Персефона (гет)

13 июня 1943

Когда Том снова увидел Персефону, время приближалось к ужину. Он провел большую часть воскресного дня за подготовкой к экзаменам, но, погрузившись в раздумья, зациклился на одной единственной мысли, гадая, что же следует сделать с лживой ведьмой — что он мог сделать с ней, кроме убийства.

Он обнаружил, что постоянно возвращается к одному и тому же — он не хотел смерти Персефоны Каллаган.

Наказать, да.

Приручить, да.

Овладеть, да.

Убить, к сожалению, нет.

Том думал об этом на протяжении всего пути по лестнице, пока поднимался в башню Когтевран. Страдая от возомнившего о себе невесть что стража в виде волшебной, отлитой в форме орла, головы, он постучал по деревянной поверхности. Прошло несколько напряженных минут, но, наконец, какой-то семикурсник устало выглянул за дверь.

Он осмотрел Тома с головы до пят и, конечно же, сразу узнал, но, кроме дернувшегося уголка губ, больше ничем не выдал своей осведомленности.

— Да?

— Персефона Каллаган, — прямо в лоб спросил Том. — Она здесь?

Выражение когтевранца сразу изменилось, выказывая явную неприязнь при упоминании ее имени, заставив Тома моментально ощетиниться.

Да в мизинце этой грязнокровки «остроумия сверх меры»* больше, чем у тебя, — ехидно подумал Том.

Он подавил возникшую мысль, как только понял, куда она может привести, и сдержал свой порыв вновь огрызнуться на студента. Резкая интонация в голосе смягчилась, и он немного расслабил плечи, прежде чем наклониться вперед и произнести с небольшой заговорщической улыбкой, слегка добавив теплоты и рассудительности в свой тон:

— Прости, я не хотел выглядеть грубым… прости еще раз, я не расслышал твоего имени.

— Стюарт, — сказал тот, прищурившись в раздумьях, будто подвергал сомнению все, что когда-либо слышал о Риддле.

— Ах! Стюарт. Прости, Стюарт, не хотел, чтобы ты оказался меж двух огней. Мы с моей благоверной немного поссорились, и я надеялся найти ее здесь… ну, знаешь, сопроводить на ужин и все уладить.

Стюарт смерил его взглядом, прежде чем фыркнуть и покачать головой.

— Это правда? — на вопросительный взгляд Тома, Стюарт лишь кивнул головой в сторону общежития для девочек. — Ты и Каллаган?

Том усмехнулся с утвердительным кивком, не заметив, как непроизвольно изогнулась собственная бровь в ответ на забавный вопрос когтевранца.

— Ну, желаю удачи, она… с приветом.

Том улыбнулся еще шире, склонив голову набок.

— Что ты имеешь в виду?

Вопрос, казалось, воодушевил Стюарта, и он, распахнув дверь и похлопав Тома по спине, провел его внутрь.

— Удачи, — повторил когтевранец, положив руку ему на плечо, прежде чем наклониться и прошептать, — потому что у Каллаган не все дома… если ты понимаешь, о чем я.

Сумасшедшая. Он назвал Персефону сумасшедшей.

Том почувствовал, как губы скривились в презрительной усмешке от мысли, что он, Том Риддл, будет вкладывать свое время и усилия — даже играя на публику — во что-то столь же бесполезное, как спятившая девушка. Персефона Каллаган не была сумасшедшей, она была блестящей, она была…

Том снова оборвал свои мысли, растянувшись в мальчишеской ухмылке. Он прошептал со смешком:

— Да… ну, ты знаешь, что говорят о сумасшедших, приятель.

Стюарт рассмеялся в ответ и закивал с энтузиазмом, пропустив опасный огонек, вспыхнувший во взгляде Тома, пока наслаждался его насмешкой.

— Чувак, да ты в порядке.

— Стараюсь, — Том подождал, пока когтевранец успокоится, прежде чем повторил, — извини еще раз, но как ты думаешь, не мог бы…

— А! Ладно, сейчас, я попрошу Мелоди привести ее.

Том улыбнулся, кивнул и поблагодарил Стюарта, наблюдая, как тот отошел к какой-то девушке, судя по всему его однокурснице. По фамильярности, сквозившей между ними во время краткого диалога, Том предположил, что эта парочка, должно быть, встречается — он вернется к этому позже, нужно будет изучить их родословную, когда появится свободная минутка. Девушка, Мелоди, исчезла, поднявшись по одной из лестниц и вскоре вернулась с все еще прихрамывающей Персефоной. Та выглядела довольно помято и не скрывала свою усталость, следуя за Мелоди в простой юбке и блузке. Нежный румянец тронул ее щеки, когда она заметила Тома, и, случайно споткнувшись, направилась к нему.

Стюарт заговорщицки подмигнул и сразу отвернулся. Другие в комнате, однако, продолжали откровенно пялиться, пока расстояние между Томом и Персефоной не сократилось.

— Том, — сказала Персефона, будто только что проснулась. — Что ты здесь делаешь? — она осмотрела гостиную с явным беспокойством.

Том взглянул на зрителей и, если кто-то из них все еще смотрел, когда он встречался с ними взглядом, то продолжал держать зрительный контакт, пока те не отвернутся, а некоторые и вовсе не съежатся. Как только самый любопытный из этого гнезда лишил их своего внимания, Том повернулся к Персефоне, заметив, как уголки ее губ приподнялись в лишь слегка заметной ухмылке, и потянулся, чтобы откинуть волосы с ее плеч.

— Пойдем со мной.

Персефона колебалась, наклонив ухо к плечу и продолжая ухмыляться, пока в конце концов не кивнула:

— Хорошо.

* * *

— Хочешь поужинать вместе?

Краем глаза она заметила какое-то уж слишком нейтральное выражение на лице Тома и посмотрела вперед.

— Я бы хотела, чтобы ты перестал тянуть время и рассказал, что тебя так беспокоит.

Том замедлился почти до полной остановки, и Гермиона прошла еще несколько шагов, прежде чем поняла, что тот остановился. Обернувшись, она обнаружила, что он стоял и скованно смотрел на нее, будто собирался опровергнуть какие-то подозрения, но потом, заметив в ее взгляде веселье, расслабился.

— Неужели это так бросается в глаза? — вздохнул Том с гримасой отвращения.

Она пожала плечами.

— Для меня, да. Для всех остальных? Вряд ли. Для твоих приспешников? Конечно, нет.

Том вздохнул.

— Я хотел бы обсудить… инцидент, произошедший с тобой.

— Ах, — Гермиона нахмурилась, оглянувшись через плечо и осмотрев пустынный коридор.

— Значит, в библиотеку?

— Я знаю место поближе, — сказал Том, качая головой. — Там внизу есть класс, который не использовался по назначению довольно давно. Кроме случайных студентов, прячущихся в нем и занимающихся всякими темными делишками во внеурочное время, туда больше никто не заходит.

Брови Персефоны приподнялись, когда она услышала сомнительный подтекст этого предложения.

Том, поддерживая образ любящего кавалера, ухмыльнулся и протянул руку, мысленно готовясь к прикосновению этих, покрытых цвелью, грязных рук.

— Только если ты не возражаешь оказаться в одной комнате с столь подлой и безнравственной особой, как я. — Гермиона, хихикая, обхватила его руку. — Я с нетерпением жду этого, если честно, — лукаво добавила она.

Так и было. О, с каким нетерпением она ждала этого…

Он сверкнул своей самой дьявольской ухмылкой, согнув руку и вложив ее кисть в сгиб своего локтя, прежде чем продолжить путь вдоль пустынных коридоров в заброшенный класс на первом этаже. Проверив помещение на пригодность для их предстоящего разговора и убедившись, что ни одного из вышеупомянутых студентов не было внутри, Том начал накладывать защитные и заглушающие чары.

Гермиона шла вдоль пустой комнаты, проводя кончиками пальцев по поверхности редкой мебели, скудно расставленной по периметру. Она медленно брела, тихо напевая себе под нос, пока Том накладывал маскировку. Персефона почувствовала резкий сдвиг в атмосфере, как только он, наконец, закончил с заклинаниями, основательно заблокировав пространство. Гермиона мысленно улыбнулась цепочке разномастных чар, щекочущих сознание. Обернувшись, она обнаружила, что Том выхватил свою палочку и навел ту на нее, и, притворившись шокированной, направила в ответ свою собственную, неотрывно смотря на него взглядом, полным обиды и боли.

— Что происходит, Том?

— Замолчи. Этим вечером я буду задавать вопросы. И больше никаких ИГР!

Гермиона закусила край нижней губы, теребя ту меж зубов и отчаянно пытаясь не усмехнуться. Это, казалось, только больше рассердило Риддла.

Сердито оскалив зубы, Том направился к ней тяжелой походкой, быстро сокращая расстояние между ними. Теперь тисовая палочка была направлена в лицо Гермионы, находясь лишь на расстоянии вытянутой руки.

— Ты подозревала, что я ничего не узнаю?

— О чем, Том? — ласково пропела она, заслужив в ответ очередное рычание. Гермиона почувствовала, как в нее врезалось брошенное им невербальное заклинание, приковывавшее ноги к полу. Хватило мгновения, чтобы оценить его силу, прежде чем Том вывернул Гермионе левую руку и снова прорычал:

— Об этом! — эффектным росчерком палочки, он выпустил очередное заклинание, разрезавшее как рукав, так и повязки на предплечье. Когда взгляд остановился на чистой коже Гермионы, Том взбесился.

— Убери, — потребовал он, — убери свою проклятую маскировку, ты, мерзость!

