Все меняется, ничего не исчезает (гет)

Думаю эта глава заслуживает некоторых слов от лица автора.

Уровень жестокости описанный в 15 главе есть мой максимум, что я позволю себе в своем произведении. Это не есть следствие нарушенной психики автора (уверяю я нормален настолько, насколько нормален каждый из вас) или его склонности к садизму. Нет. Мне просто надоели сказки. Я вырос из них. От удара на теле остаются синяки, кости имеют склонность ломаться, а психика расшатываться. Люди меняются и не всегда в лучшую сторону. Но меняются они только под влиянием чего-либо.

Я поставил рейтинг "R" не просто так, и не из за будущих ожидаемых вами сцен, а в попытке отогнать всех, кто ищет себе сказку на ночь. Реальность жестока и эту реальность я буду преподносить. Разумеется, где-то приукрашивая, а где-то смягчая, чтобы уж совсем не шокировать происходящим.

Я не говорю, что дальше будет хуже. Нет. Наоборот, скоро этот "темный" период кончиться, как заканчиваются черные полосы по жизни.

Надеюсь на ваше понимание.

Волдеморт уже несколько часов вновь и вновь подводил итоги своего разговора с Роузом. И что-то все никак не давало ему покоя. Не переусердствовал ли он со своим давлением? Справится ли Роуз с поставленной задачей? Волдеморт сомневался и имел на то основания. Роуз был человеком с совершенно неподходящим для предстоящего дела характером. Приверженец честной дуэли, аристократ старой закалки со своим кодексом чести и сводом правил — вот кем был Джон. Роуз никогда не бил исподтишка, был предельно честен как перед собой, так и перед другими.

Здесь же… Здесь требовалось настоящее, не показное хладнокровие, воспитанное в глубинах подземелий Слизерина. Роуз, как выпускник Гриффиндора, был этого лишен. Тем не менее, его безукоризненную верность и преданность делу Волдеморт зачастую ценил куда выше прочих качеств его Ближнего Круга.

Но только не в этот раз. Волдеморту не нужен очередной провал.

— Квирелл! — громкий голос заставил поежиться чахлого профессора. — Вызови Малфоя. Его ждет увлекательная поездка во Францию.

* * *

Это было самое странное пробуждение в жизни Эрика. Первые несколько секунд он вообще не понимал ничего происходящего, не мог разобраться в ощущениях и чувствах. С одной стороны плотная, тягучая тишина, нарушаемая лишь громкими ломаными шагами, и отсутствие какой-либо опоры для тела, намекали на нереальность всего происходящего, на сон или галлюцинацию. С другой же — он был связан. Об этом Эрик узнал почти сразу, стоило ему попытаться пошевелить руками или ногами. Возникшая боль вырвала Эрика из плена возможных иллюзий, обрушив на него жестокую реальность — связанный и безвольно подвешенный, подобно мешку с песком, он летел в неизвестном ему направлении.

Гэлбрайт мысленно приказал себе не паниковать и попытался воскресить свои последние воспоминания.

«Это все Роуз… — мигом решил Эрик, прекрасно осознавая, что помимо профессора в том коридоре больше никого не было. — Только зачем ему все это? Или я все-таки ошибаюсь?»

Эрик, чертыхнувшись от боли в затекшей шее, поднял голову и уткнулся взглядов в спину медленно бредущего профессора.

«Все-таки он… — Гэлбрайт вновь откинулся назад, расслабляя ноющие мышцы. — Только зачем?»

— Профессор? — всеми силами Эрик пытался сохранить спокойствие. — Что происходит? Где я?

Его вопросы эхом разлетелись по темным коридорам этого пугающего места, но Роуз никак на них не отреагировал, продолжая идти к одной ему лишь ведомой цели.

— Профессор! — повысил голос разозленный Эрик. — Слышите меня? Отпустите меня немедленно!!!

Крик, на который Гэлбрайт сорвался в конце, вернулся оглушительным эхом и больно ударил по ушам. Каждое произнесенное слово вновь и вновь прибывало к нему из нескончаемых коридоров, заставляя мальчика метаться в путах из-за невозможности закрыть уши. А звук все нарастал, с силой кузнечного молота ударяя по барабанным перепонкам мальчика. Больно, невыносимо больно. Голова гудела. Каждый высокий звук, каждое протяжное эхо отдавалось в теле болезненным спазмом. Пытка казалась бесконечной…но нет. Его отраженный крик постепенно угасал, сходил на нет. Медленно, очень медленно, превратившись в очередное мучение, эхо затихало.

