Она быстро поняла, что от нее требуется, и после первоначальной обиды охотно приняла правила игры: Басти любил другую, но Поликсене с лихвой хватало его тепла — невостребованного Беллой, не ценившей простых радостей жизни. Их цели удачно совпали: Рабастан пытался выбить клин клином, а Поликсена, успевшая обжечься, да к тому же обещанная другому, хотела узнать, каково это — когда твой выбор наконец взаимен. Ведь так бывает, правда — когда все легко и просто, и можно не бояться испортить то ценное и важное, что уже есть?
Они с Басти были родственными душами: болезненно верные, привязчивые и не склонные к излишнему самокопанию. Они понимали друг друга с полуслова, благо что их мозги и сердца оказались устроены совершенно одинаково. Зачем говорить, если можно сражаться? К чему ныть, раз не повезло в любви? Звезды встали раком и назначили вечно оставаться на вторых ролях? Значит, делай что можешь — и, ради Мерлина, молчи. Просто будь рядом, чтобы вовремя подставить плечо, и не жди благодарности в ответ — другой человек не виноват, что однажды в мире что-то сдвинулось и ты больше не смог отвести от него глаз.
Она никогда не ревновала Рабастана — в первую очередь потому, что это была совершенно бесполезная затея, не нужная ни Басти, ни ей самой. Поликсена прекрасно понимала Лестрейнджа и горячо ему сочувствовала — и от этого было только горше, потому что лишь сейчас она начинала осознавать, что именно натворила из самых благих побуждений.
Каково ему было день за днем слышать, как любимая женщина плутает во тьме разума, как уходит от него все дальше и дальше — и не иметь возможности задержать хотя бы беглым прикосновением?
Поликсена полагала себя в долгу перед ним — за все, что Лестрейндж для нее сделал, и за все, о чем он молчал, тоже. Лучшим способом расплатиться было бы встретить его из Азкабана одним чудным днем и крепко обнять, навсегда возвращая из мира призраков в мир живых, — но ей довольно быстро растолковали, что этому плану не суждено сбыться. Он так и останется просто сопливой мечтой.
Поликсена не отступилась. Тогда она пошла другим путем — оплатила отдельную камеру, потому что надеялась облегчить удел Рабастана хотя бы так… но что если вместо помощи оказала ему медвежью услугу? Как назло, именно эту просьбу «мистер Смит» исполнил в точности — вероятно, единственную из всех. Поликсена ни разу не поставила себя на место Басти, но сейчас, несмотря на многолетнюю практику, она не могла удержаться от навязчивых мыслей: что тот сказал бы, узнав, по чьему велению его разлучили с Беллой? Из-за кого именно отныне их разделяла стена? Что Басти сделал бы, осознав, что у него остался только голос — и больше ничего? Проклял бы свою благодетельницу?
Поликсена точно прокляла бы. Окажись она на месте Лестрейнджа, окажись там, за стеной…
— Ты действительно можешь мне помочь, — наконец твердо сказала она, усилием воли беря себя в руки и бросая на Сириуса пристальный взгляд. — Теперь ты знаешь о возрождении Лорда и должен понять мои мотивы. Мне нужен полный доступ на Гриммо — и не ради собственной выгоды, а ради блага твоего крестника. Ты ведь хочешь уберечь Гарри, правда? Вот и я хочу. Помимо этого, раз все прочат мне министерское кресло, теперь нам точно нельзя разъезжаться. Мы будем и дальше жить вместе, и для этого нужно договориться о… скажем, правилах сосуществования. Лично я предлагаю остаться друзьями.
— Друзьями? Это как? — на лице Сири осталось серьезное и внимательное выражение, но атмосфера в комнате неуловимо изменилась. — Вроде как у вас со Снейпом?
— Нет, — отрезала Поликсена и тут же пожалела о своей поспешности. — Впрочем, да. Что-то в этом духе.