Ни один мускул на лице не дрогнул от его оскорбления, она лишь любезно прищурилась, снимая свои так прочно удерживаемые на месте чары и выставляя напоказ воспаленную, корявую надпись. Избавившись от бремени постоянной поддержки маскирующего заклинания, ее накрыла освобождающая волна облегчения, что-то схожее с хорошей, утренней разминкой перед началом нового дня. Дав волю довольному вздоху, она увидела, как пристальный взгляд Тома вернулся обратно к лицу, вместе с еще одной нежелательной реакцией, которую, как она догадалась, он попытался моментально подавить.

— Лучше? — спросила Гермиона.

Том отбросил ее руку, словно только что вспомнив о происхождении ее крови, и ткнул палочкой ей в горло.

— Как долго ты собиралась скрывать это от меня, Каллаган?

Она деликатно пожала плечами.

— Столько, сколько пожелаю.

Том фыркнул, закипая от ярости при виде Гермионы, даже не моргнувшей от близкого присутствия рядом с собой столь явной магической угрозы.

— Для путешественницы во времени, воображающей себя такой умной, ты кажется, упустила из виду мельчайшую деталь — фундамент всех моих планов! — кончик древка скользнул по шее к ямке под подбородком, приподнимая голову Гермионы выше и не оставляя ей выбора, кроме как расползтись в чеширской ухмылке и с насмешкой встретить его взгляд. — Или это не совсем то будущее, из которого ты явилась? — ехидно спросил он. — Судя по клейму на твоей руке, я как-то сомневаюсь, что твоя реальность сильно отличалась от этого.

Гермиона провела большим пальцем по нижней грани своей изогнутой палочки, заработав неприятный укол по подбородку. Том выглядел возмущенным тем, что она вообще не выпустила ту из рук, но, казалось, не хотел заострять на этом внимание, по крайней мере, на данный момент. Скользнув языком по внутренней стороне зубов, она ответила:

— Нет, не сильно отличалась. У тебя все получилось, я разве не говорила? Не могу припомнить… все сливается воедино… — После произнесённого вскользь заявления, Том заметно оживился, но постарался побыстрее подавить порыв своего самодовольства, заставив Гермиону усмехнуться. — Я пришла сюда помочь тебе добиться успеха еще раз, но… должна признать, что надеялась освободить тебя от предрассудков насчет маггловской крови, которую ты сдуру считаешь грязной.

Приподнятое настроение как ветром сдуло при упоминании магглов, и Том прорычал:

— Отвратительные существа! Их вид и разновидности! Невежественные идиоты!

Гермиона фыркнула от проявления его ядовитой ненависти, прежде чем повернуть голову в сторону и слегка вздохнуть.

— О, Том, — сказала она, — ты гораздо умнее, гораздо гениальнее того, чтобы по-настоящему придерживаться идеала, будто чрезмерное близкородственное скрещивание само по себе порождает силу. Посмотри на меня.

Несмотря на все желание не делать этого, взгляд все равно несколько секунд осматривал хрупкое тело, прежде чем Том стряхнул наваждение:

— Мерзость, — опять рявкнул он. — Какой вероломной ложью ты еще меня кормила?

Гермиона как в замедленной съемке эффектно взмахнула ресницами, расплываясь в безмятежной улыбке.

— Ну, например, что нападения не было.

Том прищурился.

— Нет… — он вновь ощетинился, и кончик палочки задрожал от едва сдерживаемого гнева.

Она подстроила все это?

Он вспомнил о словах, брошенных ей перед открытием Тайной Комнаты.

«О, нет. С меня хватит этого существа на всю жизнь».

Конечно, подстроила.

Он перевернул стол от осознания столь грубого недосмотра со своей стороны и снова прорычал:

— С какой целью ты открыла мне эту… жалкую правду, Персефона?

— Я же сказала, что надеялась развеять предубеждения и, тем самым, найти себе более достойное место, чем у ног твоих псов, — Гермиона говорила легко, почти доброжелательно… до последних слов — те прозвучали с отчетливой, очевидной ненавистью.

Том усмехнулся.

— Нет другого места для таких, как ты, кроме, как у ног моих последователей. Ты создана, чтобы барахтаться в грязи, в которой и была зачата!

Слетевшие с губ гулкие слова прозвучали так же бессвязно и грязно. Более того, он почувствовал в атмосфере растущий гнев Персефоны, полностью опровергающий демонстрируемое ей спокойное выражение на лице. Том стиснул зубы, усилив хватку и ощутив дрожь палочки, сопротивляющейся его намерениям в отношении ведьмы, частично завоевавшей лояльность тисового древка. Он не мог убить ее этим оружием… Как ни крути, оно было против ее смерти.

— А я только подумала, что нравлюсь тебе, Том, — скромно заметила Гермиона, и озорной огонек вновь вспыхнул в ее темных глазах.

Том крутанул запястьем, фокусируя свое внимание на Гермионе, будто было необходимо, чтобы они оставались на расстоянии не ближе вытянутой руки.

— Уверяю тебя, если бы я знал, что ты столь жалкого происхождения, я бы даже не взглянул на тебя, не говоря уж о том, чтобы прикоснуться.

— Ох, ты ранишь без пощады и жалости, — насмехалась она. — А как же эти поцелуи украдкой…

— Замолчи!

— Эти пылкие взгляды… 

— Предупреждаю тебя, Персефона! Еще одно слово и я…

— И я знаю, как ноет твой член с того самого дня, когда я впустила тебя в свое сознание!

Гермиона внезапно атаковала, поток силы отбросил их друг от друга, но Том быстро отскочил, и следом первое проклятие сорвалось с губ вместе с рыком:

— Я отрежу твой гнусный язык!

Она выставила блок.

— Но всего пару дней назад ты тосковал по нему!

Второе проклятье вырвалось из палочки лучом фиолетового света. Она уклонилась от основной части проклятья, попавшись лишь кончиками волос, отрезанных в процессе.

— Ты встанешь на колени вместе с остальными!

— Мы достигли такого прогресса в направлении ЭТОЙ фантазии…

Следующее заклинание Тома резануло прямо на середине предложения, и кисть Гермионы задрожала от силы парируемого взрывного потока его магии.

— ЗАМОЛЧИ!

Когда рука перестала трястись, Гермиона обнаружила, что часть проклятия все-таки задела ее, вновь открыв почти зажившие раны. Быстро оценив нанесенный урон, она вернулась к нему взглядом, наслаждаясь зрелищем разгоряченного, свирепого Тома Риддла. Он выглядел по-настоящему измотанным, находясь, мягко говоря, в противоречии от собственных неуемных желаний, даже несмотря на ее открывшееся происхождение. Хотя ей и не были присущи столь непристойные выпады, Гермиона не могла не заметить их фантастический результат. Развратные инсинуации оказались именно тем, что в итоге вывело Тома из себя.

Они стояли, глаза в глаза, друг напротив друга в самом центре расчищенного пространства классной комнаты. Том тяжело дышал, плечи вздымались от каждого разгневанного вздоха, Гермиона же слегка ссутулилась, немного запыхавшись и держа свои щиты наготове, но, главным образом, наблюдая хищным взглядом за каждым шагом Риддла.

— Ты поймешь… Том… что мы равны, ни больше, ни меньше. Из-за этого ты жаждешь моего общества. Помимо физических желаний, твою собственную магию тянет к моей, словно мотылька на свет.

Гермиона начала идти вперед, так медленно, что это было практически незаметно. Она не сводила с него взгляда, пристально наблюдая из-под упавших на лицо волос, и он, казалось, потерялся в мрачном хаосе, поселившимся, как она знала, в молодом теле сразу после ее вселения.

— Не так уж мы и отличаемся, Том Риддл, — скромно заметила Гермиона. — Мой вкус, который ты успел распробовать, сила, которую, как я знаю, ты отчаянно желаешь… это результат твоего успеха. Я — результат созданного тобой мира. И это лишь крупица того, что могло бы быть, что будет, если ты избавишься от своих предубеждений.

Манера ее походки не давала Тому покоя, вызывая в памяти то, как искусно Гермиона двигалась в Выручай-Комнате. Каждое движение — проявление плавности и предельной точности. Ни одного лишнего вдоха или потраченного впустую мышечного сокращения.

— Я думала, что мы поладим, Том, — тихо добавила она, наблюдая за тем, как слегка опустилась его рука при их сближении.

По-прежнему разгоряченный взгляд Тома был всецело сосредоточен на ней, но приобрел другой характер, когда она подошла ближе. Гермиона протянула свою свободную руку, дотронувшись до внутренней части его предплечья, невесомо рисуя линию от запястья до локтя и обратно. Том не набросился на нее следом, лишь качнул головой, бессознательно смещаясь ближе, и Гермиона начала втягиваться в кольцо его рук, смело касаясь носа своим. Гермиона улыбнулась, и вместе с этой улыбкой линия его плеч и спины заметно расслабилась, несмотря на внутреннюю борьбу за сохранность защитной позиции.

— Мы разделим бразды правления над этим миром… ты и я… — проговорила она на одном дыхании.

Том прикрыл глаза от медовых речей и нежных, плавных штрихов ногтей по своему рукаву. Ведьма, эта ведьма, была мерзостью и отбросом, она представляла собой все, что он ненавидел, все, что он поклялся ненавидеть и стереть с лица земли… но было тяжело опровергнуть ее слова.

В них был смысл.

В них было слишком много смысла.

И в то же время, они были слишком убедительны.

Сознание прояснилось, и Том открыл глаза. Он вскинул свободную руку, схватив Персефону за горло и с ревом негодования оттолкнул от себя.

— Как ты СМЕЕШЬ?!