Эрик измученно повис на держащих его невидимых путах, уткнувшись взглядом в каменную кладку пола. «Мы остановились! — в тот же момент осознал Гэлбрайт, глядя на неподвижные плиты. — А значит…»

— Про…

— Силенцио! — зло прошипел тяжело дышащий Роуз. — Убить нас хочешь?! Не получится!

Роуз, бросив гневный взгляд на обескураженного Эрика, развернулся и продолжил путь в полной тишине, оставляя мальчика наедине со своими мыслями.

«Да что происходит, черт возьми?! — беззвучно выкрикнул Гэлбрайт, полностью потеряв нить происходящего. — Что Вам от меня надо! Отпустите! Отпустите меня!»

Эрик со всей силой дернул рукой, еще раз и еще… Путы не поддавались, а лишь глубже врезались в его кожу. Защипало в глазах — от боли то или от страха Эрик не знал. Он бился подобно рыбе в сетях — так же отчаянно и так же безнадёжно. И так же безостановочно…

Первые слезы страха сорвались с его скул, тяжелыми каплями падая на пол, звеня в абсолютной тишине.

— Значит, вот она какая нынешняя французская знать? — засмеялся Роуз, не замедляя свой ход. — А где твое показное хладнокровие, твоя наигранная сила и твое мнимое превосходство? Где тот аристократ, что был готов огородить свою сестру даже от интереса со стороны подозрительного англичанина? Где?

Эрик слушал, не в силах помешать его словам проникать к нему в разум, не в силах ответить. Связанный, немой и беспомощно подвешенный, он мог лишь слушать и стараться не воспринимать, отрицать, не признавать и толики смысла в словах этого, наверняка безумного, человека.

— А я отвечу, — продолжал Роуз свой издевательский монолог. — Его никогда не было. Не правда ли легко рушится ложь под давлением настоящей силы, настоящих испытаний, настоящих трудностей? Не правда ли хрупки те маски, что учат вас носить с детства? Вот и ты плачешь, гордый аристократ в n-ом поколении. Вот твоя истинная натура.

Эрик рьяно замотал головой. «Нет! — пытался кричать Гэлбрайт не в силах признать очевидное. — Нет! Это не правда!» Но Роуза ни капли не интересовало его мнение. Он даже не посмотрел на него.

— Как думаешь, что сказал бы твой отец, увидев тебя таким? Похвалил? Пожалел? Успокоил?.. — Роуз повернулся к нему лицом, нацепив гаденькую улыбку. — … или пожурил? Накричал? Отрекся?!

Каждое слово гвоздём вколачивалось в сознание Эрика, причиняя практически физическую боль.

— Но все это, — Роуз внезапно расслабился и пожал плечами, — сейчас не при чем. Ты здесь лишь волей случая, чему я немного благодарен. Ты скрасил этот вечер, Эрик. И не волнуйся, не плачь — скоро для тебя, это все не будет иметь ровно никакого значения.

И бросив эту фразу, Роуз продолжил свой путь, не обратив внимания на резкие перемены в мальчике. Эрик застыл. Последние слова эхом отдавались не только в коридорах, но и у него в мыслях. Теперь он знал, что его ожидает. Холод от тех воспоминаний пятилетней давности медленно поднимался по его венам, всеми силами стремясь к горячему сердцу. Сколько лет он уже не слышал этой фразы, сколько лет не просыпался в холодном поту?

«Не волнуйся, для неё это уже не имеет значения…»

…А ведь ему тогда было только шесть лет. Слишком рано для первой встречи со смертью...

То было время, когда он, по настоянию отца ходил в маггловкусю школу для детей. Он учился, общался со сверстниками, играл. Тут было много того, чего ему не хватало в поместье — друзья, игры, компания сверстников. Класс уверенно делился на два лагеря — мальчишеский и девчачий — и редко когда они друг с другом пересекались. Время шло, мальчик рос. Настал момент, когда он понял, что большая часть девочек стало проявлять к нему излишнее внимание, как к представителю другого лагеря. Они подсаживались к нему на обедах, пытались завести беседу, иногда даже угостить полдниками. Учительницы тоже внезапно изменились. Особое отношение к себе он не мог не заметить. Они уделяли ему больше внимания, меньше требовали, чаще помогали, всячески поощряли и даже защищали от других учителей. А он что? А он принимал это все как должное. До одного дня…

