Зазеркалье (гет)

Сегодня Женя номер два попыталась с нами заговорить с помощью отражения в окне. Но мы не можем услышать друг друга… А писать нам не на чем. Да и нечем.

Разве что кровью. Но это крайние меры.

А пока нам остаётся только ждать, когда разговор станет возможен. Похоже, мироздание задалось целью привить нам терпение.

Бесполезно.

— Родной, расскажи о своей жизни, — вырывает меня из раздумий вопрос.

— Что рассказать? Я же почти ничего не вспомнил.

— Вот и вспомнишь. — Похоже, она настроена решительно. Ну, ладно, хуже не станет.

— Я… Был замкнутым, асоциальным ребёнком, когда встретил Её. И отверг. Я отверг Её дружбу, как всегда отвергал мир, полагая, что он не принимает меня. Я не жил. Прикованный к постели, блуждающий по воображаемым мирам. Нет, я не был болен физически, — заметив женино замешательство, поясняю я. — Виной моей болезни были мысли, разрушившие разум. Хотя, по-моему, физически я всё же был не совсем здоров…

Я был болен Пустотой. Пустотой, Гордыней и Ложью. И так прошла вся моя жизнь — мимо.

Она молчит. Ей нечего ответить, мне нечего добавить. Равноценно.

Зачем эти воспоминания? Зачем они ей, зачем они мне? Без них было легче. И сложнее. Но сколько ни занимайся самоедством, ситуации это не изменит.

Добавила ли эта исповедь искренности между нами? Может, всё ещё можно спасти?

— Родной, а имя? Ты не вспомнил своё имя?

Имя… А было ли оно?

— Нет.

Некоторое время мы молча наблюдаем за Женей номер два, а потом я решаюсь:

— Раз уж сегодня вечер откровений, то расскажи мне, пожалуйста, каким ты меня видишь?

Кажется, этого она никак не ожидала услышать. Я едва сдерживаю улыбку.

— В Зазеркалье нет зеркал? Ну да, точно, сглупила. — Задумчиво разглядывает меня.

— Ты тощий, невысокий парень. Одет в серую толстовку с капюшоном, джинсы, кеды. Всё, кроме кед, висит мешком. У тебя глаза со звериными зрачками-полосками и звериные клыки. А ещё у тебя чёрные волосы. Чёлка один глаз совсем закрывает. И концы фиолетовые. Ещё проколоть что-нибудь — и вылитый неформал.

— Забавно… Чего угодно ожидал, но чтоб звериные глаза!.. Про одежду, волосы и зубы я уж и сам знаю, не слепой.

— Тогда мог и не спрашивать, — хмыкает она с деланной обидой.

— Тогда могла б и подумать, — парирую, не скрывая улыбки. — И вообще, я требую справедливости! Я тебе всё про себя, что помнил, рассказал, а ты мне ничего! Нечестно! — шутливо возмущаюсь, всплёскивая руками.

— Что тебе рассказывать-то, ты и так всё знаешь.

— Что-нибудь, чего я не знаю.

— Ладно, друг мой, дай мне подумать, — улыбается она.

— Хорошо.

Друг… Друг. Как же я хотел, чтобы она меня так называла — и вот, сбылось! Но приносит лишь боль. Ведь я…

— Ну, слушай! — объявляет она.

— Весь внимание.

— Я была вторым ребёнком в семье. Моя старшая сестра после развода осталась у отца, а меня забрала мама. Хотя, нас обеих должна была забрать мама, но сестра сделала свой выбор. — Она растерянно смотрит в «окно», на своего двойника. — Я очень любила сестру. Мы всегда были неразлучны. Когда пришлось расставаться, я закатила форменную истерику… Это был единственный человек во всём мире, которому я доверяла. Теперь она далеко. В другой стране с мужем и детьми. И мне нет места в её новой жизни.

Какая внезапная исповедь... Я этого даже не ожидал...

— Ты потому и замкнулась в себе? Я заметил, что друзей у тебя немного.

— Возможно. Просто… Мне не интересно то, что интересно всем. Я люблю уединение и свою маленькую компанию, в которой чувствую себя комфортно…

— А что было после развода? — прерываю я затянувшуюся паузу.

— Пошла в школу, училась, поступила в колледж. Всё как у всех. А потом появился Он. И ты.

Последнее прозвучало как оскорбление. Я усмехаюсь.

— И твоя жизнь рухнула.

— Нет. Благодаря тебе я многое поняла, Родной. И… Мне было легче оттого, что рядом был ты, что рядом был кто-то, кто меня понимает.

— В какой-то мере я заменил тебе сестру?

— Наверно…

— А вот и нет. Сестру мне никто не сможет заменить! — внезапно раздалось… с обратной стороны зеркал!