Зазеркалье (гет)

Пустота. Вокруг бесконечная чёрная пустота. Или тугой, шарообразный кокон, отрезавший меня от всего. В бескрайней тьме висят осколки Зазеркалья. На моих коленях лежит она. Она не дышит, она мертва. Кровь застыла. Словно замёрзшее пламя. Мой мир умер. Исчез. Здесь не осталось времени. Ничего не осталось. А и было ли? Я не знаю. Я не чувствую.

Если бы мог, прижался бы к её лбу губами и закрыл её невидящие глаза. Но не могу. Наверно, здесь холодно. Наверно, моё сердце покрывается льдом. Её глаза застывшие, безжизненные. Один из осколков пронзил её сердце. Переливается красными бликами крови. Вижу ли я это? Могу ли видеть? Я не знаю. Я не чувствую.

Осколки не отражают. Это кусочки её жизни. Мозаика воспоминаний…

Вот она с плачем бежит за мужчиной с сумками. Лет пять ей, наверное.

Вот дерётся с мальчишками в школьном коридоре; убегает от девчонок; падает из-за подножки подруги.

Вот стоит, прижавшись к дереву; бредёт по ночному городу, замёрзшая и заплаканная.

Вот обнимает сестру; дарит собственноручно связанный шарф матери; краснея, чмокает в щёку парня.

Вот осколок, в котором она затравленным зверем мечется по комнате. Вот вглядывается куда-то за собственное отражение.

А в пронзившем сердце стоит у зеркала, приложив ладонь к стеклу. Уже взрослая. А что значит возраст? Что значит «взрослая»? Я не знаю. Я больше не чувствую.

Осколки тают. Она остаётся. Если бы чувствовал, прижал бы её к себе. Если бы мог шевелиться, если бы мог чувствовать. Наверно, сердце заледенело. Но это неважно.

Неважно, есть я или нет. Есть её глаза. И ничего не надо. Лёд. Скуёт всё. Скуёт нас вместе. И не надо двигаться. Не надо чувствовать. Ничего не надо.

Пустота.

Мой мир пуст. Абсолютно и совершенно. Не знаю, как и откуда я здесь появился, не знаю даже своего облика.

Ничего не чувствую. Абсолютно. Ведь в моём мире нет ни одного привычного понятия. Привычного? Кому? Здесь же есть только я, и никогда никого другого здесь не было. Я знаю? Это что-то, во что я верю. Странно, здесь, где правит бал ничто, я всё ещё способен верить. И мои знания… Откуда они, кто я? Здесь нет ни времени, ни пространства, потому даже свой возраст я не могу узнать. Возраст? Года? Это меры времени, но какой от них здесь толк? Возможно, я здесь с самого Начала, и ничего другого знать не надо.

Я не желаю, не стремлюсь, не интересуюсь. Я пуст. Словно меня ещё не успели наполнить всеми нужными эмоциями. Эмоции, чувства… Откуда мне знакомы слова, понятия… Кто я? Здесь только Тишина. Абсолютная тишина. Ненарушаемая ничем и никогда. Я есть или нет меня, да и важно ли это? Пусть я чья-то иллюзия, сон, мысль. Здесь же ничего не изменится. Никогда ничего не будет. Я есть? Пусть так… Есть как мысль, как сознание, душа… Кем я был, кем я стал, кем буду? Зачем здесь эти вопросы? Здесь нет времени, и поэтому времени у меня теперь предостаточно. Парадокс. Интересно, как я существую? Ведь тела у меня нет… Или есть? Может, я слепой? И глухой, и парализованный, и брошенный где-то… а как же ощущения кожи? Нет. Я здесь.

В этой чёрной пустоте. Я пуст, и отсюда нет выхода. Мерить время по чему-либо невозможно, лечь, сесть, встать, моргнуть я тоже не могу. Возможно, я дух, душа, сознание… Человеческое. Да, я был человеком. Я помню! Но… может, я только что придумал это? Придумал слово «человек»? Может, даже создал этого самого «человека», каким его увидел? Но откуда я могу знать, как выглядит «человек», если никогда его не видел? Как сложно понять хоть что-то в этой сумасшедшей действительности! Как бы я хотел обзавестись обыденными проблемами «человека»… Заменить свои ими. Всё, что угодно, но существование здесь невозможно! Я сумасшедший. Меня нет! Здесь ничего нет!

Стоп. Эмоции? Страх, раздражение, непонимание? Что это? И откуда это могло появиться здесь? Здесь, где нет даже меня? Как я могу чувствовать? Как могу существовать в этом состоянии? Как вообще я появился? И почему мыслю, живу, помню? И как могу что-то помнить? Как могу размышлять, основываясь на несуществующих здесь понятиях? Всё то, о чём я думаю, здесь аннулируется. Было ли что-то в моей жизни до этого момента? До этого «здесь»?

Может, я вечно здесь? Вечно… Ощущение вечности… Что это? И как понять, что такое ощущение, мне, лишённому мира? Лишённому тела, возможно, даже самой жизни. Что такое жизнь? Что есть я? Что вообще «я»? У меня нет ничего, я свободен? От чего? Мне кажется, что человек желал бы свободы… Интересно, почему? Я же не знаю, что такое «человек». Как запутано всё в этом мире…

Моём мире. Пустом и полном. Я — мой мир. А человек… Что ж, человек — это нечто, о чём я имею смутное представление. Мне смутно знакомо это слово. А ещё «свобода». От чего, для чего, зачем? От кого желает освободиться? От себя? От чувств? От разума? Треклятая «свобода», о которой «человек» не имеет ни малейшего понятия… А я имею? Я, лишённый всего? Разве нельзя сказать, что я абсолютно свободен? От всего, что может сковать такое существо, как «человек»? А может, я — человек? Это бы объяснило мне что-либо? Так ли мне важно, как я буду зваться в этом месте? Да и в любом другом.

Может, я только что придумал себе имя — «человек». Имя, говорящее только о моей сути. Открывающее, кто я. А вот собственного имени у меня нет. Имени, которое бы выражало меня, как именно меня, каким я есть, а не кто по виду. Да так ли уж мне нужно здесь имя? Я нигде… Я никто.

Я ничего не чувствую. Разве? А то, что я мыслю, не значит, что я чувствую? А если я не чувствую, то откуда это давящее, раздирающее ощущение безнадёжности, бессмысленности, отчаяния? Откуда, если я никто? Если меня почти нет? Если я не существую?

Нет, ничего не понимаю! Если бы мог, я бы сжался в комочек, обхватив ноги руками, и разревелся. Но я ничего не могу! Только мысли, мысли, истеричные мысли без конца. Не могу даже сойти с ума. И некому мне помочь…

Некому, ведь в Бога верят «люди»… Да и… Мне думается, что будучи «человеком», я не особо-то верил… Но сейчас, здесь, где нет никого, нет людей, нет мнений, ничего нет, я могу не страшась человека обратиться к Надежде. К единственной моей надежде — вере. Во что? В кого?

А так ли важно? Здесь нет границ и рамок дозволенного. Здесь нет дозволенного, потому и нет его границ. Бог, дьявол, вселенский разум, Господи, да любая высшая Сила, молю, оборви эту муку! Я не могу, я больше не хочу мыслить, не хочу быть небытием, не могу! Мысль, я посылаю тебе чистую и полную, ясную мысль, Господи! И большего у меня нет. И большего нет вообще нигде и ни у кого. Нет ни у кого во всех мирах большего, чем душа, которой сейчас являюсь я, нет большего, чем мысль, которой я сейчас существую, нет большего, чем слово, которым я живу, дышу. Нет большего, чем это, у «человека», а я не человек. Я — слишком многое. Я не в состоянии существовать так, не в состоянии постичь глубину своего существования, не в состоянии его даже представить, доказать. Мне не нужно так много.

Я хочу просто быть!

Я здесь. Я есть. Я существую. Я здесь? Я есть? Я существую? Может, это всё мне только снится. Или меня нет. Но если меня нет, то кому принадлежат эти мысли? А если мне кажется, что я думаю, а на самом деле этого тоже нет? Двойное отрицание. А ведь двойное отрицание даёт утверждение. Я мыслю! Я существую! Я есть! Я здесь! Но… Какое это имеет значение? Вокруг ничего, абсолютно. Чёрная пустота. Или это просто моё представление о пустоте.

В моём мире никогда ничего нет. Какое жуткое предложение. Никогда. Ничего. Нет. Тройное отрицание. Вот оно даёт отрицание. Но как отрицание может что-либо давать существующее? Значит, утверждает, опять-таки! Интересно, откуда мне всё это известно? Кто я? Почему вокруг меня такая пустая чернота? Я здесь, но где это здесь? Нет ни времени, ни пространства. А что есть время и пространство? Здесь вообще нет ни одного измерения. И перемещаться здесь невозможно. Да как вообще можно существовать в Пустоте? Но я же есть. Значит, как-то возможно. Да и кто задаст здесь эти границы возможного? Здесь есть только я, некому установить свои аксиомы, законы, правила. А я не собираюсь.

Неизвестно, сколько прошло времени, его же нет. Да здесь настоящий рай нигилиста — нет ничего. Хотя нет, здесь же есть я. Но что это?

По моему миру пошла рябь. Словно он — гигантское озеро, и неведомый ветер прошёлся по нему, разрушая былую гладь. Внезапно в меня ударил яркий свет, ослепивший на некоторое время. Когда снова смог «видеть», мне предстало удивительное зрелище — мой мир исчез. Исчез? Нет, просто изменился. Я нахожусь в сфере, на стенах которой множество окон различных форм. Тут и аккуратные овалы, и прямоугольники, и причудливой формы амёбы, и маленькие овальные, квадратные, и много-много других. Они и дают свет этой сфере. Слепяще-яркий. Но себя я не вижу всё равно. Даже не знаю, какого я вида. Вдруг у меня щупальца? Или шесть голов? О, что это?

…Следующее время, хотя это здесь условное понятие, я провёл в наблюдении. Полностью отрешившись от своих давешних мыслей. В каждом из окон я видел Её. Это была девушка, да, точно, это человек. Она появлялась в одном окне и пропадала, потом в другом, и тоже пропадала, чтобы появиться мельком в следующем. Очевидно, созерцание этой юной особы — это мои планы на ближайшую вечность… Прелестно. Она не красавица. Не уродина. Что-то среднее, сказал бы я в её мире. Но я здесь. А здесь нет понятия красоты и уродства. Есть я и эти окна в Её мир. Я беспристрастен по-настоящему, ведь здесь нет стереотипных понятий, ничего нет, кроме моего сознания. Она…

Она могла бы быть доброй феей из детской сказки? Вряд ли. Она не захочет ролей. Она фигуристая, она длинноволосая, носит чёлку на бок и чёрно-красную одежду… И это настолько не её. Не принадлежишь ты тому миру, в который рядишься! Мне даже показалось, что я в ней разочарован. Но приглядевшись, я поймал её взгляд. И время, которого нет, застыло. Там, в глубине серо-голубых глаз я увидел Её. Сегодня появился новый образ моего мира. Сегодня мой мир связал меня с Ней. Зачем и почему, не знаю. Но в глубине Её глаз я надеюсь когда-нибудь поймать своё отражение.

А пока я просто Наблюдатель. Несуществующий? Нет, просто бестелесный.

Я здесь. Я есть. Я существую. Я — отражение сознания. Да? Не так уж и важно. Я вижу Её и этого довольно, чтобы поймать убегающий интерес к жизни.

Я здесь.

Метаморфоза моего мира невероятно изменила меня. Наверное, я стал зависим. Зависим от этого наблюдения. Все эти окошки в Её мир могли показать мне только осколки, а складывать их в целую картину — уже моя задача. После абсолютной черноты мой мир наполнился цветом. Это меня невероятно привязало к этим зеркалам Её жизни. Теперь у меня появился страх. Страх потерять это всё, снова оказаться в той Пустоте. Не знаю ни кто я, ни где я, ни откуда пришёл, но сейчас хочу остаться здесь. Её жизнь стала для меня миром. И есть в ней что-то знакомое мне, непонятным образом понятное. Какая занятная тавтология. Такая точная. Как я могу понимать что-то в Её мире? А многое мне кажется абсолютно естественным и правильным.