В тот день Пьер, обычно забирающий его из школы, задержался, как позже выяснилось, на работе. Не в первый раз. Эрик, оставаясь в классе с другими детьми, смотрел, как их забирали по домам родители, прощался с ними и продолжал ждать. В конце концов, он остался единственным ребенком в классе. Тогда, дежурила недавно поступившая на работу мадам Лефевр. Она долгое время украдкой посматривала на него, весело собирающего пирамиду из кусочков конструктора, и, в конце концов, решила подойти.

— Эрик, — она нежно погладила его по спине. — Школа закрывается. Нам пора уходить.

Он непонимающе уставился на учительницу.

— А папа? Я жду папу! — Эрик упрямо не двигался с места. — Он должен меня забрать.

— Мы подождем его в другом месте, — с улыбкой сказала мадам Лефевр, помогая Эрику встать на ноги, и протянув ему раскрытую ладонь. — Пока твоего папы нет, мы пойдем немного поиграем, а может, и покушаем сладкого, хорошо?

Глядя на задорно подмигнувшую женщину, Эрик кивнул и, не думая, ухватился за горячую руку учительницы.

— Пойдем, малыш…

Последующие три часа были одними из самых счастливых в его жизни. Он помнил ту свою безудержную радость, когда мадам Лефевр привела его в парк аттракционов, где Эрик еще ни разу не был. Весь вечер они катались на каруселях, приминали участие в театральных постановках, пугали обезьян из местного зоопарка, соревновались на детских гоночных болидах. Он потерялся в веселье, забыл о времени, забыл об отце. Эрик просто наслаждался каждым моментом.

Уже под вечер, мадам Лефевр, привела уставшего, вымотавшегося ребенка к себе домой.

— Тебе понравилось? — спросила женщина, сев на диван и посадив Эрика себе на колени. — Было весело?

Мальчик, набравшийся новых впечатлений на ближайший месяц, яростно закивал головой.

— Спасибо Вам! — выпалил Эрик и, несмотря на налившиеся свинцом веки, принялся пересказывать самые запомнившиеся моменты: вспомнил захватывающую гонку, в который он вышел победителем, грозного льва, с высокомерным видом пожирающего кусок брошенного мяса, смешную обезьянку, нагло клянчащую еду у прохожих. Казалось, он мог говорить вечно, но усталость в итоге дала о себе знать. На середине очередного предложения Эрик, незаметно для себя, уснул прямо на руках молодой женщины.

Проснулся он в незнакомой, но явно детской комнате: яркоокрашенные стены с различными персонажами мультфильмов, разбросанные повсюду игрушки и книжки, и никакого «взрослого» порядка. Он будто попал в детский рай — уголок, которого у него дома не было. Родители не покупали ему ничего, что не несло какой-либо практической ценности. А тут… Эрик не знал, во что запустить свои руки — поиграть хотелось во все и сразу.

Первым под раздачу попал лежавший у изголовья его кровати мягкий кот, размером чуть ли не больше самого мальчика…

...Шум льющейся воды и звенящих тарелок, раздавшийся со стороны выхода из комнаты, заставил Эрика вырваться из выдуманного им мира, где он смело боролся против огромного тигра, и вернуться в реальность.

— Ма-а-ам? — Протянул мальчик, совершенно позабывший, где он находится. Шум мытья посуды мигом прекратился.

— Что ты сказал? — в комнате, будто из ниоткуда появилась мадам Лефевр с безумно счастливым видом. — Повтори!

Эрик опешил от последовавшей просьбы. Молодая женщина, взяв его за руку, преданно, но требовательно смотрела ему в глаза, ожидая его слов.

— Извините, мадам Лефевр, я забылся, — извинился Эрик и неожиданно почувствовал, как хватка женщины усилилась.

— Все нормально, Эрик, — мадам Лефевр приобняла чуть упиравшегося мальчика, положив его голову себе на плечо. — Все хорошо. Можешь звать меня мамой.