Она помолчала, собираясь с мыслями. Сириус терпеливо ждал и этим только дополнительно действовал Поликсене на нервы — раньше Блэк совсем не умел сидеть в засаде. Ну что же, минус одно ценное преимущество.
Когда пауза стала просто невыносимой, Сири снова подал голос — но лучше бы не подавал.
— Мне тут кое-что припомнилось, — дружелюбно сказал он, чуть наклоняя голову к плечу и не отрывая от Поликсены глаз — один-в-один ласковый, безобидный лабрадор, из тех, что никогда не укусят протянутую ладонь. Опасная ассоциация, только усыпляет бдительность. — Этот ритуал… ну, свадьба с топором… Я поспрашивал Кричера и выяснил, что ты никак не могла провернуть все в одиночку. Кто был за жениха? При случае пожму ему руку.
— Иппи Сметвик, кто ж еще, — автоматически соврала Поликсена и тут же прикусила язык, но было уже поздно. Блэк довольно кивнул, словно ожидал услышать именно это, и она немного расслабилась. — Только давай без благодарностей, он и так смущается, — а Линда страшно ревнует.
Поликсена помолчала, а затем все-таки не удержалась, спросила с нажимом:
— Ты ведь благодарен ему, правда? Напоминаю, что без помощи со стороны ты по-прежнему сидел бы за решеткой.
— О, я не просто благодарен, — с чувством заверил Сириус, прикладывая к сердцу широкую ладонь. — Я по гроб жизни обязан твоему приятелю. Это ведь точно был Сметвик, ты ни с кем его не перепутала? Ну знаешь, за давностью срока.
— Это был Иппи, — медленно, с расстановкой повторила она, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. — Еще вопросы с подвохом? Давай, не стесняйся.
— Ну есть один, — с деланной скромностью потупился Сири. — Что думает о выборах твой лучший друг? Каково мнение Северуса Снейпа?
Очень и очень ценное, — дополнила Поликсена и криво усмехнулась.
— Советует баллотироваться, — признала она. — Видишь, какое у вас трогательное единодушие. Всегда бы так.
Сириус помолчал и как-то неуловимо усмехнулся, отводя взгляд в сторону, — так, словно поймал ее на горячем. Поликсена прищурилась, но не стала лезть в бутылку — она устала от умных мужиков, а в последнее время Сири заслуживал место в их рядах.
— Мы действительно частенько сходимся во мнениях. Пригласила бы его на чай, а? — внезапно предложил супруг, и Поликсену потянуло срочно прочистить уши. — Нам давно пора переступить через школьные обиды. Может, притремся — и будет у нас с тобой общий приятель. Представляешь, как здорово? Станем дружить домами.
Поликсена очень живо представила это безумное чаепитие на троих. Север, с непроницаемым лицом поющий осанну Блэку; Сири, хлопающий нового товарища по плечам… и сама она, ровнехонько между двух огней — как говорили в Хоге, третий не лишний… Для полноты картины не хватало только крепких объятий и братских лобзаний, и Поликсена поняла, что сильно заблуждалась, жалея об их взаимной неприязни. Оказывается, могло быть намного, намного хуже…
— Послушай, все очень просто: для всех мы будем примерной семьей, — чтобы вернуться к прежней теме, ей потребовалось значительное усилие над собой. Как назло, в голове было шаром покати, и вместо стоящих аргументов крутились громкие лозунги, словно сошедшие с предвыборных плакатов. Поликсена и сама в них не верила — так с чего бы поверить Блэку? — Крепкий брак, лебединая верность, красивая история любви и традиционные семейные ценности — все как любят избиратели.
Kinder, Küche, Kirche(2), — насмешливо подытожил знакомый бархатный голос, и Поликсена стиснула зубы и привычно от него отмахнулась.
— Ну а что мы станем делать за закрытыми дверьми, — продолжила она вслух с нарочитым воодушевлением, — это уже наше личное дело. Слушай, ну что я разжевываю тебе как маленькому?