О, какое же счастье это наблюдение за существом, которое отождествляешь себе! Её жизнь и Её поведение кажутся мне очень знакомыми, очень знакомыми. И самое странное — я не вижу никого, кроме Неё, в этих окошках. Мне отрезали часть Её мира, которая касается только этой девушки. Мне, если честно, этого более, чем достаточно. Знаешь одного — знаешь всех. Хотя, должен признаться, она ведёт довольно уединённый образ жизни. И несмотря на это, складывать множество осколков в единое целое доставляет мне непередаваемое удовольствие. Это занимает меня полностью, вызывает интерес. И страх. Я живу с вечным страхом, что когда-нибудь это кончится, и я вернусь в Пустоту. Это ужас, непередаваемый ужас, как будто путник, мучимый жаждой, увидел родник, а он оказался лишь миражом. Она — то, что спасает меня от этого страха.

Ничем не примечательная, замкнутая, немногословная. Слегка полные губы, прямой нос, длинные, до пояса, тёмные волосы, серо-голубые глаза. Большие, выразительные, броские и… Полностью спрятанные за чёлкой. У неё тонкая, воздушная фигурка, которую она старательно закапывает за мешковатой, висящей одеждой. Протест? Неприятие норм, устанавливаемых Её миром? Нет, нет, что-то ещё… Ведь когда она одна, она абсолютно не прячет себя, не прячет свою женственность. На людях превращается в серо-чёрно-алое привидение. А со мной становится немного другой.

Со мной? Занятно, но мне начинает казаться, что она меня видит. Это же невозможно, как твердит мне разум, но недавно возродившиеся чувства спорят, не дают покоя, заставляют ловить Её движения, взгляды, следить за движениями губ, рук, надеяться, что это поможет понять, видит она меня или нет. Я могу только видеть, непонятным пока мне образом, а звуки мне не доступны. Сейчас мой мир наполнили краски. Это так много после Пустоты, но таково уж свойство «человека» — постоянно желать большего. Я не жалуюсь, о большем не умоляю, довольствуюсь тем, что есть, но верю, что большее будет в моей жизни. А пока, пока я счастлив наблюдением.

Пока меня не беспокоят вечные сомнения в факте моего существования. Это невозможно доказать, потому незачем терзать себя тщетными попытками. Я наблюдатель, это — моя жизнь. Теперь Она — мой мир. И потому я существую по законам мира, в котором оказался. По Её законам. Она даже не знает об этом, Она не знает даже о моём существовании, но Она — мой новый мир. Новый и одновременно очень старый, всё мне знакомо, всё так старо, так привычно и так ново, необычно. Я вижу, что не изменились люди, но изменился мир, в котором они живут. Его техническая составляющая. Духовное развитие осталось на том же уровне, как и тогда, когда я там жил. Не знаю, когда пришло это знание, но уверен, что этот мир был моим. Недолго, но был. И Она мне кого-то тоже напоминает… Но память моя прячет от меня образ, возможно, к лучшему. Не буду на этом зацикливаться.

В конце концов, толку от моей внезапно проснувшейся памяти никакого, да и мучение от невозможности вспомнить что-либо мне не нужно. Ведь что, в сущности, есть память? Это наше представление о том, что было с нами до настоящего момента. Абсолютно субъективный взгляд. Всё, что даст мне память, это бесконечное самокопание, осуждение, обдумывание уже случившегося, уже совершённых ошибок. Сейчас мне это доставит только боль, ни с чем несравнимую боль сознания, вырванного из тела, из той среды, о которой будет твердить память.

Уж не знаю, есть ли там, наверху, кто-то, но спасибо тебе, что лишил меня чёткой памяти о прежней жизни. Пожалуй, только благодаря этому, созерцание Её мира доставляет мне какое-то злорадное удовлетворение. Словно когда-то я дал ему совет, а он не послушался, и теперь я наблюдаю за плачевными последствиями этого непослушания. Чувство странное, необыкновенное и неправильное. Хоть здесь и нет границы правильного и неправильного, но я не могу назвать это правильным, никак. Это не должно быть так. Значит, будет по-другому. Злорадство чисто человеческое, без примесей превосходства, пусть так.

Какая разница? У меня есть Она, создающая мой мир. Разве нужно мне большее сейчас? Разве не способно это смягчить отношение к Её глупому мирку? Мирку, несравнимому с моим! Мой мир, создаваемый Ею, больше, полнее, живее, лучше! Он не ограничен, притом, что включает только Её. Он полон, несравненно больше полон, чем толпы и мириады, ибо полное познание мира одного «человека» больше, чем поверхностный взгляд на всю Вселенную, всю реальность, всё бесконечное множество миров. Это бесконечно больше, бесконечно!

В моём мире появилось время. Не знаю, как и когда, но теперь постоянно ощущаю его течение. Будто где-то отсчитывают секунды моей бесконечности гигантские часы. Наверняка, это из-за Неё. Она как-то создала время в моём мире. Это невероятно, я и не думал, что Она настолько влияет на меня… И по-прежнему, Она мне кого-то смутно напоминает. Абсурд. Я ведь даже себя не могу увидеть! Как я могу помнить Ёё?! Ладно, оставим это на потом.

Теперь я влился в ритм Её жизни. У меня есть утро, день, вечер, ночь. Хоть во сне я и не нуждаюсь.

Интересно, сколько Ей лет? На вид… Да откуда я могу знать, как выглядят люди того или иного возраста? Но, кажется, знаю. Похоже, что Ей лет семнадцать. Интересно, а сколько мне лет? И как моё время соотносится с Её временем. Получается, что один к одному, так как за минуту моего времени Она не стареет на пять лет. Самое интересное, что я чувствую время как нечто материальное, при этом сам оставаясь нематериальным. Хотя, могу ли я сейчас назвать себя нематериальным? Это совсем не то, что, затерявшись одному в пустоте, призывать Бога, чтобы Он лишил такого дикого существования. Сейчас мой мир творит Она.

Интересно, почему из тысяч миллионов душ я соединён именно с Ней? Причём так, что Она и не подозревает о моём существовании. И продолжает кого-то мне смутно напоминать. Кого-то очень знакомого.

Как вообще понять, что творится в глубинах памяти? И не она ли по своему усмотрению извращает какие-то мысли и фрагменты из прошлого. Думаю, память — это такое злобное второе «я», собравшее в себе всё что есть в тебе плохого и субъективного, раздувающее любую мелкую обиду до вселенских масштабов. Зверь саможаления. Как же! Я же такой беленький и пушистенький, а вокруг одни гады да сволочи, всё норовят меня сиротку обидеть, копеечку отнять! А то, что сам ты лжец и вор это второе «я» не увидит и в упор. Всё-то у него будет обусловлено жизненной необходимостью, всё-то правильно ты делаешь, это другие твари неблагодарные, тебя гением не зовут. А на то, что ты весь погряз в грязи и лжи, на то, что ни одного истинного слова не сказал за жизнь свою, не приблизился ни к одному человеку, не попытался понять, разделить чьи-нибудь чувства, на это ему плевать! И то, что ты, страдая, упивался своим «гордым одиночеством», не желая кого-либо приближать к себе, обманывая других, но прежде всего себя. Лжец!

Лицемер… Небо, не душу меняем. Каким был, таким и останешься, даже если поместить тебя в абсолютную пустоту, вырванным из тела духом… И никуда твоя ложь не исчезнет. И никогда я не буду достоин той улыбки, которую мне когда-то подарили. Не помню… Ничего, кроме этой улыбки, не помню. Да и её смутно. Помню только эмоции. Свои, разумеется, на чужие я внимания обращал мало. Может, потому мне и отвели роль наблюдателя, чтобы я хоть раз в жизни посмотрел на других? И так как публики я лишён, памяти тоже, то лгать мне больше некому, кроме себя. А в таком положении разве имеет смысл лгать?..

Сегодня я понял, что это за амёбообразные окна. Это лужи. Я вижу Её мир через отражения. В зеркалах, каплях, лужах. Везде. Я — отражение? Нет, тогда бы я с самого начала оказался бы здесь. А я был в Пустоте… Чёрт, даже здесь у меня появилась память о прожитом! Человек — это удивительное создание. Даже существуя вне тела, я могу жить, даже наблюдать через отражения за девушкой. Да я грёбанный вуайерист! А вот это уже проявления старой памяти. Такие вспышки неконтролируемого веселья мне не свойственны. Сейчас не свойственны.

Однако это странно — наблюдать через лужи. Лужи… Они отражают то, что есть и потому существуют. Если луже нечего отражать — её нет. Прямо как я. Забавно, я — лужа. С другой стороны, я был там, в Пустоте. А лужи в Пустоте не было бы — отражать нечего. А значит, я не лужа. Это радует. Логика у меня ещё работает. Но если там, в Пустоте не будет лужи, не значит ли это, что Пустота — Лужа? Просто лужа, которой нечего отражать? И я всего лишь стал пленником этой Лужи. Но… Сама Лужа должна была находиться в Пустоте, чтобы быть Пустотой, но при этом всё равно оставалась бы просто лужей… Значит, я всё равно был в Пустоте. А-а, хватит! Лужа в Пустоте, Лужа — Пустота! Какая муха философии меня укусила? В конце концов, я знаю то, что ничего не знаю, и точка. А то этак в такие дебри забреду, в которых выйдет, что и меня нет…

… Время очень странная категория. «Ему всего шестнадцать», но: «Прошло целых шестнадцать лет!». Мера одна, а оценка этой меры такая разная. Почему? Наверно потому, что люди смотрят на мир очень субъективно и мерят всё своей мерой. Наверно, только художники не так субъективны, как все остальные, так как они постоянно мерят мир в различных единицах и предметах. Но это только наверное…

Интересно, а философы способны на объективизм? А может ли вообще человек мыслить абстрагировано от своей человеческой сути? Не примеряя всё на себя? Температурный режим, временные рамки, глубину, ширину, вес, массу, пространство и расстояние, скорость и всё остальное. Всё, абсолютно всё человек судит по себе. Но скажите мне, пожалуйста, какое он имеет на это право? Ведь есть вещи, человеческому миру не принадлежащие. Разве можно меня, к примеру, судить по меркам человека? Если я убью, оскорблю или украду у кого-либо что-нибудь как можно сказать, что я виновен? Ведь я существую как мысль, да, человеческая мысль, да, по человеческому времени, но мысль! И если мне будет дана возможность совершить такое противное человеку физическое действие, то разве возможно будет меня осудить по человеческим законам? Разве же моё нахождение вне тела может быть измерено человеческими стандартами?!

Единственное моё действие, что может быть осуждено человеческими мерками — это ложь. Ложь для моего существования равна убийству. Ложь — это всегда убийство. Убийство Истины. А в моём положении это недопустимо, ибо всё, что ещё даёт мне жизнь — это истина, которая отражается в окнах Её мира. Истина, которая помогает мне быть. Просто быть. Ибо как бы ни лгали слова, мысль лгать не будет, если её не заставит плоть. А плоти я лишён. Я — мысль, душа, сознание. Я — вся суть человека, эдакая выжимка из него, «экстракт человека», так сказать. Хотя, может, наоборот. Может, я всего лишь сознание, недочеловек, недосущество, не, не, не… Но на чей взгляд? ..

Странно, мыслю так, будто веду какую-то хронику. Может, когда-нибудь я и напишу такую хронику… если стану человеком. Или это сделает Она, если когда-нибудь увидит меня и сможет со мной заговорить.

— Знаешь, я вчера с таким парнем познакомилась — чудо! Такой вежливый, обходительный, начитанный и скромный, просто пионер! — Это… Её голос?!

Это… Её голос?! Я могу слышать Её?! Боже, неужели мои мольбы услышаны?..