Гермиона споткнулась, оскалив зубы вслед за своим неудавшимся Империо. Она знала, что ментальная защита Риддла слишком хороша, чтобы можно было так легко ее пробить, но обнаружила, что испытывает колоссальное удовлетворение от негодующей ярости, переполнявшей молодое тело Тома.

— Т-ты… — Том несколько раз провел рукой по волосам, с нажимом останавливаясь у виска, будто выталкивая ладонью что-то все более и более неприятное. Он покачал головой, прежде чем снова нажать на висок.

— Я скорее сгнию, чем запятнаю трон прикосновением твоей грязной, мутной крови!

В этот миг Гермиона была особенно довольна собой.

— В таком случае, мой Лорд, возможно, нам следует посоветоваться с твоим отцом по поводу твоей родословной, прежде чем продолжить обсуждать идеалы твоего драгоценного трона.

Упоминание об отце заставило чему-то тяжелому, кислому и страшному провалиться сквозь все его внутренности.

Она знала.

Единственный в своем роде страх нашел таки свое подтверждение.

Персефона знала.

Он не мог допустить, чтобы кто-то ЗНАЛ.

Его планы… планы!

Он не мог позволить, чтобы кто-то столь могущественный как она, ЗНАЛ, как впрочем и любой из ее ВИДА…

Том скривился от отвращения.

Вот почему нужно перерезать их всех, как скотину!

С мстительным рычанием с палочки сорвалось заклинание, слетая с губ разъяренным криком:

— КРУЦИО!

Поток красного света сотрясающей свирепостью ударил в грудь, заставив Гермиону почти мгновенно упасть на колени. Она почувствовала силу его магии, проникавшую сквозь кожу, сквозь нервные окончания, вплетающуюся в каждую клеточку, пробуждая и разжигая каждое из тех жутких ощущений, которые Гермиона успела испытывать в своей жизни, неважно — телом или душой. Она чувствовала ярость за его атакой, хотя Тому не хватало прожорливого рвения, которому Гермиона подвергалась в течение большей части десятилетия. По сравнению с полыхающим адом ненависти Беллатрисы Лестрейндж, подпитывающей каждое из проклятий, Том ощущался теплой рекой, струившейся по телу от корней волос до кончиков пальцев на ногах.

Но, так или иначе, она не ожидала от него этого проклятия.

Гермиона знала, как разозлить Тома, знала, как спровоцировать и пошатнуть его самообладание, но почему-то все равно ждала, что он использует что-то другое. Она была в полной уверенности, что он выместит свой гнев любым другим заклинанием, кроме, конечно же, присущей своей взрослой личности Авады. Без всецелой преданности своей палочки, Том не рискнул бы выпустить смертельное проклятие, которое в любой момент могло бы отскочить в него самого из-за непостоянства тисового древка. Но, учитывая свой значительный репертуар, он мог выбрать практически любое пыточное проклятие… Тот факт, что было выбрано именно это заклинание, означал, что Том сделал это преднамеренно.

Когда это до боли знакомое проклятье ворвалось в голову, в маленьком пространстве сознания предназначенного для здравомыслия, крутилась всего одна единственная мысль.

Только не это…

Гермиона рухнула перед ним, но этого все равно было мало. Том наблюдал, как ее лицо исказилось от боли, как она заскрипела зубами с пеной у рта, видел, как сопротивлялась падению на руки. Она смеялась над ним раньше, там на берегу озера. Теперь она не смеялась.

Теперь… ну, теперь игры закончились.

Не это…

Тело Персефоны свело судорогой, плечи тряслись, кровь текла изо рта от прокушенной губы и языка. Том вложил весь свой гнев в заклятие и наблюдал. Он смотрел, смотрел, смотрел, выжидая, когда она полностью склонится перед ним, покорившись вместе с криком ужаса там, где всем этим мерзким, грязным грязнокровкам и было место.

НЕ ЭТО…

— БОМБАРДА МАКСИМА!

Гермиона взревела, судорожно вскинув руку вверх, и рывком палочки сбила Тома с ног, отправив лететь через весь класс, чтобы врезаться в стену напротив. При столкновении с поверхностью его накрыл дождь из камней и деревянных обломков мебели и пола, разрушенных волной ее заклинания.

Дыхание сбилось, вырываясь судорожными вздохами из легких, и ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы выпрямиться. Искры все еще сверкали в глазах, когда он поднял голову и увидел дрожащую Гермиону, шагавшую к нему запинающейся походкой.

Волосы будто встали дыбом, растрепанными завитками откинувшись с затылка на лоб, наполовину закрывая лицо. То, что он смог увидеть из-под буйных золотисто-каштановых кудрей, было привычно спокойным или саркастичным выражением Персефоны, дополненное чудовищным рычанием. Она оскалила окровавленные зубы, и струйки красной крови стекали по лицу и шее. И глаза… глаза горели багряным пламенем, который мог бы посоперничать с очагом в Большом зале в самый разгар зимы. Магия, всегда кружившая темным вихрем, зажгла во взгляде что-то еще — вселяющее ужас — что-то доселе похороненное глубоко внутри.

Внезапно Том вспомнил, что все это время имел дело не со школьницей, а с женщиной, которая, судя по ее немногочисленным рассказам, прогрызла себе путь на поверхность с самого мирового дна, столь жуткого, что ей даже пришлось опустошить временной континуум, чтобы заново возродить свой мир.

Внезапно будоражащий вселенную ужас проник в его смертные кости.

— Я пе-переживаю за тебя-а, Том Риддл, — несмотря на запинавшуюся речь, голос был низким, порочным и полным смертоносного яда. — Моя-а Госпожа ненавидела м-меня гораздо-о больше, чем ты.

Во рту пересохло, и Том разомкнул губы в попытке вступить в переговоры, возможно, в попытке остановить ее следующие действия, однако просто не успел, врезавшись в стену еще раз, прежде чем рухнуть обратно на каменную плитку.

— Это не-е-не-вежливо… нарушить слово-о, данное ле-еди, Т-Т-Том…

Он хмыкнул, приподнявшись на руках и коленях, однако был остановлен множеством крошечных молний, образующих дуговые электрические разряды между ним, полом и близлежащей стеной, вызвав из глотки глухие, запинающиеся звуки боли. Прекратив действие проклятия, Гермиона позволила Тому снова упасть на пол, как раз когда шатающейся походкой достигла поля его зрения.

— Мы-ы… договаривались… используй лю-ю-ю-юбое…н-но не-е… любо-о-ое… кроме этого.

Том смотрел в оба, тело дрожало от электрических токов, все еще державших в напряжении и мешавших пропускать сигналы мозга к мышцам и обратно. В эти секунды он еще был в состоянии сознательно поднять взгляд и увидеть ее собственный, яркий, как жидкая сталь.

— И-и… в любо-о-ом случае… т-т-т-тебе придется УЯСНИТЬ это, — утробно прошипела она. — КРУЦИО!

Там, где Том швырнул свой Круциатус выстрелом красного света, заклинание Гермионы взорвалось от кончика палочки свирепым потоком. Магия с треском бросилась вперед, так быстро прорезав скудное пространство между ними, что Том, вяло вскинув руку, так и не успел сделать ничего для самозащиты.

Непростительное Гермионы врезалось с такой силой, что он моментально выгнулся назад, вжавшись спиной в пол аудитории и широко раскрыв рот вместе с ужасающим, леденящим душу воем агонии.

Внутренности словно жгло изнутри и резало ржавыми металлическими пилами. Каждая свирепая волна разрывалась с очередным жгучим скрежетом позвонков выгнувшегося под неестественным углом позвоночника.

Поток света посылал жаркие импульсы, пыль и обломки, дрожа и подпрыгивая от скорости заклинания летели вдоль того, что осталось от каменного пола, вспаханного яростью Гермионы. Она ухмылялась, взгляд пылал, когда-то тщательно контролируемая частичка взрослого «я» вырвалась на свободу и ожила, яростно подстрекая наконец вынести свой приговор. Крутанув запястьем, она закружила заклинание и Тома над землей — настолько уверенно, будто обучалась этому в интимном этюде с кем-то, непревзойденно владеющим «искусством» безжалостнейшего из заклинаний.

Намерения Гермионы все больше мрачнели, подвергаясь влиянию порочной злости непростительного проклятия. Она больше не видела и не слышала Тома, вместо этого вернувшись мыслями к женщине, таким же образом стоявшей над ней каждый божий день в течение последнего десятилетия.

Она вспомнила тот день, когда была подарена своей злобной Госпоже взрослой версией этого мальчишки. Она была трофеем войны, «грязнокровкой Поттера», и Белла с радостью приняла свою новую резиновую игрушку.

Каждый день.

Каждую ночь.

Десять… гребаных… лет…

Бешеное рычание сорвалось с губ сквозь ее стиснутые зубы, когда Гермиона увидела, как рука Тома дернулась к палочке. Его глаза сузились до щелок, и он изо всех сил боролся с прессом темной магии, лишь приводя своими действиями в еще большую ярость. Гермиона снова крутанула запястьем, вытягивая из его горла очередной внушающий ужас вопль, который, надломившись, превратился в немой крик из-за сорванного голоса.

Первое воспоминание о Беллатрисе всплыло в сознании, незаметно подкравшись тихой сапой из тщательно запертого, укрытого от вторжения пространства в голове.

Она вспомнила насмешливое, хихикающее безумие своей Госпожи, брызгавшей слюной и дышащей в ухо.

Вспомнила это мерзкое, прогорклое дыхание сквозь зубы, сгнившие за годы заточения в Северном море.

Но прежде всего, Гермиона досконально помнила ощущение каждого изгиба, каждого угла тех каракулей, что проклятый клинок Беллатрисы вырезал на руке, и то, как темная магия потрясла до глубины души, ранив в самую суть, выгравировав что-то более мрачное и гораздо более долгосрочное, чем какая-то рана на смертной плоти.

