Дамы семьи Поттер (гет)

Примечания:

Небольшое лирическое отступление от лица Минервы МакГонагалл, которую я прежде незаслуженно обделяла вниманием )) Посвящается читателю, наведшему меня на эту идею, — hexx.

Напоминаю, что у меня АУ и ООС, — а значит, характер моей Минервы отличается от характера канонной МакГонагалл. При этом отмечу, что очень многие события в интерлюдии основаны на канонных источниках.

Профессор Минерва МакГонагалл издавна считала себя авторитетом сразу в двух сферах. Одной из них, разумеется, была трансфигурация; однако ровно так же Минерва гордилась познаниями в другой, ничуть не менее, а то и более важной области — и этой областью было альтернативное слизериноведение.

К сожалению, в Хогвартсе отсутствовала данная дисциплина, хотя Минерва полагала, что ее изучение было бы очень полезным для любого юного волшебника — потому что так уж сложилось, что магическим миром почти сплошь заправляли проклятые слизеринцы.

Они занимали самые значимые посты и самые привлекательные синекуры, по протекции устраивали на них сыновей, племянников и крестников друг друга, решали важные государственные вопросы кулуарно, за сигарой и виски, а еще — прикрывали проштрафившихся однокашников, беззастенчиво пользуясь круговой порукой. Куда ни ткни: в Министерстве, в Мунго и даже в аврорате — везде кишмя кишели чертовы «змеи». Стоило просочиться в щелку хотя бы одной, как та сразу же звала к себе хвостатых подружек — и вскоре любое учреждение превращалось в настоящий серпентарий. Даже в личной жизни слизеринцы держались особняком, следуя своим причудливым понятиям о логике и морали, не имевшим ничего общего с логикой и моралью нормальных людей. В число их близких невозможно было попасть, если сами они того не желали, — и как Минерва ни старалась, вычислить критерии отбора ей никак не удавалось.

Впервые она задалась вопросом о странностях слизеринцев, когда ее нежная и грустная мать рассказала о размолвке с собственными родителями, выпускниками дома Салазара. Десятилетняя Минни внимательно слушала, сжимала и разжимала острые кулачки и бурно негодовала. Мистер и миссис Росс — а она звала никогда не виденных бабку и деда именно так, подчеркнуто отстраненно — вычеркнули Изабель из своей жизни и ни разу не навестили ни ее саму, ни родных внуков. От них не было ни писем, ни подарков, ни визитов. Была дочь — и не стало, подумаешь! И все из-за чего — всего лишь из-за брака с магглом?

Втайне от матери Минерва даже написала им обличительное письмо, в котором высказала все, что думала об эдакой узколобости, но толкового ответа так и не получила. Послание, в которое Минни вложила все свое горячее сердце, вернулось нераспечатанным, с ремаркой издевательским летящим почерком: «Прошу нас более не беспокоить».

Эта безразличная отписка, которой от нее отмахнулись, как от назойливой мухи, попросту ошеломила Минерву. Она ожидала увидеть вдумчивое объяснение, а может, даже строки извинения, робкое приглашение на чай или просьбу выслать новенькую колдографию — однако мистер и миссис Росс не удосужились даже прочесть послание собственной внучки.

«Ты зря это сделала, — покачала головой мать, когда Минни пришла к ней с жалобой на бабку и деда. — А может, это я ошиблась и зря тебе все рассказала… Понимаешь, мои родители думали наперед, они полагали, что за Барьером мне делать нечего — чистокровной волшебнице нелегко привыкнуть к жизни среди людей, не знающих о магии. Они предупреждали меня, твердили, что мне придется вечно скрываться, прятать палочку и плотно задергивать шторы, чтобы никто ничего не заметил, — и это еще до рождения детей, а что будет, когда у них начнутся выбросы? К тому же, дорогая, их очень тревожило, что твой отец — священник. Ты ведь знаешь, что на наш счет сказано в Библии…»

«Конечно, — бодро отрапортовала Минни и процитировала по памяти: — «Ворожеи не оставляй в живых». Но все ведь в порядке! Папа прекрасно знает о твоем даре и о том, что мы с братьями волшебники — тоже. И все у вас хорошо! Правда ведь?»