— Ага! Очень симпатичный. Представляешь, мы на кружке лепки пересеклись абсолютно случайно! Бывает же такое. — Когда-то невыразимо давно я помнил звук музыкальной шкатулки… Нежный, мелодичный, не такой тонкий, чтобы резать слух, но достаточно высокий. Как это похоже на Её голос! Как много может сказать звук! Но… Сколько же сейчас в Её голосе глупости. Легкомысленности. Неужели Она, не носящая масок, оказалась просто пустышкой?! Неужели я обманулся, и это — моя кара?..

— Ой, передай ещё привет сестре от меня. Да, скажи что ___ звонила. Да. Давай, пока! — Она немного помолчала, продолжая сжимать в руке телефон. Потом отключила его и подошла к зеркалу. О, как изменился Её взгляд… Сколько в нём грусти…

— Эх, зеркало, как же всё это глупо! — Голос, голос Её звучит совсем по-другому! О, сколько глубины в этих звучных переливах! И… неужели Она обращается ко мне?

— Зачем я ей соврала, что мне он понравился? Нет, не так, зачем я себе соврала? Если бы мне знать ответ… — О, нет, Ты не соврала! — Как же я хочу докричаться до Неё! Но… Разве это возможно?

Она задумчиво провела рукой по стеклу, вырисовывая пальцем странные зигзаги. Потом со вздохом отошла и принялась собирать сумку. Судя по всему, Она ещё учится. Странно, что я так и не знаю Её имени. Словно что-то закрывает его от меня… Ведь Она называла его, когда говорила! Но словно что-то стёрло его из моей памяти.

Будь у меня тело, я бы поджал колени к груди и так бы и наблюдал за Ней. Мой мир претерпевал всё это время новые изменения — окна становились всё больше и больше, а теперь я практически в Её мире. Нас разделяет тонкая грань, не толще луча света. Но она непреодолима…

Она там, за гранью зеркала, воды, стекла, отражения. А я здесь — по ту сторону, в зазеркалье. И у меня есть окно в Её мир и Её голос. Так мало и так много! Я никак не могу вспомнить прошлую жизнь, но зато имею столько воспоминаний в этой. И всё благодаря Ей. И так ли уж важно имя, если есть душа? Может, мне лучше не знать Её имени, может, оно вызовет во мне худшее, что есть в глубинах человеческого естества?..

Да и мало ли того, что уже есть? Ведь изначально не было ничего. Только я и Пустота. Или не было даже меня… А позже были эти мучающие вопросы, есть я или нет. Теперь есть Она, сотворяющая мой мир, есть Её голос. Пусть это не так много, но достаточно, чтобы быть счастливым. Хотя как же хочется поговорить с Ней, сказать всё, что я знаю о Ней, помочь разобраться в себе. Как же давно я помнил, что такое дружба! Единство мыслей, единство душ, общая тайна, никаких преград, никакой лжи, Боже, как это было давно… Словно и не со мной. Мне бы сказать Ей, что это такое, описать, что такое зазеркалье, что такое Пустота, порассуждать о лужах. Она бы поняла. Но я только слышу, хоть и это немало.

Она вошла в комнату, потушила свет и легла спать. Я прекрасно осознаю, что это глупость, но хотя бы попытаться!

— С-спокойной н-ночи… — тихо шепчу я, даже не на уровне звука, на уровне мысли.

— Тебе тоже. — Что?! Она меня слышит?!

Это невероятно, но так и есть. Она слышит меня. Ведь после пожелания спокойной ночи Она оглянулась с таким невероятно пленительным удивлением. Она слышала! Слышала меня.

Счастье? Да, это счастье. Ты, Сотворяющая мой мир, Ты подарила мне новое чувство! Ты подарила мне счастье! Даже будучи человеком — а я уверен теперь, что был им — не ощущал я такого. По смутным воспоминаниям моим — вообще не знал, что оно есть. Лжец счастлив быть не может.

Как же я смог Ей что-то сказать? У меня нет тела, так откуда голос? Озвученная мысль? Возможно… Не знаю. Ничего не знаю. В моём мире вообще невозможно что-либо знать. Просто есть Она, и я могу говорить с Ней. А нужно ли мне больше?..

Нужно. Мне нужно больше, ещё больше Её! Я — человек. И неудовлетворён тем, что имею. Дурное свойство людской природы… Желаю касаться Её руки, смотреть в Её глаза. Не разделять наши миры! Но меж нами грань — и не в моих силах её разрушить.

Думаю, сейчас мне лучше не пытаться связаться с Ней. Она не поверит. Да и я не смогу объяснить. Как объяснить то, что сам не понимаешь? Сказать Ей, что я бестелесный вуайерист, который всё это время подглядывал за Ней? А увидеть Она меня не сможет, потому что я сам себя увидеть не способен? Замечательно. Она, конечно же, тут же поверит и захочет со мной подружиться, захлёбываясь от радости. Не смешите меня. Пусть будет так, как было. Пусть считает меня голосом Своей совести, интуицией. Своим ангелом… Ангел мой, кабы знали Вы…

Что? Что… это? Память, её отголосок? Что-то ещё?.. Не всё ли равно! Эти строки есть во мне — довольно! Я раздражён… Меня волнует Её невероятная близость и такая же невероятная отдалённость. Когда есть возможность что-то сказать Ей, а надо душить в себе слова. Ах, почему же люди не верят в чудеса?! О, если бы сохранилась в Ней детская вера в чуть большей мере, чем есть сейчас. Насколько же легче было бы мне всё Ей рассказать! Растолковать… Чудовищная пытка.

Так близко и так далеко. Где мне взять силы, чтобы сдержать порыв сказать Ей что-нибудь? Мне снова лгать. Лгать самим своим молчанием. Безмолвный лжец… Лжец навсегда.

…Когда Она проснулась, я молчал.

Молчать невероятно тяжело. Я хочу Ей открыться. Слышишь, я существую! Ты не одна! Здесь есть бесплотный дух, который изучил тебя вдоль и поперёк! Ты слышишь… Но я не могу этим воспользоваться. Я боюсь?

Да, я боюсь. Это не страх Пустоты, как было раньше, это страх потерять Её. Потерять незримую связующую нас нить. Я молчу уже целый месяц. А Она всё чаще говорит со мной. По крайней мере, мыслит вслух, и я могу услышать. О, как же я хочу Ей отвечать! Внимать Её откровениям тоже блаженство, но знать, что Она в меня верит, знать, что Она действительно говорит со мной — это было бы невероятно. Мне всегда мало. Вечно хочется больше, чем могу вместить. Вечно…

— О, знакомые, говоришь? Так-так… Опять занимаешься сводничеством? — Она говорит с подругой… Интересно, почему Ей так весело? Она заинтересовалась… Я чувствую Её оживление, Её волнение. Странно, обычно Она сдержана. Всё дело в этих «знакомых»?

— Хорошо, я приду. Но, учти, наряжаться не собираюсь. Всё.

Почему Ты так тяжело вздыхаешь? Почему так печально смотришь? Почему Тебя так волнует эта встреча? Почему она так волнует меня? ..

Она действительно пошла прямо так, как была одета: в растянутой кофте, потёртых джинсах и грязных кедах. С небрежным хвостом на голове. Я почему-то остался очень доволен этим. Почему мне не хотелось, чтобы Она явила свою красоту?..

Не хочу этого. Она прекрасна, но только для меня. Так должно оставаться и впредь. Так должно было оставаться и впредь... Но появился он. В Её жизни возник человек, которого я с грустью признал победителем в борьбе за Её сердце.

Я наконец понял, почему Она одевалась так, как одевалась и вела себя так, как вела. Она хотела, чтобы Её полюбили такой. Чтобы кто-нибудь разглядел Её красоту под этой мишурой. Я разглядел. Но я не в счёт. Разглядел он. Опытным, искушённым взглядом увидел в Ней красавицу. Красавица, на самом деле, есть в каждой. Мне это видно ясно, я не связан предрассудками плоти. Но тем, кто ими связан, заметить красоту крайне сложно. И уже за то, что этот человек смог проникнуть в Её суть, его можно похвалить и поздравить.

Но я не настолько великодушен и не настолько слеп. Почему, почему Ты не видишь, что ему нужно лишь тело?! Услышь меня!

...Нет, нельзя. Нельзя с Ней говорить. Я не могу!!! Она услышит и, может быть, сломает себе жизнь. Возможно, что мне просто хочется, чтобы он был хуже, чем есть на самом деле. Я ревную?.. Что ж в этом такого? Когда так долго наблюдаешь за кем-то, так глубоко постигаешь его душу, уже нельзя не отождествлять себя с ним, не чувствовать себя связанным. Не считать себя собственником...

Он был красив. Он был остроумен. Он проявлял к Ней больше всех внимания. Нет, Её так просто не купить. Но он был действительно интересен. Он был умён, он смог увлечь Её и увлечься сам. Он был тем, кто мог Её очаровать...

Она влюбилась. Почему мне так грустно? Почему я так уверен, что всё кончится плохо?.. Мне уже всё равно.

Они идут вместе домой, продолжая беседу. Они увлечены друг другом. А я... Лишний. Только дотерпеть до Её дома. Когда Она останется одна!.. О, мне всё равно, все жребии равны что для Неё, что для меня! Она одна! Она моя.

— Забавный малый, правда? Подруга не врала?

— Что?! Кто?.. Где ты? — Она испугана? Нет... Ей интересно! Что ж, поглядим.

— Везде или нигде, как Тебе угодно. Я бесплотен. Уж года половину за Тобой слежу. Вон зеркала — и через них я вижу. Хотя, по совести, уже не только через них.

— Ты за мной следишь полгода из зеркал?! В ванной есть зеркало... А-а-а! Как тебе не стыдно!.. Стоп. Стоп! — Она упала на диван, уставившись перед собою в удивлении. — Я говорю с духом и обвиняю его в бесстыдстве... Наверно, я устала. Пойду-ка посплю.

— Мудрое решение. Ведь он так утомил Тебя, конечно. — Почему я так язвителен? Так резок и невежлив... Почему?

— Что?! Ты за мной везде следишь?! Да кто ты?! Что за бред! Я слушаю голоса в голове, всё, мне пора лечиться. Успокойся, ___, тебе это только кажется.

Опять! Почему я не могу услышать Её имя?! Неважно. Надо исправлять, что натворил.

— Прости, я что-то сегодня очень резок, хамлю, влезаю без стука в Твой мир... Следовало бы всё объяснить, чтобы Ты не считала Себя сумасшедшей.

— Уж будь добр... — Она сама не понимала, почему говорит со мной. Почему верит мне, верит, что я есть. Но Она решила отложить истерику на потом и выслушать меня. И я рассказал Ей всё. Не замечая сам, как увлекаюсь, как выкладываю Ей всю свою душу. Как раскрываюсь перед Ней. Я рассказал Ей о Пустоте и Вечности, о свободе и человеке, о Лжи и Правде рассказал, и Она слушала меня очень внимательно. Открыл и Её силу сотворять мой мир, и то, как стал слышать и видеть Её, то, как стёрлась граница зеркала между нашими мирами. Я открыл Ей всё. И почему-то не сомневался, что Она поняла. И оказался прав.

— Значит, ты помнишь, что был человеком? Может, мы были знакомы... Не зря же ты оказался прикован ко мне. А я — к тебе. Ведь получается так?.. А я тебя не могу и увидеть, чтобы понять, знаю или нет... — Она задумалась. А я медленно восстанавливал душевное равновесие после внезапной исповеди. Почему я Ей так легко всё выложил? Почему мне так хорошо?..

— Это слишком для моего понимания. Примем твоё существование как данность. Как же мне тебя называть? У тебя есть имя?

— Имя?.. Нет. Я забыл всё.

— Хорошо, займёмся этим позже. Уже так много времени! Мне завтра рано вставать... Но он обещал позвонить... Когда это я стала собачкой, покорно ждущей благой воли парня?! Решено — спать! — Она врёт. Она ждёт его звонка... Почему мне так грустно?