Она вспомнила и перенесла все это в толчок магии, направленный на еще не ставшего Лордом юношу, бившегося в агонии у ее ног.

Том мог слышать как скрипят собственные зубы. Он мог слышать, как трутся позвонки друг о друга, как вместе с тошнотворными звуками растягиваются и трещат связки по всему его телу. Он пытался зацепиться хоть за что-нибудь, пока корчился и царапал пол поверх череды беспорядочных волн ярости этой женщины. Она вливала каждую унцию своей ненависти в проклятие, и Том едва мог соображать между бьющим потоком темной магии и мучительной болью собственных внутренностей. Кости были сломаны, раздроблены, подожжены, заставляя ощущать такую нестерпимую боль, которой он никогда не одаривал никого из пытаемых им приспешников. Том дышал на грани потери сознания, сорвав голос от криков, на которые больше не хватало кислорода.

Вот так я и умру, — подумал он с пугающей ясностью.

В приступе отчаяния Том попытался в последнем упрямом рывке вытеснить свои ощущения так же, как защищал свой разум от пытливых легилиментов, вроде старого олуха Дамблдора. Он разорвал свои чувства на части, запер каждое в разные уголки сознания, разделил всю боль, ужас и страх вдобавок ко всему остальному, пока не смог сосредоточиться настолько, чтобы прорваться сквозь ужасную, заставлявшую трещать тело по швам, силу Персефоны. Он снова дернулся к палочке, отброшенной в сторону во время пытки, и, подняв древко, дрожащей рукой направил ту на Гермиону. За карательным потоком магии вместе со своими буйными, летящими в разные стороны волосами она напоминала Фурию из той самой легенды.

Том смог безнадежно прохрипеть лишь одно слово:

— Репульсо!

Гермиону отбросило назад волной его панической атаки. И сразу воздух хлынул обратно в легкие, давление ослабло, боль улетучилась, будто в тот роковой миг он тонул, но неожиданно смог спастись.

Том, однако, не стал праздновать свое второе рождение. Запинаясь, он расторопно произнес все восстанавливающие заклинания, которые знал, помогая себе подняться на ноги и избежать нешуточной угрозы, исходившей от этой ведьмы, этой богини подземного мира, только что полностью оправдавшей собственное имя.

Гермиона сгруппировалась, прижавшись руками к коленям и начала трясти головой, словно собака, стряхивающая грязь со своей шерсти. Если бы Том так не торопился снять охранные чары и покинуть комнату, то, возможно, увидел бы, как пламя медленно погасло в ее глазах, возвращая на место привычные вихри тьмы. Нахмурив брови, она попыталась определить свое местонахождение и понять, что произошло.

— Том, — смущенно прохрипела она вслед открытой двери, тихо захлопнувшейся за ним.

* * *

Пошатываясь, Том шел по коридору, тело до сих пор тряслось, несмотря на повышающие адреналин заклинания. В затуманенном сознании роились разрозненные мысли, и он с трудом сохранял равновесие, периодически вздрагивая от непроизвольных сокращений. К счастью для Тома, «переговоры» с Персефоной заняли гораздо больше времени, чем он ожидал, и коридоры уже пустовали. Студенты давно корпели над домашними заданиями в преддверии понедельника, в противном случае ему пришлось бы пораскинуть мозгами, объясняя, почему он пьяно ввалился в женский туалет.

Он рухнул у ближайшего ко входу умывальника, и когда смог принять вертикальное положение, перед глазами все поплыло и завращалось, а желудок чуть не вывернуло остатками обеда прямо на кафельный пол. Опершись о край раковины, Том протянул трясущуюся руку и включил кран, прежде чем плеснуть несколько пригоршней холодной воды в лицо, успокаивая взрывающийся мозг.

Она придет.

Она придет… она придет… придет… она придет… скоро будет здесь… она в любую секунду…

Он мельком взглянул на свое пропитанное потом и кровью, бледное отражение и заставил себя доковылять до неработающей раковины, но, споткнувшись о заплетающиеся ноги, упал на четвереньки прямо перед тайным проходом. Прошипев торопливую команду, открывающую вход и все еще пытаясь отогнать последствия проклятия Персефоны, он дождался, когда замолкнет скрежет плит и прошипел в туннель приказ на идеальном парселтанге, с поспешностью вызывая василиска.

Он не услышал, как от внезапно возникшего гула открылась кабинка позади него.

Не услышал вздоха всхлипывающей девушки из-за грохота вынырнувшего из своей норы василиска.

Он услышал крик, однако, в тот момент существо уже появилось, и сверкающие желтые глаза встретились с ее взглядом.

Том успел лишь оглянуться, когда когтевранка — подружка Персефоны — застыла, все органы окаменели, а глаза сверкнули, прежде чем мертвое тело рухнуло на пол. Том ударился головой о стену, с тошнотворным звуком расколов черепицу.

— БЛЯДЬ! — нехарактерное ругательство слетело с губ, когда его настиг шок от смерти, случившейся по его же собственной неосторожности. С еще одним бешеным взмахом руки и шипящей командой, он отослал существо прочь, заработав в свою сторону обиженный рык. Тем не менее зверь мгновенно повиновался приказу.

Все еще смотря на холодеющее тело Миртл, Том потряс головой, пытаясь сквозь ноющую боль сообразить, как избавиться от этого беспорядка. Обдумывая четвертый или возможно пятый вариант плана, Том упустил момент прибытия той самой женщины, на которую изначально и нацеливался.

— Ох, Том, — окликнула Персефона с порога, устремив серьезный взгляд на мертвую Миртл. — Только посмотри, что ты наделал.

— Ты, — прорычал Том, указав на ведьму трясущейся палочкой и, держась за сломанную раковину, приподнялся на шатающихся коленях. Оглядевшись вокруг, он понизил голос до шепота. — Ты спланировала это!

Гермиона смотрела на труп еще мгновение, прежде чем перевести взгляд на него.

— Конечно, — ласково ответила она, — и говори как обычно, я успела заглушить пространство, чтобы никто не услышал ее крик, — на вопросительный взгляд Тома, она лишь пожала плечами. — Я много чего спланировала, я же пришла из будущего, — а затем, нахмурившись, покачала головой. — Кроме того, что произошло… там. Я не хотела потерять контроль… прости меня за это. Я не ожидала от себя такой реакции. В мои планы не входило навредить тебе…

Том усмехнулся, найдя более прочную основу для собственного гнева.

— Извинения не приняты. Ты хотела убить меня!

Гермиона выглядела оскорбленной и кивком головы указала на вход в Тайную Комнату и девушку на полу.

— Как и ты. К тому же, ты нарушил слово, — прибавила она тоном, нотки которого напоминали ее голос на пике ярости.

Том почувствовал, как бегут мурашки по коже, но парировал:

— Я ничего не обещал.

— Ты обещал защитить меня, — игриво промурлыкала она. — На самом деле, ты довольно эффектно «сдержал» свое обещание, — маргинально ухмыльнувшись, Гермиона снова пожала плечами. — Теперь, по крайней мере, мы квиты.

Том не ответил, но его молчание говорило само за себя. Сомневаясь, сможет ли справиться с какими-либо другими заклинаниями, пока находился под действием остаточных явлений Круциатуса, он устало процедил:

— Неужели нельзя просто взять и сказать? Полагаю, тебе как никому другому известно, что когда я стану старше, то без колебаний покалечу или убью, чтобы получить желаемое. К чему весь этот драматизм?

— Ты любишь драматизм, — никто из них явно не ожидал, что ее слова прозвучат так ласково, с незнакомой доселе интонацией, пробудившей примиряющий отклик в них обоих. Они обменялись странным взглядом друг с другом, длившимся, казалось целую вечность, хотя прошла всего секунда, может — две.

Гермиона откашлялась, разрушая этот момент.

— Я слышала, что определенным событиям, независимо от того, каким путем к ним прийти, все равно суждено случиться. И проходя этот путь, следует придерживаться надлежащего временного отрезка.

Она замолчала, прежде чем направиться к нему, скользнув взглядом от Тома к трупу Миртл, потом на вход в туалет и обратно. Том напрягся с первых же шагов, но так и не атаковал и, когда Гермиона вошла в пределы досягаемости, слегка опустил палочку. Держа руки крепко прижатыми по бокам на талии, Гермиона сопротивлялась притяжению его магии… притяжению его присутствия.

— Если хочешь проложить новый путь, то нужно крайне осторожно вносить изменения… лучше всего быть как можно ближе к первоначальным событиям.

Том, после долгих колебаний, все-таки позволил своей руке закончить остаток пути до своего бедра.

— И, я так понимаю, что, по твоему мнению, это событие не настолько важно, чтобы его менять?

Гермиона покачала головой, приближаясь гораздо менее дерганной походкой, чем от непосредственных страданий после проклятия. Было любопытно то, как она держалась — осанка понемногу пришла в порядок, а взгляд стал куда более… вменяемым.

— Наоборот, очень важно. Это событие все равно было значительно изменено моим присутствием… но я должна была убедиться, что ты понял…

— Понял что? — раздраженно спросил Том, наконец оправившись настолько, что смог выпрямиться, хотя пока и не решился отойти от своей опоры.

— Как его создать, — просто ответила она, извлекая простенькую черную книжку из-за пояса.

Том уставился на дневник, и немедленно принялся рыться в карманах своей мантии.

Персефона хихикнула.

— Очевидно, что его там нет. Он выпал, когда ты был… скомпрометирован, — получив на последнее слово неодобрительный взгляд и удивившись, что он не набросился на нее следом, Гермиона преодолела оставшуюся часть дистанции и протянула книгу Тому.