— Нет, ты все-таки разжуй хорошенько, — уперся Сириус и наклонил вперед голову, словно бык на арене. — Может, я непонятливый.
— Игра на публику, — раздельно и четко произнесла Поликсена — она начинала злиться. — Я становлюсь Министром, ты стоишь на трибуне рядом, мы оба улыбаемся и машем восхищенной толпе. А после выборов заживем по-своему. Например, ты сможешь поискать удовольствий на стороне — обещаю, я слова не скажу против. Я не жду от тебя вечного целибата, это было бы слишком жестоко. Если хочешь, могу подкинуть нужный адресок.
— И зачем он мне? — нарочито удивился Сириус, и она нахмурилась. — У нас же будет примерная семья, так? Крепкий брак и эта, как ее… лебединая верность, вот.
— Очень крепкий брак, прямо железобетонный, — сквозь зубы подтвердила Поликсена, борясь с желанием метнуть в него вилку. — Но спать мы по-прежнему будем раздельно. Сири, не усложняй все еще больше, ладно?
Блэк помолчал, а потом сказал, медленно кладя обе ладони на стол и глядя на нее как-то очень проникновенно, снизу вверх:
— Ты предлагала поговорить начистоту и брала меня на слабо. Так вот, мне не слабо признаться: я подыграю тебе, но надеюсь, что однажды ты наберешься смелости и посмотришь правде в глаза. Хочешь просто дружить? Играть роль всякий раз, когда будем на людях?
Сириус терпеливо дождался кивка и улыбнулся, поднимая руки вверх.
— Ну давай попробуем, я не против. Правда, жаль тебя, — с каким-то сочувствием добавил он и налил себе вина. — Годами держать круглосуточную оборону? Такого и врагу не пожелаешь.
— Намекаешь, что глупо тратить время зря? — после долгой паузы уточнила она, отгоняя непрошеную горечь. Сказать по правде, Поликсена устала удерживать окружающих от очевидных ошибок — и если ради Севера она готова была постараться еще и не так, то ради Сири… Если человек желает сплясать на граблях ирландский рил, никто не вправе ему мешать, — но Поликсене редко удавалось последовать собственному совету и со спокойной совестью умыть руки.
Вместо этого она прибегла к излюбленному приему и перешла в атаку:
— Затащить меня в постель — это что, вопрос принципа? Незажившая травма юности? Ну хорошо, пойдем в спальню: раньше начнем — раньше закончим. Запишешь меня в свой список побед, добавишь зарубку на столбике кровати — и угомонишься уже наконец.
Сириус покачал головой, укоризненно глядя на нее, и Поликсене внезапно стало… не то чтобы по-настоящему стыдно, но очень неловко. Непривычное ощущение — и не больно приятное.
— Ну нет, так не пойдет, — с кривой усмешкой заметил он. — Ты видишь во мне прежнего Сири Блэка — но я совсем другой. И тебе не враг — отныне мы одна команда, а значит, нам нужен толковый план, точь-в-точь как в квиддиче. Обсудим правила и стратегию?
— А правила нам зачем? — с подозрением уточнила Поликсена, чувствуя, что инициатива снова выскальзывает у нее из рук. Несмотря на то, что супруг взял на вооружение ее собственную идею, такой внезапный энтузиазм только настораживал.
— Как это зачем? — притворно возмутился Сириус, и в глубине его глаз мелькнул лукавый огонек. — А вдруг ты позволишь себе лишнего? Уволь, на такое я не подписывался. По крайней мере, пока.
И с дружелюбной улыбкой отсалютовал ей бокалом.
Примечания:
PayPal, чтобы скрасить мои суровые будни: ossaya.art@gmail.com
Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️
Название главы отсылает к пословице "Яблоко от яблони недалеко падает".