— Но вы не она, — возразил Эрик. — Вы не моя мама…

От его слов, женщина вздрогнула всем телом, но не отпустила, а лишь сильнее прижала его к себе. И Эрику это понравилось... Это было так... тепло? Его мама любила потрепать по волосам, ласково погладить или просто подержать за руку. Но так… так его обнимали впервые. Он чувствовал, как размеренно бьется сердце мадам Лефевр, чувствовал её глубокое дыхание, чувствовал её. Эрик хотел больше, хотел, чтобы это объятие не кончалось…

Мадам Лефевр, несмотря на сопротивление, мягко отстранила его от себя, и встретилась с ним взглядом.

— Эрик, — женщина будто пыталась заставить свой голос звучать, как можно серьезней. — Я заранее прошу прощения, что говорю об этом только сейчас. Я хотела дать тебе немного счастья, пойми меня.

Эрик недоумевая смотрел на собирающуюся с духом женщину. Она неуверенно провела большим пальцем по его щеке, будто смахивая видимую только ей слезу, и негромко выдала:

— Твои родители не придут за тобой, Эрик. Теперь уже, нет.

— Почему? — Эрик пытался понять, что же именно пытается сказать женщина, и пока не понимал. — Вы сами меня отведете?

Она вновь крепко обняла мальчика, положив себе на грудь его голову и нежно её поглаживая. Эрик, несмотря на странную ситуацию, не мог противиться её ласкам.

— Нет, Эрик. Твои родители… решили отказаться от тебя. Извини, что не сказала тебе раньше…

…Невидимые путы исчезли, и Эрик, по-прежнему связанный, тяжело упал на пол, отбив себе копчик и ударившись затылком.

«Где я?» — в очередной раз за сегодняшний день спросил он, осматривая еле освящённую комнату. Помещение оказалось непривычно большим, после тех узких коридоров, которыми Роуз привел его сюда. Свет ручейками лился из пола, разгоняя мрак и одновременно создавая некий рисунок, в центре которого на колонне-постаменте стояла непримечательная глиняная, явно сделанная вручную, чашка.

«Что это? — задавался вопросом Эрик. — Ради этого мы здесь?»

Он перевел недоумевающий взгляд на Роуза и неожиданно понял, что тот наблюдал за ним все это время.

— Что это? — как можно четче шевеля губами попытался спросить Эрик.

— Тебя это не касается, поверь, — усмехнулся Роуз, ухватился за веревку на его руках и поднял на ноги. — Тебе сюда.

Эрик, боясь возможной боли в заломленных руках, на негнущихся ногах шел не сопротивляясь, не переча. Он не представлял, что делать. Он не знал, что происходит. Но он догадывался, чем это кончится. Первое удивление уже прошло, уступив место вновь пустившему коготки страху. Всех сил Эрику с трудом хватало лишь для того, чтобы вновь не поддаться панике.

— Здесь. — Роуз остановился перед еле сияющим прямоугольником, идеально вычерченным на каменной кладке. — На колени.

Эрик не подчинился. Его ноги предательски дрожали, сердце гулко звучало в груди, выбивая ударами бешеную дробь, но Гэлбрайт не сдавался. Поддаться сейчас страху, означало неминуемую смерть.

Он немного присел, и, почувствовав ослабленное давление на руки, резко дернулся в отчаянной попытке освободить их. Роузу даже не понадобилась палочка, чтобы помешать этой жалкой попытке к бегству. Один резкий удар наотмашь точно по скуле, мигом повалил Эрика на холодный пол. Но он не сдался. Несмотря на неожиданное рукоприкладство, Эрик быстро пришел в себя. Не чувствуя боли от двойного удара, он попытался перекатиться в сторону… как можно дальше от этого места… Как вдруг, с неописуемой силой, его ударили по ребрам. Эрик на мгновение потерял сознание от боли и шока — хруст сломанной кости был прекрасно слышен в окружившей их тишине.

Бешеный крик мальчика так и не раздался в этих залах.

* * *

Роуз не ожидал от себя подобной реакции. Чтобы он да пнул ребенка, причем со всей доступной ему силой? Что с ним? Неужели этот вечер стал слишком большим потрясением для него?

Он в шоке смотрел на лакированную поверхность своей туфли, которая до сих пор хранило на себе тепло детского тела. Хруст ребра он не только услышал, он буквально ощутил его. И это новое чувство… ему понравилось?

Роуз встряхнул головой, сбрасывая с себя оцепенение. Не время для разборок с внутренним миром.

— Успокойся! Иначе будет хуже! — зло крикнул Роуз, морщась от надоедливого эха.