— Я не читала, — добавила она с раздражением, увидев его сомнения, — это было бы невежливо.

— Так же невежливо, как заставить меня прокусить себе язык в момент пыток? — не сдержался Том.

— Так же невежливо, как продолжать испытывать мое терпение, — прошипела Гермиона. — Я пришла к тебе из будущего и, между прочим, была по-другую сторону баррикад, Том Риддл. Тогда я была опасной девушкой… сейчас я довольно опасная женщина. Я могла бы растерзать твое тело и душу ради собственного развлечения прямо в этом туалете. Могла бы воплотить все твои самые жуткие кошмары в реальность, но ты нужен мне живым. Я хочу, чтобы ты продолжил нести свой крест, просто с некоторыми «вариациями».

Том сглотнул комок в горле и сделал все возможное, чтобы сохранить спокойствие при возрождении темноты в тоне и малозаметном мерцании света, блеснувшем в зрачках. Он не мог и не хотел больше показывать слабость пред лицом этого монстра, спрятанного в обличие ведьмы.

— Ты хочешь, чтобы я оставил в покое твоих дражайших грязнокровок? — усмехнулся он. — И создал «лучший мир» для этих мерзких тварей?

Том потянулся за дневником, желая вырвать его из рук Гермионы, вдруг обнаружив, что расстроен такой резкой сменой поведения — от пленительной, талантливой когтевранки до коварной, умной и пугающей ведьмы. Когда он попытался забрать книгу, то обнаружил, что она не отпустила корешок, тем самым привлекая его внимание.

Гермиона на этот раз не сдержала скептической улыбки.

— Я покажу тебе твой трон, Том. Все, что мне нужно, — чтобы ты согласился держать меня рядом, как равную, — она почти рассмеялась над тем, как он боролся с презрением, стремившимся прокрасться в его бесстрастное выражение. — Тебе необязательно ухаживать за мной, душа моя. Но возьми книгу, прими мое условие, и я покажу тебе бессмертие.

Выражение лица Тома сменилось от плохо завуалированного отвращения к почти нескрываемой заинтересованности и даже волнению. Взгляд метнулся к дневнику, который они оба держали, и вернулся обратно к ее лицу.

— Ты имеешь в виду…

— Крестраж, — равнодушно подтвердила Гермиона. Она кивнула на тело Миртл: — Не пропадать же добру. Я помогу тебе создать его, и ты примешь меня в свои ряды, прислушаешься к моим советам, и мы будем восседать над столь желанным тобой миром. Поторопись, Том… часы тикают.

Том сглотнул, все еще крепко держась за край дневника, и уставился на мертвую девушку. Стеклянный взгляд отсутствующе устремился вдаль, задубевшее тело, упав, согнулось под жутким, неестественным углом. Тусклые, жидкие косички, в которые она всегда заплетала волосы, остались все такими же тусклыми и жидкими, только при этом еще и растрепались, прилипая волосинами к плечам и полу. Застывшая грудная клетка никогда больше не сможет дышать. Неподвижные зрачки ничего не увидят. Рот, открытый в немом крике, больше никому не ответит…

Том переосмыслил труп как свой собственный и почувствовал, как краски медленно сходят с его лица.

В ту же секунду он принял решение и, вернувшись взглядом к Персефоне, резко дернул дневник, на этот раз вырвав книгу из ее рук.

— Хорошо!

Гермиона ухмыльнулась.

— Что, и никаких условий?

— При всем уважении, мисс Каллаган, — ехидно заметил Том, — я верю твоим словам, что ты давно убила бы меня, и, как ты справедливо заметила — часы тикают. Если цена за бессмертие — провести его с гряз… магглорожденной под боком… то это небольшая плата.

Гермиона скривила свое прекрасное личико, почувствовав что-то еще, что-то плавающее на его языке.

— И?

Вместе с этим на поверхность всплыла ухмылка, так похожая на его прежнюю.

— И, по правде говоря, я слегка заинтригован тем, как ты собираешься остановить меня от расправы с тобой после подаренной мне вечности.

Она откинула голову назад, рассмеявшись в голос, пронизывая атмосферу слишком-вменяемым привкусом своей соблазнительной тьмы. Тот мрачный свет вернулся в ее взгляд, и взглянув на Тома, она не без радости отметила, что тот рефлекторно отступил.

— Все просто, Том, потому что… знаешь ли… из нас двоих, живущих вечно, я единственная, кто знает, как эту вечность… отменить.

Надменный взгляд Тома улетучился ввиду масштаба соглашения, на которое он только что подписался.

* * *

Вернувшись обратно в класс, с которого все и началось, они столкнулись с оставленным накануне беспорядком. Гермиона основательно заперла и заглушила пространство, прежде чем встать в центре комнаты напротив Тома, хоть и не слишком близко. Они стояли друг напротив друга, глаза в глаза — заинтересованный взгляд напротив уставшего.

— Ты прочитал книгу? Ту, что я оставляла, — спросила Гермиона без дальнейших предисловий.

— Конечно, — ответил Том.

— Значит, ты знаешь этапы.

— Да, — он не скрывал своего раздражения.

— Отлично, прежде чем мы начнем, я поясню…

— Как я уже говорил, я прочитал книгу, — нетерпеливо перебил Том. — Мне не нужна отрыжка текста, мисс Каллаган.

Гермиона опасно прищурилась, подарив не улыбку, а скорее, просто вид на свои зубы.

— Я понимаю, мистер Риддл, но кто из нас двоих уже создал крестраж, а кто прекрасно справился с тем, чтобы стать занозой в заднице?

— Почему ты…

Она вскинула палочку, угрожающе крутанув запястьем, когда волшебник сделал шаг вперед.

— Я понимаю, тебе невтерпеж, Том, однако в действительности процесс гораздо более…

— Сложен? — язвительно предположил Том.

— Мучителен, — поправила Гермиона. — Но, если ты выслушаешь, то добьешься успеха с гораздо меньшими потерями, нежели в первый раз.

— И как это понимать? — уточнил он с кислым выражением на лице.

— Это пока не относится к делу, — легкомысленно отмахнулась Гермиона. — Давай сосредоточимся на нынешней задаче.

— Хорошо, — процедил он, изображая заинтересованность. — Будь добра, «поясни мне».

Гермиона усмехнулась от оскорбительного высокомерия в тоне, но быстро выбросила это из головы.

— Этапы, хоть и просты, Том, но их выполнение гораздо сложнее, чем можно предположить, исходя из текста книги. Как только ты начнешь, я больше ничем не смогу помочь, — она осторожно шагнула к нему и, к его чести, он не отступил. — Преступное намерение и последующее убийство девушки раскололо твою душу… чувствуешь? Оно… корчится внутри тебя, рядом с сердцем, — Гермиона протянула руку и осторожно коснулась Тома подушечками пальцев, слегка склонив голову, когда почувствовала как дернулись мышцы под ними. — Прямо здесь?

Том ощутил покалывание ее магии на собственной груди, затронувшей расшатанный кусочек, и впрямь будто отколотый от остальной части души.

— Да, — хрипло выдохнул он, — да.

Гермиона кивнула.

— Ты нарушил естественный ход событий. Люди рождаются, живут, умирают, но только тогда, когда им суждено. Или, по крайней мере, когда должно быть суждено. Забрав чужую жизнь, ты обязан заплатить за нарушение предназначенного ей цикла. Таковы законы природы. В наказание твоя душа разрывается, раскалывается на осколки. Чем больше жизней ты заберешь, тем более раздробленной она станет, и тем опаснее для твоей сущности окажутся все эти разрозненные осколки человечности. Один, пять, дюжина, сотни, сотни тысяч отдельных лезвий будут пытаться пронзить тебя насквозь и разорвать изнутри. Боль расколотой души способна свести с ума, Том. Обычно так и происходит.

Он глубоко вздохнул, пытаясь натянуть привычную ухмылку, но не смог, отвлекшись на ее магию, дарившую утешение и ласку ноющему осколку его души. Это было похоже на массаж растянутой мышцы — болезненный, ужасный и одновременно необычайным образом расслабляющий.

— Но, — тихо добавила она, стряхивая с него оцепенение, — как я обычно говорю, не пропадать же добру.

Гермиона перенесла ладонь с груди на пальцы его правой руки, сжимая и тем самым усиливая его хватку на палочке. Том наблюдал за ее действиями со скептической осторожностью из-под прикрытых век. Слегка улыбнувшись, Гермиона направила кончик палочки к его груди.

— Тебе придется выудить его, Том. Вытащить на поверхность, вверх, и затем наружу… а затем сюда, — она положила свободную руку на дневник. — Фрагмент души сделает это вместилище почти неуязвимым, и если вдруг смерть настигнет твое бренное тело, даже если его уничтожат, книга не даст тебе «пересечь черту».

Гермиона потерла большим пальцем его кожу на месте соприкосновения их рук, и улыбнулась, когда он не отдернул свою ладонь от этой, как он сказал бы, «мерзкой грязнокровной» ласки. Немного осмелев, Гермиона наклонилась ближе, как и множество раз в библиотеке, чуть не коснувшись его носа своим. Вспомнив интимность тех моментов, она утешающе промурлыкала низким, порочным голосом:

— Это будет больно… это будет почти так же больно, как и сила моего проклятия часом ранее… но я гарантирую, что потом… потом будет восхитительно.

Тома захватила ее речь, не только из-за стоящих за ней сведений, но и из-за того, с какой страстью это было сказано. Несмотря на их ссоры, их дуэли, Том обнаружил легкий намек на облегчение от понимания того, что в конце концов ему придется оставить девушку при себе… и что расправа над ней, хоть он и не был уверен в осуществлении этого пункта, упала на несколько ступеней вниз в списке его приоритетов. Первым шагом все еще было получение бессмертия, и только после этого он подумает о том, как уклониться от своей части соглашения.