Я очень благодарна за помощь с главой моим терпеливым и талантливым бетам.
Также отдельное спасибо Irina Zimno и Mirta Vyoly. Дамы, благодаря вам глава стала намного лучше.
1) Вики: «Мейфлауэр» (англ. Mayflower) — английское торговое судно, на котором англичане в 1620 году пересекли Атлантический океан и основали Плимутскую колонию, одно из первых британских поселений в Северной Америке.
2) Вики: «Дети, кухня, церковь», или 3 K, — немецкое устойчивое выражение, описывающее основные представления о социальной роли женщины в германской консервативной системе ценностей.
 |
|
|
Прочитано как проглочено за один присест. Теперь включен режим "ожидание главы 1 мая" :)
1 |
|
 |
Ossayaавтор
|
|
Gordon Bell
Показать полностью
Мне кажется, если решит всё-таки уйти в сторону, будет проще решиться, чем объяснить Гарри, в чём проблема))) У него, по-моему, всё намного проще в душе разложено) Тут полностью соглашусь - нужны услуги переводчика-Драко, чтобы Гарри понял (другое дело, принял). С другой стороны, мне кажется, заметно, что Гарри не особо страдает по Лаванде. Есть? Ну вот и хорошо - Драко веселее.Да и остальным подруге помочь тоже ничего сложного, имхо, если что-то придёт в голову. Я немного устала (сперва отвечала на фикбуке), так что можем остаться при своих. Кратко: если у Лаванды будет некая выгодная идея, то да, тот же Драко может и подкинуть денег на ее осуществление. Вопрос в наличии такой идеи и ее рентабельности, чтобы это не выродилось в подачку.А бабушка тоже момент упускает - там Венди не нравится, туда не хочется - а женой за Маклаггеном как будто интереснее будет. Что там её ждёт - непонятно. Не факт, что тому нужна жена, а не улыбающаяся голова Тоже немного устала, потому вкратце: имхо, в мире магБритании брак - несколько не тот брак, к которому привыкли мы. У него есть условия, некий "соцпакет", как выразились на Фикбуке. И разводы в нем редкость (кстати, в каноне тоже мало случаев описано). |
|
|
Ossayaавтор
|
|
Wrale
Ох. С одной стороны, вроде как, бабушка Венди права. А с другой стороны, а знает ли Венди чего она хочет? Думаю, бабушка примерно знает учебную программу и представляет себе характер внучки )) Что там добавлялось? Уход за животными, нумерология и прорицания?Может, условно на 3 курсе, будут новые предметы и она поймёт, что это её. Что вот ради этого стоит грызть землю? Что это увлекает? Опять-таки, бабушка не верит в дружбу между неравными? Но ведь пойми маклагенны, что Венди скорее мещанка, чем дворянка, то есть не было бонны и тд, ее же всю жизнь будут этим попрекать? Думаю, Маклаггены соберут подробные сведения о семье, прежде чем делать какие-то решительные шаги. Предварительный ценз Брауны и так прошли, иначе их не пригласили бы. Ну и не уверена, что они прямо возмутятся - тут, скорее, восхищаться надо.Кингсли - молодец. Полностью согласна )) |
|
|
Ossayaавтор
|
|
Bebebe24
Очень приятный комментарий )) |
|
 |
|
|
Ossaya
Тоже немного устала, потому вкратце: имхо, в мире магБритании брак - несколько не тот брак, к которому привыкли мы. У него есть условия, некий "соцпакет", как выразились на Фикбуке. И разводы в нем редкость (кстати, в каноне тоже мало случаев описано). Я не совсем про то. Да, понятно, что это соцпакет и так далее, что работать не придётся - но ведь основной аргумент против всего остального - с тоски сдохнешь и ненавидеть всё вокруг начнёшь. Вполне вероятно, я что-то в характере упускаю, всё-таки вы автор и знаете героиню, а для нас её давно не было в фокусе истории, но роль светской жены тоже может оказаться на диво скучна. Ну и то, что Лаванда в принципе задумалась, а стоит ли План того, тоже косвенно показательный факт, нет?2 |