Но Гэлбрайт не желал его слушать, вынуждая снова и снова применять к себе силу.

«Вот же дерьмовый день!» — про себя выругался профессор, наблюдая за конвульсивными попытками плачущего мальчика отползти в темень. Он поднял палочку… и тут же опустил. Хватит с него и физического превосходства. Роуз сделал пару шагов к Гэлбрайту, который, услышав его движение и дернувшись в страхе сильнее обычного, тут же скрючился от нового приступа боли.

— Малыш, хватит. — Роуз ухватил его за локоть и втащил в прямоугольник. — Тебе просто не повезло. Смирись. Тебе не уйти отсюда.

Но Гэлбрайт не слушал. Ломая ногти на свободной руке он цеплялся за каменную кладку. Пинался ногами, никуда в прочем не попадая. Открывал рот в немых мольбах и криках. Все зря. Уже поздно.

Роуз ногой придавил колени Гэлбрайта к полу, и, ухватив за подбородок, поднял его с пола. И вот, глядя на грязное, мокрое от слез, но, тем не менее, прекрасное лицо с глазами полных мольбы и страха, приставляя нож к нежной, детской коже, Джон не выдержал.

Его устои, его правила дали трещину. Разрываясь между долгом и собственным кодексом, между жалостью к мальчишке и верностью к Темному Лорду, Роуз запутался. Он закрыл глаза, не в состоянии смотреть на Гэлбрайта.

Почему он избитый физически, должен страдать и психически? Да он убивал. Он много убивал, ибо война не место для сантиментов. Охотник или жертва. Жить или умереть. Все стороны в конфликте всегда были в равных условиях, несмотря краткие перевесы сил. Выбор был за ними. Они сами решили сражаться поставив на кон свои жизни.

Почему он, пройдя через все тяготы войны, должен здесь и сейчас держать нож у горла беззащитного мальчика? Он не Макнейр, что даже после падения Лорда, сохранил верность своей натуре. Он не палач.

Но приказ милорда, его желания, его надежды — все они возложены на его плечи. Он должен.

Роуз глубоко вздохнул, в попытках успокоить неистово бьющееся сердце, и открыл глаза. Картина открывшаяся его взору, не изменилась, как бы он того не желал. Испуганные, полные слез, молящие о пощаде глаза мальчика, стоящего на коленях в жертвенном квадрате, по-прежнему смотрели на него. И этот взгляд, способный разжалобить даже каменную кладку, мешал больше всего.

«Я должен… Я должен… — будто мантру, повторял Роуз в попытках заставить себя. — Я должен…»

Джон, не в силах больше выносить этот взгляд, убрал руку с подбородка, закрыл глаза мальчику, и чуть нажал, запрокидывая голову и подставляя под нож голую шею.

— Я должен, малыш. Должен… — вымолвил Роуз, будто пытаясь извиниться перед ним. — Во имя Темного Лорда!

Дрожащая рука резким, неумелым движением провела ножом по шее…

* * *

Хочу жить. Хочу жить. Хочу…

Это были даже не мысли, не образы в памяти, не обычное желание. Нет. Это было нечто большим — чистым стремлением, целью, направлением. Это было единственно верным выбором. И он сделал его сам. И все тело отозвалось на его выбор. И вся магия поддержала его.

И он плакал. Не зависимо от сделанного выбора, он был не готов к подобным событиям, к подобному сценарию.

Эрик чувствовал прикосновение холода от металла к его коже. Он чувствовал, как в противовес этому, воспылали его ладони. Чувствовал, как горячее, голодное, яркое пламя загорается в его руках. Чувствовал, как в дикой стихии растворяются путы на руках. Чувствовал, как пламя перекинулось на ноги и наконец... он почувствовал свободу.

Поздно.

Боли не было, лишь жжение, внезапно охватившее всю шею, указывало на произошедшее. Ну и звук — не то хруст, не то треск, не то осязаемый, не то слышимый.

Жар охватил все, что ниже подбородка. Одежда, мгновенно пропиталась горячей жидкостью.

Нет.

Нет!.. Нет! Нет!!! Голова мигом отяжелела, мысли куда-то испарились, даже слезы перестали течь. Время страха и паники прошло. С этого момента царило отчаянье.