Тогда Изабель только улыбнулась краешком губ и ушла к себе, а Минни осталась сидеть на кухне, нехотя допивая остывший несладкий чай, — потому что поняла, что именно мать пыталась донести своим молчанием. Мистер и миссис Росс оказались правы: Изабель действительно нечего было делать за Барьером, да еще и замужем за пресвитерианским пастором… И в их браке совершенно точно не было «все хорошо».

«Мужчина ли или женщина, если будут они вызывать мертвых или волхвовать, да будут преданы смерти: камнями должно побить их, кровь их на них»…

Скрепя сердце, Минни все-таки признала правоту бабки и деда — но не простила их за такое открытое пренебрежение ее чувствами. Могли бы и ответить, не переломились бы! Это все потому, что они слизеринцы, — думала она по ночам, когда ежевечерняя молитва отца наконец утихала, а за окном начинал стрекотать вездесущий сверчок. — Холодные и равнодушные, скользкие существа, совсем как настоящие змеи, фу!

Когда Минерва поступила в Хогвартс и ожидаемо попала на Гриффиндор, ее неприязнь к детям Салазара только усугубилась. Почти сплошь чистокровные и состоятельные, напыщенные и замкнутые, они бесили одним своим прилизанным видом. Как-то сразу становилось ясно, что нечего и пытаться попасть в их круг: слизеринцы умудрялись оценить перспективы мисс Минервы МакГонагалл за один-единственный беглый взгляд — положить ее всю, с талантами и недостатками, надеждами и чаяниями на чашу невидимых весов, молниеносно взвесить и счесть непригодной для своих целей. Лишней в этом хрупком и сияющем мире красивых платьев, дорогих вещей, изысканных манер и безоблачного, комфортабельного будущего.

Слизеринцы вроде бы и учились в Хогвартсе наравне с другими факультетами и по такой же программе, однако жили при этом своей параллельной жизнью, куда посторонние не допускались. За обедом они судачили об общих знакомых, о волшебных мэнорах, в которых проводили лето сплоченными компаниями, подружившимися задолго до Хога; а еще о том, какое именно теплое местечко приготовлено каждому после выпуска — если вообще случится нужда в работе, потому что многие рассчитывали на трастовые фонды или фамильные состояния… И весь этот обособленный анклав, подгребший под себя почти все богатства магической Британии, и не думал открывать свои двери для остальных: деловые договоренности и помолвки заключались преимущественно в его узких границах. Да что там — даже крестных отцов еще нерожденным детям «змеи» выбирали в первую очередь из числа однокашников…

Талант к трансфигурации, недюжинная усидчивость и острый ум? В магической Британии того времени с такими качествами можно было стать секретарем у одного из слизеринских зазнаек. Минни могла бы подавать ему кофе, смеяться над плоскими остротами, превращать салфетки в галстук нужной расцветки, а еще — напоминать о встречах с другими богатенькими лентяями. И кому какое дело, что не они, а именно Минерва стала лауреатом премии «Трансфигурация сегодня»…

Минни скорее спрыгнула бы с Астрономической башни, чем пошла в услужение к одному из слизеринцев. Потому она позарез нуждалась в протекции, и к шестому курсу ей наконец удалось заручиться поддержкой единственного неравнодушного профессора: преподаватель Трансфигурации — а также целый герой войны и победитель Гриндевальда! — разглядел таланты Минни, взял ее под свое крыло и даже помог стать анимагом. Более того, профессор Дамблдор твердо пообещал ей место в отделе магического правопорядка, и Минерва наконец-то ощутила уверенность в завтрашнем дне.

Тогда же, на шестом курсе, она впервые влюбилась — и, к своему ужасу, как раз в слизеринца. Долгие недели Минни тщетно боролась с собой, ужасаясь собственному моральному падению, но ее ноги подкашивались при одном взгляде на зеленый стол. Наверное, влюбленность угасла бы сама по себе, но так сложилось, что алеющие щеки гриффиндорской отличницы все-таки заметили — и сделали соответствующие выводы.