Он бросил последний взгляд на Персефону, заметив такой нетерпеливый, обнадеживающий, манящий свет внутри ее зрачков, и подавил собственную нервозность от предстоящей боли. Резко прошипев заклинание, он вызвал частичку души из глубин своего существа.

И закричал.

* * *

Персефона не обманула, по крайней мере, о боли.

Чувство души, даже самой крошечной её частички, вырванной из своей колыбели, было невыносимо.

Мозг отключился.

Глаза вдруг ослепли.

Он едва мог стоять, не говоря уж о том, чтобы держать палочку у груди и сконцентрироваться на выполнении заклинания.

Внушающее ужас чувство, что у тебя откололи твою собственную частицу и протащили сквозь все твои мышцы, ткани, даже сквозь кровь и кишки… будто соскребая по кусочкам яичную скорлупу, отделяя от живого зародыша, пока та не станет чистой и свободной от всего, включая внутреннюю плёночку… это было так же плохо, как она и говорила — возможно, даже хуже.

Сквозь дымку боли он чувствовал, как в руки вонзаются миллионы булавок — прямо под ногти.

Упав на колени в агонии, изнемогая от дикого напряжения, он мог слышать лишь ее голос, звучавший где-то рядом, но все равно слишком далеко.

— Она у тебя, Том. ТАЩИ ее наружу!

В ответ он пронзительно закричал, чувствуя, как ее пальцы сильнее сжали его собственные. Том не был уверен, возможно ему показалось, будто она заставила его крепче ухватиться за дневник, быстро расположив тот между ними.

— Вытесни боль! Заблокируй ее! Она у тебя, Том, веди ее сюда, — сквозь пелену перед глазами, он почувствовал вибрацию, когда Гермиона стукнула костяшками пальцев по книге, заставляя его вновь сконцентрироваться. — Сюда, Том, ДАВАЙ! НЕМЕДЛЕННО!

С еще одним зверским, внушающим ужас толчком, несмотря на обжигающую внутренности боль, Том отдернул палочку от груди, отбросив Гермиону прочь на волне этого усилия. Свирепо зарычав, он протолкнул свою частицу в дневник… и мир перевернулся, все закружилось перед глазами, но он давил, и давил, и давил, пока наконец не поместил свою душу в страницы.

* * *

Гермиона упала навзничь, вздрогнув с тихим хрипом от болезненного соприкосновения с каменным полом. Во второй раз за этот вечер ей пришлось вытряхнуть из головы смятение и взглянуть на Тома, стоявшего на коленях всего лишь в метре от нее — вспотевшего, задыхающегося, с палочкой наперевес и в обнимку с дневником. Гробовая тишина обволакивала пространство за исключением его запыхавшегося, тяжелого дыхания. И она довольно долгое время не решалась спросить, пока наконец не нарушила их покой:

— Том? — услышав свое имя, он резко вскинул голову, представ перед ней с мрачным, выразительным взглядом налитых кровью глаз. Он усмехнулся при виде Гермионы, лежавшей на полу и так дерзко улыбающейся в ответ.

— Поздравляю.

Хищно оскалившись, Том отбросил и палочку, и дневник, и схватив ее за лодыжку, резким рывком притянул ведьму к себе.

Гермиона удивленно вскрикнула от неожиданности, но Том быстро заглушил этот крик, впиваясь в ее губы и пресекая любые возражения. Запах озона, жар черной магии, темная аура, исходящая от Тома и омывающая ее нервные окончания — все это безвозвратно погружало в свой плен. Не сдержав стона, она обвила его тело ногами, обнимая за плечи и так отчаянно притягивая к себе.

Том отстранился лишь для того, чтобы хрипло пробормотать «восхитительно» у ее губ. А затем, склонившись к шее, яростно укусил податливую плоть, оттягивая, вгрызаясь и оставляя на своем пути очаровательную кроваво-синюю отметину. На этот раз Том был твёрд в своем намерении растерзать эту невыносимую всезнайку, эту слишком многословную, манящую, такую блестящую… чертову ведьму. Статус ее крови был самым последним, о чем он мог думать в тот момент. Заскользив руками по бедрам и наслаждаясь гладкой кожей под своими пальцами, он направил их вверх, рисуя дорожку по начавшей покрываться мурашками коже, пока не коснулся края ее трусиков. Если бы он не плыл на волне своих плотских желаний, одурманенный все еще кружившей в его организме черной магией, то, возможно, был бы способен на что-то другое, что-то кроме всеобъемлющего желания вытрахать всю душу из этой женщины.

Был бы способен, но не сейчас.

Услышав рык, она запустила пальцы в его волосы и резко дернула за пряди, притягивая Тома к себе. Он снова впился в ее губы, поглощая отчаянные всхлипы и отдаляясь лишь для того, чтобы вдохнуть немного воздуха, но даже тогда — неохотно.

— Всегда потом чувствуешь себя ТАК? — хрипло спросил он, последовательно, если не лихорадочно произнося каждое слово. — Если сделать больше… потом? И другие тоже? Ощущаются так же?

Застонав, Гермиона откинула назад голову, дыхание перехватило, когда он настойчиво вжался тазом в влажную ткань ее трусиков.

— Лучше. Лучше — с каждым разом все лучше. Менее болезненно, ЛУЧШЕ.

Том думал о них, о других, которые хотел создать, и, конечно, о количестве. Первый опыт был ужасным и совершенно сбивающим с толку, но он нуждался еще в шести. Только тогда он получит идеальное, магическое число… и эта ведьма, казалось, точно знала, каким образом создать такое количество. Это не заслуживающее доверия и опасное создание, казалось, очень много знало об этих вещах. Он хотел обладать этим знанием, хотел получить опыт из первых рук. Хотел, чтобы она снова показала, как обработать эти отколовшиеся частички его души и создать еще больше крестражей.

Ради Мерлина, он хотел ее.

— Я заставлю тебя кричать, — пообещал он, опустившись к ее шее и зарываясь носом в волосы. Вдохнув ее неповторимый аромат, он продолжил плавно толкаться бедрами в мокрый хлопок, скрывающий ее набухшую плоть и оставляющий влагу на его брюках.

Только когда Гермиона почувствовала, что пальцы Тома прокрались под край трусиков, она пришла в себя и оттолкнула его плечи, вглядываясь в лицо. Зрачки Риддла расширились, практически перекрыв налитые кровью глаза, он тяжело дышал, приоткрыв припухшие от лихорадочных поцелуев и терзания ее плоти губы.

— Персефона, — это было рычание. Только так можно было охарактеризовать звук, вырвавшийся из его горла. Звериное, грубое, рваное рычание.

Темная аура Тома запульсировала более энергично, страшным образом заставляя тело изнемогать от желания. Она пресекла его попытку вновь склониться к ней, сжав лацканы, и не разгибая локти, тем самым удерживая его на расстоянии вытянутых рук.

— Том, — смущенно выдохнула она, затаив дыхание. — Нет… Стой.

— Нет? — он был зол, даже взбешен, но все равно остановился.

Он всегда останавливался.

Властное давление его силы вперемешку с гневом не давало сопротивляться порочным вихрям темной магии, стремившейся обернуться вокруг нее, обволакивая, обещая подарить тепло, безопасность и совершенное наслаждение.

Он всегда останавливался…

Она не могла этого сделать.

Она все еще не была готова.

Просто не могла…

— Ты еще слишком молод для этого, — недовольно пробурчала Гермиона. Это прозвучало так неуклюже и абсолютно неуместно, даже для ее слуха.

Настолько абсурдно, что он рассмеялся — низким, совершенно лишенным какого-либо веселья смехом.

— Слишком МОЛОД? — недоверчиво переспросил Том, переосмысливая свою невысказанную потребность.

Гермиона по-прежнему была прижата к полу, ощущая остаточную пульсацию его ауры, согревающую словно жар от ревущего костра. И одурманенная его магическими потоками, она не могла наглядно представить и сравнить объятия Тома с объятиями своего мертвого хозяина. Но этот жар угасал, она ощущала его тление, привыкая к своему собственному, которое тоже могло потухнуть в любую секунду, и тогда…

Почувствовав, как Том меняет положение, нечаянно сместившись между ее ног, Гермиона застонала, из последних сил сопротивляясь и запирая свой разум на замок, в попытке остаться наедине со своими животными инстинктами.

Но раздирающий душу шёпот всё-таки проник в ее сознание.

…готова…

… давай… уничтожим… его…

…мерзкого…

…пусть… заплатит…

…ты готова…

Гермиона пыталась сосредоточиться, но голоса в голове все усиливались, превратившись в какофонию звуков.

Она будто застряла посреди бушующего моря, и все, что могла слышать, — лишь бесконечный грохот волн, бьющихся о скалы.

Она боролась с разногласиями в своей голове, а также с наконец всплывшими воспоминаниями о своем жестоком хозяине.

Том, должно быть, заметил что-то промелькнувшее в ее выражении, потому что перенес вес своего тела на руки и слегка приподнялся. Он протянул руку и вытер капельки пота со лба, отбрасывая буйные кудри назад, прочь от ее лица — и это было его первое сознательное прикосновение, дарящее спокойствие и умиротворение с тех пор, как они расстались в ночь перед фальшивым нападением на девушку.

— Что ты…

— Впусти меня, — успокаивающе, но настойчиво попросил он. Она видела, как гнев медленно покидал его взгляд, наблюдала, как он склоняется, чтобы соприкоснуться с ней кончиком носа, прежде чем легонько надавить лбом на ее собственный.