Эрик, не обращая внимания на остолбеневшего профессора, судорожно ухватился уже не горящими руками за горло в попытке остановить неспешный поток вязкой, теплой и такой родной крови. В груди защемило от недостатка кислорода, — Гэлбрайт неосознанно задержал дыхание. И первый же вздох заставил его закашляться и согнуться, выплевывая попавшую в легкие кровь.

Помощь. Ему нужна была помощь. Ему нужно сбежать и найти помощь. Простые истины пропечатывались в его сознании под диктовку животных инстинктов. Главное выжить.

Эрик, зажимая надрезанное горло, вскочил на ноги, и вновь чуть было не оказался на земле из-за резкого головокружения. Но устоял.

«Надо идти… — твердил он себе, уже практически не соображая, — надо идти… к свету…»

* * *

С каким-то отстраненным интересом Роуз наблюдал за спиной ковыляющего от него мальчика, оставляющего за собой тонкий кровавый след.

Как интересно… Ему, привыкшему убивать быстро и без лишних изысков, чувствовать чужую кровь на руках было в новинку. И это новое чувство было слишком сильно. В первые мгновения после завершающего движения ножа он даже впал в ступор, заворожено наблюдая, как кровь толчками вырывается из аккуратного разреза, как округлились в страхе глаза Гэлбрайта, осознавшего произошедшее.

Это ощущение чужой жизни, растекающейся по твоим ладоням, в корне отличалось от привычных ему. Смертельное заклятье, как-то обособляло убийцу от жертвы, не давя ответственностью. Во многом из-за отсутствия ран. Не было ни крови, ни вывалившихся внутренностей, ни оторванных конечностей. В смерти от Смертельного проклятья не было ничего противоестественно противного или отторгающего. Мертвый человек ничем не отличающийся от живого. Может из-за этого оно и было в списке Непростительных?

Сейчас же Роуз видел, как с каждым ударом сердца, жизнь медленно покидала тело юного мальчика. Это же подтверждал и рунный барьер, принявший жертву…

И лишь тут Джон понял куда именно движется Эрик. Ломаной походкой, слепо и целенаправленно, он двигался прямо навстречу уже не защищенной Чаши Основателя.

— Стой! — вскрикнул Роуз, неуверенно вскидывая палочку.

Но Эрик не слышал. Крик Роуза, эхом скакавший по стенам, не достиг разума мальчика, уже протягивающего руку к Чаше.

— Ты заставляешь убивать тебя во второй раз, Гэлбрайт, — промолвил Джон, покрепче ухватив палочку. — Авада Кедавра!

Пронзительно-холодный зеленый свет во второй раз за вечер развеял многовековой мрак катакомб Шармбатона.

* * *

Люциус, задумчиво глядя вдаль, уже с четверть часа стоял на самом краю километрового обрыва. Он ждал. Ждал, не смотря на четкий приказ Лорда.

«Найти и помочь» — сказал Волдеморт, отправляя его на встречу со старым другом.

Роуз, человек с неординарной профессией, столь востребованной в кругу Люциуса, был его давним приятелем и его более давним врагом. Будучи однокурсниками разделенными красным и зеленым гербом факультета они постоянно находили поводы для стычек. Но эти мелкие склоки на протяжении пяти лет, так сроднили их, что не подружиться они просто не могли. Удивительно, что и к Воладеморту они пришли вместе.

«Пять минут, — уверял сам себя Люциус, зная, как карает Темный Лорд за провальные задания. — Я дам ему еще пять минут, на то, чтобы доделать все самому».

* * *

— Авада… — голос Роуза, каким-то чудом достиг его подсознания, всколыхнув нечто важное, давно позабытое. Эрик резко развернулся к профессору, держа в руке на уровне груди хрупкую, теплую глиняную чашу. — …Кедавра!

Такой знакомый зеленый свет мигом разогнал окружающую темень. Мрак, не спасовавший даже перед заклинаниями, созданными специально для освещения, отступил, забился по углам и проходам. А зеленый луч неостановимо летел к цели.

Эрик видел его, следил за ним, но ничего не мог сделать. Сил не было даже для того, чтобы думать. Ноги тряслись и подгибались, будто предлагая упасть навзничь. Но нет. В отяжелевшей голове не было ни одной мысли, а налитые свинцом веки желали лишь сойтись.

Семь метров… пять… три… еще один… и луч, так упорно искавший встречи с его телом, беззвучно впитывается практически в центр глиняной чаши, мирно покоящейся на ладони Эрика.