Сперва был столик в библиотеке — один на двоих, потому что остальные оказались уж очень удачно заняты.

Затем последовали взятая взаймы книга, остроумный комплимент и предложенный носовой платок с монограммой — его Минерва не вернула, просто не нашла сил с ним расстаться.

Наконец наступила кульминация — совместная подготовка к зачету по Чарам, затянувшаяся до закрытия читального зала, и жаркое пламя, родившееся где-то под сердцем Минни и охватившее ее всю целиком, с ног до головы.

Поцелуй, украденный на лестничной площадке между вторым и третьим этажами.

Головокружительные перспективы — леди Минерва Берк, а ведь звучит! — и стыд за то, что она гребла всех слизеринцев под одну гребенку, а ведь среди них встречаются весьма приличные люди…

И предложение полюбоваться на звезды на берегу Черного озера — как раз после отбоя, почти как в романах, которые Минни украдкой почитывала, пряча яркие томики среди учебников…

«Не ходи, — очень серьезно и настойчиво посоветовала соседка по комнате, Поппи Помфри, с которой Минерва поделилась жгущей язык тайной. — Я не шучу. Не ходи».

«Да что он мне сделает? — удивилась и насторожилась Минни, бережно откладывая на кровать серое муслиновое платье. — Чего именно ты боишься?»

Поппи только вздохнула и покачала головой. Ее тугая русая коса змеей свилась на коленях, и соседка поколебалась, а затем принялась расплетаться, как всегда делала перед сном.

«Берк ничего тебе не сделает — кроме того, о чем ты сама его попросишь, — гладя пальцами полотно своих шелковистых волос, медленно промолвила Поппи и улыбнулась очень невесело. — А ты попросишь — потому что Юстас прекрасно умеет крутить девицами. Мерлин, Минерва, подумай хотя бы о своей репутации! Ты и он вдвоем после отбоя, совсем одни и без лишних глаз… может, ничего и не случится, но о ваших похождениях обязательно узнают — и тогда будет совершенно неважно, что вы там делали, да хоть гербарий собирали!»

Она помолчала и искательно, снизу вверх, заглянула Минерве в глаза:

«Ты ведь не думаешь, что ты первая, кого Юстас Берк пригласил полюбоваться на звезды?»

«Все совершенно не так, — Минни наконец отмерла и воинственно подбоченилась. — Он собирается сделать мне предложение!»

«Неужели так и сказал? — усомнилась Поппи, и Минерва замялась и отвела взгляд. — Люблю, женюсь, срочно пишу отцу?»

«Юстас действительно написал своему отцу и со дня на день ожидает получить ответ», — с гордостью подтвердила Минни.

«Ну мало ли, что он ему написал! Может, спрашивал, какие ЖАБА следует сдавать! — возмутилась зануда Помфри и принялась бить по живому: — Ты сама придумала сказку со счастливым концом — Берк тебя обнадежил, но пока что не сделал ни единого конкретного шага. И не сделает: он наверняка помолвлен — а если еще нет, это обязательно случится в ближайшее время. И невестой станешь не ты, дочь маггловского пастора из шотландской деревни, а девушка его круга. Минни, не ходи, не надо. Присмотрись к кому-нибудь другому, попроще, — вот, например, Дерек Вуд — он ведь глаз с тебя не сводит! Его сестра намекала, что Дерек хочет к тебе посвататься — так что лучше не пори горячку и взгляни на свою ситуацию трезво и непредвзято».

Однако Минерва к соседке не прислушалась, и даже любимое слово «непредвзято» не сподвигло ее хоть немного задуматься. Вместо этого она надела свое красивое платье с рукавами-фонариками, уложила волосы волнами, как в модном журнале, накрасила губы новой красной помадой и кошкой прошмыгнула по пустым коридорам, спеша на заветную встречу.

А через два месяца счастья, промелькнувших мимо, словно один день, рыдала на плече у Поппи и клялась, что никогда в жизни больше не поверит ни единому слизеринцу с их проклятыми раздвоенными языками. И Помфри даже не укоряла и не стыдила — просто молча гладила соседку по черным волосам и вздыхала, совсем как мать когда-то давным-давно, когда маленькая и наивная Минни тайком написала мистеру и миссис Росс.