Учащенное дыхание заставляло грудную клетку вздыматься и падать, как у маленькой птички, предательски замедляясь лишь от легкого толчка его присутствия. Уникальная аура Тома обволакивала в такое сладкое, нежное тепло, лаская ее границы, как и в моменты их уединения в том скрытом от чужих глаз, секретном уголке. Том осмотрел линию ее ментальных стен, и мягко, очень осторожно попытался просочиться сквозь прочно выставленные блоки. Сначала Гермиона сомневалась, стоит ли пускать его в свою голову, но он упорствовал, подталкивая, поглаживая, сладко щекоча ее границы — так вежливо спрашивая ее разрешения.

— Персефона, — прошептал он, лаская ее губы. Он был полон обещаний, тепла и порочности, заставляя сжиматься бедрам и глубоко дышать через рот.

Гермиона не знала, когда он успел убрать ее руки со своего тела и прижать их по обе стороны от головы. Но как только заметила, то снова напряглась, вспоминая свой травмирующий опыт с Рудольфусом Лестрейнджем, столько раз насилующим ее тело.

Почувствовав, как снова участилось ее дыхание, Том убаюкал ее мягким, успокаивающим шипением, совершенно неподходящим грубому поведению, которое он демонстрировал несколько минут назад. Отпустив запястья, он переплелся с ней пальцами, сжав их так же нежно, как и другие ухаживающие движения, легонько погладив большим пальцем по кругу прямо над пульсирующей венкой.

Расслабив плечи от его мягкого «тшшш», она почувствовала как улетучивается злость, отдаляя ее от чуть не случившегося срыва, как в ту первую интимную встречу в Выручай-Комнате.

— Впусти меня, — повторил он.

Ощутив его губы на своем виске, она больше не стала сопротивляться.

* * *

Это было совершенно не похоже на его прошлое вторжение.

Том не был сметен потоком воспоминаний, но оказался стоящим в приятной интерпретации лабиринта, олицетворяющего ее разум.

Он какое-то время осматривался, ощупывая аккуратно сложенные кирпичные стены, простирающиеся аж до самого неба, но почему-то казавшиеся не такими монументальными, как следовало бы. Он не мог не удивиться столь разительным отличиям от своей первой прогулки.

— Покажи мне.

— Показать что?

Том резко обернулся, увидев образ «юной» Гермионы, с любопытством разглядывающей волшебника, стоявшего в лабиринте под светом солнечных лучей, каким-то образом пробивающихся сквозь высоченные каменные стены её сознания.

— Себя, — увидев вздернутые брови, он добавил: — Тебя, «слишком старую» для меня.

Призрак Персефоны ухмыльнулся, и как ее образ, так и мир вокруг них вдруг превратился в ничто.

Тома перевернуло на месте, вырывая из неизвестного ему безмятежного пространства и запихивая в мрачную, дождливую сцену, которая была ему смутно знакома. Он увидел двух женщин, одна из которых властвовала над другой с крупным неровным камнем в руке, изготовившаяся к жестокому удару, как вдруг мир снова завращался, и наконец остановил свою карусель. Теперь он находился в странной комнате вместе с стоявшей напротив женщиной — шатенкой, смотревшей на свое отражение в зеркале, и пытающейся очистить лицо от грязи аж до локтей измазанными засохшей кровью руками.

Он не видел себя в зеркале, но видел в нем тело мертвой женщины, распластавшееся на матрасе позади шатенки. Череп был раздробленным месивом из волос, осколков костей и крови, вытекающей наружу из того, что недавно было ее головой.

Том подошел к приводящей себя в порядок ведьме и протянул руку, удивившись, когда дотронулся пальцами до плеча и те не прошли сквозь казавшийся призрачным образ.

— Это ты, — с уверенностью подтвердил он.

— Да, — ответила взрослая Гермиона невидимому парню в зеркале.

Он обнаружил, что в этом видении ее голос казался сорванным и хриплым, будто она кричала без остановки в течение нескольких дней. Он посмотрел на отражение, прижавшись к ней сзади и обняв за талию, наблюдая, как трепещут ее веки, а тело покачивается от неотразившегося в зеркале присутствия Тома за своей спиной.

— Ты прекрасна, — пылко прошептал Том, очарованный видом женщины, пропитанной кровью и кишками поверженного врага.

Гермиона почувствовала прикосновение губ на своей коже, и всезнающая частичка ее разума догадалась, что он роется в ее голове, выкапывая сенсорные воспоминания, и тем самым позволяя ей ощущать все его действия в этом воображаемом пространстве. А еще она обнаружила, что печется лишь о том, что эти воображаемые губы стали какими-то уж слишком реальными. Они теребили, щипали и целовали ее, в конце концов заставляя чувствовать себя как угодно, но только НЕ плохо.

— Том, — прерывисто простонала она.

— Как я выгляжу в твое время, Персефона? Как я должен выглядеть, когда отправил тебя сюда? Когда я не «слишком молод»… покажи мне.

Услышав его просьбу, она распахнула глаза и разразилась безумным смехом, абсолютно непреднамеренно вырвавшимся из груди.

— О… Том… я уверена, что это ТО, чего ты не хотел бы видеть.

Отстранившись от ее плеча, Том скривился от чувства, отдаленно напоминающего беспокойство, заметив как исказились его черты в появившемся, благодаря женщине, отражении. Возможно, ему не стоило задавать этот вопрос.

— Ты станешь монстром, мистер Риддл. Больше монстром, чем мужчиной.

Он усмехнулся, остановив свои блуждающие по телу ведьмы руки между ее грудью и животом.

— Покажи мне, — потребовал он.

— Показать тебе? Здесь? Вот так просто? — не скрывая веселья, она кивнула на его руки.

— ПОКАЖИ.

Гермиона еще раз усмехнулась и покачала головой, разбрасывая в стороны капельки со своих влажных, спутанных прядей. А потом, когда все-таки замерла и сосредоточилась на зеркале, то увидела, что теперь ее грудь обхватывала не красивая ладонь молодого Тома Риддла, а бледные, тонкие пальцы, на каждом из которых красовался длинный острый коготь. Эта рука могла принадлежать лишь единственному в своем роде Тёмному Лорду, облик которого ей удалось воспроизвести из воспоминания их последней встречи. Восхищаясь своей работой в отражении, она дразняще промурлыкала:

— Прошу прощения, вы никогда раньше не касались меня таким образом… Лорд Волдеморт.

Облаченный в невесомый темный шелк лысый, змееподобный мужчина уставился на свое отражение, приоткрыв от изумления едва заметные губы и обнажая ряд заостренных зубов. Возвышаясь над миниатюрной фигуркой женщины, он смотрел в свои глянцевые, кроваво-красные глаза, блестящие на вытянутом, болезненном лице. И без того резкие скулы казались еще более острыми из-за глубоких впадин настолько исхудавших щек, что казалось, будто мышцы и сухожилия обтянуты лишь тончайшим слоем кожи. Отстранившись, он поднял руки и осмотрел их, обнаружив, что отражение было таким же реальным, как и все остальное в ее сознании.

— Что это ТАКОЕ? — прошипел Том, развернув женщину к себе лицом и прижав спиной к зеркалу. Он схватил ее за плечи и со всей силы сжал их, не осознавая, что от давления его когтей у неё появятся синяки.

С глухим стуком ударившись спиной о стекло, дыхание Гермионы сбилось с своего привычного ритма. Опасно прищурившись при угрожающем давлении на свои плечи, она заставила их сцену закружиться вновь, окуная мир во тьму.

Том почувствовал камень за спиной, прежде чем к нему вернулось зрение, и он смог обнаружить себя — свое более взрослое, более страшное обличие — прижатым к стене в неприлично роскошной, богато обставленной комнате. Попытавшись шагнуть вперед, он почувствовал давление магии, неустанно вжимающей его назад, так же, как и во время их первой дуэли.

Гермиона встала перед ним, в шаге от этого пригвожденного к стене змееподобного лица, и с любопытством протянула руку, дотронувшись до скулы. Это было что-то новенькое — держать Темного Лорда в своем разуме. Прослеживая кончиками пальцев его змеиные черты, сглаживая надбровные дуги и другие острые углы, она задержалась над наполовину сформировавшемся хрящом, где должен был быть его нос. Вздрогнув от появившейся в следствие его гнева такой знакомой пульсации магии, Гермиона рассеянно пробормотала:

— Ты попросил меня показать тебе себя, более… подходящего по возрасту. К сожалению, ты принял несколько сомнительных решений на предыдущем пути, поэтому теперь я могу показать тебя лишь таким.

Том хотел огрызнуться, услышав намек на насмешку в ее словах, но не стал. Чувство того, как ее ноготки прокладывали обжигающий путь по его коже, как эти блуждающие пальчики источали буквально просачивающуюся сквозь поры силу, было божественно. Волнующие ласки ее магии живо всплыли в его памяти, вместе с воспоминаниями о том, как Гермиона манипулировала им раньше, как резвилась и обводила вокруг пальца. А затем промелькнуло более свежее воспоминание о вспышке ее гнева. Она могла сломить его. Уничтожить. В тот момент она крутила им, как хотела. Могла сделать все, что угодно…

Да, она была опасной ведьмой — неважно, грязнокровной или нет — и, вспомнив это, он вспомнил и то, ПОЧЕМУ прежде всего начал тогда свои ухаживания.

— Персефона… — сурово прорычал он в интонациях настоящего Темного Лорда, которое Гермиона помнила еще со своих времен.

