Наши пути (гет)

Хельга вытерла влажные ладони о платье, отдышалась. Перед глазами всё ещё стоял актовый зал с кучей зрителей сквозь слепящий свет прожектора, а в ушах всё ещё звенели стихи — вроде бы её собственные, вроде бы её собственным голосом. И гром аплодисментов: точно ей, хотя верилось в это с трудом.

Она вручную нацепила на пылающее лицо равнодушие, вздохнула ещё раз и обошла кулисы, выскользнув в зал. Фиби с Джеральдом заняли ей место рядом, и когда она плюхнулась на стул, Фиби восторженно зашептала:

— Твои стихи лучшие! Хельга, я так рада, что ты решилась!

Шляповолосый поднял большой палец: «Молодец, Патаки», — и Хельга кивнула обоим, будто произошедшее совсем её не удивило. В мыслях крутился лишь один вопрос по кругу: что это было вообще?

Вопрос продолжал крутиться, и когда объявили победителей. Хельга вновь на сцене приняла статуэтку с пронзённым пером сердцем, директор школы пожал ей руку, в зале опять аплодировали чересчур громко. А она пыталась за улыбкой скрыть дебильный вид неандертальца, попавшего в современность.

Первое место? На вечере поэзии? Как это вышло вообще?

— Хельга, мороженое тает.

Она вздрогнула: перед носом и правда стоит мороженое в высоком стакане, напротив Фиби и Джеральд уже смяли своё, а справа блестит статуэтка-сердце.

Когда они успели оказаться в кафе?

— Дай ей время отвиснуть.

— Я в норме, — заверила Хельга и приступила к мороженому. — А вам пора, нашли с кем Валентинов день отмечать. Кыш на свидание.

Несмотря на вялые препирательства, всё-таки удалось их выгнать. Ещё успеют в кино, или куда там теперь парочки ходят, лишь бы без пятого колеса в её лице. Она пока не настолько отчаялась.

Подтаявшее мороженое было даже вкуснее, но статуэтка привлекала слишком много внимания, так что пришлось накрыть её шарфом. Хельга и так выделялась — буквально все вокруг сидели парами или компаниями, словно одиночкам сегодня по закону нельзя приходить в публичное место и портить другим настроение. Хельга портила и наслаждалась этим. Пускай смотрят, куда всё в итоге придёт: к большому стакану и ванильным стихам о том, что уже потеряно.

Что уже потеряно… с каких пор она так думает? А впрочем, неважно. Звучит как правда.

Она засиделась в кафе дотемна, строча в дневнике другие стихи — серые и тусклые, от которых в петлю хочется. Идеальные стихи для этого дня Валентина.

А потом долго шла домой окольными путями, мимо Сансет Армз, бросив быстрый взгляд на тёмное окно Арнольда. Утром перед школой она отправила ему письмо. Примерно через две недели оно будет на месте, а ещё через две недели ей придёт ответ. В середине марта.

Заторможенное общение через письма снова казалось глупой затеей, прямо как в начале. Но тогда был смысл, каждое письмо приближало встречу, а теперь что приближать? Конец учебного года — первого учебного года без Арнольда, — начало каникул — первых летних каникул без Арнольда, — прихода осени — второй осени без Арнольда, чёрт бы её побрал. Сколько ещё надо отстрадать, чтобы он вернулся? За что он так с ней?

Хельга зашла в дом, бросила вещи где-то в прихожей и поднялась к себе. Ей надо было снова увидеть письмо.

«Привет, милая Хельга»… была бы она милой, он бы, может, и не уехал.

«Очень скучаю»… очень, но недостаточно, чтобы выбрать её.

«Мне придётся», «извини, что не решил», «всё стало таким сложным»… пустые оправдания. Он и не думал решать, нет, он уже всё решил, просто ей рассказать смелости не хватает.

Хельга вытерла нос, чтобы письмо не промокло, и сама удивилась этой мысли.

Зачем она цепляется за письма? Разве они что-то значат? Разве их так называемые отношения что-то значат, или это наивная дурость, у которой изначально не было ни шанса на успех?

Она и правда поверила, что может быть счастлива с Арнольдом? Вживую, а не в сопливых детских мечтах, и чтобы он тоже был счастлив, а не привязан к ней насильно.

«С любовью, Арнольд».

Хельга сжала письмо в ладони. Оно жалобно захрустело. Она смяла его ещё раз, и ещё, пока не остался лишь бумажный шарик, исписанный фиолетовой ручкой.

Ей даже не было больно. Это всего лишь бумага с чернилами.

Засыпая той ночью на мокрой подушке, Хельга думала: если он вернётся, всё равно как прежде ничего уже не будет.

* * *

— Я хочу, чтобы вы остались.

Папина улыбка стала грустной. Он достал воду из рюкзака и свёрток с сэндвичами, что мама дала им с собой в дорогу.

— Сынок, я знаю, ты беспокоишься о нас с мамой, — он протянул воду Арнольду, — но мы твои родители. Мы справимся.