|
|
Ossayaавтор
|
|
Gordon Bell
А, я поняла, сорри )) Ну Тереза полагает, что светской женой конкретно Лаванде будет занимательнее, и сама Лаванда пока тоже так считает: "В то же время Лаванду воротило от идеи таскаться на нелюбимую работу — причем куда сильнее, чем от плана стать миссис Кормак Маклагген". Правы ли обе? Пока вопрос остается открытым. |
|
 |
|
|
'ну а что касается Малфоя… От этого проклятого рода одни беды'
Кажется мне, что сиятельный лорд Абраксас в свое время бортанул бабушку Терезу.. ) 4 |
|
|
Ossayaавтор
|
|
Netlennaya
Рада видеть 💚 'ну а что касается Малфоя… От этого проклятого рода одни беды' Кажется мне, что сиятельный лорд Абраксас в свое время бортанул бабушку Терезу.. ) Не исключено )) Абраксас тот еще шарман. 2 |
|
|
|
|
Ossaya
Взаимно) я всё время здесь - наслаждаюсь, удивляюсь и возмущаюсь вашими героями. 1 |
|
|
Ossayaавтор
|
|
Netlennaya
Они такие, да 😅 |
|
 |
|
|
Кингсли молодца)) разворошит гнездо
С Венди как-то двояко, логичней идти по плану, а не ввязываться в эту странную дружбу, которая может быстро закончится. Но где подростки и где логика))) Спасибо за интересную главу! 1 |
|
|
Ossayaавтор
|
|
Арктика
Рада видеть :) У Венди ситуация из разряда "и хочется, и колется" )) В идеале нужен баланс, но тут сложность в том, что характеры у друзей и потенциального жениха подобрались непростые, того и гляди, что коса найдет на камень. 1 |
|
|
|
|
Ossaya, автор, ау, где вы? Скучаем и даже немного волнуемся.
2 |
|
|
Ossayaавтор
|
|
Netlennaya
Мне приятно 💚 Все в порядке, не волнуйтесь )) Перед последней главой я писала, что беру паузу на весь апрель. Следующая глава будет 1 мая. 2 |
|
|
|
|
Жутко извиняюсь за свою "душность", но могу ли я сказать о синтаксических ошибках в главе? Если вам это неприятно, напишите об этом в ответ, тогда я больше не буду :)
"и было бы пол-беды...": должно быть "полбеды", слитно, т.к. раздельно пишется, только если следующая буква гласная ("пол-осени") или "л" ("пол-лимона") "Смело, глупо и совсем не похоже на моего осторожного и разумного мальчика…": "непохоже" должно писаться слитно, т.к. в предложении нет противопоставления, отрицательных местоимений ("ничуть", "нисколько") и слов "отнюдь" и "вовсе". "глупость чистой воды, совсем не подобающая умненькой девице Браун…": то же самое, "неподобающая" должно писаться слитно "Лаванда затеребила косу активнее, пытаясь скрыть вспышку раздражения: она привыкла всем делиться с бабулей, и обычно их мнение совпадало": перед "и обычно" запятая не нужна, т.к. это однородные придаточные, одинаково зависящие от главной части (раздражение по причине такой-то и такой-то). "Не плохо — еще не значит хорошо": "неплохо" в данном случае должно писаться слитно. Нет причин для раздельного написания. 2 |
|
|
Ossayaавтор
|
|
Морриган Сильверстоун
Это не душность )) Я рада помощи - глаз замыливается не только у меня, но и у бет. На фикбуке это решается использованием Публичной беты, а здесь проще всего писать в личку. 1 |
|
 |
|
|
Так, это я удачно зашел!