Она затрепетала, услышав такой знакомый тембр его голоса. Этот тон вызвал из глубин души чувства, которые она раньше ни при каком условии не желала бы связать с существом под своей ладонью. Она вспомнила, как однажды они с Томом запутались в беспорядочных сценах ее сознания, как она заставила себя вспомнить о своем бывшем хозяине, чтобы он не проник в другие укромные уголки ее воспоминаний, и как вышвырнул себя наружу перед апогеем ее возбуждения.

Она страстно желала этого, желала вновь оказаться там вместе с ним.

Том остановится, как он всегда останавливался при ее просьбе, даже внутри ее сознания — ВСЕГДА.

Зажмурившись, она облизала губы, желая перенести их в то воспоминание, намереваясь вновь изменить его и подстроить под их тела, но обстановка вокруг даже не дернулась. Гермиона сдвинула брови на пределе своей концентрации и подтолкнула, из всех сил пытаясь перенестись в то место, но все равно совершенно не преуспела в своих начинаниях.

— Позволь мне…

Дыхание перехватило от потока обжигающего воздуха у своего уха. Сбитая с толку, Гермиона в замешательстве распахнула глаза, пытаясь понять, когда и КАК он успел подойти к ней так близко. Она почувствовала, как другая его часть, горячая и твердая, прижалась к внутренней стороне её бедра, и перед глазами вдруг взорвалось головокружительное количество вспышек, но все, что она так хотела сказать ему, вырвалось на свободу одним лишь возгласом:

— Том, — пылко выдохнула она.

Она почувствовала его руки на своей груди, потом на бедрах, а затем ощутила, как он вплел свои пальцы в ее волосы, наклоняя голову в сторону.

Склонившись к шее, он укусил, оттянул и всосал ее кожу, перемещаясь к мочке уха, чтобы затем направиться вдоль челюсти к губам, впиваясь в них и поглощая ее стоны и всхлипы.

Она обняла одной рукой его обнаженную спину, дотронувшись другой до затылка, и мельком заметила, что должна была почувствовать густые завитки волнистых волос, но без возражений заменила это ощущением гладкой, поразительно теплой кожи.

— Том… — Гермиона снова простонала его имя, почувствовав, как он трется о бедро. Склонившись и приоткрыв рот, он вел своими острыми зубами по шее, оставляя по пути легкие царапины на верхнем слое кожи, и слыша, как очередной возглас отчаяния вырывается из ее горла. Она сжала шелковые простыни под собой — и вопрос о том, когда они успели добраться до этой роскошной кровати, исчез при звуке его напряженного голоса:

— Моя королева…

Она приоткрыла веки лишь для того, чтобы увидеть изображение «юного» Тома, промелькнувшее перед глазами, прежде чем вновь смениться пылающими алыми зрачками, теперь казавшимися не такими чужеродными, как были мгновения назад.

«...брошу мир к твоим ногам…»

Он что-то шептал, но она могла распознать лишь обрывки этих фраз.

«...богиня…»

— Том, — отчаянно захныкала она.

Кровать сдвинулась, когда он подтянул ее под колени, заставляя обхватить себя чуть выше бедер.

Гермиона впилась ногтями в его спину, почувствовав как головка толкнулась у ее входа.

Она откинула голову на матрас.

— Сейчас… пожалуйста, Том, сейчас…

С рычанием он стремительно вошел в нее, погружаясь на всю длину одним резким движением, наполнившим настолько, что это причинило ей боль.

Гермиона простонала его имя, с силой впиваясь ногтями в кожу, когда непроизвольно вскинула бедрами, пытаясь облегчить ощущение столь жесткого проникновения. Он замер в ожидании, все крепче прижимая к себе тело с каждым непроизвольным сокращением её внутренних мышц и настойчивей зарываясь в копну ее волос, пока она извивалась, сжимаясь вокруг него и бессвязно бормоча какую-то бессмыслицу.

Она захныкала, когда ноющая боль сменилась медленно нарастающим напряжением, требующим его немедленного внимания.

— Двигайся, м-мне нужно, чтобы ты двигался…

Он приподнялся, изучая ее лицо своим дьявольским взглядом, с каким-то хищным интересом впитывая задыхающийся от желания вид его ведьмы. Он нависал над ней какое-то время, шипя что-то манящее, что она так и не смогла распознать, прежде чем сомкнуть зубы на ее плече, удерживая кожу, будто она была добычей. Он медленно и томно выскользнул, отстраняясь под гул наслаждения, а затем, когда почти полностью вышел, резко вернулся, врезаясь в нее на всю длину.

Страстный стон, который она никогда не думала услышать от себя, отозвался гулким эхом в мысленно созданной комнате ее разума. Гермиона обнаружила, что прильнув к Тому, цепляется за него, за любое из его обличий, за саму его суть, будто таким образом сможет нарисовать волшебнику ясную картину своего удовольствия и заставит дать ей еще БОЛЬШЕ, может быть, даже окунет его в свой восторг.

Она почувствовала, как он вжался в нее всем своим телом, начав покачиваться бледными, узкими бедрами между ног, и тем самым распространяя по ее телу дразнящий озноб.

Она задерживала дыхание, всхлипывала его имя, давила ногтями на кожу спины, и с каждым движением Том шипел, шептал и рычал в ответ, посылая сладостную истому горячими потоками облизывать ее тело; она уже была достаточно мокрой, но он все равно не торопился, тяжело дыша и бормоча, как она прекрасна, какая тесная и как ему этого не хватало.

Этот шипящий голос возбуждал.

Возбудив настолько, что ей должно было быть стыдно.

После всего, через что она прошла, Гермиона должна была ненавидеть его, ненавидеть каждую секунду того, что сейчас происходило в ее сознании… но не могла.

Ресницы затрепетали, когда она почувствовала его ускоряющийся темп.

Обняв одной рукой за талию и перестав впиваться в плечо, Том потянулся к Гермионе, чтобы убрать с лица кудряшки и прижаться губами к ее уху.

Шипящие слова сливались воедино, смешиваясь в сплошной рычащий шум, но Гермионе хватало одной этой интонации, чтобы почувствовать, как сжимается ее грудная клетка.

Она раскрыла рот в немом крике при ускорении трения, чувствуя прерывистые толчки в свое тело, нахмурившись, будто могла разобрать, что он говорит, если хотя бы на миг попыталась вслушаться.

То, как он обходился с ней, отличалось от всего, что Гермиона когда-либо испытывала с Лестрейнджем.

Там, где ее хозяин был жестоким, жадным и жалким, доставляя удовольствие лишь себе одному, Том следил за ее реакцией; исследовал ее и старательно вытаскивал все это наружу.

На каждый стон, слетавший с ее губ, он приостанавливал темп.

Каждый раз, когда она впивалась ногтями в его спину, он издавал один из этих звуков, заставляющих становиться такой мокрой и совершенно безумной, в свою очередь подстрекая его своими гортанными вскриками начинать очередной порочный круг.

Он жадно вбивался, сразу выскальзывая, едва погрузившись в ее тело, и наслаждался тем, как с каждым толчком все сильнее выгибалась ее спина, а ноги поднимались все выше и выше, вверх по его талии.

Гермиона провела руками вдоль его плеч, опускаясь вниз по напряженным мышцам спины и обратно, прежде чем обвить их вокруг шеи. Вцепившись в Тома, она прижалась к нему на волне своей неистовой истомы, пронзительно всхлипывая на окончании каждого прерывистого вздоха.

Он тоже тяжело дышал, бормоча свои сладкозвучные глупости, поймав себя на мысли, что удваивает усилия в надежде услышать, как она снова кричит его имя.

Гермиона представляла, что он мог ей нашептывать.

Фантазировала, что заставляло его так пылко рычать, шипеть и бормотать.

Но, самое постыдное было то, что она представляла, как он тяжело дышал и как задыхался бы от звука ее имени — ее настоящего имени.

А она в свою очередь ловила бы ртом воздух и тяжело дышала его имя в ответ.

* * *

Гермиона выгнула спину, вонзившись своими ногтями в крепко державшие ее ладони, издав гортанный, задушенный крик удовольствия.

Задрожав от оргазма, она так сильно сжала свои ноги, прижимая к себе Тома, что почти задушила его своей хваткой, будто это могло погасить пульсирующие судороги, сотрясающие все ее тело.

Том тяжело дышал, уткнувшись в изгиб между ее шеей и плечом, капельки пота струились по лицу, а волосы прилипли к коже на лбу и щеках. Они оба были полностью одеты, только шея Гермионы была усеяна кровоподтеками от его засосов и укусов. Это выглядело довольно скверно, хотя, когда он коснулся этих отметин губами, она дернулась и, приглашая, повернула голову в бок. Том сглотнул и попытался подняться с придавленного им миниатюрного тела, но Гермиона лишь усилила свою хватку вокруг его бедер, заставив его зашипеть от ощущения трения ткани брюк о свою чувствительную, смягчающуюся длину. Он изменился в лице, осознав липкое, влажное свидетельство их не-совсем-связи.

Застонав, Том вел губами вверх по шее к челюсти и выше. Все еще находясь в своей посторгазмической дымке, он неразборчиво заворчал между своими нежными поцелуями, пока не достиг уголка ее губ. Гермиона слабо замычала от удовольствия и повернулась к нему лицом в надежде получить настоящий поцелуй.

Но он лишь опустился, накрыв своим телом и соприкоснувшись с ней лбами, не разрывая их переплетенные между собой пальцы. Гермиона почувствовала дыхание на своих губах, издав в ответ сонное, но довольное мурлыканье.

— Ты сведешь меня в могилу, Персефона Каллаган.

Гермиона расплылась в ухмылке и впилась в его нижнюю губу, слегка потеребив ее между зубов, прежде чем расслабленно откинуться на каменный пол. Наконец она опустила свои ноги, убрав их с Тома, и устало зевнула.

— Увы… это буду не я…