Почему я, тот, кто понял Тебя лучше всех на этой земле, в пролёте, а он, которого Ты знаешь первый день, в выигрыше? Почему я бестелесный дух? Почему не имею имени? Почему, Друг мой, Ты так и не подарила мне улыбку? И почему я уверен, что не люблю Тебя?..

Она его любит. Это несомненно. Готов поклясться чем угодно.

В тот день он так и не позвонил, хотя Она ждала допоздна. Зато встретил Её по пути в школу. Школу? Нет, что-то другое, не знаю, как это называется. Не помню.

Он проводил Её. Я чувствовал себя третьим лишним. Не нужным. Забытым. Но это было не так. Она помнила обо мне и не сказала, не сделала ничего, что дало бы мне повод к насмешке. Молодец.

— Ну, вот мы и одни… — вздохнула Она, провожая парня взглядом. Ей неловко. Она не знает, как говорить со мной. Да ещё и внимания не привлекать… В мире людей никак не привыкнут к странностям.

— Да, одни. Ты была так зажата. Он же Тебе небезразличен, будь смелее. Хотя, я понимаю, это из-за меня.

— Да! Что? Он?.. Я… Нет, всё не так, как ты думаешь. Он мне… небезразличен? — Она потрясённо замерла. Я усмехнулся бы, если б мог. Это же ясно, как день. Но Её можно простить — как-никак первая любовь. Тем более, что удивление, искренность, недоумение Её так хороши… Остолбеневшая у ворот, ошарашенная внезапно понятыми чувствами, опять напомнила мне кого-то. Мучительно.

Она что-то лепетала, пыталась отпираться, прекрасно зная, что я прав. Девушки забавные создания.

— Ты влюблена. И хватит стоять столбом. На Тебя уже косятся.

Она потерянно огляделась, потом встряхнулась, словно приходя в себя, и побрела ко входу. Улыбаюсь. Смущение, растерянность, охватившие Её мне так понятны. Читаю Её, как раскрытую книгу. Наверняка Она сейчас бормочет мне проклятия. Верит в меня.

Такая же, как обычно. Никто не заметил в ней перемены. Кроме одной особы. Дружба, да?

— Так ты влюбилась, дорогуша? Замутишь с взрослым парнем, м?

— За… замучу? Не неси чушь!

— Ага, покрасне-ела, — протянула девушка, довольно щурясь. — Положись на меня! Я всё устрою.

— А?! Что? Что ты… — но той уже и след простыл.

— Девушки и правда забавные существа.

— Я же просила не говорить со мной на людях, — прошипела Она.

— Тебя никто не заставляет отвечать.

— Сгинь!

Она крайне напряжена. Что ж, неудивительно.

…Вечером они встретились. И Она была счастлива. Он снова провожал Её, он снова обещал позвонить. И сдержал обещание. Они говорили допоздна.

И так продолжалось ещё неделю. Она почти не говорила со мной. Все мысли Её были заняты им.

Она любит. Это ясно. А он?.. Впрочем, какое мне дело. Это Её жизнь, Её урок.

А сегодня он официально позвал Её на свидание. И сегодня Она наконец покажет свою красоту.

— Ну, как?.. Мне… идёт платье?.. — какая же Она застенчивая.

— Да, определённо идёт. — Как объяснить, что Она прекрасна? О, будь он проклят, если не увидит!

…И он увидел. И он влюбился. Я вижу это. Вижу, что Она для него больше не просто интересное увлечение. Он не в шутку очарован. Девушка ему интересна… Не как красавица, не как оболочка. Ему нравится с ней общаться. Действительно нравится то, какая Она.

Любовь?.. Да, наверно, так и есть. Взаимная, счастливая. Парень старше девушки и опытней, девушка влюблена впервые. Идиллия. При чём тут я?! Я здесь не нужен.

Зачем меня связали с Ней? Зачем? У Неё есть человек, понимающий Её. Мы даже не говорим больше…

Зачем?

Вся Её жизнь вдруг съёжилась до мига. Единственного мига, который оказался длиннее вечности. Пустее Пустоты. Это такой миг, в который рушится мироздание. Вселенная, сама Жизнь сжимаются до размера спичечной головки. Таких мгновений не должно быть. Но они есть.

Я прижал Её к себе, обнял покрепче. Сейчас Она не сможет перейти на мою сторону, потому это всё, что я могу. Так мало…

— Спасибо, Родной… — тихо шепчет Она, и в душе расцветает тёплый цветок.

— Не за что меня благодарить, Родная. Ты даришь мне жизнь. Так подари же Её себе. Жить можно и с этим! Пойдём!

Знал ли я, что нельзя Её в таком состоянии тащить на мою сторону? Возможно. Но я всё равно это сделал. К добру или худу, тогда было неважно.

Она снова улыбалась, бегая по изумрудным лугам Зазеркалья, моей стороны, моего мира, созданного Ею.

И здесь Она смогла ненадолго отвлечься. Ведь то, что случилось, Ей одной бы не выдержать.

Не выдержать без меня.

То, чтó произошло.

— Ты уверена? — зачем спрашивать, когда веришь? — Это… это правда?.. — Боги, как может быть столько отчаяния и боли в чьих-то глазах?! Я не могу, не могу этого видеть! Это выше моих сил… Но так дóлжно.

— Конечно, я уверена, ___! Это был он! И он целовался с какой-то бабой. Я видела их, как вот сейчас тебя. Даже на мобильник зафоткала, вот, сама полюбуйся. — Тонкая рука, словно перерубленная красным браслетом из крупных бусин, робко потянулась к телефону.

Почему люди так любят рушить чужое доверие? Чужую любовь?.. Не в моих силах остановить или предотвратить это. А как бы хотелось…

Даже в глазах этой девушки на миг отразился недоумённый ужас, когда Она увидела фотографию.

Словно задутый огонёк свечи угасла жизнь в Её глазах. Боль обрушилась на неподготовленную душу всей мощью, не щадя, круша и ломая, не медля. Терпи, Родная, это оборотная сторона любви.

— Эй… Ты чего?.. — Оставь Её!!! Ей и так больно… Больнее, чем ты только можешь представить!

Странно, но девушка послушалась… Нет, конечно, она просто увидела, в каком состоянии подруга и оставила Её.

Нас. Ведь Она верит в меня.

А я верю в Неё. Думаю, только это осознание и помогло Ей встать и пойти.

Солнце сияло ярко. До ужаса ярко. А нам было до ужаса темно. Словно в склепе. Звуки, свет, сама Жизнь остались где-то вокруг, за гранью. А рядом с нами была Пустота. Ужас перед ней сковал меня. Я не мог ни говорить, ни думать, только за Ней, следом за Ней. Где есть Она — нет Пустоты!

На время мой ужас притупил Её боль, ибо я нёс какой-то бессвязный бред, умоляя Её поскорее дойти до комнаты. Я бы мчался как безумный, если б мог.

Прохожие озирались на нас, косились, и это было непонятно. Но абсолютно безразлично. Я отмечал это автоматически, как-то отстранённо.

Только оказавшись в Её комнате, я смог, наконец, перевести дух. Здесь было какое-то полное Жизни средоточие, куда Пустоте не было хода.

Она всхлипнула, вздрогнула и рухнула на колени. Её волосы разметались, укрыли маленькую фигурку, сотрясающуюся от рыданий. Я ничего не мог. Абсолютно. Как может успокоить дух?..

— За что?! — прорвалось сквозь всхлипы. Если бы я знал, Родная, если бы я знал…

— Помоги мне, успокой меня, обними меня, помоги, помоги, помоги, помоги, — повторяла Она, смотря перед собой. Не понимаю, как могу Её обнять, помочь Ей, успокоить, я — бестелесный дух. Всего лишь дух.

— Я не могу, Родная.

— Помоги мне. — Она протянула руку, и в этот миг что-то случилось.

Мой мир изменился. И через границу ко мне тянется Её рука. Словно разрубленная красным браслетом из крупных бусин, пришедшимся точно на грань между сторонами. Невидимую, тонкую, но нерушимую. Непреодолимую. На что Она надеется?

Но случилось невероятное.

Я взял Её руку в свою и перетянул Её за грань.

Как в один миг я обрёл плоть и мир?.. Тогда это было неважно. Я мог Её успокоить, обнять, помочь. И всё остальное не имело значения.

— Что… это? — удивлённо спросила Она, озираясь по сторонам.

— Хотел бы я знать… — усмехнулся в Её глазах невысокий, худощавый юноша. Мой облик… Отражаюсь в Её глазах, как и мечтал.

— Посмотри только, какая красота! — радость сменила печаль. Детский восторг сменил слёзы. Мне большего не надо. Значит, я не человек?

Какая разница? Она скачет вокруг меня по зелёной траве, смеётся голубому пронзительному небу, тянет руки к ослепительному солнцу. Разве может что-то быть лучше?

— О, как же мне хорошо, Родной! — со смехом обнимает Она меня.

— Родной?

— Да… Я не знаю… мне кажется, что это именно то, как дóлжно тебя звать.

— Что ж, Родная, я не против.

Улыбаться, оказывается, приятно. Я успел это позабыть. Она опять подарила новое чувство, новую радость. Но теперь есть, чем отплатить.

— Пойдём! Я хочу вместе с Тобой посмотреть, во что превратился мой мир! — ладонь в ладонь, вместе.

Бежать по лугам, перепрыгивать ручьи, петлять между деревьями, брести по берегу реки, бежать дальше и дальше, забыться, скрыться, спрятаться…

— Стоп! — Она потянула за руку. — Хватит. Мне пора назад.

И правда, с каждым мгновением Она становилась прозрачнее, словно растворяясь в небесах.

— Значит, снова отражение.

— Да. Ты — моё, я — твоё. Нас разделит зеркало. Он… зовёт меня… — последнее Она прошептала одними губами, но я всё равно услышал.

Снова не иметь ничего, кроме наблюдения и разговора. Я всё-таки человек, мне всего мало.

…О, как тяжело Ей было возвращаться. Как сокрушительно обрушилась на Неё боль.

Я мог обнять Её, точно мог. Но не сделал этого…

Он звонил, писал, приходил. Она не отвечала, не открывала. Она погружалась всё глубже в отчаяние и боль. Переход на мою сторону стал настоящим спасением. И Она заходила всё дальше.

Мы говорили и говорили, Она рыдала, Она доверяла мне.

И в этом было Её спасение.

И Её погибель…

Зазеркалье. Так Она назвала мой мир. Зазеркалье… Царство абсурда знаменитого автора. Что ж, правда. И я достойный представитель этого царства. Абсурдное и невозможное существо.

Существо, которое живёт лишь волей одной девушки. Тогда Она этого не понимала. Осознание собственной значимости пришло к Ней позже.

Тогда Она была слишком убита сложившейся ситуацией. Я силой заставлял Её выполнять ежедневные обязанности. Иногда мне казалось, что Она становится мной, а я — Ей. Но это были минутные помрачения.

Больше всего хлопот доставляло мне вынуждать Её общаться с матерью. Странно, но это давалось даже труднее, чем редкие переписки с ним.

Не скрою, он мне был неприятен, хотя его вина не казалась доказанной: одно фото, да и то какое-то мутное.

Но всё же я чувствовал некую угрозу, исходящую от этого человека. Впоследствии-то стало понятно, что угроза не означала опасность. Но тогда я был встревожен и старался ограничить их контакт.

А это было ой, как нелегко.

Она буквально рвалась к нему, когда выпускала чувства на свободу. Какого труда стоило только убедить Её не ходить к нему. Возможно, зря. Тогда ещё можно было всё поправить. И может быть сложилось бы по-другому…

Но я настоял на своём. Только переписка. И каждый диалог, состоящий из объяснений, приводил Её ко мне.

Родная мучилась сомнениями. Бродя со мной по тропинкам леса, Она изливала переживания и мысли. Всё сводилось к тому, что пора бы, наконец, поговорить как следует. Объясниться вживую.

Как бы мне ни хотелось обратного, но такую необходимость нельзя было не признавать. Она чахла, Она не могла без него существовать вне Зазеркалья.

А Зазеркалье не может существовать без Неё… Как и я.