Арнольд заглушил водой почти вылетевшие слова «в прошлый раз вы не справились». Слишком грубые даже в мыслях.

— Ты всегда говорил, что надо идти за своим призванием.

— А ещё я говорил, что семья важнее всего.

Папа откусил сэндвич, и Арнольд сделал то же самое, хотя от переживаний есть совсем не хотелось. Впереди ещё полдня пути, силы не помешают.

— Вы ведь тоже этого хотите. Остаться.

— Мы хотим быть рядом с тобой, — повторил папа то, что обычно говорила мама. — Пока ты не уедешь в колледж, потом это будет выглядеть странно.

До колледжа было ещё целых пять лет — или всего пять, как посмотреть.

Арнольд проглотил сэндвич, не ощущая его вкуса.

— Вы были несчастны в городе.

— С чего ты взял?

— Пап, я видел. И теперь я понимаю, почему так. Всё это, — он обвёл взглядом джунгли, над которыми они сейчас возвышались с холма, — другое. И вы должны быть здесь.

— Другое, — задумчиво кивнул папа. — Лучше или хуже? По-твоему.

«Лучше» мелькнуло в голове, а потом мелькнул образ Хельги, и Арнольд ощутил себя предателем.

— Просто другое.

* * *

В дверь спальни назойливо стучали.

— Хельга, ты проснулась?

Господи, пусть Ольга уже уедет, обойдёмся и без вкусных обедов.

— Я вхожу, — она явно распахнула дверь, но Хельга закуталась в одеяло с головой, догадываясь, какие у неё красные распухшие глаза после вчерашнего. — Извини, я знаю, что ты не спишь, просто поставлю твою чудесную награду на стол, чтобы вдохновение не заканчивалось. Ты такая умничка!

— Спасибо, уходи.

— Сейчас-сейчас. Ой, у тебя опять мусор валяется.

Какой ещё мусор… а, точно.

— Не трогай, — прохрипела Хельга, и как только сестра ушла, вскочила с кровати.

На полу одиноко лежало скомканное письмо Арнольда. Хельга взяла его, поднесла к столу и развернула, стараясь разгладить. Разгладить не вышло, так что она вложила его в толстую энциклопедию и придавила сверху ещё парой книг.

Посмотрела на статуэтку. Подвинула её на место получше.

В школе ничего особо не изменилось, если не считать похвалы от учителя по английской литературе, но зато в кружке после уроков её встретили аплодисментами. Слишком много аплодисментов для одного незначительного стишка, она так и сказала. Все почему-то решили, что из скромности.

За ужином, как всегда поразительно вкусным — что она туда подсыпает? — Ольга опять трещала про её образование, как будто нанялась рекламщиком той элитной школы для заучек. Шансы на поступление, колледж, возможности, бла-бла-бла. Даже Боб оживился, когда узнал о статуэтке.

До субботы Хельга забыла о письме. О звонке не забыла, но помедлила с ответом. Всего на несколько секунд, которых хватило, чтобы почувствовать себя виноватой.

Арнольд радовался её победе как Пулитцеровской премии. Сто раз извинился, что не был с ней, и Хельга в попытках сменить тему случайно ляпнула, что стих о Фиби и Джеральде. Попросила же в письме угадать, а теперь нет никакого сюрприза. Хотя всё равно он не понял бы, даже те двое не поняли.

А потом он долго и подробно рассказывал, как ходил с отцом к какому-то водопаду, заснял его на полароид и собирается отправить фотографию в письме. Хельга не особо понимала, зачем он так усиленно описывает их поход, ничем не отличающийся от остальных, но вскоре поняла.

— Я снова пытался его убедить.

Судя по всему, ничего не вышло. Какая неожиданность.

— Он сказал, что я слишком много беспокоюсь для своих лет. Что он в это время думал, как получить значок бойскаута за костёр, а я — как всех вокруг сделать счастливыми даже в ущерб себе.

— И в чём он не прав?

— Так они хотят сделать то же самое! Отказаться от Сан-Лоренцо из-за меня.

— Арнольдо, они взрослые. Взрослыми и так быть паршиво, позволь им страдать хотя бы с пользой.

— Хельга, ты не понимаешь…

— Ну конечно я не понимаю, Боб с Мириам даже пальцем о палец ради меня не ударят. Поверь, ты бы не захотел так жить. Просто прими их решение и расслабься.

Он тяжело вздохнул, какое-то время в трубке были слышны только слабые помехи. У Хельги на языке вертелся безумно страшный вопрос. Когда пауза стала невыносимой, она зажмурилась, выпалила его:

— Ты всё ещё хочешь вернуться? — и затаила дыхание.

— Конечно хочу, — в его тоне пряталась обида. — Не сомневайся.

Если бы это было возможно.

После звонка Хельга достала потрёпанное письмо из энциклопедии, снова попыталась его разгладить напоследок и положила в ящик стола к другим письмам.