Роуз замер. Его взгляд, в тот момент, Эрик запомнил на всегда. Такая концентрация ужаса и надежды была практически невозможной. Палочка вырвалась из ослабевших пальцев, с гулким стуком упав на каменную кладку, и все его тело поддалось вперед…

Гэлбрайт, даже не смог собраться, так быстро Роуз оказался у него, с легкостью отобрав чашу и отталкивая его от себя. Эрика с силой бросило в направлении пьедестала, что ранее был надежным постаментом для Чаши. Рука, зажимавшая истекающее кровью горло, лишь чудом удержалась на месте.

Легкий, невесомый хруст донесся до его слуха. Эрик поднял глаза, успев заметить, как две половинки глиняной чаши устремились навстречу полу. На два последующих удара он уже не обратил внимания. В тот момент, он, с ужасом пытаясь отползти назад, не мог оторвать глаз от безумнейшего взгляда профессора. Ярость, отчаянье, смерть, ненависть, боль — все легко читалось в его глазах. И все это только для него.

— Убью… — просипел Роуз, бросаясь на Эрика. — Убью… убью.. убью!!!

Его руки с исполинской силой сжали его окровавленное горло под подбородком, в отчаянной попытке задушить поганого мальца.

Эрик сначала одной, а затем, наплевав на все, двумя руками ухватился за горло самого Роуза, и, вкладывая свои последние силы, старался хоть немного ослабить безумный натиск безумного профессора. Кислорода катастрофически не хватало, а каждая попытка вздоха набирала в легкие вместе с воздухом и немалое количество крови. Хотелось откашляться, но не получалось.

— Убью! Убью! Убью! — бесконечное эхо вбивалось в голову, причиняя дополнительную боль.

«Убьет. В самом деле убьет. Я умираю? Умираю вот так просто? — мысли со скоростью молнии замелькали у него в голове. — Зачем вообще я борюсь?»

Жить! Ответ пришел из ниоткуда. Борьба — это жизнь. Борьба за прошлое, борьба за настоящее, борьба за будущее. Вся наша жизнь сплошная борьба. Он боролся за отцовское уважение, боролся за внимание девушки, боролся с другими, которые в свою очередь боролись с ним. Вся жизнь — борьба. Хочешь жить? Борись! Хочешь жить лучше? Борись еще больше! Не смей опускать руки!

И Эрик не опускал, он боролся, а значит…

«Я хочу жить!» — огненными буквами пропечаталось у него в сознании.

И в тот миг, ладони с детской силой сжимавшие толстую шею профессора воспылали огнем, сжигая кожу и мясо.

— А-а-а! — дикий, полный невообразимой боли крик Роуза разнесся по коридорам, оглушая всех, кого он смог достать.

Давление на горле Эрика исчезло, как в тот же миг, в лицо прилетел увесистый кулак, чудом не выбивший из него сознание. Следующий за первым удар по касательной задел его щеку. Роуз вне себя от охватившей боли в слепую отбивался от Гэлбрайта, пытаясь убрать его от себя.

Удар за ударом. Удар за ударом. Эрик чувствовал их все, что лишь по счастливой случайности лишь задевали его, но не отпускал. Все существо стремилось лишь к смерти своего врага, наплевав на собственное тело.

Крик Роуза сменился воем, а еще мгновение спустя, хрипом. Эрик буквально ощущал как таяла, скукоживаясь и уменьшаясь, шея профессора.

Удары прекратились — Роуз стальной хваткой вцепился в руки, пережимающие ему горло, и попытался убрать их от себя. Измученный, покалеченный мужчина против ребенка — не равные силы. Это понял и Эрик, когда, несмотря на все его усилия, он начал сдавать сантиметр за сантиметром. Еще чуть-чуть и Роуз вырвался бы из огненной хватки...

— Нет! — неслышно прохрипел немой Эрик, выхаркивая кровь из легких, и всем телом навалился на профессора. — Я хочу жить!!!

Роуза кинуло на спину, и Эрик тут же оказался на нем, из последних сил сжимая почерневшее горло и заливая лицо собственной кровью.

— ... я... тоже... — прохрипел Роуз, бессильно опуская руки. Он уже не сопротивлялся. Мертвые попросту этого не могут...

... пламя на ладонях угасало так же быстро, как таяли неизвестно откуда взявшиеся силы. Их хватило лишь на то, чтобы вновь пережать кровоточащее горло...