«Может ли он так понять Тебя? Сможешь ли Ты жить, если не будет Зазеркалья, Родная?»

Я часто задавал себе эти вопросы. И не находил ответа.

Они должны встретиться. Я помог Ей договориться с матерью и с ним. Мать отпустила Её на «свидание» с наказом быть дома не позже восьми. Было ли это действительно не свидание? Ведь встречались двое влюблённых. Даже двое любящих.

Имел ли я право вмешиваться в их любовь? И нет. И да.

По сути, это не от меня зависело.

— Держись, Родная, — прошептал я, когда из-за угла показалась знакомая фигура.

— Попытаюсь. — Она побледнела, но упрямо сжала губы и нахмурилась. На руке багровел браслет из крупных бусин, словно разрубающий кисть. Зловещий подарок от любимого.

— Привет! Ты быстро. — Он старался показать, что всё как обычно, но слишком волновался. Ему не всё равно.

— Я всегда вовремя, — выдавила Она, попытавшись улыбнуться. — Пойдём в парк?

— Д-да. Думаю, это неплохое место.

— Ну, конечно, истерика в кафе не будет хорошим украшением вечера, — фыркнул я.

— Замолчи, Родной, — мысленно попросила Она.

— Что? — удивлённо переспросил парень.

— Что?! Он… он слышал?! Разве Ты сказала это вслух?

— Н-ничего. Идём! — Быстрый шаг, не встречаться взглядом.

Не могу поверить!

А что, если все наши «мысленные» разговоры были слышимы?! Её же примут за сумасшедшую!

— Не могу поверить… — О да, Родная, именно.

— Слушай, ___, ты какая-то странная сегодня… Да не беги так, не опоздаешь, — он догнал Её и взял за руку.

— А… Ладно, не бегу.

Осталось только имя, и мой мир будет полным. Странная мысль… Тогда я и не мог представить, сколь много даёт и отнимает одно имя.

— Присядем? — похоже, говорить будет только он.

Они сели на скамейку и замолчали. Так продолжалось где-то минуту. Потом он начал:

— Я собирался с тобой поговорить, приготовился, составил речь. Но ты так странно себя ведёшь… Дёрганная, бормочешь что-то под нос, смотришь как-то дико… Я не знаю, как к тебе подступиться. Но всё же объясни мне, что за «я всё видела», что за фото, какая ещё девушка?

— Странно?.. Ладно, опустим. Подруга видела, как ты целуешься с какой-то девушкой. И сняла вас на телефон… — Вся глупость ситуации заставила Её покраснеть. Выяснить всё можно было сразу же, но Она предпочла самоуничижение, уныние, отчаяние и высосанную из пальца катастрофу…

Однако я полностью Ей сочувствую. Разочарование первой любви, идеализированной и чистой, всегда боль, и боль великая.

— Прости, но это что, все причины?

— Ну, да-а…

— Знаешь, почему я люблю тебя? — лучшего вопроса, чтобы ввести Её в ступор, и придумать было нельзя. — За то, что ты совершеннейший ребёнок. Невинный и чистый. Мечтательный и наивный человечек, которого мне катастрофически не хватало. Скажи, любовь моя, а дату фото ты видела? А лицо там чётко было моё? — он впился испытующим и слегка насмешливым взглядом в Её лицо.

— Ну-у… — покраснела, замялась. Ещё бы. — Нет.

— Эх, не быть тебе сыщиком. Как думаешь, ты первая у меня девушка?

— Н-нет… — краска всё гуще заливала Её лицо.

— А кто тебе показал фото?

— Яна…

— А Яна, как я тебе, кстати, говорил, моя бывшая, с которой мы не очень хорошо расстались.

— Она? Ты мне не говорил.

— В том-то и дело, что говорил. И твоя забывчивость меня беспокоит больше твоей обиды. Я волнуюсь за тебя. Очень.

— С чего бы? Вроде с тобой всё в порядке, Родная.

В глазах юноши промелькнуло удивление, брови поползли вверх.

— Со мной всё нормально.

— Да я уж вижу… Ладно, тёзка, давай-ка я тебя до дома провожу, а то мама всыплет за опоздание.

— Ага…

Снова идти вместе. Снова держаться за ручки.

Порой меня слегка раздражает слащавое проявление их неслащавой любви.

Или я стал слишком циничен? В любом случае, до дома это им дойти не помешало.

Она сразу прошмыгнула в свою комнату — к зеркалу.

А вот он остался переговорить с Её матерью. Тогда мы не придали этому значения.

— Родной, я дура! — счастливо провозгласила Она, плюхаясь в траву рядом со мной.

— К сожалению, не могу не согласиться. Хоть и полностью разделял и разделяю Твою боль и обиду. Но меня больше беспокоит другое, Родная.

— Что же?

— Моё дурное предчувствие никуда не делось. Тебя ждёт ещё большее горе. Настоящее.

Она немного помолчала, теребя между пальцами стебелёк, потом подняла взгляд и сказала:

— Знаешь… Какая разница? Побежали глубже! Твой мир всегда рядом и всегда поможет мне справиться с болью!

— Зазеркалье не лучшее место для утоления печали, Родная, — заметил я, провожая взглядом Её фигурку, растворяющуюся в зелени полей.

Прекрасные долины, живописные излучины, тихие озёра, ласковый ветерок… Очаровательный мир Зазеркалья, не правда ли?

Тогда мы не придали значения ни косым взглядам прохожих, ни испугу в голосах друзей и знакомых, ни словам Её любимого. А следовало бы…

Они виделись уже довольно часто. Визиты в Зазеркалье стали реже. Но я был даже рад этому — неспокойно, когда Родная поглощена моим миром. Радость омрачали только странно сочувственные взоры Её матери и возлюбленного.

Мне почему-то казалось, что они обращены ко мне. Забавно, но бестелесным духом было спокойнее.

Однако эти двое точно что-то задумали. Я поделился своими соображениями с Нею, но тогда Родная предпочла отмахнуться.

А сейчас я жалею, что не вынудил Её поговорить с любимым по душам.

Сейчас, когда затащил Её в Зазеркалье. Когда Она надломлена, не целостна, неспособна удержать связь со своим миром.

Тогда, в тот день, Она раскололась, разбилась, как зеркало, брошенное со злости в стену. Начатый с маленькой трещинки, с обмана, обманом не являющегося, надлом завершился.

Это началось вечером, когда мы только вернулись из похода за озеро Зазеркалья — давно хотелось узнать, как далеки горы, виднеющиеся на горизонте.

В комнату зашли Её мать и возлюбленный. Оба были серьёзные, сосредоточенные, даже грустные. Моё предчувствие забило тревогу.

— Милая, нам надо с тобой поговорить, — начала мать. Я насторожился. Что бы это могло быть? — В последнее время ты ведёшь себя очень странно. И это я не про твои вкусы или что-то ещё, словом, — она замялась, вздохнула, пытаясь собраться с мыслями. — Словом, мы волнуемся за твоё здоровье. Психическое здоровье.

— Что? Они считают Тебя сумасшедшей, Родная?! — я не мог этого понять. НЕ МОГ.

— Мы не хотим сказать, что ты ненормальная, или ещё что, пойми, — включился в разговор юноша, заметив Её потрясение. Она перевела на него взгляд, словно впервые увидела.

— А… Как это ещё прикажешь расценивать? Я не сумасшедшая! — Она вскочила, переводя взгляд с одного на другую, словно загнанный в угол зверёк.

— Мы не говорим этого. Просто… Ты ведёшь себя… — запнулась Её мать.

— Как? Как?!

— Вот так. Ненормально, ___, — спокойно сказал парень.

— Двое самых дорогих мне людей считают меня сумасшедшей, а я реагирую, действительно, это же так ненормально!

— Всё, хватит, — решительно поднялась мама. — Для твоего же блага нужно сходить к доктору. И ты пойдёшь. Завтра мы пойдём к знакомому врачу. И не спорь!

Они уже всё за Неё решили. Просто пришли ознакомить Её со своим решением. Замечательно.

— Но, мама!..

— Всё, я сказала! Не хотела кричать на тебя, прости… Но так надо. Мы же беспокоимся о тебе, — она ласково коснулась руки дочери, словно извиняясь.

— Хорошо, мама. Я пойду. — Она была спокойна, хоть и таила обиду. Но смогла даже улыбнуться и найти силы поужинать вместе с ними.

Только оставшись наедине со мной, Она дала волю злости.

— Не-на-ви-жу!!! — крикнула Она во всю глотку, напугав озёрных птиц Зазеркалья.

— Что, прости? — удивлённо переспросил я. Она казалась более благоразумной… Эти двое просто заботятся о Ней, разве неясно? Пусть и обидно, когда тебя считают психом.

— Всех! Его! Её! Себя!!!

— Стоп-стоп-стоп, Родная, — я обхватил Её за плечи и заглянул в глаза. — Что не так?

— Я… не знаю. — И Она разрыдалась.

— Они правы, — прорвалось сквозь всхлипы. — И это меня пугает, Родной. Мне страшно. Я догадываюсь, но не хочу узнавать наверняка. А если и он…

— Что? Что он? — почему-то это было важно — дать Ей высказать всё.

— Если он будет считать меня сумасшедшей. Если он будет считать, что моя любовь лишь бред воспалённого разума. Я не выживу… — проскулила Она, утыкаясь мне в плечо. Ах, не выживешь ты...

— Бред! Живут люди без рук, без ног, с раком, туберкулёзом, плевритом, без родительской любви, на войне, в пустынях и льдах! А ты не выживешь, если один человек будет тебя как-то не так воспринимать?!

— Да, — просто согласилась Она. Ведь он для Неё и есть Жизнь… Я фыркнул.

— Я и забыл, мы слишком чисты и искренни, — язвительно прошипел, обуянный непонятной злостью. — И мы боимся, что наш возлюбленный окажется не настолько великодушен и бросит нас, да? Правильно. Бойся, Родная, бойся! Но не этого. Он упечёт тебя в клинику к этому знакомому доктору, и всё!

— Пусти! — Она в страхе отшатнулась и уставилась на меня расширенными, испуганными глазами. — Что на тебя нашло?!

— Что? Может, здравый смысл? Делай, как знаешь, я больше ни слова не скажу.

Это было впервые, когда я сам выкинул Её из Зазеркалья.

Но увиденное по возвращении потрясло нас обоих настолько, что ссора мигом забылась.

Сейчас-то мне понятно, почему тогда картина была настолько обрывочной и неправильной. Словно миру не хватало каких-то кусочков, чтобы сложиться в единый и целостный витраж.

Мы оба были ошарашены. Слишком резко, слишком быстро сбылись мои слова.

Мы в больнице! В палате. В психушке!!! Они упекли Её в больницу. Сбросили, как ненужный балласт! Он, он, который являлся для Неё миром и Жизнью, предал Её!

По крайней мере, тогда мы оба думали именно так.

Кусок из Её жизни просто пропал. Мы не знали, как оказались здесь, и никто нам этого не собирался объяснять.

Он говорил с Ней как с умалишённой. Я не мог докричаться ни до него, ни до Её матери, ни до врачей. Все считали, что Она сумасшедшая. Похоже, Она и сама думала также. Вот она — та самая настоящая боль, о которой я говорил. Дурак! Но всё равно — изменить что-либо не в моих силах…

Мысль о его предательстве убивала её. Она была невероятна, невозможна для Её сознания. Душа не выдерживала. Надлом продолжал углубляться, Она уже не говорила ни с кем, кроме меня.

Я… Что я мог? Игнорировать Её, чтобы, возможно, не усугублять ситуацию? Тогда бы Она действительно сошла с ума. Я отвечал Ей. Успокаивал, убеждал не спорить с матерью. Но вот с Её любимым было сложнее. Редкие визиты доводили Её до истерик. Такими темпами посещение вообще могли запретить, а Её перевести в отделение для буйных. Только благодаря знакомствам парень вообще мог Её навещать.

Я не знал, что и думать — с ним Ей и лучше и хуже. При нём Она была не так вспыльчива, не так резко реагировала. До какого-то определённого момента. Потом начиналась истерика. Я ничего не понимал. Он тоже. Врач что-то говорил ему, но мы уже не слышали. Я ведь по-прежнему был привязан к Ней…

Она всё больше и больше замыкалась, накручивала себя, кричала, что он предатель, что оба они — и мать, и любимый — предатели. Рассудок дал трещину. Надлом, Её внутренний надлом всё ширился и ширился, больше невозможно было это вынести! И после одного из визитов Она не выдержала. Всё, начиная с «измены» и заканчивая нынешним «заточением» всплыло в Её сознании, разрослось до вселенских масштабов и вылилось в слёзы.

Она разбилась вдребезги.

— Помоги мне, Родной, — шепчет Она, и я обнимаю Её крепко-крепко. Всё, что мне сейчас дозволено.

— Спасибо, Родной… — тихо шепчет Она, и в душе расцветает тёплый цветок.

— Не за что меня благодарить, Родная. Ты даришь мне жизнь. Так подари же Её себе. Жить можно и с этим! Пойдём! — И зная, что этого делать нельзя, я тяну Её на свою сторону. Но без Зазеркалья и меня Ей не пережить бы этого! Я был в этом убеждён.

Сначала всё было как обычно… Но потом я заметил, что мы зашли гораздо дальше обычного, а Её не тянет назад в тот мир.

— Родная…

— Родной…

Одновременно начали и замолчали. Нам стало страшно. Впервые Зазеркалье показалось опасным. Впервые оно не выпустило Её.

— Что происходит, Родной?! — в Её глазах ужас. — Почему я не могу вернуться?!

— Откуда мне знать?! — раздражённо отвечаю, прокручивая в голове все возможные варианты. Бесполезно. Ничего, никаких догадок. Как я могу вернуть Её в родной мир? Что я могу?!

— Смотри… — Она показывает на грань между мирами, бледнея. Я поворачиваюсь и замираю. За гранью — Она! Мы видим Её в том мире! Она сидит в палате, раскачиваясь как маятник.

— Родной!.. — Она в страхе смотрит на меня.

— Я не знаю, что происходит… Не знаю… Но глянь, та Ты настоящая полоумная. Эти глаза… Пустые-пустые. Очевидно, — я запнулся.

— Здесь часть меня и там часть меня, да?

— Получается.

— Весело… — Она спокойна. Смотрит осмысленно. Заставила панику отступить. Правильно, Родная, размышления над подобного рода вещами могут и с ума свести. Прими то, что есть, и думай, как из этого выкарабкаться.

* * *

Теперь нас здесь двое. Двое наблюдателей. Забавно, Она следит сама за собой. За частью себя.

Пожалуй, это даже сложнее моего существования. А то, что осталось от Неё в том мире, — настоящая умалишённая. Отсюда нам видно и слышно всё происходящее. Мы видели горе Её матери и боль Её возлюбленного. Мы видели сочувствие доктора.

Я даже переменил своё отношение к юноше. Он действительно любит её… А Она уверилась, что он предатель. И теперь то, что от Неё осталось, постоянно кричит ему об этом, причиняя невыносимую боль. А он терпит. Терпит…

А как Она страдает здесь! Вырванная из своего мира, обманутая Зазеркальем. Вынужденная созерцать пытку любимого человека… любимых людей: его и матери.

Что ж, моё предчувствие оправдалось — Она испытала из-за него боль. Только мне от осознания своей правоты совсем не радостно.

Уже несколько дней — счёт времени мы потеряли — я вижу Её муку. Это невыносимо! На все вопросы — односложные ответы или молчание, об улыбке и говорить не приходится. Так нельзя! Я чувствую, что так нельзя!

Даже Зазеркалье вокруг нас сжалось до окон в Её мир. Окон-зеркал. Частички мозаики, которые собрали в единую картину. Боюсь, это означает, что Зазеркалье рушится.

Её надо вытаскивать отсюда! Конечно, надо… Об этом я думал и думаю всё время. Но ничего, абсолютно ничего не могу изобрести.

Решился поговорить с Ней, отчасти за тем, чтобы вытащить из прострации.

— Родная… — Она поднимает на меня пустой взгляд. За гранью девушка методично бьётся головой о стену. — Родная, надо что-то делать! Это не твой мир, и он Тебе не рад! Смотри, Зазеркалье рушится. Ты здесь, и некому сотворять его извне. Точнее, я не уверен… По-моему, Ты здесь — это именно та «Ты», к которой я привязан, которая сотворяет чужой мир и запросто говорит с духами. А вторая «Ты», та, которая там, — это… Ты. Та часть, без которой… без которой…

— Без которой я не буду тебе напоминать Её, — словно в трансе отзывается Она.

— Да, Женя…

Мне оставалось только имя, верно?

В старину думали, что имя даёт власть над человеком… Что ж, они не ошиблись в моём случае. Почти. Её имя дало власть надо мной. Я вспомнил. Вспомнил Её. И ту улыбку, которой никогда не буду достоин. И свои слова… Зачем, Боже, зачем тогда я отверг Её дружбу! Гордость. Гордость Лжеца остановила меня. Чтобы теперь терзать меня памятью. Я застонал.

— Что с тобой, Родной? — спрашивает Женя, заглядывая мне в лицо.

— Я вспомнил, родная… Родная… Вспомнил Ту, на кого ты похожа. Эта ты. Куски, обломки памяти… Их ещё предстоит собрать. И тогда ты сможешь снова стать собой. Не раздваиваться, не рваться между мирами.

— Из-за твоей памяти? Я не понимаю.

— Я тоже. Я чувствую. Прости, — отстраняю её, — я сейчас не могу объяснить… да и вряд ли это можно объяснить… — медленно отхожу, стараясь не упасть. Не падать. Не сейчас. Ещё пара шагов. Только теперь, когда достаточно далеко от окон, от неё. Теперь можно упасть. Теперь можно зарычать, завыть, закричать. И я кричу. И вою, и рычу. Лжец! Глупый лжец! Как можно было быть столь слепым! Как можно было …

Евгения… Имя из моей прошлой жизни. Имя моей жизни. Моя любовь. Хотя, может ли лжец любить? Очарование? Страсть? Нет, я любил Её. И люблю. И именно из-за этой любви рушу жизнь Жени. Моей родной.

Теперь я понимаю, почему соединён с ней — она копия искренности и чистоты моей Евгении. Теперь нет смысла играть словами — моей Любви. Единственной.

Теперь не нужно Зазеркалья… Ничего не нужно. Вернуть память и отпустить Женю. И оставить всех в покое. Хватит. Хватит с меня причинять другим страдания! Как бы это сделать только…

— Родной! Что-то изменилось, смотри!

Что ещё?! Я подбегаю к ней, но не замечаю ничего опасного. На мой немой вопрос она показывает на окна-зеркала, и тут я понимаю.

Женя из палаты смотрит прямо на нас! Она может нас видеть! Мало того, мне кажется, или её взгляд стал осмысленней?!

— Это происходит с того момента, как к тебе начали возвращаться воспоминания…

— Очевидно, между нами есть какая-то связь. Между Зазеркальем и ею… Между вами, родная.

— Но она не может нас слышать. И вообще, такая же полоумная.

И тут я понял. Догадка пронзила меня, словно острейший клинок. Но это значит, что опять придётся лгать… Лжец навсегда. Я поворачиваюсь к ней и, скрывая горечь, говорю:

— Родная, ты сможешь выбраться отсюда, когда ко мне вернётся вся память.

Она удивлённо поднимает на меня взгляд. Прости, прости, но правда больше не моя союзница…

— Откуда тебе это известно? — подозрительно щурясь, спрашивает она.

— Я так чувствую…

А что я могу ей ответить? Что я лгу, что чувствую совсем другое? Что истина больше не даёт мне жизнь, что ложь снова вошла в моё естество?

Нет, этого нельзя ей говорить.

Наверно. Но может, я ошибаюсь...

Тогда эта ошибка дорого обойдётся.

Она молчит. Она снова наблюдает. За собой же.

Нельзя вечно раскалываться надвое, родная… И даже если ошибаюсь, я должен сделать то, что должен…

* * *

Зеркальный мир вокруг, лишённый времени, словно поглощает, растворяет нас, затягивая, сжимаясь. Сфера с окнами-зеркалами, разделёнными тонкими границами-трещинами — вот что он сейчас представляет.

Страх перед Пустотой теперь проник в самое наше естество. Это невыносимо. А видеть за гранью такую Женю — невыносимей вдвойне…

Не знаю даже, кому тяжелее, мне или ей. Ей, конечно. Видеть саму себя в таком состоянии. Не представляю даже, каково это — жить-жить, а потом раз! — и ты вне тела, заперт в чуждом мире и не знаешь, что задумал тот, кто тебя туда затащил.

Ужас.

— Прости меня, родная…

— А? — Она переводит взгляд с окна на меня. — За что?

— Я затащил тебя сюда. И виноват в том, что ты не можешь выбраться… — а ещё снова лгу… Прости, Родная.

— Ничего, ты же нашёл способ вытащить меня. Ну, или думаешь, что нашёл, — она невесело усмехается и поджимает колени к груди. — По крайней мере, у нас есть тела. Всяко лучше, чем в Пустоте.

— Да, тут ты права.

— Ещё что-нибудь вспомнил?

— Нет. Пока нет.

— Понятно…

Мы замолкаем. Потом она спрашивает:

— Имя так много значит для тебя?

— Её имя. Её имя — это моя жизнь. Это тот незримый стежок нити судьбы, связавший мою исторгнутую из тела душу и тебя.

— Так много… Имя… Такая мелочь! Никогда не задумывалась… стоп. Ты вспомнил! Ты вспомнил, как умер!

— Нет, я вспомнил, как ожил.

Да, я вспомнил. До Пустоты я и не жил. Не жил… Пустое существование вне Пустоты. Наверно, я всегда носил её в себе, а потом она поглотила меня. Довольно забавно — заперт внутри себя. Хотя, так было всё время. 

— Родной? — Женя обеспокоенно вглядывается в моё лицо. И что ей ответить? Сам не знаю, что со мной. И как описать свои чувства. Потому просто молча качаю головой. Всё в порядке, родная, всё в порядке… За исключением того, что вторая ты теперь наблюдает за нами с бóльшим интересом. А это значит, что связь между мирами всё меньше. И у меня очень мало времени. Как тут можно говорить о чём-нибудь? Тем более, когда я снова лгу… Ложь, снова ложь.

А потому я замолкаю.

* * *

Интересно, как бы я написал свою историю, если бы была такая возможность? Как бы передал весь ужас пустоты, всю радость от связи с миром Жени? Как бы пересказал, что владело мною в данный момент, когда снова ступил на тропу лжеца? Будь у меня такая возможность, точно бы начал искать оправдания. Всякие веские причины, глупые отмазки. И сам бы себя убедил в своей невиновности.

А нет у меня оправданий. И отмазок нет. Я лгу. И ложь разрушает мой мир. И нашу связь с Женей, потому что её основой была именно искренность. Не только её, но и моя.

А теперь её нет.

Когда-то немыслимо давно я рассуждал о том, что истина даёт мне жизнь… о да, я был прав. Но, тем не менее, сейчас это меня не останавливает.

Что меня терзает — так это её взгляд, полный веры в меня, надежды на меня, доверия ко мне. Которых я не оправдаю. А когда-то я мечтал, чтобы она меня увидела…

В замкнутой зеркальной сфере избежать контакта просто невозможно, и каждый миг моего существования превращается в пытку.

Заслуженную.

Лицемер. Надеюсь самобичеванием заглушить укоры совести, оправдаться перед ней. Глупец. Я сам себе омерзителен. И срываюсь на Женю. Странно, что её до сих пор не насторожила моя раздражительность. Хотя, мне же лучше…

А Женя номер два выглядит всё лучше. Она уже не кидается с упрёками на парня и мать. Вполне адекватно ведёт себя в палате. Чем больше возвращается ко мне воспоминаний, тем она разумнее. И тем чаще кидает взгляды на зеркала.

Ох, родная, как мне тяжело видеть тебя такой. Хоть и знаю, что это лишь часть тебя, но всё же… Это моя вина. И если бы меня просто не было. Нет, если бы я так не желал быть с Ней, С моей Любовью, не любил так сильно, до безумия, Её искренность и честность, не искал её везде и во всех. Если бы. Бесполезно сожалеть.

Всё — моя память. Это она рушит Зазеркалье! Но иначе нельзя. И мне придётся и дальше лгать. Молчать и сидеть рядом с ней и смотреть на Женю номер два. И ждать, когда закончится этот Ад. Чем бы он ни закончился…

Сегодня Женя номер два попыталась с нами заговорить с помощью отражения в окне. Но мы не можем услышать друг друга… А писать нам не на чем. Да и нечем.

Разве что кровью. Но это крайние меры.

А пока нам остаётся только ждать, когда разговор станет возможен. Похоже, мироздание задалось целью привить нам терпение.

Бесполезно.

— Родной, расскажи о своей жизни, — вырывает меня из раздумий вопрос.

— Что рассказать? Я же почти ничего не вспомнил.

— Вот и вспомнишь. — Похоже, она настроена решительно. Ну, ладно, хуже не станет.

— Я… Был замкнутым, асоциальным ребёнком, когда встретил Её. И отверг. Я отверг Её дружбу, как всегда отвергал мир, полагая, что он не принимает меня. Я не жил. Прикованный к постели, блуждающий по воображаемым мирам. Нет, я не был болен физически, — заметив женино замешательство, поясняю я. — Виной моей болезни были мысли, разрушившие разум. Хотя, по-моему, физически я всё же был не совсем здоров…

Я был болен Пустотой. Пустотой, Гордыней и Ложью. И так прошла вся моя жизнь — мимо.

Она молчит. Ей нечего ответить, мне нечего добавить. Равноценно.

Зачем эти воспоминания? Зачем они ей, зачем они мне? Без них было легче. И сложнее. Но сколько ни занимайся самоедством, ситуации это не изменит.

Добавила ли эта исповедь искренности между нами? Может, всё ещё можно спасти?

— Родной, а имя? Ты не вспомнил своё имя?

Имя… А было ли оно?

— Нет.

Некоторое время мы молча наблюдаем за Женей номер два, а потом я решаюсь:

— Раз уж сегодня вечер откровений, то расскажи мне, пожалуйста, каким ты меня видишь?

Кажется, этого она никак не ожидала услышать. Я едва сдерживаю улыбку.

— В Зазеркалье нет зеркал? Ну да, точно, сглупила. — Задумчиво разглядывает меня.

— Ты тощий, невысокий парень. Одет в серую толстовку с капюшоном, джинсы, кеды. Всё, кроме кед, висит мешком. У тебя глаза со звериными зрачками-полосками и звериные клыки. А ещё у тебя чёрные волосы. Чёлка один глаз совсем закрывает. И концы фиолетовые. Ещё проколоть что-нибудь — и вылитый неформал.

— Забавно… Чего угодно ожидал, но чтоб звериные глаза!.. Про одежду, волосы и зубы я уж и сам знаю, не слепой.

— Тогда мог и не спрашивать, — хмыкает она с деланной обидой.

— Тогда могла б и подумать, — парирую, не скрывая улыбки. — И вообще, я требую справедливости! Я тебе всё про себя, что помнил, рассказал, а ты мне ничего! Нечестно! — шутливо возмущаюсь, всплёскивая руками.

— Что тебе рассказывать-то, ты и так всё знаешь.

— Что-нибудь, чего я не знаю.

— Ладно, друг мой, дай мне подумать, — улыбается она.

— Хорошо.

Друг… Друг. Как же я хотел, чтобы она меня так называла — и вот, сбылось! Но приносит лишь боль. Ведь я…

— Ну, слушай! — объявляет она.

— Весь внимание.

— Я была вторым ребёнком в семье. Моя старшая сестра после развода осталась у отца, а меня забрала мама. Хотя, нас обеих должна была забрать мама, но сестра сделала свой выбор. — Она растерянно смотрит в «окно», на своего двойника. — Я очень любила сестру. Мы всегда были неразлучны. Когда пришлось расставаться, я закатила форменную истерику… Это был единственный человек во всём мире, которому я доверяла. Теперь она далеко. В другой стране с мужем и детьми. И мне нет места в её новой жизни.

Какая внезапная исповедь... Я этого даже не ожидал...

— Ты потому и замкнулась в себе? Я заметил, что друзей у тебя немного.

— Возможно. Просто… Мне не интересно то, что интересно всем. Я люблю уединение и свою маленькую компанию, в которой чувствую себя комфортно…

— А что было после развода? — прерываю я затянувшуюся паузу.

— Пошла в школу, училась, поступила в колледж. Всё как у всех. А потом появился Он. И ты.

Последнее прозвучало как оскорбление. Я усмехаюсь.

— И твоя жизнь рухнула.

— Нет. Благодаря тебе я многое поняла, Родной. И… Мне было легче оттого, что рядом был ты, что рядом был кто-то, кто меня понимает.

— В какой-то мере я заменил тебе сестру?

— Наверно…

— А вот и нет. Сестру мне никто не сможет заменить! — внезапно раздалось… с обратной стороны зеркал!

Что?! Я ошибся?!

Она нас слышит?! Нет-нет-нет, это глюки. У двоих сразу?!

Я растерян. Пока Женя номер два с интересом разглядывает нас, надо придумать что-нибудь. Срочно. Всё не так.

— Так вот из-за кого я торчу здесь. — Похоже, неожиданная собеседница решила взять инициативу в свои руки. — А ты, значит, затащил часть меня в свой мир. Прекрасно.

— Я сама сделала шаг за грань, — вмешивается Женя. Упрямая. Я усмехаюсь.

— Это неважно. Суть в том, что из-за этого я в психушке, — отмахивается вторая Женя. У меня в глазах двоится. И надо бы уже что-то сказать.

— Мне жаль. Честно, это последнее, чего бы я мог пожелать тебе.

— Как мне вернуть эту часть души, дружок? — пропустив мои слова мимо ушей, спрашивает она. Если бы мне только найти силы сказать правду.

— Я должен вспомнить свою жизнь, оторваться от вас обеих, возможно, забыть вас. Но сейчас я вообще ничего не понимаю. Ты никак не должна была нас услышать! Наши связи обрываются! Я уже ни в чём не уверен…

— Отлично. Вспоминай всё поскорее, мне надоело здесь торчать. Чувствовать себя располовиненной, нецелостной, — она прикладывает ладонь к стеклу напротив жениной руки. — Поскорее, Родной…

— Родной? Ты же…

— Да, теперь я осознаю причину своего помешательства и потому помню тебя. До этого были какие-то обрывки. Теперь собирается цельная картина. Осталось собрать меня.

Неужели?! Надежда ещё есть? Я улыбаюсь. Впервые за последнее время почувствовав лёгкость.

Время?

— Родная, в наш мир вернулось время!

— Правда?! — она радостно удивлена, а Женя номер два недоумённо смотрит на меня.

— У нас не было времени с тех пор, как исчезло Зазеркалье.

— А-а… И что означает его возвращение?

— Не знаю. Но, возможно, что-то хорошее.

— Ладно. У меня тут комендантский час, дорогие. Спокойной ночи.

Она отходит к кровати. А мы в волнении переглядываемся: обоим не по себе. Резкие, стремительные перемены. Всё словно запускается по кругу.

— И что это было? — она рассеяно смотрит перед собой. — И слышит ли она нас сейчас?

— Не уверен, что именно это было, но, похоже, твой двойник. И можешь быть уверена — не слышит. Связь возможна только при контакте с отражением.

— А не выходит ли так, что я её отражение?

— Может быть, родная, у меня голова пухнет. Давай вместо новых вопросов попробуем старые упорядочить.

— Каким образом? На них нет ответов. Только ещё больше вопросов. Но ты прав, у меня тоже ум за разум заходит, давай подведём хоть какие-то итоги.

Итоги? Хорошо. Сейчас подведём. Только бы не сорваться и не свихнуться от этих итогов.

— Итак, что мы имеем. Ты застряла в Зазеркалье. За промежуток выпадения из реальности тебя упекли в… больницу. Выяснилось, что реальность и твоё представление о ней настолько смешались, что непонятно, где ложь, где правда. Остался только факт — ты в психушке.

Далее рушится Зазеркалье, и мы оказываемся в сфере без времени и вообще без всего, кроме «зеркал» в твой мир.

Потом выясняется, что твой разум зависим от моей памяти. А теперь с нами может связаться твой двойник. И у нас есть время. Какова связь?

— М-да… — Женя усиленно трёт виски. — Может, мы сумасшедшие? Или эта Женя — тоже часть меня и скоро к нам присоединится? А может, дело всё же в отражении? А-а-а!!! Прекратится ли это, в конце концов?! Я. Так. Больше. Не. Могу.

— Понимаю. Чувствую то же самое, родная. Мы должны просто принять данность и не ломать голову. Иначе с ума сойдём. Честно.

— Наверно, ты прав. Нужно просто смириться. И ждать, пока к тебе вернётся память.

— Очевидно.

Тишина больше не поглощает нас. Теперь в мире есть звук. Опять.

Прошу, всё, что угодно, но только не новый круг. Новый круг зазеркального ада я не вынесу. И она тоже.

Ожидание неведомо чего изматывает не хуже каторги. Мы можем общаться с реальной Женей, но особого желания не возникает. Нечего нам сказать. Похоже «не знаю» стало моим негласным девизом. Но что сделаешь, так уж выходит. Теперь я уж точно ничего не знаю! Даже полууничтоженное Зазеркалье продолжает удивлять. Любопытно, что же будет, когда оно исчезнет?

Мы несколько раз пытаемся заговорить, но диалог погибает в зародыше. Ни я, ни Женя не можем избавиться от чувства «третьего лишнего»: несмотря на то, что вновь вернулась грань между мирами, ощущение, что Женя номер два следит за нами, не уходит.

О да, теперь я понял, каково было Жене, когда я только появился в её жизни. Почему я вообще появился? Неужели только из-за жажды обладать Моей Любовью? Сколько людей умирает с подобными желаниями! Почему я? За что? Куда лучше было бы, если бы я просто полюбил Женю и отпустил её назад, а сам остался здесь. Но чёртова связь играет с нами злую шутку.

Не понимаю, почему такая милость оказана мне. Милость, цена за которую оказалась рассудком Жени. Лучше бы меня не существовало. Ни тогда, ни теперь. Ложь настолько проникла в мою душу, что даже после смерти способна отравить. Ложь бессмертна.

Я путаюсь, мысли сбиваются, конец, конец приближается, и мне страшно. В итоге за мной будет выбор. И смогу ли я его сделать? Не уверен.

Я что-то чувствую. В тревоге оборачиваюсь к Жене и понимаю, что… Зазеркалье вернулось! В один миг небытие сферы-зеркала сменилось привычной долиной! Что, чёрт возьми, происходит?!

— Ничего себе… — Женя ошарашено переводит взгляд с меня на зазеркальную долину. — Родной, это хорошо или плохо?

— По-моему, это неправильно. Что за ерунда?! — я близок к тому, чтобы попытаться покончить с собой. Эта сумасшедшая игра мне порядком осточертела. Хватит! Давно уже хватит!

— Женя! Смотри, Родной! Там Женя!

— Ну да, она давно там, если ты не заметила, — не понимая её радости, огрызаюсь я и поворачиваюсь к грани. — А-а, этот Женя.

Её возлюбленный. Всё ясно. Он благотворно влияет на обеих: и на одну и на другую Женю. И они восстанавливают Зазеркалье. Весело. И что дальше? Всё по новой?

— Родной… Он… Он всё равно любит меня. Даже такой, — она растроганно улыбается, смаргивая слёзы с ресниц.

— Ещё бы, — раздражённо хмыкнув, закатываю глаза. Я на пределе… Ещё немного — и начну срываться на ней. Где найти силы продержаться? Где найти силы врать, глядя прямо в глаза?

Я устало опускаюсь на траву. Лживый мир. Иллюзия, облечённая плотью. Отражение моего существования. Сумасшедшее Зазеркалье. И как найти из него выход ей, такой честной, искренней, настоящей?

Выход есть… Если я всё-таки прав. Но хватит ли сил воспользоваться им? Смогу ли я… смогу ли так поступить с ней? С ними обоими?

— О, Любовь моя, зачем же я появился в твоей жизни?! Зачем же Ты появилась в моей?! И мы оба теперь виноваты в горе этой девушки, оба. Ведь Ты тоже причастна к моему заточению в Пустоте. Не будь в Твоей прекрасной душе маленькой ниточки, ведущей ко мне, связанной со мной, никогда бы мне не послали небеса эту девушку… О, я брежу, Ангел мой! Обвиняю Тебя! Нет, нет, я и только я всему виной! Но… никакое самобичевание не заставит меня остановиться. И в повторении старых ошибок я опять потеряю Тебя…

Я молюсь? Наверно. Последнее, что мне осталось — молить Её разорвать нашу связь. Но это бесполезно! Всё бесполезно!!!

— Родной?.. Ты уже минуты две сидишь и бормочешь что-то как ненормальный… Что-то не так?

Господи, да как ты можешь беспокоиться за меня, когда я тебя обманываю?! Я Лжец, Лжец! Уйди же от меня, беги, беги, родная, беги! Беги!

— Всё… в… порядке… — мне никогда не хватит сил сказать тебе правду. Что ж, значит, всё идёт своим чередом, и я солгу. — Просто вернулись ещё воспоминания. Это довольно тяжело — вспоминать об утраченных навсегда возможностях.

— Ты взывал к Ней? Той, кого любил в той жизни?

— Да… Но это сейчас неважно. Куда важнее понять, что нам теперь делать. Зазеркалье снова восстановилось. Значит ли это, что я смогу как раньше выкинуть тебя за грань? — я озираюсь по сторонам, собирая мысли в кучу. Нужен выход. Выход отсюда.

— Раньше мой мир просто тянул меня назад, — Женя растерянно теребит в руках какой-то стебелёк. — а теперь я могу хоть головой об это зеркало биться — всё без толку. — Она для наглядности легонько ударяет ладонью по грани. Браслет из крупных красных бусин издаёт едва слышный звон. Дела-а.

— Тогда давай дождёмся момента и посовещаемся со второй Женей. Я пока ничего не могу придумать.

— Согласна, — вздыхает она и ложится на траву, устремляя усталый взгляд в ненастоящее небо. А я не в силах оторвать от неё глаз. Хочу запомнить ей такой: умиротворённой, усталой и… живой. Она всегда была невероятно живой и сохранила это даже здесь. А я всегда был мёртв. И сохранил это даже здесь.

Наслаждайся затишьем, родная, оно ненадолго. И чувствую, что дальше всё покатится стремительно, как горный обвал. Только успевай уворачиваться.

И что же даст нам разговор с этой Женей? Они обе ничего не понимают. И не знают. А я? Понимаю. И знаю. Или только думаю так. Но я всё же прав. К сожалению. Зазеркалье — лживый мир, иллюзия. И ему пора исчезнуть. А Жене освободиться от власти обмана. И от меня.

Прошло несколько минут земного времени, и Женя номер два осталась в палате одна. Момент благоприятный. Если только она захочет говорить. Мы усиленно жестикулируем ей, пытаясь убедить, что тема для разговора действительно важная. Двойник заинтересованно подходит к окну и вопросительно смотрит на меня. Точнее, за меня. На Зазеркалье.

— Что у вас там происходит?

— Самим интересно, — усмехается первая Женя.

— Ещё совсем недавно вы висели в пустоте, а теперь такие просторы. Мне аж завидно. Хотя, чего это я, мне же скоро на волю, — она удовлетворённо рассматривает наши удивлённые лица. — Да-да, меня выписывают. Осталось пройти несколько обследований — и всё. Так что даже и не знаю: нужна ли ты мне? — Женя ошарашено глядит на своего двойника, не желая верить услышанному. Ну а что же, родная, части никак не победить целое.

— Выписывают? Не нужна?! Как… но… а как же Женя? Он с тобой и ничего не замечает? Ничего не понял? Я же…

— Женя тут проходит практику, знакомый врач помогает ему присматривать за любимой девушкой. Которая слегка повредилась рассудком. Но он всё равно любит её. Так трогательно заботится, несмотря на все её странности. Верит в лучшее и хочет жениться. Так-то. Поскорее бы ты выбиралась, — злорадно усмехается двойник. — Лучше вот что, — она поворачивается ко мне, — скажи-ка, когда ты там вспомнишь всё? Верни её мне!

Требует. Если б всё было так просто.

— Я делаю всё, что могу. Но могу не так уж много. Думаю, скоро вы снова станете едины. Зазеркалье вернулось потому, что ты идёшь на поправку. Однако я могу только предполагать, здесь ничего нельзя сказать наверняка, — виновато развожу руками. Так мол и так, извините.

— Хорошо. Как будет что — дадите знать, — бросает она раздосадовано и отворачивается.

Мы с Женей облегчённо вздыхаем.

— М-да, тяжёлый характер у твоего двойника… И в кого она такая? — пытаюсь отшутиться, хотя самому ой, как не по себе.

— Не знаю. Но точно не в меня. Что ж, Родной… Нам остаётся только ждать. Опять.

Она невесело усмехается. Мне искренне жаль. Но увы. Нам теперь только наблюдать за двойником.

* * *

Следующие дни мы проводили в исследованиях Зазеркалья. Зашли так далеко, как никогда и представить не могли, проводя в пути и дни и ночи. С тех пор как попала в плен этого мира, Женя стала такой же, как я: не нуждающейся в пище, воде, сне. И это, пожалуй, единственный плюс этого плена.

Благодаря этому мы прошли за неделю туда и обратно столько, сколько в реальном мире не пройти и за полгода. Хотя мы тоже устаём и нуждаемся в отдыхе. Это ведь и делает путь интересным, правда? Проверка своей выносливости. Вызов самому себе. Азарт и чувство победы над слабостью. Наверно, альпинисты испытывают подобные ощущения. И когда мы вернулись, нас переполняла эйфория, и хотелось срочно с кем-то поделиться, рассказать обо всех тех удивительных и загадочных вещах, которые встретились нам на пути. И мы принялись сигналить двойнику Жени. Махали руками, кричали и даже стучали по грани между мирами, будто это можно было услышать.

Но всё без толку. Двойник нас больше не видит и не слышит. Зазеркалье окончательно оторвалось от реального мира. В связи между ними больше нет нужды.

— Что это значит? — Женя смотрит на меня в недоумении. Однако в это недоумение уже закрадывается подозрение. Что ж… — Родной, почему она нас больше не слышит?

— Не могу сказать наверняка, но предполагаю, что связь утеряна. Она в нас более не нуждается. Она здорова, снова может жить как обычные люди. Выйдет замуж за Женю. А пережитое и побеждённое заболевание будет напоминать о себе лишь врачебным штампом. Никаких больше галлюцинаций, навязчивых состояний и … — в упор заглядываю в глаза, — второй личности. Тебя, родная.

— Что?! Но ведь это я! Я настоящая! Не она! Разве нет?! — запинается, в отчаянии оглядывается то на меня, то на двойника, то вокруг, словно ища выход. Или опору. Но не находит и с плачем опускается на колени. Я сажусь рядом и обнимаю её. О, сейчас, ну хотя бы сейчас скажи же ей правду, бессовестный лжец!

— Прости, родная… Прости.

— Как мне отсюда вырваться?! Ты обещал! Ты обещал найти выход!!! — она отталкивает мою руку и вскакивает. — Не подходи ко мне. Не надо. — Медленно отходит. — Я приду. Чуть позже.

Убегает. Подальше от меня, от грани, от двойника, занявшего её место. Или вернувшего своё? Ей не найти ответ. Ей просто хочется побыть одной. Возможно, выплакаться, разобраться в своих мыслях. Отдохнуть от меня…

В ярости рву изумрудную траву и топчу ногами нераспустившиеся цветы, крепко сжимая зубы, чтобы не завыть. В кровь обдираю кулаки, отбиваю костяшки об деревья. Но злость на самого себя не знает выхода. От неё никуда не деться.

Я солгал. Жене никогда не вернуться назад. Я знал, что разрываю её душу и разум на части, когда общаюсь с ней. Знал, что её нельзя было вообще тащить в Зазеркалье. Знал, что происходит с ней. Знал практически всё. И врал ей в глаза. Она не вернётся. Когда Женя из-за грани окончательно уверится в собственном исцелении, эта Женя умрёт. Исчезнет. Или что там будет угодно мирозданию.

А зачем же я поступил так?.. Зачем, Любовь Моя? Да потому что так и не избавился от желания безраздельно обладать Тобою. И выместил его на той, часть которой так на Тебя походит… Запер, затащил и запер её светлую, детскую, искреннюю часть души здесь, в Зазеркалье, рядом с собой. Осознавая губительность этого шага. Мне нет оправдания, Любовь Моя. И я не желаю оправдываться. Поздно.

К чему сейчас эти признания? Пусть и самому себе. Ничего уже не исправить. И конец близок.

— Родной… — Женя осторожно подходит сзади и трогает меня за плечо. — Там… Женя пришёл за… ней. Мной, — она неуклюже пытается улыбнуться. — Похоже, выписывают.

— Что ж, пойдём посмотрим, — поднимаюсь с земли и незаметно прячу сбитые кулаки. Хотя зачем, ей это неважно, она вся поглощена наблюдением.

Вот её возлюбленный подаёт двойнику руку и ведёт из палаты по коридору. Вот они сидят в кабинете доктора, который с улыбкой обращается к девушке. Вот у неё в руках листок с печатью. Женя обнимет её, врач поздравляет, похлопывая по плечу. Вот она останавливается у зеркала, слегка отстав от своего спутника…

— Я здесь! Здесь! Женя!!! Это двойник! Вытащи меня!!! — родная падает на колени и исступлённо колотит кулаками по грани.

Двойник внезапно заинтересованно протягивает руку к зеркалу. Их ладони соприкоснулись бы, если б не грань. Наткнувшись на неё, тихо звякнул браслет зазеркальной Жени…

— Что так привлекло тебя, дорогая? — юноша ласково обнимает девушку за плечи, улыбаясь её отражению.

— Ничего. Просто удивительно, какой только бред не привидится сумасшедшим… Зазеркалье, парень со звериными глазами и клыками, двойник.

— Ты не сумасшедшая. И тебя ждёт мама. Пойдём, — он легонько касается губами её виска. Девушка улыбается и накрывает своей ладонью его руку. На запястье багровеет браслет из крупных бусин, словно разрубающий кисть.

Их ладони соприкоснулись бы… По грани побежали трещины, зазмеились по всему Зазеркалью. Застывшее пронзительно синее небо и ставшая какой-то плоской земля будто покрылись сетью. Послышался треск. Земля под ногами содрогнулась, и я обхватил Женю за плечи. Она в страхе оборачивалась то на грань между мирами, то на меня. Треск замер, и внезапно наступила оглушающая тишина.

— Кажется, всё? — несмело произнесла она.

— Да, — я невидящим взглядом смотрел на потухшее окно в её мир. — Всё.

Раздался оглушительный звон и грохот. Зеркало-грань отразило женино лицо, и Зазеркалье раскололось миллиардами осколков.

В глазах Жени мелькнула запоздалая догадка. Она повернулась ко мне и вскрикнула:

— Лжец!!!

И осколок зеркала пронзил её сердце. Я подхватил тело и упал на колени.

Мой мир умер. Мой мир исчез. Остались только осколки её жизни. Которые уже никогда не собрать воедино.

Пустота. Вокруг бесконечная чёрная пустота. Или тугой шарообразный кокон, отрезавший меня от всего. Я не знаю. Я не чувствую.