А Дерек Вуд, хоть и продолжал пожирать мисс МакГонагалл глазами, так к ней в итоге и не посватался — слухи все-таки разлетелись, обрастая все новыми и новыми пикантными подробностями…

Впрочем, Минни совсем не переживала на этот счет — она никогда не видела себя замужем (кроме как за Юстасом Берком, но то было временное помрачение рассудка). Вернувшись на седьмой курс, она снова стала летать по школе, как на крыльях. Все наконец-то налаживалось: Минерву нежданно-негаданно назначили старостой школы, она пробилась в квиддичную команду на роль охотницы, ну и, самое главное, после выпуска ее ждал пост в Министерстве, — а значит, можно было дать себе волю! Наконец-то говорить все, что на самом деле думаешь, и смело штрафовать слизеринцев (особенно Берка с его противной невестой) — без опасения, что «змеи» затаят злобу и в будущем испортят ей карьеру…

Много позже Минерва сумела признаться сама себе, что слишком уж увлеклась праведным мщением. Почувствовала себя всемогущей, защищенной от любых нападок — и получила ценный урок, который окончательно зацементировал ее отношение к дому Салазара.

Шел матч за Кубок школы — последний школьный матч Минервы и один из самых сложных за год: вскоре после старта начался страшный ливень. Она как раз пыталась перехватить мяч, когда некто, пользуясь плохой видимостью с трибун, грубо протаранил ее метлу и сломал прутья, а затем птицей взмыл в небо.

Минни падала так долго, что ей казалось: она вовсе не падает, а летит. Она даже успела подумать, что ей стоило оказаться не кошкой, а какой-нибудь птицей — может быть, чайкой или буревестником? Как ни удивительно, но страха совсем не было — одно лишь гнетущее недоумение, разочарование даже. Не может ведь ее судьба оборваться именно так — внезапно, глупо и нелепо, на самом пороге взрослой жизни?

Память не сохранила удар об землю, зато Минни отлично запомнила пробуждение и то, как болело абсолютно все: голова (сотрясение мозга), сломанные ребра (сразу несколько) и сильно поврежденный хребет… Еще она запомнила, как профессор Дамблдор убито разводил руками: никто не заметил момент столкновения, даже игроки из ее собственной команды — слишком увлеклись напряженным матчем, слишком плотной была завеса дождя, — а слизеринцы хором уверяли, что это был просто несчастный случай…

Круговая порука в ее худшем проявлении, — так горько думала Минерва, проводя одинокие вечера в Больничном крыле, пока обидчики продолжали учиться, веселиться, готовиться к выпускному балу и наслаждаться последней цветущей весной. А еще наверняка обсуждали то, как здорово они проучили выскочку МакГонанагалл, поставили зарвавшуюся полумагглу на место — и как им ничего, ну вот совершенно ничего за это не было.

Больше всего Минни тогда боялась, что обещанная должность достанется кому-то другому, но профессор Дамблдор заверил любимую ученицу, что Министерство дождется ее выздоровления. Минерва поверила, и только это помогло ей встать на ноги как раз к экзаменам и выпускному балу… Впрочем, лучше бы она вовсе туда не пошла, а осталась в тишине и покое Больничного крыла — у нее почти сразу же ужасно разболелась спина. Выпускной превратился в настоящую пытку: танцевать Минни толком не могла, а вести досужие беседы не желала, к тому же ей постоянно мерещились тонкие улыбочки и смешки из толпы слизеринцев — даже тогда, в день всеобщего братания, «змеи» сплелись в тугой клубок и шипели себе в унисон.

«Как самочувствие?» — спросил Ахилл Эйвери, когда они столкнулись у столика с пуншем, и Минни крепче сжала зубы — его тон был безукоризненно вежливым, а сопереживание казалось искренним, но к тому моменту она уже не верила собственным ушам и глазам.

«Здорово, что ты поправилась, — якобы дружелюбно улыбнулась Фелиция Флинт, пудрившая носик в дамской комнате. — Говорили, ты навсегда прикована к постели, и я рада, что слухи не подтвердились».

Финальным аккордом стал тур вальса с вероломным Берком. Они танцевали, и Юстас сокрушался насчет ее травмы, уверял, что это был несчастный случай и что, несмотря на свою репутацию, Слизерин всегда играет честно… Минерва кивала, а про себя думала, что больше никогда не поверит ни единому слову воспитанников Салазара. Ложь, софистика и грязные приемчики — вот и все, что прячется за красивым фасадом.

И когда уже в Министерстве за ней начал ухаживать много старший начальник, Эльфинстоун Ургхарт, Минни первым делом поинтересовалась, какой факультет тот окончил — а когда узнала, что Слизерин, то стала методично пресекать любые авансы. Она, Минерва МакГонагалл, самостоятельная и независимая молодая женщина, и она не нуждается ни в цветах, ни в конфетах, ни в билетах в театр — в конце концов, это просто-напросто неуместно…

Ургхарт согласился со всеми доводами, он поступил как настоящий джентльмен, — и именно этим втайне ее подкупил. Несмотря на то, что сердце Минни дрогнуло, до поры до времени они с Эльфинстоуном оставались просто друзьями: там чинная прогулка в людном месте, тут чашечка кофе за обедом… Параллельно Минерва присмотрелась к соседу родителей, простому магглу, но вскоре поняла, что не желает повторить судьбу матери, — и так их пути с крепким шотландским парнем Дугалом МакГрегором навсегда разошлись.

Какое-то время она продолжала жить жизнью свободной городской девушки, сотрудницы Министерства, и эта жизнь ей ужасно нравилась — однако через пару лет Минни заметила, что карьера застопорилась: Министерство стагнировало, и все привлекательные посты были давно и прочно заняты. Когда вакансия наконец появилась, Минерва немедленно подала заявку и уже готовилась к переводу… и тем сокрушительнее было разочарование, когда должность отдали вчерашнему выпускнику, папиному сыночку с проклятого Слизерина. Она снова проиграла непотической машине…

Уже через пару недель, прохладным летним вечером, сидя в маленькой съемной квартирке в Четверном переулке, Минни собралась с мыслями и написала Альбусу Дамблдору, на тот момент уже директору Хогвартса. И ее покровитель ответил, пригласил Минерву преподавать Трансфигурацию — и даже без собеседования и конкурса, потому что лично знал мисс МакГонагалл и не сомневался в ее таланте. Более того, директор доверил ей лучший факультет в школе, их общую альма матер, непревзойденный Гриффиндор, обитель храбрецов и героев, — и Минерва пообещала себе ни за что не подвести любимого учителя.

В Хогвартсе она оказалась на своем месте. Что уроки, что забота о «львином» доме давались ей легко: ало-золотые никогда не нуждались в наставлениях и чрезмерной опеке, — и вскоре Минни поймала себя на пристальном интересе к совсем другому факультету, во всем противоположному Гриффиндору…

Минерва честно старалась быть непредвзятой, но ей было совершенно ясно, что за прошедшие годы слизеринцы ни капли не изменились. Ей очень хотелось переломить ход событий и сделать то, что не удалось Основателям, — вылепить из выкормышей Салазара нормальных людей, избавить их от ярма круговой поруки и непотизма. Это оказался настоящий сизифов труд: она предупреждала и увещевала, предлагала помощь и поддержку, а также всячески пыталась сдружить «змей» со своими «львами» — однако ее усилия пропадали втуне.

Слизеринцев все и так устраивало.

За годы в Хогвартсе разочарованная Минерва составила собственную классификацию детей Салазара. Те делились на «скользких», «злобных» и «коварных» — и если с первыми двумя подвидами все было более-менее понятно, то именно «коварные» слизеринцы добавили ей немало седых волос. Это были дети, а затем и подростки, при беглом взгляде на которых было совершенно неясно, что они позабыли на «змеином» факультете. Эти слизеринцы не кичились своим состоянием и фамильной историей. Все они как на подбор были умными, искренними и талантливыми. Некоторые — добрыми и дружелюбными, как сама Хельга. Часть из них могла посрамить смелостью любого «льва». Они изумительно смотрелись бы в цветах любого другого дома и именно этим были опасны — таким слизеринцам хотелось доверять и к ним хотелось прислушиваться. Совсем как к Юстасу Берку когда-то давным-давно…

Такой была и Поликсена Паркинсон.

Минерва обратила на нее внимание еще на первом курсе девочки, когда та, выполнив обязательное задание, продолжила цепочку превращений. Сложное преобразование вышло у нее играючи, будто это было интересное развлечение, что-то вроде кроссворда. МакГонагалл проявила интерес и настойчивость, она хотела помочь Паркинсон и достойно огранить ее талант, но сотрудничество не задалось: упрямая девчонка не желала следовать правилам и вечно изобретала что-то свое…

К третьему курсу Минерва смирилась с тем, что нового лауреата премии «Трансфигурация сегодня» из Поликсены не выйдет. Это было тем обиднее, что в отличие от других детей, которые усердно грызли гранит науки, Паркинсон даже не старалась. Ей действительно нравилось трансфигурировать — но не ради оценок, не ради карьеры и не ради славы, ее будущее и так было устроено задолго до рождения. Поликсене нравилось трансфигурировать просто так, исключительно из любви к искусству.

Этого Минерва принять не могла. То, что далось самой МакГонагалл потом и кровью, упало в руки Паркинсон спелым яблоком, — и это при том, что такой талант ей был совершенно ни к чему! Минерва знала точно: после выпуска Поликсена выйдет замуж и займется… чем вообще занимаются слизеринки ее круга? Вышивкой и благотворительностью? Что она станет превращать: брошки да вазы?

На пятом курсе их взаимная неприязнь только усугубилась: Паркинсон молниеносно и безукоризненно, с элегантностью прирожденного трансфигуратора выполняла все задания на урок, а затем тайком перекрашивала себе ногти или рисовала вульгарные татуировки волшебным пером. Минерву разрывало на части от одновременного восхищения чужим талантом и жгучего желания поставить нахалку на место. Если бы только Поликсена желала учиться… если бы только пошла на контакт…

Окончательно их отношения испортились на шестом курсе — тогда закадычный приятель Паркинсон и любимец Слагхорна, Северус Снейп, отравил одного из учеников Минервы, Ремуса Люпина. Недолго думая, возмущенная МакГонагалл вызвала к себе Каролину Стивенсон: она полагала, что тихая и ласковая девочка ужаснется содеянному и расскажет все, что ей известно, как на духу — однако в назначенное время вместо Каролины объявилась Поликсена Паркинсон.

«Добрый день, профессор МакГонагалл! А Каро нездоровится, — подхватывая сумку и спрыгивая с подоконника, объявила Поликсена, а затем широко улыбнулась: — Я за нее».

Ну да, конечно же, нездоровится, — угрюмо подумала Минерва, приглашая нахальную девицу к себе в кабинет. Паркинсон просто задвинула слабохарактерную подружку за спину и тем самым умело спрятала концы в воду — МакГонагалл уже знала, что вот-вот услышит типично слизеринскую скороговорку: ничего не видела, ничего не знаю, но это точно был не он.

«Я сама ничего не видела, — дружелюбно и вдумчиво сообщила Поликсена, едва усевшись в гостевом кресле, и смело встретила взгляд Минервы. — Однако уверена, что Север тут ни при чем».

«Возможно, ваша подруга знает больше», — намекнула МакГонагалл, и Поликсена покачала головой.

«Она бы обязательно со мной поделилась. Нет, Каро ничего не знает, в точности, как и я сама».

«Разве можно с такой уверенностью говорить за другого человека?» — усмехнулась Минерва, и Поликсена с готовностью кивнула:

«Конечно! Она ведь невеста моего брата, почти часть семьи».

Семья, ну надо же… еще одно слово, которое для «змей» означало что-то совсем иное, чем для всех остальных людей. Девушка, сидевшая напротив, склонявшая голову к плечу и улыбавшаяся открыто и доброжелательно, легко употребляла это слово, но понимала ли она его настоящий смысл? Иногда МакГонагалл казалось, что чистокровные слизеринцы — это не вполне люди, а что-то другое, чуждое и существующее по своим собственным законам, что-то куда ближе к хозяевам холмов, чем ко всем остальным волшебникам…

«Мальчик может погибнуть, — скрипнула зубами Минерва. — Вы это понимаете, мисс Паркинсон? Ремус Люпин может погибнуть или навсегда остаться калекой — неужели вам совсем безразлична его судьба?»

Поликсена посерьезнела, но взгляд не отвела — с виду воплощение открытости и полной готовности к сотрудничеству.

«Мне очень жаль, — без капли смущения соврала она и снова пошла в атаку: — Однако я уверена, что Северус тут ни при чем. Неясно ведь, чем именно Люпин отравился — возможно, стоит провести инспекцию на кухне».

«Зачем вы так усердно его покрываете? — поразилась Минерва, и Паркинсон нехорошо прищурилась. — Мистер Снейп знал, что делал: вам прекрасно известно, что он выдающийся зельевар, настоящий самородок, а за гриффиндорским столом отравился один только Ремус. Они враждуют, это известно всем — а значит, у вашего приятеля имелся весомый мотив. Мотив, умения и возможность — все сходится одно к одному, не хватает только доказательств или признания — но рано или поздно все обязательно вскроется».

Минерва помолчала, покрутила в руках ручку, привезенную из последней поездки к родителям за Барьер, и продолжила своим самым проникновенным тоном:

«Послушайте меня очень внимательно, мисс Паркинсон… Мадам Помфри бьется над Ремусом уже третий день и никак не может стабилизировать его состояние. Вы понимаете, что Северус Снейп пойдет по наклонной дорожке, не может не пойти? У вашего дружка полностью отсутствует чувство меры. Сегодня это отравление — а завтра что? Непростительные прямо в Большом зале?»

Поликсена снова улыбнулась, но на этот раз улыбка совсем не затронула глаз.

«Мадам МакГонагалл, — с чувством сказала она, выпрямляясь в кресле и в этот момент остро напоминая Минерве всех «коварных» слизеринцев скопом: и проклятого Берка, и Эльфинстоуна Ургхарта, сперва все-таки окрутившего Минерву, а потом беспардонно скончавшегося… К Паркинсон хотелось прислушиваться и ей хотелось верить, даже если было совершенно очевидно, что делать этого нельзя. — Так вам известно об их вражде? Тогда для вас не будет новостью, что гриффиндорцы атакуют Северуса вчетвером. Вчетвером на одного, вы это понимаете? Если кто и пойдет по наклонной дорожке, то вовсе не Север, а мой горе-жених с его сворой. Добавить мне нечего. Разрешите идти?»

«Ваш жених?» — удивилась Минерва, и Поликсена едва заметно стиснула челюсти, словно их свело, и кисло усмехнулась.

«Краса и гордость Гриффиндора, Сириус Орион Третий Блэк», — почти пропела она, и МакГонагалл почувствовала, как между ними снова вырастает невидимая ледяная стена — ну надо же, даже в этой, самой человечной и эмоциональной из сфер жизни у слизеринцев все было иначе, чем у других людей…

Любовь и страсть? Тоска и томление? У «змей» все было решено заранее и обсосано до мельчайших деталей. Возможно, даже выбраны имена будущих детей… хотя перед Минервой сидел точно такой же ребенок — сколько там Поликсене Паркинсон, шестнадцать? Семнадцать? Разве в таком возрасте можно делать выбор? Сама Минерва только под сорок поняла, что именно она ценит в мужчинах, — например, готовность ждать столько, сколько потребуется, как это делал проклятый Эльфинстоун… Все-таки нужно было отказать ему снова, в шестой раз: Минерва ужасно скучала по мужу и до сих пор обходила их домик в Хогсмиде десятой дорогой…

«И все же, зная, что ваш друг враждует с вашим же женихом, вы выгораживаете именно друга, да еще с таким пылом… Знаете, мисс Паркинсон, а ведь вам изумительно подошли бы алый и золотой, — посетовала Минерва, откидываясь в кресле и изучая Поликсену поверх очков. У нее снова ужасно разболелась спина, и это не прибавило ей благодушия. — Вы также отлично смотрелись бы на Хаффлпаффе — там очень ценится дружба… Однако к моему прискорбию, вас занесло на Слизерин — и теперь вы по уши замазаны в круговой поруке. Вам самой не противно?»

«Мы зовем это чувством локтя, — светски улыбнулась Поликсена и встала без разрешения. — Простите, мне пора: перед отбоем хотелось бы успеть в Больничное крыло».

«Зачем?» — удивилась Минерва. Паркинсон вскинула брови, немного подумала и легко пожала плечами.

«Проведаю Люпина. Мне действительно жаль Ремуса, а на его безголовых приятелей надежды нет».

Она вежливо попрощалась и покинула кабинет, а Минерва еще долго сидела за столом, тщетно пытаясь постичь логику «коварных» слизеринцев. Паркинсон жаль Люпина — но его обидчика она ни за что не выдаст и Стивенсон тоже запретит. А еще подучит Каролину, и никто и никогда не докопается до правды — если только Ремус не умрет, и делом не займутся авроры. Своя рубашка слизеринцу всегда ближе к телу… даже, а может быть, и особенно — слизеринцу «коварному». Извращенная, варварская, вывернутая наизнанку мораль…

Прошло время, однако холодная война Минервы МакГонагалл со «змеиным» факультетом продолжалась как прежде. У нее бывали успехи, но бывали и поражения — например, так и не сбылась часть ее предсказаний насчет судьбы отдельных выпускников...

Впрочем, Минерва не спешила расстраиваться — слизеринцы умели затаиться, но рано или поздно их естественные дурные наклонности обязательно давали о себе знать. Взять, к примеру, Северуса Снейпа: вопреки ее мрачным прогнозам, подлый отравитель все-таки не пошел по наклонной — напротив, остепенился и стал походить на обычного человека, а не на неуправляемую силу природы. Минерва даже гордилась своим участием в его судьбе, — не зря она била тревогу в самом начале карьеры Северуса, когда тот пристрастился к алкоголю! В целом, они по-прежнему друг друга недолюбливали, но с этим Снейпом хотя бы можно было найти общий язык…

И что же в итоге? Минерва снова, в который раз, оказалась права: с поступлением в Хогвартс Гарри Поттера, сына Лили и Джейми, Северус сбросил невзрачную шкурку и вскоре стал почти прежним — типом несносным, самоуверенным и совершенно беспринципным.

Они и прежде редко сходились во мнениях, но особенным камнем преткновения стала судьба детей, которых Минерве подбросили, как прожорливых кукушат в гнездо к голубке. Сама МакГонагалл считала перевод отвратительной профанацией и наотрез отказывалась принять решение Альбуса — между прочим, впервые за много лет полной солидарности. Однако племянница Поликсены Паркинсон и сын Люциуса Малфоя сумели правдами и неправдами закрепиться в «львином» доме, и Минерве пришлось пересмотреть свою классификацию. Отныне у «коварных» слизеринцев появился подтип «особо коварные»: те, кому удалось обмануть даже Шляпу, даже Дамблдора и нахально спрятаться на самом виду, мимикрировать под студентов другого факультета. Впрочем, чего-то подобного стоило ожидать — воспитание Поликсены Паркинсон давало свои отравленные плоды…

И когда Минерва узнала о том, что новоиспеченная леди Блэк взялась еще и за Гарри Поттера, она твердо решила, что сделает все возможное, чтобы спасти мальчика, не дать ему пропитаться этим сладким ядом и потерять все точки соприкосновения с нормальными людьми. Закон находился на стороне Паркинсон, но МакГонагалл не собиралась умывать руки: в конце концов, она была в неоплатном долгу перед Джеймсом и Лили… все они были перед Поттерами в неоплатном долгу.

Примечания:

PayPal, чтобы "Дамы" росли большими и кушали много каши: ossaya.art@gmail.com

Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️

История МакГонагалл в каноне менялась как минимум один раз, и мне ближе изначальная — та, где она 1935-го года рождения.

Коллаж Минервы: https://ibb.co/WkDRWFc

Как всегда, буду рада адекватным комментариям ❤️