Показать полностью
Давно я тут не появлялся, работа захавала меня целиком и не подавилась. Как всегда прелестно! Вот уж на что мне нравятся ваши персонажи, точнее, ваш взгляд на них — нет четкого ведущего. Обычно я терпеть не могу, когда история постоянно скачет между героями, размазывая перспективу, но тут все так чудненько и ладненько укладывается в общую канву, загляденье просто. И да, как бы мне не нравился тутошний Снейп, умная змеюка такая... прошу записать в клуб фанатов Сириуса Блэка! Нет, ну каков, красава просто, хочется подойти и пожать его крепкую мужскую руку! Пока его все воспринимают как часть целого, как "мужа Поликсены", маэстро Блэк потихоньку набирает вес как самостоятельная фигура. Да, пока что только в собственном доме, но, но! В общем, я доволен. Венди отлично влилась в компанию, мне кажется, несмотря на опасения бабушки, которая думает лишь про многоходовочки, это всего лишь компания детей. Во всяком случае, Панси ее воспринимает именно так, что меня радует. Еще бы Панси разбиралась в себе, как ее тетка, но тут уж вопрос возраста и, скорее, опыта — у нее элементарно нет накопленных способов обдумывать происходящее и трансформировать это в выводы. Но какие их годы. И вообще, так живо, красочно, как глоток свежего воздуха, ух! Я рад, что вы продолжаете писать, продолжайте. (аффтар жжот, пеши исчо, проду) 2 |
|
|
Ossayaавтор
|
|
Суперзлодей
Показать полностью
Рада видеть! Очень порадовали меня комментом, спасибо. Так, это я удачно зашел! И меня, и меня... очень тяжелая весна выдалась. Так что сочувствую!Давно я тут не появлялся, работа захавала меня целиком и не подавилась. Как всегда прелестно! Вот уж на что мне нравятся ваши персонажи, точнее, ваш взгляд на них — нет четкого ведущего. Обычно я терпеть не могу, когда история постоянно скачет между героями, размазывая перспективу, но тут все так чудненько и ладненько укладывается в общую канву, загляденье просто. Это отлично )) Я думаю, эту историю не вышло бы рассказать иначе.И да, как бы мне не нравился тутошний Снейп, умная змеюка такая... прошу записать в клуб фанатов Сириуса Блэка! Нет, ну каков, красава просто, хочется подойти и пожать его крепкую мужскую руку! Пока его все воспринимают как часть целого, как "мужа Поликсены", маэстро Блэк потихоньку набирает вес как самостоятельная фигура. Да, пока что только в собственном доме, но, но! Я прям разулыбалась ))) Сириус красавец, рада, что кто-то оценил его по достоинству. Его есть за что любить и за что уважать.В общем, я доволен. Панси и Поликсена - одного поля ягоды, но у Поликсены действительно есть фора в виде опыта. С другой стороны, у Панси более аналитический склад ума, она немного похожа на Патрокла и на Севера в этом плане, так что у нее есть небольшое преимущество.Венди отлично влилась в компанию, мне кажется, несмотря на опасения бабушки, которая думает лишь про многоходовочки, это всего лишь компания детей. Во всяком случае, Панси ее воспринимает именно так, что меня радует. Еще бы Панси разбиралась в себе, как ее тетка, но тут уж вопрос возраста и, скорее, опыта — у нее элементарно нет накопленных способов обдумывать происходящее и трансформировать это в выводы. Но какие их годы. И вообще, так живо, красочно, как глоток свежего воздуха, ух! Я рад, что вы продолжаете писать, продолжайте. Очень, очень меня порадовали! Теперь аффтар, может, и правда пойдет пейсать дальше )))(аффтар жжот, пеши исчо, проду) 1 |
|
 |
|
|
Какой же Сириус у вас потрясающий, просто вах!😍
1 |
|
|
Ossayaавтор
|
|
aa_cond
Я очень рада это слышать! ))) |
|
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу
